№48 (март 2016) by PS литературный журнал

№ 48 март 2016

Читать не вредно! Вредно не читать!

Весна, время перемен и обновлений. В жизни нашего журнала глобальных перемен не было, все стабильно и это радует. А новшества у нас всегда положительные. Весной мы выбираемся из спячки, оживаем, вспоминаем заброшенные когда-то идеи мечты и беремся за них с новой силой. Номер. Сегодня, можно сказать, эпическое возвращение Евгения Белого с его «Трагикомедией». Так же к нам вернулась Ксения Тугечева, которая была победителем «Лучшего произведения номера» в 38 номере. Её «Лавакейк» теперь прописалась в «Литературном сериале». Так же нас порадует наш постоянный автор, Алексей Рубан. Кстати, о постоянных авторах, Элеонора Кременская, Надежда Нестеренко, Виктория Ерух. Эти имена уже давно вписались в историю нашего журнала. Разумеется, эти авторы всегда готовы представить на ваш суд свои произведения. Этот номер не исключение! Нашим читателям и авторам мы хотим пожелать весеннего позитивного настроения и новых свершений. Желаем приятного прочтения!

ВНИМАНИЕ!!! Журнал является НЕ коммерческим изданием. Все участники журнала работают бесплатно, на добровольных началах. Мы НЕ взимаем плату за публикацию произведений, НЕ производим пересылку номеров авторам с их произведениями и НЕ платим гонорары. Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины и РФ, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена. ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции. При копировании материала ссылка на АВТОРА и «Литературное интернетиздание PS» ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.ps-lit-jur.ru

Улитка

Зина Охтинская В цепких когтях

Зина Охтинская Причастие

Цыплаков Петр Законы грамматики

Цыплаков Петр Крещение огнем

Цыплаков Петр К Закону и ко Христу

Цыплаков Петр Певцы Земли

Цыплаков Петр Доктор сказал...

Дмитрий Рогов Экосистема

Дмитрий Рогов Имитируй

N.D. Lingbacr Голубая ель

Балашов Алексей В сознание наше вкрался бес

Денис Ты ничего не знаешь о любви

Ольга Мешковская Она была прекраснее всех звезд

Ольга Мешковская Нежданная

Ольга Мешковская И в декабре вот хочется весны

Ольга Мешковская Искать любовь

Ольга Мешковская Этот полдень был явно холодным...

Евгений Курочкин Мы встретимся снова, милая...

Евгений Курочкин Неуместный

Николай Колычев Верить в сказку Дарья Бриз

Заснежило

Дарья Бриз Быть может?

Дарья Бриз На исходе железобетонного двадцатого века

Дарья Верлибр Остановите войны, люди!

Анна Леун Город привет!

Щербицкая Ксения Трагикомедия

Евгений Белый Удивительно вкусный снег

Андрей Эйсмонт Когда поймешь

Сергей Литвинов Муромский Холодным утром

Сергей Литвинов Муромский Танцующий Декабрь

Алексей Рубан Никто из нас не...

Алексей Рубан Гарнуля

Светлана Еремеева Два пламени

Светлана Еремеева Черный забор

Светлана Еремеева Прочерк

Светлана Еремеева Солдатка

Евгений Петров Возвращение из страны фей

Хиль де Брук Автор

Алексей Егоров Напиток тайги

Надежда Нестеренко Вот моя деревня

Надежда Нестеренко Егорка

Юрий Проскоков Хрустальная мечта Надежда Нестеренко

Возмездие

Юрий Проскоков Белая горячка

Элеонора Кременская Неслучайная случайность

Виктория Ерух Красная нить судьбы

Виктория Ерух Встреча на перекрестках судеб

Виктория Ерух Аэропорт — это маленькая жизнь

Виктория Ерух Письмо

Виктория Ерух Окно

Забенко Елена С чего все начиналось

Евгений Петров Олесь

Элеонора Кременская Только одно желание

Владимир Жариков Миллениум

Диана Вольз Летописи межмирья

Александр Маяков Евангелие от Лейлах. Труп звезды

Вадим Доннерветтер Кто похитил Стива

Карин Гур Рожденная воином. Врата Нурберила

100

Хиль Де Брук Брутальная быль

109

Александр Черкасов Моя Америка

116

Нина Охард Паразиты

127

Волкова Елена Лава-кейк

130

Тугучева Ксения История одного андрогина Морган Роттен Сакура Бибилов Сергей

138 145

Ползёт моё время, пытаясь вернуться назад, Не веря-никто не запустит обратный процесс, Дворец расселили, послав мимоходом всех в сад, А золушки в сером быту заменили принцесс, Улитка-улитка, прошу тебя, высунь рога, Так каждый второй, проходя, говорит не всерьёз, Обманет и выманит-после не дав пирога, И в случае лучшем-одну из сто тысячи роз, А дальше -молчок-коль не тронешь и не помянут, А тронешь-устанешь тонуть лишь в чужой правоте, "Ползи же своею дорогой, что делаешь тут, И ты мне никто и не видел тебя я негде, Ах да, пирога тебе дать?Ишь ты метишь куда! Коль руку протянешь-так каждый-охочий пожрать, Ползи же, давно не по вкусу мне эта бурда И в панцирь закройся-не надо меня доставать" Вот так говорят-что там каждый второй Каждый первый-не прочь, А только лишь спрячешься-снова в окошко стучат, Коль мне не вернуться-вползаю в кромешную ночь, И мёрзлыми иглами в панцирь мне звёзды звенят... Автор: Зина Охтинская

В цепких когтях Разбегаются бусины глаз С каждою каплею страх Как протёкшая ртуть Мягкою лапой и ты Притворялся не раз Чтобы в удачный момент вновь Схватить , перерезать , спугнуть, Выпустить иглы, Что прячутся в тёплой шерсти И побольнее , покрепче Удар Нанести.... Автор: Зина Охтинская

Твой Свет — он сонмами светил Мой дух, мой мир заполонил. Пылинкой малой бытия Себя увидел тотчас я. Но даже в этот мой удел Летели тучи Божьих стрел. «Виновен!» — слово расцвело, Вдруг понял: я одет во зло. О, как мой дух забился в клети, Всех пленных птиц несчастней в свете! Из плена я к Отцу воззвал, И Он меня к Себе призвал. И вот, в обители иной Обрел я негу и покой, Я в Боге был, и Бог — во мне, Мы были слиты в тишине. Я думал: вечно так бы жить, Восторг единства длить и длить... В ответ на это погружен Я был в земной вседневный сон. Лицом печальным я поник, Мне грустен стал земной пикник. Когда ж я к Богу вновь воззвал, Он Свет мне лучший показал. Тот Свет был несказанно чист И девственен, как первый лист, Он сонму душ принадлежал, И я его восторг внимал. То был чистейший перезвон Хрустальных душ, и в каждой — Он — В обличье нежном и святом, Любви живящий торжеством! Автор: Цыплаков Петр

Этот мир — лишь законы грамматики, Наши души — лишь буквы в нем, Разобщенные, гибнем мы в статике, И всегда лишь в слияньи живем. Буква — это понятие сложное, Если помнит и знает она Все вхожденья свои всевозможные В речи, тексты, моленья, слова… Каждый хочет из нас что-то личное В каждом тексте открыто сказать, Что-то тайное, что-то первичное, С болью выкрикнув, с Вечным связать. Это Вечное больше кружения Наших немощных слов и забот, Это Тот, Кто воленьем Спасения Нас в лучистые Гимны вольет… Автор: Цыплаков Петр

Симфонии многих сфер Открытого уха ждут, Когда на подмостки вер Сердец музыканты придут. И музы сойдутся в хор, И тени сойдут с лиц, И сам Христос — дирижер Повергнет народы ниц. Повергнет сияньем сфер И крестной любви огнем, И первый подаст пример: С ним к Богу «Спаси!» — воззовем! «Спаси!» — воззовем к Творцу, Источнику всех сил, К нему мы прильнем — к Отцу В моленьи, чтоб нас воскресил.

И пусть уже с наших лбов Кровавый стечет пот. В нем — иго земных снов, И Бог его сам отрет. И как из ущелий скал, Из треснувших наших душ Вдруг хлынет любви хорал В моленьи: «Оковы разрушь!» Тогда из камней — сад Воздвигнет Христос в нас, И нас — уже Божьих чад, Его поведет Глас. Автор: Цыплаков Петр

Иисус был плотником, пока не принял Духа, А для евреев Дух всегда был им, Сплотив Законом колос их налитый И дав им доступ к тайнам бытия. Вот были зернами они, отдельно каждый, И был Закон им, словно скорлупа, Когда птенцы, друг друга не познавши, Тепло единое от матери берут. Так и Душа Господня — Дух Познанья Зачатки Истины в них долго возгревал, Единство пестуя в болезнях, испытаньях, И до поры колосья их не жал. Когда ж Отец Небесный Духом Святым Решил Опреснок Истины испечь, В семье Марии Первенца, Начаток Пожал Он, чтобы плоть с него совлечь, Не выбросив ее, но в пламени духовном Чтобы для нас ее сжигать, И нас с Иисусом тайно, свято-кровно Сим пламенем любви сливать. А что ж евреи — Храма их природы, Храненья Слова Божьего вовек, Над миром всем Отец раскинул своды, Чтоб мог святиться каждый человек. Чтоб мог святиться каждый их смиреньем Пред волею Небесного Отца,

Соединяя это со стремленьем Святиться Светом от Его Лица. Да, он евреев зернами рассеял, Но для того лишь, чтобы мы могли В их чистоте, познании взрослея, Елей Христов на голову возлить. И потому, отвергнув мненья, споры, К Закону взор свой чисто обратим, Взойдем на Божии святые горы, И во Христовом Духе воспарим! Автор: Цыплаков Петр

В молчаньи — как на путь Иова, Взираю на твой путь, О Сыне Божий, это длится снова, Событий неизменна суть… Вновь праведник, ослепшими гонимый, Безумство криков, мыслей и речей... А как же Свет исконный, негасимый, Ужель ничьих он не зажег очей? О, исцеленные Христом, ну где вы, где вы? Кто встанет на пути мятущейся толпы, Кто возродит исконные напевы, Отыщет след утерянной тропы? Ужель ему страдать — и воскресать из боли, Из крови воскресать, из скрежета зубов, Из скрежета сердец, предавшихся крамоле, Они — безумны, он — на все готов. Готов гореть огнем мильонной боли, И даже миллиардной — он готов, Он телом — с нами, духом — на Престоле Творца сердец, Хозяина миров. Но как же нам облегчить путь страданья Того, кто до конца нас возлюбил? Одним лишь только — трепетным признаньем Любви и Света, что он нам открыл. Признаньем трепетным, признаньем безоглядным, Чтоб быть, как он, для страждущих сердец В огне сует — убежищем прохладным, Во льду бездушья — духом, как Отец.

В молчаньи, как на путь Иова, Взираю на Твой путь, О Сыне Божий, это длится снова, Событий неизменна суть… Автор: Цыплаков Петр

. . . Доктор сказал, что я раковый больной И мне осталось жить всего ничего Только я знаю, что все это не со мной И улыбаюсь, слушая бред его Доктор сказал, я один большой метастаз И хоспис – это мой последний приют А я тону в глубине твоих серых глаз И мне плевать - на душе ангелы поют Доктор сказал, пора начинать колоть Чтоб не кричать по три кубика морфин Страшно, когда плоть пожирает плоть Прости, родная, я плавлюсь как парафин Доктор сказал, учиться жить без меня Это сложно, но тебе это по плечу Я догорел на рассвете нового дня Вспомни меня и поставь за меня свечу Автор: Дмитрий Рогов

Тошно, неймется Спасает только соцсеть Нам остается Часами он-лайн висеть Не отрываясь Молиться на монитор И забываясь Писать (об этом о том…) Можно без темы Важен только процесс Экосистема… Каждый не может без

Без половинки… Дольки Родной души… - Ты пиши только… - Пиши мне… - Пиши… - Пиши… Автор: Дмитрий Рогов

! Ты не завидуй жене офицера, у которого на груди значки. Его погоны задеты прицелом. Глаза к брегу влекут маячки. И не завидуй вдове моряка, что на лице имеет соли налет. Его жены волны. И одна близка, которая на скалу позовет! Нет соучастия девам полета, что "ночными ведьмами" прозваны. Ведь бомбами совершая налеты, пулями в твердь и пыль внесены. Не будь подобен тем каскам солдата, что лежат у берлинской стены. Их попрали сандалии Сократа и плачи той безлюдной войны. Не желай возлюбленных, ушедших. Рыдай лишь по тем, что уйдут. Не мечтай о днях грозных, прошедших, которые в могилу сведут. И еще сухих пару напутствий. Оргазм имитируй и веру в завтра. Избегай сочувствий, как гуманные все, пионеры. Безумно почитай Франца Кафку изданных посмертно эмульсий. Всем плевать на твою горькую кашку и изгибы лица конвульсий. Автор: N.D. Lingbacr

За окном пурга, за окном метель. Зябнет во дворе голубая ель. Городская ель посреди тайги... И который день не видать не зги. И который день, и какую ночь Хочется бежать ей отсюда прочь. Но стоит, дрожит, бьётся на ветру И искрится вся рано поутру. И искрится весь голубой наряд. Влюблены в неё кедры все подряд: "Здесь, в глухой тайге, где лишь вьюгам рай, Как попала ты в этот дикий край? Как попала ты на зимовье к нам? Где твой отчий дом, что осталось там? Отвечай скорей и реши вопрос: Кто тебе милей? Отвечай всерьёз". Но гордячка ель им молчит в ответ. И ни день, ни ночь - уже много лет. За окном пурга, за окном метель. Зябнет во дворе голубая ель. Автор: Балашов Алексей

В сознание наше вкрался бес, И мы того не понимая, Свой взор постыдно опускаем, Не замечая алчности прогресс. Не смотрим мы на качества людские, В душе царит печаль и пустота, А ведь недавно все мы в братстве жили, Что с нами стало - это ль не беда? Что уважать мы перестали старших, В карман смотреть, не ведая стыда, Обман царит вокруг подобострастный, И окружает суета. Купюрам молимся а не иконам, Чем больше их, тем веселей живем, Забыли про уставы, эталоны, В рутину погружаясь с каждым днем. Настанет время и наступит утро, Луч озарения нашу душу осветит,

Освободимся от оков, сковавших наше судно, И тело бренное, на свет небесный улетит! Автор: Денис

Ты ничего не знаешь о любви… Просчитываешь чувства расстояньем, Надёжность – смыслом, вечность – обещаньем, Запутавшись в сомнениях своих. Ты ничего не знаешь о любви… Пытаешься оценивать соблазны, Заманчивости, счастья безотказность… ВневрЕменье ты делишь на двоих. Ты ничего не знаешь о любви… И думаешь, всё в ней определённо, Но вдруг почувствуешь, увидишь изумлённо: Сложнее целое, чем сумма половин… Ты ничего не знаешь о любви… Автор: Ольга Мешковская

(

# Ты прекраснее всех звёзд… Сергей Лукьяненко, «Человек, который многого не умел» Она была прекраснее всех звёзд, Не понятно, чем, немыслимо даже, как. Ответов нет на единственный твой вопрос. Звёздность её – по сути – такой пустяк. В обычности взгляда – глубины, каких и нет. В особости сердца – загадок хранятся тысячи. Хочешь простой совсем получить совет? Другой такой, поверь, никогда не отыщешь ты. Понять пытаешься, где её тайна, в чём? В каких заповедных краях ворожбе училась? И почему твоё сердце пылает слепым огнём, Когда и зачем это чудо с тобой случилось? Не сомневайся: она и вправду прекрасней всех звёзд. Не ярче света, но с нею твой мир светлее… Знаешь, ты просто любишь её всерьёз. И она тебя. Так, как только она одна и умеет.

Автор: Ольга Мешковская

)

* +) Нежданная. Как всегда невпопад, По-будничному нетороплива. Случится почти наугад, Наполнив счастливости силой. Или вихрем слепым ворвётся, Обжигая сердца и судьбы. Искренностью рассмеётся: «Доверься – и будь, что будет». Загадка – как есть, без ответа. Открытая книга – читай лишь. Крылатая солнечным светом, Затерянная в тайнах. Любовь в измерении этом Никогда не бывает случайной… Автор: Ольга Мешковская

)

# И в декабре вот хочется весны, Простуженной, растрёпанной ветрАми, С пронзительностью ранней тишины, Разбуженными тёплым светом снами, Влюблённой, без причин и без тревог, Столь щедрой на подарки и желанья, Разбросанной – на тысячи дорог Неловких откровений и признаний, Цветущей ароматами дождя, Звенящей акварельностью рассвета, Способной, не меняя, изменять Неясность чувств на искренность ответов, Восторженной, отчаянной и тайной Манящей в безопасность полутьмы… За сотни неслучайных обещаний, За сотни поцелуев до весны.

Автор: Ольга Мешковская

Искать любовь в неспешности зимы, В прозрачных днях, забывших о рассветах, В растерянности ранней полутьмы, Изысканной печали полусвета.

В преддверии чудес мечты менять, Воинствующим счастьем задохнуться. В молчаньи декабря себя понять, На голос твой в бесснежье оглянуться. Любовь искать в насмешливой молве, Случайных взглядах и чужих приметах… Искать любовь и находить в себе Загадки вечности и вечные ответы. Автор: Ольга Мешковская

)

$ #

)

. . .

Этот полдень был явно холодным. Бабье лето – не лето совсем. Вы дрожали в прозрачно-неплотном Платье цвета «грущу по весне». А вокруг все куда-то спешили. Ветер листья с деревьев срывал. Вы стояли на площади… Или, Вы спешили, а город стоял! Вы спешили за солнца лучами, За сбежавшим из дома теплом, В этом платье – нелепом, отчаянном, Цвета грусти, подернутой льдом. Вы спешили, назло и не вместе: «Поднажать, торопиться, а то…» Ну а город – топтался на месте В своем сером дерюжном пальто... Автор: Евгений Курочкин

, Мы встретимся снова, милая, Спустя десять тысяч лет У самого края мира, Где юный застыл рассвет. Мы станем молчать неистово, И музыкой тишины, Вобравшей стихи и письма Твои, мы будем пьяны. Аккорды беззвучной радости Прервут монотонность дней, И небо взорвется радугой, И мы растворимся в ней…

Автор: Евгений Курочкин

. . .

Зима. Снега. Околица. Дорога. Какой-то неуместный человек... Он тянет руку к дереву. - Не трогай! Пусть эти ветви согревает снег. Зачем он здесь? Вопрос устал в уме стыть. И кто его решил сюда привнесть? Не местный. Неизвестный. Неуместный. Несовместимый с местом, где он есть. Скупое солнце щедрым светом брызнуло. Стою среди сугробов - как в Раю. Не ветви нежит на деревьях изморозь, А душу лечит грешную мою. Белы дымы над избами всходящие, Красна на небе солнца благодать... Такое всё родимое, щемящее, Что хочется упасть и зарыдать. И враз объять земное и небесное, И выдохнуть всего себя в "Прости!"... И даже человека неуместного Желанным гостем в горницу ввести. Дверь распахнуть: - Встречай, жена законная! Таких гостей не видели вовек! Пусть сядет в красный угол - под иконами. Как местный. Как уместный человек... ...Зима. Снега. Дорога меж деревьями. Дымы растут из крыш, теплом маня... Стою пред незнакомою деревнею, И кто-то хмуро смотрит на меня. Автор: Николай Колычев

$ Слышишь, как падает снег с запахом синего неба? В свете ночных фонарей будто бы вверх и снизу. Месяц на небе взошел в шляпе из желтого фетра. Манят сосульки взгляд свитой резной по карнизу.

В доме тепло и уютно с запахом мандаринов. За ночь на окнах узоры кисти зимы капризной. Жадно съедает поленья яркий огонь в камине. Кружится белый белым в воздухе снег картинно. Тысячью светлячками в окнах зажженные свечи. Сказка приходит явью, настежь открыты двери. Время гаданий и чуда, время мечте и встрече. Сказка всегда сбывается если в нее поверить. Автор: Дарья Бриз

+ Сне'жит декабрь первым, белым, Перьями хлопья к земле и тают. Ангелы нынче невинны, бескрылы, Маются...пленны, пока не летают. Явью зачеркнутые грезы, Счастье несбыточно, легкой тенью. Тают осколками льдинки-судьбы, В жизни моей, твоя - нитью. Вьюжится, вьюжится, замирает. Мысли твои с облаков считаю. Пусть в изголовье твоем мой Ангел, Душу дыханьем своим согревает... Автор: Дарья Бриз

Ловишь губами утром в моих ресницах звезды, Шепотом жарким врываешься в паутину снов. Варишь нам кофе: мне с молоком, себе с корицей черный. Смотришь с прищуром легким и говоришь: - это любовь! Греешь озябшие душу и руки своим дыханьем. И увлекаешь в мир без холодов и дождей где тепло. В карих глазах я ловлю каждый день свое отражение, Нежно целую тебя и вопрошаю: – кажется это любовь?! Ты обнимаешь мягко, я чувствую стук твоего сердца. Даришь цветы просто так - вот и сбылось! Я добавляю в глинтвейн для вкуса черного перца. Шепчешь:- колдуешь? Перец поможет понять, что это любовь?

Небо расщедрилось, город впервые засыпало снежным градом. На подоконнике кошка соседская дремлет рыжим клубком. Под новый год я с подарком тебе желаю себя рядом. Думаешь, стоит поверить обоим, что это любовь? Автор: Дарья Бриз

)

На исходе железобетонного двадцатого века, Времен хиппи, Чернобыля, перестроечного модернизма, Исчерпался колодец души престарелого человека, Токсинами кашляет сердце живого общественного организма. Не изменилось устройство единого механизма: Печень, и легкие,и щитовидная железа. Всё как было. Сетчатка глаза подпортилась пылью. Заболела чахоткой призма, Угол зрения немного кривится, мысль который раз о себе забыла. Кормят презрением, словно голодных птенцов на задворках детдома, Улицы, лодочники, приходские места, бюррократические конторы. Большой брат до сих пор обитает там, куда люди идут с попкорном, На лицах растерзанных улиц дрожащий оскал - раскрашенные заборы. Дама, опасливо озираясь вокруг, боязливо подтягивает панталоны. Свидетельница битого стекла и второго пришествия Гитлера. Кто-нибудь некогда разберет, что не так с этими жалкими клонами? Или решиться проблема веков оголтелых очередным билетом до Питера? Двенадцать часов. Пустые места. Оплаченные проездные. Железный вагон метро не поедет с тобой в путешествие до Юпитера. Как ни проси небеса, будут лжецы, бедняки, умирающие и больные. Больные органы. Смертность. Профессиональные и хейтеры и любители. Автор: Дарья Верлибр

(

') !

Мне небо снилось. Над облаками Парили ангелы в лунном свете... И Богородица,.. что руками Латала дыры по всей планете. А мир всё рвался... И боль, и лихо, И смерть, и слёзы носили войны, А матерь Божья молилась тихо И осеняла крестом достойных.

Она пыталась наполнить светом, Объять любовью сердца и души, Но мир тонул, вопреки заветам, Во лжи и грязи. - Он жизни рушил. Проснулась в страхе... Над горизонтом Заря струилась вишнёвым соком, А где-то рядом дорогой фронта Война шагает тяжёлым роком. А где-то рядом царит разруха, Дома покинув, бегут детишки,.. А им бы - небо с лебяжьим пухом, А им бы - сладости, игры, книжки! А им бы жизни, как в лучших сказках, А им бы - радости океаны, А им бы в радужных только красках Земля казалась с улыбкой мамы! Остановите же войны, люди, Собрав всю волю, добро и силу Во имя наших счастливых буден Остановите все распри мира! Автор: Анна Леун

)

Тебя я обнимаю, Любимый человек... И сердцем понимаю, Любовь моя навек... И может быть серьезно, В тебя я влюблена... Порою это просто, Влюбиться навсегда... Автор: Щербицкая Ксения

)

2 Песнь Она рукою пелену теней свела мне с глаз, Мгновеньем я решил, что уж ослепнуть суждено, Но вот он Мир, пред нами напоказ. Сквозь кторый нам пройти предрешено.

От верху донизу окутан сферой дисбаланса, Её разряды, вспышки, грозы, все его питает, Мне строками не передать, того вам резонанса, Что чувствуется мне, и в воздухе витает. Черту мы приступаем буйной сферы, - «ТЫ! – слышу сквозь раскаты грома, - Надеешься, что хватит в тебе веры? Мои творения пройти, достигнув дома?! Не я себя такой придумала, герой! Бери девчонку ты прозрачную свою, И дуй вперед, понаблюдаю за тобой, Дорогу перед вами я открою. Я вас пущу в свою Веселенькую Ферму, Все кто в ней есть, меня же и питают! Не потеряй ты на пути и свою стерву, А то примкнет как все, кто здесь и обитают» Смолк грозный глас, явившийся из ниоткуда, Поднялся занавес, что сферой был сокрыт, Уж здесь терять я веру начал в будущее чуда, Богиня улыбнулась – Путь теперь открыт. «Мой Ангел – Богиня вдруг заговорила, Я обещала, Новый Мир увидишь ты со мной, Порыв твой и любовь моя - есть сила, Мы до конца дойдем и будет нам покой». - «Хорош трындеть! – Вновь Сфера прокричала, Там малолетки выясняют в интернете кто не прав, Не то что бы я вас не подгоняла, Но пропустить боюсь я подождав!» Богиню обнял я, и мы во тьму шагнули, Сквозь мрак почувствовал – летим мы вниз. Мы падали быстрее лёта выпущенной пули, В лицо ударил смрад, да серы бриз. Кругов всех, обойти которых мы сюда явились, Единый механизм явил всего себя, С низов до сюда звуки злые доносились, Сей Мир готов уж был явить всего себя! И вновь она мне прошептала «…Восемь» 3 Песнь Покуд круг первый мы могли узреть, Мы пробивались сквозь поросшую тропу, Не знаю от чего душе хотелось петь, Когда мой взор поймал людей толпу.

- «Круг Деграданства взору твоему, Смотри мой Ангел, не моргай! Здесь те, кто не стремились ни к чему, На здесь подобных ты не уповай» С гримасой отвращения я смотрел на них, На фотокамеру себя снимали без конца, Огонь сверкающий являлся, но и так же тих, А после, кожа лезла с их лица. И вот они, орущие в агоньи боли, С горящей плотью черепов, Спадали поднимаясь, оставленные воли, А далее по кругу, их удел таков. Лица сгорают в вспышках света, Сползает кожа их с кости, При жизни я открыл бы им секрета, Но нет, грех свой им здесь нести! - «Ты плотский Ангел, надобно что тут? Владения покиньте, у вас шансов нет, Безмозглые отсюда дальше не уйдут, Нам надобно бы фоткать уж обед. Забудь о них, ты продолжай ступать, Еще пути тебе придется много увидать, Тебе им мозга друг мой, не отдать. Сий круг удел их всех, ты должен понимать» - «Но для чего тогда мы здесь?!» Вскричал я доставая крест, «Им озаренье должен я принесть, Да не вспугнет меня твой перст! Оставь их души, я кажу тебе! Поныне власть на них моя, Над ними права боле нет тебе, Поныне пусть познают те себя!» И в свете яркого сиянья, Айфоны души сбросили на землю, Тот цикл вечного стенанья, Закончился, и гласу я их внемлю… Их мир заново красками украсил, Круг первый принял яркие цвета, Я улыбнулся и рукой своей восправил, Моей Богини, алые уста. Она же прошептала мне – «Уж семь…» 4 Песнь Но тех, чей свет так и остался тьмой, Покуд с Богиней мы ступали дальше,

Дорога им лежит на круг второй, Где раздуваются причудливые в фальше. Здесь слышны шум и гам, да взрывы, Подумать не успел, Богиня как заговорила - «Ты прав, они все общества нарывы, Несчастных судьба верно здесь приговорила, Услышь, о чем си души говорят, Взор устреми, где взрыва звук, Поймешь, с чего сей круг их ад, И почему они достойны этих мук» Я внял ей, сделал как она сказала, Слухом поймал, о чем заблудшие молвят. Одна из девушек мое вниманье приковала, Толпа парней, что рядом с ней стоят. - «…да что эта лохушка может? Мне папик уже забошлял на все, А этой…кто ей нах поможет? Ну, полежит в больничке, что еще?» За новым словом, девушку все больше раздувало, Рвалась ей плоть по швам и лопнули глаза, С чего во мне си чувство жалости вызвало? Еще немного, взрыв, и от нее осталась пустота. Внезапно лучше кошки слышать стал, Узрел подаль чем сокол зоркий. Пред нами демон круга Тноп предстал, - «А ты по-видимому стойкий, Смотри крылатый, это мой кружок, Ты слышишь эти сладкие гласа? А что с лицом твоим дружок? Уж разве ль это не краса? Сих душ при жизни масок понта, Нельзя подумать было снять, Удел их, современного виконта, Под ширмой предков жизнь сжигать» - «А что же, их на то вина? Или родителей, что не поставили границ, И чада обратились их в толпу скота, А человечность пала ниц?! Богиня, помоги мне демона сразить, Пусть души грешников узреют, Всецело можно по-другому жить!» Увидел, ноги демона твердеют. - «А соразмерную ли платишь цену?», В оскале демон рявкнул на меня,

- «Ведь не найдешь потом замену…» Он не закончил, камнем обратив себя. Автор: Евгений Белый

Óäèâèòåëüíî âêóñíûé ñíåã Снежинки кружились, смотрели в окошко. На них из окошка посматривал Лёшка. Укутан. Запутан. На шее компресс. С трудом до окошка мальчишка пролез. У Лёшки ангина, а может быть грипп. Как жаль, но малыш основательно «влип». "Не ешь!"- говорили и папа и мама, а он их не слушал и кушал упрямо снежок и сосульки лизал языком. Дождался! Таблетки! Уколы и Дом! Смотрел он на горку, на санки, на лыжи… И смех заразительный, видимо, слышал… Сестрёнка спросила, довольно ехидно: «Ну как тебе милый? Конечно, завидно?» Охрипший, чихая, ответил сестрёнке на этот вопрос удивительно тонкий: «Противно болеть! Очень скучно и грустно! А всё - таки снег УДИВИТЕЛЬНО ВКУСНЫЙ!!!» Автор: Андрей Эйсмонт

)

Когда поймешь умом В беспечной суете, Что ты устал, А бегу нет конца. И я не тот, и вы не те, И где сей пьедестал? Закрой глаза! Своё ты вспомни детство. Пусти душе смирение, покой. Как хорошо! Ты лишь глаза тихонечко закрой.

Смирись, что ты не гений. Да! Я не гений. И глупости сказать я не боюсь. Я не ищу в себе сомнений. Мне только жаль упущенных мгновений, В которых я бесцельно растворюсь. Автор: Сергей Литвинов Муромский

) Холодным утром, в приоткрытое окно, Сквозь плотный дым озябшего тумана Я наблюдаю черно-белое кино Заснятое без фальши и обмана. Недалеко стоящий храм Колоколами грусть взбивает; Собака нудно завывает, Не замечая старых дам, Идущих по своим делам. А вниз с горы ты только посмотри! Чугунным цветом замерла река, И чья-то незаметная рука Над речкой тучи погоняет. Вон ворон- мастерский таперОзвучить грустную картину Уселся рядом на забор. Весьма печальное мгновенье... Едва хватает вдохновения Мне нацарапать пару строк. Таков итог... Автор: Сергей Литвинов Муромский

& Сергею Ламакину, который знает, о чём эта вещь, и Наталье Поплавской, которая в меня верит. У богини Зимы было трое сыновей, из которых самым последним на свет появился Декабрь. Может быть, именно поэтому он так сильно отличается от своих братьев, что очень часто свойственно именно для младших детей. В нём нет ни ледяной надменности Января, ни безмерной гордыни Февраля, но и сама великая Зима далеко не всегда может предугадать поступки своего неистового сына и совладать с его буйным нравом. Декабрь был безумным танцором, кружащим по свету в бешеной пляске. Изломавшись в танце, раскинув по сторонам широкие рукава просторных белых одежд, с длинными спутанными волосами, хлещущими по воздуху и лицу, он движется по свету, нигде подолгу не задерживаясь, неся с собой горе людям, случайно попавшимся у него на пути. Декабря страшатся и почитают, упоминание его имени при человеке, собирающемся в дальнюю дорогу зимой, считается дурным предзнаменованием для странника. Даже боги побаиваются своего непредсказуемого собрата, ибо Декабрь не ведает ни любви, ни привязанностей. Само воплощение свободы, он живёт лишь во имя своих собст-

венных страстей, словно кружась в вихре бесконечно разнообразных впечатлений. Поэтому говорят, что в сердце Декабря нет ненависти к людям, ему просто нравится заставлять их сгибаться под порывами ледяного ветра, запирать их в домах, наблюдать, как безуспешно их лопаты борются с гигантскими сугробами. Бог любит демонстрировать свою силу и тешится ею, танцуя и брызжа вокруг себя громким раскатистым смехом. Ты прекрасно знаешь эту историю, и всё же в который раз когда дорога, огибающая холм, выводит тебя к месту, где сверху открывается вид на весь город, не можешь не поразиться могуществу Декабря. Прямо у твоих ног лежит тропа, бегущая к темнеющим внизу домам, но ты не торопишься ступить на неё, застыв, очарованный и одновременно подавленный картиной тонущих в снежном море строений, пугливо жмущихся друг к другу под свинцовым небом. Если бы не редкие прохожие, чёрными точками передвигающиеся по своим странным траекториям, можно было бы подумать, что город мёртв. Сама мысль о существовании человеческой деятельности в этой ледяной пустыне кажется абсурдной, но тебе слишком хорошо знакомы люди, привыкшие к жизни здесь, по соседству с царством

# $ Декабря, чтобы так думать. Наконец, предварительно опробовав посохом дорогу, ты делаешь первый шаг на тропу и начинаешь движение. Твои ноги, обутые в высокие грубые ботинки, неторопливо движутся по земле, ты чувствуешь, что по-прежнему прекрасно помнишь этот спуск и после столь долгих месяцев вновь переполняешься радостью возвращения. К востоку, западу и северу от города на тысячи колёс тянутся одни только снега, поэтому многие годы твои сограждане использовали тропу среди холмов как кратчайший путь, связывающий их с внешним миром. По ней ты уходил в последний раз, по ней возвращаешься сейчас на зов родного края. День сегодня относительно безветренный, поэтому ты достаточно быстро достигаешь подножия холма. В каких-нибудь нескольких сотнях метрах отсюда уже начинаются первые дома, и ты движешься по направлению к ним, оставляя в снегу глубокие следы, время от времени вытирая рукой в меховой перчатке испарину со лба, почти полностью прикрытого меховым капюшоном плаща. Каждый раз при возвращении город встречал тебя стуком черепицы на крышах домов и свистом ветра, швыряющего россыпи снежинок в затянутые бычьим пузырём окна. Однако ещё до того как услы-

шать эти звуки, ты полной грудью вдыхал смесь недоверия и безысходности, разлитую в морозном воздухе. Так бывало всегда, и это неудивительно, ведь Декабрь страшен не только своими холодами и вьюгами. Где бы ни появлялся танцующий бог, повсюду он приносит своё безумие, заражая им людей. Поэтому зимой человек становится подозрительным, раздражительным и боязливым. Вот и сейчас, глядя на приближающиеся ряды домов, ты ощущаешь страх людей, тесно сбившихся вокруг огня за их стенами. В такую погоду, когда всё небо обложено тучами, а ветер налетает несильными, но неожиданными порывами, чувство надвигающейся беды ещё сильнее, чем в метель, и без крайней необходимости жители города вообще стараются не выходить за порог. Внезапно ты вспоминаешь, что сегодня – Праздник Умиротворения, и думаешь о том, что большинству из них всё-таки придётся покинуть свои дома в этот день. Такова никогда не нарушавшаяся традиция, и ты знаешь, что спустя совсем немного времени сможешь убедиться в том, что обычаи попрежнему свято чтятся, когда будешь проходить через площадь. Так отчего же ты всякий раз возвращаешься в свой город именно в эту пору, когда Декабрь неистовствует в своём танце смерти, а глаза проходящих мимо как один подёрнуты голубой корочкой льда? Ты часто спрашивал себя об этом, но ответ никак не приходил. Наверное, в глу-

бине души ты сам подгадывал время, и дело здесь не только в тоске по родине, ведь в пляске Декабря кроме безумия и страха таилось и нечто неуловимо притягательное. Для тебя не было высшего счастья, чем вдыхать ледяной воздух, сходиться в схватке с валящим с ног ветром и наслаждаться сиянием льда в холодном блеске полной луны. Ты искал встречи с Декабрём, как ищут свободу. Последняя мысль приходит тебе в голову, когда ты уже движешься по узкой улочке города, зажатой между двумя рядами неказистых рубленых домишек. Внезапно ты представляешь себе тех, кто находится там внутри, греясь у своих убогих очагов, поглощая свой нехитрый обед под шум ветра и трещание пламени. Только сейчас ты осознаёшь, как сильно устал от последнего многочасового перехода, и неожиданно всего тебя пронзает острое желание постучаться в одну из этих голых дверей, войти внутрь, сбросить с плеч тяжёлый мешок, растянуться у огня и вонзить зубы в кусок холодного жилистого мяса, запивая его огромными глотками кисловатого брусничного вина. Ты даже делаешь движение в сторону ближайшей хижины, но в последний момент останавливаешь себя и, подавив минутный порыв, отправляешься дальше. Глупо думать, что тебе, который в странствиях проводит большую часть жизни, будут здесь рады лишь потому, что ты их соплеменник. Кроме того ты помнишь и о том, какое запустение царит в покосив-

шихся домишках на окраине, где ютятся все бедняки города. Нельзя забывать и о коварстве Декабря, заставляющего людей напрочь забывать о законах гостеприимства. Нет, ты знаешь, что нужно терпеть, ведь тебе осталось совсем немного. В конце концов, ты вернулся навсегда. При этой мысли перед глазами твоими возникает Дженна, Дженна, глубоко запустившая свои тонкие пальцы в черноту густых волос, Дженна, напряжённо вглядывающаяся из окна вдаль. Ты уверен, что она чувствует твоё приближение, как чувствовала всегда. Откуда-то из глубины сердца к тебе приходит радость, и на какой-то миг ты останавливаешься, подкрепляя себя последним глотком вина из подвешенного к поясу бурдюка, чтобы дать ей охватить тебя полностью. Тепло бежит по твоим венам, и ты шагаешь ещё быстрее, на некоторое время забыв об усталости. Взгляд твой устремляется в далёкое прошлое, и ты видишь тёплый летний день и счастливое, горящее восторгом лицо Дженны, бегущей к тебе по этой самой улице, и букет цветов в руке девушки, которые словно бы расцвели на безбрежном снежном покрове – ткани её белого платья. Ты вспоминаешь эту сцену каждый раз, проходя здесь, но именно сегодня образы, возникающие в твоей памяти, наиболее ярки. "Навсегда", - неожиданно сам для себя шепчешь ты, и ветер тут же срывает с твоих губ это слово, унося вдаль, и ты улыбаешься, думая, что, быть может, оно

теперь долетит до пляшущего в снегу Декабря, запутается в складках его развевающихся одежд, да так и останется там навсегда. Между тем ты продолжаешь двигаться дальше, и вот уже деревянные хижины понемногу начинают уступать место каменным домам, а ноги твои радуются давно забытому ощущению булыжной мостовой под собой. На пути твоём попадаются и первые прохожие. Ты сдержанно приветствуешь их, да и они не слишком уж щедры на эмоции: лёгкий кивок головой, на секунду из-под капюшона сверкает взгляд облитых голубым инеем глаз, и вы расходитесь, каждый в своём направлении. Впрочем, не так уж их и много, этих идущих тебе навстречу горожан: сегодня большинство из них собрались на площади, гул которой с каждым твоим шагом становится всё сильнее. День Умиротворения… Самый главный праздник зимы таковым на самом деле не является, прихода его жители твоего города боятся больше всего, и всё, что они станут делать сегодня, будет происходить, чтобы умилостивить гнев грозного бога. Говорят, что много-много лет тому назад Декабрь, плясавший со своей ледяной свитой в горах Ультара, повстречал в этот день юную богиню Весну. Впервые тогда дрогнуло сердце неистового бога, и прекратил он свой бесконечный танец. Наслышанная о безумном нраве Декабря, Весна хотела убежать прочь, но когда танцор приблизился к ней и откинул с лица воло-

сы, она узрела в нём нечто, отчего боязнь прекрасной богини исчезла. Обжигающе страстной, но недолгой была их любовь, ибо не смог Декабрь променять объятия Весны на свою кружащуюся свободу. Не удержало его и рождение сына, непоседливого и шаловливого Марта, красотой пошедшего в мать, а неуёмной жизненной жаждой в отца. Никто не ведает о том, что чувствовал бог, покидая возлюбленную, но доподлинно известно, что с того самого времени Декабрь становится наиболее ужасен в своём безумии именно в день встречи с Весной. Оттого-то и собираются люди в Праздник Умиротворения на главной площади города, чтобы молитвами и плясками смягчить ярость повелителя зимних ветров… Задумавшись, ты незаметно сам для себя выходишь прямо на площадь. В уши тебе сразу же резко ударяет множество сплетённых друг с другом разнородных звуков, и в первый момент ты прикрываешь рукой глаза, давно не видевшие такого обилия красок, привыкшие за время дороги домой к чёрносеро-белому пейзажу. Постояв несколько секунд на месте, ты вновь продолжаешь свой путь, лавируя между столпившихся у многочисленных костров людей, оглядываясь по сторонам в поисках изменений. Последнее тщетно, и здесь всё точно так же, как и год назад: и открытые бочки с вином, из которых пьют большими деревянными черпаками, и разбитые за день до праздника шатры, где при

свете коптящих факелов лучшие танцоры города пляшут во славу Декабря, и мелкие торговцы, не без труда прокладывающие себе дорогу со своими громоздкими лотками. Кричат дети, гомонят разгорячённые вином мужчины, громко расхваливают свой товар лоточники, но за всем этим оживлением явственно чувствуется напряжение, как будто бы горожане специально надели весёлые маски, чтобы не накликать своими хмурыми лицами беду. На тебя никто не обращает внимания, да ты и сам рад оставаться незамеченным. При виде столь большого количества людей твоё желание скорее увидеть Дженну становится ещё сильней. Уже недалеко и та улица, которая вскоре приведёт тебя к её дому; остаётся лишь пройти небольшой кусок площади мимо трактира старого Йохана. Ты огибаешь очередной шатёр, держа курс на облепленную снегом вывеску… и внезапно видишь перед собой Энно. Он движется навстречу тебе в своём лёгком разноцветном трико, мокром от снежной крупы, и четыре деревянные кегли порхают у него над головой, словно смеясь над ветром. У пояса дребезжит кружка с мелкими монетами, редкие пепельные волосы до плеч танцуют в воздухе, на лице потёкший грим, шутовская улыбка до ушей и мудрые серые глаза. Энно, сумасшедший жонглёр, живущий подаянием, Энно, круглый год ходящий в одном пёстром рваном трико, Энно, о котором говорят, что ему покровитель-

ствует Декабрь, поэтому старику не страшны даже самые лютые морозы. Он идёт, слегка подпрыгивая на ходу, и люди невольно расступаются, давая ему дорогу. Жонглёр приближается к тебе вплотную, кегли с лёгким стуком падают по две в подставленные руки, и Энно изгибается в глубоком поклоне, растягивая ярко красные губы ещё шире. - Счастлив видеть вас, мастер Бьярни, снова в нашем городе. Надеюсь, путь ваш был приятен, дни полны небывалых приключений, а ночи – огненной страсти,- хриплый голос старика по-прежнему твёрд, и когда он говорит эту фразу, в нём не слышно ни тени насмешки. - И я счастлив лицезреть тебя, Энно, да пребудут с тобой боги, хотя, что касается огненной страсти, ты, по-моему, немного погорячился,- отвечая в тон жонглёру, ты смеёшься и делаешь это искренне, поскольку он действительно единственный в городе человек, исключая Дженну, кому ты по-настоящему рад. - Боюсь,- и здесь в словах Энно чувствуется ирония,- в этом месте вряд ли кому-то есть дело до ваших рассказов, но такой дряхлой развалине, как я, которой и заниматься-то больше и нечем, кроме как ждать смерти, было бы весьма занятно послушать о ваших странствиях за кружкой тёплого вина. - Не лукавь, Энно, ты крепче многих, а что же до моих рассказов, то у тебя будет предостаточно времени, чтобы с ними познако-

миться. Я решил вернуться навсегда. Что-то меняется в облике старика при этих словах, что-то неуловимое, однако очень важное, но едва ты успеваешь это осознать, как жонглёр вновь начинает говорить. - Мастер Бьярни, воля человека стоит многого, но не всегда всё зависит лишь от наших решений. Любимцам Декабря не суждено провести свою жизнь, сидя у очага, и вам это известно не хуже, чем мне. Ты смотришь на старика, не замечая того, что капюшон твой упал с головы, а ветер швыряет в лицо пригоршни колючего снега. Исполненные странной мудрости глаза на размалёванном лице словно бы проникают в тебя, и сердце твоё дёргается от какого-то смутного и тягостного предчувствия, хотя губы всё ещё продолжают улыбаться. - Погоди-ка, Энно, о чём это ты? Разве у Декабря есть любимцы? Легенды гласят… - Легенды слагаются людьми, мастер Бьярни, а люди предпочитают умалчивать о том, чего они не понимают или чего боятся. Декабрь покровительствует таким же, как и он сам, кому всего дороже свобода, для кого в жизни нет ничего желаннее дороги, уходящей в неизвестное. Он дарует нам удачу в пути и храбрость в бою, а взамен обрекает на вечные скитания. Взгляните на меня: в молодости я пешком обошёл полмира, я видел то, что вашим согражданам не приснится и в самых их ярких снах. Когда силы стали

мне изменять, я устроился в этом городе, но и здесь я живу лишь по своим законам и слушаюcь лишь своего сердца. Помните, мастер Бьярни: ни уют, ни богатство, ни женщина, ждущая вас сейчас, не удержат на месте таких, как мы. А теперь идите своей дорогой, молодой мастер, и счастливого пути. И Энно покидает тебя, пританцовывая и жонглируя, а ты стоишь в оцепенении, и в сознании твоём бесконечной лентой плывут последние слова старика, словно бы он сумел сейчас выразить то, что так сильно тяготило твою душу в последнее время, словно бы всё, чего ты боялся, воплотилось в реальность. Наконец, ты трогаешься с места, но странное дело, ноги сами сворачивают с прямого пути, будто стараясь оттянуть миг встречи с любимой. Сам того не замечая, ты оказываешься на пороге трактира и почти с облегчением толкаешь тяжёлую, скрипящую петлями дверь. Внутри всё точно так же, как и пять лет тому назад, когда ты в последний раз заходил в это место. Только голоса подвыпивших посетителей звучат ещё громче, и клубы дыма висят ещё более плотной завесой, ведь сегодня – Праздник Умиротворения. Не в силах бороться с усталостью, голодом и навалившейся вдруг апатией, ты садишься за небольшой стол прямо у входа, подальше от толпы мужчин с обветренными лицами, сгрудившихся возле стойки трактирщика. Почти тотчас же к тебе подлетает толстая Стина – внучка Йохана,

круглолицая, разбитная, пышущая здоровьем и сознанием важности выполняемого дела девица. Выслушивая заказ, она лишь мельком смотрит на тебя, не выказывая узнавания, и ты благодаришь богов за то, что не нужно завязывать пустой, никому не нужный разговор. Потом появляются хлеб и мясо вместе с большой глиняной кружкой горячего вина, и на время ты забываешь обо всём, одурманенный запахом свежей пищи. Поглощая еду, ты не способен ни о чём думать, а затем, хвала богам и за это, начинает действовать вино, резко ударяющее в голову в душном, продымленном помещении. Ты снимаешь с себя куртку, пристроив её на коленях, откидываешься назад к стене, и тьма мгновенно скрывает тебя от всего окружающего. В своём коротком, но глубоком сне ты видишь всё ту же самую таверну и себя, вернувшегося пять лет тому назад из первого своего путешествия. Снег на твоих отросших волосах ещё не успел полностью стаять, а тебя уже окружило плотное кольцо слушателей, на лицах которых написана смесь зависти и недоверия. Ты ещё не знаешь, что для них твои рассказы это всего лишь возможность скрасить тоску холодного зимнего вечера, но никто из этих людей никогда не променяет пыль в своих кладовых на пыль твоих дорог, и уж тем более они не одобрят посягательств на порядок вещей, который считают незыблемым. И вот, счастливый в своём неведении, хмельной от вина

и всеобщего внимания, ты начинаешь говорить об Ультаре, о своём давнем желании попасть туда, и тотчас же атмосфера вокруг тебя меняется. Кто-то прячется от твоего взгляда за кружкой вина, кто-то отходит в сторону, до ушей твоих доносится слово "богохульство", которое шепчет чей-то голос в углу. Растерянная улыбка на твоём лице медленно угасает, и внезапно эту картину сменяет вид гор Ультара. В реальности ты наблюдал их лишь издали, но сейчас они рядом, прямо перед глазами – родина Декабря, запретное место, куда никогда не ступала ничья нога из страха прогневать бога. Ты видишь величественные склоны, поросшие рядами гигантских елей, видишь горные пики, за которые цепляются тёмно-серые тучи, медленно плывущие в тяжёлом небе. Взору твоему предстаёт фигура в белом, парящая в самозабвенном танце над самой высокой вершиной. Она манит тебя к себе, и ты, сорвавшись с места, начинаешь стремительный полёт вверх, рассекая кристально-чистый воздух, оглашая безбрежное пространство громкими криками освобождения. Ещё несколько секунд – и вершина уже перед тобой, ты протягиваешь к ней руки, и в этот самый момент картина меркнет, и последнее, что ты видишь, это лицо Дженны, пристально и бесконечно печально смотрящей на тебя… Вырванный из сна, выброшенный вновь в духоту и шум таверны, ты не сразу осознаёшь происходящее вокруг. Тело сводит

ломотой, голова болит, как бывает всегда после кратковременного дневного сна, в мозгу тают картины, явившиеся тебе в забытьи. Машинально ты поднимаешься на ноги, силясь вспомнить, о чём был твой сон, и не сразу замечаешь Стину, подлетевшую взять плату с посетителя, которого шатает из стороны в сторону всего после одной кружки вина. С грехом пополам добравшись до висящего на груди кожаного мешочка с деньгами, ты расплачиваешься, нашариваешь мешок и посох, стоящие здесь же у двери, и неверной походкой выходишь наружу. Вечереет. Снег становится крупнее, а ветер сильнее и чаще. После спёртого воздуха трактира ты наслаждаешься чистотой открытого пространства. Голова понемногу свежеет. Ты зачёрпываешь рукавицей горсть снега и растираешь им лицо, чувствуя, как вместе со стекающей вниз влагой уходят все твои дурные мысли. Сейчас ты и сам не можешь понять, зачем какой-то час назад завернул сюда, пытаясь отсрочить свидание с Дженной. Помотав головой, словно стряхивая с себя наваждение, ты с новыми силами движешься вперёд, отталкиваясь от обледенелой земли своим посохом. Дорога стелется под ногами, ты сворачиваешь на улицу, где всё знакомо тебе с детства, и чувство радостного освобождения жарким пламенем вспыхивает в тебе. Лавка Арвида, сапожная мастерская Калле, быстрее, быстрее, ведь ты уже видишь сразу за домом вдовы Петерсен ограду палисад-

ника, которую собственноручно ставил четыре весны тому назад. Ещё несколько десятков шагов, и ты замираешь у дверей, медля, как и всякий раз, оказываясь на пороге дома Дженны после долгой разлуки, и, наконец, делаешь три коротких отрывистых удара по дереву молоточком, прикреплённым у притолоки. Несколько секунд после того, как звучит ваш условный сигнал, ты слушаешь тишину, а затем в глубине дома раздаются быстрые шаги, шум их нарастает, и в проёме распахнутой двери возникает фигура Дженны, с неприбранными волосами, чёрной волной рассыпавшимися по небрежно накинутой на плечи шали. Словно бы не в силах поверить в реальность момента, вы смотрите друг на друга, застыв по разные стороны порога, а потом она бросается тебе на шею, и, соединившись в выкручивающем душу поцелуе, вы вваливаетесь в дом. Уже на грани полной потери связи с окружающим миром ты толкаешь ногой дверь, и её хлопок в гулкой пустоте дома звучит совсем как бьющиеся друг о друга деревянные кегли Энно. И была череда долгих дней и горячее, истекающее соком мясо, которое вы запивали крепким сладким вином под потрескивание поленьев в очаге. И были вечера, когда снег слой за слоем ложился на крышу дома, и тени ваши в дрожащем пламени свечи причудливо сплетались, ложась на стены комнаты; вы танцевали свои зимние танцы под музыку, звучавшую в ваших сердцах, и, глядя

на эти тени, невозможно было определить, где кончаешься ты, и начинается она. И были ночи, полные ветра, раненым зверем бившемся в окна, и вы сливались в единое целое, ловя сокровенный миг наслаждения под его несмолкающий аккомпанемент. И был ты счастлив, и всё же всё чаще и чаще глаза твои устремлялись из окна в дальнюю даль, когда за спиною стыла пища, и тем сильнее становилась твоя тоска по пыльным дорогам, чем крепче ты сжимал в танце свою возлюбленную. А по ночам к тебе являлся Энно в своём разноцветном трико и, жонглируя двадцатью кеглями, уводил тебя сквозь снежную пелену к глухим тропам гор Ультара, где ты летал вместе с орлами, поднимаясь над остриями пиков. И каждым утром, когда ты наклонялся поцеловать глаза разметавшейся рядом с тобой девушки, ты видел в её чёрных зрачках печаль, угнездившуюся где-то в глубине твоей души. Близился час выбора, и ты знал об этом… И вот ты вновь стоишь у окна, вглядываясь в сумерки, одевающие мир, в котором через несколько часов Декабрь передаст власть над этим краем своему брату Январю, а сам двинется плясать дальше: может, в дальние страны за морем, а может, на свою родину в Ультар. Сегодня твой город радуется: самая тяжёлая пора зимы позади, ведь Январь и Февраль слишком надменны, чтобы вмешиваться в дела простых смертных. Вот и Дженна что-то тихо напевает, собирая на стол ужин.

Звуки этой песни ещё сильнее угнетают тебя, пальцы твои сжимают деревянный подоконник, и хоть ты и долго готовил себя заранее, вопрос, внезапно раздающийся за твоей спиной, заставляет тебя вздрогнуть. - Ты опять стонал этой ночью. Тебе снятся кошмары? - голос Дженны внешне спокоен, однако кому как не тебе знать, сколь неверно это впечатление. Охваченный растерянностью, ты молчишь, мучительно пытаясь подобрать нужные слова, но следующая реплика Дженны избавляет тебя от необходимости выбора. - Я боюсь, когда ты так смотришь в окно, боюсь, потому что вижу, что с тобой происходит эти дни. Мне, быть может, сложно понять твою тоску, но ведь ты же обещал… Ты прекрасно знаешь и то, что скажешь ей сейчас, и то, что ответит она на эти слова, но всё равно оборачиваешься. Ты говоришь о своей любви к ней и о своей печали, о том, что тебе нужно уйти в последний раз, чтобы взглянуть на танцующего бога Ультара, и о том, какими сильными и красивыми вырастут ваши дети. Она неотрывно смотрит на тебя, и твои речи разбиваются вдребезги и тонут в глубине её глаз, но ты не в силах остановиться. И когда с губ её срываются слова, о которых ты давно подспудно знал, и которых боялся, тебе не сразу удаётся вникнуть в их смысл. - Ты не вернёшься. Моё сердце живёт, лишь когда ты рядом, и я способна разделить все твои не-

взгоды и страдания, но даже ради тебя я не пожертвую счастьем единственного на свете существа, которого я смогу любить больше тебя, Бьярни, существа, которое назовёт меня матерью. Ты молод и полон сил, но у тебя ведь нет даже своей крыши над головой, потому что развалины твоего дома давно уже поглотил снег. Я готова страдать от одиночества и молить богов о твоей удаче, но что можешь ты дать нашему ребёнку? Взгляни, ведь в этом доме нет даже твоих вещей! Оцепенение твоё сродни застылости льда, и глаза твои бегут по озарённой пламенем свечи комнате, натыкаясь на дорожный мешок, свернувшийся в дальнем углу – единственное, что ты принёс в эти стены. А потом ты смотришь на Дженну и видишь, как плач искажает её черты, и она бросается через комнату к тебе, цепляясь руками за рубаху на твоей груди. Ты пытаешься обнять её вздрагивающие плечи, но внезапно она отпускает тебя и начинает медленно пятиться назад, не сводя остановившегося взгляда с твоего лица. И тогда, не в силах смотреть в её глаза, в которых плещется безумие, ты

срываешься с места прочь… Ты не помнишь, как в лихорадочном припадке хватал свою одежду и заплечный мешок, не помнишь и как оказался за дверьми дома. Лишь спустя какое-то время, когда холод начал сковывать пальцы, ты понимаешь, что рукавицы и посох остались в её комнате. И ты поднимаешь взор к небу и умоляешь всех богов Асгарда и всех демонов Нифельхейма подать тебе знак. Снег ложится на твоё лицо мёртвой маской, и ты ждёшь скрипа двери, готовый повернуть обратно, и тебе невдомёк, что твоя возлюбленная сидит сейчас у плавящейся на столе свечи и с застывшей улыбкой перебирает пальцами горсть разноцветных камешков, выпавших из твоего мешка, камешков со дна прозрачной реки Ашперы, что течёт в беззаботной стране Эльдорадо. Минуты текут, убивая надежду в твоём сердце, и когда за окном гаснет потухший огарок, ты делаешь свой первый шаг. Ты идёшь мимо дома вдовы Петерсен, сапожной мастерской Калле, мимо лавки Арвида, идёшь, сжимая и разжимая окоченевшие пальцы, идёшь, не

* -Неведение, стремление, разочарование, опустошение – такими, согласно графу де Вереньяку, являются четыре константы, на которых зиждется наша жизнь. Раскрытию сущно-

замечая, что на подбородке твоём снег смешался с кровью из прокушенной губы. Дорога приводит тебя к трактиру, и ты заходишь внутрь, а через час, пополнив запасы провизии и выпив одну за другой четыре кружки вина, снова оказываешься на улице. На несколько секунд фигура твоя замирает на краю площади, а затем ты начинаешь движение. Твой путь лежит по направлению к Звезде Танцора, которая сияет прямо над вершиной Ультара, и ещё очень долго тебе мерещится вдали разноцветная фигура Энно, и снежинки падают вокруг тебя, словно мириады кегль, опускающихся в точно подставленную руку жонглёра. P.S. Образ танцующего Декабря навеян композицией Katatonia "Dancing December", название «Ультар» взято из книг Г. Ф. Лавкрафта, а фигура жонглёра на городской площади появилась благодаря обложке альбома Lacrimosa "Angst". Рассказ, а особенно его концовка дались мне нелегко, но всё же они написаны, и я говорю спасибо. Автор: Алексей Рубан

. . . сти каждой из них посвящён наиболее известный труд философа – трактат «Размышления об ускользающем мире». В конце своего сочинения граф утверждает, что правильное

понимание констант и умение увидеть их в неразрывной связи может привести человека к ответу на главный вопрос бытия... -И в чём же заключается этот вопрос? - визгли-

вые нотки в голосе мужчины, произнёсшего эти слова, неприятно отдавались в ушах. -Де Вереньяк не говорит об этом прямо, однако нетрудно догадаться, что речь идёт о смысле существования, поисками которого издревле занимались выдающиеся умы человечества. -Но если граф разгадал эту загадку, - вмешался всё тот же повизгивающий голос, - то почему он не поделился ею с нами? Или же это очередной розыгрыш? -Де Вереньяк никогда не был склонен к мистификациям. В комментариях к трактату он пишет, что раскрытие тайны может повредить неокрепшие умы, подорвать психику ещё не прошедших испытание жизнью. Лишь искушённые и наделённые незаурядными способностями люди способны собрать воедино все детали мозаики и увидеть картину в целом. Правда, существует легенда, родившаяся уже после смерти графа. Согласно ей, иногда по необъяснимой прихоти мироздания истина может неожиданно войти в сознание того или иного человека, как правило молодого и неопытного. Упоминания об этой легенде вы вряд ли найдёте в трудах исследователей, она распространена исключительно в данной местности. Говорят ещё, что дух графа до сих пор блуждает по миру и время от времени проявляет себя в столь своеобразной манере. Ну а сейчас давайте пройдём к оранжереям. Де Вереньяк был большим любителем цветов. Надеюсь, его призрак не поджидает

нас где-то между орхидеями и альстромериями. Раздался всеобщий смех. Соланж Решо оторвалась от созерцания ползущей по травинке божьей коровки и посмотрела вслед удаляющейся группе. На фоне этих рано подзаплывших жиром мадам и месье со спины её приближающаяся к седьмому десятку бабушка смотрелась весьма выгодно. Впрочем, и глядя в лицо Виржини Решо, никто не дал бы ей её шестьдесят семь. В ответ на все вопросы о секрете сохранения молодости она всегда улыбалась и ссылалась на здоровое питание и чистый воздух. Потеряв незадолго после выхода на пенсию мужа, Виржини решила, что для неё настало время пожить для себя. Её единственный сын был вполне счастлив в браке, хорошо зарабатывал в своей фармакологической компании, а внучка большую часть времени проводила в танцевальной школе, мечтая о карьере балерины. Решо продала свою столичную квартиру и купила домик в крошечном Шато-СюрФлёв, где провёл всю свою жизнь её кумир. Ни близкие, ни друзья не понимали тот жгучий интерес, который теперь уже бывшая преподавательница теории искусств испытывала к графу Филиппу де Вереньяку, философу второй половины восемнадцатого века. Впервые Виржини столкнулась с его трудами ещё студенткой, и с тех пор изучение жизни и произведений этого загадочного человека стало её страстью. Де Вереньяк был полной противоположностью своему со-

временнику, либертину маркизу де Саду. Биография графа не изобиловала событиями. Он практически не покидал родной ШатоСюр-Флёв, в юном возрасте женился на некой Матильде Скюдери, с которой мирно прожил до самой кончины, заботился о цветах и писал бесчисленные трактаты. Три года спустя начала Великой революции граф отошёл в мир иной в своём родовом замке. Поразительно, но вихри, вверх дном перевернувшие страну, обошли его стороной. По какой-то необъяснимой причине потомственный дворянин де Вереньяк спокойно продолжал предаваться размышлениям, в то время как головы представителей его сословия одна за другой летели из под сверкающего ножа гильотины. Графиня ненадолго пережила супруга. После её смерти замок национализировали, однако не разграбили, напротив, специальным указом он был объявлен архитектурным достоянием и находился под охраной государства. Труды же графа, не слишком известные при его жизни, в девятнадцатом столетии обрели огромную популярность, став предметом дискуссий учёных мужей всей Европы. Что же до мадам Решо, то в итоге она по просьбе мера города стала гидом, сопровождавшим группы туристов по замку де Вереньяка. Шато-СюрФлёв, для которого философ-затворник был главным источником гордости и доходов, боготворил столичную гостью, быстро ставшую своей. Здесь никому и в голову не приходило задавать ей набившие оскомину

вопросы по поводу графа. Когда-то очень давно она пыталась объяснять любопытствующим, что видела в нём человека, наиболее близко подошедшего к пониманию истинной природы вещей, но вскоре оставила эти попытки и ненавязчиво переводила разговор в другое русло. Соланж не было особого дела до увлечения бабушки. Шато-Сюр-Флёв она знала как свои пять пальцев и тихо ненавидела. Каждый год она проводила в городе три недели летних каникул по настоянию родителей, ссылавшихся на всё те же пищу и воздух. Никакие доводы в духе «мне уже …надцать» не действовали на чету Решо, последовательность позиций которой нередко граничила с откровенным упрямством. Сверстники из местных наводили на девушку непреодолимую скуку, и Соланж целыми днями в одиночестве бродила по окрестностям, загорала и купалась в речушке, фигурировавшей в названии города. Спасали лишь долгие беседы по мобильному с оставшимися в столице друзьями и подругами и подключённый к интернету ноутбук. Всё резко поменялось этим летом. Изменения явились в лице Флорьяна, её ровесника, приехавшего навестить свою тётку, продавщицу в городской кондитерской. С ним были его одноклассники Тьерри и Жизель, влюблённая пара. Соланж столкнулась с ними на центральной улице в первый же день их приезда, и с тех пор вот уже вторую неделю они практически не расставались. Девушка во-

дила их своими привычными маршрутами, накупавшись до одури, они жадно поглощали гамбургеры в бистро, а вечерами собирались на пляже у костра. Алкоголь в городе им никто, естественно, не продал бы, но в чемоданах ребят нашлось место для нескольких бутылок виски, одна из которых непременно пускалась по кругу при свете звёзд. Три дня тому назад Соланж поняла, что Флорьян ей нравится, позавчера он поцеловал её, пока Тьерри и Жизель искали оброненную по дороге бандану, а вчера они уже обнимались в открытую. При воспоминании о губах Флорьяна, его руках на её плечах по телу девушки пробежала дрожь. Перспектива расставания, возвращение домой, последний год в лицее – всё это совершенно не волновало сейчас Соланж. Впитывая тепло солнечных лучей, она выгнула спину и с наслаждением потянулась, предвкушая предстоящую встречу. -Ваша бабушка – это удивительное сочетание красоты и ума. Вы должны гордиться ею, мадмуазель, прозвучало внезапно над ухом. Соланж открыла глаза и увидела перед собой месье Вишона. В лёгком костюме кремового цвета и белой рубашке, он улыбаясь стоял перед ней, и ветерок мягко трогал его уложенные на пробор седые волосы. Этот интеллектуал, обладатель безупречных манер в семьдесят лет попрежнему заведовал городским архивом. Эрик Вишон был ещё одной достопримечательностью Шато-СюрФлёв. Говорили, что он уча-

ствовал в потрясшем страну студенческом бунте шестьдесят восьмого года, а в следующем десятилетии выступал на антивоенных митингах. Глядя в добрые, немного грустные глаза месье Вишона, Соланж с трудом могла в это поверить. Девушке нравился этот пожилой человек, всегда спокойный, будто бы обладавший неким недоступным другим знанием, и при случае она с удовольствием перекидывалась с ним несколькими словами. -Бабушка отлично выглядит, да и мозги у неё такие, что многие позавидуют. Ну а насчёт её работы, тут вам, месье Вишон, виднее, я, честно говоря, не слишком разбираюсь в таких вещах. -Это совершенно естественно в вашем возрасте (Соланж забавляло, что старик неизменно обращался к ней на вы). Вам нужно радоваться жизни, переживать каждое её мгновение, да и в выводах, которые делает граф, надо признать, мало оптимистичного. -Вы хотите сказать, что сумели разгадать эту его знаменитую загадку? -О, конечно нет, Вишон поправил ворот рубашки, - однако иногда чтобы что-то понять, не обязательно докапываться до самого дна. Впрочем, несмотря на свои годы, я тоже не чужд мирским заботам, приятным, хотя порой и доставляющим хлопоты. К примеру, сейчас я ломаю голову над тем, какой подарок порадовал бы вашу бабушку в её день рождения, до которого, к слову, осталось не так уж и много времени. Я почему-то подумал

о перчатках, но ассортимент наших магазинов, как вы понимаете, невелик, да и к тому же я абсолютный профан в подобных вопросах. Соланж не удержалась от улыбки. Вот уже несколько лет Вишон трогательно ухаживал за мадам Решо, и она отвечала ему взаимностью. Девушка не могла понять, почему эти два человека упорно не желали оформить свои отношения или хотя бы съехаться. Ей казалось, что у взрослых всё должно было быть значительно проще, и тем не менее они часто оказывались не в состоянии осознать очевидные вещи. -Месье Вишон, почему вы не сказали мне об этом раньше? Это же так просто. Сейчас всё что угодно можно заказать по интернету, а доставка занимает пару дней. Если хотите, я могу завтра придти к вам в архив, мы выберем то, что нужно, и сделаем заказ. Я неплохо знаю бабушкины вкусы. Лицо старика вытянулось, брови поползли вверх, и он радостно и вместе с тем немного растерянно заулыбался. -Соланж, вы не представляете, какую услугу мне окажете. Мы, обломки ушедшей эпохи, похоже, совсем перестали ориентироваться в современных реалиях. С нетерпением жду вас завтра в любое удобное для вас время. Однако, кажется, я вас заговорил. Только что разглагольствовал о необходимости ловить момент, а сам утомляю юную особу своими стариковскими разговорами.

-Месье Вишон, вы меня совсем не отвлекаете. Я встречаюсь с ребятами на берегу, но до этого ещё куча времени. Мадам Прюдон с утра заставила Флорьяна и остальных помогать ей в саду, так что мне приходится ждать, когда они освободятся. Мы договорились пересечься в одиннадцать. Кстати, не подскажите ли вы, который сейчас час? Я забыла мобильный дома, а возвращаться за ним лень. -Лень! Как это прекрасно, - от восторга Вишон слегка качнулся на месте. – Конечно, это самое малое, что я могу для вас сделать, моя спасительница. – Он оголил запястье и взглянул на циферблат. Соланж подумала, что в его случае уместнее смотрелись бы старинные часылуковица на цепочке. – Без двадцати одиннадцать, мадмуазель. -Ничего себе! Вот это я замечталась. Не думала, что так поздно. Спасибо, месье Вишон, я, наверное, пойду. -Вкушайте этот день, Соланж, возьмите от него всё возможное. – Вишон наклонил голову, повернулся и пошёл по направлению к выходу из замка. Несколько секунд Соланж смотрела ему вслед, а потом поднялась со скамейки. Дорога, ведущая между кустами к берегу реки, легко ложилась под ногами. Девушка шла, думая о том, насколько далеко она готова позволить зайти их отношениям с Флорьяном, и не сразу почувствовала дискомфорт в правом кроссовке. По-видимому, в обувь попал камешек. Соланж присела на обочине, сняла

кроссовок и вытряхнула непрошеного гостя. Поднявшись на ноги, она вдруг замерла. Прямо перед собой на противоположной стороне дороги девушка увидела тропинку, уводящую вглубь посадки. Соланж нахмурилась. Сколько она себя помнила, здесь никогда не было никаких ответвлений. Заинтригованная, Соланж пересекла дорогу и ступила на тропинку. Девушка колебалась. В конце концов, они могли вернуться сюда все вместе позже и исследовать таинственную тропу. В то же время впереди у неё был целый день, и любопытство первопроходца настойчиво требовало удовлетворения. Соланж решительно тряхнула головой и сделала первый шаг. Она шла между превосходивших её рост зарослей в тишине, нарушаемой лишь шумом шагов и гудением насекомых в жарком воздухе. Пройдя достаточно долго, она уже почти решила повернуть назад, утомлённая окружающим однообразием, как вдруг увидела, что тропинка перед ней сворачивала направо. Девушка повернула и в ошеломлении остановилась. Её глазам открылся самый настоящий лес – высокие мощные стволы деревьев, нагромождение мясистых листьев, наполненный скрипами и шорохами полумрак. Соланж стояла на границе света и тени. Всё это было невероятным, необъяснимым, ведь раньше она никогда не слышала о существовании подобного места. Самым же удивительным было то, что среди деревьев находилась огороженная площадка. Стены из выкрашенной в тёмно-

зелёный цвет металлической сетки возвышались на добрых пять метров. Внизу некоторые фрагменты отсутствовали, их заменяли секции из колючей проволоки. Внутрь площадки вела дверь того же цвета, что и сетка, и в её проёме Соланж явилось завораживающее зрелище. Словно под гипнозом, девушка ступила под сень деревьев, пересекла отделявшее её от площадки пространство и вошла в дверь. Посреди прямоугольника сухой утоптанной земли рос изумительной красоты цветок, словно бы вобравший в себя все краски оранжереи графа де Вереньяка. Соланж медленно опустилась на колени перед этим чудом. Казалось, цветок принадлежал какому-то другому миру, его невозможно было описать словами, передать те образы, которые возникали между распахнутых лепестков, чтобы тут же исчезнуть. Соланж не знала, сколько просидела в трансе, одурманенная видениями самых причудливых форм жизни, превосходивших возможности человеческой фантазии. А потом всё внезапно погасло. Она встала, покачиваясь, словно сомнамбула, прошла несколько шагов по направлению к выходу и упёрлась в металл сетки. Прикосновение холодной стрелой пронзило тело Соланж, и к ней вновь вернулась способность воспринимать окружающий мир. Никаких следов двери не было, будто бы она не существовала. Девушка обернулась, но цветок тоже исчез. Её охватило дурное предчувствие. Быстрым ша-

гом она обошла всю площадку по периметру, но не нашла никакой возможности выйти наружу. Страх понемногу охватывал Соланж. Она вцепилась в сетку в попытке вскарабкаться по ней наверх, но обувь соскальзывала, а металл больно резал пальцы. Девушка проклинала свою лень, изза которой не вернулась домой за забытым телефоном. От бессилия Соланж закричала, потом ещё и ещё. Звуки тонули в густом тяжёлом воздухе, и в глубине души она понимала, что никто не придёт на помощь, не заберёт её из этого проклятого места. Если она и сможет отсюда выбраться, то только самостоятельно. В голове мелькнула мысль о подкопе. Она попыталась рыть землю у сетки руками и тут же сломала ноготь. Соланж сняла с ноги кроссовок и стала долбить им твёрдую почву. Никакого эффекта. Она раньше умерла бы от истощения, чем ей бы удалось вырыть хоть небольшую ямку. В ярости девушка рванула на себя сетку, но та даже не прогнулась. Вдруг её взгляд упал на колючую проволоку. В одном месте две полосы слегка провисли. Соланж легла на землю, взялась за верхнюю проволоку руками, стараясь не задеть колючки, оттянула её вверх и просунула в образовавшееся пространство голову. В этот момент пальцы её соскользнули, и железное жало впилось в плоть. Слёзы брызнули из глаз Соланж, она отдёрнула руку, и шея тут же оказалась в капкане. Непроизвольно девушка дёрнулась, и колючка вскрыла ей артерию. Кровь побежала по

коже, и Соланж истошно завопила... -Соланж, Соланж, что с вами? Тело девушки билось в державших её руках, голова моталась из стороны в сторону, мокрые от пота и слёз волосы облепили лицо. Месье Вишон ещё крепче сжал объятия. Наконец, судороги стали утихать. Соланж разлепила глаза. -Цветок, площадка, нет выхода, - бормотала она пересохшими губами. Старик приподнял её голову и положил себе на колени. -Успокойтесь, мадмуазель, это был просто сон. Вас разморило на жаре, вы уснули, получили изрядную дозу ультрафиолета и увидели кошмар. Сейчас вы отдохнёте, мы вернёмся в замок, и всё будет хорошо, приговаривал он, полой пиджака прикрывая девушку от солнца. -Ничего, ничего, я уже в порядке, - Соланж приподнялась с колен Вишона и села на землю. - Но этого не может быть, я не засыпала. Я остановилась вытряхнуть камешек, потом эта тропинка... - взгляд девушки упал на противоположную сторону дороги, на заросли, в которых не было ни малейшего просвета. Какой-то бред, я пошла по ней, попала в лес, там была площадка, потом выход пропал, я пыталась выбраться и... - Соланж дотронулась до шеи, а затем бессильно опустила руку. -Мадмуазель, забудьте всё, что вы видели. Дурные сны пугают, но быстро исчезают из памяти. Как всё-таки хорошо, что я вас обнаружил. Мне, знаете ли, неожиданно пришло в

голову прогуляться в сторону реки и нарвать для вашей бабушки букет какихнибудь простых цветов. Она, конечно, привыкла к оранжерейному великолепию, а мне вот захотелось чего-то совершенно иного. А ещё говорят, что не нужно поддаваться своим импульсам. -Постойте, постойте, - внезапная догадка вспыхнула в сознании Соланж, цветок, граф Вереньяк, тайна. Неужели... -Послушайте, - голос Вишона окреп и посерьёзнел. - Когда-то давно, когда мы были ещё молоды, существовали такие люди, как хиппи. Вы, конечно, слышали о них – дети цветов, думавшие, что любовь спасёт мир, и растворившиеся в наркотических грёзах. Я тоже верил в это, только моим стимулятором была

музыка. Больше всего я любил парня по имени Джим, вы знаете его, он похоронен в вашем родном городе. Так вот, этот парень как-то сказал, что никто из нас не выйдет отсюда живым. Вскоре он умер, собственным примером подтвердив своё утверждение. И, боюсь, с его словами не поспоришь. Этот Джим, к слову, был весьма образованным человеком. Не исключено, что среди прочитанных им книг были и труды де Вереньяка. По крайней мере, я никогда не слышал лучшего определения идеи графа. Помните, совсем недавно мы говорили о необходимости радоваться? Жизнь, Соланж, удивительнейшая вещь. Она рано или поздно неизбежно заканчивается и таким образом помогает нам осознать прелесть всего прекрасного,

что в ней есть: вина, прогулок под звёздами, подарков любимой женщине. Живите, мадмуазель, в этом, пожалуй, и есть главный смысл всего происходящего, несмотря ни на что. А теперь давайте-ка вернёмся в замок. Я не прощу себе, если немедленно не препоручу вас заботам мадам Решо. Вишон встал, отряхивая брюки от дорожной пыли. Соланж, пытавшаяся осмыслить суть услышанного, медлила. Рассеянный взгляд девушки вдруг сфокусировался на одном месте, и она похолодела. Её левый кроссовок выглядел обычно, правый же был перепачкан землёй и деформирован, словно бы кто-то ожесточённо бил им о неподатливую почву. Автор: Алексей Рубан

" Изредка, перед ранней зарей, ей виделся сон. Во сне шел декабрьский снег, и все вокруг было из ажурной белой шерсти. Около куста запорошенной калины стояли двое. Девушка срывала рдяные кисти и с наслаждением грызла замороженные ягоды. Они были горькие, сладкие и снежно холодные. А ее спутник смеялся и целовал ее окрашенные калиной пальцы. И такое огромное невиданное счастье поднимало ее во сне, что, проснувшись, она еще несколько секунд качалась на нем, как на облаке.

…На старом кладбище маленькой железнодорожной станции с могильной фотографии на засохшие заросли амброзии вокруг смотрит женщина небывалой красоты. Красота блестит во всех чертах ее лица и в печально-светлом взгляде. Сила прекрасного облика такова, что перед могилой останавливаются практически все. Кто не знал покойницу – просто кладет конфетку. Кто узнает, всплескивает руками: «Да это же Гарнуля». Еще каких-то тридцать лет назад эта женщина была известной лично-

стью в поселке. Без спившейся красавицы не обходилась ни одна веселая попойка, ни один более-менее звонкий скандал. Слухи про Гарнулю ходили разные. Никто точно не знал, кто подарил ей такое звучное, гарное прозвище, но называли ее в поселке только так. Одни говорили, что когда-то у нее был очень хороший муж – офицер. Что он увез ее не то в Польшу, не то в Чехословакию. Там разбился на машине. Она в это время была на сносях и от этой вести родила мертвое дитя. А кто говорил, что девочка

родилась живой, но, пожив несколько дней, умерла. Гарнуля потом жила в каком-то большом городе, снова выходила замуж (опять же по слухам и не раз). А лет в сорок вернулась в опустевший после смерти матери домик, стоявший прямо напротив железнодорожного вокзала, и зажила разом весело и горько. Сама о себе Гарнуля ничего не рассказывала. А особо пытливых могла и припечатать таким словом, что любопытной бабенке оставалось только качать головой. По поселку Гарнуля ходила в синей, чисто выстиранной фуфайке и в белом ажурном платке. В этом наряде она была похожа на артистку, которую загримировали для роли сельской труженицы. Вместе с другими станционскими бабами она выходила к поездам торговать семечками и пивом. У Гарнули всегда покупали охотно. После торговли она с товарками шла в придорожную столовую. Часто угощала. Выпивали сначала для сугрева, следом - для веселья, а потом, наконец, и чтоб унять тоску. В хмурое предвечерье, под стук колес проносившихся мимо станции поездов, на улице раздавалось хриплое пение: Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло, Только мне не плачется, на душе светло, Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог, Сядем в копна свежие, под соседний стог… Это Гарнуля возвращалась домой. Начинался запой. Дня три-четыре она

не выходила на улицу. Туда -сюда ухлестывали только ее визгливо-крикливые подружки. Потом она их разгоняла, отстирывала свою фуфайку и шла к поезду. Однажды какой-то на вид интеллигентный пассажир, увидев ее все еще красивое лицо, взял да и слез с поезда. Вот так просто: купил у нее две бутылки пива, пошел в свое купе, схватил чемодан и вышел. Потом они с Гарнулей сидели в пустом зале ожидания. Она что-то тихо сказала ему, и он поплелся к железнодорожным кассам. Одна из торговок хотела было поднять неудачливого кавалера на смех, но Гарнуля так цыкнула на нее, что та собрала свои семечки и отошла подальше. Обычно баб-пьяниц презирают. Гарнулю в поселке тоже не почитали, но жалели ее красоту. А она чувствовала это и вскипала такой злостью, что в ее черноте тонуло все. Будучи под хмельком, Гарнуля особенно не любила женский пол. Встречаться с ней на улице в это время было опасно – правду-матку она резала такими кусками, что «чертовы сплетницы» могли и подавиться. Единственная, кто пользовался ее расположением даже в запое, была поселковая сумасшедшая Валя Лебедь. Эта Лебедь и зимой, и летом ходила по поселку с распущенными волосами без чулок, но в сапогах. Ее долговязая прямая фигура часто становилась объектом насмешек. Про Валю в поселке говорили, что в молодости она была вполне нормальной, училась в медучилище. До

такого состояния ее довел бывший возлюбленный, который в порыве ревности долго бил ее головой о стену. Стоило только комунибудь обидеть Лебедя, как Гарнуля бросалась ей на помощь. «Иди, Валюха, не бойся», - говорила она, провожая длинную трясущуюся Лебедь и показывая улюлюкающим мальчишкам кулаки. А вечером соседи вновь слушали про «сядем в копна свежие, под соседний стог». Иногда Гарнуля уже и оседала – не в стог, а прямо на дорогу. Бывало, что и засыпала на улице. Катилась она под горку, щедрой горстью раздавая дни и годы за минуты призрачного душевного покоя. Потом минуты становились секундами, а потом уже и они куда-то проваливались, и не оставалось ничего. …Как-то весенним вечером Гарнуля уныло сидела около своего дома на покосившейся облезлой лавочке. Мимо нее, видно, что с поезда, проходил незнакомый высокий мужчина в нарядном светлом костюме и дорожной сумкой через плечо. Он подошел к Гарнуле. Поздоровался. Этот человек давным-давно не был в родных местах, и ему хотелось с кем-нибудь поговорить, чтобы поделиться своей радостью. Он ликовал от того, что через тридцать лет приехал на родину, что он наконец-то видит этот маленький облезлый вокзал и застывшую на углу плакучую иву. Его сердце пело о том, что скоро он встретит своего брата и вечером, на застолье, призна-

ется ему, что хоть он и многого добился в жизни, но уже давно не был так счастлив как сегодня. Мужчина начал о чем-то справляться у Гарнули. Та охотно отвечала. Но вдруг он пристально посмотрел на нее и спросил. - Извините, ради Бога, вас не Ларисой зовут? - Нинка я. - Ошибся, значит. Была во времена моей юности одна замечательная девушка. Удивительно красивая и добрая. Однажды

Васька Жупан меня за клубом с компанией избил и велел никому ко мне не подходить. Говорит, пусть видит, кто здесь хозяин. Одна она не побоялась. Кровь мне платком своим вытерла. Платок ландышами пах. Помогла встать. Интересно, где она теперь… - Что жалеешь, что не охмурил тогда? Не отблагодарил? - внезапно грубо и хрипло выговорила Гарнуля собеседнику и неприятно захохотала.

Он встал и пошел дальше. А Гарнуля продолжала хохотать, пока ее смех не перешел в вой. Ей хотелось догнать мужика и сказать, что он ошибся. Что она вытерла ему лицо не платком, а своим новым шарфиком, в тон розовому платью. Но Лариса никуда не побежала. Незачем было…

Ночь стекала на село черным дегтем. Вязкую темноту разбавлял скучный моросящий дождь. Тоня не спала и в каком-то оцепенении смотрела из окна на стоящий напротив соседский дом. По обе стороны от этого дома тянулся пустырь. Из-за пустоты черное небо рядом с домом начиналось у самой земли. В темени не было видно ни контура дома, ни его крыши. Поэтому два светящихся окна, казалось, висели в огромном черноволосом небе. Тоня смотрела на эти окна и думала о том, как хрупка перегородка, защищающая человеческое бытие. Как легко разбить эти подвешенные к небу окна и нарушить чью-то привычную жизнь. ...Когда Тоне было лет пять, однажды вот такой же темной ночью плачущая мать затолкнула ее на чердак. Тогда из семьи к

волоокой молодой залетке ушел отец. В отчаянии мать бросилась к неизвестно откуда приблудившейся в их село гадалке. Та наказала матери посадить на чердак, поближе к печной трубе, младшую дочь, чтобы она жгла там бумагу и кликала отца. «Пусть зовет батяню домой и дым отнесет к нему детский клич, - учила гадалку мать, принимая от нее бидончик свеженадоенного молока и вырученные вчерашним днем на базаре за картошку рубли. Тоня живо помнит, как она поджигала в алюминиевом тазу газетные лоскутки и подученная матерью что есть мочи надрывалась: «Папка, айда домой! Папка, айда домо-о-й!». Так гадалка на нездешний мотив говорила слово «иди». Маленькой Тоне казалось, что в этом непонятном «айда» и скрыта сила, которая заставит отца прибежать на ее зов. И

она старалась изо всех сил: «Айда! Папка, ай-да!». Внизу, в сенях с надеждой часто кивала головой мать. Но, видно, ветер в ту ночь дул не в папкину сторону или его молодица закрыла на ночь окно, только дым ничего до отца не донес, домой он не пришел, а вскоре и вовсе уехал со своей зазнобой в соседний поселок. Там они прожили года два, пока залетка не нашла кавалера повыгодней и помоложе. А отец вернулся к ним. Какая счастливая была любившая мужа без памяти мать! Она не сказала ему ни слова упрека, а просто разом обрадовалась, что мужик снова рядом, и так с радостью в глазах ее через шесть лет и похоронили. …Тоне уже тридцать семь. Вся ее жизнь: работа на почте и телевизионные небылицы. Еще с детства

Автор: Еремеева

Светлана

запомнив расцветшую с приходом отца мать, Тоня для себя усвоила – у каждой женщины обязательно должен быть муж. А вот у нее все как-то не получалось. Как говорили у них в селе, то мы не для вас, то вы не про нас. Которые ей глянулись, на нее не смотрели, а которым нравилась она, ей не к душе были. Полгода назад в ее жизни появился Валерий. Он был таксистом и часто заезжал в их поселок. Тоня приняла его как праздник. Кровь в ее жилах бежала, как звонкий ручей весной, когда Валерий вечером подкатывал на своей «девятке» к ее дому. Антонина старалась угодить своему счастью во всем. Мужик видный, веселый, уверенный в себе. И ее ценит. Особенно за то, что она, не в пример, его бывшим женам покладистая и работящая. А еще говорит, хорошо, что у тебя детей нет. «Я парень пока молодой и люблю, чтобы все внимание мне доставалось», - обнимая Тоню, улыбался, показывая красивые белые зубы Валерий. В общем, устраивала она его по всем параметрам, и все шло к тому, что быть Антонине наконец-то замужем. А две недели назад сгорела от водки жена Тониного брата. Самого его еще прошлой весной зарезали в пьяной драке. Осталось у брата три девки от горшка два вершка. Сейчас они были у Тони и тихо спали на разобранном диване. Завтра за девчонками должны были приехать из райно и отвезти их в детдом. Тоне же было велено заполнить бумагу, что она, как ближайшая родственни-

ца, отказывается от опеки над ними. О том, чтобы взять детей к себе, у Тони и в мыслях не было. С братом, после того как он переехал в соседний район, они виделись редко, покойную невестку она не любила да и девчонок почти не знала. В сущности, она детям чужая и вряд ли им будет хорошо с ней. Детдом находился в райцентре. Скоро и Валерий ее туда заберет. Будет она племянниц проведывать, гостинцы приносить, а когда мужа не будет дома (Тоня точно знала, что ему это не понравится) и в гости к себе возьмет. Так что бумагу Тоня давно заполнила и сейчас она белела на столе на видном месте, чтобы завтра впопыхах не забыть отдать ее кому нужно. Три малышки обвили друг друга ручонками. Тоня осторожно сняла с самой младшенькой оранжевый бант, чтобы та поудобнее примостила головку на подушке. И внезапно подумала: «А ведь там бантик на ночь никто не снимет». И тут же себя успокоила: «Но и утром не повяжет». И почему она сегодня вспомнила, как звала домой отца. Что-то в той далекой картине не давало ей покоя. И Тоня ясно увидела: тогда в сенцах мать была не одна. В углу жались друг к дружке два ее старших брата. Теперь уже взрослая Тоня до душевной судороги осознала их тогда еще детский взгляд. Так смотрят, когда, пытаясь скрыть колотящую внутреннюю дрожь, стараются не заплакать от горькой обиды. От напряжения вытаращивают глаза, взгляд

костенеет и из незатуманенных слезами зрачков вырывается голая боль души. Что в них сломалось тогда, какая струна порвалась безвозвратно в брошенных пацанах? Как клочки бумаги, сгоравшие той ночью в дырявом тазу, оплавились и обуглились их сердца, заживо брошенные в огонь отцовской страсти. Оба они заблудились в жизни, словно в черном непроходимом лесу. Рано начали выпивать, потом старший загремел за решетку... Понял ли отец в своей горячке, что совсем не любила его та молодица? Что сыновья, почувствовав в себе ущербность отвергнутых, так с этим и остались? А ее саму любят?! Ведь она сейчас тоже в этом угаре! И Тоня уже не видела ночной темноты: перед ней полыхали и боролись два пламени – сладконенасытный испепеляющий душу пожар и огромное сияющее зарево, которое не обжигало, а грело и освещало все вокруг. ...Под утро Антонина взялась разжигать печку, чтобы девчонки проснулись в тепле. Отсыревшие дрова никак не хотели загораться. Она жгла газету за газетой, а желанное пламя все не занималось. На столе лежал белый лист бумаги. Антонина спокойно взяла его, смяла и засунула в топку. Чиркнула спичкой. Дровишки схватились разом, и в лицо ей улыбнулся горячий живой огонек. Автор: Еремеева

Светлана

. – Опять Пульдора с утра все великие гарбузы к себе перекатила. С вечера ведь смотрела – как поросята лежали, а теперь одни малэньки остались. Ну, погоди, уж я сегодня с огорода ни ногой! Выслежу… Примерно такие слова мы с братом слышали от бабы Марины каждое лето, когда родители привозили нас гостить к ней на Украину. Пульдора (было ли это производным от имени или деревенским прозвищем, не знаю) жила рядом с бабушкой. Их огороды сходились вместе, и ограды между ними не имелось. В моменты, когда соседки были дружны, они, что называется, были не разлей вода, но стоило им из-за чего-то поспорить, каждая начинала обвинять другую в перекатывании гарбузов. Что касается меня, то никакого недружественного отношения к Пульдоре я не чувствовала, и даже, несмотря на то, что во времена перемирий она бывала у бабушки довольно часто, теперь я её совсем не помню. Я хорошо помню – другую. Я не любила и боялась её, страшную Старуху. Она жила напротив бабушкиного дома в маленькой, почти ушедшей в землю, и потому, как мне казалось, зловещей избе.

Мрачности её жилищу добавляли чёрный забор и чёрная калитка. Год за годом она красила их в траурный цвет, тоскливым пятном выделяя на фоне весёленьких сине-зелёноголубых соседских заборчиков. Мы с братом боялись Старуху и, наслушавшись маминых сказок, считали её ведьмой. Стоило ей, сгорбленной, в чёрной телогрейке, надетой поверх давно потерявшего цвет льняного платья, и в таком же чёрном платке, из-под которого торчала белая солома волос, вылезти на улицу, как мы кричали друг другу «Ведьма, ведьма идёт!» и мгновенно забегали во двор. Я не знаю, слышала ли она нас, но что-то мне подсказывает теперь, что да… – Ба, а старуха напротив – ведьма, да? – спрашивали мы за обедом. – Тю на вас, – отмахивалась баба Марина. – На хорошую людину поклёп возводите. Горемыка она – вот кто. И, повернувшись к деду Ивану, начинала: «Уж если кто и путается с вражьей силой, так это Пульдора...» И бабушка заводила песню про гарбузы. Однажды я услышала, как баба Марина рассказывала какой-то приезжей женщине о судьбе Старухи. По бабиным словам выходило, что была

Старуха когда-то первой красавицей и полюбил её самый гарный хлопец, и были они очень счастливы. А потом началась война, и гарного хлопца забрали на неё и там убили. – Остался у неё сын – Миколка, лет семи, – тихо говорила баба Марина. – И уж так она его любила, так любила! Когда под немцами мы жили, пуще глаза его стерегла. Немцы в сарай жить выгнали, так она всё боялась, что Миколке холодно будет. Он уснёт, а она его греет: дышит-дышит на личико, на ручки, чтоб сыночку теплее было… Баба Марина всхлипнула и продолжила: – А он, неразумный, что удумал. Выследил, куда курица (и откуда она только взялась, окаянная, ведь почти всех немцы порубали!) яйца несёт. Да и стал их потихонечку таскать. Вот однажды немец и увидал, как он эти яйца в рубашонку прячет. Закричал: «Яйки, яйки!» – и выстрелил… Живой ещё был Миколка, когда мать к нему подбежала. Завыла она страшно, а потом как окаменела: молча в фартук его завернула и в сарай унесла. Там он и умирал… Соседи к ней стучались – не открыла. Три дня одна около него, живого ли, мертвого – про то только ей ведомо – пробыла… А

когда вышла, бабы глаза в землю опустили – рядом с Миколкой и её можно было хоронить… Потом немцев из села выбили. Бросила она свой испоганенный немцем дом и пришла в эту развалюшку (здесь когда-то её отец с матерью жили), да так в ней и осталась. Тогда же и забор в первый раз в чёрный цвет покрасила… Я слушала бабушку, и мне было до слёз жалко и молодую женщину, и Миколку. Но, видно, так уж устроено детское сознание, что я никак не могла соотнести услышанное со Старухой. Рассказ бабушки жил отдельно, а Старуха – отдельно. Всем своим детским сердцем сопереживая героине печальной истории, я осталась чёрствой к оригиналу. «Злая она, потому и забор у неё чёрный!» – вот и всё, что сказала я брату на следующий день… Как-то раз баба Марина взяла меня за руку и повела через дорогу в гости. Старуха встретила нас приветливо. В её дворе, возле поруразвалившегося крыльца, росло большое персиковое дерево. У бабы Марины много чего было в саду: и абрикосы, и груши, и шелковица, и даже грецкие орехи. А персиков не было. Старуха щедро совала мне их в руки, и я чувствовала приятную тёплую шершавость, обещавшую вкусную сочность и сладость. А потом она провела нас в своё жилище. Там было темно, прохладно и, по сравнению с бабушкиным домом,

очень неуютно. Оглядевшись по сторонам, я опустила глаза вниз и с удивлением заметила, что в комнате не было пола. Старые вытертые дорожки лежали прямо на песке. На мой недоуменный взгляд бабушка шепнула: «Земляной пол...». Уже у себя дома мне впервые стало жаль Старуху. «Как же она ходит по земляному полу? Холодно, наверное?!» – думала я, ложась в мягкую постель на бабушкины огромные пуховые подушки (она клала их вместо перины). В тот вечер я впервые не назвала её ведьмой… Через несколько дней, гуляя солнечным утром у двора, я увидела сидящую возле своего дома Старуху. Она плела… ромашковый венок. Заметив меня, нетерпеливо помахала, приглашая подойти. Я поняла, что она хочет подарить венок. Я уж хотела бежать через дорогу (иметь такой красивый веночек мне давно хотелось, сама плести я не умела, а у бабы Марины не хватало времени), как вдруг остановилась! Видно, я ещё не совсем доверяла Старухе, ещё довлел страх перед её внешностью и забором. Я повернулась и бросилась прочь! Дома я почему-то расплакалась. Мне было стыдно. «Никакая она не ведьма, – рассуждала я сквозь слёзы, – и персиков дала, и пол у неё земляной, и веночек она сплела, потому что слышала, как я просила об этом бабу Марину». И я твердо решила,

что завтра обязательно подойду к Старухе. Но назавтра целый день шёл дождь. Я смотрела через окно на улицу и видела, как на лавочке напротив, под холодными дождевыми струями, сиротливо мок увядший ромашковый венок. А послезавтра Старуха умерла. На похороны бабушка меня с собой не взяла. …С тех пор прошло почти двадцать пять лет. Время поистёрло черты людей, с которыми я соприкасалась в детстве, выветрило из памяти многие события. Я смутно помню даже бабушку Марину. Поблёк и образ Старухи. И всё же я думаю о ней гораздо чаще, чем о других, пытаюсь вспомнить её имя, подсчитываю возраст. Получается, что тогда она вовсе и не была старухой – ей было немногим за шестьдесят. – Помнишь ли ты бабулю, которая жила на Украине, напротив бабушки Марины? У неё всегда был чёрный забор, и мы называли её ведьмой? – спросила я недавно у брата. Он не помнил. Он забыл её. А почему же я помню? Почему, несмотря на годы и расстояния, несмотря на то, что я никогда даже не разговаривала с ней, в моей жизни неизбывно просвечивается образ Старухи? Почему? К Памяти или Совести это вопрос?.. Автор: Светлана Еремеева

Этот документ лежал в шкафу в разноцветной, склеенной из новогодних и восьмимартовских открыток шкатулке. Мишка раньше даже не подозревал о его существовании и жил себе без забот. А вчера учительница Вера Сергеевна велела всем принести в школу свои свидетельства о рождении. Мать выдала Мишке синюю книжицу, наказала не испачкать и ушла на ферму кормить телят. Мишка открыл свой документ. На одной его стороне было указано, какого числа и месяца Мишка родился. На другой вверху было написано слово «родители» с двоеточием. Внизу была вписана мать. А посередине между «родителями» и «матерью» в графе «отец» стоял жирный неровный прочерк. Мишка остолбенел. К мысли, что у него нет отца, он уже привык и даже не расспрашивал мать, куда он подевался. Вернее, однажды он как-то спросил у нее. Но у мамки сделались такие жалкие глаза и сразу полились такие крупные слезы, что Мишка выбежал во двор и больше ни о каком отце не заикался. Ну его! У матери и так глаза на мокром месте, чуть что уткнется в угол между печкой и койкой и плачет. Да еще приговаривает при этом разные несчастные слова, от которых Мишке становится так жалко мамку, что

он сам начинает глотать слезы. Обычно Мишка, что бы успокоить мать, стоит рядом, гладит ее по волосам и прислушивается. Если между рыданиями мамка начинает всхлипывать, значит, пора: Мишка обнимает мать крепко-крепко. «Задушишь, сынок» - материна улыбка проглядывает на мокром от слез лице как радуга на льющем дождь небе. Мишка радуется: мамкиному горю конец. И все же хоть решил Мишка никакими расспросами матери не докучать, но одно дело – просто знать, что отца нет, и совсем другое - принести в школу документ с жирным прочерком. Мишка представил как завтра их 3 «Б» перед уроками будет болтать и валять дурака и кто-нибудь обязательно вспомнит про свидетельство и достанет его из портфеля. А потом и все станут хвастать друг перед другом своими документами. А что он покажет? Мишке стало так неловко и стыдно, что он даже не обрадовался своему любимому дружку Тольке Пахомову. Тот влетел в комнату, как жар-птица – щеки красные, мокрый вихор из-под шапки торчит причудливым узором. - Ты чего дома сидишь, давай на горку. Саночки бегут как по маслицу! На горке Мишка немного забылся. Но все рав-

но свербила его неприятная мысль о прочерке. Особенно когда показался Толькин отец – дядя Леня. - Папка с работы идет, – как очумелый закричал Толька и бросился к своему двухметровому батяне. Тот сгреб сына в охапку и подкинул чуть не до неба. Потом проделал то же самое с Мишкой. Ох, здорово! Но еще больше друзья обрадовались, когда увидели возвращающегося со смены дядьку Гудка. Тото будет потеха! Веселее и добрее мужика во всем поселке нет. Никто больше него не знает разных прибауток и смешных присказок – недаром что Гудок. В зарплату всю окрестную детвору обязательно конфетами угостит. А с мальчишками любит возиться! И в снежки играть будет, и в сугроб подбросит, и санки так подтолкнет, что летишь аж до старой водокачки. У дядьки Гудка где-то далеко живет уже взрослая дочь, но Мишка еще ни разу не видел, чтобы она приезжала домой. Тетка Лиза ругает мужа балдой, а сама выходит ко двору и с охоткой смотрит, как он возится с ребятней. Вот и сейчас тетка Лиза наблюдает за ними около своего дома, а на горке – дым коромыслом. В снежной каше мелькнут то Толькины щеки, то Мишкина ушанка, то щербатая улыбка дядьки Гудка. Всю

свою беду позабыл Мишка в веселой суматохе. А дома снова вспомнил. Нехотя поел борща и посмотрел на мать. Та сидела и вязала ему носки. Мишка уже открыл рот, чтобы осторожно завести разговор о свидетельстве, как услышал, что мамка запела. Начинала она всегда с

грустных песен. Потом либо перейдет на веселые, либо – тихо заплачет. Ничего она про прочерк не решит. Самому надо. Немного погодя Мишка потихоньку достал из портфеля свое свидетельство и размашисто, прямо по злополучному прочерку, большими буквами вписал: ДЯДЬКА

ГУДОК. …Через два дня мать виновато вздыхала в кабинете загса. А строгая женщина с накрашенным сердечком на губах что-то говорила ей о халатности и требующемся на выдачу дубликата времени. Автор: Светлана Еремеева

/ ) - Митька, обедать!крикнула во двор Таисия, подзывая сына. Она, напрягая мышцы, одним движением выхватила из огненного зева печи, слабо дребезжащий на ухвате, чугунок с картошкой и поставила на застеленный старенькой, но чистой скатеркой стол. Доски столешницы слабо прогнулись от призывной тяжести. Картошка ароматно парила, наполняя горницу душистым запахом. Таисия судорожно сглотнула набежавшую слюну и непроизвольно покосилась на висевшую на стене фотографию. Молодцеватый мужчина в ладно пригнанной форме снисходительно улыбался молодой женщине. Женщина тяжко вздохнула и присела на краешек лавки, опустив натруженные руки на стол. На пороге комнаты появился взлохмаченный мальчишка. Словно солнечные брызги озарили избу от радостной рожицы и соломенно-желтых, выгоревших за недолгое, но жаркое, лето волос.

Митька стремительно рванулся было к столу. Быстрые пальцы матери ухватили его за ухо. - Куда это ты навострился?- с нарочитой строгостью проговорила она, поворачивая голову постреленка в сторону рукомойника,- А кто руки мыть будет? - Да ты что, матушка,- Митька тщетно пытался вырваться из материнских рук,- они же совсем не грязные. Вот, смотри,- он демонстративно вытянул вперед ладони. Взгляд мальчишки упал на серые от осенней земли пальцы,Ой! - Вот тебе и «ой»,усмехнулась Таисия и слегка подтолкнула сына в спину,- иди уже, умывайся… Женщина снова взглянула на фотографию. «Ну, как, правильно я делаю?» Ей показалось, что ее Феденька ласково улыбнулся. На душе сразу полегчало. 1916 - Третий год Германской войны… А весточки приходят до того редко, что иной

раз даже руки опускаются. Последний раз только летом маленькую записочку с безногим солдатом из соседней Ольховки прислал. Писал, что все хорошо. «Неужели так трудно черкнуть еще хоть пару слов, грамотный ведь – один из немногих в деревне»… Митька поспешно подошел к матери, ласково прижался влажной головой к рукам, словно осознавая ее состояние. «Все будет хорошо,словно бы говорил вихрастый затылок,- вот увидишь». - Ах, ты подлиза,Таисия нежно потрепала сына по волосам,- Бате такое не понравилось бы… - Как это не понравилось бы,- Митька резко вскинулся, глаза стрельнули по фотографии отца,Он у нас добрый, хороший. - Митькины глаза предательски заблестели. - Да ты что, сынок,всполошилась Таисия,- Вот разобьет наш батька кайзера германского и вернется. И снова будем жить как прежде, как до войны.

- Да, мамочка, конечно,- Митька склонился над чугунком вылавливая пальцами горячую картошку. Он, остужая, бережно перекидывал горячий клубень с руки на руку. - Хватит баловаться, ешь-ка уже давай. - Так горячо же… - Привыкай, мужиком растешь. Думаешь ему, - она кивнула на мужнин портрет,- легче? - А вот Семен Степаныч говорит, что эта война неправильная,- набив полный рот рассыпающейся картошкой, проговорил Митька. - Неправда это,- сердито отозвалась Таисия, с трудом удержавшись, чтобы не дать сыну подзатыльник.- Не мог мой Феденька за неправое дело воевать… - Не больно-то его и спрашивали,- еле слышно, чтобы мать не услышала, проговорил сын, опуская голову. Таисия снова посмотрела на фотографию. «Феденька, хоть бы ты что сказал,- взмолилась женщина,- Подскажи…» Неожиданный порыв ветра заставил задрожать стекла. Женщина испуганно повернулась к окну. - Ничего страшного, - попытался приободрить мать Митька, а сам непроизвольно сжался. Крупные капли дождя стремительно забарабанили по ветхой крыше. Серые мрачные струи с силой ударяли в землю, взбивая грязно-черные фонтанчики. Улица и двор моментально

раскисли. - Ну вот,- тоскливо проговорил Митька,- а мы с ребятами собирались идти в лес грибов пособирать. Сейчас как раз опята пошли… Успеете еще. Осень только началась. Митька затравленно посмотрел на мерзкую серую стену дождя и обреченно вскарабкался на печь. Таисия неспешно убрала со стола, ссыпала крошки в плошку домового, по старинному обычаю, и пристроилась к столу. Голова трагически опустилась на подставленные ладони. Голубые, с легкой золотинкойглаза уже в который раз устремились к фотографии. Смотреть на нее уже года два стало привычкой. Вот так посмотришь, бывало, и словно Феденька опять рядом. Словно гладит ее по русым волосам, перебирает косу. И словно говорит: «Ну что же ты, милая, я с тобой. Я никуда от тебя не денусь. Не кручинься, любимая…» За окном стремительно темнело. Митька на печи перестал беспокойно ворочаться, шумно вздохнул и сладко засопел. Убаюкал его несмолкаемый шум дождя. - Вот и славно,- проговорила Таисия и чему-то тихонько улыбнулась. Отдельные капли начали проникать сквозь ветхую крышу, наполняя редкими звуками тишину вечерней избы. За окном неожиданно послышались тяжелые хлюпающие шаги. Неуве-

ренный стук раздался у двери. - Кто это там в такую непогодь?- женщина прошла в сени и осторожно открыла дверь. Тут же ее обхватили крепкие мужские руки и прижали к груди. - Отстань, окаянный, - беспомощно замолотила она маленькими кулачками.- Мужняя я… - Да ты что, Таюшка,- прозвучавший голос показался до невозможности знакомым. Женщина подняла голову, и отчаянный взгляд наткнулся на такое родное, почти забытое, лицо мужа. - Феденька мой,- она всхлипнула и вдруг залилась слезами. - Успокойся моя родная,- Федор как мог бережнее обнял жену и повлек в горницу. От промокшей шинели пахло костром, дымом и чем-то горьковато кислым. «Порохом…» догадалась женщина. - Родной мой, милый,- беспрестанно повторяла она. Вдруг засуетилась. - Раздевайся, я сейчас покормлю тебя,- она метнулась к печи,- Митьку бы разбудить… Крепкая мужская рука перехватила ее на полдороге. - Охолонись,- голос прозвучал несколько строго,- незачем мальца тревожить. Пусть поспит. - Да как же? Батька приехал, а он будет спать… - Пусть поспит,- возразил Федор,- я совсем ненадолго. Меня там,- он

махнул рукой в сторону,парни наши ждут… - Какие еще парни?вскинулась Таисия. - Наши фронтовые,терпеливо пояснил Федор,Мне к ним еще вернуться надо… Давай просто побудем вдвоем. Он нежно прижал Таисию к себе. Женщина облегченно прильнула к нему, стараясь поглубже вдохнуть родной запах. - Ужинать будешь?с робкой надеждой спросила она. - А как же,- усмехнулся он и сбросил промокшую шинель на лавку,Тащи все что есть. Она счастливо рассмеялась. - Тогда иди мой руки… А то Митька тоже постоянно об этом забывает… - Я не забуду… Шумно заплескалась вода, сверкающими брызгами разлетаясь в свете горящего фитилька. Ради дорогого гостя Таисия не поскупилась и вытащила дорогие свечи. - Корми,- Федор похозяйски уселся за столом. Еще не остывший чугунок снова появился на столе. Таисия всплеснула руками. - Может подогреть?она посмотрела в лицо мужа сияющими глазами. Федор шумно вдохнул сладковатый запах вареной в мундире картошки. Огрубелая рука вытащила солидную картофелину, темный пальцы с крепкими ногтями старательно отделяли тонкую кожицу, обна-

жая желтовато-белую рассыпчатую мякоть. Таисия удовлетворенно смотрела на насыщающегося мужа… - Все,- он поднялся и нежно привлек жену,- Пойдем в кровать… Таисия счастливо принимала мужнины ласки. - Как там на фронте, - внезапно отстранилась она и тревожно посмотрела на мужа. Мужчина словно окаменел. - Тяжело,- наконец выговорил он,- война - она и есть война,- он тяжело помолчал.- Давай не будем об этом. Я не хочу говорить о фронте. Давай лучше – о нас. - Да, конечно, давай о нас…- прошептала она и радостно прижалась к сильному телу Федора. Дождь за окном неожиданно усилился. Казалось, еще чуть-чуть, и тугие струи пронзят крышу насквозь. На печи беспокойно заворочался Митька. Таисия блаженно прильнула к Федору. Тело внезапно охватил леденящий холод. Женщина испуганно сжалась под одеялом. - Не бойся,- мягко проник в нее шепот,- все хорошо. И все будет хорошо. - Да?- в голосе женщины послышалась какаято детская обида. - Конечно, моя милая. Я же с тобой. Широкая ладонь Федора медленно и нежно прошлась по телу женщины. Тело непроизвольно вздрогнуло и расслабилось.

А он все наглаживал и наглаживал ее, шепча на ухо ласковые и нежные слова… Наконец Таисия сладко уснула… *** Разбудил ее солнечный луч – яркий и светлый, необычный для этого времени года. От вечернего дождя не осталось ни следа. И даже земля не поосеннему быстро высохла. Женщина сладостно потянулась. Обернулась к Федору. Сердце екнуло. Половинка кровати, на которой вчера блаженно лежал муж, была девственно пуста. Таисия встрепенулась и вдруг явственно услышала стук. - Вернулся!- вскрикнула она, выбегая как есть, в ночной рубашке, в сени. На пороге стоял незнакомый солдат в потрепанной шинели. От неожиданного испуга женщина вжалась в угол. - Вы кто? - Таисия Михалева?вместо ответа спросил он. Она только смогла кивнуть. Мужик неловко стащил с головы шапку. - Твой муж – Федор Михалев – погиб. - Не-е-ет! Он же вчера был здесь… - Он погиб еще летом во время вылазки австрияков… А на тропинке медленно исчезали, растворялись вечерние следы Федора… Автор: Евгений Петров

0 ! Давным-давно в маленьком городке одного королевства жил-был мальчик по имени Терри. Так его называли мальчишки со двора, служанки и дворники, так обращались учителя маленькой приходской школы, где он постигал науки, учился чтению и письму и иногда подстраивал пакости ученым мужам. По рождению же его нарекли Терривальдом Биригнемом, и род его, если и не был самым древним и богатым в городе, то уж глубокоуважаемым, несомненно, считался. У мальчика не было родителей, они погибли, когда он был совсем еще маленьким. Терри не смог бы вспомнить, как те выглядели, даже если б очень сильно постарался. Перед смертью, правда, мать, прекрасная Брунгильда, взяла клятву со старшей сестры заботиться о мальчике и воспитывать его как своего родного отпрыска. Велинда слово держала, она забрала дитя из опустевшего дома прямо с люлькой, села в карету и увезла на окраину города. Там она прожила недолго, вышла замуж и переехала в имение супруга вместе с малышом. Терри рос день ото дня, получил хорошее образование и всегда был сыт, в отличие от грязных бродяжек, что часто просили милостыню у стен городской ратуши. Ему не на что было жаловаться.

Маленький русоволосый мальчик с большими серыми глазами в обрамлении пушистых ресниц был удивительно похож на покойного отца и ко всему прочему – на Мартена, супруга черноволосой красавицы Велинды. Няньки заламывали руки от умиления, наблюдая со стороны, как он играет с рыжим щенком садовника или мастерит из деревяшек игрушки вместе с плотником Дарто. Мачеха, не потерявшая за прошедшие годы своего былого очарования, только хмурила лоб и старалась как можно быстрее убраться в свои покои, чтобы не наблюдать подобные сцены. Терри исполнилось восемь в этом году. Он стал совсем большим и мог теперь гулять за пределами владений, позволяя себе ненадолго убегать с просматриваемого пространства в манящие неизвестностью улочки, закоулки и тупички. Все вокруг казалось неизведанным, манило, умоляло открыть новые земли и облазить их сверху до низу, и мальчик не мог отказать таким настойчивым просьбам. Ему доставалось от отчима и мачехи, его журил управляющий Верлен, старый седовласый ворчун с крючковатым носом, который вполне мог себе оказаться и злым колдуном, таким жутким он иногда казался Терри. Приходилось терпеть и стараться не подать старику виду о

своих догадках, когда тот драл его за ухо. Ухо потом распухало и болело, но мальчик походкой гордой мыши проскальзывал в свою комнату и до ужина листал красочные книжки о похождениях благородных рыцарей, спасении принцесс и жестоких ведьмах, которые творили всяческие гадости тем и другим. Он мечтал поскорее вырасти и стать таким же сильным и ловким, как те рыцари, только никак не мог взять в толк, зачем же обязательно убивать дракона. Эти сильные и свободолюбивые существа, наделенные изворотливым разумом, способные изрыгать пламя и подниматься в воздух высоковысоко, поражали юный разум Терри. Дни стали короче, снег белым покрывалом застелил улицы и крыши домов, спрятал под собой деревья и городские скульптуры. Близился праздник Нового года, и жители уже принялись наряжать елки красочными стеклянными фигурками, конфетами, мишурой и маленькими фигурными светильничками. Терри с замиранием сердца ждал последней ночи в этом году, когда добрые феи спустятся на землю и одарят всех детей, которые вели себя хорошо, щедрыми подарками. Занятия сегодня закончились пораньше. Мальчик остановился перед большой пушистой елкой,

что давно поставили на центральной площади и нарядили, и вдохнул морозный воздух. Вдруг чья-то рука ударила его по плечу. - Кто последний, тот вонючка! – крикнул рыжий Рэй, ровесник Терри, убегая далеко вперед. Только снег из-под пяток летел. Следом за ним пронесся Визли, розовощекий толстяк в овечьей шубке. - Сам вонючка! Догоню – поколочу! – насупился Терри и кинулся за ними, придерживая лямку рюкзака одной рукой. - Догони, попробуй! – бросил через плечо улепетывающий Рэй. Его щеки горели даже сквозь добрую россыпь веснушек, во рту в верхней челюсти не хватало одного зуба, старый выпал, а новый еще не вырос. - Терри съели звери! Терри плачется тетке, когда у него отбирают печеньки! – заголосил за ним Визли, дразня мальчика и стараясь не отставать от рыжего заводилы. - Неправда! - Терри стало обидно, и он припустил еще быстрей. – Я уже взрослый! Я никому не плачусь! - Плачешься! - Нет! - Как девчонка ревешь! - Не реву! - Да! Терри ревет как девчонка! Терри – маленькая плаксивая девчонка! Визли, смотри, он сейчас пустит сопли! Розовощекий толстяк громко засмеялся, а Терри, наконец, догнал парнишку, что был на полголовы выше его, и, вцепившись в ворот курточки, повалил того на снег. Он не хотел

бросаться в драку, но не удержался на ногах, а дальше отступать было некуда. - Я не девчонка! И я не плачусь тетке! – закричал он, подымаясь на повергнутом враге. Рэй стал кидаться в него снегом, загребал варежками и бросал прямо с земли. Терри только закрывал лицо руками, снежинки попали ему в глаза, пришлось зажмуриться, и тут же мир перевернулся с ног на голову. Теперь рыжий хулиган оказался сверху и упоенно стал забрасывать комья снега мальчишке за шиворот. - Давай! Да! Еще сыпь! – поддерживал его Визли, держась в стороне. – А что если с него штаны стащить?! Пусть все увидят, что Терри Бирингем на самом деле девчонка! - Нет! Пусти! Слезь с меня! – мальчику с трудом удалось сбросить с себя более рослого одногодку. Тот вскочил и уже готовил к атаке снежный ком. Терри, ежась от холода, поднялся на ноги и утер нос рукавом. Никакая он не девчонка и еще покажет им, что правда на его стороне. Да только одержать верх в потасовке не удалось. Его соперники, увидав вдруг что-то за его спиной, в ужасе бросились наутек. Они кричали: «Ведьма! Ведьма, бежим скорей отсюда!» Мальчик озадаченно огляделся вокруг. Улицы и дома были ему незнакомы, кажется, он убежал слишком далеко от того места, где находилась его школа. Здесь он никогда прежде не бывал. Заставить себя оглянуться и посмотреть, что же

так напугало драчунов, оказалось, это не так просто, но Терри справился с нахлынувшим страхом и повернулся к опасности лицом, мысленно представляя себя отважным рыцарем на белом коне да с верным мечом у пояса. У его меча обязательно должно было быть имя, ведь все благородные мужи называли свои мечи громкими и звучными именами. Напротив него стояла темная фигура, почти целиком скрытая под полами старого, потрепанного годами и путешествиями плаща. Поверх плаща вокруг шеи этой фигуры был замотан широкий вязаный шарф, ноги обуты в уродливые стертые сапоги. Перед Терри была древняя старуха, он скорее догадался об этом, чем увидел. Она опиралась на крючковатую палку с себя ростом и тянула морщинистую руку, покрытую бородавками и язвами, прямо к нему. Женщина пыталась что-то произнести, но ее голос был настолько хриплым и надтреснутым, что мальчик не разобрал ни слова. А даже если бы и разобрал, все равно не решился заговорить с путницей. - Аааа!!!! Ведьма!! – закричал он истошно и бросился наутек, не разбирая дороги. Ноги несли его прочь от жуткой старухи, сердце колотилось испуганным воробушком от страха, что та гонится за ним, чтобы поймать и превратить в лягушку или что похуже. Улицы сменялись перед глазами испуганного мальчишки, он метался по ним, пока не оказался на площа-

ди перед городской ратушей. Это место он хорошо знал, в двадцати шагах отсюда находилась его школа, а если свернуть от нее вправо, обогнуть старый заброшенный колодец и повернуть налево, то дальше можно идти, никуда не сворачивая, и попасть прямиком к родному дому. На пороге его ждал рассерженный Верлен. Он держал руки за спиной, чуть наклонившись вперед, и грозно смотрел из-под пышных седых бровей на запыхавшегося Терри. - Маленький хулиган опять дрался? Где ты порвал курточку, Терри? – говорил он тоном заправского инквизитора. – Ты ведь знаешь, что твоя мать накажет тебя, когда увидит, что ты испортил очередной ее подарок? Мальчик виновато выдохнул и, сжав кулаки, выпалил скороговоркой: - Там была ведьма! Настоящая жуткая ведьма, и она хотела меня превратить в лягушку или… или в девчонку! Я побежал от нее, упал и порвал куртку. Мне очень жаль, я больше так не буду, - он буравил взглядом пол и кусал губы, не смея поднять голову и ожидая, что управляющий снова возьмется его драть за ухо. - Иди в свою комнату и не высовывайся из нее до ужина! – сказал седой Верлен и отошел в сторону, дав возможность Терри тут же припустить вверх по лестнице. Едва оказавшись на пороге просторной светлой комнаты, располагавшейся под самой крышей и позволявшей ему ночью любо-

ваться на звезды, дружелюбно заглядывающие в окошко пологой стены, мальчик бросил на пол заснеженный портфель, скинул ботиночки и куртку. Мачеха Велинда, которую он сам, да и вся прислуга в доме, называл мамой, наверняка, станет ругаться. Но раз она все равно будет огорчена испорченной вещью, хуже уже не будет. Он обязательно уберет все и постарается замести следы от растаявшего снега на дорогом ковре. Накроет мокрое место большим плюшевым медведем или перенесет туда железную дорогу вместе с поездом и домиком, а может, выстроит плацдарм для игрушечных солдатиков. Так в любом случае будет лучше. Пусть Велинда лучше ругает его за разбросанные игрушки, чем за грязь на ковре. Расправившись с холодной одежкой, Терри шмыгнул под кровать. Он искал. В руки ему попадались коробки с цветными карандашами, старые книжки с рисунками без буков, которые он засунул туда около года назад и больше не доставал, потому что научился читать и стал слишком большим для таких сказок. То, что ему было нужно, никак не находилось, но мальчишка не отчаивался, и вскоре в его руках оказалась еще одна коробка. Облегченно выдохнув, от того что она всетаки нашлась, Терри выполз из-под кровати, сжимая картонный ящик обеими руками как самую великую драгоценность. Стер с ее поверхности толстый слой пыли ладошкой, сдул

то, что осталось, и снял крышку. В этой коробке хранились старые рисунки юного Терривальда. Пока мальчик не умел читать и писать, он зарисовывал все, что казалось ему интересным и запоминающимся. Мачеха грозилась выкинуть все его художества, увидав среди них поистине жуткие картинки, и ему пришлось спрятать их подальше. Этим подальше оказался самый глубокий, поросший слоем паутины и пыли угол подкроватья. Там могли обитать монстры, и мальчику пришлось вооружиться кухонным ножом и свечкой, а еще с недюжинным запасом смелости, чтобы водрузить коробку с рисунками в надежное место. Велинда ни за что в жизни не полезла бы туда, а служанки и вовсе не удосуживались проверкой содержимого подкроватья. Терри, затаив дыхание, выкладывал на ковер свои детские рисунки, один за другим, пока не увидел на дне коробки то, что так поразило и напугало его год назад. Он взялся двумя руками за листок бумаги, извлекая его на свет. На рисунке была изображена скрюченная фигура - кривой рот, большой крючковатый нос с огромной бородавкой, рука с длинными изогнутыми ногтями. Та же самая ведьма, что гналась за ним сегодня. Терри нисколько не сомневался, что она так и было, иначе зачем ей вообще там появляться, чтобы уйти ни с чем? Нет, ведьмы просто так никогда не появляются. Они сеют зло и накладывают проклятья, их лучше обходить стороной и ни в коем случае не

разговаривать с ними, чтобы не навлечь беду. Терри очень повезло, он сумел удрать. Мальчик уже встречал ее в прошлом году. Это случилось за несколько дней до празднований, потом она появлялась перед его школой, и еще несколько раз караулила под окном, протягивая свою жуткую руку в его сторону. Терри прятался, прижимаясь к стене под окошком, боялся выходить из комнаты и шевелиться. Велинда вызывала лекаря и заставляла его пить горькие лекарства, решив, что у мальчика горячка и бред. В то, что под домом его стережет злая ведьма, никто в доме верить не хотел. Тогда он и стал зарисовывать эту старуху, чтобы доказать, что действительно видел ее, а не выдумал. Из-за рисунков Велинда разозлилась еще больше. Терри вынимал из коробки листочки с нарисованной ведьмой. Три, пять, десять… В те дни он рисовал только ее и только черным, как будто остальной мир и краски перестали для него существовать. А потом случился Новый год, и жуткая карга будто растворилась, перестала ему являться и пытаться заговорить. Терри смутно припоминал, что встречал ее еще раньше, за год до этого. И еще за год, и прежде за год – все время в одно и то же время. За несколько дней до праздника. Испугавшись, что кто-нибудь может войти и застать его над этими рисунками, Терри сгреб все в охапку, запихал обратно и сунул коробку на его преж-

нее место, заставив остальными вещами. Он забрался под одеяло, свернулся калачиком и вскоре сам не заметил, как уснул. - Должен доложить вам, моя госпожа, что мальчик снова видел ведьму. Верлен учтиво склонил голову, выражая почтение хозяйке дома и супруге Мартена Велинде. Верлен поступил на службу в дом Бирингемов будучи совсем молодым, с тех пор минуло много лет, родители Велинды и Брунгильды умерли от старости, а старшая дочь забрала его в свою новую семью прислуживать и держать в порядке хозяйство мужа. - Ты в этом уверен? – спросила она, повернувшись от вышитого золотой и серебряной нитью гобелена. Помимо драгоценных нитей в нем присутствовали и шелковые, разных цветов и оттенков. Само полотно изображало легендарное сражение одного из дальних предков Мартена – красивый мужчина на вороном коне поражал копьем трехголового дракона. Такой подарок любящая жена приготовила своему мужу на празднование Нового года. - Он чуткий мальчик и не умеет врать, - посетовал старик, виновато пожав плечами. - Вели послать за лекарем, пусть приготовит ему лекарство, и проследи, чтобы Терривальд принимал его каждый день, - приказала женщина и снова отвернулась к картине, любуясь ее блеском в свете заходящего солнца. - Слушаюсь, - покло-

нился Верлен и поспешил скрыться из виду, выполняя наказ. Велинда была так же красива, как и восемь лет назад. Белоснежная кожа, густые черные волосы, собранные в косы и уложенные в причудливый узор на голове, алые губы и точеный стан. Она носила платья, шитые по ее личным выкройкам в лучшей мастерской города, корсеты, украшенные самоцветами и жемчугами, и туфли, стук каблуков от которых разносился по залам так далеко, что все ее слуги знали, когда не стоит сидеть без дела и лучше поскорее браться за работу, чтоб не получить нагоняй. Покойная Брунгильда ни в чем не уступала ей в красоте и даже больше. Стоило сестрам показаться вместе, все внимание вмиг приковывалось к младшей. Она была милее, веселее, ее смех звучал как пение ручейка, а большие глаза в обрамлении пушистых ресниц влюбляли в себя с одного только взгляда. Они были похожи как две капли воды, несмотря на то, что родились с разницей в два года. Велинда оберегала младшую сестру с самых ранних лет, дула на синяки, когда та неловко падала на камни, кормила кашей с ложки. Но все вокруг и даже отец любили Брунгильду больше всего на свете, души не чаяли, и старшая сестра поневоле мирилась с этим до тех пор, пока обе они не полюбили одного человека. Его звали Саймон, он был горяч, отважен и одинаково учтив с обеими. У него был брат Мартен, и оба с радостью звали деву-

шек на балы, которые в ту пору новый король давал часто и не скупился на приготовления к ним. Мартен добивался внимания Велинды, Саймон стал ухаживать за младшей сестрой, но старшая не теряла надежды и продолжала отсылать подарки от Мартена обратно. Вскоре Саймон и прекрасная Брунгильда объявили о помолвке, свадьбу сыграли пышную, а спустя девять месяцев на свет появился маленький Терривальд, унаследовавший черты своего отца и похожего на него брата. Старшая сестра, не в силах видеть счастливые лица молодых родителей, поселившихся в их доме, съехала в имение отца, что располагалось на окраине города, у самой черты дремучего леса, где по слухам горожан пряталась от расправы старая злая ведьма. Там она и жила до тех пор, пока не забрала на попечение оставшегося после жуткой трагедии дитя. Отца сестер свалил приступ, мать не вынесла такого горя и наложила на себя руки, а Велинда, оставшись с ребенком на руках, приняла предложение от Мартена, став его супругой. Мартен был добрым и заботливым мужем, она купалась в роскоши и многое могла себе позволить, но в сердце продолжала любить только Саймона, храня эту тайну от всех. В дверь постучали, затем в образовавшуюся щель просунулась кудрявая голова в белом, застиранном чепчике. Терри только выше натянул на себя одеяло, спрятавшись в него с головой. Будто это могло спасти его от ежедневных

пыток. - Маленький господин Терривальд! – заголосила рыжая служанка с конопатым лицом, просочившись в комнату с подносом наперевед. – Вам пора принимать лекарство и собираться в школу! Меня старый Верлин наругает, если вы не будете пить лекарство. - Бубубуубу, - принялся бубнить себе под нос Терри, заткнув уши пальцами. Под одеялом стало душно и жарко, но он не собирался так просто сдаваться. - Терри, я ведь тебе не враг, - сказала служанка, сев на край постели. Поднос она поставила на столик, взяв с него стакан с мутной белесой жидкостью, горькой и невкусной. Мальчик должен был выпивать каждое утро стакан этой гадости, чтобы его не мучили видения, только ведьма продолжала ему являться, а язык во рту наоборот отказывался слушаться, да и мысли в голове путались. Иногда Терри говорил полную абракадабру на уроках, вместо того, что на самом деле хотел сказать. Ему не хотелось возвращаться туда, над ним там опять все будут смеяться и дразнить. - Верлен велел следить, чтобы ты обязательно выпивал это лекарство, говорила служанка, которую звали Мэг, продолжая сидеть в его ногах. - Бубубуубубу… Дышать стало совсем нечем. - Ты пьешь его уже пять дней и тебе не становиться лучше, - продолжала она, положив одну руку на

его ногу. – Я не знаю, что подмешивает лекарь в эту смесь, но я не так глупа, как думает старый хрыч, и вижу, что тебе, малыш, от него только хуже. Если б я не видела, как ты пешком под стол ходил, то решила б, что уродился дурачком. - Я не дурачок! – не выдержал Терри и сел на постели, отбросив с себя плотное одеяло. Дышать сразу стало легко. - Я знаю, что ты не дурачок, глупенький, и хочу тебе помочь, - служанка наклонилась к нему и приложила палец к губам. – Шшш… Говори тише, чтобы нас никто не смог услышать, - мальчик охотно закивал, хоть и не знал, что задумала рыжая Мэг. - Я выпью это лекарство за тебя, а затем скажусь больной, чтобы никто ничего не заподозрил. А ты, когда вернешься со школы, будешь вести себя так, как вел все эти пять дней. Договорись? Терри снова закивал, все еще не веря в помощь служанки, но та в подтверждение своих слов поднесла ко рту стакан и выпила до дна. - Вот так, ты хороший мальчик. А теперь собирайся в школу. Да поживей, пока я не передумала и не пожаловалась на тебя твоей матери. Как думаешь, кому поверят? Мне или тебе? – сказав так, она подмигнула и ушла, забрав с собой поднос и пустой стакан. Терривальд собрался так быстро, как только мог, и побежал на занятия, которые уже должны были начаться. Он опоздал на са-

мую малость, но зато внятно отвечал на все вопросы, какие ему задавали, и остальные мальчишки, даже задира Рэй, вынуждены были приберечь свои смешки до следующего раза. Едва Терри покинул здание школы и направился к дому, он понял, что ему совсем не хочется оказаться под неусыпным взором седого управляющего Верлена и его прислужников, готовых наябедничать на любой промах мальчишки. Он решил немного погулять по округе и незаметно для себя оказался на городской площади. Большая пушистая елка блестела разноцветными огоньками, стеклянные игрушки разных размеров и расцветок отражали солнечный свет и превращали установленное для праздника дерево в сверкающее произведение искусства. На зеленых лапах испарились снежинки, оставшиеся от последнего снегопада, к земле подобно лианам иноземных деревьев спускались сотни, а может быть и тысячи тонких лент серпантина и мишуры. Мальчик сам не понял, как ему пришло в голову забраться к самому стволу огромной ели. Раздвинув ветви, он примостился на дощатый ящик, обтянутый блестящей бумагой и украшенный праздничным бантом. В этом месте его никто не мог найти, хотя сам Терри прекрасно видел все, что происходило по ту сторону елки. Видел, как гоняются друг за другом озорники Рэй и Визли, как плетется куда-то с большой корзиной согнутая старушка в большом пуховом платке. Как пританцовывает совсем

взрослая ученица из его школы рядом со своим другом. Вдруг перед самым лицом Терри появился огромный крючковатый нос. Мальчишка чуть не задохнулся и отшатнулся назад, но ствол дерева упирался в его спину и не давал убежать. Ведьма возникла из ниоткуда и смотрела на него в упор. Как только она вообще разглядела его в этом елочном укрытии? Выходит, не такое уж оно надежное. Или старуха учуяла его по запаху. Терри читал, что некоторые ведьмы способны на это. - Уходи! Я тебя не боюсь, - сказал он, набрав воздуха в грудь. Если станет ее бояться, она все поймет и съест его. Или превратит в лягушку. – Тебя нет на самом деле, ты мне видишься! - Я тебе не вижусь, проговорила ведьма в ответ. Сейчас ее голос был не таким скрипучим, и бородавка на носу стала меньше, будто старуха скинула десяток лет, а то и все два. - Зачем ты следишь за мной? Ты хочешь меня съесть? Терри очень рисковал, с ведьмами нельзя ни в коем случае заговаривать, они могут высосать душу, они все могут, если поддаться на их разговоры и не сбежать вовремя. Но бежать мальчику было некуда. Пока он будет выбираться изпод пышных лап елки, ведьма схватит его за шкирку как котенка и унесет с собой. - Нет, я не хочу тебя съесть, - ответила старуха и зачем-то добавила. – Ты

стал совсем большой… и такой красивый, - она протянула руку к лицу мальчика, словно хотела его погладить, но тот резко вжался всем телом в ель и зажмурился, заставив ее прекратить. - Зачем тогда ты меня преследуешь?! – сказал отважно Терри, решив быть сильным и смелым, готовый погибнуть как настоящий рыцарь, а не как плаксивая девчонка, над которой все будут смеяться. – Из-за тебя мама заставляет меня пить горькие микстуры, от которых у меня каша в голове и язык такой тяжелый, что не помещается в рот. Я не хочу больше пить эту гадость! Я хочу, чтобы ты ушла и никогда больше не приходила! Старуха поджала губы и сдвинула брови, как будто слова мальчика насторожили и обидели ее. - Я не могу причинить тебе зла, даже если бы очень захотела, - проговорила она, взвешивая каждое слово. – Я не буду пытаться дотронуться до тебя, если ты сам этого не попросишь, просто посижу здесь, рядом и расскажу тебе одну историю, маленький Терривальд Бирингем. - Откуда ты знаешь мое имя? - Я знаю о тебе меньше, чем мне хотелось бы, и это - то немногое, что у меня есть. Выслушай меня внимательно и постарайся поверить, у меня осталось очень мало времени. Завтра в полночь я вновь покину тебя и вернусь в мир фей, где обречена томиться двенадцать месяцев до того дня, когда все злые чары слабеют. Это позволяет мне

приблизиться к тебе, увидеть и надеяться, что ты найдешь в себе смелость не сбежать снова, завидев мое жуткое обличье. Восемь лет назад, когда ты родился, я не знала горестей и бед, не могла нарадоваться на чудную кроху, сжимавшую мой палец всей пятерней. Твой родной отец и я были самыми счастливыми людьми на свете, но потом случилось то, чего никто не мог предугадать. Моя старшая сестра ворвалась в наш дом на закате, зависть и ревность изъели ее сердце, будто червь сладкое яблоко. В руках она держала цветы, таких красивых цветов я никогда не видела прежде. Твой отец встретил ее на пороге и хотел взять букет, чтобы поставить в вазу, но Велинда наотрез отказала ему, сообщив, что эти цветы предназначены только для меня. Я качала тебя на руках и не могла понять, почему моя сестра так настаивает на этом. Только Саймон вырвал из рук сестры этот букет и тут же упал замертво, а я с ужасом поняла, что она все это время была в замшевых перчатках, несмотря на то, что осень выдалась теплой. Я знаю, что Велинда не хотела убивать моего мужа, она любила его и не могла смириться с тем, что Саймон выбрал не ее… - старуха замолчала, в уголках ее глаз заблестели настоящие слезы. Терри слушал ее так внимательно, как только мог, и ему было страшно поверить в то, о чем говорила жуткая ведьма, преследовавшая его последние дни. – Горю моему не было предела, но и этого ей показалось мало. Живя у леса,

сестра нашла там старую колдунью и стала ее ученицей, а после смерти этой женщины, заняла ее место. Она наложила на меня проклятье, из-за которого я должна была быть заточена в королевстве фей навечно. Велинда, конечно же, знала о том, что перед празднованием Нового года всякая злая магия слабеет, а стены, отделяющие наш мир от мира фей, истончаются и позволяют заточенным там приходить сюда. Ненадолго, всего семь дней в году, но это была моя возможность повидать моего мальчика. И тогда Велинда сказала, что я смогу являться тебе только в обличие уродливой карги, и может быть, если мой сын узнает меня и поверит в мой рассказ, чары развеются, а я смогу снова стать прежней. - Ты… моя мама? – недоверчиво спросил Терри, перестав испытывать страх перед старухой в черном плаще. Та сунула руку за пазуху и извлекала на свет белый кусок ткани, обшитый по краям кружевом, и протянула его мальчику. Тот быстро схватил его и развернул перед собой. У одного края было красным вышито его полное имя – Терривальд Бирингем. И маленькое сердечко под ним. - Это одеяльце, в которое ты был завернут в тот день. Больше Велинда ничего не позволила мне взять с собой, - сказала старуха, и по ее морщинистой сухой щеке покатилась слеза. – Я не надеюсь, что ты поверишь мне, но завтра в полночь я вынуждена буду вернуться в страну фей и до

следующего Нового года не увижу тебя. Она отдалилась от елки, и силуэт ее вдруг испарился в воздухе. Терри спрятал одеяло под рубашку, чтобы оно не вывалилось, когда он станет дома снимать с себя верхнюю одежду, и побежал прочь от городской площади. Весь вечер и следующий день мальчик раздумывал над словами старой женщины, пока не понял, что нужно спешить. Он не мог точно сказать, верит ли ей, ему хотелось поверить, в то, что его мама не умерла на самом деле и все это время пыталась его отыскать. Но это означало бы и то, что придется признать вину своей мачехи, сотворившей с его настоящими родителями зло. Терри побежал к городской площади, чтобы отыскать старую ведьму, он спешил, хоть солнце лишь скрылось за горизонт и в округе еще даже не успело стемнеть. Повсюду горели разноцветные огоньки, люди еще не скрылись в своих домах, чтобы встретить с семьей самый главный и долгожданный праздник года, и мальчик во все глаза высматривал знакомый согбенный силуэт среди толпы горожан. Велинда наверняка его хватится и пошлет за ним слуг. Она будет ругаться, но сейчас Терри больше всего хотел увидеть большой крючковатый нос и черный поношенный плащ. Он обошел площадь трижды, но так и не нашел являющуюся ему ведьму. Слезы отчаянья брызнули из глаз, и мальчик сел прямо на снег, совсем подетски всхлипывая и утирая

лицо ладошкой. - Ты искал меня, малыш Терри? – услышал он за своей спиной уже знакомый голос и тут же вскочил на ноги. - Да! Я хотел сказать, что верю тебе и хочу, чтобы ты больше никуда не исчезала. Если ты вернешься в свою страну фей, то я больше не увижу тебя до следующего Нового года? Да? Пожилая женщина, а теперь она выглядела так, будто сбросила еще десяток лет, печально кивнула и погладила мальчика по шапке русых волос. - Я не в силах противиться наложенному на меня заклятью, - отозвалась она. - Но я же тебе верю… Почему ты все еще старая?! – Терри не понимал. - Я не знаю. - Тогда забери меня с собой! - Это исключено, в стране фей ты состаришься и умрешь быстрее, чем зазвонят колокола на башне старой ратуши. Колокола должны были зазвонить в полночь, а до нее оставалось несколько часов. Те же часы отделяли и его от возможности видеть свою маму каждый день. Он прижался всем телом к старой женщине в плаще, и та обняла его в ответ. Решение пришло само собой, Терри схватил ее за руку и, крикнув: «Пойдем», потащил в сторону дома. Она опиралась на палку, но уже не всем телом, как в первую их встречу, мальчик спешил. Так они добрались до главных ворот и попали внутрь.

Управляющий Верлен опешил, увидав на пороге рядом с отпрыском главы семейства уродливую нищенку. В центре гостиной красовалась не менее пышная елка, служанки суетливо бегали с подносами, блюдами и тряпками, наводя последний лоск перед боем колоколов. Странная спутница Терривальда заинтересовала их не меньше ворчливого старика, девушки сбились в стайку под лестницей и стали перешептываться, с любопытством выглядывая по одной из своего укрытия. - Что это за безобразие, маленький Терривальд?! Что вы себе позволяете?! – вскипел Верлен, не зная, то ли звать охранника, то ли самому выставить грязную оборванку. – Если ваша мать узнает, она… - Эта оборванка и есть моя настоящая мать, крикнул уверенно мальчик, встав на ее защиту. – Моя мачеха Велинда заколдовала ее и убила моего отца, уже тише сказал он. - Что?! – это говорил его отчим Мартен, спустившийся в это время по лестнице в зал. Старуха вышла вперед навстречу ему и рассказала ту же самую историю, что поведала прежде Терри. Детское одеяло мальчика служило тому доказательством, но муж Велинды не мог в одночасье признать, что его супруга все это время успешно скрывала от него правду. Входная дверь распахнулась, впустив вернувшуюся с прогулки хозяйку дома вместе с морозным

воздухом, и ее ожидал не радушный прием. Увидав рядом с мужем и ребенком нищенку в драном плаще, Велинда сразу все поняла. Все ее усилия, все заботы пошли прахом. Все рухнуло в одночасье, когда юный Терривальд притащил в дом зачарованную Брунгильду. Он предал ее точно так же, как и его отец когда-то. - Велинда, супруга моя, неужели то, что говорит эта женщина – правда? – первым заговорил с ней Мартен. Он не решался подойти ближе и стоял поодаль, сцепив руки в кулаки. – Это ты убила моего кровного брата и наложила проклятье на его жену и мать моего племянника Терри?! - Расколдуй ее сейчас же или больше никогда меня не увидишь! – закричал мальчик. - Нет! – отрезала Велинда, отступая назад. - Вспомни, сестра, мы ведь когда-то любили друг друга, - говорила старуха. – Ради нашего прошлого, ради Терри, ради памяти Саймона… давай забудем о прошлых ссорах и неурядицах и начнем все заново. Я прощаю тебя, Велинда…. – она шагнула навстречу с раскрытыми объятиями. - Она убила моего брата! Нет ей прощенья! Пусть выметается из моего дома, пока я не приказал ее бросить на растерзание псам! – бросил с ненавистью Мартен. - Неееет!!! – та зашипела и вытянула руку перед собой, будто защищаясь. – Ты всегда забирала у меня все! Любовь и внимание родителей, Саймона… а те-

перь ты отнимаешь у меня Терривальда и жизнь! - Я не собираюсь с тобой враждовать, сестра. Я хочу попытаться сохранить хотя бы то, что у нас осталось. Велинда, оказавшаяся самой настоящей ведьмой, захохотала. И смех ее был пугающим и леденящим душу. - Глупая! Заклятье разрушено, твой сын узнал тебя и принял, страна фей больше не властна над тобой, но теперь твое место займу я! – так сказала она, и

ее тело, в один миг окутал черный вихрь. Он рос на глазах, грозя вовлечь в воздуховорот все вокруг, а затем вылетел через трубу, забрав с собой Велинду и ее тайного помощника Верлена. Старая женщина в лохмотьях на глазах у ошарашенных слуг выпрямилась, стала выше и помолодела, мальчик тут же бросился к ней на руки. Ошарашенные слуги взорвались овациями, праздник отмечали шумно и весело. Мартен с радостью принял вернувшуюся

из мертвых родственницу, но больше всех радовался Терри, ведь он теперь точно знал, что никакая жуткая старуха не станет караулить его под окном, чтобы съесть, а его настоящая мама жива и больше никуда не денется. И жили они с тех пор долго и счастливо, а о пропавшей злодейке Велинде больше никто и слухом не слыхивал. Автор:

Хиль

де

Брук

1 Поэт, молча, стоял и смотрел вдаль. Немного бил озноб, но страшно не было. Будучи еще совсем ребенком, он, бывало, упрямо импровизировал на тему своей кончины. Но порядком и представить себе не мог, вот такой развязки сюжета, для своей, пропитанной общественным и устроенной бытом, жизни. Рядом, закованные в кандалы, так же как и он, стояли его сотоварищи. Всего было их пятеро. Молчали. - Ну что полковник, обратился поэт к стоящему справа молодому человеку, - страшно умирать то? - Отнюдь,- брезгливо парировал полковник, и гордо устремил свой взгляд в сторону неторопливо поднимающегося на эшафот, палача. Петли, уготованные для них, уже мерно раскачивал легкий ветерок. Доски, на скорую руку сколо-

ченные за ночь, для висельного места, тихонько поскрипывали под тяжелыми шагами восходившего человека. Довольно странно одетого, в клетчатую пижаму и поношенные старые тапки на босую ногу. Был он грузен, не молод, и явно знал свое дело. А дело его было простое. Умертвить пятерых молодых людей, на потребу толпе и по велению государя императора. Слава создателю, думалось молчаливому, усталому палачу, что отменили четвертование. Весь бы в кровушке извозюкался. А потом до пасхи отмывался бы. А так. Чик, и все, и повиснут родненькие, как листочки на осинке. Поэт же, был занят воспоминаниями. Но, почему то совершенно не помнилось детства. Не мог он вспомнить теперь не своих стихов, а только последние события. Что и привели его

теперь сюда. На виселицу. Сюжет за сюжетом, кадр за кадром прокручивал он в своей голове случившиеся с ним происшествие. И теперь, у порога своей жизненной черты. У самого края, когда и сожалеть то уже поздно, а на раскаяние времени нет. Творить бы ему молитву, а он… отчетливо прокручивал в своем сознании, все то, с чего и началась, его дорога сюда. К виселице. К последнему рубежу. К переходу. Вспоминалось следующее…вечер, камин, вино, беседа….. За некоторое время до казни. - Такой обиды и не пережить и не стерпеть, и что же вы, милостивый государь предпримете? - Стреляться, принеприменно стреляться. - От чего же? - Обида, в данном

случае порождает гнев. Но это не мой гнев. Это, характернее всего, изначально, потомственная зависть. Таким как он, свойственны такие манеры. - И что же? - А, и то! Принипременно стреляться. С тридцати шагов, через овечий тулуп. А ежели соизволите, то и с завязанными глазами. Порядочно при секундантах, на заснеженной поляне, в березовой просеке. - Извольте же, Питий Парфеныч, соблюсти весь этикет мероприятия! - Ах, любезнейший вы мой, Эраст Феоклистович, есть ли ноне порядочные бегуньи? - От чего же? В прошлом годе изволили помещики, эти, из волостных, смертоубийствовать. Так бегунью, пришлось из самого Санкт – ПитерС..бурга выписывать. - Да уж. Перевелась хорошая бегунья в наших замшевелых краях. Так, что бы от души. Олененочком пронеслась, юбка по ветру, волосенки растрепанные. Платочком над головой машет…господа, - кричит, господа я вас умоляю. - И слезы! -Да… - Да! И так, что бы с настоящим пониманием. - И березки шумят, и умирать так не хочется. И она бежит, просит, плачет, волнуется. Не смерть, Эраст Феоклистович, мечта! - Да полноте, какие нынче забавы в модах? Двое, молодых привлекательных людей, в смелых позах присутствовали на заседании закрытого клуба. Клуб этот именовался «Потрашки». Возможно,

название такое выражалось и бралось из названия местности. В стародавние времена, тракт этот так и именовался, «Потрашкинский». Здание стояло обособленно, подъезд всегда охранялся от случайного взгляда, экипажа и посетителя. От шумного города, здание оберегал дубовый сквер, место нелюдимое и брошенное. Вход в клуб был заказан всегда и только лишь для избранных и привилегированных членов общества. Во первых это всегда были молодые люди. Во вторых они имели достаточное количество и качество средств для содержания. Имели усадьбы, шахты, заводы, пароходы, чины…впрочем, имели все. Кроме, разве что развлечения. Деньги сулили все, покупались дорогие вина, яства, женщины. Но! Кому же не хочется простого и обывательского приключения? Причем, одним из параграфов пребывания здесь, принеприменно было, вымышленное имя и отчество. Уж таков был порядок. Скажу по секрету, многие так и не догадывались, с кем они беседуют в данный момент. Здесь, в обществе закрытого клуба, к примеру, он именовался как Пашка или еще как. А на самом деле ….( но об этом позже) Эраст поморщился, глотнул, уже порядком надоевшего и согретого в теплых руках, испанского вина и спокойно произнес. - Развлечения сейчас в моде, как и прежде, милый вы мой сударь. - Что же так, - не унимался Питий. - Взять хотя бы « каменные лица». - Извольте!

Эраст устроился в своем кожаном кресле поудобнее и выразительно начал, - Под стол, сударь, садят девку. Усаживаются господа и начинают банковать. Будь то преферанс или простой и обыденный дурак. - Так, и что? - Господа мечут, подкидывают, курят сигары, ведут беседу. А девка творит под столом непотребное. Господа же должны вести подобающий моветон, сударь. И не в коем образе не выявить себя, не показать, что девка под столом прищучивает твоего змееныша. Руками ласкает, а то и того пуще…губами и языком. Одним словом забава сия так и именуется, как не иначе, « каменные лица». - Забавно милостивый вы мой Эраст Феоклистович. Участвовали? - Случалось! Да погорел в тот же миг, удовольствие, скажу вам. Вот только забава, на то и забавой называется, что тот, кто показал себя определившимся, сам потом под стол и лезет. Молодые люди весело расхохотались. - Сегодня обещались прийти Матвей Илларионович, преподнести обществу новую игрушку. - Извольте, что за прихоть такая? - В полной мере, уж извините, не обладаю. Но поговаривают, интереснейшая штучка. Как бы гадание, и как бы общение с медиумом. - Гадание? - Так вот он, спросим же его. В затемненную ком-

нату, пропахшую дорогим табачным ядом, вошел высокий молодой человек в сюртуке. Подал прислужнику шляпу и трость, перчатки. Одарил равнодушным взглядом и десятью рублями и галантно раскланявшись обществу, неспешно приблизился к двум общавшимся у томного, английской ковки, камина. В правой своей руке, он уверенно держал досточку. - Здравствуйте любезный друг, - учтиво привстав, поздоровался Эраст,что нового в вашей, не спокойной? - Вот, господа, - присев у камина произнес вновь пришедший, - новое развлечение раздобыл. Не спрашивайте как? - Что за штука такая? - Но изначально позвольте осведомление получить, вы, я слышал стреляться удумали? - Изволю, - смело выкрикнул Питий, - от чего же не стреляется? Ежели эта свинья, при всех назвала меня щелкуном! С тридцати шагов, через овечий тулуп с завязанными глазами, вот так! - Смело сударь, сказал Матвей и положил на маленький столик свою досточку. Досточка было прямоугольной формы, черного дерева, лакированная. Покрытая непонятными письменами и рисунками. Так же здесь имелись русские буквы. По кругу витиевато шел известный всем алфавит. Но было заметно, что буквы эти приписали позже, переводчики тайных знаков и знатоки древнего. К досточке прилагался аккуратно выстро-

ганный брусочек, с отверстием для шести пальцев, по три с каждой стороны. Заостренным кончиком, стрелкой и пухлой и тупой оконечностью с противоположной стороны. - Что это? – увлеченно спросил Эраст, отставив свой бокал на стойку каминного комплекса. - Это, господа, - завар ажен н о п ро ш еп т ал вновь пришедший, - доска Шанкра. Древнее изобретение, известное еще со времен крестовых походов. - Ах, какая прелесть, - Питий увлеченно приблизился к экспонату, и смело провел по черной, лакированной поверхности ладонью. - Говорят сам магистр ордена тамплиеров пользовался ею, и именно причина его жестокой казни через сожжение, заключается в этом, невеликого веса предмете, господа. - В чем же символизм? В чем смысл? - Доска Шанкра работает так, господа, - учтиво начал свое объяснение Матвей, - в отверстия вставляются пальчики, брусочек устанавливается по центру. И… - Ну, не томите же сударь! - Общение посредством доски Шанкра ведется не, с каким - то непонятным или несуществующим ангелом хранителем. Как это полагается вести в порядочных гадательных салонах. Духи, как мне объясняли, господа, то же не учувствуют в процессе общения. - С кем же мы, извольте же отвечать, собираемся разговаривать? - Речь идет о неком

авторе. – Матвей загадочно улыбнулся, но по лицу было присутствующим ясно, что и сам он не совсем откровенно понимает, о чем идет речь. И все же. - И все же? - Автор, так называет себя тот, кто тайно, либо явно, господа, укрывается в данном предмете. Либо ведет свое магическое общение. - И что же этот Автор? - Говорят, господа, продолжал Матвей, - каждому Автор говорит нечто откровенное, принадлежащее только лишь ему. - Может это от того, что Автор у каждого свой? – высказал свою теорию Питий. - Сие мы не узнаем, господа, покуда не начнем развлечение, - весело подначил друзей, Эраст. Некоторое время… после казни. - Ты же историк? - О, отхватил, тоже мне! Это же в прошлом. Теперь все мы тут одной мазью помечены. Разве нет? - Возможно, - усталый, в поношенной клетчатой пижаме и стоптанных тапочках, еще порядком не пожилой, гузный человек, отвечал своему, одетому в такое же одеяние собеседнику. В палате было солнечно, зимний день совсем не стремился сюда. Через, не проклеенные окна и дырявые стены, только от того, что сюда редко кто стремился. Больничный дух вытравливал всю свежесть заоконного пейзажа. - Как схлопотал то? – приставал с расспросами , усталый. - Диссертацию гото-

вил, основной тезис..свобода, равенство и братство. - Это что же? То самое? - Оно и есть,- утвердительно мотнул головой историк и аккуратно пристроился на широком больничном подоконнике. - Это же получается, тысяча восемьсот,…какой год? - Да пес с ним, с этим тысяча восемьсот, устало отбрехался историк. Началось то все не с этого. Ведь все и всегда… начинается не с этого! - Может, поведаешь? – заинтересованно спросил усталый. - А что тут ведать то? Чаю бы, горяченького… а? - Щас, сконстролю, подсуетился усталый, и выбежал из палаты, шаркая тапками по потертому паркету. Историк не капли не смутившись, проводил его равнодушным взглядом и продолжил рассматривать зимний двор. Пересчитал всех случайных прохожих, всех пролетающих, голодных, птиц. И казалось, даже все снежинки, когда в палату ворвался усталый, неся аккуратно два стакана, дымящихся и манящих своей теплотой и уютом. Отхлебнул с огромным удовольствием и начал. - Началось, вот ты спрашиваешь, как все началось? - Я так спрашиваю, потому как у меня- то, все банально, до боли в грудине. - отмахнулся было усталый, - работал с собаками. Причем это я не про людей,

- весело отчеканил он,- это я действительно про собак. Хотя… - Что же, с настоящими собаками? Очень любопытно! – заинтересованно посмотрел на него историк и улыбнулся, - вот видите, как я умело съехал с темы, теперь уважаемый вам первому придется делиться информацией. Собеседники расхохотались. - Да тут и рассказывать особо то нечего, - раздосадовано поник разом, усталый. - Так вы расскажите, а судить уже мне, слушателю. -Я жду…, спокойным тоном начал свой рассказ, усталый, -мысль эта проскользнула в моей голове, когда я пил уже четвертые сутки. - И нежностью не отзовется, и…простывшим от глупости голосом не скажется. И листья, что упали к моим ногам, истлеют и не останутся уже в памяти. Как и то время, которое вроде и было. Но с трудом верится. С трудом верится во вчерашний день. В то, что, что - то вообще было до, и будет после. И есть только настоящее. ЭТО, что ты есть сейчас. А другого и не было. Небыло, ни тоски, ни боли, ни обид и разочарований. Ни детства с юностью. Ни глупостей со всеми свойственными выводами. Ни страха, ни печали, ни тоски. Ни улыбки, ни смеха ни- че- го. Вчерашнего дня вообще не было. И завтрашнего не будет. Как сказала мудрая белая королева. Варение в вечное « на завтра». И кому оно нужно, это завтра, если все варение

там? А сейчас? Как же сейчас? Все и здесь. Счастье в сию же секунду. Но подумай. Возможно, эта секунда для этого и создана. Что бы просто взять и подумать. А не само ли по себе счастье, определенно быть, и находится в данный момент в эту самую секунду в раздумье о том моменте, в котором ты и находишься. Одна минута, как одно мгновение — такой короткий промежуток… Но…и каждую минуту рождаются дети, влюбляются люди и падают звезды. А ты сидишь и думаешь. И единственное, что рождает твоя память, это мысль…. ….я жду… И хочется посоветовать самому же себе, лучше, проживи эту минуту с достоинством. Встань и сделай что - то, что сделает близких и далеких тебе людей, счастливее. Но, если твое Невмешательство в общую минуту бытия, это и есть твой вклад. То есть, ничего не делая, ты не приносишь вреда, как, ровно и пользы. Но варения…тебе так хочется варения. - Завтра…оно будет завтра, - с надеждой произносишь ты, - я жду!!! И так озаботила меня эта беспокойная мысль. Что решился я и сна и аппетита. Одна минута, как одно мгновение. Не для того ли она дана мне, что бы решиться на что то выдающееся, сделать бытность привлекательной. Или, сама по себе идея эта и безумна и архаична? И минута эта и есть, не что иное, как малю-

сенький отрезок времени? И прожить его возможно… без кислорода, без света, без воды и съестного. Без сна и веселья, НО…как прожить его без любви? Вот оно…пресловутое варение….на завтра. Этот вопрос я и задал ему, своему собутыльнику. А являлся им, мой подопечный пес, по кличке Икар. Звали его так, за возможное желание летать, и неумеренную тягу к съестном. До чего же жадная скотина. Но, собеседник чудный, сидит, по одной заглатывает, слушает, морда умная, уши развесил,… интересуется значит. . Еще Икар любил пожрать, и именно не поесть а пожрать. Люди раз проводили над ним опыты, выставив перед бедолагой шесть мисок с кашей. И ОН начал жрать…..господи, что же это было за зрелище. Когда Икарушка в позе колобкообразной ящерицы отползал от пятой миски к шестой, люди прекратили издевательство над немецкой овчаркой. И пить начал, по случаю. По привычке своей, дурацкой, тянул все в рот. Вот и прокусил случайно пакет с вином « Изабелла», понравилось. - Ты был взвешен, и определен легким, - процитировал мне пес, и выпил еще одну. - Зачем же мне эта самая минута нужна? – обратился я к собутыльнику. - Конечно, ничего не делая, ты тоже делаешь что то, - попробовал дать разъяснение Икар, - но не дурацкое ли это занятие, пить с собаками и разговаривать с ними на философские тематики? Для чего твоя

жизнь? Твоя смерть? Твоя минута? Вся твоя минута, это и есть вся твоя жизнь! Бессмысленная, и не отмеченная полночным ангелом. Аккуратно дотрагивающимся до чела избранных. К коим ты не относишься. И для чего прожил ты эту минуту? Эту жизнь? - И что же случается с теми,- спросил тогда его, я, - с помеченными? - Они становятся авторами, - тихо ответил мне пес. Меняющими реальность. Востонавливающими и крушащими равновесие. Переписывающими историю. - Где же встретить такого «автора»? И как это работает? Икар посмотрел тогда на меня, своими карими собачьими глазками, - если ищешь автора, обязательно найдешь, - прошептал пес. Автор может вычеркнуть твое «Сегодня» и написать твое « Завтра». Переписать прошлое, подредактировать будущее. Он может…все. Даже невозможное, озарить твою минуту…смыслом. - Но как? Как? Как? Как? С этим самым вопросом меня сюда и привезли. - Что же, не удивительно, - подытожил историк, - с этим вопросом вам сюда самое место. - Это они еще про мои дискусы с Икаром не знают, так, думается мне, вообще в одиночку посадят, как умалишенного. - А вы, затрудняюсь спросить, кто? - Вы что же считаете меня сумасшедшим? – обиженно взорвался, усталый. - Я не знаю,- спокойным тоном произнес собеседник, - этого я не знаю.

Но, вот определенно смогу ответить на ваш вопрос. - И что же,- усмехнулся усталый, вы автор? - Представите себе, усмехнулся историк и поставил пустой стакан рядом на подоконник, - собственной персоны. За некоторое время до казни. - Господа, - отчаянно бегая вокруг столика с дощечкой, кричал Эраст, - давайте же приступать. Молодые люди, уселись и начали таинство общения. Матвей, аккуратно всунул по три пальца в отверстия для них и полагающиеся, и таинственно произнес. - Автор, мы хотим с тобой пообщаться. - Господа,- так же шепотом попытался вклиниться в процесс, Питий, возможно, мы не те слова говорим, брусочек то недвижим. Но ждать пришлось не долго. В ту же секунду руки молодого человека дрогнули, и брусок, сделав головокружительную траекторию, быстро побежал по алфавиту. Эраст, молниеносно достал из нагрудного кармина маленькую записную книжечку, схватил с каминной полки чернильницу и начал стенографировать. В конечном итоге, когда брусок окончательно успокоился, текс был прочтен следующий… …милостивые господа, желающие забавы ради, переписать свое прошлое или же будущее, как раз обратились к нужному источнику, автор всегда готов и всегда к вашим услугам… - Скучна жизнь провинциальная, - полушепо-

том обратился к досточке, Эраст, - чего бы пожелать такого? - А давайте , давайте господа, героями станем, что бы на века, Россия матушка помнила нас, - с блеском в глазах вскрикнул Питий. Брусок вновь начал свое движение. ….Дело в том, переписать будущее и прошлое, не мудрено. Но, есть один побочный эффект. Придется переходить на новый уровень, значительно сложный….возможно это даже…смерть. - Что за вздор такой,глупо спросил Матвей, ясно же сказано, господа хотят славы. Автор отвечал… …переписывание состоится, но опять же с особенностями внутреннего мира каждого из обращающихся в данный момент. Будут учтены и детские мечты и юношеские и теперешние и мечтания будущего...или же…попрошу в деталях описать конечный продукт моей работы… - Эраст, - тихо представился молодой человек, вот, к примеру обо мне. Я, не просто хочу славы, я вечности хочу, и свободы, равенства, братства…ну, вы же понимаете меня, и спокойствия…надлежащего спокойствия. А новые уровни, и меня, и моих друзей совершенно не гнетут. Так что… Дощечка вновь ожила. …Мне все понятно. Демотириализация ваших чувственных идей будет переписана мной в сию же секунду. Брусок замер. Моло-

дые люди выдохнули. - А, - рассмеялся Питий, - Признавайтесь милостивый государь, - обратился он к Матвею,- ловко вы нас одурачили, наверняка весь день репетировали? Кто вас так надоумил? Признавайтесь же? Но, не успели друзья расслабиться, как брусок быстро и отчетливо вычертил на доске..Э Р А С Т У… Все замерли, Эраст приготовил перо и бумагу…и …не ошибся. Брусок с удвоенной силой и скоростью, начал метаться по дощечке выписывая все новые и новые буквы. Молодой человек ели поспевал за письмом, губы его тряслись. Наконец таинство письма было закончено. - Не томите же, - вопросительно вскрикнул Матвей, - что же там вышло. Но было заметно, как волосы на голове у молодого человека встают дыбом. По мере прочтения написанного, его же рукой, он становился бледным, и наконец, выронил блокнот из обессиленной руки. - Вина,- встревожено крикнул Питий, - принесите же холодного вина. - Что же это за шутка такая, господа? - Обессиленным голосом, медленно усаживаясь в кресло, произнес Эраст. Матвей подхватил написанное с ковра, и начал читать, сначала бегло, про себя, но за тем громко и в слух. Друзья замерли. Текст гласил следующее… …. Кондратий Рылеев был казнён 13 июля 1826 года в наружных вспомогательных укреплениях Петропавловской крепости

Санкт-Петербурга путём повешения. Его последними словами на эшафоте, обращёнными к священнику, были: «Батюшка, помолитесь за наши грешные души, не забудьте моей жены и благословите дочь». Изначально К. Ф. Рылеев, П. И. Пестель, С. И. Муравьев-Апостол, П. Г. Каховский и М. П. Бестужев были приговорены к смертной казни четвертованием, но впоследствии четвертование было заменено на смертную казнь через повешение. Так как на протяжении нескольких десятилетий в России казни не проводились, Рылеев стал одним из трёх декабристов, под кем во время приведения приговора в исполнение оборвалась верёвка. Он провалился внутрь эшафота и о палки разбил себе голову. Спустя некоторое время, окровавленный Рылеев был повешен повторно. В донесении генерал -губернатора ГоленищеваКутузова было сказано: «Экзекуция кончилась с должною тишиною и порядком как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности нашего палача и неумению устраивать виселицы при первом разе трое и именно: Рылеев, Бестужев Рюмин и Муравьев сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть». По некоторым источникам именно Рылеев сказал перед своей повторной казнью: «Проклятая Земля, где не умеют ни составить заговора, ни судить,

ни вешать!» Подлецы, даже повесить не умеют…. Воцарилось молчание. - Откуда вам Матвей, известно мое настоящее имя? - обратился мертвенно бледный Эраст, к другу по закрытому клубу. - Я,- поперхнулся Матвей, - извольте представиться господа, Каховский Петр Григорьевич, дворянин. И мне, господа, совершенно не до шуток. Откуда мне знать,…что вы…как вас там? - Рылеев,- тихо представился Эраст,- Кондратий Федорович. -Павел Иванович Пестель, - так же учтиво произнес свое настоящее имя Питий. - Что же теперь, господа? - Дурная шутка вышла, - одеваясь на скорую руку, поспешно бросил Каховский, имею честь откланяться. Не могу находиться в этой удручающей обстановке. - За то каково развлеклись, - так же , без улыбки на лице, одеваясь, произнес Пестель, - изволю покинуть вас Эраст, ах да простите же сударь, как вас? - Кондратий, - как будто смущенно отозвался Рылеев и опустил голову на грудь, а потом еще тихо, тихо добавил…поэт, между прочим. И медленно, в спину уходящих друзей начал читать стихотворение… Прими ж плоды трудов моих, Плоды беспечного досуга; Я знаю, друг, ты примешь их Со всей заботливо-

стью друга. Как Аполлонов строгий сын, Ты не увидишь в них искусства: Зато найдешь живые чувства, Я не Поэт, а Гражданин. Я не поэт……..я… гражданин! Некоторое время… после казни. - Вот так я и переписываю человеческ ую жизнь,- подытожил свое объяснение автор, слез с подоконника и улегся на свою больничную кровать. - Значит, декабристы, это ваше творение? - Нет,- спокойно ответил историк, это уже часть истории, которую некоторые, переписывают и переписывают. А автор, тут совершенно ни при чем. Но, у вас же было ко мне дело…что вас там так заботило еще вчера…ваша минута? - Да я, признаться,встревожено осекся, усталый,- уже и не знаю, есть ли во мне данного вида беспокойство? Хочется, конечно, попасть в историю, но, болтаться на виселице…это не мое. -Вы хотите познать ценность одной минуты? Так и помогите мне закончить мою вновь написанную историю, - загадочно произнес автор и закрыл глаза. - Что же я могу, пребывая здесь? Нас же не выпустят? - Слушать, - тихо произнес автор,- слушать и… Голова у усталого закружилась, свет померк, и он аккуратно улегся на

больничный потертый пол, расположившись у между кроватью и окном. Последнее, что он запомнил, было следующее. Историк монотонным голосом декламировал… …. Поэт, молча, стоял и смотрел вдаль. Немного бил озноб, но страшно не было. Будучи еще совсем ребенком, он, бывало, упрямо импровизировал на тему своей кончины. Но порядком и представить себе не мог, вот такой развязки сюжета, для своей, пропитанной общественным и устроенным бытом, жизни. Рядом, закованные в кандалы, так же как и он, стояли его сотоварищи. Всего было их пятеро. Молчали. - Ну что полковник, обратился поэт к стоящему справа молодому человеку, - страшно умирать то? - Отнюдь,- брезгливо парировал полковник, и гордо устремил свой взгляд в сторону неторопливо поднимающегося на эшафот, палача. Петли, уготованные для них, уже мерно раскачивал легкий ветерок. Доски, на скорую руку сколоченные за ночь, для висельного места, тихонько поскрипывали под тяжелыми шагами восходившего человека. Довольно странно одетого, в клетчатую пижаму и поношенные старые тапки на босую ногу. Был он грузен, не молод, и явно знал свое дело. А дело его было простое. Умертвить пятерых молодых людей, на потребу толпе и по велению государя императора. Слава создателю, думалось молчаливому палачу, что отменили четвертование. Весь бы в кровушке извозюкался. А

потом до пасхи отмывался бы. А так. Чик, и все, и повиснут родненькие, как листочки на осинке. Автор все говорил и говорил… Пестель улыбнулся и весело подмигнул усталому, который неторопливо подошел к нему и накинул петлю на шею,- что палач? – спросил полковник, - знаешь свое дело? Усталый сплюнул, но промолчал. - Батюшка, помолитесь за наши грешные души, не забудьте моей жены и благословите дочь, обратился к нему Рылеев. На что усталый, нервно махнул в сторону поднимающегося на эшафот свя-

щенника,- это к нему! Священник совершил молитву. - Пошла последняя минута вашей жизни,- ехидно произнес усталый и спустившись с подиума приготовился к казни. Все з а м о л ч а л и . И ….наступила….тишина… И только усталый , грузный палач, одетый в поношенную клетчатую пижаму, тихонько шептал себе под нос… - И нежностью не отзовется, и…простывшим от глупости голосом не скажется. И листья, что упали к моим ногам, истлеют и не останутся уже в памяти. Как и то время, которое вроде и было. Но с трудом

* Кира работала в Госснабе в должности менеджера, как принято именовать в наше время. До перестройки таких новомодных слов не знали. Были отделы закупок и отделы продаж, и в штате были должности экспедиторов с различными функциями. Кира возглавляла отдел продаж, состоящий из бухгалтера, кладовщика с небольшим числом экспедиторов. По долгу службы ей довелось побывать в различных городах и селах нашего необъятного Советского Союза. Встречаясь с клиентами, она обсуждала планы отгрузки и способы расчетов, а также составляла и подписывала договора. Однажды утром Киру вызвал шеф, не скажу,

верится. С трудом верится во вчерашний день. В то, что, что - то вообще было до, и будет после. И есть только настоящее. ЭТО, что ты есть сейчас. А другого и не было. Небыло, ни тоски, ни боли, ни обид и разочарований. Ни детства с юностью. Ни глупостей со всеми свойственными выводами. Ни страха, ни печали, ни тоски. Ни улыбки, ни смеха ни- че- го. Вчерашнего дня вообще не было. И завтрашнего не будет. Потом помолчал немного и добавил… …И когда уже отдадут команду….когда? Я жду…. Автор: Алексей Егоров

! что она этому безмерно обрадовалась, но послушно встала и прошла в его кабинет. Со Славой Кира была знакома еще с молодых лет. Славе, возможно, казалось, что Кира испытывает к его персоне какую-либо симпатию, потому что она, несмотря на многочисленную текучку кадров, много лет проработал в возглавляемой им организации. Кира, довольно артистично, могла с успехом скрыть свое отношение к нему. Она всегда входила в кабинеты, включая кабинет директора, ослепляя всех своей необыкновенной улыбкой. Кира отлично знала свои преимущества перед остальными сотрудницами женского пола. Являясь

счастливой обладательницей очень необыкновенных зеленых, с оттенком золота, глаз. К тому же Кира имела трогательно-нежный маленький ротик, с искрящейся на нем улыбкой, которой привлекала многочисленное внимание мужчин. За своим внешним обаянием Кира искусно прятала личное отношение к окружающим и, в данном случае, к Славе. Улыбаясь своей обворожительной улыбкой, Кира открыла двери в его начальственные чертоги, и вошла: - Ты меня вызывал? – улыбаясь, она посмотрела ему в глаза, а сама в это время подумала, - сейчас Слава опять пошлет меня, как девчонку, во тьму тара-

канью, да еще и денег выделит, как кот наплакал. – Слава положил телефонную трубку и обратился к ней: - Кирочка. Ты являешься украшением нашего Госснаба, и клиенты, а они в большинстве своем - мужчины, не имеют сил тебе отказать. - Он встал и, подойдя вплотную к Кире, заглянул в её глаза, - от его холодного, леденящего сердца, взгляда, Кире всегда становилось душно. Ей не хватало воздуха в груди. Но Кира, не подавая вида, твердо стояла возле стола и, внешне совершенно спокойно, смотрела на Славу. Она нетерпеливо ожидала, когда он закончит свое вступление, и наконец, назовет ей очередную точку в её маршруте. - У нас поступил заказ на технику с Министерства Внутренних Дел, точнее сказать, с колониипоселения, ты же у нас уже работала с подобными учреждениями? – начал он, заискивающе. Но Кира прекрасно понимала, что лиха беда начала. Это, как выразился Слава, учреждение, могло находиться где угодно, даже в дремучей тайге. И вскоре Кира поняла, что попала в точку, или просто попала. - В Пермском крае, недалеко от города Соликамска, - продолжал Слава, - находится колонияпоселение, которая хочет заказать у нас технику. – Кира смотрела в его глаза и пыталась догадаться, - Слава сам-то интересовался, где находится это учреждение, когда соглашался на данный заказ, - но Слава так убийственно холодно на неё посмотрел, что задавать

дальнейшие вопросы, о местоположении учреждения, желание у Киры пропало полностью. Она молча взяла заявку с его неуклюжих рук и отправилась получать свои скудные командировочные. Слава экономил каждый рубль, и поэтому, на щедрые командировочные расходы рассчитывать было делом абсолютно бесполезным. Через сутки Кира была уже в Соликамске, где её ожидал старый, неприглядного вида, Уазик. Увидев машину, а потом и самого водителя, Кира пришла в сильное замешательство. По всем его повадкам и наколкам на руках, Кира определила представителя мира, с которым ей не очень-то составляло удовольствия сталкиваться. Водитель широко улыбнулся, обнажив свои зубы, среди которых были металлические коронки, совсем отдаленно напоминающие золотые. Люди его мира, мира людей, однажды преступивших черту закона, называли эти металлические коронки «фиксами». Кира, сначала брезгливо поежилась, глядя на «фиксы», и прочие манеры водителя, а потом мужественно шагнула в кабину. День близился к вечеру. Когда они въехали в густую тайгу, солнце уже совершенно скатилось за край горизонта. Наступили темные и непроглядные сумерки. Сосны, как зловещие монстры, плотно обступили дорогу, лишь фары машины высвечивали едва различимый, плотно накатанный по рыхлому снегу путь в неизвестность, страшную и пугающую Киру. Она напра-

вила взгляд выше. Кроны деревьев плотно сомкнулись между собой, образуя арку, и заслоня я собой луну. Лишь иногда Луна, словно боясь своего собственного света, проглядывала сквозь пушистые заросли сосен и елей. Кира смотрела в полузамерзшее окно машины и мечтательно жаждала тепла и комфорта. Она вспомнила свою квартиру, с мягкими уютными креслами, обитыми толстым лиловым бархатом. Красивый абажур, обтянутый нежнорозовым шелком, со свисающими с абажура белыми кистями. Но мысли Киры о теплом и уютном гнездышке были так нелепы и неуместны в этой темной и мрачной тайге. Машина доехала до контрольнопропускного пункта и охрана, проверив пропуска Киры и водителя, открыла шлагбаум. Остановив машину возле бревенчатого дома, водитель лихо выскочил из кабины и, обойдя машину с другой стороны, подал Кире руку: - Вот мы и приехала, это наша, так сказать, гостиница. – Кира отодвинула его руку и самостоятельно вышла из машины, захватив свою дорожную сумку и портфель с документами. Первое, что поразило Киру в устройстве дома, в основном дверь, открывающаяся внутрь дома. Только потом, от местных жителей, она узнала, что дверь располагалась так, чтобы при сильных снежных завалах около двери, она могла беспрепятственно открыться внутрь дома. Избушка была выстроена не очень давно, о чем говорил янтарный цвет

бревенчатых стен. Войдя в избушку, Кира ощутила невероятный аромат пихтовой смолы. Вся мебель в избушке была мастерски изготовлена, отбывающими срок, ремесленниками. Красивый платяной шкаф, украшенный резьбой и массивная, с высоким, овальной формы изголовьем, кровать. Изготовленная из ценных красных пород древесины, она смотрелась изыскано и вполне комфортно. Белой была только печь, она стояла в углу комнаты, стыдясь своей девичей нарядности и белизны перед суровой тайгой и незавидной участи поселенцев. В дом вбежал паренек, внеся с собой не только охапку наколотых дров, но и удивительно чистый и свежий воздух. - Здравствуйте! Вы пока располагайтесь, а я сейчас еще немного печку подтоплю, чтобы ночью Вам было теплее, а утром отведу к хозяину. Кира удивленно захлопала пушистыми ресницами: - К какому хозяину? - Это мы так начальника колонии называем. Ты что, здесь, первый раз? – И паренек любопытным взглядом посмотрел на Киру. - В такой дремучей тайге я в первый и, надеюсь, в последний раз. – Кира увидела на полу волчью шкуру и решила поинтересоваться: - это шкура волка? - Да. А хотите, я вам завтра покажу настоящего дикого волка? – парень сразу вдохновился, видимо тем, что сможет ещё раз повстречаться с такой обаятельной девушкой. Вадим,

так звали парня, давно уже не встречал в этой глухой тайге такое поистине ангельское, как ему показалось, создание. Находился он в этом поселке уже не первый год. Жизнь Вадима, словно уснула или замерла, забыв о существовании остального человечества. И теперь она дарила ему такой бесценный подарок – встречу с Кирой, таким нежным и хрупким созданием. - У меня совершенно нет желания смотреть на дикого волка, - Кира была вымотана долгой и утомительной дорогой и слегка раздражена. - Вы не бойтесь, волк сидит в крепкой клетке, - уговаривал её Вадим. - И для какой цели вам понадобился живой волк? – Кира видела волка только на картинке, где он был художественной иллюстрацией к детской сказке о Красной шапочке, - она наклонилась и погладила мягкую, греющую руку, шкуру волка, расстеленную на полу возле кровати. - В клетке сидит не только волк, в остальных клетках находятся немецкие овчарки. У нас в питомнике скрещивают волка и овчарку, чтобы получить особую породу, называемую - волкособы. У них особое чутьё, отличающее их от других пород собак. На очень большом расстоянии волкособы чуют запах человека. – Кире никогда не приходилось слышать о данной породе собак, что разожгло в ней жгучий интерес. Она знала о ряде пород собак, которые несли охранно-сторожевую службу, но о данной породе ус-

лышала впервые. На печке закипел чайник, и Вадим стал заваривать настоящий таежный чай. Через несколько минут комната наполнилась волнующими и манящими ароматами. Когда Вадим налил напиток в чашку и подвинул ближе к Кире, она спросила: - Что за травы ты засыпал в чайник? Запах просто восхитительный. - Таежный чай. Я сам заготавливал травы для этого напитка, - Вадим многозначно указал на заварочный чайник, - здесь листья брусники и ежевики с добавлением кипрея и вереска. – Кира удивленно посмотрела на Вадима, - Кипрея? - Знаете, как красиво он цветет в конце лета, шикарными розовосиреневыми цветами, собранными в длинные кисти. - А как цветет вереск? - Тоже очень красиво. Цветет вереск долго, почти до самого снега, мелкими розовыми звездочками. - Вадим подошел печке и достал небольшой холщовый мешочек. Добыв со дна мешочка горсть сухих цветков, подал Кире. Она высыпала их на ладонь и принюхалась. Засушенные цветки вереска пахли медом и горечью ушедшего лета с легким оттенком жасмина. - Очень приятный аромат. Я еще хотела-бы поинтересоваться о волкособах, где используют эту породу собак? - Для поимки заключенных, совершивших побег. - Для какой цели они совершают побег? Ведь, я

так понимаю, их всё равно поймают и добавят к их сроку, срок за побег. - Каждому человеку не чуждо стремление к свободе и жизни на воле. Но когда это стремление перевешивает здравое понимание, когда заключенный попадает в безвыходную ситуацию, и когда единственным выходом из неё является побег. - И он бежит в эту огромную, дикую и непроходимую тайгу? - Ну, а куда бежать, если кругом тайга? Побег совершают обычно вдвоем под покровом ночи после последней переклички, поскольку следующая перекличка только утром и у них впереди целая ночь. - Ночь в тайге? - Кира сжалась в комок. Она и представить не могла себя на месте беглеца в огромной непроходимой тайге. Ночь Кира спала беспокойно, часто просыпаясь от кошмарных снов, в которых она видела себя, убегающую от волка в огромной, заваленной сухими сучьями, тайге. Утром Кира, узнав от Вадима, что начальник колонии до обеда будет отсутствовать, решила с максимальной пользой использовать своё свободное время. Сначала намечалась утренняя прогулка по тайге, потом, организованная Вадимом, экскурсия в собачий питомник, затем встреча с начальством, и далее её должны были отвезти на вокзал. Кира обула, приготовленные для неё валенки, и вышла на улицу. Перейдя укатанную грузовиками снежную дорогу, она увидела таежный лес. Он уже не

виделся Кире таким ужасающе мрачным, каким показался ей ночью, когда она аблдала отрывки ночного леса в полузамерзшее окно Уазика. Вадим в это самое время подходил к дому, указав ей на тропинку, протоптанную вглубь леса. Кира углубилась в лес и стала осматриваться по сторонам. Перед её взором вдруг открылось волшебное царство благородной красоты и волшебных ароматов хвои. По краю тропы высились, высокоствольные стройные сосны, чередуясь с зарослями березы. Слышался таинственный гул ветра скользящий между мохнатыми ветвями хвойных великанов. Кире вдруг захотелось обнять это безграничное и божественное пространство. - Так вот ты какая, тайга. – Восхищенно произнесла с восторгом Кира. Рядом с ней высились огромные пуховые насыпи нетронутого, восхитительно белого, снега. На толстых стволах пихты из трещин виднелись капли смолы, которые добавляли в общую гармонию запахов свой неповторимый оттенок. Кира шла по тропинке и наслаждалась этим несравненно великолепным вечнозеленым оазисом. Рядом нависали отягощенный снежными комьями лапы елей. Вдали слышался стук дятла. Кира в сопровождении Вадима немного побродила по тропинкам, и они решили, попив таежного ароматного чая, отправиться смотреть на волкособов. Кира ходила вдоль клеток питомника и любовалась немецкими овчарками, с завидно крепким телосложением, и благородной

осанкой. - А вот и волк, - Вадим указал на клетку расположенную следом. – Кира подошла и посмотрела. Она ожидала увидеть огромное лохматое животное, высотою с человеческий рост, как на картинке из детской книжки. И что же? Волк походил на обычную крупную рыжевато-белую собаку. Волк робко отошел от стенки клетки и настороженно смотрел на Киру. Внимательно присмотревшись к волку, Кира обратила внимание на крепкую спину, в глаза бросилась заметно вытянутая морда, что отличало от морды собаки. Также она отметила тот факт, что волк почти никогда не опускает уши, и только хвост безвольно вист вдоль задних ног. Его враждебно-прищуренный взгляд говорил: - Я волк, и я хитрее и умнее тебя, человек! - Кира, пойдем, я тебе волкособов покажу, - Вадим потянул её за руку. Но Кира никак не могла оторваться от такого, магически притягивающего, взгляда волка. Подойдя к клеткам с волкособами, она практически не заметила, отличая волкособа от обычной немецкой овчарки. Не беря во внимание осветлённого окраса и обилия подшерстка у волкособа. Голова у представителя данной породы показалась Кире массивнее собачьей. Волкособ подошел к стенке клетки и стал внимательно рассматривать Киру, а она в свою очередь смотрела на него. Один лишь взгляд волксоб сразу выдавал текущую в его жилах кровь дикого таежного волка.

Этот хищный блеск в его глазах, смешанный с нескрываемой враждебностью. Исподлобья волкособ коричневыми, с зеленоватым отливом, глазами внимательно рассматривал Киру. - А ты у нас еще и любопытный, - Кира засмеялась, а волкособ оскалил мощную пасть, обнажив свои, острые как лезвие ножа, крупные клыки. Несомненно, волкособ перенял от волка такие совершенные мощные клыки. После обеда Кира встретилась с начальником колонии и подписала контракт на поставку деревооб-

рабатывающей техники. Выйдя из кабинета, она направилась в домик, собирать вещи. Постучавшись, вошел Вадим. Он протянул Кире шкатулку: - Открой, - попросил Вадим. В шкатулке лежал, привязанный на кожаный шнурок, и украшенный металлическим колпачком, волчий клык. - Это тебе. Пусть он убережёт тебя от врагов. – Потом он достал с печки мешочки с травами и подал Кире, - а это на память о тайге и обо мне – напиток тайги.

- Спасибо тебе, Вадим. - Кира была растрогана такими подарками. Она подошла и поцеловала Вадима в щёку. Вскоре Уазик увозил Киру в мир человеческой цивилизации, а Вадим еще долго стоял, провожая взглядом уезжающую машину и прижимая руку к щеке. Ведь на ней остался поцелуй Киры, самой необыкновенной девушки, которую он когда-либо встречал. Автор: Надежда Нестеренко

) Мой отец, в нашу могучую Сибирь, приехал из Рязанской области. Первое свое посещение села, в котором жила моя бабушка, в возрасте пяти лет, я помню плохо. Вот когда мы приехали во второй раз, и мне было, на тот момент, двенадцать лет, я запомнила. Вышли мы на станции Муром. Прекрасный старинный город с элементами деревянного промысла, с затейливой резьбой, украшающей окна домов и их фасады. Добравшись до речного вокзала, расположенного, на могучей реке Оке, стали дожидаться теплохода со смешным названием «Ракета». Ракета затарахтела, и мощно разрезала речную гладь на своих подводных крыльях. Мы стояли в хвосте теплохода и лю-

бовались на игривые, накатывающиеся одна на другую, волны, они живописно вспенивались и бурлили, оставляя на реке косматую белую дорожку. Берега Оки были раскошно окаймлены орешниками, которые я видела впервые. А потом и лакомилась лесным орехом, который видела только нарисованным, на фантиках конфет «Белочка». А ивы! Они так нежно наклоняли к реке пряди своих ветвей, пытаясь окунуть их в прозрачную воду. Мы сошли по трапу с теплохода, и доехали на машине до деревни, где нас встретило большое стадо коров. Они гулко мычали, медлительно и с достоинством, направляясь в свои дворы. А вот и бабушкин дом и двор. Под окнами, украшенными резными

ставнями, располагался палисадник, в котором красовались огромные кусты цветов – золотые шары. Они отдаленно напоминали наши алтайские горные жарки, но были выше, кустистее и палитра цветка более содержала желтизну, напоминающую цвет золота. Деревянный рубленый дом из круглых, и отполированных ветрами, бревен, величественно стоял на деревянном высоком фундаменте. Возле крыльца находились створки, через которые можно было попасть под дом и увлекательно попутешествовать по лабиринтам, натыкаясь на старые ненужные вещи, оставленные твоими предшественниками. Можно было весело покрутить рукоятку старой швейной машинки

или пособирать обрезки деревяшек, и потом построить из них свой сказочный дворец, в котором именно ты – главная героиня, принцесса. К дому, пристроена огромная веранда, с различными кладовками и прочими, видимо нужными хозяевам дома, комнатками. В одной из комнат находились стеллажи со старыми книгами и журналами, которые годами хранились, неизвестно зачем. Подшитые, подписки журналов «Нева» и «Крестьянка», полные собрания сочинений классиков и много старых детских книжек с удивительными стихами Корнея Чуковского и Агнии Барто. Крыше дома бережно касались ветки яблони, сорта «Белый налив». Эти крупные, светло-зеленые и восхитительно сочные яблоки, звонко ударяя по крыше, скатывались в сад. Самое восхитительное, и совершенно необходимое строение этого дома, был сеновал. Я познакомилась с двоюродным братом, Ваней, и теперь мы прыгали по душистому сену. Оно источало аромат земляники и многих других великолепных запахов лета. Жители Рязанской области говорили нараспев, но при этом, иногда проглатывали последние звуки слов. Бабушка потеряла меня и теперь нараспев звала, огибая двор: - На-адь, На-адь! - Бабок, мы здесь, отозвалась я. Нехотя спустившись с сеновала, я подошла к бабушке. - Вы по што сено валяете. Яго коровке потом скармливать надобность, - и

бабушка ласково потрепала моё ухо. - Хорошо, бабок, мы будем осторожнее с ним обращаться, - нашкодив, я ласково терлась о бабушкину руку. Бабушка обняла меня и стала заводить по высоким деревянным ступеням в дом: - Пойдем, кваску похлябам, да картошку сухопарку. Квасок отдаленно напоминал нашу окрошку, только картошки в ней не было, она подавалась отдельно, вынутая из русской печи, с румяными боками и потрескавшейся корочкой. Русская, с лежанкой, печка, достойна было отдельного глубоко почтительного уважения и восхищения. Блюда, приготовленные в ней, были ароматными и изумительно аппетитными. А какие блины, из кислого теста, выпекала в печи моя милая бабушка? Толстые блины, расписанные мелкой сеточкой изящных дырочек и сдобренные коровьим маслом. Подавала их бабушка с деревенской густой сметаной, вишневым вареньем и холодным коровьим молоком. Я очень любила мою милую бабулю и деревню Марсево и когда, через

много лет я оказалась в этом селе. Моё сердце заныло и заскулило, видя брошенные, заросшие полынью палисадники. Из высокой лебеды виднелись полуразрушенные дома, некогда привечавшие летних гостей, приезжавших на каникулы из города. И что самое удивительное, на всю деревню осталась одна корова. Молоко от этой коровы, доживающие свою одинокую жизнь, несколько старушек, брали в порядке очереди. Магазин давно бал закрыт, как и клуб, только автолавка из города Касимов, приезжаюая два раза в неделю, снабжала их всем необходимым. Я подумала: - Перестройка, перестройка, вот и перестроились! За что боролись, на то и напоролись! И только благодарная память, навсегда осталась в моем сердце. Память о моих бабушках и дедушках, о покойных родителях и всех, кого нет в живых, но они так дороги моему сердцу. Память обо всех деревнях, которые когда-то варварски были брошены к ногам перестройки. Автор: Надежда Нестеренко

2 Есть у селений лесозаготовителей одна особенность: они, как и люди, недолговечны. Пока есть лес, посёлок живёт и процветает, но после того, как запасы тайги истощаются, начинается медленное умирание жизни в этом, некогда цветущем крае. Не сделала жизнь исключения и посёлку «Таёжный», в котором работал на трелёвочном тракторе отец Егорки – Михаил. Когда закрыли леспромхоз, люди начали потихоньку перебираться кто куда. Сделать свой выбор предстояло и семье Михаила. Но куда пойти-поехать, где искать работу, если нет другой специальности, кроме этой? Долго обдумывали они с женой, куда бы податься, ведь четверых пацанов, старшему из которых исполнилось двенадцать лет, надо было как-то прокормить. Знакомые мужики подсказали, что в Забайкалье много леспромхозов, зарплаты там неплохие, да и жильё можно быстро получить. И решили они с женой, что можно попытать счастья в тех краях. Михаил должен поехать один, потом, когда устроится, получит жильё, тогда и семью можно перевозить. Он уехал, а Татьяна, вся в радужных надеждах осталась одна с кучей ребятишек, ждать вызова от мужа. А Михаил как уехал, так и сгинул, будто его и не было, ни ответа от него, ни привета Татьяна так и не дождалась. Может, другую

нашёл, а может быть, попал в дурную компанию, и нет его давно уже в живых. Пошёл второй год, как от него нет никаких вестей. Запасы деньжат, какие ещё оставались после расчёта из леспромхоза, давно закончились, приходилось перебиваться на рыбе, что ловил Егорка, на ягоде и грибах. Татьяна иногда ездила в город, продавать дары леса, чтобы купить муки и крупы, на том и жили. И всё бы ничего, но ребятишки росли, одёжка истрёпывалась, нужно было их одеватьобувать. Но где взять деньги? Егорка, как самый старший старался помогать матери, чем только мог, вот и теперь заявил ей, что пойдёт с мужиками в тайгу ореховать. Татьяна приготовила ему всё необходимое, Егорка, накинул на плечи тощенький рюкзачишко, взял отцовское ружьё, и пошёл на ореховый промысел. Кому приходилось заниматься этим тяжёлым трудом, тот знает, сколько сил требуется, чтобы набить шишку и переработать, а потом ещё и доставить домой. Целый месяц пробыл Егорка на промысле, мужики его не обделили, долю определили как равному, ещё и похвалили при матери: - Хороший сын у тебя Татьяна растёт, работящий, настоящий помощник. Зиму пережили Татьяна с ребятишками благополучно, продавали орехи, купили кой-какой одёжки

для младших, и продуктов в запас. Егорка понимал, что на его плечи легла большая ответственность за семью, как на самого старшего, потому не сидел без дела, помогал, чем мог матери по хозяйству, работал у соседей, если просили помочь, зарабатывая, таким образом, немного, но на хлеб хватало. Временами он уходил в тайгу, ставил петли на доверчивых рябков, приносил обычно несколько штук, мать варила из них запашистый суп, и тогда казалось, что ничего в куснее они до сих пор не едали. Запасов ореха хватило в аккурат до весны. Вскоре пошла колба, за ней папоротник и ранние грибы – сморчки. Егорка брал с собой в лес всех братьев и они, рассыпавшись по полянам, несли всё, что смогли добыть… Прошло уже почти три года, как Михаил уехал на заработки. Татьяна потеряла всякую надежду на возвращение мужа, одна надежда и опора оставалась у неё, это Егорка. Он за эти годы вытянулся, возмужал, не по годам стал серьёзным и деловым, всё свободное время отдавая поискам какой-либо работы в посёлке. Ходил пилить и рубить дрова, чинил крыши и заборы, помогал людям по ремонту домов. Иногда Егорка уходил на охоту на косуль, он подкарауливал их на тропе или же на солонце, но так как опыта у него по этой части было мало, то и

мясо в семье приходилось кушать очень редко. Всего лишь пару раз удалось Егорке подстрелить коз и принести домой свежатинки. Это был для них праздник! Но как бы не экономила Татьяна, оно быстро кончалось. Прошедшей зимой Татьяна сильно простудилась, зимнее пальтишко совсем стало непригодно, а новое купить, нечего было и думать. Она надевала старенькую куртёшку, которая не могла согреть в морозы. В ней Татьяна поехала в город за мукой, продала ведро ореха, купила, что было нужно, но пока стояла на базаре, промёрзла и очень сильно простудилась. По приезду домой слегла и проболела две недели. С тех пор ей всё время нездоровилось, она постоянно подкашливала и таяла на глазах. - Надо мамке лечиться, – решил Егорка, и чуть ли не насильно увёз её в город в больницу. Врачи поставили диагноз: гепатит, то есть желтуха. Остался Егорка один, с оравой младших братишек, которые уже понемногу начинали помогать ему по хозяйству. - Ну, что, пацаны, управитесь одни, без меня? – собрав их однажды, спросил Егорка, – Мне нужно на один день в тайгу уйти. Ребятишки, привычные ко всему, пообещали, что будут вести себя хорошо, не драться, и Егорка, сварив им жиденького супчика, чтобы хватило на день, ушёл бить шишку. Он решил наготовить в этом сезоне как можно больше

ореха (хотя год был неурожайным), чтобы хватило не только на продукты, но и маме на новое пальто. Несколько дней подряд уходил Егор в старые кедровые семенники, бил шишку, возвращался, готовил кушать братишкам и опять уходил заниматься этим тяжёлым промыслом. Ребятишкам же, чтобы не сидели без дела, дал наказ откатывать орех, чтобы не было в нём мусора. Всё какое-то занятие, да и польза делу. Иногда Егорка, загрузив в старенький рюкзачок пару ведер ореха, уезжал в город продать его и купить в больницу маме чего-нибудь вкусненького. Татьяна, хоть медленно, но всё-таки шла на поправку, и её обещали через неделю-другую выписать домой. Деньги, вырученные от продажи орехов, Егорка прятал в укромном месте – это те, что предназначались матери на пальто. Он завернул их в бумагу, на которой карандашом написал: «маме на пальто». Остальные же, предназначенные на продукты, клал в стол. Он знал, что никто их не тронет без его разрешения. Когда по его подсчётам уже должно было хватить на покупку, он достал из кармана очередную партию вырученных денег, чтобы добавить к тем, что лежали спрятанными, и полез в тайник за свёртком. Когда же Егорка достал его, то обомлел: деньги были все изгрызены крысами или мышами. Это было для него большим ударом. Завернув оставшееся в эту же бумагу с надписью, он положил её в карман и заколол булавкой,

чтобы не выпали. - Сколько трудов пропало, – бормотал расстроенный Егорка, - Неужели мамка опять без пальто останется? А за орехом теперь приходилось уходить всё дальше и дальше - ведь поблизости было уже всё повыбито. - Ну, братишки, вы уж потерпите ещё немного без меня, я вернусь через пару дней, а потом вместе пойдём носить орехи. Согласны? - Мы тебя дождёмся, – дружно загалдели братья, – только приходи быстрее! Не могли знать ребятишки, что видят брата в последний раз! Егорка как ушёл, так и пропал! Прошла неделя. Уже и мать вернулась из больницы, а сын не возвращался. Местный народ уже несколько дней ходил его искать, но всё безрезультатно. Никто не знал, в какой стороне Егорка бил шишку. Прошло три года. Известно, что кедр даёт урожай орехов через три, на четвёртый. Вот и этот год выдался урожайным. Мужики, те, что ещё остались в посёлке, занялись заготовкой ореха, и однажды обнаружили в развилке большого кедра то, что когда-то было Егоркой. Когда сняли его на землю, то нашли в кармане обветшалой одежонки, застёгнутом на булавку, бумажный пакет с деньгами, на котором выцветшими от карандаша буквами было написано три слова: «маме на пальто». Автор: Юрий Проскоков

$ Лиза шла по необыкновенно красивому зимнему лесу мимо, молчаливо стоящих, пушистых елей по узкой заснеженной тропинке. Кругом лежали огромные, искрящиеся в лучах луны, сугробы. В темносинем небе сияли лучистые звезды и трогательно светила большая круглая луна. Тропинка вывела Лизу на просторную поляну, где стояла старая бревенчатая избушка. В окнах избушки горел манящий к себе свет. Лиза подошла к ней и тихонько отварила двери избушки, ступая на порог. Она вошла в дом и прошла в большую комнату. В центре комнаты высилась царственная ель. Красивые пушистые ветви были трогательно украшены елочными игрушками. Тело зеленой лесной красавицы было опоясано золотыми нитями серебряного дождя. Висели хрупкие сосульки и стеклянные золотистые шары, с ветки на ветку тянулись длинные гирлянды из разноцветных бусин. В глубине веток светилась яркая цепочка фонариков, а на самой макушке ели переливалась и сияла звездочка. - Боже, какая же ты милая и красивая, - вскрикнула Лиза. - Нравится? - Из угла вышел мужчина с пушистой белой бородой и в шапке, отороченной мехом. Из миллиона мужчин и дедушек она сразу бы узнала его:

- Дедушка Мороз, Лиза кинулась к мужчине и доверчиво прижалась к нему. - Ты узнала меня, Лиза? – Дед мороз присел на корточки и внимательно посмотрел в Лизины глаза. Глаза деда Мороза источали тепло и необъятную доброту. Он взял Лизу за руку и подвел к елке: - Я ждал, что ты ко мне придешь. В моё сказочное царство вечных снегов и приготовил для тебя подарок, - он показал Лизе на сверток, лежащий под елью, - возьми, он предназначается именно тебе. – Лиза наклонилась и достала из-под елки сверток. Задыхаясь от трогательных чувств, и слегка волнуясь, Лиза развернула сверток. На дне свертка лежали изящные балетные туфельки. Они были сшиты из розового щёлокового атласа, с пришитыми к ним, шелковыми лентами. Лиза, не выдержав нахлынувших эмоций, радостно воскликнула: - Пуанты! – она достала их и стала прижимать к себе и гладить их нежный шелк. – Дедушка, ка ты догадался, что я хочу в подарок именно пуанты? - Твое желание я увидел своим сердцем и, в подтверждение к этому, получил твоё письмо. – Он подал ей конверт. Лиза моментально узнала свой конверт и даже знала, что хранит внутренность этого конверта.

- Ну а теперь, возможно ты оденешь свои замечательные туфельки и станцуешь мне. Большей благодарности мне и не надо. Лиза быстро скинула куртку, сняла валенки и стала, задыхаясь от сердечного волнения, одевать эти милые шелковые пуанты. Потом она изящно обмотала ноги шёлковыми подвязками и, грациозно выпрямив спину, встала на кончики пальцев. Дед Мороз подошел к большому граммофону и, покрутив ручкой, поставил пластинку, и тут же по всей комнате разлились завораживающие звуки «Лебединого озера». Лиза плавно повела рукой и начала выполнять красивые и ритмичные движения. Она, то легко подпрыгивала, взмахивая руками, ка летящая птица, то грациозно вставала на кончики пальцев и стремительно начинала вращаться. В танце она была блистательна и неповторима. Она кружилась и кружилась сначала в комнате, а потом поднялась ввысь и вошла в непостижимый венок мироздания. Вместе с ней кружились искрящиеся звезды вокруг ночной красавицы луны. Небо непостижимо и волшебно манило и кружило Лизу в чудесном и, волнующем сердце, танце. - Лиза, Лизонька, просыпайся, - Светлана Ивановна подошла к Лизе и тронула её за плечо. Лиза

открыла глаза и увидела очень знакомый, окрашенный голубой краской, потолок. – Лиза, давай я помогу тебе сесть в кресло и отвезу тебя в ванную комнату. Как не хотелось Лизе просыпаться и вновь возвращаться в жестокую действительность. Светлана Ивановна погладила Лизу по голове. - Что ты видела во сне, милая? – Лиза открыла, наконец, глаза и сказала: - Я видела свою хрустальную мечту, – ответила Лиза, а Светлана Ивановна молча и удивленно посмотрела на неё. Светлана Ивановна помогла Лизе сесть в инвалидное кресло и повезла её в ванную комнату, где девочки интерната для детей с ограниченными возможностями принимали утренние водные процедуры. Лиза обернулась и посмотрела на тумбочку возле своей кровати, и её тоскливый взгляд упал на конверт,

лежащей на ней. В конверте было письмо деду Морозу. Каждый год она писала письма деду Морозу, разрисовывая его цветными карандашами. И каждый год утром под елкой, которую они все вместе наряжали, она находила подарок. Тогда живы были, горячо любящие её, папа и мама. Папа приносил в дом чудную лесную красавицу и устанавливал её в гостиной. Потом они все вместе, дружной семьей, украшали её. Отец брал Лизу на руки и, подняв высоко вверх, помогал ей повесить стеклянный елочный шар. И если вдруг шар, выскользнув из Лизиных рук, падал и разбивался, никто её не ругал, а мама, убирая осколки елочной игрушки, говорила: - На счастье. – И это лучезарное счастье было совсем рядом, оно всегда царило в Лизиной семье. Лизу мама водила в балетный кружок и по не-

сколько часов она старательно стояла возле станка, выполняя движения. Лиза мечтала и грезила балетом, пока однажды её хрустальную мечту грубо и безжалостно не раздавил огромный грузовик. Водитель просто заснул за рулем. И в одно мгновение оборвалась жизнь её любимых родителей. А потом потянулись мучительно долгие месяцы в больнице. Тоскливое одиночество, отзывающееся в сердце Лизы болью и горьким разочарованием. Потом интернат. Здесь она разучилась плакать, чтобы не раздражать работников интерната. Ей не удалось стать жемчужиной в коллекции известных балерин, и её хрустальная мечта приходила к ней только в её безмятежный сон. Где она кружила её в стремительном и головокружительном танце. Автор: Надежда Нестеренко

) Вот он, долгожданный первый день отпуска! Егор с другом Васькой с самого утра взялись копошиться возле старенькой Нивы. Осмотрели её всю, сверху донизу и, убедившись, что она их не подведёт в дороге, начали загружать приготовленные и заранее упакованные пакеты с продуктами и разным рыбацким скарбом. Наконец всё было упаковано и распихано по машине так, что места оставалось только

для них двоих. - Ну, что, с Богом? – Нетерпеливо заёрзал на сиденье Васька. - Вперёд! – устроившись рядом, дал добро Егор. И Нива, пыхнув на прощанье сизым дымком, затарахтела в своё очередное испытание бездорожьем. Друзья давно уже собирались съездить порыбачить на истинно шорскую, таёжную реку Мрас-су выше Хомутовского порога. У

Егора был один знакомый шорец, таёжник и заядлый рыбак Кирилл, который жил в небольшой деревушке Порушке, расположенной на живописном месте, в двадцати километрах выше порога. Вот к ней то и держали путь друзья. Добираясь до устья небольшой речушки Кизесс по расхлёстанной большими вездеходами дороге, которая начиналась сразу за брошенным лагерем, названным по имени реки,

Васька, сидевший за рулём, проклял всё на свете: - Черти бы не ездили здесь, как бы машину не угробить, а то придётся отсюда пешком идти! Наконец, вот она, красавица-река, мечта многих рыбаков – хариусятников! У одного знакомого наших друзей, стояла здесь деревянная лодка, пристёгнутая на цепь замком. Он разрешил им попользоваться ей, и рассказал, как найти ключ от замка, на который была закрыта на цепи лодка. Друзья быстро загрузились, навесили свой мотор и с ветерком понеслись вверх по течению, навестить своего старого знакомого шорца, а заодно хорошо порыбачить и отдохнуть от трудов праведных. Было начало августа, река обмелела без дождей, и Василий старался как можно аккуратней вести лодку по перекатам – боялся поломать винт, ведь в запас он взял всего один, да и то старенький. Ему было не до красот, которыми радует ранняя осень. Зато Егор упивался видами, открывавшимися перед его взором, он то и дело вскакивал, махал руками и чтото кричал другу, но тому было не до него. А окрестности действительно были завораживающе красивы: по обе стороны от реки тянулись невысокие лесистые горы, разукрашенные хозяйкой-осенью, во все цвета, какие только можно представить. Черёмуха, нарядилась в пурпурное платье, калина же, толькотолько окрасила свои листья нежно-розовым цветом, а красавица берёза лишь слегка позолотила

своё одеянье. Слабый ветерок раскачивал её кудрявые косы и, Егору казалось, что она приветствует их в своём лесном царстве. Шёл третий час, как они отчалили от гостеприимного берега, и вот уже вдали показались крыши деревушки. Вскоре лодка свернула в небольшую лагуну и, ткнувшись носом в гравийный берег, встала. Волны с шумом отхлынули и, наступила такая тишина, что заломило в ушах. - Ну, вот, добрались, слава Богу – Василий с кряхтением вылез из лодки, разминая затёкшие ноги и спину – пойдём Кирилла искать. - А чего его искать, вон, бабка его идёт, сейчас чего ни будь, скажет. К ним и вправду спускалась с пригорка небольшого росточка старушка в заплатанном ватнике и галошах. Она поприветствовала их на шорском: - Эйзенок! – потом перешла на русский – пойдёмте в избу, там старика дожидаться будем. Он тайга ушёл, петли проверять, может мяса принесёт. Давно вас поджидает, ещё на той неделе думал, приедете, всё выглядывал. Друзья зашли в дом, разделись, достали подарки: бабке – новую телогрейку – они видели в прошлый приезд, что её старая, совсем порвалась. Ещё достали и накинули на плечи небольшой полушалок. Сколько же радости было написано на лице старой шорки, когда она примеряла обновки! Особенно она рада была «куфайке»: - Мне её теперь до самой смерти хватит!

Ближе к вечеру притопал с охоты Кирилл. Он несказанно обрадовался гостям, а когда увидел патронташ, привезённый в подарок ему друзьями, то растрогался до слёз: - Ай да молодца, как догадался, что мне такой нада? – несколько раз повторял он, разглядывая подарок. Тем временем хозяйка поставила жарить мясо – муж принёс косулю – «козу» - как здесь называют этих маленьких оленей. - В петлю попалась – объяснил Кирилл – давно такую не ловил, а сегодня видишь, как кстати. Он посокрушался, что дичи совсем мало стало в тайге, мясо не всегда в доме есть: - А ведь охотник мясо должен кушать, чтобы хорошо по тайге ходить, на одном талкане много не походишь, ноги можно протянуть. Но Егор, давно уже знавший этого старого шорца, понимал, что хитрит Кирилл, ведь его талкан считался самым лучшим во всей округе. Сколько не просил Егор, старик так и не рассказал секрет приготовления своего целебного порошка. А ведь каждый охотник готовит это истинно шорское блюдо по своему, у всех есть свой рецепт приготовления этого высококалорийного порошка, завариваемого крутым кипятком. Вскоре стол был накрыт, и хозяйка пригласила их кушать. Васька сбегал в лодку за бутылочкой, и все, под сто граммов принялись с аппетитом уплетать сочное жареное мясо. За едой

потекли неспешные разговоры, бутылка была опорожнена, друзей потянуло где-нибудь прилечь. Но вот как-то незаметно речь зашла о хозяине тайги – медведе, и Кирилл оживился: - Я вам такую историю расскажу – спать забудете! Он разжёг трубку, попыхтел ею немного и, п о й мав вни мат ель н ые взгляды друзей, неторопливо начал свой рассказ: - Давно это было, я тогда ещё ружья не держал в руках. Жил у нас в деревне охотник, Афанасием звали, был он самым удачливым во всей округе, всегда домой с добычей возвращался. Собак держал хороших – соболятниц. Ходил он и на хозяина. Много медведя добыл, но однажды произошёл с ним случай, изменивший всю его жизнь. Нашёл он по первому снегу берлогу, заметил место, чтобы потом прийти с мужиками и поднять зверя. А по следам было видно, что медведь залёг, громадных размеров – одному опасно брать, мало ли что может случиться. Через пару недель, когда выпало уже немало снега и начались хорошие морозы, Афанасий и с ним ещё двое охотников, отправились поднимать зверя. Всё закончилось довольно быстро, медведь ещё не успел впасть в длительную спячку, и стоило его едва шевельнуть шестом, как он выскочил из берлоги, едва не задавив собой шестового. Один выстрел Афанасия, и зверь упал как подкошенный. Мужики привязали собак, повесили ружья на деревья, закурили. Потом начали разделывать

убитое животное. И тут из берлоги, с диким воплем вылетел небольшой медвежонок, и с вяканьем начал улепётывать в сторону реки. Охотники, забыв о ружьях и собаках, которые с хрипом рвались на поводках, кинулись за ним. Потом Афанасий вернулся, схватил ружьё и бросился вслед за остальными. Медвежонка догнали у обрыва к реке, это был годовалый пестун, таких охотники называют «няньками». Они ложатся в берлогу вместе с матерью, а весной помогают ей с малышами, родившимися зимой. Медвежонок стоял на самом краю обрыва на задних лапах, поскуливая почти по-собачьи, и поглядывал то на приближающихся людей, то на реку под обрывом. Мужики подбежали, запыхавшись, и встали от него метрах в тридцати, не зная, что предпринять. Афанасий поднял ружьё: - Пристрелим, всё равно он без матери пропадёт зимой, в берлогу уж точно не вернётся! Но выстрелить не успел, медвежонок из двух зол выбрал одно – он прыгнул вниз, под обрыв. Мужики ахнули: - Вот бестия, не стал дожидаться, пока пристрелят, решил покончить жизнь самоубийством. Они подошли к краю обрыва, глянули вниз. Там, у самой кромки воды лежала маленькая жалкая кучка бурого цвета, бывшая ещё недавно живым существом. Мужики переглянулись, тяжело вздохнули и не спеша побрели разделывать ещё тёплую медвежью ту-

шу. Всё время, пока занимались мясом, и потом уже, по дороге домой, никто из них не проронил ни слова, и только перед самой деревней, один охотник сказал Афанасию: - Ты видел, какая у этого пестуна отметина была на левой стороне груди? - Да, я обратил внимание, небольшое белое пятно, но почему-то подумал, что это снег был. С той поры прошло два с половиной года. Афанасий давно забыл об этом случае, но на медведя больше не ходил, видимо что-то у него в сознании перевернулось после той охоты. Но вот, как-то однажды возвращаясь, домой из тайги, почувствовал на себе, чей то пристальный взгляд. Он остановился и внимательно огляделся вокруг – ни одна веточка не шелохнулась но, тем не менее, присутствие кого-то живого ощущалось очень остро. Афанасий поёжился: - Вот чёрт, покажется же такое – и побрёл дальше, постоянно оглядываясь. Несколько дней ему не давала покоя мысль: не могло ему померещиться, что кто-то глядел из леса на него, это был инстинкт прирождённого охотника, который каким-то особым образом чувствовал тайгу. Он слышал и различал в ней все звуки и шорохи, он был частью этого мира, мира природы, которую впитал в себя с молоком матери – шорской таёжницы. - Стареть начал, однако – решил он, наконец казаться начало что попало. - Хватит дома сидеть, пойду промышлять, может, на солонце чего до-

буду – доложился он жене и, прихватив ружьишко, шагнул за порог. До старого солонца было ходу чуть больше часа. Афанасий же, не торопился, он решил остаться ночевать на лабазе в скрадке, с надеждой, что рано утром к солонцу подойдут козы. Удобно расположившись на высоко устроенном помосте так, чтобы солонец хорошо просматривался, он прислонился к кедровому стволу, вполглаза поглядывая на выеденный до глины пятак земли, истоптанный лесным зверем. Он расслабил всё тело, отдыхая после долгой ходьбы. Проснулся Афанасий от крика филина. Было уже совсем темно: - Посплю до утра – подумал Афанасий и, достав из рюкзака старенькую телогрейку, прилёг, положив руку под голову. Рассвет толькотолько начинал окрашивать горизонт тоненькой светлой полоской, из логов, крадучись начал выползать жиденький, полупрозрачный туман, ранние птицы стали перекликаться хриплыми после сна голосами. Потянул лёгкий ветерок, слегка шевеля, начинающие желтеть осенние листья. Афанасий открыл глаза: - Пора, хватит кемарить, смотреть надо – и приладил ружьишко на сучок, отполированный за годы до блеска. Рассвет быстро набирал силу, уже было отчётливо видно все окрестности, но козы, как ожидал Афоня, так и не появились: - Наверное, на другой солонец пошли - решил он, и хотел было уже слезть

на землю, как вдруг, краем глаза успел увидеть какоето движение на краю леса. – Посижу ещё немного, авось и подойдут – подумал Афанасий, вглядываясь в то место, где как ему показалось, что-то шевельнулось. И тут он увидел то, чего никак не ожидал увидеть! На опушке леса, за пределами выстрела, стоял громадный медведь, с белой отметиной на левой стороне груди! У Афони выступил холодный пот: - Не может быть! Ведь он не должен был выжить, как же так? – шептал он побелевшими губами. У него затряслись руки, тело стало каким-то ватным. Ружьё выпало и с грохотом полетело вниз, цепляясь за сучки. Медведь постоял, пристально вглядываясь в скрадок, на охотника, затем опустившись на все лапы, не спеша побрёл вглубь леса. Долго ещё сидел Афанасий, не в силах унять дрожь во всём теле. Наконец немного успокоившись, слез на землю, подобрал ружьё и медленно пошёл в сторону деревни. Пока шёл, вспоминал ту далёкую историю с медвежонком, он явственно вспомнил его взгляд, полный отчаяния и страха перед человеком, его смертельный прыжок в пропасть. И вот теперь, выживший каким-то чудом тот маленький беззащитный зверёк вырос и превратился в красивого громадного зверя, который нашёл охотника – убийцу его матери. Афанасий вспомнил тот взгляд из глубины леса, что ощутил на себе недавно. Он только теперь понял, чей это был взгляд. Да, это была охота,

но охота уже на него, и от одной только этой мысли у Афанасия замирало сердце. Он знал, что зверь очень умён и не подпустит к себе на выстрел, оставалось надеяться только на случай. Старый охотник стал реже выходить из дома, от малейшего шума вздрагивал, стал раздражительным, злым. Старуха-жена не могла взять в толк, что же с ним случилось, почему старик так изменился, и всегда как будто чего-то ждёт. Долго так продолжаться не могло, Афанасий знал, что не зря объявился здесь этот зверь, но никому, даже друзьям об этом не говорил, боялся что засмеют. Ещё бы, лучший охотник в округе, медвежатник, и вдруг испугался зверя. Если бы это всё было так просто. Развязка произошла как-то сама собой. В один погожий осенний день, Афанасий с утра пораньше вышел из избы попилить дров. Вытащил из сарая старенькую, но исправно служившую ему много лет пилу «Дружба» и хотел было уже заводить её, но тут опять почувствовал на себе тот же пристальный взгляд. Обернувшись, увидел в двадцати шагах от себя громадного медведя, с белой отметиной, который стоял на задних лапах, и пристально, не мигая, горящим взглядом смотрел на старого шорца. Больше Афанасий ничего не помнил. Его, лежащего без движения с пилой, зажатой в руках, нашла жена. Лицо Афанасия перекосило, глаза были как стеклянные, говорить он не мог. Она заволокла деда в дом, позвала родных. Немного посовещавшись, ре-

шили отвезти его в город в больницу. Так и сделали. Афанасий пробыл в больнице неделю, потом впал в кому, и на девятый день, после очередного приступа инсульта, отдал Богу душу.

Мать-медведица была отмщена своим сыном охотнику, не причинив ему физической боли, этим самым как бы давая понять, насколько же звери гуманнее человека. А медведя, с бе-

лой отметиной, в этих краях больше никто, кроме погибшего старого охотника так и не увидел.

выпив целую бутылку водки из горла, наконец, она заснула. Проснулась от взгляда. Открыла глаза и увидела мятущуюся темноту. За окном по-прежнему моталась непогода. А в комнате, в углу, кто-то был. Она, дрожа, в сильном испуге, всматривалась в него. Он был рослый и темный. Но на фоне всеобщей черноты отчетливо выделялись глаза, ярко-зеленые и светящиеся. Взгляд пронзительный, страшный, однако в нем сквозило детское любопытство. Она себе уже всю руку исщипала, а этот не исчезал... Она взвизгнула и бросила в этого подушку. Он поймал, аккуратно положил в кресло, рядом с собою. Свет, спасительный свет электрической лампочки вот, что ей сейчас было нужно. Трясущейся рукой нашарила выключатель на стене, как раз над собой, нажала непослушными пальцами. Бра сразу включилось, несмотря на то, что она ожидала обратной реакции и продолжения ужасов этой ночи. В углу стоял бомж в рваном кожаном пальто, в разорванных на коленях джинсах и в старых кроссовках на босую ногу.

Бомж выглядел еще не старым дядькой, но согбенным какою-то угловатою привычкою, возникающей у таких вот бродяг, постоянно трясущихся от холода улиц. Лицо у него было худое, с ввалившимися щеками, глаза смотрели слезливо, просяще. Черные спутанные волосы свалялись на голове и в густой бороде никогда, как видно не знавшей расчески, выросли непроходимые дебри. На лице у него зеркалом отобразился ее испуг. В глазах забился страх. Он рухнул на колени: «Не прогоняйте, погибаю! Холодно и голодно мне!» - и заплакал, роняя на корявые руки скупые слезы. Промычал сквозь всхлипы: «Помогите!» Она опомнилась, вскочила и куда, как радая, что перед нею живой человек, а не нежить, заспешила по дому, собирая поесть. Больше ее не пугала буря за окном, светло и празднично стало в доме. И пока после легкого перекусона он стирался и мылся в большой чугунной ванне, в комнатке, которую она сама для себя определила душевой, где был сделан еще ее мужем отвод для воды в овраг, за огородом, и пока она го-

Автор: Юрий Проскоков

Стук крупных капель разбудил ее. Она чутко прислушивалась к звукам непогоды. И казалось ей, что кому-то очень, очень плохо. И этот кто-то, большой, неухоженный, ободранный, в лохмотьях прыгает по голым ветвям деревьев. По временам он кидался, вдруг, к окнам дома и тряс их, пытаясь распахнуть, стекла тогда тоненько дребезжали. А она плакала от страха, прячась под одеялом, сжимаясь в дрожащий комочек на своей кровати. Чудилось ей, что этот лохматый забрался на чердак, бродит там, так что на потолке у нее над головою качалась люстра, а после бешено мчатся по всему чердаку, выпрыгивая в чердачное окошко, гремит по крыше и стонет стоном в печную трубу. Тогда она кричала не в силах больше выдержать эдакий страх и стуча зубами, все повторяла, раскачиваясь: «Это всего лишь ветер, ветер!» Она вспомнила, однажды, прочитанные в одном умном журнале слова: «Пьяницы и сумасшедшие живут в сумеречной зоне, между двумя мирами: миром физическим и миром духовным».. В слезах, в отчаянии,

товила ему нажористую картошку с мясом, все произошедшее накануне показалось ей, ну, что ли, сном, давно позабытым сном. Он надел белье мужа, его брюки и рубашка ему тоже идеально подошли. Он не стал справляться, чье, только бросил короткий взгляд на фото с черной ленточкой и все понял. Он остался у нее жить. Сбрил волосы на голове, лысина ему даже пошла, только на фоне смуглого обветренного лица как -то выделялась ее не загорелая белизна, но это ничего, пойдут огородные дела и сровняют цвет кожи солнечные лучи. Бороду он тоже сбрил и оказался без нее вполне приятным, молодым еще, мужчиной. Она им любовалась, он все делал по дому и на огороде, и вообще, и совсем не просил водки. Она тоже не пила и даже не тянулась. А только резво бегала на работу, на коровник и при встрече с подружкамидоярками рассказывала им о нем, хвалила его. Подружки за нее радовались,

* Предисловие Говорят, что в нашей жизни не бывает случайных встреч, знакомств и отношений, каждый человек в нашей жизни, либо чему-то нас учит, либо мы его учим, либо он дарован нам судьбой. Один из этих людей и есть наша вторая

конечно, только смотрели как-то странно, с недоумением что ли, с вопросом. Кончилось все это тем, что к ней пришли и районное начальство, и участковый, и фельдшер. Они вошли и хором принялись убеждать ее, что его нет, что он — плод ее воображения. А он в это время сидел прямо перед ними в прихожей на стульчике и починял ее туфли, каблукито отвалились. На вошедших он даже не взглянул. Сидел, ловко постукивая молоточком, а она металась между ним и пришедшими, и кричала, и смеялась, как же его нет, вот же он! Плакала ему в ухо, скажи чтонибудь, прогони их, но он только плечиком пожимал, чего, мол, с ними связываться и продолжал заниматься своим делом. Опомнилась она в дурдоме, кричала, билась, с уколами успокоилась, лежала себе, закрыв глаза и ни о чем не думала, легкая и усталая, спала и спала. Через три месяца ее выпустили на поруки сестры. Сестра ее встретила и отвезла обратно, в деревню,

! половинка, родная душа. Никогда нет гарантии, что эта половинка останется с нами на всю жизнь, и мы будем безмерно счастливы. Иногда мы сами ломаем свою жизнь, спутываем ту тонкую красную нить и разлетаемся по разным сторонам и городам, при этом

в дом. Покрутилась немного, снимая ставни с окон и уехала, оставив больную сестру на пенсии по инвалидности одну. Родственники в России не любят возиться с убогими. Потерянно, она пошла по дому. В гостиной тикали одиноко часы и смотрел с фотографии, со стены, давно ушедший человек, ее муж. В спальне, свернувшись клубочком спал кот-гулена, независимое от нее создание. А в комнате, которую они с мужем решили сделать детской да так и пустовала комната-то, не рождались у них деточки, слышался тихий шум, чья-то возня. Открыла двери и замерла на пороге. Он, ее галлюцинация, ее лысый и загорелый мужчина, стоял на стремянке и мирно, вполне реально клеил новые обои на старые стены нелюдимого жилища. Она заплакала от счастья. И разве важно, что для других его нет, главное, он есть для нее! Автор: Кременская

Элеонора

больше никогда друг друга не видим. А всё отчего? Причин достаточно много: это и юношеский масимализм, и ревность, и упрямство, и нежелание меняться и многое другое. Осознание приходит к нам, пусть и не сразу и мы начинаем рвать на себе

волосы, понимая, что вряд ли можно ещё что-то вернуть. А с другой стороны, в каждой ситуации есть и положительная и отрицательная сторона. С одной стороны, мы упустили чтото достаточно важное, родное для сердца, то, чего больше в жизни не будет, иногда, даже складывается ощущение, что вместе с этим человеком ушла и какая-то частица тебя. С другой же стороны, если бы один из этих людей всётаки поборол бы свой юношеский максимализм, упрямство, ревность, вредные привычки или что-то ещё, не факт, что другой стал бы меняться тоже. И тогда что? Мука на всю жизнь. Как говорил Форест Гамп: «Жизнь-это коробка конфет, никогда не знаешь, какая тебе попадётся». Порой, осмысляя те пережитые отношения, по прошествии двух лет у меня возникают смешанные чувства. С одной стороны, я жалею о том, что не смогла измениться ради этого человека, с другой же, я осознаю, что вряд ли он бы смог так скоро перерасти свой юношеский максимализм и стать примерным отцом и мужем. Поэтому уж лучше мы будем не с родными душами, а с чужими, но, по крайней мере, это принесёт нам меньше страданий. 1. Встреча Мы познакомились, как и бывает в таких ситуациях случайно. Он должен был встретиться с моей знакомой, а она взяла меня на встречу для страховки. С таким поведением как у неё вряд ли кто-нибудь из

парней взглянул бы на неё. Она шла по улице и через каждое слово в её речи проскальзывала нецензурная брань. То ли это была её защитная реакция, то ли она считала в свои 15 лет, что этим можно понравится парню. Итогом того вечера, было то, что он тупо не захотел с ней больше общаться. Мы обменялись контактами. В те годы очень модно было общаться в icq. С тех пор и началось наше общение. Мы общались почти каждый день, узнавали друг друга, делились всем, чем только можно и нельзя. Складывалось такое ощущение, что ты знаком с человеком всю жизнь, а не короткое время. Обыкновенное дружеское общение длилось достаточно долго. В общении очень часто проскальзывала фраза «родные души», причём без лишних слов и намёков. Периодически мы гуляли, общались. В нашем общении проскальзывала какая-то нотка сумасшествия, но тогда мы были просто друзьями и не знали, что ждёт нас впереди. 2. Отношения Как и у многих пар, наши отношения начались с дружбы. В тот день, под грустное настроение, когда я жаловалась ему, что меня бросил очередной парень, а он, стараясь меня утешить, говорил, что он глупец, что такую как я поискать ещё нужно, меня пробило (впервые в жизни) предложить ему быть вместе. Он согласился не раздумывая, и на следующий день мы уже гуляли, державшись за

руки. Через 3 дня наших отношений с ним случилась беда. Он был правым националистом и до того, как мы сошлись, у его компании случилась стычка с кавказцами, после которой, они искали его компанию, дабы отомстить. Я уснула, пока переписывалась с ним в icq. Мне начал сниться сон, будто он убегает от кавказцев, и они бьют его головой об стены перехода, причём историю о стычке с кавказцами я не знала. Я проснулась в холодном поту в 2 часа ночи и увидела сообщение от него, о том, что он уезжает из города на несколько дней укрыться от них. Не раздумывая я соскочила с кровати и побежала к нему. Мне было плевать на комендантский час, на то, что я несовершеннолетняя, на то, что в это время ходят убийцы и маньяки, особенно в нашем криминальном районе. Мы просидели всю ночь вдвоём, попрощались, он оставил мне свой телефон и надежду на то, что ещё вернётся. Так прошла неделя. Потом поступил звонок от него, и мы снова рядом, снова вместе. Помню, был момент, когда он заболел и я, не раздумывая по проливному дождю через весь город, вооружившись лекарствами и вареньем поехала к нему, лечить. Домой я ехала уже в его одежде, так как моя промокла насквозь. Люди в транспорте смотрели на меня, как на сумасшедшую, а я чувствовала его запах на себе и была счастлива. То время для меня

было самым счастливым в моей жизни, ведь этот человек показал мне, что такое истинные чувства и что значит любить и совершать сумасшедшие поступки. И пусть люди рассуждают, как хотят, лично я считаю, что только в юношеском возрасте у нас проявляются самые настоящие чувства и эмоции. И их необходимо беречь, ведь, когда становишься старше, чувства и отношения приобретают совершенно иную форму. В какой-то степени мы были как Сид и Нэнси. Слушали рок, гуляли по кладбищам, встречали закат на крышах торговых центров и многоквартирных домов, объехали весь наш город, будучи при этом студентами, довольствуясь пирожками на вокзале. Не нужно было ни дорогих подарков, ни машин, ни денег. Тогда казалось: «просто мы, просто на всю жизнь». В шутку мы мечтали, что будем жить вечно и пить кровь и называли себя «на букву „ди“, ДИБИЛЫ». А наши годовщины, когда он сделал сюрприз на полгода наших отношений, мы провели всю ночь вдвоём. Конечно, я опущу здесь подробности и оставлю это только в своей памяти. Другое дело то кольцо, когда мы гуляли вечером и зашли во дворы, за гаражами он присел на одно колено и подарил мне кольцо. Я до сих пор не знаю, что это тогда значило для него, но позже я сделала ответный шаг. Позже мы повесили замок в свадебной аллее, который на сегодняшний день проржавел настолько, что я не могу

его снять. Возможно это знак, возможно именно поэтому меня до сих пор не отпускает, а возможно наши чувства просто заржавели. Эти истории можно рассказывать вечно. Он принёс самые яркие воспоминания в мою жизнь. Спустя полгода наших отношений мы начали жить вместе. Возможно, совместная жизнь и разрушила всё разом. Начиналось всё хорошо: совместные приёмы душа, ужин, бессонные ночи, походы в кино со всеми вытекающими. Но в один момент всё как-то начало сходить на нет. Я готовила ему креативные блюда, ждала домой с училища, переживала за него, когда в его голову приходили, сумасшедшие идеи и хотела оградить его от тех неприятностей, которые могли бы произойти, а самое главное читала смс в его телефоне, при этом жутко ревнуя. Он был правым националистом, любил лазить по крышам и хотел мотоцикл. А я в какой-то степени ограничивала его свободу. Я курила и бросать желания не было, а он был против. Наступило непонимание. Однажды мы поссорились и разошлись по своим компаниям. В итоге оба напились, причём он до чёртиков, потому как я, будучи пьяной, забирала его от друга на такси, а на следующий день лечила его после перепоя. А дальше было ещё хуже. Мы скандалили на фоне моей ревности, он собирал сумки, хотел уйти,

но я останавливала. Ссоры повторялись всё чаще, причин было много: и ревность, и мои переживания за него, и моё нежелание меняться. Человек менялся на глазах. То ли семейная жизнь его раскрыла полностью, то ли действительно он изменился. Самым неприятным моментом было то, что, когда мы приехали к нему он напрочь отказывался спать со мной в одном месте. Это было в наивысшей степени больно. Тогда-то я и начала понимать, что недолго нам быть вместе. Мы прожили вдвоём ещё 2 месяца и расстались через неделю после моего девятнадцатилетия, не дождавшись дня всех влюблённых. Заключение Он уехал, и мы расстались по смс. Больше я его не видела. Он оставил в моём подсознании чувство незавершённости. На этом всё. Вроде бы я быстро его забыла, месяца два, не больше, но спустя два года он вновь появился в моих снах и мыслях и теперь это чувство незавершённости не даёт мне покоя. Я помню своё обещание любить его всегда и всё ещё держу слово. Хотелось бы увидится, поговорить, расставить точки над и, но видимо не судьба, ведь вряд ли этого хочет он. А я всётаки надеюсь на случайную встречу, которая даст нам завершить незавершённое, верь я верю, что случайности не случайны. Автор: Ерух

Виктория

$ Древняя китайская пословица гласит: невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на время, место и обстоятельства. Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвется. Часть первая После разрыва отношений со своим бывшим молодым человеком, она три года пыталась собрать себя по кусочкам. Частые воспоминания о былом съедали её изнутри, и, казалось, что это никогда не закончится. Вокруг было много молодых людей, которым нравилась она и, которые нравились ей, но всё же был какой-то страх, то ли это страх потерять свободу, то ли страх снова наступить на грабли. Она жила в своем маленьком мире на протяжении этих трёх лет. А в тот момент, когда она осталась сиротой, решила, что должна быть сильной и уметь постоять за себя, что должна позаботиться о себе. Её душа с каждым годом всё сильнее черствела и она очень боялась, что станет абсолютно бесчувственной. Мир потерял свои краски, её жизнь состояла из дома, работы, учёбы, редких встреч с подругами и вроде всё было хорошо, но чего-то не хватало. Каза-

лось, будто жизнь остановилась. Со временем она смирилась со своим одиночеством, потеряв всякую надежду на обретение своего женского счастья. Но как бывает довольно часто, всего в один миг её жизнь перевернулась с ног на голову, она встретила его. Как бы ни была жестока к человеку судьба, как бы он ни был покинут и одинок, всегда найдется сердце, пусть неведомое ему, но открытое, чтобы отозваться на зов его сердца. Г ен р и У о д с уо р т Лонгфелло Часть вторая В историю этого судьбоносного знакомства я не стану вдаваться подробно, скажу лишь одно, это знакомство было не случайной случайностью. В поездке на море из своей организации она познакомилась с родственниками своей второй половинки, а через три месяца и с ним самим. Когда они начинали общаться, улыбка с её лица не сходила. Она боялась его, но совсем немного. Вскоре этот страх и вовсе исчез. Им снились похожие, а иногда общие сны. Иной раз, будучи абсолютно разными полюсами, прослеживалось некое сходство, в нём чувствовалось что-то до боли родное, схожее с её душой. Складывалось впечатление, что они знают друг друга

)$# дольше, чем всю свою жизнь. Их отношения развивались достаточно стремительно. Они всегда скучали друг о друге, уходя даже на минуту. Он говорил, что задолго до их встречи, он видел сны с её участием. Он излечил её больную душу от боли и страданий, растопил её ледяное сердце и вернул к жизни. Вскоре они начал жить вместе. Пропуская конфетно-букетный период и начав жить вдвоём, они часто ссорились, но быстро мирились. Раньше она считала, что судьба или вторая половина, это тот человек, с которым вы похожи, словно сиамские близнецы, но на этот раз жизнь её переубедила. Они были, словно два разных полюса, но, тем не менее, их связывало одно, самое важное, любовь. Это чувство, которое не подвластно пространству, времени и расстоянию. Для которого нет значения, богат ты или беден, стар или молод, здоров или болен. Чувство, что рисует крылья за спиной, поднимая тебя всё выше и выше над облаками, которое излечит и спасёт от всех мирских невзгод. То, что даёт нам вдохновение и силы вставать по утрам. Как бы не было тяжело в моменты ссор и обид, всё равно он и она два пусть разных, но в тоже время родных человека, которые связаны невидимой красной нитью судьбы. Не осталось никакого сожаления о бы-

лом прошлом, главное, что они есть друг у друга, важно то, что происходит здесь и сейчас. Они верят, что пройдут года, ссоры и обиды станут меньше, они смогут пронести свою любовь через всю жизнь, а позже, будут провожать воплощение своей любви в школу по утрам. Вместе состарятся,

будут проводить время с детьми и внуками. Он будет ходить на рыбалку, она печь пироги и ждать его так, как и ждала всю свою жизнь. Каждое событие в настоящем рождается из прошлого и является отцом будущего… вечная цепь причин

не может быть ни порвана, ни запутана… — неизбежная судьба является законом всей природы. Франсуа-Мари Аруэ Вольтер Автор:

Виктория

Ерух

) # А вы верите в судьбу? Лично я теперь уже верю. Я прожила всего двадцать два года, из которых семь лет, как и многие, пыталась отыскать свою вторую половинку. На пути встречались разные люди, каждый из которых, смог чему-то научить меня, в чём-то помочь, и, как я думаю, получил от меня то же самое. Встречались и родственные души, и люди, предназначенные для исправления ошибок прошлых жизней, предназначенные по карме, но только не моя судьба. После долгих мучений, когда надежда на долгожданную встречу практически иссякла, и опустились руки, я встретила его. Сразу, я не смогла узнать в нём свою половинку, из-за своей израненной прошлым души, мне на это понадобилось немного времени, но чем дальше заходило наше общение, тем больше я убеждалась в том, что это он. У нас у обоих, было ощущение, что мы знакомы всю свою жизнь, и даже, наверное, больше.

Мои друзья, глядя на него, говорили, что у них такое же ощущение. В процессе нашего общения, выяснялось, что мы часто находились в одних и тех же местах, но почему-то не познакомились тогда, наверное, просто тогда ещё было не время. Но теперь, спасибо той случайной встрече, что свела нас. Между нами, всё очень быстро закрутилось, мы пропустили даже конфетно-букетный период. Но мы вдвоём и это счастье. С первых дней, находясь в его объятиях, было так тепло и спокойно, как будто что-то родное, окутывает тебя тёплым и мягким пледом. Именно с этим человеком, я верю в будущее. Я чувствую его, а он чувствует меня, даже в мелочах. Он знает наперёд, какой я хочу кофе, что я хочу сказать, нужно ли меня обнять, или оставить в покое. То же самое знаю и я. Нам легко в общении, не нужно строить из себя кого-то, а можно быть самими собой. Я его очень люблю, бескорыстно, отдавая всю себя, ставя его

интересы выше своих. Нет никакой любовной зависимости, страха, что он не тот и прочей ерунды, всё тихо и спокойно, будто так и должно быть. Не имеют значения и слегка различающиеся социальные статусы. Самое важное то, что я знаю что он, чувствует ко мне то же самое, что и я к нему. И это первый человек, по поводу которого я так думаю. Задолго до нашей встречи, по его рассказам, он видел сны с моим участием. Мне часто снятся сны, в которых он мне говорит, что ему сниться тот же самый сон, а иногда между нашими снами прослеживается связь, будто он, к примеру, забыл начало сна, а я конец и, совместив это, вырисовывается общая картина. Иногда кажется, что многие жизни мы были вместе, разлучаясь после смерти и, встречаясь вновь и вновь. Глядя в его глаза, я вижу в них что-то особенное, родное. Держась за руки, ощущаю его тепло и понимаю, что это мой чело-

век. Он как будто моё близнецовое пламя. Мы будто созданы из одного, но разделены на две части. Мы дополняем друг друга, учимся друг у друга и уже не представляем жизни порознь. Наши чувства неподвластны пространству и времени.

13 Аэропорты — параллельная реальность. Другая энергетика. За кажущимся хаосом — отработанная схема. В этой реальности ежеминутно воспаряют и приземляются надежды. Аэропорты — шумные муравейники людских судеб. В их полутемных залах ктото кого-то ожидает, провожает. Десятки людей сидят рядками на прохладных одноцветных скамейках, теребя книжки билетов. Мысленно заглядывают сквозь смотровое стекло в салоны взлетающих самолетов, надеясь, что хоть один из них держит курс на счастье. Однако действительность надеждам потакать не собирается. В действительности существует конкретный рейс, и ты в ожидании посадки гадаешь, верный ли выбран путь. Получится ли найти там то, что не удалось разыскать здесь? Эльчин Сафарли С самого раннего детства, я очень люблю наш Краснодарский аэропорт. Это место свело моих родителей вместе и, благодаря этому, я появилась на свет. Также это место свело ро-

Конечно, наши отношения нельзя назвать гладкими. Мы часто ссоримся, даже по пустякам, но я понимаю, что это просто не отработанная карма, ошибки прошлых жизней, которые мы должны решить вместе, пройти эти испытания и не потерять друг дру-

—3 дителей моей лучшей подруги, и я уверенна, соединило ещё судьбы многих, как работников аэропорта, так и просто пассажиров. Когда я была совсем маленькой, мой отец показывал мне самолёты, стоящие на взлётной полосе аэропорта, ещё тогда я восхищалась этими большими машинами. Мама иногда брала меня с собой на работу в аэропорт. И я выучила все здания относящиеся к аэропорту. Когда я заканчивала колледж, я мечтала работать в аэропорту. Здесь я прошла преддипломную практику, и с двадцати лет, начала свою трудовую деятельность. Это место, соединило множество судеб, и я надеялась, что и моя судьба где-то здесь. Я пыталась найти её среди работников аэропорта. Частично я не ошиблась. Сначала я познакомилась с его родственниками, когда ехала на море от аэропорта, мы встретились с ним, а впоследствии он начал работать в аэропорту. Аэропорт — это маленькая жизнь. Здесь, как и

га. И я верю в то, что мы сможем это сделать, ведь даже когда мы ругаемся, мы продолжаем держаться за руки. Автор:

Виктория

Ерух

везде, есть любовь и дружба, недоброжелатели и враги, ложь и предательство, ссоры, сплетни за спиной, поддержка и забота, радость и веселье, и многое другое. Здесь я обрела ещё одну семью, в лице моих коллег. По правде говоря, я восхищаюсь видом самолётов, стоящих на взлётной полосе. Я каждый день слышу их гул, сидя в своём кабинете, и вижу их, приходя на работу. Здесь прошло моё детство, и было очень больно переживать тот момент, когда организация раскололась надвое и в итоге одна её часть вовсе откололась и исчезла. Проходя по бесхозным зданиям, в которых когда-то текла жизнь и шла работа, на душе становиться очень жутко и кажется, будто ещё вчера здесь были люди, а теперь всё, словно в один момент рухнуло. Также расстраивает вид, стоящих на стоянке бесхозных самолётов ЯК-40 (42), которые когда-то были частью нашего аэропорта, но которых списали со счетов. Всё течёт, всё меняется, со временем многое изменилось.

Построилась новая взлётная полоса, реконструировались многие здания, появились новые самолёты, время не стоит на месте, оно

неумолимо течёт. Да и пусть течёт, самое главное, чтобы мой любимый аэропорт процветал, становился всё лучше, и сохранил себя

ещё на очень долгие годы. Автор:

Виктория

Ерух

$ Здравствуй солнышко! Я давно хотела написать тебе это письмо, но до сих пор не решалась и наконец, решила, что не стоит больше молчать! Говорят, что в нашей жизни случайностей не существует и то, что все события и все люди, появляются в нашей жизни, потому что так написано в книге судеб там свыше. Теперь и я верю в это. Знаешь, когда я тебя впервые увидела, меня как будто молнией ударило, как будто накрыло какой-то тёплой волной, не знаю, как это ещё можно назвать. Я не видела и не слышала ничего, что происходило вокруг. Я видела только тебя, твои глаза и твою прекрасную улыбку, которая довела до дрожи в сердце и в которую невозможно было не влюбится, слышала твой голос, который в тот момент был лучшей музыкой для моих ушей. Я спросила у друга твоё имя, и оно с тех пор высечено у меня на сердце. И с тех пор я не могу забыть о тебе! Это просто невозможно! Когда мы начали общаться, я была на 25 этаже от счастья. Я делала всё, чтобы быть подольше рядом с тобой. Вела, конечно, себя закрыто, но тому виной были прошедшие бо-

лезненные отношения. Именно они не давали мне раскрыться. Но ты затмил их собой. Удивительное дело! Отношения в 1,5 года затмить недельными отношениями! Кому расскажи, не поверят! С тобой я забыла всех своих бывших парней, тех, кого считала когда - то любимыми, а теперь никого не подпускаю к себе. Я ни капли не жалею о том, что встретила тебя, а жалею лишь о том, что в день нашей последней встречи, я так и не сказала, что люблю тебя! Теперь я говорю тебе об этом в своих снах. Во снах, в которых по-разному бывает, в которых бывает, как в жизни, но бывает и лучше. В этих снах я чувствую всё как наяву. Твои объятия, поцелуи, запах. Всё это до сих пор храниться в памяти моей души. В итоге мы разбежались, ты так решил, а мне пришлось смириться. Но я не смогла, и всё время помнила и помню сейчас о тебе. Понимаешь, если бы этот короткий роман ничего не значил, по сути, я должна была забыть тебя, но не вышло… Я до сих пор помню дни, проведённые с тобой. Знаешь, эти дни были самыми лучшими за все мои 19 лет. Ещё ни один человек не смог за такой

короткий срок пробудить во мне такую бурю эмоций, да что там за короткий срок, такого и вовсе никогда со мной не случалось. Знаю, что это глупо, ведь я толком ничего о тебе не знаю. Но за этот короткий срок ты умудрился проникнуть в глубину моего сердца и остаться там. Я до последнего пыталась отогнать от себя мысли, что мои чувства настолько серьёзные, думала, что просто погуляю с тобой, развеюсь, а оно вон как получилось. Как обычно, чем меньше ожидаешь, тем больше это получаешь. Если действительно в нашей жизни случайностей не существует, я думаю, ты моя вторая половинка, но сам этого не знаешь, возможно, тебе нужно время, чтобы понять это. А может всё иначе? Может я просто придумала эту любовь, накрутила в себе эти эмоции и слишком замечталась о будущем с тобой? Это конечно вряд ли и знаешь почему? Потому что с тех пор как ты исчез из моей жизни, весь мир погрузился в туманную оболочку. Ни один парень не вызывает у меня ни капли эмоций. Все они как куклы с нарисованными лицами. В них нет ничего настоящего, только груда фальши, они пусты для меня в отличие

от тебя…Тебя, такого настоящего, немного странного в своей адидасовской шапочке, над которой я шутила, когда хотела произвести на тебя впечатление, такой милый с немного глупыми шутками, такой искренний, не такой как все они. Ты пришёл из моей мечты. Ты что-то перевернул в моём маленьком мире. Наверно ты пришёл для того, чтобы показать мне, как на самом деле можно чувствовать. Какой я могу быть счастливой, просто заметив тебя в толпе. Не вымаливать тебя вернуться,

а делать какие-либо поступки только для того, чтобы ты улыбнулся, причём не в открытую, а анонимно. Радоваться тому, что ты просто есть. Не плакать, потому что ты не мой, ведь ты однажды сказал мне, что нужно жить на позитиве. Смотреть на твоё фото и улыбаться, а с каждой мыслью о тебе, чувствовать, как моё сердечко выбивает всё более быстрый ритм. Меняться в лучшую сторону не, потому что так нужно, а потому что хочешь сама. Просто становиться интересно то, что интересно те-

бе, хочется понимать тебя. Я благодарна тебе за дни, проведённые с тобой, за то, что ты показал, что в мире есть ещё настоящие люди и, конечно же, за то, что я поняла, что значит любить на самом деле! Спасибо тебе, солнышко! Много ещё можно разглагольствовать на эту тему, но думаю это ни к чему. Я просто хочу, чтобы ты знал, что в этом мире есть человечек, который любит тебя и не требует ничего взамен! Автор:

Виктория

Ерух

( Смотрел в окно, банально…просто смотрел в окно, находящееся на чердаке старого здания, идущего под снос. Сзади напирали этажные бетонки и старому дому было просто не выжить в острой борьбе за землю. Я приходил сюда писать, вооружась листами бумаги и любимой чернильной ручкой. Да, да я писатель, а этот дом казался мне удивительно подходящим для создания моего романа. Дом как будто был отрезан от мира цивилизации плотным слоем тишины. Я входил в него, погружался, как в теплую, тихую воду. Мне очень не хотелось думать о том, что вскоре здесь вырастет бетонная халабуда в десять этажей и сельские жители, ставшие в одночасье городскими станут плевать с верхних этажей и кидать бутылки. В доме было два эта-

жа и небольшая комнатка под крышей, то ли чердак, то ли мезонин. Первый этаж представлял собой просто музей вышивок, вышито было все, занавеси, половички, подушки на старом диване, салфетки на покосившейся тумбочке. Впервые войдя сюда, я был несказанно удивлен, как же это все здесь сохранилось, вышитые картины и ковры на стенах. Подойдя ближе, понял, все это богатство основательно поточила плесень, и жить ему оставалось недолго. На втором этаже практически ничего не сохранилось, кровать с железными пружинами в одной комнате, покосившийся, пустой шкаф в другой. На чердак вела узкая деревянная лестница, нет, не стремянка, хотя может и стремянка, но более устойчивая и надежная. Комната на чердаке мне понравилась

больше всего, здесь не было плесени и воздух чище, свежее. Поднимаясь сюда, я ощутил невероятный запах корицы, но источник аромата мной так и не был найден, деревянный, расписной сундук, оказался, увы, пустым. Рядом с сундуком стоял резной, тоже деревянный столик, я стер с него пыль и присел на сундук. Прекрасное место для ваяния моих творений. А потом мой взгляд упал на окно, и я залюбовался чудесной картиной раннего утра. Легкий ветерок покачивал ветви дерева, росшего на холме. Под деревом спиной ко мне сидела женщина в полосатом платье, рядом паслись овцы. Идиллическая пастораль, возвращающая душевное равновесие. На следующий день я взял с собой бинокль, и безликая женская фигура

оказалась молодой девушкой, довольно симпатичной. Одета, правда, не в духе времени, но встречаются и такие оригиналки. Прошло несколько дней, пока я дозрел пойти и познакомиться с удивительным созданием. Открыв скрипучую дверь я вышел…в дождь, как-то внезапно он начался, пять минут тому назад светило солнце. И конечно на холме никого не было. Трава, дерево, полосатый шарф на ветке. Я взял этот шарф, он окутал странным, необычным ароматом, я дышал и не мог надышаться. На следующий день я опять был у окна, и девушка помахала мне рукой, я помахал ей в ответ. Какая у нее нежная, светящаяся улыбка, весь во власти очарования я не написал ни

строчки, просто стоял и смотрел в окно. Так прошло несколько дней, до сих пор не могу понять, почему я не попытался опять встретиться с девушкой. Что держало меня, страх опять окунуться в дождь и пустоту? Беда всегда приходит тогда, когда ее не ждешь, я не ждал, но пришлось отворять ворота. Как всегда я подошел к окну и помахал девушке рукой, она в ответ махнула мне. К ее ногам жался ягненок, такой же беззащитный и нежный, как и хозяйка. Внезапно на холме появился мужчина, он схватил девушку за волосы и потащил вниз. Я остолбенел, но всего лишь на несколько секунд, бежать вниз было некогда, и я выпрыгнул из окна, в последнюю секунду поду-

/ Незнакомый аппарат вальяжно разместился в самом центре кабинета на небольшом мраморном столике. Стремительные обводы его формы совершенно не вписывались в мягкий какой-то обтекаемый интерьер комнаты. В полированной до зеркального состояния столешнице причудливо отражалась угловатая конструкция. Ее прямые углы казались невероятно острыми среди остальных изящно скругленных предметов обстановки. Игривый луч заглянувшего в огромные сводчатые окна солнца, отразив-

мал, что не высоко, надо только прыгнуть удачно. Разговор двух медиков из скорой помощи под стенами дома, идущего на снос. - Откуда он прыгнул? - С крыши, откуда еще и почему их тянет прыгать именно оттуда, манит, прям, эта крыша, уже третьего здесь находят. - Ну, бери, давай клади осторожно на носилки, надеюсь, довезем. Взявшись за носилки, медики в последний раз посмотрели на глухую, заднюю стену дома без окон, на лежащий под стеной полосатый шарф, и двинулись к машине. Автор:

Забенко

Елена

$ шись от поверхности аппарата, разбился на множество ярких зайчиков. Блики заметались по кабинету, запутавшись в собственных отражениях. Стены, колонны, стеллажи со свитками, словно сами собой засветились. Холодный на ощупь мрамор внезапно показался живым и теплым. И лишь неизвестный предмет оставался сурово-холодным в сияющем кабинете. На передней стенке серо-металлической коробки непривычно жестко мелькали разноцветные огоньки. Сав внимательно со

всех сторон осмотрел подарок. Вопросительный взгляд тяжело уставился на гостя. - Смотри сам,- не дожидаясь вопроса, торопливо заговорил посыльный. Пальцы его забегали по огонькам-кнопкам. Над столиком возник огромный шар. Ослепительно белый, соперничавший по яркости с самим солнцем, он постоянно перламутрово переливался. Шар этот уже не казался чужим в кабинете. Ярко-оранжевая планета, степенно проплывая в густой синеве небес, власт-

но заглянула в окно огненно-красным глазом, словно любопытствуя. - Но вый вид освещения?- недовольно протянул Сав,- ну, сколько ж можно? - Ни в коем разе,поспешно замахал руками посыльный,- Это ИГРА! - Игрушка?- недовольство Сава сменилось раздражительным презрением. - Ну, что ты… Посыльный пустился в пространные объяснения, продолжая бегать пальцами по кнопкам-клавишам… *** Сав устроился поудобней напротив мерцающей сферы. - Начнем с самого общего,- проговорил он, разминая пальцы. Неуверенные движения мужчины тяжело входили в ритм Игры. Первые попытки оказались попросту провальными. Саву удалось лишь разместить в пространстве несколько объектов. Благо, было с чего их копировать. Закрутились вокруг центральной звезды порядка дюжины планет разных размеров. Сав старательно упорядочивал их расположение. Ближе к светилу – более крупные, а дальше – по убывающей все остальные. А несколько дюжин совсем уж маленьких шариков, разбросанные вокруг, заставили всю сферу сиять миллионами разноцветных искорок. Красиво получилось. Гармоничная такая картина, просто загляденье… - Хорошо… Некоторое время Сав любовался творением. Наполненное приятной тяну-

щей усталостью тело дало знать о себе. Мужчина поднялся, смачно, с хрустом, потянулся. Отодвинулось в сторону кресло, подчиняясь мысленному приказу. Легким шорохом отозвались под ногами плиты пола, отмечая каждый шаг. Простучали ступени пологой лестницы. Зашуршала пышная листва. Плеснул в лицо свежий воздух. Птичий гомон разнесся над лесом. Громко хлопнув кожистыми парусами крыльев, скрылся за горами охотящийся дактил… - Ты где потерялся?спросил Вашан вместо приветствия,- весь вечер тебя не видно. В руке его бабочкой мелькал меч, вычерчивая замысловатые зигзаги. Клинок в двойном вечернем свете блестел расплавленным золотом. - Разомнемся? Не дожидаясь ответа, Вашан черкнул по воздуху золотой молнией. - Со своим братом разминайся,- отмахнулся Сав, глядя как полосатая планета садится в Океан. - Тепеу ушел на охоту,- враз погрустнел Вашан. Шевельнулись широкие листья папоротниковой пальмы. Пружинистой походкой из чащи вышел Эл, единственный из всех, у кого имя полностью совпадало с фамилией. С длинных волос и бороды его стекали прозрачные капли. «Купался,- подумал Сав,- вот только, что ему тут надо?» Время от времени Эл отжимал воду из мокрых прядей широкими ладонями. Тело молодого мужчи-

ны покрывал ровный золотистый загар. Сав задумчиво поглядел в сторону моря. В курчавой бороде, появившегося следом за Элом, Зева запутались травинки. Челюсти Зева беспрестанно шевелились, перекатывая во рту маленькую палочку черного дерева. «Точно, теперь нужно ждать неприятностей». Сав внимательно посмотрел на появившихся. Лица обоих искривились в плутоватой усмешке, сделавшись на удивление похожими. - Смотрите у меня,Сав погрозил им пальцем и постарался ускользнуть по едва заметной тропинке. За пальмами явно слышался шум прибоя… *** Зев и Эл переглянулись и, не успел Сав скрыться за деревьями, как они осторожно пробрались в здание. Вид просторного кабинета, видимого ими многократно, не произвел ни малейшего впечатления, но посредине кабинета… Проказливые мужчины осторожно приблизились к сфере Игры. Под ноги Эла выкатилось кресло. - Здорово,- вполголоса проговорил Эл, вглядываясь в движение шариков планет. «Приказывай»,- прозвучало в голове. - А давай, мы все тут исправим!- хитровато прищурился Зев, потирая ладони. Он решительно шагнул вперед. Рука его ухватила один из маленьких шариков с дальней орбиты и

передвинула чуть ли не вплотную к светилу. - Здорово! Еще несколько перемещений. Улыбка ширилась на лице Зева. Пятый планетный шар, самый большой, он разместил крайне неудачно. Он оказался между крупнейшей из маленьких планет, перемещенных уже Зевом, и вторым по величине шаром планеты, полосатым, как … но не оранжевым. Дальше все пошло неожиданно. Эти три шара принялись притягивать друг друга. Завязалась своеобразная борьба. Пятый сорвал с крупнейшей маленькой планеты больше половины ее оболочки. Врезалась сорванная оболочка в Пятого. А Полосатый, в свою очередь, принялся притягивать Пятого со страшной силой. Тот начал распухать… распухать… и, вдруг, с негромким хлопком разорвался. Осколки Пятого заполнили всю внешнюю часть сферы. Они тяжелыми молотами обрушились на самые дальние

шары-планеты, дробя и перемалывая их. Одна за другой следовали вспышки рассыпающихся планет… *** - Что вы наделали?взревел появившийся на пороге Сав. Он стремительно бросился к Игре. Эл и Зев испуганно отпрянули в стороны. Пальцы Сава неуклюже затюкали по кнопкамклавишам… Постепенно ситуация внутри сферы начала успокаиваться. Количество шаров-планет уменьшилось на четверть. Вместо дюжины теперь возле светила болталось их штук восемь и еще какой-то недомерок, который и планетой-то не назвать. А в се остальные превратились во множество осколков… Часть из них Саву удалось собрать в кольцо на границе неправильности. Часть окольцевали планеты -гиганты. - А что с остальными?- заискивающе спросил Зев.

( Саня Платонов или попросту Платоша неверными шагами шел по ночному Ярославлю к дому своего друга Олега Осина или попросту Олеся. Электрические лучи городских фонарей светили Платоше, в принципе исправно, но все равно он пару раз упал и даже в лужу, потерял ботинок и дальше шагал уже ступая одной ногой в носке,

- Ничего,- огрызнулся Сав. Что-то делать еще уже не хотелось. Несколькими манипуляциями на клавиатуре он отодвинул все обломки к границе сферы, создав своеобразное каменное облако… - Больше ничего здесь не трогайте, А то…неопределенно погрозил он, выпроваживая нарушителей из кабинета… Сав вернулся к сфере. Все маленькие шарики, создававшие еще совсем недавно разноцветное сияние, притулились возле планет-гигантов в виде спутников. И лишь ядро разорвавшейся планеты оказалось возле Третьего шара, там, где не положено быть спутника. Хотел было Сав и его к большому Полосатику отправить, да только рукой махнул. - Пусть все так и будет… Автор: Петров

Евгений

а другой в ботинке. По дороге он пару раз присаживался к стенам спящих домов, мучительно соображая, а куда он, собственно говоря, идет? А вспомнив, что к Олесю же подпрыгивал нетерпеливо на месте и тащился дальше. Платоша был пьяницей. Пил он каждый день, но умеренно. Перепои, такие, как сейчас, происходи-

ли только в обществе дружков, в кафушке и, как правило, в день зарплаты. Тогда Платоша ничего не соображая, таскался по улицам, нередко попадая в вытрезвиловку, бывало его била в темных переулках и в парках молодятина, но всегда и неизменно он старался все-таки, добраться до дома Олеся, где, по его мнению, ему сочувствова-

ли, выслушивали и понимали. Олесь вовсе не пил и даже никак не выпивал, но при этом выделялся своими странностями. Причем, причуды, которым и он в изобилии осыпал всех и каждого, были для него, вполне естественны, можно даже сказать, что он их вовсе не замечал. Олесь блистал талантами, хорошо играл на фортепьяно, за плечами у него было музыкальное училище и он преподавал пение в какой-то там школе, ну, когда-то, по молодости. Потом бросил музицировать, кинулся в пучину журналистики. Ему не сиделось в одной редакции газеты, как всем прочим, нет, за год он успевал проработать в двух -трех редакциях, со всеми там перессориться и так далее. Наконец, Олесь поступил на телевидение и плотно застрял, готовить телевизионные новости города, ему показалось занятием интересным. Он без устали носился по всему росавлю, выискивая «горячие» факты, развил целую сеть агентуры, на него работали все отделы милиции, все больницы и даже дежурная часть мэрии, куда стекалась информация, события дня. Иногда Олесь выбирался в деревню, чаще летом, где у него имелся старый дом. Возле дома он, несмотря на протесты жены, посадил одуванчики и валялся в них летом, блаженствуя и засыпая. Жена у Олеся была усталой от работы, жизни, мужа... А дети, двое, мальчик и девочка, живущие своей жизнью независимых юных дарований, конечно же, требовали внимания и

усилий. Ведь как бывает, маленькие детки – маленькие хлопоты, большие – соответственно и хлопоты будут большие. Сын помешался на компьютерах, требовал денег на походы в интернет-клубы. А дочь сильно увлеклась нарядами и косметикой, с вечера до утра пропадала в модных клубах и казино, искала себе «папика», чтобы не нищенствовать больше, а процветать. Дети в деревню не ездили, игнорируя просьбы матери об окучивании картофеля и прочем. Олесь с женой грабастались одни и отдыхали одни. Может благодаря последнему обстоятельству жизни они и не особо настаивали на помощи юных... Олесь после работы в поле, где у них с женой имелся большущий огород, несколько длинных гряд, шел на речку. Воды в ней было по пояс, но ему хватало. Он шумно купался, нырял, выпрыгивая розовыми пятками из воды. Едва просохнув, шел в поля, где некогда пахотные земли заросли душистыми травами и тысячью неких диких цветов, в изобилии разросшимися, как попало. Олесь любил белые ромашки и собирал иногда огромаднейший букет, так, что еле-еле мог утащить его обеими руками. По дороге он встречал односельчан или как он еще их называл, однодеревников, имея в виду, что все-таки проживал с ними в деревне и каждой восхищенной его букетом бабушке дарил по небольшому букетику от своего. При этом он не только мило улыбался, но еще и норовил деревенским женщинам

ручки поцеловать, чем нимало смущал их и даже озадачивал. Руки у деревенских жительниц всегда пахли хозяйственным мылом и молоком. Мылом, потому что в деревне привыкли так мыть посуду, стирать белье и мыться, чистящие средства, стиральные порошки и туалетное мыло не признавались, в деревне, вовсе. А молоком, потому что в каждом дворе имелась корова, ну еще может парочка дойных коз. Олеся и его причуды в деревне очень любили, он был местной достопримечательностью, частенько по вечерам, усталые от работы соседки выходили во дворы, задирали головы на крышу олесиного дома и восхищенно замирали. Заходящее солнце тихо опускалось за просторный горизонт. Воздух был прозрачен и чист. Олесь забравшись на крышу, весь преображался. Он то сливался душой с восторженным писком ласточек кружащих в небе и залетающих в массивные купола заброшенной церкви к своим гнездам; то становился вольным ветром качающимся на зеленых верхушках травы и сам покачивался; то превращался в черную ворону и вместе с ней сердито каркал на своих соплеменниц посреди старых берез над кладбищем у церкви. Да, мало ли, что можно было бы вообразить! А в хорошую звездную ночь Олесь затаскивал на прогретую за день крышу матрац, ложился, глядел бездумно в темные небеса, рассматривал подмигивающие ему звезды и тихо засыпал. Улыбка надолго по-

селялась тогда у него на губах. Олесь был непонятен жене. Когда она его бранила, он скучнел и только, и никогда не отвечал, будто это его не касалось. А ей становилось обидно, очень обидно, что в его жизни для нее как-то не нашлось места. Она пыталась что-то сделать, как-то заинтересовать его, ну, чисто по -женски, там, подкраситься, приодеться, сготовить вкусненькое, но он не замечал ее усилий. Только однажды оживился, когда к ней на платье вскочил большущий кузнечик. Кузнечик долго сидел и не шевелился, и жена не шевелилась, боялась его такого огромного, зеленого, такого усатого и страшного. Она просто приросла к крыльцу, а грибы в корзине, меж тем, ожидали, когда же она их разделает. Мимо нее и кузнечика прошел Олесь, жена окликнула мужа тихонько, попросила убрать вот этого... Олесь потом долго смеялся и даже поцеловал ее в щеку: «Кузнечика напугалась, глупая!» Жена улыбалась виновато, действительно... Но вернемся к Платоше. Добравшись, наконец, до дома Олеся он, к своему удовольствию обнаружил, что дорогой друг дома, а не укатил в деревню. Водки в доме не нашлось, зато крепкий чай до краев наполнил чашку Платоши. Олесь устроился напротив него за кухонным столом и, закурив сигарету, прищурившись от дыма и еще от желания спать, принялся рассматривать ночного своего гостя. Во взгляде его усталых глаз отнюдь не

просматривалась доброжелательность, напротив недружелюбие и недоверие, а еще неприязнь, но новоприбывший этого не замечал, пребывая в эйфории надуманного счастья, а может и надуманной дружбы. Между тем, Олесь внутренне недоумевая на частые визиты знакомого пьяницы обдумывал его поведение, всесторонне стараясь понять Платошу. Олесь еще не встречал человека, который так умело, мог бы уютно расположиться в чужом доме. Если в доме были дети, Платоша был своим посреди их маленькой компании. Однако он вовсе не угодничал и не смеялся на глупый анекдот, рассказанный хозяином. Напротив, смело говорил, что анекдот глупый. Если при нем кто-то рассказывал умную историю, он подвергал ее сомнению до тех пор, пока взбешенный рассказчик не закатывался в крике на весь дом, доказывая свою правоту. А ему было хоть бы что, он качал головой с самым скромным видом. Он, бывал всюду и везде, и ходил, вклинивался между собеседниками с репликами. При этом Платоша, действительно делал вид, что весьма скромен, но это был только вид. Говорить с ним было тяжело, он постоянно уводил взгляд и через минуту настолько раздражал решившегося с ним поговорить, что этот решившийся даже мог ударить его и, в конце концов, убегал к кому-нибудь, кто не так скучен и зануден. Платоша был женат, но его черта характера, эта его несность погубила весь

брак. Жена, хорошая, добрая женщина просто сбежала от него, так он ей надоел. Выглядел он под стать своему характеру, весь какойто угловатый и похож на татарина... Наутро, они оба шагали на работу. Угрюмый с похмелья, Платоша молчал, говорливым, улыбчивым, он бывал лишь пьяным. Безмятежный Олесь ни о чем не думал, наблюдая природу утра, как сторонний наблюдатель, не более. В сумке у него, правда, лежали завернутые в газетку пара бутербродиков, приготовленные заботливой Аленой. Меж тем, рыхлые, почти черные облака спустились с небес, кажется, к самой земле. В течение нескольких утренних часов, беспрерывно, сочились из облаков холодные дождевые струи, вызывая у Платоши тоску и желание умереть. Все полноводнее становились лужи и ручьи, а то и потоки воды неслись, неистово журча по асфальту, заставляя подпрыгивать озабоченных прохожих прикрывающихся от дождя, зонтиками. Особенно плохо приходилось модникам и модницам, их легкие туфли давно промокли и молодые люди, дрожащие, чихающие залезали в транспорт, проклиная все на свете. Хорошо себя чувствовали только «ортодоксы», этакие вольные люди, плюющие на то, как они выглядят. В плотных плащах с капюшонами и в резиновых сапогах, они бойко и уверенно шастали под дождем и им все завидовали, все, даже мокрые воробьи, притулившиеся под крышами домов и жадно вытягивающими

тощие шеи, ну, когда же закончится вся эта слякоть, когда?.. Наконец, Платоша с Олесем добрались до телевидения, где работали вместе. Тут, конечно, у кого-то из технического персонала нашлась граммулечка водочки для мучающегося Платоши и он опять обрел свое привычное состояние, о котором уже говорилось и его занудный голос затолкался у кого-то в кабинете, добивая кого-то своим постоянством и принципиаль-

& $ Скомкав лист нотной бумаги, Ганнибал Светлановичи швырнул его в корзину и в сердцах треснул кулаком по клавишам. Рояль обиженно отозвался громким диссонансом. — Нет, я так больше не могу! — маэстро трагически прикрыл рукой глаза и зарыдал. — Не могу! Все, что я пишу — бездарно и глупо! Ну почему? Почему?!! Он резко повернулся, и стул под ним жалобно скрипнул. — Брысь! — раздраженно крикнул композитор, решив, что зацепил ногой кота. Его взгляд в очередной раз сконцентрировался на фотографии в розовом паспарту, висевшей на стене. Женщина с фотопортрета смотрела на него лукаво, и, как показалось

ностью. А Олесь уже забыл о Платоше, погрузившись в вихрь всевозможных городских новостей, и уже мчался он с творческой группой влюбленной в него молодежи куда-то что-то снимать, о чем-то писать. Но, конечно, где-то на задворках его подсознания витал страх быть снова разбуженным посреди ночи настойчивым звонком в двери и потом оставшуюся часть ночи сидеть перед скучнейшим человеком в мире, выслушивая из вежливости, давно

)

известные, избитые анекдоты и истории от пьяного соратника по работе. А счастливый пьяненький Платоша немного страдающий слабоумием, чего уж греха таить, совершенно не понимал, как он надоел Олесю и при упоминании кемнибудь его имени тут же восклицал патриотично, что Олесь близкий его друг, самый-самый и вообще, он человечище! Автор: Кременская

Элеонора

маэстро, ехидно. — Издеваешься, да? Думаешь, не смогу? Внезапно в его воспаленном мозгу зазвучала новая мелодия. — Смогу, вот увидишь! Ганнибал Светланович повернулся к роялю и проиграл пришедшую на ум тему. — Нет, опять не то… Муза не вдохновляла его, и это бесило музыканта сильнее, чем холодность в их отношениях, возникшая некоторое время назад. «У нее есть кто-то другой», — вертелась в голове назойливая, как комар, звенящий над ухом, мысль. А чем еще можно это объяснить? Она разлюбила его. А может, и не любила вовсе? Конечно, разве он — герой любов-

ник? Он простой неудачник! Бездарность! Да еще с дурацким именем, данным ему в честь прадеда. И с отчеством, подаренным матерью, поскольку отца у него не было… Да, милая Алоиза, ты права. Нельзя любить такого человека. Шелест на подоконнике отвлек его от нахлынувших душевных страданий. Сквозняк пошевелил стопку нотной бумаги — его неоконченный концерт, над которым он трудился больше месяца. Внезапно несколько листов взвились вверх, как всполохнувшаяся курица леггорн, и один за другим плавно вылетели в окно. Напрасно Ганнибал Светланович делал хватательные движения. В свободном полете ноты уносились в оранжевый вечер и опускались к весенней

земле, подчиняясь закону всемирного тяготения. — Черт бы их взял! — выругался маэстро и понуро направился в прихожую. Там он нехотя вынул одну ногу из шлепанца и приготовился сунуть ее в ботинок. В это мгновение в дверь позвонили. Отворив, Ганнибал Светланович отпрянул назад. На пороге стоял смуглый красавец и протягивал ему улетевшие ноты. — Ваши? — Мои… — растерянно ответил композитор, принимая листы бумаги. — Спасибо… — Не за что. — Простите, а вы кто? — осведомился Ганнибал Светланович, заметив, что незнакомец не собирается уходить. — Кто я? Вы скоро узнаете. Отстранив все еще растерянного маэстро, смуглый красавец вошел в квартиру и, не снимая ботинок, направился в гостиную, где стоял рояль. Ошарашенный такой наглостью композитор сбросил оцепенение, с силой захлопнул входную дверь и в одном шлепанце двинулся следом. — Простите, я вам что-то должен за оказанную услугу? — он потряс спасенными нотами. Незнакомец, игнорируя вопрос, рассматривал фотопортрет в розовом паспарту. — Симпатичная мордашка. Я бы сказал, красавица. Любимая женщина?

— Не ваше дело, — Ганнибал Светланович протянул незнакомцу сторублевую купюру. — Вот вам за услугу и до свиданья. Смуглый красавец оставил этот жест без внимания. Он прошелся по комнате, мимоходом, обходя рояль, сыграл несколько тактов из «Полета валькирий» Вагнера, потом согнал с кресла кота и уселся, закинув ногу на ногу. — Послушайте, что вам от меня надо? — Ганнибал Светланович всегда терялся, когда имел дело с нахалами. — Это не мне, это вам от меня кое-что надо, — незнакомец невозмутимо принялся выковыривать из-под ногтей серу. — Мне? — удивился композитор. — От вас? Да за кого вы меня принимаете! — Да, от меня. — Убирайтесь вон! — Не будьте хамом, маэстро. К вам приходит гость, а вы указываете ему на дверь. Согрели бы лучше чаю. — Послушайте, я не пойму, пьяный вы или сумасшедший! Мне работать надо, а вы мешаете. Некогда мне тут с вами чаи распивать. — Тяжелый вы человек, Ганнибал Светланович, — смуглый красавец погладил кота, запрыгнувшего к нему на колени, и сплюнул смолой на дорогой персидский ковер. — Откуда вам известно мое имя? — Элементарно.

Оно выгравировано на медной табличке, прибитой к вашей входной двери. Но я и без этого знаю о вас очень много. Гораздо больше, чем вам самому известно о себе. Более того, осознанно или подсознательно, но вы всегда ожидали и одновременно боялись встречи со мной. — Простите, а вы… Не с Лубянки ли часом? — Обижаете. Я… Короче, все меня называют по-разному. Но прихожу я лишь к избранным. Вот сегодня решил избрать вас. — И чем же я обязан такой чести? — Не ерничайте, маэстро. Незнакомец скинул с колен кота, поднялся и подошел к стене, где висел портрет Алоизы. Кивнув на фотографию, он повернулся к музыканту — Она может быть вашей. — Она и так моя. — Ошибаетесь. Композитор задумался. Они познакомились, когда он учился на последнем курсе консерватории. Он подрабатывал, давая частные уроки, она была его ученицей. Ей было пятнадцать, когда он впервые пришел в ее дом. Теперь ей двадцать два. Их роман длится почти семь лет. Впрочем, это вовсе даже не роман, так, взаимный интерес, чисто платонические отношения, которые за несколько лет переросли в непреодолимую страсть. Правда, страсть, как выяснилось, имелась только с его сто-

роны. Для нее он оставался учителем, маэстро... И не более. Два года назад они прекратили уроки, но не прервали знакомства. Они перезванивались и ходили вместе на концерты. Иногда просто бродили по городу, сидели в кафе. А когда он открыл свои чувства и сделал ей предложение… Нет, она его не отвергла и не высмеивала, но и не выразила ликования. Она не сказала «нет», но и не сказала «да». Она промолчала. И это угнетало больше всего. Третий месяц Ганнибал Светланович не решался ей позвонить, третий месяц все сыпалось у него из рук. А она ему тоже не звонила… — Ошибаетесь, — повторил смуглый красавец. — Она не ваша. Она не любит вас. — Черт возьми! — вспылил композитор. — Да кто вы такой, душевед?! — Вы сами ответили: я — душевед. И вы совершенно правы, я вас возьму. Противный холодок пробежал по телу Ганнибала Светлановича, на лбу выступила испарина. — Не надо нервничать, маэстро. Не так страшен черт, как его малюют. На самом деле я исполнен альтруизма и человеколюбия. И мне ничего не стоит помочь вам в ваших сердечных делах. — И что я вам должен за это? Душу? — Да что вы пугаетесь? Подумаешь, душа! Где ее сильнее терзает?

Где страшнее душевные муки? Тут, на земле? Или — там? Где вы никогда не были? Счастье надо брать сегодня, что будет после смерти, людям знать не дано. Да и нечего забивать себе голову ерундой. Ну что? Решайтесь. Ганнибал Светланович молчал, напряженно думая. — Ну?! — поторопил незнакомец. — Знаете ли, у меня ведь тоже время. Рабочий день заканчивается. Надумали чтонибудь? Впрочем, вместо любви прекрасной Алоизы вы можете выбрать любое другое желание. Вечную молодость, например. Или стать бизнесменом, если хотите — олигархом, депутатом Госдумы... А знаете, что? В бланке договора я оставлю пустую строчку. Там, где ваше желание. Вы подумаете хорошенько и сами впишите. Договорились? Ганнибал Светланович молча кивнул головой. Сатана достал из дипломата бланк договора. — Заполняйте. Фамилия, имя отчество, год рождения, национальность и так далее. О, нет, только не шариковой ручкой. Из ниоткуда появилась чернильница, а в ней гусиное перо. — Так, прекрасно. Значит, это поле пока не заполняем. Перо я вам оставляю, когда надумаете, впишите. Но сроку вам даю до двадцати четырех часов. Так. А вот подпись кровью, пожалуйста. Черт вынул из кармана иголку, какую обыч-

но используют медсестры, когда берут из пальца кровь для анализа. — Не бойтесь, все стерильно. СПИДом не заражу. Вот, на моем экземпляре и на вашем. Лишь только маэстро поставил подпись, запахло серой, и незнакомец растворился в воздухе. Ганнибал Светланович задумался. Алоиза… Милая Алоиза. Ее любви он добивался почти семь лет. Как все оказалось просто — вписать в договор ее имя, и проблема решена! Он раздумывал почти до полуночи. Рояль все это время скалился открытыми клавишами. Маэстро так и не подошел к нему. С первым ударом часов он вписал в договор свое условие. Перо и чернильница тут же исчезли. *** Такого успеха Большой концертный зал не видывал никогда. Вся публика аплодировала стоя. Овации и крики длились не меньше получаса после того, как затих последний аккорд. Ганнибал Светланович устал раскланиваться. Он просто тонул в море цветов. Поклонники и, главное, — поклонницы — толпились у сцены. Он скользил взглядом по толпе, пытаясь разглядеть Алоизу, но не находил её. Дома он расставил по вазам цветы. Снял со стены фотопортрет, с грустью взглянул на него и убрал в ящик стола. Желание могло быть исполнено только одно… Автор: Владимир Жариков

, Часть первая. Пираты 11 Проснувшись, Кристин чувствует щекой мокрую от слез подушку и открывает слипшиеся глаза. За окном уже стемнело, но она успевает уловить силуэт, пытающийся незаметно скрыться за дверью. — Стой, — тихо просит она и садится на постели. Силуэт вздрагивает, но останавливается. Оба молчат. — Чарли не позвонил, — наконец заговаривает Мэтт из темноты. — Я боюсь, у него возникли проблемы. Кристин пытается разглядеть лицо брата, но не может. — Ты доверяешь ему? — Более чем, — не раздумывая отвечает он. — Когда ты и Сабина ушли, он был единственным, кто остался. Фраза выглядит как обвинение, но Кристин слышит нотки волнения и понимает: да, сейчас Мэтт переживает за друга, но дело не только в этом. Он боится, что она уйдет снова. — Я останусь, — тихо говорит Кристин. Ее глаза привыкли к темноте, и она видит, что Мэтт кивает. — Ты идешь спать? — Да... попытаюсь. — Доброй ночи, Мэтт.

— Доброй ночи, Кристин. Он уходит, оставив дверь приоткрытой, как во времена, когда Кристин боялась темноты. Ее больше не пугают темные сущности, но она четко понимает, что этот жест, как и раньше, означает только одно — я рядом, если понадоблюсь. Кристин стягивает шарф, который успела надеть, пытаясь сбежать, и оглядывается — даже в темноте она понимает, что это ее комната. Когда Мэтт назвал ее глупой девчонкой, она побежала наверх, не думая, куда идет, зашла сюда и бросилась на кровать, рыдая. Ноги сами привели ее в безопасное место. Комната небольшая, но девчачья с первого взгляда. Дверь украшает плакат с белоснежным котенком, на полках с книгами статуэтки и открытки. Кристин испытывает смешанное чувство отвращения и слабости перед прошлым. Оно усиливается, когда она включает свет и открывает гардероб. На вешалках яркие платья. Кристин со злостью хлопает дверцей. С мокрыми после душа волосами, она сидит в старой пижаме, подобрав ноги в кресло. Мэтт убрал ее распечатки в стол, за которым раньше работал отец, но Кристин не составило труда найти их. За окном ночь, в гостиной толь-

ко тусклый светильник и мерцающая лампочка сигнализации на двери — такие ставят только людям, близким к правительству. И внутри, и снаружи тишина. Кристин просматривает документы, которые были указаны в послании Ясски. Среди них "Положение о целях деятельности миротворческих отрядов". В нем говорится, что в прежние времена, до Большой войны, миротворцы были призваны урегулировать конфликты внутри государств и между ним. Их целью было "разъединение противоборствующих сторон, недопущение вооруженных столкновений между ними, контроль над вооруженными действиями противоборствующих сторон". [1] — Выходит, Патрик был прав, — бормочет Кристин, сосредоточенно глядя в пол. — Вместо того чтобы примирять, мы занимались отловом и помогали изгонять... Над ее головой раздается какой-то тихий, но очевидный и тревожный звук. Девушка гасит лампу, убирает документы в стол и быстро, но почти бесшумно поднимается наверх. Когда Мэтт был маленьким, он с одноклассниками часто сбегал с уроков, и они ехали в Нижний город. Ему нравилось уходить подальше от города и бродить в безлюдных руинах старого мира. Ему казалось,

что там очень много загадок и их решений. Он с детства любил загадки. Мэтт бредет по пыльной дороге вдоль разрушенных домов. Его одноклассники копаются позади, громко что-то обсуждая. Ему не интересно быть с ними, когда он здесь. Сквозь разбитый асфальт пробивается трава, между серыми стенами протискиваются деревья. "Если забраться на одно из них, — думает он, — можно посмотреть сверху". Согласившись с этой мыслью, он идет между зданиями в поисках дерева повыше. Голоса друзей становятся все тише, но его это не волнует. Он петляет между домами, осторожно обходя груды камней, но внезапно останавливается. Перед ним кусок стены с сохранившейся каменной аркой. На ней выбиты какието узоры, которые привлекают его. Он осторожно проводит маленькой ладошкой по рисункам и вместе с холодом камня чувствует трепет в груди. Мэтт медленно рассматривает каждую высеченную черточку, пытаясь впитать их в свое десятилетнее тело. Мэтт не знает, сколько времени это длится, но когда он понимает, что голоса одноклассников стихли, за его спиной раздается тихий щелчок. Мальчик знает этот звук, он раздается в доме по вечерам, когда отец чистит свой пистолет — кто-то взвел курок. Тишина вокруг становится звонкой, она тонкими струнами дребезжит на ветру. Человек за спиной не двигается, и Мэтт срывает-

ся с места. Он бежит, не смотря под ноги, как научил его отец: "Если сосредотачиваться на преградах, обязательно упадешь", — говорил он. Мэтту десять, у него маленькое и очень подвижное тело, он бежит со всех ног, но человек за спиной не отстает. Мальчик слышит его дыхание, оборачивается и в этот момент спотыкается о камень. Сильно ударившись носом, он тихо стонет и переворачивается на спину. Это движение дается ему очень тяжело: Мэтту снова тридцать два, он в своем бежевом пиджаке, под которым бьется сердце десятилетнего испуганного ребенка. Человек, гнавшийся за ним, вытягивает руку. Пистолет, как громоздкое продолжение тонкого запястья, смотрит единственным глазом-дулом, и Мэтт знает, что это его табельное оружие. — За... что? — хрипит Мэтт. В его голосе звучит предательский страх. Мужчина узнает человека с оружием, и этот момент гремит взрыв. Мэтт со вскриком садится на кровати. Перед ним темнота, но он видит лишь вспышку выстрела. Чьи-то руки пытаются его успокоить. Он шумно дышит, сердце бешеным эхом колотится в ушах. Постепенно он начинает слышать, как кто-то рядом говорит с ним. — Тише, все закончилось, все прошло. Тише. Мэтт медленно успокаивается, и перед его глазами вновь прорисовывается ночная комната. Он больше не в Нижнем городе, он в безопасности.

Кристин сползает на пол и садится по-турецки. В детстве Мэтт приходил в ее комнату, когда ей снились кошмары, и садился так же, чтобы разбудить в нужный момент. А потом был рядом, пока она не уснет. Иногда он засыпал прямо у ее кровати. Теперь она охраняет его сон. Мэтт некоторое время смотрит на нее и ложится, закрывая глаза. — Давно? — тихо спрашивает Кристин. — Со дня столетия. — Что тебе снится? — Ты, — Мэтт вздыхает. — Точнее, не только ты, но конец у нас всегда одинаковый. — Что я делаю? — Убиваешь меня. Кристин сгладывает и отворачивается. — Прости меня, — тихо просит она. — Незачем, — устало отвечает мужчина. — Это же мой сон. — Не за это. Мэтт посылает удивленный взгляд потолку и поворачивается к сестре. — Тогда за что? — Ты вчера сказал... Ты сказал, что должен был защитить меня, — Кристин осекается и вздыхает. — Знаешь, я всегда думала, лучше б я умерла, а не он. Или чтобы твои пули пронзили нас обоих. Но я никогда не думала, что я все, что было у тебя. Я была слишком эгоистична, и прошу прощения за это. — Ничего, я понимаю. — Но это не все, — продолжает Кристин. — Даже учитывая, что теперь я знаю, почему ты застрелил его, я не могу отпустить эту злость. Я все еще

виню тебя. Мэтт вздыхает и отворачивается в потолок. — На все нужно время, Кристин, — тихо говорит он. — Не знаю, имею ли я право на прощение. Но, если бы пару дней назад мне сказали, что мы хо-

4 Книга третья III Аквамарины Глава третья Истинные причины Тот же вечер… Водный мир, инквизитор Алексей. Все жители деревни собирались каждый вечер на главной площади и ели. Они разговаривали, делились последними новостями, смеялись, танцевали. В общем, одна сплошная чунга-чанга. - … так же, за деньги можно купить больший дом, сделать там более качественный ремонт. – Объяснял я Иллаи суть денежных отношений в экономике. Я уже объяснил ей про растраты, в том числе военные, но она толком не поняла. У них то и милиции не было, а про армию я вообще молчу. - Я не понимаю, зачем? Ведь каждый может получить, что желает. – Отвечала девушка. - Нет, такое невозможно. – Смеясь, ответил я. Мартис с Норой сидели не-

тя бы поговорим на эту тему, я бы не поверил. И потому, хоть я больше не смею извиняться перед тобой, я отчаянно надеюсь, что ты однажды простишь меня. Спустя три тихих всхлипа, разорванных во

+ вдалеке и вампирша пристально следила за мной. Доложит Лори о том, что я флиртовал с очаровательной аквамаринной? - Почему? – Удивилась Иллая. – У нас каждый что-то делает и все получает. - Я же говорю, такое невозможно. Ты представляешь, сколько надо людей, которые все это будут контролировать и при этом не присваивать чужого! - Ты про смотрителей? – Переспросила Иллая. - Про кого? - Всеми запасами заведуют смотрители. Они следят, что и кто принес, и в равной степени распределяют еду, одежду и лекарства. Каждый смотритель заведует своей частью. Вот, смотри, вон там, - она указала на одного из мужчин, что сидели рядом со старейшиной. Он был довольно коренаст и высок, вылитый солдат. – Это Арк, он смотритель за провизией, рядом, - она указала на другого мужчину, который больше походил на колобка. – Это Маар, смотритель ремесленников. Ремеслен-

времени, девушка резко встает, забирается на кровать, продавливая коленями матрас, и бросается к брату на грудь, рыдая в голос. Мэтт обнимает ее и прячет лицо в волосы сестры. Автор: Диана Вольз

$ ники делаю инструменты, мебель и прочее. А вон там, - она указала на худощавую женщину. – Это Аршавал, она занимается тканями. Одежда, постель, палатки, все это её рук дело. - Хорошо, но вы все это получаете просто так? – Недоуменно спросил я. - Ну да! Каждый работает, приносит свою пользу деревне и получает все, что ему надо. - Нет, ну раз так, то смысл тогда работать! – Начал рассуждать я. – По идее, можно лежать дома и ничего не делать! Иллая сначала странно на меня посмотрела, потом залилась смехом. - Что смешного? – Спросил я. - Прости! – Немного успокоившись, произнесла она. – Просто… как это сидеть дома и ничего не делать? Это же скучно! А так ты помогаешь всем и знаешь, что все помогают тебе! - Допустим. – Продолжил рассуждения я. – А как же собственная выгодна? - Не понимаю. – Покачала головой аквамарина.

- Ну, смотри. Комуто хватает и такой небольшой палатки, а кому-то нужна больше. Ну, мало ему такой. Он хочет лучше есть, пить, что бы ему чистили фрукты, а не он сам. Понимаешь? Она снова недоуменно посмотрела на меня. - Только не смейся! – Произнес я, но было уже поздно: Иллая заливалась смехом. - Зачем? - Спросила она. – В палатке жить удобно, зачем еще одна. - Ну, если семья большая. – Предположил я. - Мы все – семья. – Она обвела руками всех присутствующих. Я посмотрел на площадь, где мы ужинали сидя на полу. Перед нами просто стояли небольшие столики на коротких ножках с яствами. На площади было порядка нескольких тысяч человек, которые о чем-то говорили, кое-где уже пели и танцевали. По сути, любая пьянка, находящаяся в стадии «клубов по интересам». Только тут вообще не было никакого спиртного. Аквамарины просто не знают, что это такое. - То есть, вся деревня - одна семья? - Спросил я. - Да, пошли! – Она стала и потянула меня куда -то. - Куда? – Я только и успел, что бросить мимолетный взгляд на Нору. Та о чем-то увлеченно разговаривала с Мартисом и еще несколькими аквамаринами. - Тебе понравиться! – Она тянула меня по коридорам палаток. Как они здесь вообще ориентируют-

ся? Я сам бы давно заблудился. - Вот! – Она затащила меня в какую-то палатку и сразу же повисла на шеи. Иллая начала целовать меня в шею, расстегивать одежду. - Стой! – Сбрасывая девушку с себя, воскликнул я. - Что? – Удивилась Иллая. – Я тебе не нравлюсь? – Она провела рукой по одежде, зацепив застежки. Мгновение, и она полностью обнаженная стоит передо мной. - Нет, я просто женат! У меня есть жена, и я её люблю! – Краснея, выпалил я. - Что такое «жена»? – Удивилась Иллая. - Ну… как бы тебе объяснить. – Запнулся я. Не ожидал я такого вопроса. Что значит «что такое «жена»?» - Это женщина, которую я люблю, мы с ней живем вместе, растим детей и храним друг другу верность. – Объяснил я. Иллая снова рассмеялась. - Храните верность? Зачем? Это же глупо! – Смеялась она. - Это традиция! – Воскликнул я. – И… оденься! У нас не принято смотреть на голых женщин. - Это считается изменой? – Спросила она, надевая топ и повязку. - Не совсем, но около того. – Я все-таки соизволил отвернуться. В дверях стояла Нора. - Нора? – Удивленно спросил я. - Расслабься, я все слышала! – Произнесла вампирша. – Я рада, что ты хранишь верность Элориан.

- Нора то же твоя жена? – Спросила Иллая. – Значит можно? Она снова потянулась к застежкам. - Нет! – В два голоса произнесли мы с Норой. - Нора подруга моей жены, а значит, она следит за тем, чтобы я не изменял своей жене. Так же само, как я слежу, чтобы Мартис не изменял Норе. – Пояснил я. – Ну, у нас так принято. - Странные у вас традиции. – Покачала головой Иллая и вышла из палатки. - Теперь ты понимаешь? – Произнесла Нора. – Все бессмысленно. Они даже не будут сопротивляться. С соседними деревнями у них, де-юро, война, дефакто, - черт знает что! Так, встретят друг друга, пару раз ругнутся, максимум – отпинают. А тут… - Пошли к народу. – Произнес я. – Завтра отправимся назад. Экспедиция провалилась. - Да ладно! – Подбодрила меня Нора. - Это не единственная деревня в этом мире. Надо будет попробовать с другими. - Не думаю, что это поможет. Дальнейшее время, пока мы шли к площади, Нора молчала. *** Что-то меня смущало, и я не мог понять что. Все это как-то странно. И только на площади я понял, что к чему. Вот он, ответ. Вот, что заставит их бороться. Все так просто! Я расспросил Иллаю об отношениях между мужчиной и женщиной и вот что получилось. Как тако-

вых, семей нет. Каждый живет своей жизнью. Просто, когда кто-то кому-то нравиться, он говорит об этом открыто и все. Пара начинает жить вместе, спать и размножаться. Когда чувства остывают, пара расстается. Так как детей у пары забирают через год после рождения, то отношения долго не держаться. Далее, детьми занимаются смотрители за детьми. Они что-то типа воспитателей и учителей. Родители, конечно, видятся с детьми. Дети знают своих родителей, кровных братьев и сестер. Кровосмешание запрещено. Почему-то я вспомнил эльфов с их запретами и тайными применениями. Но Иллая говорила уверено, так я не сомневался, у аквамарин это запрещено. Вообще весь общественный строй аквамаринов напоминал мне коммунизм. - Они достигли того, чего не могли достичь мы, люди! – Восхищенно говорил я Мартису и Норе. Они скептически смотрели на меня. - Идеальный мир! Утопия, к которой все стремятся! - Да, - кивнула Нора, - и полная изоляция общин. Каждая община живет сама по себе и никак не контактирует с соседями. Так, только мелкие стычки. Алекс, пойми, это не выход. Аквамарины разобщены и довольны этим! Они даже не понимают, что такое война. Простая война. Самый большой конфликт в их понимании – пару раз стукнуть кулаком по голове соседа. - А если я смогу их

объединить? - Выпалил я. - Слушай, Алексей, устроившись поудобней на своем матраце, начал Мартис. – Еще несколько часов назад ты сам заявил, что экспедиция провалилась. Что теперь? Нашел выход? - Помнишь, что говорил Свиридов про вампиров? – Спросил я. – Клан – превыше всего. Так и здесь. Деревня, община, превыше всего. Я спросил у Иллаи, почему они конфликтуют с соседями. Знаете, что она ответила? Нора и Мартис отрицательно покачали головой. Хотя вопрос был скорее риторический. - Они другие. Она сказала: «Они другие». Да, браки, если это можно так назвать, между общинами бывают, но это крайне редко и отношений между деревнями не меняет. Те остаются врагами, недругами. Просто есть разделение. Охотничьи угодья, места сбора водорослей. Вот и все. Почему объединились вампиры, а? - Была угроза войны с оборотнями. – Пожала плечами Нора. – Или что-то вроде. - Вот! Так и здесь! – Воодушевился я. - Стоп, Алекс! – Вампирша жестом остановила меня. – Да, вампиры объединились, но мы и до того воевали. Клан против клана. А здесь... не получиться. Они просто не знают, что такое война. Для них это будет шоком. - А если я смогу объяснить. – Отстаивал свою точку зрения я. – В истории много примеров. - Нора, пусть он попробует.

- Как хотите! – Махнула рукой Нора и завалилась спать. - Только мне потребуется помощь Клодеса. – Ответил я. - Делай что хочешь! – Пробурчала вампирша. Идея была простой, но надежной. Главное, что бы у вампира сохранились записи. Дело в том, что Клодес коллекционировал записи амулетов памяти. Зачем, я не знал. Он не говорил, а я не спрашивал. Конечно, нам придется вернуться и к порталу, так как без помощи клириков нам не обойтись. Или… нет, слишком сложно. Уж лучше на словах. Но все равно, ораторские способности Клодеса пригодятся. Иначе… Что иначе, думать не хотелось. Культ просто уничтожит этот мир. Зачем? Глупый вопрос. Ради сотворения нового. Неужели это и есть боги? Те боги, о которых все так мечтали. Что придут такие красивые боги и всех спасут. Или погубят. Увы, второе более вероятно. Межмирье и миры погрязли в грехах. Боже, я стал говорить как инквизитор. Грехи. Что есть грехи? Нарушение заповедей господних. Но ведь заповеди были написаны самими людьми. Или же даны Богом? Столько вопросов. Все, так или иначе, верят в богов. Эльфы в фей. Люди, вампиры и гномы – в целый пантеон. Оборотни в дух волка. Первопроходцы вообще атеисты. Они сами создали себе богов и сами их низвергли. Я только не спросил, во что верят аквамарины. Нечто, похо-

жее на алтарь я уже видел, но постеснялся спросить. - Интересно… - произнес я вслух. - Алекс, дай поспать! – Мгновенно отреагировала Нора. Теперь точ-

2 Глава 15. Девушки и Шалфей предсказатель Люси сидела на скамейке в парке, и размышляла над тем, как она умерла. Это было все-таки очень страшно и болезненно. Упав на пол в старинном черном замке, она почувствовала почти то же самое, что испытала тогда, когда ее подруга сыграла с ней злую ш утк у, уго стив «Сальвией». Это случилось однажды днем, дома у Люси. Сбежав с последней пары уроков, они, накупив пирожных и, взяв в прокате диск с фильмом «Ван Хельсинг», решили весело провести время. Мамы, тогда еще живой, дома не было. Девчонки, красиво сервировав журнальный столик, забрались с ногами на диван перед работающим телевизором и принялись за свое скромное пиршество. Кроме сладостей на столике гордо возвышались тонкие длинные фужеры и, казавшаяся огромной, бутылка белого сухого мартини. Люси пригубила вино – вроде ничего особенного, разве что цена, но так приятно ощущать себя совсем взрослой, изысканной, сексуальной. Таким

но видно, что она беременна. - Нора… - решил было вступить в разговор Мартис, но жена его бесцеремонно перебила. - Тебя это тоже каса-

4 !

интересным был фильм, такими красивыми актеры, таким привлекательным казался граф Дракула. Даже собственные волосы ласкали шею и плечи, стоило немного повернуть запрокинутую голову. Хотелось взлететь, оказаться в объятиях мужчины и пустить кому-нибудь кровь одновременно. Люси почувствовала, как из ее глаз, сами по себе, катятся слезы при воспоминании о матери, но ничего не могла с этим поделать. Боль, жившая в ней, была выше и чище, сильнее, чем голоса ангелов, пытавшихся ее утешить. Какой-то молодой человек, вертя в руках мобильник, хотел было подойти, но встретившись с ней взглядом, вздрогнул, остановился и, засуетившись, пошел прочь. На долю секунды юному ловеласу почудилось, что с него заживо сдирают кожу, и этого было достаточно. Благодаря пирожным бутылка быстро пустела, и к концу фильма девчонки сами не заметили, как изрядно набрались. — Смотри, что у меня есть, – сказала Таня и, порывшись в своей сумке, достала оттуда маленький

ется! Мы затихли и вскоре уснули. Ну, я точно. Автор: Маяков

Александр

) пластиковый пакетик. – Мексиканская травка из интернета, — действует всего пять минут, но какой кайф! — Правда? – недоверчиво спросила Люси. — Зуб даю, – Таня многозначительно щелкнула ногтем большого пальца о свой белый зубик и прикусила губу, исподлобья поглядывая на подругу. – Я, когда попробовала, сразу же кончила так, что трусики пришлось менять. Всю дорогу до дома смазка текла, – добавила она полушепотом и захихикала. — Ничего себе, – все так же, сомневаясь, сказала Люси, и сделала глоток вина. — Хочешь попробовать? – не унималась подруга. — Да я как-то наркотики не очень уважаю. — Это не наркотик, – ее совершенно легально продают, – вреда никакого. Ты че, струсила? — Нет, просто не хочу. — Трусиха. Тогда я одна. — Сама ты трусиха, пошли на балкон выйдем. Уже на балконе, зарядив пипетку вполне безобидным на вид экстрактом травки, Тане все-таки уда-

лось соблазнить подругу. — Смотри, как тут мало, – сказала она. – Сделаешь маленькую затяжечку, а если не понравится, вернешь мне. Когда тебе еще доведется попробовать? — Ой, какая же ты настырная. Давай сюда, – девушка взяла пипетку и, аккуратно сжав губами вставленную в нее бумажную трубочку, сделала затяжку. Прошло несколько секунд, а Люси все тянула и тянула в себя густой едкий дым, словно внутри нее вдруг проснулся, ждавший до этого своего часа вредный и ненасытный бес. Действие «Сальвии» было почти мгновенным. Мир ярко вспыхнул, а затем начал стремительно складываться, съеживаться, стремясь к какому-то незримому центру, дьявольской сингулярности. Пространство становилось двумерным, но продолжало изменяться при этом дальше, к своему изначальному состоянию. Все летело в одну незримую точку, – это было больше, чем просто смерть, – пришел настоящий конец всему сущему. Так как Люси являлась частью этого исчезающего мира, то она ощущала его стремительную ужасную трансформацию буквально физически. За считанные секунды она пережила то, что почувствовал бы человек, если бы неведомая сила протащила его заживо сквозь игольное ушко. Очнулась девушка от того, что испуганная подруга брызгала на нее

водой. Люси вскочила, и влепила Тане звонкую пощечину. В замке все происходило немного не так. Вопервых, смерть овладела ею гораздо нежнее. Получив полную власть над телом Люси, она одарила ее сперва невероятно сильным, головокружительным оргазмом, который вырвал несчастную из физической оболочки, из жизни, даже из сна, и почти стер, как личность. Во-вторых, дойдя до стадии превращения в ничто, став крохотной, исчезающей точкой в кромешной тьме, Люси увидела вдруг яркую вспышку, частью которой сама являлась. Да, она была светом, бесплотной субстанцией, несущейся с сумасшедшей скоростью к своей неведомой цели, но чувствовала это физически, как и то, что еще секунду назад сама являлась вовсе неощутимым ничем. Смерть была, и ее не было. Существовала маленькая гипотетическая точка покоя, среди бесконечного движения, помеченная нулем и ему равная. Точка, к которой стремился зачем-то освобожденный дух, притягиваемый туда, как комета Юпитером. Вопросы вертелись в голове Люси, будто потревоженный кем-то пчелиный рой: «Кто же я на самом деле? И кто этот человек, отравивший меня? Может он и не человек вовсе? Зачем он это сделал? Что это за место? Куда меня унесло после смерти? Являются ли эти грезы плодом больного воображения, или боль и страдания открыли для меня двери в иной мир? Буду

ли я там счастлива? К чему все это? Что я так мучительно пытаюсь все время вспомнить? Может, мне просто уйти из жизни? Как это сделать безболезненно и наверняка? Попаду ли я потом в Ад? Почему мне так хочется убивать?» — Все, хватит, не могу больше! – закричала Люси, и на нее удивленно обернулась проходящая мимо парочка. – Я должна это выяснить, мне надо снова попасть в замок и поговорить с ним, – сказала она уже тише. Люси зашла в аптеку, купила успокоительное, без которого уже не представляла себе жизнь, и, придя домой, проглотила сразу же горсть таблеток, а затем отправилась в ванную. Приняв душ, она зажгла свечу и включила Анжело Бадаламенти. Взяв один из самых красивых, дорогих фужеров, наполнила его своим любимым вином и, плотно задернув шторы, с ногами залезла в уютное кресло. Наслаждаясь глубоким, обворожительнопрекрасным вкусом и ароматом Киндзмараули, она вдруг почувствовала, что ей заранее немного себя жалко. Жалко, если сегодня все кончится. Представилось даже, совершенно отчетливо, как за темными шторами висит в воздухе белый ангел и протягивает к ней свои руки. — Отстань от меня, сволочь пернатая, – пробормотала Люси. Таблетки уже давали о себе знать, а вино ускоряло их действие. Неизвестно откуда взявшийся сквозняк пронесся по комнате. Успевшие подсохнуть волосы

взлетели вверх и застыли в этом положении. Фужер, выскользнув из ослабшей руки, медленно упал на пол и покатился по мягкому

красному ковру. Спустя мгновение тело Люси резко обмякло в кресле, словно отключенное от источника, поддерживающего в нем

жизнь, а волосы рассыпались по плечам шелковым мягким потоком. Автор: Вадим Доннерветтер

/ Часть 5 Вторая половина прошлого века. Янки-Сити. Рыженький, синеглазый мальчик был точной копией Лилиан, ни у кого и сомнений не возникло, что это её сын. Она гуляла с ним так же, как когда-то с Изабель, только Алекса не было рядом. Она не забыла его, он снился ей по ночам, а сейчас всё вспомнилось, словно случилось только вчера... Поделившись с Сэмом своими грандиозными планами, переполненная амбициями, Лилиан направилась на следующий же день искать себе учителя. Она обходила сидящих на набережной, присматриваясь, взвешивая всё за и против. Выбор был большой: мужчины и женщины, пожилые, взрослые и совсем молодые. Женщин она отмела сразу: будут задаваться, мужчин старше тридцати Лилиан стеснялась. Наконец, её внимание привлёк молодой худощавый юноша, на вид её ровесник, а может быть и помоложе. Пепельные длинные волосы собраны в хвост на затылке. Худое бледное лицо с лёгкой небритостью, видимо от желания казаться старше. Глаза светлые, холодные. Рот большой, губы

тонкие. Он рисовал океан, не глядя по сторонам, и что -то чуть слышно насвистывал. Лилиан долго стояла рядом, не желая мешать. Словно заколдованная, следила, как он смешивает краски. Берёт серый и белый, добавляет к ним чёрный... "Зачем? Ведь небо голубое, а вода просто синяя?" - удивлялась Лилиан, но художник проводил кистью по холсту, и всё оживало в изумительной похожести на природу. Она бы стояла так ещё долго, но в коляске заплакала Изабель, и художник недовольно повернулся посмотреть, откуда исходит источник раздражения. И, увидев Лилиан, замер. Алекс родился и вырос в Париже. Воспитывала его мама, кто был его отцом, ни мама, ни тем более Алекс точно не знали. Красивая, независимая, она вела богемную жизнь, меняя мужчин и не делая из этого большого секрета перед сыном. Сама художница, она рано открыла в нём талант и отдала в художественную школу. В четырнадцать лет Алекс переспал с приходящей к маме натурщицей. Потом были другие, с ними Алекс прошёл большую школу чувственных наслаждений и теперь тер-

пеливо делился с Лилиан своими знаниями, открывая перед ней неизведанную страну любви, пробуждая страсть. Два раза в неделю Лилиан заказывала такси и уезжала к Алексу. Два дня по три часа. Шесть часов счастья и наслаждения. Пока Изабель была крошечной и тихо спала в колясочке, Лилиан брала её с собой, когда подросла, стала оставлять с няней. Алекс жил в Вильямсбурге, расположенном на севере Бруклина, любимом месте проживания модных хипстеров, музыкантов и художников, где можно недорого снять квартиру в одном из многочисленных лофтов, перестроенных из складских помещений. Здесь причудливо смешались всевозможные социальные и этнические группы населения. Спешат на молитву грустные хасиды в очках, чёрных лапсердаках, похожие друг на друга, как братья-близнецы, громко переговариваются шумные итальянцы и их сварливые фигуристые женщины, ослепительно улыбаются красивые стройные, сексуальные яппи, подозрительно суетятся занимающиеся не понятно чем выходцы из Польши. По вечерам в тёплое время года прямо под

открытым небом проходили концерты музыкальных групп в живом исполнении. У Алекса на последнем этаже была большая комната с окнами до пола и стеклянным потолком, крошечной кухонькой в дальнем углу и душем за занавеской. Тут он жил и рисовал. Большой матрас, установленный на платформу с четырьмя ножками, был отгорожен старым полированным шкафом, в котором он хранил свою одежду. Осенью и зимой было довольно холодно, небольшая батарея в углу с трудом обогревала продуваемое ветрами помещение. Летом с трудом спасали открытые настежь окна, вносящие в комнату сквозняк с запахом пыли и выхлопных газов. Машина тащилась, лифт полз на седьмой этаж, как улитка... Лилиан покусывала губы от нетерпения. Тысячи бабочек били нетерпеливо крылышками в животе, стремясь на свободу. Алекс открывал дверь, едва лифт останавливался. Впивался ртом в её губы, помогал раздеться. Сплетались волосы рыжие и пепельные, рассыпаясь по подушке, фонтаном взвиваясь вверх, искристым водопадом спадая с простыни. Бабочки вырывались наружу, сгорали в вышине и падали тёплым пеплом на влюблённых. - Всё, - шептала Лилиан в изнеможении, - всё, больше не могу, все бабочки улетели. - Ты уверена? Алекс смеясь, обнимал её, целовал и, перевернувшись на спину, усаживал сверху. - Ты моя бабочка, единственная и неповторимая...

Лети... Когда они не валялись на матрасе, сплетаясь телами, Алекс рисовал. Лилиан стояла рядом, хотя ей хотелось прижаться к нему, гладить по шее и плечам, но она знала, что только мешает. Вздыхая, разогревала для Алекса в микроволновке вегетарианские полуфабрикаты из морозилки: рис с зелёной фасолью, спагетти с томатами. Лилиан пила кофе без сахара. Ещё со времён балетной юности она привыкла голодать, и её организм чудесным образом приспособился обходиться практически без пищи. Поев, он подзывал её к себе, усаживал рядом и втолковывал азы рисования акварелью, делился своими знаниями о ахроматических и хроматических цветах, о цветовой растяжке и лессировке. Объяснял, что бумагу увлажняют и ждут, когда влага впитается или укладывают на мокрую фланель, а только потом наносят краску, чтобы акварель ложилась ровным слоем или нежными разводами. А сами краски... Алекс воодушевлялся, вставал и размахивал кистью, как дирижёрской палочкой. Лилиан уныло слушала, её клонило в сон. Она думала о том, что Изабель что-то этой ночью плохо спала, может это зубки режутся. Нужно сказать Сэму или показать детскому врачу. Сэму... Как же со всем этим жить? - ... это тебе не какой -то примитивный жёлтый, красный или, например, коричневый... - ворвался в сознание голос Алекса. Нет... Вот тебе охра, кадмии, сепии... Музыка, сим-

фония, звучащая под пальцами художника, как мелодия, исполненная на фортепьяно. Эй, ты меня слушаешь? А ну-ка, давай рисовать. Он вручал ей кисти, тюбики с краской и бумагу. Сидел и лукаво поглядывал на Лилиан, терпеливо ожидая, пока она перепачкается красками с головы до ног. Он хватал её в охапку, тащил в душ, они плескались, мыли друг друга и, толком не вытершись, плюхались на матрац. Он лишь жалобно скрипел старыми пружинами. Сэм был у Лилиан первым мужчиной, и она искренне считала, что её женское предназначение доставлять удовольствие мужу. Вот чем обернулись уроки рисования. Лилиан возвращалась в состоянии эйфории, но чем ближе приближалась к дому, тем больше мучилась угрызениями совести, корила себя за измену, давала себе слово прекратить эти свидания, но проходили дни и она летела к Алексу не в силах отказаться от него. По ночам, занимаясь любовью с Сэмом, чувствовала себя скованно, боясь лишним движением, вздохом, поворотом выдать себя, свой новый опыт. Но муж, похоже, ни о чём не догадывался. Так прошёл год. Однажды, ранней весной Лилиан спешила к Алексу, мечтая о его крепких объятиях. Лифт не работал, но Лилиан взлетела наверх, даже не запыхавшись. Дверь была закрыта. Конечно, Алекс не услыхал звука подымающейся кабины. Она постучала, подождала,

постучала погромче, он должен был быть дома. Дверь распахнулась. Алекс стоял на пороге, глаза потемнели, губы плотно сжаты. В руках держал что-то размером с раскрытую тетрадь, завёрнутое в белую бумагу. Не сказав ни слова, жестом пригласил войти. В комнате царил полный раскардаш: матрас сдвинут в сторону, посредине навалены сумки и чемоданы, дверцы от шкафа

5 +) Глава пятая. Ветер дует с запада. - Еще два часа пути, и мы выйдем на тракт, произнесла Мин-Айрин, оглядываясь на оставшуюся позади Кичью топь, наполненную страшными созданиями. Но, увы, это не самое ужасное место во Фрамории. Весь следующий день после сражения на болоте с толстокожими хищниками троица продолжала путь, придерживаясь нависающих громад Горукряжа. Этот переход был тяжелым. Несмотря на осторожность, они не раз утопали по пояс в трясине, и только длинный лук эльфы мог им вытащить. Преодолев последние версты обширнейших топей, друзья оказались у подножья Проклятых гор. Чтобы выйти на Западный тракт, разделяющий Нусан на две части, нужно было обогнуть его затопленные участки на северо-западе от

раскрыты, внутри пусто. - Что... Алекс не дал ей договорить, ладонью закрыв рот: - Возьми, это тебе. Лилиан не понимала, что происходит, но добра не ждала. Нетерпеливо сорвав бумагу, ошеломлённо уставилась на нарисованную масляными красками на холсте картину. Рыжеволосая, обнажённая женщина лежала на

Проклятых гор. Это место издревле славилось черной молвой. Люди передавали из уст в уста истории исчезновений, произошедших с теми, кто отправлялся в Горукряж. Ну а те, кто возвращался оттуда, предпочитали умалчивать о том, что с ними произошло в сырых пещерах. Там всегда жили орки. Эти существа, обделенные красотой и умом, ненавидели и людей, и эльфов, и гномов одинаково. Орки не любили свет, но он не был для них серьезной помехой. Еще до Великой войны с Западником они часто нападали на жителей Долины Валдоров. Каждый выход вооруженных орков сопровождался кровью и яростной бойней. Также в Проклятых горах долгое время было заточено безумное чудовище Нахру. Существует легенда о низвергнутой с небесных вершин богине, которая решением Совета

смятых простынях. Лицо застыло в пароксизме страсти. Вокруг порхали разноцветные бабочки, они застыли на её губах, сосках, животе... Это было так интимно, что Лилиан зажмурила глаза. - Это тебе на память. Я возвращаюсь в Париж, мама заболела. Автор: Карин Гур

Древних была обращена в кровожадного демона, наделенного крыльями и способность мыслить. Такое суровое наказание может быть обрушено только на истинного преступника, но богиня, чье имя стерто со страниц Небесной истории Древних, нарушила один из Необсуждаемых заветов. Она подарила человеку бессмертие. Причиной того стала ее любовь. Обладательница необыкновенной красоты и ясного ума полюбила смертного и не смогла найти себе места без него. Свидетелем запретного обряда стал злой Вестник Гриспула, он и сообщил Совету Древних о проступке богини. Они же сурово наказали ее за это, и она, обретя новый облик и имя Нахру, на много веков была заперта в подземелье самой высокой горы Ородрок, пока ее не освободил враг Фрамории Западник. Маг, достигший вершин своего мастерства, сумел

100

разрушить путы, наложенные Древними на Ородрок, и освободить Нахру. Это все Дайнара вычитала из толстенной летописи времен Великой войны, которая храниться на чердаке старика Сидрина, бывшего писчика при дворе короля Ирндира. Оттуда же она узнала о том, что чудовище, именуемое Нахру, внушало страх всем, кто жил в Горукряже, и что теперь оно занимает опустевшую крепость Сунгард, построенную эльфами где-то далеко на западе. И теперь выбившиеся из сил и умирающие от жажды путники стояли под громадным оплотом черных сил на виду у всех, кто мог оказаться в этот момент здесь. Девушка, до пояса облепленная болотной травой и грязью, едва держалась на ногах. Она никогда раньше не находилась столько времени в пути, и теперь мышцы на голенях ныли при каждом движении. У нее на шее висела фляга с заветной водой. Там, на самом донышке, оставалась живительная влага. Всего на один глоток, но этого бы хватило Дайнаре, чтобы утолить жажду. Ее рука уже протянулась к холодной округлости, но разум твердил другое. Эта вода нужна и другим, которые так же, как и она, хотят пить. - Я готов отдать свою бороду за пузатый жбан холодного пива, мечтательно произнес Двалин, затягивая потуже ремень. - Вот, возьми, - девушка протянула ему почти пустую флягу, мысленно

101

ругая себя за это, но он отказался. - Э, нет, - ухмыльнулся гном. – Где-нибудь поблизости должен быть родник, и я его обязательно найду, а Мин-Айрин пока поохотится. Ей богу, мой живот опустел, как дырявый мешок, и требует еды. - Эти горы принадлежат оркам. Здесь опасно находиться, - сказала Дайнара. – Если они нападут, мы не сможем их обмануть как кочевников. Я ни разу их не видела, но много слышала об их животном нюхе и кровожадности. - Будь уверена, более уродливых существ земля не знает, - вмешалась в разговор Мин-Айрин. – И они были здесь совсем недавно. Эльфа сидела на коленях и рассматривала сырую землю, водя по ее поверхности пальцами. - Что там? – спросил Двалин. - Их следы повсюду и этот отвратительный запах. Мерзкие создания Хрездрога! В почве действительно были узкие вмятины, оканчивающиеся четырьмя углублениями. Видимо, это были следы от когтей орков. Но вот никакого отвратительного запаха Дайнара не почувствовала. - Может быть, они устраивали здесь засаду. Посмотри, вот эти широкие следы совсем не похожи на отпечатки ног орков. Эльфа продолжала рассматривать почву, Двалин внимательно слушал ее объяснения. Хоть гном и был знатоком в этом деле, но способностям спутницы

он мог позавидовать. Девушка тоже заметила широкий и длинный след ступни. Он был похож на человеческий, но, несомненно, был больше в размерах и, видимо, его хозяин был много тяжелее человека. Проследив глазами за цепочкой глубоких отпечатков, Дайнара увидела у подножия отвесной скалы серого цвета возвышающееся белым валуном тело. Оно шелохнулось и снова замерло. Тогда девушка поняла, что это может быть человек, раненный орками, и ему нужна помощь. Дайнара рванулась в его сторону, забыв о предосторожности. Ей было тяжело бежать, но это расстояние она все же преодолела. - Что ты делаешь? – заорал Двалин. Она не обратила внимания на него и попыталась развернуть лежащего ничком воина. Это был огромный человек, одетый в белую, суконную рубаху и такие же штаны. Поверх рубашки была натянута грубая кольчуга. Вначале Дайнара была удивлена массивной шеей, заросшей до самого воротника короткими коричневыми волосами, такими же, что и на голове. С трудом развернув раненного орком воина, девушка вздрогнула. Взгляду открылось его лицо, и она поняла, что это вовсе не человек. Широкий лоб и нависшие мохнатые брови, почти закрывающие глубоко посаженные глаза, маленькие оттопыренные уши и широкий нос, который был на уровне глаз. Девушка вспомнила рассказ отца о бое у подножия Горукряжа и догадалась, тогда на

нусан напали люди колена, к которому принадлежит и этот раненый. Он вдруг приоткрыл веки и, схватив Дайнару за руку, что-то пробормотал на непонятном наречии. Ее взгляд упал на разорванную в области живота кольчугу, из раны от каждого вздоха хлестала кровь. - Неужели орки научились делать стоящее оружие? – удивленно присвистнул гном из-за спины девушки. - Скорее всего, они украли ваше, - предположила эльфа. – Что за мохнатого друга ты себе нашла? Он, должно быть, покрыт шерстью с головы до пят. Дайнара пропустил ее издевку мимо ушей, но, подняв вверх испорченную кольчугу и покрасневшую рубашку, она убедилась в правоте Мин-Айрин. Девушка сорвала с шеи флягу с драгоценной водой и, не сомневаясь ни секунды, вылила ее содержимое в рот волосатого воина. Ненароком ее взгляд упал на внушительные клыки и в голове возникло: "Он, наверное, легко перекусит человека", - но думать об этом не хотелось - Да что же ты делаешь?! – Двалин схватил обезумевшую Дайнару за плечи и повернул к себе. – Это была наша надежда! - Ты же сказал, что найдешь родник! – воскликнула она. – А ему нужна помощь. Он умрет, если мы ему не поможем. - Нас здесь могут выследить орки или, что еще хуже, его собратья, Двалин ткнул в сторону хрипящего человека, так не похожего на других.

- Я могу его вылечить, - сказала Мин-Айрин. - Пожалуйста, прошу тебя, сделай это, - обратилась к ней Дайнара. – Он пострадал от рук орков, значит, он нам не враг. - Жалость может тебя погубить, Дайнара, но я сделаю то, о чем ты меня просишь. Прежде всего, мне нужна вода, чтобы промыть рану и приготовить снадобье. Ты сделала правильно, что отдала воду. Она сбережет силы и отсрочит смерть. Двалин, исполни свое обещание и отыщи родник, и… будь осторожен, не забывай об опасности, - произнесла эльфа и передала Двалину флягу. – А я пока попробую сделать, что смогу. Она села на колени возле обросшего шерстью человека и, положив одну ладонь на его широкий лоб, а другую на то место, где расположено сердце, начала произносить нараспев красивые слова эльфийского языка Индари: - Ин элрун тан оэмин миневрини туа даго, ин итильен Кайрилиэль оэ Иоанис нуисруэн лотингини. Оэ виннэ туа ирвен. Оэ нагель раунне. Оэ синдари элебренде тайерунн. Речь эльфы, словно музыка рассвета, растекалась во всех направлениях, проникая в растерянную душу Дайнары. Девушка раньше не слышала столь сладкого для слуха наречия и очарованно внимала всему, что выходило из уст Мин-Айрин. В этих словах, безусловно, была сила, настолько древняя и могучая, что, казалось, она могла существовать еще несколько мгновений после того,

как наступит тишина. Эти музыкальные звуки, похожие на легкое дыхание ветра, первыми разорвали молчание рожденного мира, когда Древние возжелали заселить землю, возникшую из Хаоса, и звучат до сих пор, но не каждый смертный достоин насладиться истинным языком Индари. Успокоенная монотонным шепотом МинАйрин Дайнара совсем забыла о том, где находиться и что происходит. На ее потрескавшихся губах заискрилась улыбка, а осознание того, что она первая муштарка, услышавшая речь жителя Долины Валдоров, вызывала неоправданную радость в душе. Почему-то в девушке поселилась уверенность в том, что этот огромный раненый человек выживет благодаря стараниям эльфы и сможет отблагодарить ее. Дайнаре совсем не хотелось думать, что он станет их врагом. Не так благодарят тех, кто помогает вырваться из крепких лап смерти. Лучезарный глаз всемогущего Митры, слепящий всякого, кто осмелится поднять на него свой взгляд, остановился в зените. Небосвод был чист как никогда, только одинокая птица кружила в заоблачной выси. Планируя на широких крыльях, она то приближалась, то удалялась от военного лагеря, организованного всего в нескольких верстах от Муштара. Отряд вооруженных нусан, посланный королем Ирндиром в степи вражеского народа, обрел долгожданный отдых. По возвращению из похода каждый воин стремился домой, но командир

102

не спешил распускать своих людей. Вместо этого он отправил гонца с вестью о поражении врага в Асин и приказал ждать ответа. В отряд Ордона влились трое молодых парней, которых воины повстречали в степи. Они поведали о нападении на крупную деревню Муштар близ Западного тракта и бесчинствах кочевников. Их горячность убедила командира и его соратников в необходимости догнать набежчиков и уничтожить. Вскоре после ночного совета Ордон направил своих людей по следу ванголов; хоть это было и нелегко, к утру они обнаружили горстку кочевников, но те не сразу обратили на них внимание и не были готовы нападению. Несколько десятков вымотанных ночной битвой степных воинов яростно сопротивлялись натиску пяти неполных сотен нусан, но вскоре они были повержены, и лишь некоторым удалось бежать с поля боя, спасая свои шкуры. В этой схватке понес потери и отряд мужественного Ордона, урожденного асинца, но они были несравнимы с потерями врага. Из степей были возвращены в свои семьи украденные девушки, а награбленное добро в повозках ванголов перешагнуло через ворота Муштара, но благодарные жители деревни приняли лишь часть, остальное они отдали своим спасителям. Жизнь постепенно вошла в свое русло, народ был занят укреплением изб, многие заново крыли сожженные крыши. Управитель Варлин, толстобрюхий отец Нарсила,

103

был до слез в заплывших жирком глазах горд своим наследником, ставшим настоящим героем в деревеньке Муштар. Но недолго длилась радость отца – по приказу командира отряд покинул стены родного селения. Вместе с ним ушли и новобранцы, которым еще предстояло дать присягу воина нусанской армии. Ястреб Ордона, казавшийся с земли маленькой черной точкой в голубом полотне неба, начал снижаться. Видимо, он заметил с высоты добычу, которой могла оказаться трусливая полевка или ничего не подозревающая змея. - Я всегда завидовал птицам. Эти пернатые создания способны подниматься так высоко, что людям и не снилось. У с е в ш ис ь в о з л е тлеющего костра, Рондал долго и неотрывно глядел в небо, прежде чем заговорить с товарищами. - Вот, вот, - поддакнул Нарсил, перекидывая только что вытащенную из углей картошку. – Если б я был птицей, я бы смог выследить врага с неба и так же неожиданно напасть на него, - в нетерпении он обжег пальцы и принялся дуть на них. – Только это плохая идея, потому что я вряд ли обрадовался, если б на меня упал свирепый кочевник с оружием. Оба его друга засмеялись, представив себе такую картину, но смех их был измученным. Рондал еще оплакивал ушедшего в царство тишины брата, а Элиус все это время надеялся найти как сквозь землю провалившуюся дочь

Хардинга. Его отстраненный взгляд частенько устремлялся к югу, туда, где должна была быть неприступная девушка. Но выбора не было. Ордон приказал отступать, и уговоры не подействовали на него. - Друг Элиус, - заговорил Нарсил, заметив, как его товарищ поджал губы. – Жизнь подбрасывает нам разные задачки, и порой они не так просты, как кажется. Я вижу, ты хочешь найти Дайнару, но готов ли ты увидеть ее мертвой? Ведь, если ее не оказалось среди тех девушек, это может означать только то, что ее выкинули где-то в степи. Находясь среди врагов, она вряд ли смогла бы выжить. Извини. - Нет, ты прав, - пробормотал Элиус. – Я понимаю, что не смогу ее найти, но меня гложет клятва, которую я дал перед павшим Хардингом. Я не сдержал свое слово, понимаешь?! Я не нашел ее, не смог вырвать из лап грязных кочевников, когда ей нужна была моя помощь. Как теперь я смогу искупить свою вину? - Любая вина искупается верной службой в строю армии Нусана во благо процветания нашего королевства и защиты его от любого нападения. Басовитый голос пришедшего к костру заставил всех троих оглянуться. Надкушенная картошка Нарсила выскочила из рук и угодила в горячие угли, а сам он виновато улыбнулся и мигом поднялся на ноги, потому что перед ним стоял Талгог, предводитель сотни, в которую определили новичков по их прибытию в отряд. Вслед за

ним на ногах оказались Рондал и Элиус. Они уже твердо выучили, что сотник требует от своих подчиненных. Талгог часто был жесток с воинами и сурово наказывал их за отступление от норм, но он был также и справедлив и щедро награждал того, кто выделялся своими боевыми качествами. Элиус сам присутствовал при награждении этих людей, получивших с руки сотника тяжелый золотой браслет, искусный кубок, инкрустированный драгоценными камнями, гибкий лук работы эльфов и много других вещей. Талгог много требовал, но и платил за это соответственно. Как узнали новобранцы, сидя в теплой компании, подогретой к тому же домашним муштарским вином, он в годы своей молодости сражался на стороне тогда еще принца Ирндира против забывших свои корни жителей города Дурхарн, что близ границы с Андором. Волнение удалось подавить, и принц ушел с победой, оставив в городе своих людей. Ночью, как говорят слухи, на них напали кочевники, пришедшие через ворота незамеченными и, не вызывая шума перерезали воинов принца Ирндира. Выжили немногие. В ту ночь Талгогу пришлось столкнуться с предательством, так как его едва не убила женщина, которую он успел полюбить. Кочевники пытались сжечь оставшихся в живых, и в этом им помогали жители Дурнхарна. Воины дождались подмоги, но эта битва оставила неизгладимый след в сердце каждого. И сейчас Талгог сто-

ял перед новичками, подтянутый и серьезный как никогда. Он не улыбался, но в его карих глазах читалась добрая усмешка над растерянными новичками. - Командир Ордон желает видеть вас у себя. Он получил весть от короля и, судя по его лицу, неважную. Что-то гложет его, начал сотник. – Вы еще не передумали вступать в армию? Ничего, серьезный враг заставит вас свернуть с этого пути, и тогда рядом буду я. Я вырву ноги каждому, кто побежит прочь с поля боя, и оставлю подыхать, - он выдержал паузу, отметив, как побледнели новобранцы от угроз, и добавил уже чуть мягче. – Чего уставились на меня? Отправляйтесь к Ордону, а не то мне придется вас гнать как стадо баранов к нему, а я не люблю быть пастухом тупого скота. Получив такое напутствие, друзья поспешили к шатру командира отряда, который располагался в центре расстановки воинов, и старались не мешкать. Возле зеленого шатра они не нашли стражи, Ордон не боялся нападения в кругу своих соратников, и беспрепятственно проскользнули внутрь. На них мгновенно уставились три пары глаз. Ближе всех к вошедшим сидел светловолосый, уже побывавший во многих боях воин. Его лицо, суровое, словно обточенное ветрами степи, выдавало глубокое напряжение, широкий, от переносицы до подбородка шрам налился кровью, и, казалось, вот-вот лопнет. Свет, льющийся из центрального отверстия в шатре, оттенял

смуглость его кожи, а пальцы, лежащие на рукоятке, судорожно сжимались и разжимались. - Я рад, что вы не заставили ждать моих гостей, - произнес он сухо, но в его голосе присутствовали нотки волнения. - Талгог сказал, что вы получили весть из Асина, - сказал Элиус, пытаясь быть учтивым. Командир отряда. А это был именно он, указал вошедшим место напротив себя, чтобы он мог пронаблюдать за реакцией новобранцев. Лишь устроившись на мягком походном ковре, они могли позволить себе разглядеть двух других, что пока не торопились представляться. Справа от Ордона, сцепив руки на груди, сидел широкоплечий муж в воинском облачении. В лице его была какая-то решимость, это выдавали поджатые тонкие губы и встретившиеся на переносице брови. Затылок воина был коротко выстрижен, это могло означать, что он был ранен в голову и, возможно не так давно. Он был спокоен и сосредоточен, чего нельзя было сказать о его соседе. Мелкий на фоне медведеподобного воина, он тяжело дышал и держал в руках флягу. Которую то и дело прикладывал к растресканным губам. Эмблема, вышитая на левом рукаве, говорила сама за себя – этот человек прибыл с восточных границ Нусана. - Вести я действительно получил, - тяжело выдохнул Ордон и, убрав наточенный меч в ножны, наклонился вперед. – Король поздравляет нас с бла-

104

гополучным возвращением и обещает отблагодарить особо отличившихся лично. Это хорошо при том, что наш отряд лишь один из многих, которые защищают нусанские земли от врагов, как внешних, так и внутренних. Но сегодня в полдень я узнал страшную новость от Аримана, - он указал на умирающего от жажды мужчину, и тот ответил кратким кивком. – Он преодолел огромное расстояние от нашей восточной твердыни Мантаду, чтобы оповестить любой ближайший вооруженный отряд Нусанской армии. Так уж случилось, что мы оказались первыми на его пути. Но я считаю, что Ариман должен сам поведать вам обо всем. Командир отряда смолк, и гонец, прервав неловкую паузу – сделал глоток – начал: - На восточных границах твориться что-то неладное. Наши посты часто замечают какое-то шевеление в предгорье Проклятых гор, поначалу говорили, что орки собирают ополчение. Я сам не верил в эти слухи, пока лично не убедился в их правоте. Прошлой ночью эти нелюди пытались прорваться в Мантаду незамеченными, но лучникам удалось их остановить, правда… несколько орков все же ушло. Я думаю, нам не стоило их отпускать, ведь у них, наверняка, есть какой-то план, и, да услышит меня хранительница земли Терида, они замышляют что-то недоброе! Двумя днями раньше на караульных напал отряд вооруженных орков. Они убили их и хотели силой сломать

105

врата постовой крепости Мантаду, чтобы войти внутрь. Такого не было уже полвека! Мы решили, что орки ушли вглубь Проклятых гор и больше не побеспокоят нас, но, кажется, пора браться за оружие, ибо совсем скоро их вылазки станут более открытыми и яростными, а гарнизон Мантаду слишком мал, чтобы дать достойный отпор врагу. Посчитав угрозу серьезной, командир крепости отправил меня за подмогой. Вот почему я здесь. Сказав так, Ариман снова схватился за флягу, чтобы смочить иссохшее от непрерывного рассказа горло. - Ариман, сын Мортона, хочет, чтобы ваши люди присоединились к гарнизону крепости-поста на востоке, - заговорил вдруг до сих пор хранящий молчание муж. – Я же пришел, чтобы предупредить вас об опасности, исходящей от культа Фурия, бога войны, который распространился по Нусану, словно зараза. - Что плохого в том, что люди чтят своего бога, Фрек? – спросил Ордон, повернувшись к говорящему. - Ты верно говоришь, командир. Да что таить, и сам я перед тяжелой схваткой вспоминаю Древнего, но, кажется, ты забыл, что никто так не восхваляет Фурия как кочевники. Степной народ живет разбоем и набегами, они знают цену своей силы и приносят ему щедрые дары. Не мне говорить о том, сколько переселенцев из степей живет в Нусане. Э ли у с н е в о ль но

сжался. Разговор перешел на близкую ему тему, и вовсе не хотелось сейчас чтото доказывать этому крепкому воину, но также не ответить означало бы его согласие с тем, что все ванголы – варвары и убийцы. К счастью, Ордон заговорил первым: - Посмотри на этих птенцов, Фрек. Среди них тот, чей народ ты сейчас с легкостью очернил. Он изъявил свое желание вступить в армию Нусана, он будет сражаться под нашим штандартом с неприятелем, и мне искренне жаль, что неприятелем для нас испокон веков были кочевники Вангол. - Что ж. моя вина в том, что я не умею выбирать слова, - пробормотал широкоплечий Фрек и недобро смерил Элиуса взглядом. Парню стало неуютно, но он не посмел отвернуться или уставиться в пол, как это делают стеснительные девицы. Он ответил взглядом на взгляд, пытаясь понять, о чем думает его противник в этом бессловесном поединке. - Может, я тороплю события, - негромко, словно опасаясь, что его оборвут, заговорил Нарсил. – Но вы зачем-то нас здесь собрали, и мне бы хотелось знать зачем? Я вырос в деревне и мало разбираюсь в этих длинных речах, замысловатых словах, все эти орки, жрецы …Что вообще происходит? По старой привычке прищурив правый глаз, сын Варлина добродушно и слегка игриво глядел на странных собеседников. Ему, непревзойденному гу-

ляке из Муштара, удалось нарушить тягостное молчание и сосредоточить все внимание на себе. Первым рассмеялся командир отряда, запрокинув голову назад, вслед за ним грохнули все остальные. Хохотал, сотрясая шатер сочным басом, Фрек; от души веселился еще секунду назад оскорбленный Элиус, хлопая себя по коленке. Ему, как никому другому, был известен приемчик Нарсила, способный разогнать самую черную тоску. Паренек и вправду умел вворачивать непринужденное словцо в разговор, грозящий закончится дракой. И вот, вдосталь насмеявшись, Ордон поднял руку, как знак того, что он будет говорить. - Кажется, пришло время ответить на заданный вопрос, - сказал он, глянув на улыбающегося Нарсила. – Теперь вы знаете, как обстоят дела на востоке, что же касается запада, я думаю, Асин в состоянии сам решить свои проблемы, - Ордон кивнул Фреку.- Сегодня же мы выступаем в Мантаду, но прежде вы трое принесете клятву в верности королю и государству. Он поднялся с расстеленного по земле ковра и склонил голову. Аудиенция на сегодня была окончена. Первыми из шатра вышли трое друзей, вслед за ними, отодвинув полог, вывалился медведеподобный Фрек, при свете солнца казавшийся еще огромней, и юркнул, как кошка, молодой гонец Ариман. Последнего снова ждала дорога, он должен был принести в восточную крепость Нуса-

на хорошие вести. Ну а новобранцев впереди ждало посвящение, которое обязан пройти каждый муж, вступающий в ряды нусанской армии. Ветер дул с запада. Несмотря на то, что небо было кристально чистым, он продолжал кружить и бесноваться, но сталкивался с громадой Горукряжа, не уступающей ему в силе и упертости. Сколь непостоянен был порыв ветра, столь же неизменно стояли серые массивы, плавясь под лучами солнца и горько плача от ливней, нередко случавшихся здесь. Этот ветер наполнял небольшое углубление в скале, выбранное Двалином для отдыха, горячим ароматом освежеванной и выпотрошенной крольчатины. Отправившись за водой, гном сумел поймать пару зверьков, и сейчас тушки почти запеклись на огне разведенного костра. Внутри у Дайнары все гудело и бунтовало, слишком долго во рту не было и маковой росинки, что уж говорить о добротной пище, способной утолить зверский голод. Розовое мясо, уже покрывшееся корочкой, источало пряный аромат лотлироульских трав, которые предложила девушке Мин-Айрин. В ее многочисленных поясных мешочках чего только не было. Содержимое одного из таких тайничков она дала выпить раненому человеку, предварительно смешав с водой и вскипятив. Дайнара на минуту оторвалась от костра, чтобы убедиться в том, что этому странному воину ничего не

нужно. Огромной горой возвышалось в глубине пещеры мохнатое тело в разорванной рубашке. Рана, оказавшаяся серьезной, была тщательно промыта заботливыми руками эльфы и перевязана. Белое полотно пропиталось кровью, но, кажется, он стал дышать ровнее и уже не порывался встать и уйти. Горячка прошла. Будучи без сознания этот человек, а он совершенно точно не был зверем, бормотал что-то на неизвестном наречии. Мин-Айрин изредка отвечала ему или скорее успокаивала, и этот грубый, полный глухих и шипящих звуков казался неправдоподобным, неестественным в устах Перворожденной. Вначале Дайнара была удивлена, но эльфа объяснила ей, что Дивному народу известны многие языки, которые вряд ли когда-нибудь слышали иные жители Фрамории. Как оказалось, покрытый густым мехом, за исключением лица, ладоней и пяток, человек принадлежит народу горцев, что обитают в верхних пещерах Горукряжа, где всегда лежит снег. Сами себя они называют тершатами, но эльфы именуют их виенарами, что означает "ледяной человек". Еще больше девушка была потрясена, узнав, что тершаты ведут свой род от Хрездрога, прародителя орков, но почему-то не шибко ладят со своими ближайшими собратьями и стараются их избегать. Правда, и среди "ледяных людей" есть изгнанники. Они чаще всего уходят вглубь горных мас-

106

сивов, где сбиваются в небольшие отряды, и считаются полноправными соратниками орочьего племени. Тому, кто хоть раз видел воина-тершата в действии, известно, как опасно их оружие, представляющее собой длинную плеть, оканчивающуюся острейшими клинками. - По-моему, мясо уже готово, - произнесла Мин-Айрин и поднялась с колен, - после длительного сидения возле раненого ноги затекли, и им просто необходимо было какое-то движение. – Умираю, как хочу есть. Если бы я только знала, что эта вылазка принесет мне столько хлопот, я бы отправилась в Уборию морем. Не такой извилистый, да и более надежный путь. - Я слышала, это сейчас небезопасно, в конце концов, в море пираты… - озадаченно сказала Дайнара, в последний раз прокручивая насаженные на самодельные шпажки тушки, прежде чем убрать их с огня. Лицо эльфы, казалось бы, засияло, и вся она вытянулась в струнку, подставляя свою светлую кожу солнцу. - Ах, сильные и решительные мужчины с запахом соли в волосах, - засмеялась она. – Да они сами побегут, завидев меня на корабле. Но это место вовсе не тихая лагуна, чтобы скрыться от нежелательных гостей. Это дом тысячи тысяч отвратительных орков и троллей. Разведя здесь костер, мы невероятно рискуем своими никчемными жизнями, и все по твоей прихоти.

107

- Нам нужна была вода, еда и отдых после проклятого болота, которое кишит громадными тварями. Это не только моя прихоть!- вспылила девушка. Она углубилась в пещеру, туда, где находился тершат, быстро идущий на поправку благодаря стараниям эльфы. - Прости, Дайнара, голос Мин-Айрин стал более мягким и даже немного печальным.- Я не хотела тебя обидеть, нам всем нужен отдых. Она говорила что-то еще, но девушка перестала слушать. Она наклонилась над раненым, осторожно, боясь нарушить его покой, и поняла, что тот замер. Массивные ноздри заходили ходуном, желая втянуть побольше воздуха, чтобы определить, насколько опасна эта маленькая фигурка. Дайнара в страхе отшатнулась. Тершат разлепил веки и попытался встать. - Хочешь есть? – спросила немного нерешительно девушка и протянула приготовленную тушку кролика. - Урк, - выдохнул ледяной человек со всей злостью, накопившейся где -то внутри.- Харуд урк… Что-то тяжелое опустилось в груди. В глазах встревоженной девушки отобразился ужас, потому что слова тершата были ясны и без перевода: "Орки идут". Они были где-то рядом, спасенный ею человек учуял их с помощью своего необычного носа. Орки здесь, неподалеку. Дайнара вскочила на ноги. Ничего более страшного она и представить себе

не могла. Кочевники по сравнению с этими кровожадными тварями просто дети, они, по крайней мере, люди. В голове мгновенно всплыл рассказ отца о многочисленных боях отважных воинов с детьми безумного Хрездрога, те бесчинства, которые творили орки, нельзя было ни с чем сравнить. И теперь они здесь, где-то рядом ждут, чтобы напасть. В освещенном солнцем проеме появился низкорослый крепыш Двалин. Он вихрем пролетел мимо зевающей Мин-Айрин, наверное, она не расслышала угрожающих слов могучего человека, и опрокинул в костер шлем, наполненный до краев водой. Вверх с шипением повалили густой пар, а гном с суровым лицом принялся затаптывать чадящие угли. - Двалин, что ты делаешь? – встрепенулась эльфа. - Там орки! – вскрикнула Дайнара, пытаясь удержать рвущегося в бой тершата. Тот, если бы действительно захотел, мог бы легко справиться с хрупкой нусанкой. - Урк… мантахори урк харуд, - хрипел он. Гном смерил взглядом громадину в глубине пещеры и, прихватив МинАйрин за запястье, вмиг оказался рядом с ним. Тяжело дыша и опасливо поглядывая на вход в пещеру, он тихо проговорил: - Похоже, добрая компания орков выбралась из своих нор на прогулку. Их там две - две с половиной сотни, и все поголовно закованы латы, да еще с

оружием. Ох, и нехорошо же это! Они могут мимо пройти, не заметить, но если ветер изменит свое направление… Каменноликий Дарлин, не оставь нас! На путников навалилась тяжесть ожидания. В полутьме Дайнара скорее услышала, чем увидела, как легла эльфийская стрела на лук и засопел гном, вынимая боевой топор. Несмотря на солнечный свет, проникающий сквозь проход, в глубине пещеры было достаточно темно, чтобы враг не сразу смог распознать затаившихся друзей. Забыв на время о голоде, девушка отложила две тушки на холодный камень и, обтерев жирные ладони о бока, обхватила рукоять висящего на поясе меча. Теперь это великолепное оружие из Древнего Леса по праву принадлежало ей, заслуженное в схватке с болотными хищниками. Пришло время обагрить его орочьей кровью. Дайнара подумала так, и все внутри нее сжалось. Она не хотела сейчас биться, она была слаба и измотана переходом через северную окраину Кичьей топи. Но в чем девушка боялась себе признаться, так это в страхе. Перед глазами встали события той ночи, когда она покинула пределы Нусана. Ужас и боль потери охватили ее. Сзади на спину легла широкая и тяжелая ладонь. Это был тершат. Дайнара обернулась и встретилась взглядом с его горящими в темноте глазами. В них было что-то теплое, больше похожее на отеческую любовь, чем на благодарность. Ледяной человек провел своей могучей ру-

кой по волосам девушки так бережно, что она едва почувствовала его прикосновение, а в следующий миг он отвел взгляд горящих, как у кошки глаз, в сторону входа. Там, неподалеку от места, где был найден тершат, продвигались размахивающие кривыми ятаганами орки. Их сгорбленные тела цвета городской грязи были закованы в грубые на вид, но вполне прочные доспехи. Головы их, защищенные заостренными кверху шлемами, вертелись по сторонам, выискивая и разнюхивая. Дайнара глядела на них во все глаза, и эти порождения тьмы казались ей еще отвратительней, чем в памятном сне. Однажды юной девушке приснился странный сон, о том, как в ее доме оказались орки. Она справилась с ними одной лопатой. Но сейчас все гораздо серьезней, и даже меч, рукоять которого Дайнара крепко сжимала, вряд ли помог бы ей, обрати этот отряд внимание на их пещерку. Дети Хрездрога шли, не тормозя, не останавливаясь. Впереди кто-то выкрикивал команды, позади на них яростно огрызались. Судя по направлению, орки уходили прочь от своих темных и холодных убежищ на плодородный запад и, что очевидно, далеко не с мирными целями. Они спешили в долину Ашитар, где раскинулся многострадальный Нусан. Внезапно девушка услышала рядом с собой громоподобный рокот и поняла, что Двалин тогда не солгал, говоря про обвал в некоем Дамассе. В строю

орков возникла потасовка, кажется, они услышали этот звук и теперь решали, кого послать на проверку. Дайнара закрыла глаза, представив, что будет, если кто-то из них обнаружит еще теплое кострище. Дерущихся орков подтолкнули сзади, послышался мощный окрик, и вскоре они слились с остальными. Строй продвигался вперед. Замыкал его отряд, состоящий из широкоплечих воинов, одежда и доспехи которых закрывали их мохнатые спины. Они шли размеренно, не прилагая особых усилий, чтобы поспеть за низкорослыми на их фоне жителями гор. За пояс каждого была заткнута хорошо смотанная плеть, а ее когти игриво бренчали, ударяясь о бедра. Дайнара каким-то внутренним чутьем ощутила, как напрягся спасенный от смерти тершат при их виде. Она догадалась, что это и были те самые изгои, о которых говорила эльфа, ледяные люди, работающие на орков. Эта устрашающая процессия еще некоторое время заставляла их сжиматься в комок, а затем исчезла из поля зрения, но путники еще долго не решались пошевелиться и заговорить, пока не смолкли крикливые голоса орков и звон доспехов. Когда опасность, наконец, миновала, Дайнара могла лишь благодарить богов, за то, что ветер дул с запада. Автор:

Хиль

Де

Брук

108

XVII … Приближался Новый 2012 год. Нана и Сандро вновь помирились, не нарушили многолетней традиции и встретили праздник вдвоём, хоть ещё за несколько часов до него Сандро не знал, проведёт его с братом у себя или всё-таки с Наной. Её звонок рассеял все сомнения, на сердце у него стало легко и радостно. Нана очень старалась, накрыла красивый и обильный новогодний стол. Посидели часа два, в тёплой праздничной обстановке… Он ушёл, когда во дворе стояла глубокая ночь, напоенная запахом снега, а в бесчисленных окнах домов до самого утра горел свет. … Подходил к концу холодный февраль. В первое утро Великого поста, придя к ней, он заметил, что у неё недомогание. - Ты хоть что-то ела? - спросил Сандро. -Нет. Сегодня не буду. -Поешь чего-нибудь постного, так нельзя. Пост только начался, а ты уже плохо чувствуешь себя. - Лучше сбегай в аптеку, принеси лекарство,попросила она. Сандро вышел немедля, и вскоре пришёл с лекарствами. - Ну, я пойду,- сказал он, вернувшись со снадобьем,- работа, а вечером приду. -Вечером звонок Наны опередил его:

109

- Вызови скорую! С утра давление не падает, - в голосе её звучала тревога. Скорая подъехала быстро. Он встретил врачей на улице. Нана лежала на кровати бледная. Врачи взялись за свою работу. Ей стало лучше. Когда медики ушли, он принёс ей таз с горячей водой, и она опустила в него ноги, закрепляя улучшение. Убрав таз, посидел ещё минут двадцать. -Если понадобится, Нана, звони хоть ночью, я приду, - прощаясь, предложил он. -Ладно, спасибо тебе. Звонка ночью не было, и утром он пришёл к ней спозаранку: -Ну, как ты? - Нормально, - вяло отозвалась она. – Что припёрся чуть свет? Сандро в недоумении посмотрел на неё. -Что с тобой, Нана? Я же пришёл, чтобы проведать тебя, узнать, как твоё здоровье. Может, что надо, я сбегаю. - Всё в порядке! Как видишь, жива. Можешь идти. Мне надо полежать, отдохнуть, - равнодушно бросила она. В очередной раз он ушёл с обидой, с тяжёлой душой. Через пару дней появился вновь. -Хочешь поесть?предложила она. - Я приготовила суп харчо. -От твоей стряпни трудно отказаться, слишком

вкусно готовишь. Поев, он положил тарелку рядом с мойкой. Почему не в мойку,возмутилась она, даже подняла шум. -Ну, какая проблема! Сделай это сама, или скажи спокойно, и сделаю я. Стоит ли ради такого пустяка повышать голос?! -Стоит, - не унималась Нана,- ты просто свинья! - Хоть ты и пытаешься приучить меня к послушанию, но я к нему никогда не привыкну. Я не менее властная натура, чем ты, и подкаблучником никогда не был и не буду. Не прыгай выше головы. Кричи лучше на своих фаворитов... -Это не твоё дело. Давай убирайся! - Ну и гнида же ты!не выдержал Сандро. - Это кто гнида?! - А как тебя ещё назвать. Может, спасибо сказать за твоё хамство? Какая блажь нашла на тебя в этот раз. - Да ты всю жизнь мне обязан, неблагодарный! - Неблагодарность это черта твоей натуры. И грубость. Меня оскорбляешь по пустякам, а с посторонними приветлива, деликатна. -Потому что другие не свиньи! Ты истерична, как шлюха! - потерял он самообладание. - А ну, давай прова-

ливай! – толкнула она его к выходу. - Сука!- ответил он тем же. - На пустом месте затеваешь скандал, совсем перестала контролировать свои эмоции. Неужели эта глупая тарелка могла стать причиной такого скандала. Ты «съехала с катушек!» - Я тебе покажу суку! – продолжая выталкивать, крикнула она. - Ты уже показала. Остепенись, наконец. Вся моя вина в том, что я не туда положил тарелку. Ссора в мои планы не входила. Но тебя не устраивают добрые, дружеские отношения со мной. А ещё держишь пост! Да пошла ты...- Сандро вышел. XVIII На улицах, в парках и садах Тбилиси зацвели, покрылись молодой зелёной листвой, деревья. В это время года в каждой творческой и любящей душе происходит что-то необычное... Прогуливаясь в одиночестве по обновлённому проспекту Плеханова, с сосредоточенным выражением на лице и с грустью в прищуренных глазах, Сандро смотрел на проходящих мимо красивых девушек и думал о Нане, которая растоптала и оплевала его любовь. В его душе не осталось к ней никакого чувства, кроме досады за нелепо потерянную дружбу. Он пытался зацепиться за какие-нибудь приятные тёплые воспоминания, но, увы, ничто, связывавшее его с Наной, уже не вызывало умиления. Она «хорошо постаралась». Милый образ дорогой женщи-

ны оказался прозаичным и низменным. Он прошёл весь проспект Плеханова, и дальше, добрался до подъёма Бараташвили. Остановился у балюстрады, в том месте, где в последний раз виделся с Дато. Мысли унесли его к началу девяностых, когда демонтировались памятники коммунистических вождей, репутация которых считалась безупречной долгие десятилетия. Ведь они являлись «умом, честью, совестью эпохи». Любуясь древними храмами, старым Тифлисом, вспомнил, как в начале 90-х, по этому спуску везли в грузовике каменную фигуру Серго Орджоникидзе. Бродят слухи, что в дальнейшем его торс и использовали для памятника Георгию Леонидзе... Вспомнил и как впервые обнаружил, что тот, кого принято было считать «живее всех живых», больше не стоит на своём месте. Прошедшей ночью пролетарский идол, памятник вождю народов, воздвигнутый ещё в пятидесятых, был повержен. (В этот день он почувствовал, что наступают иные времена, но какими они будут, никто не знал...) Когда-то тот объявил религию «опиумом для народа». Его преемники в течение десятилетий не оставляли попыток «освободить народ, сидевший на игле, от наркотической зависимости». По всей необъятной державе упорно проводилась профилактика, осуществлялись массовые идеологические инъекции против «тотальной наркомании». Инъекция называлась атеизмом. На смену традиционной религии при-

шла эпоха марксизмаленинизма, со своими идеологами и духовными наставниками, ещё недавно находившимися в подполье, теперь же сплотившиеся в монолитную касту, которое называлось «Политбюро», состоявшее из единомышленников, одержимых безумной идеей... Но прошли годы, и религия вновь заняла своё традиционное место в жизни. А партия и её вожди, провозгласившие себя « умом, честью и совестью эпохи», страдавшие тяжёлой формой хронического маразма, так и не привели страну к светлому будущему... канули в бездну истории... Вспомнилось, и как в далёком детстве, отец и мать водили его за руку, по старым улочкам Тбилиси к родственникам. Сегодня нет больше тех дорогих людей, а значит, и дороги эти больше никуда не ведут, только пробуждают лишь ностальгию, тоску, отчаяние... С Бараташвили он отправился на площадь Свободы, чтобы оттуда ехать к приятельнице на Сабуртало. В Пушкинском сквере встретил коллегу журналиста, который тоже не работал по профессии и вообще был не у дел. Поговорили о том, что русская пресса в Грузии совсем зачахла, что оставшиеся несколько редакций заполняют газетные полосы, скачивая информацию из Интернета, что у них нет средств брать на работу оставшихся без работы журналистов, что в них до сих пор работают люди с советским менталитетом, чей возраст перешагнул далеко за пенсионный и что этим людям

110

следовало бы нянчить правнуков... В общем, тема беседы была тривиальной. Заметили, что на стоянке припарковалась роскошная иномарка. Ни он, ни его коллега не могли понять, что это за иномарка. Из неё вышла молодая, лет двадцати двух, элегантная, волоокая девушка с модельной внешностью, в короткой юбке, подчёркивавшей красоту ног и сексуальность. В туфлях на тонкой подошве она грациозно продефилировала в сторону, предварительно дистанционным пультом закрыв все двери автомобиля. Коллеги смотрели на происходящее, как зачарованные, ощущая себя провинциалами… - Круто, ничего не скажешь, - выдавил Сандро, - настоящая фотомодель. - Это точно, - согласился с ним коллега. – Интересно, заработала она хоть один лари в жизни или просто избалованная дочка богатых, заботливых родителей? - Думаю, лари мало её интересуют, она живёт на доллары и евро, - высказал предположение Сандро. - Её автомобиль по виду стоит не менее пятидесяти тысяч долларов, - приценился коллега. – Эта нежная и хрупкая девушка вряд ли своим трудом, к тому же ещё в таком возрасте могла бы собрать такие средства. Да и вряд ли у неё имеется соответствующая квалификация, чтобы заработать их. - Ну, почему же. В наше время сексуальность, красивые женские формы тоже профессия, и куда более востребованная, чем наша с тобой.

111

- Пожалуй, - подтвердил коллега. – У топмоделей, фотомоделей работа непыльная, в ней есть и романтика: покажут перед объективом изящные ножки, продефилируют по подиуму в нижнем белье, из чьей-то коллекции, – заработок, и какой, готов! А интимные услуги! Но, думаю, «наша» красавица не из таких, это как-то сказалось бы на её внешности... - Да, старина, отстали мы с тобой от жизни, со вздохом произнёс Сандро. – Народная мудрость гласит: не родись красивой, а родись счастливой. - К чертям такую народную мудрость! – Сегодня этот постулат опровергается полностью. Сам народ уже не прислушивается к голосу собственной мудрости, к этим тривиальным, порой, идиоматическим лозунгам… и вспоминает про свои мудрости лишь ради красивого словца. Псевдонародная мудрость легко поддаётся манипуляции, идеологической обработке. Власть паразитирует на этом, да и СМИ тоже. Подумай сам, что это за формулировка: средства массовой информации. Слово «массовая» не может не оскорблять человека, личность, которая, слушая у себя дома телевизионные новости или читая газету, понимает, что СМИ относят и его к массовому информационному пространству или безликой массе. Проще из аббревиатуры СМИ убрать букву « М», к которой любой конкретный индивид вряд ли станет причислять себя, а масса не читает ничего. Телевидение хоть и

вещает на всю страну и доступно миллионам, каждый человек имеет к нему индивидуальный доступ. Точно так же и к печатным изданиям: из газеты каждый получает свою информацию, даже если она выходит большим тиражом. Да ладно, известная вещь. Красота и сексуальность стали рентабельной профессией. И есть люди, которые немало за это выкладывают. - Да, есть! Но это страдальцы - озабоченные провинциалы. Вообще, недалёкие женщины, которых природа обделила умом, но наделила красивыми формами, всегда пользовались успехом у мужчин, а вот жен щ и н ы н ад ел ё н н ые умом, с глубоким содержанием, но обделённые сексуальностью, не достаточно востребованы. Не часто встретишь женщину, у которой красивые линии сочетаются с интеллектом. Наверно, такова воля Метис. - Да, от хорошенькой женщины отказаться это... Эти красотки - куколки полагают, раз уж они такие неотразимые, значит, заслуживают жизни в достатке. Для них сексуальность – е д и н с т в е н н а я «квалификация», а материальное - единственная цель. Но чтобы жить беззаботно в достатке и быть независимой, одной красоты мало. Нужен - и от него не увернёшься - изнурительный, а порой и унизительный труд. Заработать, пусть даже небольшие деньги, не замарав рук или не потрепав нервов, невозможно. -В общем-то, не могу не согласиться с тобой, даже могу дополнить твою мысль: у многих таких кра-

савиц сложился предрассудок, что замуж надо выходить лишь ради улучшения своего материального положения, им кажется, что их замужняя жизнь должна состоять из одной романтики, путешествий. Но без конца жить так невозможно. Знаешь, дружище, мне даже трудно представить себе, как такие девушки могут заниматься рутинным домашним хозяйством. Ведь семья - это не развлечения, а насущные заботы… Тема разговора – девушка – между тем подошла к своему автомобилю уже в сопровождении молодого человека. На фоне её безупречного, гламурного вида тот парень выглядел простачком: в белой, приталенной спортивной майке, потёртых джинсах и кроссовках. Такая одежда и есть то самое скудное разнообразие летней молодёжной моды. Хорошо, что хоть у девушек есть выбор и возможность подчеркнуть свой шарм. Коллеги с любопытством наблюдали за отъезжающей машиной. -К слову о народной мудрости, - выдохнул Сандро, когда она скрылась из виду, - скажу тебе, что для средств массовой информации народ и толпа – понятия почти тождественные. Ну, вот, сам посмотри – как журналист, ты прекрасно знаешь, что под словом «толпа» подразумевают участников уличных акций, митингов, беспорядков. Определения «толпа», «чернь» существуют и в русской литературе XIX века, с негативным значением, как синонимы невежества, невы-

сокого культурного и интеллектуального уровня. Но именно толпа, ведомая вожаком, совершает революции, кардинально меняет размеренный ход истории, низвергает одних правителей и возвеличивает других. Во время политических дрязг именно толпа находится в авангарде. Интеллигенция в таких случаях всегда остаётся в стороне, сторонним, пассивным наблюдателем событий… Любая власть, особенно авторитарная, паразитирует на легковерии и близорукости именно этой безликой массы. Но где же тогда народ? Что такое народ? Не та ли это безликая людская масса, определяемая как толпа, чернь, в недрах которой зарождаются традиции, национальная культура, народная мудрость?.. Коллега задумался. - Понимаешь, дружище, народ состоит из отдельно взятых, конкретных людей, которые будь у себя дома или работе заняты повседневным трудом, созиданием, заботой, каждый из них – маленькая индивидуальная частица большой людской массы, в сумме это и есть народ, в недрах которого встречается и глупость и разум. Но когда эти частицы собираются одновременно на какую-нибудь уличную акцию, в одну большую кучу, выкрикивают, как зомбированные, одни и те же лозунги, то это уже толпа. Человек в толпе теряет всякую индивидуальность, самостоятельность, в нём оживает стадное чувство, и он уже следует дальше на поводу общего мнения. Одни личности отличаются ярко выра-

женным индивидуализмом, присущим лишь немногим, они, обычно, в одиночестве, а для большинства индивидуализм не имеет никакого значения, его грани в сознании масс размыты и почти не принимаются во внимание. Масса ориентирована на коллективное понимание, общедоступные ценности, она склонна к приспособленчеству, к пассивному принятию существующего порядка, который сама и создаёт. А индивидуальные особенности человека, желающего идти своим самобытным путём, для доминирующего большинства нечто инопланетное, не укладывается в стандарты его понимания... Я ощущаю себя свободным лишь тогда, когда нахожусь один или с единственным собеседником… - Да, есть над чем подумать на досуге. Ты звони, не теряйся, - расставаясь, бросил вдогонку Сандро. У Сандро сложилось убеждение, что то, что приписывается народной мудрости, самый что ни на есть плагиат, поскольку каждая мудрая мысль имеет своего автора, имя которого, к сожалению, не осталось в анналах. Но сама мысль, благодаря своей простоте, практичности и точности запечатлелась в сознании людей, осталась жить, передаваясь из поколения к поколению, и обрела пресловутый статус «народной мудрости», массовой системной «мудрости», которая обычно стремиться склонить любого талантливого, мыслящего человека к приспособленчеству. Толпа не позволяет человеку оста-

112

ваться самим собой, она хочет, чтобы личность была такой же, как все… XIX … У приятельницы, в огромной, просторной квартире в Сабуртало Сандро засиделся допоздна. Он был свободен от работы и хотел провести время с максимальной пользой, пообщаться с интересной собеседницей. Говорили о политике, о США, России, о событиях в арабском мире, об Израиле. После некоторого молчания она – её звали Гуля - спросила: - А как у тебя дела литературные? Всё ещё ходишь в общество? - Да, - кивнул он, куда же мне деваться. Правда, скучно там стало. - Почему? - Слишком много случайных людей приходит. Причина их присутствия мне не понятна. Скажу напрямик: какая-то богадельня, что ли. - Ну, наверно, приходят, скоротать время, - высказала догадку Гуля. - Скорее всего! Ты права. Но наше литературное общество весьма амбициозное – оно не место для посиделок и времяпрепровождения людей, которые не играют в обществе никакой роли, просто занимают скамейки, а основным участникам, порой, негде бывает присесть. Наш руководитель всё это понимает, возмущается, но сам же и допускает такую ситуацию. - А руководит попрежнему Нодар? - Да, он, и не всегда удачно. Он человек советской формации, массовик-

113

затейник. Хоть и много лет активно вовлечён в общественно-политическую жизнь страны, общается с влиятельными людьми, дипломатами, политиками, но от советского менталитета он так и не избавился... - Ностальгия у него по тем временам? - Наверно. А может быть, синдром человека советской формации. Но проблема не в этом, в конце концов, это его личное дело. Проблема в том, что он человек двойных стандартов и порой позволяет себе то, в чём упрекает других. - У нас это в порядке вещей. Не переживай. Врождённую двойственность человеческой натуры ещё никто не отменял. - Это, конечно, так. Но я не переживаю. Вот когда он порой выступает с безумными идеями, беспокоюсь за него. - Что за идеи? - Предлагает литераторам выработать какую-то общую точку зрения, общие критерии по тем или иным литературным вопросам. Гуля удивилась: - Как это он собирается сделать? - Я тоже задаюсь таким вопросом. Сколько пядей во лбу надо иметь, чтобы выработать единые оценочные критерии, и, главное, кто будет их вырабатывать? - Видимо, в основе этой общей точки зрения должно лежать его собственное авторитетное мнение. Кажется, он считает себя истиной в последней инстанции. Подлинные личности, индивидуальности авторитетов не признают. В них нуждаются те, у кого

нет своей позиции, кто не выделяется самостоятельностью, независимостью в действиях и суждениях. Им и нужен поводырь. - Ты права, Гуля. Он своё мнение часто навязывает, как постулат… Забывает, что руководит не школьниками, а зрелыми, творческими людьми, у которых своя точка зрения на всё, своё мировоззрение, иначе и быть не может в таком коллективе, - а Нодар изо всех сил пытается сформировать у них стадное чувство, однообразное, коллективное понимание, как это было прежде. Упор делает не на качество, а на количество. Ему больше подошла бы роль школьного воспитателя, нежели руководителя креативного коллектива. - Куда же смотрите вы, литераторы? - А что тут поделаешь?! Все молчат, делают вид, что согласны, а на деле между собой говорят правду и снисходительно смотрят на подобные тщетные призывы, которые ни к чему не привели даже тогда, когда коллективное сознание не имело альтернативы, а в наш век индивидуализма тем более не могут иметь успех… - А он этого не понимает? - Нет, Гуля, не совсем так. Всё прекрасно понимает, но бывает противоречивым, даже абсурдным, конечно, и это свойственно человеческой натуре… Порой, призывает к объективности, хотя сам иногда её игнорирует, стремится протолкнуть свою позицию в целях самоутверждения. Порой, правда, рассуждает

весьма здраво, и в таких случаях я недоумеваю, задаюсь вопросом: как такой мыслящий человек иногда доходит до абсурда… Думаю, что в прошлом он сформировался в кругу, где его мнение принималось как непререкаемое, где не видели большей величины, чем он, и воспринимали его за мэтра. Отсюда его завышенная самооценка. Я же не придаю ему того значения, которое он приписывает себе, и в результате этого наши отношения оставляют желать лучшего. Самомнение Нодара лишает его возможности трезво смотреть на вещи и осознавать, что, если его ст удентытинейджеры воспринимают его как духовного наставника, то это вовсе не значит, что у него достаточно потенциала казаться таким и в глазах зрелых людей. Нодар пытается всех подмять под себя. Хотя мог бы поставить перед собой более конструктивные цели. Многие мыслящие люди находятся с ним в конфронтации. Должен заметить, что он человек с нелёгкой судьбой, очень отзывчивый, довольно многогранный и разносторонний, с энциклопедическими знаниями. И, несмотря на это, я часто не согласен с его личным мнением. Он не способен анализировать трезво. Его преследует навязчивое стремление убедить собеседника в своей правоте во всём. Он забалтывает всякий разговор, за двадцать минут может высказать больше, чем выслушать за месяц. Случается, что у собеседника возникают сомнения, возражения, однако проблема не в этом, а в том, что в таких

случаях он прибегает к долгим, нудным, утомительным объяснениям, уточнениям, дополнениям, оправданиям, которые растягиваются на несколько минут и оказываются более многословными, чем основная мысль. Не редко он прибегает к трактовке фактов и событий в выгодном для него ключе, допускает мысленные оговорки, ну, как у иезуитов. Те, кто имеет свою принципиальную позицию, вступает с ним в полемику, являются для него «полуграмотными». Прибегает к хитроумным дипломатическим «трюкам»: когда не решается прямо высказать собеседнику свою мысль, то выдаёт её за чужую. Опасается дискуссии, боится, что его доводы могут быть опровергнуты... Среди наших литераторов на уровне личностных отношений тоже происходит немало абсурдного. Самооценка многих из них настолько зашкаливает, что носит, как мне кажется, патологический характер, обуславливая коллективный синдром собственного «я»… Нередки интриги, лицемерие... Неуважение к окружающим, отсутствие самолюбия. Имею в виду тех, кто держит «руку на пульсе»: стоит узнать, что где-то можно пожевать и попить на халяву, сразу сбегаются, да ещё набивают карманы едой со стола. Я и сам потерял самолюбие, но лишь перед одной особой, да и то потому, что люблю её. Они же лишены самолюбия по жизни… Любая оценка творчества опирается не на художественное мастерство автора, а на личное отношение к нему. Не

самодостаточных изнуряет зависть, неприязнь к удачливым. Выскажешь комунибудь критическое замечание – тебе ответят тем же. В общем, в ходу известный принцип – «сам дурак». Они слишком уязвимы, Гуля. Наше общество подспудно называют нафталинным. Это, конечно, меня обижает, но, к сожалению, и убеждает… - И ты ходишь туда все эти годы? - Да! При всех недостатках, несмотря на его неряшливость, оно - единственное, где собираются русскоязычные литераторы Тбилиси, где можно отдохнуть душой, пообщаться, обменяться новостями, прочесть что-то из своего, послушать хоть какое мнение, - как - никак, очаг русской культуры. Я начал посещать его ещё с девяностых годов. Тогда в него входило немало самобытных, глубоких и образованных людей… Мы собирались в доме-музее, в неуютном, тесном кухонном помещении, за овальным столом. Приходило не более двадцати человек, но каких!.. В тесноте, неинтересно. Многие покинули общество, а иные… Я, наверное, утомил тебя? - Да нет, всё нормально, - ответила Гуля. – Что-нибудь читал в последнее время? - Говоря по правде, нет. Что-то зрение подводит, а что? -Просто спросила. А почему не обратишься к врачу, выпиши очки, со зрением шутить нельзя. -Я пытался, но ничего не вышло. Только нервы потрепал.

114

-А что случилось? - Не так давно прихватил свою медицинскую страховку с решительным намерением отправиться к глазному врачу, я не был в этой клинике лет двадцать, добрался до кабинета участкового врача, а у дверей толпилась очередь. Я понял, что смогу зайти не раньше чем через два часа. В этот день у меня были и другие дела, нужно было торопиться, но как? Я оглянулся вокруг: одни серые стены с посыпавшейся штукатуркой, все стулья заняты и понял, что в такой унылой обстановке чахнуть, стоя в обшарпанном предбаннике, в томительной очереди у меня не хватит мочи. - А как же другие? - Этот вопрос мне задавали не раз. Ты понимаешь, Гуля, в этой очереди стояли в основном крупногабаритные, неповоротливые домохозяйки, им по жизни дальше кухонной плиты торопиться просто некуда, они могли бы простоять и до вечера. Я понял, что с моим ограниченным терпением и неуважительным отношением к толпе занимать очередь не имеет смысла. Меня объяло возмущение от такого обслуживания, я потерял самообладание и ворвался в кабинет врача, не скрывая своих эмоций. Спрашиваю: « У вас каждый день собирается такая очередь?» Врач утвердительно кивнула головой. -Но здесь же очередь часа на два,- не переставая, возмущался я. - Что я могу поделать?- ответила терапевт. -Я, окончательно по-

115

теряв терпение, говорю ей: - А наш президент еще бахвалится и с гордостью говорит, что здоровье всех граждан Грузии обеспечено медицинской страховкой. Если бы он знал, как происходит обслуживание по страховке, как приходится людям унижаться у порога в кабинет врача... У вас скорее потеряешь здоровье, пока встретишься с врачом. – Я в гневе швырнул об стену анкету, вместе со страховым полисом и ретировался. Высказал своё возмущение и главврачу. Она спросила: -А чем вы лучше других? -А какое мне дело до других, я не из их категории и брать с них пример не собираюсь. Ваш вопрос – вопрос человека с советским менталитетом, когда личность была унижена, а коллектив значил всё. Как вы думаете: люди одинаковы? - К чему этот вопрос. Конечно, разные. -Тогда почему вы спрашиваете меня: чем я лучше других? Да хотя бы тем, что я возмущаюсь, пытаюсь защищать свои интересы, требую уважительного отношения и не иду на поводу у обстоятельств, тогда как ваши пациенты покорно принимают всякую ситуацию, навязанную им, и подчиняются любым обстоятельствам... Для вас они, как быдло. Можно только сожалеть, что большинство молчит, вы этому только рады. Диктат большинства вам на руку… Главврач, потеряв терпение, перешла в наступление: -Слушайте, чего вы

хотите? Может, мне вызвать полицию? -Вызывайте, но что вы им скажете. Ведь возмущаться и высказывать вслух своё возмущение не запрещено законом, - и я вышел. За время эмоционального монолога Сандро, Гуля, не проронившая ни слова, ответила: -То, что ты рассказал, просто не нормально. Так нельзя. - Я понимаю, Гуля. Но как быть, когда ненормальна сама ситуация? Когда глупость – образец, а разум – безумие. Я в таком случае не в состоянии сохранять спокойствие и невозмутимость... Немного подумав, Гуля сказала: - Конечно, все люди разные, но порядки распространяются на всех, постулаты общества, народа требуют равенства перед законом, порядком. Поверь моему опыту, Сандро, многие социальные императивы возникают естественным путём. В общественно посещаемых местах существуют свои правила, закономерности, которые не могут учитывать индивидуальных особенностей и амбиций каждого человека. - Ты говоришь лозунгами, это более чем очевидно. Но мы же с тобой понимаем, что равенства никогда не будет. А порядки общества используются избирательно. Когда нарушает закон человек со статусом, то СМИ и правозащитные организации поднимают ажиотаж, быстро предают всё гласности, если же на его месте окажется рядовой человек, то его проблема не будет иметь

широкого резонанса. Я же не имею ничего общего с народом. Народ это тот, кто подчиняется обстоятельствам, кто способен безропотно часами толпиться в очередях, кто позволяет себя унижать... кому некуда торопится дальше кухонной плиты, кем можно манипулировать, кто готов впихнуться в набитый под завязку транспорт и в невыносимой духоте ездить стоя, да ещё оплатить такой проезд. Уважающие себя люди в таких ситуациях хотя бы возмущаются... Но недавно я сам после часового ожидания транспорта, изрядно потрепав себе нервы, был вынужден влезть в набитую людьми маршрутку, когда понял, что более свободную не дождусь. -Ты, Сандро, по натуре бунтарь, абсурдный, заносчивый бунтарь! Оценка твоего «я» слишком за-

, Внезапно его монолог обрывается и наступает затяжная пауза. Я поднимаю голову и смотрю ему в глаза. Боже как я хорошо знаю этот взгляд. Сердце начинает бешено колотиться, в висках стучит только одно — нет, господи нет, я не хочу, я не могу больше, почему я? Вокруг столько женщин мечтающих о любви, почему опять я, за что? Том спрашивает меня, может ли он задать мне личный вопрос. «Куда он меня потащит в кабак или сразу к себе в номер?», мелькает в мозгу. Я пытаюсь собрать

вышена. Мне кажется, что тебе, прежде всего, следует разобраться с самим собой. Не удивлюсь, если с твоими запросами тебе трудно жить. Главная твоя проблема это ты сам, и никто для тебя не станет создавать особых условий. Тебе нужно быть немного толерантным и либеральным. Успокойся и подумай! -Не знаю, абсурдный или рациональный, но бунтарь. Если быть точнее, я человек с протестным настроением, которое власти пытаются растоптать в обществе. Ты всегда можешь убедить меня. Спасибо тебе, я подумаю! Ещё увидимся, - попрощавшись, Сандро вышел. Сандро по-детски искренне был убеждён в правильности своего кредо по поводу толпы и личности, но в его рассуждениях имелась существенная не-

стыковка: он считал, что уважающая себя личность, индивидуальность должна хотя бы возмущаться в некоторых случаях. Однако, если надо возмущаться, то это нужно делать не только в общественном транспорте или в очереди по пустякам, но и во время уличных акций, многотысячных митингов, на которых решается судьба страны или другие важные проблемы, а в таких ситуациях Сандро оставался в стороне. Опираясь на логику Сандро, иногда, ради уважения к собственной личности, не плохо бы забыть про свою индивидуальность и примкнуть к толпе, ненадолго став её частью, ради куда более значимых целей, ради настоящей защиты более глобальных интересов. Автор: Черкасов

Александр

1 свои мысли и вспомнить политкорректную форму глагола «пошел на фиг». Мозг работает на предельных нагрузках, пытаясь найты выход из создавщейся ситуации, я знаю, что в Америке запрещены законом личные отношения на работе и что мне нужно пожаловаться начальству. Но кому мне жаловаться? Какому начальству? Да меня просто выкинут в 24 часа из этой страны без выходного пособия. -Да, спрашивайте, говорю я, — а в голове бешено стучит, что сказать?

«Я занята», звучит глупо, не понятно кем занята, или чем занята, и что значит занята, «мне надо работать», - нет тоже не то…. - Это правда, что по улицам Петербурга ходят медведи, — спрашивает Том, явно смущаясь от своего вопроса. -Что? — мои мысли входят в штопор и я возвращаюсь в реальность. Том повторяет вопрос, но более медленно, по словам, он явно смущен, ему неловко, про это спрашивать, но человеческое любопытство берет верх

116

над приличиями. У меня начинается приступ смеха. «Нинка, ну ты же в Америке, в Америке, звучит в висках. Расслабься, все хорошо». Том явно обескуражен моей реакцией. Он не понимает, чем он так меня насмешил. Я киваю головой и говорю: -Да, по улицам ходят медведи, пьют водку, и играют на балалайке. Дрыньдрынь дрынь-дрынь. – Мои руки изображают бренчание на балалайки и меня просто душит от смеха. Том явно не видит в этом ничего смешного. Он говорит, что сам лично видел, как русские привозили медведей, которые играли на гармошке, катались на велосипеде и даже играли в хоккей. Я приглашаю его в Питер, посмотреть на медведей на улицах, и возвращаюсь к своей работе. Какое то время он сидит молча, но возвращается Ник, довольно крутя в руках золотой картой, объявляет, что руководство приглашает нас всех вечером в ресторан. У меня вертится в голове мысль, что неплохо бы заскочить домой переодеться и взять с собой куртку, я как назло забыла ее дома, слишком легко одета и боюсь вечером замерзнуть. Но Ник уже рассказывает, что ужин будет с алкоголем и всем заказано домой такси. Уже знакомый с этой новостью, в мою комнату заглядывает Пит. Он явно не доволен, он ненавидит наши корпоративы в дешевых ресторанах и явно сожалеет о том, что не сможет провести вечер с семьей. Но Ник предупредил, что явка обязательна, он

117

любит пожрать и если многие с мероприятия сбегут, ему будет сложно отчитаться перед руководством за расходы. У меня другая проблема, меня откровенно смущает мой внешний вид. На мне джинсы, кроссовки и блузка с короткими рукавами. Мало того, что я явно не смотрюсь на фоне Тома, так я еще боюсь замерзнуть вечером, возвращаясь домой. Питу мои одежные терзания кажутся несерьезными. Сам он одет в линялую- перелинялую, застиранную футболку непонятного цвета и формы, и такие же застиранные обвисшие и протертые на коленях джинсы. Он показывает на Андрэ, который тоже не выглядит шикарно, в кремовой, с непонятным рисунком, раздувающейся шаром на его тощей сутулой фигуре, рубашке и мешковатых, стянутых дешевым ремнем, джинсах. К тому же ужин с алкоголем, значит домой отвезут на такси. Том везет Ника и остальных менеджеров компании на своей машине. Он хочет чтобы я тоже поехала с ним, но Ник категорически против, говоря что для нас заказано такси. Я, Андрэ, Пит и остальные загружаемся в микроавтобус и едем в ресторан. Ресторан рыбный. Я смотрю в меню, и к ужасу осознаю, что не знаю ни одного блюда. Я ищу хоть какие-то знакомые слова. Рядом сидят Питер и Андрэ, Питер ничего не хочет есть кроме кофе и десерта, Андрэ заказывает рыбу, название которой я не знаю. Я пытаюсь выпытать у него что это такое, но все равно ничего

не могу понять из его объяснения. Наконец нахожу знакомое слово, «кальмары» и с радостью заказываю их. Вокруг нас вьется с услужливой дежурной улыбкой, девочка официантка, поднося все новые и новые блюда. Том сидит напротив меня, и постоянно смотрит в мою сторону. Под его пристальным взглядом мне становится совершенно неудобно, кажется, что я делаю что-то не так, ем не той вилкой или не так сижу или еще что-то. Том постоянно спрашивает, не нужно ли мне заказать еще что то, может мне не нравится то, что мне принесли. Я отказываюсь. Это его удивляет, и он говорит, что я вполне могу позволить себе есть больше. Смысл фразы мне не понятен. Переспрашивать я не решаюсь, просто смотрю на него удивленно. Он произносит длинную и замысловатую фразу, общий смысл который сводится к комплименту моей фигуре в частности, и внешности вообще. Я не хочу говорить на эту тему и делаю вид, что ничего не поняла. Ник много пьет, но практически не пьянеет. Наконец он набрался до нужной кондиции и, обнимая официантку, приглашает ее танцевать. Девушка довольно и неискренне визжит, когда Ник ее тискает и щиплет за бока. Питер потихоньку уходит, не прощаясь, лишь слегка кивнув мне головой. Его место тут же занимает Том. Он спрашивает меня, не хочу ли я тоже танцевать. -Я хочу домой. — отвечаю я.

-Я могу тебя отвезти? — спрашивает он Я долго соображаю, как нужно ответить на этот вопрос грамматически правильно, но путаюсь в модальных глаголах, поэтому отвечаю вопросом на вопрос: -Ты не мог бы отвезти меня домой? -Конечно, отвечает он улыбаясь, мы тоже встаем и молча уходим. На улице прохладно. Меня бросает в дрожь. После зимних восхождений в горах у меня появилась какая- то непереносимость к холоду. Как только становится прохладно, меня начинает колотить сильный озноб, внешне больше напоминающий, судороги. Я это знаю, поэтому всюду таскаю с собой куртку. С ужасом смотря на то, как меня колотит от холода, Том спрашивает, может ли он предложить мне жакет. Мне не ловко, да и страшно брать его пиджак, к тому же я не знаю, как ответить грамматически правильно на его вопрос, кроме как отрицательно. Боже, что же это за язык, на котором нормальный человек, грамматически правильно можно сказать только «нет», думаю я и мы почти бежим к его машине. Он включает кондиционер на полную мощность, и я наконец согреваюсь и перестаю дрожать. Я говорю ему адрес, он вбивает его в навигатор, и мы едем в сторону моего дома. Я снова думаю о Нем. Я полностью погружена в воспоминания и пытаюсь понять, почему все так получилось, и что я делала неправильно, когда

машина останавливается. Я благодарю Тома и собираюсь морально, чтобы снова окунуться в ночной холод. Том истолковывает мое замешательство по-своему: - Ты хочешь, что бы я пошел с тобой? — спрашивает он, глядя мне в глаза. - Нет, — отвечаю я и пулей вылетаю из машины. На столе прыгает телефон. «Кто мне звонит в такую рань? Что случилось?» Я сажусь на кровати и начинаю ловить прыгающий по ней мобильник. «А, это же будильник», я протираю глаза, встаю и медленно ползу в ванну. Какое -то время смотрю на свою заспанную рожу в зеркало, потом включаю воду и долго мою лицо, пытаясь проснуться. «А почему я не подошла к телефону?», вдруг вспоминаю я. Я выхожу из ванной, посмотреть, кто звонил и вспоминаю, «будильник, это был будильник». Пит уже на работе, он интересуется, что было после его ухода, но я не знаю, мне ему нечего рассказать, потому что я тоже почти сразу ушла. Мы идем на кухню и пьем кофе, это уже третья моя чашка за утро, но мозг не желает просыпаться и переходить в нормальный режим работы. Спустя час или полтора появляется Том, он улыбается, заглядывая ко мне в комнату и со словами «я нид кофеин инджекшин» отправляется на кухню. Через несколько минут, он подсаживается рядом со мной и задает мне пару дежурных вопросов по работе. После чего наш диалог

превращается в монолог. Сегодня он без галстука, в рубашке с коротким рукавом, но от этого выглядит не менее шикарно. Рубашка стоит явно целое состояние. Я не знаю название материала из которого она сделана , толи это какой то шелк, толи хлопок. Меня поражает ее фактура – какое-то странное хитросплетение нитей, невидимое глазу, создающее едва заметный однотонный рисунок. И конечно поражает как она сшита, идеально по фигуре, без складок, натяжек и пузырей. Я думаю о том, что вещи имеют очень большое значение, и моя убежденность, что встречают по одежке, а провожают по уму, это просто глупость. Ведь могут просто и не встретить. Тем временем Том рассказывает мне о себе. Уже к ланчу, я знаю историю всей его жизни, включая каким он занимался спортом и когда, всех его жен, включая бывших, девушек с которыми он встречался, начиная со школы, отношения с родителями и дочерью от первого брака. Я знаю о всей его карьерной лестнице, включая внутренние перестановки в нашей компании и те проекты над которыми он работал. Он делает попытки расспросить меня, но мне некогда, я отвечаю односложно, под его повествование продолжаю работать, у меня сроки, дедлайн и перспектива потери бонусов, в случае если я в сроки не уложусь. - А ты занимаешься спортом? — спрашивает он меня неожиданно. -Я? – какое-то время я сомневаюсь, можно ли

118

называть то, чем я занималась, спортом, но все-таки говорю: - Да занималась альпинизмом в юности. - Я уже привыкла, и отвечаю, не отрывая рук от клавиатуры. -А в России есть горы? — удивленно спрашивает он. Этот вопрос ставит меня в тупик, я надолго задумываюсь, остались ли еще где-то в России горы, и отвечаю неуверенно: - Не знаю, были. Том явно не понимает, почему горы были, но не переспрашивает, принимая очевидно это за мой очередной грамматический ляп. Он продолжает свой монолог. Вдруг посередине, какой-то фразы раздается жужжание. Том берет телефон, смотрит, кто звонит и нажимает отбой, но телефон жужжит снова. -Я занят, я на работе, говорит он, но из трубки доносится раздраженный женский голос. Том выходит за дверь. Возвращается он не скоро и какое-то время, сидит молча, наблюдая за тем, как я стучу по клавишам. - Женщинам нужно внимание, а моя работа требует постоянных разъездов, но мне нравится моя работа и я хорошо зарабатываю, я не хочу ее менять. Из-за этого ушла от меня первая жена, она жаловалась, что я совершенно не помогал ей с ребенком. И теперь я почти не вижу свою дочь. Зато я ей постоянно должен, и она требует от меня деньги на колледж. А это 16 тысяч в год. А теперь разваливается и мой второй брак. Жена хочет, чтобы я боль-

119

ше бывал дома, чтобы я уделял ей больше внимания. Том замолкает и смотрит мне в глаза. -Ты это не поймешь, ты другая, тебе ничего не нужно от мужчин, ни денег, ни внимания. Том замолкает и смотрит на меня в упор. Я перестаю стучать по клавишам, и от удивления у меня округляются глаза. -Что? Что мне не нужно? Деньги? А здесь и сейчас я что, по-твоему, делаю? Развлекаюсь? Том не понимает моего удивления и списывает на языковое недопонимание, он терпеливо повторяет еще раз: -Тебе не нужны деньги от мужчины, потому что ты сама их зарабатываешь. -Ну, может я просто вынуждена зарабатывать деньги, потому что мужчины мне их не предлагают, — спрашиваю я его глядя ему в глаза. -И ты сможешь сидеть целый день дома смотреть телевизор, часами ходить по магазинам или болтать с подругами по телефону обсуждая очередной сериал? — отвечает мне, вопросом на вопрос, ехидно улыбаясь. -Нет конечно, но я смогу меньше работать, и хотя бы в отпуск ходить каждый год. Я за последние пять лет ни разу не была в отпуске, все, что я делаю, это работаю и работаю, и это только потому, что все мои мужчины почему то считают, что мне никто ничего не должен, потому что… К горлу подступает ком и мои английские сло-

ва заканчиваются. Я понимаю что если продолжу, то просто разревусь и я замолкаю на полуслове. Том ничего не понял из сказанного мною, кроме того, что у меня проблемы с английским, и я не поняла всю глубину его мысли. Тянутся долгие минуты молчания, раздается только слабый писк клавиатуры, я снова стучу по клавишам. Тишина нарушается очередным жужжанием его телефона. Сейчас звонят по работе, оказывается, у него есть еще своя работа, кроме как сидеть целыми днями со мной, он что-то быстро говорит по телефону и уходит из комнаты. Встреч аемс я мы только вечером, он ожидает меня у выхода и предлагает подвезти, но мне не хочется ехать, я хочу прогуляться пешком. Он спрашивает разрешения составить мне компанию, я не возражаю. Он достает из машины пиджак и сразу предлагает мне его надеть, но сегодня я в куртке. Мы идем молча. Дойдя до моего дома, он спрашивает, не хочу ли я что бы он зашел. Я отрицательно качаю головой. Тогда он берет меня за руку, и говорит: - Я хочу тебе сказать одну очень важную вещь — он напряжет и серьезен. Он стоит совсем близко от меня, и я чувствую на своем лице его дыхание. Мне снова становится страшно. Я заранее начинаю подбирать слова. -Руководство решило продать часть бизнеса, все что вы сделаете, будет продано другой компании, и дальнейшую разработку, будет осуществлять Андрэ.

А ты — он делает паузу, внимательно следя за выражением моего лица. -Тебе закроют контракт и отправят домой. Они не хотят, чтобы там узнали, какие математические методы были использованы в программе. -Когда - спрашиваю я. Все что мне нужно знать, это когда. Том не понимает моего вопроса. -Когда мне закроют контракт? -Точно, это пока не известно, все зависит от Андрэ, он должен сказать что готов дальше разрабатывать и поддерживать программу. -Ну, а примерно? — спрашиваю я, а про себя думаю про Андрэ — «во сука! и молчит! своего в доску разыгрывает» -Я не знаю точно, может через полгода, а может пару месяцев. – Он разводит неопределенно руками. Наступает тяжелая напряженная пауза. - Может быть ты хочешь, что бы я зашел?спрашивает снова Том. Глупо продолжать этот разговор на улице, я утвердительно киваю и мы поднимаемся в мою квартиру. Стульев у меня нет, я стелю китайский плюшевый плед на кровать и предлагаю Тому сесть. Новость конечно для меня и не смертельна, но все равно не радует. -Ты хотела остаться в Америке? — спрашивает Том. Мне хочется в ответ пошутить, но в голову не приходит ничего остроумного. -Да хотела, — отве-

чаю я. -У тебя прекрасная квалификация и ты могла бы попробовать поискать работу, я уверен, что ты сможешь ее найти. -У меня есть проблема, - говорю я. Но на самом деле, мне не хочется ничего ему объяснять. Поэтому я просто умолкаю. Том воспринимает мои слова, как то, что я хочу вернуться в Россию. Я пытаюсь ему сказать, что я хочу привезти сюда ребенка, он все равно не может понять, в чем именно проблема. Почему ребенок не может пока пожить в России, пока я не получу хотя бы грин карту. -Я не увижу его много лет! — пытаюсь я объяснить свою мысль -Я тоже не вижу свою дочь подолгу, говорит мне Том. -Твоя дочь живет со своей мамой? — спрашиваю я. -Да конечно! — отвечает мне Том, не понимая моего вопроса. -Ну так вот я — мама. Понимаешь, я!— практически кричу я. Он смотрит мне в лицо, но до него так и не доходит суть сказанного. Я понимаю, что объяснять дальше бесполезно и думаю о том, что мне делать дальше. Молчание затягивается. -Ты наверное устала, мне нужно уйти — спрашивает он после затянувшегося молчания. Я киваю головой. Несколько минут он еще не двигается, но затем встает и медленно уходит. Я падаю на кровать. В мозгу крутятся варианты сценариев мо-

их дальнейших действий. Утром, когда я пью кофе, звонит телефон. Это Том. Он ждет меня внизу. Я спускаюсь, вижу его рядом с машиной. -Ты что здесь ночевал? — спрашиваю с иронией. Он не понимает издевки, и говорит, что он ночевал в гостинице. -Я думаю, что тебе было бы неплохо заниматься английским, говорит Том. — в Бостоне есть неплохие курсы. -У меня нет машины, чтобы ездить в Бостон, — отвечаю я довольно резко. -Я бы мог тебя отвозить, если ты не против. — говорит он продолжая смотреть на дорогу. Я не знаю, насколько я могу ему доверять. Вобщем мне понятно, что он хочет от меня, но я еще надеюсь на то, что приедет тот другой, с которым меня связывают чувства, длительные отношения и какие -то внутренние обязательства. Я не готова ни к новым чувствам, ни к новым отношениям. Но раз в неделю съездить в Бостон, это вобщем и не отношения вовсе. Я знаю, что в Бостоне есть хорошие курсы при русской общине. -Отлично, говорю я — поехали. Он поворачивается в мою сторону и на его лице расплывается довольная улыбка. Я впервые вижу его таким счастливым. -Экшианли? — он так привык к моим посылам, что просто не верит в то, что я наконец согласилась. -Дефенетли, — отве-

120

чаю я. Гребаная Америка, эти люди даже разговаривать нормально не умеют, думаю я. Пит видит, как я выхожу из машины. Я его не вижу, но чувствую его взгляд в спину. Когда я оборачиваюсь, он на меня уже не смотрит, он никак не комментирует, но мне понятно, о чем он подумал. Про себя я думаю только о том, может ли он настучать и какие будут последствия, но мне уже все равно – через полгода все это уже закончится, а пока я снова проваливаюсь в работу, и попрошу Тома больше не сидеть со мной целыми днями, если хочется поговорить, пусть зовет меня попить кофе на кухню. Я разваливаюсь на стуле и погружаюсь в мечты, мозг начинает выстраивать планы на новую жизнь. Том будет возить меня с работы и на работу, по выходным мы будем ездить в Бостон. Я буду учить английский, а потом мы просто будем гулять по городу, если позволит погода. -Ты почту читаешь, говорит Питер недовольным голосом, заходя в мою комнату. -Да, ну то есть еще не читала, а что случилось? - я слегка вздрагиваю, потому что он застал меня врасплох. Смотрю почту и нахожу в почтовом ящике письмо от Пита, с предложением попить кофе. Я предполагаю, о чем будет разговор, ухмыляюсь и иду с ним на кухню. -Что он тебе сказал? - спрашивает Питер почти шепотом.

121

- Не поняла, - говорю я -Ты знаешь, что тебе закрыли контракт? - говорит Питер. - Да отвечаю я, через полгода. - Нет не через полгода, сейчас. Они уже сняли тебя с проекта. -Что? - недоумеваю я. -Я думал, что он тебе сказал, - говорит Питер. Возникает напряженная пауза. «Добро пожаловать в реальный мир!» говорит мой внутренний голос. -А ты откуда узнал, спрашиваю я, после длительной паузы. -Меня попросили принять у тебя дела, - говорит он. - Когда? - спрашиваю я. - когда попросили? -Утром позвонил шеф. До конца недели, я должен принять у тебя дела. Я молчу. У меня уходит из-под ног почва, мне становится стыдно и противно за себя, за свои планы и мечты, я осознаю себя жуткой неудачницей. "Если вы хотите посмешить господа бога, поделитесь с ним своими планами" всплывает в голове. -Я могу твои слова истолковывать, как официальное сообщение? - спрашиваю я Пита. -Тебе должны вручить письмо. Я оставляю недопитый кофе и иду к нашей секретарше. Спрашиваю, нет ли корреспонденции для меня. Она ищет, но ничего не находит, мотает отрицательно головой. Снова иду на рабочее место, В ду-

ше возникает надежда, что Пит что то не понял или перепутал. Может все-таки не сейчас, я же еще не закончила работу. Я не знаю, что делать. Мне нужно взять себя в руки, и продолжить работу, но я не могу сосредоточиться. Эмоции мешают думать, нет ни желания, ни сил. Сижу молча, тупо смотря в экран монитора. Я не могу точно сказать, сколько проходит времени, час или два или только две минуты. Я перестаю ориентироваться во времени и пространстве. Я понимаю, что нужно что-то делать, звонить писать узнавать, но не могу. В коридоре раздаются какие то голоса. «Пит, Андрэ, Том?» Пока я пытаюсь их распознать, голоса стихают. Все снова погружается в тишину. -Нина, звучит у меня за спиной, я вздрагиваю, потому что не слышала, как он вошел. -Андрэ? Он мнется и глупо улыбается. -Что случилось? спрашиваю я. А про себя думаю - что сука, сейчас будешь дела у меня перенимать? -Я на счет билета, спрашивает Андрэ. -Какого билета? - я не понимаю, о чем он говорит. -Нужно выбрать рейс - продолжает Андрэ. -Какой рейс,- я вообще не понимаю, о чем речь. - В почте, письмо, читала? Я открываю почту, и подзываю Андрэ, -Какое? Он долго ищет, потом находит запрос, меня

просят подтвердить рейс вылета. Это в субботу. -На это срочно нужно ответить? - спрашиваю я, - мне нужно подумать. Андрэ снова мнется, потом говорит, что может нам лучше лететь вместе? Можно будет сэкономить на такси. Я снова ничего не понимаю, что значит вместе, а ты что тоже улетаешь? -Да, отвечает он, было же утром письмо от шефа. Ищу письмо. Ничего похожего на письмо от шефа не вижу, снова зову Андрэ, он открывает письмо с какой-то длинной темой «итоги собрания акционеров по проекту» и еще много всяких слов, такие письма руководство шлет нам постоянно, но я их не читаю, потому что они, как правило, нас не касаются. Читаю письмо, в нем опять много слов ни о чем, я просто ищу свою фамилию. Наконец нахожу, в заключениях и выводах. Написано что я жду новых проектов из Питера, Андрэ из Хельсинки, Тома тоже снимают с проекта и переводят в Лос-Анжелос, Пит остается только на поддержке старого проекта. Из текста совершенно не следует, что проект закрывают, просто на проекте не остается ни одного человека. Я читаю еще раз, но все равно ничего не могу толком понять. Тогда я начинаю расспрашивать Андрэ, но для него все это тоже было полной неожиданностью. И он не в курсе, и не понимает что произошло. Все что он знает, это то что нужно выбрать рейс, чтобы фирма

оплатила нам билеты, иначе придется лететь за свой счет. Мы идем к Питу, в коридоре нас ловит секретарша и вручает конверты. Это дополнение к договору. Там 40 листов текста. Сажусь читать, но перед глазами все плывет, и я решаю, что нужно идти домой. Уже на дороге меня догоняет Пит, он спрашивает, не нужно ли меня подвезти, но я отказываюсь, мне хочется побыть одной. Тепло и солнечно, я иду по узкой обочине дороги, с одной стороны мимо проносятся машины, с другой зеленеют и шелестят на ветру березки. «Песен еще недописанных, сколько скажи кукушка, ответь», стучит в висках. У меня из глаз ручьем текут слезы. Я их не вытираю, и они капают мне на кроссовки, на асфальт, или просто ручейками текут по лицу и одежде. «Солнце мое, взгляни на меня, моя ладонь превратилась в кулак» - беззвучно повторяют обкусанные в кровь губы. Я ни о чем не думаю, я просто иду. Руки сжимаются в кулаки с такой силой, что ногти впиваются мое в ладони. «Вот так, вот так, вот так» стучит в голове. Придя домой, я просто падаю на кровать и чувствую, как щиплет лицо солью от слез. «Не реветь, не реветь», повторяет внутренний голос. «Не смей себя жалеть, ты справишься, ты сильная». Я не чувствую себя сильной и мне не кажется что я справлюсь. Мне хочется просто сдохнуть, я устала, я больше не могу. Вот я сейчас просто лягу закрою глаза и умру, а дальше будь что будет, мне

будет все равно. Нет, не будет, потому что есть сын. Я сажусь на кровать, нужно кому-нибудь позвонить, решаю я. Но кому? Звоню своей однокурснице Ольге, из Оклахомы. Я рассказываю ей свою ситуацию с работой, делюсь своими проблемами, рассказываю, что меня снова отправят в Россию. Обсуждаем, что можно сделать, я хочу остаться в Бостоне, чтобы не мотаться по стране. Вспоминаем, что в Бостоне живет Димка, тоже наш однокурсник. Звоню ему. Димка дает телефон своего приятеля, Вадима, который вроде как ищет программистов. Звоню Вадиму. Вадим устраивает мне интервью прямо по телефону, сначала говорит со мной по-английски, потом переходит на русский, потому что уровень моих профессиональных знаний для него более важен, чем языковых. Честно сознаюсь, что не знаю новой библиотеки объектов, но его это не смущает они тоже пользуются еще от 95 года, и вообще они под юниксом пишут. Кстати о юниксе, мы переходим на тему моих знаний юникса. С юниксом я работала около 4 лет, но не как программист, а как системный администратор. Но мой уровень знаний его устраивает. Вадим приходит к заключению, что принципе меня скорее всего возьмут, но нужно приехать в офис в рабочее время. Объясняю ситуацию с визой. Если моя компания канцелит мне договор, то по закону я должна буду либо в течении 10 дней переоформить визу, либо нужно лететь домой. В про-

122

тивном случае я не получу грин кард. Он не понимает, почему меня это так напрягает, если я все равно хочу остаться здесь работать. Я объясняю, что у меня в России остался сын. Мы обсуждаем варианты как его сюда привезти. Вадим обещает договориться на очное собеседование и перезвонить. Перезванивает очень быстро, буквально через несколько минут, просит приехать на собеседование послезавтра. Я лежу на кровати и обсуждаю с Вадимом бытовые проблемы: жилье, страховку, школу для ребенка. У меня уже нет ни злобы, ни обиды, мне просто нужно понять, что делать дальше. В дверь кто-то стучит, я слышу, но не обращаю внимания. Стучат громче и настойчивее. Но я продолжаю обсуждение, мне все равно, что это за стук. Дверь открывается, входит Том. -Я хотел узнать, что с тобой все в порядке. Я звонил, но у тебя постоянно занят телефон.- говорит он. Прощаюсь с Вадимом, приглашаю Тома зайти. Мне интересно, знал ли он все это. Хотя какое это имеет значение, и я не уверена, что он скажет мне правду. Том заводит опять песню, про свою несчастную жизнь, его опять бросают на другой проект и снова ему нужно лететь в Лос-Анжелос. Я слушаю его в фоновом режиме, сейчас меня больше волнуют свои проблемы и мне нужно для себя понять, что мне делать дальше. Он смотрит на меня и понимает, что говорит что-то не то.

123

-Тебе, конечно тоже нужно лететь и значительно дальше,- говорит он. Я молчу. -Ты расстроена тем, что тебе придется вернуться в Россию, - наконец интересуется он. -А ты хочешь, что бы я вернулась в Россию? спрашиваю я - Тебе нужно найти работу, и ты сможешь снова вернуться в Америку. – спокойно и равнодушно заявляет он. Я могу тебе чем-то помочь? -Сними мне жилье, я останусь, буду искать работу. Он долго молчит, потом медленно, по словам произносит -Ты собираешься нарушить закон, если я буду тебе помогать, я тоже буду нарушать закон. Его фраза вгоняет меня в ярость. Мне хочется вытолкать его наружу, прямо сейчас, немедленно и закрыть за ним дверь. Но я стою молча и смотрю ему в глаза. Я ничего не понимаю. В голове крутится "что ты сюда приперся, что ты хочешь от меня, какого хрена ты здесь стоишь, если ты не готов ничего для меня сделать?" Том начинает что то говорить о служебных и личных взаимоотношениях, о том что сейчас я уже могу не боятся того, что это как то повредит его карьере и еще какой то бред в том же духе. Какое мне дело, до его карьеры, какие отношения, если ты летишь послезавтра в Лос-Анжелос, а я в Питер? Том плавно переходит на комплименты в мой адрес, он рассказывает о том какая я необыкновенная, как

я не похожа на американских женщин, как я красива, умна, и как я ему нравлюсь. Он не может даже представить себе, как часто я слышу от мужиков этот бред, начиная от сантехников и заканчивая руководством банка, и как меня это все уже достало. Если ты не можешь сделать для меня пару мелких услуг, потому, что боишься нарушить закон, зачем ты вообще все это мне говоришь? Или ты думаешь, ты первый мужчина, который меня увидел и хочешь сделать мировое открытие? Мое молчание он истолковывает как непонимание. -Ты позволишь мне остаться у тебя,- он быстрым взглядом осматривает мое жилье и спешно добавляет, или я могу пригласить к себе в отель? Я отрицательно мотаю головой. Я хочу, чтобы он ушел. -Почему, - удивленно спрашивает он. -Я тебя не люблю, говорю я. -Это не проблема, говорит он, - ты мне очень нравишься. Он берет мои руки и сжимает в своих. У него холодные и мокрые ладони, мне противно и я вырываюсь. -Это проблема. Для меня это проблема. – я перехожу на те фразы которые я учила в церковной общине и на резкие интонации. -Почему? – Том откровенно недоумевает. -Я люблю другого человека. – говорю я настолько спокойно, насколько могу сдержать свои эмоции.

-Ты кого-то другого ждешь? – переспрашивает он удивленно. Я стою и смотрю на него в растерянности, потому что не знаю, какие нужны слова, чтобы он меня понял. -Сегодня был тяжелый день, поэтому я устала и хочу спать, ты можешь идти, я не буду тебя задерживать. - я вываливаю весь словарный запас выученных мною за эти месяцы фраз. -Ты действительно не хочешь, поехать со мной в отель? -Нет. -Если передумаешь, позвони, я буду ждать. Он лезет в карман и достает визитку. Здесь мой телефон, (call me free) не стесняйся звони.- он крайне неохотно уходит. Я ложусь на кровать и смотрю в потолок. Мир рушится у меня под ногами. Но мне уже все равно. Меня возвращают обратно к тем проблемам, которые я не хотела решать и от которых так хотела убежать. Меня возвращают в Россию. Нет, я конечно могу остаться, и решать те проблемы которые возникнут, если я не вернусь.. Для начала никто не знает сколько времени займет переоформление визы, две три недели, месяц, я уже не говорю о том, что визу могут не дать, и что тогда? Вернуться в Россию, это тоже громко сказано, возвращаться мне вобщем некуда, у меня нет жилья, да и с работы, где я отсутствую уже пятый месяц, меня могут легко выгнать. У меня конечно есть деньги, но на квартиру мне не хватит, нужно либо

брать кредит, либо судиться с бывшем мужем и делить квартиру. Я пытаюсь взвесить те проблемы и эти, но ни те ни другие мне не кажутся решаемыми. По крайней мере, легко решаемыми. Пятница. У дома меня никто не ждет, и я иду на работу пешком. Когда я уже подхожу к дверям офиса, за мной останавливается машина, и я слышу, как меня окликает голос Тома. Я не оборачиваюсь, он бежит и хватает меня за плечо. Я поворачиваюсь, что бы высказать ему свое «фе» и от изумления «теряю челюсть». Передо мной стоит человек в майке, сандалиях на босу ногу и … семейных трусах до колена в цветочек (это здесь называется шорты). Что случилось? Пока мой мозг в авральном режиме ищет объяснение, «избили, изнасиловали, обокрали, выгнали из дома….», Том, улыбаясь, мне что-то говорит. Но я его не понимаю, все мои интеллектуальные ресурсы заняты поиском объяснения его дурацкого внешнего вида. Наконец приходит понимание - «Пятница, сегодня пятница, офисный день». Прррр…. -Что? – я конечно же не поняла ничего из того, что он мне сказал. -Тебе нужно сдать дела, - Том явно огорчен тем, что я не поняла то, что он мне несколько минут говорил. -Да конечно. Я знаю – мы идем в офис. В моей комнатенке пусто, нет ни стола, ни стула, ни компьютера. На полу стоит коробка, в которую побросали мои личные вещи. У меня в

душе наступает такая же пустота. Как они быстро все убрали, мелькает в голове. Пита еще нет. Я иду к секретарше, подписываю стопки бумаг. Она отдает мне билеты на самолет и должна у меня забрать сим карту и телефон. Вынимаю и отдаю сим карту, но прошу, чтобы оставили телефон, в подарок, но она не может принять такое решение, телефон стоит 350 долларов, это больше допустимой суммы подарка, поэтому только на усмотрение менеджера. К 11 приезжает Пит и день уходит на сдачу ему дел, он смотрит мои программы, ругается, что я пишу мало комментариев, раскладывает все по папкам. -Вот ты где, а я тебя всюду ищу.- Том заходит с таким видом, как будто мы с Питом занимаемся не работой, а сексом. Мне нужно с тобой поговорить – он берет меня за локоть и выводит в коридор. -Дана (секретарша) мне сказала, что ты не отдала ей телефон. – он смотрит на меня спокойно и холодно. Я немного растеряна этой резкой переменой тона, достаю телефон и спрашиваю, нельзя ли мне его оставить себе в качестве бонуса. Том совершенно спокойным, официальным тоном, рассказывает мне, что бонусы будут выдаваться в конце года, по решению собрания акционеров, а телефон, это собственность компании и он вынужден его у меня забрать. Но он не видит здесь никакой проблемы, потому что такой аппарат можно

124

купить в магазине, который расположен неподалеку. Кроме того, в этом магазине, хороший выбор и можно даже купить более современную модель - Это очень дорого для меня, я не могу себе сейчас это позволить, - говорю я. У меня такое чувство, что меня сейчас вырвет. Я отдаю Тому телефон, извиняюсь и быстрым шагом направляюсь в сторону туалета. По дороге меня за руку хватает Андрэ. Он протягивает мне свой телефон. -На возьми, это подарок. Я все равно хотел себе купить новый. – Андрэ немного смущен, щеки его порозовели и он глупо улыбается. Я отказываюсь, я не могу у него забрать телефон, это и для меня и для него очень дорого. Но Андрэ настойчив. Он уже присмотрел себе новую модель, но она дорогая, и пока у него есть старый телефон, он не купит себе новый. Меня разрывает между «хочу» и «не удобно», но «хочу» побеждает и я благодарю Андрэ и забираю телефон. Андрэ тоже счастлив, он уже сдал дела и теперь спешит в магазин за новой игрушкой. Я выхожу с ним на улицу. Вокруг нашего знания огромная парковка. Мне хочется сесть и посидеть, но сесть некуда. Я стою, прислонившись к стене. Я ни о чем не думаю, просто греюсь на солнце. Время проходит незаметно, я не смотрю на часы , я вдруг для себя замечаю, что лето в полном разгаре, все вокруг утопает в зелени, поют птицы. По дороге

125

проносятся автомобили, народ спешит на викенд. Я никуда не спешу. Мне некуда больше спешить. Из дверей офиса выходит Пит. -Ты здесь? – он становится рядом со мной и мы стоим молча. Потом Пит начинает говорить про то, что лето, что хочется в отпуск, но из-за работы он ничего не может спланировать. Расспрашивает меня про Питер, он давно мечтает туда съездить с сыном на каникулы. Особенно ему хочется в Эрмитаж и Петродворец. Я слушаю молча, иногда поддакиваю и киваю. Вспоминаются расспросы Тома, про медведей на улицах Питера, улыбаюсь и теряю нить разговора. Пит не понимает моей реакции на свои слова, спрашивает, что смешного он сказал, я рассказываю про медведей. Питу не кажется это смешным. Он презрительно морщится и фыркает: -Что ты хочешь, он же сейл (продавец) – в это слово Пит вкладывает какой-то одному ему понятный смысл. Сегодня пятница, короткий день, люди потихоньку расходятся из офиса. Я спрашиваю у Пита, когда он закончит. Он недоуменно разводит руками и говорит, что теперь он постоянно свободен. Я спрашиваю, не мог бы он меня подвести до дому. Мне нужно забрать с работы, скопившиеся здесь личные вещи, но просить Тома я не хочу. Пит поворачивается ко мне и смотрит мне в глаза: -Это что, месть? спрашивает он. Я не понимаю, о чем он говорит, и

пытаюсь его переспросить. Но он не слушает меня, и продолжает: -Зачем ты это делаешь? Ты разве не видишь, что ты с ним вытворяешь? Зачем тебе это? Это что такая игра, называется, сломай человеку жизнь? – Пит искренне негодует. Я пытаюсь заставить его пояснить мне сказанное, но он отмахивается: -Ты только передо мной не претворяйся, что ты плохо понимаешь поанглийски, я тебя уже много лет знаю. Ты все прекрасно понимаешь, не хуже остальных. Наступает тишина, и выдержав паузу и немного успокоившись, Пит продолжает: -Ты сама все видишь, он просто голову потерял, ходит за тобой как тень, а ты просто развлекаешься. -Ты же сам его недолюбливаешь, что ж ты так о нем вдруг так забеспокоился? -Я говорю не о нем, а о тебе. Я не понимаю, зачем ты все это делаешь. Какое может быть удовольствие человека так мучить. Ты уедешь и забудешь о нем, а он останется с этим жить. -Да ладно, он обо мне забудет еще до того, как мой самолет оторвется от земли. Пит качает головой. -Не забудет, есть вещи которые очень сложно забыть. Я ехидно улыбаюсь и смотрю ему в глаза: -Питер, ты все эти годы помнил меня и скучал? Пит снова возмущен:

- Причем тут я? У меня есть жена, которую я люблю. -Ты не поверишь, но у Тома тоже есть жена! Пит явно взбешен: - Да причем тут жена! Я стараюсь, говорить как можно более ласково, смотря Питу прямо в глаза: -Питер, но я действительно не понимаю, в чем ты меня обвиняешь. Что я такого сделала неверного? -Неверного? Что ты сделала неверного? Ты просто сломала ему жизнь! Нина не нужно прикидываться наивной, ты достаточно красива, чтобы производить впечатление, и достаточно умна, чтобы этим пользоваться. Но я не понимаю одного, зачем ты это делаешь? Какая у тебя цель? Выйти за него замуж? Заставить его найти тебе высокооплачиваемую работу? Какой во всем этом был смысл? Замуж ты за него не пойдешь, тебе это не нужно, да и в России у тебя наверняка мужчина есть, и – он сделал паузу и посмотрел на меня неприязненно – наверняка не один мужчина есть . Работу ты найдешь и без него и лучше и быстрее. Зачем тогда все это? Что это игра, развлечение у вас такое национальное у русских? Я не знаю, что ответить. Во-первых, я не думаю, что у Тома есть ко мне какие-то серьезные чувства, а во вторых я ничего не делала. Ну, или мне кажется, что я ничего не делала. - И что я должна сделать, - спрашиваю я.

-Теперь я не знаю, Пита удивляет мой вопрос – тебе лучше знать. Мы молчим. -Поговори с ним, говорит Пит, выдержав длительную паузу. – И хотя бы извинись. -За что извинится? – здесь уже начинает заносить меня. -Что я сделала такого, за что мне следует извиняться? Пит смотрит на меня в упор, и наконец до него доходит то, что я ничего не поняла. -Его могут уволить, из-за тебя. -Что? С какой стати? (дословно в чем причина) -Причина в том, твое увольнение рассматривают, как сексуальное домогательство. -У нас не было секса, у нас вообще ничего не было. Он смотрит на меня с недоверием, задумывается на несколько секунд и продолжает: -Это не важно. -А что важно? -Важно то, что это дошло до акционеров. -Я никому ничего не говорила. Пит мне не верит, это видно по его лицу, но тем ни менее говорит: -Это Америка Нина. Здесь такие вещи сложно скрывать. Мы стоим молча, я все равно ничего не понимаю, кроме того что меня впутали в какую то интригу. Неожиданно в моем мозгу появляется догадка, а на лице улыбка: -А это тебе Том рассказал? -Что? – Пит не пони-

мает или делает вид, что не понял о чем я. -Про акционеров? Питер смотрит на меня непонимающе: -Да, а что? «Во дерьмо», думаю я, но вслух говорю: -Н ич его , прос то спросила. Ты меня не отвезешь? – Я улыбаюсь и смотрю на него с мольбой. -Ты обещаешь мне, ты поговоришь с ним до отъезда? -Да, обещаю, отвези меня, пожалуйста. (Плиииз) Пит наконец соглашается и везет меня домой. По дороге мы молчим. Мне еще нужно пройти по магазинам, купить всем подарки. Поэтому я закидываю коробку с вещами домой и иду за покупками. Я боюсь, что вечером у дома меня будет ждать Том, ну не даром же он сочинил эту трогательную историю для Пита. Я не знаю, что ему сказать. И я не считаю, что Тому хочется со мной поговорить. У меня полная уверенность в том, что все его чувства ко мне начинаются и заканчиваются чисто физиологическими потребностями. Несмотря на гневную брань Пита, я не считаю себя, и не считаю, что это серьезно. Я не верю ни в какие сказки про акционеров и решаю для себя, что поговорка с глаз долой из сердца вон, в данном случае вполне оправдана. Поэтому в магазине я болтаюсь до позднего вечера, и ухожу, когда уже витрины начинают закрываться и повсюду гаснет свет. Домой возвращаюсь в полной темноте. Автор: Нина Охард

126

Я слишком близко подошла к разгадке, я бы сказала, опасно близко. И тогда Они вышли на меня сами. Вышли, чтобы запугать, надеясь, что меня это остановит. Однажды я получила на свою электронную почту письмо со скрытым адресом отправителя. Тема была такая: "МЫ ПРО ТЕБЯ ЗНАЕМ". Я открыла письмо чисто машинально, ожидая, что это какой-то спам. Там было написано: МАЙЯ. НЕ ЛЕЗЬ В НАШЕ ДЕЛО. ТЕБЕ НЕ ПОБЕДИТЬ НАС. НЕ МЕШАЙ НАМ. ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ ВСЕМ. ВАША РАСА НИКЧЕМНА. МЫ ВЫСШИЕ СУЩЕСТВА. НЕ МЕШАЙ СЛУЧИТЬСЯ ТОМУ, ЧТО ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ. ЗЕМНАЯ РАСА ПРИГОДНА ЛИШЬ НА ЧЕРНОЗЕМ ДЛЯ НАШИХ ПРЕКРАСНЫХ ДЕРЕВЬЕВ РАЗУМА. ВЫРАЖАЯСЬ ТВОИМИ АНАЛОГИЯМИ. МЫ ДАВНО ГОТОВИЛИ ПОЧВУ ДЛЯ КОЛОНИЗАЦИИ. МЫ ВНЕДРИЛИ НА ВАШЕЙ ПЛАНЕТЕ ПРОГРЕСС ЧТОБЫ ВЫ СОЗДАЛИ ПРИЕМЛЕМЫЕ ДЛЯ НАШЕЙ ЖИЗНИ УСЛОВИЯ. ОСТАЛОСЬ ЕЩЕ НЕМНОГО ПРИГОТОВЛЕНИЙ. НАДО ТОЛЬКО ЧТОБЫ ВАШИ ПОМОИ ПРЕВРАТИЛИСЬ В ПЕРЕГНОЙ ХА ХА. И ВАША ПЛАНЕТА СМОЖЕТ НАКОНЕЦ СТАТЬ СЧАСТЛИВОЙ ОБИТЕЛЬЮ ДЛЯ

127

Н А С ВЫСШИ Х СУЩЕСТВ. ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ. ТЫ ДОЛЖНА НЕ МЕШАТЬ НАШЕМУ ВТОРЖЕНИЮ. ИНАЧЕ МЫ УБЕРЕМ ТЕБЯ. КАК ТОЛЬКО СМОЖЕМ. Вот это поворот. Вторжение инопланетян. Естественно, в первую секунду я не поверила. Я сочла это чьей-то дурацкой шуткой. И я пойму, если вы тоже сейчас мне не верите. Но попробуйте отбросить все свои стереотипы и открыться для новой информации совершенно непредвзято. Я сначала засмеялась истерическим смехом, потом меня захлестнула волна возмущения. Потом я присела в лотос, и, закрыв глаза, успокоила свой ум, отбросив все лишнее, что могло помешать мне думать. Тогда я увидела, что это не шутка. Я никому никогда не рассказывала про свои аналогии. Нигде не записывала их. Это было только в моем сознании, и больше нигде. Значит, никто из людей не мог так пошутить. Я с ужасом поняла, что эти "высшие существа", как они себя называют, забирались в мои мысли. Они должны это уметь, раз подселиться в чужой мозг они могут. Однако, то, что они забрались каким-то образом в мои мысли, повергло меня в ужас. Как? Когда? И как от этого возможно оградиться? Одно успокаивало — управлять моими

мыслями они пока не могли, как и не могли уничтожить меня физически. Иначе не стали бы писать это письмо. И они, должно быть, все же опасаются, что я могу им помешать. А я должна теперь это сделать во что бы то ни стало. Последующие дни я провела в мучительных попытках родить хоть какойто план действий. Было совершенно не ясно, что я могу сделать с этими пришлыми сущностями. Что Они из себя представляют, как вытесняют чужие сознания из их домов? Есть ли у них хотя бы физическое тело? Вероятно, своих тел у них нет. Я думаю, они просто паразиты. Да, именно паразиты, хотя сами, похоже, мнят себя скотоводами. Вот как я увидела ситуацию. Некие инопланетные сущности когда-то давнымдавно обнаружили во Вселенной нашу Землю и нас. Изучив нас, они решили, что неплохо могут зажить тут вместо нас. Но "жить" в нашем понимании, им нечем. У них либо нет тел, либо их тела совершенно непригодны для жизни. Зато наша психофизическая база, созданная нашей эволюцией на нашей родной планете вполне пригодна для подселения их сознаний (для их Я, хотя не знаю, можно ли к ним применить такую терминологию). И они начали нас культивировать. Они подбросили первобытному че-

ловеку зерна культуры, и вскоре те проросли. Возможно, многие великие изобретения человечества были совершены не просто так, а с мысленной подачи паразитов. Люди, окрыленные своим всемогуществом, возомнили себя царями природы и возвели концепцию потребления в культ, а природа покорно теснилась. Но на самом деле мы просто вызревали для того, чтобы самим стать объектом потребления паразитов. Скоро они вытравят наши Я из нас, и заселят свои. Я думаю, процесс уже частично начат. Инопланетяне существуют среди нас, чтобы вести здесь, под видом людей свою "подготовительную деятельность". Мы должны это остановить. *** Заседание "чайного клуба" в тот раз не состоялось, и мы с Ишей остались в фитобаре вдвоем. Когда я подошла, он уже полулежал на подушках, разбросанных по полу фитобара, а на низком столике перед ним стоял глиняный чайник с поднимающимся из носика паром и две чашечки. Сам Иша остекленелым взглядом уставился в свой телефон, который держал обеими руками, и сосредоточено производил с ним какие-то быстрые манипуляции. Я плюхнулась рядом и посмотрела на пятидюймовый дисплей. За прозрачной гранью простиралось фантасмагоричное пространство — полуразрушенный город, раскинувшийся посреди выдуманного фантазером-дизайнером ландшафта. Из-за границ экрана то и дело выпрыги-

вали мерзкие чудовища и явно проявляли агрессию к предполагаемому герою — все виделось будто бы от первого лица. Иша тыкал пальцами в экран и этим сражал чудовищ виртуальными орудиями, а те в корчах разлетались на отвратительные шматки. — Что это? — спросила я. — Да так… подсел на новую игрушку. Войны инопланетян типа. — И как, интересно? — Затягивает, да. Я сразу вспомнила про настоящих инопланетян, про то письмо. В общем-то, я про него почти никогда и не забывала с момента прочтения. Эта игрушка вроде как дополнительно напомнила мне не отвлекаться, не забывать. Я до сих пор так ничего и не предприняла. Сказать кому -то было страшно, потому что ведь никто не поверит. Посмеются только, сочтут сумасшедшей. Но бездействовать было нельзя — мир в опасности. Надо было каким-то образом распространить информацию так, чтобы поверили. Этот новый виток мыслей породил вдруг спонтанное решение. Попробую рассказать Ише. В конце концов, он должен меня понять, мы же близкие люди. А если что — оберну все в шутку. — Как думаешь, а могли бы мы встретить настоящих инопланетян? — начала я издалека. — Конечно. Ну не одни же мы во всей Вселенной. А значит, гипотетически, микроскопическая вероятность такая есть. — А может, они уже здесь были? Ну много же

было таких историй. — Ага, ну да, ну да. И ты всерьез в это веришь? — Нет конечно, это басни. Но если вдруг и правда кто-то встречал инопланетян, не понять же, что он не врет. Иша уставился на меня с такой плохо скрываемой улыбкой, будто мы пытаемся вести разговор абсолютно несерьезный, но при этом делать очень серьезный вид. — Если бы я тебе рассказала, что вступила в контакт с инопланетянами, ты бы поверил? — спросила я как можно серьезней. Но такая улыбка, черт побери, заразительна не хуже зевков. Уголки моих губ потянулись вверх, а я тщетно пыталась вернуть их на место. — Тебе — конечно! Ты же не станешь меня обманывать, — в том же тоне ответил он, придавив подушечкой пальца очередное чудище на экране. — Так вот… я уже. — Что — ты уже? Я собралась с духом, и медлено вдохнула и выдохнула. Нужно было согнать эту дурацкую улыбку с лица. — Встретила их. Вернее, не встретила, но они мне написали письмо, что они уже здесь. На несколько секунд Иша застыл, уставившись на меня немигающим взором. Потом вдруг прыснул и заржал. — Аха аха ахаха! Ты так шутишь иногда, что и не понять даже, шутишь или всерьез. Слушай… да у тебя актерский талант. Я это серьезно, если что. — Я тоже серьезно!

128

— уже совсем без улыбки сказала я. Но он только пуще прежнего продолжил ржать, аж даже схватившись за живот. Мне даже стало немного обидно. Но с другой стороны, он ведь и правда думает, что я шучу, а значит, думает, что мне приятно, что мои шутки такие смешные. Обижаться не время. Вдруг он вздрогнул и крепче вцепился в телефон: — О, черт! На экран выпрыгнул новый монстр, страшнее и сильнее предыдущих, с которыми Иша справлялся уже на автомате. Он перестал смеяться и всецело погрузился в неравный бой с монстром, от напряжения прикусив губу. Монстр так сразу не поддавался, завязалась битва, а в нашей беседе возникла пауза. Но вдруг произошло нечто страшное. Глядя на Ишу, я каким-то необъяснимым образом, как-то поособому сфокусировав взгляд что-ли, увидела, как он перетекает в свой телефон. Нет, физически он сидел на своем месте, как и прежде, но вот его Я в этот момент ослабело, оно превратилось в несуществующее Я виртуального борца с монстрами и стало решать его проблемы, которых на самом деле нет, а самого Иши становилось все меньше и меньше. По воздуху будто прошла едва ощутимая волна. Именно сейчас, подумала я, его Я слабо, не имеет своих четких очертаний, так как путает себя с кем-то другим, именно сейчас его бессознательное наиболее уязвимо для вторжения парази-

129

тического разума. А Они ведь уже угрожали мне, Они могут следить за нами. Мне стало жутко. Я быстро выхватила из его рук телефон и отложила на дальний край стола, отключив экран. В ответ Иша с улыбкой обнял меня за плечи и притянул к себе. Он наверное решил, что я пытаюсь привлечь к себе его внимание. Наивный. Если бы он только знал, насколько более важные мысли сейчас в моей голове, и что только что, возможно, я спасла его личность от гибели. Позже вечером мы списывались сети. Вот отрывок из нашей беседы. Майя: я не шутила сегодня по поводу инопланетян. Иша: ))) Иша: Я понял. Я же верю))) Майя: Я же вижу, что не веришь. Я бы не поверила тоже. Иша: а что за письмо они тебе прислали? Майя: вот: МАЙЯ. НЕ ЛЕЗЬ В НАШЕ ДЕЛО. ТЕБЕ НЕ ПОБЕДИТЬ НАС. НЕ МЕШАЙ НАМ. ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ ВСЕМ. ВАША РАСА НИКЧЕМНА. МЫ ВЫСШИЕ СУЩЕСТВА. НЕ МЕШАЙ СЛУЧИТЬСЯ ТОМУ, ЧТО ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ. ЗЕМНАЯ РАСА ПРИГОДНА ЛИШЬ НА ЧЕРНОЗЕМ ДЛЯ НАШИХ ПРЕКРАСНЫХ ДЕРЕВЬЕВ РАЗУМА. ВЫРАЖАЯСЬ ТВОИМИ АНАЛОГИЯМИ. МЫ ДАВНО ГОТОВИЛИ ПОЧВУ ДЛЯ КОЛОНИЗАЦИИ. МЫ ВНЕДРИЛИ НА ВАШЕЙ ПЛАНЕТЕ ПРОГРЕСС ЧТОБЫ ВЫ СОЗДАЛИ ПРИЕМЛЕМЫЕ ДЛЯ НА-

ШЕЙ ЖИЗНИ УСЛОВИЯ. ОСТАЛОСЬ ЕЩЕ НЕМНОГО ПРИГОТОВЛЕНИЙ. НАДО ТОЛЬКО ЧТОБЫ ВАШИ ПОМОИ ПРЕВРАТИЛИСЬ В ПЕРЕГНОЙ ХА ХА. И ВАША ПЛАНЕТА СМОЖЕТ НАКОНЕЦ СТАТЬ СЧАСТЛИВОЙ ОБИТЕЛЬЮ ДЛЯ Н А С ВЫСШИ Х СУЩЕСТВ. ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ. ТЫ ДОЛЖНА НЕ МЕШАТЬ НАШЕМУ ВТОРЖЕНИЮ. ИНАЧЕ МЫ УБЕРЕМ ТЕБЯ. КАК ТОЛЬКО СМОЖЕМ. Майя: адрес отправителя скрыт… Иша: Вот юмористы. Но ты не бери в голову. Если повторится, пожалуйся в службу поддержки. Майя: Ты не понял. Это не шутка, это настоящее письмо от инопланетян. Иша: Ты такая убедительная)) я даже начинаю верить, что ты в это веришь)) Иша: А почему ты думаешь, что это настоящие инопланетяне? Иша: Эй? Ты где? отвечать будешь? Майя: Да ладно, забей. Я что-то не высыпаюсь в последнее время. Пойду спать. Иша: Ага, поспи лучше. Спокойной ночи. Мне было нечем доказать подлинность этого письма. Кроме упоминаний моих аналогий, других весомых доказательств не было. А про свои аналогии я рассказать категорически не могла. Почему-то это показалось мне таким глупым и смешным. Автор: Елена

Волкова

4 ...Сегодня почему-то я была особенно расстроена. Последнее время приходиться все чаще думать, углубляться в свою повседневность и понимать, что в этой глубине ничего нет. Там пустота. Пустота, которая ни пугает, ни удивляет, а оставляет чувство неудовлетворенности. Я понимаю, что нужно что-то менять. Что если я буду следовать будням и односюжетным выходным, я так и останусь на этом этапе сожаления. На самом деле, сожаление – это еще не так плохо. Куда хуже, если это сожаление исчезнет, как это происходит у многих людей. Так, они просто проживают день за днем, не замечая и не задумываясь хорошо это или плохо. Такие люди меня особенно расстраивают, у них нет цели, пусть даже малюсенькой. Они работают, чтобы заработать деньги, чтобы к определенному времени года заменять изношенные вещи или чтобы покупать продукты питания. Да, я вижу много таких людей. И сегодня, заглядывая в свое прошлое, я невольно вспоминаю и этих несчастных, от чего становится еще грустнее. Тем не менее, моя проблема заключается в том, что я ничего не меняю. Тут следует поменять сам корень этой уныло произрастающей вербы, которой в какой-то степени повезло, что она не в силах задать себе вопрос «Для чего она существует?

Какой толк от того что она вырастит, а потом погибнет, не оставляя ни единой пометки о своем существовании». Менять корни страшно! В сущности, это как принять чью-то оболочку и начать совершенно новую жизнь. Одним словом, в тот день я отстранилась от быта и глубоко погрузилась в себя, находя причины своих страданий, но не находя способов решений их. Я потупила взгляд на сменяющие друг друга ступеньки эскалатора. Но тут я встряхнулась и постаралась растянуть улыбку навстречу приближающемуся парню. То был Евгений. С Евгением мы пара, мы встречаемся год с лишним и все у нас хорошо. По крайней мере, так думал он. На самом деле, мне не на что было жаловаться. Я вообще отлично живу.. Но постоянно что-то мешает. Постоянно в моей голове появляются мысли, благодаря которым я огорчаюсь, потом злюсь настолько, что хочется просто пойти и все разорвать в клочья. Кажется, что это и было бы началом твоих новеньких корней. Тем не менее, я не принимала такого решения, а просто улыбнулась ему в ответ и мы как обычно пошли в ближайшее кафе. Евгений производил впечатление серьезного, воспитанного молодого человека, который знает чего хочет. Совершенно земной парень, который считает, что все у

него в этой жизни состоялось и осталось дело за малым – семья, создание которой его сейчас не особо беспокоит, дабы он знает, что и это у него не составит особого труда, а именно найти настолько достойную представительницу противоположного пола, с которой он свяжет свою судьбу. Мне же хотелось испытать в этой жизни не простое чувство теплоты и спокойствия от присутствия любимого человека. Евгений этого не понимал и чем больше мы виделись, тем сильнее я ощущала, что этого не хочу. Порой, он вызывал у меня не более чувства умиления и благодарности, но то была не любовь.. не та любовь, которой мне так давно хотелось.. Мне поднадоедало улыбаться, на что быстро среагировал Евгений. В итоге, я снова выложила все то приятное, что скрывалось у меня в душе за утомляющей повседневностью. Смесь усталости, разочарования и внезапно охваченной вдохновленности сильная вещь! Евгений странно на меня смотрел и в конце молчаливо отвернулся: — Неужели, ты все это всерьез? - Евгений устало поднимал брови и все еще не поворачивался лицом ко мне. — Не поняла… Что? - меня удивило, что вдруг, после моего захватывающего рассказа он произнес эти

130

неожиданные для меня слова. Евгений быстро повернулся ко мне и серьезно посмотрел на меня: — Ты правда не понимаешь, что происходит? Мне надоело! Надоело все это!!! Скажи, ты со мной из принципа не оставаться одной?.. — Стой, ну ты просто не правильно... — не успела проговорить я, как Женя меня перебил с нарастающим темпом голоса. — Ты или провоцируешь или же.... Пфф.. я не знаю! Я только знаю, что мне это надоело! НЕ хочу оставаться в тени другого мужчины! Поставь себя на мое место, представь как твоя девушка приходит к тебе с расстроенным лицом, когда ты ее целуешь она мгновенно улыбается и также мгновенно хмурится.. И только когда она начинает заговаривать о неком Мартине Горе ты видишь какой она может быть! Что она умеет по-настоящему радоваться, что ее глаза наполняются чистейшей любовью.. — Жень, пожалуйста, давай прекратим! Мы оба знаем, что разбирать такое глупо! — Для меня нет! Прости, Ксюш, но я ухожу! Как бы больно мне не было, но я обязан это сделать! — Но... — мои глаза округлились и я замолчала. — Так будет лучше для всех! Ты сама понимаешь, что я не мужчина твоей мечты! Я не тот, как бы ни печально это не было, но это так. — Женя, пожалуйста, не горячись, ведь я же... — Что ты же..? Мо-

131

жет, любишь? Любишь, но только не меня! И я давно это заметил! — Женя встал и стянул куртку со стула, — Вот! — он положил мне деньги, чтобы я оплатила кафе, он посмотрел на меня особо проницательно, мне стало не по себе, но с тем же, у меня не было явного желания его останавливать! На это мгновение я как будто стала просто наблюдателем. Пусть будет все так, как будет! Я молча наблюдала, как Женя удаляется и закрывает за собой дверь. Еще пару минут я просидела неподвижно. Наверное, это произошло так быстро, что я не успела осознать, как пустились мои новые корни, что начало уже положено. На следующее утро я проснулась за несколько часов до будильника. Я уставилась в потолок и была удивленна, что теперь не имею никаких чувств к Жене. Даже не было чувство изумления и шока от того как быстро все произошло. Я подумала, что может на самом деле все наоборот, вот оно, то самое искреннее чувство к Жене. Именно так я к нему и относилась на протяжении нескольких месяцев, а именно, что он давно не вызывал у меня к себе чувств. Еще более меня удивило, что после принятия мысли исчезновения Жени из своей жизни, я плавно перешла к сладким думам про Мартина. Странно. Мысль сильнее и гораздо живее, чем взаимоотношения с когда-то дорогим мне человеком. А может, и не было никогда любви. Может я просто вбила себе это в голову... Да, навер-

ное... Кажется, я погрузилась в сон именно на согласии с собой! На согласии! Давно я не принимала чегото определенного, лишь теперь я ощутила, что способна что-то изменить, за что безмерно благодарна Жене. Сегодня в мои планы входила прогулка по магазинам. Я вышла из метро и почувствовала, что сегодня ветер особенно приятно обдувает волосы, дышать стало легче, во мне появилась невероятная жизненная энергия. Я входила в один бутик за другим. Со стороны я походила на беспечную школьницу, довольную, что начались летние каникулы. Я запрокинула голову наверх и наблюдала, как прекрасно движутся облака, мой взгляд наткнулся на банк. Нахмурив брови и помешкавшись пару секунд, я зашла в банк... Спустя менее часа я вышла оттуда с широченной улыбкой. « Что же, ты можешь себе это позволить! И ты давно это заслужила! — чуть качая головой и улыбаясь, твердила себе я, — странно, конечно! Но.. Можно же мне хоть раз в жизни совершить безумный поступок!». Я по частям выдохнула и решительно махнула головой: «Калифорния, я еду!». Удивительно, как быстро может измениться человек. Я обожала свою сегодняшнюю жизнь. Я проживала в небольшом съемном доме в центре Санта-Барбары. Я отлично выспалась, и мне ничего не хотелось, ни есть, ни иди в душ, ничего! Усевшись на кровать, я открыла ноутбук. Каждой раз при мысли, что

тот ради кого я приехала, возможно, уже тоже проснулся и что-то делает, я закусывала нижнюю губу и в изнеможении падала на подушку. Дело оставалось за малым. Я давно знала, что встретиться с Мартином более чем реально, проживая неподалеку от него. Взяв карандаш, я включила музыку. Играл концерт в Париже 2001 года. Мне было никак не усидеть на месте, и я то и дело пускалась в пляс. Поиск наиболее важных для нас с ним мест в этом городе занял у меня довольно много времени. Оказалось, что я понятия не имею, куда мне идти. Что вводить в Интернете (и в Интернете ли?), чтобы узнать значимые для него места? Адрес студии Депеш Мод мне удалось найти, вспомнив, что ее название указывалось в биографической книге о Мартине. Один есть! Что еще? Еще неплохо было бы адрес его виллы, хотя это нереально! Не спрашивать же такое у его друзей на ФэйсБуке! В итоге я нарыла на каком-то сайте фото со спутника его дома. Что ж, пусть это будет два! Я уставилась в экран монитора. «Зря! – подумала я, — Зря я потеряла всяческие контакты с местной тусовкой». Хотя конечно еще можно было бы в легкую все наверстать, но так лень.. Надо! Этим вечером я как чумная сидела за ноутбуком и чатилась с кем только могла, у кого написано «местоположение: СантаБарбара» и у кого со мной больше 10 общих знакомых. Глаза побаливали, хотелось кушать и то и дело

оттекали ноги из-за твердого неудобного стула. На кровать я идти принципиально не хотела, серьезную работу не делают лежа. Пока некий Карл набирал мне сообщение, я быстрыми большими шагами подошла к холодильнику. Через секунду я снова сидела, вылупившись на экран, быстро уничтожая банан вприкуску с йогуртом. Терпеть не могу есть без получения удовольствия! Карл Оунли оказался весьма крупной рыбой для меня! Мужчина был весьма доброжелателен, несмотря на то, что лично был знаком с Мистером Гором. В 2007 году он помогал ему с Dj-set (-ом). Он стоял возле пульта и в перерывах Мартин охотно хихикал с ним. Ближе к ночи круг моего общения сузился до одного только Карла и еще одного непонятного парнишки по имени Зак, просто я так и не могла понять имеет он причастие к моему Мартину или нет. Карл уверил меня, что Мартина сейчас нет в Санта-Барбаре, что меня сильно расстроило, но, тем не менее, он настаивал на нашем с ним близком знакомстве… Почему нет? Проснувшись утром, мне стало нестерпимо грустно! Я ненавидела себя, что оказалась в солнечной Калифорнии без желания погулять по ней! Я очень хотела приступить к выполнению плана по Мартину, а тут меня вынуждают ждать и продолжать наслаждаться жизнью. Я сделала себя веселую яичницу, тосты, кофе.. Вдруг настроение у меня резко улучшилось! Боже, это место прекрасно! Столовая имеет выход на бал-

кон, залитый солнечным светом! Все так ярко, зелено и вкусно, черт возьми! Мне захотелось сегодня блеснуть перед Карлом во всей красе! Пускай он упадает при виде меня! Я сделала выразительный макияж, накрутила кудри, надела короткое зеленое платье и, конечно же, каблуки! Хм, не слишком ли для обеденной встречи? На улице моя утренняя эйфория продолжилась. Воздух!! Что он со мной делает? Я словно после многолетнего заточения наслаждалась совершенно чистым и приятным воздухом, наполненным ароматами разных цветущих растений! Как же мне хочется ходить по этому славному городу с Мартином, слушать его хвалебные рассказы о музыке 80-х годов и сгорать от желания оказаться, наконец, с ним, наедине. Эх, тот и то самое кафе. «Мировое». Ну, неплохое название. Я чуть усмехнулась над вывеской «Мирового» как сбоку за руку меня взял Карл. — Добрый день, Ксюша! Как дела? — Ой, Карл! Привет! Ты меня напугал! Все хорошо, спасибо, — я искренне улыбалась ему и сама направила нас в кафе. — Классно, рад, что мы встретились, ты шикарно выглядишь. Ах, да! Я и забыла, как я сегодня хороша. Карл оказался действительно здоровским парнем! Пообедав, мы еще около двух часов попивали чай и болтали о всякой чепухе, словно давние знакомые. Круто, когда можешь весело и непринужденно об-

132

щаться с незнакомым тебе человеком. Я то и дело ловила себя на мысли, что Карл постоянно смотрит на меня как на девушку, пришедшую к нему на свидание. Но-но, Карл! Это не тебе! — Давай как-нибудь сходим в ночной клуб? – предложил Карл, смачно причмокивая чаем на губах. — Да, да, я не против! Все-таки мне так жаль, что Мартин не в городе, — наконец после долгой беседы я завела разговор о своем мужчине. — Ты знаешь, это совсем даже неплохо… для тебя.. Уверяю, с ним не так легко познакомится, он почти не ходит в клубы, а домой просто так к нему мы наведаться, сама понимаешь, тоже не смогли бы.. Так что не расстраивайся.. Внезапно я насупилась, мне захотелось заткнуть Карла или даже может быть наорать на него. У него так сияли глаза, что мне захотелось уйти. Но он продолжил: — Зато пока ты не отвлекаешься на Мартина, мы смогли бы получше узнать друг друга… — Карл, — я перебила его, закусив губу, — я правда хотела познакомиться с ним! Понимаешь? С ним! Мне также очень, очень понравилось, как мы провели время с тобой, но пообещай мне, что ты выполнишь данное мне обещание и при случае познакомишь меня с Мартином! — Конечно, я же обещал, — Карл тяжело вздохнул и отвел глаза в сторону. Почувствовала себя виноватой, у Карла было

133

такое лицо, будто только что я рассталась с ним! Боже, почему все так нелегко! Прошла неделя. Постепенно я ощущала себя полноправной жительницей Санта-Барбары, только вот очень одинокой. Вечерами я уныло листала страницы на ФэйсБуке и шастала по интернет-магазинам или по кулинарным сайтам. Я уже много лет исправно добавляю в свою кулинарную книгу все новые и новые рецепты! Пролистываю глазами рецепт пирога или торта, взвешиваю доступность ингредиентов, сложность исполнения и копирую рецепт в книгу, представляя, как готовлю этот самый пирог и предлагаю его гостям, которые после первого же кусочка души во мне не чают. Уже много лет, я тайно хотела пойти выучится на кондитера, меня всегда останавливал страх, что я потрачу время впустую. Всегда казалось, что по стечению обстоятельств я должна идти по своей специальности инженера. Тем не менее, после получения диплома я немного поработала на кафедре, потом немного в турагентстве и на профессию кондитера я так и не решилась. А может зря. Не очень -то хочется всю жизнь посвятить нелюбимому, даже не так, нейтральному мне делу. Я обожаю сладкое, я люблю смотреть на него, нюхать сладости, трогать их, дарить сладкое другим людям, возится с ингредиентами в ожидании чудопирожного! Может, стоит попробовать? Раз уж жизнь и так повернулась настолько круто, что я уже вторую неделю живу в Санта-

Барбаре, не работаю, не общаюсь со знакомыми и родными.. Может, стоит хотя бы попытаться построить новую жизнь здесь? Решено! Я созрела до еще одного решительного поступка, я нашла кулинарные курсы при кондитерской в центре города. Как-то раз мне уже приходилось проходить мимо нее, запах стоял просто божественный, а на витринах красовались сказочные пряничные персонажи и разноцветные макаронсы. Тем более, мои сбережения от зарплаты туроператора иссекают с каждым днем, может, я сумею договориться и заплатить лишь часть стоимости курсов… Через пару дней я отправилась в кондитерскую «Англез», кажется это что-то французское, хотя может, я ошибаюсь. К моему удивлению, в СантаБарбаре очень мало таких кондитерских. Здесь все фанатично стараются вести здоровый образ жизни, что делают вегетарианские закусочные более популярными, чем лавки сладких чудес. «Англез» оказалась небольшой, но настолько уютной кондитерской, что мне непременно захотелось надеть колпак и начать взбивать белки! Обычно я обхожу стороной такие места, где делают невообразимо красивейшие десерты, несомненно, очень вкусные, но маленькие и слишком дорогие. Но тут дела обстояли иначе. Светло желтые стены, белая мебель, деревянный пол и повсюду были развешены плетеные винтажные украшения. Видимо кондитерская только что открылась, посетителей

не было, и стулья расставлял высокий кудрявый брюнет в поварском костюме. Я обратилась к нему, с просьбой подтвердить возможность прохождения здесь курсов. — Здравствуйте, конечно, — парень четкими быстрыми движениями освободил руки и протянул мне одну из них, — я Чарльз Рэй и это моя кондитерская, — он обвел рукой часть зала и его глаза заблестели, — я веду набор персонала, но что-то пока мало кто изъявил желание, — он потер рукой затылок, — поэтому решил сам, так сказать, испечь свою команду! — Чарльз, мне очень приятно, меня зовут Ксения! – я знала, что нужно как-то отразить свою чрезмерную радость от услышанного, но не знала как именно это должно прозвучать. — Я готова с Вами работать, научится от вас всему, чему вы меня обучите!!! — Ахаха, это звучит здорово, Ксения! Мы оба были так счастливы, будто вдвоем открыли эту прелестную кондитерскую и ждем, не дождемся приходу первых гостей! Нас перебил приход женщины, с черными кудрявыми волосами, белой кожей и длинным носом. — Роза, посмотри, а ты говорила никто не найдет наше объявление в Интернете! Женщина улыбнулась Чарльзу, и мы словно большая счастливая семья стояли и все дружно улыбались! Так забавно. — Добро пожаловать к нам в «Англез»! —

приветливо начала Роза, — я с радостью могу прямо сейчас поговорить с вами и рассмотреть на должность… — Роза, Ксения пришла к нам на курсы... — резко оборвал ее Чарльз. — Да? Что ж, тогда … — Роза немного растерялась, — я вас покидаю и предоставляю моему племяннику, еще раз очень приятно познакомится, надеюсь, вы останетесь у нас надолго! Чарльз проводил Розу глазами до кухни и снова обратился ко мне: — Что ж, ты хочешь стать кондитером…? – он многообещающе улыбнулся мне, ну а я совершила аналогичное действие, так как было невозможно не ответить ему взаимностью. Коллектив ничем непримечательной «Англез» оказался мне словно семьей. День ото дня я набиралась опыта и все больше узнавала как мила Роза, как ласков Чарли и другие сотрудники, о которых стоит упомянуть. Давний друг семьи Рэйев – Франс Моруа. Нет, он не француз, на самом деле его имя до смешного простое и юному Франсу день ото дня п рих о ди л о сь сл ыш ат ь «Энди Томас». Со школьной скамьи Энди был одержим всем французским, он самостоятельно учил язык, клеил из спичек Эйфелеву башню, вешал плакаты неотразимых француженок и каждую неделю по воскресеньям пытался тайком прошмыгнуть на закрытые показы французского кино. Закончив колледж, Энди спустил все деньги, чтобы покинуть родную Англию и

отправится в Париж! Семья Томасов не отличалась капиталами, и все, на что мог рассчитывать Энди, так только на себя самого. Жаль, что за много лет он так и не осознал, какую роль он должен занять в обществе. Ну конечно, ведь мальчик грезил лишь о Франции! Тут пришлось серьезно поразмыслить, Энди захотелось выбрать чтонибудь настолько французское, чтобы никто никогда не смог бы упрекнуть его в измене своей новой Родины. Дизайнеров и модельеров сразу пришлось вычеркнуть из своего списка – Энди недолюбливал людей этой профессии. Писатели? Точно нет, иначе не было бы и нужды выдумывать профессию. Чем еще славится Франция? Наполеоном Бонапартом, круасанами, изысканными соусами, дорогим вином, сырами с плесенью, Нотр дам Де Пари, ну конечно же Эйфелевой башней… Стоп! В этом списке больше съестного, чем архитектурных и исторических шедевров. Вот Энди, а в последствии Франс Моруа - и стал сначала помощником пекарякондитера, где зарплата едв набиралась на грязную, маленькую, съемную комнату на границе Парижа, а далее ему разрешили собственноручно приготовить гостям лимонный тарт. Так и началась карьера Франса Моруа как кондитера. Остается лишь недорассказанным тот факт, что Франс каким-то образом оказался здесь, в США, в Санта-Барбаре. Но с этим все на удивление элементарно. Любимая женщина вынудила Моруа покинуть обожаемый им

134

город, где он был безумно рад снова повстречать Чарли и его тетю! Еще в кондитерской в поте лица трудилась над изготовлениями розочек, человечков и фруктиков из мастики не менее юная чем я – Кейт Янг. Это была небольшого роста девушка, с огромными серыми глазами вечным хаосом на рыжеволосой голове. Кажется, Кейт попала в кондитерскую, как и я. Без специального образования, а лишь с великим желанием, Роза лично обучила ее всему, чему могла. В круг моих обязанностей входило запоминание рецептов, практика и желание быстрее начать работать самостоятельно. Мне несказанно повезло, что многое чему меня думали научить я и так прекрасно умела. Так что мое обучение продвигалось неимоверно быстро, а также «Англез» не взимал плату с меня за прохождение у них практики. В меня вкладывают опыт и знания – я на них работаю! В принципе, так и должно быть на любом предприятии. Чарли, как и другие, весь день занимались своим непосредственным делом – созданием десертов и выпекание тортов. Когда, наконец, кто-нибудь освобождался, мне преподносили урок. Чаще всего этим кем-то оказывался Чарли. Он старался быстрее покончить со всеми делами, вытирал руки и бежал ко мне, когда к нам приходил заказ на вынос, а чаще на доставку следующего дня. Я полюбила Чарльза как старшего брата, я всегда смотрела на него с уважением и таяла всякий раз,

135

когда он подходил сзади и клал свои руки на мои дабы создать нужной формы пирожное. О, в этот момент я вспоминала сцену из фильма «Привидение». Руки Чарли так же нежно и уверено сдавливали мои руки, после чего выходил трапециевидный холст, которому суждено было направится в духовку для дальнейшей дизайнерской работы Кейт. Несмотря на свой возраст, ему было двадцать семь, Чарли умел на кухне совершенно все! Я была неимоверно счастлива, что судьба привела меня к нему, к ним… Прошло больше месяца моего проживания в Санта-Барбаре. Шесть дней в неделю я работала, не побоюсь этого слова, в кондитерской, за что, кстати, получила неплохой аванс, а в свободное время и в единственный выходной проводила досуг все с тем же Чарли и его друзьями либо с Карлом. Все было идеально! «Жизнь удалась, - думала я.» И вот однажды при выполнении объемного заказа на детский утренник – килограммы конфет и карамельных кексов – я внезапно ощутила, что мне сильно не хватает одного человека, а именно того, ради которого я сюда и приехала, мне не хватает Мартина. Я уставилась в кипящую шоколадную смесь и часто задышала. Сзади ко мне подкрался Чарли: — Гипнотизируешь конфетки? – он смачно облизывался, наверное, как всегда этот сладкоежка слопал «испорченную» партию. – Ты это брось, а то придется остаться здесь до утра.

— Даа.. даа.. – я растянула слова и резко остановила себя, — Чарли, наверное нам не удастся встретится в это воскресенье.. — Это почему же? – он придирчиво осматривал мое рабочее место и от этого выглядел таким грозным. — Просто, я неважно чувствую себя в последнее время, наверное, мне стоит отдохнуть дома… Тишина и покой.. понимаешь? – мне самой стало не по себе от того, с какой интонацией я оправдывалась. — Холод, голод и покой… — задумчиво провел он пальцем по холодной плите. – Ну, окей! Нет проблем! Но пообещай, что если станет скучно, ты звякнешь, и я мигом примчусь с пиццей и какой-нибудь комедией подмышкой! — Кончено, Чарли, кому как не тебе я позвоню в этом случае… – я подмигнула ему и принялась снимать с плиты шоколадную смесь. До воскресенья оставалось пару дней. Почему Карл мне не говорит, приехал Мартин или нет? Хотя, признаться за несколько последних недель мы ни разу не упомянули о нем, стоит это исправить. Я позвонила Карлу на мобильный и быстро все разузнала. Карл не думая ничего утаивать, ясно сказал что сам лично видел Мартина в городе. Я мечтательно закрыла глаза и начала танцевать танец победы! В голове пробежали сотни разных идей, картинок и песен. Как нам лучше встретится? То, что мы встретимся это уже и не обговаривается, вопрос как лучше и красивее это

сделать? За окном еще было не так темно, чтобы мне не сорваться в прогулку по городу. Мне до боли захотелось пройти мимо студии Депеш Мод. А вдруг? Свернув на Халей Стрит я замедлила шаг и с умиротворенным лицом посмотрела налево, где должно было находиться здание студии. И вдруг мое спокойное лицо стало меняться! Что я вижу? И действительно ли я это вижу? Слева от меня стояли два мужчины, один из них был в черной футболке и в очках, а другой был в куртке и в шапке! Это невозможно, то были Флетч и ОН!!! Я была готова либо кинуться, как сумасшедшая ему на шею либо просто по-солдатски развернуться и что есть мочи побежать домой! Но будучи сильной девочкой, я вобрала в себя побольше воздуха, выпрямилась и медленно, но гордо стала приближаться к мужчинам. Было уже довольно темно, и чем ближе я приближалась, тем легче было разглядеть их силуэты. Проходя мимо них, не нашла ничего лучше как улыбнуться и сказать: «Привет!» и продолжить свой путь. Они в свою очередь замолчали и тоже поздоровались со мной, проводив меня взглядом. Далее, я шла и в полголоса твердила себе «МартинМартин-Мартин» и с каждым повторением имя становилось мягче и нежнее. Придя домой, я еще долго прибывала в состоянии ступора. Я то и дело улыбалась и изредка что-нибудь произносила вслух как полоумная. Мы с ним еще обязательно встретимся, только надо как-то научиться вести

себя подобающе, ни в коем случае ничем не показать что я их давняя поклонница. От этой встречи я оказалась под сильным впечатлением на целую неделю, а потом втянулась в сладкие будни и снова успокоилась. В эту субботу после работы Розе исполняется 49 и по этому случаю я была приглашена в дом Рэйев. Роза проживала со своим вторым мужем Хью и д в ум я сын о вь я ми подростками. Чарли же жил в собственном доме неподалеку от тетушки. Вся наша команда давно задумала сюрприз, для которого в пятницу вечером нам всем вчетвером пришлось сделать вид, что все разошлись по домам и снова вернуться в «Англез». Все продукты были куплены и план намечен. Мы слажено работали до самого утра. Сначала мы хотели сделать огромный торт в виде фигуры женщины с отличительными особенностями Розы, но всем было ясно, что не стоило и пытаться браться за такой тортище! Во-первых, никто из нас никогда не имел опыта в таком грандиозном декорировании тортов, а вовторых, тут все же важен не кулинарный талант, а талант художника, чем тоже никто из нас не обладал. В конце концов, мы решили, что сделаем башенку из разного рода вкусностей. На каждого из нас было возложено творить разного вида пироженки. Мне было поручено самое легкое – основа – куча огромных биск ви т н ых ш о к о л а д н о ежевичных коржей. Чарли месил, измерял, выкладывал, слеплял – делал кучу

макаронсов ежевичнокл убничных оттенков. Франс изготавливал продолговатые конфетки из черного и белого шоколада, они были изумительно вкусными (разумеется, мы наряду с Чарли объелись «испорченными» штучками), на каждой конфетке возвышались мини-мини фигурки цветочков и закорючек. Кейт взялась как всегда за самое сложное – за пирожные, а точнее за их декорирование. Через три часа после выполнения своих работ, мы потихоньку вливались в работу Кейт. На каждое пирожное уходило в среднем по тридцать минут, а их на нашей башенки вмещалась около пятнадцати! Это было кошмарно! Мы все дико устали, было душно, а мы уже много часов не выходили на свежий воздух. У Франса случилась истерика – он начал безудержно смеяться над всякой ерундой! Его завывающий смех вызвал эффект домино и вскоре мы все стояли и тупо ржали, перебирая в руках изготовленные мармеладки и мастику. Было забавно! Вся кухня была заполнена горой готовых сладостей и мы, столпившиеся возле Кейт и ржущее словно гиены, неспособные никак остановиться. К завершению башни у меня болели кисти рук от долгой однотипной работы руками на весу. Но какое же это счастье, когда ты уставший и измотанный смотришь на проделанную работу, такое удовлетворение чувствуешь когда видишь как твой умненький малыш с отличием заканчивает университет! Мы разошлись по домам около че-

136

тырех утра. На следующий день я проснулась к обеду. Чувствовала себя отвратительно! Все мышцы болели. Я налила кофе, включила телек и попыталась немного размяться, проделав символическую зарядку. К семи часам вечера за мной заехал Чарли. — Ух, ты, отлично выглядишь! — он открыл мне дверь машины изнутри и чмокнул в щеку. — Здравствуй! — Привет! Ох, ну и денек! Совершенно не ориентируюсь во времени и в пространстве. — Сейчас выпьем, расслабимся, и все как рукой снимет! — Что? Ты будешь пить? Кто же отвезет меня, такую беззащитную и пьяную домой? – пыталась пошутить я. — А вот некому! Надо будет тогда воспользоваться такой беззащитной и пьяной, — ответно улыбнулся Чарли. Мы подарили наш подарок после всех гостей. Все выглядело торжественно. Мы накрыли пироженовую башенку атласной алой тканью и Чарли медленно подносил ее к ногам именниницы! Мы стояли вокруг и пели поздравительную песенку. — Боже мой! Боже мой! Ребята, я не верю!!!! Это все мне?!!! – Роза поклонялась башенке и кружилась вокруг нее, то и дело радостно взмахивая руками. — Да, знаешь, каких трудов стоило купить каждую штучку из разных кондитерских магазинов, чтобы ты ни о чем не догада-

137

лась, хе-хе, - Франс поднял бровь и долго пытался сдержать улыбку. — Франс, ты дезертир!!! – Кейт пихнула его под ребро. — Розочка, мы тебя все любим, и ты знаешь как ты всем нам дорога!! Этот тортик сделан с такой любовью, что, даже слопав его, ты не поправишься ни на грамм, — вызвалась сказать я. Вечеринка удалась! Мы пили, танцевали, пели в караоке, гости то и дело подходили и удивлялись насколько вкусны наши сладости! Моя голова немного кружилась, и я постоянно улыбалась всем и на все! Одним словом, я была хорошо пьяна. — Чарли, — я хотела подойти к нему поближе, чтобы он меня услышал, но в итоге я буквально свалилась на него, обхватив за шею. Чарли не растерялся и мгновенно стал двигаться со мной в танце. – Чарли, я домой! — Не-не-не! Как это домой? Я думал мы будем гулять до упаду.. — Я бы рада, но чувствую, что мне гулять дальше некуда… — Ксюш! Давай пойдем ко мне… — Неее… — Дааа... всего лишь перейти дорогу и мы дома! — Чарли! – я в упор посмотрела на него и рассмеялась, а его лицо осталось серьезным и внимательным. Он остановился, взял меня за руку, мы подошли к Розе, Чарли попрощался от лица нас обоих и повел меня к выходу. Черт, мне нравится, что он ведет меня к

себе против моей воли! Мы зашли к Чарли, он включил торшер, и вся комната была освещена интимным бордовым светом. «Оууу, что-то … как-то.. странно все это.., — подумала я». Чарли помог мне снять верхнюю одежду, а то бы, наверное, я упала если бы постаралась сделать это сама. Мы молчали. Мои движения были рассеянными и неудачными, но голова соображала трезво – что же он делает! Не дай Бог, если он хочет получить сегодня от меня взаимной симпатии. Я не готова к этому.. Мы больше не сможем дружить как раньше, все будет кончено… Пожалуйста, Чарли, не делай ошибок! Он будто слышал мои мысли, на что вымолвил в ответ: — Я постелю тебе у себя, если ты не возражаешь… — Давай! Я согласна… Этой ночью я спала в одной кровати с Рэйем. Мы оба были пьяны и без сил. Я легла прямо в нижнем белье, он по-отцовски закутал меня в одеяло и обнял. Почему мне с ним так спокойно и уютно? Чувствую себя обманщицей, обманщицей собственных чувств. К середине недели я, наконец, очнулась от внутренних переживаний от встречи с Мартином и той странной ночи с Чарли. В среду со мной приключилась неприятность на работе из-за моей рассеянности и неусидчивости. В тот день Роза взяла отгул, нам пришлось отдуваться вчетвером. В выходные намечался Хэллоуин, что увели-

чивало заказы на конфеты раза в четыре. Поступало много индивидуальных заказов, каждый хотел отличиться. Иногда доходило до откровенного безумия, например, конфеты с томатным желе, в лимонной глазури и с обсыпкой виде жгучего перца! Эдакая конфетка - сюрприз! Нам впервые пришлось долго лазить по всем возможным кулинарным книгам, пока мы хоть немного не убедились что такое реально возможно. Я же облажалась с тремя противнями фундучного пралине! Они попросту вышли у меня подгорелыми, полуподгорелыми если быть точной. Из-за неравномерного слоя орехов, гдето одну треть пралине я старательно отскребала от противеня и все-таки спасла ореховое лакомство. Было так стыдно, хотя никто не осудил меня, просто я еще новичок, а духовку упустила, так как старалась успеть

заготовить сразу три вида конфет. За Хэллоуновские будни нам в конечном итоге выдали очень неплохую премию! Хэллоуин! Я никогда раньше не видела воочию, как проходит этот праздник! Город превратился в парк развлечений! Повсюду сновали детишки в костюмах супергероев, зверюшек, кто-то наряжался в персонажей из Гарри Поттера, а кто-то имел смелость надевать коричневые силиконовые маски и, пардон, становился Бараком Обамой! Взрослые Санта-Барабры, не обремененные детьми до ночи сидели дома и раздавали угощения, а потом шли в ночные клубы! Я без ложной скромности вырядилась в соблазнительную пиратку в короткой юбке и дерзкой шляпке. Чарльз меня сразил наповал, он идеально вписался в образ Эдварда Руки-ножницы! Чарли проработал все малей-

) XV Глава Лондон 1988 год Навстречу ветру перемен Натаниэль отправился в Лондон. Столица Великобритании встретила его уже как Еву Адамс. Оказавшись здесь, Натаниэль почувствовал тоску по детству. Воспоминания о городе нахлынули его. Пусть он здесь жил не так много, как в

Париже, все равно, в его сердце был Лондон. Он вспоминал Синди и черный Bentley, в котором они передвигались из дому куда-то, и откуда-то домой. Тот самый старый дом – первый для Натаниэля. Он скучал по нему. Грустная улыбка протянулась на его лице. Он не мог позволить себе сейчас отвлекаться. Поэтому, вдохновившись воспоминаниями, Натаниэль стряхнул все

шие детали его костюмчика, правда тут чуточку подкачала фигура, все-таки Эдвард в фильме был совсем худощавый. На вечеринке мы с Чарли просто отдыхали, танцевали и выпивали! Я старалась много не пить, и так как всякий раз мне приходилось потягивать коктейли на равне с Чарли, я сжимала зубами трубочку так, чтобы проходило минимум жидкости. Мы сидели за столиком со знакомыми Рэйя. Довольная, что вечер идет хорошо, я планировала, что так же он и закончится, а для этого как и в любом азартном занятии следует вовремя остановится. Чарли дважды на спор пил текилу прямо из бутылки и думаю, что не стоит говорить, как сильно он набрался! Автор: Тугучева Ксения

) лишнее из своей головы и устремился на поиски будущего. Ему не давала покоя старая бумажка с адресом, найденная в шкафу Синди. Его до сих пор мучил вопрос, что это за адрес. И достав ее, он решил спросить у первой прохожей, которой оказалась темнокожая женщина средних лет. - Извините! Не подскажите, где это? – обратился к ней Натаниэль с

138

вопросом, показывая адрес на листке. Но женщина не смогла ответить ему внятно, сказав, что не знает где это. Тогда Натаниэль обратился к следующему прохожему, но тот так же не смог дать определенного ответа. Натаниэль свернул бумажку и пошел далее, терзаясь вопросом: «Что это за улица такая, которую в центре Лондона никто не знает?» Вспомнив, что ему еще надо сделать, Натаниэль нашел фотобудку, в которой сделал фотографии на документы. Завершив тем самым зачатки своей новой личности. Затем, он любовался Темзой и Биг Беном. Когда он был мал и жил в Лондоне, он любил это место, и теперь, он снова был здесь, что вызывало в нем восторг. Душевное тепло растекалось по телу при виде старых добрых рут-

139

мастеров, пересекавших мост. Он созерцал свою свободу в течении Темзы, но он не мог позволить себе чрезмерности в данном. Излишнее любование крало у него драгоценное время, которое он хотел потратить с умом. Ведь в его кармане было не более чем двадцать фунтов стерлингов и кое-какой мелочи пенсов. Ему нужны были деньги и крыша над головой. И насчет этого Натаниэль имел кое-какой план. Пройдя по улицам, Натаниэль насобирал несколько бумажных объявлений, висевших на его пути. Одно из них привлекло его внимание, так как это было то, что ему отлично подходило. Натаниэль не был уверен, справится ли он с ролью няни для маленького ребенка, но он был уверен, что это поможет ему обрести не только деньги, в которых

он нуждался в первую очередь. Зайдя в ближайшую телефонную будку, он набрал номер, указанный в объявлении. Пошли гудки. Натаниэль уже мысленно провел разговор. И когда приятный мужской голос прозвучал в телефонной трубке, он начал разговор словесный: - Это семья Вишес? – напрягши глаза, чтобы правильно прочитать странную фамилию. - Да. - Я звоню на счет работы. Я нашла объявление, что вам требуется няня. Это еще в силе? - Да, разумеется! Можете прийти к нам даже сегодня вечером, в 17:00. Вас устроит? - Вполне! – сказал радостным голосом Натаниэль. Человек назвал Натаниэлю адрес, по которому он должен был прийти,

после чего спросил: - Как вас зовут, кстати? - Ева Адамс,– ответил Натаниэль милым голосом. - Отлично! – сказал голос в трубке. «Отлично» - подумал Натаниэль после завершения телефонного разговора. - «Полдела сделано, осталось создать должное впечатление». Он глянул на Биг Бен, стрелки которого показывали время 13:05, и решил, что нужно что-то делать, что-то предпринимать. Нужно решительно менять свой внешний вид, иначе «так» ничего не получится. Нынешняя одежда Натаниэля не внушала должного доверия к его персоне. Он пошел на какуюто мелочевку, где собиралась куча разных эмигрантов, и продал свою куртку какому-то негру за 30 фунтов стерлингов. Пройдя несколько кварталов в одном лишь свитерке, Натаниэль наткнулся на какойто, как ему показалось, дешевый магазин одежды, что-то вроде Second Hand. Ему было холодно, и он не стал долго думать, зайдя в него. Внутри Натаниэль увидел довольно широкий ассортимент одежды. Проходя рядами, он долго подбирал себе что-нибудь подходящее, но так и не мог сфокусироваться на чем-то конкретном. Раннее он не носил женскую одежду как повседневную и не знал, какая подойдет ему лучше. Две продавщи-

цы, следя за Натаниэлем, стояли около кассы и переговаривались друг с другом: - Посмотри, какой ужас! - Абсолютное безвкусие! - Ага. Или нынче такой тренд: одеваться как парень. После этого они обе тихо засмеялись. Одна из них решила подойти к Натаниэлю, чтобы исполнить свои служебные обязанности: - Здравствуйте! Я могу вам чем-то помочь? – пытаясь скрыть свое саркастическое соболезнование в голосе и охватывая его взглядом, сказала она. - Здравствуйте! – сказал Натаниэль, после чего задержал свое внимание на деловом костюме продавщицы и сказал. Помогите мне подобрать что-нибудь вроде этого, – показывая на ее костюм. - То есть, вы ищете строгий деловой костюм? - Да. Что-то вроде того, – сказал Натаниэль неловко улыбаясь, добавив: - Только у меня денег не много. - Понятно. Я думаю, это не составит проблем. У нас найдется пара дешевых вариантов, как раз на вас, – начиная перебирать одежду, сказала она. - У вас грудь какая? Натаниэль немного растерялся, и переспросил: - Что? - Размер какой? – продолжая перебирать варианты костюмов. Натаниэль не знал своего размера, поэтому

он не знал, что сказать. Помешкав, он сказал: - Маленькая… - То есть первый? – оторвавшись от своего дела, спросила продавщица. Натаниэль как-то не ясно кивнул, после чего продавщица сделала саркастично недовольное лицо и сказала: - Девушка, извините, но вы хоть раз бюстгальтер носили? Натаниэль снова сделал какое-то неясное лицо, после чего, наконец, стал включать свое мышление, и ответил: - Еще не приходилось. У меня грудь только недавно начала расти. - Ясно, – сказала продавщица, окинув внимательным взглядом его грудь. - Вот померяете! – дав в руки бюстгальтер. Должен подойти. И вот это возьмите, померяйте! – дав парочку костюмов, и отправила Натаниэля в примерочную. Поначалу Натаниэлю было не уютно. Он никогда не был в примерочных магазинов, а уж тем более не надевал женскую одежду в них. По сути, это было его крестовым походом. И это волновало его больше, чем перед первым сексом с Гарри. Его тело била легкая дрожь, и смотря на одежду, он пытался представить себе, как ее надевать. Представляешь, эта юная леди даже лифчик никогда не носила! – говорила тем временем продавщица своей коллеге.

140

- Странная она какая-то… Я б ей больше шестнадцати не дала. - Ага. Я тоже. Видимо, поэтому, она толком ничего и не знает. - Черт! – донеслось до них из примерочной. Обе продавщицы переглянулись, после чего та, которая помогала Натаниэлю, сказала: - Все в порядке? Быть может, вам нужна помощь? - Нет, спасибо! – донеслось до них. Продавщицы тихо рассмеялись между собой, а Натаниэль, тем временем, пытался надеть колготы. Когда же у него получилось, он надел черную юбку с костюма и почувствовал меньшую тревогу в груди – место, которое он хотел скрыть в первую очередь, было в безопасности. Единственной проблемой оставшейся для него в этот момент был бюстгальтер. Глянув на себя топлес в зеркало, Натаниэль взялся обеими руками за грудь. Давно он этого не делал. Он смотрел и отмечал, как четко они вмещаются в его ладони, будто вымерены скульптором. Как он любил ее трогать в такие моменты. Но сейчас он не мог любоваться собою часами, ему нужно было одеваться и сматываться отсюда. Как же надеть этот чертов бюстгальтер, который был в руках Натаниэля как граната в руках обезьяны? Он мучился около трех минут, пока, все-таки, не преодолел свое смущение и не

141

позвал продавщицу, чтобы та ему помогла. - Как раз! – сказала она, застегнув ему лифчик, добавив: - У вас очень красивая грудь! Натаниэль улыбнулся в ответ. Завершив свой деловой образ белой блузкой и черным, изящным пиджаком, он вышел из магазина без гроша в кармане. Лишь какая-то мелочь шелестела в его сумке. Этого не хватало на новую обувь. Поэтому Натаниэль остался в старых ботинках, что немного смущало его, и загоняло в него неуверенность. Чтобы не таскаться со старьем, Натаниэль избавился от всего, что показалось ему лишним, оставив при себе лишь документы и пару мелочей. А чтобы не выглядеть как безвкусный подросток, он сорвал с ближайшей клумбы первые набухающие цветы тюльпанов для большей эстетики при отсутствии дамской сумочки в руках. Он быстро привык к женской одежде на своем теле. После нескольких минут неестественности в ощущениях, он даже стал ловить себя на мысли, что ему «нравится, черт возьми!». Бюстгальтер поддерживал грудь, и он стал чувствовать себя увереннее; колготы будто стягивали ноги, и ему это нравилось; костюм вовсе был его, он отлично сидел на нем и был частью его. Лишь две вещи заставляли нервничать Натаниэля: его ботинки, и то, что у него может ничего

не получиться. А во втором варианте просматривался крах. Поэтому, он старался держать себя в руках и думать только о хорошем. О том, что у него все получится, и у него достаточно самоуверенности и убежденности внутри, которую должны оценить и одобрить снаружи. И, подойдя к достаточно скромному, но привлекательному частному дому, Натаниэль последний раз сказал себе, что у него все получится, после чего ступил на крыльцо дома и нажал в звонок. Через пару десятков секунд дверь открылась. Ее открыл мужчина лет тридцати на вид. Скорей всего, ему и принадлежал этот приятный голос, услышанный Натаниэлем в телефонной трубке, который вполне соответствовал его интеллигентному виду. Он был одет в коричневые брюки и скромный серый джемперок, надетый поверх белой рубашки. Его волосы были объемными, средней длины, и хорошо уложенными, будто дополняя черную оправу его очков. - Здесь проживает семья Вишесов? – в мягкой вежливой манере спросил Натаниэль. - Да. А вы наверняка мисс Адамс? – весьма заторможено, но не менее вежливо сказал тот мужчина. «Почему он так долго думает? Он что-то подозревает? Его смущает моя внешность?» - мучили Натаниэля мысли в голове. Он лишь молча кивнул в

ответ и улыбнулся как можно милее. - Ну что ж, заходите, мисс Адамс, – сказал тот Натаниэлю. Натаниэль зайдя в дом, стал чувствовать еще большее волнение. Впервые в жизни он пытался быть девушкой и мало того, устраиваться на работу в этой гендерной роли. Но пока у него все получалось. Хозяин дома провел его в гостиную, где был удобный бордовый диван, напротив которого стоял телевизор на тумбочке. Позади дивана находился шкаф, заполненный сотнями разных книг. Стены комнаты содержали множество пейзажных картин. Все это выглядело достаточно консервативно, но со вкусом и с умом. - Присаживайтесь! – сказал Вишес, показав на диван, после чего добавил: - Кстати, извините за то, что не представился! Меня зовут Саймон! Я профессор университетского кол-

леджа Лондона. Преподаю физико-математические дисциплины. Работаю над различными технологическими университетскими проектами. Натаниэль лишь молча кивнул в ответ, но в мыслях у него было: «Ничего себе! Парень, сколько же тебе лет?». Его удивлял тот факт, что Саймон, будучи в принципе молодым, уже имел титул профессора в Объединенном Королевстве. - Я сейчас позову свою жену. Хочу, чтобы вы пообщались, познакомились. А затем мы с вами все обсудим, – сказал Саймон и отправился за женой в другую комнату. - Хорошо! – ответил Натаниэль, принявшись рассматривать комнату, оглядываясь вокруг. Ему нравился домашний уют Вишесов, как они все обустроили, будто каждую мелочь подбирали друг под друга. Комната полная разных вещей не создавала впечатления со-

держания чего-то лишнего здесь. По первому впечатлению Натаниэля, Вишесы были по хорошему педантичными людьми, воспитанными. Словно образование у них было в крови. Но с другой стороны это немного настораживало Натаниэля. Преподаватели – проникновенные люди, они умеют видеть людей насквозь. И Натаниэлю нужно было быть уверенным в себе. - Она сейчас подойдет, – сказал Саймон, вернувшись в комнату к Натаниэлю и сев в кресло, возле дивана. - А где же ребенок? – спросил Натаниэль. - С Сабриной. А вот, собственно, и они! – сказал Саймон, когда в комнату зашла его жена с ребенком на руках, после чего он взял малыша к себе на руки. Сабрина была стройной и высокой блондинкой, выглядевшей вполне молодо и привлекательно. У нее было ху-

142

дое, длинное лицо и бледная кожа. Ее глаза выглядели «заработавшимися» или уставшими, что, впрочем, не ухудшало внешнего впечатления о ней. Она казалась довольно тихой и покладистой женщиной, но как только она заговорила с Натаниэлем своим диктаторским голосом, он понял, что у нее внутри есть нечто такое сильное, что может свернуть горы. - Здравствуйте! Меня зовут Сабрина! – сказала она, протянув руку. - Ева Адамс! Очень приятно! – сказал Натаниэль, пытаясь не терять уверенности и милости в своем голосе, после чего Сабрина села на подлокотник кресла, возле Саймона. Натаниэлю сразу не понравился пронзительный, пусть и уставший взгляд Сабрины. Ему казалось, что она может найти любой изъян в его внешности, поведении, манерах. И это напрягало его еще больше. Он держался, и все шло пока как надо. - Расскажите чтонибудь о себе! – сказала Сабрина. Натаниэль немного помялся, после чего сказал: - Я люблю детей! – после чего пожалел о, как ему показалось, глупой фразе и сразу же повернул разговор в сторону себя. Я коммуникабельная, пунктуальная… - Сколько вам лет, Ева? – нетерпеливо спросила Сабрина. - Восемнадцать. Восемнадцать? Хм… я бы не дала вам во-

143

семнадцати. Вы выглядите моложе. У вас есть опыт работы? - Небольшой! – улыбаясь, ответил Натаниэль, чувствуя прессинг Сабрины. - Можете показать нам свои документы? - Да, разумеется! Натаниэль достал документы из кармана, на что Сабрина обратила внимание. Он нервничал. У Сабрины был подвешенный язык и пристальный взгляд, что каждую секунду заставляло Натаниэля переживать о ее доверии. Хоть бы она не разбирались в документах так, чтобы это позволило ей раскусить Натаниэля. Не может же она во всем быть перфекционистом? - Вот, пожалуйста! – сказал Натаниэль, протянув документы. Сабрина посмотрела на фото, затем на Натаниэля, затем снова в документы, что-то разглядывая. Напряжение Натаниэля возрастало. Затем она сказала: - Хорошо, – вернув документы Натаниэлю. Мы с мужем посовещаемся. Это займет не более минуты. А вы пока посидите с Брюсом. Саймон, идем, поговорим! Саймон оставил ребенка Натаниэлю, после чего он с Сабриной скрылся на кухне. Ребенок был четырех лет. На благо Натаниэля он был спокойным и не капризным. Но Натаниэль все равно не был уверен, справится ли он. Ему нужны были деньги и крыша под головой.

Это в первую очередь. Как присматривать за ребенком – дело десятое. - Первый раз вижу такую молодую няню! – зайдя в кухонную комнату, сказал Саймон, с неким удивлением и восхищением одновременно. - Не нравится мне она! – недоверчивым тоном сказала Сабрина. - Что? Почему? - Ты видел ее обувь? - Ну… - А ты обратил внимание на то, что у нее нет сумочки? И то, что она носит документы в кармане пиджака? Это нормально? - А почему бы и нет? – сказал Саймон, оживившись, поправив очки. - Сабрина, я не понимаю твоего антагонизма! Может быть у девушки проблемы в личной или семейной жизни? Мы же не знаем, зачем ей в таком молодом возрасте работа? Ведь так? А документы в кармане пиджака – так это безопаснее даже! Это говорит об ее предусмотрительности… - Стоп! Саймон, о чем это ты? - А что? - Не знаю. Она слишком молода. И слишком бедна, как на первый взгляд. - Сабрина, из-за твоей излишней избирательности, к нам не может устроиться уже как минимум пятая няня! Тем более эта молодая леди, видимо, за огромными гонорарами гоняться не будет. Она согласится даже на самую минимальную сумму, по-

верь! Эта девушка отлично нам подходит! Тебе нужно на работу, а комуто надо сидеть с Брюсом с утра до ночи. Это наш шанс! – переубеждал ее Саймон. - Может ты и прав. Не знаю. Нужно еще с ней пообщаться. Обещаю, если ее и меня все устроит, то я возьму ее! Именно это и хотел услышать Саймон. Они вернулись к Натаниэлю, когда тот игрался с маленьким Брюсом, и улыбнулись от увиденного, Саймон посмотрел на Сабрину, будто: «Вот видишь! Все отлично!», после чего сказал: - Ева, у нас к вам еще пару вопросов. - Я вас слушаю, – продолжая контактировать с Брюсом, сказал Натаниэль. - Вы могли бы работать у нас за сто фунтов в месяц при условии сожи-

тельства с нами? - Да, – без колебаний ответил Натаниэль. Вишесы переглянулись. - Для вас это не составит никакой проблемы? – продолжал Саймон. - Нет, не составит, – вполне уверенно сказал Натаниэль. Вишесы снова переглянулись. Саймон всей артистичностью своего взгляда пытался показать Сабрине то, что он от нее хочет услышать. Сабрина, кивнув ему, немедля, но как-то принужденно сказала: - Ева, мы вас берем! После услышанного, внутри Натаниэля раздался финальный свисток, оповещающий ему о победе. - Замечательно! – ответил он. - Можете собрать все нужные для вас вещи, что вам пригодиться, и

завтра утром мы вас ждем, – сказала Сабрина. После этих слов Сабрины Ева Адамс рассказала свою грустную историю о том, как она росла сиротой все эти годы. Единственным человеком, который заботился о ней, была ее бабушка, которая, к сожалению, попала в больницу с заболеванием сердца. Фактически Ева сейчас живет одна и вынуждена сама себя обеспечивать. Она продала все вещи, чтобы поддерживать лечение бабушки. Ее дом невыносимо пуст и ей нужна работа. Вишесы были тронуты историей Евы. Для них все стало более ясным. - Чувствуйте себя, как дома, – сказала Сабрина, осознав, что Ева приступает к работе прямо сейчас. Автор: Роттен

Морган

144

/ Весной 1189 года, в четвертый год эпохи Камакура, судья Минамото-но Есицунэ, опальный младший брат правителя Японии Еритомо Минамото, с верным слугой Бэнкеем, супругой, недавно разрешившийся от бремени, и свитой, спасаясь от гнева старшего брата, прибыли в провинцию Муцу, принадлежавший семье Фудзивара, глава которой, старый друг его отца Хидэхира, предоставил им убежище. Есицунэ была пожалована резиденция на берегу реки Коморогава, также он получил сотню породистых лошадей, сотню колчанов боевых стрел и сотню полных доспехов. Старый Хидэхира знал, что Есицунэ в опале и скрывается, поскольку поднял мятеж против своего брата, но все-таки оказал ему поддержку. Есицунэ же, уставший от постоянного бегства, исколесивший в поисках убежища всю страну, с радостью принял помощь старого друга своего отца и остался в его владениях. Резиденция его, как уже говорилось, располагалась на берегу реки Коморогавы, у подножия гор Камэвари, которые окружали ее величественной чернозеленой стеной. Неподалеку от владения Есицунэ располагался мужской монастырь Хагуро, настоятель которого, старый Тодзи, с приязнью отнесся к приезду судьи в их края и подолгу гостил у Есицунэ и его жены.

145

В последнее время, однако, настоятель появлялся все больше встревоженным. Во-первых, правитель Хидэхира, хозяин этих мест и щедрый покровитель монастыря , недавно скончался, и настоятель волновался, так как не знал, будут ли так же благосклонны к делам монастыря его наследники, а во-вторых, он был встревожен из-за холодов. Приближались дни праздника цветения сакуры, но из –за задержавшихся после зимы морозов не было даже намека, что сакура расцветет в ближайшее время. Воздух был настолько сух и прозрачен, что было видно дальнююю вершину Икава, которая дремала под своей снежной шапкой . Весна упорно не желала приходить в эти земли, и сакура , росшая по берегам реки Коморогава и склонам гор, словно затаилась до поры, не желая показывать людя свою красоту. В один из холодных весенних вечеров Есицунэ доложили, что монах Игимицу, служка настоятеля Тодзи, просит Есицунэ принять его. Есицунэ согласился. Предчувствие жгло его весь день, и сейчас, сидя за столиком с лысым, упитанным монахом, Есицунэ пытался понять зачем тот пришел. Рядом с ними черной горой восседал неотлучный Бэнкей, хмуро поглядывая на гостя. - Давно не было у нас такой холодной весны.

Видно, боги крепко гневаются на нас, - пробормотал монах грея ладони чашкой мятного чая. -Настоятель Тодзи говорит, что это плохой знак. - Да, сакура, похоже и не собирается цвести, равнодушно согласился Есицунэ. -Так зачем ты хотел меня видеть, Игимицу? Монах вздохнул, всем своим видом показывая Есицунэ, что этот разговор неприятне ему, но по другому нельзя. - Наши монахи жалуются . Ваш слуга, Бэнкей, опять украл двух куриц, господин, -боязливо посматривая на огромную фигуру верного слуги Есицунэ пожаловался монах. Бэнкей, до того бесцеремонно похлебывающий чай, вдруг остановился гневно глядя на монаха. Потом он вдруг вскочил на ноги. - Я - Мусасибо Бэнкей, сын настоятеля Кумано Бэнсе! Мой род восходит к Амацукоянэ! А ты обвиняешь меня в краже каких-то куриц?!! С этими словами великан выхватил огромный меч, свирепо вращая при этом глазами. Монах испуганно спрятался за Есицунэ. - Господин, остановите его, прошу вас. Есицунэ забавлял этот спектакль. Он знал наверняка, что куриц украл Бэнкей, его люди неоднократно воровали живность в монастыре, справедливо

полагая, что тот не обеднеет, и настоятель Тодзи закрывал на это глаза. Есицунэ веселила эта игра и дурачество Бэнкея. Он засмеялся, похлопав по плечу монаха. -Не бойся! Я поговорю с ним. Но, уверен, куриц он не крал. Монах, продолжая испуганно коситься на Бэнкея, быстро перелез на другую сторону столика. Бэнкей, выругавшись для вида, вогнал меч в ножны и снова уселся на циновку. - Это все?!, - поставив чашку на резной деревянный столик спросил судья. - Надеюсь, не только о курицах ты пришел поговорить со мной. Монах вздохнул, и показал глазами на Бэнкея. Есицунэ усмехнулся и покачал головой. -Можешь говорить при нем. Бэнкей моя тень, он предан мне. Монах придвинулся поближе и быстрым шепотом высыпал слова, которые жгли, как уголь, в ухо Есицунэ. - У семьи Хидэхира служит родственник настоятеля Тодзи, Мотонари. Сегодня он сообщил настоятелю, что из Камакуры, резиденции Правителя, прислан приказ убить вас, и будто Ясухиро с братьями решили не ссориться с Камакурским Правителем и сделать так, как он велит. - А я что говорил?, запальчиво воскликнул Бэнкей, который тоже услышал слова монаха. - Они таки прознали о нас, а сейчас, когда старик Хидэхира умер, постараются натравить на нас его сыновей. Есицунэ недовольно

качнул головой, он не любил невоздержанности в словах и эмоциях. Однако Бэнкей был прав. Оба они прекрасно понимали. что рано или поздно его брат достанет его. Выход был только один - бежать из страны, или... Как же не вовремя умер Хидэхира... - Мотонари написал еще, что завтра, на рассвете, люди Ясухиро будут здесь чтобы схватить вас. Есицунэ кивнул и резко, будто очнувшись, встал, показывая гостю, что чайная церемония окончена. - Ты можешь идти. Передай настоятелю Тодзи мою благодарность. Монах поклонился и все еще косясь на Бэнкея, исчез. Бэнкей также поднялся на ноги, ожидая распоряжений своего хозяина. Внезапно тишину прервал зычный возглас слуги. - Господин! Гонец из замка Хидэхира! Гонец, войдя в зал, хотел был сам вручить послание Есицунэ, но Бэнкей бесцеремонно отобрал бумагу. Переваливаясь на своих толстых ногах, не торопясь, он подошел к хозяину и отдал ему послание ему. Есицунэ принялся читать, проговаривая слова губами. Окончив, он свернул бумагу и посмотрел на гонца. - Скажи, что я дам ответ завтра. Гонец поклонился и вышел. Есицунэ повернулся к Бэнкею и отдал ему бумагу. - Сыновья Хидэхира пишут, что, подобно отцу окажут мне почтение, подобающее моему рангу и приглашают меня в замок.

- Это ловушка, господин, - мгновенно отозвался Бэнкей. - Я знаю, - спокойно ответил Есицунэ. - Им проще отослать мою голову моему брату, чем воевать с ним. Он посмотрел на горы, которые равнодушно спали за воротами и которым не было дела до проблем маленьких людей. Эти горы были здесь всегда, они были до него и будут после, и может, по этим горам, как по ступенькам спускается к людям сам бодхисатва Хатиман, и туман - это всего лишь его дыхание. Так думал Минамото-но Есицунэ глядя на горы. - Завтра на рассвете люди Ясухиро будут здесь, - произнес медленно Есицунэ. - Мы должны быть готовы. Бэнкей встал во всеь свой огромный рост и поклонившись, вышел из комнаты. Есицунэ медленно пошел в покои жены. Она как раз кормила их ребенка, девочку, которой исполнилось десять дней. Дочка жадно сосала грудь матери и заплакала, когда та, увидев мужа запахнула халат. Сато сделала знак служанке и та, взяв ребенка, унесла его. - Что с вами, господин?, - жена приблизилась к Есицунэ, и положила свою маленькую теплую ладонь на его предплечье. - У меня плохие новости, Сато - Есицунэ старался не смотреть ей в глаза.- Из Камакуры получено повеление меня убить. Судья замолчал, как будто ждал проявления женской слабости, он и в самом деле ждал его, так

146

ему было бы легче. Но она молчала и молчание это еще сильней жгло его. -С жены не станут спрашивать за провинность мужа. Если вы хотите..., Есицунэ замолчал и сглотнул ком в горле. – Если вы хотите, вы можете уехать, вернуться к своим родным. Мне все равно не жить, я хочу достойно покинуть этот мир. - А дети? Что будет с нашими детьми, господин мой?, - опустив глаза тихо спросила жена. - Я попрошу Правителя пощадить их. Сато посмотрела ему в глаза, и суровый воин Есицунэ отвел взгляд. Она поняла, что он лжет и говорит это только потому, чтобы успокоить ее. Внезапно, она резким порывом привлекла его к себе, прижалась к его телу так, что он почуствовал стук ее сердца. - Я все равно не смогу жить без тебя. Вся моя жизнь - это ты, Есицунэ. Почему ты не хочешь взять меня с собой? Он с нежностью посмотрел на нее. Вдруг раздались быстрые легкие шаги и в комнату вбежал семилетний сын Есицунэ. Мальчик секунду смотрел на отца и мать. - Что, сынок?, - мягко высвобождаясь из объятий Есицун спросила Сато. - Когда уже зацветет сакура? ,- мальчик недовольно подошел к ним. Бэнкей обещал, что в праздник цветения сакуры мы будем запускать воздушных драконов. Есицунэ улыбнулся. - Холодно, сынок, поэтому не цветет. Он потрепал сына по

147

голове и повернулся к жене. - Ничего не бойся, муж мой и господин, произнесли еле тихо ее маленькие губы. -Будь твердым. Я последую за тобой. Никогда не плакал железный Есицунэ, но сейчас не выдержал. Он отвернулся, утер рукой слезы, затем улыбнулся и кивнул. - Мы все равно встретимся там, в Счастливой Обители Будды Амиды. Мы все. Обещаю тебе. Он вновь прижал ее к себе и поцеловал в голову. После чего резко развернулся и вышел. Тусклый свет свечи едва освещал старую пагоду, в которой этой ночью молился Есицунэ и думал о своей жизни. Он думал о своем отце, которого даже не знал, думал о том, как бы повел себя отец в такую минуту. Когда-то давно его отец, также как и он сейчас бежал через всю страну, после неудачной смуты Хэйдзи, преследуемый отрядами Тайра Киемори. Бежал и нигде не мог найти приют, пока не пал жертвой хитрого вассала, которому доверился. А что ждет его? Завтра на рассвете здесь будут люди Ясухиро, которому нужна его, Есицунэ, голова. Он усмехнулся, когда представил, как его голову доставят его старшему брату Еритомо. Нет, Есицунэ не боялся смерти. Что есть смерть? Он вспомнил, как старый Ретибо, настоятель в храме Курама, где мальчиком Есицунэ проходил монатырскую службу, однажды сказал ему, что жизнь - это не более чем дуновение ветра. Только что твоя жизнь звучала звонко, как колокольчик,

как неустанный барабан цудзуми, и вот вдруг все замолкло. И не звука не слышно, такая тишина остается от человека. Нет, не боялся смерти Минамотоно Есицунэ, победитель рода Тайра. Лишь детей было ему жаль. Когда-то его самого пощадил злейший враг его отца, Тайра Киемори, помиловав его и брата Еритомо. Но сам Еритомо не такой, он не станет щадить детей своих врагов. Он вдруг вспомнил, как его сын жаловался, что никак не наступит праздник цветения сакуры. Разве жизнь человека не подобна цветению сакуры, подумал он. Как сакура цветет всего лишь несколько дней, так и жизнь человеческая скоротечна. И как падают лепестки сакуры на весеннюю землю, так и душа человека кружится , чтобы лечь на тихую землю и исчезнуть в веках... Между тем уже наступил рассвет. Солнце стыдливо показалось из за гор Камэвари, как юная девочка стесняется показаться первый раз своему жениху. Есицунэ, который так и не ложился спать, вышел из молельни и прошел в свои покои. Затем велел вызвать к себе старого самурая Канэфусу, который служил семье его жены и сопровождал их во время всех злоключений. Глядя на склонившуюся голову Канэфусы Есицунэ произнес - Говорят, ты превосходно владеешь мечом, так что даже танский Фань Куай не сравнится с тобой. - Большая честь слышать такие слова из уст господина, - пучок седых волос на голове Канэфусы

склонился еще ниже. Есицунэ отвел взгляд в сторону. - Мне стало известно, что скоро здесь появятся люди Ясухиро , чтобы убить меня. Когда меня не станет, ты выполнишь свой долг и не дашь моим детям и моей жене стать рабами моих врагов. Канэфуса изумленно посмотрел на Есицунэ. Но...Господин мой...Я воспитал вашу супругу, и я не смогу... Есицунэ обернулся к старику и крепко сжал его плечо. - Это мой приказ, Канэфуса. И ты исполнишь его, и только после этого умрешь. Ты понял меня? - Да, господин,вновь опустив голову еле слышно ответил Канэфуса. Есицунэ кивнул и ушел в свои покои, где, не торопясь, стал одеваться к битве. Затянув пояс уваоби, он надел пластинчатые китайские доспехи, которые когда-то подарил ему старший брат Еритомо, Камакурский Правитель, от чьего гнева он спасался в этих

землях, в знак признания его заслуг во время войны с Тайра. Не тогда ли Еритомо возненавидел удачливого младшего брата? Кто знает. Прикрепив на поясе меч Есицунэ думал о том, что смерть прекрасна и никак не начавшись никогда не заканчивается. Он прожил мало, но отец его прожил еще меньше. Он вдруг вспомнил о своем дяде, Минамото Томэтомо, который, когда его обложили люди Тайра, покончил с собой, совершив сэппуку. Да, подумал он, вот достойная смерть. Я тоже бы хотел уйти так, чтобы никто не мог сказать. что Есицунэ боится смерти... В полном боевом облачении он вышел во двор, где уже суетились его люди, готовясь к бою. Мимо бежал один из самураев, таща за собой к воротам полный колчан со стрелами. Есицунэ остановил его. -Эй, подожди. Где Бэнкей? - Я здесь, господин. Бэнкей уже спешил к нему, застегивая на ходу тяжелые набедренники, за-

жав подмышкой тяжелую алебарду, которую он предпочитал мечу. Внезапно он споткнулся о камень и во весь рост растянулся на земле. Есицунэ позабавила эта выходка его любимца. Однако он решил, что улыбаться в такой момент ему не пристало, поэтому он решил еще больше рассердиться. - Ну! Так-то ты собираешься защищать мою жизнь от людей Ясухиро?, с наигранным гневом вскричал он. Бэнкей поднялся и уже раскрыл было рот, чтобы сказать какую-то колкость, как вдруг замер, устремив взгляд за спину Есицунэ. - Господин!,- торжественно прошептал великан и указал головой вверх. Есицунэ оглянулся. Повсюду, куда только доставал взгляд, окаймляя берега реки и склоны гор нестерпимо прекрасной, розово-белой стеной вокруг цвела сакура. Автор: Сергей

Бибилов

148

Над номером работали: Александр Маяков—главный редактор Надежда Леонычева—старший редактор Елизавета Панчишина—редактор Расима Ахмедова—редактор Максим Гайер—редактор Элина Ким—редактор-коректор Катерина Львова—редактор

P.S. литературное интернет издание