№60 (март 2017)

Page 1



№60 (март 2017)


Наступила весна. И совсем скоро время года, когда кажется что все возможно и жизнь прекрасна.... А пока грязь, холодные мелкие дожди, тонкие пластинки льда утром на лужах и весенние кошки. А на страницах нашего журнала тепло и уютно. И можно найти историю именно для себя, под настроение и даже погоду. Для наших писательниц и читательниц мы объявили наш традиционный весенний конкурс "Мисс "PS". И на стене группы журнала уже появились фотографии участниц. Любуйтесь, ибо девушки очень красивые. Открывайте новый номер "PS", на планшете, ноутбуке или телефоне - не важно, берите чай с яблоком и корицей и погружайтесь в истории. ВНИМАНИЕ!!! Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины и РФ, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена.

ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции. При копировании материала ссылка на АВТОРА и «Литературное интернет-издание PS» ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.ps-lit-jur.ru


ÓÎÓÌ͇ „·‚ÌÓ„Ó Â‰‡ÍÚÓ ‡ Наконец-то пришла весна! Коты уже во всю устраивают концерты под окнами. Они пусть поют, а мы поговорим о нашем журнале. Каких либо особых нововведений в этом месяце у нас не было. Только небольшие доработки уже имеющихся механизмов работы. К примеру, для жителей Украины была введена возможность оплаты заказов печатных номеров наложенным платежом. Для других стран остаются условия предоплаты. Немного изменился и механизм обработки заказов. Теперь в первичном запросе указывается не только состав заказа и его сумма, но и выбранный способ оплаты. Так же появился такой статус заказа как «заморожен». Бывают такие случаи, когда клиент напрочь забывает о заказе. Мы, разумеется, напоминаем каждому клиенту, о том, что он оформил заказ. Но не все из них откликаются. Именно таким заказам и присваивается статус «Заморожен». То есть, заказ имеется, он оформлен, но он не оплачен и выведен из очереди в типографию. Как только заказ будет проплачен, его поставят в ближайшую очередь на печать.

Грядущий месяц полон событиями. Христиане отмечают праздник Пасхи. Поэтому к нам в гости заглянет пасхальный кролик. Если вы поможете ему, он выдаст вам небольшой подарок. Какой, узнаете ближе к празднику Пасхи. А еще нам в этом году исполняется пять лет! Даже не верится, уже пять. А ведь совсем недавно трудились еще над первым номером. Время летит незаметно! Что вас ждет? Вы узнаете историю журнал. За этот небольшой промежуток времени мы прошли большой путь, о котором мы вам и расскажем. Так же вас ждут подарки от нас. Да, в этом месяце вы получите по два подарка от нас. А те, кто закажет печатные номера еще и третий. Теперь поговорим о наших друзьях и недругах. В этом месяце список друзей пополнился быстро развивающейся группой «Фамильяр Писателя». Они, кстати, проводят небольшой литературный конкурс с интересными призами. Подробней в их группе, ссылка на которую есть на нашем сайте. Как это не прискорбно, но ситуация вокруг «Брайта» остается

напряженной. Не так давно, после восстановления сервиса анонимок «Кидрис», был, как бы это назвать, выброс негатива, в котором утверждалось, что наше издание не что иное, как продолжение «Брайта». Видимо, дружба лисы и волка кого-то злит. Выглядит это, если честно, смешно. Тот конфликт себя исчерпал. Все, он в прошлом, но находятся люди, которые ворошат его. Зачем? Нам так и не ясно. Возможно у них цель полностью уничтожить «Брайт». Но как бы там ни было, «PS» как поддерживал, так и будет поддерживать «Брайт». Мы не бросаем своих друзей в беде. Напоследок о поговорим о прекрасном. О наших прекрасных дамах. Первого марта стартовал конкурс красоты среди авторов «Мисс PS». Дорогие девушки, женщины, вы можете предложить свою кандидатуру до тридцать первого мая и одержать победу. Призом будет звание «Мисс PS» и небольшие бонусы от журнала. На этом все, приятного прочтения. С уважением, главн ы й р е д а к т о р «литературного интернетиздания PS» Александр Маяков.


Поэзия

8

«А можно и...» Евгений Вольфовский

8

«Злобное» Евгений Вольфовский

8

«Застолье. Вкусное» Евгений Вольфовский

9

«Чужой рай» Зайцева Елена

10

«Век поэзии» Зайцева Елена

10

«Бухта Песчаная» Зайцева Елена

11

«Пейзаж» Намики Киригава

11

«Голуби» Намики Киригава

12

«Вкус лета» Намики Киригава

12

«Ты согласна на все?» Андреев Володя

13

«Ничего, кроме боли — нет» Анна Смирнова-Мещанская

13

«Жасминовый сон» Андреев Володя

14

«Заклинание» Андреев Володя

15

«Нежные слова» Андреев Володя

15

«Твой нежный аромат» Андреев Володя

16

«Любите женщин» Олег Свердлов

16

«Вещий сон... в Крещенскую ночь» Владимир Родченков

17

«Гимн Матери!» Владимир Родченков

19

«Что значит в мире слово Мать?!» Владимир Родченков

20

«Сиротские Души» Владимир Родченков

20

«Только познавшие осень...» Владимир Родченков

21

«Размышлизмы. Понемногу о многом» Дащенко Александр

22

«А я любил её...» Ровчак Денис

24

«Не званный гость» Ровчак Денис

25

«Беспутное спутание» Галекс

25

Строка прозы

26

«Исполнение желаний» Абасада

26


«Дракон» Абасада

30

«Мой маленький рай» Абасада

32

«Вопросы о Вечном» Цыплаков Петр

35

«Пока ты в пути» С.Лаггард

35

«Машина времени» Даилда Летодиани

37

«Кулёчик» Даилда Летодиани

38

«Вымирающий вид» Денис Банников

39

«Мужские игры» Галина Боршковская

50

«С новым годом!» Галина Боршковская

55

«Минимирность минимира» Юрий Тубольцев

59

«Вадим Пердеич» Владимир Бененсон

61

«Я-будущее» Анастасия Прайс

64

«Встреча под первым снегом» Валерий Слюньков

66

«Скрип снега» Кашкина Анастасия

71

«Три истории про паспорт» Заринэ Джандосова

75

Фанфик «Сверхъестественное: новые приключения» Гамиева Мария

Литературный сериал

78 78

88

«Рожденная воином. Врата Нурберила» Хиль Де Брук

88

«Легионеры Хроноса» Александр Маяков

100

«Тайна всего мира» Сергей Кирин

102

«Летописи межмирья» Александр Маяков

108

«Потрошитель» Тугучева Ксения

111

«Замок из песка» Алексей Рубан

117

«Евангелие от Лейлах. Труп звезды» Вадим Доннерветтер

122

«Зачёркнутый порт» Къелла

129

«Паренек» Владимир Хомичук

135

Лучшее произведение номера «Свидание вслепую» Мария Макссимова

146 146


¿ ÏÓÊÌÓ Ë... А можно и без слов, они - и тень, и ложь, Подпорка и костыль, и лавка в гуще леса, И маковая ярь, упрятанная в рожь, И ковш воды в мешок с орехами – для веса. А можно и без глаз: соитие миров, Когда – рельеф в рельеф, до пламени, до боли! Набатом бьётся пульс. Давай подкинем дров?! Амрита – это сок из мускуса и соли! А можно и без тел? Да почему же нет?! Когда крыло души простёртою десницей Касается тебя... И где-то бьёт рассвет Холодный, склизкий мрак багряною зарницей! Автор: Евгений Вольфовский

«ÎÓ·ÌÓÂ Когда залётные прогрессоры Неведомо какой Земли, Сгрузив лопаты и процессоры, Свои покинут корабли И разбредутся по поверхности, И раскопают, и прочтут – И не поверят... И для верности Один за три себе зачтут. И словно в омут исступления Попыткой бросятся постичь Мятежность мыслепреступления И Божий дар как Божий бич;

8


Понять стены предназначение На Валтасаровом пиру И нездоровое влечение К рябине в Дробицком Яру... Когда залётные прогрессоры Неведомо какой Земли (Струдив лопаты и процессоры) Свои поднимут корабли, И лишь короста изумления Спечётся глиной на огне... Мои надежда и веление: Пускай НЕ вспомнят обо мне! Автор: Евгений Вольфовский

«‡ÒÚÓθÂ. ¬ÍÛÒÌÓ Развалом раны огорошена, Буханка хлеба без затей Иссечена, и в пене крошева Лоснится сытостью ломтей. Обнажена (покровы сброшены), Ласкает луковка глаза, Водой умыты и взъерошены Укроп, петрушка и кинза. Гора картошки дышит пламенем, Щекочет паром потолок: Её венчает белым знаменем Сметаны гордый хохолок. Царица поля, льдистой крепостью Среди настоек и вина Сорокоградусной свирепостью На радость нам обречена. Миг предзастолья... Предвкушение На стол, весёлый разговор: И повседневности прощение, И пресным будням приговор!

Автор: Евгений Вольфовский

9


◊ÛÊÓÈ ‡È А ты скажи, что будем делать в таком раю, где трын-трава растёт повсюду очумело и небо гладят дерева, где только вороны косятся, сорок сигнальный стрекоток, по норам прячутся лисята и рысь свой точит коготок? У нас судьба в чащобе улиц, в дыму от газов выхлопных, где не видали сроду куриц, не помнят истин прописных. Автор: Зайцева Елена

¬ÂÍ ÔÓ˝ÁËË Было время кричащих стихов и поэм, заковыристых слов и поэтов, серебром разукрасивших старый тотем, пышных перьев добавив и цвета. Розы красных костров на снегу расцвели, толпы двинулись конных и пеших и, как крошки, монархию быстро смели пальцем твёрдым, в войне огрубевшим. Под весёлый стахановский стук молотка полетели частушки по свету, зарумянилась жаром мартена строка, встали дружно в шеренгу поэты. Но опять тучи мрачно ползут над страной, разгорается запад багрянцем, опалила поэзия горло войной, сапогами стуча в жутком танце. Что приходит с военной порой, испытав безотцовщину, голод и холод, но нисколько от этого хуже не став, стадионы заполнила молодь. Навсегда, показалось, рассеялась мгла и повесив на плечи гитары, стройотрядами юность по жизни пошла, разбавляя стихи интегралом.

10


Век двадцатый закончен под страшный раздрай, свои шрамы оставив и меты. Ты - поэт? Так лови же свой собственный драйв, выходя на простор интернета. Автор: Зайцева Елена

¡ÛıÚ‡ œÂÒ˜‡Ì‡ˇ Жарой июльскою стекают лучи с небес, две "колокольни" замыкают в подкову лес, меж ними пляж с водой холодной, прозрачней линз, за тропкой узкой - осторожно!, скалы карниз. От тёмных сосен отразится веселья звук, в цыганский табор превратится поляны круг, но вскоре буйство молодое остудит ночь, её величье колдовское не превозмочь. И разговор почти умолкнет, затихнет смех, и первобытные восторги охватят всех. Себя почувствуешь песчинкой земных дорог, что с добродушною улыбкой просыпал Бог. Автор: Зайцева Елена

œÂÈÁ‡Ê Вспенилась вода, Грозные волны Поднялись слегка. Высокие горы Стоят молчаливо, Так величаво И непоколебимо, Статуи словно Стоят безмолвно. По галькам хожу, Как на углях Я горящих брожу. Под солнцем палящим Листья шепчут морю, Не дают покоя, И они безвольно Ложатся на берег, Сдувает их ветер. Автор: Намики Киригава

11


√ÓÎÛ·Ë Бездомные птицы голуби Летят под открытым небом. Изгои пернатых, стаи, Рожденные в уличной грязи. Они, как бомжи, на пропитание Просят, курлыкают умоляя. У всех только один путь на выживание: Жить среди людей крылатым. Они дышат газами выхлопными, Что разносятся клубящими машинами От дорог асфальтированных городских. Повсюду разносится дым. Людям кажется, что они свободны Парят под тучами тяжелыми. Голуби вздыхают томно... Все им здесь чуждо и незнакомо. Автор: Намики Киригава

¬ÍÛÒ ÎÂÚ‡ Спелую малину в кармане несу. Ароматна, сорванная в утренней рани. Коробку смородины я везу… Кислую во всякой цветовой гаммы: Белая, чёрная, красная… От крупных габаритов до малых, Вкусная, но не сладкая. В коробке целый завал их! Лесная земляника своим благовонием пьянит. Спрятана под кустами. Сочная! Пахнет, невозможно оторваться на миг, Нарву немного я точно. За соседними заборами зреет вишня алая. Далеко растёт от меня. Высоко растёт, капельная. За лето я буду сыта! Автор: Намики Киригава

12


“˚ Òӄ·Ò̇ ̇ ‚ÒÂ? - Ты согласна на все? - Я согласна. - Значит принято единогласно Будет дом, Будет дом с камином, В печке хлеб испеченный, с тмином. Будет в небо, на миг - два взгляда, Будут взгляды настолько рядом, Будут ночи без сна, в полетах Сын и дочка в свободных шортах Две скамейки, велосипеды, 10 пар разноцветных кедов, Рюкзаки, лодка, акварели, С чудо-красками, как свирели, И цветов разноцветных радуг, Рядом с теплым цветущим садом. И любовь будет править балом, Честь и верность, - души начала, Доброта, смех веселый детский, И по комнатам - по-соседски. Уважение в такт доверию, Что сегодня нам жизнь отмерила? Набираем семью-компанию, И в поход, на рыбалку, в ванную. Там кружим, там несемся вихрями, И целуем друг друга тихо мы... - Ты согласна на все? - Я согласна. - Значит принято единогласно! Автор: Андреев Володя

Õ˘„Ó, Í ÓÏ ·ÓÎË ó ÌÂÚ Ничего, кроме боли — нет. Я смеюсь и искрится взгляд: Надо мною не знал побед Ни один Из лучших вояк.

13


Ничего, кроме боли — страх Зачернил безграничный чертог. Я смеюсь и искрится взгляд. Каждый отдал мне все, Что мог. Ничего, кроме боли. Ответ Бездыханного тела — молчок. Они отдали каждый всхлип, Каждый стройный Размеренный вздох. Ничего, кроме боли — мне Не осталось от выжженных душ. Я смеюсь и искрится взгляд: Мне распятие — Сорванный куш. Ничего, кроме боли — ты Как последняя из потерь В хладнокровной борьбе за мир, Прозябающий в темноте. Ничего, кроме боли — нет, Но распятых посмертно чтут. Жесточайший на свете зверь — Загляни мне в глаза — Тут. Автор: Анна Смирнова-Мещанская

∆‡ÒÏËÌÓ‚˚È ÒÓÌ Мне сегодня приснился жасмин. Он меня обнимал лепестками. И внутри зажигался камин С теплоты неземной огоньками Возрождалось довольное пламя, Мне мечту наконец подарив. Мне приснился жасминовый дождь. Он не падал - он ласково трогал. А по телу приятная дрожь. Почему-то не слушались ноги. Все забылись тревоги, упреки. Сон ведь вещий? Ты утром придёшь? Автор: Андреев Володя

14


«‡ÍÎË̇ÌËÂ Я шепчу тебе на ушко заклинание. Ты застыла, на мгновенье удивленная. И не важно, что меж нами расстояние. Сокращается - ведь мы теперь влюбленные. Тихий шепот проникает в подсознание, В нем рисует сперва контуры беззвучные. После - цвет палитры, музыкальностью Создает волшебный сад, рожденные чувствами. Заклинание шепчу тебе дыханием, И живительная сила равнодушие Покрывает - как небес пустот порхание Птичьих крыльев. Проникаясь - слушаем. Тайных знаков шелест трав лекарственных, Сочных, спелых - дарит равноденствие. Чувствуешь, что ты всего прекраснее. Тянешь с трубочки приталено блаженствие. Огоньками тихо в блеске наваждение. Эхо в комнате - хрустальной нежной поступью. Быть с тобою рядом - наслаждение. Кудри магией манят - волнистой россыпью. Заклинание одно - щекочут запахи, Затмевая все собой - горят желания. От мороза и тоски скорее запахнись В заклинание любовного признания. Автор: Андреев Володя

ÕÂÊÌ˚ ÒÎÓ‚‡ Вот эти нежные слова твои, Они висят под потолком в лампадках. В них тают бабочки волнующей любви, В них почерк детский в розовых тетрадках. Вот эти нежные до оперенья глаз, Насколько сердцу радостно при встрече; Читать, смотреть, и слышать каждый раз, Из нежных капель тающие свечи. Вот эти нежные, да в них и благодать, И счастье, и хмельная радость жизни Струится искоркой, в словах не передать, Что они значат для меня. Еще раз брызни!

15


Вот эти нежные, мне так и невдомек, Ну почему так весело и мило!? Храню я нежных, очень нужных пару строк Из нежных слов твоих, их в сердце приютила. Автор: Андреев Володя

“‚ÓÈ ÌÂÊÌ˚È ‡ ÓÏ‡Ú Твой нежный аромат Беру с собой в дорогу. Чтоб к сердцу прижимать, И ласково потрогать. Чтоб в каждой капле дня Всецело наслаждаться, Всегда чтоб смог обнять, И сладко улыбаться. Твой нежный аромат, Как ангел охраняет. Приятно обонять Цвет торжества сияний. И часто лишь шепчу, Слегка шурша в ресницах. Я искренне хочу Тобою насладиться. Твой нежный аромат, Мне ближе птицы счастья. На камеру снимать Могу полеты платья. И рад безумно я, Глаза лучатся светом. Твой нежный аромат Летает над планетой. Автор: Андреев Володя

À˛·ËÚ ÊÂÌ˘ËÌ Любите женщин, как цветы, Они красивы и прекрасны, Бывают колки и опасны, Безумны, слабы и просты. Любите женщин, будто жизнь, Одну, единственно, навечно,

16


Пусть строго, иногда, беспечно, Но беспредельно, и не врозь. Любите женщин, словно лес, Большой, зелёный, чистый, яркий, С грибами, отдыхом, не маркий, И с щебетанием эльфесс. Любите женщин, словно мысль, Удачную, в своей основе, Простую, сложную в покрове, Взрастившую мадемуазель. Любите женщин, как себя, Днём, вечерами, хоть уставши, Немного, просто приобнявши, И тихо, искренне моля. Любите женщин, не одну, Уж если вам любить пристало, И сердце точно, не устало, Творить любовью не ко дну. Любите женщин, но с одной, Раз выбрали одну для жизни, И поклялись идти до тризны, Несите крест совместный свой. Автор: Олег Свердлов

¬Â˘ËÈ ÒÓÌ... ‚ ¢ÂÌÒÍÛ˛ ÌÓ˜¸ Крещение. В деревне на печурке Я задремал, за полночь аккурат…. Вдруг вижу парень, в кожаной тужурке, Подходит и орёт, - Покаж мандат! - Какой мандат, о чём ты, БОГА раде…? Мандатов на Руси давно уж нет…. А он, с презреньем мне, - Спокойно, дядя, А то отправлю…– к БОГУ на совет! Ты что-то тут мне БОГА вспоминаешь, Иль не читал последний наш Декрет?! И потому видать – ещё не знаешь: Нарком постановил – что БОГА нет!

17


Воспрянем мы от рабского дурмана, Не будем больше каяться богам! И предок наш – простая обезьяна, А уж никак – не Ева и Адам! - Ты, братец мой, дурак иль сильно пьяный? А если трезвый – пораскинь умом; Тут если кто и впрямь – от обезьяны, Так уж ни кто иной, как твой нарком. Злорадно хмыкнув, и довольно шустро, Он сунул руку в затертый карман. Взводя курок, с щемящим нервы хрустом, Навёл мне в лоб заряженный наган. - А ну, - сказал он мне, - покаж ладони, Мозоли у тебя проверю я! Коль ты батрак – так мы таких не тронем, Но если белый…– пуля тут твоя! Очистить свет от благородных тварей, Постановил намедни местный сход. Теперь здесь бог – крестьянин-пролетарий. А вот дворян…– пущаем мы в расход! От эдакого гостя – я опешил…. (Неужто я попал в двадцатый год?) Припомнил, как и в чём я сильно грешен, И начал думать, - что ж меня спасёт? Всё на судьбе от БОГА – без сомненья! (Что не убьёт – урок преподнесёт) Чудесной Силой, с Божьим Проведеньем, Прозренье и спасенье ОН пришлёт! Явился воин, словно Ангел вещий, Как молния – сверкнул его клинок! Забрызгав кровью, и меня и печку, Упал – сражённый саблей паренёк. Я понял, предо мною предок славный! И герб знакомый на его щите…. Он руку протянул мне,- здравствуй, правнук! И тоном богатырским молвил мне: - Почто же ты трусишь коленом, шляхтич…?! С шестого века ведь – твой род в чести! И если, нашу Честь посмеешь пачкать, Ты – у меня – пощады не проси! Проснулся я…., подавленный измятый, Солёное на мне….– не кровь, а пот.

18


И с той поры, как колокол набатный, Тот вещий сон покоя не даёт. Иду я жизнью – как дремучей чащей, Но стоит лишь расслабиться на миг – Встаёт передо мной – тот славный пращур. Автор: Владимир Родченков

√ËÏÌ Ã‡Ú Ë! Маме, Зинаиде Иоанновне Родченковой (Колакцкой) и всем Матерям Земли, помнящим своё звание и призвание, посвящается! Проходят времена – года, тысячелетья,Всё времени река меняет на планете; Где был цветущий сад – шуршат пески пустыни, Лишь неизменно, Мать – святей любой святыни! С рожденья своего и до скончанья века Нам нет родней того родного человека, Что родила на свет, вскормила и взрастила И возразив себе, нас в мир благословила. Вступая в этот мир – иди по нём с оглядкой, Предательства и лжи - в нём встретишь многократно. Чтоб душу уберечь от нестерпимой боли И в счастье и в беде всегда ты свято помни; На свете есть одна, что не предаст вовеки. Коль у тебя беда – через моря и реки, Преграды сокруша придёт к тебе на помощь, И лишь в её глазах ты с головой утонешь. Есть на земле порог, один на всей планете, Где нищего, больного… – тебя любого встретят. Там ждут тебя всегда, уставши от разлуки, Родимые глаза и ласковые руки. Доживши до седин - познал я истин сути: На свете Бог один – к Нему глаза и руки! Из всех молитв – одна, важнее всех на свете,ПУСТЬ БУДЕТ МАТЬ ЖИВА!!! И МИР НА ВСЕЙ ПЛАНЕТЕ! Автор: Владимир Родченков

19


◊ÚÓ Á̇˜ËÚ ‚ ÏË Â ÒÎÓ‚Ó Ã‡Ú¸?! Что значит в мире слово Мать?! Есть мать-земля и мать-отчизна… Но меркнут эти все понятья В сравненье с Матерью родившей. Когда ненастье на душе Нет сил, терпеть сердечной муки, Несут спасение тебе Её натруженные руки. Блаженны руки Матерей! К своёй груди нас прижимавших, В ненастье самых мрачных дней, Святой любовью согревавших. Идя по жизненной стезе, Весь век свой…,- истина упряма: Всех чаще, в счастье и в беде, Мы произносим слово - МАМА. Дороже, наших Матерей На свете нет нам человека! Надёжней – в счастье и в беде… С рожденья, до скончанья века,Спасибо им за сердца свет, И за тепло, и за страданья…! Поклон земной – кого уж нет! Любовь и нежность – тем, кто с нами! Автор: Владимир Родченков

–Ë ÓÚÒÍË ƒÛ¯Ë Мир жесток. И на этой пустынной, холодной земле Не срастаются часто родимые, кровные души…. Здесь обманчивы грёзы, как искры в остывшей золе,Сколь на них ты не дуй – огонька никогда не получишь. Не затеплит огонь, не согреет озябшей души,По живому разорваны самые кровные узы! И в сиротских домах, начинают свой путь малыши, До рожденья, для мам ставши самой тяжёлой обузой.

20


Кто виною тому, что с рожденья не мил человек?!!!Ты в сиротских глазах никогда не отыщешь ответа. И молчат Небеса, не желая открыть, в чём секрет. И в бессилье душа, разрывается, видя всё это. Мир в безумье своём, мчится в пропасть быстрей и быстрей…. БОГ - здесь только к плодящим Святую Любовь благосклонен!!! Но всё больше и больше на свете иуд-матерей, И младенцы-Христы к нам сиротские тянут ладони. Автор: Владимир Родченков

“ÓθÍÓ ÔÓÁ̇‚¯Ë ÓÒÂ̸... Осень – седая подруга, С рыжей листвой в волосах,Что ж ты, скитаясь по кругу, Грусть навеваешь в сердцах? Вновь твой черёд на планете, Лета – увы,- кончен срок… Взрослые дамы, как дети, Ловят игриво листок…. Жёлтые, клёна визитки, Тихо в ладоши легли…. Спешно собравши пожитки, К югу летят журавли. Клич их святой…! Вдохновенно Входит в глубины души: - Будет весна непременно, Снова увидимся мы! Голос их радует душу…! Слышу за проседью лет: - Мы свой обет не нарушим, Встреть нас весною, поэт! Время пройдёт – не заметишь,Минет зима – а потом,Ты нас встречай на рассвете, Первым весенним цветком. Мы принесём тебе счастье То, что не знал никогда; Душу - покинут ненастья, В сердце - растают снега…!

21


Знаю, всё сбудется после,Вещие птицы не лгут…!!! Только познавшие осень, В сердце весну берегут. *** Вон из порочного круга…!Вечно останусь в весне! Осень, седая подруга,Не возвращайся ко мне!!! Автор: Владимир Родченков

—‡ÁÏ˚¯ÎËÁÏ˚. œÓÌÂÏÌÓ„Û Ó ÏÌÓ„ÓÏ Добро и зло - всего лишь изыски упрямого ума, У этих категорий есть своя священная обитель, Пусть кажется, что человек носитель и добра, и зла, На самом деле, - он их непосредственный родитель. *** Не обижайте матерей ни действиями, ни словами, И как бы нЕ был гнев ваш эмоционален и глубок, Запомните: не нами это решено, а Небесами, Что Мама есть второе слово после слова Бог. *** Вопрос, как и обычно, "быть или не быть?", К кому пойти, к кому подкрасться осторожно, Но не нужна мне женщина, с которой можно жить, Нужна лишь та, без коей жить мне невозможно. *** Мечта о принце на "крутом" коне, Витала долго в её буйной голове, Но, поистёршись в жизни, поняла, Что ей вполне достаточно коня. *** Бывает, наши наблюдения не совпадают с сущим, Хотя с годами мы становимся умней и опытней, Мы можем полагать, что наши боги всемогущи, А в жизни видим то, что черти расторопней. *** Мы часто размышляем в жизни круговерти, Каким он будет – наш последний час, Не нужно себя мучить думами о смерти, Достаточно того, что она думает о нас. *** Затем пишу я этот очень краткий стих? Чтоб из – под кожуры увидеть мякоть:

22


Никто не может быть достоин слёз твоих, А кто достоин, не заставит тебя плакать. *** Путь к Богу через книги невозможен, Сказать попроще, - он невероятно туп, И как бы ни казался этот путь надёжен, Ты будешь зрить не Бога, - только Его труп. *** Тому, кто мир хотя бы в малости постиг, Известно правило, которому ты можешь улыбаться: Важней не то, чего ты где – нибудь достиг, А то, от чего смог ты с болью в сердце отказаться. *** Когда глядишь ты в даль, то поражает глубина и ширь, Мир гармоничный, красочный, гуманный, Но со своим уставом лезть ты можешь в монастырь, Который очень маленький, карманный. *** О женской логике написано и сказано немало, Но, всё – же, хочется сказать мне для начала: Пусть рассуждает и шумит мужская братия, Но логика сия не для ума, она – для восприятия. *** Тем, кто захочет женщину умом понять, Скажу: не стОит силы понапрасну тратить, Её возможно только сердцем ощущать, Уничтожая всяких мудрствований накипь. *** Ум будоражит неизвестность вечности, И часто он идёт наперекор судьбе, Мужчина любит размышлять о бесконечности, А женщина, почти всегда, несёт её в себе. *** Из нас почти любой как может, так живёт, Бывают и такие, кто на мир глаза таращит, Судьба согласного с собой ведёт, А вот того, кто не согласен, - тащит. *** Есть в этом мире множество систем, И это часто вызывает сложности, Но каждый ограничен только тем, Что принимает за свои возможности. *** Пути судьбы сложны, порой курьёзны, И жизнь прожить – не колесницей править, Но многие ошибки не были б серьёзны, Если бы мы не рвАлись их исправить. *** Мы строим города, придумали аккорды, Стремимся быть рациональней и активнее, Возможно, человек звучит довольно гордо, Но обезьяна, всё – же, - перспективнее.

23


*** Мы сами или нет решаем как по жизни плыть, Боимся или нет того, что с нами может сделаться, Нам интересно, сколько нужно заплатить, Всего лишь для того, чтоб дёшево отделаться. *** Куда бы подеваться от желаний звездопада, Так хочется скорей иметь, схватить, урвать, А человеку, в сущности, не так уж много надо, И очень - очень много, чтобы это осознать. *** Есть в этой жизни небольшой секрет, И он является основой всех основ, Гласит, что в мире вечных двигателей нет, Зато навалом вечных тормозов. *** Мы часто путаем, где правда, где обман, Но нужно знать ученикам и аспирантам: Бывает, что тобой написанный роман, В итоге оказался неплохим диктантом. Автор: Дащенко Александр

¿ ˇ β·ËÎ ÂÂ... Тебя увидел я пристрастно Мечты уснули наконец, Готов отдать я душу в рабство, А чем любить тебя в замен?. К тебе я обращался страстно Я целовал и обнимал, Ты относилась безобразно А я любил и уважал. С тобой хочу я всё ж остаться И сказки мира рассказать Как будто бы картина маслом Тебе писал я образа, Проходят дни недели, скоро Ты сообщаешь мне беду, Тебе отдал я душу в рабство А ты сказала не люблю Как без тебя прожить не знаю Ты говоришь я ухожу, Квадрат Малевича рисую И я в квадрате том тону. Автор: Ровчак Денис

24


Õ Á‚‡ÌÌ˚È „ÓÒÚ¸ Я вот иду по той дороге Иду по ней чуть не спеша, Там где то в небе светят звёзды И в доме том горит свеча Зайти надумаю я может Или пройти не званным мне, Зачем идти к тебе мне во все Ведь ты забыла обо мне Забыла как смотрели звёзды Как я дарил тебе цветы И все я ночи провожал Что б подарить тебе стихи А что в замен я получил? Вписала в список дурака! Я же простил тебе всё это А ты сказала-я горда! Автор: Ровчак Денис

¡ÂÒÔÛÚÌÓ ÒÔÛÚ‡ÌË Это ж надо так было напиться, Во все тяжкие, спьяну, пуститься, За рекой, в молчаливой пшенице, Позволять над собою глумиться? Я сначала был солнцем опущен, Тёплый ветер — шалил ещё пуще, Дождь меня драл уже по-другому, В такт махал я ногою нагою. Опосля я, сдаваясь без боя, Овладел, наконец, сам собою. Со стыда онемела пшеница: Я, бесстыже, собой насладился… Автор: Галекс

25


»ÒÔÓÎÌÂÌË Ê·ÌËÈ Исполнение желаний. Нет!!! Я не собираюсь предлагать какие-то колдовства и молитвочки, чтобы исполнились ваши желания. Таких прохиндеев довольно развелось. Насоветуют! Придумали составлять целые плакаты с картинками и описаниями пожеланий и с довольной рожей желающего в центре этих благ. Если висит у вас такой стенд запланированного счастья, можно с уверенностью сказать: - вы не только ленивы, но и глупы. А то, что желания могут исполняться, у меня нет никаких сомнений. Только исполнение это, больно уж, выборочное и ст р анн о е. Ж ажд еш ь жаждешь получить в подарок роллс-ройс, а тебе велосипед прикатили под окошко, а то и вовсе самокат. Молишься-молишься, просишь-просишь любви и здоровья – а тут тебя грипп скосил и старый пень привязался. А иногда бросил необдуманное слово – а оно уже, как джин из бутылки, вылезло и действует. У меня была подружка. Звали ее Милкой. Была, потому что давно ее нет на этом свете. Смотрю на ее фотку. Русская красавица. Голубоглазая, русокосая. Веселая хохотушка. Милка была старше меня на год. Мы жили недалеко друг от друга и дружили. Она рано по-

26

взрослела. Высокая румянощекая сиськастая. Жаждавшая любви. Я рядом с ней выглядела подростком-сорванцом. И вот, закончив девятый класс, Милочка влюбилась. Появился один в нашем городке… Черт знает от куда его занесло. Было ему чуть больше двадцати. Приехал, снял квартиру, устроился в обувную мастерскую. Обычный себе сапожник. Но время олигархов было еще далеко за горизонтом. И ценили бабы в мужиках тогдашних не тугие кошельки, как правило. А Федька этот, приезжий сапожник, самец еще тот выискался. Высокий, крепкий, жгучий брюнет. А глаза! Синие-синие. Он еще, блин, и песни пел, и на гитаре играл. Ну, все полный отпад! Бабы сума посходили. Каблуки на туфлях умышленно ломали и Федьке несли, чтоб починил. Он от бабских ласк не отказывался и был очень любвеобильным. Потопала в ту же обувную мастерскую и Милка, после того, как однажды узрела Федьку. Федька сразу ей подмигнул и за ручку нежно подержал, когда Милочкину обувку принимал на ремонт. Кто ж, откажется от такой юной роскоши? Летний роман их развивался бурно. Милке и вовсе крышу снесло от сча-

стья. Виделись мы в то время довольно редко. Ей было не до подружек. Милка упивалась новыми ощущениями, поглотившими ее всю, вместе с русокосой головой. И очень хотела замуж. Но все когданибудь кончается. Заканчивалось лето. Последние летние дни в тот год были особо теплыми и ясными. И в один из таких дней приехала Федькина жена с дочкой. Оказалось, он уже был женат, только никому об этом не спешил сообщать. Милка, прослышав о приезде жены, не поверила и помчалась к Федьке в мастерскую. Он вывел ее на улицу, и под роскошным кленом, преподнес первый, такого рода, урок. Рассказал, что нужно беречь девичью честь и не вешаться на мужиков. Сказал, что любит свою жену и дочь, и попросил их не беспокоить. Милка не плакала, не кричала. Молча пришла домой и наглоталась какой-то отравы. Ее спасли. Откачали, но никак не могли привести в чувство, и отправили в местную психушку. Там я ее навещала. Был теплый сентябрь. Милка выходила во двор психушечной больницы, и мы садились с ней на скамеечку у входа. Она была безучастна. Выходила, просто потому, что ее звали. Сидела со


мной рядом, но меня словно не замечала. Я считала себя умной. И думала, что найду нужные слова. Долго и глубокомысленно рассказывала, как можно дальше жить. Впереди ведь столько лет жизни! Сколько всего можно сделать! Сколько нас ждет успехов и свершений! Не стоит отказываться от всего этого из-за какого-то двуногого козла! А Милочка смотрела в одну точку. И все! И тут меня прорвало. - Не понимаю, как может человек лишить себя жизни! Как??? Это ведь ЖИЗНЬ!!! Хотела бы я тебя понять! Милочка на миг оживилась, посмотрела на меня и с удивлением спросила: - Ты хотела бы это понять? – и ухмыльнулась. «Хоть какой-то прогресс», - подумала я. Милка пролежала в больнице почти месяц. Вышла от туда тихая и флегматичная. Федьки в городе давно уже не было. Он, как только услышал о Милкиной суицидальной попытке, сразу собрал вещички и свалил вместе с женой и дочерью из города. Под р ужк а моя школу закончила. Вышла замуж и уехала из города. Знаю, что муж ее очень любил. Сына она родила. Но вскоре умерла. У нее были большие проблемы со здоровьем, после того отравления. Прошло немало лет. История эта канула в

Лету. Вспомнила я о ней, когда спустя годы, знойным летом, сидела на той же лавочке у входа в психушечную больничку. Но теперь не в качестве посетителя, а в качестве пациентки, после суицидальной попытки. Вспоминала все слова, что некогда сказала Милке, стараясь привести ее в чувство, и теперь понимала всю глубину их глупости. Я знала все эти слова до того и после того, как решила свести счеты с собственной жизнью. Но, не смотря на это знание, сидела на этой старой скамеечке. И все эти психологи, со своим рисунками и тестами – тупые курицы. Они предлагают надуть шарики, написать на них свои беды и отпустить по ветру. Придурки! Что твориться с человеком в момент не желания жить, знает лишь он. Когда жизнь представляется полным дерьмом, то рассказы о прекрасном будущем выглядят бессмысленными потугами идиотов, еще не осознавших ничтожности своего существования. Все эти потуги окружающих, вывести человека из состояния ступора, представляются неким дребезжащим, раздражающим фоном, который мешает уйти в себя. Но, как ни странно, именно раздражающий фон, не дает провалиться в свою одинокую бездну. Просто фон, но не его смысл. Чтото раздражающее должно заставлять вставать, двигаться, есть, слышать и видеть. А дальше внут-

ренняя работа организма. И лишь когда он, внутренний хозяин, очнется и скажет : «ДА». Вот тогда хорошо бы не поговорить о любви, а ощутить ее рядом. Моя история желания покончить с собой, имела иные причины, нежели Милочкина ситуация. У каждой истории свой драматизм и свой комизм. Я сначала перешагнула за грань бытия, наглотавшись отравы, устроив маленький пожарчик в летней кухне и напугав соседей до смерти. Меня готовили к похоронам. А я потом неожиданно вылезла из небытия. Вспоминая Милку, вспомнила и свое желание. Мне ведь хотелось постичь, как это человек может пожелать себе любимому смерти. Вот тебе и исполнение. В крутом варианте. Вернулась домой. Хотелось ли жить? Нисколько! Натворила кучу чудес. Людей перепугала, особенно своим возвращением с того света. Кто-то меня жалел, кто-то озадаченно смотрел вслед, негодуя, что не только осталась жива, но странным образом осталась и здорова и даже помолодела. Короче, круговое непонимание, выгоревшая летняя кухня, работы нет. Хотелось уехать, но не было возможности. И жить надо! Тогда я устроила выпендреж! Достала все имеющиеся у меня в запасе ткани. Села за машинку, и нашила новых наря-

27


дов, в том числе, и мини юбок. Весело и драйвово кичилась своим новым видом. Пусть лучше негодуют, чем жалеют. Мне нужно было занять себя так, чтобы не оставалось времени на слезы и уныние. Купила краски и кисточки, считай на последние свои сбережения. И стала рисовать. И лишь по ночам выла, как собака, в подушку. А утром вставала, выряжалась и перла в город, широко всем улыбаясь. Результат все же пришел! Ко мне вновь пошли заказчики шить одежду. Я ведь портниха. Сначала стали приходить из любопытства. Что оно, мол, такое вырисовалось в городе? А после и чисто ради заказов стали приходить. В общем, жизнь потекла по прежнему, с виду. Жила. Шила. Стала еще и рисовать. Я с детства любила рисовать. А тут увлеклась. Заказчики рассматривали мои картинки и им нравилось. Это тешило мое самолюбие. И решила однажды показать свои шедевры местному художнику Григорию. С Гришкой мы давно были знакомы, всегда здоровались, могли спросить друг друга: - как дела? На этом наше общение заканчивалось. Он был старше меня почти на десять лет. Женился Гришка на моей сверстнице Инге, с которой некогда ходили мы вместе в спортшколу на гимнастику. С Ингой, мы время от времени пересекались и

28

могли поболтать о том, о сем. Жизнь ее с самолюбивым и самовлюбленным художником была далеко не сладкой. Рисовал Гришка самозабвенно. Но работы его не покупали. И он вывел для своего успокоения формулу будущего признания своего таланта. Согласно этой формуле, творчество его признают после смерти. Вот тогда его жена и дочь разбогатеют. А до этого признания им придется потерпеть и стойко выносить, более чем, скромные Гришкины заработки. Ведь работу он находил такую, чтобы иметь много свободного времени. Сторожил гденибудь на частных фирмах. Вот эту колоритную парочку и пригласила к себе в гости, чтобы Гришка посмотрел мои шедевры. Приготовила обед. Они пришли. Посмотрели. Сели за стол. Я сразу поняла вердикт на счет своего малевания, глядя на Гришкину физиономию. Но не обиделась. Согласилась. Гришка не был сильным художником, но знатоком был отменным. Он все же сказал: - Ну так, рисуночки -малюночки… Если тебе нравится, то рисуй дальше. Для себя. Учиться этому надо было раньше. Гришка был прав насчет рисуночков. Я их потом сожгла, перед отъездом из города. Услышать такое заключение было, конечно, огорчительно, но справедливо.

Тему художества мы быстро закрыли. Сели за стол. Выпили. Стали вспоминать былые времена. Еще выпили. У Гришки развязался язык, и его понесло на счет моего суицида. Он долго рассуждал о человеческой жажде к жизни, о ненормальности возникновения даже самой мысли о суициде. - Как ты могла на это решиться?! – повторял он. И под конец добавил: - Хотел бы я понять человека, идущего на такой шаг! При этих словах меня передернуло. - Ты, Гриша, лучше не желай такого понимания, - сказала ему. -А то что? Может, повешусь?- Гришка смеялся. – Да я рачки буду ползать, но за жизнь буду хвататься зубами, до последнего вздоха. - Так, нам пора уходить, - Инге явно не нравились высказывания мужа. Но она никогда ему не перечила. Старалась дипломатично сгладить его резкий и крутой нрав. Расстались мы, вроде, дружелюбно. Но с каким-то внутренним напряжением. Прошло пару лет. Всего пару лет. Моя жизнь текла в том же русле. Работа на дому. Поиски покупателей на свой дом, в надежде уехать из города. Иногда рисовала. Просто для себя. С Григорием мы почти не виделись. А если и встречались, то мельком, и изда-


ли кивали головой, в знак приветствия. Слышала, что у него начались проблемы со здоровьем. Но не знала, насколько они серьезны. И вот однажды, собралась съездить в соседний город к своей школьной подруге. Рано утром иду на автовокзал. Летнее росистое утро. Умытое. Светлое и приветливое. Зной еще не выставил свое ядреное жало. Иду с хорошим настроением, в меру веселая и нарядная, цокая кублуками по асфальту. Вот знакомый переулок. Сонный. Еще очень рано. Многие спят. Вот Гришкин дом. Вот его калитка. А вот и сам Гришка. Он появился у калитки ровно в тот момент, когда я была напротив нее. Здороваемся. Хотела бежать дальше, но Гришка настойчиво просит подойти к нему. Иду, но предупреждаю, что времени у меня в обрез, спешу, мол, на маршрутку. - Ты все так же цветешь и пахнешь! – говорит он мне, вроде делает комплимент, но в голосе какие-то недобрые нотки. - Да, уж, стараюсь, - отшучиваюсь. И тут замечаю, что вид у Гришки, более чем, странный. Он какой-то помятый, словно после вчерашнего бодуна. Неопрятный, что на него и вовсе не похоже. - Что с тобой, Гриша? Ты болеешь? - Уже нет, - говорит. – сейчас Колька,

дружбан мой, выйдет во двор покурить, - Гришка кивает в сторону соседнего дома. И действительно, вижу, как распахивается дверь дружбана Кольки, и выходит на порог мужик с сигаретой в зубах. - Поговори с ним, просит Гришка. - О чем и зачем? – удивляюсь. - Я скажу, а ты передай ему мои слова. - Гриша, мне на маршрутку бы не опоздать, а ты со своими ребусами. Сам разбирайся с дружбаном. - Прошу тебя! Сделай это! Очень нужно! Пока он не ушел в дом. Скажи ему, чтобы пришел ко мне. Мы вчера с ним пили. И это скажи. Говорили о маске. Обязательно скажи о маске! Тогда он все поймет. Иди! Поспеши! После этих слов Гришка направился назад в свой дом. Он озадачил меня своей просьбой. Хотела было пройти мимо Колькиного двора, но чтото заскрежетало внутри и словно заставило тормознуть напротив мужичка, который все время наблюдал за мной. Колька уже бросил под ноги окурок и повернулся ко мне спиной. Окликнула его по имени. Он замер в дверях своего дома, но все еще показывал мне спину. - Гриша просил, чтобы вы зашли к нему, крикнула из-за забора. Колька оглянулся и повертел пальцем у виска. Может они с Гришкой

вчера поссорились и поэтому так себя ведут, подумала я. - Гриша сказал, что вчера вы пили и говорили о маске, - выпалила странную фразу. И пошла дальше. Потом оглянулась и увидела, как Колька бежал в соседний двор. Больше в тот день я не заморачивалась их проблемами. У меня был свой намеченный маршрут. В город вернулась лишь спустя три дня. Шла по тому же Гришкиному переулку. В его дворе увидела Ингу в черном платке и дружбана Кольку. Вскоре узнала и всю случившуюся историю. Гришка и Инга развелись еще два года назад. Инга, видимо, устав от норовливого художника, вдруг взбрыкнула, нашла себе нового мужа и была счастлива. А Гришка сначала запил, а потом очень серьезно заболел. Ему нужна была операция, а денег не было. Гришке грозила инвалидная коляска. И тут пришло уныние и привело с собой депрессию. Он частенько коротал вечера с соседом Колькой, которого прежде считал неудачником и выпивохой, и которого прежде в гости не звал. Теперь он был его дружбаном. Кольке он рассказал и про свою мечту о маске. Странная это была мечта. Гришка хотел, чтобы друзья сняли посмертную маску с него. И в тот последний вечер, когда он решил покончить с пога-

29


ной жизнью, Гришка выпил с Коляном и напомнил ему о маске. В утро, когда я спешила на автовокзал, сосед Колька нашел его повешенным в коридоре собственного дома. Маску не сделали. Не знаю почему.

Но памятник со временем установили оригинальный. На плите была выбита маска и палитра с красками и кистью. На годовщину похорон организовали выставку работ в местном Доме культуры. Друзья

приходили, смотрели, вспоминали Гришку. Вот такие истории. Осторожней будьте со своими словами и пожеланиями. Они – штука странная. Автор: Абасада

ƒ ‡ÍÓÌ Дракон – в мифологии многих народов фантастический образ огнедышащего змея. А почему такой странной фантазией обзавелись многие разные народы? По той самой причине, что нынешние многие народы обзавелись фантазией на тему инопланетян. Да, люди видят летающие тарелки, разных диковинных человечков и даже контактируют с ними, но, однозначно, инопланетяне к нам не прилетают.Есть они (инопланетяне)или нет мне не ведомо. Возможно, где-то есть на своих инопланетах. Но все эти явления с тарелками и странными человечками – это проникновение энергетических структур тонкого мира в наш, грубоматериальный. В иные времена встречались драконы, русалки, домовые и другая нечисть. А теперь всё больше инопланетяне разного калибра. Хотя иногда и прежние «герои» выныривают из небытия. Паисий Святорогец, старец Афонского монастыря, всех этих сущ-

30

ностей называл одинаково – тангалашка. Он говорил, что нет никакого толку их классифицировать и описывать, потому что суть их одна – они все от диавола, а ещё вернее, сам диавол в разных обличиях. Многих взглядов афонского старца не разделяю. Упоминаю о его тангалашках, чтобы подчеркнуть, что такие видения посещали разных людей. Тонкий мир – это информационноэнергетический мир, мир закодированной в волнах информации обо всём сущем. Информация представлена энергией и по сути, сама является энергией. То есть информация - это энергия, обладающая знанием. И в то же время, структуры тонкого мира не являются устойчивыми плотными формами, но могут такими представляться в определённых условиях. Полевая энергетическая структура может принять форму, информация о которой имеется в её банке. Однажды, в моей жизни состоялась неверо-

ятная встреча. Это случилось в поселке Лазаревское, расположенном на берегу Черного моря, где мне вместе с молодежной строительной бригадой посчастливилось быть в командировке более месяца. Именно Лазаревское «подарило» мне встречу с НИМ. Это был последний день командировки. После работы все паковали свои чемоданы. Рано утром уезжать. А мне вздумалось пойти к морю, так сказать, попрощаться. Было очень зябко и ветрено. Глубокая осень. Волны накатывали с угрожающим рокотом. Быстро вечерело. Никого поблизости. Я стояла на прибрежных камнях и с упоением кричала всякую чепуху, что в голову приходило. Наверное, со стороны это выглядело какимто сумасшествием. Я разговаривала с морем. Моё демисезонное пальтишко было мокрым от брызг, но я стояла, как оловянный солдатик, несмотря на то, что уже давно стемнело и только фонари поблёскивали невдалеке.


Меня охватил внутренний драйв. Ощущение единства с этой бушующей соленой морской стихией. Я ЕМУ, МОРЮ, кричала, что не боюсь. Пусть себе рокочет и рычит. Я знала, что меня никто не слышит. Это позволяло выплескивать во всю мощь какие-то странные эмоции, накатившие на меня. То смех, то слезы, то просьбы, то признания в любви. Конечно же, это выглядело дико. Но ведь никто не видел, по моему убеждению. Всегда ли вы адекватно себя ведете, когда находитесь в полном одиночестве? Если – да, то вам меня не понять! Вдруг кто-то меня толкнул. Хотя рядом никого не было. Я не удержалась на скользких камнях и упала на острые глыбы. Падение было сильным. Пронзило ощущение, что в затылок мне врезалось остриё и что-то горячее потекло по шее. Успела понять: произошло нечто страшное со мной. А боль? Боль прийти не успела. Потому что следующим чувством, охватившим меня, была необычная лёгкость. Я словно бы скатилась с тех камней, на которые упала. Встала, ощупала себя. Затылок цел, ничего не болит, пальто сухое. Ветер утих, море не рокочет. Мне легко, свободно, но как-то необычно. И вокруг очень темно, куда-то исчезли фонари. Только звёзды сияют вдали. Вдруг под моими ногами зашевелились камни. Что это? Наклоняюсь, стара-

ясь рассмотреть, что происходит у меня под ногами. В темноте не могу толком увидеть, но то, что шевелиться внизу, явно не является камнями. Дотрагиваюсь рукой. Фу! Чтото скользкое и вонючее. Где я? Куда вляпалась? - Кто-то, наверное, насрал тут, - подумала. Но мысль моя прозвучала, словно я произнесла эту фразу вслух. - Где я? Что это? Что это? – повторяла испуганно. Нечто, шевелящееся у меня под ногами, издавало странные звуки, похожие на приглушенный рокот моря. И тут вижу, в метре от меня, открывается глаз. Я не сразу сообразила, что это глаз. Нечто огромное засветилось зелёным светом. И только увидев, как двигается веко над зрачком с вертикальной полосой, я поняла, что на меня смотрит продолговатый глаз, величиной в два моих кулака. Его лёгкое свечение позволило мне рассмотреть и зелёную змеиную голову, которая повернулась ко мне в полоборота на длинной шее. А стояла я, к своему ужасу, на спине существа, которому принадлежал этот глаз, страшная голова и длинная шея. Воспитанная советской атеистической школой, я понимала, что этого не может быть. Но это было! Оно шевелилось под моими ногами. К тому же, омерзительно воняло. Более того, оно обляпало меня тягучей

слизью. В какой-то миг подумала, что схожу с ума. Но «нечто» было явным и ощутимым. И это «нечто» выглядело сказочным драконом. Дрожа от страха, пыталась слезть с этой мерзкой твари, карабкалась по каким-то буграм, представлявшим спину дракона и лепетала: «Не ешь меня, не ешь меня». Мне казалось, что тварь смеётся надо мной. И вдруг меня пронзила мысль: если есть дракон, то значит всё не так просто в этом мире! Это была мгновенная мысль! Мысль – молния! - Господи, помоги, Господи, помоги, - запричитала. Закружилась голова. И я провалилась, словно падая в бездну. Какоето время лежала, не шевелясь, с закрытыми глазами. Руками трогаю камни под собой. Теперь это точно камни. Слышу, вновь рокочет море. Открываю глаза. Море, каменный берег, фонари. Никого рядом. Схватываюсь и ощупываю себя. Это я. Прежняя. Нет на мне липкой слизи. Только слегка промокшее пальтишко. На лице капли соленой воды. Наконец я очнулась и рванула прочь с этого странного места. Бегу. Уже, на аллее с фонарями, оглянулась. И о, ужас! Он, дракон, призрачно мерцал. Но я чётко увидела его огромную спину и голову. Больше не оглядывалась. Бежала до общежития, где нас разместили на время командировки. К счастью, в

31


комнате никого не было. Никого не хотела видеть. Зарылась в одеяло и плакала в подушку. Долго жалела себя. В этот миг понимала, что обречена на какое-то ненормальное существование, и что не властна над своими собственными поступками. Я

ещё не знала, что там на берегу, не просто упала, а на какое-то время покидала своё тело. Заснула к утру. Проснувшись, бодро собрала чемоданчик, который купила мне мамка, провожая в дальний путь. Отправляясь с дружной бригадой на вокзал, поду-

мала, что хорошо выспалась после прогулки к морю. В поезде, ещё раз вспомнила о нём, драконе. И всё. История эта, как и многие другие, залегла в особую шкатулку памяти. Автор: Абасада

ÃÓÈ Ï‡ÎÂ̸ÍËÈ ‡È Все религии, описывая Рай, сходятся в одном - это место вечного неземного блаженства. А вот блаженства преподносятся по-разному, в зависимости от пристрастий тех или иных народов и их вероисповеданий. Как же человек ненасытен в своих страстях, желаниях и похотях! Религии исповедуют здесь, на Земле, аскетизм, а как награду за послушание, обещают блаженства вечные райские, не чета, земным. Такие понимания - порождение человеческой неуемной жажды наслаждений. Вот и рождается идея: здесь потерплю, а там получу всего невообразимого и навсегда. И для религиозных адептов главной задачей в жизни становиться вопрос личного спасения. Человек должен делать хорошие дела, но отрекаясь от всего и всех, с кем (по убеждениям религии) не по пути, отрекаясь и заботясь только о своей чистоте. И это всё ради Царствия Небесного. Но не уж-то сие Царствие всего лишь место вечного блаженства? Зна-

32

чит, здесь подлежат осуждению все, жадно стремящиеся насытиться земными благами? Им не место в Раю? А к чему же стремятся земные аскеты? К блаженствам… только во много крат большим и бесконечным! Некоторые люди, чья честность и порядочность не вызывает сомнений, говорили об удивительных впечатлениях, пережитых ими в Раю, куда они, в особо исключительных случаях, попадали. Ни сколько не сомневаюсь, что они говорили правду. Правду о себе и о том, что каждому было дано увидеть. Но означает ли увиденное счастливчиками, побывавшими в Раю, реальное наличие Царствия Небесного. Что оно из себя представляет? Это что - некая территория, местность, стабильно существующая на просторах Вселенной? Или это виртуальный тонкий мир фантазий? Так есть ли он – Рай?! Может это иллюзия? Обман? Лето. Школьный палаточный лагерь в живописной сельской мест-

ности. Здесь мы, девятиклассники, провели целый месяц. До обеда работали в поле, а после, проводили время в культур номассовых мероприятиях, добросовестно спланированных и организованных школьными учителями. Нас хорошо кормили, устраивали всякие развлекательные программы, а еще охраняли и строго контролировали днем и ночью. И все же мы, великовозрастные подростки, умудрялись выскальзывать незаметно за пределы лагеря. Тайные свиданки, первые поцелуи. В общем, все как положено в таком возрасте. Была и у меня первая влюбленность. О!!! Как я тогда настрадалась! И глазки строила, и в коротенькой юбчонке бегала, а он, зараза, пялился на другую девчонку. Но это были еще не все неприятности, сопровождавшие меня в «лагере труда и отдыха». Я, как всегда, не вписывалась в нормы. А совместное проживание это особо подчеркнуло. То со мной что-то непонятное произойдет, то я не подчи-


няюсь установленной в классе подростковой иерархии. За лидерство я не боролась, но и прогибаться никогда себе не позволяла. В общем, был некий молчаливый конфликт и напряг между мной и определенной группой моих сверстников. В определенный момент этот конфликт достиг апогея. Был поздний вечер. Утих летний зной. Солнце уже упало за горизонт. В лагере музыка и танцы на поляне. Красавчик, в которого я влюблена, флиртует не со мной. Мне грустно, ревную. Стараюсь улыбаться, но внутренне зажалась в комочек и ушла в себя. Гложет чувство обособленности и отстранённости. Хочу со всеми дружить, всех любить, но… между мной и ними невидимая стена. Эту стену все чувствуем. Хочу пройти сквозь неё, приблизиться ко всем и не понимаю, почему не получается. Я незаметно ускользаю из освещенной территории лагеря и усаживаюсь в полумраке невдалеке от крайней палатки. Здесь меня никто не видит. Сижу, тихо капают слезы. Вдруг слышу прикосновение руки к своему плечу. Вздрогнула. Оборачиваюсь, а это училка меня нашла. - Вставай, - говорит. И к удивлению, она не сердится. Нам ведь не разрешали уходить из поля обозрения. Дальше еще интересней. Училка берет меня за руку и приказыва-

ет закрыть глаза. Закрываю. - А теперь иди со мной, - и она меня легко подталкивает. Иду. Сделано несколько шагов. - Стой! Открывай глаза. Открываю. --О! Боже! Что это?! Миг невероятного изумления. Но только миг. Он сразу переростает в легкий восторг. Сознание воспринимает все, как реально возможный вариант и уже забыто, что было сделано всего несколько шагов. И что до этих шагов ничего, кроме пустынного луга, в обозримом пространстве, не наблюдалось. А теперь меня окружала красота. Все, или почти все, любят цветы. И я не исключение. Обожаю цветы. Но розы для меня вне конкуренции среди всей флоры. Их изысканность и аромат всегда пьянят меня до сладкого головокружения. Я стояла среди роз. Необычно светила луна. Издалека слышалась музыка. Ощущение блаженства. И в тот миг, это был мой маленький, миленький РАЙ. Чудо всегда длится недолго. Оглянулась, а училки нет рядом. Поворачиваюсь вокруг себя, а вокруг сг устившийся мрак. Из лагеря доносятся крики. Там аукают. Зовут меня. Заметили пропажу. Ну, сейчас мне выпишут пилюлей! Бегу к палаткам. - Где ты пропадаешь? - грубо и резко кри-

чит на меня училка и даёт в с е м к о м а н д у «закругляться» и расходиться по палаткам. Я долго не могла уснуть. Меня одолевали смешанные чувства – то вновь накатывала эйфория пережитого восторга, то охватывало непонимание, куда и как всё это убрали. Где розы? Может они были в горшках. Разум хочет найти рациональное объяснение. Утром подхожу к учительнице. - Где розы? - спрашиваю. - Какие розы?! – возмущается она. - Опять что-то придумала? Где вчера была? С тобой одни проблемы! Поспешно удаляюсь и не смею больше ни о чём спрашивать. Но почему со мной одни проблемы? Ведь я хорошо учусь и веду себя вполне прилично… Подумаешь, отлучилась из лагеря… Больше не поднимала вопрос о розах, но не забывала эту историю полностью. В сознании она хранилась отдельной страницей. Если её не открывать, то она лежит, слегка призабытая, как нечто удивительное с примесью обид и горечи. Но чтобы полностью её открыть и осознать всю запредельность произошедшего, нужно было пройти путь к пониманию запредельного мира. Поэтому некто, оберегая меня, такие странички в моём сознании (а их было много) хранил под «печатью». Я знала о них, но не откры-

33


вала, помнила, но не вспоминала. Это спасало меня. Никому ничего не доказывала и не рассказывала. Иначе последствия для меня были бы печальными. Достаточно было того, что мои вопросы и поступки часто приводили окружающих в недоумение. А некоторые возможности пугали. Необъяснимого сторонились. Так что же это за «зона», в которой я побывала? Там было всё осязаемо и очень реально. Когда человек попадает в такую «область», то его сознание обязательно перестраивается и переходит в особый режим восприятия. В привычной нашей реальности наше сознание «настроено» на восприятие тех волн, которые излучает окружающий нас наш временнОпространственный мир. И мы осязаем и ощущаем доступную нам информацию. Ведь и весь Мир, и мы (как часть мира) - информация. В ф и л ь м е «Солярис», поставленному по одноимённой повести С. Лемма, очень приблизились к пониманию данной темы. Только для этого не нужно летать в космос. И не обязательно быть святым, как говорит религия. Я была довольно скверной девчонкой. Поступки мои были часто импульсивны, глупы, а порой и вовсе отвратительны. Хотя при этом жаждала правды и любви. В этом нет никаких противоречий. Просто юность – время становления лично-

34

сти. Много ошибок и падений. Спустя время, я полагаю, что нет места, где растут райские розы, нет места, где живут инопланетяне, которые бродят по Земле, проводя какие-то странные опыты. Но можно реально держать в руках райскую розу, наслаждаясь ею, и можно реально познакомиться с инопланетянином (спаси меня Боже от этого) и реально получить от него дырку в голове или насильственносексуальный контакт. Что же это такое и откуда всё это берётся? Чтобы знать, что такое РАЙ, для начала нужно дать ему описание. Описывают его многие. Но все сходятся в том, что это нечто величественно светлое и прекрасное. Вот уже и существует информация о рае. ИНФОРМАЦИЯ – некие сведения, которые могут существовать только при условии наличия передающего и принимающего источника. Чтобы информация возникла – она должна быть обозначена, определена, передана. Носителем информации является энергия. И все мы соучастники существования и рая, и ада, и наших земных инопланетян. Об инопланетных цивилизациях я не рассуждаю и не знаю, существуют ли они. Возможно существуют. Но все зеленые человечки, бегающие стадами у нас под носом – это нечто иное. Человеческое сознание соз даёт с вои

«обители» ( полевые структуры). К сожалению, энергоинформационные структуры образуются не только положительными человеческими мыслеформами. Обнадёживает то, что далеко не всё во власти человеческого сознания. Хотя, реально человек может уничтожить свой мир и себя в нём. Все человеческие мысли, чувства, эмоции, слова имеют свою форму существования. Каждое слово = вибрация = информация = энергия. Всё это рождается сознанием. И нет здесь первичности разума или первичности энергии. Они едины. Без осознания происходящего нет происходящего. Без происходящего нет осознания происходящего. Но только ли человеческий разум формирует происходящее? Энергия и разум составляют одно целое. Это не значит прямолинейно, что энергия разумна. Но энергия является носителем разума и без энергии разум не проявляется. А теперь вдумайтесь: каждое слово – капля в ОКЕАНЕ ЭНЕРГИЙ. Капли сливаются, перетекают одна в другую, образуя островки и мега острова. Вы сказали слово сейчас, а оно уже было есть и будет. Создавая идею, разум «пишет» её в вечности, где нет времени. А идея творит мир. Война идей – самая страшная война. Она страшна и в человеческом мире, когда люди с ненавистью и злобой убивают друг друга за


информацию, то есть, за свое понимание мира. Так что же, всётаки, это такое – Рай? Одна из граней запредельности. Точнее, мир тонких материй. Разные люди нередко попадают в зону за-

предельности. И не обязательно они видят Райские сады или муки грешников в Аду. Зона запредельности, то есть, зона, за гранью грубоматериального, привычного для нас мира, безгранична. Вернее, без-

граничным является её восприятие, поскольку пространственной протяженности, объема она не имеет. Автор: Абасада

¬ÓÔ ÓÒ˚ Ó ¬Â˜ÌÓÏ Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. (Иоан. 1, 9) И сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное… (Мф. 18, 3) Рассвет чувства… Рассвет сердца… Полноцветье души… Радость бытия… Откуда эти состояния, от кого они? Почему мы их так остро ощущаем в детстве, в юности, и почему так основательно забываем потом? Почему только редкие счастливчики сохраняют эту многомерность восприятия, эту встроенность в полифоничность бытия людей и вещей? Кто-то скажет: брось, все дети, особенно малые — эгоисты. Да, эгоисты. Ибо они есть души, совсем еще недавно спущенные сюда с Небес, они еще всецело там, в вышней симфонии Света и Смысла, в поле воспри-

ятия Всеобщего Единства. Им тесен наш мир ограничений, взаимоподавления, взаимоотрицания. И они требуют ломки этих стереотипов нашего поведения хотя бы по отношению к себе самим. Это не требование сильного, это призыв и мольба слабого, это совсем другой эгоизм. И связанная с ним требовательность — она по Божьей воле существует. Ибо заботясь о них, мы соприкасаемся с пока еще не поврежденным отсветом Вечной Любви, живущим в их душах, отсветом той Любви, которою Создатель любит все, Им сотворенное — каждую его мельчайшую часть. Тем более Он этой Любовью любит нас, живых существ, просто обязанных впитывать Свет этой Любви и передавать другим, обогащая его при передаче своей личной, уникальной радостью, проявляя свой личный, совершенно уни-

кальный талант восприятия и передачи Света… Так как же нам стать детьми этого Божьего Света, этими счастливыми его распространителями? В этом Свете — совершенный Замысел Божий, благой и святой, Замысел о каждой частичке сотворенного Им. И если обнаруживается канал соединения частички творения со смыслом ее существования, она оживает и для жизни, и для Божьей Славы. Так как же нам стать благодарными получателями от Бога животворящей воды Смысла нашего существования и как нам стать оросительными каналами, передающими животворящую воду этого Смысла — в Саду Божьей Любви и Славы? Автор: Цыплаков Петр

œÓ͇ Ú˚ ‚ ÔÛÚË Пока ты в пути. Пока поезд мчит. Ты ве-

ришь, что у тебя еще есть время. Веришь, что у тебя

еще есть шанс. Последний шанс. Тяжело дыша и дро-

35


жа от холода, веришь, что еще ничего не кончено… «С самого детства ты полюбил поезда. Всю эту вокзальную суету пропитанную, запахом свежей прессы и грустью расставаний. Ту самую суету, которая была предвестником больших приключений и началом новых историй. Ты всегда восторженно стоял на перроне, смотря вдаль, ожидая появление поезда. Среди суетливой толпы был единственным неподвижным человеком. Словно зачарованный не сводил взгляда с поворота, из-за которого должен был показаться величественный лик паровоза. Не позволяя себе моргнуть – ждал того момента. Ты просто обязан был увидеть его первым. Это твой тонкий голосок должен был раньше всех воскликнуть: «Вот он! Поезд! Поезд идет!». И как только поезд появлялся, кричал не жалея ни сил, ни голоса. Ты знал, что вскоре охрипнешь, но такая жертва была только в радость. Ты просто не мог не увидеть его первым. Этот крик делал тебя предводителем. Тем, кто поведет остальных за собой. Покажет им мир и подарит радость путешествий. Хотя на деле все было иначе. Крик приглушали сигналы приближающего состава, да и за шумом суетливой толпы, тебя бы все равно никто не услышал. Но ты всегда верил, что именно твой крик оповещал прибытие поезда.

36

Заходя последним в вагон, ты, оборачивался и дарил прощальный взгляд уходящему в прошлое городу. Оставляя в памяти лишь небольшой сувенир о прожитой, хоть и не долго, жизни в этом месте. За все это время ты собрал огромную коллекцию из таких сувениров, хранившуюся в специально отведенном уголке своей памяти. Там где они никогда не покроются пылью, и не будут случайно выброшены в мусор. Среди них был ржавый велосипед, на котором ты впервые научился кататься. Обшарпанный потолок, подаривший тебе множество идей. И еще куча непонятного хлама имеющего ценность только для тебя. Затем поезд трогался с места и медленно начинал свой путь, а вместе с ним начинал свой новый путь и ты. Когда станция оставалась позади, бежал на свое место и утыкался носом в окно. Щуря глаза и всматриваясь, пытался ничего не упустить из виду. Несмотря на скорость, ты легко мог отличить каждое дерево в лесу. Глядя в окно, верил что, там есть мир, существующий между остановками. Ожившая сказка, исчезающая, когда поезд прибывал на очередную станцию, но появляющаяся вновь, лишь только город оставался далеко позади. И ты пристально смотрел в окно в надежде увидеть тот волшебный мир. Что бы, воз-

можно, навсегда остаться там. Время летело в такт стуку колес, а иногда и быстрее. Размер обуви становился больше, в ремне появлялись новые отверстия. Твое лицо покрывалось щетиной. А изо рта порой тянуло цинизмом. Но, не смотря на это, в тебе оставался все тот, же запал, что и много лет назад. Это единственное, не считая сувениров хранящихся в памяти, что оставалось неизменным. Детская наивность покрывалась плесенью, но ты из последних сил не давал изматывающей суете лишить тебя мечты. Ты не мог позволить себе утратить веру. Твои неудачи и поражения в пути только укрепляли твой дух. Так ты тогда считал. Вскоре, глядя в окно, тебе все сложнее было рассмотреть там отдельные фигуры. Все сливалось в бесконечную полосу блеклого цвета. Ты уже не видел ни деревьев растущих вдоль дорожных путей, ни фонарных столбов, ни людей. Все что там было – размытая реальность на грязном окне вагона. Лишь когда поезд останавливался, ты был в состоянии рассмотреть что-либо. Пока он стоял, за окном существовал мир, сотканный из множества судеб и роковых ошибок. Там за окном толпились люди со своим счастьем, печалью, мечтами и страхами. Но как только поезд отправлялся дальше, все снова сливалось в бесконечную поло-


су, размазывая по стеклу их лица. Их жизни. Раньше, в пути ты слышал много захватывающих историй. Каждый, кто был твоим попутчиком, рассказывал тебе о своих невероятных приключениях. А ты сидел и взахлеб слушал все, что они говорят. Обещая себе отыскать те места. Ты повторял себе: «Я должен там побывать. Я должен это увидеть». Таких мест накапливалось все больше и больше, но на твоем пути так ничего и не встречалось. Ты так и не смог отыскать начало радуги. Но, не смотря на это, продолжал свой путь. За окном мелькали города. Ты сходил с поезда, оставался на некоторое время. А после, ничем не впечатленный, приходил на вокзал, покупал билет и уезжал прочь. Ты становился строже и требовательнее ко всему и ко всем. Словно одержимый, искал страну чудес. Ты не мог прожить жизнь и не увидеть того волшебства, о котором столько слышал. Не мог умереть, не отыскав свою Атлантиду. Ты верил, что именно там твое место.

Знал, что только там будешь по-настоящему счастлив. О, как ты тогда ошибался. Был готов идти до конца, что бы это ни значило. Был готов поставить все на кон. Тогда это был беспроигрышный вариант. Ведь единственное, что было твоим на тот момент – время. И ты его не жалел. Стирал границы, стаптывал обувь, не прекращал поисков. Поворот за поворотом. Километры за километрами, ты не терял веру. Знал, что твой мир где-то там ждет тебя. Такой прекрасный и уютный. Твой Эдем. В то время ты обладал немыслимой силой, хватившей на создание целой вселенной. Но ты все растратил на поиски. Спустил все на бессмысленную дорогу, ограничив себя лишь стенами вагона. Вскоре ты перестал замечать тех, кто садился рядом. На их попытки завести беседу отвечал грубостью и злостью. Люди становились ненавистным раздражителем. Ты терял себя. В пути где можно было быть кем угодно, ты становился бледным отпечатком надежды.»

И вот ты здесь. Один в промерзшем вагоне, несущемся посреди снегов и метели. Сидишь, сжавшись в комочек, пытаясь не замерзнуть окончательно. Твоя голова покрыта сединой, а плечи инеем. Ты уже не чувствуешь ног. Вот-вот и все тело станет неподвижным, таким же, как когда-то встречая поезд. Только сейчас вместо слезы радости по щеке стекала слеза обиды и грусти. Сейчас запертый в этом почти окоченевшем теле, несущийся в разваливающемся вагоне, ты был обречен. Обречен на провал. Смотря в окно, вглядываясь в метель, ждешь, что он появится. Тот самый мир. Прорвется лучом света и тепла в твою измученную душу. Но там был только холод и пустота. И вот жадно глотая воздух, ты начал осознавать, что выбрал не тот маршрут. Только сейчас ты понял – поезд мчался в бездну. В пути, где можно было стать королем, ты становился бесполезной ледышкой. Автор: С.Лаггард

ǯË̇ ‚ ÂÏÂÌË Посвящается Игорю Николаевичу Должникову. Музыканту, поэту и Человеку!!! Никогда не думала

что она у меня есть. А обнаружила совсем недавно. Стоит себе пыльная на письменном столе. Край верхней панели поцарапан

и даже отбит уголок. Открыла и на экране появился седовласый мужчина со внимательным, насмешливым взглядом. Кто такой?

37


Кнопочки на клавиатуре запрыгали как-то сами собой. Слово за слово, стали переписываться. И вот понимаю я, что сил отойти от стола с волшебным экраном все меньше и меньше. Думать о, казалось еще вчера необходимых, вещах стало трудно и обременительно. Умчала меня машина времени назад. Туда где, еще совсем ребенком, умела я плакать от того, что идет дождь, где радовалась солнцу как факту бытия. И с каждым напечатанным им словом присланным будто не из другого города, а из другой жизни, другого времени становлюсь я все младше и младше. Вот уже не чувствую усталости, через минуты не чувствую тяжести в руках, вот только что казалось слипавшиеся веки радостно распахива-

ются на встречу остроумному, веселому, грустному и главное вечному. А чему вечному ? Сказать не могу. Чувству ли, мысли ли? А может это она........ ? Нет - конечно нет. Он не настоящий, он просто волшебник из другого мира и другого времени. Век XVII у него там, по ту сторону экрана, и он манит меня туда. Вот уже я побывала и в дурочках и принцессах, прокатилась с ним на облаке и что там только не творилось. Будете смеяться, мы чуть не упали.... к ногам прекрасной Евтерпы. Он имеет и над нею удивительную власть или она над ним. Я не стала вдаваться в подробности их отношений. Что бы не задушила меня страшная ревность. Моя машина вре-

мени с легкостью простого электричества унесла нас в будущее и опять вернула в настоящее и все под чарующие звуки нежнейщей виолины в руках маэстро. Спасибо тебе о мое воображение и тебе не голубой экран. Знаю завтра, а может уже и сегодня в назначенный срок произойдет НЕЧТО. Разверзнется передо мною мир бесконечно далекий и нескончаемо прекрасный. Мир музыки, печали, любви, радости и простых - волшебных человеческих отношений. Есть, люди, есть нечто не подвластное времени и не требующее никаких машин!!! Есть она, у каждого своя. Автор: Летодиани

Даилда

ÛΘËÍ Мне точно подарят куклу? - Конечно и еще автобус. Ты ведь хотела. - А ты, ба, откуда знаешь? Ты ведь мне ничего не даришь. - У меня дененежек нет. - А ты пойди работать и будут. - А кто с вами тогда будет сидеть? - А мы сами посидим....Ба! Звонок открой скорее!!! Я не достаю сама! Ну скорее! Ура-а-а! Сейчас мне подарки да-

38

рить будут. - Отстань, я сказал тебе! - Я говорю серьезно! Ты совсем с ума сошел, неблагодарный! - Это ты о детях не думаешь! - Это я не думаю?! И не ори! Это ты мне сейчас сказал? Нет, мамочка, ты послушай. Это он мне!!! - Ма, па! Не ругайтесь! - Да отстань ты! - У меня ведь... - Я не потерплю!

- И мне такая жизнь не нужна. Одевайся! Не слышишь? Совсем распоясалась! Это Вы все, мама, виноваты! Наши дети не уважают нас. Одевайся, не слышишь меня?! Немедленно уезжаем! Ты едешь или с мамочкой своей остаешься? - Утри слезы! Нечего тут реветь. И тебя касается! Застегни пальто! - Папочка, у меня день рождения! - Удивила. Ты думаешь я не помню? Это вот может мамаша твоя не


помнит, а я твой отец и все помню! - А где моя кукла? - В магазине ждет, когда папа наконец ее купит! - А сама? Дура!

- Притормозите у гастронома. - Вот держи! - А где же кукла? И роза? Ты обещал! Обещал! Обеща-а-а-л! - Вот ведь неблаго-

дарная. Вся в мать. Я ей целый кулёк фиников купил, а она. Автор: Летодиани

Даилда

¬˚ÏË ‡˛˘ËÈ ‚ˉ Ладно, признаться честно, даже не знаю с чего лучше начать. Вернее, знаю c чего, но понятию не имею как. Знаю только то, что ничего не знаю. Сейчас уже не помню, чья это цитата, был бы ты рядом, подсказал бы. Сократ? Надеюсь, поправишь, если я не права. Знаю, можешь ничего не говорить. Как будто попали в какую-то другую реальность, где мне стало внезапнонедоставать твоих занудных речей и разъяснений. Знаешь, как говорят, не начнёшь ценить, пока не потеряешь. Может слегка притянуто за уши, зато по смыслу – в яблочко. Но давай обо всем по порядку. Зачем всё это? Я думала, ты мне ответишь. Шучу, конечно. В голове звучит смешнее, чем когда переносишь мысли на бумагу или произносишь вслух. Просто захотелось. Напомнить, что паршивый из тебя друг. Ладно, опять отшучиваюсь. Ты уже должен был понять схему. На самом деле, тебе следовало бы привыкнуть еще со времён школы. Ну, знаешь, ко всему

тому бреду, что уверенно обосновался у меня в голове. Я думала брать со всех своих тараканов арендную плату, это же, сколько денег можно было бы поднять на таком бизнесе. Но потом как-то сжалилась. Эти букашки свои всё-таки, как родные, буквально члены семьи. Разве что подарков на Рождество от них не дождешься. Да и апартаменты у меня в черепной колобок, знаешь ли, не Хилтон и не Хэмптон Маджестик. Я как всегда. Даже в письме, когда ты находишься за сотни миль,все равно умудряюсь поговорить о себе любимой. Прости, поработаю над этим, исправлюсь (или не исправлюсь, ты ведь всё равно никак не проверишь!). Конечно, ты ни в чём не виноват. Твоя любимая фраза - подсудимые сами себя не защитят. Их ведь называют подсудимыми, так? Извини, знаешь же, я никогда не была сильна во всех этих адвокатских делах и юриспруденции. И да – я знаю слово юриспруденция. Я же домохозяйка, а не отсталая в развитии. Опять шу-

чу. Не надоела ещё? Я это к тому, что без тебя всё не так. В прямом смысле – всё. Новые соседи полностью переделали участок, твоего гнома перенесли на задний двор. К слову о последнем, Джуди это не понравится, но все клумбы они переделали ровно так, как завещала Марта Стюарт – симметрично и безвкусно. Конечно, семья милая, но ты же понимаешь, что я на подсознательном уровне их ненавижу. Понятное дело, никто в этом не виноват. Разве что ты. Без вины виноватый, как тот фильм с Лесли Нильсеном, который постоянно крутят по Ти-Би-Эс. Мне не хватает тебя. Позволю себе даже не шутить тут. Роскошь, но иногда можно. Как будто меня вырвали из моего маленького мирка и швырнули,не пойми куда. Непривычно, неуютно, несправедливо. Вроде Чикаго как Чикаго, но в воздухе чтото изменилось. И я сейчас не про отсутствие твоего одеколона, он как раз всегда был отвратителен. Не знаю, как Джуди его выносит, сколько себя пом-

39


ню, умоляла тебя выбросить это биологическое оружие в ближайшую помойку. А теперь я скучаю даже по этой цитрусовой какофонии. Ну и кто мне объяснит – почему? Хоть кто-то?Нет? Тогда я просто скажу, что чувствую. Мне невыносимо жить день ото дня без наших смешных и не очень шуток. Я скучаю по твоим рассказам об играх регулярного сезона ГЛБ – они на меня действовали лучше любого снотворного. Многочасовых телефонных разговоров мне тоже недостает. И не забудь посиделки в кафе у Тома на Клинтонавеню. Звучит странно? Я бы сама так подумала, если бы не чувствовала того, о чём говорю. Точнее пишу, я же пишу, логично. Кстати, про Тома. На прошлогоднюю выручку он выкупил весь второй этаж над своим кафе. Или арендовал, я не углублялась. Суть в том, что теперь там небольшой, уютный кинотеатр. Вроде как круглосуточно открыт, надо будет уточнить. Посетители стали покупать больше выпечки и объедаться во время сеанса. Том сияет от радости, все довольны. Обычно показывают старые фильмы. Ну, как «старые» – классику. В прошлую субботу смотрела «Завтрак у Тиффани». Ты у нас фанат Одри Хепбёрн, так что я по привычке чуть не взяла два билета. Придется отвыкать, жуть.

40

Так, пора бы мне уже закругляться. Марк сегодня забирает Шона из школы. Нас вызывали к директрисе, но Марк сказал, что сходит один – у него сегодня отменили совещание на работе. Кстати, по этому поводу, был у нас тут один забавный случай, хотя как забавный, плакать хотелось. Я тебе потом расскажу. В любом случае, Марк бы как всегда заревновал, в этом весь мой муж. Видимо, девять лет брака это недостаточный аргумент в пользу моей верности. Бывает. И твой с Джуди брак – это тоже не повод расслабиться и жить спокойно. Тоже бывает. Сладких снов. Жду от тебя ответа. Всегда твоя, Э. Это снова я. Не ожидал? Твоего письма я так и не получила. Конечно, от того, что я начну ждать еще сильнее или разобью пару фарфоровых тарелок о кафель, ничего не изменится. Хотя как знать. Я бы пожертвовала бабушкиным сервизом, даже без стопроцентных гарантий. Я, наверно, сама виновата. Кто в двадцать первом веке пишет бумажные письма? Ладно, может кто-то и пишет, но это вообще законно отправлять их и ждать ответа? Безумцы. БЕ-ЗУМ-ЦЫ. Мне кажется, почтальоны просто не верят в чудо. Когда им говорят, что нужно доставить пару

писем, они обижаются и думают, что это всё одно большое издевательство. Фыркают и продолжают сортировать «вечные» марки по 45 центов за штуку, которые ни одному современному человеку кроме как для коллекции не нужны. Какой-то вымирающий вид общения получается. Знаешь что? Это будет моей супер силой. Я вселяю веру. Пусть даже в одного почтальона, который большую часть своего времени проводит, выдавая бандероли в отделении на Харрисон-стрит. Зато, какой эффект! Огонь в глазах, адреналин в крови – целеустремлён и готов к активным действиям. Во всяком случае, я себе это как-то так представляю. Может, я просто не хочу получать от тебя ответ? Как тебе такая версия? По моему – отличная. Только не правдивая. Я боюсь прочитать твой ответ – вот это уже намного ближе к истине. Время как будто стало тянуться неимоверно долго и мучительно. Как та жвачка с обезьяной на упаковке и банановым вкусом,которую Шон всегда любил, помнишь? Не думаю. Просто… А что если ты уже забыл меня? Забыл, как я выгляжу, как звучит мой голос, что я за человек. Может, всё, что отложилось у тебя в памяти, наши ссоры и перепалки изза пустяков. Почему нет, в самом деле?


Ты переехал в Нью -Йорк, я осталась в Чикаго. В Городе Ветров, называй, как хочешь. У тебя любящая жена. У меня вечно устающий после работы муж и очаровательный сын. Две разные жизни, ничем не связанные. Разве что, 21 год знакомства, дружбы и совместных переживаний дает о себе знать. Это так, из пустяков. А если без сарказма, то меня все чаще начинают посещать воспоминания. Я, если уж совсем откровенно, решилась на все это бумажное недоразумение, когда вспомнила школу. Сейчас и твою память освежу, позволишь? 1 8 3 0 Р и чмо н д стрит. Школа Ричарда Йетса. Кирпичное здание с отвратительным серобетонным фасадом. Его, кстати, так до сих пор и не покрасили. Рядом крошечная парковка, за места на которой устраивались ожесточенные сражения между всеми, кто приезжал на родительские собрания. Прямо за метровым забором, способным защитить разве что от проникновения на территорию организованной группировки карликов, наша любимая детская площадка. Уроки математики по понедельникам. Два часа беспрерывных лекций об уравнениях и циферках. Готова поклясться, ямогла бы с легкостью возглавить список ненавидящих всеэти девять кругов арифметического ада.

И была единственная причина, заставлявшая каждую неделю собираться с силами и вставать пораньше, чтобы не опоздать. Наши переписки. Наша с тобой парта, первая справа, у самого входа. Каждый первый день недели я просыпалась и знала, что прогуливать нельзя. Мои два урока.Потом твои два. Не случайно же все это. Ты выбрал эту парту, я тоже выбрала ее. В каком-то смысле это ты виноват в том, что я до сих пор еле складываю в уме и ни черта не смыслю в интегралах, функциях и графиках. Потому что вместо того, чтобы слушать миссис Бэкстроу, я красивым почерком выводила тебе послания в правом верхнем углу парты. И меня не смущал даже порицающий взгляд Джорджа Данцига, портрет которого висел аккурат между таблицей умножения и перечнем мотивирующих высказываний умных людей, чьи фамилии я все равно забывала, как только выходила из класса. Потом звенел звонок. Как же меня раздражал этот трещащий звук, ты себе даже не представляешь. А дальше, мы с Мэри бежали на первый этаж и занимали места на угловых диванчиках. Говорили обо всем подряд. В основном вещала Мэри, а я витала в облаках, представляя, как ты уже пишешь свой ответ на мои строчки.

Ведь именно этим ты и занимался. Всё. Дальше нужно было подождать неделю. Снова утро. Тот же кабинет 401. Вновь лысина первого лауреата премии фон Неймана собирает пыль, вися на стене. Как обычно, рыжие редеющие волосы миссис Бэкстроу маячат перед глазами. И мне опять плевать на знания, которые она усердно пытается запихнуть во всех, кто осмелится переступить порог класса. Я читаю предложения, которые засохшие чернила бережно хранили последние 7 дней. Обязательно улыбаюсь, беру ручку и пишу все, что приходит на ум. Чуть позже трещащий звон снова надоедает фактом своего звучания. Выхожу из кабинета и только надеюсь, что ты сегодня будешь в школе, что ты не заболел и не прогуливаешь. Я тут поплачу, извинишь? Сентиментальная, что уж поделать, пришлось научиться жить с этим. Мне сейчас не хватает только ведёрка, до краев набитого апельсиновым шербетом, и ты бы не отличил меня от Бриджет Джонс. Просто почему-то, кажется, что эта макулатура, которую я зову письмами,несёт похожий посыл. Мы с тобой можем созвониться, но сколько раз мы набирали номера друг друга? Я могу подсказать – один раз, через два дня после твоего переезда. Круто, чего уж там! Просто прекрасно, мать

41


его. Я могу написать тебе на электронную почту, только боюсь, что моё сообщение потеряется в океане печатного дерьма от твоих братьев-юристов, клиентов и руководства. Грубо, сама знаю. Зато, правда. А так, так я хотя бы могу придумать оправдание. Могу позволить себе и дальше жить в выдуманном мире, который у меня и без того отнимают все последние месяцы. Могу представить, что ты слишком занят на работе. Или, может, ты пишешь настолько большое письмо, в котором хочешь рассказать обо всем сразу, что не знаешь, с чего лучше начать. А вдруг, твой конверт доверили какомун и б уд ь п о ч т а л ь о н уновичку, и он посеял его в первый же день работы. Мало ли. Так легче. Что-то я все только о грустном. Бен, ты главное знай, что я очень сильно скучаю. Буду повторять это, пока до тебя, наконец, не дойдет. Может совесть загрызет. Опять шучу, просто не хочу, чтобы ты отвык. P.S: Положила в конверт рисунок, который Итан нарисовал в школе. Ты на нём тоже есть. Видишь, коричневый круг с глазами, в самом центре? Это ты! Чай с печеньями всегда ждут тебя, если вдруг окажешься в Чикаго. Всегда твоя, Э. Ты снова победил, я снова проиграла. Пообещала же себе! Можешь

42

гордиться, есть чем. Или современная почта работает настолько плохо, или вам, мистер,тупо плевать. В любом случае, получается, игра уже 3:0 в мою пользу. Только это тот редкий случай, когда положительный счет ни на шаг не приближает тебя к победе. Самый безнадежный вид спорта. Погано осознавать подобное. Я, признаться, хотела тут навернуть каких-нибудь бейсбольных терминов, но сдалась, открыв первую же страницу с правилами на Википедии. Ладно, сегодня будет поменьше соплей, обещаю. Я вообще не планировала больше писать. Как могла, терпела. Но ты знаешь, терпение – не моя сильная сторона. Тут ты бы должен был посмеяться и пустить скупую мужскую слезу в память о нашей дружбе. Это так, памятка на всякий случай. Марк опять задерживается на работе. Официальная версия – совещание. Неофициальная, хм, тут уже есть варианты. Скорее всего, с друзьями в этой забегаловке напересечении Адамс и Вабаш. Помнишь, отмечали там его День Рождения? Тонны бесплатных ребрышек на гриле, типа за счёт заведения. Мы еще спорили – они просроченные или просто звёзды на небе так сошлись. Так вот, я писала тебе про случай с Марком и совещанием?Это все на самом деле больше грустно, чем смешно.

У него правда была назначена какая-то встреча. Или очень важная сделка. Он мучительно долго готовился к переговорам, ночами не спал. Постоянно держал под рукой мобильный телефон. Накануне мой муженёк заваливается домой, разбудив Шона и собрав все горшки на своем пути. Ну, ты помнишь, те, что на лужайке, около входной двери. Я сначала решила, что он пьяный. Но если перегар и чувствовался, то не сильнее обычного. Зато амбре из смолы и никотина было что надо. Ты понимаешь? Он ведь никогда в жизни не курил и всегда смеялся над теми, кто в обеденный перерыв бегал в ближайший ларек за пачкой синих Данхилл. А курилку всегда называл моргом. В общем, он буянит, я его успокаиваю. Он начинает повышать голос, я пытаюсь его перекричать. Понимаю, что зря. С его-то закалкой бывшего футбольного тренера можно будить весь квартал по утрам, слегка напрягая связки. Выражение лица у него как у того сумасшедшего из «Сияния». Более точными знаниями материала не блесну, прости. Я пытаюсь напомнить Марку, что у него завтра то самое, сверхважное мероприятие. Но меня как будто не существует. Это словно разговаривать с очень высокой и одетой в деловой костюм стеной. Он начинает рыться в хо-


лодильнике, опрокидывая пакеты с молоком на пол и окуная свой лиловый галстук в незакрытую банку с майонезом. Бизнесмен, мать его. Потом это существо, проделавшее за буйный вечер путь от человека разумного до австралопитека, решает рычать на меня. Угомонился только через пару минут, достав пачку сигарет и закурив прямо в гостиной. Тут уже я начала изливать душу. Кричала, что он пропустил школьный концерт Шона и перестал уделять время семье. Видимо, искала какие-то остатки, если не любви, то хотя бы совести. Но всё впустую. Видел бы ты эти стеклянные глаза. Ни малейшей реакции. Как будто только что прослушал прогноз погоды на завтра. Я спокойно об этом говорю, потому что сил нет переживать. Настрадалась уже, хватит, всему есть свой предел. Слышала когда-то такой термин – эмоциональный калека. Сейчас я начинаю понимать, что это значит. Ах, как я могла! Не рассказала самую главную часть этого полуночного представления. Наутро, когда Марк отоспался и протрезвел, он включил режим любящего мужа, собрал свой портфель из кожзаменителя и как миленький отправился на переговоры. Выяснилось, что он ничего не помнит. Гребаная черная дыра от сигарет и алкоголя в голове. Всё на ноль! Чистый лист! Поразительно. Это

как надо нажраться и накуриться, чтобы не помнить абсолютно ничего на следующий день! Обычно, чтобы быть настолько в стельку ему нужно выпить намного больше. Мэри думает, что это стресс и нервы сказались. Наверно, так оно и есть. Поэтому я ничего не стала говорить. Даже про лиловый галстук, который в жизни не возьмет ни одна химчистка. Мне так спокойнее, ты же меня знаешь. Иногда, у меня есть ощущение, что только ты меня и знаешь. Звучит странно, но вот так я чувствую. Забавно будет, если эти письма вообще не дойдут до тебя. Тысячи слов, написанные в стол. С таким же успехом можно выйти на задний двор и просто кричать, в надежде, что ты услышишь. Чуть не забыла. Мама уже месяц как неважно себя чувствует. Если честно, неважно – это мягко сказано. Если совсем откровенно – ей плохо. Она сейчас находится в госпитале Святого Кабрини, под наблюдением. Не знаю, сколько это еще продлится. Доктора обнадеживают, говорят, что делают все возможное. Анализы вроде бы терпимые, но раз на раз не приходится. Она спрашивала про тебя, как ты и где ты. Ты же знаешь, мама всегда любила тебя, и каждый день звала в гости после школы. Опять же, забавно, если ты этого всего даже не прочитаешь.

Доброй ночи. Всегда твоя, Э. Я как будто попала в День Сурка. Только никаких номинаций на премию М-Ти-Ви и без Билла Мюррея. Тут всёпопроще.С отвратительными актерами и дешёвым сценарием. День за днём, одни и те же серые декорации, одни и те же угрюмые лица, вновь и вновь. Встала, позавтракала, приготовила завтрак Шону, отвезла его в школу, зашла в магазин, зашла в аптеку, вернулась домой, перекусила, прибралась,посмотрела серию «Друзей» (в сотый раз), поехала забирать Шона из школы, вернулась, приготовила Марку ужин. Не дождалась его и заснула на диване в гостиной. Увлекательно? На словах ещё не так плохо. Наблюдать за этим вживую хуже. А отвратительнее всего быть главным действующим лицом на всём этом празднике жизни. Марк, кстати, не разделяет моих переживаний. У него всё отлично фирма процветает, в клиентской базе прибывает, доходы бьют ключом. Такие дела. Редкий случай, когда я даже не знаю, о чём написать. Поэтому настраивайся на бессвязный поток мыслей. Готов? У Шона недавно состоялся его первый школьный концерт. Тот самый, на который Марк

43


не смог прийти. В новой школе, я имею в виду. Я тебе не рассказывала? Нам пришлось перевестись. Я говорю нам, потому что ещё не понятно, кто в итоге больше настрадался. Не знаю, вроде однокл ассники б ыли очень милые, одноклассницы тоже. Ха! Про одноклассниц – вообще отдельный разговор. Он с ума сходил по одной девочке. Зовут Лиз и она на год его старше. Не смейся, там почти Шекспировские страсти!Хотела бы я тоже видеть мир глазами ребёнка. Уже забыла, как это. Ты помнишь? В любом случае, Шона начали задирать ребята из старших классов. А меня начала основательно доставать директриса, которая плевать хотела на решение этого вопроса. Сука! Зато как собирать деньги на кондиционеры, расторопности ей не занимать. Браво, аплодисменты в студию! Ладно, не думаю, что тебе интересны все эти детали. Я переругалась с каждым человеком в школе и со всем руководством в частности. Потом мы подыскали новое местечко, кстати, поближе к Сноухилл Корт. Шон, вроде как, не сильно переживал. Он рад быть подальше от хулиганов, родители которых наплевали на своих детей. Единственное что,теперь почти нет возможности видеться с Лиз. Тоже пишет письма. Только сейчас поймала себя на мысли. Смешное совпадение.

44

Знал бы ты, как мне интересно, что происходит у тебя. Чёрт знает, когда последний раз была в Нью-Йорке. На самом деле, Нью-Йорк не НьюЙорк, переехал бы ты в Калифорнию, я бы спрашивала про Калифорнию. Поселился бы в Вашингтоне, я бы мучала расспросами о Белом Доме. Недавно вычитала в Интернете, что когда компания людей начинает смеяться, каждый непроизвольно смотрит на того, кто ему нравится. Может и бред, но я проверить все равно не могу, не помню, когда последний раз смеялась в большой компании. Ножи, ложки, вилки и кухонная плита – вот моя компания, знакомься. Я бы тебя представила, но они стеснительные. Блин, какой же бред я пишу. Немного стыдно за себя. Прости, я же предупреждала, сегодня придётся слушать обо всём подряд. Но мы уже вышли на финишную прямую. Я думала поведать тебе про то, что если во время разговора мыски обуви собеседника смотрят в сторону выхода, то он хочет поскорее покончить с диалогом. Как тебе? Ха! Готова спорить, твои тапочки всегда смотрят в сторону дверного проёма, пока ты читаешь письма. Если читаешь, конечно. Я все ещё жду ответа. Я человеческая версия Хатико. Ты же смотрел? Сладких снов. Всегда твоя, Э.

Привет, Бен. Соскучился? Сколько уже прошло, недели две? Может и три, я не считала, если честно. Помнишь, писала, что время тянется очень долго, как жвачка? Кстати, я,наконец, вспомнила, как она называлась – «Аккаутрементс». Не самое удачное название для торговой марки, откровенно говоря. Так вот, о времени. Недавно я узнала, что есть обратная сторона медали. Оно может выстреливать, как пружина, которая очень долго сжималась и только ждала, пока отпустят. Мама умерла, Бен. Получилось как-то в лоб. Странно, когда такую вот паршивую новость хочется преподнести завуалированно, красиво, с расстановкой. Диагноз поставили еще несколько дней назад – опухоль кишечника. Говорили, что нужна срочная операция и суровый стационарный режим. В итоге оперировали даже больше чем надо, сначала вырезали опухоль, потом удалили поврежденные ткани. Поставили капельницу с обезболивающим и обеспечили полный покой. Доктор Стэрридж позвонил уже на следующее утро. По интонации и легкой дрожи в голосе уже было понятно, что к чему. Знаешь, то самое состояние, когда мозг все осознаёт, но сердце отказывается принимать очевидные факты. В тебе как будто борются два разных


человека, две непохожие сущности. Стэрридж долго ходил вокруг да около, говорил, что никаких предпосылок не было. Ну и еще много утешающих слов. Я почти не слушала. У меня одна за другой начали капать слёзы, потом я уже ничего не видела кроме полупрозрачной пелены перед глазами. А он там все что-то бормотал в телефоне.Надо отдать ему должное, по нескольку раз в месяц, а то и в неделю звонить родственникам пациентов и лично сообщать такие новости. Если это не мужество, то я не знаю. Говорят, перед смертью вся жизнь пролетает перед глазами. Ты не думал о смысле этой фразы? Может, имеется в виду, что перед смертью тех, кто тебе дорог, вся жизнь пролетает перед твоими глазами. Потому что со мной так и было. Помнишь, как мама шила нам костюмы, на школьный утренник? Твои родители тогда были в командировке, а бабушка всегда ненавидела делать что-то своими руками. Ох уж эти соломенные жилетки и сапоги. Зато, какой оглушительный успех! Постановка-то была полнейшим говном, сейчас я это понимаю. Миссис Сандерс мечтала о хоровом пении и танцах в заключительном акте. Мама убедила её отказаться хотя бы от этих ужасных песнопений в конце, потому что звучали они отвратительно – спасибо,

мам. Я пришлю тебе несколько фотографий вместе с письмом. Нашла на чердаке старые альбомы, просмотрела их все за ночь, все равно я плохо сплю в последнее время. И да, снотворное не помогает, но спасибо за беспокойство. Моя любимая та, где ты в гигантском новогоднем колпаке. Клянусь, тебя в него можно было завернуть три раза и ещё место осталось бы. Странно. Я как будто потеряла смысл жизни. Или существенную его часть. Звучит как приговор, но это больше похоже на злую шутку. Всё жду, что под День Рождения приду домой, зажгу свет, и тут раздастся оглушительный крик. Увижу всех друзей и родственников, Мэри, Шона, Марка, тебя. Маму. И все в полный голос скажут– С Днем Рождения!Потом небольшой фейерверк и многослойный торт. Много улыбок. Знаю, живу фантазиями. Что ещё делать, если эта реальность мне не нравится. Всё. Жизнь не удалась. Давайте перезапуск. Перемотка назад. Рестарт. Перезагрузка. Ну же, я готова А ты все не пишешь. Из принципа звонить не буду, не надейся. Всегда твоя, Э. Это письмо будет непривычно коротким. Я просто хочу, чтобы ты знал, как сильно я тебя люблю. И ненавижу. Одновременно, между про-

чим. Это какая-то высшая степень чувств, да? Бен, мне страшно. Марк сам не свой последнее время. Он не похож на того человека, которого я когда-то полюбила и с которым связала свою жизнь. Это не отец моего ребенка. Дела на работе идут отлично, он получил повышение. Но теперь дома его почти не бывает. Я просыпаюсь, его уже нет. Жду целый день и ложусь спать, когда его всё еще нет. Может, мне это все приснилось? Может, у меня и мужа-то никогда не было, а? Его постоянно зовут на корпоративы и вечеринки. Стал налегать на спиртное. Про курение я вообще молчу. Иногда пачка может по нескольку дней протирать дно какого-нибудь ящика, а в один прекрасный вечер Марк придёт домой и в поисках сигарет устроит настоящий Пёрл-Харбор. Я всё терплю. Только из-за Шона еще не сломалась окончательно. Боюсь что-то менять, боюсь представить, как отреагирует Марк. Я ещё и виноватой окажусь, знаешь ведь.Понятия не имею в чём. Но так у нас заведено в последнее время. После смерти мамы я как будто заблудилась. Прежде всего, в себе. Словно где-то внутри меня была дорога, и мы с мамой ехали по ней на нашем старом форде. Лучше представь себе какойнибудь участок Шоссе 66.

45


Только без разметки и знаков дорожного движения. На моей «Главной улице Америки» всегда царила ночь. Я сидела сзади, мама за рулём. Ничего не было видно. Но мама меня всегда успокаивала, говорила, что знает путь. Она включала фары и просто двигалась вперёд. Я не волновалась. Потому что знала, что всё под контролем. А теперь я сама на сиденье водителя. И знаешь что, Бен? Я ни черта не вижу. Ни единого указателя, ни одной посторонней машины. Доброй ночи. Всегда твоя, Э. Я всё рассказала Марку. Терпение лопнуло. Помнишь, я говорила про пружину, которая может выстрелить в любой момент? Теперь я сама в роли этой пружины. Он опять пришёл домой пьяный. Но на этот раз Шон ещё не спал. Он захотел обнять папу. Но Марка больше интересовала кушетка в гостиной и пачка сигарет. Чёрт возьми, он даже не обратил внимания на сына. Как будто к нему подошел нищий на улице и начал просить милостыню. Мне стало противно. Я думала, в нём проснутся остатки отцовского инстинкта, раз уж наш брак уже ничего не значит. Не говоря о любви. Просила подумать о Шоне, о том, как такие выходки сказываются на нём. Мальчик практически не видит отца, который должен заниматься

46

его воспитанием. Я не вытяну всё на своих плечах, мне тоже бывает сложно. Разве я не права? Этот алкоголик вышел из себя, начал кричать и рычать. Но, видимо, в таком состоянии сложно составлять связные предложения. Потому никакого ответа я не получила. Он просто проклинал все на свете и курсировал поперёк комнаты, делая затяжку за затяжкой. Он разбил рамку с фотографией. Мою любимую, там, где мы на отдыхе в Лондоне. Потом хлопнул дверью и куда-то ушел, вернувшись уже под утро. Я всю ночь не спала, стонала и рыдала в подушку. Знаешь, люди иногда занимаются этим, когда их мир рушится. Когда все болееменее успокоилось, я попыталась помочь ему, уложить спать. За это получила по лицу. Сейчас синяк уже почти сошёл на нет, но отпечаток, наверно, останется со мной навсегда. Я боюсь, Бен. Мне страшно. Думаю подавать на развод. Я честно пыталась сохранить всё, что мне дорого. Я потеряла тебя, теряю Марка. Я не хочу лишиться Шона. Господи, у меня есть право хотя бы на частичку счастья в этом безумном мире. Хотя бы на минуту, на мгновение. Без переживаний, без забот, без тревог. Собираюсь поговорить с Марком завтра. И мне абсолютно наплевать,

как он отреагирует. Может брызгать слюной во все стороны и сразу же идти напиваться до полусмерти. Разве что в этот раз никто не отнесет грёбаный лиловый галстук в химчистку, когда он искупает его в майонезе. Пожелай мне удачи. Она явно не будет лишней. Пусть забирает всё. Я готова оставить ему любые сраные вещи без суда. Конечно, этого можно было бы избежать, будь у меня на примете хоть один знакомый юрист. Погоди, вроде бы я знаю подходящего парня. Вернее, знала. О чём я вообще? Ты ещё перед отъездом предупреждал, что на мой День Рождения-то вряд ли сможешь выбраться. Какие уж тут семейные разборки. Так что, пусть Марк просто отдаст мне сына и забудет о том, что у него когда-то была жена. Не могу так больше. Никто бы не смог. Я думаю, мы с Шономпереедем к Мэри, на какое-то время. Особенно, если мой муж всё-таки превратится в Джека Торренса (нет, я не прочитала, а погуглила) и начнёт крушить мебель. Э т о п р о з в уч и т странно, но меня ничто и ничего больше здесь не держит. Сложно передать словами, но родные стены, словно стали чужими. Они постоянно давят. Напоминают о том, что счастье давно покинуло наш маленький островок на Сноухилл Корт, прихватив с собой за компанию


всех друзей и подружек. Ну, знаешь – доверие, понимание, искренность – этих ребят. Видимо, настало время последовать их примеру и паковать чемоданы. А ещё, я не выношу запах сигаретного дыма. Ужасное чувство. Когда не знаешь, что принесет тебе завтрашний день. Я только хочу, чтобы Шон был как можно дальше от всего этого. Детство не должно состоять из картонных коробок с вещами и постоянных переездов. Но ещё хуже, если каждый день ребенок слышит ругань из-за стены, не общается с отцом, а мать постоянно видит плачущей. Господи, я лишь надеюсь, что поступаю правильно. Мэри отлично ладит с Шоном. Она живет одна, так что в нашем распоряжении будет весь второй этаж. 469 Монро Авеню. Не уверена, что тебе знаком этот адрес, ты ведь в жизни у Мэри не был. Но Ла-Грейндж находится относительно недалеко. Помнишь, мы устраивали там воскресные пикники, после которых ты шёл в этот маленький цветочный магазин и дарил мне букет роз? Марк всегда ревновал, когда я приносила его домой. И частная библиотека около входа, там мы всегда брали книги и потом забывали их возвращать. Только сейчас подловила себя на мысли, что впервые за несколько лет придётся праздновать День Рождения не дома.

Наверно, у Мэри и устроим прием гостей. Небольшая компания, только самые близкие люди. Я знаю, что ты приехать не можешь. И от этого на душе как-то легче не становится. Ты – мой воображаемый друг и самый близкий человек, так и не удосужился ответить. Говорю «воображаемый», потому что не уверена, что ты в принципе существуешь. Я люблю фантазировать, могла придумать себе и абстрактного спутника жизни. Но мысли о тебе придают мне силы. Вы с Шоном два моих ангелахранителя, хотя я никогда особо в них не верила. Может, настало время? Всегда твоя, Э. За что я тебя люблю, Эли, так это за безумные идеи. Если бы мне кто-то сказал, что бумажные письма снова в моде, я бы не поверил. Но ты же у нас против трендов и системы, как иначе. Извини, что тянул с ответом. Я получил письмо ещё пару недель назад, но на носу висела командировка, и пришлось готовиться к слушанию. Собственно, пишу тебе сейчас из Остина. Льёт как из ведра, это какой-то всемирный потом в локальных масштабах (не спрашивай, как такое возможно – сам без понятия). И потом мне будут рассказывать, что местные страдают от засухи, ага, похоже на правду. Кстати, ты говорила про своих

тараканов и Хилтон. Меня как раз поселили в местный Хилтон, и я могу официально заявить: условия тут – дерьмище. Фен еле работает, температура воды постоянно скачет по шкале от «арктический холод» до «дьявольское пламя». Это я к тому, что может, всётаки, стоит подумать о бизнесе, который ты предлагала? Думаю, отправить письмо прямо отсюда, потому что в Нью-Йорке буду непонятно когда. Ты же знаешь, подсудимые сами себя не защитят. Дело в этот раз, конечно, то еще Шоу Бенни Хилла. Два брата-недоумка не могут поделить отцовское наследство, которое состоит из какого-то занюханного ранчо в пригородах Техаса и… Ну, в общем-то, из него и состоит. Если не считать породистых коров, дающих целебное молоко. Это я тебе сейчас цитирую моего клиента, чтобы ты понимала. Теперь представь мою защитительную и лица присяжных. Ладно, по правде говоря, грех жаловаться. Дело-то – беспроигрышное, а я еще не настолько обленился, чтобы отказываться от лёгких денег. Что тебе ещё рассказать. К Нью-Йорку я питаю очень смешанные чувства. Времени и так мало, каждая свободная минута постоянно на счету. Все куда-то спешат, бегут,опаздывают. Ты думаешь не о том, чего тебе больше хочется, а о том,

47


как успеть сделать хоть что-нибудь в этом хаосе. Но и своеобразный шарм, разумеется, присутствует. Какая-то уникальная атмосфера. Такой больше нигде нет. Кстати, про цитату из твоего письма. Ты всё правильно подумала, это сказал Сократ. Ну, во всяком случае, так принято считать. Растёшь, я тобой горжусь, Эли. И никакая ты не отсталая в развитии! Брось эти мысли, ты всем домохозяйкам домохозяйка! Я, знаешь ли, до второго курса слово юриспруденция писал с ошибками, только тссс, никому об этом. Вот что ещё тянет меня обратно в Чикаго, так это Клинтон-авеню. И Том с его кафе. У меня до сих пор текут слюнки от одной мысли о черничных кексах. Может, отправишь мне посылкой парочку, при случае? Шучу, конечно. Том –мужик деловой. Я ему всегда говорил, что надо выкупить весь этот пустующий второй этаж. Только я предлагал организовать там бильярдную с баром, но и кинотеатр тоже вариант. Передай ему, чтобы готовил карточку постоянного клиента для меня. Заглянем туда, как только приеду. Тебе, Марку и Шону пламенный привет от Джуди. Передавай мужу, что пора взрослеть. Когда взрослые дядя и тётя общаются, это не всегда значит, что они спят друг с

48

другом. В большинстве случаев – да, действительно спят. Но, иногда, они просто лучшие на свете друзья, которые жить друг без друга не могут. Чувствуешь, как сильно мне тебя не хватает? Да! По поводу соседей, пусть отдадут тебе моего гнома, нечего ему валяться на заднем дворе, собирать пыль. Пусть поживёт в кругу вашей семьи, я заберу, как только так сразу. И не волнуйся за клумбы, если соседи и готовить будут по рецептам тетушки Марты, то долгой их райская жизнь не будет. Прозвучало както слишком цинично, ну да ладно. И мы подошли к самому главному. У когото недавно был День Рождения! Не знаешь, у кого? Не хочу желать тебе банальности, ты всё итак знаешь. Здоровье, счастье, удача. Для меня главное, чтобы всё хорошее оставалось где-то глубоко внутри надолго, а всё плохое моментально забывалось. Я надеюсь, что так оно и будет. И я всегда окажусь рядом, когда понадоблюсь. Знаю, звучит не особо правдоподобно, но клянусь, я не вру. Ты можешь позвонить в любое время суток, днём, ночью,я всегда выслушаю тебя и подскажу по поводу очередной цитаты. Поправлю, если ты ошиблась, разумеется. Еще раз, с прошедшим праздником! Кстати, если ты проверишь свой автоответчик, то услышишь все те же самые приятные слова,

только сказанные моим простуженным голосом. Я штурмовал телефонную линию, как мог, но, видимо, отмечали вы не дома. Очень странно это, если честно, брать ручку и писать кому-то послания на бумаге. Ощущения потрясающие, только я почему-то волнуюсь, как ребёнок. Думаю, со временем пройдет. Я жду от тебя больше рассказов. О том, как там дела в Чикаго, что нового, что старого. Пиши больше про Тома и его кафе, про Марка и Шона. Сына от меня обними, скажи, что ему привезти. У меня прямо рядом с домом есть отменный магазин комиксов, так что если Шон ещё питает теплые чувства к Бэтмену и прочим спасителям всего живого, то я заскочу туда. Да и вообще, пиши обо всём. Может, прозвучит неубедительно, но Чикаго – мой родной город. Я, конечно, стараюсь читать новостные сводки, но в основном в Интернете, мимолётом. На телевизор и газеты совсем нет времени. Видел, что гигантскую «Мэрилин навсегда» наконец разобрали.Вчера прочитал. Знаю, тебе она нравилась, но давай будем откровенны – ставить 8метровую статую секссимвола напротив здания городского суда –идея посредственная.Интересно, какой процент туристов приезжает на Пайониркорт только чтобы заглянуть под юбку Мэрилин? Я тебе как человек не по-


наслышке знающий о судебной тягомотине заявляю, что не смог бы нормально работать, маячь за окном панталоны Монро. Кстати, о птичках. Скоро проверим эту мою теорию на деле. Джимми с работы звонил несколько дней назад. Джимми – миниатюрная версия Денни Де-Вито, помнишь, я рассказывал о нём? Да, еще более миниатюрная, чем сам мистер Де-Вито, в этом и юмор. Так вот, говорит, что есть дело дляменя. Знаешь где? В Чикаго. Это значит что? Значит, что после первого же слушания, мы с тобой идем на пикник в Ла-Грейнж. Если магазин цветов рядом с парком еще не закрыли, мы наколдуем тебе самый шикарный букет, который только видел род людской. Только давай без излишнего усердия. Это я про еду для пикника. Ты всегда готовишь намного больше, чем надо. Или хочешь, чтобы как в прошлый раз, пришлось скармливать объедки голубям? Тем самым, которые так наелись шарлотки, что потом наматывали круги вокруг аэродрома, не в силах взлететь. Тут, конечно, палка о двух концах. Я материалы увижу только по приезду в Нью-Йорк, но читал небольшую статью на каком-то сайте. И это абсолютно точно позаковыристее, чем два фермера, которые не могут поделить волшебное млекопитающее. Да, я знаю твое

мнение по этому поводу, но работа у меня такая – защищать идиотов и психопатов, маньяков и ублюдков. Съехавшего с катушек алкоголика– в этом конкретном случае. Господи,когда я увидел фотографии с места преступления, сначала подумал, что это подборка из фильмов Тарантино. Кровавая баня, если не сказать больше. Понятия не имею, как родственники будут опознавать тела. Нет, бывало и похуже, но здесь у одного парня дыра в груди размером с баскетбольное кольцо, а у старика в клетчатых штанах вместо руки – фарш, словно пропущенный через механическую мясорубку. Пять или шесть трупов поперек лужайки, на фоне подарков и праздничных шариков. Я молчу про виновницу торжества, большей части головы вообще нет, как будто, так и надо.Теперь вообрази, каково мне. Я должен вернуться в Нью-Йорк и вместо того, чтобы проводить время с семьей, буду вынужден штудировать всю информацию по делу. Запоминать имена, детали. Рассматривать фотографии. Это при том, что я тебе уже сейчас могу сказать – парня посадят на электрический стул с вероятностью 99.9%. Сложно оправдать пьяного кретина, который берёт в руки помповое ружье и расстреливает невинных людей. Но, если я чему и научился за годы разгре-

бания подобного дерьма, так это тому, что когда ты переступаешь порог здания суда нужно засунуть свои моральные принципы куда поглубже. Ты руководствуешься здравым смыслом и убеждениями – проигрываешь дело. Сейчас поймал себя на мысли, что теперь не знаю, с чем у меня будет ассоциироваться фамилия Монро. Все так же с 8-ми метровой статуей на Мичиган авеню или с другой авеню, на которой произошла вся эта бойня. Жуть какая-то. Что-то меня занесло не в ту степь. Это как заезженная фраза из фильмов – У меня для вас есть две новости: хорошая и плохая. С какой начать? Будем считать, что с плохой покончено. Твой подарочек на День Рождения примчится экспресс доставкой в моём лице. Как и я сам. Господи, мне кажется, что прошла уже целая вечность с того момента, когда мы виделись в последний раз. Но ничего. Видишь, иногда даже моя занудная работа подкидывает приятные сюрпризы. Главное не забыть свою защитительную речь, а то я знаю, как мы с тобой обычно отдыхаем – на утро жить не хочется. Ты не можешь представить, как я по тебе соскучился. Знаю, может, звучит слегка натянуто, но ты должна мне верить. Если я и пропадаю, то это только из-за пресловутых разъездов и постоянных разбирательств. Мне ино-

49


гда кажется, что я и житьто не успеваю толком. Но ведь мы с тобой это исправим, правда? Джуди звонила вчера, сказала, что ты прислала еще охапку писем. Не уверен, слышал ли я нотки ревности в её голосе, но определенно уловил что-то похожее. Знаешь что? Ты сама напросилась, Эли.

Я напишу тебе в два раза больше посланий и закуплю самые большие конверты. Ты ещё устанешь от моего упрямства и объема информации, поверь. Пожалеешь, что затеяла эту историю.А потом я во всей своей красе свалюсь на твою голову, в Чикаго. И можешь даже не надеяться, что легко

отделаешься от меня. Мы с тобой всё наверстаем, ты только немного подожди. Спокойной ночи. Всегда твой, Б. Автор: Денис Банников

ÃÛÊÒÍËÂ Ë„ ˚ Лора ревела, как корова.…Нет, коровка. Было немыслимо тяжко все слышать и не сметь ничем ей помочь! -Какая же ты сволочь, Петров! Бедная, бедная глупенькая Лора! Ну, как объяснить девчонке, что это всего лишь моя блажь? Эх, Лора-Лора, счастлив с тобой будет любой кретин…как я, но не могу, не могу,…Наталья такого не заслужила. -Ты сволочь, Петров! Лора…сладкая конфетка, пышный бюст, осиная талия, родинка на попке и огромное темнокоричневое, почти черное пятно на внутренней стороне бедер, шерахоаватое на ощупь. Если долго трогать языком ... Типичная характеристика блондинки! И, если верить западной статистике, каждая третья женщина мечтает быть такой же глупой коровой с огромными от увеличивающей объемом

50

туши глазами и большой грудью. Пусть даже силиконовой. Вот ведь глупые бабы! Они наивно полагают, что с цветом волос кончатся все их беды! Нет, блондинкой нужно не стать, а быть. То есть родиться. Как моя Лора. Тогда уж точно ничто не сможет повлиять на их размягченный мозг, где все серое вещество работает только на удовольствие и, конечно же, секс. Эх, Лора-Лора! -Петров, а ты сволочь! Ведь мог преспокойно наслаждаться общением с ее телом, при одном воспоминани о котором начинают зудеть ладони, будто прикоснулся пальцем к ее груди и ощутил набухший сосок. О, боже, а как быть с нежнейшей мякотью, будто надрезанного апельсина с его шероховатостями и глянцевой поверхностью, сочащимся соком и источающим такой аромат, что хочется затеряться, утонуть в неизведанных глубинах, где несколько раз

на дню чувствуешь себя первопроходцем и победителем и всякий раз еще больше хочешь побеждать и побеждать! -Ты сволочь, Петров! Лора ревела, как корова и из ее бесцветных глаз слезы капали прямо на пышную грудь, губки жалко дрожали, отчего контуры помады давно разъехались во все стороны, а Лора доставала из рукава черной блузки синенький душистый платочек и аккуратно его прикладывала то к одному подведенному глазику, то к другому, боясь безнадежно испортить весь макияж. Бедная-бедная Лора, не могла она пропустить такое шоу, никак не могла! Когда мы с ней познакомились, она точно так же ревела, сидя на холодной лавочке в метро. Очередная любовная неудача! Горе-любовников застукала на месте законная супруга, когда они кувыркались в дачной постели, испробовав все


мыслимые и немыслимые места и позы. «Герой» только и успел сунуть ей деньги в сумочку на билет и ринулся устранять допущенную оплошность, доказывая свою верность и стойкую непокобелимость суженой. Лора ревела, как корова и я не смог бросить ее в одиночестве со своим горем в людном месте, на глазах равнодушной публике. И,конечно, пригласил ее к себе, тем более что Наталья была в командировке. После чашки горячего чая, я уже понял, что не ошибся. Удивительное совпадение! Ведь я уже несколько дней (точнее, полтора дня), был один. И по телефону Наталья, как обычно, была лишена каких бы то ни было сантиментов, а все больше молчала, будто пыталась вслушаться во всю мою колоритную интонацию одинокого и скучающего мужа в пустой квартире. Впрочем, в такие минуты мне всегда удавалось спрятать подальше моих неприхотливых гостей от чутких ушек жены. Не подкопаться. -Какая же ты сволочь, Петров! А Лора показала просто класс! Всегда мобильная, горячая, она живо откликается на любые предложения моего одинокого и истосковавшегося мужского тела. С ней легко потерять голову и я терял, терял.…Уже и Наталья давно вернулась домой из своей скучной командировки, из которой

ей только и запомнился прощальный ужин с женой босса и пара, забытых у нее же фотографий. Наталья немногословна, подтянута, никаких излишеств, как солдат на посту. С ней скучно и кисло. Она настолько во всем вялая, что, кажется, будто спит на ходу и если отвечает на вопросы, то сквозь сон. Лора - полная противоположность! И если Наталья умна, то Лора соответственно... Лора хороша, Наталья тоже соответственно. Попробуй, выбери! Мой друг Илья посоветовал обратиться к психоаналитику, чтобы тот лучше помог мне понять себя. Зеленый кабинет, длинные диваны у стены и глубокое кресло напротив доктора производят унылое впечатление моей неизлечимой болезни. Выдержал всего лишь два сеанса абстрактных вопросов, раскладывая непонятные рисунки на столе под пристальным взглядом врача. Все. На этом мое общение с всякими родами « пси» закончены. Каждый остался доволен собой: доктор полученной суммой денег, а я – обретенной вновь свободой. И, первое, что я сделал, покинув клинику «пси», поехал к Лоре. Она живет в другой части Москвы, поэтому ехал долго, меняя автобусы, но для больного на всю голову и верста не крюк. Лора ждала. По глазам понял, что ждала. А чем иначе объяснить полное отсутствие одежды

под синим пеньюаром? И какой там врач? - Ты сволочь, Петров! Вечером Наталья, после скучного общения перед сном, вдруг спросила: - Я звонила Илье, тебя там не было! -Ты сволочь, Петров! - и тут же заснула мертвым сном, как солдат после караула. А Лора ревела, как корова, роняя слезы и всхлипывая навзрыд, а Наталья держалась прямо, будто кол проглотила. Я тут же подумал: Хоть бы всплакнула для приличия, ведь не каждый день меня хоронят! И даже хотел подать ей знак рукой, но Илья быстро накрыл покрывалом обе мои руки, ссылаясь на сильный ветер, переходящий в назойливый моросящий дождь. Когда крышку закрывали, Лора всех оттолкнула и набросилась на меня. Я уже испугался, что «это» произойдет прямо здесь, в моем гробу, но Илья оказался рядом и оттащил бедную девочку от меня. -Петров. Ты сволочь!- я так привык к этим знакомым до боли словам, которые Наталья говорила мне сто раз на дню, что они стали для меня определителем моего обычного состояния души. Уверен, когда я уйду понастоящему, Наталья громко повторит это вслух и при всех! Напыщенная дура, с легкими намеками на округлости в положенных местах. Тьфу, доска сти-

51


ральная, а не женщина. А намек на округлости так же, как и на жизнь, очень слабый. Впрочем, она до боли напоминает мне мою мать, такую же чопорную и совсем неживую говорящую только по делу куклу. От которой отец удрал, едва мне исполнилось шесть лет. Его можно понять - он встретил свою Лору и благополучно живет с ней в Америке, радуясь свободе и сознанию того, что никто ему не отравляет жизнь своими нравоучениями. Отец умняга. Я не раз бывал у него еще на школьных каникулах. Вот это да! Там все по другому, другая жизнь, другая еда, другие женщины! «Лора» мне понравилась сразу же. Она непосредственна, далеко не глупа, умеет себя подать, поддержать разговор и, при случае, удержать мужчину. У нее есть все то, чего лишена моя мамочка, точно такая же надменная, тупоголовая индюшка, как и моя Наталья. Обе они уверены, что без них мир рухнет, мужики перемрут и случатся другие катаклизмы. Еще в начальной школе я понял, что, слава Богу, пошел в отца, так как не мог найти со своей мамочкой общего языка. Дело в том, что она стала видеть во мне нечто от отца и пыталась пресекать на корню сою внутреннюю свободу. Помнится, учась еще в пятом классе, я пригласил в гости Ирку Мысину, красотку на все сто. Мама застукала нас

52

на месте преступления, едва я успел поцеловать подружку в ее мягкие и теплые губы. Мать устроила такой скандал, позвонила Иркиным родителям и наговорила колкостей. В общем, мне тогда здорово влетело! -Ты такая же сволочь, как и твой отец!кричала мама в исступлении, задыхаясь собственной злобой на весь мир. Как только я закончил школу, тут же поступил в институт на вечернее отделение, чтобы реже бывать дома и реже слышать диагноз по поводу моей сущности. С Натальей мы познакомились на вечеринке у Ильи, куда она и была приглашена в качестве гостьи его тогдашней подруги, приехавшей из провинциального городка. Наталье нравился Пушкин, которого я охотно читаю, особенно отрывок из «Руслана»«В толпе могучих сыновей, С друзьями, в гриднице высокой Владимир-солнце пировал; Меньшую дочь он выдавал За князя храброго Руслана….» В таком поэтическом духе прошел вечер и часть ночи. Потом я проводил ее домой, к подруге Ильи, где они и уединились, прекрасно проведя время, между тем, как я, мало того, что избил ноги, но и измочалил весь язык о высокую поэзию, Илья

справлял самые низменные и оттого приятные нужды. -Ты сволочь, Петров! Кормил девушку Пушкиным, когда как все нормальные мужики отдуваются за тебя, пытаясь спасти тобою же загубленный на корню "статус кво"!»- были первыми его словами, обращенными ко мне в тот вечер, вернее уже утро. —На исправление тебе даю три дня! А еще через пару месяцев мы с Натальей пошли в загс подавать заявление на регистрацию брака. Стоит ли говорить, что она сразу же понравилась моей маме и тут же решила передать меня в надежные руки Натальи. А когда узнала о нашем тесном преждевременном общении, то весь вечер прошипела на кухне, изрыгая проклятия в адрес моего отца, меня и всего рода человеческого. -Ты такая же сволочь, Петров, как и все остальные. Мне стыдно, что ты мой сын! О, нет, ты достойный сын своего отца, такого же кобеля, как и ты... Все остальное было сказано в том же духе. На свадьбу отец не поехал, а пригласил меня с новоиспеченной женой в свадебное путешествие к себе, в Америку. Что может быть лучше? Мы с радостью начали упаковывать чемоданы, несмотря на скорбно сжатые гу-


бы матери и очень скоро были у отца. Казалось, что с возрастом, «Лора» не менялась, а выглядела еще аппетитней и привлекательней, когда как отец был уже сед и немолод. Впрочем, его глаза оставались такими же живыми и искрящимися, а юмор стал тоньше, интереснее и общаться с ним было по прежнему легко и приятно. Наталья ему явно не понравилась, хотя прямо он об этом не говорил. Уже потом я понял сам, что она напоминала ему мою мать и всю его скучную до тошноты жизнь. Мы прекрасно развлекались, путешествовали. Ходили в «Дисней Ленд», где видели много нового и интересного, то, о чем раньше могли только мечтать или видеть по телевизору. Да и «Лора» ждала возможности пообщаться со мной! Случай не заставил долго ждать. В одно прекрасное чудное утро мой родитель и Наталья уехали за свадебным подарком в дорогой бутик, «Лора» сказалось больной и осталась дома со мной, под моим чутким присмотром. О, какие это были незабываемые моменты! Как сейчас вижу перед собой картину - вот она выходит из бассейна в умопомрачительном бикини и капли воды скатываются с ее крепкого, золотистого от загара тела. Вот она подходит ко мне, и кладет свои руки мне на плечи. В нашем распоряжении часа полтора-два,

не больше, но с «Лориной» прытью и моими желаниями мы успели многого достичь. Это уж потом я понял, что ее грудь до отказа напичкана силиконом, а верхняя губа так закачана гелем, что полностью потеряла чувствительность. А в тот момент «Лора» казалась мне морской феей, наядой. Когда вернулись наши благоверные, мы уже спокойно сидели и тихо беседовали ни о чем, так, что никому и в голову не приходило подозревать нас в чем бы то ни было. Помню, как подошла ко мне Наталья в красивом, дорогом платье и я, как галантный кавалер, поцеловал ее жилистую руку, искренне сожалея о том, что на ее месте могла бы быть и «Лора», которой и платье подойдет лучше и само общение куда приятнее. -Ты сволочь, Петров! - тогда в первый раз за всю мою жизнь сказал себе я сам. Все то время, пока мы были у отца, Наталья была напряженной, сжатой и я по своей глупости думал, что это из-за непривычной роли супруги. Много позже выяснилось, что она по жизни зажатая, спрессованная— сплошные комплексы, а не жена. Даже переодеваться при мне она не может, стесняясь своей худобы, внешней скудности, которая неплохо сочеталась с внутренней скудностью и прорывалась буквально во всем—от пресной пищи до таких же

пресных, редких анекдотов, после которых хочется зевать. -Петров! Ты сволочь!- это вместо «Доброго утра!» или «Спокойной ночи!», зависит от времени суток. За то, что нечаянно всхрапнул во сне, когда как она просто трубит, как носорог, за то, что кофе убежало, перепачкав турку и плиту, а заодно и полотенце, которым я пытался устранить грязь. И так изо дня в день, из ночи в ночь. Она распоряжается мной, как собственностью, как цветочным горшком на окне—хочет, уберет с окна, а захочет и вовсе выкинет вон. Лора ревела, как корова, так, что в ушах заложило и захотелось немедленно подняться и уйти, чтобы утешить ее, прижать к себе и не отпускать долго- долго, всю жизнь.… Не удивлюсь, если сразу за воротами кладбища ее ждет какойнибудь очередной дружок, томясь от сладкого предвкушения. Он будет ласково гладить ее по спине, нашептывать неприличные признания в маленькие розовые ушки, отчего ее щеки станут совсем пунцовыми. И нельзя ее упрекать в несдержанности, такие женщины, как она, блондинки, не могут оставаться одни. И дело тут скорее не в их натурах, а в очередной фобии, страхе одиночества, из-за которого они не могут жить одни и часто меняют партнеров, видя в них защиту от житейских

53


сложностей. И вот сейчас она стоит передо мной, несчастная и безутешная, аппетитная и сладкая моя девочка, в короткой юбке, с открытыми круглыми коленями, с крепкими лодыжками; ее грудь вздымается под тончайшей траурной кофточкой, сквозь которую просвечивается темный шелк белья, призывая скорее его сорвать. Она всегда заводит меня, даже теперь, когда я лежу в гробу, в обыкновенном, обитым синей тканью с оборкой по краям. Вот такая ирония судьбы! Сейчас Лора отплачет свое и пойдет в машину к другу, забываясь в неистовых ласках. А я останусь лежать здесь, в темном холоде и сырости своей могилы. Наталья стоит по правую сторону, то и дело оправляя юбку и стыдливо пряча узловатые колени в желтых, как куриные лапы, колготках, сборками спускавшиеся с ее тощих ног. Никаких эмоций ее присутствие не вызывает, кроме легкого отвращения при виде ее высохшего желтого тела. -Доска стиральная! - хочется крикнуть ей прямо в ухо, но я продолжаю молчать. Погода портится и с каждой минутой дождь все сильнее бьет по щекам, уже волосы намокли и безжизненно повисли мокрыми патлами. А я ведь предлагал Илье постричься, но он остался неумолим, ссылаясь на контракт, где все заранее

54

оговорено и все должно выглядеть безупречно, естественно. Что делать? Кто платит, тот и заказывает! В данном случае платит Илья, а я только расплачиваюсь своей временной, всего на одну ночь несвободой. Об этом знают только Илья, Наталья, которая жаждет увидеть меня обновленным, будто я должен не просто отлежать ночь в собственной могиле и в собственном гробу, а прямо-таки воскреснуть этаким ангелом! Все это американские штучки, которые мы заглатываем, как очередную наживку. Илья работает в фирме, предоставляющей неординарные экзотические услуги населению. Пока это «ноухау» и я всего лишь первый среди первых, но Илье нужна хорошая реклама и я, как преданный друг, должен ему помочь. Илья нашел хорошего психолога, который норовил найти в моей психике изъяны, задавая самые сложные вопросы, и пристально смотрел в глаза, ожидая ответов. Затем появился адвокат, грамотно излагая мою просьбу о наследстве в случае естественной смерти и подписки об изъявлении желания на проведенный эксперимент без чьего- либо давления. Уже позже терапевт дал заключение о возможности данной услуги без нанесения физического и морального ущерба. А главное, как радовалась Наталья, наслушавшись бредятины

об изменении моей натуры от доктора »пси» всего лишь за одну ночь, на что я ей советовал уж лучше сразу усыпить меня, как бешеную собаку. Народу собралось самого разношерстного видимоневидимо – и телевизионщики с видеокамерами и проныры-журналюги с микрофонами и оцеплением вокруг на предмет исключения посторонних лиц, мешавших проведению похорон молодого таланта, так рано ушедшего из жизни. О неразглашении тайны эксперимента было подписано много бумаг, поэтому похороны шли своим чередом—с отпеванием попа, Эдика театрального актера, так талантливо игравшего роль священника с мягким певучим баритоном, рясой и кадилом в руках, что никому и в голову не приходило усомниться в реальности происходящего. Было множество цветов, венков, людей в трауре, неподдельных слез. А Лора ревела, как корова. Эх, если бы не обещание, данное другу, плюнул бы я на эту затею и остался с Лорой. Но договор дороже денег! И вот я здесь, один на один с кромешной тьмой, жуткой тишиной. Мое сознание медленно угасает вследствие инъекции, введенной все тем же «Пси». Теперь я должен проспать три часа, затем проснуться по сигналу встроенного за ухо датчика и думать, думать, думать. Мысли медленно


возвращаются, вползают в мозг. Тело онемело то ли от холода, то ли от ужаса происходящего. И тишина, тишина. Гнетущая, мрачная. Все осталось далеко позади, за последним комком земли, глухо стук-

нувшего по крышке гроба, за последней полосой света, просвечивающегося через обивку гроба, за последним наклоном от ветра деревом, за последней каплей ледяного дождя и за последним

душераздирающим воплем женщины в короткой юбке и с ямочками на круглых коленях. Автор: Боршковская

Галина

– ÌÓ‚˚Ï „Ó‰ÓÏ! В центре огромной залы благоухает лесная гостья, отражаясь тысячью огнями на вощеном паркете. Наряженные гости толпятся у входа в залу, держась подальше от лесной красавицы, и нервно ожидают появления Хозяина. А Он ох, как не любит, когда без него начинают праздник! Туалеты дам соответствуют цвету шампанского, модному в нынешнем сезоне. В их руках, утянутых тесными, высокими перчатками, трепещут вееры из страусиных перьев. Кудрявые головки увенчаны диадемками из недорогой бижутерии. Кавалеры в черных смокингах выглядят немного чопорно на фоне праздничных туалетов своих спутниц. Но, кажется, ничто не может испортить гостям праздника: вот – вот грянет музыка с высоких хоров и оркестр объявит о начале праздника! А пока мужчины нервно поглядывают на часы, сверяя с соседями их точность, и пытаются угадать новую шутку Хозяина. Его трон возле высокой ели пока остается

пуст. Гости постепенно начинают волноваться уже половина двенадцатого и праздник с минуты на минуту должен начаться… По зале поползли перешептывания, нервные смешки. Дамы угрожали попадать в обморок от такого неуважения к их женской натуре и умоляли своих спутников вывести их на свежий воздух, в зимний сад. Там, в саду, много красивых цветов и экзотических птиц в огромных клетках. Но, кажется, время замерло и здесь – цветы поникли головками, а птицы находились в полудреме, не желали развлекать гостей, и сидели, нахохлившись, в своих золоченых темницах. Утешения от скуки и суматохи нигде не сыскать. Дамы в нетерпении принимаются ожесточенно обмахиваться веерами, их лица становятся злыми и некрасивыми. Вот мимо толпы проплывает утонченная Наташа под руку с поручиком Ржевским. Пара направляется прямо к ели, осмеливаясь собственно-

ручно положить подарок в серебряной упаковке под колючий куст. -Кому - с предназначается? - раздается робкий голосок Пьера, с некоторого времени воспылавшего высокими чувствами к Наташе. Пьер - высокий, красивый мужчина, мечта любой женщины. После скандального развода с Элен так и остался одиноким. Ни одна женщина долгое время не могла завладеть его разбитым сердцем. И вдруг, летом, в гостях у графа Толстого в Ясной Поляне, он увидел повзрослевшую Наташу, собирающую малину с корзинкой в руках и забавном платочке на маленькой головке. Пьер тут же воспылал любовью к прекрасной юной даме и все откладывал предложение руки и сердца, считая свою кандидатуру не совсем подходящей. А теперь здесь, на балу, Она Дама его мечты - разгуливает под руку с этим разгильдяем Ржевским, известным всему миру ловеласом и сердцеедом. Пьер недовольно нахмурил и

55


без того сердитые брови. Нервно закрутил тросточкой по паркету, зашаркал ногами. Но Наталья не замечала никого и ничего. Она озорно блеснула глазами из-под маменькиного шиньона и сверкнула алмазными брекетами во весь накрашенный яркой губной помадой рот от фирмы «Орифлейм». Неприятный холодок заставил Пьера поежиться и отдалиться от толпы гостей. Здесь, в зимнем саду, он достал батистовый носовой платочек и принялся звучно сморкаться, не замечая сидящей под кустом сирени красавицы Джулии Робертс. Девица, скорая на услуги, в своих знаменитых высоких сапогах и короткой юбке, поднялась и, боясь спугнуть добычу, осторожно, медленными шагами начала приближаться к ничего не замечающему Пьеру. - Ух, хоть один стоящий миллионер! – быстро сориентировалась красотка. Когда Пьер ощутил на своем теле прикосновенья жарких рук, было уже поздно что – либо предпринимать... Наконец- то с высоких хоров грянула оглушительная музыка! - Менуэт! - торжественно объявил концертмейстер в пышном напудренном парике и, расшаркиваясь, удалился за партнершей по танцу – Алёнушкой, в сарафане и русой косой до босых пят. Аленушка любит танцевать, особенно рэп, но она

56

не любит старого полуглухого концейтмейстера, а тайно желает получить с его помощью место при дворце, так как коровницей ей быть надоело ... - Сколько можно наращивать ногти, если они без конца ломаются от непосильного труда? капризничает красавица. И теперь, скорчившись в гримасе отвращения к старику, пытается делать нужные «па», боясь сбиться с заданного такта. А старик громко орет ей в ухо: - Р-раз – два – три! Рраз – два – три! Рядом выделывает коленца Иванушка, Аленушкин братец, в русском национальном костюме – рубахе с кушаком и выкрашенной «лошадкой» на голове, как и положено панку. Опять же, босой вырос шалопаем без родителей и совсем отбиля от рук - часто шантажирует сестру, угрожая хлебнуть водицы из лесного копытца, если Аленушка не поможет ему укрыться от «братков» в Суворовском училище. - Хой – ой! - часто скандирует Иванушка, сложив пальцы нужной фигурой. Сестрица продолжает делать вид, что не замечает кривляний братца, когда он в очередной раз «вальсирует» мимо, похабно улыбаясь «сладкой парочке» вампирскими зубками. Аленушка вздернула носик и во втором туре танца проплыла мимо Иванушки, старого концейтмейстера, Феи, в дырявой пелерине и с волшебной палочкой в

узловатых пальцах. Золушка опять не смогла прийти на Новогодний Бал, у нее разыгралась мигрень и бедняжка корчится от боли, принимая горькое лекарство наверху в спальне. Если быть более точными, то надо признаться, что Золушка принимала не только лекарство. Она вообще любит все принимать: подарки от подданных, дары от волхвов. Но сегодня пятница, а по пятницам Золушка принимает исключительно Арбенину, знаменитую рокершу. Арбенина – тонкая штучка и Золушка постелила шелковую простыню, зажгла ароматическую свечу, формой напоминающую гитару – любимый музыкальный инструмент подруги. Веревочная лестница в ожидании легких шагов кроссовок мимо клумб с розовыми кустами, еле приметно перекинулась через подоконник спальни. Басков ни о чем не узнает, он веселится на Балу – о предательстве близких всегда узнают позже остальных. Дворня молчит. Старая мачеха давно спит на кухонном полу около остывшего очага. Золушка в предвкушении притаилась в глубине спальни… Старая фея в дырявой пелерине лихо отплясывает гавот. В народе поговаривали, что свой чепец она давно забросила за мельницу. Мельник ею был доволен и уже подумывал о том, как бы и


Фею включить в свое завещание. Не все же сыновьям ссориться из-за наследства! Глупцам давно известно, что Кот, тот самый Кот, достанется младшему, но лодыри настолько разучились думать, что переиграть чтолибо в свою пользу им лень. Рядом с Феей ожесточенно вальсирует Красная Шапочка. Локоны кокетливо выбились из-под головного убора, корсет заметно сузил и без того тонкую талию. - Растет девчонка! заметил вслух серый Волк, стоящий поодаль и хрипло кашляющий простуженным голосом. Ему надоело все время питаться бабушкой. Он давно уже мечтает съесть Красную Шапку, так аппетитно выглядевшую сегодня, на придворном Балу. Старуха давно сдала и выглядит не эстетично, местами просто неряшливо. Белье давно превратилось из белоснежного в замызганно – серые клочья. Вечно небритый подбородок старчески топорщится из-под одеяла. А дезодорант она и в молодости не жаловала. Серый в сердцах сплюнул сквозь дыру от выбитого Дровосеками клыка. Те совсем распоясались! Повадились каждый день рубить дрова в соседнем лесу, рядом с домиком бабушки. Порубят-порубят и чай к старушонке пить. Красная Шапка тоже тут как тут, с пирогами, маслицем. И ведь все знают - пироги

дубовые, масло вонючее, но идут, садятся на сосновую лавку и дуют на блюдце с чаем. Все надеются, что Шапка научится сама печь пироги, ведь мать ее давно сбежала с одним из гномов за тридевять земель. Пирожки же до сих пор возвращаются. Их, гномов, тоже можно понять – Белоснежка оказалась еще той штучкой, завела шашни с русским королевичем Елисеем. Тот все скачет и скачет к ней в любую непогоду, в ливень и бурю. Говорит Елисей, что своя королева его утомляет – не первую сотню лет дрыхнет в пещере в стеклянном гробу, в белых тапочках. И никто ей не мешай. Даже не приближайся! Иначе как зыркнет своим единственным, искуственным глазом да оскалит редкие зубки - самому можно замертво рухнуть. Да вот коня жалко останется сиротой. Будет стоять у пещеры и ржать от голода и жажды. - Не выдержал испытания временем! - вынес заключительный вердикт папаша королевишны и отпустил Елисея на все четыре стороны. Белоснежка и жила одна как раз во второй стороне света. С первой она попала к гномам. Уж те и поглумились над ней: рубашонки в старой штольне перепачкают, а ей стирай! Штанишки набьют каменьями, передерутся из-за них между собой до дыр. Что с них взять – дети!А ей заплатки ставь. А кашу чуть пе-

ресолит – защекотят до печеночных колик. Да как не пересолить, ведь искусство кулинарии недоступно для нее – с мачехой все шестнадцадь лет прожила, пока не укололась веретеном в старой заброшенной башне, там, где потом Скарлетт и познакомилась со старой бабкой – ирландкой. Скарлетт все еще любит Ретта и всегда ждет его. На Балу она всматривается в каждое лицо под маской, в надежде угадать любимого, но не узнает. Сама она одета в безупречно-пурпурное платье (цвет императоров), как у продавщицы из модного магазина, описанного О* Генри. Только там, в одноименном рассказе был ливень, когда девушка по имени Мэйда в День Благодарения.шла по Двадцать Третьей авеню, страшно огорченная тем, что ее надеждам не суждено сбыться. Кстати, напрасно волновалась - все вышло как нельзя лучше ее заметили и оценили по достоинству. Скарлетт быстро поняла, что Конфедерация давно в прошлом и траур можно сменить на красный. Красный, ровно, как и черный, – цвет женщинвамп, страстных натур всех Скарлетт О* Хара и действует на мужчин, как красная тряпка на быка. - Ретт обязательно клюнет, иначе он не джентльмен! - игриво закатывает глазки Скарлетт, ангажируемая на танец неким Пиратом. И вот уже Ретт стискивает Скарлетт

57


в железных объятиях и дышит запахом дешевого виски ей в лицо. Скарлетт счастлива, но по привычке надувает губки: - Фи! Леди не должна показывать свои чувства никому! - звучат в ее головке слова мамушки, няньки Скарлетт. Нянька любит надевать красную шуршащую юбку, подаренную ей Реттом Батлером. Такую же юбку любит носить еще одна старушка – мать Колобка. Вот когда тот удрал из дому, прямо по дорожке на рандеву с Лисой, мать с горя сняла эту самую юбку и дала обет не надевать ее до тех пор, пока неслух – Колобок найдется. Гонцов послали во все концы света. Хорошо еще, что Золушка помогла – выдала по паре каждому сапоги-скороходы. - Но ведь Колобокто лысый и зацепиться ему нечем. Ветер дунет – он, бедненький, и катится дальше! - горюет старушка-мать, поливая в огороде репку-мутантку. - Вот вернется сынок-Колобок - будем тащить всем миром! И Внучку приглашу -хватит бесстыжей шляться по ночным клубам! И Жучку приглашу! - тявкает на всех подряд от скуки, бездельница! И Мышку приглашу! - полно ей уже своим хвостом яйца колотить в гнездах! - планирует убитая горем старая женщина. А Дед все на заваленке сидит, семечки лузгает беззубым ртом и щу-

58

рится от яркого солнышка. Из трубки дышит. Бабка и на Бал явилась без красной юбки и без Деда. Она все ищет своего сына, заглядывает под каждый колючий елочный куст. Но там никого нет, лишь подарки лежат в красивых упаковках. Вот уже остался самый последний, дальний и разлапистый куст. Бабка в предвкушении наклоняется и приподняв колючую ветвь, обнаруживает там Курочку Рябу, высиживающую яйца в гнезде прямо в сковороду. Ряба, недовольная тем, что нарушили ее покой, недовольно крякнула и приподнялась, готовая защищаться. Несчастная бабка выпустила из рук куст и обреченно вздохнула, скорбно поджав старческий рот. Конечно, курицу Рябу тоже можно понять – все лезут с соболезнованиями по поводу утерянного яйца и любопытством на предмет одного самого крупного яйца в гнезде. - Ка-ак? Опять этот несносный гадкий Утенок? Ка-ак? – изумленно встряхивает Ряба крыльями и уже в сотый раз принимается разглядывать всю кладку. Бедолага только поудобнее усядется, да пригреется, как новые любопытные тут как тут, лезут с руками и глупыми расспросами. - Достали! - ворчит Ряба, прячась под колючей елкой от надоедливых и непрошенных гостей. А Наталья, задорно

приподняв все свои юбки и оголив ноги в ажурных чулочках до самых щиколоток, кружилась в танце, увлекая Ржевского за собой, в глубь зала. Никак ей не терпится быстрее заполучить подарок из рук самого Хозяина! И не видит, глупая, что Хозяина- то нет, как нет! Закрутившись вихрем в танце, нос к носу столкнулась с Маргаритой. Та, совсем нагая, из одежды – только брюллики, чуть-чуть парфюма и метла, стояла посреди залы, бесстыже предоставив на всеобщее обозрение свои прелести. Улыбалась томной Джакондовской улыбкой всем сразу. Не замечает красавица ни восхищенных взглядов кавалеров, ни полудетской улыбки Герды, укутавшей руки в пушистую муфточку. Рядом на полу примостился Кай, он собирает заветное слово «ВЕЧНОСТЬ» из льдинок. Но льдышки выпадают и рассыпаются из замерзших детских ручонок, мальчик от упрямства сжал губы в маленькую яркую точку. - Розочка! - вдруг вспомнив о доме и старой бабушке, вскрикнула Герда и принялась тормошить Кая, - Скорее же, скорей! Я столько испытала, разыскивая тебя! А бабушка едва не умерла от горя, оплакивая тебя! Что с нами будет, если Она опять превратит твое сердце в кусок льда? - слезы горячим потоком хлынули из глаз девочки.


Зал замер, а музыка стихла. Льдинки, будто по мановению волшебной палочки, послушно сложились в заветное слово... Гости, прикованные вниманием к этой сцене, облегченно вздохнули, зарукоплескали. И Маргарита, будто очнувшись от долгого сна, спешно удали-

лась за ель, стесняясь своей наготы. В полупустой зале давно уже умолкла музыка. На троне осталась лежать горностаевая мантия, а рядом скипетр. На полу вместе со словом «ВЕЧНОСТЬ», беспорядочно раскиданы парики, маски и прочая

мишура. Гости покинули залу и удалились вниз, в бар, чтобы подкрепиться «Мартини». Праздник удался. Автор: Боршковская

Галина

ÃËÌËÏË ÌÓÒÚ¸ ÏËÌËÏË ‡ Земля имеет форму каната, но человек не смотрит себе под ноги и думает, что она плоская. Путь един, смена пути - это только иллюзия. Только загнанный в угол может выйти в четвертое измерение. Орел, который ворчит во время полета - становится индюком. Отчетливость враг истины, истина возможна только на полустертом пергаменте. Как солнце не переставляй - всегда что-то остается в тени. Дырка в заборе лучше ворот, она всегда открыта для всех. Жизнь - это раскопки, в которых сам не знаешь, что откапываешь самого себя. Не все то козырь, чем козыряют. Не все то козырь, чем козыряют. Из двух зол выбирай то, которое подобрее. Речь - это скорлупа

мысли. Мысль - это только иллюзия мысли. При смене горизонта меняется и угол зрения на путь. Пустой сосуд пустотой не наполнить. Худой субъективизм лучше толстой объективности. Даже неискаженный факт - еще не факт. В мире все связано, но связал все ты сам. Любому сущему присуще неприсущее. Если у медведя в берлоге стоит улей, значит он сам рвет пчелам цветы. Если из Кенгуру сделать человека, он станет выскочкой, - говорил профессор Преображенский после неудачного опыта с Шариковым. Сколько попугая за язык не тени - от него своих мыслей не дождешься. Не впрягайся туда, куда впрягается твой лирический герой, потому что ты никогда не уго-

нишься за своим вымыслом. Нежная грубость лучше, чем грубая нежнятина. Уступай, но не отступай. Не все, что мыслится - мыслимое. Железную логику можно взломать только простым бредом. Теория принятия решений не работает, когда решения касаются отношений с женщиной и политиками. Грехи гугла выискивает яндекс. Гениальность - оправа внутреннего конфликта. Тобой вертит то, что вертится у тебя на языке. Большие сравнения чреваты большими несоответствиями. Отличай самопознание от самокопания. Не дай форме формировать содержание... Здравый смысл лишь крохотный фраг-

59


мент абсурда. У всех гениев комплекс несостоявшегося гения: не могут же они знать, насколько они состоялись... Не стоит лепить из пластилина кристалл. Кто играет в Бога тому в Ад дорога. Ум дан человеку для того, чтобы он боролся за свое сердце. Охотнее всего ковбои укрощают неукротимых. Не высовывайся подрежут,- говорил куст. В истории в первую очередь забывается то, что все намерены не забывать. Человек может разрушить мир, но человек никогда не разрушит миф. Жизнь сложно не усложнять. Топнув - нельзя потрясти мир. Не стоит вешать одежду на спусковой крючок. Не все, что назревает - созревает. Бог не портной судьба не знает примерок. Нам жизнь дана, чтобы любить и любоваться. Обида - не лекарство, не надо ее принимать... Умей читать свои мысли - будь самотелепатом. И в веселых мелодиях проскальзывают грустные нотки. Не ищи в толпе тесных отношений. Судьба идет навстречу тем, кто мечтает

60

дерзко. Не верь в свои мысли - верь в свои чувства. Открытые глаза еще не означают, что глаза раскрыты. Все отложенное становится ложью. Надень бантик на календарь - и каждый день станет для тебя подарком. Многие великие подвиги - это великие подлоги. Не устраивай курице разбор полетов. Отделяй суть от суеты. Едкое слово вреднее еды. Сделай соседей друзьями, но никогда не делай друзей соседями. Относись к первой попытке как к последней. Читает только тот, кто читает внимательно. Иногда надо сделать отчаянный шаг. Не пытайся испить до дна чашу любви - эта чаша никогда не будет пустой. Нет ничего, длиннее жизни. Нет ничего, ее короче... У того глаз зорче, кто умеет на многое закрывать глаза... Игра с молодостью всегда заканчивается игрой со старостью. Жизнь - это всегда протест: у одних - внутренний, у других - внешний. Какую тему ты будешь развивать - такая тема тебя и разовьет. Жизнь - это вероятность, вариабельность ва-

риантов которой, невероятна. Не только солнце светит, но землю еще освещает свет от светлых мыслей и идей. Человек чадо природы, но человечество - ее исчадие. Информаторы появились раньше, чем возникло понятие информация. Упертому тупик необходим. Кто платит за свои ошибки - тот реже ошибается. Никогда из одной мысли нельзя вывести образ мышления, если это не мысль о любви. Только слепые отстаивают свои взгляды. Кто рассчитывает на меньшее, с тем считаются больше. Не возвышай низменное, не принижай возвышенное. Меня удивляет равнодушие весов: какой бы не был груз на душе - весы на это не реагируют. Жизнь - это разминка, во время которой легко разминУться. Морские коровы, морские слоны, морские львы, морские коньки и морские свинки не верят в существование коров, слонов, львов, коней и свиней. Что такое искренний оскал зверя, начинаешь понимать, когда улыбаются кошки. Все перемелится, но не из всего мука будет. Жратит хвать. Автор: Юрий Тубольцев


¬‡‰ËÏ œÂ ‰Â˘ Алкоголиком он был, конечно, совершенно конченным, но со службы майор его так и не выгнал до самой смерти. А все потому, что в оркестре не было человека добрее и веселее, чем Вадим. Был он кларнетистом от Бога и начинал свою карьеру в Большом Симфоническом Оркестре. Но когда жена ушла от него к другому музыканту, он стал попивать и из БСО его выгнали. Потом Вадим просидел за пультом несколько лет в Театре оперетты, но и оттуда ему пришлось уйти все по той же причине. Вот и нашел он тогда себе последнее пристанище в Военном духовом оркестре при Московском Высшем Общевойсковом Краснознаменном Ордена Ленина Командном Училище имени Верховного Совета, став старшим сержантом сверхсрочной службы Вадимом Сергеевичем Нектаревским. Кличку Вадим Пердеич он получил за то, что систематически совершенствовал свое мастерство в извлечении из кларнета звуков пердежей различного характера. Конечно, чтонибудь из Чайковского или Россини он тоже временами наигрывал, так же, как и партии из военных маршей, но к пердежу возвращался неизменно и иногда, казалось бы, в самое неподходящее время...

В тот день наш оркестр был дежурным по гарнизону и, снова превратившись из военного оркестра в ансамбль "Земля и люди", участвовал в захоронении ушедших из жизни офицеров. Обслужив уже трех клиентов, мы на нашем автобусе ехали к последней точке маршрута - пышно разрастающемуся кладбищу в Тёплом Стане. Время обеда давно прошло и в животах было тоскливо, а красные рожи сверхсрочников совсем погрустнели от невозможности похмелиться в положенное время. Наконец раздалась команда майора привести себя в порядок и быть готовыми к стремительному десантированию, так как нас уже наверняка ждали. Затягивая узел военного галстука потуже и глядя через окно автобуса на проплывающие мимо свежие могилы, сверхсрочник Паша патетически произнес: - Идут и идут цинковые гробы, гибнут наши ребята в Афгане, а мы тут на дудках играем. - Ну и кто тебе мешает, - лениво отозвался Вадим Пердеич, - иди и запишись добровольцем. Паша был сверхсрочником лет тридцати. Пил он не много, но только оттого, что был жаден до денег. Если же ему наливали нахаляву, то нико-

гда не отказывался. Из жадности же он уговаривал сыграть с ним в настольный теннис хоть на десять копеек тех, кто играл слабее. И все из-за той же жадности очень стремился вступить в коммунистическую партию. Зная об этом его намерении, некоторые из сверчей наливали ему время от времени, да и в теннис по чуть-чуть проигрывали, так - на всякий случай. Подумав минуту и не ответив Вадиму, Паша все тем же драматическим тоном вопросил: - А почему мы играем только для офицеров, а для солдат нет? Они что, хуже?! - Успокойся, Паша. Лучше они, лучше, - таким же скучающим тоном ответил Вадим. - Да не тебя я спрашиваю, алкаш, - гаркнул на Вадима Паша. - А кого? - так же грустно спросил Вадим. - Всех! - Ну тогда все тебе и отвечают: если бы было положено отыгрывать всех новопреставившихся военнослужащих без различия в воинском звании, то для обслуживания не хватило бы и всех оркестров Московского гарнизона. Стиснув зубы и выпучив глаза, Паша усиленно задумался над тем, как получше излить стремящуюся в партию душу, но

61


автобус остановился, последовала команда майора: "На выход!" и через пару минут мы уже стояли привычным строем рядом со взводом почетного караула, а перед нами у гроба усопшего толпились его родственники и сослуживцы. Довольно быстро майор снюхался с какимто офицером и с повеселевшим лицом подскочил к своему оркестру, где стоял в середине первой шеренги и я с барабаном на пузе. - Так, - впопыхах отдал команду он, - после салюта, конечно, гимн, затем на прохождение почетного караула строевой Перцева, ну, а на движение к могиле - второй жмуровой, хотя, нет, лучше Шопена. Отдав распоряжения, майор быстро присоединился к нетерпеливо ждущему его офицеру и они исчезли среди могил. - Ну что, Паша, давай продолжай про справедливость, - раздался голос Вадима Пердеича из задней шеренги. - Заткнись, Вадим, - сквозь зубы процедил Паша. - Ну как же, офицеры вон поправляют здоровье, а мы, простые смертные, больные, голодные, паримся здесь на солнце. Ну рассуди, Паш, ведь не справедливо ж! Тут в подмогу Паше, нарушив печальную кладбищенскую тишину, прогремел залп почётного караула, потом второй, я поднял вверх барабанную

62

палку и после четвёртого залпа обрушил ее на кожу барабана чёткой военной дробью. Одновременно и весь духовой оркестр взревел вступительным мажорным трезвучием, с которого начинался гимн Советского Союза. Но вдруг на фоне этого великого аккорда кларнетовым тембром проявился пердёж Вадима Пердеича номер один. И даже в паузу, которая предшествует собственно песне, начинающейся словами "Союз нерушимый...", Вадим не остановился. Пердёж номер один плавно перешёл в пердёж номер два, рулады которого прозвучали совершенно соло. Каждый понимает, что играть на духовом инструменте смеясь и даже улыбаясь, невозможно. Губы у военных музыкантов поплыли и узнать мелодию было возможно только потому, что после салюта ничего другого исполняться просто не могло. Стоя с незанятым музыкальным инструментом ртом, я заметил, что двое или трое из приглашённых на похороны всёже услышали что-то неладное и обернулись в нашу сторону. Но музыканты неимоверным усилием воли взяли себя в руки, точнее напрягли губы, и музыка зазвучала лучше. После гимна почётный караул перестроился и под аккомпанемент строевого марша Перцева совершил своё бодрое, жизнеутверждающее прохождение. Тем временем появился порозовевший май-

ор и похоронный Шопена мы уже играли под мягкий взмах его дирижёрской руки. Наш майор был добрым и справедливым человеком. На обратном пути он попросил водителя автобуса остановиться у первого же гастронома и отдал приказ: "Даю десять минут. Назначили двух гонцов, быстро взяли всё, что надо, и назад в автобус. Солдатам срочной службы оставаться на местах, я позвонил в столовую, обед вам оставили." Сверхсрочники выпили и закусили в автобусе, солдаты поели в столовой училища, и снова собравшись вместе в курилке около входа в здание оркестра, сидели на лавочках без фуражек и галстуков прекрасным июньским вечером. Сверчи ждали разрешения майора разойтись по домам и распорядка на завтра, а солдаты - далёкой, но неизбежной демобилизации. Поэтому мы все и курили под кронами старых берез, а в середине курилки стояли две урны. Попасть в урну бычком из положения сидя особой доблестью не считалось, впрочем, так же, как и плюнуть навесом в середину её дырки. Но промахи всё же случались и один, мягко выражаясь, плевок, чуть не долетев до цели, попал на край урны, слегка растянулся под собственной тяжестью, но так и завис, не оборвавшись. Заметив это, сверхсрочник Паша оживился


и, повернувшись в сторону дремавшего Вадима, спросил: - Вадим, вот ты говоришь, что пердёж - это обычное явление человеческого организма. А сопля, - показал он рукой на висящий плевок, - ведь тоже вещь натуральная? Тут я понял, что часть разговора пропустил, пока обедал в столовой. Мои сослуживцы солдаты тоже замолчали и стали внимать учёному разговору. - Конечно, натуральная, - нехотя отреагировал Вадим Пердеич. - Но почему же она тогда всем так противна? не отставал Паша. - Предрассудки. Если сопля от здорового продезинфицированного человека, то ничего в ней плохого нет. - Ага, ну тогда съешь эту соплю, - снова показал Паша на висящий плевок. - Зачем? - удивился Вадим. - Чтобы доказать, что ты прав, - самодовольно улыбался Паша. - Это ты все время пытаешься что-то доказывать, а мне и так хорошо. - Ну давай поспорим, что соплю ты не съешь. - На сколько? - спокойно спросил Вадим. - Ну зачем - на сколько, просто из принципа. - То есть вы, товарищ сержант, предлагаете мне просто так съесть соплю тогда, когда мне не то, что соплю, но и хлеба

сейчас не хочется. - Хорошо, три рубля,- назвал свою цену Паша. Присутствующие в курилке военнослужащие срочной и сверхсрочной службы замерли в ожидании ответа Вадима Пердеича, но почти без промедления тот ответил: - Деньги покажи. Порывшись в кошельке, Паша вынул оттуда потрепанный трояк и, зажав его между указательным и средним пальцем, начал помахивать им вправо-влево. Тогда Вадим спокойно встал с лавочки, присел перед урной, с тихим хлюпаньем втянул в себя соплю, снова выпрямился, выдернул из Пашиных пальцев трояк, вернулся на своё место и невозмутимо закурил. - Вы видели? Вы видели? - закудахтал нарочито возбужденным тоном Паша, обводя глазами присутствующих. - А чё, все почестному, - ответил ему краснорожий сверхсрочник по прозвищу Упырь. Тогда Паша вскочил с лавки и, согнувшись, побежал в ближайшие кусты, где стал делать вид, что блюёт. За ним в то же самое место, как будто только там и было разрешено блювать, убежало еще двое или трое соратников. Все же остальные остались на своих местах, покуривая и наблюдая за спектаклем. - Да, Вадим, Паша тебе этого не простит, ведь он же за трояк удавится, - констатировал

сверхсрочник по кличке Шкаф. - Что ж, удавится, так похоронят. Но без оркестра, - ответил Вадим Пердеич с сожалением в голосе. Но тут действие приняло неожиданный оборот. Вместо того, чтобы удавиться, Паша решил идти ва-банк. Выйдя из кустов в сопровождении соблювальщиков, он решительной походкой комиссара, идущего на врага, приблизился к сидящему Вадиму, а в пальцах у него был зажат красный советский червонец. - А говно ты, мразь такая, есть будешь? - сунул он деньги Вадиму чуть ли не в нос. - А что, еще есть, чем блювать? - осведомился Вадим. - Не твое собачье дело. Съешь говно - десять рублей, не съешь отдашь мне десять рублей да еще и тот трояк впридачу. - А какой кусок говна? - Вот такой, - показал Паша, разведя пальцы сантиметров на восемь. - Хорошо, - спокойно ответил Вадим. Паша протянул руку Вадиму для пожатия и сказал Шкафу: - Шкаф, разбей наспор. Вместо Шкафа ответил сидящий со сложенными руками Вадим: - Нет, товарищ сержант, руки я вам не подам, лучше съем кусочек говна за деньги, а свидетелей нашего спора тут пре-

63


достаточно. К этому времени в курилке собрались абсолютно все, даже некурящие, и следили за происходящим с восторженным любопытством. Только майор, закрывшись у себя в кабинете, ни о чем не подозревал. Тут события стали развиваться молниеносно. Кто-то, кто хотел, насрал в один из унитазов военного туалета, хотя... какой там туалет, кто-то насрал в очко в нашем оркестровом верзошнике и вся толпа наблюдателей туда и бросилась, уважительно пропуская вперед спорящую пару. И вот настал момент истины. Серьезно посмотрев на отложенную кем-то какашку, Вадим вежливо попросил: - Господа, пожалуйста, принесите мне тарелку и ложку. Доброволец сразу нашелся и через несколько секунд тарелка с ложкой были доставлены. Держа тарелку в одной руке, а ложку в другой, Вадим нагнулся над оч-

ком, как хирург над оперируемым, и стал аккуратно отрезать кусочек какашки положенной длины. И тут Паша не выдержал: - Э, нет, Вадим, жри прямо из толчка, прошипел он зловеще. Но было поздно. Вадим выпрямился, показывая тарелку с говном секундантам, и, как всегда спокойно, ответил Паше: - Из толчка жрут только свиньи, а я цивилизованный человек. И потом, откуда кушать говно, мы не договаривались. - Не договаривались! Не договаривались! - поддержали все наблюдатели хором. - Что, Паша, хочешь червонец зажать? Но Паша стоял на своем: - Или жри из толчка, или деньги тебе я не отдам. - Что ж, бесплатно говно я есть не буду, - невозмутимо ответил Вадим Пердеич, а Паша, ожесточённо расталкивая зрителей, стал продираться из верзошника наружу.

Выскочив из здания оркестра под улюлюканье толпы, он отбежал метров на сто и так там и остался до конца рабочего дня. После этой истории Паше уже никто не наливал, да и в теннис с ним не играли. Удалось ли ему вступить в коммунистическую партию, я не знаю, так как осенью того же 1982-го я демобилизовался. Что касается Вадима Пердеича, то он умер через два года после моего ухода, как и обещал. Дело в том, что кроме пердения на кларнете он еще очень любил писать стихи. В конце каждого стихотворения, записанного ровным красивым почерком в его поэтической тетрадке, он непременно ставил год своего рождения (к сожалению, я его не помню) и год смерти - 1984. А затем следовала подпись: Вадим Сергеевич Нектаревский. Автор: Владимир Бененсон

fl-·Û‰Û˘ÂÂ Я позвонила своему бывшему парню, но трубку взяла его мама, она назначила встречу в аквапарке, так-как они отдыхали там .Его мать начала допрашивать меня почему я бросила её сынка, а тем временем ко мне хотел подойти Денис, но я под скользнулась и упала

64

прямо в бассейн, я хватала ртом воздух. А бассейн был на столько глубокий , что я успела посчитать до трех: -Ида ,посчитай до трех; раз…два….три- сказал мой внутренний голос. Да, в подобных ситуация я оказывалась чуть ли не каждый день.

Вернёмся назад… Тремя неделями ранее. -Ох… Июнь, обожаю этот месяц- сказала Анька, при поднимая солнцезащитные очки , разглядывая полуголых мужчин на пляже . -Анька, может ты оторвёшься от своего «занятия» и посмотришь


наконец на своих подругВозмущённо ответила Лиля-Ида ,а ты что молчишь? -Я просто книгу читаю-ответила я, перелистывая следующую страницу. Я просто книжный «червь», я и дня не смогу без книги. Девочки постоянно на меня ворчат из за того, что мы редко ходим гулять, но сегодня им удалось меня вытащить, потому что сегодня и в правду хорошая погода , да и дома мама затеяла уборку, не очень- то хотелось убираться, вот я и воспользовалась моментом. -Девчонки, пошлите в волейбол поиграем, там как раз парни играют, я уверена что им нужны ещё три игрока-Анька встала с шезлонга и смотрела на нас своими большими карими глазами: -Вы идите, а я посижу по читаю. -Блин, Ида ,ты вечно сидишь и что то читаешь, тебе нужно оторваться не надолго от своих книг –Анька выхватила у меня книгу и кинула на шезлонг –Ну вот и всё ,тебя ничто не держит. Я совсем не умею играть в волейбол ,поэтому и позориться мне совсем не хотелось, но Аньку не переубедить. Она потащила нас к парням, которые играли в волейбол. -Парни-кокетливо сказала Анна-Вам нужны три игрока? -Почему бы и нет – Ответил взаимностью парень-Эй Денис, держи

мяч, ты в моей команде, а твои подруги- в команде Дениса. Анька кивнула и направилась за парнем. Меня поставили рядом с каким- то парнем; слегка подкаченный, загорелый ,не высокого роста. Игра началась; парень, стоящий позади меня, кинул мяч в вверх и со всей своей силы стукнул по мячу и попал мне прям в голову, от неожиданного удара я упала на песок, вокруг меня собрались все парни и Лиля с Анькой. -Ида, ты как?промямлила Лиля. -Отойдите все – Парень оттолкнул всех в сторону, он схватил меня на руки и понёс в травмпункт, положил на кушетку ,медсестра дала мне пакетик со льдом, что бы я приложила к ушибу. -Ты как?-спросил парень, почесывая затылок. -Уже лучшесказала я, убирая пакет со льдом. -Ты прости Борьку, он новичок и пока не очень справляется с мячом. -Ничего, я тоже не умею играть. -Кстати, я- Дениспарень протянул руку. - Ида-я протянула в ответ руку. -Может быть сегодня погуляем?- Денис слегка нервничал. -Идааа-Анька залетела и начала трясти меня за плечи. -Ань-ка, перестань меня трясти. - Аня, отвали от

Иды-Сказала Лиля, оттаскивая Аньку от меня. -Девочки со мной все хорошо только голова болит. -Думаю, на сегодня хватит пляжа и волейбола, я отвезу вас –сказала Лиля. Мы с Анькой сели в маленькую красную машину, Лиля завела мотор и мы дернулись с места. Лиля и Аня довезли меня до дома, а сами поехали развлекаться. Я поднялась на второй этаж, дверь нашей квартиры была открыта настежь, я уже хотела вызвать полицию ,но из квартиры вышла моя мама с коробкой в руках, а следом за ней мой старший брат. -Так, ну всё? Все коробки собрали?-сказала мама, ставя коробку на бетонный пол. -Ну да, вроде всеответил Слава. -Слав, пойди , посмотри хорошенько, может что оставили. -Хорошо. Интересно куда это они? И без меня - М а - а - а м Удивлённо сказала я ,поднимаясь по ступенькам. -Ида, наконец-то ты приехала, иди садись в машину, сейчас поедемсказала мама. -Куда поедем?- я по- прежнему ничего не понимала. -Как куда? Мы поедем в наш новый домрадостно ответила мама. -Мам, здесь ещё одна коробка, о-о Ида , привет-сказал Слава, за-

65


крывая дверь квартиры. -Вот и отлично, все в машину-скомандовала мама. Слава поместил в багаж все коробки и мы сели в машину . -Я ни чего не понимаю, что случилось, что за спешка?-не выдержала я и начала осыпать их вопросами. Мама со Славиком

переглянулись: -Ида-мама вздохнула и начала говоритьПриезжал Борис… -Что? Приезжал папа ?-я очень сильно была напуганная. Нет только не папа; мы со Славиком были ещё совсем маленькими, когда отец начал пить и избивать маму ,а всё это началось когда умерла бабушка -его ма-

ма. После её смерти он сильно запил, он начал бить маму и даже несколько раз избивал Славу, потом он лежал в реанимации. Восемь лет назад мы ушли от него и мама подала на развод, и спустя столько лет он нашёл нас. Автор: Анастасия Прайс

¬ÒÚ Â˜‡ ÔÓ‰ Ô ‚˚Ï ÒÌ„ÓÏ - И за сколько, же ты, Вячеслав Сергеевич Журов, …так…номер участка тридцать два… двенадцать соток, всё верно… за сколько дом продаёшь? – глава поселения, оторвавшись от бумаг, поднял на него взгляд, в котором плохо спрятанная жалость. - Там написано. - Вижу, да не верю глазам. Мы бы, администрация, много больше дали. - Вы бы дали. Да люди эти на ноги поставили... . Лежнём лежал. Журов помолчал, глядя на осенние сизые облака за окном. - Случилось, чего больше всего боялся… кому-то в тягость. Сам знаешь – инфаркт: повезёт – сразу и всё… А меня вот… сосед со своей женой выхаживали… И в больнице сидели… Что ж перед ними дорожиться

66

буду? Да и соседи они добрые, ладом жили. Журов ждал вопрос и надеялся на такт собеседника, что не задаст его, не спросит, а что же сын-то со снохой… Не задал. - Ну а куда дальше…? Жить-то надо? – громко хлопнул печатью. - К сыну…больше куда? – и понял сам, как неуверенно прозвучали его слова, и под быстрым и острым взглядом главы, добром товарище, бывавшим и не раз гостем в его, когда-то хлебосольном доме, заторопился, вставая. - Ты…того… Слава, не забывай совсемто… Ирина твоя тут на погосте. Бывает, захожу – сколько заброшено… Нельзя так…- глава поставил размашистую подпись. - Она у меня… голос предательски пре-

рвался, кашлянул – она… - вот здесь – приложил руку к груди, и взяв документы, заторопился к выходу. - Да погоди ты! Ну куда ринулся? Дай-ка хоть поручкаемся на прощанье, когда ещё свидимся. Они постояли минутку приобнявшись. - Не шибко нравишься ты мне, Слава, настрой твой. Не обижайся. Понимаю – трудно. Надо переколотиться както…Да чего там, чужую беду…ладно. Помни и знай - если что – помогу. Понял? Сам знаешь, не мог тебе помочь, пытаюсь деревню поднять, из области, да в район мотаюсь... - Спасибо! Только нет у тебя нового сердца для меня… Ладно. Своё береги и…и жену тоже. Плохо нам без них. Ну вот и сделано


дело. Теперь домой, хотя дом-то уже и не твой, верить во что не получалось, но и ощущения потери, которую ранее и представить не мог, и которую принял бы как трагедию, почему-то не было. Решение непонятным образом пришло ниоткуда и теперь, подчиняясь ему, жила уверенность, что делает так, как надо. Журов неспешно шагал, изображая вышедшего на прогулку, иногда останавливаясь и делая вид чего-то интересное разглядывающего, а на самом деле давая отдых сердцу, не желающему покорять пространства. При выписке врач, крепенький седоватый старичёк, с доверительной интонацией в голосе настоятельно советовал: «Покой, и ещё много раз – покой, иначе… понятно?» Последняя ночь в родном доме. Блажен, кто смог оставить при себе наследников, им такое не страшно. Продолжението - как будто сам жить дальше будешь жить в доме, где каждый гвоздь… А его сын давно оторвался от родного дома. В начинавшемся не столь давно лихолетье классный сварщик Журов был выдворен с оборонного завода. Страна разоружалась и каялась перед всем человечеством в грехах, рвалась в ряды общечеловеков. Многим его уволенным сотоварищам потеря работы оказалась

настоящим приговором: разваливались семьи, рушились планы, кто-то запил. Но Журов неожиданно стал востребованным специалистом. Оказалась нищая страна не так уж и нища. Вдруг открылась масса наживших большие деньги богатеньких «буратин». Вместо остановившихся строек квартир и заводов расцветало строительство скромных, порой под пять этажей, домиков новых русских. Балконы и ворота, на которых нужно было изобразить гербы новых «графьёв», бассейны, облицованные нержавейкой, трёхметровые заборы…да мало ли. Он часто оставался ночевать на «объектах», что бы не тратить время на переезды. Хорошие деньги озаботили и самого подкопить на постройку дома на их, давно приобретённом участке под дачу в недальнем селе. Вместе с выручкой за городскую квартиру хватило Журовым на воплощении своей мечты о жизни в деревне. Да недолго пришлось... Как-то разом всё, неотвратимо и, казалось бы, ниоткуда, навалилась беда. Притихла, занедужила его Ирина и покатилось. Поликлиника, больница... И вот один. Да разве думалось о таком? Почему? За что? Долго приходил в себя Журов. Вечерами, ставшими невыносимо долгими, жестокими от бессонницы ночами пере-

думывал жизнь и корил себя за обиды, когда либо причинённые жене, вроде бы и мелкие, но становящимися в ночи горькими и значительными; стал всё чаще, заходя в магазин за продуктами, прикупать и бутылку-другую, чего раньше себе позволял только по праздникам. Один из былых друзей, новый русский, основавший процветающий строительный бизнес при случайной встрече предложил поработать на объекте, где руководит его сынок. "Это же в вашей деревне, глава ваш ферму строит, где-то спонсоров нашёл. Тебе рядом с домом." Ну что ж! Надо как-то жить. С деньгами он не считался, стаж удалось набрать и пенсии вполне хватало. Но целые дни один.. В тот день Журов начал было сваривать арматуру для фундамента, но электродов нужных не было. Помошник пошёл на склад на другом конце села. В это время на крутой машине подъехал тот самый сынок, нарочито и смешно старающийся показаться знающим и значительным. Узнав причину простоя, вдруг изобразил "взрослое" негодование и всё дозволенное величие. "Да ты понимаешь, морда совковая, чего творишь? Сейчас бетон привезут...куда его? Да я тебя туда вместо арматуры...Сознательный! Твоё дело - прислюнявить. В бетоне кто увидит? Вари

67


тем, что есть, или вали сюда..." "Как ты?...Кто я? Да я тебя, сопля недоношенная...жигалом сейчас насквозь"... Журова с трудом оттащили от оторопевшего от непривычного отпора, начальника. Бросив на прощанье рукавицы в ненавистную рожу сынка друга, ушёл. Жизнь обкладывала со всех сторон, лишив и того, последнего - самоуважения за нажитое мастерство, над которым смог безнаказанно глумиться...и кто? Одиночество стало ещё невыносимее, неотвязные мысли о несправедливости жизни, которую и искать бесполезно, да и не нужно... И однажды утром сердце сдавило такой болью, что он подумал:"всё, конец". Попытался выйти на воздух и упал на крыльце. Сосед, видевший это, вызвал скорую... ….Что ж валятсято? Сна всё равно нет… Журов, в полумраке от лунного света, проникавшего через незашторенные окна, переходил с места на место, и каждая остановка будила столько воспоминаний, и радостных, и тревожащих былыми невзгодами. И плохо заживающее сердце не смогло это терпеть и напомнило о себе болью. Он опять улёгся с надоевшим вкусом таблетки во рту. Надо успокоиться, надо дожить…до завтра.

68

Надо к сыну… Сосед, с плохо скрываемой радостью от удачного приобретения, вызвался отвезти Журова в город. - Сергеич, там я видел в сарае лодка у тебя, дюралька. Ты её заберёшь? Или как? – сосед, не сводил взгляд с разбитой дороги - Не заботься, Михаил. Всё твоё, никто ничего не спросит…Там и мотор подвесной где-то… рабочий. В чулане чемодан, да узел с одеждой. Сын заскочит как-нибудь – отдашь. Остальное – владей. Давно не верил Журов в искреннюю благотворительность людей, а может просто не везло на такое. Вот и сосед как только понял, что с такой болячкой один он не сможет жить в деревне, затеял осторожный разговор, посетив в больнице. Сын с семьёй откуда-то с Северов домой собирается, и если Журов будет продавать, то пусть ему скажет. Вот с тех пор и помогали ему со своей женой, чем могли. Свой интерес и вроде как дело доброе… Сынок-то Журова один раз забежал в палату, соседей поблагодарил, сунул им какие-то деньги и исчез. У него дела, поездка, надо зарабатывать… И вдруг острая тревога как пронзила всего: куда еду? Да примут ли? И опять неведомо откуда взявшаяся уверенность, непонятной силой

руководившая им последние дни, что именно так надо делать, успокоила. Когда подъехали к дому сына с трудом смог выбраться из машины, и Михаил, видя это, помог донести его небольшой саквояж и подняться на крыльцо. …Вот так! Приехал… Вот и свершилось… Поздоровавшись, Журов увидел явную озадаченность сына, не знающего что сказать и растерянно замотавшегося по дому, а сноха, «через губу» поздоровавшись, тревожно посматривала на его поклажу – уж не на житьё ли прибыл, незваный и нежданный? Не ожидая приглашения, присел, тяжело и неловко на край табуретки здесь же в прихожей. Надо было чуть передохнуть и принять то, чего где-то внутри побаивался. Конечно - не выгонят, может оставаться и жить. Не нахлебник - у него пенсия. Да и дом… Но он-то, Журов, не сумеет быть нежеланным приживалом, а что не желанный ему уже дали пИ Журов сидел с каменным лицом, не имея сил лукавить, изображать радость встречи перед теми, кто встречи этой не желал. В нём разливалась какая-то пустота, не тревожащая и не беспокоящая обидой. Он один в этом, уже чужом и пустом для него мире, который не собирается видеть его беды и обиды. Сейчас немного


пересидит и будет какоето решение…будет. Сын с женой, многозначительно переглянувшись, ушли в глубь дома. Журов перевёл взгляд в сторону открытой двери в ближнюю комнату и в свете от окна увидел большую картину на мольберте и… вздрогнул; сначала не поверил глазам, тяжело поднялся и прошёл в комнату. На холсте вихрастый мальчишка стоял между такими молодыми Вячеславом и Ириной Журовыми. Все трое хорошо и радостно смотрели на него, а за ними фоном цветущая яблоня. На верху мольберта пришпилена Фотография, с которой делалась картина, и Журов вспомнил тот день, когда сын сфотографировал их в один из редких приездов. Карточку - конечно, не дождались. Он смотрел и не мог насмотреться на этот былой кусочек его жизни, не ценимый в то время счастливый кусочек, на такую ещё молодую и милую его Ирину, положившей в любви и нежности руки на плечи внучёнка. Переводил взгляд с одного на другого и себя, старающегося сохранять серьёзную солидность, но не могущему скрыть радость от общения с внуком, редкого, потому как не часто разрешала сноха поездки в деревню. Взгляд переходил от фото на холст, и Журов удивлялся как здорово, как

точно сделано всё, даже лучше, чем на фото, потому что яблоня тогда уже отцвела, а на холсте бушевала густым цветом. За стенкой негромкие, но явно возбуждённые голоса и Журов разобрал …« к Полине Афанасьевне нельзя, она только девушек пускает», а вот и сын торопливо «так временно-же, приеду начну хлопотать в дом престарелых, связи есть…». Он равнодушно, потому что непонятно откуда знал - там речь не о нём, про него, но не о нём, смотрел и не мог насмотреться… - Вот ты где – зашёл, с озабоченным видом сын – мне ехать сегодня…даже сейчас… уже выходить. Ты…? И замолк, боясь и не зная как спросить о его планах. -Я?...- Журов помолчал, сейчас всё решается…Всё. Ещё помолчал, глядя, как мучительно ожидает его ответа… его сын – Да я… к себе. – и уже укрепившись в решении, выполнять которое будет ли ему по силам, но всё! Решено. – Внука хотел повидать, в школе? И увидел, как сын не смог сдержать облегчения, и удивился, что и к этому остался равнодушен. - Да, в школе, он в двух…ещё и в художественную ходит. Дома трудно застать. Любит рисовать… он называет это «писать». Только не просто учить, сам знаешь,

платное всё – и оглянувшись – жена ворчит. - Его? – кивнул на картину. - Да, он с этой картиной на выставке в области приз и премию получил. Вот смотри… Сын развернул мольберт и на тыльной стороне картины указал на какой-то приклеенный плакатик, но Журов увидел и прочёл название: «Мои любимые бабушка и дед». В горле встал непроглатываемый комок. - Торопишься, значит? - Да, товар застрял, надо ехать. - Счастливо, я ещё посмотрю, а ты езжай. Сын торопливо вышел. Сноха заглянула в дверь и, увидев Журова у картины, хмыкнула и отошла. Снова быстро вошёл сын с большой сумкой в руках. - Ну, я уехал. Какнибудь заскочу… Ты там потихоньку, не напрягайся… - Постой-ка. Сына учи. Этому делу учи – Журов кивнул на картину.- Я помогу. Но, запомни, не на товар твой…. Только на сына. Понял? Сын нерешительно шагнул к двери, постоял, и вдруг резко повернулся к отцу. - Думаешь, ничего не понимаю? Думаешь, только о себе забочусь? Жизнь, отец, такая…Вот остановись я сейчас, завтра никому не нужен буду, на моём месте трое будут сидеть. А в доме-то

69


- половина барахла на кредитах. Жена сейчас, в свой магазин и до ночи, без выходных...Парень растёт сам по себе...Что тебе рассказывать, ты сам новой жизни успел прихватить. Много мы тебя с матерью дома видели? Работа, работа! Дом строить!...- помолчал.- Ладно, не обижайся на меня, отец. Приеду, через недельку, заскочу к тебе, а сейчас…бегу. Не ожидал, как прорвало сына-то. Да, он и сам часто вспоминал другое время, когда денег было меньше, купить чего было трудно. Но по выходным рыбалка, зимой лыжи, все вместе… Как часто на их участок без церемоний приезжали друзья. Походы по грибы, весёлые застолья, шашлыки, песни под хорошую гитару… Куда всё? За деньги? Ну и разбогатели? Обстроились и обставились? А жизнь-то где? Простая жизнь в человеческую радость? В колбасе? Или вот в его доме? Строили и для сына, а тот: «Зачем он мне? Работы здесь нет. В город не наездишься каждый день». И друзья потихоньку растворились в новой жизни. Их деревня, наполовину дачный посёлок, в запустении; нет смысла копаться на грядках, на которые доехать стало накладно, платить за воду, свет. А спроси про отдых? Удивятся: о чём ты? Сейчас пытается

70

глава что-то возродить: ферму заложил, людей собирает, какие-то спонсоры нашлись. Но ему-то что? Журов ещё несколько минут смотрел на картину, как бы стараясь вобрать в себя, запомнить, потом, оглянувшись на дверь, подошёл к кровати внука и стал быстро доставать из внутренних карманов пачки денег, и торопливо засовывать их поглубже под матрац. Пусть их с Ириной дом не пропадёт, пусть для их потомка, внука будет помощью в начале жизни. Найдут не сразу, а сын поймёт, что это и есть обещанное. Так-то лучше, а то в его состоянии таскать с собой… Отдать сейчас? Поймёт, что дома у него уже нет, значит надо оставлять… Нет, проблем для других никогда в жизни не создавал, да и себе не хочет. Здесь от неприятия задохнёшься… Спускаясь с крыльца, ощутил наступающую невесомость собственного тела, тянущую вниз силу земли, постарался выйти за калитку и там остановился, ухватившись за штакетник. Отсюда окна уже не видны. Куда? Остаётся крайне неприятное, но не до жиру… Пойти к старому товарищу, главе поселения. Он - человек, поймёт; поможет определить в районную богадельню, как ни называй - дом престарелых или ещё как. Там он со своей пенсией

не будет чувствовать себя приживалом. Там помогут дожить работники, получающие за это деньги… Там старичьё, такие же, каждый по своему ушибленные жизнью, с которыми можно говорить, спорить, вспоминать. Жить. А здесь… Документы у него все есть… И это мысль о документах напомнила, что забыл свой саквояж, там всё. Но возвращаться ни сил, ни желания. Сын привезёт Журов шёл в сторону автовокзала, останавливаясь всё чаще по требованию сердца, и вдруг, повернув за угол, остановился на полшаге. Это была ТА улица, ИХ улица, они вспоминали её всю их жизнь, в которой было всё: и настоящая любовь, и размолвки по мелочам, и радости и трудности. Была и прошла, прошла жизнь. Вот там, подальше… она тихонько щла и подставляла руки под только, что появившиеся, первые снежинки. И он догнал её, и тоже, ловя белые комочки, сказал: « ЗдОрово! Правда!?...» И вдруг неожиданно для себя, всегда стеснительного с девчатами, выдал: « А меня Слава зовут». Невольно убыстряя шаги, Журов, не обращая внимания на начавшуюся грозную боль в груди, узнавал, узнавал место. Деревья стали высокими, вот лавки другие, да вот тот же самый киоск газетный, здесь и


увидел…нет, там подальше. А вот и первые снежинки… Раздирающая боль охватила всю грудь, но надо дальше. Вот оно, ведь он откуда-то знал… что и как надо. Вот здесь она шла… Боль исчезла. И он сразу увидел её… идущая впереди девушка, протянула вперёд руку, ловя снежинки. Он ещё не знает, как её зовут, но это его Ирина. Сейчас он догонит, и всё будет снова, всё будет… и поравнявшись, радостно сказал: «ЗдОрово! Правда!? А меня Слава…» Редкие прохожие обходили стоящие на тротуаре милицейскую «Газель» и «скорую» с надписью "специальная", небольшую группу людей за ними. Несколько раз

сверкнули блики фотовспышки. Через десяток минут милицейский начальник передал бумагу в открывшуюся дверку водителя «скорой», потому как он старший и настоящий медик здесь лишний - Мы закончили, можете забирать. Разглядывая бумагу, водитель спросил. - Что ни будь известно? Кто? Адрес? - Там написано. Неизвестный. - Бомж? - Непохоже. Да только ни ключей от дома -квартиры, ни документов, только денег чуть, таблетки, да фотография, наверное, с женой и каким-то мальцом. Везти знаете куда? Всё. Мы уехали. Через некоторое время «скорая», перева-

ливаясь на бордюре, выехала на дорогу. Первый снег набирал силу, водитель включил «дворники» и не отрывая взгляда от дороги, спросил напарника. - Обратил внимание? Лицо-то у него… выражение, счастливое… как бы. - Да – удивлённо повернулся тот – а я подумал, что мне показалось. - Добрый, наверное, человек был. И закончил, похоже, в душе с добром… Колёса прорезали хрупкую белизну, машина уезжала и снег потихоньку заравнивал следы. Автор: Слюньков

Валерий

–Í ËÔ ÒÌ„‡ Мы с мамой и папой живем недалеко от города. В отличие от других людей, мои родители предпочли жить в отдельном доме в лесу. И это не так плохо. Наш дом большой, теплый, а из окна я вижу красивые пейзажи. Правда, иногда становится страшно, когда, например, мама с папой кудато уходят и оставляют меня одного дома. Шум ветра на улице начинает напоминать вой диких зверей, и иногда мне кажется, что они пытаются ворваться в дом. Треск

камина успокаивает меня в подобных ситуациях, а еще мне помогают постоянные мамины звонки. Она очень за меня переживает. Иногда это раздражает, ведь я уже совсем большой – мне одиннадцать лет. А иногда от ее заботы мне становится спокойнее. Несмотря на то, что живем мы не в городе, в школу я все равно хожу. Идти до города совсем не долго - минут пятнадцать или двадцать через лес. Мама или папа

водят меня по утрам до остановки в городе, а потом забирают. Мне немного стыдно от этого, ведь мои одноклассники уже ходят в школу сами, как взрослые, а надо мной смеются. И вот, как -то я решил пойти в школу один, но когда я сказал об этом маме, та не разрешила. - Лес опасен для детей. Пока что я не могу отпустить тебя одного. - Но что там опасного? Я уже выучил дорогу. - Нет, разговор

71


окончен. Мама строго посмотрела на меня, давая понять, что никакие уговоры не заставят ее изменить решение, и продолжила готовить тыквенный пирог. Но я не сдался и пошел к отцу. Он менее строгий, чем мама, и я подумал, что его уговорить будет проще. - Нет, сынок, пока еще рано. Если бы мы жили в квартире недалеко от школы, то тогда еще можно было подумать, но мы живем в лесу. Днем он не так опасен, но идем то мы в школу по утру, когда на улице темень. Я не могу пустить тебя одного бродить по ночному лесу. Даже если ты уже запомнил дорогу. Подрасти еще немного, и пойдешь один, хорошо? - Отец, в отличие от мамы, не состроил строгий вид, а ласково улыбнулся и потрепал мои светлые волосы. Но легче мне от этого не стало. Я сидел в своей комнате, смотрел на бушующую за окном метель и продумывал план действий. Ветки деревьев печально гнулись от давления ветра на них, а снег летал по земле и по небу, словно танцуя между несчастными стволами. Я решил, что буду делать. Помешанный на своей идее, я встал на два часа раньше, чем мы с родителями обычно встаем. Естественно, мама с папой еще спали. Они не должны будут услышать

72

меня, иначе план провалится. За одиннадцать лет я изучил все половицы в доме и уже знал, на какую наступать не стоит, дабы не разбудить родителей. Я встал, оделся, написал записку для мамы, взял рюкзак и стал спускаться вниз. С лестницей оказалось сложнее, все ее ступени скрипят, но мне удалось спуститься незаметно. Я попрощался с домом и отправился в путь. «Мама, не пугайся, что меня нет в комнате. Нам сказали, что уроки сегодня начнутся раньше, а будить вас мне не хотелось. Поэтому я встал и пошел сам. Не волнуйся, я наверняка уже в школе. С любовью, сын» Я тихонько закрыл дверь и посмотрел вдаль. Было очень темно. Ветер сейчас был не таким сильным, как вечером, и не резал мне щеки. Довольный, как слон, я пошел по запомнившемуся мне пути. Снег приятно хрустел под моими ногами, а среди окружающих меня деревьев слышались их тихие скрипы. «И чего тут страшного?» - подумал я. Спокойный и радостный, я шел вперед, пока не осознал, что чтото не так. Я точно запомнил, что в этом месте должен был быть пенек, а тут дерево, на котором были вырезаны мамины и папины инициалы (они у меня романтики). Шел я той же, запомнившейся

дорогой. Падающий снег уже стал заметать мои следы. Я понял, что заблудился. Панике я поддаваться не стал, а просто пошел дальше, думая о том, что еще не дошел до нужного места. Но чем дальше я шел, тем незнакомей становилась для меня местность. Казалось, будто деревья смотрят на меня свысока и злорадствуют моей беде. Гул ветра становился все громче, но он не помешал мне услышать, что помимо моих ног по снегу хрустят чьито еще. За мной кто-то шел. Поначалу я подумал, что это мама с папой ищут меня, но страх, который уже вовсю бурлил внутри меня, заставил меня убедиться, что это кто-то другой, поэтому я ускорился, чтобы скорее убежать от преследователя. Я шел и шел, шел и шел. Некто сзади не переставал идти вслед за мной. Я никого при этом не видел. Когда я достал телефон, чтобы посмотреть время, он, почемуто, был выключен и отказывался включаться. Мне оставалось лишь идти, назад поворачивать было опасно. Там кто-то был. И вот, я увидел какой-то просвет. Деревьев становилось все меньше. Я на миг забыл об усталости и быстрее зашагал вперед, в надежде, что выйду на дорогу. Через режущий щеки ветер и


боль в коленках я вышел в свет, и передо мной, в прямом смысле, не было ничего. Я вышел к белоснежной поляне, окруженной кольцом деревьев. Я встал в центре белого круга и обернулся, чтобы посмотреть на преследователя. Я слышал, как он выходит на поляну, перед моими глазами вновь никого не оказалось. Осознав, что за мной, скорее всего, гонится какой-то призрак, стало еще страшнее. Теперь паника реально душила меня. Дышать стало тяжелее, слезы невольно наворачивались на глаза. Погибать тут мне не хотелось, поэтому я собрался и пулей ринулся дальше, в лес, чтобы перегнать того, кто идет следом. Лес не бесконечен, когда-то я выберусь отсюда. Главное – не останавливаться. Светало, значит, я иду уже как минимум три часа. Мама с папой, наверное, сходят с ума. А может, гордятся тем, что я такой смелый и пошел сам. О чем я? Мама явно пребывает в первом состоянии. Вот бы они нашли меня… Сквозь темные тела древесных гигантов, я начал выглядывать новые пейзажи. Ветер утих, и снег не мешал мне разглядеть их - кресты и памятники. Это было кладбище. Я и не знал, что в этом лесу оно есть. Оно оказалось со-

всем небольшим. Я насчитал от силы двадцать могилок. В мертвой тишине я не слышал второго скрипа, поэтому решил некоторое время передохнуть. Да, круг закопанных глубоко в земле усопших – не самое лучшее место для привала, но я так устал, что мне было все равно. Рухнув на бревно возле дерева, я попытался расслабиться и принялся рассматривать могилы. Они были очень старые, похоже, их уже давно никто не посещает. Интересно, приятно ли сейчас им там, на небесах, от того, что у них гость? Надписи на камнях были едва заметные, но вырезанное на одном из крестов имя было различаемо. Оно словно бы недавно тут появилось. Я встал с бревна и подошел, чтобы рассмотреть поближе, и ужаснулся, когда прочитал надпись. На кресте было мое имя. Моя фамилия. Моя дата рождения и дата смерти – сегодня. Я не смог сдержать крика. Взвизгнув от страха, я нарушил тишину этого места и вспугнул сидящих на ветвях деревьев воронов. Не думая ни о чем более и позабыв об усталости, я побежал прочь из этого места. Бежал, не думая о боли в ногах. Скрип снега позади вернулся. Существо не бежало, шаги были медленные, но я отчетливо их слышал. В груди болело,

холодным воздухом невозможно было дышать. Я споткнулся о какой-то торчащий из снега корень и рухнул лицом в снег. Скрип приближался. Я уже хотел было сдаться, но инстинкт во мне оказался сильнее, и я вскочил, схватил горсть снега и бросил назад, в сторону предполагаемого врага. Естественно, снег пролетел в пустоту Сил у меня не оставалось, но я двигался так быстро, насколько они мне позволяли. Внезапно, скрип прекратился. Я позволил себе остановиться и успокоиться, и тут снова заметил впереди что-то необычное. Это было похоже на дом. Я поторопился в его сторону, но возникло такое ощущение, будто бы дом только отдалялся с каждым моим шагом. Я побежал, а дом начал бежать от меня. В отчаянии, я рухнул на снег и уставился на место, в котором я мог бы спастись. Дом, как и я, остановился, и у меня возникла мысль. Я встал со снега и сделал несколько шагов назад. Скрипа я не слышал, поэтому рискнул отступить. И, чудо, дом приблизился. Это был мой дом. Это точно был мой дом. Слезы от радости потекли по моим щекам. Я отбежал назад, и здание оказалось совсем близко ко мне. Я схватил ручку, открыл дверь и вошел внутрь, но интерьер изме-

73


нился. Дом оказался не таким, каким он был до моего ухода. В камине лежали ледяные угольки, которые уже давно не испускали дым. Елочка, которая стояла неподалеку, лежала на полу, покрытая пылью и грязью. Некоторые половицы на полу были разломаны, и из подвала под ними шел холодный воздух. Стало очень страшно. Я собрался и прошел на кухню. Запах на ней стоял просто омерзительный. Я увидел распахнутый холодильник, в котором благоухали протухшие продукты. В надежде, что запах будет не таким сильным, я захлопнул дверь холодильника и продолжил осмотр кухни. Пыль лежала толстым слоем, как будто дом пустовал очень долгое время. В раковине валялась грязная посуда. Ящики, в которых ранее мама хранила всякие сладости, были раскрыты, и в них ничего не было, а пол был усеян осколками от разбитого стеклянного шкафа. «Что же тут произошло?» Я вышел с кухни и прошел к лестнице, надеясь увидеть маму и папу. Ступени так же скрипели, как и тогда, когда я решил один пойти в школу. В первую очередь я зашел к маме и папе. Не удивился я тому, что комната оказалась пустой. Кровать смята, как будто

74

на ней недавно спали. На маминой тумбочке стояли какие-то оранжевые пузырьки. Не помню, чтобы мама пила лекарства. На папиной тумбочке я увидел разбитую рамку с моим фото. Мертвецкая тишина начала сводить меня с ума. Я вышел из родительской спальни и открыл дверь в собственную комнату. Здесь все еще тикали часы с Микки Маусом, которые мне подарила на день рождения мамина подруга. Это тиканье звучало наравне с ветром, который был слышен за окном. В комнате все было так же, как до того, как я ушел. Разве что, на тумбочке помимо фотографий, стояла потухшая свеча, и лежал букетик искусственных цветов. Мне стало слишком страшно. Я сел на свою кровать и заплакал. Я не понимал, что происходит. Я ведь точно знал дорогу к школе и был уверен, что иду правильно. Часы тикали. Ветер шумел. Дом был мертв. Наверное, как и я. Я не знал, что делать дальше. Мне хотелось проснуться от этого кошмара, но многочисленные щипки не помогали. Телефон не работал. Синие часы на стене показывали пять утра. Пять утра. Именно тогда я проснулся и ушел из дома.

Часы тикали, но стрелки не двигались. Я очень устал. Нужно прилечь. Я лег набок, зарылся с головой в пыльное одеяло, и сам не заметил, как уснул. Я увидел сон. Сон во сне. В нем я стоял внизу, возле сломанной елки и потухшего камина. Я пытался его разжечь, потому что очень замерз, но ничего не выходило. Из окна на меня смотрел черный силуэт. Он наблюдал за моими жалкими попытками и совершенно не двигался. Он напомнил мне черную кляксу на грязном окне. Я отвлекся от спичек и посмотрел на него. Это была тень с длинными оленьими рогами, а на месте ее головы сверкали два белых глаза. Фигура продолжала стоять и смотреть на меня, а я на нее. Часы тикали. Ветер шумел. Белые глаза смотрели в мои глаза. Силуэт вдруг развернулся и пошел вдаль от дома. Я услышал скрип снега и звон будильника. Я, с криком, подскочил, округлив глаза от страха, и осмотрелся. Я проснулся в своей комнате. На часах, которые теперь работали, было пять утра, мама и папа спали, а мне пора вставать и идти в школу. Автор: Кашкина Анастасия


“ Ë ËÒÚÓ ËË Ô Ó Ô‡ÒÔÓ Ú Для чего нужен паспорт – все знают, пояснять не буду, теперь без него даже на поезде не уедешь. Паспорт терять нехорошо, это знает всякий человек в нашем нелюбезном отечестве. И Милка с Мишкой знают это хорошо. Как-то осенней ночью Милка с Мишкой гуляли по лесу. Зачем Милка с Мишкой ночью гуляли по лесу – все знают, пояснять не буду, им просто некуда было вписаться на ночлег. Они долго бродили по глухим дорожкам. Ночь была сухая и тихая, листья устилали землю, Луна проглядывала сквозь полуголые ветки. Такой романтический антураж плюс беседы о возвышенном настраивали на сексуальный лад. Тем более, лес был безмятежно пуст, мир принадлежал им, Милка принадлежала Мишке, а Мишка – Милке. Между ними – миром, Милкой и Мишкой – была полная гармония. На всякий случай сошли с тропинки и углубились в чащу. Там Милка легла на мишкину куртку и стала переживать life-time experience. Это было здорово! Такого с ней еще не случалось, особенно ночью и осенью. Мишка был очень мил.

Очень долго лежать и, тем более, спать на земле все-таки было холодно.И от осени не спрятаться, не скрыться. Пошли дальше бродить. Бродили, бродили, вышли на окраину города, покемарили на скамеечке, дождались троллейбуса и поехали по своим домам. У Милки была тогда своя жизнь, у Мишки – своя, непересекавшиеся. Вдруг днем звонит Мишка и шепчет в трубку взволнованно: - Я паспорт потерял. - Где? - Там. - Приезжай. Будем искать. Это надо было видеть! Как два следопыта три дня ползают по лесу в поисках заветной полянки с примятыми листьями и обломанными ветками, матерятся (Мишка), плачут (Милка), ржут (оба), целуются (утешая) и снова ползают и ищут. Деревья укоризненно качали головой, небо грозило дождем, листья зловеще шуршали. Мишка нервничал не просто так, паспорт нужен был ему до зарезу, именно теперь, именно сейчас. Он собирался лететь за границу, на полгода, да еще куда – в Италию, заветная мечта с

детства, чудом получил приглашение, чудом – визу, лететь через неделю, мог бы быть life-time experience, но вот, не судьба. Зато будет что вспомнить. Самое смешное, что к концу третьего дня, уже в сумерках, они нашли и заветную полянку, и паспорт – припорошенный последними листьями той эпохи. Лес-то уже почти облетел. Поорали, поплясали, хотели было тут же отметить дикое везение бурным соитием, но решили, что от добра добра не ищут, и просто устроили себе пир в маленьком кабачке на окраине большого города. Прощаясь, Мишка подарил Милке сувенирчик – как бы стодолларовую купюру, но номиналом в шестьдесят девять и красивой картинкой. Милка умилилась и обещала не расставаться – вложила в паспорт, конечно, а паспорт всегда с собой, отныне и присно. В общем, Мишка благополучно улетел в Италию, наказав ждать. Милка же решила ждать не сложа руки, а деятельно, то есть за полгода вынужденного бездействия решительно решить все дела. Гулять по ночам по лесу, конечно, очень романтично, но, во-первых,

75


иногда случаются зима и мороз, а, во-вторых, от такой романтики теряются паспорта. Конечно, как говорил Мишка, бомба два раза в одну воронку не падает, но все же надо искать крышу над головой. Как важен квартирный вопрос в нашем отечестве, все знают, пояснять не буду. Милка поменяла работу, нырнув с бюджетного берега в мутные коммерческие структуры, под эту лямку взяла кредит в банке и набрала других всяких разных долгов, съехала с родительской хрущевки в прабабушкину комнату в коммуналке на Петроградке и, наконец, затеяла с помощью подружкиной подружки-риэлторши обмен с доплатой, в результате чего ей начала уже отходить отдельная двушка в Купчине. Милка летала как на крыльях, потому что двушка была не так далеко от метро, ремонта требовала мелкого, и Милка очень надеялась к Мишкиному приезду все подготовить и успеть. Последние согласования обмена подходили к концу и подписание контракта должно было состояться в пятницу, когда в понедельник утром Милка ехала в метро на свою коммерческую работу. Ехать было долго, вагон забит под завязку. Милка висела на поручне, но тут повезло, какая-то дама выходила на Техноложке, и Милка благодарно плюхнулась на теплое место. Ехать было еще пять

76

остановок. Обычно в такой ситуации, чтобы не разглядывать пассажиров, Милка решала судоку. Она полезла за судоку в сумку, лежавшую у нее на коленях, порылась там как следует, но судоку не было. Зато Милка нащупала паспорт. И вытащила его на свет божий. Бедная сентиментальная Милка! Она краем глаза глянула на свою шестидесятидевятидолларовую купюру, вздохнула, сунула паспорт обратно, закрыла сумку и мечтательно закрыла глаза. Какое, к черту, судоку! Лишь придя на работу, Милка обнаружила, что сумка разрезана и паспорт исчез. Все многоходовые комбинации подружкиной подружки, а вместе с ними и милкины надежды на скорое семейное счастье грозили рухнуть. Ждать две недели, пока будет готов новый паспорт? Невозможно, потому что другие покупатели на хвосте, как сказала подружкина подружка, враг не дремлет и прочая и прочая. И все документы, что ли, переделывать? И вот Милка ревет и не знает, что делать. Родители пилят: «Разиня! Иди в милицию!». Подружки в один голос: «Сама дура!». Риэлторша звонит каждый час и ругается. А директор той коммерческой структуры, куда Милка зав. торговым залом устроилась, говорит: «Не надо в милицию. Всегда успеешь в

милицию. Подожди пару дней, джан!». Проходит вторник, проходит среда, риэлторша уже не звонит, проходит еще одна ночь и утро четверга. В четверг вечером Милка приходит с работы. Матушка протягивает ей телефонную трубку и говорит, поджав губки: - Вот, тебя! Весь день звонит какой-то хмырь. Милка: - Алло? - Людмила Сергеевна? - Я. - Вы паспорт не теряли? … Милка забирает свой паспорт у молоденького милиционера на станции метро «Фрунзенская», где она никогда прежде не бывала. Милиционер улыбается: - Старые щипачи – они такие. Благородные. Деньги берут, а документы подбрасывают. Иногда. Денег-то много было? - Да нет… Одна бумажка… - Ну, это ничего. Гуляйте, Людмила Сергеевна! Милка растерянно стоит на эскалаторе и перелистывает свой паспорт. На что она надеется? О, сувениры, сувениры!!!!! Ну, хотя бы двушка в Купчине – твоя, Милка. И на том спасибо.


А Мишка в Неаполе грелся между тем под мартовским солнышком юга. Вот уж кто гулял, так гулял. Его зарубежный контракт подходил к концу, работа была почти закончена, уезжать в промозглый Питер не хотелось, если бы не Милка – к Милке хотелось. Мишка мечтал вывезти Милку в Италию, «сюда». Это была его любимая мечта, поселиться с Милкой в Италии, в маленьком домике у моря. Ему рисовались пейзажи, которые будет рисовать Милка, и лезли в голову строчки стихов, которые будет сочинять он. Он давно уже не видел Милку, но видел вокруг много итальянских женщин, и днем Милка являлась ему в воображении итальянской женщиной – смуглой, в шляпе, на каблуках. В свой последний выходной Мишка купил с утра трехлитровую бутыль кьянти, хлеба и сыра, приехал не торопясь на вокзал, при этом чудом успев на поезд, и поехал к морю. Ему хотелось поваляться у моря весь день, а в городе этого не сделаешь. Он ехал в Лукрино, где побывал уже пару недель назад с компанией. Но тогда дул холодный ветер, и они не любовались морем, а грелись в баре, и компания была слишком обязывающей. Теперь Мишке хотелось съездить туда самому, тем более, погода на-

ладилась. В поезде Мишка задремал, ему снились обычные сны с Милкой, и в этих снах Милка была не знойной итальянкой, а самой собой – русопятенькой и зеленоглазой. Мишка затосковал по Милке и проснулся от шума. В вагон ввалился целый табор итальянских цыганок – может быть, это были румынские или какие-нибудь балканские цыганки, неизвестно – но говорили, вернее, галдели они на итальянском, и были точь-в-точь похожи на наших русских цыганок, галдящих где-нибудь на Дворцовом мосту и не дающих проходу гостям и жителям города на Неве. Они набросились на Мишку и стали ему песни петь и гадать на судьбу, и угадывать, откуда он, такой сокол ясный (или как это по-итальянски), и сулить красивую молодую жену, пятерых румяных детей и виллу на берегу синего моря. А с такими артистками профессиональными ухо держи востро – все знают, пояснять не буду. И вот, совершенно обалдевший, стоит Мишка на станции Лукрино, в руках – пакет с бутылью кьянти, хлебом и сыром, в карманах пусто, цыганки дальше покатили, паспорта нет. Нет, теперь Мишка не матерился. Чего тут материться? Все уже произошло. Он – жив, здо-

ров, сыт и пьян (будет, во всяком случае, через пару часов), он – в Италии, на море, без сопровождающей толпы и под ласковым бризом. Он – один, один-одинешенек, один как перст – с ним только солнце, ветер и вода. И это прекрасно. Мишка сидел на берегу, напивался и смотрел на море. Ветер трепал его смоляные кудри, и он чувствовал себя итальяно веро. Море грохотало так громко, что он горланил итальянские песни и сам себя не слышал. А когда засыпал, ему снилась Милка, и это было уже слишком хорошо. Он провел там весь день и видел закат. Он потом рассказывал об этом закате и, даже рассказывая о нем, плакал. А вот о том, как добирался назад до Неаполя и объяснял местным стражам порядка, кто он и как докатился до жизни такой, помнил смутно и рассказывал, не вдаваясь в детали. Консульство справку выдало, итальянцы посадили в самолет и отправили – мало ли вас таких, обобранных. Ну а потом Мишка встретился с Милкой. Он расцеловал свою ненаглядную, оплатил ее долги итальянской зарплатой, и они жили долго и счастливо в купчинской двушке, мечтая, мечтая и не переставая мечтать. Автор: Джандосова

Заринэ

77


–‚ ı˙ÂÒÚÂÒÚ‚ÂÌÌÓÂ: ÌÓ‚˚Â Ô ËÍβ˜ÂÌˡ Глава 5. Ящер крался осторожно и бесшумно. Подкравшись к отчиму, он наклонился над ним. От его дыхания мужчина проснулся и увидел над собой морду ящера, от страха пополз назад и упал с дивана, и пополз назад, ящер наступал, на него шипя на него. Он забился в угол, подойдя ближе к нему, ящер поднял свою лапу-руку с закрученными когтями, с которых капала ядовитая слизь, и нанес удар, оставив небольшой порез в районе живота отчима. Мужчина почувствовал, как его тело немеет, и он не может пошевелиться. От шума проснулся и собутыльники отчима, сначала они не поняли в чем дело. Браин кивнул ящеру, указав на них, чтобы тот разобрался с ними. Не дав подняться обоим, ящер налетел сначала на одного, потом на другого, оставляя небольшие следы от своих когтей. Браин стоял и с наслаждением смотрел на то, как его новый друг разделывается с отчимом и его компанией, и получал удовольствие. Увидя его отчим взмолился: - Браин, помоги мне, прошу тебя! Но он и не думал

78

помогать ему, наоборот, сжав кулаки сильнее, приказал своему другу: -Убей его! Ящер подчинился приказу своего хозяина. Налетев на отчима, принялся наносить смертельные удары. Отчим кричал от боли, но сопротивляться не мог, тело было неподвижным. Браин стоял и смотрел, как отчим кричит от боли, и получал наслаждение. Когда тот перестал кричать, Браин понял, что отчим мертв, а от этих ужасных криков проснулась мама. Услышав, что она выходит из своей комнаты, он открыл входную дверь и тихо сказал своему новому другу: -Уходи, давай, пока мама не спустилась! Ящер послушно юркнул в дверь и скрылся в темноте. Закрыв быстро дверь, мальчик вернулся на то место, где наблюдал за убийством и смотрел на окровавленные тела, лежащие в их гостиной. Мама спустилась с лестницы, и подойдя к нему, развернула к себе лицом: -Сынок, что случилось? Браин молчал, его взгляд был словно стеклянный. Встав с колен Мелиса увидела ужасающею картину за спиной у сына. Отчим лежал в углу

весь в страшных порезах и в луже крови, грудь и область живота были разодраны. Двое его собутыльников лежали неподалеку, тоже все изодранные и в лужах крови. От увиденного ужаса она закричала. Браин стоял спиной, но на его губы растянулись в злобной улыбке. На следующие утро в бункере Сэм сидел за компьютером, просматривая новости. Мари колдовала на кухне, готовя завтрак. Дин сидел рядом с братом и чистил свое оружие. И вот Сэм наткнулся на одну статью в Интернете: «Трое мужчин средних лет были зверски убиты в одном из домов. Как утверждают владельцы дома замки не были взломаны, и ничего не было украдено. Мать и сын остались живы, отделавшись небольшим шоком. У мужчин было множество резаных ран не совместимых с жизнью. От большой потери крови все трое скончались на месте." -Странно! - дочитывая до конца статью удивился Сэм. -Что там? - спросил Дин брата. -Трое мужчин убиты в одном из домов, множество порезов не совместимых с жизнью! -


рассказывал Сэм. - И что в этом странного, обычная бытовуха, напились и перерезали друг друга, и что в этом странного! - отвечал Дин, не переставая чистить свое оружие. - Раны не похожи на ножевые, вот посмотри! - разворачивая ноутбук с фото с места происшествия, Дину. -Да, похожи на раны от когтей, да скорей всего бешенная собака, пробралась и растерзала! - рассматривая фото, отвечал Дин. -Что там у вас? выходя из кухни с подносом в руках спрашивала братьев Мари. -Да вот трое мужчин убиты в одном из домов, мать и сын живы, следов взлома нет! - рассказывал Сэм. -И что в этом странного! - расставляя тарелки на столе спросила Мари. -На фото посмотри внимательнее! - разворачивая ноутбук уже к сестре, говорил Сэм. Подвинув ближе к себе ноут, она начала всматриваться в фото убитых мужчин, и тоже разглядела следы от когтей. - А собака растерзала скорей всего! - согласилась она с Дином, разворачивая ноут к Сэму обратно. - Странно конечно, но я все же думаю это работа не по нашей части! прочищая свой пистолет говорил Дин.

-Я тоже так думаю! - жуя свой омлет согласилась Мари с братом. - Ну ладно не по нашей части, значит не по нашей! - пододвигая свою тарелку с завтраком, согласился с братом и сестрой Сэм. В это время в школе прозвенел звонок. Ученики расселись по местам, преподаватель писал что-то на доске. Браин чувствовал себя сегодня как-то подругому, у него было ощущение, что он готов горы свернуть, что он сильнее всех. Учитель начал утреннею перекличку. Дилан скомкал кусок бумаги и запустил его в Браина, попав ему в затылок. Бумага упала на пол за спину Браина, сжав кулаки он повернулся к зачинщику, в его глазах было столько злости и ненависти, что по началу взгляд Браина испугал Дилана, но он все же вновь провел большим пальцем по своему горлу, показав, что Браин покойник. Сжав еще сильнее кулаки, Брани не выдержал и встал со своего места и направился к Дилану, в его глазах отражалась злоба и ненависть. Подойдя ближе Браин замахнулся и нанес свой удар Дилану. Тот слетел со своего места и упал на пол, Браин накинулся на него и принялся наносить один за одним удары. Дилан не ожидал такого на-

тиска со стороны Браина. Учитель еле оторвал его от Дилана. Браин же брыкался и пытался вырваться. -Браин, успокойся, слышишь меня! - держа обоими, руками за талию, успокаивал его учитель. Браин тяжело дышал, комок гнева в горле не уходил, в висках пульсировало, глаза были переполнены злобой. -Браин, Браин, успокойся, дыши ровно! продолжал успокаивать его учитель. Дилан приподнялся с пола вытирая рукой кровь, одноклассники стояли вокруг них и были удивлены таким порывом Браина. Браин вдохнул глубоко, закрыл глаза и попытался успокоиться, комок постепенно начал отступать, пульсация висках, уходила тоже. Открыв глаза, он ответил учителю: - Я в порядке, можете меня отпустить! -Хорошо, что нашло на тебя? - отпуская его спрашивал учитель. -Он достал меня! сжимая вновь кулаки отвечал Барин учителю. -Это не дает тебе права кидаться на него с кулаками, на глазах у всех! -нахмурив брови отвечал учитель. -Эшли и Том отведите Дилана в мед. пункт! - обратился учитель к двум ученикам. Они подняли с пола корчащегося от боли Дилана, и вышли с ним из класса.

79


-Чтобы сегодня же твоя мать была у директора! – сказал учитель Браину. -Как скажите, сэр! - ответил Браин учителю, опустив голову, его лицо расплылось в злобной улыбке. -Так все по местам, продолжаем урок! - говорил учитель, подходя ко своему столу. Ученики расселись по своим местам, с опаской смотря, в строну Браина, который сидел, развалившись на стуле и смотрел в окно. Прошло полчаса после инцидента, Браин и его мать сидели в кабинете у директора. -Мисс Ставински, ваш сын проявил сегодня некоторую жестокость по отношению к своему однокласснику, во время урока на глазах у все в классе, раньше он себя так не вел! - рассказывал директор маме Браина. -Я сама не верю в случившиеся, он самый безобидный мальчик и мухи не обидит, это видимо после того, что произошло с его отчимом на его глазах, он стал запираться у себя в комнате! отвела Мелиса, вытирая покатившеюся слезу по ее щеке. -Сочувствую вам, миссис Ставински! - протягивая бумажную салфетку Мелисе с сочувствие в голосе, говорил директор, потом обратился к Браину: -Что вы скажите в свое оправдание, Браин?

80

-Я не собираюсь оправдываться. Дилан сам виноват, он все время задирается, бил меня за стенами школы, не за что, ему просто так хотелось! -захлебываясь от злости отвечал Браин директору, и не заметил, как встал со стула. -Успокойся сынок, сядь! - успокаивала и пыталась усадить сына Мелиса. -Я не сдержался, вот и налетел на него, простите директор! - немного успокоившись просил прощения Браин садясь обратно на стул. -Хорошо, я не буду сильно строго тебя наказывать Браин, с сегодняшнего дня и целый месяц ты после уроков, будешь убирать классы на первом этаже правого крыла школы, у нас не хватает уборщиков, а я за это время найду тебе замену! - говорил директор, перебирая бумаги, лежащие у него на столе. -Как скажите, директор! - опустив голову вниз, отвечал Браин ему. -Вы можете быть свободны! - прощался директор. -До свидания, спасибо за понимание! прощалась и благодарила его Мелиса. -До свидания директор! - попрощался Браин. -До свидания! - попрощался с ними директор. Выйдя из кабинета, директор Браин шел, позади мамы опустив, го-

лову вниз. Она повернулась к нему, присела, взяла его за подбородок подняла его голову и спросила: -Ну родной, скажи, что с тобой происходит? -Все нормально, не переживай! - первый раз соврал маме Браин. -Ты уверен ничего не хочешь мне рассказать? -уточнила Мелиса. -Нет, мне нечего тебе рассказывать! вновь соврал ей Браин. -Ладно идем домой! - вставая и направляясь к выходу отвечала Мелиса сыну. Браин посмотрел ей в след, и его лицо расплылось, в злобной улыбке. Дин сидел за столом и смотрел на ноутбуке старые комедии. Сэм продолжал тайком искать информацию о еще подобных нападения, так как он не смирился с версиями брата и сестры. Мари тренировалась в спортзале. На лестнице появился Кастиэль, он спустился и подошёл ближе к братьям. -О, Кас привет! заметив его, поздоровался Сэм. -Каким ветром тебя занесло? - съязвил Дин. -Решил вас навестить, и еще кое-что меня беспокоит! - отвечал Кас. -Мы тоже тебя рады видеть, и что же тебя беспокоит? - спрашивал Кастиэля Сэм. -Что вы оставили


без внимания то массовое убийство в одном из домов, где мать и сны чудом выжили по странным обстоятельствам! - отодвигая стул и садясь на него, отвечал Сэм Кастиэль. -Не знал, что ты читаешь новости, мы не увидели в этом ничего сверхъестественного! – подкалывая друга, развел руками Дин. -Мне так не показалось! –отвечал Кастиэль ему. -Когда, кажется креститься надо! - снова съязвил Дин. -Дин, может, хватит его подкалывать! успокаивал брата Сэм. -Ладно, Кас, что ты предлагаешь? - сделав глоток пива спросил Кастиэля Дин. -Выяснить, что убило тех людей, может что соседи заметили, а полиция оставила это без внимания! - отвечали братьям Кастиэль. -Так уж и быть, мы съездим, разузнаем, надеюсь поездка будет не зря! -вставая со стула согласился с ним Дин. -А где ваша сестра? - спросил вдруг Касс. -Не знаю, была у себя в комнате с утра! отвечал ему Сэм. -Нам нужно собираться и ехать! - закрывая ноутбук говорил Дин. -Я пойду, найду ее если вы не против, лишний человек не помешает! -вставая изо стола и направляясь в сторону комнат ребят и Мари, гово-

рил Кастиэль. -Хорошо, только не задерживайтесь! отвечал Сэм, закрывая книги, лежащие на столе. Кас побрёл по длинным коридорам убежища в поисках Мари. Она же слышала весь их разговор, но сделал вид, что ничего не знает, и продолжила наносить удары по груше, увлеклась и не заметила, что Кастиэль стоит в проходе и наблюдает за ней. Ему было интересно, как настолько хрупкая на вид девушка с такой силой бьет по груше, ведь совсем недавно она лежала у него на заднем сиденье без сознания. Нанеся последний удар по груше Мари, наконец, заметила Кастиэля, остановив грушу, она обратилась, к нему: -Чудик, и давно вы тут стоите? -Эм... минут 5 наверно! - замялся Кастиэль. -Какими судьбами к нам? - разматывая бинты на руках спросила Мари его. -Эм, навестить вас решил и еще кое-какую информацию! -отвечал он Мари, в ее присутствии он чувствовал какое-то стеснение. -Не ту ли информацию о массовом убийстве? - выходя из спортзала и туша свет за собой спрашивала Мари Кастиэля. -Да, но ты откуда знаешь? - удивился вдруг Кастиэль.

-Чудик вы забываете ведь у меня с некоторых пор, имеются кое какие способности! улыбнулась Мари ему подходя к своей комнате. По пути зайдя в свою комнату, взяв свой рюкзак, куртку и ключи от машины, направилась вместе с Кастиэлем в холл, где ждали их Сэм и Дин. -Чет вы долго? спросил Дин, Увидя выходящих из коридора Мари и Кастиэля -Да Чудик, пытался признаться мне в любви, а ты все испортил! шутила в ответ Мари. Сэм и Дин переглянусь. -Я..Я не в чем не признавался таком! - смущенно отвечала Кастиэль. -И чем же я помешал? -тут же спросил Дин. -Мальчики успокойтесь я пошутила, вы чего шуток не понимаете! -рассмеялась Мари. -Ну и шуточки у тебя, вся прям в Дина! беря свою сумку и направляясь к выходу отвечал Сэм. Кастиэль стоял в недоумении словно вкопанный, на долю секунды ему показалось, что Мари была права, что он действительно пытался ей признаться в любви, но отогнал эти мысли. -Эй Чудик, вы идите? -почти уже возле лестницы позвала Кастиэля Мари. - А да... иду! очнувшись от мыслей от-

81


вечал Кастиэль ей. Выйдя из убежища, все четверо направились к машинам, когда Кастиэль подошёл поближе Дин спросил у него: -Ты с нами или как? -Да я с вами если вы не против! -отвечал ему Кастиэль. -Конечно мы не против, мы всегда рады тебе! -положив свою руку на плече Кастиэля говорил Сэм. -Боже это, что еще за корыто? - раздался за спиной Кастиэля голос Мари, которая смотрела на машину Кастиэля. -Это моя машина! -повернувшись лицом к Мари смущенно отвечал ей Кастиэль. -Как вы ездите на таком корыте? -проходя мимо машины Кастиэля говорила Мари -Мне нравится! отвечал ей Кастиэль. -Ясно, но у меня к вам предложение не желаете составить, мне компанию и поехать на моей машине! -немного засмущавшись спросила Мари Кастиэля. -Да конечно, с удовольствием! -вдруг неожиданно для самого себя согласился Кастиэль. И они вдвоем направились к машине Мари, которая стояла не подоплёку от машины Кастиэля. Сэм и Дин молча смотрели им в след, Дин решил нарушить тишину и спросил брата: - Тебе не кажется,

82

что между ними, что, то есть? -Ты имеешь ввиду, что они влюбились в друг друга? -вопросом на вопрос отвечал брату Сэм, садясь в машину. -Да Сэмми я именно это имею ввиду, этот как его синдром медсестры! -заводя машину, отвечал брату Дин. -Не знаю, хотя может быть, ведь они оба краснеют, когда находятся рядом друг с другом! отвечал брату Сэм "Ишь чего удумали, влюбилась я в Чудика, еще чего"- думала про себя Мари заводя машину. -Чудик пристегнитесь! - попросила она Кастиэля, который сидел словно первоклашка. -Можно тебя кое, о чем попросить! пристегивая ремень спрашивал Кастиэль Мари. -Да! -отвечала она ему трогаясь с места, и поехала вслед за братьями. -Перестань мне выкать, я неловко себя чувствую, словно старик какой-то! - просил Кастиэль Мари. -Если мне не изменяет память вы бессмертны, как давно вы живете на этом свете? -вопросом на вопрос отвечала Мари Кастиэлю. -Очень долго! - с ноткой грусти в голосе отпевал ей Кастиэль. -Ну, вот видите! пожав плечами ответила Мари.

-Все равно, я чувствую себя стариком, когда ты обращаешься на вы ко мне, давай перейдем на ты! -предложил Кастиэль Мари. -Ну брудершафт пить будем, и потом целоваться! -рассмеялась Мари в ответ. -А, что это обязательно делать? засмущался Кастиэль. -Нет конечно, можно и просто так! улыбнулась она Кастиэлю. -Хорошо! переводя дух отвечал Кастиэль. -У тебя удостоверение агента есть? спросила Мари его. -Да у меня осталось, Дин мне однажды его сделал! -отвечал Кастиэль Он достал свое удостоверение и показал Мари. -Агент Бьенсе? Ты реально Чудик! – рассмеялась Мари прочитав фамилию в документах. -Что смешного, что-то не так? - удивлялся Кас, смотря на свое удостоверение. -Небось Дин его тебе делал, Бьенсе это певица! -Не слышал никогда о ней! -Он как всегда в своем репертуаре, решил прикольнуться над тобой. Короче, когда будешь его показывать закрывай фамилию, я тебе переделаю его когда вернемся, и придумаю более подходя-


щее имя! -Хорошо, так вот почему когда, я его показывал люди постоянно, смеялись и как-то странно смотрели на меня! -Наконец то ты понял, надеюсь ты не будешь против моей компании! -немного покраснев в конце спросила Мари Кастиэля. -Нет, мне даже будет приятно! - тоже засмущавшись и опустив глаза в низ отвечал ей Кастиэль. Его сердце вдруг начало бешено биться, на лбу выступил холодный пот, как будто его бросило в жар. «Что со мной, почему, когда она рядом я робею и не знаю, как себя вести, что сказать, что за странное чувство в низу живота"- думал про себя Кастиэль, положив руку на низ живота. -Эй, с тобой все в порядке? - слегка коснувшись плеча Кастиэля, спрашивала Мари. Его словно ударило током, но он был приятным и вернул, так скажем его на землю. -Да, я в порядке! попытался улыбнуться в ответ Кастиэль Мари. -Я бы так, не сказала, ты побледнел вдруг! - с сомнение в голосе отвечала Мари, припарковав машину за машиной брата и добавила: -Все приехали, выходи мне нужно переодеться. Он покорно послушался и вышел из маши-

ны, холодный пот снова выступил на лбу, сердце бешено билось, расслабив галстук он расстегнул пару пуговиц на рубашке, чтоб стало полегче. -Кас, ты в порядке? - спросил подошедший к нему Сэм. -Да я в порядке! отходя от машины, отвечал ему Кастиэль. -Кас, ты…! - попытался спросить подошедший к Сэму и Кастиэлю, Дин. -Я в порядке и хватит меня об этом спрашивать! - уже немного злился Кастиэль, и перешёл через дорогу и остановился на тротуаре. -Какая, муха его укусила! – удивленный, поведением Каса спросил брата Дин. -Кажется ты был прав, Кас влюбился в нашу сестру! -улыбнулся в ответ брату Сэм. -Чего! - возмутилась Мари, натягивая юбку и чуть не упав с сидений. Наконец переодевшись Мари, вышла из машины, Дин и Сэм стояли рядом, Кастиэль на противоположной улице спиной к ним. -Мальчики, чем вы Чудика обидели? - съязвила Мари. -Да мы не трогали его! - разводя руками отвечал сестре Дин. -Ладно пошлите к нему! - слегка улыбнувшись сестер говорил Сэм и направился к Кастиэлю.

Подойдя к нему, они решили обсудить план действий, кто куда и с кем пойдет. -Я предлагаю нам разделится, вы вдвоем обойдете дома по этой улице, а мы с Чудиком по ту сторону, так мы сможем больше узнать! предложила свой план действий Мари парням. -Идея хорошая, так и сделаем! - согласился с сестрой Сэм. Разбившись на пары, они разошлись по разные стороны улицы. Подойдя, к одному из домов дому Дин нажал на кнопку звонка. Дверь через некоторое время открылась, женщина средних лет обратилась к нему: -Кто вы и что вам нужно? -Добрый день мисс, я агент Оуэн, это мой напарник агент Брикс! -представляя себя и брата показывая значки агентов ФБР говорил Дин. -Проходите! - открывая шире дверь приглашала их в дом женщина. Заходя в дом, Сэм и Дин осматривались по сторонам, женщина предложила им сесть, указав на диван в зале. -Так что нужно федералам? - спросила женщина у ребят. -Простите мисс! обратился Дин, но женщина перебила его. -Миссис Ставински! - сказала она, делая

83


глоток чая. -Простите мэм, мы хотели задать вам пару вопросов, что вы можете рассказать о той ночи, когда убили вашего мужа? - извинился, потом спросил у женщины Сэм. -Я все рассказала уже офицерам полиции, не понимаю за чем ФБР это? - удивленно, вопросом на вопрос отвечала женщина. Браин был в своей комнате, услышав звонок в дверь и чьи-то мужские голоса, он решил спуститься немного на лестницу и послушать, о чем его мама говорит с незнакомцами. -Мэм, и все-таки расскажите, что вы знаете о случившимся! - деликатно попросил женщину Дин. -Можно просто Мелиса! - опуская чашку на стол отвечала она Дину. -Хорошо, Мелиса расскажите нам что вы знаете! - попросил ее еще раз Сэм. - Роб, мой муж был пьяницей и дебоширом, так что он заслужил смерти. Я ненавидела его всей душой, но не могла ничего сделать! - рассказывала Мелиса. Дин и Сэм переглянулись. -Кажется, мы попали в точку! - шёпотом сказал брату Дин. -Простите, что вы сказали? - переспросила его Мелиса. -Ничего, продолжайте! - быстро ответил

84

ей Дин. -Примите наши соболезнования! - не дав опомнится Мелисе, посочувствовал Сэм. -Спасибо агент, но это не к чему, мне нисколько не жаль его. Он постоянно избивал меня, сына посылал за очередной выпивкой, Браин всячески старался меня защищать, но что может маленький мальчик, против моего мужа, муж хоть и пил, но рука у него тяжелая была! В тот день он как обычно выпивал со своими дружками, Браин вернулся со школы, я была на кухни, до меня доносились очередные крики мужа на сына, он пытался его послать за выпивкой, Браин впервые его послал! И ушел в свою комнату. Роб и его компания успокоились, и, наверное, уснули. А потом, это было поздней ночью, я услышала сначала шум внизу, в гостиной, затем раздались крики. Когда уже я спустилась, то увидела, что они лежат все растерзанные, в том числе и мой муж. Мой сын стоял внизу возле лестницы, с того момента он изменился, мало разговаривает со мной, часами сидит у себя в комнате, его словно подменили! - продолжила свой рассказ Мелиса. -Ваш сын сейчас дома, можно с ним поговорить? - обратился к Мелисе Сэм. -Да он дома. Браин, сынок спустись вниз!

– позвала она сына. Раздраженно закатив глаза, Браин нехотя вышел из своего убежища, подошёл к дивану, где сидела его мама и сел рядом с ней. -Привет, я агент Оуэн, это мой напарник агент Брикс! - представлял себя и Сэма, Дин. -Здрасти! - с призрением в голосе отвечал Браин. -Браин, что с тобой, ты почему грубишь? - возмутилась такому поведению сына Мелиса. -Ничего страшного, все в порядке Мелиса. Браин, скажи, что ты видел в ту ночь? - успокаивая Мелису Сэм, потом обратился к Браину. -Ничего я не видел, этот подонок заслужил смерти! - со злостью в голосе отвечал Барин Сэму. -Браин! - возмутилась вновь Мелиса. -Все в порядке, Мелиса! -успокаивал ее Дин. -Может ты почувствовал что-то не обычное, например, стало вдруг холодно, запах серы? - продолжил спрашивать Сэм. -Нет! - все так же грубо ответил Браин. В это время в доме напротив Кастиэль и Мари вели свой опрос: -Мэм, скажите вы ничего необычного не видели в ночь убийства? задал свой вопрос Кастиэль. -Ничего не обыч-


ного не заметила милок, хотя кажется, я что-то видела, когда пила на кухне чай! - отвечала пожилая женщина Кастиэлю. -Что вы видели мэм, можете нам рассказать? - делая глоток чая, спрашивала Мари пожилую женщину. -Да вы, как и полиция, мне не поверите, они сказали, что мы старики все выдумываем! – вздохнув, отвечала женщина. -Мы вам поверим, прошу вас, рассказывайте! - улыбнулась в ответ Мари женщины. -Ну хорошо, меня часто мучает бессонница, и в тот вечер мне не спалось. Я пошла на кухню, выпить стаканчик молока. Как раз кончилась гроза, я подошла к окну, чтобы полюбоваться на чистое небо, всегда люблю на него смотреть после грозы, и тут я увидела, что чья-то тень залезла в окно дома напротив, тень была похожа на какое-то животное, мне стало интересно, и я решила подождать, через некоторое время раздались страшные крики доносящиеся из соседнего дома, а спустя некоторое время крики стихли, дверь открылась и из дома выскочила ящерица! - рассказывала женщина. Мари и Кастиэль переглянулись. -Продолжайте мэм, что дальше было! обратился к женщине Кастиэль.

-Дальше ящерица побежала по улице и скрылась в темноте, на утро пришли полицейские, и я узнала о случившемся, когда я им это рассказала, они мне не поверили. Бедная Мелиса такое горе, но ее муж был полным засранцем, постоянно бил бедняжку! отвечала женщина. -Спасибо, мэм, за информацию, мы вам верим! - благодарил женщину Кастиэль. -Да спасибо, мэм, вы нам очень помогли, и нам пора! - сказала Мари вставая с дивана, и направилась к двери. Женщина любезно открыла им дверь, Мари и Кастиэль вышили из дома и направились к машинам. -Ну, что скажешь? - подходя к своей машине, спросила Мари Кастиэля. -Я был прав это дело по нашей части, но что это за ящерица надо выяснить! - отвечал ей Кастиэль. Как раз в этот момент вышли из дома Ставинских Сэм и Дин, и направлялись в сторону Мари и Кастиэля. -Ну что у вас узнали что-нибудь? - спросила Мари у подходящих к ним братьев. -Ничего особенного. Мать ничего не видела, ее сын тоже! - с разочарованием в голосе отвечал Сэм. -Да, но поведение мальчика мне показалось

довольно странным! говорил Дин. Браин стоял и наблюдал за ними из своего окна. -Этот мальчик? кивнув головой в сторону окна, где стоял Браин, спрашивала Мари братьев. Сэм и Дин повернули, свои головы строну, которую показала Мари. -Да это он! - отвечал Сэм. Увидя, что в его сторону смотрят, Браин отошёл от окна, сжав кулаки со злостью в голосе сказа вслух: — Чертовы агенты, ненавижу вас, ненавижу вас всех! — Что, вы узнали? - обратился Дин к сестре и Кастиэлю. — Женщина видела, как из их дома выбежала ящерица!- отвечала Мари брату, кивая на дом Ставинских. — Ящерица? - в один голос переспросили Сэм и Дин. — Да, ящерица, мы тоже были удивлены, и стало понятно, откуда такие порезы!- говорил Кастиэль. — Что будем делать?- спросила Дин. — Для начала устроим слежку за домом, выясним, действительно, ли существует эта ящерица, или старушке привиделось! - предлагала Мари. — Идея хорошая, но придется следить днем

85


и ночью! - соглашался с сестрой Сэм. — А мне нравиться, прям как в кино про шпионов, кто с кем будет следить! - рад был новости Дин. — Поимому пары уже определились я с Чудиком, а вы как всегда вдвоем! - улыбнулась в ответ брату Мари. — Как распределим время? - спросил Сэм — Днем мы присмотрим за парнишкой, ночью вы проследите за домом! - предложила Мари. - Хорошо, так и сделаем тогда по машинам! - согласился со всеми предложениями Дин. Сев по машинам они отъехали от дома Ставинских, и направились в бункер подкрепиться и набраться сил перед ночным дежурством. Подкрепившись, Сэм и Дин уехали на свое ночное дежурство. Мари и Кастиэль остались в бункере искать информацию о ящере. Кастиэль сидел на стуле и смотрел в одну точку, Мари лазила в ноутбуке в поисках информации, изредка кидая взгляды на Кастиэля который сидел словно статуя. Спустя некоторое время она решила как-то отвлечь Кастиэля и задала вопрос: — Ты так и будешь сидеть, как истукан, или всё-таки поможешь мне? — А…..я, да чем помочь?- как бы очнув-

86

шись, отвечал ей Кастиэль. — Поищи в книгах информацию, об этой ящерице! - показывая на стеллажи с книгами, просила Мари Кастиэля. — Да конечно! чувствуя себя неловко в сложившейся ситуации, говорил, Кастиэль подходя, к стеллажам с книгами. —Боже, он еще удивляется, почему я его зову Чудиком! - чуть закатив глаза, вверх говорила Мари. Кастиэль оставил без ответа замечание Мари и начал свои поиски в книгах. В это время возле дома Ставинских Дин и Сэм вели свое наблюдение. Все было тихо и спокойно, на улице не было не души. Сэм потягивал кофе, которое им приготовила их сестра, чтобы они не уснули. — Мммм….интересный вкус у этого кофе, что она туда добавила! – делая глоток и вертя кружку, говорил Сэм. — Приедем, спросим! – смотря в бинокль, отвечал ему Дин: - Интересно, что они там делают? – добавил он, убирая бинокль. — Ты кого имеешь ввиду? – спросил брата Сэм — Мари и Каса конечно! – ухмыльнувшись, откусывая сэндвич, отвечал, ему Дин. — Я думаю, что

ищут информацию об этом существе! – делая глоток кофе и беря в руки бинокль, отвечал брату Сэм. — А может они там, в кровати кувыркаются! – делая, еще один укус сендвича говорил Дин. — Ты можешь думать, о чем-нибудь другом, или у тебя все мысли об этом! – одернул брата Сэм, убирая от глаз бинокль. — Могу, но все же интересно! – отвечал брату Дин. — Ты, как всегда в своем репертуаре, сосредоточься лучше на работе! – слегка нахмурив брови, говорил Сэм. Прошло два или три часа, Дин сопел на своем сиденье, Сэм наблюдал в бинокль за домом, как вдруг увидел чью-то тень, которая промелькнула на крыше соседнего дома, тень перепрыгнула на дом Ставинских, и потихоньку крадясь, направилась к окну комнаты Браина. — Дин, просыпайся! – толкая, брата в плечо будил Сэм. Дин открыл глаза протирая их руками и спросил: — Что там еще? — Вот смотри! – отвечал ему Сэм, давая в руки бинокль, и пальцем указывая, направление куда смотреть Взяв бинокль, Дин начал смотреть в ту сторону, что указал ему


брат. И он увидел, как ящер, крадясь по крыше, подошёл к окну комнаты и прыгнул в него. — Черт, оно зашло в дом! – убирая, бинокль от глаз ругался Дин. — Что делать будем? - спросил брата Сэм. — Как что, пойдем в дом и проверим! – отвечал Дин брату. — Вот так просто войдем, среди ночи? – удивленно спросил Сэм. — Сэмми, когда это нас останавливало? – выходя из машины и подходя к багажнику, отвечал брату Дин. Сэм открыл дверь машины и вышел за братом. Взяв пистолеты и отмычки направились к дому. Крадясь, они подошли к двери дома. Дин достал набор отмычек и начал открывать замок. Сэм озирался по сторонам, вглядываясь в темноту, не видит ли ктонибудь их. Замок поддался, Дин убрал отмычки в карман, взял за ручку двери, и потихоньку повернул ее и толкнул дверь, в доме было темно и тихо, лишь, откуда-то сверху доносился чей-то слабый голос. Дин пальцем показал брату на вверх, и они, крадучись, начали подниматься по лестнице, оборачиваясь по сторонам держа наготове оружие. Проходя мимо комнаты Мелисы, Дин заглянул в нее, но в ней никого не было, а женщи-

на спала в своей кровати. Он прикрыл дверь комнаты Мелисы и продолжил движение по коридору, Сэм следовал за ним. Подойдя к одной из комнат дверь, которой была слегка приоткрыта, и оттуда доносился голос мальчика, который с кем-то разговаривал: — Ты теперь единственный мой друг, и ты один меня понимаешь, как ты появился, я чувствую себя по другому, не так как раньше, я знаю, ты понимаешь меня! – говорил Браин своему новому другу ящеруоборотню. Ящер сидел рядом с ним, и наклонил в сторону голову, дав понять, что он понимает, о чем говорит Браин. — Не знаю, ты, наверное, чувствуешь тоже, что и я. В последнее время я заметил, что стал более агрессивным, и не знающим пощады, но самое интересное, что мене это нравиться! – продолжал свой разговор с ящером Браин. Дин поднял палец ко рту, показав брату, чтобы тот не шумел и потихоньку начал открывать дверь комнаты Браина. Увиденное, братьев удивило, Браин сидел на полу почти по средине своей комнаты, рядом с ним сидел ящер. Дин сильнее толкнул дверь комнаты, и они вдвоем с Сэмом вошли в комнату Браина, направив пистолеты на ящера.

— Вы кто, что вы здесь делаете? – возмущенно спросил Браин, глядя вломившихся в его комнату двоих молодых парней. — Парень не двигайся, мы тебя не тронем! – одной рукой показывая Браину, чтоб тот оставался на месте отвечал Дин. Ящер, шипя начал осторожно двигаться на братьев. Они оба насторожились и наставили на него свои пистолеты. — Убирайтесь отсюда немедленно, я вызову полицию! – вставая с пола и начиная немного злиться, говорил Браин братьям. Ящер тоже начал злиться и резко прыгнул на Сэма, от неожиданности тот выстрелил в ящера, но промахнулся, ящер сам не ожидал такого, и, испугавшись, выскочил в окно. — Кажется, нам надо сваливать от сюда! – говорил Дин и направился к выходу из комнаты Браина. Сэм последовал примеру брата. — Что здесь происходит кто вы? – выскочив на шум из своей комнаты спрашивала Мелиса у пробегавших, мимо нее Дина и Сэма. Сэм и Дин оставили без ответа Мелису, пролетели мимо нее со всех ног к выходу из дома. Автор: Мария

Гамиева

87


—ÓʉÂÌ̇ˇ ‚ÓËÌÓÏ. ¬ ‡Ú‡ ÕÛ ·Â Ë· Глава восемнадцатая. Путь через Соран. Прошел седьмой день. В постоянном опасении быть пойманными шестеро всадников гнали лошадей прочь от Асина. Еще вчера они пересекли условную границу между двумя государствами, расположенную по правому берегу реки Искорки, и теперь до обусловленного Ширса было рукой подать. Солнце клонилось к горизонту, и вместе с этим заметно похолодало. Исчерпав силы, путники устроились на ночлег в овраге за перелеском. Место это выбрали специально подальше от дороги. От ночных путников их отделяло большое расстояние, да вдобавок ко всему оно было скрыто белыми кустарниками. Снег еще не сошел в этих землях, и хотя весенние дни уже наступили, зима не собиралась отдавать свои владения. Насобирав более-менее сухих веток и сложив их шалашиком в центре просторного оврага, Двалин с яростью терзал кремень, древесина не поддавалась, и он ругался, употребляя такие выражения, что Дайнара с изумленьем поднимала бровь. Вместе с трясущимся от холода сильфом она привязывала

88

коней к стволу граба, уснувшего до прихода тепла, и вешала им на морды кормушки с овсом. – О, я уже жалею, что увязался за вами в это опаснейшее путешествие! – пробурчал Исуан, закончив со своей работой. – Как бы мне было тепло и уютно в старой каморке у барона да с милой Эн под боком. – Ха! Он жалеет! – усмехнулся Нарсил, разглядывая отражение в своем клинке. – Если б ты там остался, королевский сынок разорвал бы тебя на куски. А ведь еще не поздно, можешь вернуться в Асин. Немногие удостаиваются встречи с наследником, а, шут? – Я подумаю над твоим предложением, – прошипел Исуан, но, вмиг справившись с собой, улыбнулся и, обхватив девушку за талию, сказал: – А пока у меня найдутся дела поприятней, чем уход за скотиной. Голубка, давай забудем про этих неотесанных мужланов и прогуляемся по окрестности? Сидевший напротив них Элиус недобро сверкнул глазами и со злостью впился зубами в горлышко фляги с родниковой водой. Ему были неприятны показные заигрывания бывшего коро-

левского шута. – Остынь немного, братец,–засмеялась Дайнара, толкнув сильфа. Тот н е ук л ю же взмахнул руками и упал на снег спиной. Оба муштарца злорадно захохотали. – Ну, кому тут еще неймется? – спросила девушка, переступив через валяющегося Исуана. Тут сильф ухватил ее за ногу и повалил на промерзшую землю. Пока Дайнара барахталась, он поднялся на ноги и бросил в нее комком снега. Долго упрашивать муштарку не пришлось, и град снежных снарядов полетел в сторону проказника. Без промашек не обошлось, досталось не только двум парням, но и Двалину, который к тому времени почти разжег костер. Тот вмиг изобразил гнев на своем лице и бросился в атаку. Всю эту шуточную баталию прервал старый чародей, почти бесшумно появившийся из-за деревьев. – Вы прямо как дети малые. Тпру, хватит! – произнес он, едва выйдя из тени. – Это она все начала! А я говорил: "Успокойся. Что о нас Унгобар подумает?". Но куда там… – Исуан состроил невинную гримасу, объяс-


няясь с Унгобаром. Но лишь глянув на переводящую дыхание муштарку, подмигнул ей и послал воздушный поцелуй. Ликование сильфа прервал еще один снежок, угодивший ему прямо в ухо. – И этому шалопаю предстоит стать отцом, – рассмеялся маг, присев у костра. Посох он положил возле ног и протянул замерзшие руки к огню. Темень ночи, сгустившаяся над холмами Сорана, отступила от этого маленького кусочка земли. Двалин, набрав в котелок снега, установил его над костром. Из походных мешков парни извлекли съестные припасы. – Сколько еще до Ширса? – спросил Элиус. Время, проведенное в пути, было для него настоящей пыткой. Он находился рядом с Дайнарой, но не мог ни дотронуться до нее, ни заговорить. Она была навсегда потеряна для молодого воина после поспешного и необдуманного предложения в Асине и теперь постоянно избегала прямых разговоров с ним. Элиусу казалось, что девушка возненавидела его, но на самом деле она просто не хотела давать ему ложную надежду. – Я думаю, к полудню следующего дня мы прибудем туда. Нам придется пройти сквозь весь Соран, чтобы выйти к северным вершинам Горукряжа. Будем держаться их. Врата Нурберила рас-

положены по правому берегу Грохотни, ближе к Ярнтонскому ущелью. Насколько я знаю, через реку перекинут мост… Да, дорога длинна. Ну а пока нужно добраться до Ширса. Надеюсь, в "Лисьем хвосте" нас уже ждут. Дайнара поплотнее закуталась в утепленный меховой плащ и пододвинулась к костру. Она безумно скучала по барону Герндиру и его семье, включая всех, кто жил и работал в его большом доме. Ей вдруг также сильно захотелось увидеть эльфу. – Где сейчас МинАйрин, что с ней? – пробормотала девушка, приняв вяленое мясо из рук гнома. – За нее не беспокойся, этой бестии будет уютно даже в лапах орка, – усмехнулся Двалин. Он хотел приободрить муштарку, но та лишь печально хмыкнула. Дайнара успела привязаться к ветреной эльфе и теперь действительно беспокоилась о ее судьбе. – Она сейчас на острове Хлоя-Корсара, убежище всех разбойников и пиратов, – заговорил Унгобар, в голосе его были нотки сочувствия. – Признаться, я имел с ней встречу тогда, когда отправился за твоим мечом. Я не хотел говорить об этом, потому как окружают ее различные оборванцы и пройдохи. Не лучшее место для дочери Долины Валдоров. – С ней все в порядке? – оживилась Дай-

нара. Старик смягчился. Сцепленные ладони скрылись под широкими рукавами одежд. – Да, она в безопасности. Кстати, спрашивала о тебе. С тех пор я лично с ней не говорил, но видеть ее мне позволяет вот это кольцо. Унгобар снял с пальца перстень с замурованной в камне мухой, точную копию того, что передал Мин-Айрин, и протянул его девушке. – Что это?! – удивилась она, разглядывая с виду обычный предмет. – Дар Древних. В незапамятные времена, когда под землей правили горные эльфы, а гномы были лишь их подмастерьями, Валдоры изготовили в небесных горнах по десятку перстней каждому из народов, населяющих Фраморию, дабы они могли беспрепятственно общаться друг с другом. С тех пор много воды утекло, много крови пролилось в войнах. О мире позабыто, и перстни один за другим теряют свою силу, онине желают служить злу. Вот этот перешел ко мне от одного почтенного мага, а другой, тот, что я подарил Мин-Айрин, когда-то принадлежал великому хорувийцу Кхору. – Легендарному королю?! Кхору Необузданному?! – изумился Исуан, чуть не подавившись куском лепешки. – Нас с Кхором связывали дружеские отношения. Я предупреждал

89


его об алчности Абриуса, но он был непреклонен. Каждый из присутствующих застыл, изучая бодренького Унгобара. Сколько же лет было этому человеку? Не меньше пяти веков, а то и много больше. Должно быть, колдун открыл секрет бессмертия или он вовсе не человек. – Не хочешь взглянуть на подругу? Или поговорить с ней? – предложил вдруг Унгобар. – Я? Но я не умею с этим обращаться. Дайнара была удивлена его словами. Ей очень хотелось сделать это, но она не знала как. Изящный перстень быстро нагрелся в ее горячих ладошках, металл стал теплее. – Просто вглядись в него и представь то, что хочешь увидеть. Это несложно, сконцентрируй внимание на мушке… – давал наставления Унгобар. Округлый контур зеленоватого камня, стесненный золотой оправой, маленький изъян на нем в виде откола, крошечная, с рисовое зернышко мушка – все это выглядело достаточно просто и в то же время достойно того, чтобы его носил сам король. Дайнара напряженно разглядывала крылышки этой мухи и ее черные лапки. Вначале эта затея казалась девушке бессмысленной. В глубине души она была уверена, что ей не под силу овладеть магическим предметом. Время тянулось, все с ожиданием ус-

90

тавились на Дайнару, Исуан удобно устроился за плечом муштарки. Почти в отчаянье, она представила встревоженную Мин-Айрин, такую какой ее запомнила. Девушка вспоминала все детали ее облика, ту последнюю встречу в Асине, вспомнила она и приговоренного к смерти разбойника, его безумную ухмылку, обжигающий взгляд черных глаз и железную хватку. Внезапно что-то произошло. Словно прорвалась преграда, и сознание Дайнары провалилось сквозь перстень, сквозь черную мушку внутрь камня. Первым, что она увидела, было огромное темно-зеленое море воды, заполнявшее все, насколько позволяло зрение это увидеть. Оно колыхалось, но совсем не так, как колышется сочный луг под весенним ветром. У берега стояли корабли, и люди вокруг них копошились как пчелы, загружали, разгружали. Видение потрясло девушку, никогда прежде не видевшую моря. Но это было не то совсем то, о чем она просила кольцо, и картинка резко перенеслась в помещение. Вот Дайнара увидела выпивающих мужчин и полуголых девиц у них на коленях. Среди них не было эльфы, но она узнала ее рыжего друга. Сейчас он был без повязки, а его глаз выглядел вполне здоровым. Видение снова сменилось. На этот раз девушка оказалась в не-

большой комнате с видом на море. Отвернувшись от окна, она увидела обнаженную эльфу, возлежавшую на тюфяке с черноволосым морским разбойником. Он прижимал ее за талию к себе, а МинАйрин что-то говорила, обращаясь к нему. Дайнара узнала его сразу, также стремительно возникло в голове и его имя. "Будь ты проклят!" – чуть не закричала она, но сжатые челюсти не пропустили ни единого звука. Не желая больше глядеть, девушка запустила перстнем в снег и рванулась прочь из согретого костром овражка. Внутри нее все вмиг закипело от негодования. Она вдруг разозлилась на всех: на Унгобара, давшего ей эту штуку, и на сам перстень, на Мин-Айрин и проклятого разбойника, который почти стерся из памяти за зиму, проведенную у Гернд и р а . Ош ар аш ен н ый сильф бросился в снег за кольцом. – Что с ней произошло? – произнес Нарсил, глядя на кустарники, за которыми скрылась Дайнара. Унгобар рассеянно пожал плечами, принимая от Исуана кольцо. Элиус, внутренне переживая, вскочил с места, чтобы догнать девушку, но маг его остановил. – Не спеши, дай ей побыть наедине со своими мыслями, – сказал он. – Ах я старый дурак, не надо было ей давать этот перстень. Малышка еще не готова к таким потрясе-


ниям, а я понятия не имею, что она могла там увидеть,– Унгобар пригляделся к кольцу, но потом надел его на средний палец, решив не искушать судьбу. Она бежала, не разбирая дороги. Мягкий снег хрустел под ногами, качались ветви, попадавшиеся на пути. Хотелось разорвать в клочья весь этот мир и в особенности дерзкого разбойника. Да и эльфа тоже хороша! Дочь Дивного народа! Дайнара чувствовала, как пылали щеки от обиды. Никто и никогда не поступал так с ней. Никто не посмел бы… Прикрытый снегом корень приостановил ее бег. Зацепившись сапогом, Дайнара растянулась на земле во весь рост и бессильно сжала кулаки. Да что же с ней такое происходит? Неужели это все из-за увиденного? Проклиная себя, девушка села, принялась тереть ушибленное при падении колено. По щекам хлынули горячие слезы. Хотелось кричать, но она только крепко сжала зубы. Как Мин-Айрин могла с ней так поступить? Почему эта эльфа не нашла для утех кого-то другого? Разве она не знала, как муштарка ненавидит его? Дайнара растирала рукавом слезы по лицу и тяжело всхлипывала. Девушка сама себе не могла объяснить, почему же заступилась за него в Асине. Почему не дала умереть, а бросила свой меч, который ценила больше всего,

этому преступнику. – Вытри слезы. Ты стала слабой, Дайнара. – Заткнись! – выкрикнула девушка, пытаясь избавиться от застывшего в голове сладостного голоса. Покровитель появился как всегда внезапно, из пустоты, и в один миг все вокруг стало подчиняться другим законам. Воздух отяжелел, дышать стало труднее, чем несколько мгновений назад. Подобрав полы плаща, Анамар обошел ее, нагнулся и, осторожно обхватив за плечи, заставил встать. Дайнара повиновалась. Молочный свет луны освещал лицо повелителя мертвых и оставлял за его спиной длинную тень. – Посмотри мне в глаза, – попросил Анамар, и его голосу невозможно было перечить. – Не бойся, я не причиню тебе боли. – Я не боюсь тебя, – буркнула она, но ее колени дрожали. Сердце в груди учащенно забилось,когда заледеневшие руки оказались у него на груди. "Я не боюсь тебя", – повторила про себя Дайнара, чувствуя, как страх сковывает тело. Повелитель Царства Мертвых прижал ее к себе, укутав в свои теплые объятья. Оставив в покое руки девушки, он нежно укрыл ее плащом и коснулся шелковистых волос. Это была опасная игра. Неосторожное движение, необдуманное сло-

во могли навсегда лишить Дайнару жизни. Сейчас вся она была в его власти. Девушка перестала плакать, но только потому, что боялась даже шелохнуться, чувствуя на себе силу Древнего. – Я хочу тебя утешить, но ты не даешь мне. Расслабься, – произнес Анамар. – Легко ли расслабиться в объятиях Проводника? – нервно рассмеялась Дайнара. И вдруг перед глазами у нее проплыла пелена, слабость в ногах давала о себе знать, а кровь в жилах замедлила движение. Не теряя ни секунды, Анамар крепко прижал ее к себе. Проваливаясь в пропасть, девушка слышала его шепот и стук… Биение сердца Древнего – это ее потрясло, ведь раньше Дайнара думала, что у Древних нет сердца, что все они бесплотны и лишь для явления перед людьми принимают человеческий облик. Это казалось невероятным. Повелитель Царства Мертвых был живым, а в его груди билось настоящее сердце. – Ты… ты живой, – удивилась она, разлепив веки. И вот перед глазами все прояснилось, ей стало гораздо лучше. – Да, моя милая, – Анамар любовался девушкой, обхватив ладонямиее головку. – Знаешь, что ты сейчас сделала?! – она пожала плечами. – Ты победила смерть и больше не станешь меня бояться. – Ты живой…

91


– И бесконечно бессмертный, – с горечью в голосе продолжил Древний. – Я хочу знать, что расстроило мою малышку. Ну же, расскажи все по порядку. Дайнара прикусила губу до боли и уткнулась лицом в широкую грудь Анамара. – Ты же все знаешь наперед, – прошептала она. – Этот мерзавец хотел использовать меня как какую-то гулящую девку, а теперь моя подруга ублажает все его прихоти. Ненавижу их! – Хочешь, чтобы я забрал его? Или ее? – Нет! – встрепенулась Дайнара, но тут же, совладав с чувствами, добавила: – Я сама выпотрошу его, когда верну свой меч. – Зачем же ты его отдала? Разве он не был дорог тебе? – Я не знаю. Я хотела… Все вокруг кричали и смеялись, для них это было уличным представлением, вроде кукольного театра, а для меня нет. Кем бы ни был этот разбойник, чего бы он ни натворил, он не заслуживает того, чтобы из его смерти делали балаган. Анамар усмехнулся, прикрыв глаза. – После того, что этот смертник хотел сделать с тобой, ты отдала ему дар седого старца?! Не думаю, что Унгобар был рад такому стечению обстоятельств. – Я же сказала, что убью его. – Хочешь увидеть

92

разбойника вновь? – Нет! Я должна… – Я вижу, что говорят твои глаза, Дайнара. Ты можешь лгать себе сколько угодно, но меня тебе не обвести. Я никогда прежде не видел тебя такой взволнованной и бессильной. Ты потеряла веру в себя! Что тебя так разозлило, скажи? Дайнара колебалась. Она и сама не знала, как ответить на этот вопрос. – Я ненавижу… – произнесла Дайнара, пытаясь собрать волю в кулак. – Ты любишь, – сказал Анамар, и больших трудовудалось ему не показать своих чувств. – Нет! – крикнула девушка, рванувшись прочь, но покровитель удержал ее. – Ты любишь, а это порой схоже. От начала мира ненависть и любовь были самыми сильными чувствами, на которые способен человек. Ты плачешь от ревности, но лишь потому, что любишь. Иначе и быть не может. Если вздумаешь бороться с чувствами, все равно проиграешь. Это вовсе не драка на мечах, когда победителем выходит один. Ты никогда не поймешь влюбленных, пока не испытаешь это на собственной шкуре. И мне потребовалось много веков, прежде чем я осознал свою ошибку. Прости меня за причиненную боль, не в моих правилах играть со смертными, но ты… Ты Избранная Звездой Ту-

ракаи! Вытри слезы. Я верю, что ваши дороги еще пересекутся, тогда ты сама решишь, как наказать разбойника. А пока наберись мужества и плыви по течению, но будь осторожна. Иллюзии могут ослепить, иллюзии могут перехитрить нас, и только сердцем мы знаем, где истина, – Анамар, сдерживая рвущийся наружу гнев, коснулся губами лба Дайнары. – Вспомни об этом, оказавшись у Врат Нурберила. Девушка закрыла глаза, доверившись могущественному покровителю и слушая его успокаивающий голос. В этот раз ее душа не стремилась покинуть тело. Ей было тепло и уютно в объятиях Древнего. Казалось, так прошла целая вечность, а потом он исчез. Вокруг были лишь снег, деревья да ночь. Инесмотря на то, что после разговора с Анамаром девушке стало легче, его слова гвоздем застряли в памяти. Опомнившись, она поспешила к друзьям, пока те не начали беспокоиться и не отправились на ее поиски. Соран – родина лучших земледельцев и пахарей во всей Фрамории. Это плодородное государство в два раза меньше Нусана и по большей части защищено силами своего соседа от нападок орков. Не будь Нусана, не стало бы и Сорана. Оба народа издревле связывала крепкая дружба, как двух братьев – старшего и младшего. Если старшего подвела засуха, младший


вез тому доброго пива, мешок овощей да туесок ароматного лесного меда. Ну а коли общий враг вылезал из укрывищ и грозил своей черной лапой, брат-Нусан вставал на защиту. Сорянские князья выдавали своих дочерей за нусанских лордов и наоборот. Политические браки и торговля только укрепляли отношения двух дружественных государств. Сорану редко приходилось участвовать в войнах, междоусобицы между княжествами еще до объединения не в счет. Единственный сосед помимо родственного Нусана – гномье королевство Халило-Турна– никогда не посягал на его неприкосновенность. Так уж сложилось, что горный народец довольствовался подземельями, дети златовласой Эмин обитали в лесах, и только людям не давала покоя жажда завоеваний. Людям и оркам, их извечным врагам. Земли эти, сплошь покрытые лесными холмами и склонами, распаханными под пшеницу полями, славились своей пушниной, а главное место среди такого зверя значилось за лисами. Лисьи шкуры задорого продавались в Хорувию и Андор, куда их перевозили караванами через Нусан. Даже столица государства из-за большого прежде количества этих зверьков носила название Лисий Дол. Приграничный городок Ширс, расположенный на вершине холма,

ничем почти не отличался от родной деревни Дайнары. Здесь девушка могла себя чувствовать совсем как дома. Люди в расшитых кафтанах и юбках, суконных брюках да разноцветных поясах были искренне приветливы и добры к чужеземцам. Прямые носы и русые волосы сорян говорили о том, что у них с жителями Нусана были общие предки. Несмотря на внешнюю доброжелательность, было что-то в Ширсе, что не давало покоя прибывшим. Соряне были обеспокоены той ситуацией, в которую попал "старший брат". Осторожно, почти шепотом вызнавали они о новостях из Асина. А путники в свою очередь спрашивали у тех о дороге в трактир под названием "Лисий хвост". Был полдень, когда шестеро мужчин и девушка в походных плащах перешагнули через скрипнувший порог ширского заведения. Окинув слабо освещенный зал ищущим взором, они устроились за дальним столом в левом углу от входа и, позвав разносчицу, заказали себе еды и питья. Помимо них, здесь были двое спорящих крестьян, хозяйка, натиравшая до блеска поверхность стола, и пятеро мужей в облачении воинов. Точнее, скучали только четверо, не зная, чем занять свободные от меча руки. Пятый, медленно потягивая из деревянной кружки холодный хлебный квас, наблюдал за вошедшими.

Лет ему было не меньше пятидесяти, широкий лоб порылся продольными бороздками, но кожа еще далека была от дряхлости. Глаза, обрамленные вздернутой линией бровей, отливали голубизной, точно два аквамарина, а не успевшие еще поседеть русые волосы были собраны в пучок на затылке. Даже сидя в кругу своих товарищей, он возвышался над ними на целую голову, а в плечах был не меньше полсажени. В Ширсе этот воин оказался неслучайно. Еще прошлой весной король Ирндир дал указ навести порядок в соседнем государстве и избавить сорян от внутренних распрей, которые опять расползались меж важных особ. А дело было в том, что власть в Соране переходила каждые двадцать лет в руки одного из владельцев наиболее богатых наделов. Так вот в прошлом году, в день весеннего солнцестояния, намечались очередные выборы, стать хозяином Лисьего Дола возжелали сразу девять важных мужей, и никто из них не хотел уступать. Собранием Старост решено было провозгласить королем Юманаса из Керлонского удела, остальным нужно было согласиться, но, не захотев отступать от намеченной цели, они объявили решение Собрания недействительным. Тут бы и разгореться междоусобице, ан нет. Юманас, с юности друживший с королем Ирндиром, попросил у

93


того поддержки и защиты. Ирндир же по его просьбе отправил своих людей в столицу Сорана. Теперь же, год спустя, наведя порядки и упрочив власть Юманаса на троне, отряд смог покинуть Лисий Дол и тронуться в путь, с каждым днем приближаясь к Асину. – Еще немного, и мой зад прирастет к этой скамье! – воскликнул загорелый муж. – Пойду-ка я прогуляюсь, может, встречу тех, кого мы здесь выжидаем. Он хотел было встать, но тот, что все время наблюдал за вошедшими путниками, схватил его за запястье. – Ты чего, Фьорг?! Совсем захмелел от кваска? – Да он просто боится выпускать тебя одного, Диринг. Мы еще не забыли, как ты вопил, когда прищемил себе палец, – утешил его другой. Заросший светлой бородой и укутанный в добротный лисий плащ воин добродушно закрякал от смеха. Он был плотно сбит и лишь немногим уступал в росте великану Фьоргу. Рывком Диринг освободился от его крепкой хватки и сел. – Мерло шутит, – отозвался Фьорг. – Вы все прекрасно знаете, что держит нас в Ширсе. Так уж случилось, наша помощь понадобилась моему старому боевому товарищу, он попросил нас задержаться немного и проводить троих нусанцев до

94

Гор Тьмы. – Это же безумие! – воскликнул до сих пор молчавший Исенбур и тут же перешел на шепот, чтобы его не услышали другие посетители "Лисьего хвоста". – Даже вооруженные армии в несколько тысяч воинов не решаются отправиться к этим Митрой забытым скалам. Я лучше подставлюсь под орочий ятаган, чем рискну отправиться в эти места. Поговаривают, там гнездятся такие твари, каких свет еще не видывал! – О, Исенбур! Да ты никак струсил! – сидящий справа воин ткнул его локтем в бок и засмеялся. – Я не трус, но я боюсь Гор Тьмы и того, что в них может скрываться, – в оправдание произнес Исенбур. – Мы все боимся, – пробормотал Мерло, прочесывая густую бороду пальцами. – И тем не менее долг обязывает нас помочь, доберемся до Грохотни, а там уж видно будет. Мне самому не меньше вас домой хочется, только в Асине сейчас такая неразбериха творится, как послушаешь. Совсем младший брат распоясался! Вот вернется Далантир с войны да наведет порядки! Подругому запоет этот изверг. Могучий Фьорг крепко сжал его плечо и заговорил: – Ты прав, Мерло. Не у одного меня кошки

скребут по сердцу, когда купцы привозят вести из дому. Ну а пока нам нужно дождаться путников. Среди них старик, девушка и сильф. Кто-нибудь знает, как выглядит сильф?! – он обвел своих товарищей взглядом. Все они, недоумевая, пожимали плечами. – Тогда посмотрите вон туда. Может ли сильф быть кем-то из них? Все четверо вмиг обернулись.У входной двери расположились полуденные посетители трактира. Теперь они опустили капюшоны и их можно было легко разглядеть. Среди этих людей находился молодой и задорный парень, все время что-то изображавший. Он вызывал искренний смех у своих товарищей, видимо, рассказывал какую-то задорную историю. Было в нем нечто нечеловеческое – заостренные как у эльфов уши, большие лиловые глаза, чересчур плавные, кошачьи движения, а в особенности темно-зеленые, цвета болотной тины волосы, собранные в хвост. – Почему бы нам не спросить его об этом? – Диринг произнес вслух то, о чем подумал каждый. Не дожидаясь приказа командира, он поднялся со скамьи и твердым шагом направился к нусанцам. Вслед за ним двинулись и остальные. Дайнара невольно напряглась, когда прямо перед ней возникли пяте-


ро воинственных мужчин. Рука под столом незаметно коснулась рукоятки меча. Несмотря на потешные истории Исуана, она не потеряла бдительность. Все еще свежа была память о сорянине Терлинге. Глянув на Нарсила и Элиуса, девушка заметила, как те посерьезнели. – Эй, друзья! Вы, я вижу, не из этих мест будете, – начал издалека Диринг. – Это мои братья по оружию.Мерло, Исенбур, Раддур и Фьорг, ну а меня зовут Диринг. Пообщавшись с жителями Ширса, Дайнара успела заметить в их речи особый говор, несколько отличный от нусанского. А у этого громилы сорянский говорок явно отсутствовал. – Послушай, эльф, я понял, что ты веселый малый. Повесели нас отменной шуткой, эльф. Тебе ведь это не составит труда, – говорил Диринг, не обращая внимания на меняющееся выражение лица Исуана. – Я не эльф, – произнес тот достаточно твердо, чтобы собеседник почувствовал его недовольство. Стоявший дальше всех Фьорг сумел разглядеть и выделяющиеся на фоне остальных зубов клыки у необычного паренька. – Э, приятель, я не хотел тебя обидеть. Но если ты не эльф, то кто же? – Он сильф, притом молодой и очень

вспыльчивый. Он, Дайнара и я собрались прошествовать через Соран, но Кайра-судьба порой прихотлива, и к нам присоединились двое достойных мужей Нарсил и Элиус, а также гном Двалин, сын Нура, – это вмешался в разговор Унгобар, повелительным жестом приказав Исуану молчать. – Не ты ли, старец, тот человек, что знает безопасную дорогу к Горам Тьмы? Ты Унгобар, странствующий ведун и чародей? – Фьорг легко оттеснил своего друга и встал рядом с ним. – Да, я, – старик кивнул. – Так будем знакомы, я Фьорг, старый друг Герндира, – великан протянул ладонь, и Унгобар в ответ крепко сжал ее. – Когда-то мы вместе ходили в походы под твердой рукой Хардинга. – Вы знали моего отца? – откликнулась вдруг Дайнара. Она знала наперечет самых верных друзей Хардинга, но, услышав имя этого громадного воина, все же до последнего сомневалась, что он один из них. Фьорг же, окинув взглядом юную девушку с головы до ног, подумал про себя: "Так вот кто сгубил Хардинга". Конечно же, она была безумно похожа на кочевницу Тариму: те же роскошные волосы, те же самые черты лица, те же зеленые глаза. Красота опаленных солнцем степей, редкая и

неприступная. Было время, когда он завидовал своему командиру, даже помышлял украсть Тариму, как это раньше сделал сам Хардинг, но та всегда любила только мужа. – Да, знал, – выдохнул Фьорг, и голос его показался муштарке печальным. – Мы с ним прошагали много верст, а теперь и вас предстоит сопровождать в дороге. Сколько вам нужно времени, чтобы передохнуть? – Думаю, завтра с рассветом отправимся в путь, – произнес Унгобар. Расстроенный скорой отправкой сильф состроил кислую мину и схватился за голову. – Похоже, наш придворный шут недоволен таким коротким отдыхом, – прокомментировал этот жест Нарсил и, подмигнув новым знакомым, предложил поупражняться во дворе на мечах. Заскучавшие от вынужденного ожидания нусанцы вмиг поддержали его. Прихватив с собой Элиуса, Двалина и даже Исуана, он поспешил покинуть душный зал "Лисьего хвоста". В компании со стариком остался Фьорг, не испытывающий щенячьего восторга от возможности померяться силами, и его верный друг и соратник Мерло. Не теряя времени, Унгобар попытался объяснить обстановку в Асине и смысл их опасного путешествия к таинственному вместилищу зла. В лице этих воинов он нашел бла-

95


годарных слушателей и не менее интересных рассказчиков. Проведя достаточно много времени в обществе Унгобара, Дайнара могла безошибочно определить, что эта беседа затянется надолго, и, поерзав немного на обтесанной скамье, она ринулась вслед за новыми друзьями. Они, конечно же, будут сперва смеяться, но девушка сумеет прекратить смешки и заставит их с ней считаться. Поутру, в предрассветные часы, как и обещал Унгобар, отряд из одиннадцати человек покинул Ширс. Им предстоял долгий путь на северовосток к мертвым горам, о которых ходили слухи, будто там жизнь теряла смысл, а всякий смертный и бессмертный – волю и разум. Но Унгобар знал, верил в то, что молодую муштарку, отмеченную звездой Туракаи, оградит былая мощь Эль-Наур, и горы позволят ей приблизиться к легендарным вратам – а заодно и сопровождающим ее в этом походе людям. Не зря он провел несколько месяцев в гостях у старого друга Нергана. Среди всех чародеев, носивших статус белых, он был, несомненно, самым сведущим и мудрым, его, как и Унгобара, привечали эльфы на своей земле. Правота Нергана казалась неоспоримой. Унгобар знал дорогу к Вратам, в его походном рюкзаке лежала карта Фрамории, но сам он никогда не совершал этот путь, и в сердце его цари-

96

ло волнение перед будущей встречей со святыней всех эльфов. Страху за жизнь спутников, не за себя даже, почтенный маг не давал проникнуть в душу. Малейшее сомнение могло разрушить все надежды, а этого он не мог себе позволить. Долгое время провели они в пути. День сменял ночь, та уступала место рассвету. Много раз обошел глаз Митры свои владения на небесах, и прежде колючий снег начал таять, стекать ручьями в почву, чтобы изголодавшиеся за зиму деревья могли заново родиться, распустив почки, и одеться листвой. Едва черные проталины рваным одеялом окутали поля, покладистые соряне высыпали из домов, чтобы подготовиться к весеннему посеву. Все вместе они казались трудолюбивыми муравьями, расчищавшими муравейник после сильного дождя. Близился Лисий Дол, тропа петляла меж ветвистых деревьев. Только выйдя из леса, путники, наконец, поняли, какое испытание приготовила им природа. Речка, выйдя из берегов, затопила расположенную в низине дорогу, и теперь она на версту вперед, а то и больше, представляла собой серую гладь озера. – Кхе-кхе, – прочистил горло Двалин, придерживая пони за поводья. – Я не собираюсь перебираться вплавь, чтобы потом сушить портки.

Придется нам поискать дорогу в обход этому треклятому водопою. – Вот именно! Мне также дороги портки Двалина, и я решительно прошу… – Исуан скосил взгляд в сторону спешившегося муштарца. – Прошу нашего любимого Нарсила не пить воду из… э… дороги. Это может обернуться несчастьем! Погрозив сильфу кулаком, Нарсил сказал, хитро прищурив правый глаз: – Не бойся, в лягушку я не превращусь, а вот тебя, шут, с радостью не только напою, но и искупаю в этой водице. – Я знаю другую тропу, – сообщил Мерло. Он на удивление легко соскользнул с седла, сладостно потянулся, разминаявсе конечности, занемевшие от долгой езды верхом, и, почесывая подбородок, пробормотал: – Да-а, сейчас бы чего-нибудь закусить, да пожирней и понаваристей. – Закусите удила, почтенный Мерло, – изрек Исуан, вызвав у Мерло недовольный взгляд. Фьорг махнул рукой – быть здесь привалу. Кони, почуяв свободу, подошли к образовавшемуся из-за разлива реки водопою и, опустив морды, принялись жадно пить. Наскоро перекусив тем, что осталось из припасов, и следуя за более


опытными Мерло и Фьоргом, шагали Унгобар, Дайнара и Двалин, за ними – двое муштарцев, сильф, а замыкали шествие трое людей Фьорга. Ближе к полудню они вошли в небольшое поселение, где остановились на несколько часов, чтобы отдохнуть. Жители встретили их с радушием и сообщили главную в Соране новость – король Юманас объявил о свадьбе дочери и князя Стергунского. Отказаться от выпивки по такому случаю путники не смогли, так что покинули селение уже ближе к вечеру и слегка навеселе. Вихляющая тропа, едва заметная в густых сумерках, вывела отряд прямо к погосту. Издали место это ничем не выделялось, и только ступив на землю мертвых, путники поняли, что за камни разложены вокруг. Это были могильные обелиски с выбитыми на них именами. Двалин, памятуя о ночи, проведенной на Кичьей топи, отговорил друзей идти прямиком через сельское кладбище, а девушка с готовностью его поддержала. Хоть каждое малое дитя и знало с пеленок, что душу умершего забирает в Дальние Земли Анамар, но именно в земле тело находит покой. Тревожить захоронения считалось дурным знаком. Направив вороного Духа вслед за другими всадниками по обходной тропинке, Дайнара смогла наконец расслабиться.

Она боялась снова повстречаться с Повелителем тьмы, после того разговора в лесу что-то внутри нее переменилось. – Нужно было нам заночевать в селении, никто не гнал нас оттуда, но нет! Вперед и с песней через укрывище мертвецов, – причитал сильф, обращаясь скорее к черному небу, чем к остальным членам маленького отряда. – Кто знает, не вылезет ли из-под камня костлявая рука? А может, здесь полным-полно кровожадных оборотней и упырей?! А я ведь еще совсем молодой… Ах моя жизнь! Не увидеть бедному шуту рассвета! Предлагала мне одна голубоглазая соряночка остаться. Зачем я ее не послушал? – А что, ты уже забыл об Энуин? – усмехнулся Унгобар. – Простушка носит твое дитя под сердцем. – Ах, Эн! Моя бедная милая Эн! – воскликнул Исуан, всплеснув руками. Девушка незаметно для себя задремала под мерный цокот копыт и бормотанье сильфа. Больше всего сейчас она хотела упасть и захрапеть так, что Двалину и не снилось. Спина затекла, но сил идти пешком Дайнара в себе не находила. Дух под ней не рвался пуститься вскачь, он тоже заметно устал. За всё то время, проведенное вместе в дорогах, муштарка и конь стали еще ближе друг к

другу. Порой она освобождала его от всей упряжи и каталась верхом, и он оправдывал ее доверие. Трудно было сказать, сколько муштарка так продремала, но в какой-то миг ее глаза распахнулись, движимые непонятной волей, а слух уловил отчетливый заливистый лай, переходящий в протяжный вой. Дух встревожился чуть раньше. Испуганно заржав, он встал на дыбы, чуть не сбросив с себя наездницу. Очнись Дайнара секундой позже, ничто не спасло бы ее от падения. – Что здесь происходит?! – крикнул Двалин, выхватив из-за пояса боевой топор. Матовая сталь блеснула при свете округлой, словно лепешка, луны. – Клинки наголо! Это волки! – скомандовал Мерло и, не теряя момента, заслонил собой девушку. Но Дайнара не нуждалась в защите, в ее руках уже сверкал меч из гномьего серебра. Вой повторился. На этот раз он раздался справа, слева и спереди. Стая волков окружала свою добычу. Горящие в темноте красные глаза хищников в предвкушении кровавого пира мелькали тут и там. Воины взяли в круг старика, сильфа и муштарку, посчитав их более слабыми. – Дайнара, зажигай факелы! – бросил Элиус. Вспыхнул огонь. Это Унгобар поднял вол-

97


шебный посох с яркоалым цветком пламени над ним. Муштарке пришлось на время отложить меч, чтобы достать из мешков, притороченных к седлу, две обмотанных просмоленной мешковиной палки, кремень и точило. Волки приближались, вой их стал громче. В тот миг, когда Дайнара сунула Элиусу зажженный факел, прямо перед его носом клацнула массивная черная пасть. Он отмахнулся клинком, который держал в правой руке, а левой ткнул в волка дымящей палкой. Образ оскалившейся черномастной псины с горящими огнем глазами застыл в его сознании, и вдруг зверь исчез. Появившиеся вместо него искры ослепили Элиуса, и он рухнул на спину. – Псы Хрездрога! – в изумлении произнес маг Унгобар, когда в полы его плаща вцепились разом три твари. Привычным движением он принялся чертить в воздухе руны защиты и твердить все громче и громче заговоры против нечистой силы. – А-а-а-а! Яростный крик муштарки заглушил рычание нападающих полуволков-полупсов. Спрыгнув с седла на спину громадного, покрытого жесткой, как свиная щетина, шерстью зверя, она изо всех сил принялась рубить мечом толстую, но жилистую шею. Зверь изворачивался и рычал, скаля

98

морду, но не желал отпускать пойманную добычу. Прижатый к земле под его весом Элиус сделал резкий рывок – пропорол брюхо. Даже струйки крови не вытекло из раны. Хищник дико взвыл и взорвался на мириады молний. Оказавшись верхом на муштарце, Дайнара не смутилась. Лишь на мгновенье пересеклись их взгляды. Бесконечная благодарность и… злость в карих глазах. Элиус сбросил с себя девушку, чтобы встретить лицом к лицу еще одного волка. Мохнатых охотников было не счесть. Они то появлялись, то исчезали, оставляя после себя слепящие искры, рвали в клочья одежду и до смерти пугали коней. Атаки их были нескончаемы, ибо ничто, даже заклинания чародея, не могло их убить. Меч был против них бессилен. – Именем Анамара! – в отчаянье заорала Дайнара, не надеясь, что те ее послушают. – Заклинаю, возвращайтесь в свои норы, паршивые псы! Все впустую, ни один даже ухом не повел. Она отмахивалась почти наобум, вокруг вились четыре черные собаки размером с молодого телка. Каждый норовил отхватить кусок сладкого человеческого мяса. Тупая боль пронзила ногу выше лодыжки, хищник отхватил добрый кусок выдубленной кожи сапога, чудом не откусив и

мяса. Двое набросились спереди и вдруг исчезли, удар сзади пригнул Дайнару к земле. Сверху навалилось еще несколько озверевших от голода зверей. Нечем стало дышать. Увидев, что девушку вот-вот разорвут на части, Унгобар выкинул вперед посох, но тут же на его запястье повисла хищная тварь. Смердящая пасть вонзила вполне реальные клыки в плоть старика. Этого оказалось достаточно, чтобы его обезоружить. Дайнара задыхалась под весом четырех массивных волков. Один пытался отгрызть ей ногу, откусывая клочья от высоких сапог, другой яростно стремился добраться до нежной шеи, скребя железными когтями по спине, двое других пытались согнать тех с наживы. – Анамар… – беззвучно повторяли иссохшие в пылу битвы губы. – Анамар, помоги. Она не могла перевернуться, не могла схватить меч. Могущественный покровитель не отвечал, а друзья и проводники не справлялись и со своими противниками. Снова вой. Неужели запах свежей крови почуяла еще одна стая? Мысленно Дайнара уже прощалась с жизнью. Она увидела крупного чистокровного волка, застывшего на освещенном луной холме, а затем все помутилось перед глазами. Чьи-то руки оттащили


девушку в сторону, воспользовавшись замешательством хищников. Дело в том, что тот волк ворвался в центр схватки, разогнав по кустам взбешенных тварей. Лишь один, самый матерый из них, вышел навстречу застывшему волку. Вздыбленная шерсть на загривке и оскаленные морды противников говорили сами за себя. Тысячи молний осветили погост – псы Хрездрога расселись вокруг. Чуть поодаль – люди с уцелевшими лошадьми, одну кобылку твари всетаки разорвали, а еще трое убежали. – Уходим! – тихо скомандовал Фьорг, боясь привлечь внимание хищников. Помогая усесться в седло Исуану, он поглядывал в сторону хромающей муштарки. Та, опершись о луку седла Духа, вытянулась во весь рост и произнесла: – Уводи остальных, яхочу знать, чем все кончится. Глаза ее возбужденно сверкали, дыхание участилось. Забыв об опасности, Дайнара видела только сцепившихся в смертельной схватке хищников. Это зрелище было так притягательно и ужасающе прекрасно одновременно. В другой момент Фьорг бы с радостью пронаблюдал за ними, но рана на плече давала о себе знать, да и снова ощутить на себе мощь псов Хрездрога ему не

хотелось. Пора было уходить. – Седлай коня, женщина. Не будь дурой, – сказал Мерло, но Дайнара не слышала его. Все ее мысли вертелись вокруг этого захватывающего поединка. Теперь она знала – Анамар не подвел, он послал вместо себя своего бессловесного слугу. – Нарго… – прошептала девушка, отыскав в потаенных уголках памяти его имя. Унгобар, прижимая прокушенную руку к груди, печально улыбнулся. Сомнения развеялись, он не ошибся, увидав в юной муштарке Звезду Нурберила. Конечно, она еще не поняла, что сделала для этих людей. Разве мог Унгобар сказать, что от псов Хрездрога нет спасенья? Может быть, Нерган и смог бы прогнать их, но убить тварей не под силу было даже ему. Но вот ликующий вой заполнил округу. Победивший волк задрал морду вверх, показав на какой-то миг темный ошейник, а затем посмотрел на Дайнару осмысленным взглядом, и ту пробила холодная дрожь. "Никогда не проси невозможного, смертная", – услышала она в своей голове. На глаза навернулись слезы, а Нарго зашагал прочь и вдруг потонул в ливне серебряных стрел. Беспощадные псы Хрездрога взмыли в небо, закрыв собой серого волка.

Ухватившись за седло, муштарка взобралась на коня и ударила пятками по крупу. Все, теперь лучше уходить, пока не случилось еще чего. Лишь когда старое кладбище осталось далеко позади, путники смогли осадить лошадей и сами облегченно вздохнули. Их взору открылась явно заброшенная бревенчатая изба. Камышовая крыша ее была проломлена упавшим деревом, дверной проем покосился, сама дверь отсутствовала. Кто и как давно жил в этом доме, сказать невозможно, зато при первом осмотре стало ясно, что здесь уже бывали воры. – А это хороший знак, – пробормотал Унгобар, заглянув из сеней внутрь. – Значит, духи не устроили тут гнездо. Будем надеяться, что и разбойники не набредут на этот домик. Чувствуя, что все перед глазами плывет, Дайнара оперлась об стену, веки сами собой сомкнулись. Ей казалось, что мир начинает исчезать, все тело с головы до пят неприятно заныло, но жгучей боли от нанесенных псами ран она почти не ощущала. Элиус успел подхватить ее на руки, не дав упасть на мерзлую землю. Последним, что Дайнара увидела, прежде чем провалиться в липкую яму сна, было испуганное лицо друга детства.

Автор: Хиль Де Брук

99


À„ËÓÌ ˚ ’ ÓÌÓÒ‡ Глава 8 Кольцо Кольцо казалось мертвым. Ни одной попытки атаковать нас. – Источников энергии не обнаружено, – доложила помощница. Странно, кольцо является одной из мощнейших систем обороны. По сути, кольцо – это орбитальный порт, с которым стыкуются корабли, не способные сесть на планету. В военном плане это самая удобная оборонительная позиция. При поддержке флота и планетарной обороны – практически неуязвимая система. – Внешние шлюзы? Технические отсеки? – Все мертво, капитан, – ответила помощница. – Приказ по эскадре: всем судам стоп, занимаем оборонительную позицию,– приказал я, – подготовить десантную группу. – Мы высаживаемся? – поинтересовалась помощница. – Проведем разведку. – Товарищ капитан, крейсер «Наталья Колесник» запрашивает связь. – Соединить. На экране появилось лицо Димитрия. – Эдгар, пошли меня, – произнес брат. Вот идиот! По общей связи.

100

– Сержант Калита, у вашего подразделения уже есть задание, – сухо ответил я. – Но Эдгар… – попытался возразить брат. – Сержант! – перебил я его. – Повторяю, у вас есть задание, и вы обязаны будете его выполнить! Уже то, что вы воспользовались передатчиком в рубке – само по себе грубейшее нарушение! – Это я разрешила ему, товарищ старший командующий, – произнесла Елизавета Обрамова, капитан «Наташи». Она с виноватым видом стояла в стороне. – Ладно, о дисциплине поговорим после. Группа готова? – спросил я. Димитрий стоял, опустив голову. И чего он так рвется в бой? – Так точно! – отчеканила Обрамова. – Готовы выдвигаться. – Отлично! – ответил я. – Задача десанта: проникнуть на кольцо и узнать, что там произошло. – Будет выполнено! Конец связи. Экран перешел в режим обзора. В рубке была тишина. Конечно, всем известно, что мой младший брат служит в десанте, но семейные сцены на поле боя... Еще подумают, что я специально не пускаю Димитрия в бой, берегу его. Никто не любит офицерских дети-

шек и родственников, вечно с ними мороки выше крыши. Десантный корабль шел к кольцу. – Ор ужейники, полная готовность! – отдал приказ я. Конечно, если турели кольца откроют сейчас огонь по десантнику, мы ничем ему помочь не сможем. – Включаю трансляцию с нашлемных камер десанта, – сказала помощница. На экране появилась трансляция со шлемов десантников. Они как раз входили в шлюз. – Шлюз заблокирован, – прозвучал голос, принадлежащий одному из солдат. – Откройте его с помощью резаков, – прозвучал другой голос. – Никак нет, товарищ сержант, здесь термостойкий сплав, резак не справится. – Черт! Что с электроникой? – Пытаемся подключиться, пока не получается. Солдаты топтались у входа. Шлюз был заблокирован, так что попасть туда не было возможности. – Мы подключили портативный генератор к шлюзу, дверь открыта! Шлюз открылся, десантники, прикрывая друг друга, вошли внутрь. Помещения были


мертвы. Пустота. – Коридор, чисто! – Продвигаемся. Десантники начали движение от шлюза по коридору. Свет фонарей выхватывал из темноты разный хлам. Такое ощущение, что кольцо было спешно эвакуировано. – Признаков жизни нет. Неужели они так надеялись на «Щит»? Опрометчиво. – Спектральные всплески на поверхности планеты! – произнесла помощница. – Что? – переспросил я. – Предположительно запуск ракет. Провожу сканирование… да, это ракеты. – Их цель? – спросил я. Покинуть кольцо и атаковать с планеты? Это надо действительно из ума выжить. – Кольцо… – испуганно произнесла помощница. – Команда десанту: срочная эвакуация! – прокричал я. Связист и помощница уже продублировали её для группы на кольце. Солдаты бежали к шлюзу. Атмосфера сдерживает ракеты, но как только они покинут её пределы, останутся считанные секунды до столкновения. Вот в чем недостаток планетарной обороны. Десант загрузился на корабль и они отстыковались от кольца. На всех парах корабль улепетывал в нашу сторону. – Ракеты покинули

атмосферу. До столкновения меньше пятнадцати секунд. Мы находимся на безопасном расстоянии, но вот десантник… Ракеты врезались в кольцо. И тут мы поняли, насколько были беспечны. На кольце оставалось топливо, очень много топлива для космических кораблей. В хранилища с топливом и врезались ракеты. Взрыв был такой мощности, что мы снова потеряли часть датчиков. – Потеря датчиков: восемнадцать процентов, перегрев внешней обшивки судна! – докладывали офицеры. – Потери в составе: флот леди Ли, два легких эсминца сгорели, так как были высланы на перехват десантника. Мы потеряли десантную группу и один десантный корабль. У «Натальи Колесник» повреждены датчики, идет замена. «Лина Волкова» без потерь. Вот и вторая линия обороны. Если б мы пристыковались к кольцу, потери были бы катастрофическими. *** – Скорее всего, они ожидали, что мы пристыкуемся к кольцу, займем его и попытаемся использовать против них, – проговорил я на брифинге. Перед высадкой мы взяли тайм-аут. Сейчас, находясь в своей каюте, я мог спокойно переговорить с Обрамовой и леди Ли. – Да, – произнесла леди Ли, – это было бы самым оптимальным ре-

шением. Использовать мощь флота и оружейные системы кольца для подавления планетарной обороны и прикрытия десантной операции. – Кстати, почему на перехват десантника было выслано два корабля? – поинтересовался я. – Хватило бы и одного. Леди Ли опустила голову. – Это моя ошибка, – произнесла она. – Я не отрицаю, что это ваша ошибка… Ладно, разбор полетов оставим на потом. Командующий Обрамова, что с подготовкой высадки? – Практически готово, – произнесла Обрамова, – но… остаются наземные системы обороны. – Да, сканеры показали, что это ракетные комплексы и лазерные зенитные установки ПВО. С ними мы справимся. Я хочу начать высадку сразу же после зачистки с орбиты. Если там останется гарнизон, его добьет пехота. – Так точно! – ответили хором офицеры. – Хорошо, как закончите подготовку к высадке, сообщите, мы начнем зачистку. – Как прикажете, товарищ старший командующий! – отчеканила Обрамова. – Конец связи, – произнес я, отключая монитор. Остались считанные минуты, и Димитрий пойдет в бой. Я посмотрел на фото жены в настольной рамке. Элиза. Я уже

101


потерял тебя и не хочу потерять брата. Но он всегда рвется в первые ряды, всегда хочет быть лучшим. Зачем? Смешно. Все смешно. Мы, наши поступки, наши мысли. Даже наши враги. Враги, выжившие после гонений, преследований. Руины Третьего рейха. А ведь

мы, как наши предки, готовы к штурму Рейхстага. Только теперь это не одинокое здание, а целая планета. – Товарищ старший командующий, – прозвучал интерком. – Да, – нажимая кнопку, произнес я. – Доклад с

«Натальи Колесник»: они готовы к высадке. – Отлично, я сейчас буду на мостике. Вот и начало конца. Автор: Александр Маяков

“‡È̇ ‚ÒÂ„Ó ÏË ‡ Новый Год подступил неожиданно. Это в городах он начинается месяца за полтора. А здесь, в Заозерье, все как обычно, и вдруг – бах! – уже тридцать первое. Елку вырубили еще вчера – настоящую лесную красавицу. Алла даже прослезилась: жалко, росла бы и росла,так нет – попалась на глаза злодею Валерке. Валерка с Андреем только посмеивались, укрепляя елочку в деревянной крестовине. Принесли с чердака ящик с игрушками, переложенными почерневшей от времени и пыли ватой. Что это были за игрушки!!! Теперь таких не увидишь, теперь одни шары да какие-то звезды. А здесь... Андрей, улыбаясь, достал из ящика желтую птичку с сине-зелеными крылышками. А вот избушка с одним окошечком! Гриб-боровик с красной шляпкой! А еще был краснощекий Дед Мороз с отломанным посохом – вот он. А жар-птица?.. Здесь... Снегурочка?.. Вот

102

она, в cамом низу, на дне. Сладко екало сердце, словно само Детство держал в руках. Рядом сидел на стуле дед Степан и задумчиво щурил слезящиеся глаза. Эти игрушки привез он в далеком сорок пятом из Германии.Их часть стояла в маленьком городишке, невесть зачем разбомбленном союзной авиацией до основания. По нужде забежал в развалины, обошел полуразрушенную стену и обмер. В углу, на обсыпанном рыжей кирпичной пылью столике, стояла елочка. Иголки давно осыпались, а на коричневых прутиках висели игрушки. Вот эти самые. Из-под груды кирпичей торчали обломки детской кроватки и голова плюшевого мишки.Дед Степан никому и никогда не рассказывал об обуявшем его, прошедшего четыре войны, страхе. Ведь это могло случиться и с его семьей.Он поснимал игрушки, замотал каждую в найденную тут же бумагу и осторожно уложил в вещмешок. До дома довез

не все – несколько дорогой разбились. Сколько радости у детишек было! И папа вернулся, и игрушки привез! Никогда с таким нетерпением не ждали Нового Года!..Новый Год, Новый Год... Грустный праздник или веселый?.. Сразу и не поймешь... Анна Степановна и Алла колдовали на кухне. Белугин принес три пакета с пельменями: – Эти рыбные, эти с грибами, эти с лосятиной... А ну, робяты,айда рыбу коптить! – Вы там до вечера не назюськайтесь! – предупредила Анна Степановна и подмигнула Алле, мол, мужики уметутся, мы с тобой коньячку по рюмочкешлепнем. День тянулся непривычно долго. Пашка успел два раза вздремнуть, зато к десяти, когда собрались за столом, был весел и бодр.Алла надела свое платье с открытой спиной и глубоким декольте. Долго рылась в чемодане, отыскивая туф-


ли, и очень расстроилась, не найдя. – Забыла, наверное, – скромно предположил Андрей, соображая, как будет получше, вернувшись домой, вытащить туфли из-под дивана и засунуть в обувной ящик. Пашка еще тут некстати вспомнил о своем автомате и двух саблях. Анна Степановна с восторгом и умилением смотрела на появившуюся в избе такую нарядную Аллу. Дед Степан не сказал ничего. Белугин покряхтел. Валерка засопел носом, подхватил за шкирку прокрадывавшегося мимо Яшку и усадил его к себе на колени. И в это время погас свет. Изба погрузилась во мглу – на улице и то светлей. – Ё-моё, твоя телега! – раздался огорченный возглас Валерки. – Набить рожу Толе Макушкину! – Яшка спрыгнул с Валеркиных колен и побежал накухню. Толя Макушкин – электрик – жудинский "Чубайс". – Это не Толя! – послышался с другого конца стола голос Белугина. – Это на Горелой гриве ветровалина на провода упала. Говорил тебе,дураку, давай спилим! – Сейчас лампы принесу, – спокойно сказала Анна Степановна и пошла на кухню. В темноте наступила на Яшку. Тот пронзительно мявкнул и позмеиному зашипел. Анна

Степановна чем-то побрякала и позвала Валерку со спичками. Валерка в потемках уронил стул, наткнулся на горку с посудой – стекло тревожно звякнуло – наступил на бедолагу Яшку. Кот снова взвыл, зафыркал, куда-то забился и угрожающе заворчал. – Бедненький, – прошептал жалостно Пашка. Анна Степановна пришла с двумя керосиновыми лампами. Свет керосинок преобразил избу. Темнота рассеялась и неподвижно затаилась в углах. На потолке вычертились два светлых круга. Сидящие за столом напоминали заговорщиков. Андрей улыбнулся. Алла была похожа на знатную даму, Анна Степановна – на сказочную старушкувеселушку, дед Степан – на древнего мудрого волхва, Пашка – на маленького пажа, Белугин,как и в прошлый раз, на алхимика, Валерка – на разбойника с большой дороги, сам Андрей... Он вытянул шею и украдкой посмотрел на свое отражение в зеркале. Лучше бы не смотрел. Он был похож на непонятного чудака с бледной и глупой физиономией. – Ну, что притихли?! – взяла инициативу в свои руки Анна Степановна. – Подумаешь, свет?! Тыщи лет без электричества жили и ничего! Давайтестарый год проводим! Папа! Ты у нас за президента – тебе и сло-

во! Дед Степан обнял пальцами свою стопочку и слабо произнес: – Ну... С праздничком, – но сказалэто как-то равнодушно. Просто ему этот праздничекбыл совершенно не нужен. И еще он не любил Новый Год. Всякий раз, глядя на нарядную елку, вспоминалась ему та немецкая семья, для которой сорок пятый год так и не наступил. Деда Степана увели в его комнатку. За столом повисло какое-то неловкое молчание.Все лениво ковырялись в тарелках, и только Белугин– большой рыбоед, заполярная привычка – с шумом и удовольствием поедал огромного копченого леща. Анна Степановна окинула стол взглядом и неожиданно толкнула Валерку в плечо: – Что примолк, тихушник?! Валерка от толчка уронил на пол вилку и растерянно захлопал глазами, глядя на тетку: – Ты чо, теть Аня?.. Какой нафиг тихушник? – А то не знаешь? – усмехнулась Анна Степановна – под хмельком она становилась слегка развязной и даже немного агрессивной. – Я все-еезнаю! – Чего-о?.. Чего ты знаешь? – занервничал Валерка. – Сказать? – развеселилась Анна Степановна. – Сказать?

103


– А чего ты скаж е ш ь- то ? ! Н у с ка жи,скажи! И я послушаю! Анна Степановна хихикнула, налила себе коньяку и Алле. – Кавалеры пошли, у дам бокалы пусты!.. Валерик! Дак сказать? – Анна Степановна снова хихикнула и нацелила на племянника палец. – Приезжает из Города в прошлое лето. Только-только "воробьиные ночи" пошли... Не спалось мне. Слышу, на крыльце крючок звякнул и дверьоткрылась. Я, значит, к окну. Глядь, а Валерик, – Анна Степановна схватилась за грудь и засмеялась, – Валерик по двору бродит. Набестолковку свою наушники напялил и палкой какой-то над землей водит. У амбара остановился, схватил лопату и а йда з е м лю, р о в но крот,ковырять... Чего нашел-то, Валер? Под любопытными взглядами Валерка потупился и что-то бубнил себе под нос. Даже в свете керосинок было видно, как покраснело унего лицо, словно, у пацана, которого застали во время набега на соседский огород. – А я знаю, чего нашел! – не унималась Анна Степановна. – Утром не поленилась, посмотрела. Подкову старую нашел, а яму свежим дерномзаложил. Что хоть искал-то? – То ты не знаешь, теть Аня?! – окрысился Валерка.

104

– Откуда ж мне знать, дуре? – наивно удивилась Анна Степновна и снова налила коньяку себе и Алле. – Он автомат, бабушка, искал! – весело закричал Пашка. – Апапа говорит, что еще и танк есть! – Че-его-о?.. Ох, парни!.. Совсем сдурели!.. Какой автомат? – А куда ж все делось?!– закричал Валерка. – Не таковы Жуковы, чтоб ничего с войны не припереть! Я демобилизовался и то ящик пиротехникиусобачил! Андрей с Аллой засмеялись. Белугин молчал, расправляясь с лещом, с интересом позыркивая глазами по сторонам. Любил он послушать, что люди говорят. Еще на Севере соберутся мужики в балке, спирт глушат, закусывая строганиной или консервами, разговоры всякие ведут, а он, Афанасий, сидит да помалкивает, слушает. Киприаныч – старый буровой мастер на Ямале – все пальцем ему грозил: "Фонька, ты на КГБ случаем не работаешь?"Другому и рыло запросто начистить могли, но арктическое побережье – от Мурмана и до Анадыря – знало, что Афоня Белугин – свой парень, настоящий мужик, в беде не бросит, последнюю краюхухлеба в одиночку под одеялом жрать не станет, на всех разделит. Впрочем, в те времена не было там других. Север!

Арктика!Не приживалось гнидье среди льдов, метелей и холодного короткого лета.За что и любил Белугин тот неласковый край. Вот и сейчас укутывала белугинскую душу приятная, уже позабытая нега. Хорошо, когда на празднике много народа. Сейчас, по заозерским меркам, много.Вон у Дрюньки жена краса какая – ладная, баская – стряхнуть бы лет тридцать – можно и приударить. Удался сегоды Новый Год! А то прошлогодь ужрались с Валеркой раньше времени и проснулись уже заполночь. Анька концерт по телевизору смотрела, выгнала их из избы, мол,не мешайте. Они разожгли во дворе костер, пекли картошку, жарили мясо, пили "косорыловку" и до шести утра горланили песни, покуда оба не охрипли. В этом году не так! В этом году вон, как все важно... – Не ори! – строго предупредила Анна Степановна. – Верно, было оружие. Только не там, где ты искал. В стенке ледника оно было. А в тридцатьдевятом папу арестовали, и дядя Коля с дядей Ваней все утопили в Черном озере. Обыска побоялись. – От черт! Шиш достанешь! – посетовал Валерка и неожиданно спросил в лоб. – А золото где? – Золото? – у Анны Степановны открылся рот. – Какое золото? – Бро-о-ось, теть


Ань!.. А о чем дед с княгиней Андреевой два часа болтал?.. О книжках прочитанных?.. Или может о преимуществах социализмаперед капитализмом? – Дурак ты! – Анна Степановна разом погрустнела. – Не то ты, Валера, подумал... Тут другое... Дед и княгиня – Вера Константиновна – еще вмолодые годы знакомы были. И на утренниках в Городе не раз встречались, и сюда, к нам, Вера Константиновна с отцом своим на охотуприезжала. Может, и чувство даже меж ними было... Чего лыбитесь?.. Это теперь имен друг друга не узнали, а уж в постели лежат...Потом,значит, война, революция, снова война. Папа служил на западной границе – там и встретил Андреевых. Они в эмиграцию ехали, но что-то сдокументами было не в порядке. Папа им помог. Сколько лет прошло, а нашлась черная душа, донесла в тридцать девятом. Папу арестовали,тогда братья и утопили оружие. Чего как – не знаю, но мама очень хлопотала. Подержали деда с год и перед самой войной отпустили. ВотВера Константиновна и приезжала папу поблагодарить.Мне сказала, что если б не он – постреляли б их всех. Тогда пр о с то бы л о !.. Оченьблагодарные люди Андреевы – даром князья! Вера Константиновна адрес свой оставила, в гости звала, а папа визиточку в печке сжег. "Ненадо", –

говорит. – "На этом свете не свидимся, а на том и так сыщемся.Всем в одной очереди Страшного Суда ждать!" Анна Степановна замолчала. За столом повисла тишина. Только Белугин продолжал расправляться с рыбиной, да Яшка перестал ворчать и громко лизался. Чтобы разрядилась обстановка, Андрей спросил: – Валер, где кладоискатель-то?.. Покажи! Валерка помолчал и нехотя ответил: – Он в Жидихе у меня. – Туда-то за каким? – изумилась Анна Степановна. – В Жидихе разбойник жил – Федька Хвост. Самого-то его поймали, а добришко, что натырил– не нашли. Андрей засмеялся. Всеклады искали, и сам он несколько раз в Веров Бор ездил, где на Вавилиной горке стояла древняя деревянная Всесвятская церковь, разобранная в тридцатые годы на сельский клуб.Копался ночами, чтобы взрослые не увидели, да и вероборские пацаны могли по шее надавать. Особенно Тоха Сом. Страшно было. Внизу, на склоне горы, в березовой рощице старый погост. Казалось, что за изъеденными временем крестами кто-то стоит и наблюдает. Впрочем,особых находок не было, кроме нескольких медных монеток разных лет,когда-то провалившихся под цер-

ковный пол да солдатского георгиевского креста. Интересно, где они сейчас?.. Но то в детстве, а тут взрослый дядя... – Это кто ж тебе такое напетюкал? – ехидно поинтересоваласьАнна Степановна и закурила. Валерка надулся еще больше, исподлобья стрельнул глазами в Белугина. Этот быстрый короткий взгляд поймали все. Белугин перестал жевать, отодвинул тарелку от себя и, посмотрев в потолок, ни к кому не обращаясь,произнес: – Сказать ничего нельзя. – Я не понял, дядь Фанасий! – взвился Валерка.– Ты чего?! Насвистел, что ли?! – Ч т о ж "насвистел"? .. Сразу "насвистел", – обиделся Белугин.– Был Федька Хвост! В Жидихе жил. Арестовали его при Николашке Романове, аможет и раньше. В кандалы забили и в Сибирь отправили. Тамо он и сгинул. Золотишко же, что припрятал, так и не нашли. А уж в Жидихе лион его замылил или еще где – про это мне неведомо! – Афанасий задумчиво улыбнулся.– Я пацаненком с дружком своим,Сясей Нюхиным, тоже искал. – Нашел? – поинтресовался Андрей. – Ага, – Афанасий придвинул к себе тарелку. – Не взять тех кладов. Заговоренные они. – "Кладов"? – прошептала Алла. – А разве

105


их много? – Все Заозерье! – ответил Белугин. – Великая тайна в наших местах схоронена! – У-у-у! – провыла Анна Степановна. – Поше -ел! Мели Емеля – твоя неделя! – А вот и не мелю! – рассердился Афанасий и даже ногой притопнул. – Помнишь дедку Василька Бурмистрова? – Как не помнить! – воскликнула Анна Степановна. – У нас в вероборской школе печи топил. Такой балоболка!.. И мелет языком, и мелет, даскладно так. Сейчас вот думаю, записать бы те рассказы… Чего мололто?.. Да не помню! Но очень интересно! – Сказвал,откуда люди завелись, – подсказал Белугин. – Дядька Дарвин говорил, от обезьян, – напомнил Валерка. – Ну, может, дядька Дарвин и от обезьян. Я с ним не знаком. А только в стародавние времена жили наши предки хорошо и счастливо на далекомСевере. Там тепло тогда было. А потом катаклизьм случился, все замерзло и снегом замело. Люди на юг пошли и в наших местах поселились. – Так это ж вы про Гиперборею говорите! – ахнула Алла и посмотрела на Андрея. – С ума сойти! Андрюша, ты – гипербореец?! – Не знаю я никакой Гипербореи, – буркнул Афанасий. – А только

106

пришли сюда прежнюю жизнь наладить, да не сложилось. Почему? – Белугингрустно помолчал и продолжил:– Был у нас в Демкино пастухом Кирилла Косой. Выгонит коров в лес,а сам в тенек, под кустик. Под головуфуфаечку – и дрыхнет целый день. Коровки себе в удовольствие, к вечеру соберутся вокруг Кириллы, и он их в деревню пригонит. Даже кнутапастушьего не имел. А потом помер, и пастухом стал Палька Пафутин. Кнутом щелкал – слезу выбивало, стекла в избах дребезжали. А коровыот него разбегутся по лесу, вечером всей деревней ищем. К чему это я?.. Тут сами кумекайте... А только видят старики, что молодежь нехочет постарому жить, новые правила и законы себе выдумляет – собралися вместе и записали в книгу все, что знали. Книгу в сундукположили, сундук закопали меж двумя каменными идолами – дедом Мишей и бабой Машей. Заговор наложили и верных людей приставили, чтоб какнаступит нужное время – заговор снять. И тот, кто прочтет эту книгу, постигнет Тайну Всего Мира и править будет праведно и мудро.Последним хранителем Тяпушко был. Двести годов прожил. – Что мало? – не удержалась, усмехнулась Анна Степановна. – Не перебивай, Нюшка!.. А как понял Тя-

пушко, что не дождаться ему нужного времени, собрал пятерых самых знатных лесовиков в Заозерье,каждому из заговора по слову сказал и велел потомкам своим передавать. Да не всякому передавать-то, а надежному, верному, чтоб незабыл,не проговорился. Вот наступит нужное время, будет каждому из пятерых знак, соберутся они на Змеевой гриве и прочтут ту книгу. – Враки все! – твердо сказал Валерка. – Я Змеевы гривы чуть не на пузе прополз. Нет там никаких идолов!.. Гадюк – верно,полно, а идолов нет! – Ну, все ты проползти не мог, – задумчиво ответил Белугин. – А идолы есть! – Ты их видел? – Колись, дядя Фанасий! – воскликнул Андрей, видя, что Белугин мнется. Афанасий махнул рукой, налил себе самогона, выпил и начал: – Я тоже думал,нету. Думаешь, ты один искал?.. Прошлогодь...Да... Прошлогодь... Пришел я в Жидиху. Глядь, у Окуневьего озера костерок. ПашкаУльев. Ногу подвернул. Мы сим три дня прожили. Гляжу только,мается мой Паша, вроде сказать чего хочет, а не решится. Я ему и говорю,мол, освободись,нельзя слово в себе держать, коль молвить хочется – душа почернеть может. Он и баит:"Не поверишь, Фанасий Ники-


тич! Сам поверить не могу!.. Вышел я на Змееву гриву – сохатый в той стороне трубил, не иначе в болото провалился,– места знакомые, а тольковдруг чувствую, земля под ногами закачалась, как при землетрясении – по Афгану их помню – и перед глазами поплыло все, марево знойноезадрожало, хотяпогода не жаркая. Место-то знакомое и вроде как не знакомое. Поляна какая-то... А на поляне... Две каменные статуистоят: одна вроде как в шапке– дедо Миша,вторая в платочке – баба Маша. И тишина такая – аж жутко стало. Ивдруг как зашипит всевокруг, будто газ из баллона. Глядь– ко мне со всех сторон змеи ползут, языками двойными машут, с зубов яд течет, и на хвост поднимаются – вот-вот прыгнут. В Афгане такого страха не знал, как тут охватил. Вдарился я бечь, споткнулся, ногу подвернул и со всего хода вбочажину. Опять марево перед глазами задрожало – и все пропало. Сижу в бочаге, уж по плечи засосало, рукой за березку держусь, гривазнакомая и змей нет. Только на соседней кочке ужака дрыхнет... Теперь и сам не знаю – привиделось или всамделе было!" Я его, значит,давай пытать, мол, на какой гривето это? Не сказал. "Не моя, – говорит,– тайна. Сам не полезу и другим не советую". – Нашелкого слушать! – отмахнулась Анна

Степановна. – У Пашки голова дырявая,– и, повернувшись к Андрею, рассказала:– На него, бывает, затменье найдет – ему кругом басмачи афганские видятся. Как-то ханыги в Жуде что-то не так сказали, так он кому ребраполомал, кому зубы вышиб, а Сереге Галынину челюсть свернул. – Не-е! – покачал головой Белугин. – Ежели б кто другой – я б и сам не поверил, а Ульев зря языком молоть не станет! – Враки! – повторил Валерка. – Ты ж сам говоришь: "Заговор наложен!" Как же Пашка увидел деда и бабу? – А я знаю? – пожал плечами Белугин. – А может, этому вашему Ульеву известен заговор? – шепотом предположила Алла. – Пашке? – переспросил Валерка. – Он же контуженный!.. Хотя… Ульевы знатные лесовики! Скрипнула половица. Андрей вздрогнул и, оглянувшись, посмотрел назад. В затаившейся в углу темноте стоялсилуэт. – Ты что? – тревожно спросила Алла и посмотрела туда же, но ничего не увидела. "Вот оно, Слово!"– застучало в висках у Андрея. – "Мое скоро будешь!" Силуэт зашевелился, задвигался. Потянуло из угла холодом,запрыгали в лампах язычки пламени, заметались по стенам уродливые тени. Отдалось в голове

не то плачем, не то смехом сквозь слезы. – Дует откуда-то, – озабоченно сказала Анна Степановна. – Валер, идика глянь! Может, кот дверь открыл, в сени выскочил!Ой, ребята! Время -тосколько?! Наливайте скорей! До Нового Года две минуты! В кухне, попав под ноги Валерки, пронзительно завизжал неудачник Яшка. Круглов громко выругался. Под потолком вдруг вспыхнула люстра, включился телевизор – президент Путин заканчивал новогоднее поздравление. С криком "Ура!" прибежал Валерка, плюхнулся на стул: – Во-о!.. А ты, дядь Фоня, говорил: "Ветровалина!" Великий Путин помнит о нас! Да здравствует государь Всея Руси! – Госуда-арь, – угрюмо пробурчал Белугин. – Сожрал у народа последний сухарь! Наполнив бокалы шампанским, прошли в комнатку к деду Степану.Старик не спал. Андрею показалось, что он слышал разговор, и поэтому особенно пристально смотрит на него. Анна Степановна помогла деду сесть на кровати и подала фужер с вином. Все подходили к нему по очереди и поздравляли с Новым Годом. Дед Степан рассеянно кивал головой. Автор: Кирин

Сергей

107


ÀÂÚÓÔËÒË ÏÂÊÏË ¸ˇ 1 месяц 514 год с м.п. (июнь2012 года н.э)… Эльфион. Инквизитор Алексей Как это странно ни было, но по прибытию в Эльфион Мартис первым делом пошел к Сирбалу, прихватив и меня. Он не хотел никому более доверять сундук. Сам сундук был небольшим, но тяжелым. Даже для нас. Апартаменты Сирбала располагались во Дворце эльфийской крови на двести пятом этаже. И поверьте, это не очень высоко, так как в главной башне,а именно там располагались его апартаменты, этажей тысяча сто одиннадцать. Слава Богу, здесь был лифт, иначе подниматься туда пешком – я не представляю этого. Лифт представлял из себя круглую платформу метров пять в диаметре. И все, никакой кабины. Просто диск в огромной шахте. Ни одного троса, ничего. – А… как это работает? – спросил я у лакея, который охранял вход в лифт. Стеклянные дверив шахту открывались обычно, раздвигаясь вручную. – Просто назовите этаж, и лифт доставит вас, – услужливо ответил лакей. – Спасибо, – пробормотал благодарность я. – Двести пятый! Лифт стал медлен-

108

но подниматься. Примерно по метру в секунду. А каждый этаж был шесть метров в высоту. Высокие потолки. – Сколько мы уже едем? – спросил Мартис. – Пять минут, – ответил я, взглянув на часы. – И это только шестидесятый этаж, – вздохнув, Мартис уселся на пол. – Видимо, в Южной империи не привыкли спешить, – попытался пошутить я. – Надеюсь, здесь есть обычная лестница со ступеньками. В общей сложности мы поднимались около двадцати минут или даже больше. Да, не очень удобно. Представляю, сколько длится подъем на самый верх. Они бы тогда в лифте кресла поставили, что ли. Сирбал встретил нас в своих апартаментах. Овальное помещение наполовину выходило на балкон. При этом не было никаких окон и в комнате (если это применимо к помещению в двести квадратных метров) гулял ветер. Легкие шторы задирались до самого потолка. Вообще, комната походила на будуар молоденькой девицы, нежели на жилье мужчины. Даже кровать была увешана балдахином. – Приветствую вас, господа! – Сирбал скло-

нился в поклоне. Служанки за его спиной последовали его примеру. На этот раз они были одетыми. Видимо, во дворце королевской кровизаботились о рабах, нежели в других дворцах. – Я буду готов через несколько минут, вам незачем было приходить сюда, – произнес он. – Мы к вам по одному делу, Сирбал, – произнес Мартис и, подав знак мне, помог поднести сундук и открыл его. Сундук был набит драгоценностями. Изумруды, сапфиры, бриллианты, жемчуг и золото переливались в лучах восходящего солнца. Служанки аж ахнули от увиденного. Сирбал сохранил сдержанность. – Королева Оливия велела передать, что в её мире нет рабов. И если повстанцы не желают менять своих варварских законов, она готова заплатить за каждого раба, – железным тоном произнес Мартис. – Думаю, этого будет достаточно, чтобы освободить рабынь из Южного летнего дворца, не так ли? Я был ошарашен не менее служанок. Но если для тех это была только возможность получить свободу, то я восхищался Оливией. Не войной, не кровью дать им свободу, а просто заплатить деньги. – Да, все сорок во-


семь служанок Южного летнего дворца будут сегодня же освобождены, – проглотив обиду, произнес Сирбал. Только что устои его независимой и могущественной империи втоптали в грязь. Северяне не собирались воевать, хотя могли разрушить эти устои одним ударом. Те же американцы охотно помогли бы. Королева решила иначе. Тем самым она показала, что материк превосходит архипелаг не только в военной силе, но и финансово. Служанки за спиной Сирбала с надеждой посмотрели на нас. Но, увы, план Мартиса не включал освобождение всех рабов Южной империи. Тогда в дело вступил я. – Я выкупаю их, – произнес я, бросая небольшой мешочек с эльфийскими лирами под ноги Сирбалу.Он поднял его и взвесил в ладони. – Это ваше решение, инквизитор? – спросил Сирбал. – Это решение королевы Оливии! – гордо ответил я. – Ну, раз так, – он колебался или делал вид, что колеблется. – Хорошо, я освобожу и их. – Нет, – покачал головой я. – Они уйдут с нами сейчас. Сирбал смотрел мне в глаза, потом опустил голову и махнул рукой. Три служанки быстро перебежали на нашу сторону, став за нашими спинами. – Как я понимаю,

теперь вам потребуется немного больше времени, чтобы собраться, – ехидно произнес Мартис. – Мы подождем вас в порту. Сирбал ничего не произнес в ответ, а мы направились к лифту. Служанки неустанно следовали за нами. Спускались мы в полной тишине. Девушки с опаской смотрели на нас, а мы не знали, что и сказать. – Это и вся ваша одежда? – обернувшись, спросил я. На них была одежда, очень напоминающая одеяние восточных танцовщиц: нижнее белье и прозрачные брюки и топ. Реакция девушек была неожиданной. Они упали передо мной на колени и завопили: – Простите, хозяин! Спасибо, хозяин! – Я вам не хозяин! – в ответ завопил я. – Вам дали свободу! – пояснил Мартис.– Вы теперь можете идти куда хотите. – Но нам некуда идти, друг хозяина, – ответила одна из служанок. Мы с Мартисом переглянулись. Вот идиоты! Они же не первое поколение рабов и идти им действительно некуда. – Значит… – начал Мартис. – … и тем сорока восьми из летнего дворца идти некуда, – закончил фразу я. – Новый Долан? – спросил Мартис. – Как вариант, – ответил я. – Во всяком случае, королева сможет

обеспечить их жильем, едой и работой, а большего для начала и не надо. – Да, – кивнул учитель. – Здесь их ждет только голодная смерть. Я повернулся к служанкам и произнес: – Вы идете с нами в порт и отправитесь на материк к вашей спасительнице, королеве Оливии VI! У девушек загорелись глаза. *** Тот же день… Межмсирье . Лилиум Больной потихоньку шел на поправку. Правда, сил у него много еще не было. Самостоятельно вставать и перемещаться он не мог, но с моей помощью это у него получалось. Аркадий был удивлен, увидев выверн у самого дома. Мангус и Лирика особого внимания на него не обратили. Они привыкли к его запаху и знали, что он не враг. А вот Аркадий побаивался их. Это выглядело смешно! Он сам еле стоит, держась за меня, и весь трясется от вида драконов. – Как ты с ними живешь? – опустошив кувшин с водой, спросил Аркадий. – Живу, – ответила я. Он устало лег на кровать. Хорошо ему, спит на кровати. А я все маюсь в этом гамаке! Спина уже болит! Так, тихо, он раненый, ему нужен комфорт и покой. Блин, а мне покой не нужен! Надо было

109


его в крепость отвести, и пусть с ним Кассадар мается. Взвалила на себя. – Ты чего притихла? – спросил Аркадий. – Да так, задумалась, – ответила я. Вдаваться в подробности нет желания. – О чем? – спросил он. Вот интересно, ему-то зачем знать мои мысли? – О том, что в гамаке неудобно спать! – ответила я. – На кровати удобней. – Так ложись рядом, – на полном серьезе произнес он. – Чего?! – возмутилась я. Еще чего не хватало! – А что? – удивился он. И потом до неготаки дошло, добавил растерянно:– Нет, ничего такого… да я и не в форме. – Да хорошо, двигайся! – я схватила свою подушку с гамака и кинула её на кровать. Аркадий еле-еле переваливался на одну сторону, уступая мне хоть немного места. Я завалилась на кровать, позвонки блаженно захрустели. Боги, я на нормальной кровати. На своей кровати! – Ну как? – тяжело дыша, спросил он. Всетаки он еще слаб. – Не вздумай приставать! – отворачиваясь от него на бок, произнесла я. – А то будешь спать в гамаке! *** Тот же день… Инквизитор Алексей Сирбал

110

присутст-

вовал при запуске врат, но идти в неизвестность должны были мы одни. Клирики, как всегда, должны были остаться и поддерживать портал. Сирбал с превенторами обязаны были обеспечить их безопасность. Понятно, чтоклирики сами способны себя защитить. – Готов, Алекс? – поправляя ремни ножен, спросил Мартис. Я оглядел наше войско и удовлетворительно кивнул. – Тогда вперед! – учитель уверенно шагнул в воронку портала. Я и солдаты с рыцарями последовали его примеру. Все как всегда, буйство красок, ощущений. Когда уже в сотый раз проходишь портал, того восторга, что был в первый раз, уже не испытываешь. Все становится частью рутины. Мы были в лесу, густом лиственном лесу. Деревья уходили ввысь, и из-за густых веток не было видно вершин. Под ногами лежал зеленый мох. Все было в полумраке. Камни этого портала заросли, порталом в этом мире не пользовались уже давно. Как и в мире эльфов, по сути. Солдаты рассредоточились между деревьями и держали оборону. Рыцари и «Вергилий» держались возле нас с Мартисом. – Сектор чист, – доложили морпехи и десантники. Как же я не люблю эти сборные солянки в виде боевых отрядов. Уж лучше бы мы шли

без этого мяса с Калашниковыми и М16. – Куда пойдем? – спросил я. – Как всегда, у нас полная свобода перемещения, – ответил учитель. – Я думаю, стоит поискать дорогу или поселение. – Понятно, – кивнул я, – тогда двинули! Мы пошли на юг. Почему, не знаю, просто пошли на юг. Зверей было много, но это были в основном белки и лисы, крупных зверей видно не было. Так мы прошли пару часов. Лес и не собирался заканчиваться. Еще через несколько часов блужданий мы вышли на дорогу. Это была обычная проселочная дорога между деревьями. Только очень широкая. Здесь могли с легкостью разъехаться два БелАЗа. Но БелАЗов там не было, вместо них были… великаны. Один великан, ростом метров девять-десять, тащил огромную телегу. Он был обнажен по пояс, и его борода доходила аж до пояса. Он держал в руках два поручня, которые были прикреплены к шестиколесной телеге, груженной фруктами. Этого количества фруктов хватило бы на добруюроту солдат. Но самое странное было не это. Вокруг великана летала… фея! И на чистом эльфийском языке отдавала распоряжения. – Аккуратней! Не тряси! – тонким голоском говорила фея. – Куда ты так прешь?! Великан на это практически не реагиро-


вал, только изредка недовольно фыркал. Мы стояли ошарашенные. Первым пришел в себя Мартис. – Прошу прощения! – громко произнес он по-эльфийски. Фея испуганно оглянулась и, заметив нас, быстро юркнула за спину великана. – Юникс! – запищала фея. Юникс, он же великан, грозным шагом пошел к нам. – Не стрелять! –

скомандовал я. Только конфликта не хватало. – Мадам! – крикнул Мартис. – Мы не враги! Успокойте своего великана! – Юникс, назад! – пискнула фея, и великан остановился. С несколько мгновений он думал, а потом развернулся и пошел назад к телеге. – Кто вы? – так же из-за спины великана пищала фея. – Мы пришли из

мира эльфов! – произнес Мартис. – Эльфов? – удивилась фея. – Но вы на них не похожи. – Вы знаете эльфов? – спросил я. Она посмотрела на меня и с легким презрением добавила: – Мы их создали! Автор: Александр Маяков

œÓÚ Ó¯ËÚÂθ – Здравствуй! – я часто захлопала ресницами, а потом на моих щеках показались ямочки. – Рад, что ты пришла. – Думаешь, я могла не прийти? – Не уверен, я пока так мало о тебе знаю. У тебя так блестят глаза! – Мартин рассмеялся и пододвинул свой стул на угол стола, поближе ко мне. – Ты любишь сладкое? – Очень! Жаль, что сладкое не отвечает мне взаимностью, ха-ха! За него приходится расплачиваться потом и... кровью… Ха-ха! Я почувствовала, как Мартин смутился. Почему? У него отличная фигура. – А я был убежден, что смелые девушки, знакомящиеся на улице с мужчинами, любят биф-

штексы с кровью. – Да, на десерт, – я прищурила глаза и вытянула губы в трубочку, подавляя улыбку. – Боюсь, этого в меню нет! – Мартин попытался пододвинуться еще ближе, раскрывая передо мной меню. – Так что ты предпочитаешь? Перед глазами все поплыло. Спасибо, Мартин, что не выбрал скучный ресторан здоровой пищи. Здесь есть где разгуляться. От всех этих названий потекли слюнки, Мартин так соблазнительно дышал, я еле оторвала свой взгляд от прекрасных наименований, чтобы увидеть, как его голова повернута на меня. Я чуть посмотрела на него и хихикнула. Мартин нерасторопно провел по моим волосам и с придыханием тихо сказал: – Ты очень красивая.

Официант, вы не могли бы помочь мне отыскать мое сердце под столом? Кажется, только что оно не выдержало и куда-то рухнуло! А еще, если найдете там челюсть, то это тоже моя, спасибо. Я еще раз кинула беглый взгляд на меню, потом вполоборота повернулась к Мартину: – Что будем заказывать? Крейн чуть запрокинул назад голову и посмотрел на меня через нос. – Вижу, уже не терпится. Чего хочется? – Я не знаю, – протянула я, – здесь все звучит впечатляюще. Мартин взял меня за руку, отделил указательный палец и провел им над меню. – Действуем не глядя, так будет вкуснее всего. Я заулыбалась, бы-

111


ло так приятно сидеть здесь с ним и шутить. Мне было так тепло на душе. С каждой секундой он становился все ближе ко мне. К нам подошла официантка. Мартин, не глядя на нее, стал раскручивать мою руку и останавливать палец на разных строчках страницы: – Нам, пожалуйста, «Герцогиню» и «Заснеженные холмы»…А также два кофе Амаретто. Официантка удалилась, но лицо Мартина продолжило находиться совсем рядом с моим. Мы все еще оба смотрели в меню, так как пошевели кто-нибудь из нас головой, расстояние между лицами увеличилось бы до экстремального. Он нарушил шаткое положение, засунув свой нос в мои волосы. Он прошептал что -то по поводу чудного запаха и нехотя отстранился. – Расскажи о себе. Ненавижу, когда так говорят. Это предложение кого угодно ставит в ступор. Лично я никогда так не говорю, так как прекрасно знаю, что человеку сразу становится нечего сказать, несмотря на обширные возможности ответа. Я поежилась. Мартин понял, что следует мне помочь: – Семья, друзья, работа, хобби… – Моя семья проживает в Аризоне. Я там выросла, выучилась и приехала сюда. Я постаралась выжать максимум интерес-

112

ного из своей биографии. В принципе, Мартин остался доволен моими красочными описаниями выходных с Томми и Элли. Разумеется, это звучало не как «мы днями напролет пьем вино и сплетничаем». – Мне нравится, когда человек четко может указать пару лучших друзей. – Да-да, я настоящая счастливица. – Я серьезно. За всю жизнь нажил уйму знакомых. Многие из них отличные люди и относятся ко мне весьма поприятельски. Но что-то все равно не так, – Мартин свободно расставил ноги и, нахмурив брови, посмотрел на потолок. – По правде, не могу назвать хотя бы одного человека, с кем постоянно приятно провожу время, кому бы мне хотелось позвонить в любой день недели. Он покивал сам себе и, кажется, полностью погрузился в мысли. Философскую минутку прервало мое нечаянное касание ногой ноги Мартина. Тот сумбурно заговорил: – Слушай, я все понять не могу, ты на меня так смотришь, что явно знаешь, а иногда мне кажется, что ты не знаешь… Мартин закрыл рот и ожидал моего ответа. – …Что? Мне нужно что-то сказать? – я посмеялась. – Похоже, ты не договорил. – Ты в курсе, что я играю в Сайлент Плейнс? – Мартин облокотился обеими руками на стол и

вплотную посмотрел на меня. Я намеренно держала паузу и старалась не сдаваться в нашей игре «Кто отведет глаза первым», хотя, сколько себя помню, всегда оставалась побежденной. Вот и теперь Мартин, не переставая, старался прочитать что-то в моих глазах, и я отвела их в сторону. Нечестно! Замечала, что игра куда продолжительнее, когда у соперника черный или по крайней мере темный цвет глаз. Тут же я с первой секунды была обречена на провал. Я могу сойти с ума от красоты его радужек, в них хочется утонуть. – Да, я знаю про Сайлент Плейнс. Но, Мартин, поверь, это не единственная причина того, что мы познакомились. – Это неплохо. И ты права, если бы не ты сама, то я бы обязательно к тебе бы подсел. Ха-ха! Я рад, что не нужно тебе ничего рассказывать. Так что твой вопрос мне «расскажи о себе» я охотно пропускаю. – Жалко. Я надеялась что-то о тебе узнать… – Кажется, в нашем положении именно ты остаешься загадкой, а я как раскрытая книга… – Ну, Мартин, так нельзя! – я по-детски надула щеки. – Ха-ха, хорошо, давай по ходу дела об этом. А пока насладимся этим… Я не заметила, как подошла официантка. Ме-


ня охватил изумительный запах шоколада. Вот это да! Такое чувство, что любое составляющее этого десерта приготовили прямо сейчас на кухне. Я склонилась над пирожным и принялась тщательно осматривать его со всех сторон. – Какая красотища! – воскликнула я. – Даже жалко притрагиваться! Мартин схватил десертную вилочку и любопытно стал втягивать носом аромат моего десерта. И снова его лицо было в паре миллиметров от моего. Нет, я не жалуюсь, просто когда он так близко, у меня пропадают любые желания, несвязанные с Мартином. Он неожиданно положил свою руку мне на бедро. Такой сюрприз накатил на меня волну возбуждения и низ живота дрогнул. О Боже мой, десерт, я слышу, что он что-то говорит о десерте… Да какой к черту десерт, я уже несколько лет не испытывала ничего подобного. Пока я понимала, насколько соскучилась по нежным прикосновениям и страстным поцелуям, Мартин убрал руку и стал крушить идеальную форму десерта. Я опомнилась и посмотрела ему в тарелку: – Так что здесь что? – У т е б я «Заснеженные холмы», как думаешь? Я в н и м а т е л ьн о присмотрелась к ровной шоколадной трапеции, из которой торчали ровные шарики кремового цвета,

похожие на Рафаэллки, только намного меньше в диаметре. Вокруг десерта красиво лежали аппетитные сливочные опилки из белого шоколада. Все еще не могу свыкнуться с запахом. Моя вилка тихонечко скользнула в десерт. Он оказался по консистенции похожим на пудинг. Я поднесла кусочек на краешке вилки ко рту. Тем временем Мартин тоже попробовал свою «Герцогиню». Кажется, это было чем-то вроде большого шоколадного трюфеля в кокосовой стружке и небрежно вылитого какого-то белого соуса. Мартин стал быстро жевать, с силой разводя ноздрями. Потом он снова положил руку мне на ногу: – Ну как тебе? Что именно? Шоколад был обалденным. Его вкус не смогла перебить даже рука Мартина. Теплый шоколад был очень шоколадным, прямо таким насыщенным, как шоколадные реки Вилли Вонки. Я закрыла глаза от наслаждения и открыла их, когда услышала пронзительное «ха-ха» Мартина. – Какая ты сладкоежка! – он отправил на вилке огромный кусок торта себе в рот. Я смущенно улыбнулась, он чуть прожевал и продолжил:– Ты меня умиляешь все больше и больше. Это подкупает, а еще сладкое опьяняет подобно алкоголю. Не боишься потерять над собой контроль? – Не боюсь. И ты не бойся, со мной все бу-

дет хорошо, я закаленная. – А мне чего бояться? Мне было бы это только на руку, так что давай еще что-нибудь закажем. – М-м-м, нет-нет, нет, – я не могла оторваться от сладости на языке. Не хотелось даже запивать содержимое моей тарелки, ничего не должно мешать чувствовать один лишь восхитительный шоколад. Мартин улыбнулся, поощряюще кивнул и подхватил вилкой мой десерт вместе в «холмиком». Дождавшись, пока у меня во рту ничего не останется, он подвел вилку к моим губам. В этом действии чувствовалось так много сексуальности, что я полностью окунулась в игру. Мартин немного потряс вилкой, побуждая мои губы обхватить ее. Я медленно обсасывала и облизывала кремовый шарик, заполучила вилку и артистично вынула ее изо рта с идеально белым «холмиком». Понадобилась секунда, чтобы оценить всю красоту и изящество круглого лакомства, а затем я аккуратно, одними лишь передними зубами откусила половинку и кивком головы подтолкнула Мартина доесть оставшуюся половину. Я глубоко вздохнула. Обычно после такого закуривают сигарету. Половинка шарика быстро исчезла с вилки, и губы Мартина, сладко причмокивая, потянулись к моим. Я сразу же пошла ему навстречу, на его губах еще сильнее, чем на моих, ощущался шоколад-

113


но-сливочный вкус. Он бережно подхватил мою нижнюю губу. Кажется, я сейчас просто растворюсь в этом сладком блаженстве. Перед глазами все закрутилось, и я закрыла их. Время снова остановилось. Сколько мы целуемся? Две секунды, а может, уже пять минут? Не верится, что это волшебство рано или поздно прервется. Он его прервет, я не посмею. А что если сейчас он думает также? Тогда нам суждено целоваться бесконечно долго. Мои губы почувствовали, как их медленно разлучают от предмета удовольствия. Мои глаза распахнулись, и я увидела лишь одни губы Мартина. Он вдумчиво облизывал губы, не сильно увеличивая расстояние между нами. Мартин тихо спросил, бережно убирая мне волосы назад: – Ничего, что я… Я поспешила перебить его, не повышая голос: – … ничего… Мне понравилось, – я виновато опустила голову и перебирала пальцы. Мартин коснулся своим лбом моего и посмотрел на трюки, выполняемые моими руками. После всего он громко выдохнул, грациозно выпрямился и отодвинул свой стул от меня. Я, словно не замечая его, продолжила лопать умопомрачительное пирожное. Бездумно пихала одну вилку за другой, не обращая внимания на вкус. После привкуса губ Мар-

114

тина любая сладость блекла. На окне появились тоненькие иголочки дождя. Мартин поднял брови и отчужденно уставился на улицу, затем встряхнулся и посмотрел на меня: – Поедем ко мне? Я молчала и только хлопала глазками. Мартин ждал, а потом добавил, низко опуская голову и глядя на меня исподлобья: – Познакомимся по -бли-же… Я молчала, снисходительно улыбаясь, и он рассмеялся. – Скажи же чтонибудь. – Мартин, мы и так далеко зашли. Не хочу, чтобы все случилось в первый же день. Так что нет, не поедем. – Угу, – Мартин медленно покачал головой и уставился на капли дождя. Я было подумала, что чересчур грубо ответила и надо как-то утешить его. Но вдруг он вновь заговорил: – А что ты имела ввиду под «все»? Не хочешь, чтобы случилось что – «все»? Какой ты, Мартин! Разводит меня на откровенный разговор. Его хитренькие глазки ни на секунду не выпускали меня из поля зрения. Я положила руки на стол и понимающе, будто психолог, посмотрела на него: – Ты прекрасно понял, что я имела ввиду. Мартин загадочно повел головой, и я увиде-

ла, как он прикусил верхнюю губу изнутри. – Хорошо. Когда мы встретимся снова? Завтра вечером? Своим видом он вызвал у меня бессознательное чувство вины. Хоть я и понимала, что не сделала ничего плохого, я поддалась на его удрученный вид. Мои руки сами собой потянулись к его рукам, но я сдержалась, опустив их на стол, а сама взялась стремительно пожирать глазами Мартина. Под моим тяжелым взглядом он не смог спокойно сидеть на стуле. Он оживился, заерзал и хаотично дергал пальцами, и наконец угомонил руки, взяв меню. – Давай еще попробуем что-нибудь… э-э-э... – его взгляд мучительно мельтешил по странице меню, стремясь гденибудь задержаться. – Уже так поздно. Давай покончим со сладостями на сегодня, – я улыбнулась и подвинула свой стул к нему. Я стала переходить в незапланированное наступление. Ну и история сегодня ожидает Элли. Казалось, я знаю Мартина уже много лет, и после долгих лет дружбы сегодня мы наконец решились перейти на новый уровень. – Ты хочешь разойтись по домам? – он недоумевающее посмотрел на то, как я придвинулась. – Чуть попозже, – я немного прикусила палец, должно получиться эротично. – Просто выбери


что-нибудь легкое. Мы вместе склонились над меню. Мартин не знал, что и думать, мой холодный и категорический ответ застал его врасплох. Он был полностью настроен на романтический лад и был уверен наутро проснуться со мной, но я окончательно испортила его планы, и теперь он выглядел растерянным. Я не знаю, какая частичка меня решила вдруг потянуться к его уху и ласково шепнуть: – Может, хочешь Сабайон? – я осторожно коснулась меню. – Ром, корица и вино, – Мартин улыбнулся, чем сбил мой романтический порыв. – Хм, ты уверена, что после мы не поедем ко мне? – Мартин, – я вздохнула и выпрямилась на своем стуле. Последний час мы больше не сближались с Мартином настолько, чтобы мои колени предательски сжимались. Он рассказывал мне, как порой бывает невыносимо в туре, когда в голове все смешивается в одну нагруженную деталями картину из городов, людей и песен. Какими сумасшедшими бывают люди, стоящие у дверей отелей дни напролет. – Ну это же фанаты, – я развела руками. – Вам, наоборот, должно это льстить! – воскликнула я. – А вот почему-то это бесит. Я из принципа не хочу этим людям давать автограф. Вот такой я

мизантроп. Ха-ха! – Злой! – улыбнувшись, я скорчила обиженное лицо и зачерпнула маленькой ложечкой легкий яичный крем. Мартин взял меня за руку: – Не злой. Просто это я. Ты скоро сама узнаешь... – он сощурил глаза и, не отводя взгляда, облизнул ложку, полную крема. Утром меня разбудил звонок в дверь. Я враждебно встала с кровати и прильнула к глазку. Ну не почтальон же это, конечно же, Элли. – Салют! – Ты издеваешься? Девять утра!!! – Я шла по делам и зашла к тебе! Давай рассказывай! Ты вчера не ответила на мой звонок, что, неужели свидание продолжилось? – Элли, я убрала звук, было три часа ночи! И спасибо, я ожидала подняться сама со счастливой улыбкой на лице… Подруга тянула меня за плечи на кухню. – Кстати, милая пижамка, но лучше спрячь ее подальше. Начиная новую жизнь с мужчиной своей мечты, тебе стоит пересмотреть свой гардероб. Займемся шопингом? – Элли взяла с полки шоколадные шарики и высыпала в две тарелки и горсточку себе в руку. Я молча уставилась на подругу, поджимая губы. – У меня зарплата еще не пришла.

– Могу в долг. Когда вы встречаетесь? Надо успеть! – Сегодня. Но ничего не будет, не надо ничего успевать… Я нахмурилась и обессилено взяла ложку в руку. – Ну, ты чего? Я думала, что ты вообще не ложилась, а всю ночь прыгала от счастья. – У меня так устало... лицо... я была улыбчива и мила как никогда, – я потерла лицо, а Элли рассмеялась. Подруга взволнованно покачала головой и положила свою руку на мою: – Рассказывай давай! Мы договорились с Мартином встретиться у кинотеатра. Меня капельку беспокоило, не пристают ли к нему на улице? Хотя, если его это не волнует, то меня тем более не должно волновать. Признаться, я была поражена его выбором свидания. Последний раз я была в кино с мужчиной, не считая долбанутого Йена, с бывшим мужем, на той стадии, когда он еще считался моим парнем. То был мультфильм «Доммонстр». Стивен был убежден, что для счастья мне необходимы мультики, мороженое и скромные прогулки за ручку. Наши отношения были переполнены романтикой, наивностью и невинностью. Это было так волшебно. Жаль, что когда все закончилось, то можно было с легкостью перечеркнуть

115


любую из перечисленных характеристик. На этот раз, чтобы снова не чувствовать себя слепой собакойповодырем, мы с Мартином договорились встретиться у конкретной колонны здания кинотеатра. На мне было легкое коротенькое черное платье. Скорее всего, я замерзну, так как платье было на бретельках, но на это я и сделала свою ставку. Мартин, как истинный джентльмен, обязательно постарается меня согреть. Мой мужчина стоял ко мне спиной, он разговаривал по телефону, засунув одну руку в карман и рисуя ногой неровные круги на асфальте. Я остановилась позади него и задержала дыхание. Он закончил разговор и почувствовал движение сзади. Он стал оборачиваться, я неуклюже попыталась повторить его движения, оставаясь за его спиной, но он быстро меня обнаружил. – Розалин! – воскликнул Мартин и обнял меня. Мой подборок удобно расположился на его плече, и я расслабилась, не желая, чтобы он отпускал меня. – Я скучал по тебе! – Я тоже, всю ночь думала о тебе, – я отодвинулась от него и смущенно закусила нижнюю губу. – Мм, вот оно как, – он покачал головой и, взяв меня за руку, повел в кинотеатр. – А билеты? Мартин показал

116

мне два билета. – А фильм? Он сморщил лоб, будто никогда даже и не задумывался о названии фильма. – «Коллекционер». Я дернула бровью. Он добавил: – На это время лишь это. – Я молчу, – я улыбнулась. – Простоты так посмотрела… – На любой фильм, лишь бы с тобой! Мартин остановился купить нам попкорн. Стоя рядом с ним,я понимала, как это приятно – быть парой. Я кинула на него оценивающий взгляд и ощутила невероятную гордость за своего мужчину, уверенная, что он на сто процентов хорош, и более лучшего на свете не существует. Мы зашли в зал, и я наивно хотела узнать ряд. Конечно же, последний ряд с отдельно стоящими диванчиками в самом углу. Кажется, на фильм можно даже не настраиваться. Не поехала я вчера к Мартину домой, так он решил, что получится ничуть не хуже и в кинозале. Первые пятнадцать минут фильма мы раздельно сидели и мирно смотрели на экран. Я никак не могла сосредоточиться на фильме, так как всеми силами старалась не думать о том, кто сидит в паре сантиметров от меня. Ну же, Мартин! Я не верю, что мы действительно пришли смотреть

кино! Я невольно вздрагивала от громких резких сцен. Мартин не глядя набирал полную руку попкорна и невозмутимо отправлял его себе в рот. По примеру многочисленных фильмов, твердо укрепившихся в моем сознании, я специально инициировала встречу наших рук в стакане попкорна. Как это понимать? Он не заметил! Он был так увлечен событиями на экране, что совершенно не повелся на мою попытку начать близкий контакт. Я расстроилась и скрестила руки у себя на груди. Как только сцены насилия закончились и началась пустая болтовня персонажей, Мартин заметно расслабился и наконец взглянул на меня, всю такую закрытую и неприступную. Он улыбнулся: – Ты чего? Иди ко мне, – он приподнял одну руку, подталкивая меня прижаться к его груди. Я воспользовалась планом «Б»: – Я замерзла, здесь работают кондиционеры, – я огляделась вокруг и неохотно пододвинулась к Мартину. Как и планировалось, он клюнул. Мартин заботливо обхватил меня обеими руками и нежно потер плечи. – Сейчас, – он выправил из штанов свитер. Я быстро заговорила: – Не надо снимать с себя. Я потерплю. Автор: Ксения

Тугучева


«‡ÏÓÍ ËÁ ÔÂÒ͇ Первый сексуальный контакт произошёл у Честера на каникулах перед переходом в выпускной класс. Один из его одноклассников, с которым он периодически общался, пригласил его на вечеринку по случаю своего шестнадцатилетия. Празднование проходило в двухэтажном родительском особняке с бассейном, на сутки отданном в полное распоряжение виновника торжества и его гостей. Честер редко посещал подобные мероприятия. Его нечасто звали в компании, да и сам он не получал от этих сборищ никакого удовольствия. Развлечения сверстников с бешеными танцами, обливанием шампанским и последующим нырянием в бассейн его не прельщали, с алкоголем он старался не иметь дел вообще. Виски, который он пару раз пробовал, будоражил его сознание, будил малопонятные желания. Это пугало Линкольна, словно бы перед ним приоткрывалась дверь в мир, с которым он всегда жил бок о бок, но о существовании которого даже не подозревал. Честер мог бы отказаться от приглашения под каким-нибудь благовидным предлогом. Он понимал, что его отсутствие никоим образом не скажется на атмосфере праздника, но всё же решил пойти, в первую оче-

редь из уважения к товарищу. Весь вечер Линкольн не знал, чем заняться, чувствуя себя совершенно чужим среди подогретых спиртным и гормонами подростков. Наконец, решив, что дипломатическое время его пребывания на празднестве истекло, он потянулся к телефону, намереваясь вызвать своего водителя. В этот момент к столу, за которым он сидел во дворе, подошла незнакомая девушка. Кинув быстрое «привет», она опустилась в плетёное кресло рядом с Честером и без всяких предисловий поинтересовалась, что он делает в одиночестве. Линкольн был настолько обескуражен этим вопросом, что не нашёл ничего лучшего, чем сказать, что пришёл на вечеринку только из нежелания показаться невежливым в глазах школьного приятеля. Девушка неопределённо хмыкнула и спросила, чем бы он предпочёл заняться вместо того, чтобы убивать время до ухода. «Сыграть партию в шахматы и лечь спать», – неожиданно сам для себя произнёс Честер. Линкольн не имел никакого опыта в общении с противоположным полом и совершенно не стремился произвести на девушку впечатление, поэтому на её вопросы он отвечал честно, без всяких приукрашиваний, что, казалось,

вызвало у его собеседницы интерес. Они представились друг другу. Её звали Шайла, она была подругой родной сестры именинника, дочерью известного модельера. Как и Честер, она переходила в выпускной класс и в следующем году собиралась поступать на модный факультет дизайна Городского Университета. Невысокая блондинка с несколько кукольными чертами лица, Шайла казалась неглупой, и Линкольн даже не заметил, как за их разговором прошёл целый час. В конце беседы девушка предложила ему увидеться ещё раз и дала свой номер телефона. М ин ул и с ут к и . Вспоминая события вечера, Честер вдруг ощутил желание позвонить по оставленному номеру. Сам он, вероятнее всего, не решился бы сделать первый шаг, но проявленная Шайлой инициатива придала ему смелости. Нельзя сказать, чтобы она вызвала у Линкольна какие-то сильные эмоции. Дело было скорее в смеси любопытства и ещё одного, доселе незнакомого и трудно поддающегося определению чувства, которое толкало его на непривычные поступки. Так или иначе, но Честер, преодолевая робость, совершил звонок, и они условились встретиться в знакомом

117


обоим ресторанчике в центре. Отец никогда не контролировал его передвижения, и всё же юноша, повинуясь смутному ощущению, попросил шофёра остановиться в двух кварталах от ресторана. Оставшееся расстояние он прошагал пешком, дождавшись, когда машина уедет. Встреча (назвать её свиданием у Линкольна не повернулся бы язык), вопреки его опасениям, прошла непринуждённо и даже весело. Шайла рассказывала о своей семье, школе, отношениях с учителями и поездках, в которых она бывала с друзьями. Слушая её, Честер периодически с удивлением отмечал, что ему нравились эти, в сущности, незамысловатые истории, нравились именно своей простотой, казалось, навсегда ушедшей из его жизни. Девушку, похоже, не слишком смущало то, что её собеседник в основном предпочитал слушать, нежели говорить. Сам Линкольн был вполне доволен таким развитием событий, так как слабо представлял себе, о чём вести беседу. Проведя в ресторане более двух часов, они расстались, условившись о следующей встрече. Три дня спустя они увиделись вновь, и в этот раз Честер был значительно более красноречив. Он говорил о своих одноклассниках, припоминая разные курьёзы из школьной жизни, на которые раньше не обращал особого внимания, и даже обнаружил в себе способ-

118

ность вполне пристойно шутить. Тем не менее, Линкольн всё ещё неуверенно чувствовал себя в общении с Шайлой. Порой за её словами ему чудился некий скрытый смысл, и он мучился, пытаясь понять их значение, ноего уже подхватила и понесла за собой сила, сопротивляться которой он не мог, да и не хотел. Воспоминания и планы на будущее отступили для него на задний план, освободив место для новых эмоций, противоречивых и оттого ещё более привлекательных. Они продолжали встречаться, выбирая для этогознакомые заведения. Привыкший передвигаться в основном на автомобиле, Честер не очень хорошо знал город, да и мысль о том, что они будут гулять вдвоём на глазах у окружающих, вызывала у него отторжение. Постепенно атмосфера их общения стала приобретать оттенок напряжённости. Честер чувствовал, что Шайла ждала от него каких-то шагов, осознавал их необходимость и одновременно испытывал страх. Однажды, провожая девушку после очередного свидания до угла, где её ждала машина, он, ощущая резкий прилив крови к голове, вдруг остановился, развернул Шайлу к себе и припал к её губам. Она с готовностью ответила на поцелуй, и они застыли посреди наполняющейся сумерками улицы, нимало не заботясь об обходящих их прохожих. В тот вечер

они расстались, почти ничего не говоря друг другу. Уже по дороге домой, отделённый от водителя звуконепроницаемой перегородкой, Честер раз за разом мысленно возвращался к случившемуся, не понимая, как мог на такое решиться. Он не думал, какими станут их отношения после его поступка. Линкольна просто радовала мысль о том, что отныне между ними возникла связь, которую, как ему казалось, будет сложно разорвать. Может быть, впервые в своей сознательной жизни Честер не смотрел в завтрашний день глазами логика. Он наслаждался настоящим и верил, что будущее сулит ему ещё много прекрасных сюрпризов. Следующим вечером они встретились вновь. Поначалу Честер чувствовал себя неловко. К вчерашней эйфории теперь примешивалось опасение того, что Шайла могла не воспринять его поцелуй всерьёз, и Линкольн всячески старался избегать этой темы. Наконец девушка напрямую спросила у него, в чём дело. Смущаясь, Честер признался, что не совсем понимал, в каком статусе они находились. В ответ Шайла хитро улыбнулась. «Ну, после твоего подвига нас, наверное, теперь можно назвать парнем и девушкой», – сказала она, и Линкольн почувствовал, как волна облегчения разливается у него внутри. Остаток вечера юноша был оживлён и весел: опь-


янённый сознанием взаимности своего чувства, он непривычно много говорил и смеялся. С того времени отношения их перешли в новую фазу. Честер частично преодолел своё нежелание показываться с девушкой на людях, и теперь они периодически встречались то в парке, то на набережной, и даже пару раз катались по заливу на экскурсионном катере. Линкольн рассказывал Шайле о прочитанных книгах, своих поездках за границу, любимых сюжетах рисунков. Девушка слушала его с интересом, но постепенно стало видно, что такое времяпрепровождение начинало её тяготить. Честер и сам понимал всю важность вопроса сексуальных отношений, который они до этого ни разу не обсуждали. Его влекло к Шайле, но стеснительность оказывалась сильнее желаний тела, и потому он постоянно оттягивал решающий момент, предпочитая радоваться тому, что имел. В конце концовШайла решила взять инициативу в свои руки. Однажды утром она позвонила Честеру и пригласила его к себе домой. Отец девушки, как это часто случалось, уехал на Континент на показ своей новой коллекции, мать же отправилась к подруге, чтобы поддержать её мужа, начинающего художника, у которого на следующий день открывалась первая персональная выставка. Предчувствуя, чем должна была закончиться

эта встреча, Линкольн ужасно нервничал. У него даже возникло желание отказаться от приглашения, мотивируя это срочными делами, но он всё же подавил в себе приступ малодушия. Доехав до границы фешенебельного района, где проживала семья Шайлы, он отпустил водителя и дальше шёл пешком, ориентируясь по электронной карте в телефоне. В итоге всё получилось лучше, чем он ожидал. Девушка, уже имевшая определённый сексуальный опыт, контролировала процесс и, казалось, даже получала от него удовольствие, несмотря на неопытность своего партнёра. Сам Честер был слишком взволнован, чтобы говорить о каких-то ярких ощущениях. Вернувшись домой, он уединился в ванной и долго рассматривал себя в зеркале. До этого Линкольн не задумывался о том, как выглядит, и теперь, пристально вглядываясь в своё отражение, пытался понять, что могло привлечь в нём Шайлу. Он видел перед собой высокого смугловатого юношу с чистой кожей и правильными чертами лица. Пряди густых тёмных волос, падающих на высокий лоб, выразительные карие глаза, хорошо очерченный рот – всего этого было вполне достаточно, чтобы добиться успеха у противоположного пола. Тем не менее, Честер не относился к числу людей, умеющих объективно признавать свои достоин-

ства, поэтому вопрос, заданный им самому себе, оставался без ответа. Мысль о том, что его могут воспринимать в первую очередь как наследника богатой и могущественной семьи, его не посещала. Теперь Линкольн стал часто приезжать в дом родителей Шайлы, пользуясь их отсутствием. Однако по мере того, как любовный опыт Честера рос, в его отношениях с девушкой стали проявляться разногласия. Шайлу раздражало, что её парень по-прежнему не хочет, чтобы его водитель знал, куда он ездит, и начинает собираться в дорогу как минимум за час до прихода кого-то из её родных. Тот факт, что она встречается с будущим главой огромной интернациональной корпорации, не особенно волновал девушку. Она привыкла, что в её круг общения входили молодые люди из семей с высоким статусом, к тому же была ещё слишком юна, чтобы строить серьёзные планы на будущее. В Честере ей нравилась именно его непохожесть на тех, с кем она обычно проводила время, его эрудиция и начитанность в сочетании с удивительной наивностью. У Шайлы не было ни достаточного опыта, ни желания для того, чтобы попробовать разобраться в происходящем в душе Линкольна. Ей хотелось веселья и новых эмоций, но всё то, что поначалу увлекало и забавляло,

119


вскоре приелось и вызывало недовольство. Честер и сам ощущал некоторый дискомфорт. Подруги Шайлы, которых она несколько раз приглашала присоединиться к ним в ресторане, чтобы разнообразить общение, были ему неинтересны. Он не понимал, о чём с ними разговаривать, и тяготился необходимостью отвечать на вопросы о жизни «в такой богатой семье». Трижды они ходили вместе на вечеринки. Глядя на загорелую, не обременённую комплексами молодёжь, самозабвенно танцующую после нескольких коктейлей, он особенно остро чувствовал собственную чужеродность. Лишь нежелание бросить свою девушку в одиночестве удерживало его на месте. К тому же, чем меньше времени оставалось до конца августа, тем больше беспокоил Честера вопрос о том, во что превратятся их отношения после возобновления учёбы. Он знал, что не сможет целиком посвящать встречам с Шайлой оба выходных в неделю. Ему было необходимо заниматься, да и частые отлучки из дома однозначно вызвали бы реакцию со стороны Линкольна-старшего, привыкшего, что сын практически весь уик-энд проводит в своей комнате за книгами. Возможность же рассказать отцу о девушке или представиться её родителям казалась ему абсолютно нереальной по причине, которую он сам до конца не осознавал. Наконец по-

120

сле долгих раздумий Честер решил поделиться своими сомнениями с Шайлой. Одним днём он приехал к ней, настроенный на серьёзный разговор, не замечая ни выражения лица открывшей дверь хозяйки, ни тона, которым она к нему обращалась. Он попросил девушку сесть напротив себя за стол и, не тратя время на предисловия, словно желая поскорее высказать всё накопившееся, заговорил. Некоторое время Шайла слушала его, не перебивая, а потом поднялась из-за стола и сделала какое-то странное движение рукой, заставившее Линкольна оборваться посреди фразы. «Я думаю, ты зря так нервничаешь, нам всё равно придётся расстаться», – произнесла она, и слова эти, такие простые и неожиданные, тяжёлым грузом рухнули на грудь Честера, заставив сердце судорожно подпрыгнуть. Ошеломлённый, путаясь и сбиваясь, он начал спрашивать о причинах, одновременно чувствуя бессмысленность своих попыток чтолибо изменить. Шайла с видимой неохотой стала перечислять то, что её не устраивало – было видно, что она уже всё для себя решила, и необходимость давать пояснения вызывала у неё раздражение. Какое-то время Честер ещё пытался найти в её словах надежду, перебивал девушку, доказывая, что готов измениться, но произносимое им падало в пустоту, не находя ответа. Он

плохо помнил, как звонил шофёру, шёл до машины, почти не помнил обратную дорогу. Приехав домой, он поднялся в свою комнату и повалился на кровать. Мысль о том, что ещё вчера необходимость ходить с Шайлой на вечеринки и общаться с её друзьями вызывала у него неудовольствие, теперь казалась абсурдной. Сейчас он был готов на всё, лишь бы изгнать пустоту, без остатка заполнившую его душу, пустоту, давившую изнутри и вызывавшую боль, граничившую с физической. Честер мучительно напрягал мозг в попытках найти выход, перебирал в уме десятки стратегий поведения. Поначалу они казались ему разумными, несущими надежду, но проходило несколько минут, и его охватывало сознание безнадёжности этих выкладок. Обессиленный и истощённый, он уснул, а проснувшись, обнаружил, что всю его комнату заливал густой багровый свет заходящего солнца. Последние лучи клонящейся к закату звезды падали через окно на поверхность письменного стола, и в этом почему-то было столько тяжести и безысходности, что Честер заплакал. Слёзы немного притупили боль, и он заставил себя сползти с кровати и добраться до ванной. До прихода отца оставалось ещё достаточно времени, но Линкольн хотел исключить любую возможность того, что тот заметит на его лице следы


пережитого в этот день. Вернувшись в комнату, он снова лёг на кровать и замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. Им овладела апатия. Ему не хотелось ничего делать, но оставаться наедине со своими мыслями было ещё невыносимее. Честер слабым голосом произнёс несколько слов, включив телевизор, чего практически никогда не делал ранее. Какое-то время он бездумно переключал каналы движениями указательного пальца в воздухе, а потом погасил экран. Он несколько раз вставал, доставал из шкафов любимые книги, открывал учебники, но слова расплывались перед глазами, и ему приходилось по несколько раз перечитывать одну и ту же фразу, чтобы вникнуть в её смысл. Незадолго до того часа, когда его отец обычно приезжал домой, он постелил постель и выключил в комнате свет – меньше всего в тот момент ему хотелось общаться с кем бы то ни было. Он сколько-то пролежал без сна, а затем незаметно сам для себя задремал. Линкольн проснулся посреди ночи с мыслью о том, что не знал, как ему жить дальше. Он не представлял, как выдержит ещё один год в ГейтсФоллз с уроками, домашними заданиями, настольным теннисом и этой пустотой внутри, как станет общаться с учителями и одноклассниками, ни с одним из которых не сможет поделиться своей тос-

кой. Честер не мог даже подумать, что для большинства его сверстников произошедшее с ним не стоило бы и выеденного яйца. В его личном мире это стало трагедией. Линкольн больше ни разу не звонил Шайле, хотя некоторое время после разрыва с трудом сдерживался от того, чтобы набрать её номер. Из своих первых личных отношений он вынес то, что никогда впредь не хотел бы испытать подобную боль. Отныне, решил Честер, он будет предпринимать всё, чтобы этого избежать. Майкл Линкольн ни на секунду не заподозрил, что с его сыном происходило что-то неладное. Приученный к дисциплине, Честер усилием воли заставил себя не выбиваться из привычного распорядка. Поначалу ему тяжело было сосредоточиться на занятиях, но спустя некоторое время он даже обрёл в этом облегчение. Интенсивная интеллектуальная работа позволяла отвлекаться от тягостных мыслей, и в школу Линкольн вернулся в относительно стабильном состоянии. С первого же дня он полностью погрузился в учёбу. Воспоминания о Шайле преследовали его всё реже и реже, а с наступлением зимы Честер неожиданно осознал, что был даже рад приобретённому опыту. Теперь он понимал, что выбирать спутницу жизни нужно, руководствуясь не любовью, но логикой и здравым смыслом, и в

дальнейшем намеревался следовать исключительно этому принципу. Порой ему казалось, что события лета произошли с кем-то другим, ведь сам он, находясь в здравом уме, никогда не стал бы мыслить и вести себя подобным образом, напрочь позабыв о главной цели своего существования. В конце учебного года Честер блестяще сдал выпускные экзамены, а полтора месяца спустя, продемонстрировав не менее достойные результаты, стал студентом одного из престижнейших Университетов страны, поступив на факультет Финансов и Менеджмента. Будущий глава корпорации обязан был умело управлять деятельностью её многочисленных филиалов и знать законы рынка – в этом мнения отца и сына Линкольнов полностью совпадали. Вопреки ожиданиям Честера, учёба в Университете отнимала у него меньше времени, чем школьные занятия. Теперь он изучал только узкоспециализированные дисциплины, к тому же здесь не было ни факультативов, ни интенсивных спортивных нагрузок, как в ГейтсФоллз. Освоившись с особенностями студенческой жизни, Честер начал ещё активнее вникать в деятельность «Линкольн Индастриз». Наставником его стал сам Алекс Беннингтон, правая рука Майкла Линкольна, держатель второго по величине пакета акций корпорации. Всё ещё крепкий для

121


своих семидесяти, с отменной скоростью реакций и изощрённым умом, Беннингтон начинал свою карьеру вместе с отцом Майкла и в кругу своих подчинённых слыл живой легендой. Долгие вечера они проводили за разбором схем работы «Линкольн Индастриз». В какой-то момент Честер с удивлением понял, что этот значительно старший человек вызывает у него всё большую и большую симпатию, причём не только как профессионал, но и как личность. Беннингтону также нравилось их совместное времяпрепровождение. У него был внук возраста Честера, но, в отличие от последнего, он не проявлял интереса ни к чему, кроме развлечений золотой молодёжи. Алексу импонировали трудоспособность и гибкость мышления его подопечного, к тому же он

чувствовал в нём одиночество, которое сам нередко испытывал, подобно многим пожилым людям. Майкл Линкольн был весьма доволен, слушая отчёты об успехах сына. Всё шло по задуманному им плану, и счастье заключалась в том, чтобы неукоснительно следовать намеченным путём. В конце первого года учёбы Честер сошёлся со своей одногруппницей Стейси Морган. Он сразу обратил внимание на эту девушку благодаря её ответам и докладам, свидетельствующим об умении глубоко и нестандартно мыслить. К тому же её спокойствие и рассудительность в общении выгодно выделялись на фоне остальных сокурсниц. Как обычно, Линкольн держался особняком, ни с кем не заводя тесных знакомств, и он не мог не отметить, что

Стейси также не выказывала стремления присоединяться к какой-либо компании. Всё это нравилось Честеру, однако он не решался сделать первый шаг в стремлении сблизиться с девушкой. К врождённой неуверенности теперь примешивался ещё и страх разочарования, возникший после истории с Шайлой. Линкольн боялся, что его попытка завязать отношения не встретит взаимности, либо же, что было бы ещё хуже, будет высмеяна. Он слишком хорошо помнил свою реакцию на разрыв. Отныне для того чтобы начать предпринимать какие-то действия, ему необходима была твёрдая убеждённость в том, что его интерес взаимен. Автор:

Алексей

Рубан

≈‚‡Ì„ÂÎË ÓÚ ÀÂÈ·ı. “ ÛÔ Á‚ÂÁ‰˚ Глава 28. Е. Летов и задница Пеппилоты Очутившись на операционном столе, Сергей переживал только по одному поводу – как бы его не «попалили с огнестрелом». На счастье, хирург был пьян и думал только о том, как поскорее закончить неожиданную ночную работу. Он не обратил внимания на

122

прилипшие ко лбу частицы пороха и непохожую на другие рваную рану. – А что так чем-то паленым пахнет? – спросила молодая ассистентка хирурга. – Да это я споткнулся и об печку головой треснулся, – ответил Сергей. Запах пороха трудно было с чемлибоспутать,но это ведь

была не фронтовая медсестра.А хирургу неожиданно стало так весело, что он, содрогаясь от приступов смеха, чуть было не подцепил пациенту глаз кривой блестящей иглой. Вскоре Сергей оказался на улице, с головой, перевязанной белым бинтом. Понимая, что вся его анестезия скоро закончится, он решил поскорее добраться в город, тем более


что там оставалось невыполненное обязательство – Сергей так и не зашел к рыжеволосой девушке, привидевшейся ему в парке. Он чувствовал, что просто обязан ее навестить, хоть они и были едва знакомы. Сказать больше – ему очень хотелось этого. Дорога не заняла много времени. Зайдя на часок к Масакре, подлечившись и взяв про запас веселых таблеток, он направился в дом №23 на улице Морозова. Дверь почти сразу же отворилась, и на пороге появилась знакомая веснушчатая физиономия. – Заходи, Ванда ждала тебя, волновалась. Что с головой? – Да так, – упал неудачно. – Упал, говоришь? – Пеппилота криво ухмыльнулась. – Не хочешь, не рассказывай. Кофе налить? – Да, не откажусь. Я зайду к ней? – Заходи, она не спит уже. Пройдя в маленькую девичью комнату, Сергей неожиданно для себя засмущался. Сев на стул, он взял с полки первую попавшуюся книгу и принялся ее машинально листать. – Привет, Ванда. Как себя чувствуешь? – спросил он как-то автоматически. – Извини, что вчера не зашел – навалились проблемки всякие. – Ты мне снился, – вздохнулаВанда. – Удалось беса изгнать?

– Откуда ты знаешь? – Сергею показалось, что рассудок его снова дает трещину. – Ты не первый, кто себе в голову палит по этому поводу. – А ты ведьма. Но очень симпатичная ведьма, – поправил себя Сергей. – Была бы я ведьмой, в кровати бы не валялась, – Ванда вдруг погрустнела, но быстро заставила себя улыбнуться. В комнату вошла Пеппилота с двумя чашками кофе и тарелкой домашнего печенья. – Что-нибудь еще нужно? Я тебе в кофе рижского бальзама добавила, – подмигнула она Сергею, нескромно улыбаясь. – Выглядишь как покойник. – Спасибо. То, что доктор прописал, – ответил Сергей. – Спасибо, все хорошо, – сказала Ванда. Рольгардина стрельнула глазками и медленно, с достоинством вышла из комнаты, виляя едва начавшей как следует округляться попкой. «Зима, лето, и будет телочка хоть куда», – мечтательно подумал Сергей, провожая ее заинтересованным взглядом. – Та еще оторва, но ты даже не думай, – сказала Ванда неожиданно металлическим голосом. – Да я просто залюбовался. Без всяких нехороших мыслей, – снова смутился Сергей. Ванда заулыбалась немного вымученно, а по-

красневший как рак парень поднес чашку ко рту. Кофе с бальзамомдействительно возвращал к жизни – вскоре неловкость исчезла, развязался язык. Решив, что скрывать события прошлой ночи нет смысла, Сергей поведал Ванде о встрече с Лилит, разговоре с русалкой и о путешествии по лесу, где его едва не совратила какая-то бестия. Девушка слушала рассказчика, не перебивая, грея ладони о чашку и изредка из нее прихлебывая. Когда Сергей рассказывал о пьяном хирурге, значительно приукрашивая события, Ванда весело рассмеялась. – Тебе повезло, что он был недостаточно пьян, а то сейчас сидел бы без глаза, – сказала она. – Я тоже так думаю, – Сергей поставил на стол пустую чашку. – Не хочешь рассказать, что снилось тебе? – Я тоже ее видела, вас вместе. Она склонилась и поцеловала тебя, как снежная королева. Еще была большая белая сова, черный лес с привидениями и что-то очень важное, то, что я никак не могу вспомнить. – И это все? – Конечно, не все, – Ванда лукаво улыбнулась. – Я тоже встречаюсь с демоном. Ты ведь не стал мне рассказывать о Люси. – Не рассказывал, но ты почему-то об этом знаешь. – Иногда со мной словно кто-то беседует –

123


не так, как наяву, скорее образами, сказками. Порою я просто вижу картинки или сюжеты, ничем между собою не связанные. Трудно отличить правду от вымысла, сон от реальности, а людей от духов, когда витаешь между мирами. – Ты принимаешь что-нибудь? – Сначала мне кололи лекарство, потом таблетки давали, но я уже давно перестала их пить. Теперь только витамины. Я скоро смогу ходить – я это чувствую. – Конечно, сможешь, – Сергей взял девушку за руку и посмотрел ей в глаза. Ванда грустно улыбнулась, положила сверху вторую свою маленькую ладошку. – Сейчас тебе надо идти, это срочно. – Куда? – Сергей словно очнулся, озираясь по сторонам. – Обезьянка на черной пантере – ловушка захлопнулась. Капля за каплей ручей растет, капля за каплей уходит жизнь из Тлеющего Уголька… Помоги ей.* – Что это значит? – Иди. По дороге поймешь. Заходи, когда будет время. – Хорошо, до свидания… – Не обещай ничего. Тебе пора. Выйдя из дома, Сергей пошел по засыпанному листвой тротуару, медленно передвигая ноги. В голову не приходило абсолютно ничего вразумительного. Перестав ис-

124

кать логику в словах Ванды, он понемногу расслабился. Вспомнилась осень в Питере, кленовые, дубовые листья, холодныйбалтийский ветер, ирокезы панков на Невском. В голове заиграла какая-то неадекватная песенка Егора Летова. Написал ее гений явно под каким-то тяжелым кайфом. Парень вдруг остановился и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, отправился прямиком к Нине. Насчет обезьянки и тлеющего уголька момент был, конечно, неясен, но вот слова «… верхом на черной пантере» вызывали вполне определенные ассоциации – маленькие шарики опиума, завернутые в слюду, иногда появлялись в продаже и в этом северном городе. Дверь в комнату была заперта изнутри, но Сергей давно уже выточил запасной ключ из железной пластинки – так, для себя, на всякий случай. В комнате пахло маком и кровью – лауданум и железо – запахи, мало что значащие для человека неискушенного и почти незаметные в спертом прокуренном воздухе общежития, – их Сергей почувствовал, уже стоя у двери. Нина, откинувшись на диване после укола, лежала со шприцем в руке. Игла так и осталась в вене после отключки, надорвав ее в месте инъекции, как это бывает иногда с наркоманами. Из не-

счастной вытекло немало дурной крови. Аккуратно вытащив иглу, Сергейнащупал едва уловимый пульс и двинулся было к выходу, но остановился. Скорая могла приехать и через час – вряд ли у Нины было столько времени, – а вот проблем они устроят немало. Выбрав самый большой шприц из коллекции своей подруги, парень развел в кипяченой воде соль – сколько растворилось– и хладнокровно запустил по вене умирающей едкий раствор, а затем принялся хлестать ее по щекам, трясти, давить на грудную клетку и даже делать зачем-то искусственное дыхание. Сергею повезло – простейшие народные реанимационные меры подействовали. Нина открыла глаза и, вскрикнув от боли и ужаса, обняла своего спасителя. Сил у нее почти не было, но иначе остановить разбушевавшегося друга она не могла. – У меня же синяки на лице будут, – обиженно произнесла она тихим голосом. – Узнаю тебя. Далеко путешествовала, обезьянка? – Что ты сказал? – Нина оттолкнула Сергея и уставилась на него безумными глазами. Слезы стекали по ее лицу. – Что случилось то? – Ты назвал меня обезьянкой! – Не думал, что это тебя так заденет.


– Меня только что так называли… они. – Демоны? Не хочешь рассказать мне об этом? Нина, поджав под себя ноги, отодвинулась к стенке, заворачиваясь в кровавое одеяло. Ее начало трясти, как осиновый лист. – Не трогай меня. Лучше налей что-нибудь выпить. – Как скажешь, – Сергей развел водку яблочным соком и протянул Нине стакан. – Там в сумочке радик должен быть. Бахни мне. – Сначала в душ сходи. Постель тоже поменять надо. – А ты останешься? Воевал где-то? – Нина протянула Сергею пустой стакан; только теперь она обратила внимание на его перебинтованную голову. – Остаться могу, самого кумарит, – ответил Сергей, наливая теперь уже две порции коктейля. – С головой мелочи, небольшая бытовая травма, – добавил он. – Сейчас вместе сходим сполоснуться? Я боюсь одна, – спросила Нина, принимая стакан с пойлом дрожащей рукой. – Сходим. Бывший твой приходил? – Он больше не появится, – ответила Нина и сделала большой глоток сока с водкой. Сняв бинт и залепив рану лейкопластырем, Сергей повел неуверенно стоящую на ногах подругу в душ в конце коридора.

Теплые струи воды смывали напряжение Нины и густую засохшую кровь с ее тонкой руки. Несмотря на свое пагубное пристрастие, девушка выглядела весьма соблазнительно – у нее было действительно красивое, идеальное тело. Но взгляд Сергея почему-то притягивала пульсирующая вена на шее обнаженной подруги. Это было по меньшей мере странно, но ему хотелось крови больше, чем секса. Во рту появился солоновато-железный привкус, а желание стало почти непреодолимым, сродни безумному голоду, настигающему отощавшего бродягу, курнувшего косячок. Нина, ощутив на себе его плотоядный взгляд, прижалась к Сергею всем телом. Обняв ее и почувствовав жалость вперемешку с нежностью и влечением, парень начал понемногу приходить в себя. Правда, одно наваждение сменилось другим, устойчиво-мимолетным – на мгновение Сергею показалось, что он обнимает совершенно другую женщину. *** *В языке кечуа имя Нина переводится как «тлеющие угольки». *** Стоя под душем, Люси ощутила прикосновение мужских рук. Она не испугалась – напротив,расслабилась и даже слегка приоткрыла рот, словно для поцелуя. За-

крыв глаза, девчонка почти по-настоящему чувствовала всей своей кожей стоящего рядом мужчину, его горячее дыхание, сильные руки, волосы на груди. Волна страха и предвкушения удовольствия прокатилась по её телу, заныла внизу живота пульсирующим желанием. Воображение дорисовало то, как упирается в нее сзади твердеющий член с мягкой, нежной головкой, как медленно и аккуратно входит внутрь, возвращаясь, но постепенно проникая все глубже. Горячие, слегка грубоватые ладони крепко держат ее немного ниже талии; темп нарастает, и весь окружающий мир выключается – просто темнеет и перестает существовать. Только вода, падающая сверху, и движения твердого, большого фаллоса внутри трепещущей и сокращающейся от наслаждения киски... Одна рука Люси включила воду погорячее, а другая опустилась между ног. Пальцы нашли маленький твердый бугорок и принялись играть с ним. Выйдя из душа, Люси всерьез стала думать о том, как бы ей не накинуться на когонибудь прямо на улице. Она никогда не была развратной и слабой, но теперь…словно сдерживающая доселе желания плотина вдруг рухнула, и стремительный поток страстей захлестнул ее, как неумолимая, сметающая все на своем пути

125


стремительная волна цунами. Запив сухим красным вином пригоршню таблеток пустырника, Люси наполнила фужер снова и села за стол перед компьютером. Синим огоньком замигал модем, а пальцы печатали письмо далекому, ни разу не виденному ею в реальном мире другу – одному из немногих, способных ее понять. «Привет, милый Pois. Я устала жить на этой дерьмовой земле. Хотя не понимаю, как можно устать от жизни в моем возрасте. С каждым днем мне становится все хуже. Я постоянно думаю о том мире и том странном сне, в котором я умерла. Теперь все изменилось – я чувствую непонятный, неутолимый голод. Однажды поймала себя на том, что стою и ем на кухне сырое мясо! Думаю, что кровь пришлась бы мне по вкусу. Мои глаза стали непонятного мутного цвета с темной полоской вокруг радужки – на фото они выглядят, как звериные. А еще меня переполняют разные желания, инстинкты, бороться с которыми становится все труднее. Иногда смотрю на какого-нибудь парня, и чуть ли не слюни текут, только понять не могу, что же хочу с ним сделать – заняться сексом или порвать на клочки в приступе страсти. Просто дикость. Такое ощущение, что кроме секса и крови меня ничего больше не интересует.

126

И все это начало происходить после того, как мне приснилась новая встреча с демоном, отравившим меня. Он овладел мною, и я была не в силах сопротивляться. Этот сон реальнее, чем то, как я себя сейчас чувствую. Иногда, возвращаясь домой, мне начинает казаться, что этого дня не было на самом деле. «Жаме-вю» – так вроде бы это все называется? Все это время я живу мыслями о нем. Мне уже давно ничего подобного не снилось, но ощущение, что я нужна ему, не оставляет меня ни на минуту». Отправив письмо, Люси переоделась в пижамку и забралась в постель. Спать днем стало для нее привычкой, даже необходимостью. Ночной сон больше изматывал, нежели приносил отдых. Днем было тихо, только машины жужжали за окном, нескончаемым потоком двигаясь по улице. Дитя города, она любила эти привычные звуки, легко согласующиеся со звучащей потихоньку музыкой и темными мыслями, вьющимися в голове. Люси проснулась оттого, что ее щеки коснулся луч лунного света. В серебряном свете ночного светила четко обозначилась тончайшая нить, выходящая из ее ладони и исчезающая где-то вверху. – Значит, все это правда, – прошептала она. – Что же мне теперь делать?

Ответа не было. Люси смотрела на нить и медленно размышляла. Наконец любопытство и жажда познания взяли вверх, и она потянула за паутинку, легко нащупав ее свободной рукой. По нити пробежала вибрация, занавеска на окне покачнулась, мимо промелькнула какая-то тень. Люси ощутила холодный, нечеловеческий ужас, но язык ее, повинуясь неведомой воле, произнес имя, принадлежащее демону, мучившему ее днем и ночью. Это имя, предназначенное специально для вызова, всплыло в ее памяти ниоткуда, словно внушаемое извне. – Десмонд, – прошептала Люси. – Десмонд, ego tibi meretricis! – повторила она уже громче. – Десмонд, да где же ты? Черт бы тебя побрал. Бред какой-то… Странный нарастающий гул заставил ее тело вибрировать, а свет в окне начал меркнуть, сжимаясь постепенно в одну маленькую точку. Когда точка потухла, голова Люси упала на подушку, и сознание покинуло ее. Снова очнувшись, Люси какое-то время лежала, просто не желая открывать глаза. На стене тихо тикали часы, было немножко страшно. Пересилив себя, она поднялась и, накинув халат, отправилась в ванную. Открыв воду и выдавив пасту из тюбика, посмотрела на себя в зеркало. На нее смотрели желтые кошачьи глаза;


лицо было в крови. Кровь запеклась на подбородке и шее, словно она рвала кого-то зубами заживо. Выронив из рук щетку, Люси отошла на пару шагов назад, пока не уперлась спиной в стену. Отражение хищно оскалилось и бросилось на нее, разбивая зеркало на своем пути. Люси хотелазакричать, но из груди ее вырвался только лишь приглушенный стон. Закрыв лицо скрещенными руками, она приготовилась быть израненной осколками и растерзанной чудовищем, но… снова проснулась. Ветер дул из открытой форточки, играя темной занавеской. В мерцающем свете луны кудато вверх, покачиваясь на тонкой серебряной паутинке, поднимался маленький паучок. Глава 29. Люцифер. Полностью Нортон налил полстакана скотча трехсотлетней выдержки, сделал маленький глоток, задумался. Взглянув на ведерко со льдом, брезгливо отвел глаза в сторону – лед в выпивке ему не нравился совершенно. Он также терпеть не мог разные сумасбродные коктейли и просто разведенное чем-то спиртное. Безусловно, Люцифер всегда был знатоком и ценителем разных вин, имел замечательную, постоянно пополняющуюся коллекцию, но чаще всего пил всетаки дымный шотланд-

ский скотч или коньяк разных примечательных лет. Дьяволу нравилось крепкое спиртное, разливающееся по крови горячими волнами – оно его успокаивало и умиротворяло. Когда-то, в незапамятные времена, он сам подтолкнул одного алхимика на создание квинтэссенции вина и научил настаивать его в обычных и обожженных дубовых бочках. Эта процедура не только облагораживала алкоголь, насыщая его незабываемым вкусом и ароматом, но и наполняла коньяк, ром или виски памятью тех лет, в которых они выдерживались. Сейчас он, расположившись у камина в удобном кресле, видел с высоты птичьего полета покрытые вереском горы Шотландии, стремительно проносящиеся у него под ногами. Где-то вдалеке заиграла волынка – на горизонте показался прекрасный величественный город Глазго. У кафедрального собора святого Мунго горел последний костер; шел 1722 год. К столбу, над огромной кучей занявшегося пламенем хвороста была прикована девушка. На длинной холщевой рубашке проступали пятна крови – следы бесчеловечных пыток, которыми ее несколько недель терзали одетые в рясу извращенцы. Кровь запеклась в длинных спутанных волосах и на лице, которое, несмотря на старания инквизиторов, оставалось

красивым и чистым. Айгнейс Маккензи не была ведьмой, даже имя ее обозначало «невинная», но невероятная красота и божественная сексуальность этой несчастной не могла не вызвать черную зависть у многих – как женщин, так и мужчин. Все они, оклеветавшие ее, стояли теперь на площади, жадно пожирая глазами непомерное по своей жестокости зрелище. Одного не знали эти благочестивые христиане – спустя две недели, устав от бесчеловечных пыток и издевательств, Айгнейс перестала молиться глухому и безучастному к ее страданиям Богу. Оставшись одна, в полуобморочном состоянии она произнесла всего несколько слов, обращаясь к самому Дьяволу, и он услышал ее. – Люцифер, я не нужна ни Богу, не сыну его, ни святой Марии, ни ангелам; люди готовы растерзать меня только за то, что я не такая как все. Спаси меня – я буду служить тебе верой и правдой. Я никогда не предам тебя и не обману. Приятный грустный мужской голос прозвучал в голове Айгнейс почти сразу же вслед за тем, как она произнесла эти слова. Вместе с этим каждой клеточкой своего тела она почувствовала его присутствие – восторг, откровение, силу, ангельскую благодать, сияющую духовную ауру и нечто еще, неописуемое человеческим языком, присущее

127


именно только ему. Серебряный свет, льющийся ниоткуда, заполнил грязную сырую скорбную камеру. В воздухе запахло озоном и сосновой смолой. – Если я заберу тебя сейчас, то это станет непреложным поводом для мракобесия. Охота на ведьм вспыхнет вдруг с новой силой. Тысячи женщин отправятся на костер. Ты готова пойти на это? – Люцифер, – Айгнейс попыталась подняться, но боль заставила ее снова лечь на холодный, скудно посыпанный соломой каменный пол. – Я не могу терпеть больше. Позволь мне умереть и стать твоей после смерти. Но я не хочу, чтоб из-за меня гибли люди. – Даже те завистливые злословы, кто оклеветал, и те похотливые мрази, что пытают тебя? – Я хочу их смерти, но ведь тогда снова начнется охота? – Да, но отказавшись от силы, ты можешь стать последней ведьмой, которую приговорят к сожжению. – Тогда пусть потешаются, пусть откармливаются, словно осенние свиньи. Жизнь их никчемная, жалкая и убогая; но как же мне хотелось бы стать демоном, дьяволицей, и встретить их у врат Преисподней. Ведь они туда попадут? – Нимало не сомневаюсь, – Люцифер минуту помолчал и добавил: – Будь по-твоему. Я сам приду за тобой. Те-

128

бя казнят завтра. Не страшись пламени – оно не причинит тебе боли. Igne Natura renovator integere*. – Скорей бы уж. – Спи. Мы скоро встретимся. Боль внезапно оставила Айгнейс. Истерзанное тело расслабилось, а сон накатился теплой и нежной волной, смывая ее с каменного пола в темнозеленые воды моря. Крепкие мужские руки подхватили ее, не дав утонуть в этом нежном осознанном сне. – Ты и впрямь слишком красива для смертной, – сказал Дьявол и поцеловал девушку в губы. Она ответила на его поцелуй так, словно всю жизнь ждала только этой незабываемой чувственной встречи. Стоящие на площади люди, сбившиеся в тупое, жаждущее крови, блеющее вонючее стадо, вовсе не видели, как в пламени костра возникла мужская фигура. Издав напоследок нечеловеческий крик, Айгнейс потеряла сознание. Очнулась она на руках Люцифера, который нес ее сквозь огонь, туда, где будет вознаграждена ее жертва, туда, где ее красота и способности будут оценены по достоинству, туда, где ей будет дана власть обрести наконец-то себя и покарать человекообразных тварей, действующих от имени мертвого бога в угоду себе. Вскоре, примерно месяц спустя после казни,

из резиденции короля, замка Стерлинг, прибудет отряд солдат. Рота головорезов – дворцовая полиция– со списком лиц, подозреваемых в заговоре и государственной измене. Десятки людей, включая не в меру разбогатевших инквизиторов, будут схвачены, подвергнуты пыткам и казнены. Казна пополнится несколькими фунтами золота, а в темных лесах Чистилища начнется охота на свежие души. – Почти три века прошло уже в Ассии, – улыбнулся Нортон. – Ты совсем не изменилась. – Я изменилась, – ответила Айгнейс, присаживаясь в свободное кресло. – Прожила целую жизнь с тобой, разочаровалась, влюбилась снова. – Прости, ты же знаешь, что мое сердце несвободно. – Я и не думала, что смогу удержать тебя, но ответь – ты действительно больше меня не любишь? – Я не могу не любить тебя. – Как ангел. Но как мужчина? – И как мужчина тоже. Но то, что я испытываю к Лилит – это как сумасшествие, от которого избавиться невозможно. – Не думаю, что она любит тебя так, как я, искренне и бескорыстно. – Поэтому я и не хочу тебя терять. – Я даже не против того, чтобы остаться просто твоей любовницей,


как это ни больно. Но ты не думаешь, что Лилит захочет избавиться от меня? – Я смогу тебя защитить. К тому же, ты имеешь право выйти замуж. – К сожалению, мне нужен только ты, Нортон. И ты это прекрасно знаешь. – Я этого не знал. Женская душа для меня тем и интересна, что не поддается логическому осмыслению. Три эпохи жизни среди акул не сделали тебя хищницей. – Ты был рядом – этим все сказано. – Я легко могу просчитать с точностью до

секунды, когда комунибудь свалится на голову кирпич, но то, что будет дальше между нами, для меня тайна. – Ты сделал свой выбор, теперь дело за мной. Обещаешь, что примешь мое решение, каким бы оно ни было? – Да, обещаю. – Тогда я пойду и все хорошенько обдумаю. – Не останешься на ночь? – Мы почти сутки провели вместе. Буду привыкать к одиночеству. Айгнейс наклонилась и, поцеловав Нортона, пошла к двери. Люцифер остался сидеть у камина со стаканом в руке.

*** *В алхимической и гностической традиции аббревиатура INRI имеет второе значение «Igne Natura Renovatur Integra», то есть «Огнем природа обновляется вся», или «Вся природа постоянно обновляется огнем». Сейчас в этом втором значении используется рядом оккультных организаций. Сам встретил эту фразу впервые в книге Алефа Зора "Методы Высшей Магии". Занятное чтиво. наскучило, поэтому она, бесшумно спрыгнув с ветки, унеслась вдаль. Ав т о р : Доннерветтер

В а ди м

«‡˜Â ÍÌÛÚ˚È ÔÓ Ú Легкая одномоторная Цессна-172 уверенно шла над тайгой. Давно остались позади горные хребты, поросшие кедрачом и можжевельником, теперь же и пушистая шерсть лесов становилась все реже, появлялись проплешины полей и пастбищ, ниточки рек и деревни возле них – будто бусинки, просыпанные из калейдоскопа. С малой высоты знакомые места казались совсем чужими – с 300 метров охват пространства намного меньше, чем с 1000. Но зато Цессна-Скайхок – это тебе не Элка, летишь медленно, смотришь долго. В принципе, можно было бы забраться и выше – дис-

петчеру района обычно наплевать, что там творится ниже нижнего эшелона, – но проклятая «слойка», затянувшая, казалось, всю Восточную Сибирь, начинала мазать фонарь кабины уже на трех с половиной сотнях, а на высоте в четыре сотни метров превращалась в густую субстанцию наподобие распыленного в воздухе кефира. А Николаю Петровичу сейчас очень нужны были наземные ориентиры. Стрелка топливомера показывала чуть больше четверти баков, а глаза Калинина попрежнему не различали ничего, похожего на останки аэродрома. Он за-

кладывал огромного диаметра виражи, змейкой прочесывал намеченные от деревни до деревни отрезки – тщетно. Умом старый летчик прекрасно понимал, что сибирская тайга – не тропические джунгли, и не могла за столь короткий срок попросту поглотить все строения некогда крупной авиабазы. Тогда уж скорее бетонные плиты с ВПП и кирпич из построек растащили для своих хозяйственных нужд ушлые колхозники. Но и в этом случае хоть что-то должно было остаться, хотя бы следы фундаментов, проплешина на месте бетонки! Хоть какой-то знак! И Калинин искал. Искал,

129


часто смаргивая слезу с напряженно вперенных в землю глаз, искал точно так же, как сорок с лишним лет назад сопляк Колька Калинин, умирая от стыда и волнения, пытался найти обратную дорогу на аэродром, заблудившись на контрольном маршруте. Правда, теперь не сидел на заднем сидении его бывший инструктор – подполковник Сергей Михайлович Коростелев – ныне покойный, кстати, и не отпускал едких замечаний в эфире голос дежурящего на СКП неугомонного одессита Лёвы Варшавского. «Топографический кретинизм» – это же был его любимый «диагноз» для тех, кто хоть раз блуднул, потеряв круг. Но самое главное – НЕ БЫЛО аэродрома. Вообще. Стрелка топливомера подрагивала у четвертной отметки. Еще пять минут – и надо возвращаться, иначе горючка кончится, да и время аренды Цессны – тоже. Как-то не хочется садиться посреди тайги, ночевать в самолете, а поутру еще и получить круглый счет от АУЦа. Николай Петрович посчитал, во что ему обойдутся дополнительные 8 часов аренды, и совсем приуныл. Под брюхом Цессны проплывали равнодушные к вопросам почасовой оплаты лоскуты полей, из-за отсутствия солнца – темные и неприветливые. Какие-то дорожки, тропки, травяные залысины. Еще одна нисходящая спираль, удив-

130

ленный высотомер отводит длинную стрелку вверх, вверх – к первому делению в 50 метров. Лениво постукивает винт на малых оборотах. Уставшие человеческие глаза с красными прожилками сверяют плотность роста трав, выискивая любые неровности земли, которые могли бы оказаться останками построек. Нет, ничего нет. Четверть бака. Все. Надо назад – и поскорее, до темноты. Ветер усилился, облачное одеяло темнеет над головой все сильнее – скоро небо прижмет грозой, к гадалке не ходи. Черт с ними с поисками! Повелся на глупый порыв души, старый дурак, кучу денег угрохал на Цессну эту – чтоб найти призрак прошлого, как будто это что-то изменит? Снам поверил, болван… и Чудотворец наш тот еще шутник, оказывается! Кому он нужен, этот зачеркнутый порт. Бывший КВС Калинин резко переложил штурвал Цессны из правого в левый крен, меняя направление спирали, и от души вдавил РУД на полный газ. Поигрались и хватит. Нет тут ничего и быть не может. Все, поехали вверх! Уходили, проваливаясь вниз, чертовы квадраты полей, чертовы перелески и деревушки, совершенно изменившие облик родных мест, проваливались, но недостаточно быстро – скорость набора высоты слишком мала, уу, чертова керосинка! Выйдя на разрешенные

ему 500 метров, Николай Петрович уже потянулся проверить ручку громкости радиостанции, чтоб сообщить диспетчеру района о возвращении, но в этот самый момент пресловутая «керосинка» Цессна вбежала в восходящий поток, самолет немного тряхнуло. Рука Николая Петровича тоже дернулась, и край манжеты зацепил ручку настройки радиочастот. Частота района, естественно, ушла, в наушниках послышался противный треск, как будто кто-то крошил грецкие орехи старыми пломбами, электронные цифры на дисплее на миг п р о п ал и со в с ем. И вдруг… – Десять-полсотнивосемь-гольф! Ты что молчишь-то, умер, что ли? Голос принадлежал явно не диспетчеру района – тот был тусклый прокуренный тенорок, а сейчас в гарнитуре звучал насмешливый бас с глубоким вологодским «оканьем». Новая смена заступила, что ли…. А? Тут Калинин дернулся в кресле и вытаращился на дисплей радиостанции. Оранжевые цифры горят на табло, но это не район. Это вообще непонятно что за… Это же… – Десять-полсотнивосемь, ответьте! – и снова тишина. Идеальная причем, так не бывает. Ни треска. Ни голоса. Сердце гулко ударило в ребра изнутри. Не может быть… Калинин облизнул сухие губы, зацепив кончиком языка по-


ролоновую нашлепк у микрофона. – Десять-полсотнивосемь-гольф, ответьте! Господи Иисусе… Ручеек пота меж лопаток словно смыл что-то и выбил, вытащил из памяти неведомую заглушку. И от этого вдруг стало легко и весело. Есть! Николай Петрович радостно и зло добавил громкость, поправил гарнитуру и вдавил кнопку громкой связи. Связи с несуществующим портом, позывной которого вспомнился ему после многодневных мытарств. – Лиман, я десятьполсотни-восемь-гольф, высота 500, – уверенно начал он, и вдруг глаза предательски защипало и глупо, просительно получилось дальше: – Разрешите вход в круг? – Вход в круг разрешаю, десять-полсотнивосемь-гольф, – отозвался вологодский бас. – Снижайтесь 300 к третьему развороту, посадочный 165. Конечно, подтвердить информацию надо было не таким блеющим и заикающимся голосом, каковой сейчас принадлежал пилоту маленькой Цессны… Но ведь и творилось вокруг нечто невообразимое! Ибо с последним отзвуком голоса диспетчера, давшего разрешение, завеса тишины рухнула, невидимые волны устремились в пространство. В эфире все затрещало, загудело по-пчелиному, заговорило на разные голоса, словно в воздухе болта-

лось бортов десять, не меньше. – Лиман, добрый день, 04206, Робинсон-44, 500 на Култук, разрешите проход КТА в 10 километрах на север… – 121-ый, шасси выпущены, зеленые горят… Мертвый, зачеркнутый на всех картах порт жил, вне всяких сомнений. Жил здесь и сейчас. – …траверс Шимка… – Занимайте 300 метров по давлению 756. – Лиман, добрый день… – На третьем заход – разрешите за бортом… – Заход разрешаю. – Лиман… Высоты, курсы, цифры – голоса девичьи и мужские, низкие и высокие, совсем издалека, с помехами, и четко различимые. Такой бойкий радиообмен не каждый день в международном аэропорту услышишь! А потом серо-свинцовая пелена в небе расступилась, разошлась – будто распоротое по шву одеяло – и оттуда, с высоты, в разрыв хлынуло солнце. Слепящее. Яркое, какое бывает в самые погожие летние полдни. Калинин запоздало зажмурился и зачем-то попытался заслониться рукой, хотя рецепторы глаз уже получили свою порцию и теперь пускали зелено-фиолетовые кольца на черном фоне. Ясно и безболезненно можно было видеть только один объект в центре этого черного пятна: там, где поток

солнечного света касался сумрачной земли, проступили четкие очертания бетонных плит взлетнопосадочной полосы. Белела свежей краской осевая линия, горели красными полосками бакены ее торцов… Точь-в-точь как сорок лет назад. И вот то деревце одинокое – ориентир в начале третьего разворота «коробочки» – по-прежнему на своем месте. «Лиман»… «Лимаан!»… Господи, конечно же, «Лиман», ну как можно было забыть! По обветренным щекам постаревшего Кольки Калинина текли слезы. От солнца, наверное. Оглушенный тысячей голосов, ослепленный ярким золотым светом, на последних остатках здравого смысла, как-то удерживаемых огромным опытом, Николай Петрович прибрал газ в снижении и над одиноко стоящим деревом доложил третий разворот. Вокруг по-прежнему было темно, и только разметка на серой спине ВПП горела как оттиск на обожженной солнцем сетчатке. «Вот… – он отсчитывал время и удаление ударами сердца… – Вот отсюда довернемся… пора!» Сильный крен, маленькая Цессночка разворачивается почти на месте, низко опустив правое крыло, виртуозно держась в центре описанной ею окружности и устремляя изящный, внезапно удлинившийся носик аккурат между бакенами ближнего порога. «На прямой, к по-

131


садке готов!» – выдыхает в микрофон гарнитуры Калинин, с трудом вклиниваясь в трескотню радиообмена. Как и тысячи раз до этого, отточенное движение штурвалом – от себя, нос – в точку, сохраняя угол, давя вспухший от выпуска закрылков самолет вниз, вниз. По желтой от жара траве скользит крестообразная тень Цессны – совсем маленькая, но стремительно увеличивается, потому что земля все ближе. Честно говоря, он до последней секунды не верил полностью в происходящее. Даже морально был готов к тому, что на посадке земля снова внезапно растает и лишенный скорости самолет провалится в бездну. Даже просчитал, что не успеет быстро дать взлетный режим и снова набрать высоту, если бетонка окажетсятаки призрачной. Но ничего подобного не произошло: касание шасси о полосу сопровождалось вполне качественным толчком, не оставлявшим сомнения – полоса эта реальна и тверда. И отходящая от нее рулежная дорожка – тоже. И перрон стоянки. По ту сторону кабины царил яркий день. Выбираясь из кабины, Николай Петрович неловко разогнулся, ударился головой о крыло. Зашипел и… почему-то не выругался. Рассудив, что реальность, которая способна раздавать затрещины, безусловно, объективна, Калинин сделал несколь-

132

ко шагов по перрону на гудящих после долгого полета ногах. На всякий случай нагнулся и потрогал рукой асфальт под ногами, сорвал травинку, пробившуюся в трещинке. – Чего, Коль, урожай убираешь? Рановато! – послышался над самым ухом насмешливый голос. Серега? Не может быть! В поле зрения Николая Петровича образовались носки летних ботинок, плавно переходящие в гороховый комбез. Он поднял глаза выше. Еще выше… Точно он. Такой, каким в последний раз доводилось видеть. Ковынцев Сережка, о чем повествует вышитый бейджик на комбезе. Вырядился в парадку, «Chef-pilot», ишь ты! И еще какое-то там «air crew»… – Ну, как она? – изза спины Сергея выглянула Наташа, белозубая, молодая. И по взгляду понятно, что – Серегина. – Кто «она»? – тупо перепросил Николай Петрович. – Ну, эта вот, – Наташа показала пальцем на самолет, смутилась и обратилась к жениху: – Ой, Сереж, я забыла, как самолет называется-то, «Сосна», что ли? – Сама ты сосна! – с нежностью потрепал ее по темечку Ковынцев. – Нормально, сосна как сосна, – решил поддержать непонятную ему игру измерений Николай Петрович. – Только вялая она какая-то по сравнению с «Элкой». Ковынцев заржал.

– Ну ты что, Коль, она же не пилотажная, а экскурсионная, покатушников возить, чтоб не трясло! Сравнил хрен с морквой! Что там по топливу-то, кстати, дозаправлять надо, нет? Калинин растерялся. Несмотря на полную материальность галлюцинации, в некоторые аспекты верилось с трудом. – Э-э-э… Вроде, четверть бака было перед входом в круг, – припомнил он. В конце концов, эта информация относилась к предыдущей реальности, которую Николай Петрович все-таки считал основным, так сказать, сюжетом. Значит, ей можно доверять полностью. – Все подчистую выхлебал, короче, – резюмировал Серега. – Ладно, загоняй его к соске, а я пошел встречать телевизионщиков. Натах, не отставай! Николай обернулся и увидел пресловутую «соску»: ЗИЛокбензозаправщик защитного цвета с серым хоботом шланга и по самые колеса утонувший в голенастых одуванчиках. От синенького вагончика к нему уже спешил человек в спецовке авиатехника и тряпичных перчатках. – Ага, – ни к кому не обращаясь, протянул Калинин и полез в кабину. Острый запах бензина был абсолютно реальным. Но точно таким же реальным был и запах омуля из авоськи. Версия с галлюцинацией отпадала. Николаю стало инте-


ресно: а что на самом деле произошло в тот момент, когда он вдруг нашарил «зачеркнутый порт» – может быть, он умер в своем времени и очутился здесь? Ну и что это в таком случае? Рай или ад? Бензин тяжко перекатывался над головой, заполняя крыльевые баки. Наверное, ад. Но ведь вокруг яркое солнце, зеленая трава и то, что, как понял Николай Петрович, называлось словом «благодать». Выходит, что рай? Заерзали по резьбе пробки. Сверху по ступеням стремянки полезли ноги в пыльных кроссовках, штаны комбинезона, а затем уже и весь техник целиком – загорелый до черноты мужичок лет сорока. Важно кивнул, показал отсоединенный шланг – все, мол. Николай Петрович пристально посмотрел на него. «Ну ладно, я, допустим, убился. Вместе с самолетом, поэтому попал сюда вместе с ним. Омуль тоже был уже дохлый, даже копченый. Поэтому я смог его с собой пронести. А интересно, а вот этот мужик – он тоже, что ли, умер? И Сергей? И Наташка? И…ой, ё!» Изрядно удивив своим прыжком техника, Коля Калинин выкатился из Цессны и бросился бежать через поле в сторону высокого бело-красного здания. Прямо сквозь высокую траву, сшибая ботинками одуванчики. Он бежал так, как никогда не бегал в жизни, благо, его теперешнее молодое тело,

словно отдохнув в долгом сне старения, проснулось в этом мире еще более бодрым, чем было до сна. Сердце выпрыгивало из груди, хотя дыхание оставалось ровным. Он бы не испытывал такого беспокойства, повстречавшись с Серегой и Наташкой, но впереди его ждала еще одна встреча… Или не ждала. Расстояние до ворот стремительно сокращалось. За разросшимися у штаба липами уже проглядывали голубые крыши казарм. Николай перескочил порог пустующего, а потому настежь распахнутого КПП, и оказался с яркого света в синей тени деревьев. Вот асфальтовая дорожка, стоптанная тысячами ног, справа – штаб, в самом конце – столовка и гаражи, слева и справа – беседки и жилые домики. Господи… все как раньше. В конце дорожки показалась большая толпа народу в ярких футболках и кепках. С собой у них были какие-то черные сумки, провода и длинные палки. Возглавляла толпу узнаваемая фигура в гороховой полетке. Это Серега ведет телевизионщиков, значит… О том, умерли ли в том, реальном мире, работники голубого экрана или нет, Коля задуматься не успел. В грудь ему влетело что-то мелкое, теплое и живое. – Ой! Прости! Ленка Черемушкина стояла перед ним, при-

крывая ушибленный нос: были видны только наполненные слезами серые глаза и ярко-рыжая голова с хвостиком, более всего напоминавшим облако раскаленных газов вокруг ядра кометы. – Лена! Ты жива? Калинин сам понял, что вместил в невинную реплику как минимум два смысла. Поняла ли это Ленка или не поняла, но она кивнула, попрежнему пряча нос в ладошке, в точности так, как это делают кошки в холода. И ее, как кошку, сразу же очень захотелось прижать к себе, почесать за ухом. – А это вот Николай Калинин и Черемушкина Елена, вторая, так сказать, половина команды. Это благодаряим мы впервые засветились на самом первом МАКСе в девяносто третьем году, да! Прошли троечкой на L -29 в Жуковском, очень простенькая была программа, с теперешнего уровня можно сказать, что лишь за счет «бочек» вылезли, очень стройно и синхронно получилось. Коля вел группу, кстати, не я, – палец Ковынцева многозначительно замер, глядя в небо, а потом аккуратно лег в горизонт, указав на друга. Ж ел т оф ут б о л о чный пацан с бородкой быстро привел видеокамеру в боевое положение, но все же не настолько быстро, как собирался – к моменту включения записи «вторая половина команды» успела не только ра-

133


зомкнуть объятия, но и даже одернуть рукава. – Так вот, на авиаралли ПВВИ-97 в Анталии мы не попали, естественно, так как, во-первых, нужно было отличное знание английского языка, а во-вторых – увы! –та-акие средства, которых у нас не было. А нам, как вы понимаете, для поддержания жизни аэроклуба нужно было наоборот: получить деньги за участие в соревновании, а не заплатить их самим! Телевизионщики сочувственно хохотнули. – И тогда мы стали устраивать экскурсионные полеты. Елена разработала рекламные постеры и шевроны, Наталья вела всю нашу бухгалтерию и клиентские базы, благодаря ее виртуозному английскому у нас стали появляться иностранные покатушники… то есть туристы, конечно. Это были богатые люди, и в результате эта статья доходов быстро покрыла расходы на содержание авиапарка. Честно говоря, тот период был не очень результативным в плане соревнований по пилотажу – все были заняты зарабатыванием денег… Калинин жадно слушал рассказ друга, ловя каждое слово. Наконецто он из первых рук знал, как на самом деле должна была сложиться история. Боже мой, так просто… А Сергей Рэмович – да что там, для него навсегда просто Серега! – поведал представителям СМИ о том, как окосевшие без

134

настоящего дела и подстегиваемые нуждой ребята хватались за любой вид деятельности: химработы, экскурсии, грузоперевозки – надо думать, не очень -то законные! Как удалось выиграть тендер на авиапатрулирование газопроводов и наконец-то удержаться на плаву. – Нашей целью было сохранить все в том виде, как было при нас, – говорил Сергей. – Тут есть над чем, конечно, поработать еще, но теперь это наша земля и все, что на ней происходит – следствие только наших действий. Хотя… спонсоры еще никому не мешали, вы же понимаете, – тут Ковынцев улыбнулся. – А почему вас теперь снова так привлекает идея участия в авиаралли? – быстро спросил корреспондент. – Вы ведь говорили об участии в соревнованиях по высшему пилотажу. – Вы не хуже моего знаете, что во всех видах спорта, кроме шахмат, существует возрастной лимит. А авиаралли – это же дорога в бесконечность, которая словно создана для того, чтобы возвращать тебя в юность… Не это ли бессмертие, друзья? Ковынцев выступал вдохновенно, как артист. В отраженных светофильтром солнечных лучах каждая заклёпка на его комбинезоне пылала золотом. Он спорил с оператором, с какой высоты лучше отснять пейзажи и нужны ли в кадре облака.

Потом главный телевизионщик, судя по наглой роже – какой-то спецкор, потребовал еще и зрелищ высшего пилотажа, но был тактично послан вдоль межи… Наконец Коле надоел этот спектакль. – Пойдем, прогуляемся? – предложил он Ленке. – Конечно! – улыбнулась та, и бабочка из веснушек на ее щеках как будто бы нетерпеливо повела крылышками. Вместе они дошли до конца асфальтовой дорожки, нырнули в будку КПП и, вынырнув с другой стороны, зашагали через поле. Солнце клонилось к закату, тени стали длинными-длинными, над высокой душистой травой вилась всякая щекотная насекомая мелочь. – А где все-таки старая бетонка? – спросил Калинин, жуя травинку и валяясь в траве возле сидящей по-турецки Елены. И видя, с каким непониманием уставилась на него пара серых девичьих глаз, добавил: – Ну, старая, про которую в тетрадке была легенда написана? Черемушкина покачала медной головой. – Коль, у нас однаединственная полоса. Рабочая. И чинили ее два года назад, позапрошлой весной. Вспоминай, Сергей тогда еще первый год как МЧС-ников к нам на постой пустил: они, считай, для себя постарались. Вспоминай! – Я… я не могу


этого вспомнить, Лен, – виновато скривил рот Коля. – Я до сих пор не могу поверить, что все это сейчас вокруг – правда. Что мы все вместе, молодые, удачливые, на своем месте, что аэроклуб живет, что мы живем. Понимаешь, я же своими глазами видел, как мы тогда, давным-давно, переругались, разбежались по норам. Как потеряли клуб. Да что там! Не только клуб – мы себя потеряли! Свои настоящие судьбы просрали. Я ведь жил в этой реальности, работал, отдыхал, женился-разводился, пердел-старел, ну ты понимаешь… – Думаю, да… Говоришь, в той жизни, которую ты помнишь, нам всем очень не повезло? Тебя отправили на пенсию, я одиноко доживала свой век иконописицей при храме, Сережа стал инвалидом, и у Наташи погиб сын? – Ага. И еще аэродром наш на карте зачеркнули, сволочи. И летал из всех нас только я. А по-

том мне стали сниться сны про НиколаяЧудотворца, потом я в Слюдянке на пляже тетрадку нашел и прочитал инструкцию к перемещению в эту вот параллельную реальность. Думал все сперва: может, я умер и попал в загробный мир! Тут Калинин засмеялся, ловко переполз, не вставая, и его голова оказалась на Ленкиных коленях. Они были теплыми, а еще снизу ее острый подбородок в лучах заката приобрел округлую форму. – А ты можешь сама вспомнить что-то из настоящей реальности? Как ты жила, что делала? Помнишь? Черемушкина вздохнула, посмотрела на гаснущее солнце поверх винтов скучающих на стоянке МИ-8. – Да, помню, – она ласково пригладила вихор на лбу приятеля. – Я молилась. Каждый день, каждый час. Калинин ахнул, приподнялся на локте. Пе-

рехватил Ленкину руку. На ребре ладони красовалось небольшое пятнышко ярко-голубой темперы. – Это не загробный мир, не параллельная реальность, – строго сказала девушка. –Это единственная наша реальность. Наш второй шанс. – И слава Богу, – отозвался Николай, закрывая глаза, и улыбнулся так безмятежно, как будто стал разом свободен от всех лютых воспоминаний и предприятий. – Слава Богу за все, Лен. Прекрасный романтический момент был прерван истошным воем динамиков. По громкости это более всего напоминало сигнал воздушной тревоги. Но вместо однообразной сирены над вечерним аэродромом пронесся голос Сергея Ковынцева, стократ усиленный мегафоном и возмущением: – КАКОЙ МУДАК ЗАБЫЛ РЫБУ В САМОЛЕТЕ?! Автор: Къелла

œ‡ ÂÌÂÍ Глава 3 Клетки-клеткиклетки – И на что я могу надеяться? – спросил он у профессора. – На очень многое. Поймите, стволовые клетки обладают удивительной способностью: лечить больные клетки человека,

восстанавливать поврежденные ткани и нарушенные сигнальные связи в организме. Их можно назвать универсальным доктором. Звучало очень обнадеживающе. – А более конкретно? – Все, естественно, зависит от каждого кон-

кретного случая, но по данным проведенного нами обследования у вас очень хорошие перспективы на восстановление функций тазовых органов и моторики нижних конечностей. – А сколько это может длиться по времени... сколько я пробуду в клинике... до хотя бы первич-

135


ных признаков относительного выздоровления? – Года два-три. С приездом через каждые три месяца – как минимум на две недели. Любимая женщина радостно захлопала глазами, мама-сестра-дочка стала вытирать выступившие слезы облегчения. Он погрузился в тяжелую задумчивость: очередной шарлатан? Вроде не похож, да и говорит на правильном русском языке и весьма убедительно. И харизма от него какая-то исходит. Так это что же, он может рассчитывать на то, что сам, без посторонней помощи, сумеет пользоваться туалетом? Что будет спать с находящейся рядом прекрасной женщиной, которую успел глубоко полюбить, но и в мыслях боялся надеяться на физическую близость? Года два-три. Боже, да это же такая ерунда, мелочь по сравнению с четырьмя уже прожитыми в инвалидной коляске! Проездил он в Москву более десяти лет... Сначала все врачи в клинике поразились, были откровенно возмущены, что ему до сих пор не сделали пластическую операцию черепа. Дело в том, что в это время в Испании набирал оборотыкризис – так называемый и кем-то придуманный, а по его мнению, спровоцированный США и государственными ворами и воришками. Социальное страховое обеспечение дало крен из-за постоянного умень-

136

шения государственных финансовых вливаний, а медицинское обслуживание вообще превратилось в филькину грамоту. После проведенной операции по ЧМТ в его голове оставили дырку величиной в кулак. Просто обтянули ее кожей и сказали, что ничего страшного, останется лишь небольшой «эстетический» изъян. – С ума сойти! – почти закричал профессор. – Неужели не понятно: природа ведь не зря, не просто так защитила мозг, спрятав его в довольно прочный каркас. Вам срочно необходимо провести операцию! Он и сам это знал, так что тут же согласился, с радостью даже. Ведь и в зеркало было неприятно смотреть: на правой стороне головы проступали п ульсир ующие ве ны. Штука не из приятных, да и мама-сестра-дочка все боялась, что он где-нибудь на что-нибудь наткнется этим местом и дыра откроется. А он уже не раз замечал, что это заштопанное кожей место каким -то образом влияет на его состояние и поведение не с самой лучшей стороны – он стал более раздражительным, нервозным, несдержанным и грубым в общении с окружающими, даже с любимой женщиной-другом. Операцию ему провела прекрасный врач, высококлассный нейрохирург, специализирующийся на ЧМТ у детей. «Как раз для тебя», – подумал он. Ему как раз исполнилось сорок лет.

Дама-врач оказалась не только красивой и элегантной, но и обходительной, тактичной и очень отзывчивой. Ее мягкость удивительным образом сочеталась с требовательным, почти приказным тоном в обычно ласковом голосе, когда она обращалась к медсестрам, ассистирующим ей на перевязках, и сильными руками с цепкими, крепкими пальцами. Он даже почти влюбился в эту даму, но тут же остановил себя: «Опять ты за свое, мудила?» Он потом еще не раз встречался с этой умной и красивой женщиной. Однажды, в очередной свой приезд в Москву, даже пригласил ее на день рождения любимой подруги, которую и представлял теперь всем не иначе как «моя жена», хотя о браке или совместном проживании речь никогда и не заходила. Он по-прежнему стыдился своего «колясочного» состояния и комплексовал на тему гигиены и личного ухода за собой и своими нуждами. А вот голова его после проведенной операции, продлившейся шесть часов вместо двух запланированных – все та же врач -нейрохирург обнаружила в его мозгу оставшиеся после первого («испанского») хирургического вмешательства мелкие осколки костной черепной ткани, – теперь работала гораздо лучше. Может быть, даже лучше, чем раньше, до травмы. Он так и говорил всем:


«Эта женщина поставила мою голову на место, да еще и усовершенствовала». А пригласил он ее в ресторан, где собрались его знакомые, брат с женой, приехавшие навестить его из Белоруссии, и еще один человек, сыгравший на тот момент очень важную роль в его жизни, сумевший поддержать его и ободрить, вовсе не преследуя подобной цели. Это был Петя. Особый случай. Глава 4 Друзья Появление Пети в клинике и одновременно в его жизни стало триумфальным. Они, в сущности, и знакомы-то были едва. Когда-то встречались в Гродно, где Петя – физическая копия Виктора Цоя – работал дизайнером интерьеров, а он приехал в гости к своему лучшему другу Сергею, с которым вместе служил в армии. Петя был тогда симпатичным молодым человеком с огромным запасом чудесного ядреного юмора и мог имитировать абсолютно невоспроизводимые человеческим голосом звуки. Например, стук поездных колес на фоне голоса проводницы, предлагающей пассажирам чай, или скрежет металлической пилы, разрезающей на куски металлическую же деталь. И вот однажды дверь клинического лифта открывается почему-то наполовину, оттуда высо-

вывается голова Пети, которая объявляет очумевшей от удивления медсестре, сидящей на посту под странной для русского человека вывеской «RECEPTION»: – Срочно вызывайте пожарных для оказания неотложной помощи президенту Каракалпакии, застрявшему в вашем гребаном лифте, и не забудьте об оркестре с приветственным маршем и красном ковре, на который должна ступить его нога! Потом он долго еще шутил с едва оправившейся от испуга девушкой, дарил всему медицинскому персоналу яблоки, привезенные из Белоруссии, долго и торжественно объяснял всем, что это настоящие натуральные продукты без содержания химикатов, и наказывал запомнить белорусское слово «прысмаки», то бишь деликатесы. Вообще -то Петя – русский, но родился в Узбекистане и был похож, наверное, на своего отца-узбека, которого никогда не видел и не знал. Петина мать внезапно сорвалась с места, переехала в Белоруссию и отдала маленького сына в школу-интернат для одаренных детей, проявлявших особые способности к музыке и изобразительному искусству. Полуузбек, талантливый, смешной. Короче – гремучая смесь... Петя удивительным образом подействовал на него, отвыкшего от общения с друзьями, рассмешил своими неподражаемыми шутками, показал

совершенно неузнаваемую после стольких лет Москву, в которой теперь жил и работал, свозил в Третьяковскую и много-много еще куда. Петя стал первым, кто отнесся к нему как к «нормальному» человеку, а не лицемерно, как к бедняге-инвалиду. Он оценил это и стал называть Петю «мой московский атá». Кстати, вот что написал его лучший друг Сергей, ранее упомянутый, об этом далеко непростом персонаже. Петя и белое. «Всем известна любовь Пети к белому цвету. Началась она еще в далеком детстве. Есть знаменитая коллективная фотография нашего класса, где все стоят в зимних черных кроличьих шапках, исключая Петю – он в белой. Наши мамы очень любили Петю за то, что он приезжал в гости в белоснежной рубашке и бесстыдно льстил, что женщинам всегда нравится. Причем воротничок рубашки всегда оставался безукоризненно свежим, сказывалось восточное происхождение, Петр никогда не потел, в отличие от нас – жителей средних широт. Пете удавалось долгие годы выглядеть очень юным. Однажды мы послали Петю в магазин за водкой. Одет он был при этом, как обычно летом, в белые короткие шортики и белую же рубашечку с коротким рукавом. «Мальчик, покажи паспорт, тебе же нет восемна-

137


дцати»,– сказала продавщица. Стоит ли напоминать, что нашему герою в тот момент было 27 лет. Продавщица, кстати, была не старше, только весила она раза в два больше. Петя был ну о-очень худеньким». Петя и звуки. «У Петра абсолютный музыкальный слух. Это – научный факт, подтвержденный знаменитым музыкантом Валерой Ткачуком. Петя может напеть все, от «Танца с саблями» Хачатуряна до песни Селин Дион из кинофильма «Титаник». Кстати, он плакал, когда впервые посмотрел этот фильм. При этом Петя копирует ноты не как музыкант, а как художник, со всеми оттенками тембра, срисовывает звуки. Петя – лучший в мире имитатор звуков. Неблагодарное дело – описывать в его исполнении посадку самолета, побрякивание стаканов в подстаканниках в купе поезда, открытие дверей тамбура вагона. Есть целая серия звуков, записанных с троллейбусной остановки, которая находилась под нашей комнатой в общежитии. Комната №21 была на втором этаже, а на первом располагался гастроном №20. При этом «0» в цифре «20» был слегка перекошен – Петя не разстановился на него, вылезая из окна и исполняя свой фирменный розыгрыш «Попытка самоубийства». Из окна комнаты можно было слышать: «Следующая – Калинина»,

138

бр-бр-бр – закрывающиеся двери троллейбуса, приближающийся издалека грузовик «МАЗ» и визг его тормозов на ближайшем перекрестке. Но лучше всего у Пети получалось воссоздавать звуки столярных станков – например, циркулярки и фуговального станка. Кнопка выключения на этом станке, как известно, находится на уровне колена, ведь руки у столяра заняты. Каково же было удивление институтского столяра по фамилии Шпак, когда он без конца тыкал коленом в кнопку выключения, а станок продолжал работать! Вы поняли уже, что рядом стоял наш Петя и воспроизводил звук работающего станка. Еще вспоминается исполнение Петром роли аппарата искусственного дыхания из кинофильма «Каскадеры» на институтском капустнике. Это породило много подражателей в среде студентов, но они всегда ссылались на оригинал – мол, мы еще что, мол, там на интерьере учится такой Петя…» Петя и до сих пор присутствует в его жизни, после десяти лет посещения московской клиники – а вернее сказать, пребывания в ней. Это посещениепребывание познакомило его со многими хорошими людьми. Со многими он подружился. Но и плохих хватало. В каждый его приезд медицинский персонал почему-то менялся. То ли обновлялся, то ли увольнялся, то ли выго-

нялся. Он пока еще не понимал механизма работы этого заведения, иногда нервничал от неожиданных перемен и срывался. Он был не подарок в общении с людьми. Сам того не хотел, но всегда чувствовал себя немного чужим среди русских, живущих в России, да и они смотрели на него несколько странно. Сказывалась долгая разлука со страной, из которой он удрал. И потом, у россиян, особенно его сверстников и постарше, так и осталась эта дурацкая, совершенно не красящая привычка видеть во всем заграничном нечто более продвинутое и лучшее по сравнению с реалиями их собственной жизни. Он хорошо понимал, что это глупая ошибка, реалии и называются так, потому что реальный мир многообразен и неповторим в каждом уголке земного шара. А лучше или хуже – это понятия весьма относительные. «Кому-то нравятся свиные шкварки, а кому-то стерлядь», – говаривал он любимой женщине, которую стерпением учил русскому языку. А та все удивлялась, почему это люди, разговаривавшие с ним, часто смотрят на него с ухмылкой и подозрением, как на иностранца. Она находилась рядом, когда один из пациентов, русский, спросил у него: «Слушай, я вот чё-то не пойму, ты вообще кто и откуда? Говоришь вроде на чистом русском языке, без акцента, но все равно не по-нашему».


– Я русский, но думаю не по-русски. – То есть? – Там, где я живу, нет русского бытия. Мозг отталкивается от других событий и вещей. Так бывает. Иногда он выходил из себя. И тогда его начинали просто бояться. «Черт его знает, вроде русский, а вроде и нет. Да ну его к лешему, этого мутанта», – наверное, думали они. С врачами отношения складывались трудно. Не привыкли они иметь дело не с бедненькими, замученными русскими пациентами, смотрящими на них как на божков и мудрецов, а с говорящим на русском и иногда даже извергающимся матом вулканом. Пример. У него поднялась температура, сильно. Такое и раньше происходило после очередного введения стволовых клеток в спинной мозг. Но на этот раз уж очень высоко она прыгнула. Он не мог заснуть, голова раскалывалась. Попросил таблетку аспирина. Медсестры не было долго. Он стал яростно бить в кнопку вызова помощи, установленной на стене возле кровати. Пришел дежурный врач. Нудно мусолил какую-то канитель: – Понимаете, в чем дело, у нас таблетки закончились, на дворе ночь, я вот тут подумал и рекомендую вам свечку для понижения температуры. Очень эффективное средство, действует быстрее,

чем таблетка. Весьма рекомендую. – Свечку эту ты засунешь не мне в жопу, а себе, понял? Может, твои мозги, которые именно там у тебя и растут, работать начнут, в конце концов. Людей умных, говорящих и пишущих прав и л ь н о (профессиональный бзик: не мог он терпеть недоучек, не уважающих свой язык, а значит, и себя), с чувством юмора и зарядом здорового оптимизма он ценил и по-настоящему любил. Наверное, поэтому и попался на удочку к профессору, с которым у него постепенно стали складываться хорошие отношения, со стороны походившие даже на что-то вроде дружбы. Уж очень интересно и толково умел профессор объяснять свои научные исследования и разработки, пользуясь при этом простым, доходчивым, но всегда правильным русскимязыком. Они вместе засиживались в профессорском кабинете: врач увлекался, хватался за ручку или карандаш, рисовал спинной мозг, клетку, аксоны, составлял схемы, потом кидался к проектору, показывал слайды, видеофильмы об опытах на крысах... А он заинтересованно слушал, задавал вопросы, ставил некоторые вещи под обывательское сомнение, провоцируя профессора на еще более горячие и взволнованные объяснения, – длилось это общение всякий раз довольно

долго. Окружающий персонал, врачи и помощники профессора, который к тому же являлся и директором этой частной, а значит, коммерческой клиники, все чаще и чаще поглядывали на него с неприязнью и отчуждением. «Свой среди чужих, чужой среди своих», – думалось ему. Но, как бы там ни было, он продолжал ездить в Москву, каждый раз повторяя самому себе: «А я все равно встану на ноги и пойду, потому что упрямый, как баран. И если есть хоть какая-то возможность, я ее не упущу. Тем более что у меня есть Дима». Еще одна история. Дима на него кричал, заставлял делать невероятной сложности упражнения, ругал, обвинял в лени, не отпускал с тренажеров, даже если пот застилал ему глаза, подначивал, подсмеивался над его неуклюжими попытками отказаться от дальнейшей физической работы, ссылаясь на головную боль либо тошноту. Да и мамасестра-дочка, находившаяся всегда рядом, поддакивала Диме: «Ага, как в детстве, когда клубнику в огороде надо было собирать, – то ему жарко, пойду искупаюсь, то живот болит, надо в тени полежать». Этому парню, младше его лет на пятнадцать, он сталподчиняться беспрекословно, никогда не отвечал на окрики, сдерживал обиду и ярость, сжимал зубы и выполнял все, что мог, до полнейшего утомления. Дима – самый лучший инструктор лечебной физкультуры в

139


мире, профессионал, каких мало, влюбленный в свою работу мастер, чуткий и понимающий психолог по отношению к пациентаминвалидам. Именно поэтому Диме он прощал все, чего не прощал никому: резкость и приказной тон. И еще потому, что видел, как Дима работает с другими пациентами. С людьми постарше Дима был предупредительным и даже ласковым, заставляя делать при этом очень трудные вещи, с девушками – галантен и обходителен, но и их мучил до полуобморочного состояния. Когда ему становилось не по себе и он опять проваливался в краткосрочную депрессию, оттуда его доставал Дима своим требовательным голосом: «Давай, пошли, мы еще сегодня не закончили, еще куча работы, а ты тут сидишь и сопли по плечам развесил». Однажды Дима, как всегда, поставил его в коленоупор (что-то вроде шведской стенки с захватывающими колени лопатками), заставил женуподругу усесться ему на плечи, а самого таким макаром приседать раз эдак шестьдесят. Потом притащил откуда-то узкий кожаный ремень и обвязал вокруг его бедер. Вывезя на инвалидной коляске в больничный коридор, велел подняться, ухватившись за Димины плечи, пока тот придерживал его колени своими собственными. Стояли они так минут пять, он тяжело дышал, а Дима шутил с проходившими рядом людьми и его любимой женщиной.

140

А потом посмотрел ему в глаза и на удивление ласковым, но твердым голосом сказал: «Шагай! Я тебе помогу. И-и-и-и-и... раз!!!» Этой ночью он опять не спал – плакал. Каждый человек однажды приходит или должен прийти к необходимости ответить на важнейший для всякого мыслящего существа вопрос: «Ну и что, вот уже и полжизни прожито, а кто я или что я? Что сделал, зачем сделал и как дальше?» Потребность умственного самоизмерения буквально ударила его после этой, довольно успешной, надо сказать, попытки сделать несколько почти самостоятельных шагов, опираясь на плечи Димы. Он это сделал, у-уф! Все-таки сделал! Глава 5 Mala hierba nunca muere Сорняки никогда не дохнут (испанская поговорка) А дальше-то что? Где-то далеко в сознании, глубоко в душе еще таилась, конечно, младенческая надежда стать таким, как прежде. Но ведь это абсолютно невозможно. Он это понимал. Невозможно с любой точки зрения: и годы прошли немалые, и тело потеряло многие из своих физических и физиологических функций. Сдаваться и останавливаться на достигнутой мизерной возможности самостоятельного пере-

движения в ограниченном пространстве он не собирался, но и это не могло больше оставаться главной целью, мотором существования. Надо было искать простой, приемлемый для него смысл жизни, искать источник счастливого продвижения не только в физическом, но и в интеллектуальном, социальном пространстве. Он стал приезжать в Москву реже. Реже, но все-таки ездил, каждые три-четыре месяца, на две недели. И дома занимался каждый день до полнейшего изнеможения. Решил использовать возможности своего травмированного тела до конца. Так и делал, обдумывая в перерывах свое отношение к клинике, в которую мотался уже столько лет, и к профессору, который олицетворял для него как развитие современной медицины в приложении к его собственной проблеме, так и фигуру, роль врача и человека в его упертом стремлении к хотя бы малейшей физической самостоятельности. Вообще-то его собственные мысли о научной работе и поведении профессора и без того метались от уважительной благодарности и веры к раздирающим душу сомнениям. А бухгалтерскую систему клиники он порой подозревал в финансовой нечистоплотности, в желании нарубить шального, легкого бабла за счет отчаявшихся пациентов. Из этой какофонии нехороших догадок его обычно выдергивала любимая


женщина. И переубеждала, напоминая, что развитие новых направлений медицины требует больших капиталовложений, что профессор проявляет к нему искренний интерес и неоднократно оказывал ему различные знаки внимания. По ее мнению, он сумел вызвать у светила современной русской медицины дружелюбие и симпатию. В глубине души он был согласен со своей подругой. Или хотел быть согласным, ведь опору какую-то следовало иметь в полуразрушенной жизни. Но сомнения, как едкая грязь, очень часто стали заполнять его сознание. Ведь «года два-три», обещанные на относительное восстановление, уже давно прошли, а никакого улучшения не наблюдалось – все те же инвалидная коляска и памперсы. На этот раз он погрузился в глубокую полуторагодичную депрессию. Выбрался он из нее как-то внезапно, как будто проснулся. Вдруг надоело все: и ничегонеделание, и почти автоматическое отключение от реальности, и постоянные мысли о самоубийстве, одолевавшие его каждодневно, и собственная апатия вместе с опущенной головой и унылым взглядом. Проснулся и разозлился сам на себя: «Ну что ты, блин, закис совсем? Так и будешь продолжать мучить себя и других, то есть маму-сестру-дочку и любимую подругу? Да, не осталось у тебя друзей там, где ты живешь, потому что и

не друзья это были, а так... слякоть. Хватит, не уподобляйся ты им!» Он опять приехал в Москву, к Диме, Пете... Стасу. Стас был его первым лечащим врачом. Примерно того же возраста, что и он, может, чуть моложе. Со Стасом они нашли общий язык моментально, с первого диалога, когда этот прирожденный нейрохирург рассматривал снимки его покалеченного позвоночника: – Да, брат, угораздило тебя. Нехило ты грохнулся. А кто это тебе так эту крепежную конструкцию поставил, грузин какой-нибудь испанского происхождения? – Может, и грузин... Только вот важнее то, что поставил он ее лишь спустя месяц после травмы, а не в течение максимум шести часов, как требует медицинская практика всего мира. – А что так? Потому что эмигрант? – Не думаю. Отговаривался, что голову сначала спасать надо было. – Ему свою тоже не мешало бы подлечить. Он сразу стал разговаривать со Стасом на «ты», потому что давно отвык от обращения на «Вы», которое в испанском языке и обиходе сохранилось лишь по отношению к очень пожилым людям и для подчеркивания особого уважения, либо для официальных переговоров и дебатов. Он и на свое имя-отчество не реагировал, отвык. А Стаса и не собирался называть по

отчеству. Они «сконтачили». Стас хотел оперировать всё сразу: убрать крепежную конструкцию, сделать пластическую операцию на черепе, выправить плечо, сделать хирургический дренаж спинного мозга... Если бы Стасу разрешили, он бы произвел все эти манипуляции за один раз, не отходя от операционного стола и без перерыва. Работоголик, влюбленный в свою профессию человек. Но и смешной, с чувством юмора. – Стас, так ты, говорят, женат? – спросил он у врача, на которого поглядывала вся женская половина клиники: привлекательный, гад! – Женат. – И жена есть? – Да. И квартира, машина, дача... собака. Потом Стас уволился. Пропал где-то нагода два-три. А в этот приезд появился опять, но виделись они лишь мельком: на месте лечащего врача был другой «специалист», который чуть не убил его при очередном введении стволовых клеток. У «специалиста» и прозвище было специальным – Вольвик. Любимая женщина нарекла его так по ошибке: уж очень трудно ей давалось отчество Львович, она все время ошибалась, стараясь выговорить его правильно. Так и осталось – Вольвик. Не понравился он им обоим в первый же день. Высокий, сут ул ы й, с м р ачнонадменным лицом, на котором всегда красовалась

141


высокомерная отталкивающая полуулыбка. Претендовал он на многое. – Это вы мой новый пациент? – спросил он, войдя без стука в палату. – Может быть. Я вообще-то вас не знаю. Тот представился. – Тогда да. – А что это у вас такое дисфоричное настроение? – Я не понимаю этого слова. – Ну как же, а мне говорили, что вы филолог по образованию. – Такого слова нет в русском языке. – Ну здрасьте, любой мало-мальски образованный человек знает слово «эйфория», так вот это наоборот – плохое, упадническое настроение. – Это не дисфоричное, а дисфорическое настроение. И не всякий образованный человек должен знать этот медицинский термин. – Н-да, ну не будем спорить, хотя вы и не правы. – А это кто? – спросил Вольвик, кивая на его подругу. – Вопрос бестактен, я не буду на него отвечать. Так и повелось с тех пор: между ними постоянно происходили плохо скрытые перепалки. Ему совершенно не катил этот тип, устроившийся в клинику по блату и пытавшийся на каждом шагу подчеркнуть свое превосходство. Хотя удавалось врачу это не очень – даже медсестры прятали ехидные улыбочки, когда Вольвик высокопарно объ-

142

яснял им вещи, которые они знали по опыту, а не по учебникам. В день введения стволовых клеток они, впрочем, не цапались. Все происходило как обычно: его положили на кушетку и отвезли в операционную. Он был спокоен и сказал подруге, что вернется через полчаса. Прошло полчаса, потом еще столько же. Женщина выбежала в коридор и направилась к приемной, той самой пресловутой «RECEPTION», где когда-то отметился Петя. Когда она спросила, в чем дело, у дежурной медсестры забегали глаза. – Сейчас к вам в палату зайдет лечащий врач. – Но почему? Где мой муж? Что с ним? – Лечащий врач вам все объяснит. Женщину начало трясти. Руки задрожали. Она вернулась в палату и принялась нервно искать сигареты. Зашла в курилку и увидела Диму. – Дима, что происходит? Парень обнял ее. – Успокойся, уже все хорошо. Все с ним в порядке, просто полежит немного в ПИТе. – А что это такое? – Палата интенсивной терапии. Откуда ни возьмись, появился Стас. – Он там пробудет максимум два дня. А пока его подключили к аппарату искусственного дыхания. – Да мне скажет хоть кто-нибудь, что же все-таки случилось? – за-

кричала в истерике женщина. – Он чуть не умер, но опасность уже миновала, – ответил Стас. Дима кивнул. Спустя некоторое время Стас провел ее в ПИТ. Ночью, немного придя в себя и дыша уже самостоятельно, он постарался все вспомнить досконально. Даже интересно было. «Как я умирал в первый раз, абсолютно не помню, а сейчас это надо запечатлеть на жестком диске», – думал он. Его повернули на кушетке. Вольвик молча, как всегда, даже не поздоровавшись, сделал обезболивающий укол и начал вводить шприц. Сначала по телу пробежала огромной силы судорога, а через мгновение он стал задыхаться. Говорить не мог – воздуха не хватало, только открывал рот, как рыба. Побелевший Вольвик срочно позвонил в реанимацию, пациента экстренно перевезли на другой этаж,в ПИТ. Там врачреаниматолог подключил его к аппарату искусственного дыхания, сделал массаж сердца и велел дышать самостоятельно, вместе с аппаратом, «помогая ему». Потом, ближе к вечеру, его долго еще возили на обследования, потому что диагноз звучал так: «Тромбоз кровяных сосудов нижних конечностей». Он этому не поверил, слишком хорошо помнил судорогу при введении иглы. Как бы там ни было, сейчас его занимал совер-


шенно другой вопрос. К своему великому удивлению, он понял, что не хочет умирать. Не из-за страха перед болью и мучениями, а просто потому, что хочет жить. Это стало гдето даже субъективным открытием. Размышляя, он услышал разговор двух врачей. Один сдавал дневную смену, другой принимал ночную: – А с этим что? – Подозревали тромбоз, но вот пришли результаты – всё в норме. – И что же тогда случилось? – Да, скорее всего, ему кровеносный сосудик, выходящий в легкие, прокололи шприцем. «Ну, Вольвик, ну, специалист вонючий», – подумал он и провалился в сон. На следующий день пришел Стас, которому он рассказал о подслушанном разговоре и попросил снова стать его лечащим врачом. – Ноу проблем! – ответил расплывшийся в улыбке друг. Рано утром его перевели в палату. Женаподруга пошла в душ. А он лежал на кровати, обдумывал, что делать дальше, вспоминал все, что накопилось в мозгу и душе за полтора года отсутствия в клинике, и анализировал произошедшее с ним в этот приезд. Получалось, что он подошел к определенному рубежу в своей жизни. Необходимо было принимать какое-то решение. В палату постучали, он напрягся – кого еще

там черт принес? – и ответил: – Да, войдите! Первым зашел профессор, за ним Стас, потом еще куча врачей, медсестер и... Вольвик. – Ну, как вы себя чувствуете? – спросил профессор и протянул ему руку. Это случалось нечасто в общении известного ученого со своими пациентами. Он в ответ лишь кивнул и улыбнулся. – Так что же всетаки с вами произошло? Нам необходимо и ваше мнение для определения причин произошедшего... м-м-м... неординарного случая. Он рассказал. Спокойно и членораздельно, глядя в глаза Вольвика. – Вы не употребляли алкоголь накануне? – продолжил профессор. – Нет, я вообще мало пью, только красное вино и иногда пиво. – А вот у нас имеются сведения, что позавчера от вас как раз пахло пивом. Вы должны отдавать себе отчет, что именно употребление алкоголя накануне оперативного вмешательства могло стать причиной внезапного ухудшения вашего состояния. – Это неправда. – Но некоторые сотрудники клиники утверждают совершенно обратное. Он вздыбился, взбеленился и почти закричал. Жена, не подозревавшая о происходящем, выскочила из душевой босиком, завернутая в поло-

тенце, после его тирады: – Да как вы смеете? Я никому и никогда не позволю себя оскорблять! Это ложь! Присутствующие стали прятать глаза, одни потупились, другие отвернулись. Стас опустил голову, затаив на лице торжествующую ухмылку. Жена в испуге окаменела, приоткрыв свой очаровательный рот, обрамленный такими привлекательными для него губами. – Успокойтесь. Мы просто пытаемся установить все факты. Попрошу вас зайти сегодня ко мне для личной беседы, – сказал профессор и направился к выходу. Глава 6 Проект К беседе с профессором он готовился основательно, тщательно вспоминал все перипетии своей жизни до клиники и в клинике. В памяти всплывали и конфликты, и забавные истории, и курьезы. Зла и обиды внутри не было, лишь досада и желание поговорить напрямую. Наверное, поэтому он и вспомнил Саню. С Санькой он познакомился еще на первом году пребывания в столице нашей родины. Симпатяге-«шейнику» лет двадцати трех приходилось в этой инвалидной гадостной жизни гораздо труднее, чем ему самому. Но парень обладал удивительными преимуществами – бурлящей жизнерадостностью и захватывающим чувством юмора. Они под-

143


ружились, несмотря на разницу в возрасте. Его подкупали Санин юмор и очень московский говор. Когда в больничных коридорах вдруг появлялись молоденькие, сногсшибательно красивые посетительницы, всем сразу становилось понятно – в клинику снова поступил Саня. Шутил парнишка совершенно спонтанно, не задумываясь, выплескивал перлы остроумия и смекалки. Вот стоит он, например, в коленоупоре, и ему надо разрабатывать тазобедренные суставы и мышцы. И, как всегда, Дима считает количество проделанных движений, а потом добавляет своим сержантским голосом: – Еще, еще и еще! Ну, давай! – Блин! – говорит Саня. – Ты бы лучше напротив плакат голой девки наклеил, я бы тогда и сделал «еще и еще»! Конечно, парню не доставало такта и почтительности в общении со взрослыми, задубевшими от усталости людьми. Иногда он был крайне несдержан и позволял себе несколько оголтелые выходки. То санитаркам устроит головомойку за отсутствие чистых полотенец, то насобирает в палате друзей – а они потом в туалете покуривают травку, то свалит в ресторан с американками – а они напьются там водки вдрызг. В тот год в клинике был огромный наплыв пациентов из Греции. Они собирались в зале напротив з н а м е н и т о й «RECEPTION», разговари-

144

вали и шутили. Громко, очень шумно, как все средиземноморские люди. Он к этому давно привык у себя в Испании и не обращал внимания. Но вот беда: греки-то и телевизор с огромным экраном врубали на всю мощь, да к тому же ставили всегда свои, греческие каналы. Однажды он не выдержал и попросил эллинов включить русское телевидение. Те отказались, сославшись на отсутствие кабельной трансляции в палатах. Рядом проезжал на коляске Саня. – Санек, может, хоть ты управу на них найдешь? Галдят, телевизор все равно не смотрят, а переключать не хотят. – Щас разберемся. Санька попросил своего помощника передать ему пульт управления, переключил телевизор на русский канал и прибавил звука раза в три, а то и больше. Противник напрягся. Разговоры стихли. Потом заговорили все стадом. Он переводил, потому что был единственным, кто знал английский язык достаточно, чтобы понять эту ругань. Саня не отступал: – Я сейчас еще и ментов вызову, вы тогда все это дерьмо, которое на меня валите, попробуйте в райотделе воспроизвести. Там вам при помощи дубинки и «твою мать» мозги быстренько на место поставят, да еще и великому и могучему научат. Греки написали жалобу на имя директора клиники – профессора.

Саньку из клиники выгнали. И до сих пор не принимают. Разговор с профессором совершенно выбил его из колеи, ошеломил. Получился совершенно не таким, какого он ждал. Профессор даже опомниться ему не дал и выпалил: – Вот вас в клинике не было уже давно. – Полтора года. – Было время подумать. Но все же вернулись. – Да, я многое сумел обдумать. – Тогда у меня к вам предложение. Вот посмотрите: это моя новая книга. По-моему, я вплотную подошел к решению вопроса управления клеточным материалом человеческого организма. А это дает реальную возможность лечения таких заболеваний, как рак, боковой амиотрофический склероз – и ваша травма спинного мозга. Потом они, как всегда, засиделись допоздна. Профессор долго излагал ему свою теорию, кинулся чертить схемы и рассказывать все в деталях. Он заворожено слушал, пытался вникнуть в объяснения. Хотя он и не был медиком и тем более ученым, но за все эти годы стал сколькото разбираться в жизненно важной для себя проблематике. Из «научной лекции» профессора выходило, что его болезнь находится на грани излечения, говоря в общем, глобальном смысле решения задачи. – Простите, вы в самом начале разговора


обронили: «У меня к вам предложение»... Я-то чем могу вам помочь? – Вы не раз, и довольно успешно, заявляли о нашей методике лечения в интернете, газетах и других СМИ. Почему бы вам не заняться переводом и публикацией этой книги? Это позволит клинике привлечь инвесторов для проведения всех необходимых исследований и испытаний. – Я должен подумать, – озадаченно ответил он. – Подумайте, ведь к тому же это поможет вам заработать деньги на лечение. Такие предложения делаются не каждому. Его ждала еще одна бессонная ночь. Не спал он вообще, ни секунды. В голове разъярился ураган мыслей, проносившийся с не утихающим напором. Даже передохнуть на мгновение не давал: «...быть может это и есть то что ты искал чем хотел наполнить свое жалкое существование сможешь не только себе помочь но и таким же как ты да и профессору тоже мужик он вроде правильный и методика о которой говорил убедительна до предела сколько ты метался по всему свету в поисках именно такого подхода и отношения к своей болезни ведь он прав во всем мире никого не интересует разгадка проблемы как таковая никому и не нужно помогать таким беднягам как ты все что нужно ученым всех стран это сделать промежуточное от-

крытие заработать очередной грант и продолжать свои исследования если решить проблему в абсолюте то тогда и денег не на чем будет зарабатывать а фармацевтическая индустрия та вообще на дыбы встанет может все-таки это и есть тот самый человек кому суждено перевернуть захирелую науку он-то одним из первых начал заниматься клеточными технологиями и открытий сколько сделал одних патентов на стене штук двадцать висит да и излагает все досконально и правдиво огромный такой сильный очень высокий грузный но подтянутый военный бывший но ученый блестящий ты же сам видел пациентов которые начали опять ходить и обслуживать себя вполне почеловечески восстановили свое достоинство и счастливы достаточно лишь в глаза им посмотреть как бы там ни было но и тебе ведь он помог очень ты хоть мыслить стал подругому и к людям поновому теперь относишься смогу ли я хватит ли сил и знаний хватит черт его дери хватит ты сделаешь все как надо это и станет проектом твоей жизни а что касается денег то нафиг они тебе нужны ты уже не раз об этом думал и пришел к выводу что тебе достаточно будет удобного минимума в жизни да и срамэто на таких же как ты больных и несчастных бабки рубить неправильно это в денежную давку ты влезать не станешь твое дело перевернуть мир если надо будет и ты это сдела-

ешь задача конечно не из простых но тебе ли привыкать что он там говорил насчет книги перевести и опубликовать да нефиг делать сложнее будет с привлечением средств массовой информации но не боги же горшки обжигают или как там говорится в общем сделаешь придумаешь что-нибудь а вот что касается создания международного благотворительного фонда этого ты вообще не знаешь но у тебя клиенты в фирме есть свяжешься с кем-нибудь изучишь всю подноготную и вперед ведь похоже это главное что профа интересует он так и сказал интересный все-таки гад да и не пахнет это самомнением надутым пока во всяком случае если есть на чем основывать зазнайство и выпендреж так это уже и не влюбленность в себя а достоинство как он там сказал хочу чтобы в мире узнали обо мне славы хочу как Цезарь мыслит дык в принципе заслуживает клиника-то уже восемь лет существует и более пятидесяти пациентов излечено и тебе хватит сидеть и киснуть разве ты не добился его поездки в Гонконг когда только первые улучшения в самочувствии обнаружил разве не вывел его на самых известных мировых неврологов и не добился чтобы его уже хоть как-то узнали в мире ну и теперь добьешься всего чего захочешь короче все вставай и ни ходу назад...» Автор: Владимир Хомичук

145


–‚ˉ‡ÌË ‚ÒÎÂÔÛ˛ 1.А где-то есть она одна – единственная моя… Сегодняшний день на календаре обведен красным фломастером. Андрею 30 лет. Он не вспомнил бы об этом, если бы не получил поздравительную от банка в шесть утра. Услышав оповещение, он резко подпрыгнул на кровати, ударился головой о перекладину и скатился на пол. Отключил телефон, забрался под одеяло с головой и из всех сил принялся спать. Но через пять минут прозвенел будильник, который работал всегда, даже в выключенном режиме. Андрей высунул огромную волосатую руку из под одеяла и, преодолевая в себе желание швырнуть аппарат куда подальше, аккуратно провел пальцем по экрану. Еще не было и семи утра. Он сбросил одеяло на пол и уставился в потолок. – Ну, да, сегодня день особенный! Да-да. Андрей самодовольно усмехнулся и сладко потянулся. Иногда ему казалось, что в нем живет два человека – один взрослый и серьезный, другой – 17летний юнец. Всю ночь ему снилось, как он скачет на единороге сквозь цветные, сотканные из цветных платков облака, чтобы спасти прекрасную принцессу, которую похитил злодей. В роли принцессы – соседка Аня из второго подъезда. Смыв сладкую пелену грез холодным душем, побрился, обмотался белоснежным полотенцем, выдавил

146

пасту на влажную щетку, погрузил ее в рот и начал диалог со своим отражением в зеркале, периодически наполняя рот пеной и сплевывая. – Так, меня поздравляет банк, значит, скорее всего, еще не отправили судприставов… Это хорошо. Но долг по-прежнему есть, и это плохо. Мне не надо сейчас никуда спешить, я могу спокойно сварить и попить кофе, это плюс. Мои картины почти не покупают, и это минус. Меня уволили из школы, а это была единственная подработка, это тоже минус. Но минус на минус дают плюс. И сегодня я это продемонстрирую всему миру. Он сбросил полотенце и встал на него ногами. Сразу в памяти мелькнуло кислое лицо бывшей девушки Анжелы, которая на протяжении четырех лет совместной жизни укоряла Андрея, что «из-за этой его привычки, ей чистых полотенец не напастись». Можно подумать, что счастье в полотенцах! Он же ей не отказывал в новых джинсах, которые стоили больше, чем он мог зарабатывать в частной школе искусств за месяц работы. А нижнее белье? А обувь? У Анжелы было по пять пар обуви на каждый сезон и 35 комплектов нижнего белья. Под любое настроение. – Муза должна вдохновлять, –говорила она. А вместе с тем, доказывала совершенно обратное. Но тогда он этого не понимал.

Отношения поглотили его. Андрей вспыхивал от взгляда Анжелы. На каких лестницах и скамейках, задних сиденьях авто не побывали ее брендовые плащи и шубки. Зимой, летом, осенью, весной, в разное время суток… Вскоре у Андрея возникло непреодолимое чувство отвращения, Анжела стала напоминать ему скользкую улитку, а себя рядом с ней он чувствовал опустошенным тюбиком из под крема. – Почему многое вокруг так противоречиво? Я же так ее желал, думал, что это на всю жизнь, а потом внезапно пересытился. И все так странно и нелепо, начиная с детства, – размышлял Андрей. – Мать всегда запрещала старшему брату выпивать… Помню, пришел он со школьной дискотеки в 15 лет «на веселее», и она неделю повторяла, что сын алкаш ей не нужен. А как-то раз матушка призналась своей подруге, что больше всего на свете боится, что его окрутит какая-нибудь вертихвостка, разобьет сердце и бросит, после чего мой брат непременно, по ее мнению, сопьется. Она чуть ли не каждый день заставляла его «дыхнуть», когда он приходил от друзей. Вопреки ее страхам, никакая вертихвостка его не бросила и он не спился, потому что брат умер, не дожив пять дней до 18летия. Язва. Андрей достал из шкафа старую белую руба-


ху, чтобы погладить, но сначала решил примерить, не большая ли. В последнее время он похудел, от того, что не занимался в зале и мало ел. Как раз. Затем надел брюки и пиджак. И подумал, что можно было бы и не гладить вообще, незаметно то, что внутри. В таком торжественном виде он подошел к зеркалу. Первые лучи солнца стучались в окно и разоблачали всю мятую лень Андрея. Как же так сегодня самая главная встреча в его жизни, он должен быть идеален. Придется гладить, подумал он. Горячий пар мгновенно убирал все неровности. Через 10 минут Андрей стоял в белоснежной выглаженной рубахе и любовался собой. Как вдруг капля крови капнула на воротник. Пока не впиталась, он кинулся отмывать ее водой. И снова сказал своему отражению в зеркале, стоя на том же самом полотенце, до чего же жизнь противоречива и абсурдна. – Красное на белом. Только что погладил. Никогда не бывает скачков давления. А тут на те – еще и кровь. И вот с детства же все так – все наоборот. Наверное, это семейное. Отец… Помню, когда мне было пять лет, он сказал, что мы – самое дорогое, что у него есть, и он никогда никому нас не отдаст. Эта фраза звучала пафосно как клятва. А через год он ушел к другой женщине, и больше я никогда его не видел. И я ждал его каждый день. Когда кто-то звонил в дверной звонок, бежал со всех ног… Я видел, как другие отцы переодева-

ются в Дедов Морозов и дарят подарки, и во всех волшебниках, которых мать приглашала на Рождество, я видел отца. С одного даже пытался сорвать бороду… Дурацкие гены. Когда я был маленьким, меня очень любили бабушки и тетушки, потому что я был уменьшенной копией отца. Рыжий, кудрявый, синеглазый, щекастый пупс. Я поверил в то, что неотразим. Но когда подрос во дворе дразнили рыжим, жирдяем и Кудряшкой Сью. Все то, что воспевали дома, высмеивали чужие. И самым обидным было то, что отец уже не жил с нами. А я оставался носителем его ген. И с этим ничего нельзя было поделать. Мать тоже была не в восторге от такого напоминания. Когда она за что-то ругалась, то никогда не отказывала себе в удовольствии сказать: «Весь в папочку! Вырастишь – иди на все четыре стороны. А пока ты живешь в моем доме, я тебя кормлю, одеваю, и будь добр уважать меня, если не любишь». Мать всегда считала, что я ее не люблю, и думала, что однажды, я как отец внезапно исчезну и не буду ей звонить. Но…она вышла замуж за француза, и сама от меня удрала, звонит только на мой День Рождения. Интересно, сегодня вспомнит? До встречи с госпожой оставалось почти 15 часов. Андрей назначил свидание ровно в полночь. Он заказал такси отправился в салон красоты, чтобы сделать маникюр, педикюр, маску для лица и причесать

брови. Никогда прежде он этого не совершал. Но так боялся не понравиться той долгожданной. В сложившийся ситуации – она единственный его шанс. И после пяти часов мучений, понял, что это надо отметить, заехал в ресторан. Заказал выпивку и закуску и одарив молоденькую официантку сначала страстным взглядом, потом щедрыми чаевыми, написал на салфетке свой номер. – Вот если бы я успел еще сегодня до полуночи… встретиться еще и с этой прекрасной барышней, мое эго было бы абсолютно удовлетворено. Ведь потом госпожа уже не позволит ей изменить. 2. Отель Андрей приехал за час до назначенной встречи с букетом белых лилий. Он заранее забронировал номер люкс, но по прибытию выяснилось, что произошла накладка. – Мы приносим свои извинения, но тот номер, который вы выбрали мы не можем вам предоставить в данный момент… Есть ничуть не хуже, тоже «люкс», вот только он для новобрачных, но мы можем убрать лепестки роз, лебедей и прочую атрибутику, если хотите, – сказали огромные красные губы, как бы подтверждая слова две круглые груди колыхнулись -поддакнули. Андрей посмотрел в глаза девочкеадминистратору. – Барышня, у вас такие синие глаза, что можете без слов заколдовать… На бледном лице девушки появился румянец. Это умилило Андрея

147


и тронуло, давно он никого не смущал. На вид ей было 18 лет, не больше. Он снова скользнул затуманенным взглядом по ее декольте, на этот раз, чтобы почувствовать свою власть, увидеть девичье смущение. Это такая редкость в наши дни. – У вас не романтическое свидание? Я правильно поняла? – У меня? – Он нагло пялился на вырез на ее блузке, представляя какая прекрасная из нее могла бы выйти натурщица. А эти нежные тонкие запястья, локоны белые как лед… Юная красавица пыталась угодить. Он не хотел обсуждать с незнакомкой детали своего свидания. Ему хотелось, чтобы встреча запомнилась ему и его госпоже, но не был настолько романтиком… Лебеди из полотенец, лепестки роз… К чему все это? Впрочем, было уже все равно. Он тяжело выдохнул. Девочкаадминистратор сделала сочувствующее лицо: – Простите, сейчас модно устраивать праздник в честь расставания, если это можно назвать праздником. Просто вы с цветами, но почему-то не рады. Я сделала вывод, что у вас прощальное свидание. Извините, я не должна это говорить. – Нет, напротив, очень рад. Просто вы так очаровательны, что мне хочется перенести это свидание. Он из всех сил улыбнулся и зашевелил ушами. Трюк сработал и на этот раз. Красотка улыбнулась. – В номере фрукты

148

и шампанское, – сказала она отрепетировано, и чуть понизив тон, сделав небольшую паузу, добавила, – если я вам понадоблюсь, можете позвонить, вдруг… Андрей взял картуключ и направился к лифту. – И все-таки я хорош собой. Это молодость! Но еще каких-то 10 лет, и все закончится. Некоторые мужчины после 40 лет вообще становятся импотентами и начинают лысеть… Нет! Меня это не коснется, – размышлял он в лифте, стоя на белом ковре, перед зеркалом, также как утром в ванной на полотенце. Номер пришелся Андрею по душе: посреди огромной комнаты стояла большая кровать с белыми простынями, в углу – джакузи, рядом столик с фруктами и шампанским. Никаких дворцовых люстр и мебели с позолотой. Зато шикарный вид из окна и джакузи посреди комнаты. Андрей кинул цветы в воду. Затем он достал порошок, развел его с водой из под крана и морщась выпил, разделся и нырнул туда же, погрузившись с головой. Вдруг он почувствовал какое-то волнение, подумал, что будет лучше, если госпожа увидит его в одежде. Несомненно, он красив, так говорят все, кто его знает, но будет ли так хорош для нее? Он вышел из джакузи, обтерся полотенцем, швырнул его на пол и с удовольствием несколько минут потоптался. Затем быстро оделся. Сел на край кровати, расстегнул первую пуговицу. – Выпьем шампанского? – сказал в пустоту и

откупорил бутылку, наполнил два фужера и осушил оба. – За вас! И за нас! Через полчаса таблетки должны подействовать. Если меня не начнет тошнить, то все будет очень даже экологично, и не придется звать девочкуадминистратора. Ведь у нас сегодня встреча тэт-а-тэт, моя долгожданная госпожа Смерть? Андрей посмотрел в окно. Из номера открывался живописный вид на весь город, в котором он прожил 30 лет… Вон колесо обозрения, оно так красиво светится в темноте, а вон небоскреб, на крыше которого состоялось его первое свидание 10 лет назад, гдето между ними храм, который он начал писать его в прошлом году, но так и не закончил. Щемящее чувство нежности подкатило к горлу, слезы катились крупными каплями из огромных свело-зеленых глаз падали на колени. Он смотрел на город и понимал, как сильно он его любит… Мысли проносились очень быстро, он не успевал их понимать, он видел поток кадров, из которых складывалась жизнь. В полубреду вспомнил свою школьную любовь Ленку – с ней он гулял по всем этим улочкам, они любили бродить пешком, слушать песни уличных музыкантов в потертых джинсах и «косухах», которые собирались обычно у Высшей школы искусств… Андрей и Лена мечтали, что после окончания школы поступят на один факультет. Но рассорились, как уже казалось из -за чего-то несущественно-


го, и она улетела учиться в Китай. Больше он ее не видел. Прошло почти 10 лет, Андрей стал преподавателем Андреем Григорьевичем. Уличные музыканты также и собирались под окнами храма знаний, как во времена его юности. Иногда в толпе бездельников появлялся мужчина в пиджаке крепкого телосложения, с красивой стрижкой, брал гитару и чтонибудь наигрывал, иногда пел. Баритоном конечно. Его обожали, воспевали в легендах. Особенно после того как он выпрыгнул в окно… Лекция шла на первом этаже, Андрей Григорьевич слушал скучную презентацию проекта какого-то отличника, смотрел в окно как падает первый снег и увидел знакомый силуэт. Ленка! Не может быть! Это она! Он постучал по стеклу, в надежде, что Ленка его заметит. Она уходила все дальше и ничего не слышала…Тогда Андрей Григорьевич открыл окно, выпрыгнул и побежала за удаляющейся женской фигурой. Не ошибся, это была она. – Андрейка! Какой сюрприз. А я вот прилетела в родные края, китайского жениха привезла – показать родителям, через неделю свадьба… А то говорят, что засиделась в девках, вот хоть пусть порадуются. – Ты смотри, все китайское – недолговечное Она звонко засмеялась. – Ты совсем не изменился. Все так же молод и… – Ты тоже. А ты сама не рада свадьбе? – Рада

– А почему плачешь? – Это от холода… – Только не говори, что я разбил тебе сердце, и ты до сих пор не можешь меня забыть – Угу, – она начинает рыдать и кидается на грудь Андрею. Он отстраняет ее – Счастья тебе… вам… и армию китайчат. Если вдруг у китайского мужа сядет батарейка, пиши-звони, приезжай… Отечественный производитель никогда не подведет. Ну, ты и сама помнишь какой я энерджайзер. Ну, беги домой, а то простынешь. Любил ли он ее? Очень. Почему тогда она сейчас такая для него чужая? От представительниц прекрасного пола у Андрея не было отбоя. Некоторые студентки писали молодому преподу анонимные записки, а какие-то даже подстраивали свидания. Одна подговорила всю группу не приходить на пары, чтобы остаться с ним наедине и соблазнить. Возможно, при других обстоятельствах, ее план бы и удался. У Андрея были иногда свидания со старшекурсницами. И она была в его вкусе. Но как раз в этот день он исповедался в церкви, а до этого две недели причащался. Он пришел на пары сразу из храма. И единственное, чего ему хотелось после поста, так это плотно покушать. Андрей посмотрел на белые лили, предназначенные для госпожи. – Почему я не могу никого полюбить? – произнес вслух Андрей. – Возможно, потому что ты моя

единственная суженная, Смерть, а? Вдруг к окну подлетела птица. Она не выпрашивала корм, а уселась и чего-то ждала. Он вдруг почувствовал разочарование во всем. – Я всегда говорил, что живу в красивом городе, но я врал…Он негармоничный. Все здания и постройки не сочетаются между собой, ни по стилю, ни по цвету, ни по размерам. Как будто ребенок строил из того, что было. Но видеть красоту – это естественная потребность человека, поэтому приходится напрягать зрение и воображение и жадно выхватывать эту красоту кусками из серости и хаоса. В этом есть своя прелесть. – А, что если таблетки на меня не подействуют, и я просплю до утра, а проснусь живой. Возможно, надо перестраховаться, с ужасом подумал Андрей. – Вскрывать вены? Наверное, это даже не больно. Кровь обожжет свежую рану и по капле покинет это бренное тело, давление начнет падать, я погружусь в приятный обморок и сделаю еще один надрез. А потом все будет как во сне. Кровь закапает вниз, по закону физики, а моя душа улетит вверх и упадет в ад, по неписанному закону. Нет уж – много крови, замучаются потом убирать, да и костюм испачкается… А если нагишом в джакузи? Нет, слишком лично. Вздернуться на люстре? В номер постучали. Кто бы это мог быть? – У вас все хорошо? Ваша дама так и не пришла. Я подумала, что…

149


На пороге стояла девочка-администратор. В полный рост она была еще краше. Очень высокая, почти с Андрея ростом и это без каблуков. Под два метра. Длинноногая, и от нее шло столько энергии и тепла, что хватило бы на всех мертвых. Вдруг Андрей понял, что смерть его покинула, застряла где-то в пробке и придет только под утро, он успеет еще пошалить… – Заходи, и я угощу тебя шампанским Андрей бесцеремонно взял девушку за бедра и втолкнул в номер, она не сопротивлялась. Он наполнил бокалы… Протянул ей, второй выпил в три глотка. – Моя смена как раз закончилась, вот я и заглянула, – девушка хихикала – Вот и прекрасно! А у меня сегодня День Рождения, и я мечтаю уснуть на груди молодой красавицы вечным сном. – Ну, со мной ты точно не уснешь сегодня, – администраторша вдруг расстегнула блузку… Куда подевалось ее смущение? В этот момент коктейль из психотропных и шампанского вылились на ее прекрасное тело. – Я наглотался таблеток, чтобы умереть, – не успел он договорить, как на бедную вылилась вторая порция, и он потерял сознание. 3. Динамо – Дорогая смерть, давай уже договоримся, что ты не будешь опаздывать? Почему ты молчишь? Неужели ты меня не слышишь, родная? Эге-гей!

150

– Тише! – раздался мужской голос Андрей открыл глаза, яркий свет резал глаза. – Где это я? –В жопе ты полной, – суровый мужик с огромными волосатыми ноздрями и усами навис над парнем. – Ну, не ругайся на него, – девочкаадминистратор оттолкнула дядьку и нежно потрогала лоб Андрея. – Ты нас напугал. Это мой знакомый Карл, он медик, он сделал тебе промывание. Мы не стали никуда сообщать, что ты хотел покончить с собой, потому что сразу подхватят журналисты, а у нашего отеля хорошая репутация. Да и тебе проблемы не нужны. – Ему дорога в психушку! – перебил Карл – Вы все испортили…Что ты знаешь о проблемах? – Андрей стал приходить в себя. Злости не было предела. – Я что знаю? Да ты мне блузку за 200 евро заблевал! – девочкаадминистратор вспыхнула. – Она у меня одна, между прочим. И я молчу. Ты должен был спасибо сказать, за то, что мы тебя спасли и не отправили в психушку. Убирайся! И в следующий раз делай это в другом месте. Дома Андрея ждала мать. Красивая, стройная, молодая и стильная, но очень грустная. Несколько минут они молчали. Ему льстило, что эта женщина прилетела в Россию, чтобы поздравить его с Днем Рождения. Но по лицу было видно, что она совсем не

рада… Он ждал, что она начнет его бранить за неудачную попытку суицида, точнее за попытку… Но как она могла узнать? Она нарушила тишину первая – Отец, – холодно начала она, но остановилась – Что он натворил? – Умер, – произнесла мать будничным тоном, каким обычно сообщают погоду телеведущие. Андрей с облегчением выдохнул. Отца он не видел почти 25 лет, и ему было все равно. – И ты ради этого примчалась? – он рассмеялся – Не дерзи! – А что такого я сказал? И что его больше похоронить некому? – Некому. Мне позвонила его дочь, твоя сводная сестра, и сказала, что он и ее мать разбились на снегоходе. Она совсем еще ребенок, младше тебя. Ей лет 20. Надеюсь, мирно разделим имущество покойников. Ей же много не надо. Ты его законный сын. Будь с ней ласковее. – Так ты не на похороны прилетела, а за деньгами? – Противно это слышать! Как у тебя язык только поворачивается так рассуждать и чем от тебя воняет? Ты выпивал? Андрей молча ушел в ванную. Да, мама я выпил двадцать измельченных таблеток снотворного и запил двумя бокалами шампанского, чтобы сдохнуть, потому что меня все достали, но из-за своей сексуальной ненасытности пригласил в номер красотку, которая все испортила.


– Андрей, он умер в день до твоего дня рождения, – крикнула мать через дверь в ванную. – Где у тебя кофе хранится? По лицу пробежала кривая ухмылка. Что она этим хотела сказать? Подчеркнуть, что я неудачник? Выразить пренебрежение? Заставить меня поверить в знаки судьбы? Доказать, что между нами есть что-то общее? Было… До чего же абсурдна и нелогична смерть. Сразу видно – смерть женщина…В общем-то жизнь тоже. Чем больше ее хочешь, тем меньше вероятность встречи. Манит, зовет, а сама динамит. Мужчине остается лишь быть покорным рабом. Вдруг он вспомнил забавную историю. Один человек решил умереть. Он решил перестраховаться. Сначала выпил яд, а затем забрался на гору, чтобы повеситься в живописном и тихом месте, накинул петлю на шею, зацепив второй конец веревки за скалу, поджег свою одежду и сделал шаг вниз. Он сильно переживал и попытался еще и застрелиться, чтобы наверняка. Промазал, пуля перебила веревку и он упал с горы прямо в море, вода потушила огонь, вызвала рвоту, и яд не подействовал. Отдыхающие на пляже вытащили его из воды и доставили в больницу. 4. Традиции Отец выглядел вполне бодро. Настолько, насколько может выглядеть покойник. Причесанный, хорошо одетый, выбритый, со свежим лицом – почти как с фотокарточки 20-

летней давности. Посмертные косметологи постарались. Правда и счет за аэро мейкап покойника выставили, наверное, больше, чем за свадебный макияж. Все-таки не на один вечер. Видимо, это за «вредность» и долговечность. Похоронный сервис работает лучше и быстрее, чем поликлиники и салоны красоты. И почему мертвым достается больше внимания, чем живым? Казалось, что отец выиграл в лотерею – его лицо выражало удовлетворение. Андрей дотронулся до щеки, она была холодная и сухая. Посмертный грим не оставлял следов. – Торжественный покойничек, в путь. Невеста- смерть заждалась. Вот ко мне не пришла, а я так ждал. Как все это притворно. Как любая свадьба, – размышлял про себя Андрей, стоя у гроба. Мать неслышно подошла сзади и положила ледяную руку на плечо. Она была холоднее покойника. Андрей от неожиданности подпрыгнул на месте и чуть не опрокинул гроб. Папаша не возражал, только рука его как будто дернулась. Казалось, что сейчас он отдаст честь или кинет зигу. Вторая жена отца, точнее бывшая вторая жена, сладко спала в соседнем ящике. Андрей решил, что знакомство при таких обстоятельствах неуместно и не стал даже на нее смотреть. А вот его мать, пользуясь случаем, минут пять разглядывала усопшую, иногда доставала зеркальце – или для того, чтобы поправить макияж или чтобы

сравнить с «соперницей». – Самая сексуальная часть тела мужчины – это пальцы, – задумчиво сказала мать. – Ими он играет на фортепиано. А музыка может свести с ума. Твой отец хорошо играл в молодости. Аккуратные, чувствующие ритм пальцы, никогда не подведут. Пальцы о многом могут сказать. Нежные или шершавые, большие или маленькие, натренированные или ленивые пухляши. – А как же глаза? – Я закрываю глаза, когда слушаю музыку – Ну, хорошо. Какая же часть тела в девушке тогда самая сексуальная? Тоже пальцы? Ведь она также может ими музицировать, – Андрей спросил это, глядя на покойницу. – Мне больше нравится, когда девушки поют, а не играют, у них так красиво открывается рот и взмывают вверх брови на звуке «о». – Мужские брови, взмывающие вверх – не то? – Андрей вдруг представил, как отец запел в гробу. – Слишком фальшиво, театрально, и идет мальчикам до 25 лет. Ну, да. Пожалуй, сложно не согласиться. Андрей хотел промолчать, но цинизм взял верх и он, повернувшись к гробу бывшей жены отца, спросил: – Так все же? Что с женщинами? – Женщина либо нравится вся полностью, либо нет, по частям не нужна, – ответила мать и посмотрелась в маленькое зеркальце. Взгляд ее был немного вопросительный.

151


Как будто хотела узнать – любил ли ее тот, кто сейчас в гробу. В комнату зашли два молодца с упругими телами. Мать Андрея заинтересовано посмотрела на одного, потом на второго, она не сразу поняла, что это носильщики пришли за гробами. Андрея попросили придержать дверь лифта. Он шагнул во внутрь. Работники поставили ящик, и пошли за вторым. Никогда еще не катался в лифте с покойником, подумал Андрей. Вдруг лифт поехал. И резко остановился. Застрял. Но потом поехал дальше. Сразу, как только двери лифта открылись, Андрей вышел, потому что закружилась голова. Не успел он опомниться, как двери закрылись, и лифт увез папу в неизвестном направлении. Было слышно, как он остановился этажом выше под крик какой-то женщины. Андрей поспешил на помощь. Оказалось, что крышка гроба опрокинулась. Двери лифта открывались и закрывались, но поехать он не мог, потому что между ними спал на боку покойный, все с той же счастливой улыбкой, которую слепили похоронные визажисты. Андрей стоял над ним и видел, что отец как будто бы лежит у него в ногах и молит о прощении. Стало жутко. Но он не мог ничего поделать. Пока он думал, как быть, пришли носильщики. Они были рады находке. Андрей оставил их и ушел на улицу курить. Он давно избавился от этой пагубной привычки, но в такой момент

152

как не закурить. Возле подъезда стояла девушка в черном, и тоже курила. – Есть сигареты? – Андрей почему-то понял, что это кто-то из родственников. Девушка повернулась к нему лицом. В ней он узнал администратора из отеля. – Ты? – Произвольно слетело с губ. Перед глазами промелькнула расстегнутая блузка и лужи блевоты. Андрей понял, что покраснел. – Катя, – уверенно представилась она. – А ты…Андрей? – Да – Значит, брат… – Не понял! – Я дочь твоего отца . А с твоей мамой мы уже познакомились. Девушка бросила окурок на землю, размазав его подошвой ботинка. Из гнезда под деревом, которое их прятало от ветра, выпал птенец. – Интересно, почему в животном мире нет похорон? Звери и птицы достаточно умные, чтобы вырыть погребальную яму, но они этого не делают. А люди…Как бы люто друг друга ненавидели, хоронят со всеми почестями. Покойнику достается такая забота, какой он не видел при жизни? – Андрей докурил, дошел до урны и тоже выбросил окурок. – Сестра значит… Девушка хищно улыбнулась. – Смотри! Гроб в катафалк уже заносят. Ты на машине же? Можно я с тобой поеду за катафалком?

– Конечно, а где моя матушка? Наверное, она решила ехать с гробом. Странно… Ну, поехали следом за ними. 5. В погоне за покойником На дорогах творилось что-то невероятное. Пробки, ДТП, коммунальные аварии. В итоге Андрей отстал от катафалка. Но потом снова догнал. Как раз подъезжали к кладбищу. Гроб достали и куда-то понесли. Андрей взял Катю за руку и быстрым шагом пошел за убегающим покойником. – Он пытался сбежать от нас в лифте, а теперь думает, что ускользнет под землю, не попрощавшись, – бормотал он себе под нос. Каково же было удивление и ужас от того, что вместо отца в гробу отдыхала блондинка с накаченными губами. Перепутали катафалки – не за тем поехали. Спустя четверть часа удалось найти свою ячейку в земле. Земля сыпалась как песок в часах, падала и нежно укрывала холодный гроб. – Земля ему пусть будет пухом! 6. Смерть В новостях передавали про разбившийся самолет. Катя курила на балконе. Она была вся в черном. Светлая кожа на контрасте казалась еще бледнее. Андрей подошел неслышно сзади. Обнял сестру за талию одной рукой, второй сжал ее холодную ладонь. Он удивленно распахнула глаза, подведенные черным контуром. В них читалась усмешка.


– Могу я попросить тебя о чем-то очень важном, – начал он. – Да – Когда я умру, кремируй меня. – Андрей… – И закажи красивых плакальщиц. Это сейчас модно. – Прости? Что модно? – Модно – чтобы все красиво было. Вот ты такой красивый весь в гробу – скажи спасибо аэромакияжу и похоронным визажистам, а вот рядом студентки с актерского – плакальщицы. Через интернет найти можно, по портфолио выбрать. Останется только хорошего фотографа взять, чтобы фотки не смазанные получились. Все -таки память. Вечная память! – Ласково говорил он. – Будет маме что потом в одноклассниках и инстаграме выложить. А, чуть не забыл! Хочу, чтобы было много цветов. Какие принято дарить мужчинам в день похорон, не знаешь? Цветы обязательно должны быть. Свежие! – Свежие? –Да! Только что срезанные розы – красивы и мертвы, но еще не до конца…Пройдет несколько дней, и я вместе с ними окончательно завяну под землей. – Я хочу сказать тебе, что нечаянно оставила снотворные таблетки на столе. Папа выпил их вместо витаминов. А потом уснул за рулем и разбился с мамой. – Меня спасла, а его убила. До чего абсурдна смерть, – усмехнулся Андрей, – она спешила на сви-

дание ко мне, но забрала отца. Так вот ты какая.... В жизни, где нет места мистике, и все можно объяснить логически, случаются вот такие приключения. Абсурдные, на первый взгляд. Я искал тебя и нашел. Катя затянулась и пожала плечами. – Я заметил, что когда ты куришь, кто-нибудь где-нибудь умирает… – Каждую секунду кто-нибудь где-нибудь умирает, вне зависимости от того курю я или нет. А где-то читала, – Катя затушила окурок, – что каждую секунду на земле рождается четыре человека, а умирает два. – А ты могла бы с таким же успехом накормить папу медом. Ты знаешь, что у него аллергия на мед? – Андрей рассмеялся. – Когда я был маленький, я запомнил, как папа грозился, что не будет вскрывать вены, а просто наестся меда. Как-то раз он съел пару ложек. Я сам видел. Ничего не произошло. – А ты весь в папочку! Шутник! – Я серьезен, когда нужно – По-твоему, смерть это весело? – А знаешь, это самая большая шутка. А сами похороны это что-то типа светского мероприятия, на которое, в отличие от свадьбы или театра, можно прийти совершенно бесплатно, без приглашения даже, выпить и закусить. Смерть и Жизнь настолько противоречивы. Как и люди. Кто-то хочет жить, и готов на все, а кто-то не хочет – и тоже готов на все.

Но к первым приходит Смерть, а ко вторым Жизнь. Может быть, это одна и та же женщина, просто у нее два лица. Мудрецы утверждают, что смерть это начало. Тогда жизнь это конец? Или вступление? Встречают с цветами, провожают тоже, в больничных «антрактах», когда совсем все плохо и кажется, что все кончено – снова приносят цветы. Мол, на поправляйся, живи, чтобы потом в итоге умереть. Разве не смешно? Но что если Жизнь и Смерть – всего лишь маски, то кто тогда актер-исполнитель, примеряющий их? И есть ли он? И кто тогда мы? Зрители своей жизни? Зрители своей смерти? Актеры поневоле? В то время как нам и нашим близким кажется, что мы живем, мы умираем. Также как срезанные цветы. Тот кто наблюдал за ними, увидел как девушка в черном заключила красивого парня в объятья. Они слились с ночью… Темные дома. То ли в них никого нет, то ли все уснули. Закурила. Огонек торжественно засиял во мраке. Вдруг в одном окне дома напротив, где-то далеко на последнем этаже зажегся свет, он был ярче, чем тысяча сигарет. А где-то еще выше, в черном небе пряталась луна. Ее тусклый свет был не ярче той жалкой имитации в оконной ячейке на последнем этаже. Но утро настанет, и естественный дневной свет выключит ночь. Но не для всех. Конец! Автор: Макссимова

Мария

153


Над номером работали: Александр Маяков—главный редактор Надежда Леонычева—старший редактор Расима Ахмедова—редактор Элина Ким—редактор-корректор Даниил Агафонов—редакторкорректор




Turn static files into dynamic content formats.

Create a flipbook
Issuu converts static files into: digital portfolios, online yearbooks, online catalogs, digital photo albums and more. Sign up and create your flipbook.