Русский пионер №17 by Russian Pioneer

№5(17) октябрь–ноябрь 2010

orlova

Я один раз разговаривал с одним человеком вдали от Родины. Это было поздней ночью, свидетелей не было вообще никаких. Он протягивает мне фужер с коньяком и говорит… А я уже и не помню, что он говорит. Это был тост какой-то, безусловно. А я ему отвечаю, что я не пью. Он удивляется: — Как это? Совсем? — Совсем, — упавшим голосом признаюсь я. А голос мой упал потому, что я до сих пор не слышал, чтобы этому человеку кто-нибудь в чем-то отказывал. Нет, не отказывал и не отказывает, ни в трезвом, ни в пьяном виде. — А что такое? — участливо спрашивает он. — Да выпил, — говорю, — то, что мог и должен был в жизни. И больше не пью. Потом, еще через пару лет, это, конечно, не совсем так оказалось. — А, понял, — говорит он. — Ну, я тогда тоже не буду. — Да вы-то попейте, — с сочувствием говорю я. Он смотрит на меня и вдруг начинает смеяться. И долго так, с наслаждением. Но без сарказма этакого, сарказм я бы уловил. Ведь я трезвый был. И вот этот искренний, беззлобный смех до сих пор не дает мне покоя. Над кем смеетесь, господа? Надо мной смеетесь?!

Андрей Колесников русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Клятва главного редактора. стр. 8 первая четверть Прогул уроков. Отчет утопленника. Андрей Васильев про то, как он не утонул стр. 16 Буфетчик. Травят честной народ. Михаил Ефремов о потерянной душе ресторана «Маяк» стр. 20 Урок уроков. Бухло, бабы, поножовщина. Иван Охлобыстин про свои отношения с Бахусом стр. 24 Урок информатики. Деревенский детектив. Блогер Александр Пашков о жизни до и после рынды стр. 28 вторая четверть Город-герой. Падение Сталинграда. Наш корреспондент на родине шпионки Чапман стр. 32 Урок биологии. Бацилла молодости нашей Первый шаг мышей в бессмертие стр. 44 Следопыт. Лунное попадание. Корреспондент «РП» разобрался с американским полетом на Луну стр. 52

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

третья четверть Диктант. Так пить дать! В тему номера стр. 60 Собеседование. Ты гонишь. Корреспонденты «РП» гонят и пьют самогон стр. 64 Дневник наблюдений. Йo мa йo! или Апо-

гей в Люксе. Обнаружен и навещен самый пьющий

стр. 74 Урок иностранного. Лохи Йухла, братцы.

в мире народ

Член Британской королевской академии акушеров и гинекологов Матрос Кошка на отдыхе стр. 82

Урок истории. О чем пьют спортсмены. Алкогольные рекорды олимпийцев стр. 90 Сочинение. Причастие. Рассказ Дмитрия Глуховского стр. 96 четвертая четверть. Урок мужества. Женская собственность. Про черный день стр. 104 Урок географии. Хроника безумной нави-

гации. Корреспондент «РП» первым в истории перегнал

океанскую яхту по рекам Европы

стр. 108

Урок рисования. Чемодан Пандоры стр. 119

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

группа продленного дня. Натуралист. Адреналин. Владимир Путин про то, каких ощущений ему не хватает в жизни и ради чего стоит ехать за десять тысяч километров стр. 128

Правофланговая. Бухарики на марше. Ксения Собчак про задержанный, но героический рейс стр. 130 Пионервожатая. Любить захотелось остро. Тина Канделаки не пьет на кладбище стр. 134 Горнист. Заводное вино. София Троценко про искусство и алкоголь стр. 138 Внеклассное чтение. Машинка и Велик,

или Упрощение Дублина. Продолжение нового

романа Натана

Дубовицкого стр. 140

Табель. Отдел писем стр. 154 Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр. 159

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Прогул уроков. Буфетчик. Урок уроков. Урок информатики.

Отчет утопленника. Андрей Васильев про то, как он не утонул.

Травят честной народ. Михаил Ефремов о потерянной душе Бухло, бабы, поножовщина. Иван

Охлобыстин про свои отношения с Бахусом.

Деревенский детектив. Блогер Александр Пашков о жизни до и после рынды.

русский пионер №1(13). февраль–март 2010

ресторана «Маяк».

варвара краминова

текст: андрей васильев рисунок: анна всесвятская

Медиаменеджер 10-летия Андрей Васильев в яркой и увлекательной форме рассказывает о том, как он хотел утонуть — и сделал это с чувством облегчения и выполненного долга. К сожалению, до конца осуществиться задуманному помешал другой утопленник.

Короче, я утонул. Причем не в Северном Ледовитом океане, что было бы естественно, а на тосканском побережье Средиземноморья, в дачном Forte dei Marme. Утонул, и не жалею об этом. После описанных в предыдущем «РП» событий, наделавших гораздо меньше шуму, чем посвященная им колонка, я, как и было написано (Андрей откусил ухо негру. — Ред.), отбыл в Венецию. Оттуда, ведомый нелегкой колумнистской судьбой, через Киев (там в местном зоопарке из-за жары упал в обморок пингвин) и Юрмалу (там три дня не просыхая праздновал мой день рождения Миша Ефремов), попал в тот самый поселок городского типа, называемый аборигенами итальянской Рублевкой. Доля преувеличения в этом, конечно, есть: заборы в Forte пониже. Но цены благодаря дачникам те же. Хотя торг уместен. Когда мы в первый раз — за пять лет до кризиса — торговались с администрацией пляжа Flavio по цене пляжеместа (тент, столик, два стула, два лежака, четыре шезлонга плюс кабинка для переодевания с ключом) за три недели, аргумент, что у нас кроме вот этой штуки евро ничего за душой и нет, не прошел. Зато прошел другой. «Но

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

(but)! — прервал я сбивчивую аргументацию директорши Каролины. — Зато мы с Павликом очень много пьем». Тогда девушка недоверчиво засмеялась, однако с тех пор пляж Flavio для нас — островок стабильности. Правда, и мы с Павликом слово держим. Впрочем, не в деньгах несчастье. Гораздо большую цену заплатил я за близость к Средиземному морю. Отдых в Forte — несокрушимый оплот тихого семейного счастья и здорового образа жизни. За завтраком на нашей Villa Innes— ни грамма: завтрака-то никакого нет (жены не нанимались тут пластаться), а дочкам хватает арбуза. Обед на пляже — буквально две-три бутылки prosecco со льдом, поскольку дочки не пьют, а Павлик запивает пивом. Потом до самого полдника — только pernod со льдом. А уж на полдник, хочешь не хочешь, седлай велосипед — пора пить текилу (лайм, соль). Тут есть, правда, подтекст: после пяти вечера на стойках баров появляются отличные бутербродики на халяву, а до ужина еще часа три (жены-то не нанимались). Ужин в ресторане — вообще не разговор: пару бутылок красного. И только после ужина нас отпускают к подонкам (это такой неформальный бар) посмотреть чего как

и, если сложится, пропустить рюмочку-другую бурбона. Иногда, правда, не отпускают. Если жены расположены пить mohito, мы едем на велосипедах в помпезный бар к Lupo (это кличка, переводится «Волк», а зовут бармена Andreo), где этот напиток исполняют для жен по несусветной цене, а мы с Павликом из экономии по-стариковски пьем бурбон. Жаль, за ту же цену. Дальше по интересам: скажем, жены с дочками едут на виллу смотреть Ларса фон Триера, а мы с Павликом к подонкам. Заканчивается вечер иногда утром, иногда с сюрпризом. Однажды, например, Павлик прососал куда-то велосипедное седло и приехал домой, сидя всем весом на вертикальной полой трубке. …Тот день ничем не отличался от своих вялотекущих собратьев. Разве что к Павлику по пути в Венецию заехал начальник с женой, гендиректор издательского дома «Гудок» — много слышали про наш тосканский рай и решили приобщиться. А мы в ответ решили не выпендриваться и воссоздать гостям картину типового райского дня. Разве что я сгонял на велике в мажорский ресторан Barca, чтобы наверняка (суббота) заказать столик на вечер лично через хозяина Piero. С ним меня, как и с рестораном, семь лет назад познакомил опытный местный дачник Миша Куснирович. Придя по его наводке в «Барку», мы ни хрена не поняли в меню, и я позвонил Мише с просьбой поруководить. Миша сказал: «Найди кудрявого в рубахе с закатанными рукавами и дай ему трубку». Они трепались поитальянски минут пятнадцать, а потом Пьеро полтора часа без перерыва метал на стол харч. И, надо признать, цена этого шоу не заставила

срочно заканчивать поездку. Так вот, с ужина в «Барке» все и началось. Потому что до ужина Павлик не дожил. Не знаю, чем уж подействовал на него полдник, но из действия «переодевание к ужину» он осилил только раздевание. Гости, наоборот, после безмятежных часов на пляже предпочли полднику несколько часов предвечернего сна и при параде ждали звонка к ужину. Но телефон их знал только Павлик, который не только позвонить, но и «алло» сказать не мог. Я, конечно, разрулил. Позвонил лауреату Госпремии Александру Кабакову — главному редактору журнала «Саквояж СВ» (входит в ИД «Гудок»), узнал телефон его директора, и вот уже мы в «Барке» с дорогими гостями. Двумя бутылочками красного тут, правда, не обошлось: я разнервничался за Павлика и за репутацию хваленого тосканского гостеприимства. Но все остались довольны. Так что я пригласил гостей продолжить вечер (типовой райский день) у подонков. И вот финал. С криками: «Пусть сильнее грянет буря!» — мы вышли на центральный пирс Forte dei Marme, выступающий в море метров на двести. Он довольно высокий, чтобы с него прыгать даже солдатиком. Нет, подонки молодые прыгают, конечно, — дочки наши тоже попрыгивают, — но я же не кретин! Другое дело в шторм. Тем более ночью. Вода совсем близко. При том, что волн не видно: пена появляется только у самого берега. Тут и рыбкой не в падлу — показать бледным москвичам, насколько мы тут на ты с мировым океаном. Я вынырнул довольно бодро. Ведь где-то рядом ступеньки трапа — только руку протянуть, и на пирсе. Я протянул. Еще пару раз протянул.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Рассмеялся и стал мастерски грести к пирсу. Через несколько минут отдалился от него метров на тридцать. Но еще хорошо различались метавшиеся с моими тапками в руках Пашин гендиректор с женой. Потом и они исчезли, и пирс, а про берег я и не говорю. Я уж и не знал, в какой он стороне — берег. Перевернулся на спину, поглотал солененькой воды и понял: пора принимать менеджерское решение. В «Коммерсанте» помнят: из двух видов менеджерского решения — смелого и трусливого — я чаще всего выбираю второе. Но пришло ко мне таки смелое: надо тонуть к чертовой матери. Сил-то было полно еще, а перспектив никаких. Ну а через часок и сил не останется — так фигли мучится? Тем более вода эта морская — не бурбон, как говорится, много не выпьешь. В общем, пора ко дну. И я пошел. Перед смертью, как водится, огляделся. Ничего интересного — ни берега, ни пирса, ни гендиректора Пашиного с женой. Только башка чья-то среди волн болтается. Просто интересно, какого идиота эта башка? Купальщик тоже, твою мать! Причем явно не собирается тонуть. Решил подгрести поближе. А он от меня. Ну не идиот? Оказалось, хуже. Павлик. Откуда взялся? Видимо, проснулся, чтобы не пропустить самое интересное. Короче, когда понял, что это Пашина башка, всю мою менеджерскую решительность на фиг смыло. Орал: «Павликпавликпавликпавлик!» — молотил руками-ногами, а воду просто перестал выплевывать. И тут уж по-настоящему утонул. Но стукнулся коленкой о дно. Потом меня еще шваркнуло волной по спине, хлебнул напоследок воды уже с песочком. Ну и пополз на брюхе к Павлику. Он же в ВДВ служил, что ему сделается? Дрожь в коленках было решено лечить бурбоном. Подонки в баре осмотрели нас с пониманием.

Р.S. По традиции позитивный вывод. Ведь меня что спасло? Не Павлик. А то, что он ужин прогулял. Так бы оба потопли к чертям собачьим.

orlova

текст: михаил ефремов рисунок: маша сумнина

Новый ресторанный критик «РП» Михаил Ефремов перестал играть роль блуждающего нерва в ресторане «Маяк» в знак солидарности с утраченной душой «Маяка» — Андреем Васильевым. Читателю обеспечены искренние переживания по поводу бессмысленно устроенной жизни и потерянного бильярдного стола.

Ресторанная критика, как мне кажется, должна критиковать рестораны. И давно пора критиковать рестораны, потому что их развелось очень много. Когда чего-то много разводится — тараканов ли, чиновников ли, ресторанов ли — их надо сразу же критиковать. Причем критиковать беспощадно. Что главное для меня как начинающего ресторанного критика в ресторане? Главное — чтобы жратва была. Нормальная жратва. Непритязательная. Я человек непритязательный, поэтому мне и жратва нужна непритязательная. Главное, чтобы водка была непаленая и люди чтоб были не г… А тут я прихожу в «Маяк», заказываю двойной бурбон и слышу от бармена: — Теперь ты один такой остался, бурбоновец. — Здрасьте, — говорю. — А Вася? — А Васю теперь сюда не пустят. (Это решение было принято после того, как медиаменеджер десятилетия Андрей Васильев откусил ухо негру и посвятил этому событию свою колонку в «РП» №4(16). — Ред.) — Кто? — Хозяева велели. Митя Борисов и Дима Ямпольский.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Не буду врать, что я подавился тем бурбоном. Допил. Плюнул в пустой стакан и ушел. Навсегда. Так вот, началось для меня сопоставление г…людей с российскими ресторанами еще в моем глубоком детстве. Лучший друг моей сестры Анастасии — литератор и пьяница Аркадий Тихонов — один раз был не пущен швейцаром в ресторан «Аэрофлот» со словами: «Куда ты прешь, жидовская морда?» За что немедленно швейцар был назван швейцарской мордой, отправлен в нокаут, а Тихонов получил полтора года «химии». Почему так произошло? Потому что ресторанов было очень мало. Потому что были большие очереди в рестораны. История из детства, мне лет пять-семь. После какой-то репетиции в «Современнике» мы пошли с семьей в «Пекин». Там была очередь. И папа стоял, опустив голову, и простояли мы так минут пятнадцать. Маме надоело стоять, и она сказала отцу: «Подними лицо». Он поднял лицо, и нас сразу пропустили в этот «Пекин». То есть уже с детства я понимал, что пройти в ресторан для советского, а как я сейчас понимаю, в принципе и для российского челове-

ка — это значит преодолеть некую преграду, некое препятствие. Тогда это были швейцары, сейчас это хозяева ресторанов. Не побоюсь этого слова. Хозяева ресторанов. Так вот, прошло много времени, ресторанов стало открываться больше. Мы все помним, сколько можно было дать — пятерку за проход в ресторан, треху, были рестораны типа Дома кино или ВТО, куда не пускали просто так. В общем, я считаю, что советский ресторанный опыт я успел познать, потому что был в одной из последних компаний, которые сжигали Дом актера на Тверской. И опыт общения с советскими ресторанами у меня был. Ну, скажем так, мне ресторан был нужен, но он был негативен. Потому что туда было попасть трудно. Но вот наконец-то началась революция. Прогремел девяносто первый год. Да даже начнем раньше — сначала стали открываться кооперативные рестораны. Что это было за чудо! Еда как дома. Еще никто не плевал на кухне вам в суп. Хотя нет, до этого плевали и потом плевали. Но было очень короткое время, когда открылись кооперативные рестораны и они были вынуждены работать настолько хорошо, настолько переливать... Не пятьдесят грамм тогда наливали в этих, в кооперативных ресторанах, а пятьдесят четыре. Чтобы приходили еще. Ну а сейчас такого рода заведений открылось великое множество, и поэтому я считаю, что

нужно обратить внимание на душу ресторанов. То есть у меня позиция идеалиста. Я понимаю, что звучит: «А знаешь ли ты, щука, что такое добродетель», когда говорю ресторатору, что он должен уважать сначала людей, а потом свой бизнес. Но так, в общем, все идеалисты считают — что сначала надо уважать людей, а потом все остальное. Вот поэтому я не мог не высказаться о том вопиющем случае с Васей. Поскольку «Маяк» открылся в самый пик революции, я имею в виду — капиталистической революции в России, то «Маяк» для меня и является развитием нового капитализма в России. Сначала наивного. Потом более жесткого, что ли, — когда меня туда не пускали. Я долгие годы прожил — меня не пускали в «Маяк» раз пять. По разным причинам. По причинам политического, сексуального и алкогольного характера. Разные люди. Из ревности меня не пускали. Просто от тупой ненависти. Но я никогда не был душой «Маяка». Я всегда был его блуждающим нервом. А душа «Маяка» заключается как бы в Васе. Ну, в общем, сейчас «Маяк» бездушен. Как-то так. Как может человек сказать: «А ты, душа, не приходи ко мне!» Потому что душу из «Маяка» вынуть можно. Но засунуть ее обратно в «Маяк» — это, боюсь, будет проблематично.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Мы знаем «Маяк» давно, мы помним еще, когда там женились такие люди, как Иван Охлобыстин. И я. И многие еще. Там зарождалась масса детей. Там и сейчас даже Ямпольский, несмотря на то что он бездушный человек, делает хорошую программу для детей с ВИА «Татьяна». Но души-то там нет! Детьми душу не заменишь. И ситуация, разыгранная недавно владельцами клуба «Маяк» с Андреем Витальевичем Васильевым, напоминает мне ситуацию, которая разыгрывается последние двадцать лет между Кремлем и Михаилом Сергеевичем Горбачевым. Его не пускают в Кремль. Вы не заметили, что Кремль последние лет двадцать как-то бездушен? Душу из него выгнали и не пускают обратно. То же самое мы увидим, поверьте, и в «Маяке». «Маяк» — наш Кремль. Как художник, я хотел бы отобразить это происшествие в кино. Фильм будет называться «Травят честной народ». P.S. В конце я хочу сделать официальное обращение, но не в Генеральную прокуратуру, а в редколлегию журнала «Русский пионер». Пора наконец разобраться с такими горерестораторами, как господа Борисов и Ямпольский. Пора призвать их к ответу. Давно пора. P.P.S. И пусть вернут бильярд.

итар-тасс

текст: иван охлобыстин рисунок: инга аксенова

Мы, честно говоря, когда предложили высказаться Ивану Охлобыстину по теме номера, о пьянстве, то сомневались: согласится ли, не струхнет ли, человекто церковный. А вдруг еще затеет проповедь о вреде возлияний и злоупотреблений? Но Иван Иванович рассказал все как на духу. От столь запредельной исповедальности тема номера заиграла новыми красками. Точнее — заблагоухала новыми ароматами. И стала крепче.

Водка — никогда не упоминаемый, но всегда присутствующий элемент любого уравнения квантовой физики

Каждый раз, когда я проезжаю мимо сияющих чистотой витрин магазинов «Ароматный мир» или «Мир виски», губы мои невольно складываются в нехорошую улыбку, схожую с улыбками владельцев пикейных жилетов при виде автомобиля Адама Козлевича — в бессмертном произведении Ильфа и Петрова. Не то чтобы я имел какие-либо претензии к объектам вожделения дипломированных сомелье или проявлял высокомерие к записным пьяницам, отнюдь: весь испытываемый мною комплекс чувств относится только ко мне и к моим противоречивым, хоть и, не скрою, теплым отношениям с главным компонентом всего спектра алкогольных утешений — спиртом. Прежде всего, надо отдавать себе отчет, что настоящее удовольствие от алкоголя получаешь только на стадии отравления. С этого знания, наверное, и следует начинать ознакомление детей с предстоящим большинству из них испытанием. Дальше я бы открыл сюжетную схему вышеупомянутого: бухло, бабы, поножовщина.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Все остальные предлагаемые интриги — суть облегченные, для дам и интуристов, варианты первой. Мои отношения с Бахусом начались довольно поздно, но развивались стремительнее сексуальной интриги половозрелого бабуина. В двадцать пять лет я понял, что пора пить, иначе придется забыть о карьерном росте и новых знакомствах. Пили все, пили всё, пили всегда. Пили поодиночке, пили компанией, пили заочно. Как человек обстоятельный, прежде чем броситься с головой в бездну оголтелого пьянства и сопутствующих ему безобразий, я провел ряд клинических исследований в поисках идеального напитка. Разумеется, я прошел путем, проторенным моими великодушными предшественниками: водка «Столичная» у таксистов, спирт «Рояль», водка «Абсолют» во всех ее ипостасях, водка «Финляндия» во всем ее многообразии, ну и текила, ром, виски, коньяк, сливовица, граппа, абсент. С последним сложились особенно трогательные отношения. По прошествии определенного времени с любезной помощью старших товарищей, искушенных в поставленном вопросе, я ознакомился с лучшими образцами мирового виноделия и пришел

к убеждению, что в силу своей толстокожести я буду только оскорблять этот вид продукта его употреблением. Пиковый результат достигался неимоверно долго, с ощутимым вредом для пищеварительного тракта, вкус поражал своей схожестью со вкусом скисшего сока, чем, собственно, вино и является. Образно говоря, не пер я на дизеле. С коньяком, при всех его неоспоримых преимуществах перед вином, тоже как-то не сложилось. Хотя я возлагал на коньяк немалые надежды. Тут вся неувязочка в том, что у коньяка прекрасный послужной список, он, как женщина, требует обязательств, а это плохо соотносится со сверхидеей самого алкоголя. Однако не скрою своего умиленного восхищения при наблюдении за процессом приятия коньяка людьми, что-то смыслящим в нем. Эти трогательные тисканья в ладони полупустого бокала для нагрева пьянящей субстанции, это обонятельное проникновение обладателями здоровых гайморовых полос, эта забавная осведомленность о марке коньяка и годах выдержки. Для меня отчего-то над процессом презентации коньяка всегда витает дух Валерии Новодворской с ее принципиальным неприятием текущей реальности и готовностью берсеркера к борьбе с представленным на тот момент режимом. Иначе выражаясь, тупит коньячок при ускорении на обгоне. Был у меня случай: мой лучший друг — человек совершенный во всех отношениях, включая финансовые, манил меня купленной на аукционе бутылкой из подвалов Буонапарте. Когда же я узнал, что в моем бокале плескается стоимость пятой модели БМВ, мною овладела безысходная троцкистская тоска и тяга к изменению государственного строя. А нам, Охлобыстиным, такие чувства испытывать ни к чему. Державники мы, поелику нам всегда было чем заняться. Не скучаем. Да-с! Вот, например, сливовица скучать не дает. Помню, шарашили американские свободолюбцы ракетами по мирному населению тогда еще Югославии и я на паях с шестым каналом снимал Пасху в кафедральном соборе Белграда. А под утро пошли на местное телевидение «перегонять сигнал», очередь за съемочной группой из Германии заняли. Чувствую, часа два мы здесь прокукуем. Предложил своей съемочной группе немцев предупредить и пойти раки (сливовицы) употребить. Оператор наш, за

ночь страха натерпевшийся, тут же согласился, а директор, наоборот, речь о гражданской ответственности затеял. Плюнули мы с оператором на какую-то дополнительную ответственность, в Уголовном кодексе не прописанную, а оттого и никаких романтических ассоциаций у нас не вызывающую, немцев предупредили и пошли искать, где нам поблизости раки нальют. Директор покобенился и за нами поплелся. На соседней улочке нашли кафе, заказали у старика-официанта по сотенной на брата, но выпить не смогли, расплескали, потому что в здание телевидения ракета угодила и смела это здание в пыль, вместе с немцами. Хотя не уверен. Когда я с главным немцем сговаривался, он тоже сливовицей заинтересовался. Смекалистый народ эти немцы. Кальвадос, опять же, выбор Джона Грея, у которого Мэри была всех прекрасней. Не напиток, а книжка-раскладушка про жизнь смелых и красивых людей. Не могу ничего отрицательного припомнить в связи с этим напитком. Одни «анкл бенс» и «бесаме мучо». Как-то пожалел он меня. Ан нет, было! В совсем юном возрасте я, вдохновленный им и распирающими меня надеждами на счастье, въехал на мотоцикле в метро. Лихо проскочил турникет мимо виз-

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

жащих старушек-контролеров, прогрохотал по ступеням, невысокой благо, лестницы и лихо соскочил на рельсы, где толком покататься не удалось — поезд дорогу перегородил и на плечи дежурный милиционер прыгнул с нелепыми криками. Эх, глупая, но искренняя юность! Но при этом выпади мне возможность изменить прошлое, стал бы я менять? Да ни при каких обстоятельствах! Что бы там ни было, но я такой, потому что это было. Эффект бабочки. И пусть шрамы от хмельных переделок испортили мне татуировку на левом плече, колотая клюшкой для гольфа правая ключица перед грозой посасывает, до полусотни раз сломанная переносица не дает в полной мере насладиться любимым букетом «Полуночной мессы» Этро, а самодержец одной карликовой державы до сих пор держит на меня обидку за попытку помыть его в одежде в ванной комнате «Карлтона» (но это было выше моих сил: самодержец был вылитый Ипполит из «Иронии судьбы») — пусть всё-всё против, но двести пятьдесят граммов водки, махом выпитые когда-то моей возлюбленной, не позволили ей разглядеть меня толком, и я пятнадцать лет счастливо женат, а этого мне вполне достаточно, чтобы реабилитировать настоящий алкоголь. Тем более что я выжил, чего нельзя сказать о Леше Саморядове, Саше Соловьеве, Толе Крупнове, Никите Тягунове, Наде Кожушанной, Пете Ребане, Владе Галкине и еще сотне-другой бесконечно талантливых молодых еще людей. Но это жизнь. Помните, в «Мостах округа Мэдисон» один из главных героев задает вопрос: «А что случилось дальше?» Другой главный герой отвечает ему: «А дальше случилась жизнь».

наталья львова

текст: александр пашков рисунок: сандра федорина

Сегодня урок информатики проведет блогер Александр Пашков, прославившийся в это дымное лето своим постом про рынду, на который живо среагировал премьер РФ. Александр расскажет, как и зачем он создавал блог, как писал премьеру и что теперь происходит в его блоге и в его деревне. Поскольку, как оказалось, они неразрывны.

Первый свой блог я создал примерно год назад. Создал по просьбе друга, который постоянно находился в livejournal, про него реально можно сказать life in journal. Просто ему неудобно было обмениваться письмами через почту, а может быть, ему хотелось познакомить меня с миром блогосферы. Со стороны это похоже на кружки по интересам, как в доме пионеров в свое время. Любишь путешествовать? Читай посты про страны, города. Увлечен политикой? Да ради бога! Тут всегда найдешь тысячи постов с различными точками зрения. В моем первом блоге посты были в основном новостные, иногда я писал про обычную жизнь, которую ведет рядовой обыватель. И читателями поначалу стали друзья и знакомые: поскольку я никогда не регистрировался в социальных сетях типа «В контакте» или «Одноклассники», ЖЖ стал местом, где мы общались, когда не было времени позвонить или встретиться. Около трех месяцев назад я удалил свой блог. Вернее, даже не удалил, а создал нечто новое на базе приобретенного опыта. Изменил ник. Все-таки, что ни говорите, но

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

как корабль назовете, так он и поплывет. И посты кардинально изменил, новости начал преподносить не сухими данными, а анализировать. В ЖЖ много людей, которые имеют хорошее образование и жизненный опыт, поэтому некоторые мои посты заканчиваются вопросом. Мне интересно их мнение, я стараюсь жить по принципу: дурак имеет только собственное мнение, а умный — и собственное мнение, и мнение оппонента. Ну ладно, все это было, так сказать, «до рынды». Вам, наверное, интересно, как именно моя запись попала на глаза Премьеру и почему он ответил? Расскажу все поэтапно. Пост про рынду я создал 1 августа, после того как приехал с дачи. Насмотревшись репортажей про пожары, я понял, что и мы в нашей деревне ничем не лучше погорельцев, у нас так же, как у них, ничего нет против пожара. Перед огнем наши избушки, которые стоят нос к носу, беззащитны абсолютно. Одна искра — и дома, как спички в коробке, сгорят в одночасье. И я решил написать пост про состояние противопожарной безопасности в нашей деревне.

Я читал до этого, что губернатор Тверской области иногда читает блоги и даже отвечает пользователям. Поэтому пост был обращен больше к областным и районным властям, нежели к Премьеру. Многие задают вопрос: «А почему матом?» Я всегда отвечаю: «А как еще, если нас никто не слышит и слышать не хочет». Мы говорим властям: у нас прудов нет, столбы с электропроводкой старые, пожарной машины нет, а они нам телефон вешают, вот и пришлось криком и матом обращать внимание на реальные проблемы, которых очень много. Пост попал в топ самых популярных записей, откуда его и взял главный редактор «Эха Москвы» Венедиктов Алексей Алексеевич. Он и переправил мой пост Премьеру в первозданном виде. Я не знаю, почему он ответил, для меня это до сих пор загадка, как и для многих. Когда-нибудь, когда рассекретят архивы или Премьер-министр опубликует мемуары, возможно, мы узнаем ответ. А так после ответа началась моя публичная жизнь, толпы журналистов поехали в нашу деревню. Первый раз за шесть лет жители увидели председателя поселкового совета, которая привезла рельсу. Сельчане с воодушевлением подхватили мое воззвание к властям. Были собраны подписи, каждый день проходили собрания жителей

деревни, цель была достигнута, народ проснулся. Многие говорили о необходимости самоорганизации. Поднимались вопросы о скупке земель, о пожарной безопасности, об электричестве, все те вопросы, которые до этого растекались по кухням, приобрели вектор и были документально оформлены. К сожалению, власти так и не проснулись. Главу района я все-таки увидел, правда, уже в конце истории. 28 августа в эфире НТВ он вручил мне обещанную премьером рынду, которую теперь повешу напротив соседского дома. Соседи живут там круглогодично, поэтому смогут присмотреть за подарком Премьера. После этой истории мне часто задают вопрос: «Ну и чего ты добился? Рынды?» На первый взгляд — да, только ее и получил, все остальные вопросы как-то остались без внимания. Но если посмотреть с позиции тех, кто проживает в нашей деревне, это выглядит не совсем так. Во-первых, теперь мы сможем выкопать противопожарный пруд, где захотим, в любом месте своей деревни, и ни районные, ни областные власти нам мешать не будут. Во-вторых, мы подняли проблему захвата берега реки, и теперь местные власти не смогут ее замалчивать. Фирме-застройщику придется соблюсти закон и оставить санитарную зону возле

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

реки в покое. А в-третьих, и это, я считаю, самое главное, после этой истории мы все стали единым целом, людьми, которые не только трясутся за свои собственные дома и огороды, но и переживают за деревню. Так что пусть кто-то смеется и ерничает, но у нас все равно будет то, что мы наметили. На свои средства или на средства районной власти (если она одумается и выделит деньги) рано или поздно мы выкопаем себе пруды, купим пожарную машину, отвоюем берег, отремонтируем линии электропередач. Главное, теперь наша деревня единое целое, а не просто отдельно стоящие 42 дома. Самое забавное для меня в этой истории — это легенды и нелепые домыслы. Кто-то писал, что я ставленник Кремля или его виртуальный проект. Кто-то говорил, что мой блог создан с целью подорвать государственность. Досталось даже одному молодому человеку, который курирует молодежную политику, по-моему, в ЮАО. Фамилии у нас с ним похожи, вот он и получил на орехи. Короче говоря, мягко выражаясь, устроили цирк с конями в погоне за сенсацией. Оказалось все гораздо прозаичнее. Вот, в общем-то, все. Ушел писать очередной пост. Увидимся в ЖЖ. Вчера, сегодня и завтра Ваш Top_lap

Город-герой. Урок биологии Следопыт.

Падение Сталинграда. Наш корреспондент

мышей в бессмертие.

. Бацилла молодости нашей. Первый шаг

Лунное попадание. Корреспондент «РП»

разобрался с американским полетом на Луну.

русский пионер №1(13). февраль–март 2010

на родине шпионки Чапман.

текст: николай фохт фото: наталья львова

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

getty imdges/fotobank

Сконцентрировав волю и собрав данные, корреспондент «РП» Николай Фохт отправляется разбираться в цепочке курьезных и таинственных фактов, окруживших в последнее время городгерой, прославившийся в мире под именем Сталинград. Однако при близком рассмотрении все оказалось еще более курьезно и таинственно. А местами уму непостижимо.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Волгоград

в этом году постарался, столько героев выдал, столько чудесных событий — иным городам за пару десятков лет не управиться. И поющую шпионку Анну Чапман родил, и пляшущий мост устроил, и арест Noize MC организовал, и, что, наверное, самое страшное, обнаружил медленное, но устойчивое падение Родины-Матери с Мамаева кургана. Я вот уверен, что такие вещи просто так не происходят — нужна причина. А с причиной лично я привык разбираться на месте.

Надо сразу сказать, что про город-герой я решил поведать миру, наблюдая за его простыми ничего не подозревающими обитателями. Ведь короля, я знал, играет свита. Поэтому, понаблюдав секретно за свитой, сможем понять причины появление короля, в нашем случае — героев и героических событий на почве города. Но так уж получилось, что с самого начала наблюдать стали за мной. В автобусе я все никак не мог поверить, что мы приедем туда, куда мне надо. Я все переспрашивал, уточнял — ждал подвоха. Поэтому, когда за пару остановок до конечной в автобус вошла женщина и стала пристально на меня смотреть, я это и расценил как подвох. Женщина была неплохо сложена — в том смысле, что спортивного телосложения; не тонка и не толста, но и не приятна во всех отношениях — острый взгляд, коварная улыбка. Я чувствовал, что она смотрит на меня прицельно, будто ожидая какого-то шага навстречу. Но так быстро раскрываться мне нельзя, и, пересилив себя, я не повернул головы. Вышли мы вместе, на Аллее Героев. Я рванул к гостинице «Интурист», куда подевалась моя попутчица, не заметил.

Пристальная волгоградка Волгоград как будто потянулся ко мне сам, еще до отъезда стараясь произвести впечатление. И по большей части ему это удавалось. Разумеется, сразу вокруг все стало каким-то волгоградским, люди только про этот город и говорили, случайные знакомые стали сплошь из города-героя. «Город такой интересный. Чего там интересного? Да как сказать, кому что интересно. А! Ты ведь на самолете летишь? Это хорошо. Знаешь ведь, наверное, что аэропорт волгоградский переделан из военного аэродрома? Ну да! А военные аэродромы, они какие — главное секретность. Вот и этот построили в такой местности, что иногда, когда дымка там или туман какой, его совсем не видно, ниоткуда, даже из космоса. Я однажды домой летел — час самолет кружил, не видел не то что посадочную полосу — вообще где сам аэропорт. Здорово, да?» Вот так я и полетел в Волгоград. Правда здорово. Еще и аэропорты пропадают на ровном месте. Во время посадки я внимательно смотрел в иллюминатор — поверхность земли прослеживалась отчетливо, хотя то, что я видел, действительно не очень было похоже на аэропорт — степь да степь. В самом аэропорту ничего лишнего — прямо со взлетной полосы на остановку автобуса. И сразу шок. От аэропорта до центра города (километров тридцать) я добрался за десять рублей. Потому что общественный транспорт. Маршрутка, конечно, дороже — пятнадцать рублей. За это их тут и недолюбливают, маршрутки.

Энни, она же Кущенко

...Ты ведь на самолете летишь? Это хорошо. Знаешь ведь, наверное, что аэропорт волгоградский переделан из военного аэродрома?..

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Конечно, я сразу захотел прогуляться по местам великой Анны Чапман. Честно говоря, я рассчитывал на полную поддержку местных жителей: судя по реляциям из Волгограда, ее разведческий провал с последующим распеванием треков из фильма «Щит и меч» с премьером произвели на земляков неизгладимое впечатление. Я читал, что даже улицу захотелось волгоградской администрации переименовать — а уж выдвижение Анны в депутаты, а то и в сенаторы вопрос практически решенный. Мне мерещились широкие улыбки горожан — горожане с радостью вызываются сопровождать меня по местам мирной славы Анны Чапман. Действительность оказалась несколько суше. Вообще первое впечатление от жителей Волгограда укреплялось с каждым часом: тут живут люди немногословные, даже девушки не транжирят слов попусту. Еще

волгоградцы лучше, чем жители других крупных российских городов, притворяются, что не знают, как куда в их родном городе пройти и проехать. Обычно в гостинице человек на фрондеске (на ресепшн по-русски) может подсказать. Тут все не так. Молодая женщина, услышав мой вопрос, поджала губы и насупила брови, было похоже, что она сейчас заплачет: — Большая улица… Господи, да откуда же мне знать? Это ведь совсем другой район. Я живу во-о-н где. В моем районе нет Большой улицы. — Ну там еще Анна Чапман училась, — я уж хотел наверняка. — Кто это? — женщина, кажется, уже заплакала. — Шпионка, — неожиданно жестко сказал я женщине. — Анна Кущенко, Энн, ваша землячка знаменитая. — Ах, шпионка… Что-то слышала, но где Большая улица, я не знаю. А вы вот что, вы такси возьмите, таксисты обычно знают незнакомые улицы. — Ну может, вызовете? Наконец она улыбнулась. — Нет, не советую, вам раза в два дороже станет, — и почти без паузы, серьезно: — Так вызвать? Они еще и парадоксальные, только и смог подумать я, но сказал только спасибо. Я вышел на улицу Мира. Мимо меня прошла моя таинственная спутница из давешнего автобуса. Она вскинула на меня взгляд, дерзко так улыбнулась — и повернула за угол. Мне стало интересней жить, намного. В хорошем настроении я подошел к машине с шашечками. — Мне нужна Большая улица, дом… — Сколиозный центр? — Ну да. Не знаете? — Знаю. Мы уверенно продвигались к цели. Я не унимался: — А вы знаете, потому что там Анна Чапман училась? — Нет. Потому что там ничего, кроме сколиозного центра, нет. А кто это Анна Чапман? — Ваша знаменитая землячка, шпионка, с Путиным пела.

...Про город-герой я решил поведать миру, наблюдая за его простыми, ничего не подозревающими обитателями. Но так уж получилось, что с самого начала наблюдать стали за мной...

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

— Путин это да… Вот и все. Никакого ликования, никакой гордости за Анну — даже у таксистов. А казалось бы… Сколиозный центр, который раньше назывался гордо «гимназией художественноэстетического профиля», широко распахнул двери — туда-сюда сновали возбужденные родители, мечтающие пристроить детей именно в это заведение. На Чапман тут отреагировали сразу. Директор центра замахала руками: — Да сколько можно! Уж и англичане даже были. Вы поймите, мы ее не помним совсем, она тут только год и училась. Ты помнишь… как ее? — директор посмотрела на меня. — Кущенко, Анна Кущенко. — Вот ты помнишь Кущенко? — директриса спрашивала у своей секретарши. — Она в каком году у нас училась? — снова ко мне. — 1996-1997. — Помнишь? — директор наседала на секретаршу. — Нет, — ответила та и стала прибираться на своем письменном столе. — Вот видите, никто и не помнит такую девочку. Ну хоть какая она, какая, опишите? — Достаточно высокая для девочки, с копной рыжих волос. — Я же вам говорю, мы не помним такую девочку. Тем более, она у нас всего-то год проучилась. Как вы говорите?.. — С 96-го по 97-й. — Ну как мы ее можем помнить… А вот Елена Николаевна, она наш летописец, она все помнит, но ее она не помнит. Помните такую девочку… — Кущенко, — подсказал я. Немолодая дама, стоявшая в коридоре, рассеяно посмотрела в нашу сторону: — Что? — Вот поговорите с молодым человеком, Елена Николаевна. Елена Николаевна оживилась и приняла во мне участие. Она рассказала, что центр их самый лучший, попасть сюда нелегко. Показала мне, как проходят занятия: в классах стоят такие кушетки — дети, лежа на животе, слушают учителя, пишут

в тетради, отвечают уроки. Все лежа — чтобы осанку выправлять. Подумалось: вот где ковался характер Анны. — А сколько длится лечение? Елена Николаевна подробно обо всем рассказала — я понял, что она приняла меня за отца поступившего к ним ученика. Пока шел обычный рекламный ролик от Елены Николаевны про центр, я сообразил, что Кущенко не выдержала испытаний кушеткой. Может, в этом причина провала? Рискуя нарушить наш идиллический разговор, отважился спросить: — Елена Николаевна, а вы помните Анну Кущенко, она у вас училась в 1996-1997 годах, такая довольно высокая, с копной рыжих волос? — Кто это? — Шпионка. Читали? Смотрели? — Нет, не помню такую. Говорите, год у нас училась? Это неправильно. Минимум пять лет нужно для выправления осанки — у нас консервативное лечение, лучшие врачи. Хорошо, со сколиозом все ясно. Но выпускалась Кущенко в другой школе, в одиннадцатой. Я устремился туда. Район оказался таким… рабочим, не похоже, чтобы девочка из элитной гимназии перевелась сюда. Милые женщины-сотрудницы, не пожелавшие раскрыть свои имена, заглянули в документы — Кущенко там не значилась. «Вот как, концы в воду», — пронеслось в голове. Но тут одну из помощниц осенило: — Так ведь в городе есть еще одна школа №11, в Дзержинском районе. Только это гимназия — скорее всего, ваша разведчица оттуда. Я рванул на улицу Симонова в гимназию №11. Что сказать — Анна Кущенко действительно оканчивала гимназию №11. Но надо ли говорить, что все, от охранника до директора школы, с которой мне довелось пообщаться, от нее открестились. Честно, я что-то устал заставлять волгоградцев гордиться героической разведчицей. Сами они, похоже, относятся к новоявленной иконе равнодушно. Получается, вся эта шумиха из Волгограда — напоказ, вовсе не из глубины народной массы, вовсе не стихийно. Ничего, пойдем дальше.

Танцующий в пустоте А дальше у нас танцующий мост, вот прямо так. Я не поверил своим глазам, когда увидел этот ролик. Но диктор телевизионного канала, будто видя мои сомнения, успокоила — мол, нет, это не видеомонтаж и не спецэффекты, все так и есть, все вот так вот невероятно. И, конечно, после таких оглушительных видеофактов — и президент подключился, и ревизию наслали, которая, как ни странно, выявила массу финансовых недочетов. Правда, про конструктивные промахи — ни слова. Какие-то загадочные и неадекватные слова про нештатные колебания и отклонения — а как же амплитуда от одного до двух метров, а тот самый ролик как же? Я затеял путешествие по мосту. Попросил водителя такси сбросить скорость до минимума — выглядело это органично, тут больше сорока в час после возобновления движения и не полагается. Я придирчиво рассматривал дорожное полотно, обращал внимание на металлические конструкции. Потрясающе — ни одной трещинки, ни один болт не срезан амплитудными колебаниями. Вообще новый мост выглядит прекрасно — как с иголочки. Непонятно. — Не верю во все это, — разговорился вдруг таксист в ответ на мое удивление. — Ну как может не быть на асфальте ни одной трещинки — ведь, говорят, тут машины чуть ли не переворачивались, на воздух взлетали. Она резиновая, что ли, дорога-то? — Ну а в чем дело? — Да темная история. Говорят, когда построили мост, резко взлетели цены на землю на том берегу, теперь-то удобно добираться: раз, и ты уже там. Раньше на пароме надо было. Ну и, ходят слухи, у землевладельцев попросили откат, а те отказали. Вот им и устроили пляски. — Так я чего-то не пойму, он плясал или нет? — Я считаю, что нет. Вот странная история — я все-таки водила, но ни одного шофера не знаю лично, кто бы видел эти шатания. Все какие-то знакомые знакомых.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

— А кадры? — Да видел я. Смешно — так просто не может быть. Если бы он так плясал, от моста живого места бы не осталось. Да, какие-то колебания были, может, только незаметные глазу. Да и то — вон ведь второй мост строится рядом по плану. Насколько знаю, эти конструкции будут единым целым и уже никаких колебаний. — Так что фальшивка, вы считаете, ролик этот? — Я этого не говорил, — водитель такси мгновенно стал обыкновенным волгоградцем. — Но все очень странно. Но мы уже были на Мамаевом кургане. Я отдал четыреста тридцать рублей за прогулку по мосту и обратно и взобрался на курган. Конечно, поспешил к Родине-Матери. Ну, не знаю… Все выглядит чистенько, как после хорошего евроремонта. Мысленно построил траекторию падения скульптуры, которая выше Статуи Свободы, — немного отлегло от души. Задеть может только небольшую военную часть, притаившуюся под сенью исполинши. Да и не похожа Родина на Пизанскую башню — хотя именно на это сходство указывают ученые, объявившие наклон. Мол, грунт проседает и Мать наклоняется. А ведь только-только перестали ходить про нее слухи, что якобы под монументом то бандитские разборки, то вообще публичный дом. Я, надо сказать, внимательно обошел окрестности — ни одного шанса войти в громадину, кроме маленькой технической дверцы. Нормальный бандит в такую не пройдет, для входа в бордель тоже не подходит. Может, подземный вход? Но прокопать его можно только из военной части или из двух храмов, что стоят неподалеку. О таком даже подумать кощунство.

Планета Сталинград, или 10 дней в раю В смешанных чувствах ехал я обратно в центр. Вышел на остановке «Порт-Саид» и решил прогуляться. А едва сделал пару шагов, заметил красивое здание на пересечении Мира и Гагарина. Разумеется, это планетарий. Место хорошее. Я немного опоздал на сеанс и стремительно проскользнул в зал

...Ну как может не быть на асфальте ни одной трещинки — ведь, говорят, тут машины чуть ли не переворачивались, на воздух взлетали. Она резиновая, что ли, дорога-то?..

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

мимо бюстов Сталина и Гагарина, мимо маятника Фуко в центре фойе. В темноте голос лектора звучал уверенно. Шаг за шагом участники сеанса (150 рублей билет) узнавали, как зарождалась Вселенная, а главное — как именно, в каком районе солнце встает над Волгоградом. Когда солнце окончательно зашло за горизонт и зажегся свет, я, разомлев от темноты, отважился на общение. За пультом управления планетарием разглядел женщину в очках. — Вы знаете про пляшущий мост? Явление загадочное, неземное какое-то. — Я знаю, — бодро ответила дама. — Но я вам так скажу, теперь я в наш мост верю еще больше. Если он выстоял после того, что там было, значит, хороший мост. — А вы ролик видели? Аномальная картинка. — Снимали издалека, так что ничего непонятно. — Да как непонятно — мост ходуном ходил. Как такое возможно с точки зрения ученого? — С точки зрения ученого не знаю, я не ученый. — А кто же вы? Вы ведь лекцию читали? — Нет, я зашла тут прибраться, лектор вон стоит, — дама показала на почти такую же даму, которая активно собирала сумочку. — Но я знаю человека, который был свидетелем этого явления. Он друг моего мужа, работает в компании, которая торгует мобильными телефонами. — А вы можете меня с ним связать? Женщина охотно набрала номер и объяснила ситуацию мужа. Муж перезвонил свидетелю и попросил разрешение дать его номер журналисту. В результате быстрых переговоров в кармане у меня лежал номер Андрея. Я отложил удовольствие на вечер. Надо ли говорить, что при входе в отель «Интурист» я лицом к лицу столкнулся с женщиной из автобуса. Она опять дерзко посмотрела мне в глаза и, сдерживая улыбку, проскочила мимо. Но ведь это совсем не Анна Чапман — Анна моложе и рыжее, да и хрупкая. А эта похожа на спортсменку. Или на милиционера — я попытался представить незнакомку в форме, в милицейской форме, и у меня легко получилось.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

…Noize MC, Иван Алексеев, вспоминал о Волгограде с какой-то даже нежностью: — Мне нравится город. Я в нем до этого случая раз пять выступал. И всегда старался летом приехать — набережная красивая, Волга, купание. Хотя знал о неадекватности милиции именно в Волгограде. Милиция тут особая. Волгоград даже Козлоградом называют — вот за такое поведение ментов. Вообще то, что произошло с Нойзом, — удивительно. После концерта его пригласили просто поговорить. Но следователь показал стопку рапортов — оказалось, своими песнями и номером «Деньги в шапку» Иван оскорбил взвод милиционеров. Таким образом, за песенку Алексеев получил десять суток ареста. Конечно, поползли слухи, что это месть Нойзу за другую песню — «Мерседес S666» про резонансную аварию с участием вице-президента «ЛУКОЙЛа» Анатолия Баркова. Алексеев не верил в эту версию, но, как говорится, что-то есть: вроде Волгоград «ЛУКОЙЛу» не чужой, тут вроде до последнего времени вся бухгалтерия компании велась, да и сам Барков из этих мест, вся родня его отсюда. Но не это потрясло Ивана. Его, конечно, безмерно порадовала нечеловеческая наивность волгоградских стражей порядка: как можно было не различить издевательскую интонацию в его рэп-извинениях? Эти извинения стали припевом к песне «10 суток в раю». Еще в камере он подарил копию текста этой песни присматривавшему за ним сотруднику органов — тому очень понравилось. Смутили только некоторые подробности роскошной жизни Нойза в застенках. Но милиционер сам нашел ответ: не напиз…шь — не поверят. На том и разошлись. Появился еще один штрих к Волгограду — по-детски наивная милиция; а дети бывают жестоки… Вечером из отеля я набрал номер Андрея, который видел пляшущий мост. — Алло, это Андрей? — Да, Андрей. — Мне сказали, что вы можете рассказать про волгоградский мост. Про то, как он плясал.

— Хорошая ошибка. — В каком смысле? — Хорошая ошибка. Вы ошиблись. — Но вы же Андрей? — Андрей, но повторю: хорошая ошибка. Извините. Я понял, что волгоградцы будут хранить свою тайну до последнего. Еще мне стало совершенно очевидно, что ролик, который бродит по интернету и который стал поводом для грандиозного скандала, — фальшивка. Ликование города по поводу Анны Чапман — не настоящее. Родина-Мать в реальности стоит как вкопанная. Нойза «закрыли» по совершенно абсурдному, придуманному, детскому обвинению. Короче говоря, Волгоград на себя наговаривает. Это в его характере, это и заменяет ему характер. Мазохистские фантазии — удел города-героя. Возможно, таким образом Волгоград отпугивает врагов — бей своих, чтобы чужие боялись. В этой парадигме, конечно, надо вернуть ему имя Сталинград, уважить многочисленных просителей. Все встанет на свои места. И можно будет водить экскурсии по апокалипсическим местам — которые выглядят будь здоров и дай бог каждому. Разумеется, после таких открытий не спалось. Покинул гостиницу, заглянул в ретро-бар «Старый Сталинград». Тут все как бы подтверждало мои фантазии: и название, и интерьер (такие гламурные трущобы в блестках), и официантки в пионерских галстуках, и моя таинственная знакомая, не упускавшая меня из виду «женщина-в-форме». Она сидела за стойкой и слушала исповедь мужика за сорок, седого, в сандалиях. То, как она на него смотрела, содержание их громкой беседы (бабе не понять настоящего мужика) поставило все на свои места. Проститутка, понял я. Только и всего. Так, может, все проще, может, напридумывал я себе фантасмагорический Волгоград? И тут пионерка принесла счет, в котором последним пунктом стояло «плата за присутствие — 50 руб.». Нет, взял я свои мысленные слова обратно, не все так просто, не все.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

текст: дмитрий филимонов рисунок: варвара аляй-акатьева

На ближайших страницах читателю предстоит узнать крайне обнадеживающую информацию о том, что проблема бессмертия, над которой неутомимо билось человечество, наконец-то решена с помощью бациллы F и русского ученого Анатолия Брушкова. Спецкор «РП» Дмитрий Филимонов выясняет, когда же чудесная бацилла будет доступна не только мышам, но и людям. русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Пока

ученые всего мира упорно ищут… Нет, не так. Пока лучшие умы человечества тратят миллиарды на геронтологические исследования, тщетно пытаясь найти рецепт долголетия, русский ученый Брушков копнул под Мамонтовой горой — и добыл эликсир бессмертия. — Ну, примерно так оно и есть, — скромно улыбается русский ученый Анатолий Брушков, 53 года, геолог, микробиолог, профессор, декан кафедры геокриологии МГУ. Ах, вы же еще не знаете, что такое геокриология! Это значит мерзлотоведение, наука о вечной мерзлоте. И вот профессор Анатолий Брушков руководит кафедрой вечной мерзлоты. Но поскольку в подлунном мире нет ничего вечного и слово это коробит научный слух, кафедру назвали иначе, по-латыни. Ну и пусть. Суть не в названии. Больше нигде в мире нет такой кафедры. Потому что Россия — страна вечной мерзлоты. Шестьдесят пять процентов России — вечная мерзлота. А некоторые говорят, что семьдесят. И о ней мы должны знать всё. Чтобы строить дома, дороги, нефтеналивные порты, подземные заводы, ракетные шахты, стратегические аэродромы. Ну ладно, ракетные шахты строить уже не надо. А газопроводы? А хранилища ядерных отходов? Анатолий Брушков знает, как строить на вечной мерзлоте — чтоб не растаяла, чтоб дороги не поплыли, чтоб дома не ушли под землю. Но это прикладная сторона геокриологии. А есть еще фундаментальная. — Сейчас Запад беспокоят газы, — говорит Брушков. Те самые газы, которые кормят Россию. Которыми так богата Сибирь с Крайним Севером. Месторождения которых без устали ищут геологи. Так вот, если случится глобальное потепление и Сибирь с Крайним Севером начнут таять, вечная мерзлота выдохнет свои газы. Фух! А кроме того, вся быстрозамороженная органика, что хранится в этом геохолодильнике — мамонты, шерстистые носороги, саблезубые тигры, — начнет разлагаться, выделяя новые порции газов. Россия, конечно, станет зловонным местечком, но не это главное. Человечеству беда будет. Весь углекислый газ вместе с метаном, пропаном, бутаном пойдет в атмосферу. Что усугубит парниковый эффект. Потепление ускорится. Короче, мрак. Однако не стоит хвататься за сердце. Это пока что сценарий «Что будет, если случится глобальное потепление». Может, ничего не случит-

...Надо вскрыть этот сундук сокровищ! — решительно произносит ученый Брушков, имея в виду секрет долголетия своей бациллы. Секрет вечности. И ведь вскроет. Правда, на это уйдет много лет — если по дружбе. Но ученый Брушков выглядит молодо. Очень молодо... русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

ся, потому что не будет. Просто ученых газы беспокоят. Поэтому геокриологи озаботились изучением органики в мерзлоте. Еще в тридцатые годы глубокоуважаемый научный журнал Nature опубликовал статью русского ученого Качурина, который наблюдал тритона, выползшего из вечной мерзлоты. Поскольку других подтверждений сему факту не было, а единственной публикации в научном мире верить не принято, статью посчитали байкой. Ну и ладно, забыли. В семидесятые годы отечественные исследователи добыли во льдах Антарктиды замороженных бактерий. С глубины 3600 метров. То есть с глубины полумиллиона лет. Разморозили. Оживили. Правда, на это открытие мало кто обратил внимание: ну и что, любая домохозяйка знает, что ягоды в морозилке годами хранятся. И как живые. А тут в американских научных журналах стали появляться публикации о живых бактериях, обнаруженных в вечной мерзлоте. Там, в Америке, тоже мерзлоту изучают. Правда, американские мерзлотоведы по военному ведомству проходят. Поэтому публикации скромные, без лишней информации. Но Брушков, что называется, сделал стойку. В воздухе запахло открытием. Этих бактерий, из мерзлоты, оживлять не надо. Они и так должны быть живыми. Дело в том, что температура вечной мерзлоты, скажем, в Якутии — минус три градуса по Цельсию. Всего лишь. Это вам не антарктические льды. А клетка микроба замерзает при минус семи. Значит, найденные бактерии жили, находясь в мерзлотном грунте. Да, условия некомфортные, анабиоз, не жизнь, а сплошное мучение. Но ведь выжили! И сколько же миллионов лет они так мучились? Или микробов занесли в пробу грунта сами исследователи? Нестерильным буром, пинцетом. Короче, Брушков решил сам все проверить. И стал копать. Он брал пробы в подземелье Института мерзлотоведения в Якутске, в туннеле Фокс на Аляске, на золотом руднике близ Фербэнкса. Пробы отправлял холодильниками — в университет Хоккайдо, где он тогда преподавал. Сотни проб. Его японские студенты прилежно стерилизовали буры спиртом и пламенем, пробы — столбики грунта со льдом — спиртом и пламенем, пробирки — спиртом и пламенем. В стерильной лаборатории университета Хоккайдо пробы препарировали стерильными инструментами, рассматривали в стерильные микроскопы — и ничего не находили. Ни одного микроба. Ни живого, ни мертвого. — Это был стерильный песок, — говорит Брушков, — раны таким посыпать можно. И тогда он организовал экспедицию к Мамонтовой горе. Это в Якутии, на левом берегу Алдана. Лакомое место палеонтологов. Там Алдан делает крутой поворот, подтачивая гору. Палеонтологи только успевают находки подхватывать: шерстистого носорога, бизона, ископаемую лошадь, саблезубого тигра, пещерного льва, ну и, понятное дело, мамонта. Вот туда и отправился Брушков со своей экспедицией. Пробы брали не сверху, где мамонты и шерстистые носороги, а снизу, с трех миллионов лет. Из свежих обнажений доплейстоценовой эпохи. От бура Брушков отказался. Доплейстоцен

пилили бензопилой. Такие кубики по четыре-пять килограммов. Вы знаете, сколько зубьев нужно сломать, сколько цепей сточить, чтобы добыть десяток мерзлотных проб? О! А потом холодильниками — в Хоккайдо. Исследовали пробы — есть результат! Микроб. Совершенно живой. Не замороженный. Вот он, под микроскопом. Чудесные такие палочки. Три миллиона лет, а выглядит неплохо. Род — Bacillus. Любимая температура — плюс тридцать семь градусов. Выживает при минус пяти. Теперь нужно выяснить подробности: а вдруг болезнетворный? Сделали экспресс-анализ ДНК, результаты отправили в банк данных. Ждут ответа. Вот стоят чашки с бациллой, вот сидит Брушков, рядом японцы, в компьютеры глядят — ждут. Приходит ответ: Bacillus anthracis. Сибирская язва значит. Брушков чувствует — волосы зашевелились. А японцы вида не подали. Самураи же. Только у ректора чуть истерика не случилась. Ему простительно, он по другой специальности. Любой микробиолог знает: сибирская язва живет сто пять лет. А тут три миллиона. Не может оно быть сибирской язвой. Решили детальней исследовать ДНК. Выяснили — никакая не язва, а вообще новый вид, совершенно самостоятельный. Назвали — Bacillus F. Почему F? От «future» — «будущее». Впрочем, открыть новую бациллу — дело нехитрое. — Хоть под окном МГУ копните — откроете, — говорит Брушков. Другое дело — возраст. Понимаете, столько не живут! Доподлинно установлено, что вечной мерзлоте Мамонтовой горы — три с лишним миллиона лет. С этим не поспоришь — радиоуглеродный анализ. Внедриться в мерзлоту позже бацилла не могла, это микробам не под силу. Значит, она там с момента сотворения. Мерзлоты, конечно. Может, нестерильные инструменты? Исключено. В общем, найдена реликтовая бактерия, которая живет… Вечно? Но это слово в науке неупотребимо. Нет в природе организма, способного жить вечно. Мы все устроены по единому сценарию — смертному. Человек ли, муха, кошка, бацилла — всё одно: большинство белков в наших клетках живут считанные минуты, они гибнут-гибнут-гибнут. Есть, конечно, механизмы, которые предотвращают гибель, но они, как и силы МЧС, не вполне справляются со своей задачей. Так задумано. Бессмертия нет. Генетический аппарат рассыпается с годами. Добавьте еще тлетворное влияние радикалов — продуктов жизнедеятельности самой клетки. И радиационный фон — за три миллиона лет трижды смертельная доза. Или у «вечной» бациллы МЧС работает совершенно? — Я не знаю, — говорит Брушков. — Я с маститыми теоретиками говорил. Плечами пожимают. В Каролинском институте в Стокгольме ему вычислили генетический код Bacillus F. Полный портрет в деталях. Три миллиона знаков. А что толку? Это как электрическая схема в руках незнайки — поди найди тот проводок, что за бессмертие отвечает. Когда закончился японский контракт, Брушков вернулся в Россию. Вместе со своей бациллой. И поставил эксперимент, который давно задумал.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Живых реликтовых микробов и до него находили, однако никому не пришло в голову вколоть этих микробов мышам. Ввести, так сказать, внутрибрюшно. И посмотреть — что будет. А вдруг заразятся бессмертием? Лабораторных мышей на распродаже можно купить по десять рублей за штуку. Для опытов нужно было не менее ста мышей. У кафедры таких денег нет. Лаборатории для опытов тоже. В общем, первые опыты проводили на дрозофилах. Съевшие бациллу мухи вели себя очень активно и жили чуть дольше мух, бациллу не съевших. Это обнадеживало. Опыты на мышах проводили в Тюмени, в Институте химической биологии и фундаментальной медицины. Результат: они заразились. Минимальный срок жизни мышей из контрольной группы — 589 дней. Минимальный срок жизни подопытных мышей — 836 дней. Первую серию экспериментов проводили на молодых мышах, вторую — на пожилых, семнадцати месяцев отроду. Старички становились активными, быстро набирали вес, мышечную массу. Лазали в норки, делали стойку, перебегали тестовое поле и занимались любовью гораздо чаще своих контрольных сородичей. Было установлено: инъекцию следует делать раз в жизни. Количество микробных тел не должно превышать пяти тысяч, иначе эффект снижается. Впрочем, многократное превышение дозы не приносит вреда. Bacillus F оказалась без побочных эффектов. Но все это касается мышей. По идее, бацилла способна продлить жизнь и человеку. Лет так на тридцать пять-сорок. — Если честно, я на эти опыты с мышами смотрю иронично, — говорит Брушков. — Вечную бактерию использовать для продления жизни на три-четыре десятка лет? Смешно! Ему нужны новые исследования. Он хочет найти самый важный компонент бациллы, тот, что отвечает за вечную жизнь. Это будет белок — один из тысяч белков, которые составляют клетку его бациллы. А для этого бациллу надо расчленить на тысячи компонентов и каждый протестировать. Тут целый институт нужен. — И когда будет найден этот компонент, — мечтает Брушков, — можно будет идти на изготовление препарата. Который будет продлевать жизнь на… много лет. Чтобы узнать, на сколько, нужны, опять же, исследования. Вот поэтому русский ученый Брушков берет свою бессмертную бациллу, которую выкопал под Мамонтовой горой и которая хранится у него в холодильнике, и везет ее в Институт микробиологии. А там — по дружбе — ему бациллу размножат, вырастят колонию. Потом Брушков с этой колонией поедет в Сочи, в обезьяний питомник. Начальство питомника — добрейшей души люди — обещали помочь с опытами на приматах. По дружбе. Эти опыты очень важны. Примат — это вам не мышь. Это, считай, мы с вами. А дружба — великая сила в отсутствие финансирования. — Надо вскрыть этот сундук сокровищ! — решительно произносит ученый Брушков, имея в виду секрет долголетия своей бациллы. Секрет вечности. И ведь вскроет. Правда, на это уйдет много лет — если по дружбе. Но ученый Брушков выглядит молодо. Очень молодо.

Узнайте его историю johnniewalker.com/walkwithgiants

Дженсон Баттон. Чемпион мира. поКа оДноКратный. но всЁ еще впереДи. Keep walKing Дженсон Баттон не раз ощущал на себе груз ответственности. Ожидая сигнала у стартовой полосы. Управляя болидом стоимостью в миллионы фунтов. Зная, что на него смотрят миллионы фанатов. Видя, что на него надеются сотни человек в команде. 113 раз он выходил на трек, прежде чем выиграл первый Гран-при. Он продолжал идти вперед и неудачи встречал с улыбкой. Вот почему сейчас он уже не просто гонщик, ждущий сигнала к старту. Он — чемпион мира, ждущий сигнала к старту. Keep Walking. Дженсон Баттон знает, что это значит.

текст: николай фохт рисунок: анна каулина

Обозреватель «РП» Николай Фохт продолжает беспощадно и окончательно разрешать спорные вопросы, накопившиеся в истории человечества. На этот раз будет закрыта дискуссия на тему, возможно, самую болезненную для патриотизма (причем по обе стороны океана): а были ли американцы на Луне? Если вы почему-либо боитесь узнать правду — лучше не читать. Снисхождения не будет. русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Я закончил

ется чудо советской инженерной мысли. Детский коллективный разум советского народа благодарно принимал условность. Я даже не припомню ни одного недоуменного вопроса: а кто, собственно, снимает луноход? Не американцы ли? Нет, мы верили в эти комбинированные съемки — неестественные, малобюджетные, в общем малодостоверные. И что же тогда вдруг заставило нас засомневаться в американцах? У меня из головы нейдет одна история. Она совершенно не имеет отношения к Лунному заговору, о котором речь, но очень точно рисует психологический портрет веры нашего народа. Это все случилось году, кажется, в 1986-м или 1987-м. На всю страну

...Конечно, полет американцев на Луну — поражение. И помню еще, как горячо обсуждалась верно выбранная советская космическая тактика — не посылать живых космонавтов на Луну, а ограничиться машинами — они и эффективнее, и дешевле...

nasaimages.com

с Луной. И какаято необъяснимая грусть навалилась. Казавшаяся легкой, как лунная гравитация, задача обернулась неделями глубоких раздумий, муками выбора. Но и сделав этот выбор, первый раз за все время моей исследовательской деятельности я не могу, что называется, спать спокойно — что-то похожее на сомнения гложет, и гложет, и гложет, и гложет. Однако все по порядку. Так уж получилось, что помню, как все было. Разумеется, лето 1969 года отчетливо вспомнить затрудняюсь, но сам факт сообщений о высадке на Луну ясно помню. Как ни странно, в памяти всплывает, как достойно встретила советская страна этот удар. Конечно, «гагаринских» ликований не было и в помине, но вот гордость за человечество прослеживалась, торжественность сквозила в реляциях «Правды», в телевизионных репортажах. Никакой пропагандистской чепухи — мы отдавали должное. Но, конечно, полет американцев на Луну — поражение. И помню еще, как горячо обсуждалась верно выбранная советская космическая тактика — не посылать живых космонавтов на Луну, а ограничиться машинами — они и эффективнее, и дешевле. Мы пытались в те нелегкие дни казаться умнее. И уже через запятую, совсем кратко сообщали об очередных вояжах к спутнику Земли (а всего пилотируемых экспедиций было семь, только одна неудачная, но без трагических последствий). А когда «Луноход-1» больше чем через год после череды неудачных советских запусков прилунился и прошелся по поверхности, народ воспрянул. И неважно, что луноход этот мы не собирались возвращать на Землю. Главное, он ходил! Интересно, что кинокадры деятельности лунохода, демонстрировавшиеся, к примеру, в журналах перед киносеансами, и были чистой воды инсценировками — теми самыми фальсификациями. Совершенно очевидная игрушечная модель катилась по условно лунной поверхности, а голос за кадром (без всяких ремарок и сносок) объяснял, чем сейчас занима-

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

прогремела история с американским шпионом. Этого шпиона взяли с поличным — он, этот человек с опасной даже по тем временам фамилией Суслов, пытался продать американцам очередные достижения отечественной научной мысли — ну или какие-то другие важные штуки. В общем, он изменил Родине. Была в этом деле одна подробность: шпион страдал церебральным параличом, передвигался на костылях, да к тому же еще служил в издательстве информационного агентства «Новости». Про шпиона, как положено, сняли подробный документальный фильм. Вот он пойман с поличным, вот допросы, вот суд. Я в то время как раз работал в АПН и находился на важном журналистском задании — на картошке. Фильм мы с коллегами увидели там. Многие знали Суслова — был в каком-то смысле шок. И вот на следующий день выехали в поле. Коллега, выпив хорошенько с водителем местного трактора, который нас и привез, не удержался — излил душу про шпионаоднокашника. Тракторист был в курсе (по первой программе показывали, после «Времени» — не укроешься от информационной волны). Он цокал языком, кивал, качал головой — всячески поощрял негодование коллеги, который, как выяснилось из этого разговора, долго работал с предателем в одной комнате. Только в самом конце разговора, когда исчерпался внешний объединительный мотив, тракторист крякнул и поставил жирную точку: «И, главное, какого артиста подобрали неприятного». Весь обратный путь мы молчали, размышляя, скорее всего о силе духа простого русского человека. Кличка, которую дали Суслову на время оперативной разработки, была Луноход — потому что передвигался на костылях, как этот искусственный лунный трактор, которого никто никогда не видел.

Лунный заговор Американцы сами начали. В 1976 году в свет вышла книга Билла Кейсинга «Мы никогда не были на Луне». В ней сформулирована версия о том, что лунные кадры сняты в Голливуде. В доказатель-

ство указывалось на киноляпы, а также выражалась уверенность, что техническое развитие США не позволяло в 1969 году отправить людей на Луну. Сразу, конечно, вспомнили о Кубрике и его «Одиссее» — спецэффекты этой картины произвели на американцев неизгладимое впечатление. Я пересмотрел «Космическую одиссею 2001 года» Кубрика и даже некубриковскую «Одиссею-2010» тоже — благо остались файлы от прежних исследований. Честно скажу, не увидел поражающих воображение кадров. Знаменитые сцены невесомости и антиневесомости тоже вполне киношные. Но самое главное, в кадре нет прогулок по какой-нибудь внеземной планете. Выходы в открытый космос — это прекрасно, но для Луны нужен совсем другой навык. Я приуныл. Приуныл, потому что после детального изучения множества фоток, после просмотра длинного документального фильма о миссии «Апполо-11» твердо склонился к версии об инсценировке. В первую очередь меня смущало не совсем адекватное поведение астронавтов Армстронга и Олдрина на чужой планете. Неадекватность — в полном спокойствии, чистоте и гладкости речи, странном пафосе и явном расчете на широкую аудиторию. Понятно, конечно, астронавты знали, что за ними наблюдают миллионы — видят и слышат их; но все равно, оказаться на другой планете и быть столь хладнокровными… Да и поведение их на Луне не добавляло правдоподобности происходящему: прыгают чего-то, бесятся как дети малые — и это после такой монументальной, сказанной с прицелом в вечность фразы первого ступившего на Луну землянина: «Такой маленький шаг для человека и такой большой прыжок для всего человечества». Ладно, фразу отрепетировали, но даже хорошо отрепетированное на Земле поведение не могло не измениться в конкретных условиях. Но бог с ними, с ощущениями, перейдем к фактам. Точнее, к борьбе фактов с вымыслом. Что инкриминируют именно лунной съемке?

Один из главных козырей — развевающийся в отсутствии атмосферы, а значит, и какого-либо ветра американский флаг. Я бы, конечно, не сказал, что полотно флага прямо уж развевалось. Были инерционные колебания материи на флагштоке, пошатывания — но это совсем не похоже на то, как флаг полощется на ветру. Есть и дополнительное, очень научное объяснение. Дело в том, что из какой бы материи ни был исполнен стяг, во время транспортировки на спутник он изрядно подмерз. Когда же его вытащили и расправили, солнечные лучи нагрели материю и она стала непроизвольно дергаться, расправляться. В лунной гравитации (в шесть раз меньшей, чем на Земле) и отсутствии атмосферы эти конвульсии выглядят именно так, как показано. Кстати, когда аппарат прилунился, оказалось, что во время полета до Луны в топливопроводном шланге образовалась ледяная пробка. Но как только на спускаемый аппарат упали лучи солнца, пробка растаяла — и лунная кабина Eagle смогла взлететь с поверхности планеты. Другой козырь — противоречивые тени, которые отбрасывают на кино- и фотокадрах астронавты и лунные объекты. То одна тень длиннее другой, то они вообще сикось-накось. От такой чересполосицы возник упрек: это потому что снимали в студии и использовали дополнительные источники освещения. Тогда как на Луне он, источник, всего один — Солнце. По поводу разной длины — такое даже на Земле бывает, когда, скажем, одна из теней падает на наклонную плоскость. Просто лунные кадры, о которых речь, сняты с верхней точки и рельеф не вполне виден. На самом деле тень одного из астронавтов действительно легла на лунный холмик. И оказалась длиннее тени от второго астронавта почти такого же роста. А тени, которые смотрят в разные стороны, — эффект перспективы и, опять-таки, дефектов пересеченной местности. К вопросу об игре света и тени. Почему не видно звезд? Потому что яркий свет от лунной поверхности заслоняет звезды. Даже отсутствие атмосферного

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

слоя не помогает. Тот же ответ на вопрос, почему даже в тени так хорошо видны мельчайшие детали Eagle? Все дело в Луне, а не в дополнительных осветительных приборах. Лунная пыль — отличный отражатель, собственно, поэтому Луна светит нам на Земле. Лунный свет равномерно озаряет даже теневые объекты. И не поспоришь с этим. Претензия к следу — уж слишком отчетливый получился след ботинка, как будто по мокрой глине прошлись американцы, а ведь нет на Луне влаги. Наука и с этим легко справляется: во-первых, песчинки на Луне не кругленькие, как у нас, а такой звездообразной формы — поэтому они не скатываются, не осыпаются, а цепляются друг за друга и держат форму. Во-вторых, хоть и нет на Луне ветерка привычного, дует там ветер электронный. Он заставляет лунные песчинки льнуть друг к дружке на молекулярном уровне. Следы на Луне от этого сохраняются очень долго. Да и, скажем, автопортрет глубокого и прочного следа нашего лунохода — одно из немногих доказательств лунных прогулок. Мы-то ведь не соврем. Дальше уже технологические вопросы. Мол, пленка, на которую снимали высадку на Луне, должна была расплавиться. Но ведь и до этой миссии, и после в космосе снимали на такую же пленку. С другой стороны, во время высадки на Луну экспедиции «Апполо-12» камера вышла-таки из строя — но не из-за того, что расплавилась пленка, а из-за попадания на светочувствительный слой трубки прямых солнечных лучей. А во время первого прилунения бог миловал. А вот как же так: лунная кабина, когда совершала посадку, не оставила мало-мальски приличного кратера? По идее, двигатели торможения должны были выкопать изрядную воронку на месте посадки — с учетом низкой гравитации на километры должен был песок разлететься. Ответ сугубо научный и в двух словах сводится к тому, что верь не верь, а сопротивление лунного грунта в точке посадки примерно было равно энергии посадочных двигателей. В результате одно уравновесило другое: самое большое, на

nasaimages.com

что был способен двигатель, — сдуть пыль с лунной поверхности в месте посадки. Ну а по поводу неразвитости американской космической техники... Я ознакомился с кросс-хронологией реализации американской и советской лунных программ, и мои сомнения в этой части исчезли совсем. Да, советский модуль первым достиг Луны в 1959-м, мы первыми осуществили мягкое приземление космического аппарата на поверхность Луны в 1966-м. Но и между этими датами, и после 1966-го, и больше года после 1969-го советская лунная программа терпела неудачу за неудачей. А вот американцы чередовали провалы с победами. И шли к высадке на Луне планомерно, четко, с завидной стабильностью. Два пилотируемых полета к Луне без высадки, потом высадка — и после еще шесть экспедиций, пять из которых завершились успешным выходом человека на лунные просторы. Ни одной неудачи, ни одной трагедии. В августе 1971-го СССР официально признал победу Америки: Председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный официальной телеграммой поздравил Рейгана с успешным завершением миссии «Апполо-15». Все доводы заговорщиков разбиты, а на душе кошки скребут. Не было у меня рациональных доводов, а только интуиция подсказывала, что в кадрах лунной прогулки таится какая-то лажа. Я, безусловно, согласен, что американцы долетели до Луны. Разумеется, им хватило технических достижений. Все, кто говорит, что СССР обгонял Штаты больше чем на месяц, по недомыслию или намеренно смешивают темпы освоения космоса вообще с лунными программами обоих государств. Может, было отставание у США, но только не в конкретной программе — тут американцы шли на удивление уверенно. Есть еще версия, что СССР не стал разоблачать американцев, чтобы иметь козырь в руках, а то и получить за свое молчание вполне осязаемые земные дивиденды: новые кредиты на закупку продовольствия и выход на западноевропейские нефтегазовые рынки (и то и другое без санкции Америки было невозможно). Или,

...Хоть и нет на Луне ветерка привычного, дует там ветер электронный. Он заставляет лунные песчинки льнуть друг к дружке на молекулярном уровне. Следы на Луне от этого сохраняются очень долго...

считают другие, это у США был компромат на советское руководство. Даже есть версия, что американцы знали: советская ракета «Зонд-4», облетевшая Луну, вернувшаяся к Земле, но уничтоженная советским Центром управления полетами, пилотировалась Гагариным и Серегиным. Уничтожили, мол, корабль, потому что он должен был приземлиться не в запланированной точке и мог попасть как раз к американцам. Однако сами космонавты и люди космоса рассказывают, что, собственно говоря, весь полет «Апполо-11» от начала до конца прослушивался и просматривался в Москве. И совершенно определенно зафиксировано: радиосигналы переговоров и телекартинка передавались именно с Луны. Подстроить такое едва ли не сложнее, чем организовать успешный полет на Луну. Но осадочек остался. Исключительно интуитивно я устремился на ВВЦ — единственное место, которое ассоциировалось у меня с космосом, да и с Луной (главный Планетарий закрыт, а на выставке есть надувной).

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

совый тумблер и один из космонавтов шариковой ручкой включал зажигание? И там даже был момент, когда ничего не срабатывало. А он только и сказал: «No fire». Нет зажигания. И все. Как-то не почеловечески. Они же мужики, нормальные мужики — странные эмоции. Точно! Вот что было самым подозрительным — они там, на Луне и вообще в космосе, совершенно не ругаются, ведут себя стерильно. А ведь была как минимум еще одна нештатная ситуация: Армстронгу пришлось взять на себя ручное управление Eagle во время прилунения

nasaimages.com

И совершенно стихийно попал в Музей космонавтики. Что мне там делать? Нам и предъявить нечего. Ну, вот нашел экспонат — пылинки лунного грунта, а американцы этого грунта несколько центнеров с Луны притащили. Ну, вот вижу два скафандра: наш, советский, в который просто так, без посторонней помощи не влезешь, который еле сдвинуть с места можно (больше 100 кг) — и американский, в котором они по Луне прыгали: легкий, изящный, будто бы насмехающийся над нашим скафандр. Расстройство одно. И я пошел в буфет и почти достиг нечаянной радости: в меню значилось «настоящее космическое питание». Я попросил — но и в питании было отказано. Грустная буфетчица сообщила, что все съели дети. В этот момент космическую пустоту кафе нарушила женщина неземной красоты. Она заказала пельмени и села за столик перед экраном, куда проецировалась разбегающаяся пока еще Вселенная. Мне терять было нечего: с газировкой присел за соседний, выждав пару секунд, спросил: — Космосом увлекаетесь? — Сына отправила на аттракцион «Буран», давно просился. — А вы кто, чем занимаетесь? Не наукой ли? — Я актриса. В Орле, в Драматическом театре. Вот чего мне не хватало в расследовании, актрисы! — Кубрика любите, «Одиссею» смотрели? А знаете, что Кубрика подозревают в подделке высадки на Луну? Я это все говорил, и холодный пот катился по спине. Наверное, я был похож на космического маньяка. Но красавица поддержала разговор. — Да слышала. Я даже пыталась найти в съемке с Луны противоречия… — И? — Действительно, тени падают както неправильно. — Это научно объяснено. — Да? Но самое главное не в этом. Они там ни разу даже матом не ругнулись. А ведь были ситуации. Знаете, что когда с Луны взлетали, то отвалился пластмас-

...Да, американцы в тот июльский денек вышли на Луну. Съемки — не фальшивка. Так и было. Но мое глубокое убеждение, что летали они под хорошим кайфом, что, безусловно, помогло миссии...

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

намного раньше запланированного: он обратил внимание, что место для посадки не совсем подходит и решил скорректировать программу. И тоже без всяких там «факов» — спокойно, литературным языком… Разумеется, они знали, что под камерами работают. Но ведь, скажем, участники реалити-шоу в какой-то момент забывают о камерах и начинают вести себя естественно. Вот «Дом-2» посмотрите — как естественно, как раскованно ведут себя экспонаты. Почему же американские астронавты не забываются ни на секунду? — Мне вообще кажется, они были под каким-то сильным препаратом. — Очаровательная пришелица подхватила мои мысли. — Ну типа тех, что во Вьетнаме давали солдатам. Только это какое-то усовершенствованное лекарство. Инъекции делали на Земле, действия должно было хватить на весь полет. Думаю, препарат многократно мобилизовал психику и усилил физические кондиции — поэтому Армстронг, Олдрин и Коллинз чувствовали себя превосходно, уверенно. И эта эйфория — поэтому они прыгали по Луне и вообще как дети вели себя. А вообще, все куски видео с Луны — монтажные… Ну в смысле, они монтируются совсем без несовпадений, ничего не торчит. Скорее всего, съемки достоверные. Да и по стилю на Кубрика не похоже. Богиня неземной красоты улыбнулась и посмотрела на часы. — Стасик уже заканчивает. Приятно было поболтать. Пойду извлекать чадо, а то испугается там один, среди этой толпы. Она сделала последний глоток двойного эспрессо, поднялась и прошелестела легкой, летящей разумеется, походкой к выходу. …И пазл сошелся. Да, американцы в тот июльский денек вышли на Луну. Съемки — не фальшивка. Так и было. Но мое глубокое убеждение, что летали они под хорошим кайфом, что, безусловно, помогло миссии. Теперь надо расследовать, что это был за кайф и нельзя ли достать пару таблеток.

Диктант. Собеседование. Дневник наблюдений. Урок иностранного. Урок истории. Сочинение. Так пить дать! В тему номера.

Ты гонишь.

Корреспонденты «РП» гонят и пьют самогон.

пьющий в мире народ.

королевской академии акушеров и гинекологов Матрос Кошка на отдыхе.

спортсмены. Алкогольные рекорды олимпийцев.

Лохи Йухла, братцы. Член Британской О чем пьют

Причастие. Рассказ Дмитрия Глуховского.

русский пионер №1(13). февраль–март 2010

Йo мa йo! или Апогей в Люксе. Обнаружен и навещен самый

текст: игорь мартынов фото: игорь мухин

В своем комментарии к главной теме номера «Пьянство» Игорь Мартынов пытается докопаться до сути непростых взаимоотношений Родины и алкоголя, а также тревожно предупреждает, какие издержки неминуемы в случае ухода от спиртного. Новый, повышенный градус обсуждения не раз испитой темы. русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Частенько

иноземцы кочевряжатся, воротят нюх: да как такое можно пить! Где вкусовые качества у водки, где у ее букет? Так в том и суть, что пьют у нас не для плезира. Не ради ароматов, не за вкус. Алкоголь — это топливо наших разлук и слияний; восьмой день творения; высшая влага, оживляющая сухостой бытия. С первого вздоха знакомо нам это амбре — перегар акушеров, застолия предков. Наследственность смотрит на нас залитыми до чертиков зрачками: не подведи, сынок, не вырони стакан! С детства памятно, как, хватив лишку на свадьбе, на гулянке ль, на похоронах, наотмашь грянет бабка какая-нибудь Ефросинья: «Я на речке платье мыла, над порточком плакала. Куда делась та игрушка, что в порточках брякала!» И сразу понимаешь — ты среди своих. К услугам пьющего вся русская культура: нальет Есенин, подпоет Шаляпин и Веничка прокатит в Петушки. Особый статус главного напитка подчеркивается тем, что не досужий винодел его придумал, а ученый, и не простой, но с чудинкой, во сне открывший элементы. Водкой пропитано все и даже выше. Когда челябинские школьники спросили человека-космонавта Волка, как попасть в космос, герой отвечал без раздумий: каждый день висеть на турникете по пять часов вниз головой, а достигнув совершеннолетия — пить. Спиртное в космос попадает так: из металлического контейнера вытряхивается руководство по безопасности полета, внутрь же заливается огненная жидкость, без которой на орбиту — ни-ни! Что уж говорить про дела земные: редко какая семья не имела в основе распития. Так надо мною, павшим в снег на турбазе в Икше, — вдруг взошло ее лицо… высокое, как звездная болезнь… со стороны Пегаса, хотя Пегас над Икшей отродясь не пролетал… Просто спросила: «Живой?» После смертельной дозы «куантро» и «гжелки» — вряд ли… Погрузила, снесла в ближайшее тепло… маленькая принцесса… Зачем-то выходила, спасла. Не так уж важно, кто она была — плечевая с обочины или дочь

командира партизанского отряда… но сразу ясно — тут анекдотом не отделаться, придется жить с такой как минимум до гроба. Так и живем. Или вот еще говорят: не пил бы Высоцкий, сколько бы понаписал еще баллад, сатир и опер! Но по-другому ставится вопрос: а сколько бы не написал, когда б не пил? Муки совести, чувство вины — после вчерашнего — толкают на подвиги, на творчество, на ударный труд. После вчерашнего саморазрушения — живительное созидание. Долог зимний простой земледельца, только и дела, что бражничать. Зато летом он подтянут, быстр, задирист. Такая уж сезонность, такой график — рывками. А планомерное, как лобзиком, выпиливание — нет, не для нас. Иногда, правда, возникает потребность уйти в завязку, на просушку. Тут надо приготовиться к издержкам: с презреньем отвернутся влиятельные мертвецы. Александр Блок в серафических кудрях недобро глянет сквозь призму «нюи» елисеевского разлива №22. Модест Мусоргский не сыграет ни единой ноты. Земляки, сгруппировавшиеся у ларьков и на железнодорожных откосах, перестанут дружить. Используя твою точность в жестах и разборчивость в словах, тебя станут звать в понятые и доверят караулить чемоданы. Женщины перестанут бояться ездить с тобой в лифте. Ты будешь внушать всего лишь доверие, а раньше-то внушал священный ужас! Ты завершишь свой путь не в пьяной драке, красиво напоровшись на финку, а в тихой старости, с дежурящей у ног твоих нормой, отдающей нафталином, забытый боевыми спутницами, этими становыми алкоголичками, которые когда-то являлись всем очарованием утренних нераскрашенных лиц, отсутствием бровей и утешения. Будь готов к тому, что мир, открывающийся на традиционную отмычку C2H5OH, захлопнется. И снова, повинуясь корням, срываешься в гомон и чад, и пьешь до дна, и не находишь дна. А может быть, и нет его, как нет конца и края той стране, где угораздило родиться. Сивушная, дражайшая, до капли последней — своя.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Есть задача людей удивить. Представляете, на Рублевке ребята сидят. Что делаешь? Гоню самогон. Сама по себе фраза в шок вгоняет. Он такой барон и гонит самогон. Приезжай, погоним!

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

текст: дмитрий горбунов, екатерина деева фото:orlova

Разве могли мы в номере, посвященном пьянству, обойти самую трепетную для русской души тему: что нам все-таки ближе и важнее — самогон или водка? Для полноценной разгадки авторы «РП» Дмитрий Горбунов и Екатерина Деева вместе с профессиональным самогонщиком, а также профессором по виски и историком по водке участвуют в процессе самогоноварения. И не уклоняются от дегустации. Ведь только так можно постичь истину. 65

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

— Самогон

— А зачем он мне нужен? — Это же не просто самогонный аппарат, это произведение искусства! — Да, произведение токарного искусства, я бы сказал. Можно перформанс сделать — поставить этот аппарат и рядом вас. Как вы жаждуще на него смотрите. И всем это демонстрировать! В аппарате мирно булькает, а профессор медленно закипает: — Вместо того чтобы в детдом купить продукты, люди балуются. А самый дешевый продукт в России, самый выгодный — водка. Самогон содержит громадное количество сивушных масел. А в водке их мил-ли-грам-мы! Игорь опять поджег ложку и проверил градус. — У меня не стояла задача сделать вещь, которая отвечала бы определенным канонам… Кстати, сейчас попробуете — удивитесь. Этот прибор, он качественный достаточно, несмотря ни на что. Нет же задачи сделать дешевле. Есть задача людей удивить. Представляете, на Рублевке ребята сидят. Что делаешь? Гоню самогон. Сама по себе фраза в шок вгоняет. Он такой барон и гонит самогон. Приезжай, погоним! Они ради хохмы это делают. Вот в чем фишка. Они не хотят пить спирт и водку, они хотят самогон, который будет со всеми этими фракциями, головами и хвостами вместе. Хотят похмелья нормального… — Ваши труды рассчитаны на дураков! — припечатал профессор. варвара аляй-акатьева

имеет авторское начало, — задрался Игорь. — У меня вообще идет по наитию — как щи варить. В маленькой кухне на задворках Алтушки, под присмотром профессора кафедры виноделия А.Ф. Писарницкого, в сорокаградусной Москве мы варим самогон. На электроплите «Лысьва» стоит космического вида самогонный аппарат. Его блестящие детали, циферблаты и стеклышки, вставки из красного дерева и накладки из кожи стоят, как приличная иномарка. Все столпились вокруг плиты. Создатель аппарата Игорь Соловьев стоит у раковины, как капитан. Он придерживает трубочку, по которой течет вода. Из краника показались первые капли. Запахло парфюмерным салоном. — Давайте отберем фракцию, — говорит профессор. — Сколько тут градусов, Игорь? Есть у вас спиртометр? — Я в ложке поджигаю. Перестает гореть — перестаю гнать. — Там же останется еще спирт! Так нельзя! Надо, чтобы весь отогнался. И второй раз перегоните потом. — Со второй перегонки вкус жестче… Выходим покурить на балкон. Балкон напротив украшает половина дохлого голубя на веревочке. По всему, чтоб отпугивать живых. С седьмого этажа видно, что город накрывает мутное облако торфяного дыма. Кажется — гонят все. Пили бы водку. Все-таки водка, матрешка, икра — неформальные символы России. По ним опознают державу эффективнее, чем по гербу и флагу. Виски — шотландский, коньяк — французский. А водка — русский напиток, имеющий древнюю историю. Гордость нации, идеальной крепости, 40°, открытых Д.И. Менделеевым. А мы на кухне гоним самогон… Возвращаемся на кухню. Кухня полна запахов. Игорь время от времени поджигает самогон в ложке. Пламя горит не очень ярко. Градус напитка падает, но разговор накаляется. — А вы бы хотели такой аппарат, профессор?

...Самогон имеет авторское начало, — задрался Игорь. — У меня вообще идет по наитию — как щи варить...

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Алхимия Как появились на Руси самогон или водка — не вычитать даже у Похлебкина. Есть версия, что завезли генуэзцы в канун битвы на Куликовом поле. А может, наши сами отбили самогон? Лежали фляги в генуэзском обозе у Мамая. И после битвы бойцы отведали трофей. За победу! Очень похоже на правду. Точно известно одно: самогон сюда кто-то привез. Но кто? И когда? Французы сумели докопаться до самых корней — аль-коголь их научили гнать арабы. Эти парни искали философский камень, превращавший железо

...На электроплите «Лысьва» стоит космического вида самогонный аппарат. Его блестящие детали, циферблаты и стеклышки, вставки из красного дерева и накладки из кожи стоят, как приличная иномарка...

араба Альбукасиса. Но мы решили уточнить это у Бориса Родионова — еще одного ученого, историка водки и писателя, задав ему простой вопрос: как появилась водка на Руси? И когда? — Я хочу абсолютно честно ответить на этот вопрос. Не хочу придумывать… А если мы все-таки хотим ответить на этот вопрос, то надо придумывать… После этого он открыл портфель, достал бутылку с прозрачной жидкостью и налил в рюмочку. Жидкость была не похожа на водку и имела округлый вкус. — Это полугар, 38°. Хлебное вино, восстановленное по старинным рецептам. Я получил золотую медаль на дегустации. Можно пить без закуски. По вкусу водка была ни на что не похожа — гораздо мягче, чем граппа. Мы капнули водки на ладонь и растерли — пахнуло хлебом. Бутылку он закрыл, сказав, что припас ее для телевидения. И неожиданно добавил: — А мы сейчас пьем водку со вкусом укола в ж…! Всплыла в памяти одна история. В кубанских станицах за большие столы садятся казаки. Каждому до краев наливают. Старший произносит тост: «Огонь!» Пьют залпом и переворачивают стаканы вверх дном. Может, и правда мы в бою отбили самогон у Мамая?

Путь воина

варвара аляй-акатьева

в золото. Их имена сохранила история — например, араб Альбукасис. Это имя нам все равно ничего не скажет, зато французы научились превращать плохое вино в коньяк. И теперь коньяк — гордость нации, знаменитый на весь мир напиток и легенда Франции. Его пьют из специальных бокалов — снифтеров, катают на языке и отмечают округлый вкус. И почему водку не катают на языке? Хотя это как раз понятно. Попробуй ее покатай — мало не покажется… Мы пытались понять, когда у нас научились гнать. Задавали вопросы профессору Писарницкому. Александр Фомич начал издалека: — История алкогольных напитков начинается с того, как в Папуа — Новой Гвинее сидят и плюют в общий таз. А в слюне существуют ферменты, которые осахаривают крахмал. Потом эту жидкость можно либо сразу пить, либо перегонять. А процесс перегонки изобрели арабы. Во времена строительства пирамид… Проникая в историю водки, мы научились слушать всякое и разное с умными лицами, пробовать и обязательно хвалить. Но тут не сработало. Откуда взялись арабы в Древнем Египте? Наши лица дрогнули, и профессор, почуяв неладное, быстро изменил тему: — А история водки написана у Похмелкина. Ой, у Похлебкина. Я вам вообще советую написать статью о моей технологии. Я изобрел технологию производства, как делать русский виски. И профессор поведал нам, как делать виски из квасного сусла. Опять мы в тупике. Монументальный труд Ивана Прыжова «История кабаков в России» ничего не прояснил. Зато из глубин интернета выплыла история о том, что в XV веке чудь белоглазая бежала в Москву от ливонцев. Некоторые осели в Чудовом монастыре, и был среди них Исидор из племени водь. Вот он и научился гнать ржаное вино, которое стали называть «водское вино». А распробовав, прозвали водкой. История Исидора из племени водь нам показалась ничуть не хуже истории

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

За самогон теперь не наказывают. Если гонишь для себя, а не в корыстных целях. И мы продолжали гнать на кухне Игоря. Из крана капало, а в ложке упруго билось пламя. Гнать Игорь учился с малых лет. Гнали все. Жили они в маленьком поселке под Шатурой. — Папа гнал дома, в квартире. Папа был кузнец. У него была такая шутка. Представляете, что такое молоттрехтонник? Это в два раза выше, чем до потолка, такая штука. Три тонны весит! И там такой рычажок — нажимаешь, и она опускается все ниже и ниже. Он брал бутылку из-под пива, а на ней такая пробочка была пластмассовая. И он вот так вот наживлял ее и ставил на наковальню,

...Они не хотят пить спирт и водку, они хотят самогон, который будет со всеми этими фракциями, головами и хвостами вместе. Хотят похмелья нормального…

варвара аляй-акатьева

и забивал трехтонником пробку. На спор. Не разбивая бутылки. А потом молот поднимал опять и разбивал бутылку вдребезги. У меня папа веселый был человек. Любитель эффектов. Гайки ковал для ЭМТЗ. Экспериментальный машиннотракторный завод. В поселке его называли «Эх, Мала Твоя Зарплата». Водку тогда давали по талонам, зато сахара и дрожжей хватало. Игорь, студент текстильной академии, решил заработать. — Для аппарата я купил миллиметровую сталь, листы метр на метр. Сварили их на том же заводе «Эх, Мала Твоя Зарплата». Ночью привезли металл, на другую ночь все было готово. Потащили мы это дело с другом в хрущевку. Но ладно куб, это еще фигня, а вот бак для браги не имел ребер жесткости. В театре, знаете, используют листы металла, чтобы изобразить гром и молнию. А мы это дело инкогнито хотели занести в ночи с первого этажа на пятый. Кеды надели, дураки, чтобы шагов было не слышно. Грохот стоял такой! Не знаю, почему никто не вышел. Пришел сосед — он знал, что я поганиваю чуть-чуть. Просит: «Я у тебя выпью кружечку». Идет в ванную, там у меня обычно стояла брага. Нету! Где? В кладовке теперь. Из кладовки слышу вопль: «Игорь, ты о…ел!» Я, говорит, знал, что ты Наполеон, но не думал, что настолько. В баке утонуть можно было. Однажды я брагой залил соседей. Кран протек. Но в перекрытиях брага отфильтровалась и вниз пролилась чистая вода. Милиция не следила абсолютно. Я продавал самогон на этом самом заводе. Первые восемьдесят литров продал за один день. И весь завод был на рогах и директор не мог понять, что происходит. Почему от всех пахнет одинаково? Тогда все гнали одинаково — брали сахар и кидали дрожжи. Это теперь народ избаловался: «Взять 10 кг халвы, 20 литров воды и добавить 20 г мяты для оптимизации запаха». А закончили гнать, потому что сахар подорожал, а дрожжи пропали. Зато

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

водка появилась везде. Очень дешевая. В рекламе Распутин одним глазом подмигивает — смотрите, я настоящий. И спирт «Роял», помните? Это беда! Жуткая гадость вообще. Надобность в самогоне отпала сама собой. Невыгодно стало гнать. А вот историк водки Борис Родионов считает, что в России беда наступила гораздо раньше, еще в XIX веке, когда с экономической точки зрения стало выгодно делать спирт из картошки. Добила выделку зерновых водок государственная монополия (1895). Под лозунгом борьбы за народное здоровье монополия установила диктатуру ректификации. Дешевый спирт-ректификат и монополия на торговлю за двадцать лет похоронили хлебное вино. Делать зерновые водки потеряло всяческий смысл. Сам Родионов потратил несколько лет, чтобы восстановить хоть один из традиционных рецептов. Мы спросили Бориса, почему это случилось именно в России. — Это пытались сделать во всех странах Европы. Во второй половине XIX века, когда в Европе научились делать спирт-ректификат, везде пытались перейти на раствор спирта с водой. И связывали реформы с введением государственной монополии на продажу спиртного. Это не случайно. Любое государство хочет прибрать к рукам продажи и прибыли торговцев. Но в парламентских странах такой интерес надо маскировать — например, заботой о здоровье граждан. Ни в одной стране эта идея не прошла, потому что гражданские институты не позволили лишить страну привычных национальных напитков. А в России эти институты слабые… Идея заняться дорогими самогонными аппаратами у Игоря Соловьева появилась лет восемь назад. Тогда никто этого не делал. — Человек должен прожить жизнь воина, то есть он должен быть безупречен. И только тогда ему открываются многие вещи. Вы знаете, как приходят идеи? Просто вышел покурить на балкон, бац, файлы загрузились, и я уже рисую на бумаге за несколько секунд эту штуку,

Поменял, и все пошло нормально. Снова выгнал и дал ребятам попробовать. Утром приходит SMS: «Самогон — супер, голова не болит, только сушняк». Вот это был момент триумфа. Сейчас можно выбрать самогонный аппарат практически на любой вкус. Построить у себя на кухне уютный спиртзавод с каким-нибудь удивительным названием — «Супербайкал», «Юпитер» или «Ударница-клубничка». Их можно купить на каждом углу. А Игорь теперь конструктор элитных самогонных аппаратов. — Я этот стиль называю стиль панк, или викторианский. Кто-то говорит, что это хай-тек. Почему хай-тек? Это стиль панк� чистой воды. У меня такой взгляд на стили. Он считает, что делает не самогонные аппараты, а продает идею. И эта идея в том, что людям часто не с чем прийти к другому человеку. Нечем удивить. А еще есть люди, к которым приходить с подарком меньше ста штук вообще нет смысла.

а потом за два дня дорисовываю ее на компьютере. Начал он с того, что стал рисовать аппарат. На бумаге в клеточку. Рисовал почти год. Нашел людей в Королеве, на оборонном предприятии, и они взялись сделать. Никто еще в России не делал таких штук. Над каждым узлом мучились. И когда он наконец все увидел воочию, был в шоке. — Потрясающая вещь! Когда ты ведешь безупречный образ жизни, тебя начинают посещать чудесные вещи, начинаешь мир воспринимать по-другому. Когда говорят: вот гениальный человек, вот негениальный человек, вот умный, а вот глупый — это не так, не бывает гениальных — негениальных, у кого-то просто форточка такая открывается и туда поступает информация, а у кого-то она закрыта. Вот и все. У меня она открылась. Мало ли от чего! Я кардинально изменил свой образ жизни. Для себя он решил, что просто сидеть в чужой фирме он не будет. Говорить: «Ой, я такой офигенный чувак, поднялся,

меня продвинули, устроили!» — ему неинтересно. Надо новые вещи придумывать. С нуля. Это как раз безупречно. — Есть вещи, которые делают все, но они не совсем хорошие. В Москве, во всяком случае, я точно знаю, это делают все. А я для себя решил, что этим заниматься не буду, хотя мне это постоянно предлагали. Это взятки или воровство. Я в один прекрасный момент понял, что деньги, заработанные таким способом, приносят только зло. Первый опыт оказался негативный. Аппарат — не завод. К нему привыкнуть надо. У каждого свой режим. Как у скрипки. — Самогонный аппарат, это как рождение ребенка: колясочку выбираешь, пинеточки покупаешь… Мне на первый аппарат прокладку поставили, которая плавится выше шестидесяти градусов. А у меня там девяносто. Прокладка сгорела, вонь сплошная. А как я готовился! Брагу ставил специально за три недели…

Укрепление взаимоотношений — Первый аппарат был некрасивый в моем понимании. Я его в принципе не хотел продавать, думал, оставлю для истории. А потом продал банкиру. А может, и не банкиру, но к банку отношение имеет. Тот купил пять аппаратов. Покупал их раз в неделю. Звонила его секретарша: Игорь, приезжайте. Причем в одно и то же время, в один и тот же день. На третий раз я уже знал, что мне надо ехать, хотя звонка еще не было. Наверное, он их дарил, ублажал кого-то. Еще одна модель ушла депутату на Украину, для депутата из Твери приценивались. Люди были непростые. Один аппарат я реализовал в Белый дом. Не буду говорить, кому. Министру. То есть от него звонили. Как мне рассказали, он должен был кому-то подарить. Я спросил: «Мы знаем этого человека?» — «Да, вы знаете. Но кто, не скажем». У меня свое умозаключение, догадки. Как раз через неделю-две приехал Обама. Помните, была встреча без гал-

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

стуков в таком стиле русском, самовар? Думаю, без моей штуки не обошлось. Я посмотрел по иерархии: выше министра только Путин, но Путин не тот человек, которому могут подарить самогонный аппарат. А Обаме могут. Юрист-международник, клиент, мне все звонит: «Езжу за границу, в Европу, там уже просят, чтобы я порцию своего адреналина привез». Рассказывает рецепты — я такие первый раз в жизни слышал, что-то с молоком… Все, чувствую, я отстал уже, он впереди. Реально заморочился человек на этой теме. Как-то продал несколько штук в Ереван, а они мне рассказали, для чего все это. Там произрастают всякие фрукты — персики, виноград, они все бросают в одну бочку, и оно там бродит. Фруктовое вино получается, фруктовая брага. Они ни дрожжи, ни сахар — ничего не добавляют. Там все это есть уже во фруктах. И все это перегоняют. Вещь потрясающая. Они там ходят друг к другу в гости, общаются на определенном уровне с разными людьми, не буду говорить, с кем. И только потом от историка Родионова мы узнали, что алкоголь и способы его потребления играют важную социальную роль в жизни общества. В странах с «северным типом потребления» последствия гораздо тяжелее, чем в южных странах, где пьют вино и дистилляты. «Северный тип» — это водочный тип. Когда много и залпом. А как еще можно пить разведенный спирт? Мы пытались представить человека с бокалом в руке, смакующего мелкими глоточками водку на светском рауте. Образ не складывался. Все-таки решили спросить у Игоря, зачем люди гонят. — Зачем гонят? Я так считаю, для укрепления взаимоотношений. Одно дело — виски купить антикварный за семь тысяч евро, другое — когда ты это сам сделал. Компанию собрал или бутылочку свою подарил. Даже в офисах люди гонят, после работы. Я заходил, смотрел. Прямо там и пьют. Неразбавленный. Вон шотландцы, ирландцы гонят там самогон, называют его виски — и все

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

нормально. А мы тут — дистилляция, водка! Почему водка? Мнение мое такое — это государственная политика. Просто государство нормально на этом наваривает денег. Если б государство зарабатывало на виски денег, оно бы виски продавало.

Гендевит, ундевит Профессор кафедры виноделия Московского госуниверситета пищевых производств, доктор биологических наук Александр Фомич Писарницкий гонит прямо в лаборатории. Сугубо в научных целях. Гонит немного, литра три-четыре, не больше. Все это стоит на полке — дают пробовать представителям заводов. Правда, подумав, профессор добавил: — Но если дипломник или аспирант хочет выпить — пускай пьет. Один лишь раз профессор гнал для себя, потому что сады дали небывалый урожай яблок. Гнал, чтобы фрукты не пропали. Оборудование брал лабораторное. Сам не пил, только родственники. — И хорошо пошло. Они пили все это неразбавленное, семьдесят градусов! Было невкусно, зато как пили! А забавы самогонщиков оценил жестко: — Надо же быть дураком, чтобы гнать самогон, если можно пойти и купить бутылку. Александра Фомича всю жизнь заботило, как сделать спиртное дешевле и быстрее. В промышленных условиях и без всякой эзотерики. Профессор гордится своими открытиями. После сомнений и колебаний он разрешил нам рассказать секретный способ, как приготовить десятилетний коньяк за месяц («Все равно есть патент»). Обычно все это дело выдерживают в дубовых бочках. Спирт из них потихоньку испаряется (французы нежно называют утраченное — «доля ангелов»), и аромат становится круче. Профессор придумал, как старить продукт в ванне. Перед этим настояв его на дубовых клепках. Считай, что не спирт заливаем в бочку, а бочку окунаем в спирт. Из ванны испаряется скорее. А над ванной кондиционер. Собирает драгоценные капли.

(«Мне это в голову пришло, потому что у меня такой же дома. Из него все время капает»). Потерь — ноль! На выходе десятилетний коньяк. Нам тоже хотелось что-нибудь ускорить и внести свой вклад. Мы решили поделиться с профессором секретом приготовления браги в стиральной машине: «Взять 10 кг сахара, 100 г дрожжей, 30 литров воды. Поместить в стиральную машину и крутить два часа. Потом перегнать» — но наш рецепт ему не понравился. — Надо идиотом быть, чтобы так делать. Напишите: некоторые идиоты делают так! Если там подогрев, это плохо, потому что брожение должно идти при восемнадцати градусах. И спирта будет меньше. Вы вот… Купите вина дешевого. В пакетах. Тогда можно гнать сразу. Мы так и сделали. Купили вина. Вот сидим и гоним на кухне у Игоря. Из крана капает, а в ложке горит. И только когда мы совсем разоткровенничались, выдал профессор рецепт идеального самогона: — Берите сахар. Тонна сахара — шестьсот литров спирта. — Нам столько не надо. Пока. — Неважно. Зерно не берите. Морока. Его еще надо прорастить или добавить ферменты. Я купил бы сахар, растворил в воде, двести грамм на литр, и туда дрожжей. Порошковых. Две капли нашатырю. И немножко витаминов для брожения. Гендевит, ундевит… Сбродил, перегнал. Все.

Огонь! В ложке перестало гореть. Игорь выключил конфорку. Последние капли падали в колбу. Профессор разволновался: — Там же еще много осталось! Вы больше гнать не будете? Но уже детская радость разлилась по кухне: — Чудо! Рождение самогона! Пахнет вкусно! — Это же не компот! Нельзя говорить «вкусно». Надо второй раз по технологии перегнать…

Резали сало и огурцы. Пришла пора пробовать. Огонь! — Настоящее качество можно узнать только после второй перегонки. Кстати, а температура как у вас регулируется? Вам, как изобретателю, будет неприятно это слышать, но тут не хватает одной важной детали. Вы слышали, наверное, об адиабатическом расширении паровоздушных смесей… Под самогон выстраивалась картина мира. Смог теперь казался прозрачным, а тушка голубя — символом. Из кухни долетали слова профессора: — Вы, конечно, можете обидеться, это ваше полное право, но это просто игрушка. Игрушки тоже должны быть разумные. Почему человек играет — одна из загадок природы. В этом не могут разобраться философы и видят в способности играть что-то мистическое. Считают, что в этом сверхлогический характер отношения с космосом или нерациональная основа нашей природы. А может, предельные смыслы? Ведь основа любой игры — свобода. И, глядя с балкона на наш большой город, мы поняли. Гонят все. Гонят, что водка — это символ России, что от нее голова не болит, что Менделеев открыл 40°… А оказалось, что 40° придумал министр Рейтерн, чтобы считать было удобней. Округлил 38. И он же, лифляндская морда, продал Аляску! А еще историк Родионов уверяет, что к «чистой» водке быстрее привыкаешь, чем к «грязным» — чаче, виски или коньяку. Может, он тоже гонит? А может, и нет. Но главное все-таки — это свобода. У нас должен быть выбор — гнать или не гнать, быть или не быть… Может, тогда сами разберемся, пить нам или не пить? На балкон вышел Игорь. — У меня идея-фикс — уехать в Чехию. Хочу сделать там такой дистиллербар в стиле стимпанк, где будет гнаться и продаваться самогон. Там можно такое предприятие открыть, а у нас нельзя. Почему в Чехию? Ну, во-первых, недалеко от России, вдруг соскучишься…

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

текст: игорь мартынов

Когда выяснилось, что по статистике больше всего в мире на душу населения алкоголь потребляют не где-нибудь, а в самом сердце Западной Европы, в стабильном и приличном Люксембурге, туда был направлен шеф-редактор «РП» Игорь Мартынов с заданием на месте разобраться в феномене, опрокидывающем гордые представления россиян о своем лидерстве в области пьянства. русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

риа новости

Как же не пить? Страна наша триязычная, в каждом уживается три традиции, три культуры. Чтобы договориться в себе с французом пить вино, поладить с немцем — пиво. Ну, а люксембуржцу налить рюмку чего-нибудь крепкого.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

визита? — осведомился бельгийский паспортный контролер в аэропорту Брюсселя, обшмонав шенгенскую визу и лупой, и тактильно, и на нюх — хорошо еще не лизнул. Сказать правду? Что командирован собрать данные про выдающийся малый народ, перепивший русских? Сочтет за издевку, за подвох. Ответил уклончиво: — Люксембург — там сейчас праздник молодого вина. — Там всегда праздник, — осклабился офицер и влепил штамп с явным намерением погасить визу раз и навсегда. О, значит я на верном пути! От Брюсселя до цели — четыре часа электричкой; глаз ищет в заоконном пейзаже изъянов, присущих сильно пьющей стране: несвежих деревень, подкошенных ЛЭПов, коррозирующей с позапрошлой войны спецтехники. Но видятся сплошь заливные луга и стройные, как будто выправленные фотошопом коровы, почему-то сивые. Или седые? Долгота жизни в ЕС ого какая, не исключено, что и у коров… На вокзале в Люксембурге — первая иллюстрация в тему: двое граждан помятого типа, напряженный диалог, вот один нечетко отмахнулся пивной бутылкой, стекло дробится по ухоженному кафелю. Вроде бы классика, но финал озадачил: виновный тут же опал подбирать осколки, затирать лужицу — униженно, хлопотливо, как будто и не во хмелю! От вокзала — первым делом в супермаркет: один винный отдел скажет о свойствах нации больше всего страноведения. Здесь сразу ясно, почему Люксембург называют маленьким, но крепким сердцем Европы, а замок его считался самым неприступным в Европе. Любую осаду коротать в охотку, когда в твоем распоряжении такой недюжинный, безмерный арсенал! Вот осанистые, как гренадеры, бутылки с местным мозельским; за ними, как резвые пехотинцы, емкости с пивом, а напротив, с бравостью личной гвардии великого герцога, построились самогонки — грушевые, яблочные, вишневые, всякие. Чуть выше генералитет: почетная полка со сколь

варвара аляй-акатьева

— Цель

...Я специально снял пробу: напитки настоящие, не бутафория!.. кратким, столь и неисчерпаемым званием «спирт». И, разумеется, сполна представлен иностранный легион, все эти виски, коньяки, текилы… Я не был одинок в своем замешательстве пред этой чашей, воистину неупиваемой: местные ценители не кидались на первое попавшееся, они как бы оттягивали

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

момент окончательного выбора, примеривались, брали какую-нибудь бутылку с полки, любовно поглаживали, изучали, будто видели в первый раз. Отходили, возвращались, словно с кем-то внутренне советовались, спорили, намечая алкогольный маршрут то ли на вечер, то ли в ночь, а может быть, и на тот свет. Как знаком, как физически ощущаем этот трепет преддверия, эти первые симптомы, случайные взгляды, невольные касания, из которых постепенно, глоток к глотку, вырастет яркое, полносильное чувство, переходящее в триумфальный delirium! Один из ценителей выглядел особенно нервно, для самоуспокоения он то и дело прикладывался к чекушке, взятой прямо здесь же. «Какое бесстрашие! — думал я — прямо под камерой видеонаблюдения!» Когда он повернулся, я заметил на кармане бейджик «Securite» и рацию на поясе: о, даже охранка здесь дружится с Вакхом, причем не делая из этого тайны! Какое дивное, какое заповедное место! Заценив боеготовность Люксембурга не только визуально, но и внутрь, приободренной походкой по авеню Свободы я устремился в люди. Сомнений в направлении не возникло: весь город, вся страна и еще пол-Европы двигались синхронно со мной туда, где в вечереющем небе скрещивались лучи прожекторов, откуда, усиленные эхом, неслись влекущие, как пение сирен, звуки серьезной гульбы. Старый город по шпили обклеен агитками: «Все на Шуберфойер!». Раз в году на три недели главный паркинг страны зачищают от авто, монтируют экстремальные аттракционы, но главное — отстраивают квартал питейных заведений, чьи приветливые лона распахнуты до полуночи и позже, это у них называется «белые ночи». Главный слоган момента начертан краской на заборе: «Отсутствующее звено в цепочке между обезьяной и человеком — это мы!». Такое скопление демоса, вооруженного фужерами, рюмками, стаканами, кружками, попадалось разве что на зорьке девяностых, в пору лезгинской «Амаретты» и венгерского «Абсолюта» (многие и теперь уверяют, что абсолютнее оригинала), в непрочную эпоху ночных ларьков и беспричинных перестрелок — в общем, при при-

ближении к ярмарке мышцы инстинктивно входят в тонус, рука судорожно ищет в кармане свинчатку… Помним-помним, как это было — сперва эйфория, брататься как индейские люди, потом слово за слово — и в хлам разбитое лицо, и летящие веером зубы, и в лучшем случае — травмпункт в Пироговке, ближайший к ЦПКиО. По старой памяти, внедряясь в массы, держу ухо востро, сканирую ситуацию. Первый повод для тревоги: на входе нет металлоискателей, но что еще подозрительнее — нет полиции, лишь где-то на отшибе маячит дежурная машина, но ни спецназа, ни морпехов. Преступная халатность? Роковая безалаберность? А между тем градус веселия вполне убойный. Людей раскручивают на центрифугах и подбрасывают на резинках, гонят на вагонетках и топят в аквариумах, чертово колесо крутится с бешеной, непригодной для обозрения скоростью; все беснуется, визжит, гогочет. И такая теснота, что ежесекундно есть повод не сдержаться, сказать: «Не понял, ты на кого тянешь?!», демонстративно выйти из себя, так почему же не выходят?! Наоборот, с каждой принятой дозой, вместо того чтоб, как у нас заведено, набычиться, помрачнеть — местные размякают, расслабляются, впадая в полную гармонию с миром. Я специально снял пробу: напитки настоящие, не бутафория! Но что-то не так… Какой-то перевод продукта! Какое-то оскорбление жертвенного предназначения выпивки! Мы всходим на костер запоя торжественно, как Джордано Бруно, как Орлеанская девственница, как гугеноты и монатисты, как двадцать шесть японских мучеников из Нагасаки. Мы знаем, что на выходе можем обнаружить пустые карманы, прощальную записку от жены, увольнение по статье 81, пункт 6 и неукротимое чувство вины, и жалкий отсвет загубленной жизни. Вот тогда динамично, дерзко начинаешь со дна, с нуля, в ударные сроки формируешь новую семью, карьеру, фениксу подобно; пишешь роман, снимаешь трилогию, делаешь открытие, не забывая попутно зачать детей, построить хаус… О, эта высокая жажда реванша! Мол, рано списывать, рано ставить крест! Мощный рывок — до следующего этапного срыва,

до очередной перезагрузки. Алкоголь, таким образом, судьбоносен, не надо быть буддистом, чтоб уплотнить несколько жизней в одну — так не кощунственно ли пить ради хаханек, как первобытные люди, простого веселья для? Я понял, надо срочно разъяснить публике упускаемые ею преференции пьянства; тем более, люксембургский диалект оказался нехитр, в основе — знакомые сызмала выражения «Ё-маё» (Jo ma jo, в переводе «ну да, ну да!») и «тип-топ» (tip-top, в переводе «тип-топ!»). Заказав очередную рюмку грушевой eau-de-vie, я обратился к белокуро- позитивной (других тут и нет) барменше: — А что предпочитают люксембуржцы пить? — Всё! — сказала барменша. — Йо ма йо! — сказал я. — Завтра же рабочий день, как они после микста? — Тип-топ! — сказала барменша. — У нас в Люксе воздух чистый, проспятся. Налить что-нибудь еще? — Йо ма йо! — сказал я. — Да, еще. Что-нибудь. Обезоруженный белокурой позитивностью, я отложил проповедь до завтра. …Воздух в Люксе действительно чистый. На утреннюю встречу с директрисой Центра предупреждения токсикомании мадам Микели я пришел без сожалений о вчерашнем. И тут же предъявил статистику. Как же так, эталонная Европа, идеальная страна, всегда вас ставили в пример — а вы, оказывается, пьете? — Понимаю стремление русских для самооправдания найти кого-то запойнее себя. Увы, на эту роль мы не годимся, — мадам Микели улыбнулась не без победного сарказма. — Дело в том, что в Люксембурге алкоголь, а также бензин и сигареты дешевле, чем у соседей. Так уж сложилось. Ежедневно к нам в страну на работу приезжает двести тысяч человек. Заправляются, закупают спиртное, вечером уезжают по домам. А все, что продано, делится на граждан герцогства. Вот откуда эти цифры. Нереальные. — Мадам, вчера я был на Шуберфойере… — Я заметила…

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

— Так вот: трезвых, кроме совсем уж детей, там не было. А ведь на ярмарке сейчас весь город, вся страна. — Это длится всего три недели… — Да, но в долине Мозеля уже начинаются винные праздники, это до ноября. Потом Рождество не за горами, а дальше Бургзоннде, Фуесент, Эмешен… Да я ведь не осуждаю, мне ли осуждать! — Да, пьем! — с каким-то даже вызовом согласилась мадам Микели. — Ну а как же не пить? Страна наша триязычная, в каждом уживается три традиции, три культуры. Надо постоянно держать баланс внутри себя. Чтобы договориться в себе с французом, пить вино. Чтобы поладить с немцем — пиво. Ну, а люксембуржцу налить рюмку чего-нибудь крепкого. Вот и приходится каждому пить за троих. Прикинул: по последним замерам в России обнаружено 182 народности, найдется ли титан, способный с каждой чокнуться, уважить? — Говорят, в стародавние времена, лет сорок назад, когда на престол взошел принц Жан, в Великом герцогстве еще встречались непьющие люди. Но теперь таких больше нет… — … И в прошлом году Люксембург закономерно признан самым богатым государством ЕС, — продолжил я. — Ну вот, опять цифры, — теперь уже обаятельно улыбнулась мадам директриса. «А не сгонять ли за мозельским»? — мелькнула шальная мысль. — Когда еще выпьешь в центре борьбы с токсикоманией, к тому же с самой директрисой!» — А вы пьете? — спросил я. — Что? — Ну… вино? — Да. И еще много других удивительных деталей я узнал. Что алкоголь можно покупать с шестнадцати лет. Что за рулем можно выпивать до 0,8 промилле, то есть полбутылки вина. Что почти половина рабочих и служащих пьет в рабочий полдень, а каждый десятый с утра. При этом уровень преступности почти на нуле, страна живет и развивается, тип-топ.

gettyimages/fotobank

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

варвара аляй-акатьева

…Для осмысления навалившейся фактуры пришлось ретироваться на свою территорию, в единственный на весь Люкс русский ресторан «У кучера». — Да, бухают они крепко, — подтвердила хозяюшка заведения Марина. — Почему так? А вы спросите у Жоржика! Жоржик, то есть Жорж Кристен — самый сильный человек планеты и, может быть, даже Люксембурга, двадцать раз вписанный в скрижали Гиннесса, будучи вегетарианцем, как раз кушал овощные голубцы, запивая хреновухой (мердовухой, как он выражается). Как-то, вернувшись с гастролей по России, рекордсмен увидел в окне заведения Григория Распутина, поющего под гитару. Жорж заглянул на огонек, испил хреновухи и с тех пор стал завсегдатаем. Этого внешне скромного, на вид вполне гражданского человека трудно заподозрить в том, что он таскает зубами самолеты, поезда, а еще за 72 мин. 55 сек. способен согнуть 250 гвоздей длиной 20 см. Числится за ним еще один рекорд, не попавший в Гиннесс, но стержневой в биографии: однажды здесь же, у барной стойки, силач перепил русского, причем артиста. Отчет об этом историческом событии имеется на ресторанной доске почета, хотя по лицам на фото не разобрать, кто проиграл, кто победитель. Зачем пьет Жорж? В маленьких городах, где в любое место успевают пешком и направление ветра узнают по флюгерам, где течет неспешная, как будто арестантская жизнь — по сто раз на дню проходя одно и то же место, встречая одни и те же лица, чтоб не сойти с ума от рефренов, от скуки, приходится постоянно обновлять, изменять, искажать реальность. А кто сделает это лучше алкоголя? Это творческий метод — объемный универсум на пятачке, в тюремной тесноте. Спиртное сродни поэзии. Как сформулировал физик Поль Дирак: «В науке мы стремимся сказать о том, чего еще никто не знает, так, чтобы это поняли все. Поэзия делает как раз наоборот». Вино помогает всякий раз измышлять чтото новенькое, запутывать следы, преображаться до неузнаваемости. Люксембуржец никогда не пьет в одиночку, сам с собой —

...О, даже охранка здесь дружится с Вакхом, причем не делая из этого тайны! Какое дивное, какое заповедное место!..

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

он пьет наружу, усложняя, расширяя свой миниатюрный мир. И Жорж иллюстративно сделал глоток «мердовухи». Зачем пьют русские? Когда такие территории, непостижимые уму, неподвластные логике, у человека развивается боязнь разомкнутых пространств. Как будто в мире пробоина и внутренняя энергия истекает в безучастную пустоту. Человек пытается спастись, забаррикадироваться. Алкоголь для русского — это крепостной ров, стена, последняя линия обороны. Он не может мыслить масштабом необъятной страны, его единица измерения — он сам. И он пьет внутрь. В итоге — самоедство, самокопание, замкнутость, мрак. Пьяный русский подобен Бетховену — он один слышит волшебную музыку внутри себя. Жорж Кристен вежливо, но наотрез отказавшись от следующей рюмки, отправился к своим рекордам. А я — к своим. «Вот, оказывается, какими видит нас остальное человечество! — сокрушался я по дороге на Шуберфойер. — Нет, с этим надо решительно кончать… ломать стереотипы… доказать обратное! Да-да, со всем распахом и удалью, демонстративно, на юру!» Без труда нашел я вчерашнюю белокуро-позитивную. Она, конечно же, не вспомнила. — Водку! — сказал я. Она подставила рюмку. — Бутылку! — сказал я. — Бутылку?! — Йо ма йо! Bouteille. Flasch. Bottle. Начальный глоток из горла, с подкруткой, как учил дворовый алкоголик Маркиз, я сделал у нее на глазах. «После первой не закусываю!» — всплыло из тайников. Теперь-то меня точно запомнят! Долой бесплодье умственного тупика! Я вам покажу самоедство и замкнутость! Второй, до дна, глоток я делал, сменив искусственную иллюминацию маленького города на окружение небесных светил. Из апогея чертова колеса весь Люксембург виднелся как на ладони; мизерный, игрушечный, то ли люди, то ли куклы. «Срочно нужен третий, решающий глоток», — подумал я, уходя в астрал. «Русскому больше не наливать!» — раздалось откуда-то сверху.

текст: матрос кошка фото: orlova

До этого момента Матрос Кошка, член Британской королевской коллегии акушеров, выступал в «РП» исключительно по своей акушерской тематике. Однако в этом номере Матрос Кошка расскажет историю, далекую от медицины, зато наглядно убеждающую, что Россию в королевской коллегии представляет правильный акушер. Нам есть кем гордиться.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Пи-пи-пи! Дежурная акушерская бригада срочно вызывается в приемный покой, комната двадцать два! Дежурная акушерская бригада срочно вызывается в приемный покой, комната двадцать два! Пи-пи-пи-пи! Я так и знал! Под конец дежурства обязательно то кровотечение, то эклампсия... чертова работа... Пейджер продолжал неистово вопить и звать на помощь, и тут я с ужасом понял, что не только не могу встать, но и даже пошевелиться, потому что ноги мои приросли к кровати и даже пустили корни. Это ужасно! Надо что-то делать, может, даже придется отпилить проклятые конечности и бежать в приемник по-маресьевски. Перед глазами мелькнуло серебряной полосой полотно двуручной пилы и даже показалась зловещая рыжая борода лесоруба, ждущего своего часа у изголовья моей постели. В ужасе я открыл глаза и понял, что... фух-х... никуда бежать не надо. Я в отпуске. Вы не поверите, я в отпуске. В маленьком деревянном домике в Финской Карелии, на берегу озера со смешным названием Сусилампи, и легкая головная боль от вчерашнего смешивания финского пива и шотландского виски (знаете, как вкусно?) это только подтверждала. Рыжей бородой, сопящей рядом со мной в постели, оказался не суровый финский лесоруб-ногопил, а наоборот, моя рыжая жена Тори, к чьей радикально-морковной прическе я не могу привыкнуть уже вторую неделю и то и дело спрашиваю себя по ночам, какого черта эта Мила Йовович опять залезла в мою кровать. Вокруг моего маленького домика в сосновом лесу совершенно ничего не происходит. До ближайшей цивилизации тридцать километров по грунтовой дороге. Там, в местечке Айттолахти, в здание ратуши три года назад ударила молния, и об этом до сих пор пишут в местной газете. Над озером стелется еле заметная дымка, нетерпеливо плещутся в ожидании блесен щуки и пахнет чистым кислородом так, что сразу хочется обменять у пробегающего мимо лося британское гражданство на финское и жить здесь, в этом лесу

варвара аляй-акатьева

Пи-пи-пи!

...Я в отпуске, и легкая головная боль от вчерашнего смешивания финского пива и шотландского виски это только подтверждала... всегда, изредка наведываясь в деревушку Салокюля, чтобы неторопливо принять роды на дому у какой-нибудь мамаши Перволяйнен и на обратном пути купить на заправке «Несте» хорошего трубочного табаку и бутылку «Коскенкоррвы», которая так хороша с копченой кабанятиной после бани по-черному и ледяной озерной воды. Холодный брусничный компот, сваренный вчера в котелке, приятно разогнал остатки переменной облачности в голове, вызванной вчерашними экспериментами с финско-шотландским напитком «Мак Ерш», и в обоих полушариях установилась прекрасная погода. Мой старый матросский бушлат зазвенел прицепленным к нему карху келло — колокольчиком для отпугивания медведей. Считается, что лесной Винни-Пух слышит звон этого колокольчика, прицепленного к туристу, за много сотен метров и в панике убегает

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

(должно быть, в гости к кролику). Несколько таких плохо переваренных медвежьих колокольчиков третьего дня были обнаружены в лесу муниципального округа Вилалла финскими естествоиспытателями в куче медвежьих какашек. Рогатина фирмы «Шимано», журнал «Пентхаус», пачка сигарет «Русский стиль» и несколько кучек размером поменьше были обнаружены неподалеку. Позднее в дупле старой карельской сосны финские естествоиспытатели обнаружили группу туристов из Петрозаводска. Туристы говорили мало, все время курили и постоянно требовали имодиум и еще одну бутылку водки. В остывающей сауне пахло березовыми вениками, немного ольховым дымом и чистым бельем, которое досушивалось на скамейках. В катиську (по-нашему верши) попалось парочка средней руки окуней, которых из-за их бестолковости, полосатости и костлявости было решено отпустить под подписку о неразглашении. Завтра в Кесялахти день большой рыбалки, Лохи Йухла, что в переводе означает «Праздник ловли лосося» в озере Пурувеси. Лохи — это по-фински лосось, а йухла — соответственно, его поимка. На этот ежегодный фестиваль съезжаются сотни любителей рыбалки со всей Финляндии. Десятки лодочных экипажей, вооруженных спиннингами, сачками и прочей рыбацкой экипировкой, совершают заплыв по стокилометровому озеру Пурувеси в поисках лосося. Обладателем главного приза становится экипаж, поймавший самую большую рыбицу. После награждения, как водится, тотальные гуляния, копчение лосося и массовый сугрев всем, что горит. Я-то сам рыболов неважный, особенно если речь идет о крупной рыбе. Во время рыбалки люблю цокать языком, включать «Дорожное радио» на айфоне и ржать в самый ответственный и напряженнейший момент, когда пойманную рыбу подводят к лодке, чтобы дать ей по голове каким-нибудь тяжелым предметом. В общем, отношусь к рыбам и рыбалке весьма несерьезно. Чем, конечно же, вызываю ненависть и презрение моих друзей Геннадича и Максимыча — заядлых

рыболовов, для которых рыбалка «значит даже больше, чем секс». Не знаю, стоит ли проводить параллели между этими двумя видами спорта, но я лично в рыбалке не силен. А в прошлом году я даже нечаянно порвал Геннадичу сети веслом, после чего он (точно он, больше некому было) подсыпал мне в водку яд, от которого с утра болела голова и жена обзывалась «орангутангом» и как-то странно хихикала. Так вот, уважают меня друзья только за то, что я без ломания и нелепых отмазок чищу рыбу и лучше всех в мире (лучше даже, чем Ника Белоцерковская, зуб даю) готовлю уху тройной закладки по-наваррски, а также жареную форель «Михаил Фрунзе» с белым соусом менаж-де-труа. На лесной дороге блеснули фары «Порше Кайена» моего друга профессора Скакалкина. Сам профессор Скакалкин бежал впереди «Порше Кайена» и следил, чтобы тот нечаянно не поцарапался о какуюнибудь лесную ветку или сук. Профессор Скакалкин был небогат, а «Порше Кайен» — кстати, в лесу машина крайне бесполезная — достался ему совершенно случайно. Поехали мы как-то на море с палатками, в Кент. Я там на костре самогон гнал (одно из моих хобби) а профессор Скакалкин этого самогона напился и выиграл «Порше Кайен» в «камень- ножницы-бумага» у одного моего приятеля-миллионщика Илюхи. С тех пор Скакалкин живет в постоянном страхе поцарапать «Порше Кайен», а коллеги по Белфастскому университету его недолюбливают. Все собирались на встречу друзей на дачу к нашему другу финну Юсси Огурейнену, где вечером планировался званый обед, баня, вытье романсов под гитару и, самое главное, подготовка к празднику ловли лосося, Лохи Йухла, где на участие в соревновании была впервые в истории заявлена команда «Русские лохи» Не в плане «Лохи необразованные», а в плане «Лосось русский». Перед домом стоял сам Огурейнен с женой, на столе стояла запотевшая «Финляндия», а на вертеле жарилась огромных размеров лосиная нога. «Ну, за встресю!» — сказал Огурейнен, и свежевыжатый пшеничный сок приятно согрел мне внутренности.

Дальше пили за вековую дружбу между российским и финским народом, за генерала Маннергейма, за Владимира Ильича Ленина, за его шалаш, будь он неладен, и за мянтюпистиайнена, что в переводе с финского означает «сосновый жук-короед». Заслуг в развитии российскофинских отношений у мянтюпистиайнена особо не было, просто всем очень слово понравилось. — Скорро вся Суоми станет российской, — то ли посетовал, то ли порадовался Огурейнен на своем смешном русском. — Просьлый четтверг приехали одни бабки из Москвы и скупилли все домики на соседнем озере. Им близко из Москвы ехать — сел на поезд «Анна Каренина» на Ленинградском вокзалле, и днем уже в Хельсинки. Хотеллось бы, чтобы приезжалли только хорошие людди — такие, как вы. — Будем стараться, Огурейнен, голубчик, — пообещал Геннадич, запивая водку холодным «Лапин Культа», золотом Лапландии, и, ловко нацепив на вилку рыбку муйку, отправил ее в рот. — На-а-а-лей! Выпьем, ей-богу, еще! Бетси, нам грогу стакан, в дорогу, бездельник, кто с нами не пьян! — запел густым баритоном Максим Максимыч. Потом гитара пошла, как водится, по кругу и мы услышали весь священный репертуар, который, как оказалось, хранится у всех нас в заброшенном отделе головного мозга, где-то далеко под корой, в разделе «Приятное разное», и только у одного Максим Максимыча — в разделе «Новые юбки». В бане по-черному было очень жарко и весело. Жены, включая госпожу Огурейнен и даже Раису, томного искусствоведа из лондонского института Сourtauld, раскрепостились донельзя и весело скакали от бани к озеру, дополняя естественной красотой суровый карельский пейзаж. В кюльпюле, огромной кастрюле с водой, подогреваемой снизу настоящим костром, умещалось в тесноте (но уж ни в коем случае не в обиде) до восьми человек. Увидев этот огромный хохочущий и визжащий суп, я чуть было не убежал за морковью, перцем-горошком и луком, но вовремя опомнился. Потом пели еще «Перед грозой

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

так пахнут розы», «У причала в питерском порту» и «Хотел бы я стать небесным президентом Кубы», совершенно не боясь, что лондонские соседи слева вызовут полицию. Прелесть карельского леса именно в этом. Там нет лондонских соседей слева. Правда, часов в пять утра прилетал лесной гусь, покрутил крылом у виска и опять улетел — видимо, от отчаяния сдаваться в супермаркет. Водка с пивом действует на меня крайне сентиментально. Я подумал: «Вот так мы и живем, друзья, разбросанные по миру, и ценим редкие минуты счастья от свидания друг с другом на вес золота, в этот раз лапландского». С первыми лучами северного солнца, нежно пылкая перегаром, рыболовецкий экипаж «Русские лохи», помятый и с банными листами вместо топографических карт, был, скажем так, готов. Готов, конечно же, к отплытию, добывать… уже никто не помнил, что именно — то ли лося, то ли лосося. В катер были снесены спиннинги, блесны, крючки, якоря, мои фирменные бутерброды с копченой кабанятиной по-деникински, спутниковый навигатор Garmin последней модели, ловивший не только COSPAS SORSAT, но даже престранные сигналы с неудачно запущенного в 1975 году индийского спутника «Рамачандр-4». Экипаж состоял из двух хирургов, кардиолога, фармацевта и преждевременно поседевшего поэтаанестезиолога, имя которого слишком известно, чтобы о нем упоминать вслух. Взревел винтами мотор «Ямаха-350», подняв с озерного дна не только облако ила, но и зонтик от Донны Каран, который в позапрошлом году уронила в озеро жена Геннадича Ксюша. Бутылка шампанского, привязанная на веревке к сосне, чтобы ознаменовать спуск катера на воду, нечаянно угодила профессору Скакалкину в глаз. Все молча решили, что это хорошая примета, но оставили шампанское в покое, не рискнув повторить попытку. Только Скакалкин, будучи профессором биологии, мог отличать съедобного лосося от несъедобного, и поэтому его ценили.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Наших не было. Они обнаружились только к утру, уныло причалив к мосткам дома Огурейненов. Морские полуволки молча побрели в дом, бросив все вещи на катере, не сговариваясь, сели на пол, сняли сапоги и засунули ноги глубоко в камин. В доме густо запахло лекарствами. Их умоляющие взгляды были обращены ко мне. Я, словно заботливая хозяйка, бросился разжигать камин. Уже часами позже, когда все напарились в бане и разлили по стаканчикам мой заветный портвейн «Сандеман», который я берег на особый случай, мы услышали леденящую душу историю о похождениях «Русских лохов». Сразу же после отплытия у Геннадича развился диатез на виски «Лаффроиг». Капитан катера после второго стаканчика «за адский клев» стал напоминать упитанного монгольского трехлетку, внезапно сожравшего ведро апельсинов за один присест. Среди команды возник спор, как

варвара аляй-акатьева

Меня-то на рыбалку не взяли, а наоборот, во избежание неразберихи и путаницы в сетях в добровольно-принудительном порядке оставили в женской компании, читать женам-подругам лекцию о важности мазков с шейки матки на цитологию и о влиянии предменструального синдрома на здоровье и безопасность их драгоценных и единственных. Стоило мне откупорить бутылочку «Лапин Культа» и устроиться поудобнее в лесном лектории на берегу озера, как катер, уже почти исчезнувший в дымке озера Пурувеси, пришел обратно. Из него молча и решительно выскочил преждевременно поседевший поэтанестезиолог Дима, вбежал в дом, вернулся с тремя бутылками виски «Лаффроиг», настоянного на винтажных железнодорожных шпалах Шотландии, и так же молча и сурово десантировался обратно на борт. Все молча решили, что это тоже хорошая примета. Экипаж снова отчалил. С озера Пурувеси дул легкий ветерок, заставляя озерную гладь покрываться рябью и маленькими, похожими на зубцы электрокардиограммы волнами. Вечером, пока подвыпившие жены, наводя ужас на лесных барсуков и енотов, в лунном свете опять скакали нагишом из сауны в озеро и обратно, я, устав от девичьих секретов, сидел в доме у камина, смотрел на потрескивающие в огне поленья и, конечно же, волновался за парней. Как они там, думал я. Хватит ли им виски? Утром в районном центре Кесялахти царило небывалое оживление. То и дело причаливали экипажи с уловом, везде коптился лосось, в больших деревянных кружках подавали пиво «Карху» и пирожки с перловой кашей. Наших не было. Воображение рисовало ужасные картины, как гигантский лосось, пойманный нашей командой, утащил храбрых ребят в Северный Ледовитый океан, к Земле Франца-Иосифа, или, еще хуже, к берегам Антарктиды, где наверняка даже пиво не продают. Шумно прошло награждение победителей. Семейный экипаж Сиволайненов поймал самого большого лосося, и им подарили то ли телевизор, то ли мотоцикл, не помню уже.

...Лохи — это пофински лосось, а йухла — соответственно, его поимка...

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

лечить капитана. Так как все были с высшим медицинским образованием, дебаты затянулись. Когда Геннадич начал чуток посвистывать на выдохе, решили-таки давить диатез кларитином, так как от искусственного дыхания рот в рот Геннадич отказался по каким-то своим причинам. Предложение профессора Скакалкина выделить из печени Геннадича митохондрии и как следует рассмотреть тоже оживления не вызвало. После поедания упаковки кларитина капитан рыболовецкого катера впал в безразличие и забылся сном на девять часов. Далее выяснилось, что забыли зарядить спутниковый навигатор «Гармин», который без батареек, тем не менее все же продолжал получать сигналы с неудачно запущенного в 1975 году индийского спутника «Рамачандр-4», передававшего всю дорогу исключительно саундтрек к фильму «Гита и Зита». Заблудиться ночью на Пурувеси — страшное дело. Ночью пошел дождь, и нашим друзьям оставалось только уповать на провидение. Провидение к утру послало им финский экипаж, идущий домой с рыбалки. У бородатых финских моряков нашлись запасные батарейки и горячий чай. У них же был куплен за двадцать евро средней величины лосось, (но об этом, пожалуйста, никому ни слова). Над озером Пурувеси парил лесной орел калосяське, подходил к концу наш последний вечер в Финской Карелии. Копченый лосось шел под клюквенную «Финляндию» просто на ура. В общем, конечно, все равно где встречаться с друзьями: в Лондоне, Нью-Йорке, Мехико-Сити, Белфасте или на берегу озера Пурувеси. Ведь как сказал классик, «та нить, что нас соединила, еще не порвана нигде...» На лесной перрон станции Кесялахти в семь ноль три утра подошел поезд Йоенсуу — Хельсинки. Огурейнен пожал мне руку, похлопал по плечу и сказал: «Кювя матка!» — что по-фински наверняка означает «Мистер Цепов, вам же в понедельник на работу, заканчивайте пить, драгоценный вы мой, а то забудете, откуда дети рождаются» И это... спасибо, Суоми, и до встречи в следующем году.

текст: генадий швец

Если бы это душераздирающее эссе написал кто-то другой, а не пресссекретарь Олимпийского комитета России Геннадий Швец, то читатель бы подумал — пасквиль. Ведь спорт традиционно ассоциируется со здоровым образом жизни. Считается, что спортсмен и алкоголь несовместимы. Однако Швец ломает этот, может быть, последний стереотип. Теперь тревожно: развернувшаяся в стране борьба с пьянством не навредит ли нашим олимпийцам, не подкосит ли? русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

владимир соколов/фотосоюз

Наиболее систематично спортсмены пили на сборах: в процессе напряженных тренировок требовалось периодически расслабляться, брать на грудь.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

вопрос: почему спортсмены вдруг пьют? По идее, не должны, это идет вразрез со всем их существом, с самим предназначением спорта. Ну, во-первых, пьют они на общих основаниях, то есть как и все остальное человечество, ведь производство алкоголя в мире не приостанавливается ни на минуту. Но у спортсменов есть и свои отдельные причины и поводы. Больше всех пили советские спортсмены. Я могу рассказать о мировом рекорде по литрболу, это достижение следовало бы занести в Книгу Гиннесса, я содействовал его установлению. Итак, конец февраля 1988 года, Олимпийские игры в Калгари, СССР опередил всех по медалям, а в последний день еще и наши хоккеисты выиграли в финале. Сразу после церемонии закрытия Олимпиады вся делегация, спортсмены, тренеры, руководители, почетные гости, журналисты приехали в аэропорт, где ждал чартерный Ил-86. «По чутьчуть» разминались еще на земле, в залах ожидания, в барах, а уже на родном борту началось истинное «веселие на Руси». Министр спорта Марат Грамов, человек номенклатурный и крайне зажатый, вдруг расковался, вышел из своего первого класса в общий салон, взял у стюардессы микрофон, произнес в свойственной ему косноязычной манере тост, в котором главным виновником олимпийского торжества-88 назвал Михаила Сергеевича Горбачева (генсек как автор сухого закона вряд ли одобрил бы пьянку в самолете). Это означало, что все ограничения сняты, самолет отдан на волю победителей. Откуда-то взялся самый разнообразный ассортимент, от виски до самогона и чачи, хлопали пробки шампанского, с тележек стюардесс сметались валютные бутылки. Постепенно народ стал подниматься из кресел, все ходили взад-вперед, протискивались, чокались, обнимались, братались, смеялись, заливались пьяными слезами… Трезвых, непьющих было крайне мало, единицы. Гулянка достигала во всех смыслах невиданных высот. Потом начались песни в хоровом исполнении, проникновенно, до слез: «Команда, без которой мне

ни жить». Была извлечена откуда-то гармошка, один партийный начальник брал ее с собой на Олимпиаду. Гармонист играл «Яблочко», а несколько человек в проходе довольно умело исполняли матросский танец. Часа через три действо достигло апогея, самолет раскачивался, ходил ходуном. Стюардессы были белые, они пытались взывать через микрофоны: «Самолет попал в зону турбулентности!» — но никто этому не внял, потому что собственная, внутренняя болтанка была сильнее. От чего все это пошло? Наверное, от Великой Отечественной. Петр Болотников, олимпийский чемпион 1960 года, рассказывал мне, что в 1952-м, когда СССР впервые участвовал в Олимпийских играх, в наших сборных командах было несколько фронтовиков, они говорили молодым спортсменам: «Пей!» — и наливали наркомовские сто грамм, как тут было отказаться. Традиция привилась, поллитровка передавалась от поколения к поколению как эстафета (5х100).

варвара аляй-акатьева

Логичен

...Как водка распределяется (растекается) по видам спорта: кто больше пьет — футболисты, к примеру, или боксеры?..

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Наиболее систематично спортсмены пили на сборах: в процессе напряженных тренировок требовалось периодически расслабляться, брать на грудь. Поводом для выпивки нередко становилось ее обыкновенное наличие. Вроде бы водка шла наперекор и общефизической подготовке, и воспитательному процессу, а выходило наоборот: характерам добавлялись ухарство, безбашенность, даже некоторый героизм, ведь нарушителей спортивного режима могли отчислить со сборов, из команды, лишить денежного довольствия. И тоже по странной логике водка способствовала повышению тренировочных нагрузок, потому что «после вчерашнего» провинившийся старался компенсировать прегрешение, пахал за двоих, «за себя и за того парня», то есть за свое alter ego, за себя вчерашнего. Небезынтересно еще разобраться, как водка распределяется (растекается) по видам спорта: кто больше пьет — футболисты, к примеру, или боксеры? Достоверной статистики нет, время для репрезентативных опросов упущено, потому что слишком многие бойцы ушли из жизни. Годичную воинскую службу я проходил в Одесском СКА, в спортивном батальоне мы были распределены по трем ротам. Умеренно пила первая рота — волейболисты, баскетболисты, гандболисты. Довольно напористо налегали легкоатлеты и боксеры. Кто пил меньше всего? Думаете, шашисты-шахматисты, потому что им нужно держать мозги свежими? Нет, у нас в СКА шахматно-шашечные гроссмейстеры могли выпить море. А в трезвенниках (относительных) ходили почему-то борцы, особенно дзюдоисты и самбисты. А фавориты в пьянстве — футболисты, они делают это увлеченно, со смыслом, со вкусом. Я много дружил с профессиональными футболистами, особенно из «Крыльев Советов» и из «Черноморца». С юных лет моими друзьями были два основных игрока «Крыльев Советов» Юрий Капсин и Анатолий Жуков, оба они даже и в сборную СССР попадали на короткий срок. Когда «Крылья» проиграли финал Кубка СССР киевскому «Динамо» (обидные 0:1, гол забил Виктор Канев-

варвара аляй-акатьева

ский), мы с Капсиным и Жуковым пошли в ресторан — футболистам требовалось залить горечь поражения. Потом команда выиграла календарный матч, мы опять пошли в ресторан. — Если вничью сыграете, тоже будем пить? — спросил я. — Мы пьем только о победе или о поражении. А о ничьей пить неинтересно, — сказал Толя. — Иногда ничья бывает равна победе или поражению, — меня потянуло на философию. — Пей, не умничай. И еще запомнилась фраза из тех времен, ее Юра произнес, когда я не очень внятно посетовал на то, что хожу в ресторан исключительно за их счет: — Когда-нибудь рассчитаешься, поставишь нам по стакану. Он сказал это серьезным, даже суровым тоном. Как будто напророчил. В конце девяностых я приехал в Самару на местный Олимпийский бал. Позвонил Капсину, пригласил его и Толю Жукова на празднество. Юра сказал, что вечером занят, но при желании я могу навестить его на автостоянке, где он служит охранником, туда и Толя готов подтянуться. Поздно вечером, после бала (это было во многих смыслах после бала) мы втроем сидели в будке. Я принес виски. — Вот ты и налил нам по стакану, рассчитался, — весело сказал Юра, подводя некий итог, замыкая сюжетный круг. Много написано о горемычных судьбах советских чемпионов, особенно о футболистах, хоккеистах, сюжетный движитель таких историй — стакан. Длинен мой поминальный лист. И какие же замечательные ребята в нем значатся! Красавцы, атланты, державшие советский спорт на своих плечах. Их увела в мир иной водка. Правда, я не могу доподлинно это утверждать. Например, Витя Прокопенко, великолепный футболист и тренер («Черноморец», «Шахтер», «Динамо» Москва) вообще не пил, вел исключительно здоровый и праведный образ жизни, а умер мгновенно, практически в расцвете сил. Лично я из-за водки не прыгнул выше. Победив на первенстве Одесской об-

...А в трезвенниках (относительных) ходили почему-то борцы, особенно дзюдоисты и самбисты... ласти, установив личный рекорд, я в каптерке спортбата отмечал успех в своей компании, мы выпили на четверых три бутылки «Столичной». А ночью я бесконечно ходил в умывальник пить воду, литров пять выпил. И мгновенно выпал из формы, не успел набрать ее к первенству Вооруженных Сил СССР, меня отчислили из СКА и отправили в регулярную часть, где тренироваться было невозможно. …Наша легкоатлетическая одесская компания после первых весенних соревнований затаривалась «Шипучим» и отправлялась среди ночи бродить по городу. Мы забегали наперегонки вверх по Потемкинской лестнице, залезали на постамент и целовались с бронзовым Пушкиным, с Дюком Ришелье, купались в холодном море, а потом для согрева до самого утра играли в баскетбол на «Динамо». Однажды в Одессе мы споили двух знаменитых шведов, прыгунов-высотников Яна Дальгрена и Чарльза-Окке Нильсона. Они приехали на международный турнир, а после мы взяли

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

их в свою компанию, поехали к кому-то на дачу на Каролино-Бугаз, и там случилась фантастическая история. Нильсон, стоя на балкончике, крикнул мне что-то и протянул руку, я понял этот знак правильно: подпрыгнул — и поймал ладонь шведа, он втянул меня наверх. Потом оказалось, что я непостижимым образом подпрыгнул на столько, что хватило бы уцепиться рукой за верхний край баскетбольного щита, такое в то время удавалось только одному баскетболисту в мире — Уилту Чемберлену. Интересно было пить с Валерой Брумелем. Он становился содержательнее, талантливее, вспоминал, как бил рекорды в Америке, как обцеловал его взасос Никита Хрущев, как Галина Брежнева протирала стекла Валериной «Волги» своей соболиной шубой. Однажды мы с Брумелем зашли в гастроном «Смоленский», встали в длинную очередь за самым востребованным товаром, Валера чуть привалился к пирамиде из ящиков с пустой тарой, конструкция накренилась и рухнула, битое стекло разлетелось по кафельному полу. Из подсобки выскочили грузчики, начали размахивать кулаками, а на лице Брумеля не дрогнул ни один мускул. Формально Валера не был виноват, он попенял грузчикам, что ящики стояли нетвердо. В конце концов грузчики «Смоленского» без очереди вынесли нам нашу сорокоградусную. Ныне спортсмены так уже не пьют. Я бы даже так сказал: вам, нынешним чемпионам, так не пить. Во время Олимпиад в Олимпийских деревнях царит сухой закон. А на последних пяти Олимпиадах, на которых я работал в составе официальной делегации, водкой у нас в командах и не пахло. Иссякла традиция, выдохлась. Разве что ветераны позволяют себе иногда. А у действующих спортсменов теперь много других интересов и мотиваций: нужно обеспечить и обезопасить себя на будущее, создать запас, устроить жизнь по максимуму возможного. Наверное, это хорошо, что в наш спорт пришла трезвенность. Но будем честны: в советском спорте истинных бойцов было больше, нежели в нынешнем российском. Хотя эта метаморфоза не стопроцентно связана с алкогольной темой.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

текст: дмитрий глуховский рисунки: павел пахомов

Президент

поднялся и постучал гербовой серебряной ложечкой по гербовому с золотом бокалу принципиально со швейцарской минералкой. — Господа! Зал угодливо и с некоторой опаской стих. А ведь каждый из сидевших за столами и сам мог таким же вот вкрадчивым звоном серебра о хрусталь заставить смолкнуть не только любой шумный банкет, а даже и бушующий стадион! Но все эти в высшей степени непростые люди знали: с президентом, несмотря на его некоторую внешнюю субтильность, всегда надо быть начеку. Случалось, что тихое серебряное позвякивание на таком вот не предвещающем никакого кадрового гильотинирования торжественном ужине оборачивалось для части присутствующих колокольным набатом. Чего же ждать на сей раз? По ком звонит ложечка? Вилки опустились — не на тарелки, а на скатерти, чтобы не произвести ни малейшего звука, не привлечь случайно внимания. Президент помолчал, интригуя. У знающих за собой грешки разогнался пульс. Вспомнив об огульной и острой нелюбви президента к алкоголю, попросившие было шампанского незаметно убирали фужеры под стол. Ктото чуть слышно боролся с собой, пытаясь через нервный спазм проглотить-таки икру. Остальные, казалось, на всякий случай даже перестали дышать.

Осетрина заветривалась, молочные поросята коченели и поволока затягивала бешамель. — Господа! Я знаю, что спасет Россию! Президент значительно и несколько даже кокетливо оглядел собравшихся. В зале явственно выдохнули, а кто-то даже украдкой и срыгнул. Драматическую паузу заполнило возобновившееся тихое чавканье. Однако был в этом зале стол, за которым после новых слов президента воцарилась куда более плотная, напряженная тишина. Толстые сильные пальцы забарабанили по дереву. Три взгляда — серых, колючих и жестких, как ежик полковника ВДВ — встретились, и холодная искра проскочила между ними. Тарелки перед сидящими за этим столом были чистыми, как намерения лейтенанта кремлевской роты почетного караула, и блестящими — как его пуговицы. И еще пустыми, как его глаза. Стол, за которым они сидели, был уныл: вместо блюд с яствами на белоснежной скатерти лежали, прикрытые ладонями, всего два предмета: офицерская фляжка и портсигар. Эти люди однозначно пришли сюда не пожрать. Президент запустил руку во внутренний карман своего темно-синего приталенного пиджака и, выудив из него блестящий черный прямоугольник, продемонстрировал собравшимся. В зале заинтригованно икнули.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

— Позвольте представить вам Айфон-Четыре! — победно произнес президент. По столам полетел уважительный шепоток. Президент нажатием кнопки включил на удивительном аппарате видеокамеру и поймал в объектив сидевших в зале, вроде бы как Сталин — делегатов XVII съезда в прицел подаренной снайперской винтовки, но как бы и без задней мысли. Однако некоторые из особенно жевавших — перестали, а кое-кто, склонный к историческим аллюзиям, и поперхнулся. Произвел чудо-телефон впечатление и на троих, сидящих с пустыми тарелками. — Душа болит, — одними губами произнес первый, красномордый, плотно сбитый человек, похожий на отставного, в лучшем случае, военного. — Что с Отечеством делают! — горько прошептал второй, недвусмысленно румяный мужчина с синеватыми прожилками на бульдожьих щеках, держащийся прямо, будто на кол посаженный. — Пора, господа, — мрачно подытожил третий, на котором даже вальяжная итальянская тройка смотрелась закостеневшим генеральским кителем. Довольный произведенным эффектом, президент улыбнулся широко, хорошо, искренне, по-детски как-то, и заговорил: — Как вы знаете, я только что вернулся из Силиконовой долины. То, что я увидел там, поразило меня и заставило снова задуматься о том, что строить экономику на газе, продолжать делать деньги из воздуха — тупиковый путь. Нашей стране нужны инновации! Передовые технологии! Хай-тек! Именно поэтому я поднимаю этот бокал негазированной минеральной воды за город-сад, который мы собираемся разбить в Сколково… Сотни взглядов были устремлены на него — любопытных, осоловелых, внимательных, подобострастных, вежливосомневающихся, одобрительных… И еще три — цепких, холодных, плотоядных. Толстые пальцы отвинтили крышку на цепочке, и офицерская фляжка пошла по окружности стола. Каждый из сидевших за столом приложился к горлышку и мужественно крякнул. Но пили эти люди однозначно не за скорейшую приемку Сколкова госкомиссией. — Остается только найти к нему подходы, — проговорил один из выпивших. — План довольно рискованный… — глухо произнес другой. — Но больше это продолжаться не может. — У нас нет просто выбора, — веско, будто оглашая приговор тройки, сказал третий. И впечатал в стол немного помятый с одного из углов серебряный портсигар, при виде которого склонные к историческим аллюзиям люди наверняка поперхнулись бы еще раз. — Ну, что там у нас народ? — президент оторвался от АйфонаЧетыре и почти ласково улыбнулся директору ВЦИОМа: — Поделитесь?

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

...Айфон-Четыре отлетел, брякнулся на пол, закоротил и начал передавать все в обратную сторону: из динамика послышались переговоры сотрудников американского Агентства национальной безопасности. Все-таки его выпустили сырым, черти...

Тот закивал и нырнул в кипу принесенных с собой бумаг. Закопался в них и будто забыл о высочайшем вопросе. — Семен Семеныч, — наугад позвал его президент. — Народ-то как? Шибко любит? Директор ВЦИОМа втянул голову в ворот пиджачишки и весь вообще заметно подусох. — Вот инновации ваши… Их как люди… Не очень… Оно как бы тут, по опросам… Немного слишком экзотично… Народ, он ведь… У нас, — заключил директор и тягостно вздохнул. — Инновации! Борьба с сырьевой зависимостью и чрезмерной уязвимостью перед внешнеэкономической конъюнктурой! Что тут экзотичного? — вскинул брови президент. Директор ВЦИОМа пожал плечами. За всю встречу он так и не осмелился взглянуть президенту в глаза и продолжал опасливо жаться к самому краю ковра. — Допустим! — насупился президент. — А как им мои меры по укреплению независимости судебной системы? — Не понимают, — съежился директор. — А решение обязать чиновников раскрывать свои доходы? — Не верят, — прошептал директор. — А перезагрузка отношений с США? — Не хотят… — А «Дип Пёпл»?.. — Да они «Любэ»… — А Айфон-Четыре?! — вскричал президент. Директор глянул в статистические таблицы и заглотал воздух судорожно, как выхваченный из пруда карп. — Не понимаю! — президент вскочил из-за стола. Айфон-Четыре отлетел, брякнулся на пол, закоротил и начал передавать все в обратную сторону: из динамика послышались переговоры сотрудников американского Агентства национальной безопасности. Все-таки его выпустили сырым, черти. Не обращая внимания даже на предательскую цацку, президент подошел к окну, уперся лбом в черное холодное стекло и в бессилии заскрипел зубами. — Такое впечатление, — в его голосе слышалось отчаяние, — что мы с ними говорим на разных языках!

Директор ВЦИОМа нервно кашлянул. — У меня тут… Анализ… Я принес, — он судорожно оглянулся. — В соседней комнате. Там проектор стоит. — Поздно уже, Семен Петрович, — устало покачал головой президент. — И так мы с вами уже засиделись. — Нет-нет… — неожиданно возразил директор. — Из него все видно. Прошу вас, пойдемте взглянем. — Все-все видно? — президент вздохнул и доверчиво, мягко посмотрел на вдруг встопорщившегося решительно директора ВЦИОМа. — Тут совсем рядом по коридору, — зачем-то уточнил тот и даже кривовато улыбнулся. — Ну черт с тобой. Посмотрим твои выкладки… А потом домой, спать. Тяжело, Петр Семеныч, когда тебя не понимают, — как-то совсем по-домашнему, по-свойски жаловался директору президент, выключая компьютер, с кряхтением подбирая с пола очухавшийся уже Айфон-Четыре и гася номенклатурную зеленую лампу. — Сейчас я, Семеныч, охране скажу только, что задержусь немного. Они вышли мимо пустой приемной в бесконечно долгий и ломаный коридор с высоченными потолками и стенами, крашенными в державные яично-желтый с белым цвета. Здесь царил полумрак: метрах в двадцати тлел один только плафон. Караула ФСО у дверей кабинета не оказалось, и лишь где-то на рубеже видимости маячил, наполовину погруженный во тьму, чей-то сгорбленный силуэт. — Что-то нет совсем никого, — рассеянно сказал президент. — Пересменок, что ли? Эй там, это кто? Но силуэт остался нем и через мгновенье, прильнув к стене, слился с ней и исчез, будто никогда и не существовал. — Пойдемте скорее, — директор ВЦИОМа потянул его за рукав. — Тут рядом! Задумчивый и невеселый, президент послушно следовал за своим провожатым. Двинулись они не к выходу, а в какое-то темное и тесное ответвление коридора. Вдруг пастью неизвестного чудовища в самом неожиданном месте отверзлась дверь; изнутри пахнуло подвальной сыростью. — Постой! — опомнился президент. — Куда это ты меня… Семен… И вдруг директор ВЦИОМа с внезапной ловкостью и силой толкнул его прямо в эту могильную черноту. Тишина и тьма длились слишком долго, и президент подумал уже было, что из всех концепций послесмертного существования правдивой оказалась самая ужасная: бесконечное ничто, в котором умерший навечно сохраняет сознание. Но тут зажглась свеча — и ее свет показался президенту ярче любого маяка. За ней загорелась еще одна, и еще… Цепь огней, окруживших президента, словно охотничьи факелы — затравленного волка. Он находился в странном помещении, стены которого были увешаны плешивыми коврами и древним оружием, а пол

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

выстлан скрипучими досками. Окон не было вовсе. На одном из ковров, озаренный багровым пламенем свечи, виднелся незнакомый герб — слишком древний и чересчур замысловатый, чтобы быть гербом какого-либо государства. Больше он походил на символ некого тайного ордена. Президент сидел, крепко привязанный к деревянному стулу с высокой спинкой. По мере того как отходила заморозка, становилось ясно, что стул этот жесткий и страшно неудобный. Наверное, похитители позаимствовали его в кремлевской пытошной-музее. В нескольких шагах перед ним стоял вырубленный из мрамора постамент, на который была водружена пафосная чаша, порядком напоминающая Грааль. Из Грановитой палаты? Было ли в нее что налито, президент разглядеть не смог. Вкруг постамента с чашей и мучительного президентского трона стояли люди в черных балахонах. Капюшоны их были накинуты на головы, и лица сокрыты в тенях. — Братья, — произнес глухой, тяжелый голос. — Сегодня мы здесь, чтобы исполнить волю Госсовета. — Да пребудет вечно Госсовет, — мерным хором отозвались капюшоны. — Вы знаете, что тот, кто был облечен обязанностями главы государства… — Мы знаем, — бесстрастно подтвердили капюшоны. — Вы знаете, что он не плоть от плоти людей, которыми правит, и не кровь от их крови, — продолжил их предводитель. — Мы знаем. — И что он ведет сию страну к раздору и народ сей к пропасти. —Знаем! — И что орден наш, как бывает в трудные для Отечества часы, должен вмешаться и остановить его. Такова воля Госсовета. — Да пребудет он вечно! Предводитель — кто он? верховный жрец? грандмастер ложи? главарь ячейки? — нагнулся и поднял с пола тяжелую бутыль из толстого, затуманенного временем стекла. Стоя спиной к связанному президенту, он наклонил бутыль, и в умыкнутую из Грановитой палаты чашу потекла неведомая жидкость. Прочие завели низкими голосами тоскливую песнь, немного напоминающую «Батяня-комбат», но растянутую и искаженную, будто магнитофон жевал кассету с записью. Президент заерзал в кресле и замычал: рот его был забит шелковым платком и наполнен соленой слюной. Грандмастер откинул капюшон и, взяв Грааль обеими руками, развернулся к пленнику лицом. Он показался президенту удивительно знакомым; и вроде бы главарь этой кошмарной секты попадался ему на глаза совсем недавно. То ли замминистра обороны, то ли бывший губернатор или вовсе председатель какого-то патриотического фонда… Предводитель шагнул вперед, держа тяжелую чашу на вытянутых руках. Сзади к пленнику подскочили его подручные, развязали стянутый за затылком шелковый платок, вынули кляп.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Президент неистово закрутился, пытаясь освободиться, но веревки держали его слишком крепко. Чаша была уже совсем близко, и ее содержимое плескалось в ней — тихо, зловеще. — Цикута?!.. — задохнулся догадкой президент; вопрос и робкая надежда в его голосе были почти задавлены мрачной уверенностью. — Я не буду! Но подручные ухватили его стальными пальцами за уши, за челюсть, запрокинули назад голову, заставили открыть рот и вставили промеж зубов кожаную воронку. — Да осуществится воля Госсовета! — грянул голос. И прямо в горло президенту хлынула огненная жидкость. Это было невероятно: в единое мгновенье мир преобразился. Словно Вселенная со всеми ее звездами вдруг стала видна ему, и каждая из звезд светила только для президента, и каждая черная дыра манила в себя сладострастно только его, его одного. Среди тысяч солнечных протуберанцев, будто высвеченные лучами проекторов, вспыхивали образы, знакомые и незнакомые. Лики святых и физиономии известных футболистов, пройденные в далекой школе физические формулы и уравнения земной и небесной гармонии, образы всех городов, когда-либо существовавших, и образы городов, которые когда-либо будут построены. Имена правивших забытыми царствами и имена правителей империй грядущего. К чему бы ни обратил свой мысленный взор президент, ему не нужно было думать, привычно выстраивать логические умозаключения: он просто сразу все знал. Ответ на любой вопрос существовал одновременно с этим вопросом. Его не было нужды искать: ответ мгновенно приходил сам, и такой убедительный, что никаких сомнений в его подлинности и верности не оставалось. И еще этот мир был напоен блаженством. Оно заливало все сущее, как солнечный свет заливает летний луг, и любая скорбь таяла в нем, как в полдень истаивают тени. Потом президент словно вступил в какой-то стремительный поток, и этот поток поднял его и понес сквозь космос — к судьбе, к прозрению. Навстречу летели миллионы счастливых людских душ, и невиданные звери, и тропические цветы. И синие люди с хвостами, и Геннадий Петрович Малахов, и Сталин, и Чапаев, и сам президент встретил вдруг себя, и снова синие ги-

...В нескольких шагах перед ним стоял вырубленный из мрамора постамент, на который была водружена пафосная чаша, порядком напоминающая Грааль. Из Грановитой палаты? Было ли в нее что налито, президент разглядеть не смог... 100

...???...

101

русский пионер №3(15). июнь–июль 2010

ганты, и Аршавин, и Обама, и Гагарин, и Майкл Джексон, и сказочный Тянитолкай из «Доктора Айболита», и еще мириады вымышленных и действительных тварей. И вдруг президент увидел себя на просторной земляничной поляне, а перед собой — сто сорок миллионов человек, и все улыбались ему. А потом поляна канула, и вздыбились из темноты устремленными к звездам ракетами кремлевские башни, и звезды, мерцающие игривыми красными фонарями, и перемигивающиеся головы золотых орлов. И батоны докторской колбасы длиной в десятки световых лет, и соленья всякие, и милый дом. А потом Длань Божия прикоснулась ласково к его затылку и все вдруг кончилось. Президент раскрыл рот широко, словно только что действительно вынырнул, и набрал полную грудь затхлого воздуха. Он был жив! Загадочные похитители не хотели отравить его! Он ошарашенно пялился полуслепым взглядом в облепившую его со всех сторон темноту; после сказочного многоцветия волшебного мира, из которого он только что вернулся, действительность показалась ему слишком блеклой, пресной, ненастоящей. Предводитель капюшонов стоял рядом и тихо смеялся. — Что… Что это?! Что со мной случилось?.. — оглушенно спросил президент. — Водка, — был ответ. Потрясенный, президент брел по желтому коридору. Рядом шагал здоровяк в рясе с капюшоном — вызвался проводить до Боровицких ворот. — Теперь можете спрашивать, — милостиво дозволил предводитель капюшонов. — Где я оказался? — тут же выпалил президент. — Это было коллективное бессознательное русского народа, — поведал предводитель Госсовета. — А что за волшебный поток, который меня подхватил? — Это был великий Зеленый Змий, — произнес тот, — кусающий свой хвост. — А мне показалось, что это река… — задумчиво проговорил президент. — Иным он предстает и в виде реки, — кивнул предводитель. — Войдя в которую единожды, выйти и просохнуть уже нельзя.

...Цикута?!.. — задохнулся догадкой президент; вопрос и робкая надежда в его голосе были почти задавлены мрачной уверенностью. — Я не буду!.. русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

— Кто вы? — внимательно взглянул на проводника президент. — Госсовет — древний союз мудрецов, допущенных к Знанию. При помощи этой священной жидкости мы научились присоединяться к душе народа… Погружаться в русскую аниму. Путешествовать по своему желанию в то загадочное состояние, в коем эта анима находится постоянно. Ибо только так, настроившись с ним на одну волну, дыша и чувствуя с ним в унисон, возможно его постичь. — Простая водка? — В ваших словах слышно презрение непьющего! — осуждающе покачал головой глава Госсовета. — Тем временем, вино — инструмент тонкой настройки, камертон душ, а сквозь бутылочное горлышко течет пролив, ведущий в нирвану, к Богу. Кто научил народ причащаться вином? Он. Власть земным царям дана от Бога, и от Бога дано нам вино. Им — чтобы спать, нам — чтобы зрить их сны. — Почему вы решили… открыть это мне? — У нас не было выбора. Непьющий царь не сможет разуметь пьющий народ. Все слова его будут абракадаброй для подданных, и все поступки — оскорбительной бессмыслицей. Чтобы узнать чаяния народа, чтобы стать с ним единым, нужно причастие. — И что теперь?.. — Теперь все будет иначе, — улыбнулся предводитель. — Вы это почувствуете. Пропасть между вами схлопнулась, и края ее срослись. Теперь вы можете видеть, что в их душе. Они вышли на мост — от Боровицких ворот за ними потащилась цепочка ФСОшников, как невидимые слонопотамы за Винни-Пухом и Пятачком, но ни президент, ни предводитель на них совсем не обращали внимания. Будильник на Айфоне-Четыре запиликал подъем: было шесть утра. Президент достал чудо-телефон из кармана, удивленно оглядел его, словно не узнавая любимую игрушку, пожал плечами и кинул прибор с моста в Москву-реку. Предводитель удовлетворенно усмехнулся. — Все будет иначе, — повторил он. Предводитель незаметно извлек из кармана сплюснутый о чей-то висок старинный серебряный портсигар. — Хотите беломорину? Президент сначала замотал головой, но потом подумал еще, улыбнулся и согласился. Они еще постояли на мосту, дымя и глядя, как солнце красит нежным светом стены древнего Кремля. Потом подъехал бесшумно президентский пульман, распахнул двери. Президент, сделавший было шаг к машине, задержался на миг и сказал стеснительно: — Слушайте… Семен Семеныч… А может, это?.. Придадим вашему Госсовету конституционный статус? Ну, в смысле… может… — Обязательно повторим, — кивнул ему с улыбкой предводитель ордена.

102

103

Урок мужества. географии. Урок рисования.

Женская собственность. Про черный день .

Урок

Хроника безумной навигации. Корреспондент «РП» первым в истории перегнал Чемодан Пандоры.

русский пионер №1(13). февраль–март 2010

океанскую яхту по рекам Европы.

текст: николай фохт фото: юлия щербакова

Что поделать, никто не застрахован, бывает, что и маститый боец, такой как ведущий рубрики «Урок мужества» Николай Фохт, получает болезненный удар судьбы. Даже серию ударов, сконцентрированных в один черный день. Но тем-то и отличается маститый боец от рядовых граждан, что он не впадает в отчаяние, а делает правильные выводы. Учитесь! русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

104

Пришел

час расплаты Однажды все сходится в одну точку, и этой точкой фатально оказываешься ты. Обычно все наваливается в одночасье; судьба всем своим телом придавливает к жесткой решетке дней, пододвигает на край быта, выбивает из-под ног колченогую табуретку повседневности. Вот тут надо иметь чистые и сухие руки, холодный и трезвый ум и сердце; просто сердце — живое, бьющееся, неразбитое. Да, еще не худо бы острый глаз — но это уже совершенно идеальная ситуация. Со мной и произошло — в одночасье на меня набросилось сразу все, проверяя на прочность мою личность. Личность, мне кажется, сдюжила, хотя, признаюсь, пришлось нелегко. Этот день начался прямо утром, с самого утра, рано. Я решил немного изменить распорядок: не есть на завтрак три яйца пашот и бутерброд с домашней говяжьей колбасой, а ничего не есть. Потому что к 12.00 я решил сходить в спортзал. В зале обычно я бегаю километров семь, потом растяжка по старой самбистской привычке (обязательно качаю шею на переднем и заднем мостике — чего и всем желаю, включая женщин и детей: снимается остеохондроз и налаживается сон). Далее час на тренажерах: ноги, руки, спина-пресс. И вот бес меня попутал сменить программу. Захотелось вдруг чего-то нового, свежего, вызова захотелось. И я пошел на занятия под хорошим названием «боди баланс». Конечно, я в пароксизме стремления к совершенству не обратил внимания, что в зале никого нет. Только потом вошла крупная женщина, включила магнитофон, встала спиной к зеркалу, а лицом ко мне и вроде даже закрыла глаза. Она нараспев предлагала мне легкие на первый взгляд упражнения: то позвоночник потянуть, то провоцировала сесть на шпагат. Где-то в середине занятия мне и надо было всего-то стоя дотянуться левой рукой до большого пальца правой ноги, не сгибая коленей и держа спину прямой. И уже близок был палец, уже практически разогнулся неразгибаемый с некоторых пор левый коленный сустав, как меня накрыло. Мне

105

стало так плохо, что легче умереть. Я почувствовал, что, во-первых, бледнею, а вовторых, теряю сознание. Недодержав до положенного cчета «десять», я разогнулся. Меня повело в сторону и отшатнуло назад. Пол гимнастического зала уплывал из-под ног. Я быстро сориентировался: задержал дыхание и восстановил равновесие; поднял голову и широко раскрыл глаза. Сделал ровный вдох и глубокий выдох. Потом повторил четыре раза. Женщина в белом цинично спросила: — Вам плохо? Я не стал мотать головой, чтобы не развалиться. Знал, что прекращать занятия нельзя — перед дамой неудобно, да и психологически некомфортно: поражение от боди баланса, который всего-навсего модификация кундалини йоги, недопустимо. Кое-как дожил до финала, даже вошел в положенный ритм и уже не сдавался жестокой инструкторше. Но, оказавшись на улице, почувствовал себя разбитым. А нужно было уладить некоторые формальности и передать пару свертков паре людей. …Это была моя последняя встреча на сегодня. Две дамы, которых я практически не знал, поджидали меня в японском ресторане. Я передал последний на сегодня сверток, и черт меня дернул присесть к ним за столик. Подумал, что неплохо бы выпить чашку крепкого кофе. Дамы, казалось, с радостью приняли меня в компанию и стали оживленно щебетать — то между собой, то вовлекая меня в свои немудреные темы. Я немного расслабился и потерял бдительность. Тем более что уже принесли кофе. Глоток доппио вернул меня к жизни, и я зачем-то спросил: — Как рис? Одна из дам улыбнулась и, глядя мне прямо в глаза, произнесла: — Недурен, — и тут же продолжила: — Но ни в какое сравнение не идет с рисом по-узбекски. Я зачем-то произнес вопросительно: — О? — А рецепт такой, — продолжила дама, будто я ее спрашивал про рецепт, — нагреваете растительное масло, лучше оливковое, доводите его до кипения. Потом

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

сыплете туда рис, чтобы он полностью покрыл масло; даете немного остыть. Заливаете воду и варите как обычный рис. Дальше уже все по вкусу. — И что в результате? — В результате, мой дорогой, рис нежнейший, янтарного цвета, зернышко к зернышку. Пальчики оближешь. Эти пальчики засели у меня в голове. А главное, дико захотелось есть. Было последнее дело: надо купить краску и отвезти ее заболевшей приятельнице — к ней завтра маляры приходят кухню красить. Она позвонила днем, нежным и слабым голосом попросила помощи — разве мог я отказать? «Ты прямо там, в магазине отколеруй ее, мне нужен такой бледноизумрудный цвет, понимаешь?» Добрался до магазина, нашел краски, по понтонам выбрал колер. За колеровальной машиной стояла девушка, совсем юная, в марлевой маске — так что видны были только ее огромные карие глаза.

— Грипп? — Почему грипп — вредное производство, — ответила она гордо и приступила. Загрузив шесть литров краски в багажник, я направился домой с одной целью — сделать рис по-узбекски. Я ехал аккуратно — голова еще шумела от утренней йоги. На Сущевском Валу, перед тоннелем, справа резко перестроился серебристый «Ниссан Кашкай». Я дал по тормозам. «Ниссан», не сбавляя скорости, рванул в туннель; из водительского окна мне помахала наманикюренная ручка да поморгали аварийные огоньки — мол, прости, чувак, так надо. Я купил рис, а к нему зелень, сыр, газированную воду, помидоры, квашеную капусту. Буквально изнемогая от голода, в предвкушении чудесного и очень полезного ужина решил поставить сумку с продуктами в багажник. То, что я увидел, лишило меня сил, и я снова, как утром, почувствовал, что

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

земля уходит из-под ног. Весь багажник был залит краской нежно-изумрудного цвета. Пятилитровая банка лежала на боку, в краске плавала аптечка, аварийный треугольник, электронасос — да мало ли что там еще плавало. Я не закричал — из груди вырвался хрип, смешанный с матом. Так, наверное, кричал Киса Воробьянинов, когда узнал, на что пошли бриллианты из его стула. Рядом припарковалась «Хонда CR-V», рыжая девица лет двадцати пяти игриво заглянула мне через плечо. — Сочувствую, — жизнерадостно констатировала она факт моей катастрофы и ринулась за покупками. Я собрался. В такие минуты нужно думать и ничего не делать — потому что, если что-то делать, перепачкаешь краской оставшийся салон, да и сам с ног до головы станешь изумрудным. Лучше застыть и размышлять; возможно, искрометно помедитировать . Что выходило? Краска водоэмульсионная — значит, пока не высохнет, ее можно отмыть водой. Аптечку все равно менять, треугольник в чехле, компрессор качает плохо, да и морально устарел — тем более, манометр в нем не работает. Продукты целы! Чего паниковать? Сейчас в магазин. Там новую краску, только получше упаковать, завезти болящей, затем на мойку — отмоют багажник по прейскуранту, рублей за шестьсот. Фигня, все живы, рис цел — вперед! …На часах пол-одиннадцатого, масло откупорено. Я заливаю его в ковшик и включаю максимум на электроплите. Очень, нечеловечески хочется есть. Я жду этого узбекского риса как манны небесной. Я гипнотизирую масло, чтобы кипело быстрей — а оно нет, только дымится. Я жду, прикрыл крышкой ковшик — чтобы быстрее. Масло не кипит, а только дымится. Я начинаю нервничать. Когда я открыл крышку, масло вспыхнуло. Привычно и в данном случае лихорадочно заработала мысль — но моторика опередила мысль всего на полшага. Мысль била в висок: чтобы погасить огонь, надо просто опять накрыть ковшик крышкой — рука же сама несла ковшик в мойку. Закрыть крышкой, б…,

106

107

Повторим урок Женщин не обижать. Перед утренними занятиями по бодибалансу лучше все-таки чего-нибудь поесть.

Краску при транспортировке жестко закрепить. Не доверять женщине в маске смешивать ингредиенты.

Не брать рецепты у незнакомых женщин. Масло не должно кипеть как вода, его просто надо нагреть.

Масло не тушить водой. Полить на рану водкой из холодильника. Если не жаль. Женщины ни при чем.

анна всесвятская

крышкой! — но рука уже сама подставила горящую кастрюльку под воду из крана. Масло взорвалось и выплеснулось мне на руку. В одно мгновение потолок прокоптился; пламя добило до занавесок, которые оплавились — слава богу, из синтетики. Мозг одержал запоздалую победу: я накрыл огонь крышкой и он тихо перестал. Как ни странно, я молчал. Теперь важно все сделать правильно. Надо получить совет, как правильно — но у кого? Я быстро, конечно, вспомнил Ксению, медсестру недалекой, элитной, как она говорила, поликлиники. Левой, непораженной рукой набрал ее номер. — Привет, как дела? — Привет! Ты знаешь, а я в Хорватии. Тут так красиво. Хорваты вообще — улет. Хорошо, что ты позвонил. Сама бы я не решилась. Ты знаешь, я часто думала о нас… От боли я ничего не мог возразить — только мысленно: о каких нас, мы были два раза в кино и один раз в зоопарке, больше нас ничего не связывало. — …Хорошо, что зоопарк был тогда закрыт. Я ведь почти в тебя влюбилась. Но ты бы разбил мне сердце… Ты знаешь, я думаю, что нас обязательно ждет наказание за всех, кого мы обидели. Оно случится внезапно и будет жестким, мгновенным как огонь. Хорошо, что ничего тогда не было — и ты избавлен от моего наказания. Хорошо, что я тебе это сказала, пока, а то тут роуминг, деньги кончатся. Она повесила трубку. Я все понял. Сегодняшний день — кара за неосторожное обращение с женщинами. Перед глазами пронеслись вереница сегодняшних образов: сенсей в фитнесе, незнакомка, давшая рецепт, колеровщица в маске, лихачка на «Кашкае» и сострадалица из CR-V, хорватская медсестра, наконец. Все они мстили за кого-то, безотчетно и жестоко. Как я и заслуживал. Я силился вспомнить: кого же я обидел, чтобы меня вот так, краской и рисом? Ничего не вспомнив, я сказал свои первые слова после масляного взрыва: — Сам м…к. И, помыв руку под теплой водой с мылом, поехал в травмпункт.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

текст: александр рыскин фото: андрей штефан

Авторы «РП» никогда не оглядывались на чужое мнение и доверяли только собственному опыту. И если, например, европейские капитаны утверждают, что нельзя стальную океанскую яхту перегнать из Голландии в Средиземное море по рекам, то русский капитан Александр Рыскин берет и перегоняет. Просто чтобы доказать, в первую очередь себе, что нет ничего невозможного.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

108

109

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

...Очень трудно отвязаться от берега, это как с женщинами — в сотый раз оборачиваешься, не в силах разорвать невидимые нити...

на мостике «Варяга», ты стоишь на берегу. Все как в песне: вымпелы вьются, цепи, соответственно, гремят. Пощады никто не желает. Прощайте, мадемуазель! Адрес полевой почты на Яндексе. Маршрут Рейн — Майн — Дунай, далее везде… Внешне мой уход выглядит так: надо перегнать стальную яхту из Голландии на остров Кипр не морем, как делают нормальные люди, а реками. По маршруту, где доселе не бывало русского яхтсмена, вверх по Рейну и Майну, вниз по Дунаю, из варяг в греки. — Ниже Будапешта жизни нет, — констатировал голландский капитан Харм Ван дер Вал и посмотрел на меня участливо, как на тяжелобольного. — Донт гоу туда, Алекс, там ходят только камикадзе. Это крэйзи навигэйшн. — Но, мин херц, — возражал я, — у меня вся жизнь сейчас крэйзи навигэйшн… Знаешь, мы отлично умеем ходить по жизни, как по морю, пока в душе не заштормит, и тогда вдруг обнаруживаешь, что оказался в области, на которую у тебя нету карт. Только компас, который безбожно врет. Вся моя жизнь сейчас аварийное плавание. Ты говоришь — крэйзи. Отлично! Обучимся плавать на ваших речках, глядишь, и внутренняя навигация потихоньку отстроится, снова включится в сердце Джи Пи Эс. И чем больше отговаривали меня голландцы, тем больший появлялся азарт. По всему выходило — мы будем первой русской яхтой, покорившей этот маршрут, если пройдем, конечно. Пройти можно, решили мы с моим напарником по походам — был со мной, как всегда, дружище Антон, бывший старпом и штурман того самого «Курска», списавшийся на берег за два года до гибели подлодки. Яхтсмены говорят «лодка» и всегда «она», но у нас, без сомнения, «он» во все свои пятьдесят четыре фута, крепко сбитый, мужественный и элегантный траулер голландской верфи «Де Альм» — стальной экспедиционный корабль океанского класса, заточенный как раз для таких походов на многие тысячи миль.

варвара аляй-акатьева

Я стою

Вообще за всей этой пугающей цифирью из нулей и километров стоит одно: очень трудно отвязаться от берега, это как с женщинами — в сотый раз оборачиваешься, не в силах разорвать невидимые нити… Тут главное в грудь побольше воздуха набрать для отваги и, как набрал, сразу нырять в неизвестность, без рефлексии.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Поэтому, когда на борт уже родной нам яхты прибыл Георгич, полномочный и властный представитель владельца, мы решили больше не ждать ни минуты, вдохнули глубоко, выдохнули и отдали швартовы.

Рейн Идем. Ветер. Белая стремнина фарватера в водоворотах, поверхность реки вся во вмятинах, как фольга, течение ощущается буквально физически. Рейнские воды скорее любого паводка. Зазеваешься на руле с углом атаки, ослабишь упор винта — эти струи вмиг развернут яхту лагом к волне, а дальше как хочешь, так и выруливай. Постоянно на нервах: навстречу синие отмашки встречных судов, фарватер гуляет от берега до берега, все время расходимся то правыми, то левыми бортами. Судоходство на Рейне самое интенсивное в мире, движение в обе стороны, как на хайвэе, идут по шесть барж в бортовой сцепке, полреки перегородив. Только кофе глотнешь, уже расходиться надо, шарахаемся от них, от мелей и системы подводных дамб, направляющих русло. За четыре часа короткой вахты весь выжат как устрица, нет ни шуток, ни мыслей. Сменивший меня Антон нервно курит. Мы начинаем что-то понимать: если это только начало, что же ждет нас на трех тысячах речных верст? Для Георгича и Антона это территория, количество пройденных миль. Для меня — карта, проекция себя на нее, развертка смысла… На этой карте есть и ты, дорогая, и я, и наши пеленги друг на друга. В горы, вверх против течения, любит не любит, не об этом речь, только мили в обмен на сердечные такты дают то, что не в силах дать эффект присутствия — радугу силовых линий вопреки дистанции… Отправляю любимой пунктир первых путевых впечатлений, зуммер ответной эсэмэски вибрирует, превращая телефон в жужжащую фрезу, режущую свой узор прямо по сердцу: « Как ты меня достал! Ставлю тебя в игнор! Исчезни!» М-да… Мадемуазель, а ведь вчера вы еще писали: «Огорченья прибавляет даме то, что лучшие мужчины в Амстердаме»? Вот

110

...Мы отлично умеем ходить по жизни, как по морю, пока в душе не заштормит, и тогда вдруг обнаруживаешь, что оказался в области, на которую у тебя нету карт...

варвара аляй-акатьева

и пойми вас, девушек. Хотя в этом что-то есть… Выполняю вашу просьбу, красавица... сливаюсь с линией горизонта, исчезаю в координатной сетке! Моим спутникам не до девушек. Георгич изучает матчасть, обложился инструкциями. Антон, едва проснувшись, откладывает версты на карте. Подводим итоги вчерашнего дня. Скорость Рейна здесь 12-13 км в час. Наш ход на двух моторах — одиннадцать узлов, то есть примерно 20 км в час, отсюда скорость против течения чуть быстрее пешехода. Столько усилий, полсуток тяжелейшей вахты, и за весь световой день нашей борьбы с течением вот результат — максимум 80 км. На карту предстоящего пути даже смотреть страшно: если эдак ехать и дальше, когда ж мы к Дунаю придем? …Едва прошли символическую границу между Голландией и Германией — под ложечкой нехорошо засосало, Дуйсбург… Дюссельдорф… Рур… Это только на карте рурского промышленного района каждый город у них стоит отдельно, а здесь как-то разом берега выросли метров на десять, уходя в воду отвесными бетонными стенками. Горизонт вспороли острые углы и вертикали — переплетения труб и башен, циклопические змеевики, исполинские краны, морские причалы, терриконы и микрорайоны контейнеров, черные, серые, красно-кирпичные корпуса заводов и фабрик столетней постройки — сколько ни бомбили их американцы в 45-м, свидетельствую: все цело, все на месте, видать, хорошая у немцев была ПВО. И рядом с этим наследием мрачных времен — стекло и сталь новейших производств, все это по берегам, вся мощь Германии как на открытке, все чистенькое и унылое, как серый дождичек, капающий нам за шиворот. Но потом, словно замок Заурона из «Властелина колец», выросла на горизонте громада Кельнского собора, сам Кельн оставался еще за поворотом, а стрельчатая готика средневековья рвалась в небо, протыкала его своими иглами, звала к звездному старту. Глядя на это великолепие, понимаешь — германская цивилизация шла

и росла от Рейна, рейнские города развернуты на реку, все лучшее, что есть в них, отчетливо видно с воды. Вся Германия от Бонна на юг, вверх по Рейну как один ботанический сад, в этом цветении както сразу и внезапно пошли горы, скалы, перспективы. Вон вдалеке первый замок, чья-то резиденция с флагами, вон второй, вон третий, потом со счета сбились, потом уже лень было лезть за фотоаппаратом — замков и крепостей столько, что никакой флэшки не хватит отснять. И скалы, скалы, скалы — настоящие, дикие, отвесные, одни названия чего стоят. Бингенская пучина! Большой и Малый Ункельштейн! Или вот легендар-

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

ные Никса и Лорелей, названные в честь местных нимф, воспетых Гейне и Гельдерлином. Зажатый отвесными стенами, Рейн превращается тут в бурный поток с очень быстрым течением. Пройдя Лорелей и Никсу, мы с Георгичем и Антоном зареклись: больше никакой мечтательности, о бабах думать только после вахты!

Майн В Майн вступили как-то исподволь, без пафоса, без ангельских труб, просто дали лево руля на развилке и вкатились в лебединую зеркальную гладь. Лебеди белоснежные повсюду, за каждой излучиной, до самого Франкфурта и после, вода чистейшая в Майне, темно-кофейная и прозрачная, зелень газонной травки и чистота по берегам. Время остановилось, городки за крепостными стенами, башенные часы, бьющие в полдень и полночь, колокольные звоны. Но дальше подъем в настоящие горы к Дунайским верховьям, система шлюзов масштабов почти марсианских. Каждые полчаса хода новый шлюз пуще прежнего — сначала подъемы по семь, десять потом по семнадцать и двадцать метров, и это не раз и не два, это десятками. Тридцать четыре шлюза на самом Майне, двадцать на его канализированном участке, шестнадцать в верховьях Дуная для подпора реки и сброса паводков — этот каскад идет до самой Вены — и, наконец, уже в Сербии — знаменитые советской работы плотины со шлюзами «Джердап один» и «Джердап два», опускающие сразу на 38 метров каждый. Построить все это в горах — скорбный и немыслимый труд. Что там наш трагический Беломор, проложенный в карельских болотах! Здесь немцы гранитные скалы грызли, альпийские предгорья штурмовали, корячились на ударных стройках капитализма; понятно, что затраты были бешеные, еще в девятнадцатом веке работы начали, а завершали уже в восьмидесятые-девяностые годы двадцатого столетия. Отсюда все шлюзы разные, ни одного похожего — на одном крюки, на другом рымы, на третьем швартовные кнехты. Одно их роднит: что спуск, что подъем, надо человеку пыхтеть и ма-

112

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

114

яться — по тринадцать-пятнадцать рымов на их вертикалях, весь процесс подъема и спуска идет на швартовах вручную, рымы неподвижны, это вода вверх-вниз идет, и мы втроем прыгаем с веревками как акробаты. Стоишь у борта под дождичком внизу искусственного ущелья, сверху на тебя тина и грязь капает вместе с водорослями, небо где-то далеко с овчинку, крюки рядами вверх уходят, подъем идет быстро, зазеваешься на швартовых, не сбросишь петлю с крюка — будет два варианта: либо веревка на рым под водой затянется, вода поднимется и яхту перевернет через борт, либо слетит швартов с рыма и струя течения отбросит нас под винты стоящей рядом баржи или на рваный наждак соседней стенки. Поэтому напряжение и нервов, и мышц реальное, на руках слабину выбираешь, подтягивая все наши сорок две тонны, крепишься к борту, снова подбираешь швартов на самой низкой амплитуде, и только подобрал — нужно уже скидывать петлю с рыма, перебрасывать ее на следующий крюк над головой, и снова сорок две тонны на руках держишь, снова внатяг выбираются канаты, снова нельзя пропустить момент переброски. Пока поднимешься к небу под серый дождичек, весь потный, грязный, в тине, в ракушках, ладони стерты, кожа сорвана о грязный вонючий канат, весь русский мат как мантра сто раз повторен по всем земным и небесным регистрам — и так весь день. Полчаса шлюзовки, полчаса езды, и снова все по новой, тяжелый галерный труд, безнадега на целые недели, черепаший ход и бурлацкая каторга… И конечно, именно здесь должно было случиться ЧП. На борту грянул настоящий взрыв. Дело в том, что кораблик наш набит сложнейшими современными системами, тут тебе и радарнонавигационный комплекс, и множество бортовой электроники. И кран подъемный, и лебедки, и якорное устройство у нас на гидравлике, гидравлические носовой и кормовой подруль, и сама рулевая система, и даже стабилизаторы бортовой качки — все на ней, это здорово облегчает нам жизнь. Гидравлика — наш надежнейший контур, дающий кораблю

115

на всех маневрах мощь и выносливость, эта система выдерживает любые нагрузки и в принципе никогда не ломается, случаи аварий редки, по слухам, один на миллион, но это оказался наш случай. Маленькая хреновина размером с копеечную монету, прокладочка резиновая на магистральном вентиле изготовленного во Франции манифольда носового подруля, не выдержала дикого давления в системе, а у нас в корабле, на минуточку, масло в гидравлике циркулирует под давлением 180 бар, то бишь технических атмосфер, вот эти 180 бар у нас и рванули от души на все машинное отделение. Фонтаны едкого, всюду проникающего масла залили оборудование, пайолы, двигатели, реле и вентили, литров сто под давлением выстрелило в трюмы корабля… Вот тут и показал себя Георгич — олигарх, но мужчина, характер железный! Вспомнил, как на заре туманной юности был дизелистом на Северах, где и сделал свою газо-нефтяную карьеру. Засучил мужик рукава, полез в трюм, опередив меня и Антона. Черпали с ним двое суток, сожгли в масле руки, кожу, одежду, но справились, вычерпали все — и вот подтверждение, что в экипаже лишних людей не бывает: именно Георгич пролез к вентилям и нашел причину взрыва. Вызвали техников с «Де Альмы», те молодцы, не тянули, пришли на выручку, за тысячу верст из Голландии примчались мигом вместе с хозяином верфи, с ними мы поменяли прокладку, взяли от греха еще кучу запасных, проверили остальные вентили, опрессовали систему, вытерли насухо все пайолы — в общем, подвиг как подвиг. Жаль, что вы не видели героя, дорогая! Поросшие недельной еврощетиной, в самом центре Европы сидим на стальном ковчеге в альпийских горах, как Ной перед потопом, скалолазы-мореманы, отщепенцы от цивилизованного человечества, говорим, естественно, о бабах… Честь имею, мадемуазель, принимайте последний парад! Отличный шанс, простясь на мгновенье, навеки попрощаться. Вот за этим мы и уходим в море.

Плавание меняет нас, позволяя взять верные пеленги на тех, кто нам дорог… Море возвращает нас к самим себе, совершая чудо второго рождения. Бернард Муатистье, великий яхтсмен 1960-х, первым подходя к финишу кругосветной гонки одиночек Golden Globe, вдруг забыл про свой рекорд, так и не зафиксированный, повернул яхту в Полинезию, остался там жить и писать книги. Его целью стали не рекорды, а понимание себя и мира. В той же гонке у Муатистье был антипод, Дональд Кроурхаст. Он вместо кругосветного плавания просто крутился в Атлантике и посылал ложные сообщения о переходах. Но потом выбросился за борт и погиб. А в лодке нашли записку со словами: «Нет ничего прекраснее, чем истина». Отважный капитан барка «Спрей» Джошуа Слокам 120 лет назад первым в мире совершил одиночное кругосветное плавание на маленькой восьмиметровой яхте, имея в своем арсенале лишь набор плотницкого инструмента, жестяные часы и горсть обойных гвоздей. Ему принадлежат слова: «Нет ничего в мире прекраснее самой обыкновенной прогулки на яхте». Когда его спросили, почему — ответил: «На яхте между вами и морем нет никого, кроме Бога… Где вы еще найдете такую компанию?» Странно, несмотря на боль в мышцах, мозоли от швартовов, усталость от бесконечных шлюзовок, аварию, «психи» наши и нервы, я чувствую себя почти счастливым: неужели мы прошли все это и впереди Дунай? Мадемуазель, я, кажется, начал выздоравливать от вас…

Дунай Настоящий Дунай начинается с Пассау, райского города, стерегущего ворота австрийского рая. Силуэт немецкого Пассау, вязевый, византийский, по-азиатски дремотный, наповал бьющий синевой куполов, разноцветностью фасадов, обилием башен, часовен и замков — в принципе, таких красивых городов в жизни не бывает, только на картинках. Это не город, это каменная сказка, преддверие пара-

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

диза, первое дунайское чудо, за которым начинается уже собственно Австрия и ее Голубой Дунай — великая горная река, забранная в шлюзы и презирающая их со всей безудержностью стихии. Если на Рейне течение быстрое, то здесь сумасшедшее, а на отдельных участках, безумное, если рейнские воды мятые, как фольга, то Дунайские волны похожи на жесткие складки, водовороты кружат воронками, пена на камнях — как взбитые сливки, вокруг всего этого кипения малахит альпийского разнотравья, зелень такой интенсивности, что, закрыв глаза, видишь горы изумрудов, рассыпанные средь солнечных бликов… Летим в ущельях между Линцем и Веной. Река петляет в горах, камни гранитные у самого фарватера, течение 20 километров в час и наш собственный ход столько же, вместе выходит как на машине по льду без тормозов, сороковник на воде в узкости — это уже на грани управляемости, но ход уменьшать нельзя, потеряем упор рулей и винтов, а с ним свободу маневра. Берега проносятся, экстрим, однако… Приходим в лучшую марину Вены — гостевой причал прямо на реке, от течения никуда не скроешься, придется швартовку по секундам рассчитывать. Целимся, прикидываем в уме доли секунд, надо зайти против течения, прижать на мгновение нос к пирсу, спрыгнуть, пробежать вперед до кнехта, мгновенно привязаться — тогда на течении прижмет корму и можно задний швартов завести и шпрингами растянуться. Хороший план. Ошвартовались на бис, прямо напротив кабака. Народ в смокингах внимательно следил, что мы будем делать на таком сумасшедшем сносе, но принять у нас швартов никто так и не догадался, принца Чарльза среди них не случилось. Ничего, мы привычные, с ходу прижали нос, привязались, вздрогнули на волне и замерли у стенки, показали класс под венский вальс и аплодисменты. В итоге попали на грандиозную пьянку, юбилей венского яхтклуба — шампанское, фуршеты, обнаженные плечи красавиц…

Гудим, знакомимся, рассказываем девушкам страсти из морской жизни, зовем с собой к морю. Ах, Змиловица, сербская красавица, черноглазая, обжигающая сердце одним взмахом ресниц, как ты там без меня в своей Вене, вспоминаешь ли русского капитана? Сколько пирожных и кофе по-венски, сколько айс-кримов слопали мы с тобой в чудных венских кондитерских! Зажмуриваюсь и вижу рядом твои смеющиеся глаза, вороненую лаву волос, беззащитную прядь у виска, тонкую фигурку на ветру, вырывающем из рук зонтик. Я наполняю роговицу твоим силуэтом, останавливаю мгновение, улыбаюсь мгновенной ресничной солью, вспоминая развевающиеся полы твоего белого плаща от Кавалли… ах, нежная Вена! Награда за скитания, европеянка, сумасбродка, красотка, сладкоежка… Она говорит: — Са-ша, — на французский манер делая ударение на последнем слоге, — why in the hell would you choose this crazy way? Ты и этот безумный маршрут, зачем? — Crazy? May be, а что мне оставалось, дорогая? — Неужели ты правда надеешься пройти Дунай? Остановись! Stop this nonsense now, before it is too late пока не поздно. — It is too late! Поздно! И вот тот самый Будапешт, за которым жизни нет. Пьяный, иду по вечерней Буде к мостам на Пешт — оба берега Дуная тонут в огнях, волны отражают этот свет, лодка наша в великолепной европейского класса марине, в ресторане виртуозы выдали нам Шуберта, Гайдна, чардаш и «Катюшу», медовые звуки мадьярской скрипки еще звучат где-то в позвоночнике, В те минуты казалось, что все трудное уже позади, мы пролетаем по тристачетыреста километров в день вниз по течению, такими ходами еще пять суток — и мы в Констанце, а там вот оно, море, где можно встать на привычные вахты и пойти по кратчайшей прямой к Босфору… Сербским участком нас особенно пугали, мол, там после войны до сих пор неизвестно что творится, разбомбленные

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

мосты в Белграде до сих пор кое-как наведены на понтонах, то ли можно пройти, то ли нет, а еще говорили, что нет у сербов никакой навигации — ни знаков на берегу, ни бакенов, ни заправок, ни сервиса. Свидетельствую: все от начала до конца чушь. Сербские деревни и городки стоят у воды целые и невредимые, по берегам чудесные рестораны, люди милые и отзывчивые, гостеприимство мы встретили везде абсолютно русское, в одном кафе с нас вообще отказались брать деньги за ужин, только услышали русскую речь — и все, весь наш стол сразу отписали за счет заведения, еле-еле впихнули им деньги хотя бы за выпитое вино. О Железных воротах мы много слышали, но, увидев воочию, все равно ахнули. Это, конечно, не Гранд-Каньон в Колорадо, но если смотреть с воды — зрелище не для слабонервных. Недаром на скале у входа в каскад тесных ущелий с румынской стороны стоит православный храм, построенный с одной целью — благословлять корабли, идущие на штурм Железных ворот. Не забуду фигуру румынского батюшки, осеняющего нашу яхту и нас православным крестом… Если разобьемся, спасать нас здесь вряд ли кто-то будет, места дикие и ничейные, справа сербский берег, слева румынский, пока будут с берегов друг на друга кивать — если будет кому кивать, — все что угодно сто раз может случиться… Эх, где он — тот румынский капитан портовой полиции, не икается ли ему сейчас, не снятся ли кошмары про русскую яхту, изгнанную им в ночь на реку, под молнии, в грозу, в темноту, на свирепое дунайское течение? Ах, с каким наслаждением я взял бы его сейчас с собой в грозовую дунайскую ночь, ему ли не знать, что это такое — в темноте штурмовать участок, который и днем-то пугает одним своим видом. Я позволил бы ему постоять с багром и фонариком на фордеке, в отсветах молний сквозь стену ливня, каждый раз вздрагивая при виде несущихся навстречу отчаянно близких скал… А потом я предложил бы ему в качестве физзарядки полночи тыкаться на мелях, ища якорное место под истошный писк одуревшего

116

117

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

эхолота, показывающего глубины меньше штатной осадки судна. Бог миловал. Едва уцелев в скалах и потом с ходу чуть не влетев в темную тушу баржи, покинутой экипажем, без огней стоящую на рейде, встали на якорь с ней рядом. Можно вздремнуть часика четыре до рассвета. Только доношу голову до подушки, глаза сами смыкаются, воскрешая во всех подробностях пережитое. Снова гроза, ливень, темень… несемся в трех метрах от скалы, на реверсе едва успевая откинуть корму от камней. Этот страх, он существует как бы отдельно от меня, такой профессиональный страх провалить некую миссию, которую сам на себя взвалил. Смотрю на Георгича, на Антона, понимаю — с ними то же самое, психуют, матерятся, им страшно… Но это отдельно от них, им тоже просто не хочется запороть дело. Странно, понимаю, что сплю, и понимаю при этом, что все правда, сейчас мы разобьемся об эти камни и на этом закончится не только наш поход, все на этом закончится. С удивлением осознаю, что улыбаюсь и с интересом жду нового в жизни опыта, как-то так отстраненно думается: «Вот сейчас нас опрокинет, перевернет на камнях, и придется тонуть… интересно, что это за ощущения». Катенька… бешеная нежность в груди… все слова невпопад… Девочка, это сон или мы с тобой только что правда неслись на камни? Cнящейся невдомек, спящему не разобрать из-под спуда… неужели в эту минуту ты была со мной рядом? Или я так отчетливо о тебе подумал, глаза твои рядом увидел, улыбнулся тебе, обрадовался, что ты здесь, у плеча, что повезло тебя в такой момент вспомнить, а через секунду мы уже выскочили, отвернули от скалы? Мгновения яви как сна и сна как яви — но я сам момент и все мысли в нем хорошо запомнил и теперь знаю, чего в такой момент, когда он повторится однажды, хотеть буду: очень хочется умереть осознанно, без страха, без паники, успеть зафиксировать в сознании само мгновение выхода гигантской энергии рывком из тела. Уверен, это потрясающий опыт, который люди упускают от страха,

лишая себя самого сильного в жизни переживания. Я с тобой легко об этом говорю, знаю, что ты даже это во мне поймешь, а если ты это можешь понять, это самое предельное, о чем лишь самому себе сказать можно. Если на этой границе можно иметь понимание и совместность с другим человеком — а я сейчас тебе об этом говорю, значит, она уже есть, эта совместность в самой предельной точке, — то дальше по всей траектории нет ограничений на резонанс, и я тебя могу так же понять абсолютно в любом регистре… Все просто, девочка… Есть два человека, между ними разряд совершенно уникального духовного и физического поля, нежность немыслимая, невозможная просто — как результат этого разряда, в таком абсолюте, в такой полноте и с такими бесконечными регистрами сердца, что словами объяснить нельзя, можно только в глаза посмотреть, единственное, что будет уместно и похоже на правду… Вот и все, собственно. А иначе зачем было переться через все эти скалы и камни? Странное чувство сегодня… Прежняя жизнь закончена, она исчерпана, она осталась как освоенная территория, сейчас новая карта, четырехмерная, она имеет уже не Север, а угол к оси эклиптики, не вектор, а спин, и квантовый переход вместо прежней термодинамической составляющей. Нежность входит в состав материи как необходимая компонента, все уравнения имеют свои парадоксальные решения, и есть люди, которые любимы и дороги… Море… стихи… корабли… книги… счастье осознания нюансов смысла — все это просто радостное наполнение новой своей траектории. На этой траектории есть ты, это важно, я могу тебя и не видеть при этом, никакой драмы в этом нет, но

...Why in the hell would you choose this crazy way? Ты и этот безумный маршрут, зачем?..

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

если увидимся и будем рядом, просто добавится радости. Самое офигительное в этом состоянии — полнота осознания себя во всех освоенных в прежней жизни контекстах с удержанием в фокусе всех новых одновременно доступных ординат. Никакого страха ни по какому поводу, против вещей невыносимых, а они есть на свете и способны обрушить любые смыслы — вот специально против них оружие терминаторов, компонента веры, все удивительно чисто сбалансировалось, без грусти… Мы еще пока на Дунае, но мыслями я уже в море. Я понял вдруг: все эти реки, это тоннели, которые выводят на свет… море — это свет, это мы с тобой. Милая, теперь я готов к нему, мой внутренний Джи Пи Эс заработал, просто надо было понять, что ты мой компасный Север, тогда все сразу встало на место, вот Полярная звезда… вот линия горизонта… вот мы с тобой. На рассвете без задержек проходим, знаменитые шлюзы «Джердап один» и «Джердап два», спуски вниз аж на тридцать восемь метров, за которыми, чуем уже, ждет нас разлив реки на километры, нет больше Дунаю никаких препятствий, дальше на сотни верст болгарско-румынские равнины, от берега до берега затопленные общеевропейским наводнением. Пройти тысячу верст от Белграда до Констанцы можно только сдуру. Дуракам везет, мы прошли за этот поход три с половиной тысячи километров по рекам, из них две тысячи по Дунаю. И скоро, совсем скоро ударило в лицо море. Здравствуй, эгейская волна! Собственно, это и есть счастье… Я ведь давно знаю эти ночи на вахтах, когда, щелкнув рубильником и погасив красную подсветку на мостике, под ровный гул дизеля и удары волн шагнешь к борту навстречу порыву резкого соленого ветра, и тебе в лицо вдруг всеми своими миллиардами огней полыхнет Галактика. Все, что я хочу сейчас, дорогая — чтобы ты однажды вместе со мной увидела этот свет. Поверь, он стоит всех глупостей, что мы оба под ним натворили.

118

119

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

120

121

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

122

123

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

124

125

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

126

127

Адреналин. Владимир Путин про то, каких ощущений ему не хватает в жизни и ради чего стоит

ехать за десять тысяч километров.

Правофланговая. Пионервожатая. Горнист.

Собчак про задержанный, но героический рейс. остро. Тина Канделаки не пьет на кладбище.

Бухарики на марше. Ксения Любить захотелось

Заводное вино.София Троценко про искусство и алкоголь.

русский пионер №1(13). февраль–март 2010

Натуралист.

дмитрий азаров/ъ

Председатель правительства Российской Федерации Владимир Путин рассказывает читателям «Русского пионера», каких ощущений ему не хватает в жизни и ради чего любому человеку стоит ехать за десять тысяч километров от Москвы. Может, и вы соберетесь.

текст: владимир путин рисунок: инга аксенова

Меня, после того как я вышел в море с учеными стрелять в серого кита, чтобы взять у него биопсию, часто спрашивают: зачем вам, Владимир Владимирович, рисковать-то жизнью своей было, ради чего вы в шторм за китами гонялись? С одной стороны, вопрос безопасности имеет значение. А с другой, решается он просто. Я решаю, что, как и когда мне делать, а люди, которые за безопасность отвечают, думают, как ее обеспечить. Здесь у каждого своя работа. Никто никому не мешает. А если кто-то настаивает, то я ему историю про пескаря напоминаю, который всю жизнь под корягой просидел. А это не наш случай. Человеку нужны новые ощущения. Это, может быть, главное. Вот и этот случай с китом. Эта работа была, наверное, самая интересная из всех моих мероприятий с участием, так сказать, фауны. И ни с каким дипломатическим протоколом не сравнится. Просто представьте себе. Вы выходите

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

в море — а это даже не море, это океан уже — на небольшой моторной лодке. Вас в ней четыре человека. Волны три метра. То есть пусть трехбалльный, не самый серьезный, но все же шторм. И вот вы идете на этой лодке, берега уже не видно, а вас подкидывает на волнах так, что кажется — уйдешь сейчас под воду вместе с этой лодкой, вместе с учеными, и дело с концом. При всем этом надо еще искать китов и стрелять в них из арбалета специальными стрелами с поплавком, за которыми надо плыть и их подбирать. Ученые, кстати, мне потом говорили, что они в таких условиях впервые работали. Я, признаться, тоже в таких условиях впервые работал и не готовился к ним никак, потому что нельзя к ним подготовиться. В общем, шли мы на этой лодке, кругом вода, волны, и вдруг рядом с нами, прямо перед носом пятнадцатитонная такая махина, длиной метров тридцать, из воды выныривает. Расстояние до нас метров

десять-пятнадцать было. При этом непонятно, играет кит с вами или, наоборот, злится. Обычно если он хвостом бьет, то это значит, что он злится и надо уходить. Но этот прыгнул перед нами и лежит (киты обычно надолго глубоко не заныривают, всего секунд на пятнадцать-двадцать, это не кашалоты, которые долго на дне лежат). Лежит, значит, кит и дышит. А дышит он, надо сказать, специфически. Запах такой от его дыхания… мы так даже друг на друга в лодке посмотрели — никто ничего случаем не наделал?.. Вот он лежит, и тут его, конечно, надо брать. Но легко сказать — брать. Все вокруг движется — кит движется, лодка как на качелях. А попасть из арбалета надо в любом случае, а над водой только горб китовый видно. И ты в этот горб выцеливаешь, а стрела как от стены отскакивает. И все заново. Я там, честно говоря, взмок весь, несмотря на довольно-таки прохладную погоду.

128

Часа три мы там кругами ходили возле кита этого. Всего там было, по-моему, четыре кита, но мы работали с одним: за всеми не угнаться. Хотели еще во второго, правда, попасть, но он нас обманул и очень изящно ушел. И легко мне стало не тогда, когда мы на землю твердую ступили, а когда я в кита с пятого раза попал. Нельзя было промазать, а то получается, что зря в такую даль тащились. И потом, биопсия китовая реально очень нужна нашим ученым. Они за этими китами давно следят. Во-первых, кит — самое древнее млекопитающее на Земле, они еще три миллиона лет назад жили и мигрировали вместе с теплой водой. Не исключено, кстати, что это корейский тип кита, которых вроде давно всех выбили, но сейчас, говорят, они опять появились и приходят подкормиться к нашим берегам. В общем, работу сделали. А мне, честно скажу, было очень интересно. Интересно было выйти в море, инте-

129

ресно на китов посмотреть. Сам процесс был очень интересен — как специалисты в таких условиях работают. Мы, между прочим, недостаточно внимания уделяем людям, которые работают в этой сфере. Мы с вами крутимся в столичных городах, в этом вертепе нескончаемом, и нам кажется, что мы самые важные люди на Земле. А на самом деле есть нечто гораздо более важное, чем мы с вами. Понять это, как оказывается, несложно. Нужно просто встретиться с ними. Вот эти люди, которые изучают природу, историю животного мира, — они же на самом деле важнее, потому что занимаются вечными вопросами. А мы занимаемся суетой. Чтобы поддержать этих людей, мы договорились, что через Российское географическое общество выделим ученымокеанологам гранты. Но прежде чем заниматься выделением этих грантов, а бумаги подписываю я, мне было интересно

Вот и этот случай с китом. Эта работа была, наверное, самая интересная из всех моих мероприятий с участием, так сказать, фауны. посмотреть, как организована эта работа, чтобы быть уверенным, что средства пойдут в дело и что там действительно проводится нужная работа. Но самое, может быть, для меня главное в следующем: мне очень приятно видеть, что есть люди, просто порядочные люди, которые не занимаются текучкой, а занимаются серьезным, большим делом и за это ничего себе не клянчат. Это и очень радует, и вызывает у меня сильное уважение. Мне хочется время от времени с такими людьми встретиться и просто с ними поговорить. Это я и делаю.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

orlova

Можно просто не любить пьяных — в конце-то концов, за что их любитьто?! А можно не любить пьяных с пользой — как это однажды сделала Ксения Собчак. Леденящая кровь и терзающая душу история о том, как активная нелюбовь Ксении, вероятно, спасла жизнь не только ей самой, но еще десяткам потенциальных безвинных жертв.

текст: ксения собчак рисунок: сандра федорина

Я вообще пьяных не люблю. И пить не люблю — у меня потом голова болит, туловище опухает и бессонница. Вообще вся эта пьяная эстетика в духе Андрея Васильева и поэта Орлуши, с песнями, шабашом в «Маяке», разговорами за жизнь на прокуренной кухне и трудной эрекцией мне прям-таки отвратительны. Есть в этом что-то совково-пролетарско-крестьянское. И как бы апологеты движения бухариков ни пытались придать своему пьянству вид жизненной философии протеста, эскапизма и общественного диссидентства, выглядит это по итогу все равно жалко и как-то по-свинячьи. У меня всегда вызывало удивление: если уж человеку плевать на здоровье, так зачем выбирать такой странный способ опущения? Даже дореволюционный декаданс с его морфием и кокаином выглядит как-то изящнее, трагичнее и, что ли, убедительней. Это из серии самоубийств: можно, конечно, выпрыгнуть из окна,

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

чтобы все брезгливо потом оттирали твои внутренности с асфальта Москоу-сити, но уж лучше тогда вены порезать в филиппстарковской ванне под Вторую симфонию Брамса. Хотя бы красиво… Но это, как говорится, дело вкуса. Кому арбуз, а кому свиной хрящик. Проблема в другом — что при всей моей нелюбви к пьяным они меня окружают и даже, кажется, сжимают круг. На телевидении все операторы и режиссеры бухают, и не дай боже ехать на съемки в другой город, будучи единственной женщиной в съемочной группе: с утра будешь лично расталкивать звуковика и тащить камеру оператора. Бизнесмены-олигархи бухают тоже — не пьет только Прохоров, но, может, это еще и хуже. Бухают женщины — чтобы как-то оставаться в одной реальности с пьяными мужиками. И даже в Новый год по телевизору постоянно показывают пародии на в хлам пьяных людей — это, видимо, единственный по-

нятный, объединяющий всю страну образ. Короче, бухают все. А мне что делать? Мой питерский друг Юрий Рытник уже выдвинул версию о том, что я так долго не выхожу замуж, потому что у меня не бывает пьяных случайных связей: «Понимаешь, Ксюш, вокруг и так одни м…ки, а ты еще свой чай с мятой все время пьешь и в очках с диоптриями. Конечно, шансов никаких. Брэдов Питтов тут нет, так что надо бухать. Выпил, и вот уже и Ефремов с Башировым почти что Клинт Иствуд с Киану Ривзом. А там уже проснулись, посмеялись, может, дело и заладится». Короче, пока дела не ладятся. Зато пьяные меня любят и постоянно караулят на моем жизненном пути. Иногда даже на воздушном. А надо сказать, что есть только одна вещь в мире, которую я не люблю больше, чем пьянство. Это летать. Несложно догадаться, что по закону подлости этим двум реалиям суждено было соединиться воедино, чтобы ворваться в мою жизнь.

130

Рейс Москва — Нью-Йорк обещал быть легким и комфортным: девять часов полета, таблетка имована и носки из фирменного набора «Аэрофлота» должны были сделать свое дело. И вот, обложившись подушками, я приготовилась заснуть уже прямо на взлетно-посадочной полосе. Внутренний счетчик сам по себе, без дополнительных настроек приготовился отсчитывать этапы пути — как у всех контролфриков, встроенный механизм пытается хоть так проконтролировать что все в порядке. Вот стюардесса говорит о рейсе, вот правила надува жилета, вот гаснет свет, взлет, закрылки убираются, потом шасси, потом меняется режим работы двигателя — короче, вы поняли. На первой же фразе капитана стало понятно, что привычный механизм адски нарушен: «Д-добрый вечер! Эт я, ваш…капитан, ой, командир Чеплевский. Полетим в Нью-Йорк, в коротом, э-э, в карытом, э-э, в котором… » — я сразу услышала знакомые интонации оператора из «Дома-2»

131

При всей моей нелюбви к пьяным они меня окружают и даже, кажется, сжимают круг. А надо сказать, что есть только одна вещь в мире, которую я не люблю больше, чем пьянство. Это летать. после смены на морозе, но после третьей попытки выговорить предложение о погоде весь бизнес-класс начал переглядываться. И тут же, как будто почувствовав недоумение пассажиров, голос оборвался, и далее уже молодецко-пионерским баритоном кто-то умный и трезвый сообщил температуру в Нью-Йорке по Цельсию. Но я-то понимала, что до Нью-Йорка еще предстояло долететь. Ласково позвала стюардессу: «А можно посмотреть на капитана? Что у него с голосом-то?» — «Да ничего-ничего, он устал немного», — доверительно сообщила мне стюардесса, как будто говорила про мужа, который бил посуду в соседней

комнате. «Я бы все-таки хотела на него посмотреть», — проявила я настойчивость. «Мы уже взлетаем!» — строго сообщила мне девушка. И тут мой впавший в мгновенную панику мозг совершил неожиданное даже для самого себя. Я вскочила и в стиле Лужкова стала звать людей почти что на баррикады: «Люди! Отстегните ремни! Встаньте! Мы летим с пьяным пилотом!» Надо сказать, что люди тоже не дураки и, несмотря на абсурдность ситуации, начали вставать. Причем оказалось, что не только нам в «бизнесе», но и всему самолету показалось сразу, что пилот в стельку, но все как-то стесня-

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

лись сказать об этом кому-либо, кроме друг друга. Стеснительность никогда не была моим оружием, и я смело двинулась к кабине пилота. Самолет замер. Стюардессы забегали. Видя, что уже не только скандальная Собчак, но и весь самолет возмущается, нам пообещали показать пилота, если все сядут на места. И правда через пару минут к нам уверенной походкой вышел молодой человек лет тридцати и по-пионерски бодро стал шутить-хохмить. «Так вы и есть капитан Чеплевский?» — учитывая, что голос у бравого пионера

о капитане), там же еще один пилот и плюс два сидят здесь, сменят его в середине полета. А?» — с надеждой спросил он. Я очень хотела в Нью-Йорк. Но про пьяных я знала достаточно, чтобы понимать, что есть шанс в Нью-Йорк не попасть никогда или попасть и посмертно быть признанными пособниками «Аль-Каиды». «Нет, — твердо сказала я. — Раз он уже погоду порывался объявлять за стюардесс, то штурвал точно никому не отдаст. Вырвет на хрен. Судя по голосу, мужик он крепкий. Ему уже там море по колено, а земля как небо».

Но про пьяных я знала достаточно, чтобы понимать, что есть шанс в Нью-Йорк не попасть никогда или попасть и посмертно быть признанными пособниками «АльКаиды». напоминал голос из динамика примерно так же, как Витас Михаила Шуфутинского, вопрос был излишним. Волнения в самолете нарастали. «Да я вас в милицию сдам», — применил исконно советский метод запугивания старший бортпроводник. Сдайте, сдайте уже нас в милицию, а то ведь он, чего доброго, возьмет и взлетит всем назло, искренне переживала я. А дальше начался настоящий сюр. Ко мне подошел второй пилот и начал разговор по душам, отведя бочком в сторону от остальных пассажиров, видимо, почувствовав во мне предводителя восстания: «Ксенечка, вы поймите, если сейчас менять его, — говорил он, как я догадалась, о пилоте трансатлантического рейса, — то вам же хуже — весь экипаж придется менять, а это часа на три, пока самолет все покинут, пока другой экипаж вызовут из резерва. Опоздаете в целом часов на пять. Вам это надо? Машина (так обычно рекламируют трактор начальнику совхоза), — он похлопал зачем-то по багажной полке, — добротная, он вообще ничего трогать не будет (продолжал говорить он

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Самое удивительное, что на этом моменте в лагере повстанцев «Боинга», названного в честь путешественника Федора Конюхова, наметился раскол. Двое грузных мужчин с Кавказа, двое рослых спортсменов и еще несколько мужчин были уже готовы лететь («на хрен нам этот геморрой с ожиданиями, чё, нормальное предложение — там же второй вроде толковый малый»). Учитывая, что у нас в принципе принято нажираться в самолетах до состояния «Иронии судьбы, или С легким паром» и только на наших авиалиниях — обратите внимание — унизительно объявляют дополнительно, что алкогольные напитки, принесенные с собой, пить нельзя, мужики, отнесшиеся к пилоту с пониманием, стали быстро набирать единомышленников. Спасло меня от алкотрипа, в прямом смысле этого слова, только то, что в самолете было много иностранцев, проклинающих себя в основном за то, что попытались сэкономить двести долларов на аналогичный билет на «Дельту». Не понимая русского языка, даже они смекнули, что сам факт того, что пилот все это время не выходит и сидит в кабине один (может, дремлет),

достаточен для того, чтобы оказаться побыстрее в зале ожидания аэропорта. Иначе опять же ненавистное исконно-посконное отношение к собственной безопасности в стиле «кто не пьет шампанское» точно победило бы. Мы не полетели с капитаном Чеплевским. После десятиминутного стучания наземных служб в дверь кабины он все-таки вышел, точнее, ему помог выйти второй пилот. Пассажиров пытались отогнать, не давали снимать на телефон, но это было бесполезно. Из кабины вывалился в дым пьяный человек, которого пытались как можно быстрее увести с глаз долой, а он отмахивался и громко пытался рассказать изумленным пассажирам, что у него вчера был день рождения и ему бы просто часок поспать… Зная, что во всем будет опять виновата скандалистка Собчак, я собрала подписи, адреса и паспортные данные всех пассажиров, летевших этим рейсом, с письменным их подтверждением того, что пилот был в неадекватном состоянии. Только из-за этого письма «Аэрофлот» вынужден был признать официально, что у капитана Чеплевского был гипертонический криз, схожий по своим симптомам с состоянием алкогольного опьянения. Один приятель из руководства «Аэрофлота» потом доверительно сказал мне: «Ну ты пойми, нас же из скайтим выгонят к чертовой матери, если узнают, что у нас на международных рейсах такая фигня. На внутренних-то им все равно, а тут международный скандал». Зато теперь я всегда с трогательной нежностью думаю о наших братьях-американцах, которые готовы заглянуть тебе даже в анальное отверстие, лишь бы ты не провез суперопасные маникюрные ножницы. Я послушно снимаю шлепки, отдаю лак для волос 200 мл на утилизацию и, проходя босиком по холодному полу аэропорта Кеннеди, мечтательно представляю себе Чеплевского, который с песней «Лай-лай-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-лай» проносится над Рокфеллер-центром… И замуж, похоже, я уже не выйду. Разве что за Медведева с Лужковым, которые как Дон Кихот с Санчо Пансой вдвоем борются с всенародным пьянством. Но они уже заняты…

132

orlova

В своей колонке Тина Канделаки делает признание, которое никак не ожидаешь услышать от уроженки сугубо винодельческой страны, щедро поившей когда-то целый Союз. В общем, как ни кощунственно это прозвучит для Грузии, Тина Канделаки не пьет. Но, прочитав ее рассказ о ночной погоне за любовью на кладбище, понимаешь, что Тине и не надо пить. Ей и так достаточно.

текст: тина канделаки

Давайте с самого начала расставим все точки над i — я не пью. И рассказывать вам истории о том, как я выпила полбокала и упала лицом в лужу, я тоже не собираюсь. Я не пью с детства. У меня мама нарколог, тоже с детства. И мы боремся с алкоголем и алкоголиками всегда и везде. При любом удобном случае. Я хочу обратиться к вам: не пейте. Первая стадия зависимости от алкоголя наступает очень быстро. Вы не успеете заметить, как ваша дрожащая рука будет суетливо схватывать бокал с налитым алкоголем. А дальше — разрушение личности, проблемы на работе и в семье и, как финал, полнейшая деградация под каким-нибудь забором стройки им. Ю.М. Лужкова. Для того чтобы всего этого избежать, нужно как можно внимательнее быть на массовых мероприятиях. Именно там, в эмоциональном порыве ритуального единения толпы, многие начинают пить. Все это внушила мне мама в детстве.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Поэтому я до сих пор не могу выпивать в местах массового скопления людей, в страхе от того, что превращусь в алкоголика или, на худой конец, меня украдут цыгане. В прошлом году в Хэллоуин я так же прекрасно помнила все эти правила, с детства внушенные мамой. Но что-то в ту ночь со мной происходило странное. Отснявшись в программе «Нереальная политика» (на правах рекламы: смотрите каждое воскресенье на телеканале НТВ в 23.45), мне явно не хотелось пойти на заслуженный отдых. Мне хотелось любви, радости, веселья — всего того, чего хочется нормальным людям в сериале «Друзья». Андрею Ивановичу Колесникову этого тоже хотелось, и, в отличие от меня, он ушел в ночь уверенным шагом. Я же никак не могла покинуть место съемки и отправиться все-таки домой. Каждый раз, испытывая такое состояние и понимая, что любовь сегодня опять не придет, я звоню моему

другу Павлику. Павлик Михалыч Каплевич круче всех докторов Хаусов на свете. Он знает о вас больше, чем вы сами. Причем только хорошее. Это важно. Потому что после мамы второго такого человека найти сложно. Это только у него всегда хватает сил и энергии убедить меня в том, что любовь всегда рядом и надо только протянуть руку, чтобы ее обрести. В тот вечер мне даже руку протягивать не было нужно. Потому что мой Павлик был рядом. То ли он снимался у нас в тот вечер, то ли просто пришел с Кириллом Серебрениковым. Точной причины я не помню. Но то, что расставаться в этот вечер было бессмысленно, мы все поняли очень быстро. — Я хочу любви, — кричала я. — Сегодня она с тобой случится, — отвечал мне Павлик, уверено увлекая меня и Кирилла за собой. — Любовь, любовь, где она? Где она этой осенней холодной ночью? — продолжала спрашивать я.

134

юрий борисов/фотосоюз

Так зачем нам смотреть на живых, притворяющихся покойниками, когда есть прекрасные, достойные покойники, с которыми не грех повидаться, тем более когда есть повод. — Рядом, совсем рядом! — отвечал мне Павлик. На этих словах мы уже уютно были упакованы в машину Кирилла Серебренникова. Открыв окно, я с удовольствием вдохнула запах московской ночи и осенних листьев в предвкушении любви, которая была где-то совсем рядом. — На Таганку! — скомандовал Каплевич водителю. — Там мы найдем любовь? — спросила я, не ожидая подвоха. — Там мы найдем кладбище! — ответил Каплевич. — А зачем нам кладбище? — поинтересовалась я.

135

— Так Хэллоуин же! — ответил Каплевич. Да, как я могла забыть. Это была именно ночь странного праздника ряженых, на котором все могут щеголять своими нереализованными сексуальными фантазиями и делать вид, что они так никогда не переодевались, а костюмы купили на один этот вечер. И еще никогда не слышала, чтобы кто-то, переодевшись медсестройвампиршей и встретив какого-нибудь человека-тыкву, наутро поведал, что встретил самую большую любовь своей жизни. А мы тем временем весело продолжали свой путь на кладбище. Не всегда с такой радостью и не всем удается на него попасть. Или просто не все знают Каплевича.

Я на всякий случай поинтересовалась, почему мы отдаем предпочтение мертвым. — Так зачем нам смотреть на живых, притворяющихся покойниками, когда есть прекрасные, достойные покойники, с которыми не грех повидаться, тем более когда есть повод, — ответил Павлик. Да, поклонник школы Станиславского искал убедительность во всем. Оставалось только надеяться на то, что, может, кто-то нас ждал там. А мы простых путей не ищем. Особенно когда дело касается моей любви. К этому моменту режиссер Серебренников попал под режиссуру Каплевича, поэтому сомнений по поводу выбранного маршрута

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

не было. Водитель уверенно вел машину, а Павлик с упоением рассказывал о том, что лучшего места в Москве в этот вечер, чем кладбище, нет и быть не может. Меньше всего, честно говоря, я надеялась встретить любовь в эту ночь на кладбище. Хотя любовь бывает разной и не всегда приходит оттуда, откуда мы ее ждем. Мы подъехали к большому кладбищу на Таганке. Дальше выяснилось, что кладбище не простое, а старообрядческое. И приехали мы по конкретному адресу к великому русскому меценату Савве

лежите в центре Москвы, на старинном кладбище, и все у вас хорошо. В какой-то момент, несмотря на то что Каплевич говорил один, появилось полное ощущение диалога. Стало казаться, что Морозов тоже интересуется нами. Но, как говорится, в гостях хорошо, но пора и честь знать. Особенно когда находишься в таких гостях после двух часов ночи. Воодушевленные, мы сели в машину. Я уже готова была променять поиски любви на чай. Иногда он, кстати, важнее. Когда понимаешь, что все проходит и любовь в том

Я до сих пор не могу выпивать в местах массового скопления людей, в страхе от того, что превращусь в алкоголика или, на худой конец, меня украдут цыгане. Тимофеевичу Морозову. Да-да, к тому самому, на деньги которого был построен Художественный театр. В котором блестяще работает Кирилл Серебренников. Даже особо пытливые люди не рискнули бы найти связь между моими поисками любви, могилой Морозова и спектаклями Серебренникова. Никто эту связь уже и не искал, все просто искали вход на Рогожское кладбище. Искали уверенно, но не находили. Каплевич подбадривал всех и говорил, что обязательно найдем. Он вообще всегда уверен в том, что все будет хорошо. Даже когда дело касается встреч с покойниками во втором часу ночи. Тем не менее вход на кладбище с первого раза найти не удалось. Но это нас не остановило. Я руководила процессом из машины, а Павлик и Кирилл по-прежнему пытались найти вход. Когда стало очевидно, что он не находится, решили поговорить с Саввой Тимофеевичем из-за забора. Дескать, как вы тут, дорогой, и какой вы все-таки молодец, что Художественный театр построили. И какой все-таки негодяй Красин, что не дал вам многое сделать, и, в общем, не грустите,

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

числе тоже. А чай хочется пить всегда. Мечты о чае «Белая обезьяна» или «Сенча с мятой» прервала команда Каплевича: — Поедем к Гоголю, ему тоже одиноко. И он тоже не выпьет чай, подумала я. Гоголю было одиноко с самого рождения. И даже после смерти ему было не особо весело. Памятник его долгое время не мог найти своего места в Москве. Может быть, потому что его сразу нужно было ставить на Никитском бульваре. Или, может, его прижизненные сомнения сопровождали даже его памятник после смерти. Мои мысли заговорили голосом Павлика: — Представляете, если памятники живые! Вот не нравилось Николаю Васильевичу у Новодевичьего монастыря, и он внушал тогдашнему руководству Москвы, что надо его оттуда выслать. На Гоголевском бульваре ему тоже не понравилось: что за пошлость — Гоголь на Гоголевском. А на Никитском и дом родной, и рукопись здесь сжег, и вид прекрасный, настоящий московский. Вы спросите, а где тут моя любовь? Несмотря на интересный рассказ, я тоже на всякий случай задала этот вопрос Каплевичу.

— Чем общаться с кем попало из живых, лучше провести эту ночь в компании лучших покойников великой России, — ответил Павлик. При таком раскладе стало очевидно, что одним Гоголем мы не ограничимся. У Серебренникова тоже оказались любимые покойнички, и очевидно, что в его списке был Островский. После громкого успеха спектакля «Лес» в том же Художественном не воздать дань уважения Александру Николаевичу было бы нечестно. К Островскому приехали счастливые и довольные. Мало кто Островскому сказал при жизни то, что сказал ему в ту ночь Каплевич. — Вы наш русский Шекспир, вы это сами понимаете? — разговаривал Каплевич с Островским. — Если бы не вы, что было бы с русским театром — неясно. Что-то точно было бы, но было бы совсем другое. По этой логике получается, что и Серебренников был бы другой. Да и Россия была бы другой. Но были вы. И мы стали теми, кто мы есть. С вашей помощью в том числе. В этих словах было столько правды и светлой грусти, что любить захотелось так остро, что стало даже больно. — Любить скоро будем? — затянула я свою грузинскую песню. — Уже! — ответил Каплевич и скомандовал: — К храму Христа Спасителя! — Там-то кто? — спросила я. — Там живые, — ответил он. — Женихи? — поинтересовалась я в пятом часу ночи. — Ну не покойники же, — ответил Каплевич голосом судьбы. В такие моменты начинаешь понимать, что любовь надо заслужить. А если заслужил, то надо беречь. Мы с Павликом были абсолютно трезвые и пьяные одновременно. Потому что мы с ним вообще пьяные по сути и трезвые по жизни. Поэтому и не пьем никогда. Нам и не надо. А вот вам, может, и надо, чтобы всю ночь кататься по памятникам да по кладбищам. А если не надо, значит, у вас впереди еще много таких трезвых и веселых ночей. Трезвых и веселых в преддверии любви, потому что она вас и так опьянит, но усыпить не сможет, если вы, конечно, не пьете.

136

валерий кацуба

«Горнист» — самая нестабильная рубрика «РП»: мало кто рискует ее вести, не только потому, что посвящена она злоупотреблению алкоголем, но главное — здесь принято раскрывать тему на личном опыте. И многие колумнисты в итоге предпочли получать личный опыт, а не описывать его. Когда мы просили написать колонку руководителя Центра современного искусства «Винзавод» Софию Троценко, мы не сомневались: уж ей-то есть что сказать. Искусство и алкоголь — что может быть ближе? Как же мы ошибались!

текст: софия троценко фото: наталья жерновская

Когда Андрей Колесников позвонил мне с предложением написать для «Русского пионера», я удивлялась меньше минуты — пока он не произнес название темы номера: «Пьянство». Пазл в моей голове мгновенно сложился: почему-то все мужчины — и некоторые дамы — уверены, что стоит последнему коллекционеру покинуть пределы Винзавода, как на центральную площадь этого оазиса культуры выскакиваем мы — бойцы невидимого арт-фронта и начинается такое… (здесь каждый включает собственную фантазию, но алкоголь — непременный атрибут всех мечт). Даже мудрейший … впервые войдя в Большое винохранилище (это у нас так выставочные площадки называются), долго поводил носом в надежде, по его же признанию, уловить следы былой винной роскоши. Увы и ах, дамы и господа, вынуждена открыть вам страшную правду: ничего подобного у нас не происходит. Умаявшись

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

за день, мы чинно и скушно разбредается по домам к семьям и детям. А я так вообще, стыдно сказать, не пью. Хотя влияние алкоголя на мировую культуру сложно переоценить. Скольких шедевров живописи, скульптуры и нетленных литературных трудов лишилось бы человечество — ведь многие произведения в трезвой памяти никто просто не оценил бы. Ведь не только арт — и некоторые кулинарные шедевры без фронтовых ста грамм не идут. Однажды я оказалась в стайке подопытных комильфо на гастрономическом суаре. Названия блюд вещали: «жидкий бородинский хлеб со сливочным маслом», «борщ в виде равиоли из свекольного желе, начиненных картофелем, луковым пюре и сметаной, с карпаччо из филе вола и картофельными чипсами», «барабулька с вуалью из желе алоэ на брандадо с крабом и саликорнией в супе из зеленого горошка» (меню я храню до сих пор). На деле — всего лишь раз-

ноцветные кубики и пенки на лопаточках и ложечках. Есть было страшно, но автор шедевров ходил от столика к столику, и откосить не получалось. Каждая подача сопровождалась новой любовно выбранной шефом бутылкой: белое, красное, розе, коньяк, и вскоре — после борща, но до сациви — публика разделилась на два лагеря: трезвенники страдали и давились, а позволяющие себе расцветали на глазах. Поверьте, я в тот вечер завидовала им, как ни до, ни после. Тогда-то я и поняла, что умение пить — искусство. Актуальное, не побоюсь этого слова, иногда даже очень. Ведь это только кажется, что напиться легко. А вы сами-то пробовали? А чтоб каждый день? Да без отрыва от производства? А с другой стороны, счастливцы даже не представляют, до чего комичные — трагичные, реалистичные и прочие — картинки наблюдает трезвый зритель их праздника жизни. Кафе «Маяк» — вот подлинное

138

счастье сопричастности (см. стр. 20). Чего стоит только проход Андрея Васильева по залу до барной стойки. Впрочем, уважаемый Андрей Витальевич там скорее исключение: большинству завсегдатаев, кроме умения зарядиться, похвастаться особо нечем. Выручает одно: коллеги по цеху, а главное, критики и меценаты употребляют рядом, плечом к плечу. А когда совместно выпитые бокалы исчисляются десятками, просто стыдно не уважать собрата. Тем и живут. Так что важно не просто уметь пить, но и делать это в правиль-

околотворческих профессий, категорически отвергают безалкогольные варианты релакса. И, пожалуй, единственная причина моих сожалений по поводу безалкогольности бытия — потому что не проверенную на людях еду я давно не ем — многочасовые беседы на самые разные темы. Народные умельцы «плеснуть колдовства» точно знают, кому, чего и сколько надо наливать и подливать, чтоб до утра бурно, с цитатами и цифрами, обсуждать политику Сталина, читать наизусть Бродского, неспешно

спорить о Бахе и т.д. Получается беседа без границ и тормозов, а ты сидишь рядом молча, вся такая трезвая и стеснительная, знающая ничуть не меньше аргументов и фактов, но... Как-то боязно, что ли. Правда, мне тут сообщил один писатель, что, проспавшись, ни один из моих героев не сможет повторить велеречивых подвигов — засмущается. А он сам — автор трех бестселлеров — без стакана виски вообще ни строчки не написал. Может, и мне пора начать? Глядишь, стану творческой личностью — если не сопьюсь, конечно....

Хотя для меня высший пилотаж употребления спиртных напитков — дар не приходя в сознание вручить себя, любимого, заботам ближнего. Всегда же найдется кто-то, кто подберет, обогреет, а потом как начнет жалеть, etc. ной компании — что тоже нужно признать искусством. Хотя для меня высший пилотаж употребления спиртных напитков — дар не приходя в сознание вручить себя, любимого, заботам ближнего. Всегда же найдется кто-то, кто подберет, обогреет, а потом как начнет жалеть, etc. Благо подопытный объект забот не то что не сопротивляется — даже не мяукает лишний раз. А то получится, как у одной моей приятельницы, широко известной в узких кругах способностью буквально с бокаладругого говорить людям правду. В глаза. Трагикомедия в том, что обычно барышня — само обаяние и нежность, умеющая одной улыбкой убедить мужчину напротив, что он гений с отличным чувством юмора, да еще и герой-любовник в придачу. Так что несколько ее наиболее ранимых собеседников просто перестали с ней общаться. Казалось бы, самый лучший выход — завязать. Но нет, куда там. Девушка продолжает время от времени расслабляться, напрягая очередного ничего не подозревающего симпатягу. Справедливости ради надо сказать, что многие, а не только представители

139

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

[gaga saga] текст: натан дубовицкий рисунки: николай пророков

Писатель Натан Дубовицкий, вопреки сомнениям некоторых читателей, которым он предложил стать писателями, а вернее сописателями, предлагает продолжение wikiромана «Машинка и Велик, или Упрощение Дублина». Это уже, собственно говоря, wikiпродолжение, ибо другие читатели не привыкли сомневаться в том, что предлагает им «Русский пионер», с головой окунулись в омут большой литературы и примкнули к Натану Дубовицкому со своими текстами. Самое пристальное внимание – предисловию самого господина Дубовицкого: оно привлекает со всех точек зрения, в том числе и с коммерческой. Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

140

141

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Братья и сестры,

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

с некоторым трепетом обратился я к вам недавно, предложив общими усилиями смастерить wikiроман под названием «Машинка и Велик, или Упрощение Дублина». Трепетал оттого, что все-таки wikiкультура как самоорганизуемое пространство общего дела требует необходимым образом отзывчивости, доверия, бескорыстия, кооперабельности, доброжелательности. Всего того, чего, по мнению нашей публики о себе самой, у нас далеко не в избытке. Принято думать, что у нас человек человеку и не брат, и не волк, а так — брут или вор, и больше ничего. И если кто от чистого сердца начинает скликать народ на доброе какое-нибудь совместное предприятие, всем тут же чуется в таком начинании лукавство и подвох. И все отворачиваются, вяло бранясь и неспешно посмеиваясь. Тем дороже внимание и любопытство, проявленное вами к моей затее вопреки дурным ожиданиям. Я и всегда подозревал, что вышеизложенное представление наше о себе есть оговор и самооговор, что мы на самом-то деле быстрее, выше, сильнее. Лучше. Так и есть, теперь это ясно — лучше. Самое радостное, что из среды внимательных и любопытных выделяется уже передовой отряд соавторов, пишущих и на полях романа, и внутри у него, и над ним, и под, и вслед ему, и в обгон. Книга наша (а она уже наша с вами), как и положено открытой wikiкниге, начинает становиться другой по глубине и на вкус. Русло ее искривляется и расщепляется на множество новых намечаемых вами русл. Куда потекут ее буквы, в какие стороны понесутся вновь образуемыми течениями сделанные из этих букв герои, деревья, дома, рассуждения и звезды? Каков будет ход истории Машинки и Велика? Бог весть! Как писал В. Маяковский в статье «Чешский пионер» — «у нас страна свободная. Как хотим, так и ходим». Соавторы, как состоявшиеся, так и потенциальные, задают вопросы и технического, так сказать, характера. Такие, в основном: что писать? В каких объеме и стиле? Здесь ответы просты: что угодно. В любых. Спрашивают, куда посылать слова. Все адреса указаны после этого текста. Интересуются, как будет происходить отбор предложений и монтаж фрагментов. Кто и как будет обрабатывать общий текст? Здесь, пожалуй, не обойтись без подробностей. Еще раз хочу сказать, что в дело пойдет все, кроме разве что чего-то совсем нецензурного, чего я и представить себе не могу. Под цензурой я, разумеется, понимаю лишь свое усмотрение, а в дальнейшем, если хоть небольшое сообщество соавторов сложится, — их (ваш) коллегиальный отбор. Ясно, что лучше развивать начатый текст, но не хотелось бы сразу вводить ограничения. Границы постепенно определятся сами, с вашей помощью. А пока годится все — любая идея, любой чертеж, любой строительный материал. Вы можете продолжать текст, предлагать изменения в уже существующий. Присылать новых персонажей, деформировать старых; дать варианты финала, любой ненаписанной еще главы и написанной тоже; дать просто совет со стороны для влияния на текст, а не для включения в него; а для включения дать реплику, шутку, диалог, триалог, пейзаж, что хотите. Все, все пригодится. Что-то будет браться полностью. От чего-то попадут в книгу одно-два слова. Какие-то фрагменты будут трансформированы, адаптированы стилистически к общему тексту. Искажены, исправлены, сокращены, чтобы вместиться и плотно лечь среди других элементов конструкции. Этот неизбежный процесс подгонки и шлифовки ради целостности и гармонии конечного продукта, возможно, будет неприятен многим соавторам, но он

142

именно — неизбежен. Иначе выйдет не сага, а свалка. Увы, соавторское самолюбие не может не страдать в данном случае, так как wikiмир — это кибуц, колхоз, что попало в него, то пропало для личного, стало общим. Впрочем, уверен, достаточное число ваших посылок войдет в роман без правки и купюр. Монтажом базового текста из своих и ваших узлов и частей буду заниматься я сам, по крайней мере, до тех пор, пока не сложится устойчивый wikiактив вокруг этого проекта. Произвольная правка каждым желающим нашей общей работы, как это происходит в наиболее радикальных wikiсистемах, вряд ли пока допустима, поскольку неокрепший и неструктурированный текст может быть разрушен, так и не состоявшись, wikiвандалами, которых везде хватает и которые, конечно, будут осаждать наш проект и сильно мусорить. Соавторские предложения, которые никакими силами не удастся ввести в базовый текст, будут напечатаны в том же томе, что и он, и будут считаться неотъемлемой частью романа. Если же кто окажет нам честь и допишет роман полностью самостоятельно, то эта вторая (третья, четвертая…) версия будет издана вторым (третьим, четвертым…) томом в общей серии с базовым текстом. Каждый, кто даст «Упрощению...» хоть одну букву в речь, хоть одну синкопу в сюжет, будет считаться полным соавтором наравне с теми, кто напишет сто, двести… страниц (кибуц! wikiбуц!) или отредактирует всю махину «Машинки….». Имя каждого будет вписано заглавными (вар. — золотыми) литерами в историю отечественной wikiкультуры. Но, коллеги! мы ждем от вас не только тексты. Инновационное повествование третьего миллениума требует небывалых форм. Wikiцивилизация произрастает в интермедийном, синтетическом, многоликом, всеядном полиинструментальном мультиверсуме интернета. Поэтому, как и мировая паутина, wikiроман многомерен и мастерится далеко не одними лишь литературными средствами. Сверх литературы, он может существовать еще и во многих других измерениях. Gaga saga — это развлекательное гиперпространство, где всякие художества возможны и важны: и текст, и контекст, и все виды визуализации, озвучивания и овеществления. Так что, помимо букв, в дело годятся и рисунки, и фотки, и мультики, и музыки по теме. Вот как минимум восемь измерений wikiкниги, восемь векторов, определяющих способы, которыми может рассказываться наша история, наш роман либо какие-то его части: gaga text — проза, поэзия, литература; gaga context — критика, отзывы, хула и хвала; gaga tube — ролики, кино, видео, анимация; gaga sound — музыка, декламация, чтение вслух; gaga object — скульптура, readymade, инсталляция; gaga art — живопись, рисунок, фото, коллаж; gaga stage — драма, танец, пантомима, цирк; gaga plus — прочее, что угодно. На этой стадии развития проекта, когда писатели уже включились в игру, призываю и мастеров иных, вышеозначенных искусств также присоединяться к массовому движению гениальных соавторов wikiшедевра. Куда присылать соответствующие произведения — см. ниже. Роман будет издан как на бумаге, так и виртуально. В бумажный вариант будут вклеены диск и флэш-карта, содержащие, помимо текста, всю вось-

143

мимерную сверхлитературную хайтек-конструкцию саги. Виртуальный вариант, размещенный прямо в сети, будет, само собой, также восьмимерным. Ролики, рисунки, танцы, инсталляции должны быть не просто иллюстрациями к тексту, они должны создавать новые языки, на которые переходило бы повествование время от времени, отодвигая на задний план литературную составляющую, когда сам текст становился бы иллюстрацией — к ролику, рисунку, танцу… Если наши чаяния сбудутся вполне, система заработает и число соавторов будет расти, нам потребуется wikiдвижок, чтобы каждый мог легко войти в наше общее пространство и преображать его вместе с нами. Cреди хакеров и инженеров-программистов найдутся желающие сделать этот движок, и их работа будет оплачена журналом «РП». Хотя это и противоречит священным принципам wikiаскезы. Будем считать, что не отказываемся от этих принципов, но творчески развиваем их. Развивая же последовательно, сообщаем, что лучшие артпродукты для романа будут также материально поощряться. Один раз в два месяца будут присуждаться одна большая премия и пять грантов. Они будут считаться авансовыми выплатами в счет предстоящих гонораров. Хочу с волнением и гордостью назвать пионеров нашего движения, людей, уже причисленных к сонму первозванных соавторов романа. Соавтор №1 — знаменитый создатель бестселлера «Гастарбайтер» Эдуард Багиров, чей блестящий отзыв на начальные параграфы романа становится сноской к предложению «К десяти а.м. спирты были попиты, песни попеты, побиты были два-три лица, как положено; и сверх того — одна какая-то харя» из §2 нашей книги. Звучит эта сноска так: «Ну не пиздец? Это хрестоматийный образец самой лютейшей графомании. Текст — полная хуйня, хуйня хуйней, хуета на рыбьем жире». Спасибо, Эдуард. Ваша фамилия будет напечатана на обложке «Машинки и Велика» непосредственно рядом с моей. Второй соавтор Александр Спиридонов. Он прислал целую книгу, никакого, правда, отношения к моему началу не имеющую. Из книги этой я беру одно только имя «Уммка» и назову так питбультерьера, обитающего в доме генерала Кривцова, когда, в свой черед, дойдем до его описания. Господину Спиридонову также обеспечено место в титрах романа. Таким образом, соавторы уже изменили написанное и повлияли на ненаписанное, лишь только предстоящее. Спасибо, спасибо, коллеги. Кандидатами в соавторы на сегодня являются также господа Яснополянский и Рыльский, Вячеслав Шушурихин, Маран Бруйский и госпожа Елена Shanti007. Идет работа по приспосабливанию присланных ими вещей к общей конструкции. Уверен, всем им и многим другим найдется место в строю создателей удивительного романа Дубовицкого, Багирова, Спиридонова… Присоединяйтесь, братья и сестры. Будет весело. Мы сочиним отличную и отменно мрачную историю. You’re welcome, masters!

Ваш Натан Дубовицкий Пишите роман по адресу: ruspioner@ruspioner.ru (с пометкой wikiроман). Принимаются тексты любого объема, присланные до 1 октября 2010 г. и позже.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Глеб

и Велик вошли в дом купчихи Сироповой. Дом этот был по местным меркам громадный, второй по величине из частных домов города. Первый же стоял тут же рядом, справа — это было жилище милицеймейстера Кривцова, трёхэтажное сооружение почти без окон из того неприятного на вид кирпича, из которого строили в старое время овощные магазины и трансформаторные будки. А по левую сторону от сироповских владений за забором из листовой стали по-сталинградски чернел подгоревший, исцарапанный пулями коттедж Кетчупа, верховного бандита региона, личного врага генерала Кривцова. Они бились уже не первый год, бывшие партнёры по бизнесу и охране порядка, и их усталая вражда, кажется, не стремилась уже к победе, измученная розыгрышами и насмешками вертлявой фортуны. То один брал верх, то другой, но ни тот, ни другой не могли победить окончательно, в двух шагах от цели каждый раз — оступались, выдыхались, промахивались. Банковские счета и сбытовые структуры комбината, рынки, автопарки, ларьки и электросети города переходили из рук в руки так часто, что нельзя было успеть определить, кто же всё-таки лучше всем этим управляет — милиция или банда. Справлялись, видимо, более/ менее и та, и другая, потому что функционирование городских служб и предприятий было бесперебойным, граждане ни на что не жаловались, а может быть, и радовались, ибо знали из телепередач о живительной силе конкурентной борьбы. Самые крепкие, умные и смелые парни города и окрестностей шли служить то в банду, то в милицию, смотря по настроению и выгодам. Вечером к вам мог постучаться участковый с просьбой не то чтобы не петь по ночам, петь хотя бы потише и другие какие-нибудь песни, а если уж именно эти песни непременно надо петь, то хотя бы заменить в них некоторые слова, а то соседи жалуются, и, в общем-то, хрен бы с ними, с этими соседями, но у них дети совсем маленькие, да и с детьми-то ихними тоже, может быть, хрен, но могут написать куда подальше, в блог какому-нибудь начальству, и тогда что. А наутро тот же самый человек, с тем же самым пистолетом мог прийти к вам опять, но уже не в милицейской форме, похожей на вещмешок с погонами, а в свежекупленном бандитском спортивном костюме, и совсем по другому вопросу, куда более сложному и для вас неприятному, а именно, что пьёте вы и поёте на занятые у Сулика деньги, а Сулик сам Кетчупу должен, так что деньги надо вернуть — и не через месяц, как с Суликом договаривались, а завтра, сутки есть, и не Сулику, а прямо Кетчупу, а не вернёте, сами знаете что тогда. И вы мучились и маялись, и не пели, и принимали трудное решение заявить в милицию, и шли в неё, и заявляли, и к вам выходил принять это заявление тот же самый человек с тем же самым пистолетом, что и вчера, только опять в форме милиционера, и говорил вам: «Зря вы так волнуетесь». Месяц назад котировки государства пошли вверх, и больше половины кетчупов переметнулось на сторону закона. Обещался завоз в гувд новых пистолетов и детекторов лжи. Когда его полку прибыло, Кривцов решился на штурм Кетчупова дома. Но тот, хоть и в меньшинстве остался, отразил несколько приступов,

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

...Ничего, Глеб Глебыч, потерпим. Пришёл бы минут на сорок раньше! Оставалось ещё. Немного белой. Знал бы, что приидешь — не стал бы пить. А тут, веришь ли, чорт мне явился... — Формозъ? Агапитъ? Анаклетъ? — спросил Глеб. Он довольно давно уже собутыльничал с о. Абрамом и знал поимённо и даже в лицо всех бесов, мерещившихся с перепою товарищу его...

нанеся нападающим значительный урон. Сейчас он выглядывал из щербатого окна, оскалившегося осколками недобитого гранатой стекла — краснощёкий, в красной майке с надписью Igor Butman band, одной рукой (с красного золота циклопическими, почти настенными наручными часами и бокалом красного вина) отмахиваясь от назойливых, рой за роем налетавших в разбитое окно и жаливших его в шею и глаза мелких злобных снежинок, а другой обнимая красноволосую, красноротую девушку в красном халате. Всё это радостно краснело среди послепожарной пороховой копоти. Кетчуп приветливо помахал бокалом Глебу и Велику — что-то им доброе крикнул, но они не расслышали, поскольку у него за спиной на полной громкости телевизор надрывно передавал «Дядю Ваню» в постановке Товстоногова 82-го года. Дублин и сын вежливо покивали в ответ. «Я работал как вол!» — оглушительно наорал на них чеховским классическим текстом телевизор. Кетчуп смеялся беззвучно, беззаботно. Сироповой дома не было, она увезла детей на каникулы на юг, в тёплые края, в Череповец. Не толпились перед её дачей паломники, чернец по четвергам не чудодействовал. Дверь открыл нелегальный молдаванин Толя Негру, управдом, повар, подметальщик и гувернёр в одном лице. — К отцу, — догадался с лёгким бессарабским акцентом Толя. — Да, — ответил Глеб. — Дома ли? — Где же ещё, — работящий атеист Негру недолюбливал о. Абрама, почитал пронырой и лодырем. — Никуда не ходит, ле-

144

145

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

жит, всё лежит, даже молится лёжа. Вот и хозяйка говорила ему: сходил бы ты, отец, хоть в огород. Или в церковь. В кино хоть. А он — сама иди, а меня тебе бох послал и сказал: вот моё добро, пусть пока у тебя полежит, потом заберу. Бухает — и то лёжа... — Молчи, дракула трансильванская, чортова чаушеска, грубый румын! — по деревянной морёной лестнице откуда-то с потолка грузно катился о. Абрам. — Не слушай его, Глеб, ибо сказано: так гнали и пророков, бывших прежде нас, — голосом звонким и сладким, как трель и щебет из райской птицы или волшебной свирели и лютни, свидетельствовал схимник. — Не слушайте его, проходите поскорее ко мне наверх. — Киздамама, — вздохнул румын, — пойду в контору, электричество что-то скачет, — зачем-то пояснил он. — Пропала жизнь! — проревел в открытую Толей дверь Дядя Ваня. Негру ушёл, дверь закрылась, стало тихо и слышно, как пышет винными парами дородный монах. — Здравствуйте, дядя отец, — сказал Велик. — Здравствуй, сыне, — отвечал о., одетый в мирское, в какую-то вельветовую ветошь, расстёгнутую вольготно на волосатом пузе, из-под которой свисал причудливо отражающий лица гостей, вешалку и люстру здоровенный хромированный крест, — здравствуй и ты, брат, — он троекратно обмакнул нос и губы Глеба в своей горячей солоноватой бороде. Из большой прихожей, стены которой были благоразумно обиты дорогим испанским паркетом (не ходить же по нему, в самом деле, за такие-то деньги), гости не раздеваясь поднялись вслед за о. во второй этаж, в самое высокое помещение обширного дома, в крошечную келию, как бы светёлку, вроде той, где повесился знаменитый гражданин кантона Ури Н. Ставрогин. Здесь расстрига жил, пил и молился, принимал страждущих, алчущих и любопытствующих, беседовал с друзьями. На допотопном тонконогом телевизоре стояли утюг и чудотворная икона, на которой изображена была дева Мария, старая, седая, строгая богоматерь без младенца, то ли схоронившая уже великого сына своего, то ли так его и не родившая. Зная, что Велик не выносит её горького взгляда, монах, торопливо перекрестившись и пробормотав «прости, господи», повернул её ликом к узенькому крошечному окошечку, из которого сочился в светёлку кое-какой свет цвета нечистого городского снега. За икону эту, тёмную, то и дело плачущую, он бывал и порицаем, и бит ревнителями традиций и канонов, ибо предание о её обретениях, и первом, и втором, было полуапокрифическим и не всеми верующими признаваемым. — Конфет полно, сыне, а вина, брат, нет совсем, — ложась на диван и указывая на подоконник, заваленный сладостями, сразу же разъяснил чернец. — Пап, не огорчайся, что-нибудь придумаем, — чуть не заплакал от жалости к папе мальчик, припавший, впрочем, без малейшего промедления к заветному подоконнику и шелестя уже фантиками. — Сними пальто и шапку, разуйся, малыш, — растерянно и будто автоматически ответил Глеб.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

...Порядки там строгие страшно. Не спят никогда, ибо сказано «бодрствуйте, дабы, пришед внезапно, не нашёл бы вас спящими»; не пьют, ибо ещё и на эту тему где-то что-то сказано. Вкушают только воздухи, да и то не любые. Те, что с юга, с земли, подгнившие, скоромные — не ядят. Жесть! Кому надо? Кто пойдёт?..

Диван у монаха был неудобный, как вериги, отшельничий, грязный, исполненный клопов, ухабистый, покатый, с такими крутыми, почти отвесными склонами, что обычный несвятой человек ни за что не смог бы лежать на нём, скатился бы, не удержался, упал. Монах же, не без божией, вероятно, помощи, как-то умудрялся вскарабкаться на него, повозиться, поворочаться, помолиться, покряхтеть — и вдруг пристать к его сальным покровам, прильпнуть, встрять и зависнуть. Удачно зависнув и теперь, он стал увещевать Глеба: — Ничего, Глеб Глебыч, потерпим. Пришёл бы минут на сорок раньше! Оставалось ещё. Немного белой. Знал бы, что приидешь — не стал бы пить. А тут, веришь ли, чорт мне явился... — Формозъ? Агапитъ? Анаклетъ? — спросил Глеб. Он довольно давно уже собутыльничал с о. Абрамом и знал поимённо и даже в лицо всех бесов, мерещившихся с перепою товарищу его. Поскольку, хоть сам и не был столь благочестив, чтобы стать духовидцем, и духов не видел, но часто бывал свидетелем и невольным участником бурных диспутов чернеца с чертями. Отец относился к бесам либерально, спорил с ними, читал им Писание, пробовал даже (безуспешно) обращать, черти же от такого обхождения, натурально, борзели и, когда уж очень доставали, отец давил их утюгом. Этот способ усмирения, не такой изящный, как в Европе, где, как известно, в чертей принято метать изящные чернильницы, был очень действенным и не давал лукавым одолеть душу. — Да нет, не Формозъ, не Агапитъ... Агапитъ, кстати, давно не заходил что-то, не случилось ли чего? — продолжил о. Абрам. — Другой, конопатый, вот чорт, забыл, как звать, надо же, ну ты знаешь, горбатенький такой, ты ещё на новый год ему стакан проспорил...

146

— Бонифаций, — вспомнил Дублин. — Точно, Бонифаций, он! Ну ты ж его знаешь, мёртвого уговорит. Выпьем, говорит, да выпьем, по одной, говорит, всего, ну по две. Уговорил. Всё выпили. По четыре на каждого получилось. И обдурил же меня лукавый! Я-то, дурак, пил как честный человек. А он только слушал, выуживал из меня все мои мысли, а сам не пил, пропускал, притворялся, рыжий горбыль. Споил меня, как жид хохла. Когда ушёл, рюмка его полная так и стояла, нетронутая. — Нетронутая, — вздрогнул Глеб. — Где? — Да допил я её. Извини, не знал, что ты придёшь, — нахмурился виновато отче. — Да ты садись, а то вот так натощак, да ещё на ногах целый день. Дублин присел на один из стульев, снял шапку и стал, чтоб не так кисло было, глядеть на весело жующего шоколадки и карамельки сына. Велик и чужому человеку показался бы ангелом, а уж для родного отца он был целый рай. Глебово сердце обдало от сына нежным теплом, словно от первой утренней рюмки. Это было счастие, почти могущее заменить алкоголь, но не вполне, однако, заменяющее.

§9

Видя терпящего бедствие брата Дублина, человеколюбивый Абрам произнёс ему назидательную речь, которая крепостию и забористостию почти не уступала вину, хотя немного всё-таки уступала. — Горе, брат Глеб, горе, горше которого и выговорить нельзя — когда выпить надо, а нечего. Кому, как не мне, и понять тебя. Я ведь не простым алкоголизмом страдаю, а врождённым. Пьян, стало быть, с рождения. Ну что страдаю, это так врачи говорят, а по мне алкоголизмом этим я живу и радуюсь, посему и утешить тебя не берусь, нет муки туже твоей, но скажу о второй по тяжести муке — о несправедливости. Ибо испытал. И — превозмог. Родился я в глухомани, в большом русском лесу, у истоков трёх святых рек — Цны, Пры и Прони. Деревня наша была большая, забубённая, бухая. Батя мой был инкогнито, nomen nescio, как говорится, одно о нём известно — алкаш был круглосуточный, хронический бухарест. А маманю помню — доярка, пропойца. Мне, инвалиду с детства, по инвалидности моей как урождённому алкоголику во младенчестве прописывали разбавленный медицинский спирт. В утробе ещё спившийся, помер бы я без него, как обычные дети без молока. Маманя мою дозу похищала и делила с фельдшером, а я страдал от недолива. Была она бабкой моей разоблачена и лишена родительских прав. Стал я человеком свободным и пил уже беспрепятственно, хотя недоливы случались много раз ещё. Кочевал из интерната в интернат, отовсюду изгоняемый за пьянку. Оттого ли, что житие в интернатах отчасти напоминает монастырское, или потому, что лет с четырнадцати начали на пьяную голову докучать мне ангелы и черти (черти чаще) и что

147

вино вынимало из меня мозг и силу, стал я задумываться об уходе из мира. Прослышал от одного странствующего самогонщика о Семисолнечном Ските и айсберге Арарат; купил св. Евангелие, читаю, пью, жду, что будет. И се — в сельце Ебеково, возле городка Скопин явился мне некто, облечённый в сирень и сияние, и дал мне вот эту икону, и сказал: «встань, недочеловек (я валялся упитый в дровах подле почты), и иди на север, к скитерам в Скит, там просохнешь, там спасёшься и, спасённый, неспасённых спасать будешь». Встать я, конечно, не встал, подремал ещё, обождал, пока голова отболит. Отболела, лежу дальше, чтобы в животе улеглось. Тут опять явление, тот же, в сиянии — чего, мол, медлишь, скотина, чего поручение не выполняешь. Ну, встал я, пошёл. А надо сказать, скитеров всего, включая самого схиигумена, только семь братьев. И не потому, что Скит невелик, — велик. И не то чтобы далеко слишком, хотя — далеко. И не то что берут не всех, а лишь достойнейших, хотя берут не всех. А потому, что никто особо туда и не рвётся. Порядки там строгие страшно. Не спят никогда, ибо сказано «бодрствуйте, дабы, пришед внезапно, не нашёл бы вас спящими»; не пьют, ибо ещё и на эту тему где-то что-то сказано. Вкушают только воздухи, да и то не любые. Те, что с юга, с земли, подгнившие, скоромные — не ядят. Жесть! Кому надо? Кто пойдёт? Добрался я до Скита, когда он вдоль берегов Новой Земли дрейфовал. Дождался на военной базе, где спирт для нужд авиации сторожили офицер, прапорщик и офицерская жена, сбежавшая к прапорщику, душевные люди, приютили меня, читал я им св. Евангелие; увидел, как мимо плывёт льдина Арарат, догнал. Схиигумен, преподобный Фефил, у ворот встретил, вопрошает, кто я есть и куда гряду. Я ему про явление рассказал. «Не геолог ли ты, чадо, не пьян ли?» — усомнился в сердце своём настоятель. Показал я ему икону. Обомлел Фефил. «Она, — кричит, — снова обретённая, бакинская! Сбылось пророчество!» А было, оказывается, как. Лет двести-триста тому в городе Бакы торговал на базаре урюком какой-то мусульманец по имени Ибрагим. Поторговал-поторговал, побазарил-побазарил, хорошо в тот день урюк шёл, полмешка уже разбазарил, вдруг чтото твёрдое, деревяшка будто какая-то в мешке. Достаёт — икона православная! Вахх! Вот эта самая, — о. Абрам показал бородой и пальцем на образ на телевизоре, — а это дело мусульманину хуже свинины. Хотел было бросить на землю и растоптать, как змею или колбасу краковскую, но тут у богородицы из глаз брызнули свет и слёзы, и был ему голос: «Где, где сын мой возлюбленный? Что вы, чурки, с ним сделали?» Ну там вежливее было, по-божески, это я своими словами, чтобы понятнее. Ибрагим напугался, отвечает: «Это не мы, это всё евреи!» А богородица плачет и плачет, не унимается. Тут не выдержал Ибрагим, порвал на себе одежду, взъерошил лицо и бороду, вскочил на прилавок и закричал на весь базар: «Правоверные, аллах послал матушку Мариам (Марию

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

148

по-нашему) спросить, где сын её Иса (т.е. Иисус). Целуйте образ, правоверные, кайтесь, ибо наступают последние времена». Сбежались правоверные мусульмане, стали всем базаром разбираться с оглашенным Ибрагимом и, разобравшись, порубили и его, и икону на куски. Так стал Ибрагим мучеником за веру Христову, а православному миру было пророчество о втором обретении иконы бакинской богоматери, о возвращении её людям для всяческих чудес. Вот Фефил и обомлел — сбылось пророчество! С таким-то приданым взяли меня, ясно, в монастырь, постригли в скитеры и нарекли Абрамом в честь Ибрагима-мученика. Одного из братии услали с докладом о чуде в Москву, так и келья освободилась, и стал я одним из семерых. Недели две спасался. Ну, воздухами наедаться тяжело, но в принципе терпимо. Не спать тоже понемногу привык. Но без вина-то как? А у них даже кагора нет. Сначала думал, — притворяются, разводят мирян, а сами по секрету хоть рыбу или горох с перловкой жуют и по праздникам позволяют себе по стопке хотя бы. Какое там! Всё по-честному, дурные совсем! По всей обители — шаром кати, стены белые да образа. Не то что гороха и рыб, посуды-то нет. Скамеек всего две, для гостей. Кроватей нет, из мебели только гробы да сундук платяной для ряс. Воистину, жесть! Ну, загрустил я. Вот ведь как — бох есть, а радости нет. Взлез на колокольню, чтоб от трезвости отвлечься, трезвоню, душу отвожу. Звенят колокола, как бокалы, и на том спасибо. Кругом бело. Снег белый, лёд белый, небо белое, солнце — и то белое, и храм белый. И летят в этой белизне золотые купола, как воздушные шары, несущие к богу звон о славе его. Красота! Спрыгнуть, думаю, что ли, без вина всё равно не жить. Тут вижу, пятнышко будто какое вдалеке. Ближе, ближе, вот уже люди, лыжи, сани видны. Экспедиция! Ну я вниз, к ним. Встретились в километре от Скита. Человек пятнадцать. Геологи, океанографы, по льду, по ветру специалисты. Слово за слово, познакомились. Делают привал, выпиваем, закусываем. Аллилуйя! Исполать! Сначала пили спирт, потом тоже спирт, но другой. Хотим ещё, как положено. Спирт кончился. Нашли ещё что-то в жёлтой канистре без этикетки, прозрачное, запах резкий. Спросили друг у друга, чья канистра, что в ней, никто не вспомнил. Возможно, радист знал, но он ещё после первого спирта уснул. Стали пробовать из жёлтой канистры по глотку, осторожно. Вроде забирает. Выждали, потерпели минут пять. Вроде не помер никто — можно, значит. Выпили всё. Потом стали слепнуть. Ослепли. Начали глохнуть. Не успели до конца оглохнуть — напала немота, потом ноги отказали. И руки. И прочее. Полный выкл. Лежим мёртвые. Все, кроме радиста, он живой лежит. К утру очнулся, бегом в монастырь. А там иноки уже спохватились, навстречу ему бегут. Перенесли тела в монастырь, отпели. Радиста и трупы приятелей его флотская вертушка забрала. А моё тело предали льду и снегу в катакомбах под храмом, где почившие схимники покоятся.

149

Покоюсь и я; день покоюсь, другой, а на третий будто холод чувствую. Стук какой-то. Прислушался — зубы стучат. Мои. Замерзаю, думаю. А потом думаю, как же я, мёртвый, мёрзнуть могу и думать? Открываю глаза — сверху потолок ледяной, вокруг мощи нетленные с умными лицами. Поднимаюсь, выхожу из катакомб, иду к себе в келью. Вижу братьев Петра и Зосиму. Пётр как заорёт: «Абрам воскресе!» А Зосима: «Воистину воскресе!» Настоятель на крик явился: «Кто здесь богохульствует? Что ты здесь делаешь, новопреставленный отче Абраме?» «Да вот, — отвечаю, — воскрес только что». «Этого не может быть!» — вопиет Фефил. «Как не может? — возражаю. — А Христос?» «Что говоришь, опомнись, бес ли обуял тебя?» — взвился окончательно преподобный. Ну а я, хоть и три дни пропокоился, а всё же с похмелья, раздражён, завёлся тоже: «Христу, значит, можно, а мне нельзя! Зачем же он тогда позор и казнь лютую принял и воскрес? Не затем ли, чтобы нам пример показать? Не затем ли, чтобы сказать нам, ничтожнейшим рабам своим, — вот и вы воскреснете, как я теперь. Воскресайте все, не бойтесь!» А он мне: «Пьянь, пьянь, сгинь, пьянь!» Короче, извергли меня. Выгнали, как был, в одной рясе, в открытый океан как собаку. Мало того, в Москву написали, будто я в состоянии антифризного опьянения избил веригами океанографа и монастырскую утварь поломал, и образ чудотворный украл. И что не умер я, а, проблевавшись, уснул; и не воскрес, а, проспавшись, возвестил, поражённый гордыней, о своём лжевоскресении, самозванно и богохульно равняя себя с Иисусом. О враги, клеветники мои! Я, конечно, не всё помню, врать не буду. Но чтобы веригами и чтоб океанографа? Этот океанограф женского пола был. А вериги я снял, ещё когда с колокольни за экспедицией побежал, дабы легче бежалось. На мне только обруч железный на шее остался, не такой уж и тяжёлый. А образ бакинский взял, взял, так ведь он мой и был, мне явлен, не Фефилу этому. И вот я здесь, перед вами, униженный и оскорблённый. Где справедливость? За что Иисус прославлен, преображён и на небеса вознесён, за то я оклеветан и обращен в прах. Мне, не поверишь, брат, тридцать пять всего, а плешив и сед, и тучен, и одышлив... — Это от вина, дядя отец, — прокомментировал Велик, наевшийся сладкого и даже поместивший в кармашек небольшой запас. — От вина, сыне, от вина, а вино от чего? От неправды вино, от несправедливости, — ответил отец Абрам. — А вдруг Варвара Эльдаровна погреб запереть забыла, — предположил Глеб. Варвара Эльдаровна Сиропова, хозяйка дома, зная пристрастия о. и его дружков, сама почти трезвенница, принудившая к трезвости и мужа, вина в доме держала не много, для гостей только, самого лёгкого, и прятала его в погребке рядом с котельной, запирала на ключ. Дверь в погребок была крепка, отцу же дозволялось напиваться только подаянием. — Никогда не забывает, — отозвался монах. — А вдруг, вдруг сегодня? — настаивал Глеб.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

— Ну поди проверь, чего гадать? Глеб спустился в гостиную — у камина бестолково толпилась мохнатая, пахучая, тучная, как стадо баранов, мебель; из гостиной — ниже, в подвал, там веяло луком и стиркой; дёрнул заветную дверь. Она подалась, так что Глеб воскликнул было «ура», но оказалась не той, не туда дверью. Та, туда была следующая и — закрыта, неприступна. Глеб обнял её, как сирота холодную могильную плиту, под которой скрыто навек самое любимое, самое дорогое, невозвратно утраченное. В шаге от него мерцали отражённой подвальной тьмой желанные бутылки, мерцали и были недостижимы. Глеб подумал, что надо бы сегодня не полениться, найти наконец время и повеситься. Или вот там, на болоте, полынья есть, проезжали — видели, в неё, в неё и сразу под лёд, и плыть подо льдом прочь от полыньи, пока весь воздух не кончится в лёгких, чтоб на обратную дорогу не осталось. — Пап, пошли домой. Я тебе тут четыре конфеты нашёл, две с ликёром, две с коньяком. Я такие не люблю, а тебе пригодятся, на, — Велик протянул папе мягкие подтаявшие шоколадные конфеты в серебристой фольге. — Спасибо, — прослезился Глеб и судорожно выпил конфету за конфетой. Коньяка с ликёром набралось на четверть небольшого глотка. Такая доза подействовать не могла, но желанные вкусовые ощущения немного успокоили, — спасибо, малыш, спасибо, солныш. Ты иди в машину, а я ещё к отцу загляну на минуту, и поедем. Мальчик ушёл ждать. Глеб вознёсся в светёлку. — Заперто, вижу, — констатировал Абрам, — я же говорил. — Отче, мне деньги нужны, — сказал Дублин. — А мне нет. Значит, подружимся. — Я серьёзно. — Сколько? Двести, пятьсот? Сейчас нет, приходи через неделю, богомольцы нанесут. — Да мне бы две тысячи надо, — смутился Глеб дерзостью своей просьбы. — Сложно, — задумался отче, — недели три ждать придётся. Но может, и повезёт, олигарх какой уездный заглянет судьбу узнать, тогда и десять за раз может получиться. Так что заходи. — Долларов бы мне, — прошептал Дублин. — Долларов? Целых две тысячи самих долларов? Это в рублях сколько же? Пятьдесят тысяч? А то и все семьдесят? В нашем приходе, брат, таких денег не видел никто. — А у хозяйки, у Варвары Эльдаровны, должно ж быть. Она ведь миллионерша. Солому на экспорт гонит. — Гонит, гонит. Лучше бы самогон на импорт гнала, внутрь народа, — пробурчал инок. — У неё на счету в Сбере миллионов… два рублей лежит, сам выписку видел. И в сейфе в её спальне, Толя говорил, ещё миллиона три. Рублей, не долларов. Могла бы дать, только не даст. — Умоли её. Она женщина добрая. Пустила же тебя жить, — взмолился Глеб. — Не даст, потому что никогда не даёт взаймы тому, кто вернуть не может. По доброте своей не хочет ставить человека

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

...Ну, загрустил я. Вот ведь как — бох есть, а радости нет. Взлез на колокольню, чтоб от трезвости отвлечься, трезвоню, душу отвожу. Звенят колокола, как бокалы, и на том спасибо. Кругом бело. Снег белый, лёд белый, небо белое, солнце — и то белое, и храм белый. И летят в этой белизне золотые купола, как воздушные шары, несущие к богу звон о славе его. Красота! Спрыгнуть, думаю, что ли, без вина всё равно не жить...

в неловкое положение, когда он долг не выплатит и оттого переживать будет. — Я не буду, — заверил Дублин, — или пусть не взаймы даст, а так, даром, тогда и проблемы нет. — Так тем более не даст. Она же бизнес, купчиха. — А я верну, — поменял тактику Глеб. — Ты? — засмеялся Абрам. — Я. Слушай, расскажу. — Под рассказ надо бы по сто грамм, — озаботился монах, — и вот что я вспомнил. В холодильнике кефир есть. А в кефире — алкоголь. — Да, — согласился Глеб, — я читал, что до полутора градусов бывает. И даже больше, если несвежий. — Ну вот! Дойди, брат, до кухни, неси нам по пакету. Кефира в холодильнике оказалась уйма по случаю новой какой-то жестокой кисломолочной диеты, на которую Варвара Эльдаровна посадила перед отъездом своего мужа, бывшего сейчас на службе. Служил он жене, упорным трудом и покорностью дослужившийся до заместителя главного бухгалтера соломенного её бизнеса. Глеб принёс четыре литровых пакета. Выпили залпами по первому. — Первая колом, — булькнул о., — не закусываем! — отказался от протянутой Глебом пустой конфеты из-под ликёра. Глеб не закусил. Помолчали. — Что, забирает? — послушав себя, спросил монах. — Да нет как будто, — ответил Глеб, — кажется, свежий кефир попался. — Ну, давай ещё по одной.

150

Выпили ещё по литру. На сей раз оба почувствовали изрядное внутреннее вздутие, а вскоре и брожение. Опьянением такое состояние назвать было ещё нельзя, но и обычным оно уже не было. — Рассказывай, брат, — настроился Абрам. — Я миллионер, — рассказал Дублин. — Милиционер? — удивился несколько оглушённый бурлением в своём пузе схимник. — Миллионер, — повторил Глеб. — Вот как, — попытался ещё, но из-за тяжести в брюхе больше не смог удивиться о., — у тебя, стало быть, есть миллион. — Есть. — Миллион чего? Тараканов в твоей халупе на улице Заднезаводская? — Не тараканов, брат. Долларов, брат. Не в халупе. В офшоре, брат. В Великом Княжестве Метценгерштейн.

§10

Cын миллионера дожидался миллионера-ст. в джипе. Он умел включать отопление в машине, умел быть терпеливым и занять себя, и развлечь, не имея подчас ни единой игрушки, ничего другого, что можно было бы для игры приспособить. Он умел ждать, поскольку ждал часто, пока Глеб пил. Обходился подолгу без еды, легко терпел жажду, будто маленький бедуин, который влачится по пустыне и знает, что хоть страдай, хоть не страдай, а вода и ночлег далеко и от страдания ближе не станут, так что лучше не страдать. Бреди себе дальше, думай свою бедуинскую думу, бедствуй бедуинскую беду, только спокойно, без напряжения, без напряжения. Он уже знал, что боль и беда, и скука, и тоска бывают разные, от разных причин и из разных веществ сделанные. Но что в любой из них всегда примешана резиновая кислота времени. Без времени и боль не боль, и скука не скука. Вот он и научился не считать минуты, четвертьчасы и часы и не думать, когда это или то, другое кончится, или не кончится ни то, ни это никогда. А когда тоска не считается, то и не так саднит, не так печёт, не так колет, крутит и ломит. В джипе, похожем изнутри на старый сарай, куда сложен битый хлам, кресла, железки, сумки с чем-то ненужным, где всё слишком было знакомо, глядеть было не на что, поэтому Велик разглядывал прошедшую половину дня и находил её довольно красивой и удачной. Прекрасно было, что у о. Абрама накопилось столько сладостей, и удачно было, что вина не накопилось у него вовсе. Ему нравилось и то, как он позаботился о папе и облегчил его страдания, великодушно подарив ему конфеты с коньяком. Разглядев же день и увидев, что это хорошо, мальчик взялся мечтать. Велик любил папу и нельзя сказать, чтобы сильно осуждал или боялся его за пьянство. Нетрезвый Глеб давно уже был небуйный. Он как-то размякал, размокал весь, когда набирался, роптал и лопотал жалобно, прел, слезился. Но вот эта-то мякоть вместо

151

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

...Он уже знал, что боль и беда, и скука, и тоска бывают разные, от разных причин и из разных веществ сделанные. Но что в любой из них всегда примешана резиновая кислота времени. Без времени и боль не боль, и скука не скука...

мужчины, слёзы и мокрое место там, где по-хорошему должен был бы находиться отец, крепкий, сильный, весёлый, надёжный, это-то и смущало Велика, наводило на мысль, что папаша некондиционный какой-то. И всё же он не осуждал его. С одной стороны, потому что почти все, а может, и просто все, за исключением капитана Арктика, известные ему взрослые были заметно выпивающие. А с другой, потому что, стоя перед жизнью и входя уже в неё понемногу с окраины, со света, начиная движение в первых попавшихся, ещё негустых, ещё негромадных тяготах её и темнотах и догадываясь наперёд, что дальше и гуще, и громаднее станут они, и чем дальше, тем тяжелее и темнее; и видя, какие диковинные звери и люди уже перебегают ему дорогу, и слыша их рык и рёв, доносящийся из ночных зарослей жизни сплошным шквалом как бы пения свирепых хищных цикад, чувствовал он — не перейти ему это дикое поле напролом, а только галсом преодолеть, иноходью, в обход; и со многим смириться придётся, многого не осудить, уступить многому. Вот он и уступил папу болезни его и слабости, да и что же он мог ещё. Зато не умаялся, не взялся за неподъёмный груз, не надорвался, сохранился. Он был как кораблик на гербе Парижа — спокоен среди бурь. И весел. Хотя бывало ему и страшно, и очень страшно, как любому ребёнку. Тут бы и приткнуться кораблику к берегу, к родителю какому-никакому, но — берега кисельные были, топкие, желе, жижа, а не земля. И пахло от берегов перегаром. Тогда жался Велик к себе, не к кому больше было. Кутался в своё одиночество, как кутался бы в мамино тепло, если бы была у него мама. Одиночество это было ему велико, недетского размера, большое, просторное, тяжёлое; как на взрослого, словно с чужого плеча на вырост ему отдано.

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

У кого были родители алкоголики, тот поймёт, каково ему приходилось, какой он чувствовал грозный простор, какую свободу ужасную, непереносимую для неумелой детской души, ещё не обособившейся. Не научившейся рыскать на холоде и скакать по головам, улавливать, хватать ближних своих и, усевшись им на шею, примостившись у них в мозгу, высасывать из них все соки, отжимать тепло, выгрызать радость. Существо его ещё не выпало в осадок, не окаменело в форме какого-нибудь дундука или долбоёба, а должно было быть ещё рассеянным, ясным, прозрачным, растворённым, как свет и любовь, в крови и воле кого-то старшего. Но в крови старшего было вино, а воли вовсе не видно. Оттого растворялся Велик в своих вымыслах и ещё — в вере своей в знаменитого капитана Арктика, героя и волшебника, весёлого, сильного, крепкого, надёжного. Самыми счастливыми минутами его жизни были такие, как теперь. На улице ветер; роится за стеклом мелкий, надоедливый и кусачий, как мошкара, снег, а в машине уютно, тепло и мягко, никто не мешает мечтать о полёте к блуждающей планете Уау. Эта уютная, тёплая планета летает в космосе свободно, сама по себе, греясь то у одной звезды, то у другой. А во время долгих межзвёздных и межгалактических перелётов освещается кружащимся вокруг неё вместо луны собственным небольшим солнцем. Во главе экспедиции капитан Арктика. Велик — его правая рука, командир взвода биониклов. Велик мечтал, он любил такие минуты, он часто ждал Глеба, у него были целые часы таких счастливых минут. Он был счастлив. Обычно Глеб помнил о сыне первые час/полтора от начала злоупотребления спиртными напитками. Злоупотребив же триста и более миллилитров водки, терял его из виду. До трёхсот он рассказывал о Велике своим бесстрашным товарищам, знавшим, что сегодня будет жарко, что по две тысячи миллилитров в каждого должно попасть, не меньше, плюс портвейн. И товарищи смотрели бесстрашно, как выставляются против них бутылки, и знали, что не отступят, и что не все сегодня вернутся домой. Некоторые падут прямо здесь, ещё на тысячной отметке. Иные, дойдя до двух тысяч и даже портвейна, уже на финише испытают острую сердечную недостаточность. Но каждый надеялся выжить и, разгоняясь потихоньку, слушал сентиментальные рассказы Дублина о Велике. Расчувствовавшись, посылали кого помоложе отнести сыну математика в джип огрызок колбасы или солёный огурец, яблоко, леденец. Звали иногда и за стол и даже наливали. Но Велик не пил, а за стол шёл редко, потому что за столом и собирались-то нечасто. Больше в подъезде, на подоконнике накрывали, или на ящиках позади магазина, или просто на весу, посреди улицы, где стояли — один держит огурцы и леденцы, другой рвёт мускулистыми пальцами плотный пластик упаковки импортного сыра, третий крутит голову бутылке, четвёртый, исполняющий роль буфета, блестит торчащими из всех карманов шестью непочатыми пузырями и отирает от волнения и нетерпения выступивший на лбу пот общим, одним на всех припасённым скомканным бумажным стаканчиком.

152

Прошлый номер «РП», представивший читателю начало нового сочинения Натана Дубовицкого «Машинка и Велик, или Упрощение Дублина», вызвал горячие споры, причем теперь читатели не только пытаются раскрыть тайну авторства, но и пробуют свои силы в соавторстве. Ведь это первый wikiроман. Открытый для всех. Мелвилла «Моби Дик» расскажет о сражении премьер-министра РФ Владимира Путина с китом. 25 августа глава российского правительства на Тихоокеанском побережье Камчатки вместе с группой ученых принял участие в «охоте» на занесенного в Красную книгу серого кита. На надувной лодке В. Путин нагнал стаю китов, которые зашли в бухту Ольга, и взял у одного из них для анализа кусочек кожи. Несмотря на штормовой ветер, большие волны и опасные прыжки огромных животных, решивших поиграть с лодками, премьеру удалось попасть в одного из них из арбалета с третьего или четвертого выстрела. Подвиг главы кабинета министров РФ ляжет в основу романа «Серый кит», который станет продолжением знаменитого произведения писателя Германа Мелвилла «Моби Дик». Открытый тендер на право создания текста выиграл Натан Дубовицкий — автор книги «Околоноля».

vvbit: Ниже фрагмент хорошей литературы из нового Дубовицкого. Это выражается не спившийся майор, это умный писатель и глубокий

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

мыслитель, причем за майора он пишет вполне просто и правдиво: «...А я хоть и частный, зато честный. Не нравится, скажи — уйду. Мне ничего не надо. Кто ж знал, что так обернётся? Что при нашем капитализме милицай будет богаче капиталиста. Как наш социализм был когда-то для самых ленивых и злых идиотов наилучшим образом приспособлен, а для нормальных и путёвых людей непролазен и ядовит, так и капитализм наш таким же оказался — для злых и ленивых. Только им и хорошо. А нормальным...»

bagirov: Г-н Колесников, залогиньтесь ) conejos: Написано манерно, изящно, но сюжета нет((( и не будет.

add_diem: Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»: «Если ты не выше Льва Толстого в главном, то можешь быть выше его в форме. Хотя Толстой, наверное, додумался бы до такой формы, если бы жил в век интернета. Натану в этом смысле повезло больше, чем Толстому». Онемела... А «Околоноля» не столь уж плох (к тому же жена ВЮ руку вроде бы приложила), да и стихи у ВЮС

рисунки: анна всесвятская

LookCool: Продолжение романа Германа

154

местами очень и очень.

kuklin_r: Интересное предложение. И забавное.

orakul27: Что ж в нем забавного? kuklin_r: Просить блогеров написать чтото хорошее про ментов. Немного забавно. vvbit: Я думаю, реальное предложение не о продолжении, а о собеседовании в рамках процесса написания. И, конечно, адресовано оно тем, кому интересны такие формы. Честно говоря, я не очень верю в продолжение именно Дубовицкого, у него редкий особый стиль, я бы сравнивал его, например, с Гоголем. Как можно хором продолжать Гоголя? В даре писательства ему не откажешь, не случайно его оценил такой тертый калач, как Проханов. Прочитайте их заочную беседу на сайте Р.Пионера, если не читали, это интересно. Извините, я случайно увидел вашу заметку. При всем неверии в хор Дубовицкого, я попробую им чем-то помочь, для чего завел сообщество. Успехов! Привет Минаеву, он тоже молоток.

elenasavva: Писатель весел — глянь, неймется роман свой превратить в абсурд. Читатель вяло поддается, он верит — всех в конце спасут, но изворотливый Натан нам придумал финиш интересней, он предложил финал писать нам, чтобы он стал народной песнью, передаваемой в уста из уст счастливцев — прочитавших с эффектом «Старый телефон» или «Сказала баба Маша». Фольклор завял с первых минут — как их ни гнали, несогласных, а все равно убогой массой наклали в комменты... гм, да, наклали именно, да-да. Несчастный автор пожалел уж, что взялся за перо вообще, он лучше б прятал, как Кощей, в иголку, в стол, в лягушек, в зайцев свои изящные абзацы, глядишь — и нервы бы сберег себе и нам, да видит Бог. И даже в Русском Пионере потерли коммент Соловья — я не тщеславна, но поверьте, обиделась бы даже я. Давайте гласность и свободу! Мы после их айпи найдем и объясним этому сброду, каков роман, про что, 155

о чём, мы им расскажем для острастки, про что сорокин написал, они поймут, и снимут маски, и скажут — сам сорокин кал! Засучат рукава повыше, возьмут перо (или айпад) и, чертыхнувшись матом трижды, войдут в писательския ад. Итог таков — Натан, ну зря Вы воззвали в темные низы, там букв не знают и хотят лишь зрелища и колбасы. Пойдите, может, к Михалкову, он снимет боевик-роман, он сам сыграет Человека, а Глеба — может Вы, Натан? Не пожалеет спецэффектов, кишки там, пули, кетчуп, стон, и для романтики оставим милиции один патрон. Вот это будет gaga saga, вот это будет ваусюжет.

eyra_0501: Есть такой писатель — Натан Дубовицкий, автор «Околоноля». Есть известное мнение о том, кто именно этот персонаж. Но оставим сейчас все расхожие мнения, сосредоточимся на литературе. Так вот, известный писатель предлагает всем желающим продолжить его новый роман (даже гонораром обещает поделиться). Где положительным героем является милиционер, да и сам роман «посвящен русской милиции и издан в ее поддержку». Что ж, похвально... Да и тема благодатная — ну, к примеру, написать о неизвестном сержанте, который остановил своего коллегу — явного садиста, душившего парня у Гостинки на акции «несогласных» 31 июля. Или сделать одним из героев майора Дымовского. Да мало ли идей есть хороших! Но когда прочел уже написанное Сурковым (?) Дубовицким, понял — не, так не пойдет. Что у него за картонные герои? Что это за реплики, которые (я в том почти уверен) не проговаривались вслух? А обращения, а фамилии персонажей?! Нет, не будет смотреться в этой компании безвестный, но замечательный парень, который привык к тому, что «силовые приемы» надо использовать для отлова убийцы с ножом, а не для скручивания безоружного человека, который, между прочим, выступает за восстановление законности. И фамилия у сержанта наверняка не Человечников, а просто Иванов. Или Петров. Простая русская фамилия простого русского милиционера. И наверняка не поймет он всех этих «постмодернизЬмов»

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

Дубовицкого... Правильно, между прочим, сделает, что не поймет.

bagirov: Cтрого говоря, я не уверен, что это пишет Сурков. Не встречал его публичных признаний на сей счет. А к Суркову-чиновнику у меня никаких претензий нет.

astranin: Я читал его предыдущий роман. Гдето, конечно, жестко, где-то противно, под конец даже неоправданно жестоко... но в итоге получается очень даже ничего. Прочту его новый роман, напишу рецензию, выиграю 10 000 рублей.

iomae: Небезызвестный Натан Дубовицкий ищет алмаз в куче дерьма равного себе [песателя]. Видать, не с кем словом витиеватым перемолвиться. Окрест нули одне. Скучно. Напишем же роман всей толпой, методом crowd writing.

abvgd: Мне кажется, там довольно много шуток и вообще высказываний, понятных только некой узкой тусовке, как если бы кто-то написал роман «Диваны с Полковой, или Упрощение Врубеля» и там была бы фраза: — Не вижу предпосылок для снижения оснований, — насторожился Охотник. На Полковой смысл этой фразы поняли бы все и посмеялись, а вот на Врубеля (на ул. Врубеля, д. 4 находится редакция «Ъ». — Ред.) многие решили бы, что это просто неудачный речевой оборот.

hashenko73: Прочёл. Талантливо написано, кто бы ни был автором))) n_pereslegin: Натан Дубовицкий. «Околоноля», а также «Машинка и Велик, или Упрощение Дублина». Ну как же я мог не прочитать этого замечательного автора! Точнее, первую вещь перечитать, а вторую, еще не законченную, начать читать. Ну что можно сказать? Наверное, это лучшая художественная литература, которую я когда-либо читал. Прочтите обязательно!

andrei_safronov: В ЖЖ открылось сообщество желающих продолжить «Машинку и Велика, или Упрощение Дублина». Wellcome!

we_love_bourbon: Смотри, как ночь горька не по погоде, как злоба дня безжалостно проста,

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

как, запертый в своей пустой свободе, ты одинок — до слёз, до дна, дотла. Смотри — вот жизнь идёт. Смотри — проходит. Смотри — прошла… Эти стихи я увидела в блоге Милы Ануфриевой и поинтересовалась, чьи они. Оказалось, из романа «Околоноля» некоего Натана Дубовицкого — псевдоним автора, пожелавшего остаться неизвестным. В интернете много рецензий на роман и гипотез, кто же является реальным автором (одна из основных версий — заместитель главы администрации президента РФ Владислав Сурков). Роман, а жанр его определён автором как gangsta fiction, мне понравился и поразил яркостью, смелостью, необычностью языка и темы повествования и мыслей героя. Правда, насчет мыслей, порой явно ощущалось, что это мысли самого автора, а не главного героя, чувствовался какой-то диссонанс. Много размышлений о смерти и смертности, что непривычно видеть в русской светской литературе. Русские люди чаще ощущают себя бессмертными, как бы не приемлют для себя такого печального конца. Роман был опубликован в журнале «Русский пионер» в прошлом году. Загадка авторства так и не была разгадана. И вот спустя год редактор «Русского пионера» Андрей Колесников получил от таинственного автора по электронной почте начало второго романа «Машинка и Велик, или Упрощение Дублина». Вместе с романом пришло предложение писателя — напишем книгу вместе с читателями. Любопытно, удастся ли эта оригинальная затея.

eduardbagirov: Где взять новый роман Натана Дубовицкого? Хочу его дописать. gsurkov: Писатель года — Натан Дубовицкий. Первым произведением, опубликованным под этим именем, стал роман «Околоноля». Олег Табаков, который планирует поставить «Околоноля» в своем театре, отозвался о романе так: «Натан Дубовицкий», как утверждают очевидцы и сплетники, — псевдоним. Но это не отменяет ни авторского таланта, ни боли, которую — подобно интеллигентности — сымитировать нельзя. Судя по тому, что текст с диковинной зоологической злобой встречен целым рядом моих современников, я вижу — о-о-о, пареньто, кажется, попал в боль! Прямо вставил туда палец и поворачивает».

156

ПОДПИШИСЬ ЧЕРЕЗ РЕДАКЦИЮ НА ВЕСЬ 2011 ГОД И ПОЛУЧИ В ПОДАРОК НАБОР ДЛЯ КЛАССНОГО ЧТЕНИЯ!

1980 руб.

Стоимость годовой подписки —

100 первых подписчиков, оформивших годовую подписку в период с 01.10.2010 по 31.10.2010, получат в подарок КОМПЛЕКТ ИЗ 2 ТОМОВ БИБЛИОТЕКИ РУССКОГО ПИОНЕРА И 3 ЛУЧШИХ ВЫПУСКОВ ЖУРНАЛА!

Оформление подписки:

* Цена указана с учетом курьерской доставки по Москве и Санкт-Петербургу и доставки почтовых отправлений 1-го класса в регионах РФ

n по телефону: (495) 981 3939

* Цена действительна только для РФ

n по e-mail: podpiska@ruspioner.ru

* Журнал выходит из печати 1 раз в два месяца.

n на сайте: www.ruspioner.ru

2011 год: февраль-март № 1 (19); апрель-май №2 (20); июнь-июль №3 (21); август-сентябрь №4 (22); октябрь-ноябрь №5 (23); декабрь №6 (24)

ВЫ ТАКЖЕ МОЖЕТЕ ПОДПИСАТЬСЯ НА ЖУРНАЛ: Подписка через «Каталог Российской прессы ПОЧТА РОССИИ»: - в любом почтовом отделении на территории РФ с 01.09.2010

Подписной индекс: n 32 771 – годовой n 32 770 - полугодовой

Подписка через подписные агентства:

n Москва:

ООО «Интер-Почта-2003» Тел.: (495) 500 0060 Факс: +7(495) 580 9580 E-mail: interpochta@interpochta.ru www.interpochta.ru

Факс: (812) 337 1627 E-mail: press@crp.spb.ru www.pinform.spb.ru

n Агентство «Урал-Пресс»: Абакан, Астрахань, Архангельск, Белгород, Благовещенск, Братск, Брянск, Великий Новгород, Владивосток, Воронеж, Екатеринбург, Иваново, Ижевск, Иркутск,

Тагил, Новороссийск, Новокузнецк, Новосибирск, Омск, Орел, Пермь, Петрозаводск, Петропавловск-Камчатский, Пятигорск, Ростов-на-Дону, Рязань, Смоленск, Сургут, Сыктывкар, Ставрополь, Таганрог, Тверь, Томск, Тюмень, Улан-Удэ, Хабаровск, Ханты-Мансийск, Челябинск, Чита, Ярославль.

n Санкт-Петербург:

Калуга, Кемерово, Комсомольск-на-Амуре,

Тел. центрального офиса (Екатеринбург)

ООО СЗА «Прессинформ» Тел. (812) 335 9751; 335 2305

Краснодар, Красноярск, Курган, Липецк,

+7 (343) 26 26 543

Мурманск, Нижний Новгород, Нижний

www.ural-press.ru

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

158

А в пражский вытрезвитель попал я так. Спустя полгода учебы в Карловом университете однажды приспичило мне поговорить о смысле жизни, но никак не находился достойный собеседник. На пятнадцатой попытке (кружке пива, а между были ведь еще и ром, фернет, сливовица) я на какое-то время померк, а потом обнаружил себя стоящим на рельсах в метро на станции «Мuzeum». Люди в хаки, которых я, воспитанный на других цветовых гаммах, упорно не считал за милицию, не сразу меня извлекли на поверхность. «Во всем мне хочется дойти о самой сути!» — пытался объяснить я свое состояние сначала в участке, а потом и всему персоналу вытрезвительной клиники святого Аполлинария. Ночью в палату подбросили мужиков из Чешских Будейовиц. «Гонза, ты здесь?» — «Здесь я». — «Гонза, мы еще на земле?» — «Какая разница! Лучше пойдем поищем спирт, это же медицинское место, тут должно быть!» И правда: скоро мы дегустировали неразбавленный, разлив в подвернувшуюся крышку мыльницы. Мы пили за упорство и волю. И с каждым глотком смысл становился все ближе. Утром, получив от майора скромное содержимое своих карманов — алюминиевую мелочь, спички, пару мятых «партагасин», перевод элегии Нобелевского лауреата, выполненный на туалетной бумаге, — я на минуту остался наедине с каким-то мужиком. Он стоял за решеткой в камере для особо опасных, а я снаружи. Поманил меня пальцем: — Есть формула. — Да? — Есть абсолютная формула, математической точности. Они называют это смыслом жизни... — мужик поморщился. — Ты увидишь, что все проще. На! — он протянул мне сложенный вдвое листок. Я развернул его только на улице, спускаясь с Вышеграда к центру. В пивных еще было по-утреннему свежо и безлюдно. Внимательно изучил: действительно там была абсолютная формула, объясняющая всё. Скомкал. Как хорошо, что мне вернули спички! Удостоверился, что сгорело дотла. Теперь главное — забыть.

orlova

Игорь Мартынов

159

русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010

№5 (17) октябрь-ноябрь 2010

выходит с февраля 2008 года Главный редактор Андрей Колесников Помощник главного редактора Олег Осипов Шеф-редактор Игорь Мартынов Специальный корреспондент Дмитрий Филимонов Специальный корреспондент Николай Фохт Ответственный секретарь Елена Юрьева Арт-директор Павел Павлик Фотодиректор Вита Буйвид Дизайнер Варвара Аляй-Акатьева Цветоделение Снежанна Сухоцкая Препресс Андрей Коробко Верстка Александр Карманов Корректор Нина Саввина Менеджер по печати Людмила Андреева Генеральный директор Михаил Яструбицкий Заместитель генерального директора по стратегическому маркетингу Директор по маркетингу Анастасия Прохорова Директор по рекламе Наталья Кильдишева Заместитель директора по рекламе Наталья Кирик Директор по дистрибуции Анна Бочкова Офис-менеджер Ольга Дерунова

Павел Парфёнов

Редакция: 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19, телефон +7 (495) 504 17 17 Электронный адрес: ruspioner@gmail.com Сайт: www.ruspioner.ru Подписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: podpiska@ruspioner.ru Обложка: Варвара Аляй-Акатьева Авторы номера: Андрей Васильев, Дмитрий Глуховский, Дмитрий Горбунов, Екатерина Деева, Натан Дубовицкий, Михаил Ефремов, Тина Канделаки, Матрос Кошка, Игорь Мартынов, Иван Охлобыстин, Александр Пашков, Владимир Путин, Александр Рыскин, Ксения Собчак, София Троценко, Дмитрий Филимонов, Николай Фохт, Геннадий Швец Фотографы: Наталья Жерновская, Валерий Кацуба, Варвара Краминова, Наталья Львова, Игорь Мухин, Orlova, Юля Щербакова Художники: Инга Аксенова, Варвара Аляй-Акатьева, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Павел Пахомов, Николай Пророков, Маша Сумнина, Сандра Федорина, Иван Языков В оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв» Учредитель и издатель: ООО Медиа-Группа «Живи», 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19 Тираж 40 000 экз. Отпечатано в типографии ЗАО «Алмаз-Пресс», 123022, Москва, Столярный пер., д.3, корп. 34 Цена свободная Издание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 года Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакции За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель