Русский пионер №23 by Russian Pioneer

№5(23) октябрь–ноябрь 2011

JULES AUDEMARS BOLSHOI

ЭКСКЛЮЗИВНАЯ ЛИМИТИРОВАННАЯ КОЛЛЕКЦИЯ ДЛЯ РОССИИ. 99 ЭКЗЕМПЛЯРОВ ИЗ РОЗОВОГО И БЕЛОГО ЗОЛОТА. AUDEMARS PIGUET - ОФИЦИАЛЬНЫЙ ПАРТНЕР БОЛЬШОГО ТЕАТРА. ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО В РОССИИ: ООО "ОДЕМАР ПИГЕ (РУС)" ТЕЛ.: (495)234 5949 ИНФОРМАЦИЯ ОБО ВСЕХ ОФИЦИАЛЬНЫХ ТОЧКАХ ПРОДАЖ НА ТЕРРИТОРИИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ НА САЙТЕ: www.audemarspiguet.com

orlova

ЭТОТ НОМЕР еще долго будет вам сниться.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Андрей Колесников

Клятва главного редактора стр. 6 первая четверть Урок математики. 1 1 0 2 2 0 1 1 Сергей Мавроди о финансовом апокалипсисе стр. 20 Сбор металлолома. Мотоцикл с фашистом. Екатерина Истомина в коляске стр. 24 Прогул уроков. Что тебе снится, брат. Тигран Кеосаян про то, почему он не видит сны стр. 30 Урок информатики. Гуглаг. Фриц Морген о сетевых страхах стр. 36 Урок правды. Аз есмь Джобс. Колонка Стивена Пола Джобса, приснившаяся Илье Шаньгину стр. 40 вторая четверть Пионер-герой. Ефрем. Иеромонах перешел Россию стр. 46 Следопыт. Ловушка-27. Непереходный возраст стр.56

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

третья четверть Диктант. Унисон. В тему номера стр. 66 Дневник наблюдений. Бдить или не бдить? Институт сновидений и его коллекция снов стр. 68 Урок философии. Идиоты в анабиозе. Статья Вадима Зеланда стр. 80 Урок поэзии. Провидец Орлуша вещает

про сны своей необъятной любимой страны. Поэт Андрей Орлов стр. 86 Сочинение. Куда деваться. Рассказ Дмитрия Глуховского стр. 90 Четвертая четверть Урок мужества. О пользе фанатиков. Николай Фохт спасает женщину стр. 100 Урок географии. Ленка, Саша, Ирка и Люсечка. Маргарита Симоньян в Новом Свете стр. 104 Медпункт. Отделение низкого риска. Матрос Кошка борется за жизнь стр. 114

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

группа продленного дня Правофланговая. Сон про не сон. Ксения Собчак об адском поезде стр. 118 Звеньевая. Не спать! Мила Кузина про свою бессонницу стр. 122 Физрук. Неспящие в Херсоне. Геннадий Швец про спящую мускулатуру стр. 126 Подшефная. Летаргическая жизнь. Дарья Екамасова о своих лунных выходках стр. 130 Запевала. Вася-Cовесть. Александр Ф. Скляр, проза стр. 132 Урок прекрасного. Давай не о смысле жизни. Вера Полозкова, стихи стр. 136 Внеклассное чтение. Машинка и Велик,

или Упрощение Дублина. Продолжение wikiромана Натана

Дубовицкого стр. 142

Табель. Отдел писем стр. 154 Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр. 159

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

русский пионер №1(13). февраль–март 2010

Родительский день. Будьте Кеосаян про свое Урок математики. 1 1 0 2мужчинами! 2 0 1 1 СергейТигран Мавроди о финансовом Урок этики. Этометаллолома. не женская Мотоцикл дружба. Алена Хмельницкая кино.апокалипсисе. Сбор с фашистом. уроков. Империи. Иван о Маше и мужеИстомина ее, Лешке. Прогул Екатерина в коляске. ПрогулДрузьям уроков. Что тебе снится, про свою пирамиду. про Урок Почему Охлобыстин брат. Тигран Кеосаян то, информатики. почему он не видит сны. Урок мы расстались с Техномадом. Максим Лобанов дважды о том, почему Гуглаг. Фриц Морген о сетевых страхах. Урок информатики. Урок рисования. Арт-визуализация. Дмитрий он рассталсяАз с Техномадом. есмь Джобс. Колонка Стивена Пола Джобса, приснившаяся правды. о порче городской Врубель Илье Шаньгину . среды.

риа новости

текст: сергей мавроди рисунок: александр ширнин

Сергей Мавроди в своей колонке, как и в жизни, показывает себя человеком, не понаслышке знающим, что Сергей Мавроди — гений. Однаединственная колонка дает исчерпывающее представление о том, так это или не так. При этом читатели все-таки могут не отказать себе в удовольствии поставить окончательный диагноз.

СЕГОДНЯ мировая финансовая система — это пирамида, устроенная в интересах не всего общества, а в интересах людей, которые печатают деньги. Причем произвольно. И эти бумажки не есть мерило труда, а просто раздаются по своему желанию. Доллар ничем не обеспечен. Все ждут, когда он рухнет. Но он никогда не рухнет. Если ему не помочь. Это дракон, для борьбы с которым приходится вызывать другого дракона. Для этого я создал МММ-2011. МММ-доллар уничтожит доллар. Потом во всеочищающем пламени финансового апокалипсиса сгорят оба. Новое всегда строится на обломках старого. Иначе не получается. Это апокалипсис. Здесь человеческое уже бессильно. Все предначертано. На первый взгляд кажется, что невозможно отследить воздействие высших сил. Невозможно понять, если это вдруг происходит, если ты становишься объектом их воздействия. Поскольку любое происходящее событие они будут выдавать за случайное совпадение. Но через некоторое время нарушится статистическая картина — случайностей будет происходить слишком много. В апокалипсисе указаны два числа зверя — 666 и 42. «Зверь будет править 42 месяца».

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Я открыл МММ-2011 11 февраля 2011 года. Абсолютно симметричное число, если его записать — 1 1 0 2 2 0 1 1. Таких чисел всего два в тысячелетии. Но 11 февраля еще и 42-й день в году. Следующее совпадение — аббревиатура «МММ». «М» — 14-я буква в алфавите. МММ — 42. На момент открытия МММ-2011 мне было ровно 55,5 года. Если перевести в месяцы, получится 666. Это можно трактовать как угодно. Но я как математик по образованию не верю в такие совпадения. Процесс уничтожения мировой финансовой системы запущен. Все последующие события неизбежны. Власти будут до последнего недооценивать опасность. Им будет казаться, что я бред несу, что это всё мои сказки про апокалипсис, про то, что все рухнет. И когда спохватятся — будет поздно. Это война. Страшно, но надо. Многих не устраивает нынешнее положение вещей. А ситуация простая на самом деле: если тебя оскорбляют, унижают, затрагивают твою честь — протестуй. Не нравится — протестуй, если ты человек. А если ты не протестуешь и позволяешь с собой так обращаться, то на что обижаться?

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Это как в тюрьме, где все направлено на унижение человеческого достоинства. Ты еще не осужденный, но обязан стоять по стойке смирно и заламывать руки за спину. Вроде мелочи. А через некоторое время то, что казалось раньше оскорбительным, начинает казаться нормальным. И человек начинает постепенно ломаться. На спецблоке, где я сидел, никто не объявлял голодовок. И не потому что всех все устраивало. Это последний круг ада, где все мечтают с пожизненного соскочить. Это люди с маленьким сроком понтуются в обычных тюрьмах, а серьезные люди — скромные. И за здоровьем следят. Понимают, что сидеть им долго в условиях не очень хороших. Мне понадобилось пройти 12 голодовок, причем одна сухая на 8 суток, чтобы не держать руки за спиной и не рапортовать как дежурному по камере. Иначе я мог попросту не дожить до суда. Так и здесь. Я считаю, что я могу это делать, значит, я должен это делать. На сегодняшний день в МММ-2011 уже 1,5 млн. человек. В системе нет единого центра. Все деньги хранятся на счетах ячеек участников. Я только устанавливаю курс. А далее участники сами покупают и продают МММ-доллары между собой. Все прозрачно. Денег в системе уже много. Проблема в том, что их некуда девать. Деньги не размножаются делением. Они должны работать. Вкладываться в рекламу. Уже все вкладчики понимают, что это необходимые траты. И мы готовы тратить огромные средства, но нам не дают. Внутри коллектива сложились доверительные отношения. Участники болеют за систему всей душой. Практически нет воровства. Все понимают, что это их шанс. И вместе мы можем многое. Когда ты воруешь в банке у банкира, который ездит на «Мерседесе», это одно. А здесь ты воруешь у своего соседа по десятке, у инвалида, у пенсионера. Отдельные уроды, конечно, есть. Недавно независимо друг от друга проворовались четыре тысячника и все четыре по фамилии Попов. (Совпадение?) Ничего не поделаешь — человеческий фактор. Вспомните, как Наполеон проиграл «Битву народов». Силы союзников в несколько раз превышали силы его армии. Надо было увести людей, взорвать мост, и все. Наполеон блестяще выполнил маневры. Союзники даже не преследовали его. Никто не понимал, что проис-

ходит. Наполеон отдал приказ генералу взорвать мост. Генерал геройски поручил это полковнику. Полковник дальше. В итоге остался брошенный всеми сапер, который запаниковал и взорвал мост, когда прошла половина армии. В результате погибли все. Тот же Наполеон решил завести у себя королевский двор и охотиться на кроликов. Все организовали идеально. Но допустили одну ошибку. Кроликов купили домашних. И все эти кролики сами бросились к Наполеону, они увидели в нем хозяина. Но это просто одна из сложностей, которую надо преодолевать. Я ввел жесткие меры, чтобы вкладчики соблюдали субординацию. Как в армии. До этого мне писали по любому поводу: «У меня не работает кнопка, что делать?» Теперь люди пишут сначала десятнику про свою кнопку, если он не может решить проблему — сотнику, потом тысячнику, а потом уже ко мне. Пришлось оштрафовать нескольких, чтобы остальные затихли. Должна быть твердая рука, чтобы все рекомендации безукоризненно выполнялись, а система работала. Если я говорю вкладчикам, что в рекламных целях всем надо зарегистрироваться ВКонтакте, значит, всем надо зарегистрироваться. Поначалу пенсионеры жаловались, что это слишком сложно. Пригрозил штрафом — все тут же освоили компьютер, зарегистрировались. Я оштрафовал на 10% прибыль всех москвичей, которые не пришли на первый митинг и провалили его. Все поумнели сразу. Я действую из соображений целесообразности, как я ее себе представляю. А поскольку пока всем все платится на протяжении уже полугода в условиях агрессивнейшей среды, значит, все мои представления верны. Все предельно просто. Не хочешь — не участвуй! Не нравится — у меня на все ответ один — скатертью дорога. После того как МММ-доллар вытеснит доллар, события могут развиваться по-разному. Анaлогов происходящему не было. Была масса революций. Мир становился другим, но не новым. Не было апокалипсиса. Практически ни у кого уже не осталось сомнений, что все получится. Что будет дальше, выяснится очень скоро. В Библии написано: «И дана ему власть действовать сорок два месяца», и «он сделает то, что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

это начертание, или имя зверя, или число имени его». Число МММ-доллара. Я мог замкнуть МММ еще в 1994 году. Но я не захотел тогда выигрывать. Не захотел становиться драконом. Меня вообще не прельщает роль властелина мира. У меня очень скромные потребности. Я живу аскетично, в пустой квартире, и абсолютно комфортно себя чувствую. Не потому, что я великомученик. Я мог бы сказать вкладчикам, что мне нужны часы за миллион долларов, иначе я плохо думать буду и все рухнет. И у меня были бы эти часы, только бы система работала. Но меня все устраивает. В идеале я хотел бы построить новый мир, уйти от дел и спокойно ловить рыбу. Но есть гражданский долг. Приведу эпизод из жизни. 1991 год. У меня бизнес по продаже компьютеров. Охранники из «Альфы». Я в полном шоколаде. И вот ситуация. Вечер пятницы. Мои охранники дежурили на даче у Горбачева и разговаривали с его личной охраной. От них узнали, что в субботу на дачу приедут Шушкевич с Кравчуком подписывать договор о разделе Советского Союза и их арестуют. Потому что уже танки идут на Москву. Я тогда еще глупый был и верил во все эти демократии. Ну что делать? Вот вы единственный обладатель такой информации. Можно ничего не делать. Никто тебе слова в упрек не скажет. Да никто и не узнает. Да вообще никто и не ждет, что ты будешь что-то делать. Но ты-то сам не забудешь, что должен был сделать и не сделал. Я сел ночью в машину и поехал по всем западным посольствам. Я поднимался, вызывал ментов: вот я такой-то, паспорт даже показывал и говорил, что у меня есть информация. Может, она ложная, вы проверьте. Это был 91-й год, КГБ, самоубийственный совершенно шаг. У меня была фирма процветающая. Никаких мотивов у меня не было, кроме сознания гражданского долга. Но меня никто не тронул тогда. И никаких последствий это не имело. А Шушкевич с Кравчуком на следующий день не приехали. Вы можете всю жизнь про себя считать, что вам по фигу гражданский долг. Но когда возникает выбор… Человек не может заранее предсказать, как он себя поведет в таких ситуациях. Как нельзя предсказать, как человек поведет себя, если напьется. Веселый он будет или мрачный. Так и здесь. Трус поступит правильно, а человек, который считался героем, струсит. Так что дело-то такое — сложное… А вы вступили в МММ?

orlova

текст: екатерина истомина рисунки: анна каулина

Вот событие номера: на страницы «РП» возвращается рубрика «Сбор металлолома» со своей бессменной ведущей, обозревателем «Ъ» Екатериной Истоминой. Рубрика задумывалась для рассказов про машины. Но постепенно усилиями Екатерины превратилась в рубрику про людей. И вот после перерыва сбор металлолома продолжается. Значит, не перевелись еще люди.

В ОПЕРНОМ ТЕАТРЕ «Колон», что в Буэнос-Айресе, никогда не играли Вагнера. Здесь царили итальянцы: пышногрудые страстотерпцы любви — Верди, Пуччини, Беллини и Россини в трехактных руладах, усладах и рулонах. На берегах Ла-Плата ценили и русских: несгибаемую гастролершу Анну Павлову в партии Лебедя, названного лишь только после ее смерти Умирающим. А вот жесткий, как селедка, и лобастый, как маленький бульдог, Вагнер никогда не возносился над этой дивной, в золотых кудряшках и пряных крендельках, небольшой музыкальной сценой. От Буэнос-Айреса до винодельческой Мендозы, сейсмически опасного центра Анд, — двое суток на машине. Хозяева придорожных ферм всегда дают приют. На одной такой гостеприимной ферме, торговавшей поло-пони, меня ожидала встреча с историей. С историей, которая началась тогда, когда моя бабушка еще не встретила моего дедушку. Она, дочь высокопоставленного советского инженера, была в эвакуации, а он, единственный сын православного попа, — в сталинском лагере. Из сарая мне навстречу вышел старый человек: истинный ариец, не расплескавший нордиче-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

ской мощи на латинской стороне. Старик был сплетен из сухожилий, спаленных жарой, высушенных солнцем. Этот крепкий Фауст в молодости был красив, впрочем, мне всегда нравились немцы и я всегда любила Германию. «Sprechen Sie Deutsch?» — спросила я. А он будто с вечера ожидал вопроса. Возможно, что он уже шестьдесят лет готовился на него ответить. Он улыбнулся, его невероятно блестящие зубы торжественно, как это чувствуешь у стариков, выпустили слюну. Передо мной, в самом центре Аргентины, стоял бывший нацистский преступник, большой или маленький, но ведь это не имело значения. Это был мужчина, наверняка много раз видевший вблизи Мартина Бормана, и данный факт делал моего нового знакомого в определенной степени бессмертным, не имеющим срока давности. «Sie sind in Deutschland geboren?» — спросила я. Ну да, он был родом из Мюнхена. У его высокой ноги я заметила старый мотоцикл BMW с разбитой, словно лицо, коляской. Казалось, что при первых минутах разговора мотоцикл сам появился на пороге сарая, как ротвейлер всегда является на запах мяса. Загорелый нацист молча царапал преданный бок цвета хаки.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Было заметно, что этот старик все время что-то вспоминал про себя. Вся его жизнь после окончания войны была неусеченной и неусекаемой памятью. В этих глазах струились нежные нацистские менуэты. Тонкими, прозрачными баховскими флейтами разливалась в альпийском воздухе разведка Абвера. Басом доброго полосатого шмеля гудела Имперская канцелярия РСХА на Вильгельмштрассе. Словно высокая рампа, сверкала в космосе пронзительными огнями ось «А–А», или «Архангельск–Астрахань». Чернокожий атлет Джесси Оуэнс из университета штата Огайо, ехидно улыбаясь, бежал в олимпийском нацистском Берлине триумфальную стометровку. Мастера Maybach комплектовали фирменными двенадцатицилиндровыми моторами немецкие «Пантеры», великие танки великой войны. В глазах моего собеседника контингент немецкой «Люфтваффе» в Испании, легион «Кондор», радостно бомбил Гернику. Рейхсляйтер Роберт Лей бордо писал книгу «Мы все помогаем фюреру!», а спустя пять лет после эффектной публикации просто вешался на канализационной трубе. Генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, как заведенный плюшевый заяц, закидывая статную голову, подписывал снова акт о безоговорочной капитуляции Германии. В этих голубых глазах кумир миллионов Адольф Гитлер, прижимая сухие руки к груди, словно немецкая богородица, еще раз предупреждал всех, что жертвы будут и должны быть огромными. И, наконец, истинная лакримоза разворачивавшихся передо мной воспоминаний: «Vor der Kaserne, vor dem grossen Tor, stand eine Laterne und steht sie noch davor. So woll’n wir uns da wiedersehn, bei der Laterne woll’n wir stehn wie einst, Lili Marleen!» В фильме «Нюрнбергский процесс» легендарная германская песня, тевтонский гимн влюбленных, знакомая миру благодаря Марлен Дитрих на английском языке, лилась из громкоговорителей именно на высоком немецком наречии. Wie einst, Lili Marleen! Wie einst!.. Я спросила старого немца, осевшего в Аргентине, о его старом мотоцикле. Старик предложил мне совершить мотоциклетную прогулку. Я залезла в коляску и закрылась до груди протертым брезентом. Мы поехали. Ферма стояла на зеленых холмах.

Мотоцикл-то был великий. Что ж, это понастоящему уникальная машина: модель R-75 по прозвищу Sahara, созданная в Мюнхене в 1939 году. Двигатель BMW Type 275/2, два цилиндра, мощность 26 «лошадей», максимальная скорость 95 км/ч. Это был главный мотоцикл всех сил вермахта: их много видели в Польше и в Венгрии, в Румынии и в Чехословакии, на Украине и в Белоруссии, под Ленинградом и Керчью, на Волге и на Дону. Эти красивые машины были там, где горели белорусские избы, в которых заживо горели люди. Эти мотоциклы были там, где под сожженным Киевом вешали партизан, и там, где заключенные польских, австрийских, немецких, чешских концлагерей хоронили своих товарищей в настойчивом ожидании завтра, когда другие придут хоронить их самих. Эти мощные машины вздымали русскую пыль и русский песок, они ворошили наш волжский снег, они прогибались под тяжестью подмосковной осенней грязи и утопали в смоленской весенней половодице. Для легкой мотоциклетной прогулки на BMW R-75 Sahara был прекрасный денек: солнечный, зеленый, агрикультурный, весь заводной такой денек. Хотелось, что ли, весело жать и сеять, сеять и жать. Потом еще хотелось развалившись посидеть за столом где-нибудь под яблочным деревом, посмеяться, выпить и поговорить. Мы выпили и поговорили: немецкий старик увле-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

ченно рассказывал мне о том, как сейчас на лошадиной ферме, где он давно живет и работает, идут дела. Хорошо рождаются поло-пони, их хорошо покупают иностранцы в аргентинской столице. У него есть несколько любимых лошадок. Он назвал мне их имена. Собираясь в путь, я очень коротко обняла Вальтера. В конце концов, это был самый обыкновенный одинокий старик. Продолжая дорогу в Мендозу, я думала об одной своей старинной знакомой, фрау Пуфе, маленькой хилой черной немке, каждый год приезжающей с экскурсией в Освенцим. Мы знакомы с ней многие годы, и для меня она — покаянная героиня романов Ремарка. Я вспоминала, как эта маленькая старая фрау Пуфе истошно плакала передо мной, этой русской, на ночном берлинском перроне: «Поймите же, это мы тогда начали войну…» Как я насильно поднимала ее, одинокую, грязно пьяную, с черных ободранных коленок и волокла на себе, чтобы посадить в такси: «Милая моя фрау Пуфе, да вы не плачьте. Берегите вашу маму, фрау Пуфе… И себя берегите». И как тогда, на ночном берлинском перроне, мне, уже одинокой, хотелось произнести вслух последние слова умирающей Павловой: «Приготовьте мой костюм Лебедя». Как когда-то, Лили Марлен. Wie einst, Lili Marleen.

вита буйвид

текст: тигран кеосаян рисунок: сандра федорина

Актер и режиссер Тигран Кеосаян признается в страшном грехе. Он не видит снов. Читателям предстоит увлекательное путешествие во внутренний мир Тиграна Кеосаяна, в конце которого автору колонки гарантировано отпущение всех грехов.

В ДЕТСТВЕ я не видел снов. То есть совсем не видел, тотально. Средняя школа сменяла начальную, совсем скоро я должен был стать старшеклассником, появлялись друзья, влюбленности, и только мой сон не менял своих характеристик: сомкнутые веки запирали меня в девятичасовом бесследном мраке, где не было места для фантазий и кошмаров. Я просто спал. И все бы ничего, если бы не одна вещь. Вернее, человек. У меня был и есть брат. Он у меня есть все мои сорок пять лет. Скажу больше: он уже был, когда еще не было меня. Родившись на пять лет раньше, он получил от отца древнееврейское имя Давид, так как папе это имя нравилось и он ошибочно считал его древнеармянским. Впрочем, если вспомнить историю Ноя с его ковчегом и причалом на горе Арарат, может, папа и не сильно ошибался. Все младшие братья становятся жертвами ветеранства со стороны старших, и я не был исключением. Это было не криминально, не больно и чаще всего происходило по причине моей недетской хитрости. Так что претензий к Давиду у меня по этому вопросу нет. Скорее у него могут быть претензии ко мне.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Но то, что мой брат явился причиной первого в моей в жизни комплекса неполноценности, — это точно! Научное обозначение того гнетущего, ежеутренне убивавшего мою самооценку чувства я узнал много позже. А тогда я просто понимал: со мной что-то не так. Дело в том, что в отличие от меня Давид сны видел. Часто он будил меня криком: — Слышь, что расскажу! И начинал рассказывать. Это был не обрывочный набор картинок. Нет! Это были законченные истории с завязкой, кульминацией и развязкой. В них были нездешние пейзажи, горные серпантины дорог, и по ним неслись спортивные автомобили. Лазоревое море плескалось о борта роскошных яхт, на которых томились в заточении сплошные красавицы. Их спасал герой, немного пьяный и очень уверенный в себе. Чаще всего в образе героя, по понятным причинам, выступал Давид. Он умел управлять всеми видами транспорта, от самоката до самолета. Чаще, конечно, герой, то есть Давид, спасал любимую, доведя до крайности топливный ресурс своего аэроплана и прыгая с парашютом

на яхту. Злодеи в его снах были кристально злодейскими, женщины — безусловными, приключения — смертельными. Я раскрыв рот слушал брата, и незнакомые слова музыкой звучали в моих ушах: «хайбол», «феррари», «блади мэри». Все-таки не забывайте, на дворе стояли дремучие семидесятые: развитой социализм и абсолютно невыездной папа. Эти сны были из жизни, которую мы никогда не увидим, из жизни такой далекой, что туда не долетел бы ни один из известных нам самолетов. Слушая брата, я с ужасом понимал, что моя мечта стать режиссером не осуществится. Это если быть честным. Ведь режиссер без фантазии — не режиссер. Я не вижу даже завалящих снов, а тут такой полет! Надо что-то делать, говорил я себе. И я делал. Теперь, перед тем как заснуть в постели, я тихо повторял про себя запомнившиеся слова: «кабриолет», «дайкири», «дайкири», «кабриолет»… Я абсолютно не представлял себе, что такое кабриолет и совершенно не знал, какой вкус у этого дайкири, но был уверен — магия этих красивых слов поработает над моим воображением. Безрезультатно! Мои заклинания сменялись мыслями о Зое из соседнего подъезда, дочери звукорежиссера Цфасмана, и мысли эти были чрезвычайно земными. Ну а после Зои наступал сон, глубокий и без выкрутасов. Утро снова будило меня братом. И снова неслась завораживающая история. И гадкое членистоногое, очень похожее на зависть, снова начина-

ло ползать в моем маленьком детском сердце. Надо сказать, что Давид делал все возможное, чтобы превратить сон в явь. А какие для этого были возможности? В городе, где высшим шиком для страждущей молодежи была вечерняя поездка в Шереметьево-2 попить отвратного кофе в ресторане на пятом этаже, из широких окон которого открывался вид на взлетающие и садящиеся «Боинги» с надписями «Pan Am» и «Air France», таких возможностей практически не было. Но брата не пугали сложности. Помню, Давид, учившийся тогда в десятом классе, готовился к какой-то контрольной на даче у друга. Не знаю, как у сегодняшних школьников, но в наше время лучшей отмазкой для родителей была легенда о подготовке к ответственной контрольной или диктанту. Обычно готовиться предстояло всю ночь. Тебя отпускали или нет в зависимости от актерских данных. У Давида обычно получалось убедительно. Далее все шло по накатанной: конспекты и учебники превращались в баллоны с дешевым пивом, водкой и портвейном, а наглядными пособиями становились одноклассницы и добрые подруги. В процессе подготовки к контрольной Давида посетила светлая мысль, что жизнь пройдет зря, если он и его товарищи не выпьют пива на берегу моря. Прямо завтра, с утра. Меня, конечно, там не было, но мне кажется, я знаю, что он говорил своим друзьям. Он говорил о теплом морском бризе, который будет ласково трепать их волосы, о тревожных криках чаек, о тихом

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

шелесте волн и о чуде первого глотка холодного пива на рассвете. Собрали денег, поехали на вокзал. Кто-то уже не мог двигаться, кто-то отсеялся по дороге, одним словом, в вагон, отправляющийся к морю, зашли только Давид и его друг. Утро принесло трезвость и разочарование. Дело в том, что на дворе была зима, и в погоне за своими снами мой брат поехал не к Черному, а к Балтийскому морю. На юге море хотя бы не замерзает, а Рижский залив встретил романтиков ледяной коркой. С пивом тоже вышла неувязка — оно закончилось еще в дороге. Может, и к лучшему. Ведь пить холодное пиво на пронизывающем балтийском ветру так же глупо, как пить теплое в сорокаградусную жару. Брат отбил обезумевшим родителям покаянную телеграмму из Риги и скоро был дома. Где-то в спальне мама успокаивала отца, а мы сидели в детской, и Давид шепотом рассказывал мне перипетии своего приключения. Он понимал комичность происшедшего, но все его существо бродило обидой на несправедливость окружающего мира. Думаю, что побеги брата к несуществующей реальности в немалой степени поспособствовали решению родителей женить Давида. Что и было сделано в его восемнадцать лет. Я переехал за стенку, в кабинет папы, а наша детская превратилась в спальню новобрачных. Изменившийся статус брата не внес ровным счетом никаких изменений в график его сновидений. Просто теперь, чтобы рассказать мне новый сон, ему надо было перейти из одной комнаты в другую. — Слышь, что расскажу! Всклокоченный со сна, большой и волосатый, он, не церемонясь, расталкивал меня и рассказывал. А я слушал и завидовал. Много позже я понял, откуда, кроме всего прочего, черпала сюжеты ночная фантазия брата. Давид прекрасно владел и владеет английским и зачитывался тогда романами Гарольда Роббинса и Яна Флеминга с его Джеймсом Бондом. Понятное дело, в оригинале. Плюс ко всему тогда в широком кинопрокате по экранам нашей страны прокатился фильм «Великолепный» с великолепным Жан-Полем Бельмондо. Вот откуда всепобеждающий герой на разнообразных летательных аппаратах! Вот откуда сказочные напитки и итальянские названия автомобилей! Вот откуда длинноногие модели

и карикатурные злодеи! Но даже тогда, в минуту своего лилипутского триумфа, я понимал, что не все так просто. Хорошо, он читает Флеминга, но я-то взахлеб читал исторические труды о Бонапарте и обожал Шолохова. Тогда почему никогда, вы слышите, никогда мой сон не тревожила безумным полетом конная лава маршала Мюрата, не грохотали пушки Аустерлица и Йены? Почему ни разу император не просил во сне моей помощи, чтобы уладить сердечные дела с красавицей Валевской? Нет, понял тогда я, дело здесь не только в Бельмондо… Пока я служил в армии, Давид отправился продавать наше кино и покупать чужое в Индию. После дембеля в 1988 году я полетел к нему. Дело было зимой, и я справился о температуре в стране магараджей. Там было двадцать семь градусов. В шереметьевском туалете переодевшись в майку и шорты, пьяный от пива и радости, я улетел в Индию. Я спускался на эскалаторе в зал прилета. Мне было жарко и весело. Информатор говорил на совершенно непонятном языке. У меня кружилась голова от предвкушения своей первой настоящей заграницы. Давид встречал меня в теплом пиджаке, поверх которого был надет плащ. Я приветственно замахал рукой. Он обнял меня и строго посмотрел. — Ты чего так оделся? Замерзнешь. Давид был в Индии уже полтора года и успел пересмотреть свои взгляды на температурный баланс. — У нас тут уже четыре случая обморожения у бродяг было. — Какое на фиг обморожение?! У вас двадцать семь градусов тепла! Он посмотрел на меня. — Самая холодная за сорок лет зима, брат. Мы вышли из здания аэропорта. Асфальт пыхнул жаром. Давид застегнул плащ на верхнюю пуговицу. Вокруг сновали смуглые туземцы, царил отчетливый дух антисанитарии, и меня никак не покидало ощущение, что еще мгновенье — и мне навстречу шагнет Радж Капур и запоет песню бродяги. По дороге к себе домой Давид припарковал машину у «Шератона». — Давай посидим, выпьем чего-нибудь… Капсула лифта подняла нас на последний этаж.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

В баре было прохладно и чисто. Радж Капур здесь был явно неуместен. Давид заказал что-то официанту, посмотрел на меня. — Ты что будешь? — Дайкири, — сказал я. Принесли персиковый дайкири. Субстанцию коричневатого оттенка. Я пригубил, готовясь окунуться с головой в мир удовольствий. Помню чувство острого разочарования. И еще ощущение неудобства за это мое разочарование. Перед братом. — Не нравится? Я покачал головой. Давид посмотрел в стекло-витрину. Под нами лежал замерзающий от жары Дели. — Знаешь, я в первый день, как приехал, пошел в бар и заказал водку-мартини. Смешать, но не взбалтывать… — И чего? — Чуть не блеванул… Он посмотрел на меня. И повторил слова классика: — Вот я и стал еще на одну мечту старше… В 1998 году Давид пошел учиться на летчика. И теперь он сертифицированный пилот с правом управления реактивными воздушными судами типа Як-40. Года два назад мы сидели в квартире на балконе и смотрели на потрясающую панораму залива Вильфранш. Перед нами были горы, серпантины дорог, рыбацкие лодки и шикарные яхты. Нас было двое. Мы только что позавтракали и пили кофе. Из-за горной гряды вынырнул одномоторный самолетик, и воздух наполнился характерным звуком. — Знаешь, брат, вот надоест мне все, и уеду от всех вас на какие-нибудь острова туристов возить на такой херне, — он внимательно следил за маневрами пилота. — А чего? Куплю лицензию и буду катать народ. Или почту перевозить. Давид повернулся ко мне. — И как-то ко мне придет человек, страшный, весь в шрамах, и скажет: ты должен доставить этот пакет в Порт-о-Пренс к полуночи… Он рассказывал, а я слушал и улыбался. Я знал, о чем эта история, и знал, чем она кончится. Мне было хорошо и уютно. В какой-то момент я загрустил. Ну а чего вы хотите от человека, который никогда не видел снов?..

александр саватюгин

текст: фриц морген рисунок: маша сумнина

Эйфория от вольности и неподотчетности интернета сменяется унынием и страхом: а что если великий освободитель превратится в великого поработителя? А вдруг Всемирная сеть придумана, чтобы всех нас, как в том мультфильме, посчитать? Если вы активный пользователь Гугла — посмотрим, останетесь ли вы им, прочитав эту колонку блогера и колумниста «РП» Фрица Моргена.

Случилось то, чего я уже несколько лет опасался. Корпорация Google показала мне свое настоящее лицо — и это лицо оказалось лицом Большого Брата. А ведь еще недавно я всерьез считал Google воплощением бизнеса будущего, я думал, что эта гигантская международная корпорация обладает человеческими представлениями о морали и что она готова защищать простых граждан от лезущих в их частную жизнь правительств… Взять хотя бы историю с Китаем. Китайским властям так и не удалось заставить Google подвергать цензуре результаты своего поиска — угрозы китайцев вышвырнуть Google с рынка Поднебесной не достигли своей цели. Массовый взлом китайскими спецслужбами почтовых ящиков местных оппозиционеров только разозлил Google. Сейчас уже вполне очевидно, что у одной страны — даже такой сильной, как Китай, — ни разу не хватило сил, чтобы нагнуть отъевшийся поисковик. Отличный отлуп получили от Google и копирасты. В июле блогер-тридцатитысячник Долбоёб рассказал феерическую историю. Группа бельгийских изданий судилась с Google, требуя

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

от него, чтобы тот перестал давать ссылки в Google News на защищенный авторскими правами бельгийцев контент. Копирасты рассчитывали, что побежденный Google будет давать ссылки на страницы с кнопкой «купить», чтобы издания могли извлекать из пользователей Google денежки. Тяжба длилась несколько лет, и в итоге суд, как это обычно и бывает, удовлетворил требование правообладателей. Однако Google рассудил по-своему. И… полностью удалил все ссылки на сайты копирастов из всех своих сервисов. В результате чего несчастные бельгийские СМИ лишились не только читателей-пиратов, но и всех остальных идущих через Google читателей. Google обладает немалой властью, ага. Два процента всех серверов в мире работают на корпорацию Google, а доля поискового рынка, контролируемого этой суперкорпорацией, достигает семидесяти процентов. Для многих людей Google давно уже превратился в незаменимого личного секретаря. Например, я постоянно ищу что-нибудь в Google и количество моих запросов поисковику нередко достигает нескольких сотен в день. Google

знает о моих интересах больше, чем кто бы то ни было на планете. Всепланетный мозг, всегда готовый дать умный совет или поделиться ценной информацией, таки перекочевал из сказок научных фантастов в реальную жизнь. И этот всепланетный мозг носит название из шести разноцветных букв. Осталось только изобрести какой-нибудь кибербраслет, чтобы я мог использовать его везде: и в туалете, и в бассейне, и в постели. Неудивительно, что, когда против Google пытаются играть плохие парни, Google успешно сопротивляется им — какой бы силой и влиянием они ни обладали. Проблема только в том, что плохим парнем вполне может стать и сам Google. Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно. А власть Google к абсолютной весьма близка… по крайней мере, когда речь идет о сети Internet. До какого-то времени я отмахивался от всех назойливых тревожных звоночков. Когда мне писали, что Google зажимает маленькие проекты, не давая им развиваться, я только пожимал плечами: конкуренция есть конкуренция, а талант дорогу пробьет. Например, тот же Blogspot от Google никак не мешает существованию моего «Живого журнала» — места на рынке хватает на всех. Когда Google запустил сервис микроблогов Buzz, который начал без предупреждения транслировать некоторые сообщения пользователей в открытый доступ, я уже насторожился: открытость такого рода весьма опасна. Однако Google быстро признал свою неправоту,

и я на этом успокоился: не ошибается только тот, кто ничего не делает. Тем не менее, когда начал работать Google+, аналог ФСБука, собирающий все данные о пользователях, я все же начал что-то подозревать. Ведь роботы Google уже читают всю почту своих пользователей и анализируют ее — якобы в целях показа контекстной рекламы. Если к этой информации добавятся персональные данные о возрасте, привычках, любимых фильмах и друзьях, критическая масса будет достигнута. Google будет знать о нас чересчур много. В принципе, можно было бы поверить в лучшее и предположить, что добрый властелин Google собирает информацию о нас исключительно с хорошими намерениями, чтобы лучше нам помогать… Однако на днях я увидел «центр семейной безопасности» Google, и у меня в голове щелкнуло. Романтический образ «корпорации свободы» оказался всего лишь очередной голливудской сказкой. Во-первых, сам факт попытки защитить детей от интернета уже весьма показателен: от создания фильтров для детей до введения полноценной цензуры — один шаг. Чтобы далеко не ходить за примерами, вспомню господина Касперского, который активно продвигает идею полного уничтожения анонимности в интернете. Во-вторых, корпорации Google принадлежит видеохостинг YouTube, вопиющие истории с цензурой на котором регулярно приводят к скандалам. И, наконец, весной этого года Джулиан Ассанж заявил совершенно определенно: Google, на-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

равне с Facebook и Yahoo, активно сотрудничает с американскими спецслужбами. Конечно, можно было бы от слов Ассанжа отмахнуться, однако Google практически в открытую участвовал в революции в Египте — и это неоспоримый факт. Короче, я понял, что информация, которую Google обо мне собирает, вполне может быть использована им против меня. В принципе, в моем разочаровании в Google не было бы ничего особенного, если бы не одна пикантная деталь. Дело в том, что Google пустил щупальца в мою жизнь так глубоко, что я уже не понимаю, как смогу без него обходиться. Я каждый день пользуюсь поиском Google и переводчиком Google. Именно на Google размещена моя почта. Я веду видеоблог на дочерней структуре Google — на YouTube. Именно в Google я ищу нужные мне картинки, и именно у Google я заказываю контекстную рекламу для своей IT-фирмы. И у меня есть огромный соблазн сказать себе: «Не будь параноиком, Фриц, Google не так уж плох. Отдай ему кусочек своей свободы в обмен на все эти замечательные сервисы».

дина щедринская

текст: стивен джобс* рисунок: александр ширнин

Когда Стивен Пол Джобс покинул пост главы Apple, мир не перевернулся, рынки не рухнули, публика не впала в отчаяние. Настолько гаджеты с приставкой i внедрились в нашу жизнь, настолько «яблочные» принципы укоренились в мире, что кажется — каждый из нас уже немножко Джобс. И каждый может, если отбросит страх, посмотреть в будущее глазами Джобса. Что доказано этой колонкой.

Я СИЖУ на берегу пруда и восхищаюсь лягушкой. Никто не знает, что она — мать первого iMac. Идею я кинул Джонатану Айву. Он подхватил мяч на лету и набросал несколько эскизов. Пузатый лягушонок стоит на растопыренных лапках и ловко, будто ловя мух, заглатывает СD-диски. Выпученные динамикиглаза жадно ищут добычу. ОК, Джони, лапы убираем! Глаза будут снизу. Первый цвет линейки — голубой. Это наша планета. Всё вращается вокруг iMac. Да, так и назовем его: i — интуитивный, интерактивный, интеллектуальный, индивидуальный. Приоткрою главную тайну Apple: всё, что мы делаем, почерпнуто из природы. Присмотритесь к стае бабуинов, и вы поймете, почему был нужен персональный компьютер. Доминанта. Мощь. Борьба за лидерство. Игра. Люди, ушли намного дальше. Необязательно тащить что-то в дом, чтобы обладать этим. У меня триста патентов. Иногда мне кажется, что единственный из них стоящий — стеклянная лестница для магазинов Apple Store. Лестница между небом и землей. Подниматься шаг за шагом на следующие этажи кармического со-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

вершенства, не теряя связи с миром людей. Так учил Будда. Патенты скоро отомрут. Войны не приносят счастья. Я не боюсь гневных ликов своих проявлений. Я перечитываю Тибетскую книгу Великого Освобождения (Книгу Мертвых), которую подарил мне учитель Баба. Именно она подсказала мне цветную графику Apple II. Помните блуждания души в Сансаре? Цветной лучевой дисплей. Красный, зеленый, синий вместе порождают алмазное сияние Великого Освобождения. А поиск баланса между цветами! Мытарства. Основы компьютерной цветокоррекции и дизайна. Я попросил Роба Янова, создателя нашего логотипа, раскрасить яблоко в цвета радуги. Спустя годы мы ушли в монохром, чтобы родиться заново. Открою вторую тайну: будущее не за электронными технологиями. Это одна из причин моего ухода с поста CEO. Кали-юга, эра железного демона, подошла к концу. Об этом мне тогда, в Гималаях, во время прогулки по горной тропе поведал священный Баба. Он обрил меня наголо и сказал: «Когда найдешь и надкусишь яблоко, доешь его до конца. Всё вокруг тебя — иллюзия. Реальна лишь пустота».

Пластмасса, из которой мы делаем компьютеры, разлагается природой до полного исчезновения сотни лет. Стекло дисплея — миллион. Тяжелые металлы возвращаются к нам через грунтовые воды. Будущее за биотехнологиями. Именно по этой причине я выкинул четыре года назад слово «компьютер» из названия корпорации. Я больше верю футурологу Рэю Курцвейлу, чем рыночным аналитикам. Он пишет, что сейчас прогресс идет по экспоненте в таких областях, как нанотехнологии и расшифровка генома. Тепло, Рэй, даже горячо. Но твое убеждение, что люди оснастят свой мозг компьютерами, создадут искусственный интеллект и переродятся в железе, достигнув бессмертия, ошибочно. Переместимся за границу сингулярности, просто опрокинув ее на бок, и увидим не конец человеческой эпохи, а ее начало на другом уровне эволюции. Человек — биокомпьютер. Это очевидно. Но набор «софта», идущего в комплекте при рождении, далек от идеала. Старость, смерть, непомерно раздутое влечение к противоположному полу, самоуничтожение, алкоголизм, наркотики. Четырнадцать заповедей Будды нарушаются. Люди жестоки, агрессивны, равнодушны, безответственны. Необходимо расшифровать исходный код!

Если понадобится — взломать! И научиться им управлять. Например, написать искусственную иммунную систему и установить поверх поврежденной. К этому уже приблизились военные и IBM. Почему мы должны сидеть сложа руки? ДНК новых клеток информационно беднее, чем ДНК исходных. Наступает момент, когда они перестают работать. Это ведет к старению и смерти. А если полностью переписать код фермента РНК-полимераза? Я говорю о глобальной возможности индивидуального сознательного управления структурой ДНК. Почему бы не заняться этим команде Тима Кука? Тайна третья и последняя. Развитие интернета растворяет иллюзию собственного «я». Содержание индивидуальных файлов iPad или iPhone переходит на облачные серверы. Ваша музыка, переписка, фотографии, имя или дата рождения — это всего лишь iClowds. Разве можно этого бояться? Если нет индивидуума, нет и стыда на пути слияния и Великого Освобождения. Я не случайно настаиваю на внедрении единого стандарта интернет-среды. На уровне железного письма это HTML5. Универсальный и перспективный язык разметки гипертекста. Но я уже вижу другой язык будущего, GML — Gestalt Markup

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Language. Образ побеждает текст. Слова уходят на задний план. Общение происходит на уровне эмпатии, взаимопроникновения, обмена невербальной информацией, внутренней мантрой, вибрациями, музыкой сфер. Не удивляйтесь, когда в Apple Store отвечают на вопросы молчанием. Очень скоро будет создана единая нервная система планеты, способная оперировать с неимоверным googol-числом объемов информации благодаря невероятным возможностям iClowds. Как это будет выглядеть? На смену современной операционной системе iOS придет iAm (Individual Apple Mutation). Вы лично посетите Apple Store и с помощью продавцов-консультантов установите внутренний iTunes. Небольшая безболезненная генетическая операция. Укол в позвоночник. Приходить снова необязательно. Разве что выпить кофе или отвести душу в Genius Bar. Все обновления будут доступны через интернет. Вы купите iAm по той же причине, по которой покупаете сегодня iPhone. Безграничная свобода общения. Плюс корректировка генома. Избавление от болезней и продление жизни вплоть до бессмертия. Невероятное повышение IQ до 100 в пятой степени. И всё это мелочи по сравнению с глобальной психокоррекцией вашего «я». Поднявшись по лестнице на второй этаж, вы сможете выбрать и изменить личность. C ботаника и лузера на гиперуспешного. Или, наоборот, уйти в дауншифтинг, стать спокойнее, романтичнее, сдержаннее. Варианты вашего i в режиме реального времени доступны на виртуальных демостендах. Неразделенная любовь сможет принести счастье. Ненависть обернется восхищением. Страх ликованием. Смерть жизнью. iAm. Пользователи Apple помогают друг другу стать совершеннее. Создается единое информационное поле земли. Пора снять с нее непосильное бремя безудержного потребления. Идеальная и разумная зарплата одного жителя — $1. На самом деле нам достаточно пары горстей риса на завтрак. Вернуться к природе. Восстановить ее силы. Со временем мы перепишем коды всех живых существ и даже камней. Проснется давно утерянное общение стихий человека: земли, воздуха, огня, воды, всей Вселенной. Аум. Об этом я думаю, сидя здесь, на берегу пруда, неподалеку от Стэнфорда. * Сон Ильи Шаньгина

Пионер-герой. Ефрем. Иеромонах перешел Россию. Следопыт. Ловушка-27. Непереходный возраст.

Все тот же вечный странник! То Порфирий, то Ефрем… То крестится, то перекрещивается, постригается-расстригается.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

текст: александр аннин фото: тимофей изотов

Дело не в том, что герой этого очерка — иеромонах. Церковные люди периодически становятся персонажами, а то и авторами «РП». Дело даже не в том, что иеромонах Ефрем совершил, в прямом смысле, подвижнический поступок. Читателю предстоит пройти путь с отцом Ефремом и понять то, чего не поняла Церковь: зачем он это сделал. 47

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

В сумраке

подмосковной церквушки — тишина. Разбрелись по домам малочисленные прихожане. Только одинокий монах стоит возле аналоя и читает Псалтирь. Я сразу узнал его, хотя прежний его облик сильно изменился. Лицо, некогда пышущее здоровьем, прорезали морщины, а пышная борода с проседью скрыла губы. И вот — встреча спустя столько лет. Он стоит у аналоя, за спиной — огромная тканая икона Серафима Саровского. — Похож, правда? — слышу рядом чей-то голос. Оборачиваюсь: пожилой священнослужитель. Переспрашиваю: — Простите?.. — Похож наш отец Ефрем на преподобного Серафима. Разве нет? — Отец Ефрем?! — Ну да. Был Леонид, потом Порфирий, теперь Ефрем. Мы его заново перекрестили, новое имя дали при повторном рукоположении. — Как так — повторном? Разве такое возможно? Тот, кого теперь называют отец Ефрем, аккуратно закрыл Псалтирь, подошел. — Я тоже тебя сразу узнал, — весело глянул на меня. — Пойдем провожу до станции. У меня времени совсем мало, мне ехать пора… Все тот же вечный странник! То Порфирий, то Ефрем… То крестится, то перекрещивается, постригается-расстригается. Для меня он так и остался Леонидом — парнем из далекого Уссурийска, чей подвиг повлиял на всю мою жизнь.

КОСЫНКА ДЛЯ СУГРЕВА Нет, не должен был я оказаться в монастыре Нило-Столобенская пустынь, на Селигере, в тот лютый мороз 95-го. Помнится, приехал сюда, в валдайские земли, на исходе июля: думал — на пару недель. Отдохнуть, искупаться, рыбку половить. Ну и заодно потрудиться во славу Божию. Благо за это в обители полагался и стол, и кров.

Но как-то незаметно мои московские дела и проблемы отошли куда-то вбок. И я, одинокий мирянин среди полутора десятков черноризцев, все дальше откладывал свое возвращение к светской жизни. Вечером, когда мы, промерзшие до самого нутра, жались к печи в монастырской трапезной, за дверью послышался слабый голос: «Молитвами святых отец наших…» — Аминь, — отозвался архимандрит Вассиан, наместник святой обители. Для странника это означало разрешение войти, разделить скромную трапезу с братией. И он вошел, хромая и опираясь на еловую клюку. Вязаная бабья косынка, под ней угадывается скуфейка послушника. Поверх латаного-перелатаного подрясника — телогрейка, вымазанная краской. Перекрестился на иконы, поклонился на три стороны. — Благословите, отец наместник… А к пришельцу уже наперебой спешили монахи и послушники, обнимали, хлопали по плечам, по спине. — Брат Леонид! Неужто ты? Уж и не чаяли тебя снова увидеть! Звякнул колокольчик в руке архимандрита Вассиана, и братия тут же расселась по скамьям, притихла…

ИСПЫТАНИЕ ТОСКОЙ — Тоска лютая накатила на меня в мой самый первый день, когда я только пришел сюда, в Нилову пустынь. Я и понятия не имел, что бывает на свете такая тоска! (Это уж назавтра, когда нас с Леонидом послали готовить баню и мы кололи дрова, — так вот, во время коротких роздыхов послушник неспешно поведал мне свою историю. Видно, хотелось ему выговориться. Он будто предчувствовал, что скоро я покину Нилову пустынь, вернусь в люди и, Бог даст, навсегда позабуду его исповедь. Из обители я и вправду вышел, да только Леонида не мог забыть по сей день.) Когда Леонид впервые переступил порог приозерного монастыря, тоже мела метель, стоял крепкий мороз. Нилова пу-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

стынь неприветливо смотрела на Леонида пустыми глазницами окон. Кругом по берегам Селигера — суровое, полуголодное российское захолустье начала 90-х. — Я все думал: зачем я здесь оказался? — вспоминал Леонид. — Ну на что, в самом деле, рассчитывал? На какие такие радости духовные? Край света, мороз, чужие, угрюмые люди… Нет, думаю, не выдержу! Сбегу… Но куда? Куда бежать? Первые впечатления, прямо сказать, вгоняли в уныние. (От себя добавлю: не только одного Леонида. Почитай, все здесь прошли через испытание тоской. Перво-наперво ведут на склад — бревенчатый затхлый сарай. Как сейчас помню, в луче автомобильного фонаря по земляному полу пробегает крыса… Где-то под потолком урчит голубь, словно жалуясь на беспросветную монастырскую долю.) — Вот вроде самая что ни есть обыденная ситуация: выбираю я на складе валенки и бушлат, — рассуждал Леонид. — Ну подошло кое-что… Спрашиваю этого, который завхоз: вот, мол, опорки хорошие, можно взять? Он — бери, дескать, не жалко. От брата одного, покойничка, в наследство остались… Представляешь, каково услышать такое в самый первый день? Я-то представлял… Мне, к примеру, тот же монах-завхоз первым делом посоветовал напрочь забыть свою фамилию и сородичей… В те годы электричество в тесных комнатушках-кельях с печкамиголландками гасили строго по часам — в двадцать два тридцать, а на случай необходимости имелись стеариновые свечи. В пять часов утра над островом раздавался первый гулкий удар соборного колокола. Начинался новый день, точно такой же, как все прежние. Одна была у нас плотская радость — жаркая баня по четвергам с непременным окунанием в озеро, хоть летом, хоть зимой.

ТЕЛЕГРАММА ИЗ ПРОШЛОГО Прошло два года. Леонид стал послушником-черноризцем, пилил-колол дрова, подсоблял поварам, научился класть печи и резать иконостасы…

— И вдруг все это тихое благополучие разом куда-то ухнуло, — вспоминал Леонид. — В начале Великого поста это случилось. В память врезалось, как по окончании богослужения он поднялся на колокольню. Снизу, сквозь лестничный ход — крик: — Брат Леонид, ты тута? Телеграмма тебе! Из дому, из Уссурийска! Писала соседка матери: мол, при смерти родительница Леонида, не чает увидеть сына, чтоб проститься. Бросился к наместнику брат Леонид, телеграмму сунул. Взмолился: — Отец Вассиан, ехать надо! Ведь матушка-то моя… Она… Староверка, старообрядка! Не дай Бог, помрет вне Церкви. Миропомазать ее надо, в правую веру перед смертью обратить! — Ну что ж, поезжай, может, успеешь… — уступил отец Вассиан. — Денег я тебе дам и на дорогу туда-обратно, и… сам знаешь на что. Только ты вот что… Пробудь, сколько потребуется, и ни дня

лишнего не задерживайся. Как только — так сразу возвращайся. Потом, спустя месяцы и годы, Леонид мучительно размышлял: может, случайно сорвались последние слова с губ наместника? Может, через минуту старец уж и позабыл о них… А он-то, Леонид, по наивности своей всерьез их принял! Но… Как бы то ни было, да только слова эти — «ни дня лишнего не задерживайся» — определили дальнейшую судьбу Леонида Коробкова.

ДЕНЬГИ — НЕ БОГИ

...Отец Вассиан, ехать надо! Ведь матушкато моя… Она… Староверка, старообрядка! Не дай Бог, помрет вне Церкви. Миропомазать ее надо, в правую веру перед смертью обратить!..

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

— Мать была еще жива, но я сразу увидел: угасает она без лекарств, — продолжал свой рассказ Леонид. — И все оправдывалась: «Больно дорого, сынок, где же денегто взять?» И Леонид истратил на лекарства деньги, предназначенные на обратную дорогу. Позвал священника, тот (с согласия матери Леонида) совершил миропомазание, причел старушку к Русской православной церкви. По весне, когда

матери стало чуть лучше, Леонид пошел искать работу, ибо, как говорится в известном фильме, «билет без денег не дадут». — Я ведь до Ниловой пустыни был профессиональным реставратором фасадов, — пояснил послушник. — Церковь восстанавливал, музей… Так потихоньку и приобщился к истории, к вере. Ну и подвела меня моя профессия под монастырь. Платили редко, очень мало. Жена не выдержала нищеты, ушла… Развелись мы. Тут и надоумил меня владивостокский епископ идти в монахи. И не абы куда, а именно в Нилову пустынь. И теперь, выходив мать и надеясь подмолотить на билет, Леонид нашел работу быстро: местный нувориш купил особнячок и пожелал отреставрировать старинный фасад. Тут-то Леня и подвернись под руку… Нанял двух безработных строителей себе в подмогу, и скоро посвежел особнячок, обрел былую красу. Довольный хозяин с хитрецой смотрел на Леонида, пришедшего за расчетом. — Ты ведь, я слышал, монахом заделался. А монахи-то, они денег не берут, они во славу Божию трудятся. Вот и иди себе с Богом, а я уж помолюсь о тебе, обещаю… Подступили к Лене изможденные, озлобленные на весь мир работяги: — Ты нас нанимал, тебе и расплачиваться! Делать нечего: отдал голодным людям свои последние рубли. — Иди судись, — советовал сосед. — Это ж беззаконие-то какое! Пошел было в суд Леонид, но одумался. Нескорое это дело — права свои отстаивать. А ведь отец Вассиан строгонастрого велел ни дня не задерживаться… Дела, ради которых наместник отпустил своего послушника в Уссурийск, Леонидом сделаны. Значит… — Давай прощаться, мать, — решительно объявил он — Ты поправляешься исправно, лекарства еще есть… А мне пора. И потопал Леонид в свой монастырь пешком.

ПЕРВАЯ ТЫЩА — ВСЕХ ТЯЖЕЛЕЙ Отрезок пути до Хабаровска был самым трудным. В Хабаровске он сразу принялся разыскивать церковь. Старичок-священник показал Леониду гору березовых чурбаков, сваленных посреди приходского дворика, и послушник за полдня переколол их на дрова, перетаскал в сарай. От приглашения переночевать не отказался. Поутру священник вручил ему большой полиэтиленовый пакет: — Вот, матушка тебе еды на дорогу собрала. А денег, извини, нет… И так было повсюду! Это всеобщее безденежье народонаселения огромной страны Леонид прочувствовал крепко. Наличных не давали нигде: ни в деревнях, где послушник копал огороды, чинил покосившиеся заборы, ладил новые наличники; ни в городах, где сонмища простых людей получали за свой труд исключительно натурой.

Хлеб, картошка, вяленая рыба — вот и все блага, что выпадали Леониду за самую черную работу. И был он тому несказанно рад… Как озеро на пути попадется — отдохновение! Подолгу плавал, потом лежал на траве, глядя в ясное таежное небо. Ночевал обычно в лесу, кормил комаров. Километров за сто до Читы услышал Леонид жужжание двигателя, поднял руку. Может, подвезут хоть скольконибудь? А это милицейский «уазик»! Выскочили двое в форме, один заломил руку, другой вывалил прямо на асфальт содержимое рюкзака, брезгливо осмотрел, потом обхлопал Леонида, вытащил полиэтиленовый пакетик с паспортом. Первый ослабил хватку: — Собирай барахло. Поедешь с нами в отделение. Для выяснения личности. Ходишь побираешься? — Нет, не побираюсь! И тут же Леонид усомнился в своих собственных словах…

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

— Послушник я, — пояснил Леонид. — В свой монастырь возвращаюсь, на Валдай. — А чё пешком? У вас так принято, что ли? — Да нет, я по обету… — Пообедаешь, пообедаешь… Поехали! В убогом поселковом отделении послушника накормили бутербродами с чаем, дали ночлег в КПЗ: — Чай, комфортней, чем в лесу-то. Ни свет ни заря растолкали: — Ну и здоров же ты спать, монах! Моя бабка покойная поговорку говорила: «Отчего монах гладок? Наелся да на бок». Прям про тебя. Вошел другой сержант, протянул Леониду новехонькие кирзачи — примерь, мол, должны подойти, а то твои-то скоро совсем развалятся… Еще — шматок сала, хлеб, лук, огурцы. Не думал не гадал Леонид, что когда-нибудь получит милостыню от ментов.

НА ЛЕСНОМ КОРДОНЕ Он шагал по прямому как стрела шоссе. Справа — лес стеной, слева — лес стеной. И не видать этому пейзажу ни конца ни края. «Ходите прямыми стезями», — повторял Леонид евангельский стих. Из лесной дебри донеслось дуновение дымка и — не может быть! — мычание коровы. А вот и проселок, зигзагом уходящий в тайгу. Перед Леонидом открылась обширная лесная поляна, а на ней — кордон лесника. На рубленое крылечко вышла ядреная хозяйка, поздоровалась с Леонидом, пригласила в избу. Смелая баба: лесник-то с дочерью были в городе, поехали на мотоцикле за продуктами. Леонид с наслаждением пил в сенях уж которую по счету кружку молока вприкуску с черным хлебом, хозяйка, прислонившись к притолоке, смотрела на него с доброй усмешкой. — Чудно как все у тебя, — качала она головой. — Это ж надо — в такую даль переть! Или крест у тебя такой?

...Хлеб, картошка, вяленая рыба — вот и все блага, что выпадали Леониду за самую черную работу. И был он тому несказанно рад...

— Благословение такое, матушка, — бубнил Леонид. — Ну, воля твоя. А я уж, грешным делом, обрадовалась. Думала, послал Господь помощничка по хозяйству. У меня ведь дочь на выданье, а тут в лесу какие женихи? Одни медведи бродят да волки воют. В кои-то веки мужик к нам завернул, и тот — монах! И непонятно было, смеется бабенка или все же под видом шутки высказывает наболевшее. — Я, матушка, пока еще не монах, может, и не возьмут меня в монахи-то. Со двора донесся стрекот мотоцикла. — Приехали, — обрадовалась хозяйка. Леонид выглянул в оконце. Отец и дочь выгружали из коляски сумки с крупой да мукой. Лесник велел женщинам топить баньку — мол, гость с дороги устал. — Слышь, муженек, он в монастыре служит, — поведала хозяйка. — Знаешь где? Аж на Валдае. Пешком туда идет. Уже тыщу с лишним верст отмахал.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

— Ну-ну, добре, — удивился хозяин. В парилке, отделанной осиновыми досочками, лесник и Леонид от души хлестались березовыми вениками. — Я тебя понимаю, — говорил лесник. — И одобряю. Надо — значит, надо. Тем более если слово дал. И все-таки вот ты скажи мне, чего ты ищешь? В жизни, я имею в виду. — Царствия Божия, — неуверенно отвечал Леонид. — Так то оно так, — покивал головой хозяин. — Да ведь только оно там, — лесник ткнул пальцем в потолок, — а мы здесь. Вот ты мне скажи, раз ты церковный человек. Взять, к примеру, меня и домочадцев моих. Мы молимся мало, редко. Ну, если пожар в тайге случится или корова заболеет. И в церковь не ездим — некогда, да и не приучены. И что же получается, мы в Царствие Божие не попадем, так что ли? — Царство Божие внутри нас, — как можно убедительнее сказал Леонид. — Слыхал, слыхал… А коли так, чего ж ты в монастырь пошел? — Понимаешь… Очень хочется жить среди людей и в то же время… полюдски. Лесник задумчиво покивал в ответ. И спросил неожиданно: — Пойдешь завтра с утра со мной просеку расчищать? — Пойду. …Уже который час они рубили мелкие осинки, притомились. — Передохнем, Леня. Сели на рельс узкоколейки. — Вот ты скажи, у вас в монастыре зло есть? — Всяко бывает, — признался Леонид. — От зла нигде не спрятаться. — А вот и неправда твоя! — с торжеством возгласил лесник. — У нас тут, к примеру, зла нет как нет. Звери и птицы живут по законам природы, в ладу с ними. А мы с женой и дочкой живем по законам человечьим и в ладу со зверьем всяким. Откуда же взяться злу? Зло — оно от беззакония происходит. — Сейчас вагончик с лесорубами пройдет, заскочишь, до узловой станции доедешь.

ЦЕНЫ ШАГАЛИ БЫСТРЕЕ Всякое случалось на его пути. В Красноярском крае, в небольшом городе Канске, вроде бы повезло: попал аккурат на реставрацию старинной церкви. — Заплачу деньгами, — многозначительно пообещал молодой настоятель. Это был мощный аргумент. Да и дело божеское. Можно поработать пару недель, зато потом он на поезде поедет… Не обманул священник, заплатил оговоренную цену. Только не судьба была Леониду ехать в плацкартном вагоне, в окошко поглядывать. За полмесяца стоимость билета от Канска до Москвы подскочила чуть ли не втрое. И обесцененных денег хватило только на то, чтобы затарить рюкзак самыми дешевыми продуктами… …Он дошел. А потом, когда мы истопили баню, я случайно услышал, как архимандрит Вассиан выговаривал Леониду: — Что ж ты мне не дал знать, а? Я бы тебе на дорогу выслал… Вот дурак-то, прости Господи! Ты ж загнуться мог по дороге, у тебя же сердце…

Ничего на это не сказал Леонид. А что сказать-то? «Ходите прямыми стезями»? Я скоро вернулся в мир, но долго еще получал письма из Ниловой пустыни. Архимандрит Вассиан захворал и только формально продолжал оставаться наместником обители. Другие люди взялись за рычаги управления. И многое изменилось в жизни строгого монастыря… Как-то само собой вышло, что Леонид сделался объектом сначала беззлобных шуток, затем насмешек, а там и вовсе превратился в некий ходячий анекдот. Надо же, ради послушания, ради верности данному слову шел в обитель через всю страну! Это похлеще юродства… О пострижении в монахи можно было даже не мечтать, не заикаться. Держат тебя в монастыре, не гонят — и на том скажи спасибо, а то и в ножки поклонись. В недобрый час посоветовал кто-то Леониду уехать в Иваново. Тамошний митрополит Амвросий, древний старец, без проволочек рукополагал в иеромонахи чуть ли не всех желающих. Дескать, по

слову апостола Павла: «Если кто священства хочет — блага хочет». А Леонид всей душой хотел служить у престола Божия. Да и годы его стремительно катились под уклон. Так стал он иеромонахом Порфирием — священником монастыря Ивановской епархии. Дальше мне о его судьбе ничего не было известно. Хотя воспоминание о поступке послушника Леонида всякий раз придавало мне силы. И вот он провожает меня на станцию. На пути нас застиг ливень, мы пережидали в укрытии. Отец Ефрем снова, как тогда, в Ниловой пустыни, неспешно рассказывал, и не было в его словах ни обиды, ни озлобления.

ЗА ЧТО БОРОЛСЯ Слух о его пешем переходе через всю страну докатился и до Ивановского монастыря. Да, такой служитель очень полезен в стенах обители — так, видимо, решило начальство. Второго такого человека — безропотного, несгибаемого — не сыскать среди нынешних монахов.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

И взвалили на новенького всю тяжесть монастырского богослужения — бессменно, ежедневно, утром и вечером, без перерыва и роздыха. У остальных иеромонахов сразу же нашлись другие дела. Леонид через пару месяцев валился с ног, терял сознание прямо в алтаре. Но держался, нес послушание. Совсем невмоготу стало, когда из храма забрали всех клиросных певчих — на хозяйственные работы. Перевели на хозяйство и дьякона с пономарем. Ничего, мол, справится и без помощников. И он служил один за всех — чтецом, певчим, дьяконом и священником в едином лице. Как-то приехал старый знакомый из Ниловой пустыни. «Может, примут меня обратно в мой благословленный монастырь?» — эта мысль не давала Леониду покоя. Приняли! Но вскоре из Иваново пришло на Селигер постановление: запретить иеромонаха Порфирия к совершению богослужений в наказание за переход в другую (Тверскую) епархию. А спустя короткое время Священный Синод снял

...И взвалили на новенького всю тяжесть монастырского богослужения — бессменно, ежедневно, утром и вечером, без перерыва и роздыха. У остальных иеромонахов сразу же нашлись другие дела...

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

с него сан иеромонаха — в числе десятков других провинившихся священников по всей стране. Помыкался Леонид и понял, что неспособен бороться за себя самого, оспаривать решение Синода, что-то объяснять и доказывать. Не такой он человек, не для того он ушел из мира, стал монахом. По чистой случайности познакомился с людьми из непризнанной Российской православной церкви дамаскинцев, чье церковноначалие приняло его в свои ряды и снова рукоположило во иеромонаха с именем Ефрем… — Так куда ты сейчас, отец? — спрашиваю Леонида. — Попутку ловить, я ведь без денег. Ничего, мне не привыкать. Доберусь. Сейчас в Угличском районе обитаю, в деревеньке Горушки. Много горя хлебнули Горушки год назад, когда в ту адскую жару пылали избы сельчан. И теперь Леонид, то есть иеромонах Ефрем, помогает погорельцам отстроиться заново. Как и во всю свою жизнь — бесплатно. За картошку с уцелевших огородов.

Таится ли в возрасте 27 лет опасность для нормального человека или фатальность даты распространяется только на артистов?

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

текст: николай фохт рисунок: сандра федорина

Рубрика «Следопыт» — возможно, самая беспощадная рубрика «РП». Исследовательским вивисекциям Николая Фохта подверглись и снежный человек, и Атлантида, и Джек Потрошитель. Но есть в этой беспощадности и очистительный аспект: все меньше у человечества иллюзий, заблуждений, предрассудков. Сегодня Николай подвергает анализу мистический ореол «клуба 27» — почему именно этот возраст, 27 лет, смертельно непреодолим для музыкантов, поэтов, мечтателей? Еще одно закрытие темы. русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Конечно,

можно нажать эту кнопочку и услышать голос портье: что вам нужно? Конечно, можно сказать, что мой друг, художник из Праги, приезжает на неделю в Москву и я хочу снять для него приличные апартаменты в центре; понимаю, что поздновато, но хоть одним глазком взглянуть на румы, почитать прайсы, понять, стоит ли оно того. И уже у фронтдеска как бы между делом поинтересоваться: а почему гостиница называется «клуб 27»? Это ведь связано со знаменитым «клубом 27», в котором и Кобейн, и Моррисон, и Джоплин, и Хендрикс — теперь вот и Уайнхаус? Ну гении, погибшие во цвете лет, а именно — в двадцать семь; мол, для художника из Праги это аргумент в выборе стоянки. Ну и получил бы такой же пошлый ответ: «клуб 27» — потому что стоит на Малой Никитской, 27. И смысл давить на звонок, если номер дома и так виден? Ложный это путь, сомнительный — идти на поводу у цифр, поддаваться заманчивым нумерологическим толкованиям. Так поступают все — и никто из этих всех не смог дать внятного ответа, почему скорбный и блистательный отряд артистов с похожей на первый взгляд судьбой не вернулся из рядового, в общем-то, боя именно в 27 лет. А уж если плюс-минус годик-другой вокруг этой цифры, то и не отряд — легион им имя. Почему? Никто не смог ответить, а я отвечу. Рискованная тема, но важная. Очень важная — в этом я убедился, когда расследование было успешно закрыто. Все оказалось очень просто и глубоко, трагично и почти глупо. Как со многими якобы загадками, якобы мистическими событиями, разгадка на поверхности. В случае с рубежом 27 лет надо было просто сложить и без меня известные факты — цинично, без личных эмоций, по-медицински.

СМЕРТЬ ПОД МАРСОМ Я с самого начала старался не подключаться особо, только логикой, только на отработанной пионерской технике — а то углубишься и бог знает чем

все закончится. А с другой стороны, как не углубляться-то? Как спрятаться от Кобейна, Моррисона, Джоплин, от Башлачева как, от Хендрикса, наконец, от Лермонтова как? Только подумаешь, только потянешь ниточку, она и приведет тебя незнамо куда. Простое ознакомление с биографиями — уже эмоциональное потрясение. А уж если вдобавок поставить трек… Но это лирика все, чтобы ее миновать, надо выработать метод, систему, которая поможет сделать правильный вывод. Ну и еще построже сформулировать, что мы все-таки ищем, на какой вопрос стараемся ответить. Первый, конечно, очевиден: есть ли закономерность в том, что конкретные артисты ушли из жизни в 27 лет и в чем эта закономерность заключается? Другой вопрос, связанный с первым, но необязательно вытекающий из него: почему не все погибшие артисты (рок-музыканты) в похожих обстоятельствах погибают именно в 27 лет? Ну и главный вопрос, ответ на который может подытожить:

...Если бы любителям цифр хватило общей эрудиции и они бы добавили, что тридевятое царство в некоторых случаях значит загробный мир...

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

таится ли в возрасте 27 лет опасность для нормального человека или фатальность даты распространяется только на артистов? Самое простое — пуститься во все тяжкие нумерологии. Это очень увлекательное занятие, но, к сожалению, тупиковое. Можно узнать, что двойка — это Луна, а семерка — Кету какая-то. Потом, сложив два и семь, получишь девятку — а это совсем уж Марс. В результате выходит какая-то иерархия планет, которая отражается на личной жизни, и все такое. Самый внятный вывод нумерологов: 27 — мистическое сочетание, поэтому многие застревают на этом рубиконе. А еще, вспоминают нумерологи, есть ведь такая присказка — «тридевятое царство», ведь три на девять это как раз двадцать семь! Неспроста! Неспроста. Если бы любителям цифр хватило общей эрудиции и они бы добавили, что тридевятое царство в некоторых случаях значит загробный мир, вообще все бы сошлось. Не важно, что присказка эта в основном русская и, наверное, не распространяется, например, на англосаксов. И что делать с продолжением «в тридесятом государстве»? А это уже тридцать — пересчитывать, что ли? Да и в любом случае не устраивает ответ, что все загадочно и необъяснимо. Нам нужно все четко, по полочкам, без экивоков. Поэтому следующим шагом стал сравнительный анализ биографий членов «клуба 27». Я предположил, что наверняка есть не только очевидные закономерности в судьбе этих людей. Чувствовал, что в обстоятельствах их жизни, в социальных проявлениях, приметах детства должен быть найден алгоритм, который приведет нас к двадцати семи. И я взялся за привычное дело — анализ фактов, сравнение биографий, изучение мифов о моих героях.

ОСТРОВНОЙ СЛЕД Все-таки определим круг лиц. Я включил певицу и автора песен Эми Уайнхаус (умерла в 2011 году), поэта Михаила Лермонтова (1841), музыканта «Роллинг Стоунз» Брайана Джонса (1969), гитариста Джими Хендрикса (1970), певицу Дженис

...Есть ли закономерность в том, что конкретные артисты ушли из жизни в 27 лет и в чем эта закономерность заключается?..

тели Хита Леджера развелись, когда ему было 10 лет; мать Лермонтова умерла, когда он был еще ребенком, отец оставил мальчика на попечение бабушки; родители Кобейна развелись, когда ему было восемь лет. Пример близкой смерти. У Лермонтова рано умерла мать, дед Лермонтова покончил с собой; дядя Кобейна, Берл, которого Курт любил, и другой дядя, Кеннет, покончили жизнь самоубийством; самое яркое детское воспоминание Моррисона — автомобильная авария, свидетелем которой он стал: разбился грузовик с индейцами, мертвые тела лежали прямо на дороге; смерть матери Хендрикса; когда Джонсу было три года, умерла от лейкемии его младшая сестра Памела. Британские корни. Само собой, у Джонса, Моррисона, Кобейна, Джоплин, но и у Хендрикса (в крови его бабушки текла ирландская кровь), и у Лермонтова — шотландская.

getty images/fotobank

Джоплин (1970), поэта и музыканта Джима Моррисона (1971), поэта Александра Башлачева (1988), музыканта Курта Кобейна (1994), музыканта Игоря Чумычкина (1993), актера Хита Леджера (2008), формально ему было 28, но сделаем допуск, а также художника раннего возрождения Мазаччо (1428) — для объемности и полноты картины. Без ложной скромности скажу, список внушительный, по-моему, не менее полный, чем список собственно «клуба 27». А за счет Мазаччо расширилась и хронология отсчета (до этого первым членом считался блюзовый музыкант Роберт Джонсон, которого в 38-м году убил ревнивый муж). Мой список двадцати семи включает не только музыкантов, что безусловно помогло в расследовании: пришлось уйти от стереотипов, добавилось информации для анализа. Кропотливое исследование биографий, просмотр биопиков The Doors, «Последние дни», документальной ленты «Курт и Кортни», а также непростое чтение «Последних слов» философа Отто Вейнингера, который покончил собой в 23 года, помогли выявить совпадения. Результаты сопоставлений — по нарастающей. Хендрикс и Джоплин умерли в одном году. Это формально. А вообще Джонс, Хендрикс, Джоплин, Моррисон погибли в течение двух лет, причем первый из этого печального цикла, Джонс, и последний, Моррисон, умерли 3 июля. Проблемы со здоровьем, которые были у членов клуба с детства: у Джонса — астма, у Лермонтова — золотуха, у Кобейна — загадочные боли в желудке (этими болями он объяснял иногда употребление болеутоляющих средств и наркотиков), у Уайнхаус — эмфизема легких, Игорь Чумычкин, хоть и занимался в детстве спортом, по мнению его тренера, не отличался крепким здоровьем. Сложные отношения с родителями. Моррисон поссорился с родителями, когда объявил им о том, что хочет создать свою группу. Всю оставшуюся жизнь он говорил, что его родители уже умерли; родители Хендрикса разошлись, когда Джими было девять лет, мать вскоре умерла, его воспитывала бабушка; роди-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Наркотики и алкоголь. Всё, и то и другое — в разных количествах, с разной степенью зависимости. Мало достоверных данных по Лермонтову и Мазаччо. Ну, как, наверное, заметно, по Мазаччо вообще маловато данных — от него только фрески в основном остались гениальные. По некоторым сведениям, Михаил Юрьевич алкоголем не злоупотреблял, покуривал, но, скорее всего, только табак. Что нам это дало? Казалось бы, стопроцентного совпадения нет ни по одному пункту (хотя, если оставить в покое Лермонтова и Мазаччо, один пункт есть — наркотики). То, что музыканты употребляли алкоголь и более сильные ускорители, известно всем, так или иначе они фигурируют в каждой смерти — являясь или прямой причиной, или косвенной. Стопроцентный факт, только он ничего не проясняет. Британский след — тупиковый: красиво было бы вывести из островного генезиса версию, которая объяснит смерть в двадцать семь, да не судьба... А вот позиции под номерами два, три и четыре (что в сумме дает девятку) кажутся мне конструктивными. В этих общих местах, в совпадениях по данным пунктам что-то есть.

участников клуба не были счастливы в своей взрослой семейной жизни. И самое печальное, что, скорее всего, детский опыт, родительский пример говорил: никакого иного варианта и не будет. Одинокий человек уязвим больше чем в два раза, намного больше. Четвертая позиция. Можно сделать предположение, что с детства смерть была предложена как вариант. Суицид, несчастный случай, смерть от болезни — неважно. Смерть как выход, привычный и нестрашный, обыденный. Еще уточнение — ребенок, подросток сталкивается не со смертью понятной,

...Самый внятный вывод нумерологов: 27 — мистическое сочетание, поэтому многие застревают на этом рубиконе...

Про здоровье. Мы знаем, что у Моррисона, Хендрикса, у Уайнхаус отказало здоровье. Технически Дженис Джоплин не проходит по пункту №2, но известно о ее перманентной депрессии, с детства она комплексовала по поводу лишнего веса, у нее не было, как говорят, подружек — в друзьях только мальчики. Психологическое истощение, короче говоря, тоже примем во внимание. Еще один тонкий момент — все наши герои знали о своих недугах, и, судя по всему, совершенно не учитывали их, не меняли свой образ жизни. Запомним это. Пункт №3 — трагическое одиночество начинается в детстве. Модель разрушенной семьи срабатывает и в собственной жизни. Не все, но большинство

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

getty images/fotobank

ЗДОРОВЬЕ, ОДИНОЧЕСТВО И СМЕРТЬ

ожидаемой, в чем-то естественной (от старости, скажем), а с несправедливой, трагической, внезапной, случайной смертью. Я не психоаналитик, конечно, но почти уверен, что именно психолог мог бы трактовать суицид дяди Кобейна (он выстрелил себе в живот) как паттерн, шаблон определенного поведения в трудной, критической ситуации — для самого Курта. Кобейн в последние дни постоянно находился под действием психотропных препаратов разной силы — решения принимались в большой степени на подсознании. Подсознательное стремление к суициду могло сыграть роковую роль и в случае с Лермонтовым: он никогда не избегал ссор, провоцировал их, а во время дуэли свой выстрел сделал в воздух; он не хотел никого убивать, он скорее хотел, чтобы его убили. И все-таки уточню: на мой взгляд, это не было в чистом виде замаскированное самоубийство — это был вызов смерти, проверка. И вот эта причина подходит, наверное, для всех наших героев. Зная, что стоят на грани, они не останавливались. Зная, что не выдержат, они проверяли себя на прочность. Почему? Вот один из ключевых вопросов. Еще одна штука, которую я не стал вносить в свою аналитическую анкету. Практически все гении «клуба 27» — самоучки. Одаренность позволяла им с легкостью овладевать игрой на музыкальных инструментах, писать хорошие стихи, исполнять свою музыку так, как никто в мире этого не умел. Но отсутствие базы, в частности регулярного музыкального образования, на мой взгляд, увеличивало нагрузку на артиста. Недостаток школы компенсировался талантом — но талант это энергетический резервуар, у гениев в этом резервуаре поддерживается высочайшее давление. Это давление, этот сверхтонус истощает не только духовные, но и физические ресурсы организма. Практически невозможно обойтись данными, натуральными ресурсами — поэтому допинг необходим. Это не выбор образа жизни,

СТАРОСТЬ НАЧИНАЕТСЯ В МОЛОДОСТИ

getty images/fotobank

как думают многие, — это инстинкт гения. Иногда говорят о саморазрушении одаренного артиста — да какое саморазрушение, это и есть строительство, обеспечение сверхпотребностей для реализации грандиозных творческих амбиций. Но лишняя нагрузка в любой момент может взорвать котел. Наблюдение, которое трудно доказать, но мне оно кажется безусловным: все наши герои были очень, как бы это сказать, деликатными, совестливыми людьми (мне не до конца ясно только с Хендриксом). Каждого из них тяготила невозможность быть равным своему таланту, невозможность жить так, как они чувствовали. В искусстве всё получалось, а в жизни нет. Практически за всеми замечали некое раздвоение личности: вот она или он нежнейший, адекватнейший, приятнейший человек — а в другой раз забияка, дебошир, позер и нарцисс. Ясно, что гармонии достичь нельзя — но для человека, который на сцене легко становится гармоничным, запросто впадает в нирвану, невозможность повторить это в быту становится трагедией. Я предполагаю, конечно, откуда мне точно знать. Кстати, я как раз считаю подобную неудовлетворенность нормальной. По идее, она должна случаться со всеми нами — а случается в основном с гениями. И тут они отдуваются за нас. Итак, что же мы выяснили? Мы выяснили, если без лишних слов, что все члены «клуба 27» были подвержены повышенной (по сравнению с обычным человеком) опасности: проблемы с физическим здоровьем и высочайшая физическая нагрузка, природная чувствительность и психологический прессинг — внешнего мира и диссонанс внутри личности. И почти у каждого был близкий пример смерти как выхода из критической ситуации; допустимость суицида на подсознании. Они были подвержены, открыты смерти в любой момент. Это печальный и пока бесполезный вывод — почему именно в двадцать семь, вот в чем вопрос?

...Ясно, что гармонии достичь нельзя — но для человека, который на сцене легко становится гармоничным, запросто впадает в нирвану, невозможность повторить это в быту становится трагедией...

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Я нашел ответ на него почти случайно, можно сказать, выудил его из сора собственной повседневности, неживописной и, казалось бы, бесполезной. Совсем недавно я был у врача. Фиг знает, какое-то странное состояние — то ли живот болит, то ли горло, не поймешь. И настроение такое, что хоть смотри днями напролет «Пусть говорят» — и ничего, нормально. И больницу выбрал такую, специфическую, при Патриархии. Короче говоря, си жу у терапевта в религиозном уже настроении. Эта сочная женщина внимательно изучает результаты моих анализов. Потом смотрит горло; мнет живот; считает пульс. И после произносит сакраментальное, чего я, собственно, и ждал: — Молодой человек, вот чувствую, с вами что-то не так, чувствую, вам надо помочь, но я не знаю как. У вас все анализы в принципе нормальные, кардиограмма ничего, хоть и повышен пульс… Вижу, что у вас все неплохо, но чувствую, нужна помощь. Я не мог не спросить: — А хоть версии происходящего есть? Дама уже увлеклась записью в медицинскую карту, но вопрос мой не оставила без внимания: — Есть версия. Вам ведь сколько лет? Ну вот. Собственно, все ваши проблемы начались давно. В двадцать пять, если вы не в курсе, перестает нормально работать вилочковая железа. А она отвечает… Ну как бы вам сказать, за нормальный гормональный фон в организме, за сопротивляемость вашу. Вы, небось, и не почувствовали тогда ничего, а старость-то пришла, — терапевт улыбнулась чему-то своему, не прекращая строчить диагноз. — Тридцать лет вот почему рубеж — потому что уже заметны результаты старения: утомляемость, стрессы постоянные, болячки вылезают. У людей депрессии, запои, даже у женщин. Кризис среднего возраста. В сорок спохватываются — а уже поздно, проспали,

...Зная, что стоят на грани, они не останавливались. Зная, что не выдержат, они проверяли себя на прочность. Почему?..

getty images/fotobank

в двадцать пять все началось. Анатомию надо было учить. Терапевт закончила неожиданно резко и перестала писать. Закрыла карту и посмотрела мне в глаза: — Всё, молодой человек. Да нет, не всё. Может, это и есть ключ к разгадке: двадцать пять очень близко к двадцати семи, совсем рядом. Мы установили, что герои клуба уязвимы, любой серьезный кризис может нарушить шаткое равновесие. А если физиологический кризис организма совпадет с психологическим, наложится на депрессию? Я продолжал склоняться к вилочковой железе, расширял свои познания в особенностях ее функционирования. Выяснилось в том числе, что именно в двадцать пять лет у человека наступает первый кризис его взрослой жизни. Снижаются защитные функции, организм впервые ощущает недостаток энергии — он в срочном порядке начинает искать адреналин. Пик всяких необдуманных поступков и опасных экспериментов приходится на этот возраст. Фигурально говоря, это первый звонок, первое напоминание о смерти. Подчиняясь этому сигналу, человек подсознательно ощупывает эту грань, примеривается к ней, испытывает свою жизнеспособность. В двадцать пять соревнование между жизнью и смертью объявлено официально. Горячие головы принимают этот вызов. Они трактуют вызов как игру. А все наши герои как раз горячие головы, с этим не поспоришь. Наперекор здравому смыслу они пытаются выяснить: выживу или нет? Для них это вопрос ключевой, раскольниковский. Им нужно было доказательство, а может, просто знак: если я выживу, значит, имею право делать то, что делаю. Другие доказательства просто не работали — для них. Не страшно было вылететь из окна в День космонавтики, выстрелить в воздух, смешать таблетки с алкоголем или, как Кобейн, устроить двойную проверку: смертельная доза героина и выстрел в голову из ружья. Я почти уверен, они собирались выжить, они надеялись выжить, им это было смертельно нужно.

Когда практически все сошлось и я готов был сделать вывод, что 27 — это отложенные 25, подоспели свежие неожиданные сведения. Американский профессор Сальтхаус семь лет проводил исследования активности человеческого мозга. И вот что получилось: именно в 27 лет начинаются необратимые процессы старения мозга, снижение его активности. В 22 пик активности, в 27 начало регресса, в 37 память заметно ухудшается, а самые плохие показатели у 42-летних. В исследовании, что характерно, принимали участие интеллектуалы. Вот как интересно: 27 лет — первая точка, наш клуб, 37 — известный рубеж, о котором писал Высоцкий (Пушкин, Рембо, Маяковский), 42 — еще один порог, через который и сам Владимир Семенович не смог перейти. Но нас интересует главное — цифра 27. Вот как я теперь себе это представляю: кризис начинается в 25 с вилочковой железы, а в 27 на него накладывается старение мозга. В кризис попадают интеллектуалы, профессия и обычная жизнь которых зависит от четкости работы мозга. Могу предположить, что кроме соматических проблем, отражающихся и на психике, панику создают сигналы мозга, который отказывается работать так же продуктивно. Создается, таким образом, кумулятивный эффект: сначала вилочковая железа ослабляет весь организм, потом мозг посылает сигнал, что на прежнем уровне работать уже не будет, плюс личные особенности и проблемы человека (в нашем случае пункты №2, №3 и №4). В этот период лучше бы затаиться, переждать. Участвовать в жизни — все равно что прыгать в сильнейший водоворот. Можно, конечно, выплыть, но мало шансов. Все герои «клуба 27», конечно же, шагнули в омут. И вот что в итоге. На общую ситуацию кризиса интеллектуала, пик которого приходится именно на 27 лет, наложились особенности артистов, рассмотренные в анкете совпадений. Именно в 27 лет риск не справиться со своими физиологическими и психологическими проблемами был выше всего. Единствен-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

итар тасс

ным способом его избежать было бы отойти от дел, вести здоровую, размеренную жизнь, не курить, не употреблять алкоголь и наркотики — даже легкие. Как вы себе это представляете? Не знаю, что и добавить. Вроде можно пожалеть талантливых, знаковых артистов. Мол, пожили бы еще, если бы поберегли себя, создали бы много всякого прекрасного. Я не знаю… Я не знаю, они ли не прошли испытание 27 лет или те, кто остался. По-моему, все они просто вели себя так, как должны были. Что еще можно добавить? Вот только то, что написал Моррисон:

...Большинство участников клуба не были счастливы в своей взрослой семейной жизни. И самое печальное, что, скорее всего, детский опыт, родительский пример говорил: никакого иного варианта и не будет...

Если б только мог я слышать как летят ласточки чувствовать усилия детства влекущего меня назад Если б только мог я ощутить, что возвращаюсь назад и снова попадаю в объятия реальности я бы умер Умер счастливым

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Все вышло именно так, как замышлялось, и именно в тот срок, который был намечен — в двадцать семь.

P.S. Я знал лично одного из клуба — Игоря Чумычкина, в школе с ним учились, он на два класса младше. Он был одним из самых крупных, высоких мальчиков в классе — голова его торчала на всех школьных линейках. Он был большим, но силой и здоровьем не отличался. Всегда шутил и дерзил — учителям, старшеклассникам, никогда не отступал. Я очень удивился, когда узнал, что он у «Алисы» на гитаре играет — очень гордился, когда увидел его в клипе «Все это рок-н-ролл». И почти не удивился, когда узнал, что он выбросился из окна 12 апреля. В каком-то смысле это было в стиле Чумычкина, шутка эта — полетать в День космонавтики. Хотя, может, я и неправ — я его все-таки плохо знал, чего мне было дружить с парнем из младших классов. P.P.S. И вот то, что призыв в армию прекращается в 27 лет, тоже неспроста. Всё, организму стареть, в войсках нужны здоровые и молодые.

Диктант. Унисон. В тему номера. Дневник наблюдений. Бдить или не бдить? Институт сновидений и его коллекция снов. Урок философии. Идиоты в анабиозе. Статья Вадима Зеланда. Урок поэзии. Провидец Орлуша вещает про сны своей необъятной любимой страны. Поэт Андрей Орлов. Сочинение. Куда деваться. Рассказ Дмитрия Глуховского.

текст: игорь мартынов

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

евгений компанийченко/фотосоюз

Открывая вторую четверть номера, целиком посвященную главной теме — сну, Игорь Мартынов в своей колонке исследует причины беспробудности Родины, нащупывает ее сонную артерию и прогнозирует, как будет модернизироваться процесс всеобщего усыпления.

Сон

ей к лицу — в спящем виде царевна, красавица, воспета, принята за эталон, индифферентная. «От тайги до Британских» — по-другому не разместишься, только лежа в беспробудном забытьи. Но не дают забыться: то декабристы расшевелят Герцена, то вскочит атаман на броневик, на танк, скомандует «подъем!» — и начинается брожение, разброд. И нагнетают бешеные теноры: «Больше света! Больше правды!» И пастыри предельно детонаторны: «И если где-то что-нибудь взорвалось — так это слово наше отозвалось!» А люди требуют спросонья перемен, реформ, чтоб все по-честному и чтоб в прямом эфире. Но если б человек как надо спал — какое дело бы ему до казнокрадств, до тирании? Обычно длится весь этот сыр-бор не дольше пятилетки, но дров успеют наломать, а главное — в спальный мешок потом насилу загонишь, приходится, как Тухачевский на Тамбовщине крестьян, — газовой атакой или сажать на холотропное дыхание по всем федеральным каналам. А спящие — пусть даже вертикально, как лошади или фламинго, — они на виду, с номерками, с ярлычком; всегда к услугам, под рукой, в любом количестве. Вертикальный сон сейчас важнее прочих: позволяет спящему действовать в рамках госзаказа. Ходить по плацу, монтировать трубу, копаться в недрах. Совершать машинальные фрикции, без украшательств и мелизмов, во имя размножения, и только, дабы пополнить марширующих ряды. Но никакой импровизации, полифонии — исключительно в унисон! Русский сон должен стать образцовым — да и сейчас уже его преимущества подобру-поздорову оценили финские медведи: гурьбою они переходят границу в районе Раякоски, выбирая для комфортной зимней спячки нашу территорию. То же можно и нужно сказать про футбольных легионеров, повально мигрирующих из шебутной, нервической еврозоны в нашу безмятежную лигу, где не носятся как юнцы сломя голову, но ходят кругаля невозмутимо, с достоинством, не обращая внимания на мяч, как бы даже презирая его за бойкость, прыткость.

Да, в усоновлении страны немало сделано — но и сюда должна шагнуть модернизация, в сам процесс сновидений, который надо упорядочить. Мало ли что может присниться! А ну как опять Вере Павловне привидится какое-нибудь будущее, когда земля, то есть месторождения достанутся всем, а не избранным? И, насмотревшись такого, люди могут взволноваться, психануть. Вывод: сны не должны быть бесконтрольны. Кто-то скажет — а как же полет фантазии, как же вольные открытия, доступные спящим? Так хватит же уже полетов, тему закрыл Менделеев, таблица освоена, особенно в наборе основных элементов C3H8 — о чудесный образуемый при крекинге нефтепродуктов пропан! О голубая магистральная струя! О сонная артерия царевны спящей! Иных не надо формул. Это наше все. Но как отрегулировать, как наладить забытье? Как отфильтровать сны вещие, общественно опасные, продвигая яркие шизофренические мультяшки, безобидные галлюцинации? Прогрессивные страны предлагают решения. Чокеуанка, министр Боливии, совершил турне по продвиженью боливийской заявки в защиту жевания листьев коки. Сам жевал, другим желал. Или вот еще: с прошлого года в Чехии при себе можно иметь до пятнадцати граммов марихуаны, до четырех таблеток экстази, полутора граммов героина, одного грамма кокаина. Чехам разрешено выращивать, на грядках и балконах, до пяти кустов конопли и до сорока галлюциногенных грибов. Плюс добавить легальный абсент — что в итоге? Тишайшая и кроткая страна! Никаких волнений и смут, какие смуты под грибами! А у нас находятся отдельные отщепенцы-активисты, не внемлющие прогрессивным трендам, стесняющие полное успокоение — они устраивают фонды, попадают в партийные списки, нервируют вздремнувший социум, буянят в блогах. Решено — с ерами пора кончать! Кто решил? Неважно, заочное всенародное вече, второй хурал усопших дровосеков! Приказано: смирись, гордый человек, не рыпайся. Всем лечь на дно, как АПЛ! И позабыться вечным сном.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

текст: владимир друк фото: игорь мухин

Раз уж разговор про сон, то неизбежно должен выступить Владимир Друк. Поэт, психолог и изобретатель, основатель Института сновидений и виртуальных реальностей Владимир Друк пишет в «РП» из Нью-Йорка о снах в России и в Америке, о том, зачем он снами занимается. В дополнение — подборка снов из коллекции Института сновидений. русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Где кончается кошмар ночи и начинается кошмар дня? Где кончаются полеты во сне и начинается их разбор наяву?

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Жизнь

прекрасна и удивительна. Иногда она настолько прекрасна и удивительна, что кажется похожей на сон. Но иногда случается, снятся нам сны неприятные, навязчивые и мучительные, грубо говоря, кошмары. И тогда хочется себя ущипнуть и немедленно проснуться. Но, проснувшись, мы зачастую, порой, иногда, то и дело влипаем в кошмар. Наяву. И тут уже непонятно, что делать, кто виноват, куда бежать и кого щипать. И почему-то хочется ущипнуть за какое-то место саму жизнь. Но жизнь и без провокаций щиплется сама, и пребольно, и убедительно. Вот читаю письмо 50-летней женщины: «Двадцать два года прожила с нелюбимым человеком. Сейчас только разошлась. Жизнь прошла как сон. Прошла, простите, псу под хвост». Или вот один пожизненно осужденный описывает, как его соседу ночью отрезали голову. И непонятно — это ему приснилось или было на самом деле? А что такое «на самом деле»? Как это «на самом деле» определить, когда реальность — та самая, данная нам в ощущениях, — мало чем отличается от самого черного кошмара, тоже данного нам в ощущениях? Где кончается кошмар ночи и начинается кошмар дня? Где кончаются полеты во сне, и начинается их разбор наяву? Сложное это дело — «на самом деле». …Институт сновидений мне, конечно, приснился. Дело было двадцать лет назад, на даче у родителей, в деревеньке Чепелево, Московской обл., где мне замечательно работалось, особенно по ночам, в тишине, а днем — спалось. Помню совершенно точно — это было 17 августа 1991 года. Примерно в 2.30 пополудни. Именно в этот момент меня разбудил заранее поставленный будильник. Что это был за сон, почему? Не знаю. Зачем? Не имею понятия. Да мало ли какие штуки привидятся литератору после бессонной ночи? Вот если б не будильник, если бы я этот сон до конца досмотрел… О будильниках, впрочем, позже. Сон я благополучно забыл. Или — почти забыл. Сделал пометку в записной

книжке и забыл. Остался он где-то на задворках памяти. Время тогда было удивительное — спрессованное, эмоциональное. Все было как во сне. Абсурд вместо причинноследственных связей, отсутствие крепких мотивов и цельных характеров, и сюжет-обманка с ловушкой в финале. Но — полное надежд… Сон (об Институте) оказался вещим. Прогуливаясь осенью 91-го по Садовому в легкой послебаррикадной задумчивости, я столкнулся со своим добрым приятелем — писателем и философом Вадимом Рудневым, который, понятно, двигался в противоположную сторону и нес в издательство (как оно называлось — «Мир»? «Труд»? «Май»?... «Прогресс»!) еще теплый перевод книги Нормана Малколма «Состояние сна». Философ Норман Малколм был последователем философа Витгенштейна. В этой книге он продолжал мысль учителя, размышляя, есть ли сны на самом деле или мы только прикидываемся, что их видим, и развлекаем друг друга якобы увиденными (прожитыми во сне? наяву?) историями. Во всяком случае, утверждал он, у нас нет никаких доказательств, что мы действительно, на самом деле (какое смешное выражение!) видели тот или иной сон. Только истории, только рассказы о том, что мы якобы видели. Время, повторяю, было веселое, историческое, была некая эйфория, хотелось вникать в философию недавно открытого Витгенштейна, хотелось чудес и верилось в чудеса. Верилось в случай, в истории, в Историю. Случайных встреч не бывает, на Садовом кольце особенно. После прогулки, разговора и пачки сигарет мы, естественно, решили немедленно приступить к делу и самим проверить, прав философ Малколм или нет и что происходит с нами во сне (и наяву) — на самом деле. Идея Независимого Института сновидений и виртуальных реальностей (официальное название, про виртуальность — см. ниже) была проста. Кратко — человек проводит во сне как минимум треть жизни. А вот что происходит

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

с нами во сне, что мы видим во сне, как мы видим сны, как мы знаем, что мы видим сны, — никто толком не ведает. Или так — специалисты, конечно, знают, но как-то понемногу и отдельно друг от друга. Казалось, стоит привлечь к этой идее ученых и компьютерщиков, режиссеров и художников, врачей и писателей, стоит свести их вместе в одном времени и пространстве — и загадка может быть решена. Уж не знаю почему (может быть, в перерыве между первым и вторым путчем журналистам писать было совершенно не о чем), но в редакции отдела культуры еженедельника «Собеседник», где я вел рубрику авангардной поэзии, согласились меня выслушать. Особенно внимательно меня слушали будущие редакторы журнала, который вы сейчас читаете, Игорь Мартынов и Николай Фохт. Вскоре была опубликована заметка о создании института. В конце текста был напечатан почтовый адрес, куда читатели могли отправлять рассказы о своих приключениях во сне. А еще через пару дней на наш адрес пришел первый мешок писем. Волшебные тогда были времена. И люди. Добрые. Отзывчивые. Только слегка, чуть-чуть увлеченные теориями Маркса, сказками Ефремова, песнями у костра, кашпировскими, чумаками и летающими тарелочками. Но еще не тронутые рекламой компании МММ. Жадные до всего нового. Легкие. Доверчивые… Почти каждую неделю меня приглашали дать интервью какой-нибудь газете или выступить на радио. «Ну ты приколол!» — будил меня утром приятель-инженер. «Я вчера увидела во сне два килограмма мяса, чистый фарш, ну?..» — хватала меня за пуговицу пожилая писательница в коридоре ЦДЛ. Люди всегда ждут чудес и легких ответов. А у меня не было легких ответов. (У меня их и сейчас нет.) Вопросы всех интервью были одни и те же. Однажды мне это наскучило, и для разнообразия, встретив дома очередного корреспондента, я предложил ему выпить сначала холодной водочки, для ра-

зогрева. Мы разогрелись, корреспондент, клянясь мне в вечной дружбе и предельном уважении, стал допытываться: «Ну а исследования секретные у вас есть?» «Есть, — сказал я. — Только они секретные». — «Я никому… честное пионерское, ты мне веришь?» — давил он. «Я тебе верю, но не могу, секрет». — «Никому!» — «Ладно, — сказал я шепотом. — Слушай». «Мы научились видеть сны муравьев», — сказал я. «Врешь!» — он напрягся, предчувствуя добычу. «Смотри сам», — сказал я и протянул ему пачку фотографий. На них были многократно увеличенные электронным микроскопом панцири и усики кольцевых клещей. Довольно фантастические по виду, они запросто могли сойти за снимки поверхности Марса или… или… ну, за сны муравьев. Мой собеседник побледнел. Выпили молча. «Ну, а еще что-нибудь…» — вдруг заявил он. «Наглец», — подумал я, но промолчал. Он смотрел на меня проникновенно и преданно. Повисла пауза. Меня понесло. «Ладно, — сказал я, — только ни-ко-му!» — «Землю буду

...Волшебные тогда были времена. И люди. Добрые. Отзывчивые. Только слегка, чутьчуть увлеченные теориями Маркса, сказками Ефремова, песнями у костра, кашпировскими, чумаками и летающими тарелочками...

есть!» — «Ладно, вот последнее наблюдение. Возьмем дождевых червей. Оказывается, они тоже видят сны, — сказал я. Причем если взять половинку червя или четвертинку… ну как на рыбалке… — тут я прямо и честно взглянул ему в глаза, — так вот: похоже, что половинка видит сны в два раза быстрее, чем целый червь, а четвертинка — еще быстрее, чем половинка. То есть они видят сны, будто прокручивают рапидную съемку».

Я не врал. Я работал Мюнхгаузеном. Но что такое действительность? Вы видели дом Циолковского? Сарай. Из сарая на Луну, вот так. Вот так думал я тогда. Где-то через неделю в одной крупной газете вышло интервью на всю полосу. Понятно, что там было все, что я — по секрету — рассказал уважаемому корреспонденту, плюс иллюстрация: фотография панцирного клеща. Еще через несколько дней я встретил случайно своего бывшего преподавателя с кафедры психологии. Он, оказывается, стал за время перестройки весьма крупным бизнесменом, главой американско-русского СП (совместного предприятия). «Сколько тебе надо?» — спросил он. «Миллион», — не задумываясь ответил я. Сторговались на том, что он берет институт под свою опеку, выделяет помещение, технику, штат. Через пару недель я обнаружил себя в огромной комнате — классе бывшей школы в районе Марьиной Рощи. Это был офис нашего института. Это была сказка. Это был сон. Мы начали работать. Наладили доставку почты. Построили модель базы данных описаний сновидений. Надежда Степановна Еремеева (она умерла в прошлом году. Царство ей небесное!) была нашим секретарем — именно она терпеливо и тщательно забивала в компьютер полученные по почте письма, именно ей надо сказать спасибо, что теперь существует (единственная в мире, насколько мне известно) компьютерная база сновидений. В институте работали одиннадцать человек. Специалисты в разных областях: математик, философ, психолог, биолог, лингвист, программист, писатель. Пятеро — кандидаты наук, которые бросили свое должности в различных академических заведениях, где в то время месяцами не платили зарплату научным работникам, и перенесли в институт свои трудовые книжки. За год мы провели не менее десятка крупных семинаров, организовали вместе с Пушкинским музеем конференцию «Язык сновидений» в рамках

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

«Випперовских чтений», приуроченную к международной выставке живописи, и по ее результатам выпустили книгу «Сон — семиотическое окно». Это была сказка. Это был сон. И казалось, он будут длиться вечно. …Я погубил все собственными руками. Примерно через год с небольшим после начала работы института мне почему-то пришло в голову сделать его официальное открытие. На презентацию приехали пять бригад телевизионщиков (хотя тогда каналов было всего четыре, если не ошибаюсь). Была тусовка. У входа в СП собралась толпа. Я почувствовал, что что-то не так, но было уже поздно. Шеф-благодетель вернулся из отпуска и вызвал меня на ковер. «Ты говоришь по телевизору о вещах, которых нет, как будто это реальность!» — негодовал он. «Допустим, это мои фантазии и гипотезы, — отвечал я. — Но я ничем не вырываюсь из жанра. Это же о снах!» — «Все равно, — сказал он, — должны быть

общепризнанные научные результаты, проверенные и надежные». «На этом этапе мы только строим гипотезы, — парировал я. — Кстати, о дождевых червях: я вполне могу быть прав, поскольку — это доказано — если взять

...Время было веселое, историческое, была некая эйфория, хотелось вникать в философию недавно открытого Витгенштейна, хотелось чудес и верилось в чудеса. Верилось в случай, в истории, в Историю...

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

половинку и четвертинку червя, а они, известное дело, способны снова вырасти до изначальной длины, так вот, они вырастут до этой длины за одно и то же время! То есть, — голос мой торжествовал, — четвертинка растет в два раза быстрее половинки, то есть вполне вероятно, что и сны свои дождевые четвертинка видит в два раза быстрее!» Короче, нам поставили условие, на которые мы никак не могли согласиться. Мы гордо ушли. В какой-то момент нашли синекуру — написать концепцию развития одному из появляющихся тогда как грибы после дождя инвестиционных фондов. Мы напряглись и мобилизовали все свои знания и догадки в области архетипов, виртуальных образов и масс-метафор («мемов», как сказали бы теперь, но тогда мы еще не знали этого слова). Работу мы сделали, получили солидные деньги — и стушевались. Дело в том, что хотя у фонда этого что-то не заладилось и концепция наша не пригодилась, но в течение пяти-шести месяцев в масс-медиа стали разыгрывать куски из предложенной нами концепции. Как по нотам. Было ощущение что мы попали в самое яблочко (под)сознания потенциального держателя ваучеров. Я, честно говоря, был озадачен. Я не мог гарантировать, что открытая нами методика не станет серьезным оружием в чьих-то недобрых руках. По крайней мере, я не хотел в этом участвовать. От всех последующих заказов мы стали отказываться. Сказка кончилась. Я открыл глаза и загрустил. Что это было? Сказка. Чистый, невинный веселый сон. Но мы ведь не о снах, да? Мы ведь о том, как было на самом деле? Время было такое. Воображаемые — виртуальные — вагоны колбасы менялись по бартеру на виртуальные вагоны бумаги для типографии. Но виртуальные ваучеры виртуальных предприятий конвертировались в вполне реальные бабки. Которые, правда, потом тоже становились виртуальными как… ну, впрочем, это многие помнят. Это я о виртуальности.

Виртуальность (а мы были чуть ли не первыми, кто употребил по-русски это слово) — это когда тебе кажется, что у тебя есть яблоко. Ты даже видишь это яблоко — сочное, спелое, с ямкой. Ощущаешь его вкус. У тебя идет слюнка. Ты можешь сфотографироваться с этим яблоком. Можешь написать о нем в своем Твиттере и в ЖЖ. Но на самом деле… на самом деле… никто не знает — есть у тебя яблоко или нет. Есть только твоя история про яблоко. Виртуальность — это когда веришь в воображаемое больше, чем в реальность, когда веришь в то, чего нет на самом деле. Мы часто не в состоянии отличить сигналы реальности и сигналы, которые создаются в нашем мозгу. Кроме того, есть так называемые измененные состояния сознания. Стадии перехода в такие состояния называются «погружение» (immersion). Да-да, так же как один из методов изучения чужого языка. Сновидение — наиболее натуральный тип виртуальности. А виртуальность — это тип современной цивилизации. Мы все больше и больше живем в виртуальном мире. Аве, Цезарь, Твиттер! Это не только касается России — с ее потемкинскими деревнями, идеями всеобщего равенства, и счастья, и поисками особого пути, это весь мир становится таким. В мире есть два места для фантазеров вроде меня: Россия и Америка. У них больше общего, чем кажется издалека. Если Россия изобрела потемкинские деревни, то Америка изобрела American dream. Слово dream одновременно означает мечту и сон. А еще в Америке были большие компьютеры. И несколько компаний, занимающихся виртуалистикой. «Для большого плавания нужны большие компьютеры», — подумал я. И оказался по другую сторону дня и ночи. Мечта — двигатель прогресса. В городах типа Нью-Йорка, как известно, жизнь бурлит 24/7. Сны — это по части психотерапевтов. Виртуалистика — это шлемы и дисплеи компьютерных игр. Шаг вправо, шаг влево в разговоре заканчивался ничем. Меня вежливо слушали,

кивали, «о русишь, о достоевски!» Поначалу на этом разговор заканчивался. Однако мне опять повезло — я отыскал правильное место: аспирантуру факультета кино и телевидения в НьюЙоркском университете, где занимались «интерактивными коммуникациями». Туда принимали сумасшедших типа меня. Там, опять как в сказке, было можно все. Там строили деревянные зеркала и делали кино, которое можно было потрогать руками. К моменту окончания, кроме прочего, у меня на руках был патент на измерение субъективного/виртуального времени (почему время «бежит» и почему время «ползет»), проект гуманного будильника (тот, который будит тебя мягко и вежливо, в подходящее время, без травмы на весь день) и генератор «счастливых» снов. В эти же годы появился интернет — прообраз грядущего виртуального мира. Эти технологии показались мне перспективным. Интернет — если смотреть с точки зрения его потенциала — еще в самом младенческом состоянии. Мы еще плохо себе представляем, куда приведет нас тотальная виртуальность Сети и новых масс-медиа. Этим я и занимаюсь последнее время. Но, пожалуй, и тогда и сейчас больше всего мне интересны человеческие истории. Наше умение сочинять и — слушать. Здесь — корень виртуальности. Мы живем, создавая и потребляя истории. С одной стороны, нам втюхивают истории. Реклама. Соуп-оперы. Реалити-шоу. Новости. Но и мы вольно или невольно присочиняем и обманываем и себя, и друг друга. И хотим быть обманутыми. «Ах, обмануть меня нетрудно!.. Я сам обманываться рад!» Мы все Мюнхгаузены. Истории придают смысл нашим приключениям и страданиям. Истории есть не только у людей — но и у компаний, политиков, звезд, даже у целых стран. Эксперты с успехом высчитывают, что мы купим (и на что купимся) в следующем году. Мы живем не столько в «реальности» — но в пространстве нашего восприятия. Мы верим в сказки, в сны, в рекламу, верим диктору, политику, верим

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

в свои уютные привычки. Пока жизнь не переворачивает все с ног на голову. И надо начинать думать своей головой. Слово калечит, но оно же и лечит. То, что может быть разрушительным для человека, может, с другой стороны, ему помочь. В Колумбийском университете работает программа «нарративной медицины» — там врачей учат «чинить» истории больных, работать с их рассказами. А во многих бизнес-школах преподают основы «наррологии», искусства и науки сочинения историй и бизнес-планов, студентам — будущим миллионерам. В моей жизни было как минимум два случая, когда я с трудом верил, что передо мной реальность, а не сон. Это когда горел Белый дом в Москве. И когда горели «Близнецы» в Нью-Йорке. Даже сейчас, через десять лет, когда видишь хронику 9/11, видишь людей, падающих из пылающих башен, — трудно поверить что это было наяву. Это и есть так называемая новая история, новая реальность. Homo sapiens становится Homo virtualis. Юнг говорил об архетипах, но, возможно, есть какой-то не просто архетип, но Мета-Бета-Супер-Гипер-Текст, сюжет, сценарий, который постепенно раскрывается для всего человечества, некая основная история. Главный «мем». «Доброе утро, дорогие товарищи! В эфире Дримз-Ти-Ви, единственная в мире телестанция сновидений. Вы можете связаться с нами прямо сейчас — посетите наш сайт www.instituteofdreams.org, звоните и пишите нам. Передаем новости этого часа. Наш корреспондент Татьяна С. из Уфы сообщает о небывалом для этого времени года рекордном урожае вещих снов… В Пензе за отчетный квартал… количество кошмаров понизилось на 0,3 процента… Сергей Г. Из Нижнего Новгорода пишет нам о том, что увидел сегодня свою любимую девушку… Вот что он рассказывает… Теперь на очереди рекламная пауза, а затем — сюжет о хозяине давно умершей собаки, который каждое утро выходит с пустым поводком на прогулку…» Не спи, пионер, бди! Ну, вы тут пока разбирайтесь, ребята, а я пойду покемарю.

SWEET DREAMS ИЗ КОЛЛЕКЦИИ ИНСТИТУТА

ЭТОТ СОН повторяется, даже не повторяется, а несколько раз вижу его. Изо рта вынимаю, как из спиннинга, леску, узкий шнур, но он весь не выходит, обрывается, оборвыш вновь проглатываю и просыпаюсь. А тот, что добыт, лежит поодаль на полу (земле), свернувшись клубком, он мертв, а когда я его, шнур, вытягивала из себя через рот, он извивался как живой в руках и сопротивлялся.

ДВУГОРБАЯ ГОРА, между горбами — площадка, на ней — шелковистая, мягкая зеленая трава с чудными цветами (описать не могу). И ко мне навстречу идут две женщины, что постарше — впереди, она в черной одежде, на голове белый платок, следом помоложе, она в яркой одежде, нафуфыренная, злая. У обеих в руках корзины — идут на cбор ягод. Что постарше, мне говорит: «Бери те ягоды, которые просвечивают», но я почему-то взяла с куста крупные темно-вишневые ягоды и провалилась в пропасть, а там меня поджидает нафуфыренная, злая и ведет к какому-то многоярусному сараю, а там на разных уровнях висят, как бы в пространстве, полуживые существа — люди не люди, их тени не тени, но лица... Боже! Некоторых узнаю. И я уже барахтаюсь в топком болоте. Зловоние меня засасывает, но чудо! Какой-то молодой мужчина, я его часто вижу во сне, выдергивает меня из болота и ставит на сухое место, со слезами благодарности просыпаюсь. Я УВИДЕЛ сон, вернее не увидел, а услышал: «Запомни свое число — 88– 96». Открываю глаза — ночь, темно, а эти слова как бы во мне звучат. Часа два приходил в себя. Откуда все это? И кто так четко сказал как приказ? И что означает это число? И почему два? Ведь сказано одно, а через секунду второе число. Долго я носился с этим числом, и в лотерею пробовал, везде загадывал — ничего не получалось. Побывав на родине в отпуске, советовался с матерью, ей 85 лет, возможно, уже решили, что это срок жизни мой и матери. Потому что фактически два числа. Но вот 22 июня во сне пришла расшифровка, тем же четким, твердым голосом: «88 — это твой энергетический уровень. Скоро люди откроют минерал велювин. Его энергетический уровень — 88. Ты будешь иметь к нему отношение. Как электрон... И все православные (справедливые) христиане при помощи минерала велювин перейдут на высший уровень развития». А дальше увидел

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

инга аксенова

КАЖЕТСЯ, сон был цветной, более того, я почти уверен в этом. Я и мой отец идем по льду пруда (который, кстати, существует на самом деле в Петровке). Время — вечерние сумерки, когда уже не светло, но еще не темно. Вдруг мы слышим сзади быстрые шаги, скорее даже бег. Оборачиваемся — нас догоняют человек пять в темных одеждах. Тут мы почему-то понимаем, что догоняют они нас, но зачем — неизвестно. И мы, естественно, пускаемся наутек. Довольно скоро нас догнали, окружили отца (я стоял в стороне), сделали над ним что-то и так же быстро умчались прочь. Лиц нападающих я не запомнил. Отец встает, отряхивается от снега, он цел и невредим. Но тут меня осенило (как эта мысль пришла мне в голову — не понимаю). «Папа! — кричу я. — Их надо догнать!» — «Зачем?» — не понимает отец. «Как зачем?! — ужасаюсь я. — Ведь они украли твой хвост!» — «Какой хвост? — смеется отец. — Ну сам подумай, откуда у меня хвост? Да и зачем он мне?» — «Как зачем? — еще более ужасаюсь я, не понимая своего отца. — А в цирке ты как будешь выступать!» — «Какой цирк, какой хвост? — смеется отец. — Пошли-ка лучше домой». Я тяну отца, говорю, что надо догнать этих людей, отобрать у них хвост, но он меня не понимает и ведет домой. Я погружаюсь в беспросветную печаль и думаю: «Глупец! Куда он теперь без хвоста? В цирке выступать не будет. Эх!» Хвост я не видел, но почему-то твердо знал, что он существует и что без него отцу никуда.

СНОВИДЕНИЙ И ВИРТУАЛЬНЫХ РЕАЛЬНОСТЕЙ картину, слово в рамке, как в кино: ВЕЛЮВИН. И опять голосом: «Запомни по буквам!» Я начал запоминать, каждую букву начал привязывать к своей фамилии, имени, отчеству. Фактически нужно было запомнить только одну букву «ю». Меня не торопили, и после того как я запомнил все буквы в отдельности и повторил несколько раз слово «велювин», первая картина исчезла, а появилась другая, более сложная: неглубокая балка от стока вешних вод в поле. Я наблюдал как бы с этой стороны балки. И опять слова: «Велювин находится здесь!» И ударила молния — яркая, золотистого цвета, прямая и широкая, как меч, по ту сторону балки, прямо в землю, примерно метров 4–5 от меня. Картина исчезла. Я начал мучительно просыпаться. Повторяя про себя все, что услышал, я запомнил страшную вещь: слова «православные и справедливые» мне каким-то образом выдали одним словом. Фразы были четкие, отрывистые, без лишних слов. О втором числе ни слова не услышал. Немного о последствии. Мне было очень тяжело голову от постели поднять. С этого момента в моей жизни произошел какой-то перелом. И я стал другим, добрее, спокойнее, и жить стало легче, интереснее. Появился смысл жизни и цель.

СОН ПРИСНИЛСЯ в ночь с 11 на 12 января. Как будто я поссорилась с мужем и пошла гулять по улице. Вижу незнакомый город. На улице сидят девушкикосметологи, обслуживают прохожих. Мне они красиво накрасили веки. Кто-то спросил у них, где они берут столько косметики, на что девушки ответили, что берут у инопланетян. Я заинтересовалась, попросила их помочь мне наладить контакт с инопланетными существами. И вот я сижу в комнате у девушек, вдруг на стене засветилось светлое пятно, потом спроецировалось что-то в виде кинофильма и появились лица и фигуры инопланетян, очень красивые и приветливые. Радостно и ласково со мной поздоровались, о чем-то поговорили, пригласи-

ли к себе. Теперь я словно парю, лечу над их планетой, любуюсь необычайной ее красотой. Очень красивый пейзаж, нежная зелень, всё в цвету. Пасутся на лугу телята похожие на наших земных, только они крупнее, у них головы и туловища длиннее и толще. Рядом пасутся коровы, также похожие на наших, но значительно длиннее, у них по шесть пар ног, срединные короткие, до земли не достают. Потом мы ласково прощаемся и я иду домой. Муж спит, я его бужу и обо всем случившемся рассказываю, и вдруг на нашей стене проецируется светлое пятно и на фоне его появляются инопланетяне, но уже другие. Те были высокие, а эти низкорослые, коренастые, неэмоциональные, сдержанные, серьезные, даже чуть сердитые. Они здороваются с нами на немецком языке и ведут разговор на немецком. Я прошу их говорить по-русски, но женщина почему-то отвечает: «Мы русский не цитируем», — и дальше говорят на немецком языке, но мы все понимаем. Они угощают нас напитком, по вкусу и цвету напоминающим шампанское, но он безалкогольный. Мы выпиваем и оказываемся у них на планете в каком-то помещении за столом. Там еще сидят какие-то люди, не знаю, наши это или их. Женщина проводит какую-то викторину, задает вопросы. 1-й. «В каком русском лесу базировался немецкий лагерь?» Я отвечаю: «В смоленском». Женщина: «Ответ неправильный». Я: «В брянском». Женщина: «Правильно». 2-й вопрос и ответ не помню, но знаю, что я ответила правильно. Я их спросила, где находиться их планета. Они ответили: «8-е звено за Марсом». Я: «А с какой планеты другие пришельцы, с которыми я контактировала»? Они отвечают: «Их планета с противоположной стороны». Я: «Чье расстояние дальше?» Они: «Расстояние приблизительно равное, только с разных сторон».

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Потом мы вышли из помещения наверх, как из метро, по ступенькам, открылась панорама города (а может быть, и всей планеты). Очень аккуратные 3–4-этажные дома, ровными рядами заасфальтированные дорожки, аккуратные газоны с редкой, низкой светло-зеленой травкой, ровно подстриженной, каждый газон в виде прямоугольника, отделанного асфальтом. В городе очень чисто, аккуратно, уютно и как-то особенно светло. Очень чистое голубое небо, только легкие облака. Внезапно на небе появляется какая-то туча из черной колышущейся жидкости, и эта жидкость проливается на город сплошной лавой, мы быстро прячемся в этом же помещении, плотно закрыв вход в виде люка. Потом оказываемся в маленькой комнате с гранитными стенами, и на одной из стен я читаю слово, выдолбленное в граните немецкими буквами — Fening. Для себя я перевожу его как слово «конец» и просыпаюсь среди ночи. Больше всего меня удивило ощущение четкой реальности Я пыталась найти перевод слова Fening в немецкорусском словаре, но не нашла его.

торую вмонтированы многоярусные бетонные блоки — коробка от потолка до пола, куда начинают загонять всех оказавшихся здесь людей (подсознательно чувствовала: на уничтожение), и я тоже должна залезать в один из ящиков под дулом пистолета. Мелькнула мысль: поджечь дверной или оконный с решеткой проем и через огонь выбраться наружу из этой ловушки. Не помню как, но мы уже с ней (с подругой) на свободе, бежим от преследователей, лавируя между ярусами с одеждой, комбинезонами, прячемся от выстрелов, ползем, перебегаем от стойки к стойке, на ходу переодеваемся прямо в зимние пальто, поверх надев голубые или розовые полукомбинезоны. Забежали в сумерках во дворик частного дома. Облегченно вздохнули. К нам спиной стоит крупный мужчина в поношенной коричневато-защитного цвета форме с портупеей. Поворачивается лицом и стреляет из пистолета в подругу, та оседает, убитая, падая спиной на входную калитку. Я осознаю, что еще жива... и просыпаюсь.

В ПРОМТОВАРНОМ магазине про-

Я СОБРАЛСЯ В БАНЮ. Взял мыло, мочалку и вышел из дома, почемуто раздевшись догола. У подъезда я увидел знакомую девушку, и мне стало неловко. Однако она посмотрела на меня без малейшего удивления, как будто так и было нужно. Слегка отталкиваясь ногами от земли, я полушагал-полулетел вдоль по улице, где было полно народа. И никто не обращал на меня внимания, как будто я был невидим. В мыльном зале было пусто, и я, налив в тазик воды, стал намыливать мочалку. Вдруг дверь распахнулась и в клубах белого пара ко мне ворвалась группа девушек. Они были красивые и абсолютно голые... Подбежав ко мне, они с шумом и смехом стали тормошить меня и спрашивать, что я здесь делаю. Я очень смутился и пытался прикрыться мочалкой, что их еще больше рассмешило. Они схва-

давец предложила мне и моей подруге юбочку, коротенькую, в клетку зеленую, голубую, белую, с разрезом спереди. Я подумала, что она будет неплохо смотреться в сочетании с купальником на пляже. Когда надела ее на себя, в зеркале в разрезе увидела свое голое тело и очертания волосистой части лобка. Стоит юбка дешево, а внутри какая-то очень вкусная плотная кондитерская пластина светлокоричневого цвета, сладкая, с привкусом ореха. Я взяла две юбки (себе и дочери). Затем с этой же подругой оказались в продолговатом новом светлом деревянном помещении (типа складского, но совершенно ничем не заполненного). Голые стены из свежеоструганных досок. С левой стороны — то ли дверной, то ли оконный проем с металлической решеткой и много незнакомых людей. А с противоположной стороны медленно заезжает машина задним ходом, в ко-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

тили меня и стали щекотать. Я махал руками, кричал, отбивался. Стало душно... Я вдруг вырвался, схватил тазик за ручку, подбежал к окну и изо всех сил ударил им по стеклу. Но не успел глотнуть свежего воздуха, как одна из девушек прыснула мне в лицо из какогото баллончика. Потом меня полусонного долго вели по каким-то лестницам и коридорам и наконец, подведя к одной двери, почтительно пригласили: «Войдите!» Я открыл дверь. На широком ложе с цветным покрывалом и подушками полулежала красавица в халате. Она улыбалась мне и сказала: «Я давно тебя жду. Где же ты так долго ходил?»

Я В НЕЗНАКОМОМ ЗДАНИИ. Поднимаюсь на второй этаж по деревянной лестнице. И стены деревянные (из досок). Прямо передо мной открытая дверь, ведущая в маленькую комнату (примерно 3х5). Останавливаюсь на пороге. У противоположной двери стены диван с высокой спинкой, зеркалом, полочкой, качалками по краям (кожаный или дерматиновый, коричневый, а дерево под орех). На диване сидит, опираясь на спинку и закрыв глаза, Сталин в своей обычной одежде. Он не слышит появления человека на пороге. Поворачиваю голову влево. Нужно сказать, что в комнате два окна на той стене, где сидит вождь, слева стоит такой же диван, и на нем лежит головой к окну огромный лев с густой песочного цвета гривой и шерстью. Он тоже, похоже, спит. Но зверь оказался более чутким или что-то другое. Он медленно поднимается и садится на задние лапы. Смотрит на Сталина и вдруг закачался, как кот, когда собирается броситься за птицей. И гоп! Не на меня, нет, на Сталина! И растянулся во всю длину на его груди. Как-то лег, и что-то напомнило мне географическую карту Советского Союза. Я закричала, Сталин встрепенулся и открыл глаза. Так и осталось в памяти: сидящий Сталин и лев на его груди.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

текст: вадим зеланд рисунок: павел пахомов

Этот текст не вполне обычен для «РП», но необычен и автор: Вадим Зеланд, создатель трансерфинга (технологии перемещения по реальностям) и самый раскупаемый в РФ автор эзотерических бестселлеров. Есть мнение, что он — то ли группа товарищей из Челябинска, то ли засланный казачок из Туманности Андромеды. Но кем бы он ни был, Вадим написал для «РП» статью о сне общества. Все безысходно, если б не трансерфинг. 81

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Накрапывал

осенний мелкий дождь. Неприветливый ветер срывал с деревьев пожелтевшие листья, укладывая их в лужи на армейском плацу. Хмурые люди в подмокших шинелях стояли строем и уныло тянули гимн Советского Союза. Музыкального сопровождения не было, и вся мелодика, которую никто и не стремился соблюдать, сублимировалась в мрачный речитатив, отчего песня, если ее можно так назвать, становилась похожей то ли на похоронный марш, то ли на отпевание покойного. Начальник штаба полка, находившийся в мучительных поисках, как бы поднять наш боевой дух и укрепить любовь к Родине, видимо, возлагал на гимн большие надежды. Первое время (это продолжалось где-то в течение месяца) мы просто стояли смирно и слушали гимн с виниловой пластинки. Проигрыватель выносили на удлинителе сюда же, на плац, а когда шел дождь, прикрывали зонтом. Пластинка монотонно крутилась и погружала в некий медитативный транс, подобно тому, как это происходит, когда смотришь на пламя свечи. Наконец пластинку от частого использования начало заедать в самых неподходящих местах, коварно нарушая всю торжественность происходящего. От проигрывателя пришлось отказаться. Однако вскоре начальнику штаба в голову пришла гениальная идея — ведь строевое пение это даже гораздо более патриотично и торжественно, нежели обычное прослушивание. И заедать не будет. Теперь мы покорно бормотали гимн сами. Только что-то уж больно мрачно все это выглядело. Можно привести коня к воде, но нельзя заставить его пить. Так что и эту церемонию вскоре пришлось прекратить, может, к сожалению командования, а может, и напротив — к всеобщему облегчению. Тогда меня, стоявшего в строю и исполнявшего свой долг в такой вот странной форме, посещало смутное чувство, будто все это происходит во сне. С одной стороны, вроде бы так надо и положено, а с другой — зачем все это? Что я здесь делаю? «Сла-авься-а-а, О-о-те-чество! На-ше-е сво-ободное…» Собственно, мы и без церемоний любили Родину и готовы были защищать ее независимо от того, требовал от нас этого долг или нет. С тех пор прошло много лет, в течение которых как «проигрыватели», так и «пластинки» менялись не раз. Однако ощущение того, что происходящее вокруг это сон, осталось прежним. Может, так оно и есть? Недаром же дети до четырех-пяти лет не отличают сон от яви, считая, что реальность — это продолжение сновидения. Или наоборот. Если проследить эволюцию развития сознания от простейших организмов до «человека разумного», можно заметить одну совершенно неожиданную и парадоксальную закономерность. Для простоты начнем с растений. Есть ли у них сознание? Конечно. Человек, считающий себя венцом творения природы, самонадеянно вообразил, что с растениями можно обращаться как с биоматериалом. На самом же деле последние лабораторные исследования показали, что обычный цветок в горшке способен испытывать, скажем так, радость, когда к нему приближается тот, кто за ним ухаживает, и тревогу, когда подходит субъект,

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

...Осведомленность в вопросах современной науки и способность нажимать на кнопки вовсе не гарантируют прояснения сознания, а как раз наоборот…

который регулярно отрывает листики. Все это недвусмысленно регистрирует электроэнцефалограмма. Мы не можем знать, что в действительности чувствуют растения и обладают ли они самосознанием, но рассматривать их как нечто совсем уж бездушное однозначно нельзя. Просто эти прекрасные сновидящие пребывают в глубоком сновидении. Животные, по сравнению с растениями, уже находятся на более высокой ступени осознанности. Но и для животных жизнь подобна бессознательному сновидению, в котором они обречены действовать по врожденной программе, на уровне инстинктов. Хотя осознанность и у них просыпается всякий раз, когда мудрости инстинкта уже не хватает и требуется принимать решения для выживания. Иначе и эволюции бы не было. Пробуждение от инстинкта к осознанности проявляется, в основном, лишь у диких животных, которые относительно самостоятельны в своих действиях и вынуждены жить в постоянно меняющихся условиях внешней среды. Но что происходит с сознанием животного, которого приручили и загнали на ферму? Внешние границы резко сужаются, принимать решения больше не требуется, все условия созданы — ешь да спи. И вот тогда сознание проваливается в действительно беспробудное сновидение, недалекое по своей глубине от растительного. Эволюция сознания человека шла по нарастающей до тех пор, пока приходилось выживать в дикой среде, и достигла своего пика в тот момент, когда человечество сформировалось как цивилизация. Затем развитие сознания перешло в стадию плато, поскольку в течение многих веков уклад жизни почти не менялся. Но вот наступила эпоха промышленной революции. Сразу напра-

шивается предположение, что сознание в таких условиях должно развиваться с той же скоростью, что и технический прогресс. Однако речь сейчас идет не о том багаже знаний, который накопил человеческий разум, а именно о сознании как способности трезво ориентироваться в окружающей реальности и отдавать себе отчет, где я нахожусь, что в данный момент делаю, почему именно так и зачем. Другими словами, речь идет о вменяемости человека в буквальном смысле. Как ни парадоксально, осведомленность в вопросах современной науки и способность нажимать на кнопки вовсе не гарантируют прояснения сознания, а как раз наоборот. Обратите когда-нибудь внимание на людские потоки в крупных мегаполисах. Люди движутся по своим протоптанным тропкам как муравьи, погрузившись внутрь себя или уткнувшись в книжку. Все их действия будто запрограммированы — на автомате, на автопилоте. Особенно это заметно в потоках из пригородных электричек в метро и обратно. Дом — работа, работа — дом. А в Японии, например, многие вообще не покидают один и тот же небоскреб в течение долгих месяцев — в одном большом муравейнике сосредоточены и работа, и дом, и покупки, и развлечения. Это уже очень напоминает ферму, со всеми вытекающими последствиями для сознания. С тем лишь отличием, что человек сам же себя туда и загнал. Возникает вопрос: как мы дошли до жизни такой? И ведь как быстро! Десятки веков протекли в неторопливо-размеренном темпе, а тут за каких-то сто лет такой резкий скачок. И хорошо ли это или плохо? На эволюцию, или точнее сказать — инволюцию, сворачивание сознания, главным образом повлияли три фактора. Первый — это разделение труда. Для простоты возьмем натуральное хозяйство. Очевидно, когда приходится заниматься и одним, и другим, и третьим, это способствует расширению сознания. И напротив, если сфера деятельности резко сужается, то и сознание, соответственно, вязнет в какой-то узкой области. Человек идет, словно уткнувшись взглядом под ноги, и не имеет возможности оглядеться вокруг. Другими словами, за лесом не видит деревьев. Как пример, два физика разных специализаций уже не понимают друг друга, а два врача различного профиля ставят одному пациенту разные диагнозы. В индустриальном обществе индивид, по сути, превращается в винтик, от которого большого ума уже не требуется. Нажимай себе на кнопки. Даже процессы разработки высоких технологий максимально автоматизированы, не говоря уж о производстве механизмов. Второй фактор — техногенные способы обработки пищи. Рост дегенеративных заболеваний, например, совершенно четко статистически коррелируется с появлением и развитием новых пищевых технологий, таких как консервирование, рафинирование и всевозможные виды химической обработки. Сначала злаки и рис придумали очищать от оболочки и зародыша, в которых как раз и содержится все самое ценное. Продукты из обработанного зерна стали белыми, нежными и пушистыми. Кто-то когда-то зашел к кому-то в гости и увидел: какие пышные булочки, какой

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

белоснежный рис! Как здорово! Я тоже хочу! Так все и захотели. А потом привыкли. Вот только болеть начали. Но связать появление новых болезней с изменениями в пищевых технологиях никому в голову не пришло. Почти никому. И по сей день над этим мало кто задумывается. Едят и болеют. Болеют и едят. Технология консервирования сначала ограничивалась длительной тепловой обработкой. Но впоследствии изобрели еще и всякие консерванты, усилители вкуса, ароматизаторы, добавки, отдушки. К такой пище уже не просто привыкают — она вызывает сильнейшую наркотическую зависимость, привязанность к кормушке. И, главное, получается, что это удобно всем — и производителям, и торговцам, и потребителям. Все сидят на одной и той же игле и получают каждый свою выгоду. Но опять же: едят и болеют, болеют и едят. Однако болезни и зависимость — это еще половина беды. Техногенная пища, как и любой наркотик, затуманивает сознание самым непосредственным образом. Что будет дальше, никто не знает. Никто, например, не знает, какие сюрпризы от широкого внедрения ГМО нас ожидают в самом недалеком будущем, если уже сейчас это привело к повсеместному росту бесплодия, а также исчезновению насекомых, которые занимаются опылением. Человек, вообразив себя царем природы, развернул самонадеянную и деструктивную возню по переделке уникальной биосферы, создававшейся в течение миллионов лет. Это похоже на то, как если бы пустили обезьяну в химическую лабораторию. И что бы эта обезьяна там ни вытворяла, хоть с научных, хоть со сверхнаучных позиций и побуждений, обернется катастрофой. Результаты исследований, которые проводятся по заказу корпораций, производящих ГМО, бодры и веселы: «трансгены абсолютно безвредны». Наверное, сейчас наемные ученые трудятся над тем, чтобы доказать, что они еще и полезны весьма.

...Современный человек конкретно посажен на информационную иглу — он уже не в состоянии обойтись без внешнего потока информации. И этот поток в конечном итоге выступает ключевым фактором, погружающим общество в состояние глубочайшего коллективного сновидения… русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Такое впечатление, будто современный человек это не Homo sapiens, «человек разумный», а какой-то одомашненный, прирученный и намеренно вскармливаемый кем-то вид, который абсолютно не соображает, чем его кормят и с какой целью. Homo mansuetus. Чей-то домашний человек. Здесь я, конечно, фантазирую. В действительности этот кто-то — не индивид, а система, матрица. Но суть от этого не меняется. Система заинтересована в том, чтобы все шагали одним строем. А управлять этим строем особенно легко, если все привязаны к одной кормушке. Не так ли? А еще этим строем легко управлять, если все стремятся к одинаковым суррогатным целям и боятся одних и тех же проблем. Загляните в любые средства массовой информации, и отчетливо увидите совершенно примитивную картину: с одной стороны, со всех экранов и обложек нам навязывают культ успеха и потребления, а с другой — одновременно пугают тревожными новостями. Так держится строй. И так происходит погружение в коллективное сновидение, иллюзия которого состоит в том, что если все так делают, значит, это правильно. Наконец, третьим из рассматриваемых нами факторов является информационная интоксикация. Обратите внимание, когда какая-нибудь компания выезжает на природу, что делается в первую очередь? Распахиваются двери автомобиля и врубается радио на полную громкость. Казалось бы, странно: вместо того чтобы отдохнуть от городского шума и послушать тишину леса и пение птиц, включается та же долбежка по мозгам. Может быть, все у нас такие любители музыки или свежих новостей? Сравните современного человека и того, кто жил тысячу лет назад, когда не было газет, кино, радио, телевидения, интернета и мобильных телефонов. Это совершенно разные люди! И главное отличие даже не в уровне интеллекта, цивилизованности или образования. Дело в том, что современный человек конкретно посажен на информационную иглу — он уже не в состоянии обойтись без внешнего потока информации. И этот поток в конечном итоге выступает ключевым фактором, погружающим общество в состояние глубочайшего коллективного сновидения. Когда цивилизация вступила на техногенный путь развития, заработали такие законы, которые ранее себя никак не проявляли. Теперь действие этих законов приводит к тому, что техносфера неуклонно сворачивается в матрицу. Матрица — это некий конгломерат, система, где человеку отводится роль батарейки, питающей эту систему. Такие фильмы, как «Матрица» и «Суррогаты», — вовсе не фантастика, а наше самое недалекое будущее. И дело здесь даже не в технике, которой человек себя окружает. Когда люди попадают в общую информационную сеть (или социальную сеть, если хотите), они оказываются во власти системы. Уже не человек управляет системой, а она полностью контролирует и подчиняет его себе. Во всеобщей информационной паутине это делается легко. Кому это может быть выгодно? А никому. Человек просто привык думать, будто все, что творится вокруг него, происходит

по воле каких-то других людей. На самом деле система развивается самостоятельно. Кто управляет джунглями? Да никто — они сами растут и живут так, как им положено, с тех самых пор, как растения объединились и стали пытаться как-то сосуществовать вместе. А вот системе выгодно следующее. Ей необходимо прийти в точку устойчивого равновесия, свернуться в оптимальную конструкцию, где люди, подобно киборгам, будут поддерживать ее существование. Что для этого требуется? Ячейки матрицы должны быть заполнены послушными элементами. А элементы эти должны быть, во-первых, не вполне здоровыми, чтоб не имели свободной энергии, а во-вторых, слегка долбанутыми, чтоб не понимали, где находятся. Энергии и осознанной воли должно хватать ровно настолько, чтобы исправно исполнять свои функциональные обязанности — ни больше ни меньше. Как говорил В.И. Ленин, «коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны». Эти слова, в свете всего вышесказанного, можно перефразировать следующим образом: матрица — это повальный идиотизм плюс киборгизация всего общества. А киборгизация общества — это, опять же, повальный идиотизм плюс объединение всех идиотов в одну социальную сеть. Звучит несколько эксцентрично, но по сути так оно и есть. Главное же назначение данной сети состоит в том, чтобы централизованно подавать команды, которые будут слепо исполняться ее участниками, пребывающими в состоянии коллективного анабиоза. Так вот, парадоксальная закономерность, о которой говорилось вначале, состоит в том, что эволюция сознания, делая виток, не поднимается на ступень выше, а возвращается обратно, к исходной точке. Понимаете, что происходит? Может быть, страшные истории о конце света, которыми мы любим друг друга пугать, как в пионерлагере после отбоя, не имеют к действительности никакого отношения? Что там — всемирное потепление, похолодание, наводнение или падение метеорита? Нет, не похоже. Слишком предсказуемо для такого трагического финала. Конец, как ему и положено, должен прийти именно в тот момент, когда его не ждешь, и именно так, как не ожидаешь. Точно так же, из ниоткуда и внезапно, приходит сновидение. Итак, не пора ли готовить побег с фермы? Занавес. Или нет, еще минутку. А ведь история с гимном нашла свое продолжение. Недавно в новостях прочел следующую заметку. Не могу удержаться, чтобы не привести ее здесь дословно, опущу лишь имена и фамилии. «Со следующего года ученики школ Белгородской и Костромской областей перед началом занятий будут исполнять гимн Российской Федерации. Об этом заявил в пятницу в Липецке на заседании совета Центрального федерального округа по семейной политике полпред президента. Он уточнил, что гимн будут исполнять ученики с 1-го по 11-й классы и «это очень хорошая идея». Полпред считает, что этот опыт стоило бы распространить и на другие регионы, передает ИТАР-ТАСС». Вот так.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Сонливость (или мечтательность?) зачастую полагают главным поэтическим достоинством (или пороком?). Не будем гадать, пусть лучше Как-то сам поэт Андрей Орлов, Орлуша, объяснит свои отношения со снами. В стихах, как же иначе!

текст: орлуша рисунки: варвара аляй-акатьева

раз страна Россия Среди ночи вдруг проснулась, Ей приснился среди ночи В три утра кошмарный сон. Там, во сне, глаза косые От Москвы до Барнаула, Это было страшно очень, Пострашнее, чем масон. К снам зловещим про масонов Родина моя привыкла. Если снится кровь младенцев И мерцанье пентаграмм, То, проснувшись, надо сонно Почесать Камчаткой тыкву, Обмотаться полотенцем И налить в себя сто грамм. По ночам страну Россию Часто мучили кошмары, Ей, как Бельгии, не снились Гномы и порханье фей. Нет! Её во тьме месили То монголы, то татары, То хлеба не уродились, То фашистов шлёт Морфей!

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Очень разными бывали Сны страны моей несчастной, Те, что грудь ночами давят, Дикий, непонятный бред: То медведи власть забрали, То ещё довольно часто Снилось ей, что ею правит Для двоих велосипед. Смысла в снах подобных мало, Их не стоит и пытаться Объяснить себе по Фрейду, Лучше попросту забыть. Но недавно что-то стало Много сниться про китайцев. Через меру стало бреду, Аж мешает жить и пить. Поутру страна родная, Сполоснув Москву водичкой, Потянулась всей Сибирью, Почесала Сахалин, И решила, что узнает И ответ получит лично: Станет сон ужасной былью Или это — бредни, блин! Где найдёшь, где потеряешь — Лучше сразу ведать это. Что же ждёт нас, ёлки-палки, В нашем мутном переди? Если ты чего не знаешь, Но тебе нужны ответы, Надо, блин, идти к гадалке, Тут «к гадалке не ходи»! Возле Киевской-Товарной Шла Россия, размышляя Про китайцев злобных, молча, И про свой вчерашний сон… Вдруг на плитке тротуарной Мутный взор её цепляет Буквы: «Сны. Гаданье. Порча» И — мобильный телефон. Вот же! Вот оно, спасенье! Ясновидящая Света! Наша Ванга! Однозначно! Быстрый номера набор... — Да, в четвёртом поколенье, Да, на всё даю ответы,

Сглаз, запои и безбрачье, Сны, кошмары и запор. И ещё она сказала: — Сей момент возьмите веник, Пометите под кроватью, Там лежат остатки снов, А чтоб лучше я гадала — Нужно взять побольше денег, Деньги будут очень кстати Как основа всех основ. Если нужно, значит будет! Не копить же их на пьянку! И Россия спозаранку С криком: «Господи, спаси!», Чтобы лучше было людям, Молотком разбила банку, Где копились от нефтянки Деньги матушки-Руси. От Чертановской маршрутка Донесла Россию резво В недра спального квартала Возле самой кольцевой. Поначалу было жутко, Что водитель был нетрезвый, Но потом приятно стало, Что доехала живой. Ясновидящая Света На шестнадцатом, в однушке Проживала в балахоне И в немытых волосах. Ничего, что лифта нету, Есть мышей сушёных тушки, Есть мужчина на иконе С бородою и в усах. Еле втиснулась Отчизна В маломерное жилище, Поцарапавшсь Уралом, Расплескав чуть-чуть Байкал, И в порыве оптимизма Положила денег тыщи Там, где Света приказала, Золотой явив оскал. Для начала тётка Света Достаёт свою анкету: — Год крещенья? Чем богаты? Сколько стоят сталь и рожь?

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Тут догадка появилась, Как страну наполнить силой, Чтоб ушёл китайский страх: — Вся проблема не в народах И не в углеводородах, Главная беда России — Это просто недотрах!

Лишь вопрос про тип правленья Вызвал некие сомненья: — Как бы вроде демократы, А вообще-то — фиг поймёшь… Тут гадалка оживилась, Жесть в манерах появилась: — Что на тему «несогласных»? По доходам все равны? А в ответ Россия бабке: — Слышь, родная, видишь бабки? Неужели что не ясно? Не тренди, давай, про сны! Мне уже давно не снится Смена мэрская в столице Или Вексельберга яйца, Сулейман с его «Анжи». Мне, едва коснусь матраса, Снится жёлтой расы масса! Вот к чему они, китайцы? Ты об этом расскажи! А гадалка отвечает: — Сон ваш чётко означает, Что в вопросах размноженья Происходит ерунда. По примеру прочих наций Надо больше размножаться, А иначе с населеньем Будет полная беда! Ей Россия: — В чём вопросы? Например, единороссы… Их всё больше, как движенья, Значит, всё же есть прогресс? Те же коррупционеры Размножаются без меры, Значит, в целом к размноженью Не потерян интерес? Тут гадалка оживилась,

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Продолжает тётя Света: — Поясню примером это… Покажу, как будет худо… Вот Россия, вот народ… Мышь сушёную на блюдо Размещаем… Вот что будет Очень скоро с нашим людом, Если не сменить подход! Демографии наука Утверждает: если «в руку» (В смысле, если только «в руку») Эротические сны, То не надо тут догадок, Ждёт тогда страну упадок, Экономика с наукой Станут просто не нужны! Так выходит, вот в чём дело! Нужно, чтобы тело в тело! Чтоб стояли не проблемы, А ответ одним из мест! Чтоб китайцев не бояться, Надо больше размножаться, И тогда на страха темы Мы поставим жирный крест! …Ночь пришла, других позвёздней, Спит Россия ночью поздней, В Сочи — жарко, Мурманск — мёрзнет, Спит-сопит Калининград, И России ночью снится, Как народ её плодится… Резво в спальнях шевелится, И процессу каждый рад. Биллу Гейтсу снятся «окна», Яблока огрызок Джобсу, Где-то видит сон Обама, Что Россией рулит он… Ну а мы, чтоб не подохнуть, Размножаемся, как мопсы, Все — от Питера до БАМа, Но пока что это — сон…

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

текст: дмитрий глуховский рисунки: павел пахомов

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Пенился

горный ручей, подобострастно облизывая его ноги в очень мужских сапогах. Гордое тувинское небо покорно приняло цвет его глаз и хмурилось созвучно его мыслям. Лысые старые горы громоздились подобно его дельтовидным мышцам. Торс героя был обнажен, словно не существовало одежды, способной вместить его первозданную мощь и любые одеяния расходились бы немедля по швам, лишь только покусившись на его суровую наготу. Вирильно бугрились мускулы под гладкой кожей, а рельеф предплечий и трицепсов указывал недоброжелателям внутри страны и за ее пределами на то, что Русь эти руки будут удерживать еще долго. Пальцы его сжимали охотничий карабин с оптическим прицелом — символ политической прозорливости и атрибут верховной власти, шутливый намек и на снайперскую винтовку в руках Сталина на семнадцатом съезде ВКП(б), и на молнии в руках Зевеса, и многообещающее подмигивание (все еще будет!) Антон Палычу с его известной сентенцией о том, что ружье, висящее на сцене в первом акте, непременно должно выстрелить в третьем. За его широкою спиной бдительно прядал ушами верный гнедой конь, как бы помещая героя в некий собирательный вестерн или вовсе в античный миф, разом превращая его в черно-белого голливудского ковбоя и в беломраморного греческого демиурга — в общем, в лицо, неподвластное УПК и Конституции и в любой ситуации правое по определению. В этот образ нельзя было не влюбиться. Увидев героя, женщины должны были немедленно возжелать героя, а мужчины — пылко искать его дружбы, хотя бы их жены и отдавались герою тут же, прямо при них, тоже не в силах совладать с собою. И пусть в портрете хватало фотошопа, но ведь была тут и поэзия! Да этот снимок, вроде бы репортажный и небрежно сделанный, весь был одно стихотворение — немое и прекрасное, лаконичней любых хокку и величавей любой оды. Обходясь без слов, оно как стеллс-радары миновало все фильтры рационального мышления. Оно было предназначено не для ума, но для души.

И может быть, смог бы — но тут запел селектор. — Вас ждут в Кремле на совещании по Ритуалу, — послышался мелодичный девичий голос. — Только вас. Вы уже на десять минут опаздываете. — Знаю! — буркнул Сисадмин. — Знаю! Он вышел из кабинета, запер дверь, спрятал ключ и на личном лифте спустился в гараж, где уже стояла под парами служебная «семерка» со стеклами черными, как локон юной чеченки. Минута — и он уже был в Кремле. Совещание проходило в одном из потаенных покоев, которые полипами наросли на окаменелой кулуарной кишке. Сисадмин остановился под дверью, никак не мог собраться зайти — все мялся на пороге, прислушиваясь… — Меньше года осталось… — бубнил кто-то обеспокоенно. — Мы же так народ не можем бросить… — Что нас в двенадцатом году ждет… — сипел другой. — Все в неведении… Тревожность растет… — вторил ему третий. — Ничего... Он все устроит, — уверенно оборвал этот нервный шелест высокий голос. — У него уже готов план. Сейчас и послушаем… Сисадмин узнал этот голос, и его лоб покрыла испарина. Стиснув зубы, он потянул дверную ручку. Большой прямоугольный стол был облеплен суровыми людьми со среднестатистическими лицами, в хороших костюмах. Деревянная мимика, волосатые уши, кулаки со стесанными костяшками. Прозрачные глаза с каплей русского серо-голубого — словно благородный отсвет проблесковых маячков. Топором по березе вытесанные челюсти, белые носки. Очень серьезные люди. — А вот и вы, Владислав Юрьевич,— холодно улыбнулся Сисадмину Национальный лидер. — Станислав Юрьевич, — автоматически откликнулся Сисадмин. — Как вам угодно, — пожал плечами Национальный лидер. — Не будем больше терять времени, у нас у всех тут серьезные

Системный администратор обмахнул пыль с тонкой рамки и еще раз вгляделся в портрет Национального лидера на каникулах в Туве. Вроде бы придирчиво, но на деле — ласково, будто старый тренер на трехкратного чемпиона России по дзюдо. Такой портрет висел в кабинетах многих чиновников, и везде его почитали как чудотворную икону. Но не здесь. Иконописцу трудно благоговеть перед святым ликом: он-то знает, что небесное сияние нимба — просто сусальное золото, земной и грязный металл. И однако же даже ему было непросто противостоять поднимающемуся в душе порыву. Он притронулся к застекленной бумаге, словно надеялся проникнуть через стекло — в эту Внутреннюю Туву, оказаться там с Ним и пойти рядом с Ним прямо по воде.

...Иконописцу трудно благоговеть перед святым ликом: он-то знает, что небесное сияние нимба — просто сусальное золото, земной и грязный металл...

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

дела. С бумагами надо работать. Как вы знаете, меньше чем через год нашей стране предстоит пройти через Ритуал. По вашей просьбе мы долго откладывали обсуждение предстоящего Ритуала, но дальше откладывать нельзя. Мы с коллегами, — он обвел указательным пальцем ближний круг, — заждались ваших мыслей. — Да, конечно, — кивнул Сисадмин. — Разумеется. А сам думал о том, насколько же удался ему тувинский шедевр. Он был и ярче, и правдивей, и живей изображенного на нем человека, словно это Национальный лидер был плоской выцветающей от времени репродукцией, а его тувинский портрет — наоборот, оригиналом. Думал так, запрещал себе так думать, и все равно продолжал. — Мы ждем, — нетерпеливо сморкнулся кто-то волосатый. — Да… Да, — Сисадмин собрался. — Разумеется, для становления новой России огромное значение будут иметь следующие, предстоящие нам в 2012 году выборы… — Ритуал! Ритуал, Святослав Юрьевич, — твердо поправил Сисадмина Национальный лидер. — Не обижайте нас. «Выборы» — термин для непосвященных. — Станислав Юрьевич, — негромко возразил Сисадмин. — Не вижу разницы, если честно, — прекрасно расслышал его Национальный лидер. — Продолжайте. — Главной целью на вы… при проведении Ритуала для нас будет обеспечить конституционное большинство для Партии, — сообщил собравшимся Сисадмин. — С помощью системы ГАС «Выборы» это обещает быть вполне посильной задачей… — А какова будет главная предвыборная интрига, Ярослав Юрьевич? — прервал его Национальный лидер. — Что нас ждет? Кто бросит вызов Партии? Кто взбудоражит общественность? Кто схлестнется с нами в жестокой, бескомпромиссной борьбе? Десятки глаз стеклянными шарами были выкачены на Сисадмина, и в шарах этих вызревала грозовая буря. «Станислав Юрьевич», — подумал Сисадмин. — Может, мы? — вдруг раздался робкий басок. — Мы могли бы… Стеклянные шары перекатились в угол — на звук. В дальнем краю зала, на приставленной к стене деревянной скамье, в почтительном отдалении от стола с серьезными людьми сидели предводители прочих партий. Жирные их шеи были надежно схвачены электронными ошейниками. Один из сидящих на скамье смиренно тянул розовую холеную руку, несанкционированно оторвав откормленный зад от полированного дерева. — Ж…е слова не давали, — нехорошо посмотрев на воспарившего политика, отчеканил один из своих легендарных афоризмов Национальный лидер. — Вячеслав Юрьевич, у вас что же тут, бунт в театре Образцова? Политик, уколотый льдинкой лидерского взгляда, съежился и примерз обратно к скамье. — Ну так мы просто… — сдуваясь, прошипел он. На деревянной скамье взволнованно зашуршали.

Национальный лидер улыбнулся так, что присутствующим захотелось сделаться маленькими-маленькими и спрятаться в щелях кремлевского паркета. Сисадмин почувствовал, что ситуация начинает совсем уже выходить из-под контроля. — Место! — гаркнул он на политиков, выхватывая из кармана пульт управления ошейниками. — А ну, кому тока захотелось?! Место, я сказал! Политики заскулили, сбились в кучку и уставились побито на Сисадмина. — А мы уже решили было, что парламентская жизнь выходит из-под вашей опеки, Ростислав Юрьевич, — довольно протянул Национальный лидер. — Нет… Нет, конечно. Мы тесно сотрудничаем, — рефлекторно поглаживая пульт, заверил Лидера Сисадмин. На несколько долгих секунд в старинном покое повисла тишина. — Вы же понимаете, что именно на взаимодействии и балансе ветвей власти зиждется наша государственность, — наконец пошутил Национальный лидер. За столом вежливо засмеялись. Кажется, гроза миновала. — Мстислав Юрьевич, — дав подданным выразить чувства, через паузу продолжил Национальный лидер. — Станислав… — решив, что ветер вроде поменялся, взялся за свое Сисадмин. — Это вы дома у себя можете называться, как хотите, — одним взмахом брови поставил его на место Национальный лидер. — А тут вы на работе. Так вот, Мстислав Юрьевич. У меня сложилось впечатление, что вы не подготовились к сегодняшней встрече. — Я не… — А время уходит. Вы же понимаете, как нам важно провести Ритуал по всем правилам. Понимаете, что это должно быть красивое, яркое действо. Чтобы китайцы со своим открытием Олимпиады нервно курили опиум в сторонке. Понимаете значение Ритуала для будущего нашей страны? Мне ведь не надо вам его объяснять, Мечислав Юрьевич? — Я все понимаю. — А мне кажется, вы не все понимаете, — вкрадчиво произнес Национальный лидер. — Если Ритуал не будет проведен согласно церемониальному кодексу или даже просто если он будет проведен не вдохновенно, по-русски говоря — наотъе...сь, наши западные партнеры ухудшат условия размещения наших банковских вкладов. Зал зажужжал растревоженным и недоумевающим ульем, который по недосмотру не уберегли от московского смога. Лидер махнул — и все умолкли. — Вы ведь понимаете, сколько денег могут держать за рубежом лучшие люди нашей страны? — он обвел пальцем собравшихся. — Понимаете, что значит уменьшение банковского процента хотя бы на одну десятую? Да это весь дефицит американского бюджета! А потеря гарантии банковской тайны? А неприкосновенности вкладов? Вы ведь видели, что эти циники сделали со

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

сбережениями старика Каддафи? Нет, Мирослав Юрьевич, нам необходим достоверный, интересный, впечатляющий Ритуал. Такой, чтобы нашим западным партнерам не пришлось краснеть за наше партнерство перед своими СМИ. Сисадмин сопел, понурившись. — Мы можем на вас рассчитывать, Болеслав Юрьевич? — спросил Национальный лидер. — Вы же понимаете… Мы все, — он отражался в десятках стеклянных шаров, — мягко говоря, физики. А вы — лирик. Мы математики, Болеслав Юрьевич, а вы — художник. Вот и изобразите нам что-нибудь эдакое…

...Стеклянные шары перекатились в угол — на звук. В дальнем краю зала, на приставленной к стене деревянной скамье, в почтительном отдалении от стола с серьезными людьми сидели предводители прочих партий. Жирные их шеи были надежно схвачены электронными ошейниками...

Сисадмин приподнял с поверхности своего стеклянного дизайнерского стола ультралегкий серебристый макбук и вытащил из-под него придавленную школьную тетрадь на сорок восемь листов. На первой странице были выведены цифры «2012» — пожалуй, даже слишком старательно: карандаш возвращался в канавки по много раз. Магическое это число было обведено затейливой рамочкой, свидетельствующей о действительном наличии художественного таланта у автора. Кроме многообещающего заглавия на первой странице имелся лишь заметный слой пыли; все прочие страницы были пусты. Сисадмин повертел перед собой тетрадь, взял идеально отточенный Caran d’Ache и снова принялся распахивать его грифелем борозду двойки. Переусердствовал — и грифель хрустнул. — Вечерние ток-шоу начинаются, — пропела девушка в селекторе. Он с облегчением спрятал так и не лишившуюся девственности тетрадь под компьютером и шагнул в заднюю комнату. Стены ее были увешаны плоскими плазменными экранами, показывавшими одновременно все федеральные каналы. И по всем сейчас начинались общественно-политические ток-шоу, плотно зажатые между самыми рейтинговыми сериалами — так, чтобы зритель даже не рыпнулся. Вот тут Сисадмин был в своей стихии. Другому вечерние ток-шоу показались бы какафонией, смешением эфирных помех и терзающих шизофреников голосов, переливанием апельсинового сока из пустого в порожнее. Но Сисадмин всегда слышал в этом белом шуме державную симфонию. В съемочных группах, замерших в Останкино и на Яме, он видел оркестры, в ведущих — первые скрипки, и умел не просто дирижировать ими, но и сочинять великолепные импровизации, меняя партии каждого инструмента прямо на ходу и чудесным образом связывая белые нитки монологов гостей и ведущих в великолепные красочные гобелены. — Дайте мне студии! — велел Сисадмин, и все экраны показали ему готовящихся ведущих. — И Вагнера поставьте. — «Полет валькирий», как обычно? — Нет, давайте пока этот марш из «Гибели богов», для разогрева. На Главном канале застыл картинно бородатый мачо Шибченко. На «Руси» лоснился передислоцированный с ХТВ Андрей Богов,

разогревающий дрессированную публику перед своим фирменным «Мордобоем». По самому ХТВ показывали модерирующего программу «Все по чесноку» писателя Маниева. Писатель прохаживался взад-вперед с кипой бумаг, разучивая сценарий сегодняшней пьесы. Каждый из них то и дело поправлял вставленные в уши крохотные капсулы-динамики. — Добрый вечер, господа, — надев на голову хед-сет, поприветствовал свой оркестр Сисадмин. — Это я, ваш Внутренний Голос. Все трое вздрогнули, закрутили головами, не зная, в какую камеру глядеть, и нервно заулыбались. Вступил Вагнер. Сисадмин, невидимый для своих маленьких живых ретрансляторов, тоже улыбнулся. Поежился от щекотки приятного и волнительного предчувствия своего вечернего бенефиса. Вообразил себе, как все население страны расселось сейчас перед голубыми экранами, тщательно рассортированное по социальным группам и разложенное по полочкам каналов… Модников и яппи прикармливает американскими сериалами и политкорректной сатирой Главный канал; активных бабулек окучивает «Русь», а трудовой народ заведен на ХТВ, и там же оставлен ночной садок для ностальгирующей интеллигенции. Дать каждому по его потребностям, сведя плюрализм и свободу выбора к выбору любимого сериала. А взамен потребовать всего-то не захлопывать черепные коробки, когда сериалы кончатся. Посидеть у телевизора еще немного, впуская в себя вслед за вазелиновыми «Доярками», «Ментами» и «Californication» шероховатый сюрприз политического ликбеза. А как еще проникнуть в их… душу? И вот сейчас пойдут титры, тревожная отбивка, и ведущие, напустив на себя серьезный вид, начнут вещать авторитетно, впустят полифонию, органными клапанами открывая то один, то другой рот в студии, взмахами рук поднимая и осаживая экспертов и так называемых политиков… Будто это они сами дирижируют, а не дрыгаются послушно в такт мановений пальцев Сисадмина, не подпевают его шепоту.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

...???...

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

А ведь это он вдыхает в них жизнь. Это его слова они говорят, открывая свои рты. И рассевшиеся по стульям цепные политики, и очкастые эксперты — все они говорят его словами. Он дает этим фантомам плоть и жизнь, и он же может в любой момент покарать их развоплощением, отлучив от эфира. Только он умеет из космической, звенящей пустоты российской политической жизни создать шоу, а из трех шоу сплести трехмерную симуляцию реальности… И может, даже то Слово, что было в начале — было его словом. — Отлично… — прошептал Сисадмин. — Уводим «Гибель богов», даем «Полет Валькирий» и начинаем… Все трое ведущих встряхнулись. — Это программа «Самосуд» на Главном канале. И с вами я, Максим Шибченко. По Таллинну и Риге маршируют ветераны СС, но полиция арестовывает активистов антифашистских движений… Безработица на Украине достигла исторического максимума. Становится совершенно ясно, что новое правительство справляется с экономикой страны еще хуже прежнего… — Я — Андрей Богов, добро пожаловать на «Мордобой»! Сегодня в грязи будут купаться… — Вы смотрите ХТВ, это Сергей Маниев, и сейчас будет «Все по чесноку»; говорить будем о повышении социальных выплат в России! Вот-вот эти три не связанных темы зазвучат в консонанс… Сисадмин придвинул микрофон поближе… Вагнер дал ему стальные крылья… И… Пусто. В голове было черно и глухо, будто ее стекловатой набили. — Погромче! — приказал Сисадмин, и Вагнер сделал погромче. Пусто. Ничего не приходило на ум. Словно в страшном сне, где он являлся в школу, вроде бы выучив уроки, и его вызывали к доске и задавали самый простой вопрос, а он ничего не мог вспомнить. — Ну… Как бы… В Эстонии… — ищуще глядя в камеру, задумчиво произнес Шибченко. — Повышение социальных выплат — это хорошо, — неуверенно заявил Маниев. Богов промолчал. Сисадмин промокнул лоб носовым платком. Громче! «Полет Валькирий» заиграл так громко, что даже ведущие расслышали его. — Сами выкарабкивайтесь! Не маленькие! — зло и бессильно бросил Сисадмин, сорвал с себя хед-сет и под растерянный бубнеж ведущих метнулся вон из комнаты. В кабинете он споткнулся о сетевой шнур компьютера, проклял его, схватил тетрадь. Уставился на цифры «2012» непонимающе… «Да что со мной?! Что со мной происходит?!» Белый гербовой телефон на его столе молчал. То ли руководство не смотрело уже вечерних ток-шоу, целиком положив-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

шись на Сисадмина, то ли, наоборот, смотрело и не могло оторваться. Не дожидаясь звонка, он хлопнул дверью, прыгнул в лифт, спрятался в машину и велел гнать домой. Надеялся лечь спать, но всю ночь проворочался. Вскакивал несколько раз, вцеплялся отчаянно в школьную тетрадь, но так и не доносил шприц Caran d’Ache до бумаги — собранные в нем мысли расплескивались, прежде чем он успевал всадить грифельную иглу в бумагу. Наутро вернулся к себе на Старую площадь, вымотанный и удрученный. Выслушал по гербовому телефону вежливое недоумение. Утер испарину. Сломал еще один грифель о клетчатый лист. Им овладевало отчаяние. — Нужна срочно встреча с творческим человеком! — рявкнул он в селектор притихшей секретарше. — Писатель Залепин? — привычно уточнила та. — Как обычно? — Нет… Нет! — словно раненый зверь зарычал Сисадмин. — Группа «Жорж Сименон»? — Нет! При чем здесь!.. — Брюс Уиллис? — отчаялась секретарша. — Нет… Режиссера надо… Великого режиссера… Чтобы понял… Как я… — Марк Захаров? Никита Михалков? — А Джеймса Кэмерона можно? — обессиленно прошептал Сисадмин. Пока прайвет-джет нес пришибленного Кэмерона в далекую Москву, Сисадмин, кусая ногти, пытался вернуться к рутине. Ничего, говорил он себе, это от усталости. Это пройдет. Все вернется. — Что там у нас? — стараясь говорить обычно, негромко и уверенно, спросил он у селектора. — Записан кто-нибудь на прием? — В коридоре с позавчера сидят просители, — отозвался тот. — По молодежной политике. — Пусть сначала в душ, а потом ко мне, — распорядился Сисадмин.

...А ведь это он вдыхает в них жизнь. Это его слова они говорят, открывая свои рты. И рассевшиеся по стульям цепные политики, и очкастые эксперты — все они говорят его словами. Он дает этим фантомам плоть и жизнь, и он же может в любой момент покарать их развоплощением, отлучив от эфира... 96

Что угодно, лишь бы не оказаться снова один на один со страшной пустой тетрадью, один на один с собой… Вполз какой-то малолетний, вскарабкался на прозрачный пластиковый стул и полуразвязно-полузаискивающе стал клянчить деньги на проект детских трудовых лагерей с патриотическим уклоном. Блеял что-то о хунвейбинах, совал в лицо пионерский галстук, выдавая за собственное ноу-хау, а потом, видя, что мысли Сисадмина где-то далеко, выхватил другую папку и принялся раскладывать на столе фотографии обнаженных старшеклассниц с портретами Национального лидера в духе чегеваровских аватарок, вытатуированными на лобках. Договорил и уставился на Сисадмина выжидающе: дадут или нет? Тот смотрел на него тяжело. И хотя обычно на подобные прошения он ответил бы благосклонно, как старший брат похвалив юнната за его пубертатные фантазии, сейчас ему вдруг захотелось вышвырнуть малолетку в окно. — Всегда давали, — на всякий случай напомнил малолетний. Сисадмин побагровел. Скороварка его самообладания зашлась предапоплексическим свистом. И рванула. — Вон! Вон отсюда! — заорал он, как никогда не позволял себе орать. — Вон! Тот, ошпаренный, исчез. Сисадмин сгреб проклятую тетрадь, подбежал к окну и щелкнул шпингалетом. Москва жарко дохнула ему в лицо летним перегаром. Вырывая лист за листом, Сисадмин комкал их и отпускал. Бумага огромными снежинками планировала на головы курящим ФСОшникам. Во Внуково-2 встречать Кэмерона Сисадмин отправился лично. С нетерпением дождался, пока режиссера вынесут из «Бомбардира» на носилках люди со среднестатистическими лицами, погрузят в американский (чтобы чувствовал себя как дома) минивэн с зеркальными стеклами, присел рядом с кушеткой — в руках ржаной каравай и солонка под Палех. — Спасибо, что нашли время! — улыбнулся Сисадмин мычащему Кэмерону, который продирал глаза и рефлекторно почесывал место укольчика. — Простите, что немного сумбурно… Мне просто очень понадобилось поговорить с вами… — он застеснялся. — У меня к вам дело… Вопрос. Как у художника к художнику, так сказать… — What the fuck… — вытаращил на него глаза Кэмерон. — Просто, понимаете… Мы с вами как бы духовные братья… Занимаемся одним и тем же. Вы создаете новый мир… Трехмерную реальность… И я. Кроме вас, не с кем посоветоваться… Во всем мире не с кем. Я слышал, вы над «Аватаром» десять лет работали… Я тогда же примерно начинал. И знаете, вот десять лет как день пролетели… — What the fuck is going on here? — наконец сформулировал свою мысль целиком Кэмерон. — Погодите, дослушайте! — взмолился Сисадмин. — У меня за это время было столько чудесного выдумано… Все выборы придумывал… Все интриги. Все партии… И всегда меня это так увле-

кало… И губернаторские… Такое удовольствие получал, знаете… Ну… И как президентские красиво обставить. Это ведь все не проще «Аватара», доложу я вам. А бюджеты так и покруче, — разрешил себе похвастаться он. — Ну и сама концепция… Феодалов всех в партию власти нагнать… Потом делить их на правых, на левых, на центристов… Народу же интересно должно быть… Я ведь для него, для народа стараюсь, понимаете? А вы представляете, какой это объем работы! Это у вас в Штатах все сложные процессы суперкомпьютеры моделируют… А у нас все тут! — он постучал себе по лбу. Кэмерон подтянул ноги к подбородку и тоскливо осмотрелся. — I can’t get a word from what you’re telling me… — боязливо признался он. — Да тебе и не надо. Крепче спать будешь, — грустно поглядел ему в глаза Сисадмин. — У меня ведь к тебе всего один вопрос на самом деле… Tell me… Have you ever felt that the inspiration is leaving you… That your talent is leaving you? I feel like it’s happening to me now… — Shit happens, — пожал плечами великий режиссер. Сисадмин глядел на него долго-долго, потом устало потер виски. — Наебка какая-то, а не гений, — вздохнул он. Над тетрадью он просидел до четырех ночи. Бутылка древнешотландского сингл-мальта к этому моменту уже была практически исчерпана, а тетрадь — новая, но точно такая же, как та, что подверглась экзекуции, — оставалась исчеркана какими-то невразумительными отметками. Тут был нарисован трехголовый змей («Честная Русь», «Ядреная Русь» и «Право Слово» было надписано над головами, а на жирной туше сказочного создания значилось «Система»). Тут была изображена и чрезвычайно сложная схема, где амеба с надписью «Ядреная Русь» совокуплялась с амебой, подписанной «Все на Фронт!», а рядом стрелочками были обозначены механизмы американских праймериз, тщательно перерисованные из Википедии. Были шаржи на олигархов, три перечеркнутых, один в кружочке и стрелочкой же соединенный с правой головой думского Горыныча. Вместо центральной головы рептилии на длинную извилистую шею Сисадмин крамольно насадил человеческую со вполне узнаваемой физиономией Национального лидера. Изобразил его улыбающимся. В общем, фигня какая-то получалась. Считай, что и не получалось ничего. Осмотрев всю эту босховскую феерию со смесью презрения и отвращения, он припечатал ее пузатой бутылкой, чтобы ее герои не расползлись по столу, и встал. Шатало и хотелось на воздух. Нечего, конечно, было делать на Рублевке в четыре ночи. Но продышаться нужно было отчаянно. Где сейчас есть жизнь? — Сергей! — разбудил он водителя. — На площадь трех вокзалов! Что ему здесь делать? Зачем он поддался странному порыву?

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

...Настоящая политика… Она простая очень. Угловатая. Непоэтичная она… Народу такое нельзя показывать. Зачем его травмировать? Ему красиво надо чтобы… Мы же его любим, народ… А ты говоришь — ему реальную политику в лицо тыкать...

Сисадмин приспустил стекло, посмотрел на бомжей, распластанных по ступеням Ленинградского вокзала, придавленных гравитацией судьбы, взял непочатую бутыль и вылез в люди. Сел на холодный гранит — потерпи, простата! — и вдохнул горький вокзальный воздух: смешение дизельных паров, дегтя со шпал, мочи и перегара. Рядом с ним, через пробку и акцизную марку учуяв спирт, встрепенулось бесполое создание в грязном. — Чё, интеллигенция, угощаешь? — прохрипело оно. — Тебя как звать? Сисадмин откупорил. — Станислав… Юрьевич. — А я Анютка, — хлебнув сорокалетний виски из горла, втянуло сопли существо, приглашая к разговору. — Кризис? — Кризис, — трудно согласился Сисадмин. — Вдохновение покинуло. — Да нет, я не буду, спасибо. Да не брезгую я! Просто набрался уже. Ничего-ничего, не переживайте, у меня еще есть… Существо пожало плечами. — Зря. Нормальная бодяга, подванивает только… А ты чем занимаешься вообще? — оно махом осушило полбутылки. — Да всем приходится заниматься… — отмахнулся Сисадмин. — Как мне прям… — понимающе кивнуло Анютка. К ним подсел бородатый человек в облаке вони. Сисадмин достал стаканчик и все же выпил. Потом велел водителю сгонять еще за одной. — Все, что в телевизоре… — набравшись духу, продолжал он. — Новости там… Выборы. Дебаты. Демонстрации. Министры… Губернаторы. Протесты. Вся политика, в общем. Этим занимаюсь. — А чего ей заниматься-то? Она и так есть… — неодобрительно харкнул бородатый. — Хари эти… — Нет, — горько усмехнулся Сисадмин. — Этого ничего нет… Один вакуум. Знаете, у нас в стране в чем настоящая политика? Кто на трубу сядет, А или Б. Вот и все. Остальное я делаю. — А зачем, Станислав Юрьич? — воззрилось на него существо.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

— Да потому что… Настоящая политика… Она простая очень. Угловатая. Непоэтичная она… Народу такое нельзя показывать. Зачем его травмировать? Ему красиво надо чтобы… Мы же его любим, народ… А ты говоришь — ему реальную политику в лицо тыкать… Вот и приходится все придумывать, приукрашивать… — Херней занимаешься, — подытожил бородатый, глотая сисадминовский виски. — Я — херней?! — вдруг закусил удила тот. — Да без меня не было бы ничего, ясно вам? Ни коммунистов, ни Жирика, ни выборов никаких, ни «Фаших», ни телешоу, ни «Ядреной Руси», ни Первого, ни Второго! Я всех создал! Я! Не было бы меня — было бы все пусто, одна чернота и помехи! Все, что вы вокруг себя видите — я это создаю, ясно?! Силой мысли своей! — Нормально, — оценило Анютка. — С Богом наебенились. — Не Бог он, — поморщился бородатый. — Для кого и Бог! — спесиво возразил Сисадмин. — Кто без меня и слова сказать не может! Кому и жизнь даю! И душу! — Для кого, может, и я Бог, — вдруг как-то пронзительно, не почеловечески заглянул прямо внутрь Сисадмина бомж. — Ты шел бы спать, Станислав Юрьевич. И подумал бы на сон, вдруг и тебе кто слова подсказывал? А? Он развернулся и заковылял прочь. Сисадмин смотрел-смотрел ему вслед, а потом закрестился и заплакал навзрыд, как ребенок. — Или! Или! Лама савахфани?! — шептал он, когда водитель под руки вел его к машине. А потом целый мир пожрала чернота и помехи. Звонил будильник. Сисадмин распахнул глаза и замотал головой, стараясь вытряхнуть из нее бесконечно долгий липкий кошмар. Сейчас, когда в окно заглядывало веселое утреннее солнце, детали сна уже не казались ему такими пугающими — лишь гротескными, абсурдными. Заседание у Национального лидера, цепные политики, кукольные шоу, трехголовый парламент, татуировки на лобке, Камерон, пьянка с бомжами и разговор с Богом… Все приснилось! И как только он мог всерьез поверить во всю эту невероятную ересь? Сон. Просто сон. И вот он сгинул, рассеянный звоном будильника, прогнанный лучами солнца. И Сисадмин, пробудившись, вернулся из этого невыносимого блуждания в свой нормальный мир. В нормальный мир, в котором… Он привстал. В котором что? В нормальный мир, в котором что? На прикроватной тумбе лежала тетрадь. Сисадмин осторожно, словно боясь обжечься, взял ее в руки. Открыл… И посмотрел в глаза трехглавому чудовищу. Оно приветливо улыбалось.

Урок мужества. О пользе фанатиков. Николай Фохт спасает женщину. Урок географии. Ленка, Саша, Ирка и Люсечка. Маргарита Симоньян в Новом Свете. Медпункт. Отделение низкого риска. Матрос Кошка борется за жизнь.

текст: николай фохт

getty images/fotobank

В этом уроке мужества Николай Фохт берется за непомерную, даже для опытного автора «РП», миссию: с одной стороны, уберечь знакомую женщину от неадекватных мужчин, а с другой стороны — самому не стать для этой женщины неадекватным мужчиной. Да и адекватным тоже. Короче, сохранить верность принципам. русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

100

Время

такое настало, жесткое. И люди чувствуют это. Сами ожесточаются, сами стремятся оказаться внутри беспощадных, иногда не органичных для себя ситуаций. Даже женщины стремятся — особенно женщины. Мы прогуливались с Людмилой, давней моей, еще университетской знакомой по Зюзинскому лесу. Гуляли неспешно, вдыхали пластичный воздух зеленого оазиса посреди мегаполиса, никуда уже не спешили. Да и куда спешить в полчетвертого утра — сейчас, глядишь, и совсем светло станет. Так как-то заболтались, загляделись на красоту зеленых насаждений, завспоминали о былом. Людмила, надо сказать, не потеряла форму — ее интеллектуальный багаж меня приятно удивил; можно сказать, я даже позавидовал ее не сужающемуся от работы в школе №529 кругозору. Она объявляла имена авторов, которых я и не знал. Да и откуда мне их знать — Людмила в тренде, она читает откровенный нон-фикшн, а не Бегбедера или Дорис Лессинг какую-нибудь. Пойди угонись тут за новинками. В ее устах пересказ безумного фолианта «Ружья, микробы и сталь» Джареда Даймона (пожалуй, единственная опознанная мной книжка — читал для дела) звучал не только привлекательно, но и захватывающе. А за время нашей прогулки Мила сыпала и сыпала названьями, именами авторов, цитатами. Приходилось время от времени прерывать ее — чтобы перевела дыхание, сменила тему, отвлеклась. Уже совсем утром мы оказались у дверей ее квартиры, и Людмила предложила зайти — закончить разговор, да и выпить первую утреннюю, лучшую чашку кофе. Я и согласился. После кофе почти сразу получился обед, а там и ужин — Людмила хорошо готовила, а некому: дочь в Анапе, на какой-то там практике, муж в Анкоридже — женился, думал, на американке, а оказалось, на алеутке. То есть практически снова на русской, но с индейской кровью. И очень тут холодно, пишет он на стене Фейсбука Людмилы не без подтекста. Ан поздно.

101

Короче говоря, все было вкусно. И вот уже на излете кульминации нашей, по существу, дружеской встречи, Мила вкрадчиво спрашивает: — А можно я с тобой на футбол пойду? Я не сразу нашелся, что ответить, и посмотрел на часы. Опять полчетвертого, прям замкнутый круг. — А зачем тебе? Это же такое во многом примитивное зрелище. Как цирк, только скучнее. — Ну понимаешь, у меня период сейчас такой… Хочу испытать странные ощущения. — Футбол, думаешь, подходит? Ты считаешь его достаточно странным для себя? Почему? — Однажды я видела немного футбола, по телевизору. Такие спортивные мужчины, некоторые прям кинозвезды… — Это, наверное, была английская премьер-лига? — Ну откуда я знаю. Тогда и захотелось вдруг взглянуть на футбол поближе, живьем. Мне кажется, по телевизору — это как спектакль смотреть не в театре. Бессмысленно. Я даже привстал — какая точная мысль. — Но, может, все-таки сначала по ящику, чтобы свыкнуться с самим фактом? — Боюсь, мне не понравится так. — Ты понимаешь, кроме того что с непривычки может показаться скучно, на футболе еще и опасно. Во-первых, на трибунах там курят и ругаются матом, не жалея ни женщин, ни собственных детей. Во-вторых, и это в данной ситуации главное, сегодня посещение матча реально небезопасно, — я автоматически впал в интонации охранника со своей парковки. — В любой момент может вспыхнуть конфликт между фанатскими группировками, и ты ни за что ни про что окажешься под ударом и можешь пострадать, — закончил я совсем уж беспомощно. — Во-первых, если помнишь, я окончила филфак МГУ, лучшего вуза

с одним из самых жестких общежитий не только в Москве, но и во всем Нечерноземье… — О да, ДСК. Как сейчас помню… — Никакой не ДСК, а «Кресты». ДСК — для студентов в основном, детский сад. Ад разворачивался в «Крестах», там жили аспиранты и некоторые преподаватели. Короче говоря, вся эта инвективная лексика для меня как для слона дробина. По-моему, про ДСК она врала, но я согласно кивнул. — А во-вторых, ты на что? Ты человек опытный, завсегдатай на аренах — поможешь советом, закроешь телом, а? Еще через сорок пять минут мы вернулись к разговору. Мне теперь уж совсем нечем было крыть. Я пытался отодвинуть дату, но выяснилось, что уже суббота и новый тур. Мы практически приступили к сборам. — Что мне туда надеть? До поездки на стадион оставалось три часа. — Брюки, разумеется. Как на дачу. — Вот именно, капитан очевидность, разумеется. Дальше что? — Я обычно подбираю одежду в тон цветам своего клуба. Так как мы идем, конечно же, на игру «Динамо», надо подобрать что-нибудь беленькое или синенькое. Но никак не краснобелое! — И что же, мы будем в одинаковой гамме?.. — как-то задумчиво протянула она. — Это ты болеешь за «Динамо», ты и надевай бело-голубое, мне нужно что-нибудь отличающееся. — Хорошо, а за кого ты болеешь? — Ну ты вообще, что ли?! — Ладно. Из какого ты города родом? — Из Артема. Под Владивостоком. — Я знаю, где Артем. Эх, жаль «Луч-Энергия» вылетела. — А в какой форме они играли? — Не актуально. Скажи, а какой город тебе нравится, где бы ты родиться хотела? Ну, кроме Москвы. — Я в Москве никогда не хотела. Я в Венеции хотела бы.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

— Черт, у них нет приличной команды. Говорил же, не надо ни на какой футбол идти. Спокойно съездили бы в тайский ресторан, съели бы том-ям, заели жареным рисом. Как хорошо… — Ты в сторону не уводи. — Ладно, а Флоренция тебе нравится? Тоже, в общем-то, север. — Я была в прошлом году с дочкой. Очень нравится. — Хотела бы там родиться? — Дурак, что ли, — конечно. — Тогда признаем твоим условно родным городом Флоренцию, а командой «Фиорентину». Ищи что-нибудь фиолетовое. Желтое, в крайнем случае. Мы вышли впритык. Хотя играли с «Томью», нужных билетов могло и не быть. Нужными я называю билеты в северном секторе, поближе к ложе прессы и вип-сектору. Там и ментов побольше, и публика пожиже — семейные, ветераны. Менее агрессивная масса. Потом, у меня пропуск на северную, на билете можно сэкономить. Задача на этот матч у меня была непростая, но интересная. Мероприятие с точки зрения безопасности делится на три части: вход на территорию стадиона и поиск своих мест, бытование на стадионе (включая перерыв с кофе-брейком) и последняя стадия, самая сложная — выход с арены, включая бескровное проникновение в салон машины, а также безаварийный выезд на магистральную дорогу. Я, конечно, волновался, ни о какой игре не думал. Я прикидывал, чем буду кормить Людмилу, что делать, если ей захочется в туалет до перерыва (сопровождать?), что делать, если она вдруг вступит в конфликт с нединамовским фаном… Да и с динамовским — Мила же за «Фиорентину» болеет, ей с любой стороны может достаться. Я кинул взгляд на эту милую женщину. Она шла весело в неописуемых джинсах именно фиолетового цвета, в белой майке, а сверху желтая ветровка — никогда бы не подумал, что именно так одеваются фаны из Флоренции. Конечно, я не углядел, и эта в чемто святая женщина надела на ноги туфли

на огромной платформе. Да, они были правильного белого цвета, но Мила потеряла ходовые качества: шла она вовсе не с той скоростью, с которой идут на футбол. Плюс невооруженным глазом было видно, что она неустойчива. А значит, лакомая мишень именно для неразборчивого, случайного футбольного хулигана. Ну ничего, ничего, сдюжим. Купил билет без приключений, обыскали нас вежливо, мест навалом — но я придерживался линии: устроились прямо под ложей прессы. У Людмилы горели щеки, она жадно пила растворимый кофе; она не отрываясь смотрела на табло. Я так и знал. — Люда, на табло игру не будут показывать, привыкай смотреть на поле, повторов не будет. Это подействовало отрезвляюще. Моя спутница первых минут пять не отрывала взгляда от поляны и молчала. Дальше стали происходить тревожные вещи, с моей точки зрения. Люда сначала тихонько, а потом и в полный голос стала поддерживать «Томь». Это выглядело особенно обидно, потому что сибиряки напирали и благополучие хозяев висело на волоске. Болельщики громко ругались, на сторону бело-голубой торсиды переметнулся даже полк солдат, засевший на краешке нашей трибуны. А тут какие-то нечленораздельные вопли Людмилы. Я уж молчу, что она ругалась напропалую; самым нежным словом, которым она награждала динамовца с мячом, было слово «сука» — да и оно произносилось с такой шипящей интонацией… Я засек несколько плохих взглядов нетрезвых болельщиков «Динамо», то есть, казалось бы, лояльной части публики. Я незаметно рассупонился, открыв заветную «Д» на именной своей динамовской футболке и с улыбкой обнял за плечи Людмилу: — Ну что ты, что ты, перепутала совсем — наши справа. — Да иди ты в ж… со своим «Динамо». Корявые какие-то, ничего не могут. Инвалиды. Пустое место. Мусора. Я убрал руку на всякий пожарный.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

— Дай лучше закурить. — Она не отрывалась от поля. — Я же не курю. — А, ну да, ты же за «Динамо» болеешь. Кое-как дотянул до перерыва. В подтрибунном помещении Людмила снова превратилась в приличную, на первый взгляд, тихую и интеллигентную женщину средних лет. Меня смущали только две вещи: она со мной не разговаривала и те маргиналы с нашей трибуны не сводили с нее глаз. Вообще все выглядело так, что Мила, несмотря на преобладающий фиолетовый, была единственной на стадионе болельщицей «Томи». Молча мы прошли на свои места, и ровно через тринадцать минут произошло страшное — «Томь» забила. Сколько же радости было в этом крике, сколько неподдельного темперамента было выплеснуто, а уж какие слова нашла эта, с позволения сказать, учительница. На мою спутницу с ненавистью смотрели все, включая женщин и детей, воспитанников любимого клуба. Моего любимого клуба. Когда «Динамо» проигрывает, я становлюсь добрее, нападает какое-то всепрощающее настроение. Поэтому я, можно сказать, кротко, с улыбкой посмотрел на Людмилу сразу после финального свистка. Она была счастлива, но, поймав мой взгляд, как-то осеклась и просто, совершенно без эмоций произнесла: — Ну что, пойдем, подбросишь меня до дома? От стадиона до стоянки метров семьсот. Есть там одно нехорошее место на пути, такой переулочек. Я его давно приметил и, даже когда один, концентрировался и группировался, когда проходил этот отрезок. А тут было у меня предчувствие. И все точно. Вынырнули те самые. Людмила шла немного впереди, я было хотел ее толкнуть влево, к толпе, но сзади меня довольно плотно прихватили, дернули в сторону. Люда повернулась: — Ты чего?

102

103

Повторим урок Раньше в Зюзинском лесу было лучше

Все-таки на стадион надо ходить в одежде нейтрального цвета.

С греками на замену выходил Владимир Козлов.

No woman, no cry.

анна всесвятская

— Ты иди, я сейчас. Я не верил счастью: к ней злодеи не проявляли ни малейшего интереса. — Ты чё тут с козой своей устроил? Она-то хоть честно за своих болела, а ты чего, думаешь, зашифровался, фраер дешевый? Вот тут у меня резьба и слетела. — Я, блин, фраер?! Да вас не было еще, а я страдал за «Динамо», рубился на народных гуляниях с «мясными». Да я до десятого класса сам чертил таблицы чемпа и заполнял результаты матчей, умудрялся получать свежий «Футбол» даже в Избербаше, на сборах. Чё ты вякаешь, сосуля ты питерская. Ты хоть знаешь, кто слева играл в семьдесят втором? — Газзаев? — Ребята были обескуражены. — Газзаев… Еврюжихин, царствие ему небесное. А кто на шестьдесят шестой вышел на замену в игре с «Олимпиакосом»? А где играли финал УЕФА в 72-м? А как Кожемякин играл, ты знаешь? А я видел. А как он погиб, знаешь? Вот именно, хоть Википедию почитай или сайт динамовский. Голову вам сейчас откушу, если на хер не пропадете отсюда. — Ладно, ладно, прости, братан. Но с сосулями это ты зря. — А ну вас. С глаз моих. Пойдем, Людмила. Моего праведного гнева хватило бы еще на пару таких стычек — я бы все равно победил, потому что за мной правда. И горький, честный опыт. Когда мы уже подъезжали к ее дому, Людмила Ивановна тихо, но очень внятно произнесла: — Наверное, у нас ничего не получится. Я с облегчением промолчал, но попытался изобразить сдержанное сожаление. Последние пять минут мы ехали молча. И только перед самым расставанием Людмила стала улыбаться и что-то негромко напевать. Я незаметно прислушался. Не может быть, но мне показалось, что это You'll Never Walk Alone. Говорю же, в жестокие живем времена, циничные, беспощадные.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

getty images/fotobank

текст: маргарита симоньян

Внимательный читатель обратит внимание, что на этот раз главный редактор телеканала Russia Today и бессменный колумнист «РП» Маргарита Симоньян выступает не в своей тарелке: доселе она фигурировала в журнале как «буфетчица» с колонками окологастрономической тематики. Но ее новый текст явно выходит за рамки ресторана (хотя есть в рассказе и ресторан). Это урок географии — целого мира Маргарите мало. русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

104

Лучший в городе ресторан — три этажа паноптикума: огромные сковороды как метеориты падают на плиту, в окошках летают тарелки, стаканы, бутылки вина, потные бассеры носятся со все новыми ящиками отборных продуктов.

105

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Сложно

дружить с кем-то, кого ты не знал маленьким и невинным. Когда вырастаешь, как-то больше не доверяешь никому до конца. Боязно. Даже Путин, говорят, понастоящему дружит только с одноклассниками. Как вы себе представляете, чтобы Путин сейчас всерьез подружился с каким-нибудь новым знакомым? С Обамой, например. И говорил бы ему за рюмочкой вечером: — Не знаю, что делать, Бараша. Влюбился, как пацаненок. Дышать без нее не могу. Но и жену ведь жалко, она же хорошая у меня, ты ведь знаешь. А Обама ему отвечал бы: — Не руби с плеча, Вов. Подожди годик, посмотришь, серьезно все или так. Но ты знаешь, брат, что бы ты ни решил, я всегда на твоей стороне. Не сказал бы такого Путин Обаме. Они бы столько не выпили. Так дружить можно только с детства. И у нас, у девочек, то же самое. Только женщине, которая помогала тебе запихивать вату в твой первый бюстгальтер, можно как на духу рассказать, что ты изменила мужу. В общем, подружки у меня такие — двадцатилетней выдержки. К примеру, с Люсечкой мы познакомились на первом звонке. В советском 87-м ей доверили звонить в этот долбаный колокольчик — знаете, когда девочка в бантах болтает белыми гольфами, сидя на плечах у прыщавого фрика. Колокольчик именно долбаный, потому что все утро считалось, что звонить в него буду я. Но в последний момент кто-то заметил, что Люсечка — стерва! — ростом еще меньше меня, а банты у нее еще больше. Как же я ненавидела Люсю лет до четырнадцати! Что самое обидное — к этому возрасту она-то стала нормального роста, а я так и осталась самой маленькой на километры вокруг. В этом месте можно добавить самоиронии про комплекс Наполеона, но что-то лень. В общем, я ненавидела Люсечку, пока классе в восьмом в крайне сомнительных обстоятельствах мы с ней не

...Ленкины рестораны набиты русскими официантами, как залив ее деревеньки лобстерами и тунцом. Она, видимо, втайне армянка: приехала, обжилась, и давай перетаскивать всех за собой...

отведали из горла портвейна «Анапа» на детской площадке в сквере за школой. И поняли вдруг, что мы одной крови и дружить нам теперь навсегда. Люся — единственная из нашей школьной компании, кто остался в сияющем радугами Краснодаре и выращивает там двух белозубых младенцев. Остальных разметало по белому свету, благо школа была английская, пижонская, поступить туда можно было, только сдав специальный экзамен, и даже в советском 87-м у нас была отдельная от остального СССР специальная форма — не уродливая коричневая, а кокетливая голубая в белый горошек. Дети в коричневой форме плевали в нас семечками на троллейбусных остановках. В этой пижонской школе мы все с первого класса готовились к тому, что жить будем точно не здесь. И вот этим июлем мы собрались старой компанией в одном из самых дальних от Краснодара концов земли, чтобы вспомнить, как оно было, и содрогнуться, что еще будет.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Люсечка с нами не поехала. Кормящие матери теряют былой интерес не только к портвейну «Анапа», но даже к коктейлю «Секс на пляже», не говоря уже о самом сексе на пляже. Люся осталась вымаливать у судьбы прощение нам — бездетным и пьющим. А нас занесло под самую под Канаду, в белоснежную американскую деревеньку на берегу океана под соснами. К Ленке. Ленка тоже пила с нами в школе «Анапу». А теперь у нее в деревеньке под соснами два ресторана и муж. Жаль, что никто из вас не знает Ленку. Это самый удивительный человек, которого я когда-либо встречала в реальной жизни. Лена переводит на английский Есенина так, что Есенину и не снилось. Просто для удовольствия. А ее перевод на русский знаменитого киплинговского «If» заставил бы Маршака с его корявеньким «О, если ты спокоен, не растерян» пустить себе пулю в лоб. Но дело даже не в этом, а в Ленкиной биографии. Одним жутким летом, когда Лене было восемнадцать, ее родители один за другим умерли. Не оставив ей ни копейки и ни единого родственника, кроме младшей сестры. Семилетней. Которую надо было отдавать в школу, кормить и вообще выращивать. Посреди кризиса 98-го. Похороны Лена организовала сама и сама оплатила деньгами, заработанными на репетиторстве. Мы все в старших классах работали репетиторами у обеспеченных деток, не желавших учить английский бесплатно. Месяца через два после похорон проснулась опека. И принялась забирать единственную Ленкину Альку в детдом. Удочерить сестру Лене не разрешили, потому что разница между удочеряемым и удочеряющим должна быть не меньше шестнадцати лет. Тогда восемнадцатилетняя Лена подала на опеку в суд. И пошла переводчицей в корейскую секту, чтоб заработать на взятку судье. В этой секте православную Ленку заставляли вместе со всеми читать молит-

106

Ministero dello Sviluppo Economico

14 ОКТЯБРЯ – 16 НОЯБРЯ 2011 4-й ежегодный

УЧРЕДИТЕЛЬ И ОРГАНИЗАТОР ФЕСТИВАЛЯ

ФЕСТИВАЛЬ ИТАЛЬЯНСКОЙ КУХНИ

П И

CПЕЦИАЛЬНОЕ МЕНЮ В ЛУЧШИХ РЕСТОРАНАХ ИТАЛЬЯНСКОЙ КУХНИ AROMI LA BOTTEGA, BELLAGIO, BISTROT, BOCCONCINO, CANTINETTA ANTINORI, GIARDINO ITALIANO, L’ALTRO BOSCO CAFE, MICHAEL’S, OSTERIA DI CAMPAGNA, OSTERIA MONTIROLI, OLIVETTA, PINOCCHIO, PESHI, SANREMO, SPAGO, TUTTO BENE, VIVACE, «ДОННА МАРГАРИТА», «ИТАЛЬЯНЕЦ», «КАПРИ», РЕСТОРАН-БУТИК «КОЛОННА», «МАРИО» В ЖУКОВКЕ, «НОА», «ПАЛАЦЦО ДУКАЛЕ», «СЫР», КУЛИНАРИИ СЕТИ ПРЕМИУМ КЛАССА «АЗБУКА ВКУСА». ОФИЦИАЛЬНЫЕ ПАРТНЕРЫ-СПОНСОРЫ

C R E A T E

(495) 221 10 47 www.buonаitalia.ru

M O R E

вы со странными текстами, стоя в углу с утра до двух ночи, кормили каким-то вареным безумием, но все это было лучше, чем идти на панель. А третьего варианта развития Ленкиной биографии не предполагалось. Подумаешь — золотая медаль. Кому было интересно, что Ленка просто так, для удовольствия, написала целый научный труд, сравнив поэтику набоковской прозы на английском с поэтикой набоковской прозы на русском? Вообще никому. А вот то, что Ленка натуральная блондинка с ногами, интересно было многим. В секте ей пришлось часто ездить в командировки, оставляя семилетней Альке кастрюлю борща на неделю и полную инструкцию, во сколько ложиться, когда идти в школу и кому открывать дверь. Она бы не ездила, Ленка, в эти командировки, но щедрых корейских суточных как раз хватило, чтобы судья забыл про эту злосчастную шестнадцатилетнюю разницу и разрешил Ленке оставить Альку себе. Я настаиваю, что биографию Лены нужно включить в учебники истории нашей страны. В принципе, про наше время ничего больше можно не объяснять. Каждое лето Ленка оставляла Альку у нас, у подружек, и уезжала разносить тарелки и мыть полы в американских ресторанах. На эти деньги она потом год кормила себя и сестру, продолжая учиться на одни «отл» на факультете романогерманской филологии в университете. Неизвестно, кстати, зачем, ибо романогерманскую филологию она к тому времени знала лучше любого романца, не говоря о германце. В свободное от секты и филологии время восемнадцатилетняя Лена учила семилетнюю Алю добру и злу. Когда Аля не слушалась, Лена вздыхала: — Конечно, зачем тебе меня слушаться. Я же тебе не мама. Или не папа. — Ты мне и мама, и папа, — отвечала Аля, и они обе плакали. В Америке Ленка пахала, как раб на галерах и святой Франциск вместе взятые. Однажды в беленькой деревеньке под

соснами у канадской границы она драила очередной пол в очередном ресторане. И тут в зал вошел двухметровый американский принц — новый управляющий, огромный, как небо и земля, с густой серебряной гривой — тридцатишестилетний Ральф. И сказал юной Ленке: — Я слышал, у нас тут новая русская. Тебе, наверно, несладко. Держи торт. На следующий день он сказал: — Ты, наверно, скучаешь по дому. Держи телефон. Благодарная Ленка тут же позвонила сестре спросить, как она там, малышка. Ральф смотрел, как белокожая девушка лепечет какие-то нежности на чужом языке, а в ее зеленых глазах наливаются слезы. Когда Лена закончила, он сказал: — А теперь позвони своему бойфренду. Скажи ему, что вы расстаетесь. Через пару лет Лена получала визу невесты. В посольстве долго вертели ее

...Я слышал, у нас тут новая русская. Тебе, наверно, несладко. Держи торт. На следующий день он сказал: — Ты, наверно, скучаешь по дому. Держи телефон...

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

документы, долго смотрели то на нее, то на Альку и в конце концов робко спросили: — Вы родили ее в одиннадцать лет? — Конечно, — невозмутимо ответила Лена. — Я и читать научилась рано. Года в три. Ленка и Ральф поженились, выкупили тот ресторан, где она драила пол, купили еще и соседний, построили домик под соснами, и во всех документах Альки теперь записано, что ее мама — Лена, а ее папа — Ральф. А сама она — американская гражданка Александра Смит. Зимой, когда в ресторанах затишье, Ленка преподает английский в американской школе. Разработала популярный свой собственный курс. Алька в колледже, учится на хирурга. Будет зарабатывать миллионы, жить на вилле с бассейном и горничной. Пойти найти, что ли, ту опеку и плюнуть им всем по очереди в лицо? Так вот, еще одна наша одноклассница — Ира — тоже приехала этим июлем к Ленке. Ирка после школы укатила учиться в Швейцарию и как-то раз вышла там замуж за француза. Они с французом никак не могли решить, где они хотят жить. Однажды дождливым вечером они раскрутили глобус и кто-то из них ткнул пальцем в первое попавшееся пятно. Попали в Австралию. И прожили там года три. Через три года так же случайно они выиграли «грин карту», чего с нормальными людьми обычно не происходит. Теперь живут во Флориде. Но уже начинают подумывать, что, может быть, где-то лучше. Четвертая одноклассница, Саша, только что счастливо развелась. Справлять медовый месяц развода она тоже приехала к Ленке. В общем, собрались мы с подружками у Ленкиного океана — напиться, напеться и обсудить. Наши мужья уходили на яхте то на рыбалку, то смотреть, как резвятся киты, а мы все пили и пели. Но Ленка еще и работала. И раз после наших коктейльных ночей наорала

108

getty images/fotobank

с похмелья на официантку. И та ушла, и даже не могла предупредить хоть словом или взглядом — как сказано у поэта. Суббота. Июль. Битком набитый свадьбами и помолвками настоящий — не иммигрантский — восповский американский курорт. Толпы аристократов в седьмом поколении с пятикаратниками в ушах. А у Ленки — два самых модных в городе ресторана. Очередь — как у нас в «Якиторию». И эта крыса увольняется аккурат перед самым началом ужина! Ленка смотрит вокруг, хлопая зелеными глазами, как олененок Бэмби, которого мы чуть не сбили по дороге в ее деревеньку. И глаза ее останавливаются на мне. — Выручай, подруга, — говорит. — Или ты думаешь, я забыла, как ты у меня в 97-м Олимпиаду из-под носа увела? — Ты шутишь? — хорохорюсь я. — Я вообще-то главный редактор международных телеканалов, член Общественной… — И чё? — перебивает Ленка.

109

И мне становится оглушительно ясно, что ведь действительно — и чё? В общем, если вы думаете, что я отказалась, то я согласилась. И пять часов, ни разу не присев, не перекурив, не сбросив с лица обязательную улыбку, носилась по трем этажам, думая только о том, как бы не опозорить своей бестолковостью фешенебельный Ленкин кабак. Естественно, сразу же я опрокинула целый графин со льдом парню за первым же столиком на колени. — Простите, сегодня мой первый день, — взмолилась я. — Даже мой первый час. — Счастлив быть твоим первым, — ответил парень и оставил мне тридцать процентов чаевых со счета восьми человек. А ели они много. За следующим столиком восседала компания, которым на шестерых было лет четыреста восемьдесят. Они сидели с немыми лицами, и я должна была наизусть прочитать им specials, где было больше слов, которые я не знала, чем тех, которые знала. Ну не учили нас, как по-

английски лобстер-термидор с рамбутанами, ремуладом и гратеном пуэр. И как по-русски — не учили тоже. Каждый из этой компании жуткой скороговоркой заказал по три блюда с разными соусами и гарнирами, не улыбнувшись ни разу. Переспрашивать не было шансов. — Они меня ненавидят! — крикнула я почти навзрыд Ленке, носившейся по пылающей кухне. — Тебя ненавидят все, кто тебя плохо знает, — успокоила Ленка. И вот тогда, забежав в эту адову кухню, я увидела ее. Ленкиного шефповара Дженни. Вообще Ленкины рестораны набиты русскими официантами, как залив ее деревеньки лобстерами и тунцом. Она, видимо, втайне армянка: приехала, обжилась, и давай перетаскивать всех за собой. Но конкретно повар у Ленки из Австрии. Дженнифер. Полтора метра вширь и в длину, злая, как атлантический скат, стриженая лесбиянка. Настоящий фашист.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

—Да ты издеваешься, полудурок! — первое, что я услышала в жизни из Дженниных уст. — Ты им отдал рибайстейк вместо стрип-стейка?! Это же для другого стола!! Иди отбери его у них быстро! Что хочешь делай — калинку им там спляши, мать твою, тупой иммигрантский дебил! Не выпуская из рук двадцать пять сковородок, где шипело и квасилось что-то потустороннее, Дженни слегка дернула головой и рявкнула: — Лобстер-термидор, мать твою, а не терминатор! Что толку, что у тебя голубые глаза, когда ты клиническая идиотка?! Два соуса маринара мне для кальмаров, пулей! Пока я эти твои глаза не вырвала, тупая иммигрантская овца! И я — главный редактор и все такое — не сразу, но понимаю, что это она, собственно, мне. Открываю рот, выдыхаю и — бегу за соусами как зайка. По дороге останавливаюсь записать Дженнины вопли в блокнот, для колонки. Тут меня хватает за локоть пробегающий мимо официант. Запыхавшись, он выдыхает: — Ты новенькая? Записываешь, что как делать? Запиши: «Главное — никогда не злить Дженни. Вообще никогда не злить Дженни». Никогда, факинг, не зли ее! И обведи это жирным карандашом! — Где гребаный соус? — несется из кухни. — Какого хрена это занимает три с половиной минуты, ты, иммигрантская черепаха? Это два гребаных соуса для двух кальмаров, а не банкет для свадьбы принца Уильяма с его анорексичкой! Потом раздается шлепок, и сразу после него по-русски: — Не-е-ет, Дженни, нет! И опять по-английски: — Да! И так будет с каждым, кто криво ставит сковороду! Ты понял меня, иммигрантский ублюдок? Вокруг — нескончаемый грохот, склизкие соусы, ящики льда, подносы с тоннами превосходной еды, норовящей шмякнуться на пол, тает мороженое, свистит кипяток, и всё новые вопли:

...Простите, сегодня мой первый день, — взмолилась я. — Даже мой первый час. — Счастлив быть твоим первым, — ответил парень и оставил мне тридцать процентов чаевых со счета восьми человек. А ели они много...

— Ты не забрал у них рибай-стейк? Калинка не помогла? Они его уже съели? Да лучше бы они мозг твой съели! Хотя нет — они бы на хрен еще отравились твоим протухшим тупым иммигрантским мозгом! Вдруг с лестницы слышится гром падающего тела и крик, по которому ясно, что человек не шутит: — Фак! Фак май лайф! Фак май факинг лайф! Мы выбегаем на лестницу и видим, что это наш бассер Энди грохнулся вниз через целый пролет, но умудрился на вытянутой руке удержать неподъемный поднос. Второй рукой он зажимает свой правый глаз. — Что сделал этот полудурок? — кричит Дженни. — Кажется, он проткнул себе глаз ножом! — Слава богу! Я думала, он уронил ремулад! Энди увозят в emergency. Заменяют кем-то зеленым, и тот разбивает бокал. — Давай, полудурок! — орет Дженни. — Еще разбей! Не чувствуй себя

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

виноватым. Они стоят-то — всего пятьдесят баксов за штуку! Что встал? — Я сильно порезал палец, — в ужасе шепчет зеленый. — Отрежь его на хрен! Ты разве не в курсе — у тебя еще девять других, полудурок! Лучший в городе ресторан — три этажа паноптикума: огромные сковороды как метеориты падают на плиту, в окошках летают тарелки, стаканы, бутылки вина, потные бассеры носятся со все новыми ящиками отборных продуктов. Дженни орет. И только один человек, взбалтывая коктейль, ласково смотрит в сторону кухни, щурясь на свет льняными глазами. Это Ричард, Ленкин бармен, пожилой прилизанный гей. Уже двадцать лет они с Дженни женаты и абсолютно счастливы вместе. Когда я, проклиная и дружбу, и ненависть, и несчастную ту неподеленную Олимпиаду, выдала счет своему последнему столику, Рич подошел ко мне и сообщил: — Я обожаю свою жену. Если бы у Гитлера были хоть вполовину такие же яйца, как у моей Дженни, мы сейчас говорили бы все по-немецки. Тем временем Дженни бросила сковородки на пол, чтобы их утащили на мойку, и громко захлопала. Это был знак, что ужин окончен и сегодня она абсолютно всеми довольна. Сняв колпак, она подошла к нам с Ричардом и сказала, мечтательно улыбаясь: — Чудный вечер! Ну что, красавица, пойдем выпьем? Ты отлично поработала сегодня — любо-дорого посмотреть. Мы поладили моментально. Через час она уже требовала, чтобы мой муж ценил меня больше, чем он меня ценит, а через два я отважилась наконец задать ей тот самый главный вопрос, который мучил меня весь вечер. — Дженни, ты только не злись, — начала я. — Валяй-валяй, я знаю, что ты спросишь. Я покраснела. Замялась.

110

getty images/fotobank

— Я, может, неправильно что понимаю… Просто у нас я с таким не сталкивалась… — Да говори уже! — рявкнула Дженни. И я выпалила: — Как ты делаешь лобстератермидора? С эстрагоном или с мускатным орехом? — Ха! — ухмыльнулась Дженни. — Я так и знала, что ты это спросишь! В общем, записывай. В общем, записывайте. Сначала надо довести до кипения лобстера в чуть подсоленной воде и поварить его минут пять. Потом разрезать его вдоль на две половины. Вынуть мясо, разобрать на кусочки. Отдельно соорудить в сотейнике классический соус бешамель. Рецепт посмотрите в Яндексе — если я приведу здесь рецепт еще и бешамеля, Колесников этого не переживет. В классический бешамель добавьте немного эстрагона и мускатного ореха, смешайте с мясом лобстера. Влейте туда же коньяк. И подожгите. Красиво? А то!

...Вот этих лобстеровтермидоров мы поедали в тот вечер до поздней ночи. Подружки — Ирка и Саша — хохотали как гиены, показывая фотографии, где я вытираю столы и роняю приборы...

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Теперь получившейся смесью набейте оставшиеся половинки лобстера. Посыпьте тертым грюером и засуньте в духовку, чтоб подрумянились. Вот этих лобстеров-термидоров мы поедали в тот вечер до поздней ночи. Подружки — Ирка и Саша — хохотали как гиены, показывая фотографии, где я вытираю столы и роняю приборы. Алька, приехавшая на каникулы, восторженно говорила: — А вы знаете, что овощей не бывает? Овощи — это всё чьи-то ягоды, корни или листья. Нам на ботанике рассказали. На Альку с нежностью и восхищением пялился Энди, вернувшийся из emergency со спасенным глазом. Дженни брезгливо щурилась на обоих. — Теперь ты понимаешь, почему я нигде в мире, кроме Австрии и Америки, никогда не была и не собираюсь? — сказала Дженни. — Потому что этот гребаный мир приезжает сюда сам. Как будто их кто-то зовет! Ленка обнимала своего Ральфа, который пришел из второго их ресторана, жалела его, что он так много работает — почти как она сама. А утром мы уехали восвояси. Сидим грустим в аэропорту. И тут звонит Ленка. Я ставлю на громкую связь. — Девчонки, я разворачиваюсь и еду обратно в аэропорт! Угадайте, кто прилетел! Ни за что не догадаетесь! — Хавьер Бардем? — спрашиваю я с тайной надеждой, опасливо глядя на мужа. — Нет! — захлебывается от восторга Ленка. — Люсечка! С мужем и детьми! Не выдержала-таки наша-то. Сердце, поди, не камень. Скучает, поди, по друзьям! — Правильно, — добавляет разумная Саша. — Муж — это, конечно, хорошо. Но как-то очень уж несерьезно. Сегодня муж, завтра не муж. А подруги — они навсегда. В общем, девочки, я вас очень люблю. Разводитесь, сходитесь, рожайте. Главное, не ссорьтесь. А мы, собственно, никогда и не ссоримся.

112

текст: матрос кошка рисунок: анна всесвятская

Матрос Кошка, он же Денис Цепов, он же бессменный ведущий рубрики «Медпункт» и по совместительству член Британской королевской коллегии акушеров и гинекологов, продолжает без прикрас описывать перипетии деторождения.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

114

Ночной

госпиталь — очень странное явление. С непривычки можно испугаться. Представьте себе абсолютно безлюдное огромное пятнадцатиэтажное здание с огромной сетью коридоров, задраенных в абразивный линолеум, с синтетическим пластмассовым светом, цветной разметкой на полу и миллионом дверей, которые открываются только именными магнитными карточками. Откуда-то издалека едва слышно доносится монотонный писк кардиомонитора. И никого. Абсолютно пустой коридор, длинный и бесконечный, как мое ночное дежурство... Время от времени встречаются охранники в бронежилетах со взглядом зомби, потерявших полнейший интерес к загробной жизни. Еще реже — двое носильщиков, везущие в морг каталку, закрытую наглухо синей клеенкой. Это из реанимации. В общем, картина тревожная, особенно если вы клинический резидент первого года со склонностью к ночным страхам и мистике. Если идти из гинекологии, скажем, в терапию — из одного крыла госпиталя в диаметрально противоположное, то минуте на пятой прогулки возникает ощущение, что вы играете в компьютерную игру-страшилку Quake, только вместо лазерного бластера или бензопилы у вас в руках бумажная чашка с капучино из кофейного автомата. Капучино — оружие интеллектуалов... ха-ха. Невольно становится интересно, что за монстр ждет тебя за поворотом, на границе восточного и южного крыла. Мне-то не страшно, просто как-то жутковато, и все. Если что — как дам стетоскопом по рогам! Ну или убегу... Двери отделений закрыты на автоматический замок. Свет в палатах выключен, за исключением дежурного света на сестринском посту. Два часа ночи. Госпиталь, кажется, спит. Тихо, чтобы не спугнуть мистику, выхожу на улицу. Двери резво открываются, разбуженные фотоэлементом. За порогом — свежий воздух и ночной Лондон. Лондон никогда не спит. Шныряющие туда-сюда мини-кебы, красные ночные автобусы, визжащие полицейские машины и категоричные «скорые», пролетающие перекрестки на полной скорости под мигающий желтый свет светофора . Шумные припозднившиеся французы с недопитой бутылкой белого вина и прекрасные, но очень уставшие девушки, возвращающиеся из ночного клуба в мини-юбках, помаде и босиком, несущие в руках свои «Джимми Чу» на неприлично высоком каблуке. Подожди, Лондон, я утром закончу работать, немного посплю, а часам к восьми буду готов провести с тобой вечер, и если мы понравимся друг другу, то и ночь. Я буду беззаботно шляться по Mayfair, пить лангедокское красное и курить толстенные сигары, пуская дым в глаза офисным красоткам из Сити. А сейчас, прости, дорогой, я на работе. Но, конечно же, как всегда, я рад тебя видеть. Допиваю кофе и закуриваю сигарету. Дым от «Лаки страйк» смешивается с запахом ночи и лондонского асфальта. Красный неоновый свет от огромных букв Accident and Emergency над

115

моей головой освещает рекламный плакат с блондинкой с глубочайшим декольте, которая приглашает всех попить с ней кофе. В красном свете блондинка смотрится таинственно и даже инфернально, но кофе уже не хочется, шестая кружка за вечер, а дежурить еще часов пять. Закуриваю еще одну сигарету, но бросаю ее. Курить тоже, оказывается, не хочется. Надо идти — посмотреть, как там обстановка в родильном отделении. Пейджер не просыпался уже два часа. Может быть, вот оно, то самое легкое дежурство, о котором я где-то читал? В родильном отделении — о чудо! — тоже тишина. Рожают всего две тетеньки, да и у тех роды низкого риска. Акушерки их, как могут, пытаются защитить от докторов, эпидуральных анестезий и прочих грозных элементов вмешательства в таинство нормальных родов. Я не против. Пока роды идут нормально, нам, докторам, там делать нечего. Если что — позовут. У нас еще есть целое отделение низкого риска — там докторов вообще нет, одни акушерки. Если у женщины нет никаких осложнений беременности (такое тоже, оказывается, бывает!), то ей предлагают такой вариант — по желанию, естественно. В отделении низкого риска нет ни мониторов, ни щипцов, ни анестезиологов с длинными иголками. Вместо этого — мягкие кресла, мини-бассейн, ангелочки на стенах, голубые занавески, ароматические свечи и акушерки в розовой в цветочек униформе с теплыми миниатюрными руками. Наши британские женщины очень любят рожать именно здесь. Акушерки, которые тут работают, — очень храбрые люди с железными нервами. Я бы так не смог. Я слишком хорошо знаю, что может случиться в родах и сразу после них. Они тоже, я уверен, знают и видели, но работают и, когда их отправляют для поддержания квалификации к нам, в родилку высокого риска, хватаются за голову. Но я подозреваю, что не от ужаса, а больше с целью подчеркнуть, что всех ужасов родильного отделения высокого риска можно было бы избежать, если бы доктора навязчиво не лезли бы к роженицам со своим окситоцином, мониторингом и эпидуральной анестезией. Вот так и живем, в вечной борьбе. Радует только одно — серьезные осложнения в Midwife Led Unit случаются и правда крайне редко, и отзывы пациенток о родах там — самые распрекрасные. Когда в родилке тихо, акушерки, привыкшие работать по двенадцать часов нон-стоп, скучают и начинают немного фестивалить. После того как обсудят косметику «Лейрак», туфли «Прада», затем всех докторов, их манеру одеваться и их возможных любовниц, на центральный акушерский пост вывозится большая каталка, которая накрывается большой белой скатертью и на нее приносятся разные диковинные разносолы. Нигерийки приносят курицу с рисом, индийские акушерки волокут чапати с соусом, пикантный вкус которого находится далеко за порогом моей болевой чувствительности. Француженка Элейн принесла фисташки, финка Эмма — сосиски из лосятины Ryynimakkara, а англичанка Дженни — струганую морковь. Мои сплющенные бутерброды с сыром, которые я забыл, как обычно, положить в хо-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

лодильник в начале дежурства, выкладывать на общий стол было неэстетично, поэтому пришлось покупать всем кофе из капучиномашины. Вот сейчас поем и пойду спать. Ну не виноват я, что такое дежурство тихое... Так что там у нас? Ага! Куриное крыло понигерийски... — Пи-пи-пи-пи-пи! Внимание! Экстренный вызов! Остановка сердца! Акушерская бригада — в отделение низкого риска! Внимание! Краш-сирена! П-ш-ш... Пейджер, грубо и истерично прервав мой ранний завтрак, еще секунду пошипел и заткнулся. Когда бежишь на краш-вызов, главное усвоить для себя два правила: никогда не бежать сломя голову — можно нечаянно снести головой дверной косяк и так и не добежать до пациента, и второе — удостовериться, что рядом с вами, в том же направлении бежит анестезиолог. Анестезиолог — это всегда хорошо, когда нужно быстро засунуть в трахею интубационную трубку или расчехлить дефибриллятор, не зачехлив при этом пациентку. Дверь в отделение низкого риска открыта настежь. В палате яркий свет. Странно, я думал, у них только полумрак бывает... Ангелочки с позолотой, голубые занавески... Молодая девушка лежит на полу. Акушерка дрожащим голосом докладывает: — Сесилия, двадцать пять лет. Вторые роды. Родила двадцать минут назад, без осложнений и лекарств. Встала с кровати, чтобы пойти в душ. Сказала «хочу спать» и потеряла сознание. Кровотечение из родовых путей минимальное. Понятно. Наверное, просто слишком рано встала, голова закружилась, упала в обморок... сейчас дадим кислородика и водички, все будет хорошо и отлично. — Дыхание отсутствует. Пульс нитевидный. Давление не определяется! — Твою мать! Тут водичкой не обойдемся! Госпитальная тревога! Общегоспитальную краш-команду сюда, быстро! Приготовиться к сердечно-легочной реанимации! Кислород пятнадцать литров в минуту! Адреналин-джет, быстро! Дефибриллятор для оценки сердечного ритма. Пока анестезиолог Фарид «дышит» девушку мешком Амбу через маску, я накладываю на нее стикеры дефибриллятора. Схема, как чего накладывать, нарисована прямо на стикерах, поэтому даже если вы не занимаетесь такими вещами ежедневно, наложить их правильно несложно. Автоматический дефибриллятор пискнул и флегматично сказал: «Оцениваю сердечный ритм». — Пульса нет! Давай непрямой массаж сердца! Два к тридцати! Непрямой массаж сердца — штука очень трудоемкая. Это только в американских кинофильмах про больницу главный герой, врач с напомаженными волосами и брутальной белозубой улыбкой, часами может делать непрямой массаж сердца, одновременно кокетничая с медсестрами и давая распоряжения младшему медперсоналу. На самом деле после пяти минут правильного массажа возникает полное изнеможение, кроме того, рабочая эффективность массажа падает, поэтому надо меняться.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

О, кажется, подтянулась реанимационная бригада! Смените меня, плиз. — Фибрилляция желудочков. Готовлюсь к дефибрилляции. Всем отойти от пациента! — Дефибриллятор-автомат, видимо, понимал, что говорит. — Заряд. Тынц! — Оцениваю сердечный ритм. Фибрилляция желудочков. Готовлюсь к дефибрилляции. Всем отойти от пациента! — Заряд. Тынц! — Давай еще адреналин ! Продолжаем массаж сердца и дыхание тридцать к двум! Внутрикостное вливание кристаллоидов! Меня, как акушера, который «ничего не понимает в конной авиации», постепенно оттеснили от пациентки анестезиологи и реанимационная бригада. Почему? Почему у нее внезапно остановилось сердце? Здоровая молодая женщина... нормальные роды... Роды. Что-то пошло не так именно в родах. А что? Сгусток крови в легочной артерии? Незамеченный ранее порок сердца? Эмболия околоплодными водами? Так... думаем... внезапный коллапс через двадцать минут после родов... очень похоже именно на эмболию, когда околоплодные воды попадают в материнский кровоток и в легкие... Такой диагноз подтверждается, как правило, только на вскрытии, когда в легких находят волосы и кожные чешуйки ребенка... Подобная эмболия бывает крайне редко, примерно два случая на сто тысяч родов. Выживает процентов двадцать, в удачный день... В общем, ничего пока не понятно... главное — завести сердце, а там будем разбираться, что и как... главное — сердце завести... — Оцениваю сердечный ритм. Синусовый ритм. Фибрилляция не требуется, — скучающим голосом сообщил робот. — Есть пульс! Давление 80 на 40. Переводим в реанимацию! Быстро! Пока опять не фибрильнула... продолжаем кислород. Насыщение крови кислородом — девяносто процентов. Гоу! Гоу! Гоу! Мы остались одни с акушеркой, держащей на руках младенца, в комнате с позолоченными ангелочками на стене и с пустой кроватью, на которой только что появилась одна жизнь и чуть не закончилась другая. За окном было уже утро. Сесилия проснулась только через два дня. И ушла домой с ребенком на руках еще через три недели. В то утро она пережила еще две фибрилляции желудочков, синдром диссеминированного внутрисосудистого свертывания, шесть переливаний крови и плазмы. Нам так и не довелось узнать, что же с ней случилось. Сердце ее было в порядке, тромба в легких тоже не нашли. Все сошлись на мнении, что это была эмболия околоплодными водами, но подтвердить диагноз могло только вскрытие. Все единодушно были счастливы, что до подтверждения диагноза дело так и не дошло. Я не узнал ее, когда она пришла в мою клинику шестью неделями позже. Макияж, очаровательная улыбка и прелестный младенец в коляске. Для нее все это было как сон. Но иногда, чтобы проснуться, нужна краш-бригада реанимации и электрический разряд в триста шестьдесят джоулей.

116

Правофланговая. Сон про не сон. Ксения Собчак об адском поезде. Звеньевая. Не спать! Мила Кузина про свою бессонницу. Физрук. Неспящие в Херсоне. Геннадий Швец про спящую мускулатуру. Подшефная. Летаргическая жизнь. Дарья Екамасова о своих лунных выходках. Запевала. Вася-Cовесть. Александр Ф. Скляр, проза. Урок прекрасного. Давай не о смысле жизни. Вера Полозкова, стихи.

orlova

Колумнист «РП» Ксения Собчак грезит в настоящей колонке такими историями, что дух захватывает от такого глубокого проникновения — не только в русскую глубинку, а и вообще. Желаем Ксении Собчак новых побед в освоении новых территорий, особенно если это не будет связано с такими нервными издержками для редакции, как в этот раз.

текст: ксения собчак

— ВЫ ТОЧНО поедете в Киров на поезде? — спросила моя ассистентка. — Ну да, а что такого, лучше, чем ЯК-42, — храбро и еще ничего не подозревая плохого, ответила я. Опыт поездов, несмотря на частые гастроли, у меня был невелик, скажу честно. Поезд для меня — это если не «Сапсан» и не экспресс из Лондона в Париж, то уж точно не хуже, чем «Стрела» с СВ или прекрасный восьмичасовой вояж в Орел. То есть в детали — СВ или не СВ, проходной или не проходной поезд, я не вдавалась и разницы между этими понятиями особо не понимала. Курский вокзал. 19 30. Я уже начинаю кое-что если еще не понимать, то уж точно подозревать о настоящих трудовых поездах. Кругом насс…но, валяется пара бомжей на кульках, открыт ларек с дурно пахнущей шаурмой, мимо бежит облезлая кошка. Вся эта мизансцена происходит на фоне еще пока ничего не подорусский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

зревающего Прохорова, который строго смотрит с огромного плаката — самого на этом жутком вокзале неуместного арт-объекта. «Кто прав, тот и сильнее», — сообщает гордо взирающий на местных алкашей Прохоров. Милый наивный Миша. В нашей стране котируются только вечные ценности, такие как дружба. Дружба, только дружба делает людей сильнее. Дружба с человеком с красивым именем Вла… Ну да сейчас не об этом. Прохоров смотрит, и обреченности в его больших глазах пока еще нет. Кто-то сс…т, шаурма продается, я иду. Водитель со знанием дела озабоченно сообщает: — Поезд-то ваш не с первого перрона — значит, не фирменный, проходной. Так как эти слова не несут для меня никакой смысловой нагрузки, я, накинув капюшон, потому что люди вокруг уже начинают оглядываться, практически летящей походкой спускаюсь в подземный переход и иду куда-то вслед за водителем,

который как будто бы понимает, куда нужно идти. И вот мы приходим. Из поезда, который идет по маршруту Санкт-Петербург–Ижевск, «подышать телом» вышли люди. Много людей вышло. Людей этих кроме общего поезда, который уже до Москвы шел около полутора суток из Питера, объединяло две вещи: они все были полуголые (видимо, в поезде было душно) и все с пивом. Большинство смурно курили. На секунду у меня появилось ощущение, что я оказалась на съемках балабановского «Груза-200»... нет, вы только не подумайте, что я такая гламурная фифа с «Луи Виттоном» наперевес, я понимаю, что Москва — это не совсем Россия. Я много гастролирую и в Самаре с Челябинском не жду «Ритца» и Вандомской площади. Но эта картина ночного перрона — очень тихо, но злобно спивающиеся люди, полуголые, толстые, некрасивые, злые и несчастные в своей злости и безнадеге, — произвела на меня

118

владимир соколаев/фотосоюз

— Как тут спать? — почему-то спросила я у него, глядя на подозрительного цвета матрац.

ужасное впечатление. Это была толпа хмуро напивающихся дешевым пивом людей. Мысль о том, как я проведу тринадцать часов здесь, с ними, по эмоциям, наверное, была близка к ощущению, с которым бы Борис Моисеев попал на дальнюю сибирскую зону к блатным. Но это было еще до того, как я зашла в вагон. Как говорится, дальше больше: в моем купе кто-то спал. Сильно пьяный человек ужасно обрадовался, что его разбудили и он не проспит выход, и ужаснулся, увидев перед собой Ксению Собчак, — в глазах читалась только одна мысль: все-таки водка оказалась паленая… Водитель же мой, приятный, интеллигентный человек, тем временем совсем не хотел терять оплачиваемый выходной в Москве без меня, поэтому деловито начал рассовывать мои вещи по купе. — Как тут спать? — почему-то спросила я у него, глядя на подозрительного цвета матрац.

119

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

И тут он с задором коммивояжера, продающего гербалайф, стал расстилать какие-то мокрые простыни, пытаясь втиснуть какую-то облеванную подушку в эти влажные тряпочки. И даже тут я еще заставляла себя невероятным усилием воли смириться с предстоящим вояжем, но далее произошло нечто совсем неожиданное. В купе зашла, даже можно сказать, вплыла большая, с мощными мускулистыми руками и коротко стриженными цвета охры волосами женщина. — Здравствуйте, я начальник поезда, — представилась она. Решение о бегстве из поезда я приняла даже не после ее слов, а под влиянием интонации, с которой она эти самые слова произносила. Таким тоном говорят с душевнобольными детьми, или ранеными солдатами, или с людьми, которым собираются сообщить страшный диагноз типа «вы только не отчаивайтесь, прорвемся».

сказала бы, что режиссер преувеличил и скатился в лубочные банальности: настоящая женщина-проводница, своей силой, мощью и неунывающей жизнерадостностью посреди всего этого пьюще-курящего г…на олицетворяющая матушку Россию.. Сила ее харизмы здесь, в этом адском поезде, была такова, что я почему-то послушно пошла за ней в ее вагон. Заперла купе и уснула. В тот роковой для меня и страны день Аджани забил два гола в ворота «Зенита». Люди в моем поезде, конечно, об этом узнали быстро. Как и стотысячная толпа на Манежке с лозунгами «гони черных, спасай Россию». В стране появился новый антилидер — еврей, поэт, борец с наркотиками, но главное, националист, который первый, не стесняясь, стал кричать на Манежке в мегафон: «Россия — для русских». А дальше снежный ком людской ненависти и злобы уже не остановить:

Мне обидно, что так рвут Прохорова, которого еще вчера боготворили, мне обидно что ненавидят кавказцев, мне обидно, что все дети моих друзей учатся в Лондоне; мне обидно, что мы все аутсайдеры в своей собственной стране. — Тут вас, Ксень Анатольевна, уже люди на перроне узнают… кхе-кхе, небезопасно… Вы это, знаете что, пойдемте-ка ко мне в мой вагон —там все-таки я рядом буду, если чего. — А милиции разве нет, — видимо, от отчаяния почему-то задала я самый идиотский вопрос. — Да нет, какая тут милиция, отменили же, я тут теперь отбиваюсь сама, — жизнерадостно сказала моя гостья. Такую не придумать — увидела бы ее в фильме,

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

крушат армянскую церковь, поджигают машины и выкрикивают: «Россия, вставай с колен». Все произошло очень быстро и жестоко — милиция не справляется, Кадыров выступает с обращением, что не даст в обиду чеченцев, живущих вне республики, — и понеслось: бои стенка на стенку, стрельба из автоматов, спецназ Кадырова и фанаты бритоголовые «Зенита»... Для меня все тоже закончилось быстро: двумя ударами выломанная дверь купе,

удары по лицу, сломанный нос, где-то уже как будто вдалеке плевки и крики, что-то сакраментально банальное типа «жируешь на народные деньги, сука» или «на, получай, гламур еб...чий», далее звук раскалывающейся черепной коробки и тишина освобождения. Я проснулась. В тиши своей спальни, на простынях Фретте. Аромат лавандового саше слышался чуть сильнее, чем того стоило, но проснулась я, скорее всего, от звука автомобильных гудков, которые прорывались в мой кремово-белый рай спальни даже сквозь трехслойный стеклопакет. Уже лежа в ванне, я подумала о том, что слой моей так тщательно выверенной жизни, на которую я уже десять лет пашу как вол, слой всей этой неги, новиковских ресторанов, открытий театров, премьер кино, приездов Деми Мур, дорогих бутиков и Пионерских чтений — этот слой тоньше слоя крема в деллосовском мильфее. И тут, в моей девичьей ванной, невозможно представить, что где-то есть поезд до Кирова. Но это наша страна. Наша пороховая бочка. Люди живут так и пьют не из-за тупого телика или глупых книг. Люди живут так и пьют из-за грязных поездов и заср…ных туалетов. И так хочется, чтобы кто-то подумал о туалетах или влажном отвратительном белье. Я выбежала из того поезда, зачем-то наврав начальнице с мускулистыми руками и короткой прической. Не нашла в себе силы поехать и не нашла сил объяснить этой славной женщине — почему. И еще мне обидно, что успешных и богатых рвут сразу и беспощадно, стоит тебе выйти за периметр защищенности властью или деньгами. Мне обидно, что так по-сервильному рвут Прохорова, которого еще вчера боготворили и который вкладывал не чужие, а свои собственные деньги, и я верю, что он пусть по-мальчишески наивно, но правда хотел поменять жизнь к лучшему; мне обидно, что ненавидят кавказцев, мне обидно, что все дети моих друзей учатся в Лондоне; мне обидно, что мы все аутсайдеры в своей собственной стране. Мне за державу обидно, короче. Даже во сне…

120

дина щедринская

Обозреватель светской хроники издательского дома «Коммерсантъ» Мила Кузина дебютирует в «РП» с историей своей бессонницы, у которой есть уважительная причина: родила. Но боже, как ей не хватает того, от чего она пыталась спастись рожая!

текст: мила кузина

ВСЮ ЖИЗНЬ у меня наблюдались проблемы со сном. Я редкий, практически уже вымерший в городской среде орнитологический тип. Я жаворонок. Даже в школе я уроки делала с утра, так у меня голова лучше соображает. Но гдето класса с восьмого все пошло наперекосяк. Выяснилось, что личную жизнь можно строить только по вечерам. Причем чем позднее тебя отпускают родители гулять, тем больше личной жизни можно понастроить. Кстати, в девятом классе я вообще мало спала, потому что всю ночь читала программу по литературе за одиннадцатый класс, а потом писала сочинения для своего парня. Он был на два года старше и очень не любил читать, зато возил меня в школу на папиной «пятерке», хотя до нее было минут пять очень медленным шагом. С тех пор я жаворонок, вынужденный вести совиный образ жизни: ложусь поздно, а встаю рано.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Когда в мою жизнь вошли ночные дискотеки, со сном было совсем покончено. Хотелось тусоваться всю ночь напролет, а спать днем мне просто совесть не позволяла. Ведь жизнь она, зараза, такая короткая и надо в ней все успеть. Так что днем я честно работала в газете, а ночью жила жизнью людей, которые вообще днем не работают. Потом меня позвали на телевидение и снова в ночную смену. Хотя показывали нас на канале НТВ с шести до девяти утра, но в прямой эфир мы выходили на Дальний Восток, то есть по московскому времени с одиннадцати вечера до двух часов ночи. А после прямого эфира такой адреналин, что вообще не уснешь. Еще у меня появилось ночное хобби: я купила мотоцикл. А если ты не развозчик пиццы, то кататься надо по ночам, как все нормальные люди. Как-то вечером я даже рискнула заехать на мотоцикле на день рождения демокра-

тичной радиостанции «Эхо Москвы» в ресторан «Прага». Походила, поскрипела экипировкой, как герой космического путешествия. Была встречена любопытными, но осуждающими взглядами. С тех пор научилась ездить на мотоцикле на шпильках. Мои личные интересы наконец слились с профессиональными, и я пошла в корреспонденты светской хроники газеты «Коммерсантъ». За вечер мы объезжали порой по четыре-пять мероприятий, а потом, как водится, не уснешь и продолжаешь уже по собственной программе. Зато под утро можно завтракать в совсем пустых ресторанах, и город очень красивый и чистый. Как-то раз я даже поставила свой личный рекорд — не спала трое суток подряд. Это было на одном из питерских экономических форумов. Белые ночи, романтика, много работы. Сначала спать было некогда, потом просто не хотелось.

122

генадий корченкин/фотосоюз

Белые ночи, романтика, много работы. Сначала спать было некогда, потом просто не хотелось. Внешне все бы хорошо: я функционировала, улыбалась, глаза не терла (ведь они накрашены), но вот только с некоторыми людьми по два раза знакомилась. То есть пока я бодрилась, мой мозг, видимо, потихоньку спал. Короче говоря, когда нужно было сесть и написать текст о светской жизни форума, я поняла, что не помню практически ничего, хотя везде была и всех видела. Тогда мне казалось, что это будет самое продолжительное бодрствование в моей жизни, но не тут-то было. Могу ответственно заявить, что теперь я не сплю уже больше трех месяцев, вернее почти не сплю. Я-то думала, что самое важное это родить ребенка, поэтому в роддом поехала с осознанием того, что предстоит пятнадцать минут позора на «рахма-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

новке» (так называют кресло-кровать, на котором рожают), потом еще пара дней — и я снова в строю светских жителей. Сейчас смешно про это вспоминать. Почему? Ну почему никто мне не сказал, что ребенка нужно кормить, что в этом процессе обязательно участвую и я тоже и что он ест каждые два-три часа, и так круглые сутки? Курсы для беременных я сразу с презрением отвергла. А у моих подруг дети либо уже взрослые, либо их пока еще нет. Весь процесс грудного вскармливания стал для меня страшным откровением. Не понимаю, почему технический прогресс шагнул так далеко, но только не в этом вопросе. Ведь есть же поилки для попугайчиков, и у рыбок в аквариуме тоже поддерживается

определенная температура и работает система самоочистки. Ведь можно было придумать какой-то механизм для кормления и переодевания детей хотя бы по ночам. И если с памперсами поначалу неплохо справлялась няня, то кормление сразу стало моей заботой. Судите сами, сколько остается времени на сон, если каждые три часа ребенок ест и весь процесс с непривычки занимает примерно час. То есть на сон остается два часа в промежутках между кормлениями. Специалист по грудному вскармливанию, прозванный нами «сиськовед», предложил кормить, не просыпаясь, прямо в кровати, как собачка — лежа на боку. Это предложение я отвергла. Потому что я не собачка. «Ну что вы как мокрая соль? Не высыпаетесь?» — с этой чудесной фразы начинается мой день уже четвертый месяц подряд. Ее произносит мой водитель Дмитрий с понимающей улыбочкой. Ему, конечно, легко говорить: у него четверо детей и все старше трех лет, так что он теперь высыпается. Днем я продолжала вести жизнь человека, у которого нет детей, то есть спать не ложилась. За это время, проведенное практически без сна, случилось много всего интересного, например, у меня практически закончилась оперативная память. Я удивляла сама себя тем, что не могла вспомнить пять произведений Пушкина или теряла способность объясняться на иностранном языке. От этого страдали мои отношения с домработницей, она филиппинка и говорит только по-английски. Зато за ночь мне снилось по три разных сна, и все их я прекрасно помнила. И только о светской жизни мне предстояло временно забыть. Хотя о ней напоминали звонки от пиарщиков с предложением посетить очередную вечеринку и сам Оскар (так зовут моего сына). Знакомые тут же начали шутить, что мы его назвала в честь премии, а какое-то время я даже побыла оскароносцем. И это было самое спокойное время в моей жизни, не то что теперь, когда я жду очередной ночной кошмар под названием «режутся зубки».

124

orlova

Сон разума рождает чудовищ — это мы узнали от Франсиско Гойи. От Геннадия Швеца сейчас узнаем, что рождает сон мускулатуры натренированного тела. Сам спортсмен и спортивный журналист, свидетель многих поражений и побед, Геннадий раскрывает тайные пружины большого спорта: увы, не все подвластно тренировкам.

текст: геннадий швец

МОЕМУ другу по одесскому стадиону «Динамо» Борису Мазепе часто снились два неизменно повторяющихся сна, воплощавшие две его основные мечты. Первый сон Бори: — После тренировки забегаю на пляж, почему-то голый совсем, а между ног у меня — просто шланг. Второй сон: — Высота — 220. Разбегаюсь, взлетаю с огромным запасом, но в последний момент цепляю планку. — Чем? Шлангом? — Нет, пяткой. А шланг же из другого сна. Наверное, с позиций психоанализа сонмечту о длинном «шланге» можно было бы объяснить тем обстоятельством, что у Бори был совсем небольшой для прыгунавысотника рост — 172 см. Газета «Советский спорт» напечатала про него: «Высоту 2 метра взял Борис Мазепа. Интересно, что при этом собственный рост прыгуна — всего 170 сантиметров». Другая газета русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

перепечатала заметку с легким исправлением: «…Интересно, что собственный рост прыгуна — всего 168 см». Следующая газета постаралась еще усилить сенсационность: «…162 сантиметра». Боря рвал и метал: «Из-за этой бл…ской прессы я скоро до мышей допрыгаюсь!» Обида на свой невысокий рост и на журналистов обернулась в Бориных сновидениях эксгибиционизмом и гиперкомпенсацией в образе шланга. Спортсмены весьма привержены вере в приметы, в том числе и в сны. Желательно, чтобы в канун важных соревнований сновидения были в жанре экшн, особое предпочтение полетам во сне: летаешь — значит, растешь, а мелодрамы не приветствуются. Но чтобы что-то приснилось, нужно для начала как минимум уснуть. А сон у спортсменов, как правило, плохой, большинство в той или иной мере страдают бессонницей. Перед соревнованиями важно

хорошо выспаться, особенно тем, кто занимается сложно-координационными видами спорта. Предстартовая лихорадка гонит сон, иногда это волнение начинается за неделю, за две, некоторые вообще не в состоянии хоть немного поспать в течение несколько суток, пересчитывают миллионные стада верблюдов, но безуспешно. По этому поводу у нас была фраза: «Ночью опять в Херсон ездил». Она возникла однажды, когда мы ехали поездом в Симферополь, ночью была длинная остановка в Херсоне, кто-то в купе произнес: «Почему-то в Херсоне у меня всегда хероватый сон. Не спится, няня». С той поры Херсон стал у нас синонимом бессонницы. Много можно привести примеров, когда предсоревновательный недосып аннулировал набранный в тренировках потенциал, лишал побед, медалей. В некоторых командах и у отдельных спортсменов есть свои психологи, основная часть их усилий уходит на то, чтобы убаюкать спортсменов

126

итар тасс

Желательно, чтобы в канун важных соревнований сновидения были в жанре экшн, особое предпочтение полетам во сне: летаешь — значит, растешь, а мелодрамы не приветствуются.

127

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

в ночь перед турниром, обеспечить им нормальный сон, не прибегая при этом к снотворным. Мне случалось во время Олимпиад находиться по ночам в олимпийской деревне, в домах, где живет наша российская делегация. Отбой обычно бывает часов в одиннадцать вечера, в том смысле, что к этому часу заканчивается всякая движуха и можно (и нужно!) идти спать. Но во врачебном кабинете медики и массажисты сидят до двух, до трех ночи (иногда наливают себе понемногу разбавленного спирта), потому что периодически к ним заглядывают спортсмены, пребывающие в сомнамбулическом — между сном и явью — состоянии, с мольбой во взгляде: сделайте что-нибудь, чтобы уснуть. Иногда помогает легкий успокаивающий массаж, иногда — тихая беседа, иногда — ложка меда и стакан воды, иногда, совсем уж изредка, тридцать граммов того именно напитка, близкого к медицинским кругам, но это обычно только для проверенных бойцов, отвечающих за свои поступки. А после соревнований спится по-разному. Проигравшие обычно проваливаются в депрессивный сон или же, наоборот, бесконечно вертятся на кровати, утыкаются лицом в подушку, думают о несправедливости мироустройства, о несовершенстве механизма распределения успеха между людьми. Победители не спят до утра — по многим причинам: во-первых, счастье не дает заснуть, во-вторых, на Олимпиадах российских чемпионов-призеров вылавливает «Боско» и тащит на свои вожделенные сессии. Олимпийская медаль для спортсмена наибольшую ценность представляет именно в первые минуты, в первые часы, в первые дни после свершения, это истинно счастье в самом концентрированном виде, его нужно пить и залпом, и по глотку, вкушать ежесекундно, потому что такое вряд ли еще повториться в жизни. Андрей Сильнов, олимпийский чемпион по прыжкам в высоту, говорил мне в Пекине: «Я после победы дня три вообще не спал, и не хотелось! На минуту вздремну и снова подпрыгиваю». На радостях можно и неделю не спать, однако нужно вовремя остановиться, чтобы

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

не превратиться в того белоруса, который не спит уже лет двадцать. Но приходит время отсыпаться. Еще одна история — и опять о прыгунах-высотниках (я сам когда-то прыгал, прыжки в высоту — моя родная деревня, меня туда тянет). В марте 1978 года Владимир Ященко установил на зимнем чемпионате Европы мировой рекорд — 235. Сразу после этого он приехал на сборы в Ялту, и я туда отправился брать у него интервью, договорившись по телефону с его тренером Василием Ивановичем Телегиным. Ященко — особое явление в миро-

это предположение Василию Ивановичу, ребятам — приятелям Володи, но они не поддержали тему: нет, он один спит, это достоверно. Ященко объявился только на четвертый день, небритый, похудевший. Он действительно беспробудно спал 72 часа, установил личный рекорд по этому показателю. В обычное время, в период фундаментальных тренировок, проблемы со сном бывают другого рода, тот же «Херсон», но по иным причинам. Одержимые победной целью спортсмены подобны истязающим себя монахам. «Боль — сильная боль —

Люди во сне продолжают бежать, плыть, крутить педали, поднимать штангу, боксировать, вскрикивают, подскакивают на кровати, маму зовут. вом спорте, считается, что он был одним из самых одаренных атлетов всех времен и народов. К этой категории принадлежат Джесси Оуэнс, Пеле, Усама Болт, Сергей Бубка, Майкл Фелпс, ну и еще пять-шесть спортсменов, хотя великих много, но эти — именно от Бога в первую очередь чемпионы, а не только от тренера и от собственного усердия. Спортивные ученые говорили, что Ященко обладает какой-то исключительной способностью накапливать в себе энергию и давать мощнейший разряд. Как и договаривались мы с Телегиным, я пришел утром на стадион, на тренировку, но Ященко там не было. Тренер сказал: спит, но через часок объявится. Володя не появился ни через час, ни через два. Я пришел на вечернюю тренировку, опять без пользы, Телегин снова объяснил: спит. Я говорю: идем разбудим, надо проверить, не случилось ли с ним что. Но тренер оставался спокоен: все нормально. И на другой день было все то же самое. Я думал: скорее всего, Ященко с девушкой двое суток спит, и может, даже не с одной, ведь заслужил. Я по-свойски высказал

агония» — такой принцип повышения нагрузок провозгласил один великий тренер, ему следуют многие. Профессиональная спортивная тренировка — это не просто лишь длительный физический труд, как копание канавы или рубка леса, что в принципе даже и успокаивает нервную систему, являясь отчасти трудотерапией. Ударные тренировки проходят еще и на фоне чудовищного эмоционального напряжения, это всякий раз стресс, требуется действительно терпеть боль усталости на протяжении двух-трех часов подряд, работать на разрыв аорты — почти в буквальном смысле. Можно было бы проделать такой эксперимент: в комнате, где спят на сборах спортсмены, установить видеокамеру. Получится документальный фильм ужасов, палата психлечебницы: люди во сне продолжают бежать, плыть, крутить педали, поднимать штангу, боксировать, вскрикивают, подскакивают на кровати, маму зовут. Подобный сон — это даже и не сон, а скорее бред, галлюцинация. Но есть и хорошая новость: им снится свет в конце туннеля, именуемый победа.

128

алексей сапроненков

Сомнамбулизм, лунатические выходки, суеверность — актриса Дарья Екамасова бесстрашно открывает читателю свой внутренний (потусторонний) мир. Но, исполнив главную роль в фильме Андрея Смирнова «Жила-была одна баба», она уже может ничего не бояться.

текст: дарья екамасова

NB: Читать под саундтрек Яна Тирсена к фильму «Гудбай, Ленин!»

КОГДА не так давно в автокатастрофе погиб мой друг актер Никита Емшанов, я, кажется, впервые в жизни поняла, что такое кошмар наяву — страшный сон, который нельзя отогнать прочь, неожиданно для себя проснуться. Об актерах часто говорят, что они суеверны, не хотят играть смерть в кино или театре, потому что боятся привлечь ее к себе. Все это ерунда. Если бы это было так, то ДиКаприо уже сто раз утонул бы, а Шварценеггер — точно не дожил бы до своего губернаторства. Никита, такой редкий и потрясающий актер, всегда ассоциировался у меня только с желанием жить. Причем к своей жизни он относился с большой долей иронии. Даже когда в шесть утра своего 28-летия он выходил из кафе, отправляясь в свою последнюю в жизни поездку, он шутя сказал всем, что уже не попадет в злосчастный

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

«клуб 27»... Попал. В начале восьмого утра ему на самом деле еще не исполнилось двадцати восьми... Страшно. Несправедливо. Непредсказуемо. Ведь страшна не сама смерть. Страшна именно ее непредсказуемость. Как бы парадоксально это ни звучало, самое определенное в жизни — это смерть, а самое неопределенное — ее час. Необратимое прекращение жизнедеятельности человека, булгаковский постулат о том, что «человек внезапно смертен» — вот что на самом деле страшно. Незнание, когда случится тот момент, после которого ничего вернуть будет уже нельзя. Когда тебе будет казаться, что человек еще жив, но потрогать его ты уже не сможешь. Сказанную кем-то фразу «сон — это маленькая смерть, а смерть — это всего лишь большой сон» в детстве я понимала слишком буквально. Мне же ее толком никто не объяснял. А себе самой я объяснила ее, мягко говоря, своеобразно —

в какой-то момент я стала бояться, что засну летаргическим сном и меня нечаянно похоронят. При этом самой смерти я не боялась. Меня заранее охватывала паника, когда я представляла, что просыпаюсь где-то под землей, в гробу, и умираю от жажды и одиночества. Ежедневно я обдумывала эту ситуацию, терроризировала взрослых вопросами о том, бывает ли такое и что делать в подобных ситуациях. А началось все в тот день, когда мой любимый дедушка — полковник, основатель целого института и довольно известный физик — во время нашего с ним традиционного вечернего чтения дал мне рассказ Эдгара По «Заживо погребенные»... Начиная со следующего дня я стала разводить его на похожие истории. Мы говорили о летаргическом сне Гоголя. Всерьез обсуждали новости о каких-то недавно найденных мумиях египетских фараонов, которые были похоронены миллионы лет назад, а их органы функционировали

130

131

александр устинов/фотосоюз

до сих пор. Дедушка рассказывал мне, как академик Иван Павлов наблюдал за своим больным Иваном Качалкиным. Тот был в летаргическом сне аж двадцать два года. Во дворе с соседскими детьми мы тоже часами обсуждали летаргию. Для нас тогда не было ничего интереснее. И страшнее. Крепкой перчинки добавляли эти мысли в мою детскую повседневную жизнь. Я даже ложилась спать с запиской: «Я не умерла!» На всякий случай. Чего я тогда боялась? Того, что летаргический сон перейдет в страшный под названием «жизнь»? Позже я поняла, что больше всего я просто боялась задохнуться. Когда я перестала об этом думать, детские бредни были забыты и гипнофобия — моя личная боязнь сна — прошла. Я вдруг поняла, что лежать в холодном гробу — это не самое страшное, а скорее — самое нестрашное, что может случиться с человеком в жизни. Но точно — одна из самых странных вещей из всех, которые только можно себе представить. Страннее могут быть только вещие сны. Есть ли человек, который может их полностью объяснить? Однажды мне приснилась подруга по музыкальному училищу. Мы играли на фортепиано, и ее пальцы настолько отекли, что не попадали по клавишам. Я спросила: «Ты беременна?» Она ответила: «Ты что?» Утром, когда я рассказала ей об этом, она долго смеялась. А через неделю выяснилось, что она действительно беременна... И такое со мной бывало не раз. Говорят, во сне мозг перерабатывает полученную за день информацию, кому-то в эти моменты приходят в голову гениальные решения. Я даже переводила во сне тексты с иностранного языка, а утром мой словарный запас увеличивался. Но где найти ответы в вещих снах? Кому задавать вопросы? Почему, например, утром тебе звонит человек, с которым ты давно не общалась, но который тебе ночью снился? В тот момент, когда ты берешь трубку и говоришь: «Алло», вдруг вспоминаешь сон, сопоставляешь информацию, все осознаешь и подетски не веришь самой себе, что такое бывает. И ведь не только со мной такое случалось. И случается постоянно. Коллек-

Мама почему-то говорила мне, что дети, чьи пеленки сушились при луне, становятся лунатиками. тивное бессознательное, отражающееся во сне, о котором писал Юнг, оно такое? Каждый раз в подобных ситуациях у меня возникает непонятное волнение, которое невероятно возбуждает внутреннюю энергию. Ты начинаешь верить в чудеса! Маленькими чудесами детства были мои прогулки во сне. Мама почему-то говорила мне, что дети, чьи пеленки сушились при луне, становятся лунатиками. Еще они должны были родиться весной или летом. Она очень пугалась, когда на даче, в старом доме, я вдруг вставала, надевала свои платформы (они тогда были в моде) и начинала бродить по комнатам. Со временем мама начала пользоваться моим трогательным состоянием лунатизма. Она звала меня, я садилась к ней на кровать,

и мама начинала задавать вопросы, на которые я честно отвечала. Так родители узнали о первой сигарете, прогулах в музыкальной школе и первом поцелуе в одиннадцать лет... Все было забавно, пока однажды в тридцатиградусный мороз я в одной ночной рубашке, как Лев Толстой, не пошла искать родителей на улицу. Хорошо, что меня поймали соседи. Но в ту ночь я даже не заболела... С детства царство Морфея поглощало меня всецело. И сейчас, когда на сон катастрофически не хватает времени, я с трогательным чувством самоиронии вспоминаю свои детские приключения. Пусть страхи и кошмары останутся только во сне, а жизнь — будет интересна сюрпризами и непредсказуемостью.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

текст: александр ф. скляр рисунок: павел пахомов

Прозаический дебют музыканта и поэта Александра Ф. Скляра, происходящий на этих страницах, закономерно посвящен Васе-Совести. Этот персонаж дорог АФ со времен, когда его группа «Ва-Банкъ» делала саундтрек к рассказу Виктора Пелевина «Нижняя тундра». Постепенно Вася стал любимым героем Александра, появлялся в нескольких песнях, появится и в новом альбоме — не только в песне, но и в рассказе, который прозвучит в авторском исполнении в качестве бонус-трека. А читатели «РП» получают уникальную возможность ознакомиться с произведением традиционным способом.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

132

ВИДИШЬ ЛИ, я не понимаю,

зачем он вообще туда потащился. Как он собирался ей помочь? Замочить всех тех гадов, которые якобы обижали его Люсю? Или повидать свою первую любовь и порасспросить у нее все хорошенько, как она жила все эти годы, вспоминала ли о нем. Ну… и кто его знает, что он хотел… Ясно одно: они его поджидали и холодно, спокойно положили — всего три пули, и в каждой по смерти. Хотя и одного выстрела было достаточно — точно в сердце. Работал профессионал, сразу видно. А Вася… Такой осторожный, а тут расслабился, чутье, его звериное чутье в этот раз как-то подвело, не сработало. Мы сидели с моим приятелем Толиком Клюквой в тихом кафе на Ордынке. Толик был странный парень — маленький, юркий, рыжеволосый, с какойто неопределенной ухмылочкой. Он промышлял фоторепортажами для разных сомнительных изданий, всегда таскался со своим видавшим виды фотиком, — «отцом Кэнноном», как он его называл, — и был под завязку набит разными невероятными историями, которыми он охотно со мной делился во время наших встреч. Про криминального авторитета по кличке Вася-Совесть я слышал от него уже давно. Толик восхищался Васей и гордился знакомством с этим лихим человеком чуть ли не больше всего на свете. Пересеклись они случайно, где-то в конце 90-х, на Курском вокзале. Толик в тот день выпивал с каким-то стариком — то ли чукчей, то ли туркменом, — который сбежал из дурки и все твердил о гагаре с черным пером: мол, стоит ее поймать, и она укажет им дорогу из Москвы домой. Там-то, на вокзале, уже в сильном подпитии они и натолкнулись на мужика довольно затрапезного вида, которому Толик предложил выпить с ними за компанию. Мужик осмотрел их внимательно своим единственным глазом (другой у него был прикрыт аккуратной черной тряпочкой) и как-то степенно и чуть снисходительно согласился. Представился Василием, пил и говорил немного, все больше слушал.

133

Сказал, между прочим, что в Москве ненадолго, по делу, а сам живет в ближайшем Подмосковье, живет один, да и вообще один на всем белом свете; судьба помотала его порядочно, а сейчас захотел вот осесть на одном месте и уж спокойно, как говорится, доживать свой век. Только Толик, хоть и был изрядно пьян, все же уловил что-то необычное в словах и облике своего случайного приятеля. — Глаз-то у меня наметанный, — рассказывал он мне несколько дней спустя, — ну не похож он на заурядного провинциального мужичка. Суди сам: пальто плохонькое, старенькое, какого-то доисторического покроя, а выправка, стать почти военные. При этом роста немалого и весь, чувствуется, крепкий, сбитый, а одна рука, правая, все время в кармане пальто, как неживая. Да и неживая она, точно! Я что-то болтал, увлекся и схватил его за эту руку… И сразу будто обожгло меня, аж протрезвел на миг. Не такая она, как у людей. Не знаю, как объяснить… что-то нехорошее в этой руке, нечеловеческое… А глаза, точнее глаз… Даром что один, но смотрит на тебя так, будто всю внутренность твою проглядывает, до кишок. Одним словом, не будь мы под банкой, ни за что не подошел бы к такому типу. А на слова вроде тихий, спокойный. Только жуть от этого спокойствия такая пробирает, что хочется убежать побыстрее куда глаза глядят. Я и убежал вскоре. Правда, за вином: нашу-то бутылку мы как раз уговорили. А когда вернулся, их и след простыл: ни туркмена моего, ни Василия. Ну туркмен, понятное дело, чокнутый был старик, хотя знал он что-то такое, чего нам не узнать вовек. А вот Вася — тут другое дело. Тут типаж исключительный, характерный персонаж, уникальный. Я все не мог себе простить, что тогда его не сфоткал. Не до того как-то было… С тех пор Толик, по его словам, и впрямь потерял покой и заболел этим Васей как дурной болезнью. Довольно скоро он выяснил через знакомого следователя, что по их ведомству числится в розыске сбежавший из

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

очередной отсидки убийца и рецидивист Петров Василий Макарович по кличке Вася-Совесть, в котором Толик безошибочно узнал своего вокзального приятеля. Поймать его не могли уже который год. Он появлялся внезапно то в одном месте, то в другом, нигде подолгу не задерживался, ни с кем толком не общался и почти всегда оставлял за собой один-два трупа, как правило, авторитетных ребят из местной среды. Получалось, он был таким волкомодиночкой: и своих шерстил почем зря, и чужие за ним гонялись по всему свету. Как он уходил, где скрывался — это оставалось загадкой для всех. Только вот что интересно: авторитетов-то он бил порченых — с его, Васиной, точки зрения, — то есть тех, кто наживался на горе и страдании простых людей: обирал стариков и инвалидов, выселял малоимущих, растлевал малолетних. Других он не трогал, хотя и дружбы с ними не водил. Ни подельников, ни напарников не признавал. Одним словом, одиночка, изгой, отверженный. Дальше больше. И следователи, и криминальный мир были уверены, что все эти убийства — Васиных рук дело. Но доказать ничего не могли. Вася был однорук. Это знали все. Второй руки, а также глаза он лишился во время страшной аварии на военном заводе где-то под Читой, куда он устроился работать после демобилизации из армии в 1974 году. Там, в Чите, кстати, он и свой первый срок получил за убийство местного отморозка Кольки-Шныря — единственное доказанное преступление Васи, от которого он, впрочем, и не отпирался. Ну там-то было все как будто ясно: подловить худосочного Кольку и свернуть ему шею можно было и с одной рукой. А вот свалить Полтора-Ивана Грека и двумя-то руками было непросто, а ведь завалил, да еще как. Грека нашли в городском туалете со свернутой шеей и выражением какого-то изумления на посиневшем лице. А Витя-Монгол из Нижнего Тагила: тут не то что двух рук — двух дюжих молодцов и то было бы маловато. Не говоря уже про вологодского Гошу-Ноги-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Колесом. Да, солидный список числился за Васей, целая рота убиенных. И почти всегда без применения подручных средств, ну разве что ножичек в особо трудных случаях. Толик был парень дотошный и решил самостоятельно покопаться в Васиной истории. — Прилетаю я в Читу, — рассказывал он мне, — нахожу по наколочке этого дядю, который вел Васино дело, договариваемся о встрече, встречаемся у него дома — ничего так старикан, бодрый еще, хотя и на пенсии уже давно, помнил он это дело. Ну вот, сидим, разговариваем. «А чего вы этим Васей так интересуетесь?» — спрашивает меня. Я ему и рассказал про ту нашу встречу у Курского вокзала и про Васины похождения так, вкратце. «Да, необычный был парень, одинокий, замкнутый, жизнью побитый, хотя и молодой еще совсем. Он ведь к нам приехал откуда-то из Заполярья, не местный, значит. Там у него трагедия случилась, на личном фронте: умерли в одночасье и жена, и ребенок его нерожденный. Затосковал парень и двинул куда глаза глядят. Здесь он устроился на один завод, военный, подземный, сейчас уж его, говорят, закрыли. Платили по тем временам хорошо, но работа была тяжелая. Да ему все равно было, мне кажется. Что-то они там с начинкой для ракет химичили. Дохимичились. Всю страну проср…ли, идиоты. Ну да не о том разговор. Только Васе и там не повезло. Бабахнуло у них чего-то, и остался парень инвалидом — ни глаза, ни руки. Руку-то ему спасли, в местной больнице, правда скрючилась она у него, а вот глаз… Там такой удар был, вообще непонятно, как выжил. А знаешь, кто его выходил и на ноги поставил? Его домохозяйка, Никитична. Прикипела она к нему, жалела. Я ее пару раз на допрос вызывал, так она мне про него только хорошее говорила, мол, парень добрый и незлобливый, только несчастный». — «А как же этот добрый, человека убил?» — «Да его и надо было убить, погань эту. Мы к тому Кольке давно подбирались, да хитрый

был, сволочь, изворотливый. Грабанет старушку с пенсией и заляжет на дно. Ничем не брезговал, сукин сын. Ну, поймали бы мы этого Кольку, влепили десятку, так он бы вышел, гадина, еще хуже, чем был. Порченый был человечишка, конченый». — «Выходит, Вася санитаром выступил?» — «Выходит, так». — «А вы мне все-таки скажите, как это можно: человеку с одной рукой да на такое решиться?» — «Вот именно что решиться. Тут решимость нужна. Он же с этим миром, уголовным, никогда дела не имел». — «Ну это как сказать. Мы ж не знаем про детство его, юность, службу в армии». — «Как не знать? Знаем. Учился в обычной школе, служил в морфлоте водолазом, остался на сверхсрочную. Хотя, конечно, одно дело пересекаться с блатными в обычной жизни и совсем другое — встретиться с ними на зоне. Там ему, конечно, несладко пришлось, особенно поначалу. Но убийство есть убийство. Мы же не могли его отпустить. Получил по минимуму, шесть лет». Да, шесть лет. Сел Вася, а вышел Совесть. Только этим разговором Толик тогда не ограничился. Разыскал он еще и Анастасию Никитичну, у которой Вася снимал комнату в бытность свою в Чите. Жила она на окраине города в маленьком домике на берегу реки. Бабка лет под восемьдесят, мужа похоронила, дети разбежались. Все как обычно. Приняла она Толика поначалу настороженно, но постепенно разговорилась. Видно было, что Васину историю всегда держала близко к сердцу, не забывала о нем. — Мы жили с Васей душа в душу. Он был жилец спокойный, покладистый, только молчаливый такой, грустный. Болела у него душа-то, видать, а носил все в себе. А я и не приставала. Он и расположился ко мне потихоньку. Зря я, говорил, Никитична, на Кате женился, думал, вторую любовь нашел, а только погубил ее, сердешную. — Значит, была у него и первая любовь, несчастная? — Да уж, была… школьная. Люда ее звали. Уж как он любил ее, я это своим бабьим сердцем чувствовала. Расста-

134

лись они, уж не знаю как, почему. Вася не говорил. Она в Москву отправилась в институт поступать, а он на службу в армию. А потом сюда попал. И нашел тут и суму свою, и тюрьму. — Ну, тюрьму-то он нашел по собственной воле, его ж никто не заставлял Кольку убивать. — Э-э-э… не скажи, мил человек. Судьба наперед тебя сплетается. Вот попал он ко мне на постой случайно? Вроде да. Ан нет. Судьба уже знала, что готовила ему хворь, и я от этой хвори должна была его вылечить. А через это он другим человеком сделается. — Это как же понимать? — А вот так и понимай. Когда после больницы его ко мне привезли, на него было страшно смотреть: худющий, рука искалечена, голова вся в бинтах, и оттуда одни глаз смотрит, чуть живой. Ну что с таким было делать? Провалялся он у меня некоторое время, чуть по-

то чтобы поправился, а переменился совсем: был молодой парень, увечный и горем прибитый, а стал волчара, жизнью надкусанный, но не сдавшийся, а затаившийся, заматеревший. Решимость в нем появилась и сила какая-то нездешняя. Как будто увидел он, куда ему идти надо и как управляться теперь с жизнью своей. — А рука что? — В том-то и дело, что рука. На вид она как была сухой, так и осталась, а только Кольку-то он двумя руками придушил. Я сама видела. — Видели, как он Кольку?.. — Нет, упаси Бог, зачем? Видела я однажды, как он ночью с ней разговаривал, с рукой-то. «Ты прягись, прягись, рука-рученька. Дай мне, молодцу, силу лютую. Силу лютую, необоримую». И, веришь ли, на моих глазах рука стала оживать и превратилась в такую лапищу с шерстью да когтями, что я от ужаса

— И ты веришь во все эти бабкины бредни? — спросил я Толика. — Верю, не верю — какая разница, а только поймать его больше не смогли. Как он сбежал со своей второй отсидки, так и поминай, как звали. И все эти убийства, заметь, тоже остались нераскрытыми. — Вот ты говоришь, столько лет не могли поймать. Осторожный был. А Люся смогла? Просто так взяла и приманила? И, выходит, предала? — Тут не все так просто. Бандиты за ним давно охотились. Могли и придумать, как через Люсю его подманить. Пришли к ней, допустим, представились, что они из органов, мол, за Васей многое числится. Если он к ней придет, то они его спокойно возьмут и оформят как явку с повинной: ему и послабление на суде выйдет. А так рано или поздно его поймают и загремит он по полной. Ну она и поверила и написала ему. Ту записку у него в кармане нашли.

Не знаю, что она с ним там сделала, а только он не то чтобы поправился, а переменился совсем: был молодой парень, увечный и горем прибитый, а стал волчара, жизнью надкусанный, но не сдавшийся, а затаившийся, заматеревший. Решимость в нем появилась и сила какая-то нездешняя. правился, а рука не заживала, сохнуть стала. И решила я отвезти его в свою родную деревню, тут недалеко, у нас там бабка столетняя жила, Лешачиха ее звали, — знахарка ли, колдунья, пес ее знает, только люди к ней обращались и она многих лечила. Отвезла я горемыку своего да там и оставила. Так старуха велела: «Не забирай и сюда не наведывайся. Сам к тебе вернется, когда срок выйдет». Без малого полгода прошло, и вернулся Василий. Тот, да не тот. Не знаю, что она с ним там сделала, спрашивать боялась, а только он не

135

чуть Богу душу не отдала. А он знай себе размахивает во все стороны своей ручищей, глазом своим звериным сверкает и, тихонько посмеиваясь, про себя приговаривает: «Не обманула, ведьма старая, не зря меня судьба с тобой свела, много я теперь несправедливостей исправлю, многих злых людишек на тот свет спроважу; пусть помогают тебе, старая, на том свете, а на этом им делать нечего». А на утро хоть бы что. Пришел на кухню, тихий, приветливый: «Уеду я скоро, Никитична, уеду насовсем». И пропал, голубчик, вскоре. Только его и видели.

— Эх, Вася! — воскликнул я в сердцах. — Прямо как по Гоголю, какой молодец был, а пропал ни за грош! — А кто говорит, что он пропал? — Да ты же сам и говоришь. — Не-е… Я сказал, что вчера видел труп. А сегодня мне позвонил тот знакомый следователь и сообщил, что труп исчез. К ним пришла Люся и все рассказала, они повезли ее на опознание, приехали в морг, а трупа нет. Улетучился, испарился, исчез. Я потому с тобой и встретился, хотел закончить его историю. Может, песню напишешь.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Странно: победитель литературной премии «РП» в номинации «Стихи XXI века. Поэзия эпохи www» ни разу в журнале «Русский пионер» не печатался. Ладно бы Гоголь, который у нас тоже победил! Но Вера Полозкова, vero4ka, самый известный поэт нового поколения, не была у нас доселе на страницах. Совершенно ясно, что надо делать — печатать! русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

текст: вера полозкова рисунки: инга аксенова

136

137

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

В Бобби плещет блюз, из его горячего эпицентра он таинственный голос слышит.

БОББИ ДИЛЛИГАН Эду Боякову

покупай, моё сердце, билет на последний кэш из лиможа в париж, из тривандрума в ришикеш столик в спинке кресла, за плотной обшивкой тишь а стюарда зовут рамеш ну чего ты сидишь поешь там, за семь поездов отсюда, семь кораблей те, что поотчаянней, ходят с теми, что посмуглей когда ищешь в кармане звонкие пять рублей — выпадает драм, или пара гривен, или вот лей не трави своих ран, моё сердце, и не раздувай углей уходи и того, что брошено, не жалей

Уже ночь, на стекла ложится влага, оседает во тьму округа. Небеса черней, чем зрачки у мага, и свежо, если ехать с юга. Из больницы в Джерси пришла бумага, очень скоро придется туго; «это для твоего же блага», повторяет ему подруга. Бобби Диллиган статен, как древний эллин, самая живописная из развалин. Ему пишут письма из богаделен, из надушенных вдовьих спален. Бобби, в общем, знает, что крепко болен, но не то чтобы он печален: он с гастролей едет домой, похмелен, и немного даже сентиментален.

поезжай, моё сердце, куда-нибудь наугад солнечной маршруткой из светлогорска в калининград синим поездом из нью-дели в алла'абад рейсовым автобусом из сьенфуэгоса в тринидад вытряхни над морем весь этот ад по крупинке на каждый город и каждый штат никогда не приди назад поезжай, моё сердце, вдаль, реки мёд и миндаль, берега кисель операторы «водафон», или «альджауаль», или «кубасель» все царапины под водой заживляет соль все твои кошмары тебя не ищут, теряют цель уходи, печали кусок, пить густой тростниковый сок или тёмный ром наблюдать, как ложатся тени наискосок, как волну обливает плавленым серебром; будет выглядеть так, словно краем стола в висок, когда завтра они придут за мной вчетвером, — черепичные крыши и платья тоньше, чем волосок, а не наледь, стекло и хром, а не снег, смолотый в колючий песок, что змеится медленно от турбин, будто бы паром неподвижный пересекает аэродром Куба–Пермь–Гоа–Екатеринбург–Москва, 2009–2010

СМЕХ To Yoav

Когда папа Бобби был найден мёртвым, мать была уже месяце на четвёртом; он мог стать девятым ее абортом, но не стал, и жив, за каким-то чёртом. Бобби слыл отпетым головорезом, надевался на вражеский ножик пузом, даже пару раз с незаконным грузом пересекал границу с соседним штатом; но потом внезапно увлёкся блюзом, и девчонки аж тормозили юзом, чтоб припарковаться у «Кейт и Сьюзан», где он пел; и вешались; но куда там. Тембр был густ у Бобби, пиджак был клетчат, гриф у контрабаса до мяса вытерт. Смерть годами его выглядывала, как кречет, но он думал, что ни черта у неё не выйдет. Бобби ненавидел, когда его кто-то лечит. Он по-прежнему ненавидит. Бобби отыграл двадцать три концерта, тысячи сердец отворил и выжег. Он отдаст своей девочке всё до цента, не покажет ей, как он выжат. Скоро кожа слезет с него, как цедра, и болезнь его обездвижит.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

каждый из нас — это частный случай музыки и помех так что слушай, садись и слушай божий ритмичный смех ты лишь герц его, сот, ячейка, то, на что звук разбит он — таинственный голос чей-то, мерный упрямый бит он внутри у тебя стучится, тут, под воротничком тут, под горлом, из-под ключицы, если лежать ничком стоит капельку подучиться — станешь проводником будешь кабель его, антенна, сеть, радиоволна чтоб земля была нощно, денно смехом его полна как тебя пронижет и прополощет, чтоб забыл себя ощущать, чтоб стал гладким, словно каштан, на ощупь, чтобы некуда упрощать чтобы пуст был, словно ночная площадь, некого винить и порабощать был как старый балкон — усыпан пеплом, листьями и лузгой шёл каким-то шипеньем сиплым, был пустынный песок, изгой а проснёшься любимым сыном, чистый, целый, нагой, другой

138

весь в холодном сиянье синем, распускающемся дугой сядешь в поезд, поедешь в сити, кошелёк на дне рюкзака обнаружишь, что ты носитель незнакомого языка поздороваешься — в гортани, словно ржавчина, хрипотца эта ямка у кромки рта мне скажет больше всех черт лица здравствуй, брат мой по общей тайне, да, я вижу в тебе отца здравствуй, брат мой, кто независим от гордыни — тот белый маг мы не буквы господних писем, мы держатели для бумаг мы не оптика, а оправа, мы сургуч под его печать старость — думать, что выбил право наставлять или поучать мы динамики, а не звуки, пусть тебя не пугает смерть если выучиться разлуке, то нетрудно её суметь будь умерен в питье и пище, не стремись осчастливить всех мы трансляторы: чем мы чище, тем слышнее господень смех мы оттенок его, подробность, блик на красном и золотом будем чистыми — он по гроб нас не оставит, да и потом нет забавней его народца, что зовёт его по часам избирает в своем болотце, ждёт инструкции к чудесам ходит в мекку, святит колодцы, ставит певчих по голосам слушай, слушай, как он смеётся. над собою смеётся сам 10 октября 2010

AEROPORT BROTHERHOOD Косте Инину, его кухне

так они росли, зажимали баре мизинцем, выпускали ноздрями дым полночь заходила к ним в кухню растерянным понятым так они посмеивались над всем, что вменяют им так переставали казаться самим себе чем-то сверхъестественным и святым так они меняли клёпаную кожу на шерсть и твид обретали платёжеспособный вид начинали писать то, о чем неуютно думать, а не то, что всех удивит так они росли, делались ни плохи, ни хороши часто предпочитали бессонным нью-йоркским сквотам хижины в ланкийской глуши, чтобы море и ни души спорам тишину ноутбукам простые карандаши так они росли, и на общих снимках вместо умершего образовывался провал

139

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

чей-то голос теплел, чей-то юмор устаревал но уж если они смеялись, то в терцию или квинту — в какой-то правильный интервал так из панковатых зверят — в большой настоящий ад пили всё подряд, работали всем подряд понимали, что правда всегда лишь в том, чего люди не говорят так они росли, упорядочивали хаос, и мир пустел так они достигали собственных тел, а потом намного перерастали границы тел всякий рвался сшибать систему с петель, всякий жаждал великих дел каждый получил по куску эпохи себе в надел по мешку иллюзий себе в удел прав был тот, кто большего не хотел

жаркий смех и короткий шрамик на подбородке. маяки смотрели на нас просительно, как сиротки, море брызгалось, будто масло на сковородке, пахло темными винами из таверн; так осу, убив, держат в пальцах — «ужаль. ужаль». так зарёванными идут из кинотеатра. так вступает осень — всегда с оркестра, как фрэнк синатра. кто-то помнит нас вместе. ради такого кадра ничего, ничего, ничего не жаль. 31 августа 2009 года

СНОВА НЕ МЫ Рыжей

так они взрослели, скучали по временам, когда были непримиримее во сто крат, когда все слова что-то значили, даже эти — «республиканец» и «демократ» так они втихаря обучали внуков играть блюзовый квадрат младший в старости выглядел как апостол старший, разумеется, как пират а последним остался я я надсадно хрипящий список своих утрат но когда мои парни придут за мной в тёртой коже, я буду рад молодые, глаза темнее, чем виноград скажут что-нибудь вроде «дрянной городишко, брат» и ещё «собирайся, брат» 27–28 сентября 2009 года

FINAL CUT осень опять надевается с рукавов, электризует волосы — ворот узок. мальчик мой, я надеюсь, что ты здоров и бережёшься слишком больших нагрузок. мир кладёт тебе в книги душистых слов, а в динамики — новых музык. город после лета стоит худым, зябким, как в семь утра после вечеринки. ничего не движется, даже дым; только птицы под небом плавают, как чаинки, и прохожий смеется паром, уже седым.

ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чём таком лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком в пятницу народу всегда битком и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком у неё в руке босоножка со сломанным каблуком он хохочет так, что едва не давится кадыком чёрт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнильё расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жильё, как старухи передают ему миски с фруктами для неё и какое таксисты бессовестное жульё и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся бельё, деревянное от крахмала как немного им нужно, счастье моё как мало расскажи мне о том, как постигший важное — одинок как у загорелых улыбки белые, как чеснок, и про то, как первая сигарета сбивает с ног, если её выкурить натощак говори со мной о простых вещах как пропитывают влюблённых густым мерцающим веществом и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве, как в заиндевевшем стекле автобуса, протереть его рукавом, говоря о мёртвом как о живом

у тебя были руки с затейливой картой вен,

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

140

как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки как они подпевают радио, стоя в пробке как несут хоронить кота в обувной коробке как холодную куклу, в тряпке как на юге у них звонит, а они не снимают трубки, чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, всё в порядке»; как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами слишком чудесные и простые, чтоб оказаться нами расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать и читает «терезу батисту, уставшую воевать» и закатывает глаза, чтоб не зареветь и как люди любят себя по-всякому убивать, чтобы не мертветь расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше, чтобы нравиться билетёрше, вахтёрше, папиной секретарше, но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням, он снимает их, становясь почти семнадцатилетним расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая как одна смс делается эпиграфом долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими почему мы всегда чудовищно переигрываем, когда нужно казаться всем остальным счастливыми, разлюбившими почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале почему с нами говорят на любые темы, кроме самых насущных тем почему никакая боль всё равно не оправдывается тем, как мы точно о ней когда-нибудь написали расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы все эти актрисы метрессы праздные мудотрясы жаловаться на стрессы, решать вопросы, наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую

141

труху расскажи мне как на духу почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса почему мы куски бессонного злого мяса или лучше о тех, у мыса вот они сидят у самого моря в обнимку, ладони у них в песке, и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас даже пахнут они — гвоздика или анис — совершенно не нами значительно лучше нас 13 июня 2009 года

МАЛО ЛИ КТО мало ли кто приезжает к тебе в ночи, стаскивает через голову кожуру, доверяет тебе костяные зёрнышки, сок и мякоть мало ли кто прогрызает камни и кирпичи, ходит под броней сквозь стужу или жару, чтоб с тобой подыхать от неловкости, выть и плакать мало ли кто лежит у тебя на локте, у подлеца, и не может вымолвить ничего, и разводит слякоть посреди постели, по обе стороны от лица мало ли кто глядит на тебя, как будто кругом стрельба, и считает секунды, и запоминает в оба: ямку в углу улыбки, морщинку в начале лба, татуировку, неброскую, словно проба мало ли кто прошит тобою насквозь, в ком ты ось, холодное острие мало ли кто пропорот любовью весь, чтобы не жилось, — через лёгкое, горло, нёбо, и два года не знает, как сняться теперь с неё мало ли кто умеет метать и рвать, складывать в обоймы слова, да играть какие-то там спектакли но когда приходит, ложится в твою кровать, то становится жив едва, и тебя подмывает сбежать, не так ли дождь шумит, словно закипающий чайник, поднимаясь с пятого этажа на шестой этаж посиди с бессонным мало ли кем, когда силы его иссякли ему будет что вспомнить, когда ты его предашь 14 октября 2009 года, поезд Киев–Москва

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Я тебе сына рожу. Представляешь, у тебя будет сын миллионера. А не какие-нибудь кухаркины дети. Сына, наследника как назовём? Давай — Велимир. В честь Хлебникова. Слышал о таком?

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

142

[gaga saga] Писатель Натан Дубовицкий в ежедневной суете находит время, чтобы подумать о вечном и продолжить свою эпопею «Машинка и Велик». И пусть он сам не верит в то, что она когда-нибудь завершится (суета или эпопея?). Но ведь делает при этом то, что должен, вместе с капитаном Арктика и некоторыми другими людьми, которым порой не позавидуешь. Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

143

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художники: Назар Чагатаев и Антон Кокарев

текст: натан дубовицкий иллюстрации: студия тимура бекмамбетова «базелевс»

Продолжение (начало №4 (16), №5 (17), №6 (18) за 2010 год, №1 (19), №2 (20), №3 (21), №4 (22) за 2011 год) — Глеб держал в ладонях чуть тёплое свежее солнышко, прислушиваясь, словно к иностранной речи, к воинственному его писку и стрекотанью крошечного стремительного сердечка. Видевший после собственного детства детей только по телевизору, никогда про них не думавший, никогда их не замышлявший; не имевший никакого, ни отдалённого представления об отцовстве (отцовство его отца было не совсем в счёт — проверка ученических тетрадок, просмотр футбола и программы «Время», внезапные порывы шквального кашля, вопрос к сыну за ужином (в воскресенье — за завтраком) «что нового» и одобрительный кивок на глебово «ничего»… etc, etc, etc… всё это с тем же успехом мог бы проделывать и не отец, а любой забредший на кухню дядя, дед, деверь, хоть бы кто); не собиравшийся быть чьим бы то ни было отцом, — он вдруг почувствовал гигантскую ответственность. Ему так стало жалко этого нового своего писклявого знакомого, так страшно стало уронить беззащитного человечка, проворонить час его кормления, проспать ночную какую-нибудь беду или обязанность — что он только диву дался. «Закон природы что ли», — предположил он. Чтобы сберечь сына, нежданный хрупкий дар, следовало как-то сосредоточиться. Дублин сразу понял, что надо избавиться от привычки перемещать обыденные вещи в гиперпространства, добавлять измерений и искривлений в окружающую среду. Что надо отогнать от себя фрактальных призраков, застилавших глаза и разум. Чтобы смотреть за ребёнком, требовалось перестать видеть множество Мандельброта и неполные октаэдры Лобачевского– Нешвица. К тому времени он опытным путём уже определил (спасибо Дылдину, слава ему), что призраки рассеиваются от небольших (и больших, впрочем, тоже) доз алкоголя. Он ещё не знал, что спивается; с появлением ребёнка стал выпивать чаще — чтобы сосредоточиться. Понимал при этом, что способ этот не то что негодный, но — недостаточный. И зашёл на проблему ещё и с научной стороны. Давно брезжила у него посреди мозга одна дерзкая идея, до выделки которой всё не доходили мысли. Теперь дошли. Идея была в радикальном упрощении математического языка и через это — предельном прояснении математического, а с ним и философского, и мистического, и всякого иного знания. В свёртывании всех бесконечностей в один окончательный смысл. В отжиме из академического гипертекста заветного числа, или знака, или простейшей формулы — объясняющих всё. И при том, что было бы особенно необычно, — понятных всем. Что-то вроде «еравноэмцеквадрат», только про людей. При одном лишь взгляде на которое любой человек, даже родившийся по замыслу бога из каких-то там высших соображений круглым дураком и подонком, сразу воскликнул бы: «Аааа! Вот оно что! Так бы сразу и сказали! Теперь мне всё понятно. Теперь-то я спокоен, знаю, куда иду, знаю зачем. И надо же! — только что я был дурак и по-

И вот

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

донок, и больше ничего, а теперь одного ума у меня целая уйма, а уж доброты, великодушия, честности вообще некуда девать!» Таким образом, с математикой было бы покончено и можно было бы полностью посвятить себя воспитанию ребёнка. Разработать метод симплификации, а потом с помощью этого метода, дорабатывая его по мере применения, пересчитывать заново всё, что было посчитано за века, было, конечно, сложнее, чем просто пьянствовать. Но Глеб взялся, хотя решение задачи требовало сложнейших вычислений, и потому дело шло медленно; куда скорее шли годы. По счастью, в своё время прокатилась по стране модернизация. Дублин узнал, что в далёком Константинопыле местный комбинат получил государственную субсидию на создание суперкомпьютера. Машину смонтировали и наладили, но считать на ней было решительно нечего. Специалистов не хватало, заказы не поступали. И правильно — к чему мудрить, к чему суперкомпьютер предпринимателю, к примеру, Овцоеву, чьи траулеры рыбачили в Баренцевом море и тащили краба прямо в Норвегию, минуя таможню и налоговую инспекцию; не говоря уже о том, что и права-то на вылов у них не было. Сколько евро ему норвежцы на Кипр перечислили, сколько надо вычесть для отдачи Кривцову и кое-кому ещё и сколько останется ему самому, предприниматель Овцоев мог и в столбик посчитать. А предприниматели Ахмедбаум и Магомедушкин, державшие торговлю просроченными продуктами «Уфицци», и вовсе ничего не считали; и зарабатывали, и тратили без счёта, наобум; но как-то у них при этом всё вертелось и сходилось само собой, хоть и немного вопреки экономической теории. Встретивши Ахмедбаума и Магомедушкина в Порто-Фино, Дубае, Лондоне или Монтрё, Овцоев по обыкновению кричал: «Зачем эти дебилы из Москвы нашим дебилам купили за госденьги суперкомпьютер? Скажи, Вань, объясни мне, может, я не понимаю чего?» — «И я не понимаю», — отвечал Магомедушкин. «Да понимаешь, Вань, понимаешь, в том-то и дело! Попилили, попилили бюджет, сволочи», — вопил Овцоев. «Сейчас вот Москву будут расширять, вот где попилят так попилят», — развивал тему Ахмедбаум. «А Прохорову «Правое дело» продали, ну это-то куда! Уже все корпорации продали, все регионы, все футбольные клубы, все должности; уж и не знают, чем ещё торгануть — до партий политических дошли!» — истошно верещал Овцоев. «Что у них там осталось-то теперь? Профсоюзы осталось продать и общество слепых», — грустно-мудро ухмылялся Ахмедбаум. Словом, суперкомпьютеризация народной поддержки не получила. Начали было от нечего делать считать на суперкомпьютере производимую комбинатом пыль. Посчитали-посчитали, но занятие это оказалось скучным и быстро заглохло. Тогда дали объявление о приглашении на работу всех желающих что-нибудь посчитать учёных. И очень кстати! Дублин, после некоторых колебаний, вместе с Великом перебрался в Константинопыль и устроился на комбинате при суперкомпьютере, где его трактат «Тотальная симплификация — метод и результат» задвигался гораздо бойчее. Пьянствовать, правда, тоже приходилось больше и озорнее, но, конечно, не для баловства, а исключительно по

144

...Чтобы сберечь сына, нежданный хрупкий дар, следовало как-то сосредоточиться. Дублин сразу понял, что надо избавиться от привычки перемещать обыденные вещи в гиперпространства, добавлять измерений и искривлений в окружающую среду. Что надо отогнать от себя фрактальных призраков, застилавших глаза и разум…

погодным условиям; кто бывал в наших краях, тот поймёт. Зато перестали слепить бесконечные самоподобные геометрические сияния, кривые и ломаные лучи фракталов, ужасающие бездны нетривиальных структур. Из чокнутого учёного Глеб Глебович быстро превращался в обычного пьяницу, то есть явно шёл на поправку, приходил в норму, в нашу русскую норму. Таково было первое воспоминание о Велике. Припомнилось Дублину и как сын, засыпая под его чтение «…по улице длинной немытая свинка бежит совершенно одна. Бежит и бежит она, и вдруг неожиданно у неё зачесалась спина. Но нету ни конных, ни пеших! Ну кто же ей спинку почешет?..», глядя в стену и теребя угол подушки — спросил: «Пап, а почему у меня мамы нет?» Папа, несколько лет прождавший этого вопроса и заучивший несколько нечестных, или лучше сказать, сказочных ответов на него, запнулся, залистал книжку, заволновался, заходил по комнате и даже заговорил было, но тут заметил, что Велик, задав такой громадный вопрос, сразу же безмятежно заснул. И почему-то никогда впредь не интересовался, где и кто его мать. Отец, кстати, ничего о ней не слыхал с тех пор, как от неё явился бородавчатый бородач с Великом под мышкой. Он не имел понятия, где она теперь, да и кто она, нечего тут вилять, знал не слишком подробно. Варвара обступила его на вечерине, устроенной Дылдиным по случаю триумфального их возвращения с острова Буайан. Она окружила его со всех сторон; куда бы он ни поворачивался, куда бы ни направлялся — она попадалась ему на глаза, говорила ему, улыбалась ему, нравилась ему. А то вдруг как запляшет на него, замашет на него руками, ногами и губами, кубарем закру-

145

жится и боком пойдёт, и задом, и так, и эдак, и вприсядку — так что Дублину пришлось познакомиться и потоптаться с ней в медленном танце. Она была, как все тогдашние женщины, в клетчатых чулках и в плечистой блузе; на голове у неё были химически всклокоченные жёлтые волосы и пурпурные румяна там, где лицо. Она была неотличима от других дылдинских подружек, званых на вечерину. У Дылдина было много таких. Кроме трёх дюжин подружек, в празднике были задействованы двухпалубный речной теплоход, два лимузина, три ночных клуба (в одном коктейль, в другом ужин, в третьем танцы и завтрак), артисты театра, цирка, кино и просто артисты, многочисленные блины с икрой и тройки с бубенцами. Был слух, что в толпе ужинавших есть даже кто-то очень важный, ближайший друг кого-то чрезвычайно влиятельного, чуть ли не самого этого самого. Так или не так, а погуляли очень незабываемо. Саша скакал со стаканом по столам, порой канканировал и показывал гостям свою золотую кредитную карту. Девушки и артисты любознательно ощупывали её и говорили «о!» Кто попьянее и попытливее спрашивал: «А сколько на ней?» Дылдин в ответ всё скакал и гоготал. Варвара уволокла Глеба к самому дальнему столу, отогнала от него других интересующихся девушек, заказала шампанского и принялась быстро и много пить и говорить. Жутко громко жужжала неживая музыка. — Глеб, Глеб, я тебя люблю. Я сразу полюбила тебя, когда узнала, что у тебя есть миллион. У тебя ведь есть миллион? Ну вот видишь! Как же мне после этого не полюбить тебя? Вот говорят, за деньги нельзя любить. А за что же тогда? Деньги — это так сексуально… Мужик без миллиона это всё равно что без пениса мужик, — утверждала Варвара. — Миллион, он такой большой, сочный, твёрдый. Я как представлю, так с ума схожу, хочу взять его и весь облизать и засунуть в себя — весь, до последнего цента. И не выпускать, пока не кончится. Я читала, сейчас миллионы пошли уже не те. Раньше у мужиков большие миллионы были, а теперь так, средние. Вот Алькапон мог своим миллионом весь Чикаго перетрахать. А сегодня на миллион что купишь? Квартиру в Чертаново, да и всё. На всю жизнь не хватит. Но всё-таки лучше миллиона ничего нет на свете. Давай поженимся. Я тебе сына рожу. Представляешь, у тебя будет сын миллионера. А не какиенибудь кухаркины дети. Сына, наследника как назовём? Давай — Велимир. В честь Хлебникова. Слышал о таком? Большой человек был, между прочим — директор Земного шара. Представляешь, сколько у него миллионов было! И каких! Дублин, из-за музыки расслышавший только «…сразу полюбила…», «…пениса мужик…», «…весь облизать и засунуть…», «…своим миллионом весь…», «…на миллион…», «миллиона…», «…миллионера…», «…миллионов…», давно думавший о том, чего бы съесть, поскольку сильно проголодался, ответил: — Пойду позову официанта, а то пропал куда-то, — и зашагал к бару. — Официально, конечно официально, как же ещё, — сказала тоже не всё расслышавшая Варвара. — Завтра и распишемся. Чего тянуть?

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Завтра расписались, а через неделю сыграли свадьбу. Продюсировал брачный пир всё тот же Саша Дылдин, задействовавший те же лимузины, тех же подружек и тот же теплоход. Жених под утро прогулялся по палубе и случайно заглянул в иллюминатор одной из кают и увидел Дылдина, вступившего в интимные отношения с невестой. Невеста, в свою очередь, увидела в иллюминаторе лицо Дублина, увидевшего Дылдина, и что-то закричала. После чего находившийся в интимных отношениях Дылдин тоже посмотрел на иллюминатор и тоже что-то закричал, но при этом интимных отношений не прервал. Жених кричать не стал, но очень вдруг захотел уйти домой. Не тут-то, впрочем, было. Теплоход полз по середине реки. Глеб поднялся в рубку и приказал капитану причаливать. Но, во-первых, оказалось, что до ближайшей пристани ходу полчаса, а во-вторых, что «приказы на судне отдаёт Александр Виталиевич» (Дылдин то есть). Глеб забился куда-то под корму и протосковал там битый час. Тут-то его и нашли завершившие интимные отношения Варвара и Саша. Варвара сказала: — А как ты хотел? У тебя же не миллион оказался, а девятьсот с лишним тысяч. Сотни для ровного счёта не хватило. А вот у Саши-то сотня и есть. Без Сашки ты не миллионер. А мне миллионер нужен. То есть ты с Сашкой. Что тут непонятного-то? Дылдин сказал: — Да ладно тебе, Глебыч, не бери в голову. Пойдём выпьем. Подумаешь, с кем не бывает. Глеб сказал: — Мы разводимся. Разводились потом целый год. Варвара всё хотела денег отсудить. Но деньги были у Шейлока — далеки и незримы; ничего Варваре не перепало. [Старайтесь, братья, не быть гениальными. Сами видите, отчего с Глебом вместо чуда первой любви случилась какая-то дрянь с Дорой, а вместо радостей первого брака с Варварой — опять дрянь. От гениальности! Неча было всю юность блистать на научном поприще. А надо было быть пообычнее, поближе к людям, в том числе и к тем из них, которые женщины. Рассмотрел бы их получше, понял бы что-нибудь про секс с ними — не угораздило бы так.] Было ещё у Глеба Глебовича воспоминанье о классической школьной постановке Трёх Поросят, где Велик занятно импровизировал в роли Нафнафа, недавнее ещё воспоминанье, неплохо сохранившееся. Но на ту же тему имелась уже фотография, так что в зачёт этот сувенир не шёл. И не было у Глеба Глебовича больше ничего. И этого было мало, на это нельзя было прожить. Он стал тогда подделывать воспоминания, вымышлять то, чего не было. Но сын на этих фальшивых картинах получался, как во сне, без лица и с тихой печалью вместо голоса. Он пробовал перебирать вещи Велика, но только случайно уцелевшие кедики тронули его. Да и то: вызвали не извержение памяти, а лишь несколько холодных проливных плачей.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

...Он закрывал глаза, закрывал глаза надолго, чтоб разглядеть сына в затонах забвения, русло которого было устлано стоячей пустотой. И однажды его терпение было вроде бы вознаграждено — его мальчик вынырнул из молчаливой немигающей мглы. Судорожно откусил от воздуха крупный тяжёлый вдох, проглотил его, как утопающий, целиком, одним махом. По золотым волосам скатилась белая и сухая, словно вата, летейская вода. Позвал: «Папа!» И пропал…

Он закрывал глаза, закрывал глаза надолго, чтоб разглядеть сына в затонах забвения, русло которого было устлано стоячей пустотой. И однажды его терпение было вроде бы вознаграждено — его мальчик вынырнул из молчаливой немигающей мглы. Судорожно откусил от воздуха крупный тяжёлый вдох, проглотил его, как утопающий, целиком, одним махом. По золотым волосам скатилась белая и сухая, словно вата, летейская вода. Позвал: «Папа!» И пропал. Видение Велика мелькнуло так быстро, что папа не успел даже протянуть к ребёнку руки. «Солнышко моё!» — отозвался он с непоправимым опозданием. Напрасно, видение не повторилось. «Так нельзя, солнышко, так нельзя. Ушёл, всё забрал. Ничего папе не оставил… Нехорошо», — стонал Глеб, перебирая неудачные снимки и убогие воспоминания, целуя тени сына на них. Позвонил Человечников, напросился в гости. Приехал через десять минут с Марго и тунгусом.

§26

Без Велика дублинская квартирка пришла в упадок и запустение. «Зачем им столько грязи? — с содроганием подумала, осматриваясь, Острогорская. — Как будто нарочно собирают её отовсюду, извлекают из таких вещей, в которых и искать бы никто не додумался». Она отказалась присесть и прислонилась к относительно чистой части обоев. Мейер присел на относительно чистый край дивана. От чая, как и Марго, отказался. Человечников, местный

146

Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художники: Назар Чагатаев и Антон Кокарев

147

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

житель, привычный к некоторой неопрятности родного быта, выросший и созревший среди архетипических отечественных нечистот, глубоко укоренённый в них, без колебаний расположился на предложенном Глебом немытом утлом стуле, бодро выдул поданный им мутный чай и хотел курить. Но не курил, подозревая, что Маргарите Викторовне могут не понравиться испускаемые им дымы. Что-то подсказывало ему: не этим куревом надо окуривать такую женщину; тут надобен ароматный туман от Филипа Мориса или Давидоффа, какой в клубе «Биллионер» пускают биллионеры томным модницам в очи, а не его моршанская копоть, купленная в магазине для бедных. — Мы дали в прессу объявление о пропаже вашего сына, — сказала Марго. — Цели три. Первая — поиск свидетелей. Вторая — помощь в розыске. Может быть, кто-то откликнется. Может быть, кто-то видел вашего сына. Третья цель — не дать кривцовцам не заметить этого дела. А если заметят (а теперь заметят) — не дать замять. И ещё, Глеб Глебович, хотим проинформировать вас кое о чём. Аркадия вашего касается. Вот Че скажет. Че! — Фон Павелецц звонил, — откликнулся Евгений Михайлович. — Сообщил, что Кривцов дал команду разыскать Аркадия во что бы то ни стало. О Велике при этом ни слова, никакой команды не было. — И ничего, и то хорошо, что хоть Аркашу ищут, — обрадовался Дублин. — Его найдут, он скажет, где Велик. — Об Аркадии это не всё ещё. Майор Мейер добавит, — произнесла Марго. — Думаю, вам тяжело будет услышать, но лучше, чтоб вы знали… Майор! — Мы навели справки об Аркадии Борисовиче Быкове,— майор поёрзал и сдвинулся в грязный угол дивана. — Прежде всего: это его настоящее имя. И он действительно сын Доры Бутберг, вашей сокурсницы, всё это так. Род занятий несколько неопределённый: политтехнолог, абитуриент, сисадмин, всего понемногу. В Москве часто бывает, в Питере, в Ухоловском районе Рязанской области… Всё так. А вот дальше… Дальше не так. В Лондоне никогда не был, в Египте не был, наврал. Никаких магазинов у него нет. «Сити системз», Том Джерри — вымышлены. Но это пустяки. Главное — он дважды задерживался по подозрению… Правда, оба раза его отпускали ввиду недоказанности… Скверно, что подозревался он в таком правонарушении, которое… В дверь одновременно забарабанили, зазвонили, застучали, заскреблись и заорали «откройте! полиция». — Нескучно, — отметила Острогорская. — Какие документы предъявим? — спросил у неё тунгус. — Настоящие? — Настоящие рано, — ответила она. — Пока мы туристы. Репортёры в творческом отпуске. Пишем очерк о провинции… Не любовники, если дойдёт до деталей. — Такой справки у меня нет, — усмехнулся Мейер, вытаскивая из кармана нужное удостоверение. — Может, нашли сыночка моего? — отворял дверь Дублин. Трое полицейских втолкнули в квартиру Кольку Грузовика.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

— Кто хозяин? А вы кто? Предъявите!.. — орал на каждого по очереди командующий вторжением отважный лейтенант. Какое-то время ушло у него на чтение документов. Потом он разорался опять: — Что вы тут все делаете? Что собрались? Хотел бы я знать! — На улице познакомились. Выпить зашли. Поболтать. Вот журналисты из Москвы интересуются, как мы тут пьём, по каким обычаям. Что и чем закусываем, — сказал Че. — Чего ж не пьёте, раз всё так серьёзно? — доставал лейтенант. — Решали, кого пошлём в магазин. — А что ж, Глеб Глебович не знает, кого лучше послать? — напирал полицейский. — Да я и сам могу сходить, — сказал Глеб Глебович. — Зачем же сам? Аркадия лучше пошлите, сынка вашего. Такой шустрый парень, мигом добудет, что надо, да ещё и бесплатно! — Аркадия нет дома, — проговорил тихо Дублин. — Тогда вот его отправьте, — лейтенант ткнул в Кольку торчащими из-под влажного лба красивыми, карими, как мухоморы, глазами. — Его Аркадий научил, как и где взять. Знаете его, а, Глеб Глебович? — Это Николай, грузчик, — сознался Глеб. — Он же Колька Грузовик. Так точно, — согласился лейтенант. — Глеб Глебович правду говорит. А теперь ты, Коля, правду Глебу Глебовичу расскажи. Про сына его Аркадия и про тебя, злоумышленного соучастника вышеуказанного сына. Колька был очень усталый: на лице у него висел совершенно безжизненный вялый синий нос, на плечах — вялые синие руки. — Колись, Колян, колись, — призвал лейтенант. — На той неделе, числа не помню, вечером, магазин как раз пора было закрывать, — вяло раскололся Грузовик, — поспорил я с продавцом Салаховой, в зале пусто уже было, она и я остались, покупатели ушли, уборщики не пришли ещё, а охранник куда-то отлучился. Салахова Чолпан Хаматовна, довольно недавнего года рождения, нерусская по национальности, незамужнего семейного положения, имела точку зрения о том, что я должен отнести коробку с мороженой барамундией обратно на склад. Я с гражданкой Салаховой в целом был согласен, но в частностях расходился во взглядах. То есть, что надо унести на склад, это было правильно, потому что уже подтаяла и был запах. А вот с тем, что унести должен я, тут у меня были другие убеждения, о чём я ей прямо и сообщил, имея право: «Сама неси!» Она в ответ обозвала меня грузчиком. У нас таким образом закрутилась дискуссия. Тут вошёл в магазин молодой человек, похожий на красивого интеллигента, ему Салахова сказала «закрыто», он ей: «Не волнуйтесь, отдыхайте, я сам всё сделаю». Потом схватил с полок три бутылки коньяка, колбасу, банку с килькой, печенье ещё, кажется, и — на выход. А нам подмигнул, пока, мол, ребята. Чолпан Хаматовна ему: «Вы куда».

148

Он отвечает: «Взаймы, взаймы, завтра верну, честное слово, вот, говорит, моя визитка» Тут Салахова заорала и за ним. Он её оттолкнул вежливо. Она из коробки барамундию вытащила и ну его бить ею. Прямо по глазам и по спине, и по, простите, шее и другим местам. Молодой человек видит, что договориться не получается, покупки у кассы положил и стал Салахову взаимно бить. Тут барамундия у продавца сломалась, и продавец в пальто ему вцепилась. Он из пальто выскочил, сгрёб покупки и убежал. Я за ним. Он в обменник. А те тоже закрываются. Он им говорит: «Пять тысяч евро взаймы, быстро». Они испугались: «У нас, —говорят, — только доллары». Ну он взял, что дали, и убежал. Двое их там было, банкиров, охранник ихний тоже отлучился куда-то, потому что у них с магазином охранник был общий, один на всех. Вот, значит, убежал интеллигентный юноша, а я за ним. Спрашивает: «Чего за мной бежишь?» Говорю: «Да ничего, так просто, рабочий день закончился, куда хочу, туда и бегу». — «Как зовут?» — «Колька». — «А я Аркадий, пойдём выпьем». — «Пойдём!» Вот мы с ним сюда и пришли, в эту квартиру, а этот Аркадий вот этого Глеба Глебовича Дублина, не знаю какого года рождения, русской национальности, семейного, но не женатого человека, — сын. — Так? — спросил полицейский у Дублина. — Не совсем… То есть так, но тут скорее допущение… — отвечал было Глеб. — Что такое «не совсем»? Пасынок что ли? — разозлился силовик. — Да нет, не пасынок, сын, но сын неочевидный, предполагаемый… — Отвечайте на вопрос: сын? Или не сын? — повысил голос лейтенант. — Скорее не… — Сын или не сын? — Тогда сын. — Когда сын? Что такое «тогда сын»? Последний раз спрашиваю, сын или не сын. — Сын, — сдался Глеб, — а что такое барамундия? — Здесь вопросы задаю я! — одёрнул его лейтенант. — Что такое барамундия? — Рыба, — ответил Колька. — Довольно вкусная, — добавил тунгус, — барамунди. — А вас не спрашивают, свидетель, — прикрикнул полицейский на тунгуса, затем обратился к Глебу. — Где ваш сын? — Не знаю. — А кто знает? — Не знаю. — А вот я вас арестую… Дублин рассказал всё, что знал об Аркадии. — М-да, — разочарованно оценил его рассказ лейтенант. — Ладно, узнаете что — немедленно сообщите. Мы вас ещё вызовем. Если что-то скрываете — узнаем всё равно. И накажем. Счастливо! Покатили, Колька, в каталажку. Колька отправился в каталажку, полиция за ним.

149

— Как же так… Получается, Аркадий самый настоящий бандит… Бьёт женщину, грабит банк… Врёт про Египет… — развёл в наступившей тишине руками Глеб Глебович. — Признаюсь, даже меня впечатлила эта история, — грустно удивилась Маргарита. — Какой персонаж! Но самого противного… и, пожалуй, страшного — вы ещё не знаете, Глеб Глебович. Майор доскажет… — Глеб Глебович, дорогой, — разволновался вдруг Мейер. — Должен… Я должен… Вы должны знать, что… Аркадий Быков дважды проходил по делам о… связанным… по делам о детской порнографии… — О господи, — вырвалось у Дублина. — Его отпускали. Подозревали всерьёз, но улик не хватало, не было прямых улик. Хотя наши коллеги, кто дела вёл, уверены, что он как минимум причастен. А может, и один из организаторов педофильских преступных сетей, — тунгус помолчал. — Вот так. — Бедный мой Величек, Велинька мой, маленький мой, солнышко моё, — зашептал Глеб, опускаясь на пол, будто для молитвы. — Но это ничего ещё не значит, — ритмично, словно зубы заговаривая, затараторил Евгений Михайлович. — Не доказали ничего, может, он и вовсе не виноват. Может, честный он человек, мало ли кого в чём подозревают… — Честный человек, а про Египет-то как же, — пробормотал Глеб. — Ну, врать — не преступление, а особенность характера. И может, врозь они пропали. Может, просто уехал он, а Велик гдето без него… — Дада! Не стоит с выводами торопиться. Отчаяние нам не поможет. И хотя полиция ищет не Велика, а Аркадия, Глеб Глебович прав, нам и это на пользу. Найдут Аркадия. Они найдут. Кривцов, когда надо ему было, и не таких сопляков, а куда посерьёзней деятелей из-под земли доставал, — успокаивающим тоном произнесла Острогорская. — Вам, Че, надо постараться, чтоб мы сразу узнали, когда они отловят Быкова. — Фон Павелецц обещал сразу позвонить, — отозвался Че. — А чего этот Павелецц сотрудничать взялся? — поинтересовалась Марго. — Кривцова ненавидит. Завидует ему. На Аслана работает. Аслана чучмеком считает, от одной ненависти к Кривцову ему служит. Службой этой тяготится, отчего Кривцова ненавидит ещё больше. Думаю — поэтому. А что? — Важно знать мотивы предателей. Тогда можно оценить качество поставляемой ими информации. И вообще их услуг. — И как в данном случае? — Если вы правы, если мотив такой, то — пять звёзд, — оценила Марго. — Не плачьте, Глеб Глебович. — Я не плачу. — Плачете. А вы не плачьте. Мы Велика найдём, — и спросила, по-видимому, чтобы отвлечь как-то Дублина: — Глеб Глебо-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

вич, какая у вас тут висит замечательная репродукция! Это кто? Не Кандинский. Не Поллок, кто же? — Это не живопись. Это геометрия. Фрактал Хартера– Хейтуэя. Может быть описан системой рекурсивных функций на комплексной плоскости… Господи, что это я! О чём я! Велик, мальчик мой, где ты? — не поднимая головы, заголосил математик.

§27

Юнга Юнг карабкается вверх по заиндевевшей Махатме. Так зовут мачту, одну из мачт, которых у корабля девяносто девять. Они разнорослые и расположены не в одну линию, как на обычных судах, а немного врассыпную. Имена им даны капитаном, и вот некоторые: Манна, Мага, Маха, Марья большая, Марья маленькая, Мамба, Мегера, Медея, Моравия, Москва, Марья-на-носу, МаксМара, Мара, Махатма… и всё в таком духе… Откуда капитан набрал таких имён, почему все на букву эм, зачем нарёк ими простые чисто технические корабельные сооружения — неизвестно. Мачта Махатма самая высокая. Юнга лезет на неё, потому что наступает Великое утро. Велико это утро по той причине, что именно этим утром удаётся впервые разглядеть с самой высокой мачты парусника заветную цель плавания — айсберг Арарат. Сегодня на горизонте появляется золотое сияние куполов Семисолнечного скита. Юнга посылается на самый верх всматриваться в даль. И когда в дали начинает виднеться Арарат, кричит что есть силы: «Вижу! Вижу! Вижу свет!» — «Свет во тьме светит? И тьма не объяла его?» — откликается с палубы капитан Арктика. «Так точно! Не объяла!» — подтверждает Юнга. Капитан командует: «Слава Богу!» И по этой команде выстроенный в полном составе экипаж запевает троекратное «ура!»; нестроевые пассажиры, стиснув до слёз от восторга глаза, выгнув дудой губы и распахнув души, истово крестятся; попугай неистово порхает над строем; ледокол салютует Господу миллионом дальнобойных молний — полмиллиона с правого борта, столько же с левого гремящих, изломанных огненных дуг разлетаются по-над зеркальными льдинами, гремят, сверкают, ударяются о море и небо. Наступление Великого утра празднуется всякий год, каждый раз, когда паломничество ангелов на Арарат близится к завершению и до скита остаётся всего-то каких-нибудь четыре ветра пути. И эта, финальная часть плавания проходит уже без помех и волнений: лёд становится чистым и мягким, раздвигается бесшумно перед парусником; воздух бывает только попутным, синим, немного хмельным и на вкус как разбавленное светом вино; а вокруг, куда ни взгляни, ни единой бури, ни тьмы, всюду ясное, немеркнущее нескончаемое утро. Высочайшая Махатма похожа на крест. Передохнув на её перекладине и подкрепившись постными щами из фляжки, юнга совершает последний рывок. На такой высоте атмосфера разрежена до почти нулевой плотности, и ангелу приходится дышать одним лишь св. духом. Конечности коченеют от морозов, источаемых северным океаном; лицо обдаёт жаром и копо-

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

тью ближних звёзд нижнего неба (Солнце, Венера, Полынь, Тау Кита… до них здесь рукой подать). Парящая над головой комета задевает юнгу пыльным своим хвостом и тяжёлым изнурительным гулом. С пролетающего мимо скалистого астероида на него сердито каркают, крякают и кукарекают алконосты и гамаюны, вечно голодные хищные птицы открытого космоса, питающиеся орлами. Известны и случаи их нападений на ангелов. Двумя стоглавыми стаями сидят они на чёрных камнях, глядят на Юнга, что-то недоброе в умах держат; а когти у алконостов железные; у гамаюнов крики острей и быстрее стрелы. Страшно юнге, сил нет, но он сегодня герой. По законам моря и справедливости однажды в год самый младший по званию становится на несколько часов самым старшим. Это честь — первым увидеть свет. Переполненный гордостью и надеждой — он совершает последний рывок. И вот — макушка Махатмы, на которой реет нетленная хоругвь с изображением истины; выше некуда. Юнга ещё крепче обхватывает мачту руками и ногами, прижимается к ней щекой, слышит скрип её натянутых, как тетива, допотопных древесных жил и незабываемый, давно уже не встречающийся в земных трухлявых лесах запах благородного гофера. Замирает. Смотрит вперёд. Горизонт ровен. Теперь главное не ошибиться, не принять за божественный свет какую-нибудь разукрашенную темень или пустой блеск. Тогда позор, насмешки Госпожи, глумление Волхова, убийственное молчание капитана, десять нарядов вне очереди и никакого никогда повышения.

...Страшно юнге, сил нет, но он сегодня герой. По законам моря и справедливости однажды в год самый младший по званию становится на несколько часов самым старшим. Это честь — первым увидеть свет… 150

Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художники: Назар Чагатаев и Антон Кокарев

151

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Час за часом вглядывается юнга в будущее; от напряжения рябит в глазах, их заливает пот с раскалённого звёздами лба; ноги покрываются инеем, примерзают к мачте; чешется мозг. Что-то сверкает; сверкает опять, ещё и ещё, но что — непонятно. Вперёдсмотрящий ждёт, дожидается — нет, не то, просто восходит над океаном созвездие Гончих Псов. Вот какая-то вспышка, длится несколько минут, увеличивается, повисает на Северном полюсе. Кажется, это оно. Юнга уже открывает рот, готовится крикнуть «свет!», но в последний момент понимает, что это блестит чешуя выпрыгнувшей из-подо льда резвящейся рыбы. Час за часом проходит; в глазах темнеет; тело немеет, как мёртвое. «Я сейчас упаду», — думает юнга от усталости и онемения. «Не упадёшь», — думает ему в ответ некто незримый. «Это ты, Господи?» — узнаёт Юнг. «Закрой глаза, пусть отдохнут. И увидишь», — учит некто. «Как же я закрою глаза, Господи? Я ведь вперёдсмотрящий!» Но страшная сила наваливается на его веки, опускает их, закрывает ему глаза, как мёртвому. «Мёртвые сраму не имут», — говорит про себя юнга, расслабляясь, уступая усталости, готовясь сорваться и прикидывая, сколько раз он успеет прочесть символ веры, пока будет падать, пока не треснется сердцем о палубу у ног Госпожи. Сказав это, с удивлением обнаруживает, что мышцы его снова свежи, тело бодро, голова умна, а закрытые глаза — прекрасно видят и океан, и небо. Не видят же они всё мелкое, несущественное, второстепенное. Не видят комет и алконостов, звёзд не видят, созвездий и прыгающих рыб. Только океан и небо, и там, где встречаются океан и небо, — семь золотых зарев. «Вижу! Как я мог перепутать! Свет», — понимает юнга и кричит вниз: «Свет! Свет! Вижу свет!» А снизу голос капитана Арктика: «Свет во тьме светит? И тьма не объяла его?» — «Так точно! Не объяла!» — «Слава Богу!» За заревами поднимаются над горизонтом семь крестами осиянных солнечных куполов скита, поднимается плавучая льдина Арарат. Теперь их видно и с палубы корабля. Во всполохах молний и бурных, протяжных «урааа» спускается юнга на палубу. Капитан приветствует его, славит, хлопает по плечу, зовёт молодцом, подносит в награду стакан пунша. Юнга пьёт и пьянеет. Госпожа целует его, Жёлтый обнимает, оборотень, не придумав, чем угодить герою, скачет вокруг, попугай неистово порхает над ним, цыгане застенчиво предлагают ему закурить «чем Бог послал». Тут по обычаю начинаются танцы. Все пьют пунш, играют туш на всех, каких только можно, инструментах и пляшут. Начиная с вальсов и менуэтов, доходят потом до твиста, брейка, ламбады, гопака. Госпожа танцует с героем, медведем, рокнролл с первым цыганом, со вторым цыганом цыганочку, собирается потанцевать с капитаном, но не находит его среди празднующих. Она догадывается, где он, идёт в рубку. Капитан Арктика, совсем один, без попугая, без фуражки стоит перед прибором вечного всевидения. «Он сутулится… С каких это пор? Что с ним? Бедный…» — думает Госпожа.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

— Можно тебя обнять? — спрашивает она. — Да, — отвечает он, не оборачиваясь. Она обнимает его сзади, шепчет ему на ухо: — Пойдём потанцуем. — Мы уже танцуем, — он гладит её ладони. — Что ты делаешь в рубке? Сегодня Великое утро. Значит — путь чист и прям. Дойдём на самоходе. — Да так… — Ну вот. Потанцевали. Теперь пойдём займёмся любовью. Так ведь принято у людей? Пунш, танцы, секс. — Ты правда хочешь? — Очень. — Пошли. Через три часа Госпожа просыпается в капитанской каюте. Архангела рядом нет. — Где он опять? — она идёт его искать, завернувшись в плед. Находит. В рубке. Теперь он сидит перед мониторами на раскладном стуле с загадочной надписью «Михалков». Этот стул Волхов выловил в прошлом году в полынье возле острова Голый. Высушил, отреставрировал и подарил капитану. — Скажи, наконец, что происходит, — требует Госпожа. — Там, — показывает архангел на правый верхний угол. Госпожа смотрит. — Вон там монитор видишь? Вон тот, рядом с двумя тёмными? — уточняет, тыча перстами вправо и вверх капитан.

...Может быть, прав Юнг, не надо Господа искушать, может быть, не вправе мы просить Пантократора о воскресении моряков… Никто не воскрес, кроме Бога… Не посягаем ли мы тем самым на божественное?.. 152

— Вот этот? Толстяк на велосипеде? Негр с кошкой? — подходит к экранам Госпожа. — Чуть дальше, правее и выше? — подсказывает капитан Арктика. — Этот? Мальчик? Какой хорошенький! Грустный, как ты. Даже напуган, кажется. — Велик. Мальчика зовут Велик. Велимир Глебович Дублин. Десять лет ему. — И? — Он похищен. — Как жаль! — Ему страшно. — Бедный… — По всему судя — ему не выжить… — Ужасно, — голос Госпожи дрожит. — Он просит спасти его. — Ужасно… — Просит меня… — То есть как — тебя? — Верит, что ли, что я существую. Что… всё могу. Молится как бы. Зовёт. — Тебя? — Меня. В том-то и дело. Персонально. Не Бога, не отца с матерью, а меня. — К сожалению, у многих есть причина тебя звать. Ты популярен. Они несчастны. Вот и зовут. Вспомни, что творится на твоих гастролях… — На наших… — На наших гастролях. Они обожают тебя, требуют чуда. Но ты не всех можешь спасти. Не надо так переживать. Ты не Бог. Пошли спать. Я тебе мяты заварю. — Смотри на Велика, ангел мой, смотри. Сейчас придёт похититель. Он будет… мучить… будет его… Архангел встаёт, отворачивается от мониторов. — Видишь? — спрашивает через какое-то время. — К сожалению… О, несчастный, маленький… Тянется тягостная пауза. Наконец Госпожа говорит: — Капитан, ты видишь такие сцены каждый день, каждую ночь. Это твой долг — видеть всё и всех. Не теряй голову. Таких, как Велик, к несчастью… К несчастью, ужасно это, ужасно — но таких маленьких страдальцев и мучеников каждый миг ты видишь… тысячи… И многие из них зовут тебя на помощь. Ты делаешь всё, что должен и можешь. Но всех не спасти. — О всех я и не говорю, хотя надо бы всех… Я Велика хочу спасти. — Пока мы не дошли до Арарата, мы никому не можем помочь. У нас нет права даже позвонить в полицию или родителю мальчика. Все наши мысли должны быть только о тех, чьё спасение мы намерены вымолить у Господа. Все наши страсти и силы, вся доброта наша, вся воля и любовь потребуется для этого, и нам нельзя отвлекаться, ты знаешь. Всё для одной цели,

153

иначе Бог не расслышит нас и не поймёт, увидит, что мы не цельны в своих желаниях, что мы рассеянны, суетны; не убеждены, а стало быть, и не убедительны. Добры вроде бы ко многим, а определённо — ни к кому. Ты же это знаешь, сам меня этому учил, зачем я это говорю? Вот воскресим подводников «Курска», вернёмся на берег и первым делом бросимся выручать Велика из беды. — Что ты говоришь? Он же пропадёт за это время! Неужели не видишь! — раздражён капитан. — А ты что говоришь! Что предлагаешь? — Не знаю, — остывает капитан. — Знаешь! Говори, договаривай до конца. — Велика надо спасти. О Велике просить скитеров помолиться. А «Курск» подождёт. В следующем году воскресим их. Госпожа не находит, что сказать, как бы обратившись в столб от изумления. Архангел не даёт ей опомниться, развивает идею: — Может быть, прав Юнг, не надо Господа искушать, может быть, не вправе мы просить Пантократора о воскресении моряков… Никто не воскрес, кроме Бога… Не посягаем ли мы тем самым на божественное? — Так, — выходит из остолбенения Госпожа, — получается, что и в следующем году не воскресим… — Жалко мне его, так жалко… — уже не знает, что сказать, капитан. — А тех не жалко, а вот этого, а вот ещё без ноги, а вот там горит? Слышишь, как вопит? Возьми пульт, сделай погромче, а то ты, кажется, совсем не понимаешь ничего, — Госпожа заставляет капитана смотреть на разные мониторы. — Это всё дети, такие же дети, тех же десяти лет. А есть ещё девяти, восьми, двух, двенадцати… Их не жалко? Их когда будем спасать? А вот смотри, этого кудрявенького мы уже не спасём! Поздно! Вот! И монитор погас! И что? Что нам с этими-то делать?? — Не знаю! Архангел и Госпожа обнимают друг друга. — Ты командир. Принимай решение, — вздыхает Госпожа. — По уставу я решаю сам. Но по традиции мы важнейшие вопросы обсуждаем всей командой, — вздыхает капитан. — Собери завтра команду. И решай. — Ты меня поддержишь? — Ты хочешь спасти именно его, потому что он молит о спасении именно тебя, а не Бога! Это гордыня! — Ты меня поддержишь? — Пошли спать. Они идут спать. Расходятся по разным каютам, не спят. Госпожа размышляет о том, способна ли она последовать за любимым, когда его низринут в ад, как Денницу. Любимый тем временем думает, как бы уговорить Госпожу родить ребёнка. Юнг бродит по палубе, смеясь и всё ещё приплясывая, посматривает на мачту Махатму и, вс поминая, на какой высоте сегодня побывал, смеётся и приплясывает.

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

@vlad_vernigora Оказывается, телеканал Живи, Сноб и Русский пионер это все одна Медиа-группа ЖV! принадлежащая Прохорову. Что сказать, респект.

анна всесвятская

Читатели в своих блогах, постах, письмах обсуждают и свежий номер «РП», и очередные Пионерские чтения, которые растревожили публику не только дискуссией между Михаилом Прохоровым и Иваном Охлобыстиным, но и исповедальным выступлением Петра Авена, колумниста журнала. способны думать и рассуждать, должно быть чувство уважения другу к другу в любом идеологическом споре.

@psykero1477 (иван охлобыстин) midianin А «Русский пионер» — разве не там нынче пилятся основные литературные деньги? Или я, как тот комический муж из пиесы Лопе де Вега, опять все узнаю последним?

@kiwi_yella Тигран, спасибо за колонку в «Русском пионере». Оказалась очень вовремя и кстати. Казалось бы, лишь текст, но помог.

koshelev-av По наводке Эрнеста Старателева прочитал статью Петра Авена в «Русском пионере». Очень всем рекомендую. Она про нас всех с вами, про ту черту, которую, похоже, мы начинаем переходить. Все мы разные, кто-то верит в одни политические реалии, штампы и мифы, кто-то в другие, диаметрально противоположенные. Но всегда должно быть что-то, что объединяет. И у людей, которые отличаются тем, что

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

Прочитал в новом «Русском пионере» статью Петра Авена. Талантливо, умно, мужественно. Молодец.

sasha2605 Как-то совпало. Эта новость... Заголовок: Азаров нахамил журналистке, которая поинтересовалась судьбой Черновецкого. ...И эта прекрасная публицистическая колонка президента Альфа-Банка Петра Авена «Непристойно» в журнале «Русский пионер». Как всегда, рекомендую прочесть полностью, но не откажу себе в удовольствии полностью же и перепостить. Цитата: А разговаривать надо. И с теми, и с этими. С теми, кто разделяет ваши взгляды, и с теми, кто заведомо против них. Разговаривать и не хамить, не оскорблять, не унижать. Снижать градус ненависти. Иначе, учитывая сегодняшние тренды в области общественного согласия, страна наша окончательно распадется на

154

Вторжение 68 Прага

Йозеф Кoуделка 7 | 10 – 4 | 12 | 2011 Центр фотографии имени братьев Люмьер Москва, территория фабрики «Красный Октябрь», Болотная набережная, д. 3, стр. 1. В рамках выставки предусмотрена творческая встреча с автором. Подробности на сайте www.lumiere.ru. Технический партнер

Aperture, a not-for-proﬁt organization devoted to photography and the visual arts, has organized this traveling exhibition and produced the accompanying publication. The Exhibition is Co-produced with Magnum Photos.

www.lumiere.ru

множество маленьких «Россий» — сначала по виртуальным, но позже и по вполне физическим границам. Замените слово «Россия» на слово «Украина», и колонка будет еще более точной.

serafimm Если серьёзно — «Русский пионер» пока не показатель. Во-первых, он только-только как стал условно окупаемым, уже после покупки Прохоровым. Условно — потому что затраты на продвижение журнала и всей группы прохоровские ребята не считают — с этими цифрами всё хорошо уйдёт в минуса. С другой стороны, журнал симпатичный (правда, я его не часто читаю — дорого) и когданибудь из него что-то выйдет. Но, опять же, это не литературный журнал — совсем-совсем. И, самое главное — он столичен. Из провинции так широко не шагнуть — портки порвешь гденибудь в районе Тургояка. Но стремиться — надо, да. zembernathy матрос кошка Не проходите мимо! Ребяты, если кто из ПитераМосквы едет в Лондон на днях, купите мне, пожалуйста, вот этот ( 22-й ) номер «Русского Пионера» с собаченьками, а? (на обложке. — «РП»). Деньги отдам деньгами, пивом или пирожками с маслом. RT @Smokingmyself Я в шоке. Есть такой поэт — Орлуша.

воров, а организованная встреча — гламурная тусовка для своих, а также женственных, как бы обремененных разумом, мальчиков. Прочим же зрителям, вероятно, полагается умиляться при виде как бы звезд. С учетом того, что основной звездой там был Охлобыстин, который в последнее время только и занимается пиаром, как бы желая занять президентское кресло и как бы ссорясь с РПЦ, уже как-то и неудивительным смотрится приезд туда г-на Прохорова, который тоже как бы хочет поучаствовать в президентской гонке.

m-bureaucracy Руководитель медиагруппы «Живи!» Юрий Кацман сообщил о назначении главным редактором газеты партии «Правое дело» Сергея Мостовщикова. По словам Юрия Кацмана, к октябрю тираж газеты может составить несколько миллионов экземпляров. До этого назначения был уверен, что роль печатного органа партии Михаила Прохорова будет играть журнал «Русский пионер», а партийные вопросы будут обсуждаться на знаменитых Пионерских чтениях. piterhandra Смешные и интересные посиделки в «Русском пионере». В кадре отметились Михаил Прохоров, Дмитрий Глуховский и другие. Я думаю, достаточно посмотреть это видео, и понять, что в президенты Иван Иванович не собирается:)

@alexandrdanilov Ты что, не знал? Темнотааа. Он еще в чтениях «Русского пионера» участвует

c-o-r-w-i-n.livejournal Если Охлобыстин все же будет баллотироваться, я за него проголосую!

@sashabelan Вчера на Пионерских чтениях встретились два будущих президента РФ — Прохоров и Охлобыстин.

artur valitov Как бы был на пионерских чтениях. Даже опоздав, пришлось полтора часа ждать, когда Собчак, Чапман и прочие обменяются любезностями и займут все возможные позы перед фотокамерами. У меня сложилось впечатление, что несмотря на то, что «Русский пионер» позиционирует себя как чтиво для интеллектуальной элиты, факт остается им: да, они искусно владеют языком, но это всего лишь развлечение для детей русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

arttry Он [Охлобыстин] тусит с компанией, которая пишет «Русский пионер», которая спонсируется то ли самим Прохоровым, то ли его сестрой, в той же тусовке и Собчак, и Прохоров тоже. Т.е. получается фендом из людей, которые все-таки мал далеки от народа и мал близки к олигархам, по-моему.

berezin А «Русский пионер» все деньги потратил на покупку крейсера «Аврора» и с тех пор более ничем не занимался.

156

акция:

ПОДПИСКА НА ПЕЧАТНУЮ ВЕРСИЮ ТОЛЬКО С 1 ОКТЯБРЯ ПО 30 НОЯБРЯ — ОПЛАТИТЕ ГОДОВУЮ РЕДАКЦИОННУЮ ПОДПИСКУ (6 ВЫПУСКОВ 2012 ГОДА) ПО СПЕЦИАЛЬНОЙ ЦЕНЕ 1 980 РУБ. и получите №6 (2011) В ПОДАРОК!

ПОДПИСКА ЧЕРЕЗ РЕДАКЦИЮ по телефону: (495) 981 39 39

по e-mail: podpiska@ruspioner.ru

6 номеров (год)

3 номера (полгода)

2277,00 руб.

1425,60 руб.

Специальная цена для акции (01.10–30.11.11): 1 980,00 руб. *Цена указана с учетом курьерской доставки по Москве и Санкт-Петербургу и доставки почтовых отправлений 1-го класса в регионах РФ *Цена действительна только для России до 31.12.2011; специальная цена для акции действительна с 01.10.2011 по 30.11.2011. Журнал выходит из печати 1 раз в два месяца. 2012 год: февраль-март №1 (25); апрель-май №2 (26); июнь-июль №3 (27); август-сентябрь №4 (28); октябрь-ноябрь №5 (29); декабрь №6 (30) Дополнительную информацию о возможностях, которые дает подписка, вы найдете на нашем сайте: www.ruspioner.ru

Подписка через «Каталог российской прессы ПОЧТА РОССИИ»: в любом почтовом отделении на территории РФ с 01.09.2010 Подписной индекс: 32 771 – годовой 32 770 – полугодовой Подписка через подписные агентства: Москва: ООО «Интер-Почта-2003» Тел.: (495) 500 00 60 Факс: +7(495) 580 95 80 E-mail: interpochta@interpochta.ru www.interpochta.ru Санкт-Петербург: ООО СЗА «Прессинформ» Тел. (812) 335 97 51; 335 23 05 Факс: (812) 337 16 27 E-mail: press@crp.spb.ru http://www.pinform.spb.ru/

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

акция:

ПОДПИСКА НА ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ ТОЛЬКО С 1 ОКТЯБРЯ ПО 30 НОЯБРЯ — ОПЛАТИТЕ ГОДОВУЮ ПОДПИСКУ (6 ВЫПУСКОВ ПОДРЯД) ПО СПЕЦИАЛЬНОЙ ЦЕНЕ 700 РУБ. (вместо обычных 800 руб.) ПОДПИСКА ПО АКЦИИ ДОСТУПНА: www.imobilco.ru – «Аймобилко», крупнейший российский интернет-магазин по продаже лицензионного медиаконтента www.ruspioner.ru – раздел «Журнальный киоск»

158

Сейчас не время собирать камни, тем более — разбрасывать! Время собирать яблоки и есть, есть, есть, а что останется — на сидр! Яблочный спас, природа требует жатв, в климате предчувствие пиров и эппл-паев. Бахус расчехлил половник, челюсти Хроноса разжаты — будем гулять так гулять прямо здесь, как мать родила, где настиг урожай, не отрываясь от страды! А то слишком долго возились с камнями. Ворочали из котлована в котлован, с постамента на постамент. Жило — было забавнейшей процедурой, но под каменным грузом затаилось в вялотекущий экзистанс, в хмурый миф о Сизифе. И даже яблоки по черепу кое-кому настучали про всемирное тяготение. А нам они стучали о другом! О полном улете, о сочных грехах, о пламенной осени. Эх, яблочко, куда ты котишься? Мы за тобой! Сизиф закатывает робу, плюет на мифический труд — и по садам, под залпы бертолетовой соли — уходя от ответственности, притяжение поправ. Это наш парень, ищи свищи!

orlova

Игорь Мартынов

159

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

№5(23). октябрь–ноябрь 2011

выходит с февраля 2008 года Главный редактор Андрей Колесников Помощник главного редактора Олег Осипов Шеф-редактор Игорь Мартынов Специальный корреспондент Николай Фохт Ответственный секретарь Елена Юрьева Арт-директор Павел Павлик Заместитель арт-директора Варвара Полякова Фотодиректор Вита Буйвид Цветоделение Снежанна Сухоцкая Препресс Андрей Коробко Верстка Александр Карманов Корректор Нина Саввина Менеджер по печати Валерий Архипов Генеральный директор Михаил Яструбицкий Заместитель генерального директора по стратегическому маркетингу Павел Директор по маркетингу Анастасия Прохорова Директор по рекламе Наталья Кильдишева Заместитель директора по рекламе Наталья Кирик Директор по дистрибуции Анна Бочкова Офис-менеджер Ольга Дерунова

Парфёнов

Редакция: 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19, телефон +7 (495) 504 17 17 Электронный адрес: ruspioner@gmail.com Сайт: www.ruspioner.ru Подписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: podpiska@ruspioner.ru Обложка: Андрей Дорохин, «The Vanished» Авторы номера: Александр Аннин, Дмитрий Глуховский, Владимир Друк, Натан Дубовицкий, Вадим Зеланд, Екатерина Истомина, Тигран Кеосаян, Матрос Кошка, Мила Кузина, Игорь Мартынов, Фриц Морген, Андрей Орлов (Орлуша), Вера Полозкова, Маргарита Симоньян, Александр Ф. Скляр, Мария Смирнова, Ксения Собчак, Николай Фохт, Никита Шаньгин, Геннадий Швец Фотографы: Тимофей Изотов, Игорь Мухин, Orlova, Александр Саватюгин, Дина Щедринская Художники: Инга Аксенова, Варвара Аляй-Акатьева, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Павел Пахомов, Маша Сумнина, Сандра Федорина, Александр Ширнин, Иван Языков, Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс»: Навзар Чагатаев и Антон Кокарев В оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв» Учредитель и издатель: ООО Медиа-Группа «Живи», 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19 Тираж 50 000 экз. Отпечатано в типографии ЗАО «Алмаз -Пресс», 123022, Москва, Столярный пер., д.3, корп. 34 Цена свободная Издание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 года Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакции За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель