Русский пионер №6 (24) by Russian Pioneer

№6(24) декабрь 2011 – январь 2012

JULES AUDEMARS BOLSHOI

ЭКСКЛЮЗИВНАЯ ЛИМИТИРОВАННАЯ КОЛЛЕКЦИЯ ДЛЯ РОССИИ. 99 ЭКЗЕМПЛЯРОВ ИЗ РОЗОВОГО И БЕЛОГО ЗОЛОТА. AUDEMARS PIGUET - ОФИЦИАЛЬНЫЙ ПАРТНЕР БОЛЬШОГО ТЕАТРА. ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО В РОССИИ: ООО "ОДЕМАР ПИГЕ (РУС)" ТЕЛ.: (495)234 5949 ИНФОРМАЦИЯ ОБО ВСЕХ ОФИЦИАЛЬНЫХ ТОЧКАХ ПРОДАЖ НА ТЕРРИТОРИИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ НА САЙТЕ: www.audemarspiguet.com

orlova

ПАМЯТИ ГЕННАДИЯ ШВЕЦА, великого марафонца, первый раз сошедшего с дистанции, посвящается этот номер о Скорости.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Андрей Колесников

Клятва главного редактора стр. 6 первая четверть Урок правды. Вашингтон vs человечество. Джулиан Ассанж о своей России стр. 18 Урок уроков. Не гоните! Иван Охлобыстин о том, как идет по жизни на обгон и с перегрузками стр. 22 Прогул уроков. Выдыхаем и думаем. Тигран Кеосаян про нелюбовь к американским горкам стр. 26 Сбор металлолома. Конфузий. Екатерина Истомина на большой железной барже стр. 32 Уроки хореографии. Примадиана. Диана Вишнева про 65 стр. 36 Урок информатики. Кило трусов. Алеся Петровна о Боярском и французах стр. 38 вторая четверть Пионер-герой. Мальчики. Спасение из ада: как это было стр. 42 Следопыт. Библиотечный зов. Наш корреспондент находит БИГ стр.52

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

третья четверть Диктант. Не поехали! В тему номера стр. 62 Собеседование. Деды подземелья. Приближение к коллайдеру cтр. 64 Дневник наблюдений. Пять недель одного месяца. Как быстро стать писателем стр. 70 Урок труда. Дорогой мой поплавок. Укрощение сантехники cтр. 74 Урок поэзии. Поэт Орлов, пробившись

в мэтры, на время делит километры. Стихи стр. 76

Сочинение. Год за три. Рассказ Дмитрия Глуховского стр. 80 Фотоувеличитель. Творчество наших читателей стр. 89 четвертая четверть Урок мужества. Пропавшие в отрубях. Разоблачительный массаж стр. 102 Урок географии. Держание под Бискаем. Оригинальный подвиг на воде стр.108

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

группа продленного дня Правофланговая. Любовность. Ксения Собчак про дедушку и бабушку стр. 114 Пионервожатый. Я — слуга. Сергей Лукьяненко про желание стать человеком стр. 118 Горнист. Маленький сфинкс. Марк Гарбер о быстроте изменений стр. 122 Подшефный. Инвалид высшей лиги. Виктор Ерофеев о приступах вампиризма стр.124 Звеньевая. «Анжи, съешь улитку!» Маргарита Симоньян за столом с земляками стр. 126 Знаменосец. Операционное. Матрос Кошка об электроножах и коньяке стр.130 Физрук. Голая механика. Геннадий Швец про Михаила Жванецкого на скорости 260 км/ч стр. 134 Внеклассное чтение. Машинка и Велик,

или Упрощение Дублина. Продолжение

wikiромана Натана

Дубовицкого стр. 138

Табель. Отдел писем стр. 154 Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр. 159

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

русский пионер №1(13). февраль–март 2010

Урок правды. Вашингтон vs человечество. Джулиан Ассанж о своей России. Урок уроков. Не гоните! Иван Охлобыстин о том, как идет по жизни на обгон и с перегрузками. Прогул уроков. Выдыхаем и думаем. Тигран Кеосаян про нелюбовь к американским горкам. Сбор металлолома. Конфузий. Екатерина Истомина на большой железной барже. Уроки хореографии. Примадиана. Диана Вишнева про 65. Урок информатики. Кило трусов. Алеся Петровна о Боярском и французах.

итар-тасс

текст: джулиан ассанж рисунок: виктория фомина

Создатель Wikileaks, бесстрашный разоблачитель властей и доблестный ниспровергатель авторитетов, в своей колонке для «РП» Джулиан Ассанж предстает совершенно неожиданно натурой тонкой, ранимой, лирической. Читателям «РП» первым суждено узнать об особых отношениях Джулиана и России.

ПОЧТИ ГОД я хожу закованным в электронный браслет. Моя жизнь течет под строгим контролем и надзором. Каждый день я отмечаюсь в полиции и не имею права уезжать отсюда. Я под домашним арестом. Зависть и ненависть отдельных влиятельных людей, международных корпораций и целых стран могут испортить мне настроение, но не портят карму. Я живу изгнанником в Восточной Англии, в поместье своего хорошего друга (владельца лондонского журналистского клуба Frontline Club Вона Смита. — «РП»). Главное преимущество моей уединенной жизни — прогулки в лесу, общение с природой. Сегодня вот видел выводок оленят. Это редкие минуты блаженства. Моя повседневная деятельность до сих пор связана с таким риском и выбросами адреналина, что любой другой экстрим меркнет по сравнению с этим. Хотя лет десять назад я проехался на мотоцикле от Сайгона до Ханоя, и мне страшно понравилось. Но то же самое делает мой отец в свои шестьдесят. Недавно он на мотоцикле приехал ко мне из Лондона. Я работал примерно в сорока странах, жил в Каире в 2007-м (поэтому нынешние события в Египте так меня интересуют), некоторые

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

страны повидал во время кругосветного путешествия в 1998–1999 годах. Тогда заехал и в Россию, много путешествовал по Сибири. Всегда любил русскую культуру, а в то время хотелось уехать как можно дальше от Австралии. Я тогда занимался разработками по интернет-безопасности для нескольких российских компаний, и так получилось, что некоторые не торопились платить по счетам. Я с ними связался, попросил расплатиться наконец. Но это были небольшие фирмы, они сильно пострадали от экономического кризиса и падения рубля. Мы договорились, что вместо денег они пригласят меня в Россию, будут кормить русскими деликатесами и поить лучшей русской водкой. Я приехал и путешествовал в свое удовольствие, наслаждался гостеприимством в счет неоплаченных счетов. Я помню, в Питере отключили горячую воду, как мне объяснили, для водоснабжения атомных заводов. Люди, у которых я останавливался, пахли все сильнее — нельзя было помыться. В конце концов я уехал по Транссибирской магистрали в Сибирь. В моем поезде было полно китайцев, они везли контрабандой щенков в Манчжурию. Я ехал в одном купе с американским

офицером полиции. И вот поздно вечером мы с полицейским договорились, что как только поезд прибудет на Байкал, мы рванем из купе прямо к озеру, пока поезд стоит. Я всю ночь не спал и пьянствовал с поваром из вагонаресторана, который читал книжку про русского Джеймса Бонда (утром мне показалось, что повар снова взялся перечитывать эту же книжку, но потом я понял, что это продолжение). И вот американец заорал, что пора, надо спешить, поезд стоит всего три с половиной минуты. Я стартанул и, несмотря на усталость и похмелье, смог его обогнать. Я был страшно горд, что сделал американского полицейского. Я нырнул в Байкал и стал пить воду прямо из озера. Когда утолил жажду, повернулся и увидел, что к озеру мы бежали вниз по склону, а возвращаться придется круто вверх. Бежали довольно долго, пока поезд втягивал ступеньки, закрывал двери и медленно отъезжал от станции, но все же успели вскочить на подножку последнего вагона. В том же путешествии я своими глазами увидел результаты приватизации в России девяностых — это было как после ядерной войны. По железнодорожной магистрали нас

тянул электрический локомотив, но на участке километров в семьсот не было электричества: электрическую компанию приватизировали, а железная дорога не заплатила по счетам. Тогда достали из депо дизельный локомотив из стратегических запасов на случай атомной войны, и он тянул нас все эти обесточенные километры. Я видел сибирские заводы, которые ржавели и разваливались. Но люди были очень доброжелательные. Простые люди, не представители власти или бизнеса. Мне показалось, что, несмотря на развал крупных государственных и общественных структур, несмотря на бандитские Москву и Питер, основные структуры русского общества и взаимоотношения между людьми на местном уровне все еще хорошо функционировали. Сегодня, в моем осадном положении, стало сложнее заводить новых друзей. Люди смотрят на тебя через призму того, что написано в СМИ, а там всегда много искажений. Но друзья, единомышленники, соратники, которые были у меня до этого столкновения с США, почти все остались моими добрыми друзьями. Хотя в последние полтора года их доброе ко мне

отношение подвергалось крайне жестоким испытаниям со стороны Пентагона и госдепа. Сегодня я осторожнее высказываюсь на определенные темы. И я сам, и, что еще хуже, моя семья — мы все испытываем давление. Моим детям угрожали, моей матери угрожали. Постоянно приходят враждебные письма и имейлы. Моя мать как-то сказала: «Ты столько делаешь для человечества. Помни, что спасибо тебе не скажут». Я ответил ей: «Я не за спасибо стараюсь. Для меня очень важно заслужить прочное и постоянное место в истории человечества, чтобы то, что мы делаем — в одиночку и все вместе, стало бы нашим святым наследием, нашей историей». Я получаю удовлетворение от самого процесса своей деятельности — больше, чем от полученного результата или общественного признания. Сам факт того, что я создал систему «Викиликс» и вдохновил многих людей на более активную общественную позицию, безусловно меня радует. Это очень здорово. Мои личные обстоятельства и впрямь сложные. Но я рад видеть, как мир вокруг меняется благодаря моим действиям и в соответствии

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

с ценностями, в которые я верю, за которые борюсь и которые продвигаю. Мы стали свидетелями гражданского захвата Уолл-стрит. Это революционное движение чем-то напоминает события в Тунисе и Египте. США гораздо более мирная страна, и общество там гораздо лучше регулируется, но тем радостнее и удивительнее видеть, как гражданский протест набирает обороты и там. Я уверен, сегодняшние события определяют выбор будущего для всего человечества. С одной стороны, мир может прийти к всемирному тоталитарному государству под контролем транснациональных силовых элит, действующих исключительно в собственных интересах и видящих себя отдельной нацией. С другой — мы могли бы построить общество, состоящее из небольших национальных государств, подконтрольных своим национальным силам и интересам. В данной ситуации я вижу свое призвание в том, чтобы творить, изобретать, создавать некие платформы, на которых дальше будут работать специалисты. Еще подростком я принимал участие в создании сетевых систем Австралии. Мы придумали криптографическую систему, которая позволила людям свободно высказываться в Сети без преследований со стороны властей. Об этом периоде моей жизни мы с Сьюлетт Дрейфус тринадцать лет назад написали книгу «Андеграунд». Она полностью документальная, основана на моем личном опыте международного компьютерного подполья и на дополнительных расследованиях, проведенных специально для книги. В то время я был под уголовным следствием в Австралии и не мог поставить свое имя на обложку первого издания — меня бы арестовали. Потом книги выходили уже с моим именем. А сегодня моя основная деятельность — это wikileaks.org. «Викиликс» — это двадцать человек в штате и многотысячная сеть помощников с конкретными поручениями в разных частях света. Все наши фонды пополняются моими гонорарами за публичные выступления и пожертвованиями обычных людей, которые верят в нас и разделяют наши идеи. Немного похоже на сбор пожертвований в православной церкви. Средняя сумма пожертвований около тридцати долларов, но бывают и более существенные взносы.

Вашингтон проводит массированную атаку на счета «Викиликс». «Виза», «Мастеркард», «Пэйпал», «Бэнк оф Америка» объединенными усилиями устроили нам экономическую блокаду. Они также перекрыли мои личные счета. Прикрываясь заботой о национальной безопасности, США оказывают политическое давление на эти транснациональные компании. Вашингтон тормозит деятельность ресурса всеми возможными средствами. «Викиликс» не платит своим информаторам. Информация на ресурс поступает по схеме классического wiki-ресурса. Принципиально мы не против того, чтобы платить информаторам, но мы строго соблюдаем анонимность источников. Если бы мы платили, было бы несложно проследить перемещение денег и это бы облегчило раскрытие источников. Но это никак не влияет на достоверность информации, опубликованной на «Викиликс». За последние пять лет мы не обнародовали ни одного ложного, ошибочного, лживого сообщения. Весь материал проверяется и перепроверяется. У нас лучшая репутация среди всех медийных проектов в мире. До сих пор нам удавалось пресекать любые попытки дезинформации. Часто я лично встречаюсь с людьми, на которых мы готовим материалы к публикации. В прошлом году, например, я обедал в Осло с оппозиционным лидером Малайзии Анваром Ибрахимом. На родине Ибрахим совсем недавно освободился после шести лет лишения свободы по обвинению в содомии. В Малайзии это уголовно наказуемое преступление. У нас были основания полагать, что дело против него было сфабриковано. А с тех пор как он отсидел и вновь занялся политикой, сразу же появилось второе дело с теми же обвинениями со стороны малазийского правительства. Позже мы опубликовали информацию из сингапурской разведки, которая докладывала американцам об этом деле. Эта информация вряд ли помогла Анвару Ибрахиму. Из нее — если, конечно, верить сингапурской разведке, — следовало, что обвинения по новому делу были, скорее всего, верными. Анвар, конечно, был расстроен из-за последствий публикации, но не пытался отговаривать меня от обнародования, и не остался в обиде. Также я разговаривал с одним из американских солдат, засветившихся на расстрельном видео из Багдада. Гриффин МакКод связался

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

с нами через несколько дней после публикации этого материала. В результате нашей беседы и его многочисленных интервью про службу в Ираке он стал очень известной фигурой в США. По рассказам Гриффина даже сняли фильм про расстрелы американскими солдатами мирных граждан. Кстати, четыре человека из его подразделения отказались в дальнейшем от военной службы, сославшись на муки совести. Я часто думаю и мечтаю о том, что сделаю в первую очередь, если стану свободен. Так заключенные в тюрьме, после многих лет баланды, фантазируют о своей первой роскошной трапезе на свободе. Я не могу точно сказать, что я сделаю, когда освобожусь. Даже если мы победим сейчас в суде по шведскому делу и Верховный суд Англии отпустит меня на волю — это не конец истории. США тоже требуют моей выдачи по обвинению в шпионаже. Возможно, я поеду кататься на лыжах на Килиманджаро. А может, сделаю фильм о «Викиликс» вроде «Социальной сети» про создателя Фейсбука Марка Цукерберга. Правда, я интересовался этой темой и могу сказать, что на самом деле все было не так, как показано в кино. Фильмы зачастую очень далеки в своей интерпретации от фактов и реальной истории. И в этом искажении и мифологизации реальных фигур и событий я нахожу параллели с моей собственной жизнью. Здесь кроется ответ, почему я не одобрил ни один из голливудских проектов про «Викиликс». Их создатели оппортунисты. А я хочу снять правдивую историю. И даже договорился уже с одним из продюсеров. Так что будет только один голливудский фильм с моим участием и благословением. Но я не скажу ни слова об этом проекте — ни кто режиссер, ни какое название, об этом будет объявлено в свое время, и года через два мы увидим его на экранах. Но вот конкретно сейчас, если мне выпадет короткая передышка на свободе, я знаю, чего мне хочется. В моей настоящей жизни нет места спонтанности; если я освобожусь, главной роскошью будет избавление от ненавистного браслета и возможность делать то, что я хочу — тогда, когда я этого хочу, спонтанно, ничего не планируя заранее, как заблагорассудится. Раньше или позже я снова буду в Москве и встречусь со своими друзьями.

василий шапошников, ъ

текст: иван охлобыстин рисунок: инга аксенова

Читателю решать, что такое эта колонка Ивана Охлобыстина, обращенная в первую очередь к детям, к молодежи: новое подтверждение проповеднического дара отца Иоанна или крик души его.

ПОСЛЕ появления третьего ребенка, скорбя и протестуя, мне пришлось расстаться с мотоциклом, потому что быть байкером и не «жечь» — абсурд, а иметь третьего ребенка и «жечь» — безответственность. Всегда приходится выбирать между хорошим и тем, что еще лучше. Так что скорость как одна из внешних координат моей личной жизни потеряла для меня смысл еще в начале этого тысячелетия. Чего нельзя сказать о ней в системе внутренних координат, тут ситуация, мягко говоря, противоположная. Выражаясь метафорически, иду с перегрузками и, как правило, на обгон. Будь то реализация в бесчисленных творческих ипостасях или в областях общественнополитического кипиша. Раздраженно сетую на отсутствие времени и вдавливаю педаль газа до пола. Мечтательно уповаю, что стремные эксперименты с ядерным коллайдером наконец дадут какие-то практические результаты и получится растянуть день до сорока восьми часов или, на худой конец, разобраться с телепортацией. Тогда я смогу одновременно писать три романа, сниматься в пяти фильмах, кататься с детьми на великах и впихнуть

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

свое луковое отечество в светлое будущее. Да еще останется время на просмотр с моей кареокой лебедицей нового приключенческого кинофильма, на семечки «от Мартина», полкило конфет «Коровка» и три литра лимонада «Дюшес». Но пока на научно-техническом горизонте ни намека на рассвет, одни опасения, что, того и глядишь, в черную дыру усосет. Приходится перебиваться гужевыми методами — печатать, пока стоишь в пробках, предварительно обдумав, что будешь печатать, во время гигиенических мероприятий после тревожного сна. Короче, не поднимаешь стрелку на спидометре выше положенного природой и вызывным листом. Хотя душа болит, требует скорости, ненасытная. Не унимается, желает, чтобы иногда щеками по ушам шлепало. Эх, скорость! Мань пьянящая! Было время, мучился я колхозными рефлексиями, что не постигается мною опера и хард-рок. От первой неуклонно в сон тянуло, от второго мучили брюшные спазмы. И так было, пока не купил я себе с первого гонорара автомобиль марки «Жигули», одинадцатой модели. Именно это внешне нелепое устройство позволило мне

разделить благоговейный восторг высшего общества и экстатический драйв прогрессивной молодежи. В ту легендарную эпоху в ходу были только кассеты, и в моем автомобильном наборе от прошлого хозяина остались кассета с какой-то оперой, если мне не изменяет память, авторства Доницетти, и кассета с концертом «Блэк Саббат». Выехал я как-то поутру, часа в четыре, на пустой проспект Мира и решил проверить все возможные мощности своего личного автотранспортного средства. Для придания некой торжественности я нашел кассету с оперой и вставил ее в проигрывающее устройство. Что бы вы думали! Едва стрелка спидометра миновала цифру восемьдесят и далекий от аэродинамического совершенства прямоугольный корпус автомобиля принялся характерно вибрировать, вспарывая своими острыми углами потоки встречного воздуха, я чувственно сочетался с глубоким дамским сопрано, рвущимся из звуковых колонок, вмонтированных в двери. Отчего-то надрывное страдание оперной гражданки так удивительно точно отразило происходящее на тот момент в моей душе, что я рефлекторно всхлипнул и отчаянно надавил на педаль газа еще сильнее. Незнакомая мне дама на чуждом мне языке истомно страдала по причине столь же неопределенной, а я выжимал

из несчастного двигателя все, на что он был способен, и даже чуть более этого. Видимо, в сути самой оперы как вида сценического искусства изначально заложен сам принцип преодоления нашей эмоциональной ограниченности до уровня эпического переживания, свойственного скорее небожителям, нежели ограниченным существам, уныло перекатывающим свое убогое бытие по пыльным буеракам земной юдоли. Вот такой непрозаический вывод сделал я, когда из-под капота моего автомобиля повалил густой вонючий пар и машина обреченно замерла посреди дороги у станции метро «ВДНХ», напротив бублика гостиницы «Космос». Через неделю-другую аналогичная история произошла с тяжелой рок-музыкой. Я мирно двигался на отремонтированном автомобиле в сторону своего спортивного клуба на Ленинградском шоссе, где под руководством одного тогда прославленного мастера айкидо я постигал основы этой элегантной борьбы. Я искал кассету с «Dead can dance», и мне под руку попалась «Black Sabbat». Я погрузил ее в радиолу, и дорога дивным образом преобразилась. В мироощущении главного героя «Mad Max» я двигался не по улицам столицы времен звонких девяностых, а через свалку утилизированных космических кораблей, барханы, пронзенные нефтяными вышками, с отчаян-

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

ным мужеством берсеркера рвался к вожделенной цели. Да и в реальном измерении, признаться — я ехал на свидание. В общем, цивилизованная доля садо-мазо в настроении присутствовала. С тех пор я с мрачным обывательским цинизмом по случаю заряжаю в салоне своего автомобиля что-то, альтернативное общепринятым представлениям о гармонии. Особенно такая музыка подходит для поездки на родительские собрания, куда меня принуждает ездить супруга, спекулируя на моей невысокой загруженности в деле воспитания детей. Они, к слову, с огромным удовольствием разделяют мой вкус, правда, отдают предпочтение «Театру вампиров» и «Думме бюргеру». Отовариваться последними я предпочитаю на «Горбушке», где истощенные героином продавцы с черными ногтями долго испуганно смотрят мне вслед, видимо, считая меня практикующим каннибалом по количеству приобретенных дисков. Не стану же я объяснять, что у меня шестеро детей. Понимание классики пришлось прививать с помощью Apple. Я купил старшим айфоны и обладал привилегией закачивать музыку только со своего компьютера. Дети, как мартышки, слушают что попало и нажимают своими неугомонными пальчиками в кнопки по любому поводу, лишь бы уроки не учить. Так вместе с «Ред хот чили пейпер» они познали могущество музыкального слога Баха, вдохновение музыкальной архитектуры Бетховена и нежную истому Шопена, попутно отсмотрели все мхатовские телевизионные спектакли тридцатых годов и фильмы, на которых выросли мы с супругой. Так что, случись нам зимовать на полярной льдине, всегда будет о чем поговорить. Именно детям, глядя, как они не ценят безответственное волшебство их возраста, хочется крикнуть: не гоните, лучше не будет никогда! Скорость, скорость, скорость! Какую бы вы ни набирали скорость, все равно рано или поздно вы воспользуетесь «круиз-контролем». Это касается абсолютно всего — и карьеры, и личной жизни, и гражданских позиций, и религиозных догм. И только темные следы от незапланированных торможений на дороге жизни будут нам напоминать о несистемных попытках хоть на несколько мгновений преодалеть законы всемирного тяготения.

вита буйвид

текст: тигран кеосаян рисунки: сандра федорина

Актер и режиссер Тигран Кеосаян, раздумывая о феномене скорости, предпочитает не тормозить. Более того, судя по этой колонке, у автора одной из немногих телепрограмм, идущих в прямом эфире отечественного телевидения, тормозов, на первый взгляд, и нет. Проверяется экспериментальным путем.

ВООБЩЕ-ТО, если внимательно присмо-

треться к тому, как я живу и работаю, — скорость я люблю. Передвигаюсь на своих двоих быстро, на площадке съемочной ненавижу долгие раскачки, решения принимаю практически молниеносно. Не всегда верные, но это уже другой вопрос. Любовь к скорости наносит вред моему здоровью: я очень быстро ем. То есть пищу я пережевываю, но делаю это как-то невнимательно. Глотаю еду так шустро, что организм не успевает среагировать желудочным соком. В компаниях из-за этого оказываюсь в идиотском положении: приходится одиноко следить за тем, как аккуратно и тщательно доедают друзья и товарищи. Нередко, пока они доходят до десерта, я успеваю снова проголодаться. Мне нравится стремительно летать на автомобиле. Но только в городских условиях, когда надо мгновенно оценить расстояние до другой машины, найти зазор и вырваться на свободное пространство. А вот гнать по относительно свободным автобанам мне нравится в разы меньше. Отсутствие видимых препятствий порождает во мне необъяснимый страх. Кажется, что сейчас обязательно какой-нибудь

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

турист, грибник или просто идиот без особых пристрастий начнет перебегать передо мной трассу. Но это уже относится к теме номера под названием «Страхи». Еще я практически не размышляю, если кто-то в моем присутствии начинает говорить плохо о близких мне людях. Тут я реагирую быстро, говорят, даже излишне быстро. По уму, надо бы притормозить, оценить влиятельность человека, говорящего гадости, прикинуть плюсы и минусы своей реакции для себя самого. Но скорость, с которой я реагирую, начисто лишает меня возможности прикинуть риски. В отличие от членов семьи меня пугают своей скоростью американские горки. По собственной дурости я пару раз был участником процесса. Шаткость конструкции в сочетании со скоростью на виражах насыщает мой организм астрономическим количеством адреналина, которого у меня и так в крови с избытком. Вследствие этого в парках развлечений я обычно стреляю в тире и с тревогой слежу за визжащими где-то в облаках женой и дочкой. Кстати, о дочке. Вернее, уже о дочерях. Мне активно не нравится скорость, с которой растут наши дети. Особенно это заметно

по детям друзей. Свои-то постоянно перед глазами, кажется, все нормально, и только однажды, когда ты пришел из гостей, неожиданно замечаешь, что эта сформировавшаяся во всех отношениях девушка напротив и есть та крохотулька, чьи вкусные складки на ручках и ножках я так любил целовать перед сном практически вчера. Все мы помним, как отвратительно долго тянулись годы в пору нашего детства и юности. Как страстно хотелось поскорее вырасти, как недальновидно подгоняли мы время. В одной научной статье вычитал такую мысль: оказывается, до тридцати химические реакции в организме проходят медленно, а после тридцати — быстрее. Вот такое объяснение. Не зря я терпеть не мог в школе химию, ох не зря… Еще мне не нравится скорость, с которой у нас в стране появляются огромные состояния. Можете не сомневаться: в моем случае виной тому не зависть, а банальное стремление к неким стандартам. Согласитесь, нестандартно скоро избранные граждане нашей страны взметнулись от голозадого советского прошлого к сияющим вершинам

глянцевых финансовых журналов! А ведь есть еще более многочисленная армия избранных, которые активно сторонятся подобных изданий. Понять их можно: всего полтора года отвечаешь в дотационном регионе за трубы и канализацию, а уже в десятке «Форбса»! Нам-то в России по барабану, мы привыкшие, есть у нас пацаны и пошустрее, а вот на Западе, с их консервативным отношением к методам заработка, такая невероятная скорость может показаться удивительной. Вроде бы на выходе нет ни Гугла, ни торговой сети «Пятерочка», всего-то несколько тысяч замерзающих без теплой воды семей, а человек уже не по-детски богат. Тут даже наш паренек понимает, что могут возникнуть вопросы. Так что, ну их, эти журналы. Также вызывает опасения скорость, с которой произошла перестройка сознания этих властных шалунов. Если лет пятнадцать назад они понимали, что воровать плохо, но правила игры диктуют единственно возможную модель поведения, то сейчас они искренне, со слезой в голосе и огнем в глазах считают: все, что выгодно для них, выгодно и для Родины. И заблуждение это так сильно въелось в их мозги,

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

что не помогут им уже никакие медикаменты. Да и хирургия, боюсь, вряд ли им поможет. Сильно удручает меня сумасшедший темп, с которым мы забываем историю. Ладно бы только античного мира, хотя тоже неудобно. Свою историю забываем. Ради сиюминутной выгоды власть быстренько эксгумирует кровавых вождей прошлого — Грозного, Петра, Сталина и так же скоренько пугается всенародного восхищения этими самыми вождями. Тактические изыски требуют форсированных решений и к долгосрочной перспективе развития общества имеют мало отношения. Вместо того чтобы навести порядок с воровством и уровнем жизни вверенного ей народа, власть в каком-то псевдовизантийском раже реализует проекты партий и ручных лидеров, чтобы через непродолжительное время они уступили место новым партиям и новым не менее ручным лидерам. Власти кажется, что она занимается важным делом. На самом деле она играет в бирюльки. А страна, которую уже мало о чем спрашивают, медленно, но верно начинает переплавлять безразличие и тотальное неверие власти в закипающее раздражение. Не надо заказывать в Ленинке специальную

литературу, достаточно внимательного перелистывания страниц обыкновенного учебника истории. Поверьте, простого перелистывания, но только с чтением. А ведь самый главный наш человек мог бы собрать всех за столом. Там были бы только близкие, потому что далеких уже не осталось. И перед ними лежали бы пухлые папки, которые они принесли главному человеку. И папки эти были бы полны новых проектов и прожектов по организации движений и направлений. Их мозолистые от ручного управления страной пальцы дрожали бы мелко-мелко, а сердца, озадаченные столь непривычным состоянием покоя, неожиданно всколыхнули бы закованные в костюмы груди парой желудочковых экстрасистол. Самый главный человек обвел бы своих соратников усталым от тактических баталий взглядом, смел бы одним движением всю эту макулатуру на пол и тихо сказал: — Все. Тормозим. Говоря другими словами, hold your horses, guys. Не бежим никуда, не летим. Выдыхаем и думаем. Просто думаем. Думаем, как сделать так, чтобы страна заработала. Чтобы граждане наши от страны удовольствие получать начали. Пусть не сейчас, врать

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

не будем. Пусть лет через тридцать, пятьдесят. И пусть мы этого не увидим. Но мы начнем. Вот так теперь будет. И никак иначе… И близкие в торжественной тишине переглянутся, глаза их засверкают красивым блеском, и пойдут они мыслить стратегически и скрупулезно. До винтика, до самой невидимой пушинки. А главный человек закроет глаза и подумает: вот она, судьба моя. Тяжелая. Неблагодарная. Но другой мне и не надо… Но то ли времени не хватает посидеть, то ли близкие с изъяном, но не соберутся они никак. И несется наша страна с самой что ни на есть предельной космической скоростью в безумное инновационное далеко. Небрежно придерживая за шиворот своих стариков с их жидкими пенсиями, брошенных родителями детей, нуворишей с «Майбахами» и Москвой, Сибирью с ее нефтью и газом, военных со сломанными самолетами. Летит наша Отчизна, не разбирая дорог, забавляя сильных и пугая маленьких. Потому как страна наша хотя и несуразная, но очень большая.

orlova

текст: екатерина истомина рисунки: анна каулина

Много железяк насобирала в своей рубрике обозреватель «Ъ» и колумнист «РП» Екатерина Истомина. Были автомобили, самолеты, поезда. Сегодня все рекорды по сбору металлолома будут биты, ибо в центре повествования — исполинская железная баржа. Поскольку баржа китайская, не обошлось и без Конфуция. Не менее исполинского.

ВИНОЙ полученные мной китайские во-

дительские права. С тех пор я в Китае — как Пьер Безухов в масонах. Хотя и посещаю православную церковь Святого Николая на Gaolan Road: этот храм был построен на деньги купца Глебова в 1932 году и освящен в 1934- м — в честь последнего русского императора Николая II. Я прихожу и к российскому консульству в Шанхае. Это здание на краю Бунда выглядит так, будто там только что получили правительственную телеграмму. ТАСС уполномочен заявить, что генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев этим утром был награжден четвертой звездой Героя. «Как на скошенной стерне воробей е…ёт грача! В этом личная заслуга Леонида Ильича!» Сотрудники консульства ужасно коварно хихикали и пригибались к полу. Чашки с рисом, с прищуром хохоча, переворачивались. Лаковые, похоронные, с золотой вензельной отбивкой печатные машинки понимающе улыбались. Им всем в окно смотрю я. Я просто Виктор Цой. Я требую перемен. «Ждете кого-то? Вам плохо?» Так мы познакомились с Мэг. Эта была китаянка моего

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

возраста, некрасивая, но на ее лице читались убеждения и путь к очевидности. Мэг пригласила меня в ресторан на барже: «Мы пойдем в ресторан «Деликатесы из Гуанджоу»! Гуанджоу — это гастрономическая столица Большого Китая!» Реформы Дэн Сяопина пока не дошли до старой баржи: она была построена при последнем императоре Пу И, присягнувшем марионеточному японскому режиму Маньчжоу-Го. Больной раком бывший император Всея Поднебесной, глухой очкарик Пу И закончил дни уже при Мао — на должности садовника Запретного города. Год назад я свела знакомство с его внуком. Это Элвис Пресли, только весь целиком китайский, с раннего утра он торчит за кассой в центральном сувенирном магазине Запретного города. Люди говорят, что таких внуков Пу И по Китаю раскидано где-то миллиона полтора, но этот вроде бы самый главный среди всех. На палубе баржи сидела кошка. Сначала я решила, что это Валерий Леонтьев. Убежал с гастролей. Сорвался?! Взлохмаченная кошка страстно, взыскующе смотрела на меня: так и певец обычно взирает с афиш. В «Деликатесах из Гуанджоу» ради дружбы с Мэг я съела

крысу. «We have today rats, cats and dogs. What do you like more?» — спросил официант. «I’ll take some rats, please…» Когда мне принесли крысу в застенчивой кастрюльке, наша железная баржа, тяжело вздохнув, покорно отвалилась от замусоренного берега. Кто-то огромный и тайный, будто совсем-совсем ледяной, с неправдоподобной, сверкающей головой из нефрита, полусогнутым мизинцем легко оттолкнул ее от набережной. Этот некто большой из нефрита словно бы объял нас с Мэг по контуру полусогнутым глазом, желая лучше сохранить на длинном разговорчивом пути. Пристань, от которой мы отплыли, располагалась возле кофейни Starbucks, на той стороне широкой и мутной реки Хуанпу, которая называется Пудун (Pudong, или «Восточная вода»). На песочном откосе гнил труп лохматой маленькой рыженькой собаки, казалось пекинеса. Китайцы Шанхая часто держат миниатюрных собак. Мы успели поговорить о многом. Я спрашивала о Тайване. «Тайвань — это Большой Китай. Не строй иллюзий. Только там несколько политических партий, а у нас она одна. Но они вскоре сами поймут, что это временное явление». О Тибете: «Большой Китай не виноват, что идиот в оранжевой простыне, которого австралийцы зовут Далай-ламой, вообразил себя королем!» О Гонконге: «В будущем это будет наш лучший шопинг-молл! Во время кризиса именно Большой Китай вливал в Гонконг деньги. Но нам пока нужна их биржа. Шанхай пока не готов принять на себя роль финансового центра Азии. Дай нам десять лет, и мы будем финансовым центром мира». Я спросила о Макао и о Японии. Я спросила и о партии. «Наша партия омолаживается. Вскоре она будет совсем молодой, и нас ждут большие перемены». — «Что, разрешат Twitter, Facebook и Google?» — глупее вопроса, конечно, нельзя было изобрести. И Мэг понимающе засмеялась: «Ну, в твоем отеле Facebook и Google добивают с расширением из Гонконга!» «А ты веришь в идеи Мао?» — спросила я Мэг, цепляя на палочку весьма животный крысиный хвост. «Мы не в Пекине, чтобы верить партии. Мы — в Шанхае. Здесь верят партии по-особому. Не забывай, что культурная революция пошла из Шанхая. Третья жена Мао, Цзян Цин, была родом из нашего города», —

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

сказала Мэг. Она добавила, что считает Мао великим героем китайского народа. «Ты веришь в Будду?» — продолжала я. «Будда — это традиция. Древняя история, ее можно отметить с родителями», — сказала Мэг. Наша старая баржа, тяжело, будто слон, вздохнула и наклонилась. Мы уже переплыли Хуанпу и причаливали к противоположному берегу Пуши (Pushing, «Западная вода»), где находится памятник Мао. Монумент в духе Ботеро соорудили возле калитки сада, где до 1935 года висела табличка «Китайцам и собакам вход воспрещен». «Ты веришь в Конфуция!» — воскликнула я, когда официант принес мне еще две мягких крысиных тушки. «Конфуций — просто свод правил!» — «Так во что же ты веришь?» — спросила я. «Я верю в свою жизнь», — спокойно ответила Мэг. Она даже и не моргнула. «Жаль, что ты не из народа хань. Нам были бы нужны такие люди. Ты можешь убивать», — отметила Мэг. В тот момент баржа снова ударилась о Starbucks. «Легко, darling», — улыбнулась я. У нас были разные представления о жизни. Когда мы прощались, в моей голове закрутилась песня замечательного исполнителя Льва Лещенко: «Ты помнишь, плыли в вышине, но

вот погасли две звезды!.. Но лишь теперь понятно мне, что это было «Каберне»! Лай-ла!..» Мы вышли с баржи, и мне удалось разглядеть этот корабль. Это был кусок железа, который были бы не в силах утопить даже боги, если бы они собрались вместе. Железный век, убитые сердца. На баржу падали тени румынской мебельной стенки, австрийских сапог, польского мыла, чешского хрусталя, саксонского фарфора из ГДР, венгерского трикотажа и храбрых финских холодильников. Доступный дефицит, который лечится только одним средством. Я вспоминала Культурную революцию, не ленинскую, а в редактуре Мао. Просто я когда-то, в 2002-м, видела плакаты в Музее революции: тогда циклопическое здание на Тяньаньмэнь еще не переделали в Национальный музей. На красных полотнищах 1973 года были тысячи пролетарских кулаков: «Разобьем песьи головы Брежнева и Косыгина!», «Долой советский ревизионизм!» Через два дня я стояла на каблуках в казино в особом административном районе Макао, бывшей португальской колонии. Это был старый небоскреб, тонувший в порнографической влажности. Его построили на болотистом острове Тайпа в 1970-х, когда эта территория

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

была закрыта для всех больших китайцев. С меня тек пот, он отчаянно бился и мучился на спине, словно я стояла на сцене в адской птичьей маске. Я кидала шарик на рулетку, придерживая другой рукой валюту Макао. Тысячи китайцев, получивших от партии временное разрешение на выезд из Большого Китая, настороженно смотрели на меня, давая понять, что коммунизм здесь не для всех. Я давала понять, что я, советский человек, могу стать хунвэйбином и давать «огонь по штабам». Я, которая родом из СССР, могу задать им несколько проповедей. Дорогие радиослушатели! Говорит Москва! Для вас поет Алла Пугачева.

итар-тасс

текст: диана вишнева рисунок: маша сумнина

Удивительная балерина Мариинского театра Диана Вишнева стала автором очень простой колонки в «Русском пионере», и это говорит только о том, что за невероятными внешними данными скрываются невероятные внутренние.

КАК ЛЮБАЯ творческая личность, я — человек не от мира сего. Мой мир — театр. Он поглощает меня целиком, не давая ни времени, ни возможности заниматься чем-то другим. Но важно в суматохе репетиций и премьер, спектаклей и гастролей суметь найти время и задуматься, когда погаснут софиты. Ведь ни одна балерина в шестьдесят лет не сможет сделать того, что она делала в двадцать пять. Однажды задумавшись об этом, я решила для себя, что непременно протяну нить от своего настоящего, от своей молодости, силы, гибкости и таланта, к своему будущему. Потому что я знаю, что и через десять, и через тридцать лет для меня будут важны те же самые вещи: балет, танец, вдохновение и искусство. Человек, однажды посвятивший себя балету, никогда не сможет от него отказаться. Именно поэтому я решила создать фонд, который не только призван поддерживать балетное искусство в России и мире, но и стать связующим звеном для тех, чья сценическая карьера, казалось бы, закончена в силу возраста. Цели фонда — организация мастер-классов, поддержка детского хореографического искусства, выпускников балетных школ. В планах

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

создание премии за выдающиеся достижения в хореографическом искусстве, студенческих грантов. Помимо этого фонд обеспечивает социальную реабилитацию ветеранам балета, что я считаю особенно важным. Люди пенсионного возраста ни в коем случае не должны быть отрезаны от того, чем они жили всю свою жизнь. Их опыт бесценен, их знание нужно тем, кто с нетерпением готовится принять эстафету. Я считаю, что, объединяя классический балет и новую балетную школу, невозможно обойтись без поддержки и одобрения старшего поколения. А когда-нибудь этим старшим поколением стану я. Для меня примером в балете является Майя Плисецкая, которая, покинув сцену в шестьдесят пять лет, продолжила свою работу в искусстве, участвуя в концертах, став председателем международного балетного конкурса. Ее вклад бесценен. И сейчас, будучи молодой девушкой с большим опытом за плечами, полной сил и энергии, я хочу сделать все, чтобы быть полезной балету в шестьдесят пять лет. Я — новатор. И я уверена, что всегда буду искать новое в балете независимо от своего возраста. А когда мои поиски успешны, я спешу поделиться этим со зрителем и с коллегами.

Передо мной всегда пример моих родителей, которые на каждом этапе своей жизни стараются быть активными, деятельными, полезными. Они полны планов, энергии и всегда готовы активно участвовать в том, что происходит вокруг них. Конечно, очень важную роль для них играю я и то, чем я занимаюсь. И я всегда чувствовала их поддержку и вовлеченность в мою жизнь. Именно родители дали мне понять, что молодость — в душе и в том, чем ты занимаешься. И эту молодость можно сохранять в себе на протяжении долгих лет. Быть молодым и чувствовать свою энергию и силы — это прекрасное состояние, и иногда трудно поверить в то, что может быть как-то по-другому. Поэтому в двадцать пять лет, например, кажется совсем не важным задумываться о пенсионном возрасте. Но если вы хотите, чтобы активную и интересную жизнь не сменил вакуум, пустота, то очень важно сделать что-то для своего будущего сейчас. Ведь пенсия — это не начало конца, это просто другой жизненный этап, на котором есть место любимому делу, таланту, востребованности.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

дина щедринская

текст: алеся петровна рисунок: сандра федорина

Блогер и режиссер Алеся Петровна в своем «Уроке информатики» рассказывает о трудных буднях кинопроизводства, особенно совместного с иностранцами. Читателю предстоит узнать, в чем же заключается главная трудность и какое отношение к этому имеет Михаил Боярский.

ФРАНЦУЗСКИЙ кинопродюсер говорит: «Нам бы хотелось, чтобы каждый человек из массовки предварительно сфотографировался в своей праздничной одежде. Женщинам нужно сняться во всех вариантах коктейльных платьев, которые у них есть. А мужчины должны прислать фотографии в смокингах. Хочется заранее увидеть, как будут выглядеть люди в сцене торжества». И мы долго, очень долго пытались объяснить, что у массовки нет коктейльных платьев. «А в чем же они тогда ходят на коктейли?» — не верил нам француз. «Дело в том, что они не ходят на коктейли, потому что у нас нет коктейлей». Нам не верили и говорили: «Нет. Такого не может быть. Неужели у мужчин нет смокингов?» Мы отвечаем: «Вы понимаете... В нашей стране обычно так: тот костюм, в котором мужчина женился, — он потом в нем же ложится в гроб. Всю жизнь он ходит в одном и том же на юбилеи, корпоративы и похороны». Потом мы повели этих французов в ресторан. Ресторан в русском стиле, по телевизору там показывают старые фильмы и крутят ретро-песни. Француз пил, ел, а потом вдруг

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

растерянно замер с вилкой у рта: «Wow! Look at this!» («О! Посмотрите на это!»). По телевизору показывали Михаила Боярского, давняя съемка, где он со стрижкой горшком, помесь Мирей Матье и Гоголя. Боярский пел песню «Зеленоглазое такси». Француз потерял суть разговора и смотрел только на Боярского. На его лице восхищение меняло растерянность, растерянность переходила в недоумение, недоумение в брезгливость, брезгливость менялась на восторг. И так по кругу. Он подумал, что это наше современное телевидение и мы так поем. Чтобы отполировать эффект, мы сказали, что этот человек играл когда-то в кино д’Артаньяна. И с ним еще было три мушкетера. Тоже все наши советские люди. Я работаю вторым режиссером, чаще снимаю рекламу, иногда занимаюсь кино. Когда приходится иметь дело с иностранцами, чувствую себя киностудией из Африки. До съемок в России французы работали в Кении, снимали там другую часть фильма. И я им говорю: «Вы представьте, что у нас тут Кения, только мы белые». Французы говорят нам: «Вы же запустили первыми живого человека в космос. Почему у вас все так?» А мы говорим: «Ну вот

так, мы уже привыкли». Французы говорят: «Еще важный момент. Во время съемок для перемещения по городу микроавтобусы для французской съемочной группы должны быть одинаковыми. Мы не сможем своим людям из команды объяснить, почему одни должны садиться в красный автобус, а другие в зеленый». Мы говорим: «Хорошо». В прошлом году русская группа приехала снимать кино в одну жаркую страну. Снимали много, одна из сцен была в супермаркете. Как только раздавалась команда «Стоп!», актрисы разбегались как тараканы по примерочным, их долго приходилось оттуда вытаскивать. Они все покупали с таким видом, будто отстояли очередь в овощном, где «выкинули» бананы: «Мне кило трусов, полкило лифчиков, триста граммов колготок. Нет-нет, не убирайте, пусть будет четыреста». Одна актриса привезла с собой складного мужа. Еще дома, в России, актриса положила живого мужа на лист обоев, обвела его полностью, вырезала ножницами, сложила и раскладывала мужа в магазинах мужских штанов, джинсов и курток. Продюсер спросил у своей жены перед отъездом: «Что тебе привезти, дорогая?» Она за-

металась, задумалась, заволновалась. Тут же все уже есть, слово дефицит мы забыли, что же можно захотеть? И жена ответила: «Э…э... Сапоги!» Да, сапоги. А вдруг в жаркой стране какие-то другие сапоги? А сейчас у нас кино с французами. Одна из сцен — пышный прием, нужны красиво одетые люди. Одеть сто человек в красивые платья возможно, но очень дорого. Французы хотят, чтобы люди пришли в своем. А своего красивого у массовки нет. Французы говорят: «Покажите нам, как проводят мероприятия ваши знаменитости, чтобы мы поняли уровень». А тут как раз на ресепшене лежит журнал, в котором один известный певец (на Стас начинается, на Михайлов заканчивается) празднует свадьбу во французском замке. Мы говорим: «Ну вот, например». Там платья, смокинги, бриллианты и медведи, которые приглашены, наверное, делать минет всем гостям. Они говорят: «И он популярный человек?» — «Да что вы, очень успешный». Они послушали его песни. Говорят: «Почему так?» Что касается меня, то в моем гардеробе нет платьев для коктейлей. Зато есть целая коллекция спортивных штанов, в которых удобно

бегать по съемочной площадке. Однажды в каком-то женском журнале прочитала: «Эти аксессуары хорошо подойдут к тому самому маленькому черному платью, которое есть у каждой девушки». Я почувствовала себя вычеркнутой из жизни насовсем. То самое знаменитое маленькое черное платье… Оно уже давно есть у всех, лежит в шкафу, как обычная одежда, как мои спортивные штаны. А я даже не знала, что оно обязательно и естественно в наличии. Недавно в кафе увидела, как девушка красит губы после ужина. И у нее помада… с подсветкой! Открываешь колпачок, а из тюбика идет свет, чтобы было лучше видно, куда красить. А тут еще новость про маленькое черное платье… А потом эти французы приехали и начали спрашивать про наличие коктейльных платьев и смокингов на душу населения. В общем, как-то навалилось все в последнее время. Мне нравится, когда приезжают иностранцы. У них можно многому научиться. Но мне не нравится, что мы с легкостью принимаем правила их игры и примеряем на себя. У нас пиетет ко всему заграничному. Они уедут, а мы накупим себе коктейльных платьев и останемся тут сидеть, как дураки с мытыми головами. Я так заметила, что у нас очень большие запросы в этой жизни. Мы хотим сыто и богато жить. Но зато у нас намного меньше претензий. Мы запросто ездим на автобусах разного цвета. Михаил Боярский — наш лучший гасконец. И еще мы очень быстро успеваем жить и радоваться. Намного важнее то, что на расстоянии вытянутой руки, что дальше — уже не важно. Такое время, что сейчас все завалено платьями, а завтра опять Дюма в дефиците. Такое время у нас всегда. Одна девушка из русской части съемочной группы, сидя в час ночи в офисе, задумчиво сказала: «Приезжают снимать тридцать пять человек иностранцев, все французы. Неужели же я не подцеплю никого?» Ей говорят: «Зачем тебе это? Они тут всего на неделю». Она сказала: «Всего? Да мне одного дня — во!»

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Пионер-герой. Мальчики. Спасение из ада: как это было. Следопыт. Библиотечный зов. Наш корреспондент находит БИГ.

Вы знаете, о чем я мечтала в детстве? О флейте. Научиться, чтобы играть мелодию Глюка. Там где Орфей спускается в преисподнюю за Эвридикой и вызволяет ее.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

текст: александр рохлин фото: наталья львова

На ближайших страницах читателю предстоит побывать в одной из самых благополучных стран Европы — и оказаться в аду. Корреспондент «РП» Александр Рохлин выяснил, как оттуда сбежать.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

«Насилие над детьми остается невидимым именно потому, что немыслимо» Итальянский психотерапевт К. Фоти

В кофейню

входит женщина лет сорока. Невысокого роста, миловидная, в очках. Вместе с ней мальчикподросток. Высокий, вертлявый, также в очках, на зубах брекеты. Женщина проходит внутрь, озирается, ищет кого-то глазами. Звонит по мобильному телефону. За дальним столиком, в углу — пожилой довольно мрачный мужчина в вязаной жилетке. Перед ним чашка кофе, планшет, диктофон. Пиджак на спинке стула. Загорается экран его телефона. Он машет рукой женщине. Встреча. Женщина усаживается на диван, сын рядом. Мальчик немедленно достает ноутбук и начинает играть. Мужчина занимает стул напротив. — Я согласна признать себя сумасшедшей! Я готова пройти любую экспертизу! — говорит женщина. — Может быть, для начала, кофе? — Да. Сашуля, ты хочешь кофе? Мальчик соглашается. Снова двигаются стулья. Мужчина уходит вместе с мальчиком к стойке. Женщина, оставшись одна, с интересом разглядывает экран планшета. Там не сразу гаснет фотография мужчины с семьей на ступеньках деревянного крыльца. Возвращение с подносом. Две кружки, шоколадный маффин, мензурка с сахаром, две деревянные палочки для размешивания. — Вам капучино, — говорит мужчина. — Ой! Спасибо! Вы понимаете, я всегда говорю быстро и эмоционально. Я южный человек, из Сочи, между прочим. Это же ни чем не говорит. Но для норвежцев — это признак нестабильности. у них так никто не разговаривает. А значит, стоит мне открыть рот, и я уже не в себе! Сумасшедшая русская, которая ворует своих детей. Ее надо под замок! — Почему вы обратились ко мне? — перебивает мужчина, произнося слова раздельно и медленно. — Я давно

...Я всегда говорю быстро и эмоционально. Я южный человек, из Сочи, между прочим. Это же ни о чем не говорит. Но для норвежцев — это признак нестабильности. у них так никто не разговаривает...

норвежский ад, чтобы вызволить своих детей! Мы познакомились с мужем по интернету. — Игра в виртуальную любовь? — Нет! Я хотела создать семью! У лучшей подруги было брачное агентство. Она предложила, записала меня в вип-клиенты. В ее базе были только солидные и добропорядочные женихи. Я согласилась. И поначалу все шло хорошо. Он отец двух взрослых детей, мой Саша для него не был препятствием к браку. Письма, продолжительные разговоры по телефону. — Вы говорите по-норвежски? — Сейчас да. А тогда мы общались на английском. Я влюбилась почти сразу. Хотя подруга предупреждала меня, что выходить замуж надо с холодной головой, по расчету. — Очень спорное утверждение. — И я так думала. Собрала все вещи, все корзины, картины, картонки

не у дел. Не печатаюсь. Телевизор не смотрю и не читаю газет. — Другие мне не поверят. — А я должен вам поверить? — Не знаю. Пожалуйста... Не знаю. У вас же есть дети... внуки... кто-нибудь... Мужчина хмурится. — У меня есть документы... независимые эксперты... Вот смотрите. Такое невозможно выдумать! Тем более ребенку четырех лет. — Как же вас занесло в Норвегию? — Я вышла замуж за норвежца. — В России никого достойного не нашлось? — Когда мы познакомились с Бергсетом, у меня уже был Саша... Вы поймите, у меня все здесь было. Своя квартира с мебелью и картинами. Престижная работа в госструктуре, я чувствовала себя защищенной. Сашенька ходил в музыкальную школу. Моя мечта сбывалась. Вы знаете, о чем я мечтала в детстве? О флейте. Научиться, чтобы играть мелодию Глюка. Там где Орфей спускается в преисподнюю за Эвридикой и вызволяет ее. Теперь я сама как будто спустилась в этот

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

и уехала в Норвегию. Мне казалось, что счастье, наконец, вот оно... Меня ничто не смущало. Культурный шок. Норвегия это один большой лес. Мы жили в деревянном домике, в крохотном городке, в пятидесяти километрах от Осло. Там все друг друга знают, и почти все — родственники. Круговая порука... Через год родился Миша. Майкл Бьерн. Сашу мне удалось вытащить, а Миша до сих пор там, с отцом. — Ваш муж домогался родного сына?! — Да, да... именно его. А Сашу бил. Ведь так, Сашуль? Мальчик не обращает на вопрос внимания. Он погружен в компьютерную игру. — Так все и было, — отвечает на свой же вопрос мать. — И вы продолжали совместную жизнь? — Нет-нет. Мы разошлись через год после рождения Миши. Наша семья была обречена. Да и не было ее в нашем понимании. В этом доме не было стен

и границ. Как в таборе на скандинавский манер. Родственники и знакомые сменяли друг друга, бывшие жены, тещи, дядья, чужие дети шли бесконечной чередой. Мы оставались вдвоем в редкие часы. Фривольность отношений между родственниками меня смущала. Мы очень скоро начали ссориться, и рождение Миши не спасло наш брак. Я порывалась уйти несколько раз. Бергсет плакал, я из жалости оставалась. Любви уже не было. И когда он поднял руку на Сашу, я собрала вещи и ушла. Ушла налегке и в никуда. Пришла в кризисный центр, мне обещали помощь, и я начала жизнь сначала. Почему не уехала домой в Москву? Миша — норвежец по рождению, у него паспорт норвежский, и без разрешения отца вывезти его нельзя. — Когда-то норвежские паспорта выдавали русским беженцам, чтобы передвигаться по всей Европе, — вскользь замечает журналист. — Я не боялась трудностей, готова была полы мыть, лишь бы быть с моими мальчиками. Но в Норвегии замечатель-

ная система адаптации. Нам платили пособие, достаточное, чтобы оплачивать съемную квартиру и кормить семью. И на работу я устроилась, на удивление... в Университет Осло, на журналистский факультет, ассистентом профессора. Там как раз почти ничего не платили. Это был испытательный срок на год. Я выучила язык, получила хорошие рекомендации. И устроилась учителем в школу. Мое положение значительно улучшилось. Я купила квартиру в кредит... Не всем суждено семью создать, зато я была совершенно самостоятельна. Мальчики мои ходили в школу, и мы были вместе... По закону Миша должен был видеться с отцом. Это случалось не часто. Он работал на нефтяной платформе, по три недели его не было в Норвегии. Но на выходные я обязана была отдавать ему Мишу... Господи! Я же не сразу поняла, не сразу почувствовала, что-то залепляло мне глаза. Я ведь и подумать о таком не могла! После встреч с отцом с мальчиком происходило что-то жуткое. Он плакал, кричал, катался по полу, его тошнило. Я неделями

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

не могла его успокоить... И вот однажды, в феврале, он все-таки сказал, что его отец... ему... понимаете... в рот... и не только отец... Сашуль, ты помнишь, как он сказал? Мальчик не отвечает. Он занят игрой. — Но выдумать такое он просто не мог! Я знаю! Вот тогда я могла сойти с ума. Потому что мне стало страшно, страшно так, словно меня живьем закопали! Я бросилась в крик, стала звать на помощь, но меня никто не услышал. Я побежала в полицию. Ребенок рассказал сначала про отца, потом то же самое про сводного брата и сестру, потом про отцовских друзей и родственников. С каждым новым именем я бежала в полицию. Писала, кричала, умоляла, просила дать нам психолога, разобраться — фантазии это или факты. Но чем больше кричала, тем меньше меня слушали. Мне не верили. Русская полусумасшедшая дура развелась с мужем и теперь обвиняет его в смертных грехах. Манипулирует детьми. Я билась в стену... Не знаю, что страшнее, но дальше было только хуже.

...Саше уже тринадцать лет, и по закону Норвегии он имеет право сам решать, где ему жить...

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

По закону Норвегии я должна была обратиться в органы опеки — Барневарн. Восьмого марта мы втроем приехали на встречу с сотрудницей местного отделения. Ее зовут Вешлемей Вихлер. Она продержала нас в коридоре пять часов. Дети мои извелись от безделья, а нервы мои... Примерно в два часа дня она повезла меня на своей машине в поликлинику, якобы на освидетельствование. Пока мы ехали, позвонил Саша и сказал, что их увозят в другую семью. Что я могла сделать? Выпрыгнуть из машины? Участковый врач без обиняков потребовала забрать заявление из полиции о сексуальном насилии. Я оговорила уважаемых людей. Только тогда мне обещали вернуть детей. Я почти согласилась. Звонила и извинялась. Через два дня, по направлению Барневарн прошла беседу с двумя психиатрами. И они признали меня вменяемой и способной ухаживать за своими детьми. Эти врачи тоже настоятельно рекомендовали забрать из полиции заявление об инцесте и насилии. Четырнадцатого детей вернули. Миша был испуган и все время твердил о смерти. Начал ходить под себя, хотя уже год с ним этого не случалось. Ни один врач не соглашался провести исследование без санкции органов опеки, то есть Вешлемей Вихлер. Доказать, что эта женщина пристрастна, что она подруга второй жены моего мужа, я не смогла. Мы крутились как белки в колесе... А знаете, муж мой женился в четвертый раз. По интернету. И тоже на русской женщине, с Поволжья кажется... Мальчик резко закрывает компьютер. — Что случилось, Сашуля? — Все. Батарейки сели. — Ах, да. Мы не взяли зарядку. Тогда, посиди просто так. Нам надо еще побеседовать. — Мой не подойдет? — журналист протягивает парню планшет. — Да! Да! Он найдет игры, — отвечает за него мать. Мальчик принимается изучать возможности гаджета. — В начале мая мне все же удается получить разрешение на осмотр

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Миши хирургом. На осмотр приезжает из Италии независимый судмедэксперт по вопросам педофилии Лариса Сазанович. Она два дня наблюдает Мишу и пишет заключение, о том, что налицо все признаки секснасилия. Норвежцы не вносят в протокол обследования спонтанных слов Миши о действиях отца... 30 мая мне было отказано в психологической экспертизе ребенка. В тот же день детей у меня забрали. У женщины на глазах выступают слезы. Заметно, что она пытается справиться с ними, но они прорываются в голосе: — Я же не знала!! Не знала насколько эта дикая вещь — инцест — распространена в сытой, богатой, тихой, самодовольной Норвегии. Не знала, что европейцы вообще иначе смотрят на эти вещи! Не знала, что опека отберет детей, стоит ей только этого захотеть. Что мне нельзя плакать, кричать о помощи, призывать к разуму, Бога молить! За все это меня признают невменяемой и отбирают детей. Мне все казалось бредом, диким сном. Я вспоминала слова мужа, когда он смотрел передачи про педофилию... там постоянно по телевидению обсуждают эту тему. Он говорил, нет видео — нет проблемы. Шестнадцать лет назад в одном детском саду в Норвегии, были изнасилованы сто детей! И в этот садик ходили дети моего бывшего мужа! Вы морщитесь... не верите. Я не обвиняю, но совпадения очень странные. Он ведь и к Сашуле приставал, в ванну заходил, трогал его. Да, Сашенька?! Мальчик молчит. — Да, — продолжает женщина, — он писал об этом в письмах консулу... Норвежский адвокат на следующий день, 1 июня, покажет мне бумагу с объяснением причин, почему меня лишили детей. Эмоциональная нестабильность матери. Угроза кражи детей для вывоза в Россию. А еще Барневарн получила звонок от анонимного лица. Якобы я выпустила ролик в Ютуб, где говорила, что скорее убью своих детей, чем отдам их отцу... Через неделю моих детей разделяют по приемным семьям. По решению

...Мам, а этот человек кто? — вдруг спрашивает мальчик. — Он разве может нам помочь? — Не знаю, сынок. Не знаю... Но Бог знает...

— Листовки в универмагах раздают, — уточняет мальчик. — Да. Это очень просто и прибыльно. Можно не работать, получая деньги за приемыша. А меня лишили всех прав: по телефону не звонить, в интернет не выходить. Если попробую... та же Вихлер грозила отправить Сашу на север Норвегии, в лес. И я уже больше никогда-никогда его увижу... Жилось ему плохо. Он сам расскажет. Эти люди не заботились о нем. Почти не кормили. Парень голодал. Он похудел за два месяца плена на пять кг. Для его возраста это же очень много. Он жил как волчонок. Он писал письма. Дома этого нельзя было делать. Он ходил в библиотеку, там был бесплатный интернет, отправлял письма и русскому консулу, и в комиссию по делам несовершеннолетних. Он научился жить беспризорником. Его хозяева выдавали в день ему по одной кроне. Он им сильно надоедал, плакал, жаловался, просил. У него сломались очки, дужка выскочила, они три недели не могли ее почи-

опеки, приемной семьей для Миши становится... его биологический отец Курт Бергсет. Женщина кашляет. Она говорит уже два с половиной часа. — Можно мне воды? Мужчина поднимается и уходит к стойке. Слышно, как шипит паром кофемашина. — Мам, а этот человек кто? — вдруг спрашивает мальчик. — Он разве может нам помочь? — Не знаю, сынок. Не знаю... Но Бог знает. При приближении мужчины женщина улыбается. Показывает, что пришла в себя. Минутная слабость преодолена. — Дальше будет как в кино! — говорит она. — А до этого была сказочка на ночь... — ворчит мужчина и занимает стул напротив. — Сашу отдали в приемную семью... Вы знаете, как в Норвегии находят опекунов? Очень просто. Стоят зазывалы на улицах и предлагают стать приемными родителями. За большие деньги.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

нить. Они были бы рады от него отделаться. Через какое-то время просто перестали его контролировать. Отпускали гулять с глаз долой. Он ходил в скейтбордный парк на восточной окраине Осло. И там целый день шатался с мальчишками. Показывал им трюки на скейтборде, он у меня очень спортивный. И за это мальчишки продавали ему пиццу. За три кроны — два куска. Он этим гордился... Мальчик поднимает голову от компьютера. — Четыре куска, — уточняет он. — За три кроны... Мама, здесь есть туалет? — Здесь? Наверное, да... — Туалет на третьем этаже торгового комплекса, — замечает мужчина. — Поднимемся туда вместе. Я не хочу отпускать Сашу одного. Вся компания встает, собирает вещи и выходит из кофейни. Они идут по торговому центру. Поднимаются по эскалатору. Женщина не выпускает из рук включенного диктофона. Она неусыпно следит за каждым шагом сына. Мальчик уходит в туалет. Мать и журна-

лист ждут у дверей. Женщина продолжает говорить. — 27 июля, то есть через два месяца, мне разрешают первое свидание с детьми... Однокомнатная квартира для свиданий. Два надсмотрщика. У Миши на лбу шрам, следы от наложенных швов. Плакать нельзя — иначе свидание заканчивается. Я привезла несколько пакетов со сладостями. Мы не могли ни о чем толком говорить. И приходилось с собой бороться, лишь бы не дать повода нас раньше времени разлучить... Женщина вдруг умолкает. Кусает губы. Гудят игровые автоматы перед кинозалом. Слышно как в посудной лавке напротив падают на пол чашки. Смех и брань продавщицы. Женщина продолжает: — Это такое состояние… Как в концлагере. Там смерть везде и каждую минуту... в порядке вещей. Мой концлагерь — внутри меня. От страха и боли деться некуда. Они постоянно со мной. И только нарастают. Волосы седеют и падают, падают. Только этим ты отмечаешь

проходящее время. Но потом наступает момент, когда уровень зашкаливает. Ты заполняешься страхом, как стакан водой. И тогда наступает бесстрашие. Мне больше нечего бояться. Что они могут сделать со мной еще? Только убить. Пожалуйста... Но от детей своих я не откажусь... А Сашенька решает бежать. Как? В конце июня — начале июля он увидел на автозаправке газету, на первой полосе была статья о побеге из приемной семьи польской девочки Николы Рыбки. Ее также отобрали у польской матери в Норвегии, держали в приемной семье, а через две недели готовили на удочерение. Она сбежала с помощью польского детектива Кшиштофа Рутковского. Саша собирал по кроне две недели, чтобы позвонить этому человеку из телефона-автомата. Его телефон он нашел в интернете в той же библиотеке. Примерно в середине июля он позвонил Кшиштофу. Говорил и на норвежском, и английском языке. Но тот его не понимал. Саша заплакал и что-то произнес порусски. И тогда Кшиштоф откликнулся. Он из старых поляков, знавших русский. Саша как мог рассказал свою историю. Кшиштоф разыскал мой телефон, навел справки. Саше уже тринадцать лет, и по закону Норвегии он имеет право сам решать, где ему жить... Кшиштов обещал помощь. Тогда же одни наши русские знакомые случайно встретили Сашу в скейтбордном парке. От них же я узнала, что с ним. Они накормили его, позвонили мне, и мы придумали схему как ему помочь хотя бы с едой. Вот кино! Мы оставляли пакет с провизией под деревом в условленном месте. Знаете, как я искала это дерево в парке, когда шла туда первый раз? По координатам джипи-эс-навигации. Вполне себе мужская пионерская идея! И это же место предложил использовать Кшиштоф. Рано утром 28 июля я приехала в парк, привезла очередную передачу. Ко мне подошли люди и попросили сесть в машину. Это были люди Рутковского. Мы ждали, когда Саша придет за едой. Он появился, меня трясло как в лихорадке. Он сел в машину. И мы поехали. Знали только — что из Норвегии и что в Россию. Ехали почти весь день, меняли автомобили. Норвегия, Швеция,

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

паром в Данию, Германия, и наконец Польша. Там три дня в чьем-то доме жили под усиленной охраной. Выступали на прессконференциях. Кшиштоф праздновал победу. Два-ноль в пользу Польши, говорил он. Ни российский президент, ни норвежская королева не смогли спасти русского мальчика. А он смог... В торговом центре заканчивается рабочий день. Магазины и кофейни закрываются. Женщина, мальчик и журналист спускаются на первый этаж и выходят на улицу. Фонари и ветер. Автомобильная парковка почти пуста. Они садятся в машину. Женщина говорит: — Еще немножко посидим. совсем чуть-чуть осталось... 2 августа в пять утра нас привезли на погранпункт в Гжехотках и высадили из машины. Люди Рутковского уехали с чувством выполненного долга. До России оставалось триста метров. Но мы не смогли их пройти. Сашин паспорт числился в розыске. Норвежцы заявили о нас в Интерпол только пять часов назад... Пограничники получили ответ из Норвегии, что там у Саши есть норвежская мать (приемная), а биологическая мать якобы уже давно не мать и лишена родительских прав. Они задумались. Вызвали свою опеку и отправили дело в суд. Саша потерял сознание. Вызвали скорую. Его отвезли в больницу города Бранево, поставили капельницу. 3 августа решением суда Сашу поместили в приемную семью Анны и Марка Чешлик до выяснения обстоятельств дела... Мне в качестве исключения разрешили быть с ним. Конечно, это были другие люди. Я всю жизнь буду их помнить. Мы прожили в их доме больше двух месяцев как самые дорогие гости. Суп в обед ни разу не повторился за эти дни! Мы написали письма о заступничестве всем, кому только можно. И ждали, что предпримет Норвегия... Наконец и российские власти вступили в эту игру. Омбудсмен Павел Астахов координировал работу четырех министерств и ведомств в России, по столько же в Польше и в Норвегии. Бабушку Саши назначают опекуном на случай, если Норвегия будет настаивать на лишении меня родительских прав.

Три страны — Норвегия, Польша, Россия, и в каждой по матери. 26 сентября суд закрыл дело. Норвегия ни разу за два месяца не прислала ни одного документа и не затребовала выдачи Саши. Решение суда вступало в силу 10 октября. Но уверенности не было. И Саша, и я могли числиться в списках Интерпола на границе. 13 октября утром Саша, я и бабушка на машине пани Анны Чешлик двинулись к погранзаставе Гжехотки. Со стороны Калининграда подъехал автомобиль Астахова. Мы не знали, чем все может закончиться! Я все время ждала удара с той стороны. Пан комендант Гжехоток уладил кое-какие формальности с пани Анной. Нам подали чаю. А потом сообщили... что наших паспортных данных нет в системе и мы можем ехать. Все. Бабушке поставили штамп о пересечении «шенгена». А в наших с Сашей паспортах нет отметок. Словно не появлялись мы на пространстве между Норвегией и Калининградской областью. Правда остается тайной. Было ли это политическое решение? Или решение коменданта польских пограничников? Никто не знает. Нас провожали всей заставой... Знаете, я никогда не испытывала

...Мне больше нечего бояться. Что они могут сделать со мной еще? Только убить. Пожалуйста... Но от детей своих я не откажусь...

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

столько любви к себе от других людей. Я тогда почувствовала, что все они в ту минуту и есть моя настоящая семья. Которую я искала совсем не там и не у тех... Пустая парковка у торгового центра. В работающей машине мужчина и женщина. Мальчик-подросток, скучая, рисует на стекле. Двигатель затихает и гаснет свет. — Что-то случилось? — спрашивает женщина. — Нет. Просто бензин кончился, — медленно отвечает мужчина. — А где взять? — На заправке. Вас за руль посадим, а с Сашей будем толкать. Здесь недалеко, за парковкой. — Нет! Лучше пусть Саша сядет за руль, он сможет, а мы потолкаем, раз такое дело... Мужчина и женщина толкают автомобиль. Он медленно катится к выезду с парковки. Мужчина, переводя дух, спрашивает — В вас что-то изменилось с течением этой истории? — Во мне? Да меня просто нет. Я вся ушла, кончилась в слезах, истериках, когда каталась по полу. Я появляюсь только тогда, когда молюсь за своего Мишу. Тогда меня немного есть. Ровно столько, сколько есть надежды увидеть его. Автомобиль въезжает на заправку. Женщина всю дорогу произносит одними губами и так, чтобы журналист не слышал: — Ты, Господи, ты... милостивый и истинный... призри на мя и помилуй... даждь державу отроку твоему... и спаси сына рабы твоея... спаси сына... Сотвори со мною знамение... и да видят ненавидящие... и постыдятся... яко Ты, Ты, Ты утешил мя... Пустой проспект. Автомобили останавливаются на светофоре. Зажигается зеленый свет, но мужчина не трогается с места. Над головой билборд. Крайняя неоновая планка сломана, и поэтому последнее слово неразличимо. Улыбающийся лыжник, белые зубы, румянец. Слоган: «Все на лыжню! Норвегия! Почувствуй свою силу...»

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Диапазон таков, что хрен чего найдешь в указанном пространстве. Все это я веду к тому, что русские тайны разгадывать сложно; русская тайна — она такая, то ли есть она, то ли ее никогда и не было. Что в полной мере относится к библиотеке Ивана Грозного.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

текст: николай фохт рисунки: александр ширнин

Все меньше тайн, все меньше белых пятен в истории человечества остается с тех пор, как Николай Фохт повел рубрику «Следопыт». Сегодня раз и навсегда будет получен ответ на главный вопрос, давно терзавший население самой читающей страны мира: как пройти в библиотеку?

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Я стоял

на крутом берегу Москвы-реки и думал вот что: взять, к примеру, Россию, Русь. Куда ни кинешь взгляд — всюду просторно. И поначалу этот простор завораживает, воодушевляет. Одесную тебе — лес и речка, ошую — гидроэлектростанция и целлюлозный комбинат; ин франт оф ю — такая пересеченная и красивая местность, что хочется поддаться мимолетному дауншифтингу, да и завести пасеку где-нибудь вблизи Уральского хребта, под Сосновкой, скажем. Это первое впечатление. Но стоит походить по России, по Руси — в груди нарождается знакомое и нехорошее чувство. Оно, это чувство, беспредметно, в общем, оно вроде и нестрашное, но, с другой стороны, довольно безнадежное. Это чувство, томление это в моей груди я могу только двумя словами наметить, обозначить: никогда и ничего. Странно, не правда ли? Но так как я стою на берегу конкретной реки в очень определенном и прекрасном месте, в парке-музее «Коломенское», мысли все равно стремятся от общего к частному. Поэтому я делаю несколько шагов вправо, миную настоящую, скорее всего, чугунную пушку петровских времен и подхожу совсем близко к храму Вознесения; задираю голову и наслаждаюсь созерцанием первого русского шатрового храма. Его создал итальянский архитектор — поэтому, разумеется, я трактую шатер как неразвитый, зачаточный, еще не готовый воспарить купол флорентийского Санта-Мария-дель-Фьоре, а то и римского собора Святого Петра. И видится мне сложенный купол как обещание, как предвиденье надежды. А через полчаса взглянул на шатер — нераскрытый зонтик, да и только. Такие контрасты; перепады настроения. Все это исконно русское — вольная, просторная смена настроений. Кто-то скажет — крайности, я все-таки уточню: диапазон. Диапазон таков, что хрен чего найдешь в указанном пространстве. Все это я веду к тому, что русские тайны разгадывать сложно; русская тайна — она такая, то ли есть она,

то ли ее никогда и не было. Что в полной мере относится к библиотеке Ивана Грозного, либерее, тайну которой пришлось раскрыть на этот раз. Вот, получается, четыреста лет не могли найти, а «Русский пионер» сдюжил, разобрался. Это с одной стороны. С другой стороны, как выяснилось, для некоторых загадки никакой и не было; многим эта история казалась ясной как день — без шансов, что называется, без вариантов. Безотносительно к той или иной точке зрения проделана большая работа и найдены ответы на все вопросы. Из всех вопросов, конечно, выделяются два главных: была ли вообще эта самая библиотека, жемчужина русского книгохранения, и где она? Разумеется, на эти четко поставленные вопросы есть несколько правильных и взаимоисключающих ответов. А чему удивляться: русская тайна, наш диапазон. Повинуясь вышеуказанной амбивалентности, дуализму загадочной русской тайны, был предпринят беспрецедентный шаг. С помощью интернета и сайта ruspioner.ru была создана специальная команда «Следопыт» — для раскрытия этой тайны. Поучаствовать мог любой желающий. Один ум хорошо, а когда всем миром — лучше. Казалось бы. В общем, клич мы бросили, шанс людям проявить себя дали. Я, разумеется, возлагал надежды на помощь интеллектуального сообщества, но и личной бдительности не терял. Я предвкушал увлекательное приключение и ни на секунду не сомневался в успехе. Первые же сообщения на странице расследования подлили масла в огонь и, честно говорю, воодушевили… Но надо по порядку. Все-таки важно изложить суть вопроса, обрисовать масштабы проблемы и габариты приза, положенного за успешное завершение дела.

МЕЖДУ ДВУХ ГРОЗНЫХ

Вожделенная библиотека Ивана Грозного на самом деле берет свое начало, конечно, с Ивана Грозного, но не Четвертого, а Третьего. Иван III, дед Ивана IV, тоже прозванный Грозным, после смерти первой жены Марии Борисовны задумал жениться

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

повторно. В невесты ему была предложена Софья Палеолог, дочь Фомы Палеолога, брата последнего императора Византии Константина XI. Предание гласит, что после смерти Константина и падения Константинополя Фома вместе с некоторым имуществом и частью богатой византийской библиотеки оказался в Риме, где и окончил свои дни. А библиотека стала приданым дочери Софьи, которую посватал Ивану III Папа Римский Павел II. Иван III польстился и на уникальное собрание, и на родословную Софьи. Брак этот, можно сказать, лег в основу концепции «Москва — Третий Рим», во всяком случае, стал одним из важных, кровных подтверждений этой теории. Породниться с Византией, великой православной империей, да не просто породниться, а подхватить выпавшее знамя ортодоксального христианства — эта идея воодушевляла не одно последующее поколение русских правителей. Ну и библиотека, как артефакт, сакральный элемент и знак преемственности, тоже кстати. По некоторым сведениям, когда Софья с благословения Папы Римского отбыла в Россию, за ней следовал огромный обоз с личными вещами, включая библиотеку-приданое. Первым делом молодая жена обратила внимание Великого князя всея Руси, что нет в Москве надежного местечка, чтобы хранить византийскую библиотеку. Софью особенно беспокоили частые московские пожары. Вот и выстроили каменное хранилище в подземельях Кремля. А некоторые исследователи библиотечной истории считают, что и белокаменные стены Кремля возникли как раз из-за Софьи и ее книжек — чтобы уж наверняка обезопасить легендарное собрание. Дальше, как водится — тишина. Ни слуху о библиотеке, ни духу. Уже задним числом возникли свидетельства Максима Грека, который видел подземелья, забитые сундуками с редкими греческими и латинскими манускриптами. Одну из этих рукописей его и призвали перевести — Толковую Псалтирь (дошла до наших дней). Потом драгоценное собрание видел своими глазами пастор Веттерман (который попал в плен

в ходе победоносной Ливонской войны). Летописец Франц Ниенштедт рассказывает историю, как Веттермана призвали царевы помощники и показали саму либерею с традиционным прицелом: пастору предлагалось перевести часть, а то и все иноязычное собрание. По словам Ниенштедта, Веттерман испугался, что на перевод уйдет вся жизнь, а если даже все получится, его и помощников по царской традиции убьют или в лучшем случае ослепят. Поэтому Веттерман отказался, сославшись на недостаточное знание языка для такой серьезной работы. Но роль Веттермана в истории с библиотекой на этом не исчерпывается. Знаменитый список германского профессора восемнадцатого века Христофора Дабелова, найденный в архивах эстонского Пярну, — судя по всему, копия описания именно Веттермана. Оригинала списка никто не видел, но он ошеломляет. Именно этот список возбудил западноевропейских историков на заочные и непосредственные поиски библиотеки. Русские исследователи, конечно, на него тоже оглядывались, опирались (хотя для наших более важным сигналом стало в начале восемнадцатого века свидетельство московского пономаря Осипова о существовании под Кремлем тайных ходов и тайников, доверху набитых сундуками). Так что же было в этой библиотеке, за чем, собственно, охота? А было, согласно списку Дабелова: «История» Тита Ливия, «История» Тацита, «Трактат о государстве» и исторические рукописи Цицерона, «Энеида» Вергилия и его же сочинение с «неразборчиво написанным названием» (то есть до сих пор неизвестное), комедии Аристофана, «Жизнь двенадцати цезарей» Светония — да чего там только не было! Российскими учеными были проведены дополнительные исследования, и список библиотеки Грозного вырос до 154 единиц. Включая, как я понимаю, сочинения Гомера. Очевидно, библиотека стоила того, чтобы искать ее вот уже четыреста лет. Считается, что пропала библиотека (или ее надежно спрятали) в 1571 году, в начале опричнины — Иван IV тогда перехал в Александровскую слободу, устроив в ней, по

существу, столицу Руси. Ну а Москва была дана на откуп опричникам.

ГДЕ КОПАТЬ

...В Троице-Сергиевой Лавре бывал, в Александрове тоже — восстанавливал картину по памяти. В Кремле рыть — только время терять, там уже все до нас вырыли...

Конечно, первым делом лично я составил список мест наиболее вероятного захоронения книг. А созданной виртуальной команде дал более простое, как мне казалось, умозрительное задание: доказать или опровергнуть само существование БИГ — библиотеки Ивана Грозного, как мы ее любя прозвали. Пока коллеги бросились искать теоретические доказательства, я приступил к самому трудному — проверке списка. Он вышел небольшим у меня. 1. Подземелья Кремля. 2. Дом Пашкова (на том месте были палаты Малюты Скуратова). 3. Храм Вознесенья в Коломенском или Голосов овраг — там же. 4. Александровская слобода, город Александров. 5. Вологда, Софийский собор, Соборная горка. 6. Таганская улица, 15 (согласно Борису Акунину и его роману «АлтынТолобас», библиотека под этим домом). 7. Троице-Сергиевая Лавра. 8. Успенский собор, что в Звенигородском городке. В Троице-Сергиевой Лавре бывал, в Александрове тоже — восстанавливал картину по памяти. В Кремле рыть — только время терять, там уже все до нас вырыли. Звенигородский городок — отсебятина. Мне нравится это место, вот и включил в список возможных. Хотя если уж прятать, там бы действительно хорошо было. Красиво, не людно. Опять же, фрески Рублева имеются. Только это вряд ли, конечно. Там же санатории Министерства вооруженных сил да КГБ испокон века стоят, соперничают в величии с храмами. Мне одна прекрасная дама, которая книгами и иконами в Саввино-Сторожевском монастыре торгует (рядом с Городком), рассказала, как уже на исходе советской эпохи военное и секретное здравоохранение развили небывалую активность тут. Санатории решили укрупниться, нарастить обороты — стали окрестные земли

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

к рукам прибирать, осваивать православные угодья. Дошло даже до монастырского погоста — что-то там уже рыть начали, фундамент очередной здравницы закладывать, а то, может, и Лесной школы очередной. Чудом не снесли полностью кладбище, пощадили отеческие гробы. Я это к тому рассказываю, что нет тут библиотеки точно: давно бы уж ее откопали вояки да снесли куда следует. Акунин это тоже, так сказать, ради красного словца — но и пройти мимо версии трудно: очень уж удобно, место такое понятное — Таганка. Хорошее место, мифическое.

...И видится мне сложенный купол как обещание, как предвиденье надежды. А через полчаса взглянул на шатер — нераскрытый зонтик, да и только...

ВИРТУАЛЬНЫЙ ПРОРЫВ

Пока я намечал объекты, в Сети произошла скоротечная, но интенсивная интеллектуальная схватка. Подавляющее большинство исследователей откровенно сачковало. Тут, думаю, вышло недопонимание. Те, кто присоединился к расследованию, думали, что сейчас на их глазах будет происходить извлечение знаменитой библиотеки из недр земли русской. Нет навыка у виртуальных собратьев, засучив рукава, погрузиться в чтение первоисточников, а уж потом спорить и доказывать. Моя группа затихла и выдвинула из себя троих смелых: Никиту, Кейт и Марину. Эта троица очень точно отразила подходы к проблеме библиотеки Грозного. Марина, например, склонна верить даже Акунину. То есть она безусловно, горой стояла за то, что либерея есть и она где-то рядом — только копни. Кейт проявила как бы взвешенный подход. То есть она погуглила немного и отобрала качественные линки, которые вели как на статьи в защиту существования библиотеки, так и на тексты, опровергающие существование. Ну и радикальным противником самой мысли о том, что на Руси к шестнадцатому веку могло скопиться некоторое количество бесценных античных рукописей, был Никита. Никита, что твой Чаадаев, резал правдуматку, обвиняя Ивана IV и его окружение в дикости, а западных исследователей, которые ратовали за поиски в Московии сундуков с манускриптами, обзывал

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

авантюристами. Эскапады Никиты были насколько агрессивными, настолько и бездоказательными. Он сыпал именами понтификов, флорентийских руководителей и византийских деспотов. Предлагал составить списки россиян времен Ивана Грозного, которые знали латынь. Наконец, именно Никита предложил встретиться в реале. Я обрадовался, но все-таки попытался выяснить, о чем мы будем говорить, какой конкретный вопрос решать. Никита выбрал неожиданный формат: он, я, несколько медиавистов (их он брал на себя) и фотограф, которого Никита тоже обязался предоставить. Обед за счет редакции, сразу объявил Никита. Я, конечно, насторожился, но решил сразу не отказывать. Мне не жаль редакционных денег… а может, и жаль. Я задал простой вопрос: а зачем нам медиависты, специалисты по средним векам? У меня есть к ним много вопросов, ответил честный Никита. А у меня к ним нет вопросов — мое настроение стало улучшаться, я чувствовал, что обед за счет «Русского пионера» срывается. Я хотел воспользоваться вашей корочкой и прояснить для себя некоторые вопросы этого периода, а иначе зачем мне все это — таков был общий смысл пояснения Никиты. Я отказал Никите в обеде. Я отчетливо понял, что пройти остаток пути придется в одиночку. Никита еще немного поругался, помянул общий низкий уровень журналистики — но в конце все-таки вернулся в конструктивное русло и кое-что объяснил. В частности, подсказал одно из доказательств, почему этой библиотеки просто не могло быть в Москве. Никита предложил обратить внимание на объемы, как он выразился, кораблей Фомы, на которых тот прибыл в Рим. Может, комуто это показалось бы смутной подсказкой, но я ей воспользовался. Последней инициативой Никиты было создание списка всех русских толмачей и писарей в период с 1660-го по 1760- й. Туда же жуликов и дипломатов. Всей группой составлять будем, писал Никита. Нет, Никита, составить список жуликов, дипломатов (западных, надо понимать), писарей и толмачей средне-

Лицензия

вековой Руси за сто лет — это вряд ли. Уж лучше я библиотеку найду быстренько. Спасибо, Никита, Кейт и Марина. Вы помогли. Но дальше придется самому.

В общем, мне стало очевидно — Грозный не знал о своей библиотеке. Есть только два объяснения этому: либо, как утверждают некоторые исследователи, от Ивана IV эту библиотеку тоже зачем-то прятали, либо той самой, античной по списку Дабелова, библиотеки у Грозного никогда и не было. Мне очень не хотелось расставаться с идеей съездить в Вологду, в Александров, в Сергиев Посад, покопаться в архивах Пярну — вдруг еще какой список вынырнет. Поэтому решил пойти на беспрецедентный шаг — я позвонил Ларисе Ивановне.

ЦАРЯ НА ЧИСТУЮ ВОДУ

Чтобы сделать какие-то даже предварительные выводы, решил изучить личность героя, Ивана IV. Тут, конечно, ЖЗЛ пригодилась, Соловьев, Ключевский, да и «Ужас в Москве» Николая Карамзина в ход пошел; кино: «Иван Грозный» Эйзенштейна, «Царь» Лунгина; даже телепередача «Суд истории». Мне хотелось красиво выиграть партию. Изучив личность противоречивого царя, применив индуктивный метод, вычислить, куда он спрятал библиотеку. Как ни крути, по всем источникам Иван Грозный был импульсивным руководителем. Почти не сомневаюсь, что импульсивность эта была не столько свойством его темперамента, сколько сигнализировала о душевном расстройстве. Однако все его невообразимые поступки, жестокие решения очень прагматичны. Он был слабый царь, что бы там ни говорили. Свою человеческую трусость и политическую неуверенность Иван IV заливал кровью и молитвами. Все конструктивные для государства вещи происходили, когда его личные мотивы случайно оказывались полезны государству. Конечно, на подобном феномене построена карьера любого политического деятеля среднего уровня — но ведь речь все время идет о величии Грозного. Иван IV очень беспокоился о внешней стороне своих поступков, престиж был для него на первом месте. Если бы в его руках была уникальная античная библиотека, вряд ли он стал бы ее прятать, замуровывать, уничтожать. Взять хотя бы переписку с английской королевой Елизаветой, когда Иван Васильевич решил выйти на следующий уровень, прорубить, так сказать, окно в Европу и породниться с королевской семьей — даже тогда о библиотеке ни слова. А было бы очень комильфо упомянуть: мол, елизаветинской племяннице будет что почитать в России, если она выйдет замуж за него, за Ивана.

ШКОЛЬНАЯ ПРАВДА

...Cтало очевидно — Грозный не знал о своей библиотеке...

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Лариса Ивановна — моя учительница русского и литературы, классный руководитель. Она давно не преподает — теперь Лариса Ивановна руководитель отдела рукописей в Рублевском музее. А до этого работала в отделе рукописей в Ленинке. А это подразделение располагалось в старом здании — в доме Пашкова, как раз в одном из возможных мест захоронения бесценного клада. Надежда была призрачной, но кому, как не нашим учителям, сохранять и беречь веру в чудеса… Ну и вообще другого шанса у меня не было. Мы чинно гуляли во внутреннем дворике Спасо-Андронниковского монастыря. Сбивчиво я пересказал суть дела и характер своих сомнений. Лариса Ивановна посмотрела на меня правильно — как на ученика седьмого «В» Колю Фохта, который попал в большую беду. Делать нечего, надо выручать. — В свое время, когда шел ремонт в доме Пашкова, мы хотели даже поискать в подвалах, но потом передумали почемуто. Ты знаешь, во-первых, конечно, была библиотека. Во-вторых, судя по всему, в ней собраны ценные, редкие книги. Достоверно известно о книгах пятнадцатогошестнадцатого века — с них русские авторы делали копии иллюстраций, Дюрера например. С другой стороны, если в библиотеке Грозного были такие ценные книги, которые есть в списке Дабелова, они бы хранились вместе с книгами, которые ценились даже больше. — А что может быть ценнее Гомера?

— Летописный Лицевой свод, например. Это как бы иллюстрированный учебник, по которому учились русские цари. Сакральная книга. Если бы что-то прятали во времена Смуты, то Лицевой свод — в первую очередь. Если бы поляки нашли библиотеку, украли бы Лицевой свод. Но он дошел до наших дней, так же как и Толковая Псалтирь, которую переводил Максим Грек. — А где они хранятся? — Насколько я знаю, большая часть в Историческом музее. Вообще, тома Лицевого летописного свода хранятся в трех местах: в Историческом, в библиотеке Академии наук и в Ленинке, ну то есть в РГБ. Мы еще поговорили о школе, съели вкусный торт в офисе Ларисы Ивановны; я полистал факсимиле одного из томов Лицевого свода, или Царь-книги, как его еще называют. Я никуда не спешил. С библиотекой я все понял, догадка сменилась хорошей уверенностью. Но кроме этого какое-то умиротворение сошло на меня. Я вдруг иначе взглянул на русскую историю, даже на искусство наше средневековое. Да, отставание от Западной Европы в пару веков налицо — но это было четыреста лет назад. Сейчас-то уже лет тридцать-сорок всего. Через сто лет мы и в лидерах окажемся. А еще: безусловно, рукописный Свод с шестнадцатью тысячами миниатюр — штука не менее мощная, чем «Одиссея» Гомера. По старинному русскому обычаю носимся за мифическим сокровищем, которым и распорядиться-то не сумеем толком — а под носом у себя клада не видим. Библиотека Грозного хороша теми книгами, которые в ней есть. Они собраны с определенной концепцией, скрупулезно. Настоящая коллекция, глубокая и бесценная. Игорь Хлуденев — мой одноклассник. Так уж получилось, после встречи с учительницей — встреча с одноклассниками. Цепная реакция, что ли, закон парных случаев? Я люблю такие встречи — может, потому что сентиментален, а может, потому что они не часто случаются. Не важно, уже все танцевали: Таня с Серегой, Алла

с Борькой, Галя с Максом… А ко мне подсел Хлуденев, который играет на фондовом рынке, и все наши про это знают. Да и как утаишь: вряд ли кто-нибудь, кроме брокера, стал бы на встрече одноклассников читать стихотворение Киплинга «If» — сначала на русском, а потом и на английском. Игорь начал издалека: — Как дела? — Все отлично, работаю, пишу. Помолчали минут пять. — Я заходил на твою страницу в Фейсбуке, ну где ты ищешь библиотеку Грозного. Как успехи? — Старик, я ее нашел. — Где же? — В двух словах: ее и не было. Античной библиотеки с Гомером и прочими Тацитами, Светониями и Ливиями. Софья Палеолог поехала в Москву без библиотеки. — Но ведь там было много подвод у нее. — В том-то и дело, что не было никаких многочисленных подвод. Ее путь из Флоренции до Москвы описан достаточно подробно, в разных городах есть записи об этом кортеже — нет там ни слова о какомто неординарном караване с приданым. Потом смотри, до Ивана III к ней сватались, кажется, еще трое — и отказывались от женитьбы, потому что Софья была бесприданницей. Неужели ты думаешь, что, зная о таком приданом, как византийская библиотека, ее бы никто не взял? Ивана III прельстило происхождение Софьи, а символическое приданое дал Папа Римский — шесть тысяч дукатов. И еще, она уезжала в Москву из Флоренции, которой правил Лоренцо Великолепный. Это же кватроченто, старик! Античность в искусстве соперничала с христианской традицией, Медичи тащили римские и греческие артефакты — скульптуры, книги — в свои коллекции. Как ты думаешь, выпустили бы они такое сокровище из своих рук? No way, ты меня понимаешь? Но я тебе еще больше скажу, не было этой библиотеки и у отца Софьи, Фомы. Ты видел, на странице расследования Никита написал про объемы кораблей, на которых приплыл в Рим брат поверженного Константина?

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Он имел в виду, что недостаточно было кораблей, чтобы вместить ту библиотеку — была только мебель и домашняя утварь. Из книг — только личные, духовные книги, которые, кстати, вполне возможно, Софья и взяла с собой в Москву. — А может быть, КГБ все-таки прячет? — Игорь не сдавался. — А зачем? Ну, предположим, КГБ. Если помнишь, когда Союз развалился, нефть упала, западные кредиты нам обеспечить нечем было. Если бы дело было в КГБ, пару книг достали бы — и деньги у нас в кармане. Не продавать — только как залог. Игорь посмотрел на меня с недоверием. Думаю, его удивил мой внезапный энтузиазм. Он что-то хотел сказать, наверное, про кредиты поправить, но задал все-таки вопрос по теме: — Так где библиотека? — В Историческом, в Ленинке, в Академии наук и в Питерской Публичке (РНБ). В настоящей библиотеке Грозного были книги духовные, история христианства, в основном православия, мусульманские рукописи тоже попадались — Иван Грозный собирал, он в последние годы жизни интересовался мусульманством. Ну вот, что-то из этого собрания действительно расползлось по свету, попало в частные коллекции. Постепенно из этих коллекций книги возвратились в государственные библиотеки. Вот и все. Библиотека Грозного почти полностью сохранена и под контролем. Я не знаю, поверил ли мне Игорек, как-то не успели толком договорить — заиграла «Птица счастья завтрашнего дня» и Хлуденев прям со стульчика пустился в пляс. В общем, как и обещал, нашел я библиотеку. Вроде скучно получилось — но это как посмотреть. Тайной, которая отвлекала и уводила в сторону, стало меньше. Глупые и абсурдные иллюзии разбиты — так это ведь к лучшему. Чужого нам не надо. Нам и своего, по большей части, не надо, и вот это печально. Ценность фолиантов настоящей, а не мифической античной библиотеки Грозного немалая, нам хватит, точно говорю.

Диктант. Не поехали!

В тему номера. Собеседование. Деды подземелья. Приближение к коллайдеру. Дневник наблюдений. Пять недель одного месяца. Как быстро стать писателем. Урок труда. Дорогой мой поплавок. Укрощение сантехники. Урок поэзии. Поэт Орлов,

пробившись в мэтры, на время делит километры. Сочинение. Год за три. Рассказ Дмитрия Глуховского. Фотоувеличитель. Творчество наших читателей.

В своей преамбуле к третьей четверти, всецело посвященной главной теме номера — скорости, Игорь Мартынов на свежих примерах разбирает, как трансформировалось отношение русских к быстрой езде и как с этим жить.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

из коллекции анатолия панфиля/фотосоюз

текст: игорь мартынов

Бывало,

влетишь в заведение — сбросив кирасу, штуцер, мушкетон, гаркнешь: «Бистро!» — и вот уже мамзель подносит и кальвадос, и коньячок, и поцелуй — на выбор. А сколько было в 45-м пито шнапса, бито порцеллана на Унтер ден Линден после танкового штурма! Мы всегда хорошо разгонялись в Европе! Не позабудем тот веселый спуск с Альп, перейденных с Суворовым, и марш-бросок на Приштину в 99-м — от миротворцев до третьей мировой всего-то было рукой подать! Европу делали мы на одной заправке! Но чем восточнее — тем вязче, тем замедленней, конца и края нет. И когда какие-нибудь роттенфюреры Ганс или Михаэль, прибывшие в Одну Шестую на байках с колясками по линии блицкрига, прикинули по карте, сколько им еще пилить хотя бы до Урала — холодом бесконечности сковало роттенфюрерские сердца и опустились не только руки… При таких размерах, как наши, скорость не справляется с пространством, ей достается только время. Поэтому — пятилетка в три недели. Светлое будущее досрочно. Догнать и перегнать. Земли навалом, времени — всегда в обрез. Дедлайн — вчера. Презренье к скорости передвижения мы проявляем каждый день, демонстративно отправляясь в пробку. Казалось бы — да разве нет альтернативы личному транспорту? Разве не вырыто еще под землей то метро, которое способно доставить от «Аэропорта» до «Тверской» за восемь с половиной минут? Разве не продаются на каждом первом углу резвые тайваньские велосипеды, ценою не превосходящие пару автошин? А скейты, ролики, лыжи с коньками? Ведь если залить проезжую часть сейчас, по зиме, водою, то не секрет, что на коньках, пусть даже на фигурных, можно добраться до цели куда стремительней, чем на авто. И, уж конечно, с ветерком! Ан нет: известны подвиги сограждан, стоявших в пробках сутки напролет, находясь при этом, казалось бы, в десяти минутах ходьбы от дома, от жены, от запеканки. Что удержи-

вало их от малодушного бегства с места затора, от капитулянтского включения аварийных огней? Только ли страх за сохранность своего т.с.? Только ли неверие в противоугонную систему? Или все же иные, высшие мотивы? Например, опровержение клише — какой же русский, мол, не любит быстрой езды. Да вот же, полюбуйтесь, вот такой! Мы уже не зовем, распахивая дверцу «Астон Мартина» или «Эволюшена»: «Поедем, красотка, кататься!», мы предлагаем скромно, без зазнайства: «Пойдем посидим». Пробка и дисциплинирует, и углубляет. Но и расслабляться рано — ни в коем случае нельзя ограничиться одной выделенной полосой «А»: должны последовать и «Бэ», и «Цэ», чтобы в итоге исключить любое продвижение, чтоб мы совсем не отвлекались на дорогу, а с головою погрузились в думу, во внутренний мир, в духовное развитие. Раз уж расстояния этой земли не осилить моторами — значит, нам некуда больше спешить. Нам вовсе надоели гонки, нам претит ускорение — и в тех же олимпийских видах нам ближе и понятнее биатлон. Пробежался немного, в охотку, без запарки — потом прилег, пострелял. Какая-то основательность, осмысленность, готовность к труду и обороне. О, если б в Формуле-1 каждый круг чередовался хотя бы с выжиманием штанги, с партией в шахматы, шашки, судоку — тогда бы было и нашему Владимиру Петрову где развернуться, показать себя. Потому что расточительно давить на газ — это слишком примитивно для тех, кто создан для большего, кто дерзновенно зиждет Сколково, кто храбро метит в ВТО! Пора понять, что скорость — суть фальшивая кость, подброшенная человечеству, дабы отвлечь от благостной усидчивости, от персистентных устоев, от домостроя, от норы. Вскружить голову, сорвать резьбу, разворошить едва окрепший кругозор. Это пусть иные нации мотыляются, шарашатся, юлят. А наш выбор уже сделан — точка. Так что — ты уж извини, друг Гагарин, теперь другие времена, другие тренды. Не поехали.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

текст: владимир липилин

Конечно, в номере, посвященном скорости, мы не имеем права обойти стороной место, которое создано именно для того, чтобы устанавливать рекорды скорости. И хотя все входы туда забетонированы, корреспондент «РП» Владимир Липилин находит способ проникнуть в таинственную атмосферу самого скоростного подземелья РФ. русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

риа-новости

Иногда надо остановиться, оглядеться. Кругом суета какая-то, возня, гонки. Люди что-то делают, не зная этому названия.

оказалась на месте. По краям, как лучи солнца на детском рисунке, торчали арматурины. — Здесь, — сказал Алексей и первым протиснулся в дыру. Взору открылось белое ровное поле, заканчивающееся недостроенными цехами, вход в них забивал березняк, разросшийся по всему периметру. Справа, в снегу — две широченных трубы, нам где-то по пояс. — Так и думал, — сказал Алексей, — забетонировали. Еще год назад тут можно было спуститься в тоннель. Он разгреб ладонью снег, развернул на люке хрусткую, мерзлую карту. Карта была подробная, с привязкой к местности. Посередке значился план подземного кольцевого ускорительнонакопительного комплекса, (коллайдера окружностью в двадцать один километр). Над ним шумели сосновые леса, сходились, расходились, бежали куда-то дороги, текли реки. — Мы здесь, — ткнул он пальцем в южную часть кольца. Там костяшками домино обозначались строения окраины города Протвино, чуть поодаль — Институт физики высоких энергий и другое кольцо, на схеме крохотное, примыкающее тоннелем к основному. — В общем-то, город и появился тут только благодаря институту, — говорит Алексей. — В 1963 году велено было создать неподалеку от Серпухова институт с ускорителем протонов — для проведения фундаментальных исследований строения материи и основополагающих сил природы. Ну и началось. Тысяча разных проектных, строительных, монтажных, промышленных предприятий было в деле. Все летало тут. «Железка», самолеты как грачи кружили, грузы доставляли. Как будто в космос собирались лететь. Так это и было как полет в космос: такого ускорителя еще никто не строил в мире. — И что, построили? — Тогда денег на ядерные иссле-

дования не жалели. В 67-м ускоритель был готов. Кольцо полтора километра. В октябре протоны были ускорены до критической энергии и был зафиксирован мировой рекорд. Энергия протонов в ионопроводе достигла 76 миллиардов электрон-вольт. — Погодите, но это же не скачки и не Формула-1. Для чего все это? — Для чего, для чего. Вот этот мир понять, — обвел Алексей взглядом заснеженные верхушки сосен. — Внутреннее его строение. Почему одни частицы проходят сквозь землю, и ничего. А другие, когда что-нибудь задевают, появляется радиация. Вообще же, еще сто лет назад считалось, что материя состоит из двух-трех молекул. В начале прошлого века в физике была принята модель атома Резерфорда. По ней атом состоял из ядра протона, вокруг которого вращается электрон. Все. В тридцатые годы из атома вычленили еще одну элементарную частицу — нейтрон, которая дополнила, собственно, протон в ядре этого атома. Когда ядра научились делить на протоны и нейтроны, получили ядерную энергию. Потом выяснилось, что таких составляющих до фига. В шестидесятые возникло понятие кварков, то есть уже разбили нейтрон на части. Кварки в свою очередь соединяются друг с другом глюонами. И так далее. Голову сломаешь в этом строении. Для того чтобы проследить их строение, взаимодействие, и нужны ускорители. В ускорителе есть ионотрубка, в которой формируется пучок частиц, и вот за счет непомерно высоких энергий их начинают разгонять. Коллайдер как бы сворачивают в кольцо, заставляя частицы многократно проходить участки, где действует ускоряющее магнитное поле. Притом чем выше энергия частиц, тем труднее завернуть их, пустить по круговой траектории. Тут нужны очень мощные магниты. Но и это еще не вся история. Ведь частицы у нас заряжены одноименно, поэтому они взаимно отталкиваются, а еще и рассеиваются на остатках атмосферы в вакуумной трубке ускорителя. Значит, наряду с

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

поворачивающими магнитами нужны еще магниты фокусирующие, которые, как разбредшихся овец, будут собирать частицы в тонкий пучок. Тогда, в 67-м году, разогнав пучок до неимоверной скорости с бешеной для тех времен энергией, получили эффект, который чуть позже назовут «Серпуховским». Это стало прорывом в физике. Ученые на практике доказали вклад глюонов, которые связывают кварки, в процессы множественного рождения вторичных частиц. Алексей отработал на этом ускорителе двадцать с лишним лет. Правда, как он формулирует, в околонаучных кругах. — Вообще-то я летчиком хотел стать. Или электронщиком. Нас перебросили сюда в 62-м. — Как это перебросили? — Отец военным был, вот мы и мотались по гарнизонам. Челябинск-50, где хватанули радиации, когда взрыв на

риа-новости

Дыра

риа-новости

«Маяке» был. Потом в Кирово-Чепецке жили, а после сюда перебросили. Как-то пошли с друзьями прыгать с парашютом. Ну чего, прыгнул, раскрыл, летишь. Чегото иного хотелось, скорости, что ли, другой. И пошел я на курсы летчиков здесь же при ДОСААФ. С инструктором несколько часов налетал, потом один. Что ты, сердце в ботинках! Один раз, правда, чуть не разбился. Скорость уже погасил, а ручку на себя перебрал, и так долбанулся, чуть шасси не сломал. От полетов, ясное дело, отстранили, но я упертый был. Через время опять стал летать. А потом комиссию не прошел, оставалась вторая страсть — электроника. Окончил техникум, институт, пришел сюда работать. Гид сворачивает карту. И мы, меряя снег, возвращаемся к шоссе, идем мимо девятиэтажек к гаражу, где у Алексея фотографии, брошюры, а также печка и чай. По дороге покупаем овсяного печенья и ежесекундно останавливаемся, здороваясь с прохожими. Здесь и сегодня каждый девятый — доктор наук. Каждый шестой — работник института, хотя чаще всего бывший.

...В 1963 году велено было создать неподалеку от Серпухова институт с ускорителем протонов — для проведения фундаментальных исследований строения материи и основополагающих сил природы. Ну и началось...

Гараж Алексея похож на музей. К необструганным доскам проволокой крепятся артефакты. Солдатские пуговицы, бляхи, значки ГТО, удила, авоськи, подковы, старинные зажигалки, вышедшие из употребления карманные фонарики, магнитофонные кассеты. Федин растапливает печку и бросает туда несколько картофелин. Тут же изза занавески с полки достается банка огурцов. — На ускорителе я фотоэлектронный умножитель делал. Самые примитивные были тогда ФЭУ-29. Вот на такие схемы, катодное покрытие, спецсостав наносишь, рисуешь вручную, и дело готово, — отыскивает он немедленно в железном ящике плату. — Дальше уже собирали сам умножитель, монтировали. Правда, они быстро из строя выходили от радиации. Как это происходило: созданный ускорителем поток частиц разгоняется до определенной скорости, потом часть их схватывается магнитами и вбрасывается в канал отвода, каких в ускорителе несколько. А там мишень. Так вот в зависимости от скорости схва-

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

тывания магнитов, от того, какая мишень там стоит, и от других тысяч факторов отсеиваются определенные частицы — беты, гаммы и ударяются об эту мишень, где находится второе ядро. Этот процесс фиксируется разными датчиками, детекторами. И нашим фотоэлектронным умножителем. Попросту говоря, мы эти частицы увеличивали и считывали. Сколько их, как, с какой скоростью и отклонением они мчатся. Дальше уже математика, темный лес. На ЭВМ с помощью нашей информации восстанавливали всю траекторию движения и всю последующую картину взаимодействия ускоренной частицы с веществом мишени. Бывало такое, что какой-то магнит начинал врать, пучок задевал за стенки и там, где он задевал, возникала радиация, появлялось излучение, которого в том месте не должно быть. И вот смотришь, посылаешь это на осциллограф, а там уже регулируют, чтоб пучок был по центру. — Как это смотришь? — Можно было, конечно, и глазом, — усмехается Алексей, ворочая шампуром в печке картошку. — Но при рабочем ускорителе это грустное мероприятие. Окошко закрепляли в определенных местах, с помощью стеклотекстолита, обрабатывали швы люминофором, а чтоб порошок не осыпался, мы покрывали все это женским лаком для волос «Прелесть». Потом сидишь на пультовой, в помещении за восемьсот метров, наблюдаешь. Вот здесь, — снова водит он пальцем по карте, — лабиринт, на случай, чтоб не было прямого выхода взрыва. Если неполадки в магнитах, ускоритель отключают, пятнадцать минут он, что называется, остывает, воздух ионизируют, потом спускаешься. От аппаратуры тамошней в глазах рябило. Мы сидим в самолетных креслах от Ту-134, глушим чай, заедаем горячей картошкой. — У-70 пять лет был самым крупным в мире протонным ускорителем. Но, несмотря на ту рекордную энергию, уже тогда было ясно, что ее будет мало для более глобальных исследований микромира. В конце 70-х ходили разгово-

...У-70 пять лет был самым крупным в мире протонным ускорителем. Но, несмотря на ту рекордную энергию, уже тогда было ясно, что ее будет мало для более глобальных исследований микромира...

ры, что будут строить двухступенчатый ускорительно-накопительный комплекс в подземном тоннеле на глубине от сорока до семидесяти метров, длиной около двадцати одного километра. Тоннель начали рыть в 84-м. В 93-м ожидался запуск ускорителя, во второй ступени которого пучок разгонялся бы до энергии 3000 ГэВ. Разогнав частицы до этой энергии, через другой канал планировалось запустить второй, встречный пучок. Во время столкновения выделилась бы такая же чудовищная энергия, как в первые мгновения зарождения Вселенной. Когда из хаоса частиц родилась упорядоченная материя. Многие называют это эффектом «присутствия Бога». В теории все просто. На практике это сегодня пытаются сделать на Большом адронном коллайдере. Нам тогда для постройки ускорителя не хватило совсем немного. Уже и уникальные, сделанные ювелирно и поштучно магниты лежали на складах. Но… Сам знаешь, что было в 93-м. Начался, так сказать, большой исход ученых — в Европу, в Штаты. Мы с тоской наблюдали, как те магниты на

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

огромных трейлерах увозили куда-то. И я ушел под землю. — Как там было, под землей? — Туда деньги, как ни странно, выделялись. Дырку-то сделали, надо, ребята, за ней присматривать. Трубы варить, швеллера, кабель тянуть, освещение делать, охранные, пожарные сигнализации устанавливать. Короче, нужны были люди с руками и смыслящие в электронике. И вот два дня через два мы туда по лестнице почти две девятиэтажки вниз шныряли. Я был начальником участка, девять километров в моем ведении. До прошлого года работал. Платили хорошо, двадцать пять тысяч в месяц. Да и вообще — привык очень к этой подземке. Сколько раз все вокруг облазил. — Пешком? — Почему пешком. У нас там сначала было несколько паровозов. Ну этих, электровозов маленьких. Диггеры только замучили. У деревни Шатово есть коллектора, на кладбище. И там боковой вход, спуск. Все, конечно, забетонировано, заварено. Но они умудряются лазить. Однажды надпись оставили краской: «Заводы рабочим, землю — крестьянам, подземку — диггерам». Ладно бы просто лазили, они на электровозах там гонки устраивали, а ты потом ищешь. Чешешь километров шесть. Но мы сигнализацию установили. И сработало! Задержали несколько человек из Тулы. У них глаза были по тарелке — представляю. Там тишина могильная. Капля за полкилометра упадет — слышно. А тут — сигнализация… Поздно. Картошка съедена. Артефакты изучены. — Год назад и эта лавочка закрылась. Черт его знает, может, так и должно быть. Иногда надо остановиться, оглядеться. Кругом суета какая-то возня, гонки. Люди что-то делают, не зная этому названия. Ходят мимо вековых сосен на работу, домой. Ну сосны, и что? Я вот сейчас охранником на мясокомбинате работаю, выйду территорию осмотреть. Встану, бывает, как вкопанный — снег на лес падает. Красиво.

риа-новости

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

текст: елена котова рисунки: анна всесвятская

Бизнесвумен в изгнании Елена Котова, отличившаяся от коллег тем, что эмигрировала из Лондона в Россию, а не наоборот, рассказывает о том, с какой скоростью она становится писателем. Дело техники, ей кажется.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

«Падает тот, кто бежит. Тот, кто ползет, не падает» Вергилий

Говорят,

что жизнь коротка, но я живу уже вечность, а жизнь начинается все снова и снова. Юность в совке — это целая жизнь! А молодость в революции рубежа 90-х? Отдельная иная жизнь в Америке, которая длилась всего пять лет, а казалось, так будет всегда. Долгие семь лет в российских банках — жизнь, не похожая ни на одну прежнюю. Огромный новый мир и новая жизнь в Лондоне, в совете директоров Европейского банка реконструкции и развития. И вот уже более полугода летит новая жизнь, которой, кажется, уже тоже много лет. Из ЕБРР, как многие знают, ушла не тогда и не так, как хотелось. Банк затеял какое-то муторное внутреннее служебное расследование, в моих смешных бумажках и мейлах копался специально обученный и привезенный из США человек, оказавшийся бывшим следователем ФБР. У меня была офшорка, где были собраны мои личные проекты с семьей и друзьями. Из ее наличия и собранных бумажек слепили доклад для российского правительства о том, что я, возможно, лоббировала интересы русских клиентов банка не потому, что именно этого от меня требовала Родина, а «небескорыстно». Ждать от правительства, а тем более просить что-то, доказывать банку и объясняться — просто несерьезно, надо иметь мужество уйти и забыть про эту клоунаду. Но никто, включая мою семью и моих российских руководителей, не мог даже предположить, что, оказывается, ЕБРР исправно, втайне от всех, сливал все нарытое в моих личных файлах полиции Лондона, и та, как только я ушла, открыла уголовное преследование. Меня вызвали в Москву прямо со склонов Скалистых гор Вайоминга, где я безмятежно каталась с мужем и сыном на лыжах. Я прилетела, имея при себе двое джинсов, три свитера и комплект лыжного обмундирования. Особенно кстати были goggles. Куда в Москве без них, правда? Не было костюмов, сапог и пальто, не было ноутбука, интернета, блекберри. Не было работы, денег и прочих мелочей. Репутация разрушена, что делать с жизнью — непонятно. Естественное, инстинктивное желание — цепляться за старую жизнь, непременно доказать кому-то и всем, что все совсем не так... Вместо этого открыла роман, который в Лондоне уже больше года лениво писала на английском под названием «Keeping It Easy». О современных космополитах в современном мире — англичанине Джоне, русском банкире Анне и карьерном политике из Берлина Хельмуте, успешных и свободных людях. На пике карьеры, без финансовых забот и предрассудков, они легко управляются с жизнью, морочат друг другу голову, философствуя на яхтах олигархов в Средиземном море или за бокалом шампанского у Бранденбургских ворот. Они верят, что легкость жизненного успеха переносима в личные отношения. Нам всякий раз кажется, что в этот раз будет легко. Разве не правда? Поэтому роман и назван «Легко!» Я писала роман быстро, настолько хотелось рассказать русским языком о жизни людей другого мира, где осталась моя

предыдущая жизнь. Через полтора месяца, отсидев в приемной главного редактора издательства «Астрель» Юрия Дейкало два часа, демонстрируя, что мы, начинающие авторы, люди настырные, узнала от него, что книжку берут и даже заплатят мне какойто мизерный гонорар. Скорость происшедшего настолько ошеломила, что, сев в машину, я вытащила какую-то случайную распечатку и на обороте тупым карандашом, корявым от тряски по жирным московским колдобинам почерком стала писать оглавление второго романа. На сей раз задумав в жанре детективношпионского романа изложить свое прощание с ЕБРР. Мгновенно пришел заголовок одной из глав «Игра в бисер на минном поле», что тут же создало стилистику романа. Сложные сюжетные перипетии в нем должны еще усложниться аллюзиями, отсылками к образам мировой культуры. Все должно вертеться, переплетаться кучей подтекстов, а у читателя мозг должен закипеть не в меньшей степени, чем от «Околоноля». Только весело, а не депрессивно. Возможно, депрессия, насилие, изломы сознания — это более изысканно. Но я такого писать не могу. Нет в моей жизни такого опыта! «Опыт — это не то, что происходит с тобой, это то, что ты делаешь с тем, что происходит с тобой», — сказал Олдос Хаксли. Хорошо помню тот день — 1 апреля, День дураков (это мое!), но плохо помню пять следующих недель, за которые второй роман был полностью написан. Спала по три часа два раза в сутки, неважно, день или ночь была за окном. Ложилась, когда голова падала на ноутбук, но ровно через три часа пришедшая в полусне мизансцена торкала изнутри, мгновенно стряхивала сон и гнала к клавиатуре. В романе главный герой — английский адвокат, у него роман с русской подзащитной, и мне казалось, что это я влюбилась в своего адвоката. Муж из Вашингтона уточнял по телефону, люблю ли я книжного или реального адвоката, ну так на то он и муж. Уже не надо было никуда бежать, кому-то что-то доказывать. Я вдруг стала свободным и счастливым человеком и зажила в мире, устроенном по моим собственным законам, без подстав и подлостей. В те пять угарных недель была пережита целая жизнь, в которой были страх и любовь, отчаяние и удаль. Чарующее это состояние — родовые муки романа, купание в belle lettre, чувственность любви к своему герою, которую я изливала на ноутбук под звуки «From Russia with love I fly to you...», как была названа последняя глава романа. Вот поставлена точка, и тут же возникает в голове формула: «написать роман — двадцать процентов работы, издать — двадцать процентов, войти с ним в литературу — остальные шестьдесят». Трудно ли или легко очень взрослой девушке, которая всегда была банкиром-международником, взять барьер входа в литературу, покажет время. Потребность же писать опять лишает сна, а главные шестьдесят процентов требуют совсем новых контактов, новых знаний, нового признания. Значит — вперед, ибо «время существует только потому, что оно стремится исчезнуть» (Аврелий Августин).

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

...Спала по три часа два раза в сутки, неважно, день или ночь была за окном. Ложилась, когда голова падала на ноутбук, но ровно через три часа пришедшая в полусне мизансцена торкала изнутри... Публицистика! Если романы не обрамлять жесткими и яркими статьями профи, они останутся женской литературой. После нескольких статей о еврозоне и Евросоюзе и России на «Снобе», в «Литературке» и в «Однако» подступилась к глянцу и многотиражной периодике. Получала отлупы, писала в корзину, работала с издательством над какой-то важной мурой — флаерами, постерами, учила на бегу правила новой для меня индустрии, наконец, недавно взяла барьер «Огонька». Но муторное, скажу я вам, это дело — выискивать незатертые стороны еврокризиса и российской политики. А жить надо в радость, романы писать интереснее. Поэтому параллельно писала третий роман и чистила текст второго, который теперь сдан в то же издательство «Астрель». Часто думаю, почему так произошло. Может, я всегда должна была писать, но думать об этом не было времени, потому что с той же пулеметной скоростью, с которой я пытаюсь войти в литературу, я делала другое? Скорее не так: скорость пяти прежних жизней дает возможность сегодня многое рассказать. Иногда думаю, почему все так сложилось с ЕБРР, и прихожу к выводу, что причина — тоже в скорости. Хотелось всего и сразу. Увеличить приток инвестиций в Россию (за шесть лет моей работы в банке он вырос втрое). Убедить страны — акционеры ЕБРР, что Россия не такая, какой им удобнее ее видеть. Она другая. В России нет демократии, ибо на нее нет спроса у людей, которые никогда не были собственниками и гражданами, как европейцы, а всегда были наместниками или холопами, то есть подданными. Индивид-собственник отвечает за свою жизнь, а о подданных должна заботиться власть, при чем тут демократия? В России есть олигархи, которых Запад ненавидит, стремясь забыть, что кирпичи его собственного фундамента — это первоначальное накопление, robber barons, колониальная торговля, а вовсе не обмен зерна на сюртуки. Хотелось найти объяснение, почему в России реформы надо разглядывать под микроскопом, а власть поразительно недееспособна. Объяснения рождались лукавые, но правдивые не придумывались, а объяснений требовала роль, которую я играла — представитель России в совете директоров. Эти желания и неуемная энергия по проталкиванию интересов Родины были обречены сделать меня страшным раздражающим фактором для руководства банка. Истина, что за все надо платить, от банальности не становится менее верной. «Всем хочется легко, но жизнь невыносимо круче», — сказал мой муж о моем первом романе и обо мне. Авторитета круче мужа у истинной женщины быть не должно,

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

но есть и истинный мудрец — старик Вергилий, сказавший: «Падает, тот, кто бежит. Кто ползет, не падает». А это уже не обо мне, о многих других. Это я про себя могу сказать, что День дураков — мой день. Других могут называть дураками другие, я не могу. Другие и делают это с упоением, ведь сказать «сам дурак», враг народа, предатель Родины или просто «чмо» легко, не надо преодолевать умственную лень. А слово «чмо» такое емкое, что поймут не напрягаясь. Умные люди семь раз меряют, прежде чем резать или хотя бы зад поднять со стула. Тысячи умных людей полируют отчеты о выполнении контрольных поручений во всех белых, красных и других цветов домах. Люди же, делающие историю, бросаются в холодную воду, не всегда изведав броду, принимают решения, движимые желанием достичь результата, изменить страну, разом решить проблему, которая частями не решается. Они движимы стремлением to gain the momentum, использовать энергию политической воли, которая, если замешкаться, разобьется о резонерство умных о мелкие объективные препятствия, которые, только дай им время, вырастут в непреодолимые преграды. Стремительность и пассионарность позволили Гайдару в одночасье либерализовать цены, Геращенко, Федорову и тому же Гайдару — разрушить рублевую зону, висевшую путами на возникших суверенных государствах СНГ, а Чубайсу — провести приватизацию. Как называют их умники, мы хорошо знаем. Но цены не отпускаются на свободу по кусочку как колбаса, а приватизацию в огромной стране, где даже булочные государственные — штучно, методично и справедливо не даст провести иссякнувшая политическая воля. Почему-то щепки, летевшие от рубки этого леса, саднят занозами соотечественников больнее, чем те, что летели от рубки нации при тоталитаризме. Тоталитаризм уже можно простить, но приватизацию — ни за что! Наверное, потому, что убитые и замученные уже не считают себя обделенными. Ими считают себя живые, хотя им всем досталось, по крайней мере, по целой квартире, и не факт, что подсчетом кукурузы на душу населения или обличением оскала империализма на партсобраниях они на них заработали. Но как пережить, что другим досталось гораздо больше? Мы все разные, а не равные. Одним родители дали гены таланта и трудолюбия, другим — тупости и лени. Одним дана энергия созидания, другим — инертность резонерства. Мы все хотим, чтобы было легко и чтобы все были равны, не желая признавать, что это невозможно. За бесстрашие мысли и смелость поступков, за стремительность и за gaining the momentum всегда платишь. Выбор — быть дураком или умным, безрассудным или осторожным, стремительным и тихоходным — всегда делаешь сам. Мне кажется, что люди, стремительно и бесстрашно принимающие решения и готовые за них платить, получают от жизни больше радости. «Скорость составляет самое большое из современных удовольствий», — сказал Олдос Хаксли, и я не думаю, что он имел в виду только автомобили и самолеты.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

текст: илья шаньгин

getty images/fotobank

Автор колонки Илья Шаньгин собственным примером демонстрирует, на что способен россиянин, если перед ним поставлена задача избежать международного конфликта. Вероятно, самая скоростная колонка номера.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

SMS-ка

от дочери пришла ровно в полдень: «Можешь срочно в Скайп?» — У меня серьезная проблема. Я сейчас в Лондоне, подаю документы в университет. Сняла дешевую комнату. И... как бы сказать... короче, неудачно приземлилась на туалет. Крышка отвалилась, внутри все вверх дном. Детали разные. Кран я нашла и закрыла. Позвонила Джеймсу, хозяину. Сказал, что вернется в пять (у вас это два) и, если к тому времени туалет не будет работать, с меня — четыреста фунтов! Можешь помочь? — Что ты видишь? — Ну, там трубка какая-то, палочка пластмассовая, на прищепку похоже. — Можешь показать? — Ноутбук держать неудобно, вот. — Не видно ничего… ближе, нет, все равно плывет. — Могу сфотографировать. — Давай. 12:17. Внимательно изучаю панораму угрюмых внутренностей лондонского бачка, подернутых благородной патиной времени, и ровным счетом ничего не понимаю. — Крышка с двумя кнопками? — уточняю я, беря Гугл на приступ. Название модели есть? — ?.. — Ну, название сверху или сбоку? Я смотрю уже седьмой ролик о преимуществах системы двойного слива, которая интеллигентно и с умом экономит сотни галлонов воды и фунтов стерлингов, и понимаю, что топчусь на месте, а время течет все быстрее и быстрее. — TNK Euro White... ...Так, нашел, корейский. Уникальная конструкция. Схема нужна. Для чего же эта прищепка? — Дай вид крышки снизу? — Лови в Скайпе. Нет, прищепка не сверху... или... Чего-то не хватает. — А там все, что было? — Нет, одна деталька утонула, стекла в дырку.

12:37. Я уже заканчиваю экспресс-курсы начинающего сантехника по запросу «How The Dual Flush Works» на Youtube и готов на спор пройти профсертификацию. Мне всё ясно. Поплавок без отвалившегося крючка держаться не будет! Но найдется ли в самом центре столицы туманного Альбиона обыкновенный магазин сантехники? С ума сойти! Вот он, на Ashton Road, в двух минутах ходьбы отсюда. — Так, звони сама, а не то я разорюсь. По-английски: «Fluidmaster cable dual flush valve KIT», модель бачка ты уже знаешь. Спроси, не продается ли отдельно поплавок, и возьми его с собой, хотя сомневаюсь. Вернешься — сразу в онлайн! Нервно мну сигарету мокрыми от напряжения руками. 13:11. — Пап, ура, купила за 18 фунтов всего! — Можешь посмотреть видеоинструкцию по сборке вот по этой ссылке? — Смотрю и ничего не понимаю, беру ноут с собой, только не знаю, куда его поставить. — На пол ставь, времени нет. Чего там непонятного? — Вправо крутить или влево? — Вправо, конечно, и носик поплавка в прищепку, точнее в дырку вставь, и всё. Закрывай крышку. Проверяй. — Не течет. — Кран открой. — Какой? — Который ты закрыла сама в самом начале. Подожди, пусть наберется. 13:46. Работает, работает! Оба целуемся через дисплеи, обнимаем клавиатуры, как оголтелые долбим по правой скобке. На наших щеках — слезы. Мы не виделись сто лет. — В малом режиме проверь. А теперь на полный! 14:03. Звонок в дверь. Это Джеймс. Он потрясен: «Этого не может быть! Фантастика! Как? Я думал, русские умеют только напиваться в одиночку. Спасибо, это потрясающе! Я принес пиццу. Я делаю тебе скидку. Я хочу своими глазами увидеть Москву».

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Раз уж речь зашла про скорость — значит, должен быть в номере представлен самый быстрый вид литературы: поэзия. Поэт Андрей Орлов (Орлуша) со скоростью поэтического слова осмысляет историю и современность родной страны. И даже, разогнавшись, заглядывает в будущее.

текст: орлуша рисунки: инга аксенова Пусть кто-то лыбится в усы, А математик пусть застрелится, Но километры на часы Вообще, по-моему, не делятся! Я как отшельник Перельман, Мне наплевать на ваши премии, Я вскрыл чудовищный обман О связи мер длины и времени! Я с детства понял: хоть убей, Хоть долго объясняй с улыбкой, В одной из вбитых в мозг дробей Зарыта страшная ошибка. 10 км / 2 час. = 5 Мы пишем: «10» и «кэмэ», А снизу — время на дорогу, К примеру «2 часа», в уме Считаем, двигаясь к итогу. Потом мы ставим знак «равно», Чтоб справа скорость получилась… Звенит звонок, ура! В кино! И ярче солнце засветилось.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

А если вдруг вернуться в класс, Проверить дробь обратным счётом, То верьте мне, любой из вас Тогда б не вырос идиотом.

Ещё другой пример сейчас: Задачку про бассейны помним? Со скоростью пять литров в час Течёт в трубе водичка томно.

Ведь если два часа на пять Умножить, десять мы получим Часов! И метров там искать Не стоит, сколько мозг не мучим.

Фигню учебник порет ваш! Чей создал ум его похмельный? Вам подтвердит любой алкаш: Пять литров в час — разгон смертельный!

Пространства-времени родство, Нельзя огульно брать на веру. Их несовместно существо, Я приведу сейчас примеры:

Ну, под хороший разговор… Ну, под хорошую закуску… Да нет, пять литров — перебор И для души прекрасной русской.

Когда несёшься на каток В морозный день быстрее ветра, При помощи обычных ног Вдруг скорость — тыща километров!

Умом Россию не понять, И скорость, между прочим, тоже. Аршином общим измерять Их неуместно и негоже.

Дорога кажется длинней И время вдруг длинней насколько, Когда домой в один из дней С тобой идёт в портфеле «двойка».

Недели, месяцы, года Мы ерунду про скорость мелем, При том, практически всегда, Мы неделящееся делим.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Нам объяснили, что и здесь Возможны мысль и «ускоренье». Открылись лучшие миры, Застоя годы позабыты. Сперва ускорились воры, Затем ускорились бандиты. Мелькали на рублях нули, Как в гонках «Формулы» болиды, Мы поспевали, как могли, Глотая слёзы и обиды. Своим заправили баблом Мы баки полные Мавроди. Потом был, кажется, облом, Но сами виноваты вроде. Тоталитарную узду Мы сбросили в одну минуту, Мы любим быструю езду, Но воз на месте почему-то.

Легко, как киловатт на час, Совка кремлёвские кумиры Делили на мильоны нас Квадраты метров и квартиры. Минута медленней текла, Чем в остальном весёлом мире, В тот миг, когда Москва ждала Козла, что заперся в сортире. Гагарин, целина, балет, На заграницу мы плевали, И каждый год на много лет Мы, ускоряясь, отставали. Те, кто Россию обгонял, С Россией не смогли ужиться. Израиль-чемодан-вокзал! Пошёл ты в жопу, Солженицын! Мы, как пребыстрый Ахиллес, Неслись без устали и страху, Сажали хлеб, рубили лес, Догнать не в силах черепаху. Потом был пресловутый съезд, Был Сахаров, Собчак и пренья,

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

У нас есть горы и леса, У нас есть головы и руки, Но лебедь тянет в небеса, Куда-то рак и в реку щуки. У них у всех к движенью страсть, Но так поделен власти сектор, Что почему-то мы и власть Разнонаправлены, как вектор. Вот для примера взять орла… Меня давно догадка гложет: Одна бы голова была, Он бы взлетел тогда, быть может? Уж если делятся на час И метры, и морские мили, Быть может, поделить на нас То, что на нас не поделили? Не детской смертности рекорд, Не наркоманию, не пьянку, Не вид с экрана скучных морд, А газ, к примеру, и нефтянку? Пусть прёт сто двадцать мимо нас Кортеж, спокойны будут нервы. Мне хватит девяносто в час. Конечно, лучше — если в евро.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

текст: дмитрий глуховский рисунки: павел пахомов

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

В раковине

своей смертью умирал таракан — натужно, мучительно. Андрей смотрел на него — и не мог ни добить, ни даже смыть мерзость водой. У него раскалывался череп. Андрей пошарил в хлебнице — между окаменевших крошек и засаленных бумажных упаковок аспирина попалась какая-то желтая таблетка. Вроде от головы. Черт разберет, от жены осталось. Проглотил насухо — таблетка пристала к гортани. Он хлопнул зло ладонью по столу (задребезжали кой-как вымытые и сброшенные в суповую сине-белую тарелку вилки и ложки) и налил в чайную кружку коньяку. Опрокинул — таблетка оторвалась и провалилась внутрь. Обождав, Андрей зажмурился и приложился к горлышку. На кухне было душно, как в купе наутро. Страшно хотелось дышать, и он рванул на себя уже проклеенные на зиму бумажными полосками ставни. Треснула бумага, вывалилась навстречу поролоновая кишка, рыгнула в лицо дизельной гарью улица. Стало прохладней, но воздуху все равно не хватало. Навесные шкафчики и ободранная раковина с тараканом каруселью поплыли влево, за ними следом двинулся стол и сервант с пыльными фужерами. Андрей ухватился за спинку стула, но и тот уже отъезжал. Тогда, набравшись духу, он поплелся в большую комнату, опустился на пухлое хозяйское кресло перед телевизором, хотел было подойти к ящику — включить, но сил встать уже не было. Что за ерунда? Ничего, сейчас отсидится. Сейчас отсидится. Это после вчерашнего все: многовато принял, переоценил себя. Все сивуха эта осетинская, давал же себе зарок ничего, кроме тамбовского, не брать. Свои не обманут. Ничего, сейчас пройдет. Подействует таблетка от головы, и пройдет все. Что у него еще может быть? Здоровый, крепкий. На следующей неделе пятьдесят только будет. Надо юбилей делать. Черт разберет, как его делать теперь. На работе спрашивают все. Если б Танька, сучка, не выкинула фортель, все было бы нормально. Все было бы нормально. Теперь самому по магазинам мотаться, сервелат покупать, любительскую, картошку на дачу копать ехать… Или ну его? Купить просто бутылку на работу, проставиться, а больше ничего и не затевать. А то ведь как… Придут — спросят ведь сразу: где жена, где дочь, почему не приехала… С внуком. Пылища везде без бабы… Ну ладно еще пылища, пускай пельмени вместо салатов… Но что про Таньку-то говорить? Тошно прямо представить. Как есть все говорить? Что уехала в дыру свою, к матери, что на развод будет подавать? И пусть валит к матери своей, нервы ему мотать еще будет! Еще дочь против него настроила, та теперь к телефону не подходит… Ждал юбилея — думал, приедет, внука привезет… Думал, будет пацана на коленке катать… Дрянной праздник — день рождения, тем более юбилей, но и его скрасить можно. Сука ты сука… Как так получилось? Захотелось водки и дать кому-нибудь в морду; Андрей сжал кулак, хотел с кресла вскочить — а вместо этого неуклюже по-

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

валился лицом вниз, на плешивый ковер: ноги провалились под весом тела, будто полуспущенные велосипедные камеры. Вытошнило; что ж это за блядство-то за такое, а?! Он завозился в кислой луже, кое-как из нее вывернулся, но подняться не смог. Что-то было нехорошо. Пробил озноб — тревожный, страшный. Так, так… Так! Ничего. Это водка это… Скорую надо. Надо скорую. Рука одна ничего не слышала, и ноги словно отрезали. Он все же смог сделать рывок — отчаянный и слабый — по полу к телефону. Ухватил послушной рукой провод, стащил аппарат на пол. Ткнул мягким немым пальцем в 0 и в 3. Гудок. Гудок. Гудок. Ничего не было у него с соседской дочкой. Танька все придумала; не видела, не слышала сама, это ей кто-то напел. Да и не было ничего, и все тут! Ну повертела девчонка перед ним своей тощей задницей в джинсиках — хотела просто хахаля своего позлить. Ну сделал ей Андрей заскорузлый рабочий комплимент. Та позвала его в гости на тортик, а Галина с третьего услышала. Дакойхуй, что оправдываться?! Теперь и не перед кем… Гудок. Гудок. Гудок. Гудок. Просто он ждал увольнения. Фанерный купили какие-то московские, делать ничего не умели, прежнего директора вышвырнули, посадили хлыща в костюмчике… Хлыщ начал с того, что пообещал оптимизировать предприятие, читай — половину работяг пустить под статью. И Андрей прямо там, прямо на общем собрании, на ебаной на его коронации этой резанул: ты бы поработал сначала, Герман как тебя там, у нас на производстве, мы авиационную фанеру с тридцать второго года и без перебоев, а ты приехал и сразу под пресс нас… Хлыщ улыбнулся так по-чекистски, сразу стало видно: внешность обманчива, этого сюда прислали, как Тухачевского к крестьянам Тамбовской губернии — кавалерией и ядовитыми газами чувство голода подавлять. Гудок. Гудок.

...Фанерный купили какие-то московские, делать ничего не умели, прежнего директора вышвырнули, посадили хлыща в костюмчике… Хлыщ начал с того, что пообещал оптимизировать предприятие, читай — половину работяг пустить под статью... 82

И вот пришел Андрей домой с фанерного после собрания, в ушах звенит, перед глазами тюлем кровавым застило, на душе мутно и непроглядно, как в трехлитровой банке с рассолом, а Танька тут со своей ревностью; и нарвалась Спорить не стал, сразу ударил. Ударил. Да. Было. До крови. Гудок. — Больница. Андрей вздрогнул, вернулся из того дня в этот. — Аыыхх… — Котовский, станция скорой помощи! — раздраженно прогундоси аппарат. — Ааа… Пп… — зашлепал губами Андрей. — Ааа… — Вы хулиганить будете?! Милицию А из него будто вынули воздух весь, и нечем стало делать слова. И челюсть поднять даже сил не хватало. Сейчас они повесят трубку. И он останется тут на полу подыхать медленно, потому что второй раз набрать эти две цифры уже не сможет. Стало так страшно, что он все же выдавил из себя: — Ленина, пять… Ленина, пять… Ум… Ум… — Что — Ленина, пять? — недовольно спросили там. — Ленина, пять… — отчаянно и уже неслышно промычал Андрей. Банка из-под шпрот по сути — рыбкин гробик, думал Леха, щуря глаза от едкого дыма. Сейчас вот она была доверху забита пеплом, словно весь взвод павших шпрот решили кремировать. Рукава его белого халата были закатаны, на тугом предплечье синели парашюты и сакральное вэдэвэшное «Никто, кроме нас». По дембелю Леху звали в бандиты, а он пошел в санитары. — Вот. Новое оборудование поступило. Распишитесь, — глумливо ощерился завхоз. —Для нашей скорой — самое оно, — оценил Леха. — Ну дак, — подмигнул завхоз. — Заботится все-таки партия и правительство. Создает вам условия труда. А что? Вот, гляди. Ручки с обоих концов. Удобно и современно. — Инновация, епт, — шмыгнул носом Леха. — В общем, забирай. Тебе таких три положено. — Куда столько? Одноразовые, что ли? — Я те дам, одноразовые! У нас в медицине ничего одноразового не бывает! — погрозил ему курчавящимся пальцем завхоз. — Береги смотри! Нам их просто поступило триста штук, и в областную столько же. Вот и распихиваем. — Триста… — Леха забычковал о шпротов цинк злой вьетнамский пэлл-мэлл.— Это они нам, типа, план задают. — Я думаю, — завхоз прервался, чтобы выпустить дымную струю, — просто придумали на этом пилить. На томографах там сцапали кого-то, не все коту масленица, решили хоть на этих штуках как-то приподняться. Все не так заметно, как томографы. Кто знает, сколько оно на самом деле стоит? А так — триста сюда, триста туда… Можно дачку строить.

— Завидуешь? — усмехнулся Леха. — Восхищаюсь. Леха пожал плечами. Тоскливой и фаталистической мелодийкой из «Бумера» пиликнул в джинсах мобильный. — Выезд. Ленина пять, с Трофимовым, — плюнула диспетчер. — Что там? — Хрен знает. Алкаш какой-то допился, лыка не вяжет. — Гемор. И по баблу уныло. Может, другое чё? — с надеждой спросил Леха. — А, Надь? — Бабка откинулась на Ворошилова, — снизошла диспетчер. — Нахуй такое на ночь. И тут уж точно по нулям, — взвесил Леха. — Беру алкаша. Ща буду. Но они, конечно, еще покалякали с завхозом, выкурили по одной, обсудили жопу сестры из приемного, прокляли министра, разоблачили арбидол, и только потом пришла пора прощаться. — Бери, в общем, — хлопнул его по плечу завхоз. — Точно пригодится. Леха высадил в ведомость закорючку и сгреб «оборудование». Почему-то, неся его в проржавевшую белую с красным «Газель», он думал об упакованных перед прыжком парашютах; навеяло. Встретил доктора — лысого неряшливого Михал Васильича, пожал заграбастую его руку. Спустился к подъезду и кинул в скорую полученные у завхоза новомодные черные, импортные — из особого сверхпрочного пластика, с герметичной безотказной молнией и двумя ручками, спереди и сзади, для облегченной переноски — мешки для трупов. Приедут. Приедут. Сказали — вызов принят. Нехотя так сказали, будто он просил ему задницу подтереть, а не с того света вытащить. Так сказали, что ясно было: это они ему делают большое одолжение. Ничего, имеют право. На тебе юбилей, Андрей Андреевич. Кони бы не двинуть — вот задача. А хорошо могло получиться… Если бы… У Татьяны ведь на той же неделе. И тоже пятьдесят исполняется. Вместе должны были отмечать… Как всегда. Как последние двадцать девять лет отмечали, так и сейчас должны были. Он же готовился. Никому не сказался, съездил в Тамбов, в агентство. Взял путевку в Геленджик, в санаторий. На море. Они на море ровно двадцать девять лет и не бывали, с самого свадебного путешествия, и тогда тоже как раз ездили в Геленджик, на отцовские деньги… А с тех пор отдыхали всегда так: на даче картошку сажали, потом пололи, потом копали, потом сажали. И вот Андрей решил повторить все, как тогда было. Двадцать девять лет отмотать назад. Полгода откладывал, хотел в тот самый санаторий — в агентстве сказали, в Турцию дешевле будет. А он не хотел в Турцию: он в молодость хотел. С ней. С Танькой хотел. С дурой с этой! Полгода! А она ему сикильдявку соседскую предъявляет! Можно так? По-людски это?!

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Как оно получилось, что двадцать девять лет прошло? Почему ни единая сука не предупредила его, что двадцать девять лет — это так коротко?! Да в детстве одни летние каникулы дольше тянулись, чем эти его двадцать девять лет! Он скосил глаза на часы с поперхнувшейся и сдохшей однажды кукушкой — прошло уже полчаса; скорой не было. Ничего, это нормально — наверное, есть еще вызовы. Санаторий «Черноморец» был коробкой со стеклом и стоял на потрескавшейся улице Луначарского. Воздух пах разморенными пихтами и дурманящими южными травами, на углу торговали потекшим мороженым и потеющим лимонадом с мыльным вкусом, ничего прекрасней которого в полуденную жару быть не могло. Усатые кормастые торговки в белых косынках торговали мокрой белой черешней в кульках из центральных газет, и от черешневого сока размокал напечатанный Брежнев, разъезжалась и разваливалась «Правда» и пачкались «Известия». За лимонад и за ягоды платили влажными монетами и мятыми рублями. Где-то вдалеке пел довоенный репродуктор голосом Пугачевой — юной, дерзкой и соблазнительной. Теплым пряным вечером, звучащим пляжными шлягерами и бессонными цикадами, Андрей вскрыл проволокой замок, ведущий на залитую гудроном крышу «Черноморца», достал из авоськи бутылку кислющей «Монастырской избы» и кило персиков, завязал Таньке глаза чем-то и вытащил ее наверх — глядеть на оранжевое закатное солнце и на густеющее вечернее море, считать неисчислимые южные звезды… — Мы с тобой всю жизнь вместе будем? — спросила его Танька, худенькая, глазастая, приглаживая свои выгоревшие в белое золото волосы. — Будем, конечно, — уверенно отозвался Андрей. — Чё жениться-то было, если не всю жизнь? А о чем еще говорить, когда приезжаешь из города Котовска Тамбовской области на море в первый раз? Не о чем больше. Только о любви да о вечности. — Страшно, — вдруг сказала Таня. — Что страшно? — он глотнул из горла и ей протянул. — Страшно представить себе, что это на всю жизнь. Нет! Я не про тебя… Я вообще… Ну, не понимаешь? Жизнь… Вся жизнь… Это же долго так! Бесконечно долго! И вот всю эту жизнь ты будешь что-то одно делать… Жуть! — Знаешь что! — обиделся Андрей. — Совесть есть? Она не ответила, только взяла бутылку теплой «Избы» и сделала большущий глоток. Потом подняла на Андрея глаза, подлезла под его руку — будто он сам ее обнял — и прижалась к нему. Ее чуть знобило. — Но без тебя еще страшней, — сказала Таня. И поцеловала его. Туда вот можно путевку? Очень нужно… В «Черноморец». На крышу. Через два дня после общего собрания хлыщ-Тухачевский вызвал Андрея на ковер. Андрей шел мрачный, зарекшись с присланным живодером вообще говорить, не то что просить о по-

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

...Вот они, эти сапоги. — Допился, мурзила? — Он дышит вообще? Или за мешком сбегать? — Пульс глянь… Что-то есть вроде. Эй, мужик! Мужик! Глаза ходят...

щаде. Шел с гордо поднятой головой, как двадцать шесть бакинских комиссаров — наперед зная, чем все дело кончится. Где скорая? Где… А дело только началось… — Андрей Андреевич, — Тухачевский неожиданно смотрел на него без ненависти, торжества и подъеба. — Спасибо за искренность. Вы не подумайте, мы тут рубить с плеча не хотим. Давайте комитет сделаем. Вы авторитетный человек. Возглавите? Поможете в курс дела войти. Кадровые решения будем с вами согласовывать, ну и вообще… Опытом поделитесь… Я, знаете, прямоту ценю. С подхалимами работать — себя не уважать. Третий зам нужен. Вот, вам хотел предложить. Шел на расстрел, а попал на День Победы. Из кабинета Андрей выбрался пришибленный, неверующий еще, но втайне от себя самого ликующий: вот оно, повышение, которого десять лет ждал, да какое! Сразу полез в поясную кобуру, в которой висел мобильный — звонить Таньке, делиться, советоваться, хвастаться. И ведь взял телефон, и набрал даже — но за секунду до того, как пошли гудки, слава богу, вспомнил. Как от кипящей кастрюли отдернул пальцы, пихнул телефон обратно. А больше никому вот рассказывать не хотелось. Когда Анютка родилась, Андрею, конечно, не до нее было совсем. В девять смена начинается, в шесть заканчивается, потом еще на дачу — поливать; пока домой вернешься, пока пожрешь — она спит уже. На выходных, конечно, была возможность, но на выходных Андрей вместе со всей необъятной Родиной корячился в огороде, чтобы было вообще чего харчить — Союз уже помаленьку катился к ебеням, и магазинные полки были все захвачены колониями морской капусты, которой в подыхающей советской экономике вдруг случилось необъяснимое перепроизводство. Не водоросли же русскому человеку жрать! Не видел он, в общем, дочки. — Я же просила сегодня пораньше!

...???...

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

— Та! Ня! Какое пораньше? Какое пораньше?! Я вторую смену взял специально, чтобы только это платье ей купить, как ты говорила! На Новый год! — Это не на Новый год, Андрюш. Это ей на день рождения. Сегодня был. — И… где она? — Спит. Ребенку шесть… семь лет. Он спит. Нормальная история, обычная! А кто из мужиков с детьми нянчился? Для этого бабы и сделаны! Чего тут оправдываться? В школе спокойно, приводов нет, в тринадцать не залетела — и спасибо. Жили в одной квартире и на разных планетах. — Па, можно в клуб? У нас все идут… — И все прошмандовками вырядились? Отца должна уважать прежде всего, вот что! Ясно?! И когда она успела такие сиськи отрастить? Только ведь из роддома забирал — желтую, глаз не видать, один рот во всю голову… Два четыреста. Потом, где-то между его фанерным и его огородами, Анюта уехала учиться в Тамбов, бывала на каникулах — уже какимто почти незнакомым, взрослым человеком. Потом еще дальше уехала, в Питер, замуж там выскочила. Со временем что-то стало… Теперь Андрей и не знал, долго ли едет неотложка — потому что иногда ему казалось: вот прошел час, а стрелка вроде ушла лишь чуть, а потом он думал: ну вот, минута еще, и еще одна — а стрелка перескакивала уже на другой полюс. Потом стал тонуть в черноте и с трудом выныривать, потом забыл, во сколько вызывал… Последние два раза с ребеночком приезжала; мальчик, Сережка. Когда родился — позвонили. — На тебя похож, — словно нехотя признала Анюта. — На котенка мокрого, небось, похож! — буркнул он. А потом привезла — и вправду похожего. Сама-то Аня в жену вся, от него только цвет глаз. А внук… Внук вдруг оказался вылитый Андрей. Его пальчики — смешные слепочки Андреевых кривых мужицких пальцев, его скулы высокие — точно дедовы, и глаза даже на месте. Андрей собирался с друзьями в баню на выходные, в лес ехать; неожиданно для самого себя соврал им, что слег, и просто остался с дочкой и, главное, с Сережкой. А никто и не просил его. Пеленки менять научился. Он! Черт знает, что такое происходит. Размяк. И вот теперь — соскучился. Ждал, что дочка приедет на юбилей. Из-за внука. Не только из-за внука. Хотел поговорить с ней хоть единожды по-людски. Ну… Как со взрослой. И как с ребенком. Просто хоть поговорить наконец. Выпить для храбрости и — обо всем. А то как-то… Главное, чтобы вытащили его сейчас. Еще можно. Еще все можно. Еще все можно. Что он — ведь молодой еще. Пятьдесят только будет.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Сейчас только позвонить Тане… Нет, лучше поехать самому. Цветы… Про Геленджик рассказать. Простит. Простит. И дочка тогда извинит его… Будет праздник. Будет юбилей. Сережку привезут… Он с ним в парк пойдет, на карусели… На аттракцион этот… А потом сказать им: на работе теперь по-другому будет. Все теперь будет по-другому. Запел дверной звонок. — Иду! Нет, это показалось Андрею, что он так вслух. Не слушается язык: разбух и лежит. И нет больше власти даже над пальцами. Ушла вся сила, только и осталось ее — глазами косить. И вот он лежит — один глаз видит узор на ковре, другой — полкомнаты и парализованную кукушку. Снова звонок. И еще — нетерпеливый. Потекли красные чернила с потолка, закрывают комнату. Звонят. — Тань, открой! Тихо все. — Та! Ня! Там пришли! — Сейчас, погоди… Слава богу, а то бы так и провалялся тут незнамо сколько. — Тань… Ты приехала? — Приехала… — вздыхает. — Как… Как мать? — Ничего. — А ты сама… Как? — Соскучилась по тебе. — Ты простила меня? Тань, простила? Молчит. — Простишь? — Не знаю. — Тань… Я ведь… Я ведь понимаю. Мне тоже ведь сейчас знаешь, как… Не только ведь тебе пятьдесят будет… — Что ты понимаешь? — Что… Что страшно. Что старость скоро. Что в зеркале… Такое. Нет! Ты-то красивая у меня. Я про себя это, Тань… Про себя

...Сейчас только позвонить Тане… Нет, лучше поехать самому. Цветы… Про Геленджик рассказать. Простит. Простит. И дочка тогда извинит его… Будет праздник. Будет юбилей. Сережку привезут… Он с ним в парк пойдет, на карусели... 86

я, честно. Я думал потом… Раньше ведь ты мне не закатывала такого… Ничего не было, Танюш, правда! Ну, шпингалетка какаято… Она просто пацана своего позлить, при нем мне сказала! Я же все понял… Да и не стал бы я! Она же нашей Анютки младше, тут можно разве? Веришь? Вздох. — Я тебя люблю, Танюш. Я не брошу тебя никогда. Куда уж теперь… Вся жизнь вместе, вместе и теперь надо. Ради поблядушки какой-то? Я потому и разозлился так. Ты прости меня, ладно? — Ты молодой. Девки кидаются вон как. А я что? — Тань! Ну херни вот не говори только! Ты еще… Ты у меня еще! В дверь барабанят — ватная обивка под схваченным крестнакрест ремешочками дерматином гасит звук, и словно через подушку кричат: «Откройте, милиция!» — Танюш… А ты не открыла еще, что ли? — Не успела, заболталась… — Милиция! — Погоди, Тань… О чем мы говорили-то? Грохот из прихожей, чьи-то чужие сапоги чавкают с ноябрьской улицы по лакированным паркетинам. — Эй! Потише там! — строго кричит им Андрей. Сейчас важней всего с женой поговорить — надо объяснить ей все, чтобы не думала… Чтобы вернулась. Вот они, эти сапоги. — Допился, мурзила? — Он дышит вообще? Или за мешком сбегать? — Пульс глянь… Что-то есть вроде. Эй, мужик! Мужик! Глаза ходят… — Хуясе у него глаза… Да это инсульт, Васильич.Любишь ты поперед батьки! Давай-ка я сначала посмотрю… — Да что я, инсультных не видел? На этой неделе только четверо! Оно! — Слышь, Алексей… Если я говорю: дай разберусь, ты просто сиди и смотри. Теперь ментовские берцы кружат рядом хищно, заправленные в сизые обрызганные штанины. — И чё тут? Сердце? — Товарищ сержант, не мешайте работать. — А чё это… У вас во сколько вызов был? — Был и был… Тебе-то что? — А то. У вас нормативов нет, что ли? — А у тебя нормативов нет, что ли? Хуль мы тебя прождали-то час? У шлюх документы проверял? — Ты не борзей тут особо… — Ты мне не тыкай, понял? Не смотри, что я в халате, я, блядь, только год назад тельник снял… — Да пошел ты! — Мужики! Вы бы при женщине все-таки… — не выдержал Андрей. — Тань, может, на кухне подождешь? — Чё он там мямлит? — Не разберешь…

— Слышь, Васильич… Надо грузить его. Что-то плохой он. Сколько он реально пролежал-то? — Вызов полседьмого был. — Ну. А сейчас одиннадцать. — Где вы были-то, ептыть? — Слышь, сержант… Не зли меня, понял! Где были… Где надо были. — Ну ладно, бля. Я тогда документы составляю. Вскрыли мы квартиру без пятнадцати десять, выходит? — Товарищ сержант… Вы не спешите. — Васильич, грузить его надо. С инсультными каждая минута ведь… — Алексей, да что ж ты… Блядь, как маленький… Ты посмотри на него. Тут обе стороны уже… Тут пиздец. — Тань, не слушай их, глупости они говорят. Это я просто знаешь что? Это я водкой отравился. Осетинскую взял. В больницу заберут и откачают. Все нормально будет. А Анюта не приехала с тобой? — Приехала. Тут она, Андрюш. — Я здесь, па. — Ань… Анют. Хорошо, что ты… Пока есть возможность хоть. А то в больницу отвезут, там с посещениями еще неясно как… — Ты не переживай, па… — Тебе сколько сейчас, Анют? Семь? — Двадцать восемь, па. Ты лежи. — А выглядишь, будто семь. Это то платье на тебе? Мое, да? — Твое. Я его люблю очень. — Ань… Ты вот вроде говоришь, тебе двадцать… — Восемь. — Да… Ну, значит, ты большая уже. Я хотел тогда… извиниться, что ли. Говно я отец… — Да все нормально, па… Я понимаю. Ты работал. — Чё он там блеет-то? — Про больницу вроде… Я позвоню, Михал Васильич, а? Позвоню в городскую? — Блядь… Ну, звони. У них там нету оборудования все равно. А до областной не довезем. Помрет так и так. — А вы что предлагаете? — Ну что… Что не инсульт. Что алкогольное отравление. — А вскрытие? — Решим мы со вскрытием, не волнуйся. Приехали, а он тут все. — Не, мужики, я так не играю! Вы по своей части мухлюйте, а меня не втягивайте! Я приехал — у меня жмура не было! — Товарищ сержант… Что не по человечески-то, а? У вас что, отчетности нет? Статистики? Вы что, не понимаете нас? — Вот я как раз и понимаю! Вы мне своей отчетностью мою отчетность не портите! — Мужики, вы бы заткнулись все уже! Не видите — у меня с дочерью разговор! Не видел сто лет! — Ты с кем разговариваешь, па? Тут нету никого — я только и мама.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

...А мимо Андрея плыли выставленные в серванте фарфоровые медвежата, выцветшие обои, облезлые и исцарапанные ключами стены подъезда, фанера и дерматин соседских дверей, сырая бурая ноябрьская ночь, зассанные дворнягами фонарные столбы, стволы каких-то деревьев, кипарисов, кажется...

— А Сережку не привезла? — Дома оставила. На юбилей привезу. — Как он там, бандит? — Пошел позавчера! Сам прямо, без помощи, представляешь? — Анюта тихонько засмеялась. — Вот я паспорт его нашел. Так… Серафимов Андрей Андреевич, год рождения… Сорок девять лет мужику. Ну чё, я заполняю, значит? — Постой, сержант… Заполнить мы еще успеем, а? — Алло. Пятая скорая, Котовск. У нас тут с приступом… Подозрение на инсульт. Состояние тяжелое. — Блядь, Алексей! Ты что же это… — Что значит мест нет? В коридоре положите… Ну хоть капельницу какую-то… Да понимаю я все… А что мне, бросить его тут? Если сам помрет — это одно… Да. Едем. — Ты выслужиться, да, Алексей? А перед кем? Ты же знаешь, нам по инсультным отвечать… — Да какое! Сорок девять лет всего… Жалко же… — Ну жалко. Жалко. У нас мужики в среднем по стране в пятьдесят восемь мрут. Этот в сорок девять преставился, зато другой до шестидесяти семи дотянет. — Ань… Анют… И тогда помнишь, с дискотекой твоей… Ну… Ты прости меня. За прошмандовку. Я переживал просто, ты вырядишься, а мало ли что случится… Ты красивая же… Как мать… — Он один живет, что ли? Вон в паспорте штамп: брак, ребенок… Не, мужики. Я приехал, он точно живой был. — Сержант… Товарищ сержант. Давайте тогда, может, время обсудим? Во сколько вы приехали, во сколько мы? — Это можно. Это я еще не заполнял. — Ну давайте хоть на часик пораньше? — Ну если на часик… У меня как раз вызов был. А потом чё? — А потом… Сначала квартиру искали. Он номер квартиры не сказал. Потом… Не могли вскрыть. Потом диагностика. Капель-

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

ница. Потом машина не заводилась. Главное — во сколько мы сюда прибыли. На место. — Слышь, доктор… А чё вы реально задержались-то так? — Коллегам вашим помогали, сержант. Из ГАИ. Попросили на трассе… Освидетельствовать. Не могли отказать. Все? — Все. Волки они нам, а не коллеги… — Ну ладно, эт самое… Ну чё, вы поехали? Я квартиру сам тогда закрою? — А что, там, где паспорт, ничего не было больше? — Ну… Десятка. — Десятка? — Пока десятка. — Пополам. — С хуя ли пополам-то? — А вам, товарищ сержант, еще квартиру закрывать. Вы еще, может, чего интересного найдете. Нас с коллегой и так двое. — Слышь, Васильич… Мне так не надо. Я с живых только… беру. — А он и живой, Алексей, и не выебывайся особо. С тебя спросят потом. У тебя отчетность не только, блядь, белая. — Не… Бери, если хочешь, мне не надо. — Так, значит, десантура выбывает? Тогда тебе две с полтиной, доктор, мне остальное? — Хрена. Давай пятерку и хоть весь дом перетряси, пока родные не вернулись. — Ну и жлобье! Держи и валите уже… — Приятно было поработать. Так, давай я за руки… Поехали… Осторожно, вывалится сейчас, ты не видишь, что ли? Да, в мешке-то оно половчей было бы… Что задумался-то, а, Алексей? — Да… Сорок девять лет… Как-то… Рано ему. Может, у него дела какие еще оставались… — Но мы-то живы! Так… Нет, давай ты вперед, да, ногами его… Так… — На скорости живем… В этой сучьей стране год за три идет, как на фронте… — Мрем, Алексей, мрем! Твоя правда! Вон я статистику читал — с восемьдесят девятого в городе на двадцать процентов сократилось население… Извини, мужик… Головой его приложил… Но пока работаем! По специальности работаем. У кого и этого нет. А мимо Андрея плыли выставленные в серванте фарфоровые медвежата, выцветшие обои, облезлые и исцарапанные ключами стены подъезда, фанера и дерматин соседских дверей, сырая бурая ноябрьская ночь, зассанные дворнягами фонарные столбы, стволы каких-то деревьев, кипарисов, кажется — точно, кипарисов, колонны Дома культуры, что стоял на набережной, потом киоски мороженщиц и наконец просто дышащий ласковым теплом геленджикский вечер глубоко-синего цвета, и море, море, море… — Тань… — взяв жену за руку, тихо сказал Андрей. — Слава богу, я все успел тебе сказать…

анастасия кононенко, лика федоренко, алекс галлер

Стань пионером!

Этот призыв сайта ruspioner.ru к фотографам и художникам нашел отклик в Сетях. Много отличных фотографий, рисунков и даже коллажей мы получили. Устроили вернисаж талантливых произведений на сайте «Русского пионера». А потом осенило: где, как не в «Фотоувеличителе», проявится истинная ценность? Фотография должна пожить на бумаге — этим шансом и воспользовались победители искрометного пионерского конкурса. русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

лика федоренко

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

ирина волох

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

лика федоренко

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

анастасия кононенко

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

лика федоренко

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

лика федоренко

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

лика федоренко

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

лика федоренко

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

лика федоренко

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

лика федоренко

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

алекс галлер

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

100

Урок мужества. Пропавшие в отрубях. Разоблачительный массаж. Урок географии. Держание

под Бискаем. Оригинальный подвиг на воде.

текст: николай фохт

Исключительно ради того, чтобы урок мужества не был голословным, Николай Фохт на собственном опыте познает, что такое канал Христос атлантический, каков на вкус коктейль из односолодового виски с отрубями и, самое главное, стоит ли ради поездки в Северный Таиланд ложиться на массажной стол. русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

102

владимир богдановский/фотосоюз

Иногда

103

разочарование может отравить приятный, регулярный ход жизни. На протяжении долгих лет копится в организме уверенность и незыблемость. Что дает право смотреть вперед не только твердо, но и дерзко. Кажется, ничто не способно сбить с проторенной уже счастливой дорожки. Только разочарование способно. А разочарование приходит обычно, откуда его и не ждешь. Есть у меня приятель. Мы с ним познакомились в Таиланде. Хозяин некрупной фирмы по производству отрубей. Ржаные, пшеничные, овсяные... Валентин мог часами рассказывать о том, как он натолкнулся на золотую жилу. Но это неважно. Главное, когда настал глубокий кризис и Валентин терял как поставщиков отрубей, так и последних покупателей, на российском горизонте возник господин Дюкан, автор модной диеты. В мгновенье ока жизнь переменилась — Дюкан объявил отруби панацеей и назначил их главным спасителем человечества от ожирения и вообще от всего плохого. Дела Валентина пошли в гору, он сосредоточился именно на овсяных отрубях — и сорвал джекпот. Мы сошлись на здоровом образе жизни. Волшебное превращение его чахлого бизнеса так подействовало на Валентина, что он напрочь отказался от жирной пищи, стал играть в керлинг и всерьез принялся путешествовать. Он называл это экспедициями. Собственно, в Таиланде я застал его за подготовкой очередной такой экспедиции — в Северный Таиланд. Подготовительный этап был обставлен со всей секретностью. В том смысле, что днем Валентин хоть и дружил со мной, но обсуждал только методику сгонки десяти килограммов за три дня и восстановление дыхания после неудачного падения на спину во время запуска хаммера в последнем энде. Ни слова об экспедиции. А вот вечером становился разговорчивее: Валентин делился мельчайшими подробностями предстоящей через

полгода операции. Виной тому — около литра виски «Мейкерс марк», который мой новый товарищ уговаривал за полтора часа. Судя по всему, дикое количество алкоголя не конфликтовало с программой здорового образа жизни. Может, потому, что каждую порцию вискаря Валентин заедал столовой ложкой овсяных отрубей, разбавленных питьевой водой «Чанг». Он уверял меня, что это ноу-хау, а может, и круче — изобретение. То есть параллельно всему шел важнейший эксперимент по спасению человечества от похмельного синдрома. Валентин думал, конечно, что и от алкогольного опьянения — но это неправда. Напивался он как положено, штатно. И практически каждый вечер нашего пребывания в Районге изобретатель подробно докладывал мельчайшие детали своего замысла. В двух словах: на севере Таиланда, в буддистском монастыре живет старый монах, который заговаривает пули. «То есть ты можешь, предвидя опасную, криминальную ситуацию, сказать мантру, молитву или чего там — и пуля тебя не коснется. «Проверено, — уверял отрубиный король. — Один мой приятель ну не совсем приятель, кореш. Я его видел, короче, как тебя. Он, короче, оказался в одной комнате против троих пацанов. Они его валить приехали. Достали волыны и давай чесать. А мой кореш, приятель, которого я знаю, прям на них сиганул, как будто Матросов, понимаешь? Успел в дверь выскочить — и ни одной царапины. Он мне потом рассказывал, что это мантра монаха спасла. И я хочу такую же». — А тебе на фиг? У тебя проблемы, что ли, разборки? Вроде девяностые уже история, отруби не газ, не нефть, не кокс. Чего тебе эта мантра? — Места там красивые, на севере. А мантра — впрок. Утром Валя вообще не помнил того, что мне рассказывал: отруби с виски давали поразительный эффект. Мы иногда перезванивались в Москве. Я заочно радовался за моего

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

getty images/fotobank

инновационного знакомого — овсяные отруби становились реальным дефицитом. Да и вискаря к весне на прилавках поубавилось. Но вот однажды раздался звонок от Валентина: — Дружище, есть дело. Мы пообедали в хинкальной на Маяковке. Валя, взяв с меня слово не разглашать содержание разговора, раз в десятый рассказал историю про монаха — теми же словами, что и по пьяни. Я терпеливо кивал — он нынче большой человек, а у большого человека должны быть слабости. — В общем, ситуация критическая — Семен Георгиевич не сможет поехать, он сломал ногу. По глупости… Не важно. Я хочу предложить тебе место в группе. Со своеобразным опционом. — Что за опцион еще? — У тебя будет право пообщаться с монахом, получить его благословение, и ты сможешь пользоваться мантрой. Без права уступки третьим лицам. — Да мне мантра не нужна, а вот в Северный Таиланд смотаться хорошо бы. А когда выдвигаемся?

— Погоди, погоди выдвигаться, не все так просто. А насчет мантры — это ты зря, никогда не знаешь, что в жизни пригодится. Вот у меня с отрубями похожая история… Ладно, об этом в другой раз. Мы тщательно подходим к подбору членов путешествия. Поэтому важна физическая форма, а также психологическое состояние. Ну и общая совместимость. Николай, надо пройти тест. — Да ладно. — Это необходимое условие. Ничего сложного. Нужно сходить на массаж к нашему специалисту. — А что даст массаж? — О, ты не представляешь, какой хороший специалист эта Эльза! Меня, конечно, смутила история с тестом. Особенно меня беспокоила Эльза и ее массаж. С другой стороны, да что мне эта Эльза, в конце-то концов, массаж-то уж я как-нибудь сдюжу. Эльза оказалась женщиной лет тридцати пяти, а то и сорока. Худощавой, высокой. В комнате с приглушенным светом — массажный стол. Эльза

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

предложила раздеться за ширмой, помогла устроиться на столе и приступила. Техника массажа была, прямо скажем, не классическая. Начала она с головы. Но главное не то, что она делала руками — она говорила очень странные вещи: — Знаешь ли ты ты, что на макушке канал, который связывает нас с космосом? Есть канал Христос космический, есть канал Христос атлантический. Я однажды видела атлантического Христа — но это непросто. Лучше всетаки космический — он добрее и с ним хлопот меньше. Кстати, вы не знаете, какие документы нужны несовершеннолетнему ребенку, чтобы одному вылететь за границу? Это был довольно неожиданный вопрос. Я что-то промямлил про доверенность, мои знания ограничивались радиорекламой про шереметьевскую таможню. Эльза выслушала меня и сказала: — Мне надо помыть руки, переходим к позвоночнику. Из ванной она вернулась совершенно другим человеком. Эзотерический треш про энергетические каналы сменился Северным Кавказом. Зльза рассказывала какие-то запредельные истории про то, как она служила медсестрой в полевом госпитале. Про то, как вытаскивала с того света танкиста обгорелого, держала его в какойто гальванической ванне и он выжил. Я непростительно расслабился под эту умиротворяющую историю, но Эльза вдруг спросила, хорошо ли я стреляю. Мне бы честно и прямо сказать, что плохо, но стал изворачиваться, юлить. Мол, из винтовки сносно, а из «калаша» — посредственно, потому что отдача. Эльза ушла мыть руки и вернулась специалистом по восточным практикам. Дао, инь-ян, правильное дыхание животом. И неожиданный вопрос в самый разгар обработки икроножных мышц — мои отношения с алкоголем. Наученный горьким опытом, ответил четко: не пью. Наспех закончив

104

105

Повторим урок Мантры от пули нет, монах врет.

Значение ячменных отрубей преувеличено.

Массажистка должна молчать.

От разочарования помогает семикилометровый кросс.

анна всесвятская

с левой ногой, Эльза отошла от стола и сказала, что сеанс окончен. Я вышел от нее полностью разбитым, точнее окончательно разрушенным. Отрывочный массаж с тотальной промывкой мозгов выбил меня из колеи на двое суток. Я даже пошел в самый дорогой в моем районе гастроном и купил английских, не валентиновых, отрубей и шотландского односолодового виски. Я засыпал отруби прямо в сто пятьдесят граммов обжигающего пойла и съел это в течение двух часов. Страшное г..., но клин надо было клином... Валентин объявился через неделю и назначил встречу в чебуречной «Дружба». Он выглядел прекрасно, я, кстати, тоже: всю неделю потратил на беговые тренировки и упражнения со штангой — чтобы закачать результаты странного массажа. — Николай, к сожалению, ты не попадаешь в экспедицию. Эльза прокачала тебя, вердикт: ты не подходишь. — А что не устроило-то? — Неуверенное владение огнестрельным оружием ее смутило и закрытый канал атлантического Христа. — Ясно. А кто вместо меня? — Эльза. Рискованно, но дело уж больно ответственное. — А ты сам-то прошел ее тест? — Не хами, Николай. Я предупреждал, отбор будет жестким. — Да иди ты… И отруби у тебя г...няные, британские на порядок качественнее. Расстались врагами. Разумеется, я завидовал Валентину, который попадет в Северный Таиланд, в монастырь. Разумеется, я был счастлив, что больше никогда не увижу Валентина и, самое главное, Эльзу. А без мантры как-нибудь обойдусь, без атлантического, да и без космического Христоса тоже перекантуюсь. Но осадочек, похожий на мокрые отруби, в душе остался. Разочарование в людях и массажистах; разочарование, которое чуть было не лишило меня уверенности в своих силах. Но ведь не лишило.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

текст: александр рыскин рисунки: анна каулина

getty images/fotobank

Авторы «РП» способны даже такое, казалось бы, развлекательное дело, как яхтинг, превратить в полномасштабный подвиг. Хотя то, что совершил яхтсмен и поэт Александр Рыскин, решительно переворачивает традиционные представления о подвиге. По крайней мере — о морском.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

108

109

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Перед

штормом бывают невыразимо прекрасные минуты тишины, когда кажется, что в небе

поют ангелы… Аркады радуг падали в штилевую Атлантику. Невыносимая легкость бытия подняла в воздух бабочку, невесть откуда оказавшуюся вместе с нашей яхтой посреди океана. Отчаянный закат расчертил горизонт сумасшедшими рубиновыми всполохами: золотое на синем и синее на золотом — картина, которую не забудешь. Не верилось, что спустя какой-нибудь час весь этот райский мир исчезнет в реве неистового ветра, в белой вскипающей пене, в грохоте и ударах огромных волн, бьющих о корпус тяжелыми кувалдами морского ада... Чтобы предположить все это, не надо быть пророком — достаточно было взглянуть на последний прогноз погоды, графически наложенный в компьютере на карту Биская. Господи! Все красно было на триста миль вокруг... Темная горящая плазма алыми спиралями растекалась по всей акватории, выдавая с экрана цвета от 10 до 12 баллов. Нас ждет настоящий «Харрикейн»! Как же нас так угораздило? Наверное, я трус... Я еще вчера испугался, увидев эту картинку в интернете, и заголосил на весь мостик: «Куда мы прем, капитан? На фига нам весь этот подвиг? Сидели бы в Роттердаме, пили «Хайнекен», пока не пройдет этот катаклизм. Какой дьявол второй день гонит нас в эпицентр этой морской преисподней?» Впрочем, все это была риторика... Мы и сейчас могли дать право руля и повернуть в Саутгемптон, чтобы уже завтра сидеть в каком-нибудь английском пабе и слушать завывания бури за стенкой надежных ворот гакаборта. Проблема действительно была в дьявольском упрямстве нашего капитана. Сам я его и уболтал на этот поход, восхищенно рассматривая солидный иконостас военно-морских регалий и мужественный облик старого морского волка. Мистер Арнольд Тиммерман собственной персоной, адмирал голландских ВМС, бывший командир океанского фрегата, а ныне, на предстоящие две недели похода — капитан нашей стальной семидесятифутовой экспедиционной яхты «Дельфино», буквально вчера сошедшей со стапелей знаменитой голландской верфи «Де Альм». Вот он, наш капитан — стоит на мостике совершенно невозмутимый и держит курс в открытый океан, надеясь обойти бискайский циклон с запада. Так поступить рекомендовали нам его друзья — военные метеорологи из НАТО. Они, конечно, ребята грамотные, и своя логика в этом проглядывала, но все равно — не нравилась мне вся эта затея, чуяло мое сердце — хватанем мы звездюлятор высотой до самого клотика… Вся надежда была на корабль. Лодка у нас непростая — в любом порту взгляды приковывает. Сверкающие неоновым лаком 70 тонн водоизмещения, могучий корпус — почти сантиметр судостроительной стали по бортам и полтора в балластированном свинцом киле, 40 сантиметров шпация между шпангоутами. Огромная автономность по ходу — 20 тонн топлива в танках и два новеньких «Катерпиллера» по 400 сил, плюс ко

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

всему этому счастью — двойное дублирование всех инженерных систем, полный раймариновский комплекс навигационных опций в эксклюзивном исполнении «Маретрон» — и пожалуйста: вот вам боевая экспедиционная яхта для настоящей кругосветки… Не подведи нас, милая! Вывези! На тебя сегодня вся надежда. Вспоминаю дискуссию с хозяином нашего кораблика. Недавно совсем это было, с полгода назад, когда заартачился он и не позволил верфи устанавливать дорогостоящие стабилизаторы качки — мол, глупости все это дамские, иль не мужчины мы? На то и шторма, мол, чтоб нас на них валяло. М-да... Самто он встречать нас собирается в Лиссабоне, а нам еще полторы тыщи миль вокруг всей Европы дотуда отмахать предстоит и столько же потом до Хорватии всем вместе ехать. Конечно, если сегодня живы останемся... Встаю на вахту. В этом походе я старпом и второй вахтенный на три тысячи миль. Арнольд идет спать. Ему надо обязательно выспаться. Впереди веселые сутки — оба это понимаем. Удастся ли потом отдохнуть — еще вопрос. Оглядываю карту, приборы, позицию, развертку радара — все вроде в норме. Целей нет — все, видать, попрятались, только мы одни сдуру прем посреди Атлантики. Скорей бы уж началось — нет сил ждать. И оно началось… Ближе к полуночи. Полста узлов ветра — волны метров по семь, но, если верить прогнозу, на Бискае в это время было много-много хуже. Самое страшное в эту ночь мы объехали. И хоть зеленели лицом не раз и тошнота порой подступала к самому горлу, ехали без серьезных приключений — посуда, обложенная в шкафах ворохом полотенец, не разбилась. Холодильники, под завязку набитые продуктами, удержались в фиксаторах. Риб, по-штормовому закрепленный на флайбридже, не сдвинулся ни на миллиметр. Сами мы, раскрепившись в рекаровских креслах на мостике, тоже обошлись без акробатики — ни одного ушиба. Яхта лежит на курсе. Двигатели ровно гудят. Волны яростно грохочут о борт, перекатываясь через мачту, — едем как подводная лодка уже сутки и вроде начали привыкать. Если так дело пойдет, то, глядишь, доберемся дня через три до Лиссабона, а там уже и до Гибралтара рукой подать. Эх, лучше б я попридержал язык... Накаркал. Не послушали меня в небесной канцелярии. И все метеорологи НАТО тоже остались с носом. Ураган подумал- подумал и двинулся прямо к нам, расползаясь как красная гангрена по всей карте, захватывая уже не только Бискайский залив, но и весь юг английского побережья. Вот уже его алые языки лизнули горизонт прямо по нашему курсу. Волны, и без того страшные, начали угрожающе расти в размерах — вспомнилось кино про «Идеальный шторм» с Клуни. Честно говоря, до этой минуты я считал тамошнюю историю явным преувеличением. Сколько по морям хожу, не видал никогда ничего подобного, но тут… Без комментариев, как говорится. Наш третий член экипажа — бельгийский судовой механик Марк, побеждавший морскую болезнь, лежа на полу своей каюты, получил полноценную шишку на лбу, взлетев ровно так,

110

как лежал — абсолютно горизонтально, с силой ударившись лицом о подволок, расположенный в двух метрах от пола. То ли еще будет! Что-то подсказывало мне, что главное нас ждет впереди. Взрывы волн в носовые скулы и борта, мгновенные дифферентовки носа вниз и вверх, пропускающего под собой очередной кипящий вал, и тупые удары днищем о воду, тяжелые вибрации от сложения множества амплитуд, работа двигателей на максимальных режимах, тысячи тонн воды, прокатывающиеся через флайбридж значительно выше топа мачт, почти постоянное состояние «Наутилуса», идущего в подводном режиме, — это был взбесившийся калейдоскоп, которому не виделось конца... Корпус корабля мелко дрожал, временами страшно вздрагивая — как от ударов огромной кувалды. Сквозь грохот океана нельзя было расслышать друг друга даже внутри мостика — кричали и орали во весь голос. Обруливали каждую водяную гору, принимая наискосок, скулой, ее очередной удар. Против сумасшедшего ветра — если верить анемометру, миль под 60 в час — наш ход сократился до трех узлов. Изменить курс тоже было нельзя — шли почти против волн, стараясь не подставлять борт под идущие непрерывным строем десятиметровые горы черной воды, на которой даже не держалась пена — ее сдувало в мелкодисперсную пыль, сокращая видимость буквально до считанных метров... Время шло. Аккуратное европейское солнце попыталось выглянуть из-за туч, но быстро оставило эту затею и скрылось в направлении канадской границы. На одной особенно вредной волне тряхнуло нас так, что стало казаться, что мы уже перевернулись. Как-то сразу и вдруг в пучину ухнули два килограмма нервов. Осмотрелись в отсеках. Было мило, вполне герметично, но лично мне показалось как-то тоскливо, подумалось: «Боже мой, на что тратится жизнь... Давайте уже доедем скорей и высокодуховно полежим на чистом, ровном и горизонтальном. В стальной, наглухо задраенной на все кремальеры посудине, что здесь забыли мы — три потных усталых мужика, вторые сутки не жравшие, с зелеными лицами и красными от бессонницы глазами?» Чтобы не скучать, мы с капитаном нашли себе развлечение — отправились на верхнюю палубу проверить крепление спасательных плотов. Едва я отдраил люк и высунул нос наружу, мгновенно получил нокаут чугунной гантелей ветра и очутился по щиколотку в черной воде. Поднял голову и увидел, что огромная волна уже надо мной, а жизнь... она как бы уже и позади. Выглядело так, будто из темноты набегает нескончаемая кремлевская стена. Как-то само-собой стало ясно, что пора паковать в гермомешок трусы, деньги и документы. Наступила определенность. Стало легко и свободно. Это был такой момент, что не будь я крещеным с рождения, я б немедленно выдумал бы религию.

111

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Взглянув на капитана, улетевшего от удара волны кудато к мачте, я догадался, что он тоже близок к тому, чтобы изобрести какой-нибудь ислам. — Ну его нах, такое купание, Арнольд — сказал я голландцу на чистейшем русском. В тех сферах, где мы оба с ним только что побывали, все человеческие языки одинаково понятны и любые слова вообще не имеют смысла. Наверное, поэтому он сообразительно кивнул, и мы скачками двинули обратно в яхту, потому что оба вдруг вспомнили, что с самого момента полета тушки нашего механика Марка к потолку давно уже не видели третьего члена нашего экипажа. Я подозревал, что за прошедшие двое суток он как минимум изобрел буддизм. И достиг самадхи... Но жив ли наш страдалец? Как он там один, в своей летающей на волнах каюте, держится ли? Марк был жив. Оказалось, пока мы воевали с волнами, он сражался за живучесть корабля, починяя хайтековский вакуумный гальюн... Сначала он починял только свой гальюн, потом разобрал и остальные, в других каютах. Как этот человек, практически умирающий от морской болезни, смог разобрать три гальюна на яхте, которую двое суток швыряло от борта до борта с кренами по 45 градусов, для меня до сих пор загадка. Но он смог. Потому что настойчивый и целеустремленный человек всегда может разобрать то, что другие собрали... Уж не знаю, что он там починял, но я быстро понял страшную правду — на штормующем корабле в центре атлантического урагана мы остались без сортиров... О том, чтобы делать это по старинной морской традиции через леер не могло быть и речи. На такой амплитуде раскачки корпуса, как у нас нынче — тут ничего не светило даже цирковому канатоходцу. Как только я это понял, организм тут же вспомнил, что час назад вместо ужина я залил в него две банки «Хайнекена», и, вспомнив это, мой подлый организм немедленно и подло приготовился лопнуть... Но осквернить наш Юнион Джек, наш гордый флаг островов Кука, и светлый дизайн наших яхтенных интерьеров от знаменитого в индустрии мэтра синьора Джузеппе Мазаччо… Внутренне содрогнувшись от кощунственной мысли, я стиснул зубы. Ситуация была и вправду патовая. Сколько продлится ураган, никому не известно. К борту лодки на ограждающий леер нам еще долго не удастся выйти — после встречи с кремлевской стеной на флайбридже сие даже не обсуждается. А внутри наглухо задраенной яхты ни одного квадратного метра, доступного осквернению: тик, алькантара, аристократический модерн в стилистике Бэнк энд Олафсен — суперфункциональное средиземноморское патио, заряженное небывалым комфортом и дизайном... И при одном взгляде на несчастного Марка и развороченные гальюны не остается никаких сомнений, что всем трем сортирам пришла хана и продлится это уже до самой Португалии. На яхте три мужика. Каждый весит центнер — со всеми, как говорится, вытекающими... Продлись ураган неделю, страшно даже подумать, какой катаклизм можем мы привезти владельцу яхты в солнечный Лиссабон.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

В общем, это был тот самый случай, когда определенно «последний парад наступает». В такие моменты, как на флоте заведено, капитан с мостика салютует своей измученной команде, прикладывая ладонь к козырьку белой фуражки... «Благодарю вас, господа! Славно бились, братцы...» — а юный мичман с перебинтованной головой в рваном окровавленном кителе отважно идет по палубе к трапам в машины — открывать кингстоны... Самое время было спуститься в трюм и чего-нибудь там открыть. И вот зачем я все это говорю: удивительная все-таки вещь наша психика. Двое суток мы стояли на мостике, сражаясь с каждой волной. Но стоило всей командой остаться без сортиров, и все эти морские страсти мгновенно оказались не столь уж драматичны. Нет, ураган наш никуда не делся, в наглухо задраенной лодке еще сутки нас немилосердно долбало двенадцатибальным штормом, но теперь нам было не до него: главное было не опозорить флот и флаг. Дойти и вытерпеть… Это был наш подвиг, бессмысленный и беспощадный, которому всегда есть место, как нас учили классики... Наш героический поход прервал амиго из португальской таможни. Он вышел навстречу огромным волнам на катере вместе с другими амигами. Это был его подвиг против нашего. Ему хотелось от нас виски, сигарет, оружия и наркотиков. Я ответил: «Силь ву пле... прего зи битте… нам бы в гальюн… месье, пур фавор…» По широко распахнутым глазам нашего кэптана и мужественному выражению наших лиц он, видимо, понял, какой катаклизм в дополнение к кризису может въехать в его страну. Содрогнувшись, он указал куда-то за волнорез: идите и лопните там, чужестранцы… Нам оставалось только пойти за волнорез и открыть наконец кингстоны. …Я еще долго буду вспоминать этот переход и музыку атлантического урагана. Прорвавшись через шторм, мы праздновали свой приход в солнечный радостный Лиссабон как второе рождение. Радовались скалам мыса Сан Висенте, неслись с океанским течением по танцующей гибралтарской волне. Опять несколько суток штормовали от самого Гибралтара до Сицилии, имея семь баллов сирокко в правый борт у берегов Алжира, Ливии и Туниса. И напоследок, уже в Адриатике, всю ночь шли через величественный и фантастически красивый «сандершторм» — когда десятки и сотни молний как синие копья вонзаются в воду по всему горизонту одновременно, озаряя всполохами все пространство от Албании до Италии. Три тысячи морских миль из Роттердама прошел наш кораблик до острова Крк в Хорватии, и, пожалуй, я имею моральное право дать один совет тому, кто пойдет за нами следом. Если ты, человек, решил купить себе яхту, то, идя с ней на грозу, включи в экипаж сантехника, иначе тебя настигнет подвиг. И если ты перфекционист, такой как я и мои друзья, то еще вопрос, удастся ли тебе избежать славы и не стать героем.

112

Правофланговая. Любовность. Ксения Собчак про дедушку и бабушку. Пионервожатый. Я — слуга. Сергей Лукьяненко про желание стать человеком. Горнист. Маленький сфинкс. Марк Гарбер о быстроте изменений. Подшефный. Инвалид высшей лиги. Виктор Ерофеев о приступах вампиризма. Звеньевая. «Анжи, съешь улитку!» Маргарита Симоньян за столом с земляками. Знаменосец. Операционное. Матрос Кошка об электроножах и коньяке. Физрук. Голая механика. Геннадий Швец про Михаила Жванецкого на скорости 260 км/ч.

orlova

Твиттер-ведущая Ксения Собчак рассказывает историю, на первый взгляд, не в тему — по крайней мере, не в тему номера: о любви, как обычно. Но если подумать (а можно хотя бы попробовать), то окажется, что эта история о том, как не спеша всю жизнь любили друг друга ее бабушка и дедушка, и есть лучшая история о скорости.

текст: ксения собчак

Я ЗНАЛА только своих бабушку

и дедушку по маминой линии. Дедушка 22 июня 1941-го, на следующий день после выпускного бала, добровольцем ушел на фронт. Уже в декабре он принимал участие в битве за Москву. Прошел всю войну, с ранениями и орденами закончил ее в Берлине в 45-м. Бабушка жила в Ленинграде. Когда началась война, моя прабабушка с тремя дочерьми уехала в деревню, которая находилась на границе Эстонии с Псковской областью, решив там переждать войну, ведь пропаганда убеждала, что война месяца через три закончится. Прадедушка ушел на фронт (он прошел всю войну и погиб под Кенигсбергом за несколько недель до победы). А фашисты уже в сентябре 41-го заняли Псковскую область. Оккупанты потребовали, чтобы от каждого дома одного человека отправили на принудительные работы в Германию. Моей прабабушке предстояло сделать самый страшный

выбор, который только может выпасть на долю матери: из троих своих детей отдать одного. И она выбрала мою бабушку, самую младшую, ей было шестнадцать лет. Когда прабабушка умирала, я спросила ее, почему она выбрала именно ее. «Она прекрасно знала немецкий, и у нее был самый сильный характер», — ответила она. Две старшие дочери потом ушли: одна — в партизаны, другая перешла линию фронта и всю войну была медсестрой. Бабушку угнали в Германию, ей пришлось пережить все ужасы неволи и концлагеря. Она имеет статус узника концлагерей. В 1943 году, после Сталинграда, после всеобщей мобилизации в Германии некому было работать на селе. Худенькую, всего 38 килограммов, бабушку из лагеря отправили на сельхозработы в Саарбрюккен. Доила коров, и это ее спасло, потому что тайком удавалось попить парного молока. Их освободили весной

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

1945-го американцы. И первым делом показали статью в газете «Правда», где вождь заклеймил узников концлагерей: все, кто работал на врага, — враги своей страны. Американцы предлагали отправить в США всех, кто согласится, но бабушка потребовала, чтобы ее передали советским войскам. После унизительных проверок ее взяли работать переводчицей в советскую военную комендатуру в город Герцберг. А военным комендантом там был мой будущий дедушка — старший лейтенант Борис Нарусов. Бабушка работала с письмами немецких граждан, ее обязанностью было их переводить. Как-то она обнаружила донос на обер-бургомистра (так называли немцы должность дедушки): законопослушные немки обратились с просьбой к советскому коменданту разрешить им, забеременевшим от советских солдат, сделать аборт. Позволив это, дедушка нарушил сразу два закона, которые действовали

114

на территории Германии, — сталинский, запрещавший аборты, и такой же гитлеровский. Этот донос был совершенно логическим действием со стороны немецких женщин, так как к этому их приучила нацистская пропаганда. Бабушка, сделав перевод, заочно прониклась симпатией к советскому коменданту, который совершил гуманный поступок, да еще и мог за это пострадать. Она села на велосипед, проехала пятнадцать километров, нашла комендатуру и офи-

Моей прабабушке предстояло сделать самый страшный выбор, который только может выпасть на долю матери: из троих своих детей отдать одного.

александр устинов/фотосоюз

цера Бориса Нарусова. Предупредила его, сказав, что уже завтра донос уйдет наверх. Скрыть его не могла, так как сама была под колпаком. Предупреждение спасло дедушку: он рассказал об этой истории своему генералу, тот велел ему написать рапорт задним числом, и при разбирательстве отец сослался на разрешение начальства, избежав тем самым трибунала. Вот при таких драматических обстоятельствах родители моей мамы познакомились и сразу полюбили друг друга. Спустя год, 9 мая 1946 года, они поженились. Все эти годы прожили в мире, согласии и любви, и то, что они дали моей матери, определило всю ее и мою жизнь. В том числе это были и дедушкины откровенные рассказы о войне, суровые, подчас жестокие, но правдивые. Вот пример. У дедушки был друг детства, его одноклассник, который мечтал о карьере скрипача. 22 июня они вместе пошли в военкомат и добровольцами ушли на фронт. Этот еврейский мальчик— музыкант Няма (Наум) — в декабре 1941-го

115

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

под Москвой, на политзанятиях, когда политрук призывал, что нельзя сдавать Москву, поднял свою скрипичную руку: «Но ведь Кутузов отдал Москву и сказал, что, потеряв Москву, мы сохраним армию, а это важнее». И тут политрук вынимает револьвер и… стреляет привыкшему задавать вопросы вчерашнему школьнику прямо в голову. На сидящего рядом дедушку льется кровь друга. Первая кровь для него не на поле боя и не от врага. Политрук сказал: «Так будет с любым паникером!» Мальчик, выросший на литературе и истории, только за один вопрос получил пулю в лоб. Дедушка вынужден был потом соврать: в письме его матери написал, что Наум погиб на фронте. Вот такие рассказы на меня действовали больше, чем тома учебников. Как мало правды мы знаем о войне, особенно о не-

Ленинград бабушка не могла, потому что был сталинский запрет: таким, как она, нельзя было жить в Москве и Ленинграде. Поехали к родственникам дедушки в Брянск, где и родилась моя мама. Бабушке, прекрасно знавшей немецкий язык, было запрещено даже поступать в пединститут. Это «немецкое прошлое», этот испуг, который они испытали, преследовал их долгие советские годы. Уже в 60-е годы, когда бабушка претендовала на одну из должностей, на собеседовании в райкоме партии у нее спросили: почему же вы дали себя угнать в Германию? Она ответила: мне было всего шестнадцать лет, и меня никто не защитил. Ей возразили: надо было броситься под поезд! В этом бесчеловечном отношении к гражданам своей страны для меня и заключается неутихающая боль о войне. Потому что отдать свою

Когда я спрашивала у дедушки, действительно ли фронтовики шли в атаку под лозунгом «За Родину, за Сталина!», он отвечал: «Это была пропаганда, и мы это понимали, мы воевали за свою родную землю, за города и деревни, за матерей, детей, жен!.. Это как потом мы ходили на демонстрации под лозунгами «Коммунизм победит!» Никто в это не верил, но транспаранты все-таки несли». После войны бабушка и дедушка остались жить в Брянске. Для дедушки мечта о военной карьере (вся грудь в иконостасе орденов и медалей) разрушилась женитьбой на «ненадежной» бабушке; он окончил заочно пединститут и до пенсии работал директором школы. Бабушка, прекрасно зная немецкий язык, тоже хотела в пединститут, но у нее даже не приняли документы: «Как вы с таким прошлым можете учить советских детей?!»

Как мало правды мы знаем о войне, особенно о неоправданных и необоснованных жертвах, будь то под Ржевом или при форсировании Днепра, когда Сталину нужно было во что бы то ни стало взять Киев к 7 ноября. оправданных и необоснованных жертвах, будь то под Ржевом или при форсировании Днепра, когда Сталину нужно было во что бы то ни стало взять Киев к 7 ноября. Вот это отношение к людям как к мусору, по принципу «русские бабы еще нарожают», меня никогда не переставало оскорблять. Судьба моей бабушки драматична, и ее спасло то, что она вышла замуж за дедушку, потому что другие девочкипленные, вернувшись из Германии, попали на Колыму. Бабушка с дедушкой пробыли в Германии до 1949 года, но вернуться в родной

жизнь за Родину в бою — это святое, но совершенно иное — отношение к военнопленным, узникам концлагерей и всем невинно пострадавшим. Как сказал поэт Евгений Евтушенко, «за что же ты, Родина, сапогами по морде нам…» Поэтому предложение Юрия Лужкова осквернить столицу портретами Сталина, на совести которого миллионы жизней собственных граждан, я воспринимаю как надругательство над памятью о них. Безнравственно спекулировать на мнении одних ветеранов и игнорировать тех, кто уже никогда не сможет высказать другое суждение.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Имея двоих детей, она выучилась на киномеханика и на пенсию вышла уже директором кинотеатра. Трудная, напуганная жизнь… Но у них была счастливая семья, они любили друг друга и отпраздновали свою бриллиантовую (шестьдесят лет вместе!) свадьбу. Дедушка прожил 85 лет. Бабушка, на два года его моложе, когда праздновали ее 85-летие, сказала моей маме: «Спасибо, доченька, это мой последний день рождения!» На общее возмущение ответила спокойно-кокетливо: «Нет, старше Бориса я быть не хочу!» Старше Бориса и в самом деле не суждено было стать.

116

риа-новости

Своим текстом для «РП» писательфантаст Сергей Лукьяненко оставляет читателю выбор, какая роль из возможных ему ближе.

текст:сергей лукьяненко рисунки: павел пахомов

КАЖДОЕ УТРО начинается одинаково — я готовлю старику завтрак. Яйцо всмятку, какао, хлеб с маслом — врач советует есть овсянку и йогурты, но кто слушает врачей? Вокруг просыпается город, я на секунду отвлекаюсь, подхожу к окну, жду, пока зрение сфокусируется на идущих по тротуару прохожих. Спешат на работу люди, идут по делам слуги. Когда-то и я спешил на работу… но все это в прошлом. Я — слуга. Ставлю завтрак на поднос, иду в спальню. Поднос на столик у кровати, ложкой постукиваю яйцо, разбиваю скорлупу. В некоторых странах принято срезать верхушку яйца ножом. В России почему-то яйца просто бьют. Постукивание ложечки — как сигнал будильника «пора вставать». Смотрю на старика в ночном колпаке, на его подрагивающие веки. Старик открывает глаза. Я замираю.

Старик смотрит на меня, садится, бормочет: «Что б я без тебя делал». Ест. Иногда мне приходится относить немощное тело в ванную, но сегодня он чувствует себя неплохо. Когда старик садится в кресло у окна и закрывает глаза, я убираю поднос с остатками завтрака. Посуду — в посудомойку, где уже неделю копится посуда. Вечером надо будет ее включить. Возвращаюсь в комнату, прикрываю старику ноги пледом. Такса Туфик, такая же старая и ленивая, лежит у его ног и смотрит на меня краем глаза. Мне хочется погладить Туфика, но это бесполезно — я для него значу не больше, чем стул или холодильник. Даже меньше — в холодильнике прячутся всякие вкусности… Беру поводок, пристегиваю к ошейнику. Туфик косится на старика, но

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

встает. Он знает, что на прогулку его поведу я. Выходим с Туфиком из квартиры. У лифта ждет сосед. Молодой парень, и тридцати еще нет. При моем появлении он едва заметно морщится, но все-таки здоровается. Да, я тоже когда-то не любил слуг. Хотя «не любил» — слишком громкое слово. Брезговал, не замечал — это будет вернее. Входим с Туфиком в лифт вслед за соседом. Спускаемся, выходим во двор. Отпускаю поводок на всю длину, позволяя собаке заняться своими делами. И вижу, как от соседнего подъезда спешит ко мне Анна П. с Дусей на поводке. Дуся — старый чау-чау. Почему кобеля зовут женским именем, я никогда не интересовался. Анна П. — слуга. — Доброе утречко, Дмитрий Павлович! — кричит она через двор. Глаза ее блестят, суставы скрипят на ходу.

118

Мой слуга стоит рядом с коляской. Он похож на человека, как похожи все слуги, только сделан из металла и пластика.

119

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Совсем за собой не следит. Чем трепаться на службе, лучше делом бы занималась. — Как спалось? Я не одобряю такого поведения. Слуга не должен так себя вести, хороший слуга — он молчалив и незаметен, он знает свое место. Но что поделать? — В наши годы сон — это тренировка, — отвечаю я. Она иронии не понимает. — Как спала Анна Петровна? — Прекрасно! — бодро отвечает слуга. — Два сериала посмотрела, поздно легла, но выспалась! Глупый Дуся начинает пристраиваться к моей ноге. Отодвигаюсь. Туфик возмущенно гавкает на Дусю — пусть он меня и не любит, но такой вандализм не одобряет. — Гулять надо больше, а не сериалы смотреть, — замечаю я. — Мой-то старик не может, а вот Анна Петровна на семь лет моложе. — Я за нее погуляю, — хихикает Анна П.

Жалко, что я не могу иронически улыбнуться. Впрочем, насчет прогулки — это и к моему старику относится… Возвращаюсь домой. Кормлю Туфика. Старик уже забрался в креслоколяску (ненавижу слова «инвалидная коляска», старость — не инвалидность). На голове старика ночной колпак сменила шапочка хозяина. Едем на прогулку. Через двор, через дорогу, в парк… Останавливаю коляску под желтеющим кленом. Закрываю глаза — это легко заметить со стороны, в объективах сжимается диафрагма. И открываю глаза — свои, настоящие. Глаза старика. Мой слуга стоит рядом с коляской. Он похож на человека, как похожи все слуги, только сделан из металла и пластика. Он немножко неповоротлив по сравнению с любым молодым человеком. Но по сравнению со мной,

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

стариком, слуга быстр и ловок. Однажды, будучи им, я сумел поймать падающую тарелку. Я знаю, как он устроен, где и какие моторы в нем стоят, какие схемы поддерживают равновесие искусственного тела, а какие отвечают за работу крепких пластиковых пальцев. Я один из тех, кто разрабатывал слуг. И поэтому я прекрасно знаю, что внутри этой оболочки нет ничего, кроме моторов и микросхем. Слуга не умеет думать. Слуга не является личностью. Когда я закрываю глаза, антенны, вплетенные в шапочку хозяина или в ночной колпак, начинают транслировать мои мысли в тело слуги, а то, что видит слуга — в мой мозг. Когда я, покряхтывая, встаю с коляски и подхожу к слуге — он не чувствует моего приближения. Я не могу, как Анна Петровна, гулять в механическом теле и делать вид, что это настоящая прогулка. Мне надо чувствовать ветер на лице и видеть парк своими глазами — пусть даже они нынче служат мне хуже, чем объективы слуги. И все-таки он для меня не совсем машина. Может быть, потому, что гуляет с собакой, пусть та и не считает его живым. Может быть, потому, что это в его теле я забил в стену гвоздь, на котором висит рамка с фотографией сына. Он делает за меня то, что уже не могу я, делает мою жизнь более настоящей… пускай и другой. — Спасибо, — говорю я слуге. Закрываю глаза. И смотрю на себя, старика, безжалостно четкими объективами телекамер. Интересно, если мои ученики все-таки доведут проект до конца… если однажды он сможет навсегда войти в это железное тело… согласится ли он? Рискнет ли? Ведь это лицо не чувствует ветра, а эти пальцы не помнят рук его жены… Но я все-таки надеюсь, что он решится. Я хочу перестать быть слугой и снова стать человеком.

120

orlova

Инвестиционный банкир Марк Гарбер так хорошо изучил предмет «скорость», что давно уже никуда не торопится. А чего спешить: и так все ясно. Господин Гарбер спешит только вот с чем: поделиться с читателями этим знанием.

текст: марк гарбер

СКОРОСТЬ — быстрота изменений.

Прежде всего в голову приходит скорость движения — самое употребляемое понятие в отношении этого слова. Завораживающая человечество борьба за способность быстрее переместиться из точки А в точку В. Вроде бы даже уже подтвердили возможность телепортаций, когда скорость не имеет своего выражения. Действительно, последнее сообщение о возможности преодоления скорости света, что в принципе разрушает привычную со школьной скамьи формулу Эйнштейна о том, что скорость света нельзя превысить, теоретически создает базу для путешествия не только в пространстве, но и во времени. Так что в некоем будущем не исключен билет, скажем, в 1-й век (место по усмотрению гида). Мозги при этом слегка спекаются от попытки осознать реальность этого футуристического сервиса. Впрочем,

и представить субъективное ощущение в процессе телепортации весьма непросто. Представьте, что вы встаете в устройство, которое разбирает вас на элементарные частицы, передает эту информацию в другое устройство на обратной стороне Земли или иной планеты, и вы там собираетесь назад со всеми вашими мыслями, проблемами, долгами и похмельем. А вдруг заест? Или передастся не полностью? Думаю, будет много рекламаций... Признаюсь, что в определении скорости меня больше интересует категория быстроты изменения. И здесь самое удивительное, безусловно, время. Ведь мы ощущаем время как категорию изменения вокруг себя. Если лишить себя часов и вернуться в первобытное состояние, то изменения вокруг, смена Луны и Солнца, времен года и есть наши временные вехи. Но как же субъективны эти ощущения.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Когда тебе пять лет — каждый день и каждый год являют собой значительную часть твоей маленькой, но такой большой жизни. Ведь один год в этом возрасте составляет двадцать процентов всего жизненного опыта и прожитого времени. В пятьдесят лет этот же период составляет менее двух процентов с последующим снижением. Субъективное ощущение изменяется. Недаром говорят, что к старости время летит. Субъективное восприятие скорости течения времени меняется не только в зависимости от возраста, но и в зависимости от разных состояний сознания, обстоятельств, настроения. Время для заключенного течет медленнее, чем для свободного человека, спешащего выполнить массу намеченных дел. Вспомните, как время замирает, когда вы глядите на закипающий чайник, и как утекает, когда вы опаздываете на самолет. Помимо этого возникают измененные

122

123

fotobank

состояния сознания. Время может приобретать необычные формы. Те, кто умеет медитировать, знают, что в мгновение может пронестись целая жизнь. Как-то раз я попробовал вместе с моим товарищем в Амстердаме специальных грибов для «путешествий» (тогда это было еще вполне законно). По ошибке вместо самых легких грибов мы взяли самые что ни есть мухомористые. Состояние накрыло нас не сразу, но очень серьезно и надолго. Осложнялось все необходимостью лететь в самолете через пару часов. Спасибо друзьям, нас не забыли и привезли с собой. Но вот что интересно: мы общались с моим товарищем по эксперименту абсолютно нормально. Мы обсуждали свои ощущения, окружающий мир и даже какие-то философские и политические аспекты жизни. Попытки же общаться с окружающими «нормальными» людьми приводили к полному провалу. Возникало ощущение из «Матрицы», они говорили и двигались так медленно, что за то время, когда успевалось подумать о многом и обсудить это с моим другом, они произносили всего пару слов. У нас была разная скорость жизни. Странным образом для меня открылась некая тайна мироздания — время течет в соответствии с собственным настроем. Когда-то я прочитал очень интересную мысль у Торнтона Уайлдера — каждый рождается в своем готовом возрасте. Кто-то может быть стариком в десять лет, а кто-то и в восемьдесят будет ребячиться. Совпадение заданного изначально возраста с биологическим создает оптимальный жизненный резонанс — и как следствие максимальные жизненные достижения именно в этом возрасте. Похоже, что и субъективное течение времени предопределяет возможности индивидуума максимально реализовать себя. Кто-то может быть Леонардо да Винчи, сочетая одновременно разные занятия, а кто-то с трудом успевает выполнять примитивные действия и при этом все время опаздывает. Чем больше изменений, тем быстрее время. Значит, если жизнь монотонна, время замирает. И наоборот, когда все

Странным образом для меня открылась тайна мироздания — время течет в соответствии с собственным настроем. вокруг изменяется, время летит. Путешествия, новые впечатления, новая информация и способность ее воспринять — вот путь борьбы с самым сильным врагом всего живого — временем. Помните загадку: «время побеждает все, но сфинкс побеждает время»? В каждом из нас живет маленький сфинкс, способный если и не победить время, то хотя бы сделать его своим. Мир вокруг нас ускоряется сам по себе. Информационная насыщенность современного человека, способность перемещаться по миру за короткое время, была немыслима еще пятьдесят лет назад — мгновение с точки зрения истории. Слова, музыка, движения в танцах ускоряются до невозможности.

Если бы нам представилась возможность поговорить сегодня с классиком из 19-го века, было бы непросто поймать неторопливый для нас ритм того времени. Мы очень ускорились. Даже любимые фильмы, снятые в 70-х, сейчас зачастую кажутся медленными и затянутыми. Что же дальше? Переход на новые уровни частотных характеристик? Или, может быть, смыкание крайностей — философское единение и борьба противоположностей, когда неумолимый бег и растущая скорость течения времени вдруг выльются в полный покой вневременного осмысления мироздания. Мы научимся телепортировать сознание, сведя скорость к абстракции.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

риа-новости

На страницах «РП» премьера: писатель Виктор Ерофеев в роли колумниста. И хотя колонка исполнена в форме художественного рассказа, точность деталей и исповедальная интонация убедительно мотивируют появление текста в журнале.

текст: виктор ерофеев

КОГДА мне исполнилось шестьдесят, я решил жениться на восемнадцатилетней ослепительной блондинке в белых колготках, с абрикосовыми щеками. Я захотел вдоволь напиться молодой крови и уже совершенно пьяным отвалить в могилу. Ну, что поделать, я — кровосос! Я роюсь на помойке кровавых энергий. Я питаюсь моллюсками, прелыми листьями, метастазами русской политики, перевариваю говно, китов с фонтанами, сладкие гранаты, антоновку, скандалы, автомобильные покрышки, небо Калифорнии. Я ем Нью-Йорк и Шанхай. Я, юный пенсионер, торжественно обещаю растворить все в своей слюне и превратить весь свет в единое поле шедевров. Я — всеяден, но девичья кровь мне милее всего остального. Но я не мог рассказать невесте всю правду о моих желаниях, чтобы случайно не испугать девушку, хотя наших девушек мало чем испугаешь. Да и этично русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

ли в первую брачную ночь выглядеть вурдалаком? Напротив, чтобы ее не смущала наша разница в возрасте, хотя наших девушек этим не смутить, я затуманился возвышенными историями. Нет, я не боярский потомок, СуховоКобылин, чтобы канделябром бить своих надоевших гражданских жен по виску и выбрасывать их трупы за Пресненскую заставу. Я просто коллекционирую разные характеры, а затем осторожно от них избавляюсь с помощью легкомысленных измен и изнурительных разборок. Это лучший путь к свободе. Так, обретя ее, я обратился к своей восхитительной девственнице. Слушай, сказал я ей, я в течение жизни не столько приобретал, сколько разбазаривал свой возраст, оставаясь ребенком с большой намагниченной колотушкой. Или, скажем, Толстой. Ну, ведь это пацан-громовержец! Вот и я никогда не выйду на пенсию, если только пенсией не

считать смерть. Хотя, оглядываясь назад, скажу тебе, что всегда, неизменно я был полным иждивенцем пенсионного фонда, инвалидом высшей лиги, отоваривавшимся в закромах вдохновения. Я не сеял и не пахал, не был ни рабочим, ни офицером. Ну, когда-то я был студентом, но потом сразу вышел на пенсию. Ездил по миру, курил на Ганге гашиш. Я рад, что никогда не был министром, ни разу — подчиненным. Они вкалывали, трусили, а я парил. Я только небрежно за ними наблюдал, а потом писал на них карикатуры. Я не вставал в полшестого утра, потому что к этому времени я еще редко когда ложился. Чем больше надрываетесь вы на работе, чем ярче у вас карьера, тем страшнее призрак отставки, удавка пенсии. Пенсия? Это — всклокоченный взгляд сквозь увеличительные стекла очков, это — тщетные поиски своего мизерного значения. Где-то за горизонтом пляшут

124

125

Но я не мог рассказать невесте всю правду о моих желаниях, чтобы случайно не испугать девушку. болезнью, я вышел в зрелые годы на широкую дорогу морального разнообразия, душевной снисходительности. Все к пенсии в консерваторы подаются, а я гребу против течения. Начальники, из тех, кто поумнее, становятся мизантропами. Они управляют теми, кого презирают, и чем больше презрения, тем больше они считают себя элитой, а мы, художники, с каждым бродягой выпьем, каждой проститутке в белых колготках предложим руку и сердце. Ну, чего ты обиделась, шуток не понимаешь? Раз уж мы с тобой сильно выпили, то давай быстро в ванну, а я посмотрю, как ты моешься. А что, дедушка не может посмотреть, как ты моешься? Он же тихий, пальцем не тронет. А потом ляжем,

ну, дай потрогать, cтой! имей уважение к возрасту! какие же у тебя суперфранцузские сиськи! Ну, постой, ты куда, не лезь, дура, под стол! Мы ляжем (ты слышишь меня?), и ты будешь гладить меня по голове. Я засну и буду ужасно храпеть, а ты будешь гладить, гладить меня. Ты затем уснешь в разводах полнолуния, а на рассвете меня разразит старческая бессонница, и я наброшусь на тебя со своими острыми швейцарскими имплантами, буду пить твою кровь, насыщаться. Счастливый пенсионер, я тебя выпью до дна, ты подаришь мне вдохновение, и я снова буду великим писателем. Ну, что задумалась, снимай трусы! Но ни трусов у блондинки под платьем, ни самой девушки не оказалось. Где ты, Мисюсь?

александр саватюгин

краковяк и летают тургруппами полнокровные пенсионеры всеамериканского калибра, баловни отсрочки, но у нас, как всегда, торжествует правда без прикрас. Это — предмогильный эксперимент, от которого шарахаются новые поколения обреченных на ту же участь. Но художник с детства живет посреди кладбища, под старыми липами Ваганькова. Он в ладу с мертвецами. Вот ты блондинка, а я — вечный пенсионер, я строчил и строчил, без усилий, из чистого удовольствия. Любимцам богов все доступно. Мы из любого сора возродимся. Если чиновник пьет, он — алкоголик, а мы запьем — значит, за все в ответе. Полковник окажется геем — ему открутят башку, а если мы сорвемся в голубизну, нас отмажут: художнику, дескать, надо все попробовать. Порой доходит до безобразия. Вот наш коллега Федор Достоевский признается Тургеневу, что в бане сношался с пятилетней девчонкой, и что? Он от этого перестал быть Достоевским? Вот и Сухово-Кобылин давно оправдан, никто не посмеет сказать, что — убийца. Есть, конечно, и в нашем деле ограничения. Ну, положим, лучше не хвалить высшее начальство, а, напротив, окрыситься на него. Можно ему подлизнуть, но не принародно, иначе это выйдет против нашего обета все обличать и ни с чем не считаться. Рад я также тому, что не родился, как ты, женщиной. Потому что какая свобода у женщины, если она безотрывно следит за собой, за модой, за мужским вниманием? Вот кто рано выходит на пенсию, да не просто выходит — ее мужики выпроваживают, ей только за тридцать, но дальше пусто, словно она не баба, а футболист. В молодости я, как старик, сражался, не поверишь, за мораль, хотел, чтобы все вы были лучше, качественнее, человечнее. Думал, облагорожу вас своим сочинительством. Ну, до смешного доходило! Но я рад, что не стал святым отцом: усомнившийся священник похож на предателя, а художник — он от века богоборец. Переболев ригористической

русский пионер №5(23). октябрь–ноябрь 2011

orlova

Главный редактор телеканала Russia Today Маргарита Симоньян снова оказывается за одним столом со своими земляками, которые осваивают Твиттер, дегустируют пугр и, как умеют, готовятся к Олимпиаде. Все это происходит в Сочи. И читатель неизбежно попадает на праздник жизни.

текст: маргарита симоньян

Я УЖЕ полчаса безуспешно пытаюсь

дозвониться маме, бабушкиной младшей дочери, чтобы и она присоединилась к нашему празднику жизни. — Кто-нибудь знает, почему моя мать недоступна? — вопрошаю я наконец. — Потому что она себя для мужа бережет, — остроумничает сквозь Твиттер Анжелка. Громче всех над шуткой смеется Анжелкина трехлетняя дочка. Хотя она не могла эту шутку понять. Анжела смотрит на младшую дочь с недоумением и говорит: — Такое ощущение, что няня посадила моего ребенка на герыч. Она все время радуется! Алик встает, допивает последнюю чачу и удаляется с видом обиженного журавля. — Как меня достал этот лысый, — шипит Анжелка. — Чтоб он соленой айвой поперхнулся! — Ты же его любила еще пять рюмок назад! — замечаю я.

— Анжелочка, такие вещи разве можно говорить? — учит бабушка. — Ты не знаешь, что мы свои мысли запускаем в космос? — А твой космос что, юмора не понимает? — взрывается Анжелка. — Вчера такие сережки видела, ты в жизни такие не видела, а этот лысый мне не купил! Пришлось самой себе купить! — Имей совесть, — возмущаюсь я. — Почему я всегда сама себе все покупаю? — Потому что ты в институт пошла, а я замуж вышла! — Имей совесть, говорю, у тебя прекрасный муж! — Я совесть имею с утра до вечера. Ладно, пойду посмотрю, где он там. Анжелка удаляется в сторону туалетных кабинок. Подкрадывается к одной и говорит: — Алик? Аликосик? Альдосик? Альфонс Доде! — У? — отзывается Алик.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

— А о чем ты сейчас думаешь? — О тебе, о чем я еще могу здесь думать! Алик с Анжелкой возвращаются за стол. В это время на стол приносят эскарго — новое блюдо в меню кафешки, введенное туда для французских проверялыциков олимпстройки. — Анжи, съешь улитку, — я раскачиваю вилкой прямо над ее айпэдом. Анжелка даже не поднимает на меня глаз. — Ни за что. Я уже достаточно г... съела в этой жизни. Сейчас у меня счастливый период! — Съешь, говорю! — С ума сошла? Если меня можно уговорить съесть улитку, значит, меня можно и на что-то другое уговорить! — торжественно произносит Анжелка и поглядывает на мужа. Муж смотрит на нее с очевидной гордостью. — А я тебе говорю — съешь! А то бабушке придется есть! — настаиваю я.

126

армен асратян/agency.photographer.ru

— Короче, я за брак. А ты, Альдос? — Я за любой хипиш, кроме войны, — мрачно говорит Алик и отворачивается от нашего стола.

За соседним столиком поднимает голову давно там уснувший кто-то, в шлепанцах и наколках, смотрит на нас сквозь веки и говорит: — Воры! Не ссорьтесь, нас мало! Бабушка оживляется. И вдруг говорит мне: — Скажи, внучка, вот я хочу написать Путину или Медведеву, чтобы у людей землю не отнимали. А то как так — всю жизнь люди прожили на этой земле, какой-то Олимпиада пришел и у них все забрал. Я думаю, лучше Путину писать. У нас одна женщина ему писала, и он сразу ответил. Или лучше Медведеву? Я задумалась. И не нашлась, что ответить. Это же еще летом было. А бабушка тяжело вздохнула и к чему-то добавила: — Эх, сколько на свете людей, столько на свете сортов дураков. И мы попритихли, залюбовавшись нашей красавицей-бабушкой. А пока мы ей любовались, она любовалась своими

127

малиновыми ногтями и новыми жемчужными кольцами, которые глянцево переливались на пальцах, совсем как шелковичные коконы в ее старой хибаре. Моя бабушка родилась и всю жизнь прожила в России и до семнадцати лет не говорила по-русски. До войны в адлерских горных селах не было русских школ. Потом хлынули беженцы с оккупированной Кубани. Бабушкины родители приютили одну девушку, Валентину. — Где у вас сковородка? — спросила Валентина бабушку как-то утром. Бабушка обежала полдеревни, пока наконец нашла кого-то, кто знал по-русски слово «сковородка». В их деревне было всего две русских семьи. На следующий год одну из соседних армянских школ сделали русской, и бабушка перевелась туда. С утра бабушка низала в магазе табак, чтобы у советской страны были свои папиросы, потом варила жидкую мамалыгу, кормила четверых

младших братьев и сестер и бежала пешком по горе через лес, сквозь ущелье, через две реки по сваленным деревьям в русскую школу. В восемнадцать лет она прочитала по-русски «Дочь Монтесумы». А потом вернулся с войны раненный под Сталинградом молодой учитель истории, и бабушку выдали замуж. До конца жизни бабушка с дедушкой говорили друг с другом только по-армянски, а со своими детьми — только по-русски. Все столы и полки в их доме были заставлены коробками с жирными шелковичными червями. Этих червей мужчины деревни собирали в окрестных горах, поросших шелковицей, женщины их выкармливали и сдавали коконы в колхоз — чтобы у советской страны был свой собственный шелк. В их доме был земляной пол, но все простыни были вручную обвязаны кружевами. А теперь мы сидим в кафешке

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

моей подружки и бабушкина правнучка София красит ей ногти малиновым лаком. Крестная этой правнучки, моя подружка Анжелка, уже месяц живет в другом, лучшем мире. Месяц назад я завела ей Твиттер. Мы что-то где-то сидели, пили вино и ныли, а подружка особенно громко ныла, что муж ее мало любит. Я утомилась и предложила: — Давай заведу тебе Твиттер. Вообще забудешь, что у тебя есть муж. — Триппер? У кого триппер? — встрепенулась тогда бабушка. А муж посмеялся. Он еще не осознавал тогда, что лучше бы триппер у жены.

— Теть Анжел, дай айпэд, — дразнит София. — Не дам! Жизнь за тебя отдам, а айпэд не дам! — Теть Анжел, ну это уже не смешно! — канючит София. — У нее переходный возраст, — поясняет подружка. — А что мы делаем в Адлере, когда у наших детей переходный возраст? Едем куда-нибудь бухать. В углу в кафешке хмуро сидит тот самый муж. Теперь уже он много пьет в одиночку и ноет. За соседним столиком трое в галстуках и пиджаках. Наверняка «Олимпстрой». В пиджаках больше некому.

михаил галустов/agency.photographer.ru

Крестная этой правнучки, моя подружка Анжелка, уже месяц живет в другом, лучшем мире. Месяц назад я завела ей Твиттер.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

— Что пьешь один? — задирают они мужа подружки. — Вакцину пью. Птичий грипп, не слышали, что ли? У нас в кафе общеадлерская вакцинация. Карапет! — кричит он могучему шашлычнику в медицинском халате, испачканном кровью. — Этих тоже провакцинируй. Карапет с лицом палача пальцами давит в рюмки чеснок и заливает домашней чачей. Трое в галстуках выпивают всего-то по паре рюмок. Анжелкин муж смотрит на них с умилением и любопытством, как Анжелка в своем айпэде на глупеньких птичек из Angry Birds. Через полчаса муж чуть кивает головой Карапету, и тот бережно выволакивает и усаживает на автобусную остановку по очереди всех троих. Один из них, с виду главный, успевает неверной рукой воткнуть Карапету в кулак замасленную визитку. — Так самое смешное, — продолжает Фауст, — когда мы назад ехали, нас мент оштрафовал, и он протокол заполняет и спрашивает: «Какая у вас марка машины?» Я уже злой, говорю: «Ту-134». А он на полном серьезе спрашивает: «А номер?» Анжелка даже не улыбается. У них там, в Твиттере, недопонимание. — Да, оторвись, говорю, от Твиттера своего! — возмущаюсь я. — Тебе вон эсэмэска пришла! — На эсэмэски отвечают только трусы! — огрызается Анжелка, не глядя на телефон. Тем временем из лучшего подвала Адлера и окрестностей выносят бабушкин пугр. Никто так не варит пугр, как моя бабушка. Ей восемьдесят два года, и она до сих пор варит его сама и никому не дает портить продукт. После того как она закрутит двадцать пять трехлитровых баллонов за день, она ложится во дворе на кушетку, закрывает локтем глаза и долго-долго бормочет чтото под нос по-армянски. Однажды я подслушала, что она говорит. Она говорила: — Тех, кто его собирал, мамину маму, тех, кто почистил, мамину маму, тех, кто будет жрать, — тоже мамину маму.

128

Вот он, бабушкин пугр. В самом начале лета адлерские мужчины толпой ломятся в горы. Там они собирают длинные стебли горного лопуха. И привозят домой. Дальше дети и женщины эти стебли долго чистят. От чего у меня в детстве все лето были черные руки. Дело в том, что в пугре столько полезного йода, что никто никогда ничем не будет болеть. — София! Куда ты лезешь грязными руками в общую тарелку! — кричит Анжелка. — Оставь в покое ребенка, — просит бабушка. — Она хорошая девочка, зачем ты ей лекции читаешь? Анжелка ворчит: — Крестнице лекции не читай, свою дочку не бей! Никакого удовольствия от материнства! Краем глаза Анжелка продолжает следить за Твиттером. Но краем другого глаза видит, как муж ее подошел к столику, за которым щебечут три неместные дивы. Тут глаза Анжелы наливаются кровью: одна из девиц встает и, улыбаясь, удаляется вместе с Аликом в сторону сада. — Эээй! — кричит Анжелка. — Ты ничего не попутал? — Я? — загорелая лысина покрывается нежным пунцом. — Я просто хотел показать отдыхающей экзотический куст. — Экзотический куст ей он свой хотел показать! Назад, говорю, иди! В следующий раз свой куст дома на таможне будешь оставлять, а вечером забирать. Алик, захмелев так, что неохота показывать, кто в доме на самом деле хозяин, бредет обратно за стол. — Ты тоже мужа иногда отпускай немножко, — тихонько говорит Анжелке бабушка. — Он хороший мальчик, его можно иногда отпускать. Фауст наблюдает за сценой с ужасом и восхищением. Потом задумывается, что-то взвешивает в бриолиненной голове и резюмирует: — Короче, я за брак. А ты, Альдос? — Я за любой хипиш, кроме войны, — мрачно говорит Алик и отворачивается от нашего стола.

129

— Ну что, сестры, выпьем? — радуется Фауст. — А кто мы такие, чтобы не пить, — философски замечает бабушка. В кафе появляется одноклассница Анжелки. Ей тридцать три, и она до сих пор не замужем. Хотя уже сильно пора вязать приданое внучкам. Бабушка наклоняется к ней. — Рузанна, ты все замуж не вышла? — Нет, бабушка Кегецик, не вышла. — Почему не выходишь, девочка? — Не за кого. Вокруг или женатые, или наркоманы, или русские. — А ты выйди замуж, пусть даже и русский. А потом привыкнет, — советует бабушка. На одной стороне визитки написано: «Директор «Олимпстройки». А на другой, не поверите: «Щебень, песок, асфальт. Недорого». — Хорошие мальчики, — говорит бабушка, поправляя малиновый ноготь. — Только им наша вакцина не подходит. И бабушка с удовольствием опрокидывает третью рюмку чачи на чесноке. Я разглядываю стол в поисках, чем бы таким бабушке закусить. И спрашиваю мужа Анжелки: — У тебя есть пугр? — Как у меня дома может не быть пугра? — гордо отзывается Алик. — Ну это же не дом, это ресторан. — Вах, сэстра! — улыбается Алик. — Еще раз эту кибитку рестораном назовешь — ты, твои дети и твои внуки каждую пятницу здесь бесплатно обедать будете! — Почему пятницу? — уточняю я. — Я, может, хочу в субботу. — В субботу нельзя — в субботу и без твоих внуков все столики заняты. Для меня это становится делом принципа: — Альдос, ну по-братски, в субботу! — В субботу братьев нету. В субботу только банкеты, — отрезает Алик и гладит сломанной в четырех местах пятерней загорелую лысину. Я достаю из большого пакета последний аргумент: дивный портрет молодого Элвиса Пресли, который я перла для их ресторана из самого из Нью-Йорка. Бабушка вглядывается в портрет.

— Это твой муж? Совсем не изменился! Андрюша — очень хороший мальчик. Береги его. Пластиковая калитка летней веранды взлетает со скрипом, и в кафешку врывается мой младший брат Фауст, на ходу отбиваясь от трех своих малолетних детей. — В Абхазии Грачика ограбили, весь дом украли, ничего не оставили, что делать? — Воров вызывать. Или ментов, — здраво рассуждает Алик. — Ну вот и мы так думали! И решили, что раз у них независимость, то надо, короче, ментов. И ты прикинь, менты приехали, посмотрели и говорят: «Это не к нам, это к ворам!» Я говорю: «Ну так тут же дом обокрали!» А они смотрят, слышь, друг на друга и говорят: «Не, мы ничё не крали». Я говорю: «Ну, посмотрите по базе данных!» А они ржут, говорят: «Сынок, мы в Абхазии живем, ты о чем, какая база данных?» Тут, как назло, Грачика кошка откуда-то выползла, мент ее взял за шкирку и говорит: «О! Свидетель! Она сто процентов что-то видела! Предлагаю ее допросить!» И взял с собой кошку и свалил, сука! — А Грачик чего? — спрашивает Алик. — Грачик, короче, в мэрию побежал. Прибегает, а там все на улице стоят. Он у одной тетки спрашивает: «Что у вас случилось?» Она говорит: «Да заминировали нас так неудачно в этот раз! В прошлый раз заминировали в три, всех домой отпустили. А тут прямо с утра — и ни туда ни сюда, весь день насмарку. Уроды!» В общем, Грачик добежал до мэра, все ему рассказал, мэр думал-думал и говорит: «Друзья мои, — говорит, — я вам так скажу: ставьте решетки и спите спокойно». — Надо к ворам, — резюмирует Алик. — Карапет! Где сейчас Жопа? — Жопа откинулся, — басит Карапет. — Да? А как я не заметил? — Ты бухал, — отвечает Карапет. — Ладно. А Полужопа где? — спрашивает озадаченный Алик. — Полужопа в Тлюстенхабле. — Тлюстенхабль? — Анжелка отрывается от Твиттера и радостно сообщает: — Я знаю, где это. У меня отец там сидел! — Твой отец — хороший мальчик. Просто не повезло ему, — подмечает бабушка.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

олег михеев

Регулярный колумнист «РП», член Британской королевской коллегии акушеров и гинекологов Денис Цепов (он же Матрос Кошка), объясняет, что общего между жизнью и бутылкой коньяка и достаточно ли пяти часов, чтобы оправдать свое существование на земле.

текст: матрос кошка

ВАМ НЕ КАЖЕТСЯ, что вы живе-

те слишком быстро? Работа, дедлайн, маразм, дом, пицца по телефону, алкоголь, кровать, телевизор, секс, путин, малахов, будильник на aйфоне, шесть утра, любимая, я задержусь на работе. Боже, как все надоело. Как хочется уехать в далекую страну, где вообще никого нет, где только вы, море, скалы и солнце. И, возможно, любовь. Интересно, есть ли там, в далекой стране, за тридевять земель, роуминг, мини-бар и лебеди, накрученные из полотенец? Среди джунглей, белого песка и кокосовых бананов есть ли те, у кого зарплата больше вашей на сто, пятьсот тыщ, мильонов, и кто приехал в далекую страну с тремя фотомоделями, а вы всего лишь с женой и детьми? Конечно, не повод, но зачем? Всегда найдется кто-то, кто всем своим видом против вашего счастья. Взамен потраченных вами на далекую страну пяти тысяч евро и выключенного телефона,

забытого на целую неделю в ящике стола вашего пятизвездочного отеля рядом с Библией на непонятном английском языке, у вас отнимают все ваши проблемы, кроме одной. Не опоздать бы к обеду! Все же ведь включено. Кроме счастья. Счастье, оказывается, нужно привозить с собой. Даже в далекую страну. Крем для омоложения, уколы в лицо, парализующие эмоции, зачем-то силикон в губы или еще куда... Вам уже тридцать пять! Сколько вам осталось? А мне? Сколько мне осталось? И могу ли я прожить без крема от морщин и галстука Lanvin? А вы? Чувства. Эмоции, возникающие в вашей голове в пятницу вечером, в вашем пентхаузе на Айвори Корт, W7 после полутора бутылок «Вдовы Клико». Чувства, которых вам не видать без водки-кокаина-шанель шанс-слишком-густо-на все тело-чулкипомада. Если вы мужчина, то скорее всего...

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Или нет, вы — Женщина. Во всем Лондоне нет ни одного нормального мужика. Все мужики — козлы. Вот, помню, в девяносто втором, в общаге, в Перми... Господи, мне уже скоро тридцать девять. Где бы найти такой крем, чтобы снова стало тридцать три. Тридцать четыре. Тридцать пять. Тридцать шесть и шесть. Тридцать восемь и пять. Неважно, мужчина вы или женщина. Вам нужно торопиться. Жить. Я, например, мужчина. Скорее всего, инфаркт миокарда через десять лет. Упал мертвым по дороге из стриптиз-клуба. Шанс выжить после остановки сердца на Оксфордcтрит — меньше одного процента. Печалька. В некрологе напишут: «Сгорел на работе». Или нет, я женщина. Рак груди через одиннадцать лет. Открытка от коллег по офису: «Выздоравливай!» Позитивно. Вы отложили в сторону сигарету и, символически разогнав табачный дым, пла-

130

оправдать свое существование на планете. Анестезиолог флегматично кивает, можно начинать. А им что, анестезиологам? Большой шприц, маленький шприц и газета «Индепендент»... Скучища... Если только не остановка сердца. Разрез от грудины до лобка. Электронож. Господи, когда уже наконец починят фильтр дыма? Запах жареного мяса заполняет операционную. Идем в живот. Идем убивать рак. Брюшина. Брюшная полость. О боже. Такое показывают в программах про коралловые рифы. Все это нам надо вырезать. Каленым железом. Чтобы навсегда. Чтобы никогда больше. Чтобы еще хотя бы пять лет. Или десять. Как повезет. Это мы раньше его боялись: открыли живот, о ужас! Зашили живот. Но мы не боимся теперь. Теперь у нас есть волшебные лекарства и электрические ножики. И желание жить. Кромсать его, безжалостно, как саму смерть! Чтобы вам — жить. Чтобы вам все успеть то, что до этого не успели. Любить, дружить, простить, сказать. Простить даже то, что вы думали — никогда не

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

простите... А вышло так, что нужно простить и нужно любить, и можно понять, и можно забыть и вспомнить, и вернуть, и успеть. И жить. И времени нет. Или есть, но немного. А тут мы — со своими ножиками. Не боги, конечно, ибо грешны. И с гонором. Но, может, повезет и наш наивный, словно мечта сказочной принцессы, заговор против точного и неумолимого, как Аль-Джебр, закона эволюции и смерти окажется в победителях. Хотя бы на время. Пожалуйста, кто там отвечает за судьбу, карму и кружение звезд? Эй! Я выхожу из операционной. Сделал, что должно, и будь, что будет. Без гарантий, конечно. Но с надеждой. Мысли материальны и бессильны, но все же... Осенью Риджентс-парк особенно красив и трепетен. Желтые и красные листья не боятся упасть на землю, оторвавшись от веток. А я не боюсь упасть на них и смотреть в небо, провожая самолеты в далекую страну. За сегодня я все успел. У меня впереди вся жизнь. Вот, помню, двадцать лет назад...

132

вита буйвид

вающий над старым письменным столом, дотянулись рукой до бутылки «Хеннесси», которая немым укором давала понять, что ничто не вечно под... Кстати, вы сентиментальны? Это плохо... Жизнь, наверное, подобна бутылке коньяка. Когда откупориваешь пробку, кажется, что впереди вся жизнь. И только когда на белом коньячном стекле остаются всего лишь маслянистые потеки и в ушах стреляет от никотина, вдруг понимаешь, что сегодня больше уже ничего не случится. Или случится, но это будет уже неважно. И вообще, возможно, это последний день. А завтра опять. Удивительно. Но сегодня — только сигареты. В полной тишине слышна каждая затяжка. И очень комфортно от того, что где-то далеко отсюда сейчас, в этот самый момент, где-то далеко... Все, спать... Завтра спать целый день. И весь вечер. И всю ночь. Восстать, вооружиться, победить или погибнуть, умереть, уснуть... Уснуть и видеть сны... Кажется, это Шекспир. Мне бы его проблемы... Я — это вы, я пишу о вас. Вы сможете завтра спасти чью-нибудь жизнь? Не откладывая на послезавтра? ...Ослепительно белый свет операционнной лампы полностью возвращает к желанию жить. Мне надо жить, чтобы жить. А зачем еще жить? Сегодня у меня есть целых пять часов, чтобы как-то

Желтые и красные листья не боятся упасть на землю, оторвавшись от веток. А я не боюсь упасть на них и смотреть в небо, провожая самолеты в далекую страну.

orlova

Он позвонил и спросил, все ли в порядке. Было не очень понятно, имеет он в виду свою колонку или вообще. Оказалось, что вообще. То есть в своей колонке он был уверен. И правильно. На следующий день он умер. Легендарный спортивный журналист Геннадий Швец с таким неистовством писал колонки в журнал, который он три года назад предложил мне делать, что это даже могло показаться странным: слишком много блестящих колонок в своей жизни написал этот человек. А на самом деле он писал их с таким азартом и страстью только потому, что с таким азартом и страстью жил. По-другому не получилось бы, если бы даже захотел. Но он не хотел по-другому. Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

текст: геннадий швец

Голая механика КО ВРЕМЕНИ действия этого расска-

за я уже несколько лет состоял в дружеских отношениях со Жванецким и не раз убеждался в том, что от него всегда можно ждать какого-нибудь безрассудного поступка. В 1985 году мы с ним поехали в ФРГ в составе группы поддержки на чемпионат мира по лыжным видам спорта, причем я был руководителем этой агитбригады. Компетентные органы неохотно отпустили Жванецкого в капстрану, мне на инструктаже было сказано: «Если он что-нибудь там учудит, тебе будет не до смеха, навек станешь невыездным». По дороге в Оберсдорф, где проходил чемпионат, наша группа на сутки остановилась в Мюнхене. Михаил Михайлович повел себя не совсем так, как подобает советскому туристу: решил обязательно сходить в порнокинотеатр. Не помню уже, чем он это мотивировал: поисками расширения сознания или желанием подучить кое-какие сугубо технические приемы.

Он и меня приглашал в этот культпоход, но я воздержался — удержался в рамках социалистической морали. По возвращении Миши с сеанса я поинтересовался у него содержанием и художественными достоинствами фильма, но услышал лишь лаконичное резюме: «Профанация, голая механика. Я бы сделал талантливее». Он не преувеличивал масштаб своей компетенции в этой сфере. Когда мы переехали в Оберсдорф, соревнования шли уже дня три, у нашей команды было хило с медалями: одно серебро и две бронзы. Руководитель сборной, заместитель спортивного министра СССР Виктор Маматов сказал мне, что нужно срочно расшевелить наших лыжников, а то они по вечерам киснут в своих гостиничных номерах. Никакого вместительного помещения для концерта не подыскалось, спортсмены жили группками в крохотных отелях-бунгало, и мы решили, что в первый вечер из всех

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

наших артистов выступать будет один Жванецкий. Человек пятьдесят собралось в холле гостинички, спортсмены сидели на подоконниках, на ступенях лестницы, на полу у ног Жванецкого. Он начал выступление, и я с ужасом услышал его слова: «Вчера я посмотрел порнофильм в кинотеатре…» Миша вкратце пересказал несколько эпизодов, эскизно иллюстрируя их пантомимой, и мне стало понятно, что гениальный художник может из любого исходного материала сотворить произведение какого угодно жанра — трагедию, фэнтези, триллер… У Жванецкого получилась кинокомедия, империалистическая порноиндустрия была посрамлена. Потом он перешел к своей классике — «В греческом зале», «Еврейский пароход», «Записки подрывника», это продолжалось часа три без антракта. Наутро наши лыжники выиграли две золотые медали. Вечером Жванецкий снова выступал, спортсмены попросили его повторить вчерашний «Пор-

134

135

тра. На следующий день телефон куратора не отвечал. Молчание — знак согласия. Решено: едем. Рано утром на «Мерседесе» Фишера мы выехали из Оберсдорфа, миновали гористую местность и выбрались на автобан — шесть полос в каждом направлении. Стефан был радостен, возбужден, он искусно матерился — не только в адрес ненавистного ему румынского генсека Николая Чаушеску и в целом социалистического строя, но и точно так же в адрес капитализма и вообще в адрес всего миропорядка. Есть такие люди — пребывающие в пожизненной оппозиции ко всем властям, политическим партиям и учениям, к любому проявлению верноподданства, патриотизма и человеческой пошлости. (Мне и самому хотелось когдато быть таким, как Стефан Фишер, но не сложилось.) Автобан плавно-плавно изгибался и шел слегка под уклон. Я заметил странное хаотическое скопление машин в стороне от

дороги и спросил Фишера, что это. Он объяснил: полотно шоссе слегка подморожено, водители не рассчитали скорости — их выбросило с трассы: в этом месте нужно ехать не 220, а максимум 120 километров. На нашем спидометре было 120, а когда мы проехали опасное место, скорость стала 140. — Стефан, давай я сяду за руль. Сначала мне даже показалось, что я ослышался, что Миша произнес какие-то другие слова. Стефан не отвечал.. — Ты слышал, Стефан? — Да, я слышал х…ню, которую ты сказал, — угрюмо, с вызовом бросил водитель, безудержная веселость покинула его. — Это не х…ня. Я должен проехать по автобану за рулем. — Тебе литературно ответить? — Останови, поменяемся местами. — У тебя нет германских прав. — Здесь нет ГАИ. — Асфальт скользкий. Ты видел этих (…) водителей, которые улетели в кювет?

east news

нофильм». На следующий день у команды прибавилось еще две лыжных победы. Миша оказался фартовым. На фоне этого нашего спортивного и артистического успеха он в свойственной ему деликатнонепререкаемой манере сказал мне, что хотел бы дня на два покинуть нас. Дело в том, что за ним приехал в Оберсдорф его давний приятель — Стефан Фишер. Стефан был гражданином мира, отъявленным космополитом: еврей, родившийся в СССР сын венгерского коммуниста, репрессированного Сталиным члена Коминтерна, долгое время живший в Румынии, а затем эмигрировавший в ФРГ. Он без акцента говорил на русском, был автором монографии «Русский мат как гарантия незыблемости СССР», смысл ее такой: советские люди всю свою накопившуюся ненависть к коммунистическому режиму глушат не только водкой, но и частым вкраплением в речь нецензурной лексики: «Выругаются трехэтажно — и полегчает, и никаких революций». Фишер и сам был профессионалом матерной речи, а в разговорах со Жванецким и со мной он еще и сверхмерно изощрялся в этом искусстве, блистал неологизмами, выстраивал сложные семантические конструкции, оправдывая свое поведение цитированием Евгения Евтушенко: …И, грузинским тостам не обучен, Речь свою за водкой и чайком Уснащал великим и могучим Нецензурным русским языком. У себя в Саарбрюккене Стефан Фишер снимал для телевидения документальное кино, очередной его проект — фильм о Жванецком, для этого Миша и должен был отлучиться на два дня из Оберсдорфа. Я знал, что Жванецкий ни при каких обстоятельствах не станет невозвращенцем, но инструкции КГБ категорически воспрещали подобные отлучки. Надо было как-то исхитриться. Для страховки Миша предложил мне: «Поехали с нами». Я позвонил в Бонн, в посольство СССР, наплел куратору по безопасности, что Жванецкого приглашают выступить в соседнем городке перед прогрессивной западногерманской молодежью. Куратор обещал дать ответ — разрешающий или запрещающий — зав-

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

— Какая максимальная скорость разрешена на автобане? — Двести шестьдесят. — Я буду ехать двести. Я должен это попробовать. Иначе сейчас же возвращаюсь в Оберсдорф. Я обязан был вмешаться, принять сторону Фишера. У Жванецкого в Москве были «Жигули», у которых спидометр заканчивается на 160. Я не знал, хороший или плохой водитель Миша. Но я знал, что он несгибаемый, мать его! И мне хотелось непременно возвратиться домой, в Советский Союз, на дорогах которого 160 километров считались космической скоростью. Чтобы перевести разговор в другое русло, я попытался обратить внимание Миши на

космополита. Но Миша был — скала на пассажирском сиденье, Александр Матросов, прищурившийся на амбразуру. Фишер сбавил скорость, припарковался на запасной полосе. Молча вышел из машины. Миша тоже вышел. Они обменялись местами. Фишер оглушительно хлопнул дверью, не жалея своего «Мерседеса», полагая, наверное, что теперь уже нет смысла его жалеть: «сгорела хата — гори забор». Потом Стефан все-таки взял себя в руки и попытался как-то смягчить возможные непоправимые последствия следующего этапа нашей езды: — Миша, едем в четвертом ряду. Максимальная скорость — сто сорок. Это тоже много.

Если уж выбирать вариант жизненного финиша, то пусть он случится на скорости 240 километров, а не в хосписе. красивую девушку, которая шла на BMW параллельно нам в соседнем ряду. Но мой финт оказался результативным ударом по своим воротам, это был автогол. Я должен был сообразить, что красивые девушки — это для Миши величайшая мотивация к безрассудным действиям! Зачем ему 200 в час? Это уже высокохудожественная порнография, а не профанация на заданную тему, исполнение задуманной им роли действительно «не читки требует с актера, а полной гибели всерьез». Если Миша хочет отметиться за рулем баснословной иномарки, то можно проделать это в щадящем скоростном режиме. А если в его душу заронилась суицидная идея русской рулетки, то мы с Фишером здесь при чем? Да ведь и побыть пассажиром «Мерседеса» — это уже завидная позиция для советского человека. Минут десять в салоне машины звучала ненормативная речь. Стефан негодовал, иногда он в волнении сбивался на немецкий, на венгерский мат, и не исключено, что иврит и идиш тоже пополняли экспрессивно окрашенную лексику сквернослова-

Через минуту мы ехали уже во втором ряду. 140, 160, 180… Красотка на BMW осталась далеко позади. Мне показалось, что в какой-то краткий момент она с обожанием глянула на Мишу, и не исключено, что так оно на самом деле и было, что интуиция и генетическая память юной немки заставили ее увидеть в нем воинапобедителя или воина-освободителя, в чью власть не зазорно было бы отдаться. Вполне вероятно, что народ из других машин посматривал в нашу сторону с опасливым недоумением. А Миша все шоферские экзерсисы выполнял так, будто родился, вырос и возмужал на этом автобане. Странно, но постепенно мною вдруг начало овладевать если и не спокойствие, то безразличие к дальнейшему развитию событий. Я посматривал на облагороженные западногерманские дали, на пасторальные хуторки, на ухоженные придорожные ресторанчики, в которых мирные правильные люди потягивают безалкогольное пивко и кушают баварские колбаски, не подозревая, что за рулем одного из пронесшихся мимо «Мерседесов» сидит камикадзе или,

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

во всяком случае, человек, напрочь лишенный признаков благоразумия. Что мне оставалось предпринять? Ничего. В таких обстоятельствах правильнее всего — отрешиться от собственного «я», посматривать на себя своими же глазами, но со стороны, с некоей высоты — так посматривает на свое тело уже оставившая его душа. Господь рулит, правит, наказывает или милует за превышение скорости. 180 километров не ощущались, можно было подумать, что мы едем 120–130, не быстрее. Автобан обманывал, скрадывал скорость. И еще, наверное, во мне слишком велико было доверие к Жванецкому, я подчинялся ему, зная, что он всегда прав, что бы ни случилось. Миша вильнул влево — во второй ряд, а потом и в первый. 200, 220… Фишер давно умолк, заморозился в ментальной анестезии. Да бросьте вы, ребята, все путем! И какой же русский (русскоговорящий) не любит быстрой езды! Точнее, сверхбыстрой. 240… Солнышко уже довольно высоко поднялось, асфальт подсох, все под контролем, как любят говаривать наши вожди, зависая передними колесами над пропастью. Откуда-то уже доносилась райская музыка. Это Стефан включил магнитолу. Если уж выбирать вариант жизненного финиша, то пусть он случится на скорости 240 километров, а не в хосписе. Скорость — существенный параметр мужской жизни и достойная эпитафия на памятнике. 260. Точка. Не в смысле — три венка на обочине. Миша перестал жать на гашетку, перестроился во второй ряд, в третий… 200 километров в час казались теперь детской забавой, прогулкой в младенческой коляске. Русская рулетка заканчивалась, окружающий мир становился мещанским, не сулящим восторга. Миша увидел съезд к бензоколонке и свернул туда, остановился. Фишер выглядел разочарованным, он не поспешил занять свое законное водительское место, минутуполторы безмолвствовал. Потом матерно выругался, но толерантно, без пафоса: «…мать». Надо было все это на пленку снимать. Не взял кинокамеру. Зрители сразу бы поняли, почему Жванецкий — это Гоголь сегодня.

136

[gaga saga] текст: натан дубовицкий иллюстрации: студия тимура бекмамбетова «базелевс»

Писатель Натан Дубовицкий в новых главах «Машинки и Велика» делает с героями то, что давно должен был бы сделать. Но если бы он это сделал раньше, то Натан Дубовицкий не был бы таким, каким мы его знаем. Конечно, не все уверены в том, что вообще его знают. Только один вопрос: знает ли он себя сам? Вопрос открыт. Роман не окончен. Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

138

139

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художники: Назар Чагатаев и Антон Кокарев

Как только в положенный срок вскипела в Маргарите крепкая русская кровь, заметалась она, запросилась с пляжного острова на большую землю.

Продолжение (начало №4 (16), №5 (17), №6 (18) за 2010 год, №1 (19), №2 (20), №3 (21), №4 (22), №5 (23) за 2011 год) «Мама, мне холодно. Я мёрзну, мама, остываю У тебя на руках оттого, Что твои руки и грудь холодны, Словно перистые волны северного неба. Ты выходишь из города, Несёшь меня тьме, Идёшь в сторону противоположную жизни. Я туда не хочу. Отпусти меня, мама, И пойми, наконец: ты — мертва. Отпусти, оставь меня на пороге Последнего дома на окраине, Где ревущее бурное поле Бьётся высокими ливнями О панельные скалы Спальных районов. Дальше иди без меня. Слышишь, я плачу от стужи У тебя на руках, сорокасемилетний, Небритый, нетрезвый, твой малыш, Свет твоих глаз. Пожалей же меня. Пусть я буду подкидышем, пусть Подберут меня добрые люди, Пусть они даже будут не слишком Добры, пусть будут злы, зато — живы. О, любимая, мёртвая, отпусти! Я так слаб, так люблю тебя, что Сам не выберусь из твоих Ледовитых объятий. Не пытайся доказать, что это ещё Не всё. Это — всё. Ты умерла — вся. Умерла: опрятная старушка, глуховатая, Просящаяся ко мне в Гости громким жалостливым Голосом и смиренно вздыхающая После вежливого отказа; Умерла: строгая учительница, Боящаяся выйти на пенсию, Потому что не Будет хватать денег для посылки Мне и сестре; Умерла: живучая, жёсткая женщина, Дважды разведённая, однажды Овдовевшая, плачущая От фильмов про любовь; Умерла: провинциальная Красавица, знакомящая

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Меня с отчимом, говорящая ему «Моего сына могу наказывать только я»; Умерла: весёлая девушка, Студентка, влюблённая в моего Отца, хохочущая с ним о чём-то, Набросившая на плечи его Лейтенантский китель; Умерла: шестилетняя деревенская Девочка, сфотографированная На берегу серенькой речки, Посередине сирени, недалеко от войны (Я в детстве бывал в этих местах, Гостил у бабушки, ты как-то Сфотографировала меня На другом берегу этой речки. Теперь мы оба стоим там вне времени, Ты на одном берегу, я на другом, Девочка и мальчик, разделённые Уездным Стиксом); Умерла: третья дочка рязанской Крестьянки и моего деда, плотника, Пасечника, солдата. Умерла: ты. Теперь — ты знаешь. Теперь — отпусти». Это стихотворение пришло несколькими смс от Макса. Марго прочитала и позвонила. — Макс, что с Инессой Дмитриевной? — Ничего такого, Марго, не волнуйся. Как стишок? — С ней точно всё в порядке? — В полном. Я ей тоже послал. — Рехнулся! Она твоя мать, пожилой человек, а ты ей отправляешь… реквием… какой-то заупокой… про неё… — Да не про неё, Марго, а вообще… Это же от имени лирического героя, мне же не сорок семь лет, сама посуди, и мать, значит, не моя, а лирического героя… — Макс! — Марго! —Дважды разведена, однажды вдова, учительница, это же в точности про неё… — Это в точности, а что-то не в точности. Она ведь не деревенская, и отец у неё не пасечник… — Макс! — Марго! — Стишок неплохой. Но так нельзя. И, кстати, почему ты никогда ничего лёгкого не напишешь? Светлого или хотя бы смешного? Попробуй для детей что-нибудь сочинить. Пушкин для детей сочинял… — Как у вас там дела, жена моя? — Работаем. — Поймаешь гада? — Обязательно.

140

— Когда вернёшься? — Гуляй, не скоро. — Поаккуратней там, Марго, не прелюбодействуй. — Постараюсь, но зарекаться не буду. —Это не я какой-то там говорю, сам Христос говорит — не прелюбодействуй. — Христос говорит — не клянись. — Буду тебя ждать. Привези что-нибудь вкусненькое. — Голова дракона подойдёт? — Пожалуй. Будет интересно посмотреть в глаза этой твари. — Сделаем. — Как тунгус? — Толстеет. Курит трубку и играет по ночам на скрипке. — Чтобы похудеть? — Нет, чтобы быть похожим на Шерлока Холмса. — А похож, скорее, на Ивана Кириловича. — Кто этот Иван Кирилович? — Так. Один третьестепенный персонаж из «Ревизора». Тоже на скрипке играл. И толстел. — Ну, Мейер, конечно, не Холмс, но сыщик далеко не третьестепенный. — Скажи, Марго, он опиум не пробовал? Или кокаин? — Чтобы похудеть? — Нет, чтобы стать похожим на Шерлока Холмса. Тот был знатный торчок. — Подскажу ему. — Марго, кстати, ты меня любишь? — Сложный вопрос, Макс. — Издеваешься! — Ты спросил таким тоном… — Каким? —Никаким. Прочитай что-нибудь новое. Только не про мёртвую маму, а про любовь. — Про мёртвую маму — это тоже про любовь. — Не спорь, читай. — Мне хорошо с тобой. И без тебя. Я падаю в прозрачные просторы, отвергнутыми точками опоры заканчивая строфы сентября. И вот — к неперевёрнутой земле Я приближаюсь. И мирюсь. И гасну. Все хороши субботы в сентябре. С тобой и без тебя — они прекрасны. — Красиво. Хотя, скорее, о нелюбви. Давно сочинил? — Сейчас, пока с тобой разговаривал. — Гений! Хотя сейчас январь. А, ну да, у твоего лирического героя сентябрь… — Вечный! — Позвони маме, пока её удар не хватил. — Немедленно приступаю. Прощай, о жена, облачённая в солнце.

141

— Прощай, невольник чести. Муж Маргариты Максим Багданов был поэт, лодырь, личность развинченная и склонная к вину. Жил он на деньги матушки. Марго, заметим к слову, на папенькины деньги жила. Оба были из первого поколения повзрослевших детей первых русских скоробогачей. Матушка Багданова владела хлебозаводами и элеваторами, папа Острогорский — большими наличными, извлечёнными из ничего посредством давних каких-то клиринговых фокусов. Три его партнёра, работавшие фокусниками в Минфине, были изобличены и отправлены в неуютные остроги. Острогорский же затих на деньгах в глухом сельце на Сардинии, вёл жизнь почти пастушескую, разве что более праздную, якшался и в самом деле с пастухами, рыбаками, а также с местными добродушными и чрезвычайно небогатыми мафиози, по бедности иногда подрабатывавшими официантами и даже попрошайками и побирушками. Виктор Острогорский был русским пионером на острове; годы спустя за ним потянулись и прочие крупные русичи, озолотившие ныне этот райский край и всех пастухов его, и рыбаков его, и мафию его. Детство и отрочество Маргариты были сплошь солнечные, спокойные, состоявшие из папиной и маминой любви, вкусной еды, нежного раболепия нянек и высокооплачиваемой учтивости домашних учителей, доставлявшихся к ученическому столу прямо из Антиполиса, Рима, Гейдельберга и Черноголовки. Дружелюбие окрестного крестьянства, включая и малых ребят, дополняло этот простой, тихий быт. Но долгое десятилетие столь негероических георгических и буколических будней не сделали Маргариту томной и медленной аграрной девой, по полдня клонящейся ко сну в тени коровы или оливы с открытым ртом, книжкой Коэльё и прихваченными из дома ломтями хлеба и батарги. Она не располнела, не влюбилась в пастушонка Джузеппе, даже в мафиозо Карло не влюбилась, хотя золотой крест у него поболе был, чем у её папы; оставил её равнодушным даже надомный продюсер Серпский, преподававший хипхоп, модной наружности, не первой, но и далеко не последней молодости парень, бездомный из принципа, ходивший спать в спа и оттого лоснившийся так, что в его очень тонизированные отполированные щёки можно было смотреться как в зеркальный складень, гладкоглазый, мокроротый, яркочёрный — не человек, а какой-то чорт с сахаром, — совративший множество юниц, а вот юницу Острогорскую, однако же, не совративший. Маргаринчик, как звал её отец, понимала приятность и красивость родительской вечно дачной жизни, но не умела полюбить ни жизнь эту, ни сидящих в жизни этой Джузеппе, Карло, Серпского, ни даже стариков Острогорских, хотя и хорошо относилась к ним, презирала их нежно, со всей глубокой нежностью, на которую способны только умные насмешливые девочки. Словом, как только в положенный срок вскипела в Маргарите крепкая русская кровь, заметалась она, запросилась с пляжного острова на большую землю. Тем паче, что и сардинская глушь пробудилась. Высадились на её пляжи со сверкающих яхт большие весёлые люди из России, понавезли денег, дорогих машин,

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

громких песен, геройских замашек, удали, пьянства, обжорства, жён и нежён, вечеринок и всякого такого нашего национального особливого апломбца и колоритца. А главное, новостей навезли о подвигах и доблестях, о странных личностях, необычных поступках, несовместимых с жизнью карьерах, благородных чудачествах, прибыльных сумасшествиях. О бешеных необъезженных судьбах, несущих вцепившихся в них смельчаков куда-то, куда не надо бы им, встающих поминутно на дыбы, норовя сбросить вцепившихся, которые, кажется, и сами уже не рады, что вцепились, но держатся, отвечая — на вопрос идущего на вещевой рынок (купить спортивных штанов для удобства спортивного лежания на давно сломанной беговой электродорожке и смотрения спортивного телевидения) обывателя «как дела?», — «всё отлично, сам видишь». Понаехавшие из России захаживали и к ним домой, папа был если и не вполне их круга, то во всяком случае их калибра персонаж. Бывали Назимзянов, Ахмедбаум, хоккеист Чума, бывали Шекельгруберы и сам Дылдин (?!). И миллиардщик Фетров собственной персоной, подаривший Маргаринчику уникальную конфету ручной работы шоколадного мастера Бругге из Брюсселя, отлитую в одном экземпляре по специальному рецепту из всего, что Маргаринчик любила (пралине, молочное мороженое, кокосовая крошка, гость справился у папы заранее), положивший её на стол перед зацветающей нимфеткой как футляр с драгоценным обручальным кольцом и через пять минут — увлечённый разговором, машинально, перепутав со своим канапе, не глядя — съевший эту выдающуюся конфету сам. Был конфуз, смех и присылка потом целой коробки таких конфет, впрочем, оказалось, совсем невкусных. Но даже Фетров и Чума не тронули её. Их жизнь тоже казалась ей не той, не той. Те же пастухи и рыбаки, только козы и караси у них потолще. Вот сидит этот Фетров, как какой-нибудь Джузеппе, и пялится на своё стадо, и ничего не делает; посмотрит на стадо, попасёт, пойдёт поест, попьёт, посовокупляется, опять попасёт, посмотрит, подумает «я крут и крупен» точно так же, как Джузеппе, только еда у него подороже, рубашка почище, но ни вида в нём, ни величия, ни ума, ни мужества. Так же, как Джузеппе, говорит о еде, футбольных клубах, кризисе, только козлятины у Фетрова на десять миллиардов евро (ну не козлятины, так акций, недвижимости, чиновников, предприятий по добыче норникеля и роснефти, какая разница), а у Джузеппе на пять тысяч. Но есть же где-то люди, над которыми иногда смеются, попивая винцо, Джузеппе и Фетров (семь и семь тысяч евро за бутылку соответственно), — денатуралы и аномалы, маргиналы, фрики, разведывающие тёмные области на краю реальности бесстрашные краеведы. Где-то есть люди, летящие в Руанду спасать от спида людоедов, истребивших племя тутси; падающие в полдневной жар в долине Дагестана с свинцом в груди и поднимающиеся, чтобы защитить от нападения террористов мирный с виду аул, населённый, впрочем, тоже террористами; есть люди, у которых хризолитовые ноги, есть большие пассажиры мандариновой травы; есть люди, изобретающие твиттер, неувядающий огурец, суборбитальный самолёт; замечательно пляшущие балет

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

...Есть люди, у которых хризолитовые ноги, есть большие пассажиры мандариновой травы; есть люди, изобретающие твиттер, неувядающий огурец, суборбитальный самолёт; замечательно пляшущие балет и пишущие роман, и монтирующие инсталляцию. О которых шумит по ночам интернет, когда дневные людишки, как следует пропиарившись, устав от собственной никчёмности, обделав все свои делишки, засыпают и видят во сне повтор вечерних новостных эфиров, а на охрану земли заступают партизаны полной луны, аномалы и фрики, краеведы, придурки…

и пишущие роман, и монтирующие инсталляцию. О которых шумит по ночам интернет, когда дневные людишки, как следует пропиарившись, устав от собственной никчёмности, обделав все свои делишки, засыпают и видят во сне повтор вечерних новостных эфиров, а на охрану земли заступают партизаны полной луны, аномалы и фрики, краеведы, придурки. К таким-то людям тянуло дерзкую девственницу, такойто и сама она желала стать. Кто отрочествовал, тот вспомнит, возможно, и себя таким же наивным и дерзким и поймёт, мудро улыбнувшись. [Улыбнусь ли я, трудно сказать, ибо лет с двенадцати, с первого же шевеления либидо, я разволновался и напился алкоголю. Первую рюмку хорошо помню, сильное было впечатление; помню и последнее похмелье, мощное, с дракой, инфарктом, рвотой и декламированием My sad self Алена Гинзберга. А между ними — чёрный провал памяти шириной в тридцать пять лет и глубины неизмеримой. Из этой ямы слышны порой какие-то далёкие сипы; доносятся изредка бледные какие-то пятна, но стёртые ли это временем лица, с которыми выпивали, или же просто тени блинов, которыми закусывали, или просто пятна, вылетающие иногда из головы у любого из нас без особого повода — не знаю. А тут ещё близится старость, когда, кроме воспоминаний, ничего, говорят, не останется. Приятели рады, даже мечтают о пенсии, как тогда поедем на автобусе в Суздаль (почему в Суздаль? на автобусе зачем?) и будем по дороге молодость вспоминать. Ну, они-то, может, и будут, Андрюша никогда не пьянел, а Серёжа, хоть и напивался в хлам, но всегда всё помнил. А я? Про пятна и сипы буду рассказывать? Все будут оживлённо болтать, хохотать, а я — одиноко сидеть в углу, несчастный изгой… Вообще, они как-то упро-

142

щают старость. Они представляют себя примерно такими же, как сейчас, только как бы в гриме — морщины наклеены, седые парики нахлобучены, губы синькой подкрашены. Только весь этот грим наложен на нынешнее, ещё довольно бодрое тело, которое куда угодно может ещё доскакать и ещё способно отжаться раз сорок хотя бы. Нет уж! Тела поизносятся, факт! Ещё неизвестно, не отшибёт ли и у приятелей моих память — от этой самой старости. А если и не отшибёт, хватит ли у них старческих их силёнок рассказать. А если и хватит, захочется ли другим-то слушать, если у других-то, может быть, суставы ломит, или глухота прогрессирует, или голова трясётся так, что задевает посуду на столе, и посуда-то падает и бьётся, бьётся, и ни черта от этого не слышно. Правда, я года два уже не пью (там, кроме Гинзберга, инфаркт был; поэтому), но, как назло, в эти годы как раз ровно ничего и не произошло. Не следует также исключать, что я опять запью, не успев накопить воспоминаний, есть такая опасность. Но если и не запью, кто знает, случится ли со мной хоть что-нибудь занятное в этом весьма консервативном возрасте, когда потрясения и потоки судьбы начинают обходить слабеющего у финиша жизни человека. Бох смотрит и поправляет ангелов своих и демонов своих, говоря: нет, нет, не на этого, этот уже не потянет, пусть отдыхает, оставьте его. И стоит человек в стороне от событий, и завороженно смотрит, как расползается по голове лысина, разрастается с боков, спереди и даже со спины невероятное какое-то брюхо, а нос набухает, бугрится, загибается к зубам и зубным протезам и даже слегка будто зеленеет. И становится человек с годами стопроцентно похож на свою бабушку по отцу, которой боялся, поскольку она была похожа на отца. И на Бастинду из мультика и пахла чем-то тревожным (корвалолом, узнал он впоследствии). Так что вряд ли будет мне что вспомнить. Вряд ли мудро я улыбнусь, да и немудро вряд ли, не знаю, были ли я или мои друзья такими же наивными и дерзкими, как Маргаринчик, отрочества своего не помню.] Мудро улыбнулись родители Марго, когда та занервничала, засобиралась, заспешила наружу, запросилась на материк учиться, работать, что угодно, лишь бы из дома прочь и подальше. Улыбнулась мать, обрадовалась, потому что уже завидовала дочери, юности её и ангельской красоте, выпорхнувшей вдруг из её ребёнка и высветившей её собственное увядание. Улыбнулся отец, обожавший дочь, но не умевший никогда ничего подарить ей, кроме денег и исполнения любых прихотей. Вот и новая прихоть, пусть же уезжает, учиться и в самом деле пора, да и погулять не мешает, мальчики и всё такое. Марго покинула родные пенаты тринадцати с малым лет от роду, чтобы всласть поучиться на воле, и превратила учёбу в бродяжничество на широкую ногу. Она была прекрасная смесь вагантки и вакханки. Заметим, что она действительно училась и училась блестяще. Но понемногу, понедолгу. Сначала частные школы Швейцарии, Мексики (?), Англии, одна престижнее другой, всюду — отличные отзывы, а потом вдруг исключение или внезапный самовольный отъезд. Потом университеты — Сорбонна, Йель, Массачусетский институт, оба Кембриджа. С теми же ре-

143

зультатами. Потом волонтёрство в Африке (и до Руанды, заметим, добралась-таки), кураторство архиавангардистских арт-выставок, знаменитого фестиваля антикино в Секешфехерваре, игровой фильм без актёров собственного изготовления «Три осени из жизни двух механизмов» о взаимоотношениях подъёмного крана и муравейника; потом война в Африке, служба в Дарфуре на стороне правительственной армии; потом её приняли в моднейшее модельное агентство Нью-Йорка (две обложки Вога, по три Вэнити фэйр, Космополитен…), потом её оттуда выгнали, она написала книгу «Модель для разборки» (Model For Deconstruction), ставшую бестселлером. Потом усталость, год депрессии, те же вечеринки, путешествия, кокаин, возлюбленные и мужья из поэтов и музыкантов, только уже не от избытка сил, а от их недостатка. Потом папа подослал к ней под видом непризнанного нищего режиссёра известнейшего психиатра, тот втёрся к ней в доверие, как-то уговорил полечиться в шикарном баварском дурдоме. Марго согласилась, но при условии, что будет там не только лечиться, но и лечить — врачей. На том и порешили. Врачей следовало исцелить, по мнению Марго, от безумия, признанного нормой. Они должны были оставить семьи, бросить идиотскую работу, бежать из дома, предварительно перебив все окна и тарелки. Врачи за немалые папины деньги согласились девушке подыграть. Разводиться повально, конечно, не стали, но посуду немного и по-немецки аккуратно побили, и на работе некоторые не появлялись. Так и поправилась Марго. Потом прочитала книгу Идiотъ Достоевскаго прижизненного издания, купленную в лавке на берегу Сены, то есть выборочно вычитала из неё только то, что принято в наше время читать — наиболее смешные диалоги. И тут же придумала себе Россию, где не была с пяти лет, и решила немедленно отправиться туда, на великую свою родину, населённую идiотами, достоевскими и аномалами. Папа поотговаривал было, но ненастойчиво, и она вернулась к истокам. Остановившись в гигантском доме одного отцова знакомца, выстроенном в древнеегипетском стиле, и копаясь на сон грядущий в Сети, вычитала ужасающий репортаж об изнасиловании и убийстве где-то под Брянском семилетней девочки каким-то комбайнёром в отставке. От страха и отвращения просмотрела за ночь, не сомкнув глаз, около сотни похожих сообщений, нашла ещё тысячи. Детей похищали, насиловали, продавали насильникам, мучили, убивали, подстерегали в парках, подъездах, на улицах, даже на детских площадках и в летних лагерях. Жуткие рожи преступников, часто остававшихся безнаказанными; истерзанные мёртвые дети; выжившие с раздавленными душами, зовущими из распахнутых страхом глаз на помощь. Всё это зверство и скотство то ли охватило весь мир в последние годы, то ли просто стало о нём больше известно, но в России именно всей этой мерзости было не больше, чем повсюду. Однако именно в России Марго заметила эту мерзость и подумала: вот зло, абсолютное зло! И решила восстать против зла и восстала! Ловить гадов и карать! Ей было двадцать пять лет, она была красива и богата, и умна. Папа непостижимым образом (фокус-

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

ник!) устроил свою непутёвую дочь, далеко не юриста — в следственный комитет генеральной прокуратуры. Там она так умно и рьяно взялась трудиться, что за год раскрыла три безнадёжных висяка и упекла дюжину педофилов за решётку. Коллеги, всерьёз её поначалу не принявшие, так, мол, стажёрка, — зауважали, начальство оценило, дали ей специальный отдел, куда полкомитета записалось, но взяли только десять лучших, главу тунгусского управления Мейера в том числе. Она вышла замуж, как всегда, за поэта. И вот она оказалась в Константинопыле, здесь, и это было её десятое дело, юбилейное, дело Дракона. Девять она раскрыла, должна была раскрыть и это, но проявилась одна проблема. Очень уж переменчива была Марго, делала всё быстро, страстно и справно, но — недолго. Она стояла у окна в номере отеля «Атлантик» и смотрела на ночную, беспорядочно освещённую, бескрайнюю, переходящую в болото центральную площадь нашего города, уставленную до горизонта снеговиками и снежными бабами. Это отчасти дурацкое зрелище смутило её ум. Между тем ничего такого, никакого знамения в этом нашествии снеговиков не было. Просто мэр затеял ежегодный международный конкурс снежных баб ради престижа и привлечения туристов. Подумывал затащить как-нибудь сюда президента или хотя бы министра и выпросить под баб денег, а потом деньги эти пустить на ремонт детских садов, очень уж пообветшали они. Международным конкурс пока не получился, и президент с министром пока не приехали, но из Салехарда, Апатитов и Уфалея народ потянулся, налепили снеговиков целую дивизию, конкурс провели, призы получили, разъехались, а снежные истуканы остались и осыпались теперь на площади, обваливались, расстреливались снежками озорными прохожими, пинались ими, обзывались ими хуйнёй и ещё более обидными словами. Глупо, конечно, но не более того. Да не так уж, если разобраться, и глупо. И уж точно не страшно всё это было, но Острогорской скучно вдруг стало. Вдруг она поняла, что уже осточертела ей её работа, что больше не заводит её охота на Дракона и не доводят её до слёз, как раньше, мысли о неизъяснимых муках и страданиях детей. Что заодно надоел ей до смерти и её муж, и этот городишко, и страна эта вся заодно со всеми этими её городишками. Это был новый приступ её хронической хандры, неизлечимой скуки, подзабытой было; но ремиссия, видимо, заканчивалась, и тут спасти могло лишь только бегство, перемена места и времени. А значит, придётся менять работу, страну, климат, эпоху (да, и эпохи могла менять Марго, уезжая то в более отсталые, то в передовые регионы планеты). Приступ, впрочем, был первый, слабый. Позже, она знала, приступы начнут случаться чаще, всё чаще и длиться дольше, пока не спрессуются в монотонную многотонную тоску. И тогда — бежать! Но до этой стадии — не меньше месяца, не больше трёх, по опыту. Значит, у Велика имелся шанс быть спасённым лучшими детективами страны — Марго и тунгусом. Но шанс неверный, шаткий из-за причуд причудливой женщины. Не больше трёх месяцев на спасение, не больше трёх месяцев на то, чтобы найти

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

мальчика и поймать Дракона. Иначе — умчится Маргарита Острогорская куда глаза глядят, и останутся в холодном и тёмном, как пещера, мире, в ужасной предсказуемости развязки одни, один на один: ребёнок и монстр. Снеговики с мётлами и на лыжах, с флагами и с рекламными плакатами в руках, толстые и худые, белотелые, сделанные в чистом поле, и городские, катаные из грязного придорожного снега, с морковями и сосулями вместо носов, голые и ряженые, кое-где подтаявшие, покосившиеся, пострадавшие от снежков и пинков, числом до двух тысяч, радостные и угрюмые толпились под окнами номера. Между ними метался какой-то поздний прохожий, кажется, пьяненький и заплутавший, не разумевший, куда попал и как выбраться из этого скопища безмолвных холодных болванов. Марго понаблюдала, как он попетлял, поспотыкался среди них и трусцой, и шагом, и скоком, и фокстротом и упал. Поднялся минут через пять метрах в ста от места падения, всплеснул руками и снова свалился, скрывшись из виду под пузами и задами снежных баб. Ночь прояснилась, проложив по серебристым лбам снеговиков мерцающую лунную дорожку. «Красиво», — подумала Марго и зашторила окно. Телефон взыграл полтора такта, выдернутые наобум откуда-то из Малера. Марго поняла, что и этот снобистский рингтон надоел и с ним весь вообще Малер, и раздражённо выпалила «да!» Звонил Глеб Глебович, дрожа всем голосом, слово на слово не попадало у него от возбуждения. «Слушаю вас, Глеб Глебович. Говорите громче и медленнее. Так. Так. А теперь тише и быстрее. Так. Что? Кто в городе? Какие ещё варвары? Так. Так. Варвара? Ваша кто? Жена? Бывшая? Варвара, ваша жена. Так. Мать Велика. Так. Она в городе? Вы серьёзно? Она такая, что что? К ней тянутся? Говорите громче. Не так громко, вот так хорошо. Повторите. Медленнее. Она такая, что… с неё станется? Это что за оборот такой? То есть способна на такое, вы это хотите сказать? Где вы? Что вы там делаете? А она что делает? Бегу». Дублин настучал зубами сообщение, что, прогуливаясь от грусти по улице Липовой, увидел возле стеклянной стены ночного ресторана «Магриб» свою бывшую жену Варвару, великову маму, слегка обрюзгшую, в растрёпанной шубе, но сразу Дублиным узнанную, всматривавшуюся пытливо в ресторанную полумглу, голодную, кажется, и бедную. Это она, осенило Дублина, похитила Велика. Теперь повсеместно родители друг у друга детей похищают, так уж повелось. А она такая, с неё станется, никаких сомнений, она и своровала малыша. Глеб Глебович сообщил, что следит за ней из-под фонаря, просил скорее приехать и задержать её, допросить, дознаться, куда сына заныкала. — Тунгус! — крикнула Марго, слышимость в отеле была безграничная. — Я, — отозвался из соседнего номера Мейер хоть и очень сонно, но мгновенно. — В «Магриб». Где это? — Машина не нужна. Отсюда пять минут, если не спеша пройтись. А бегом от силы две. Оружие?

144

Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художники: Назар Чагатаев и Антон Кокарев

— Как обычно. Объект несложный. — Есть! —Где она? — закричали Марго и Мейер на Глеба, выскочив на Липовую перед «Магрибом». — Ушла, — отвечал тот. — Куда? — В тот переулок. — Когда? — Только что. — Тогда догоним. — Я пытался, она только повернула, я за ней, а там никого. Как будто испарилась. — Далеко уйти не могла, — выдохнул, убегая, Мейер. Марго обежала «Магриб» с другой стороны. Они стремительно прочесали окрестность и выловили несколько подходящих по возрасту женщин, но не Варвару. — Обознаться вы, Глеб Глебович, не могли? — спросил Мейер. — Она, она это была, точно, — не сомневался Глеб. — Вот и версия. А куда же мы денем Аркашу? — усмехнулась Марго. — Сообщники? Наняла его, одной ведь справиться трудно? — предположил выбиравшийся из таксомотора Человечников. — И вас — здравствуйте — по тревоге поднял Глеб Глебович! — приветствовал его Мейер. — И их… Я всех… простите… позвал… — подтвердил Дублин. — Ничего. Так и надо. Жаль только, что столь внушительная ударная группа собрана попусту, добыча упущена, — сказала Острогорская. — Может, зря я вас ждал; может, самому надо было… схватить её? — виновато пробормотал Глеб. — Вы правильно поступили. Так и надо. И впредь — никакой самодеятельности, — ответила Маргарита. — Задерживать или следить, как задерживать и как следить, должны решать профессионалы, — пояснил тунгус. — Вы всё очень правильно сделали. — Очень по-математически, — зачем-то добавила вполголоса Марго. — А ваша, товарищ майор, гипотеза о возможном сговоре Варвары и Аркадия, — сказала она Человечникову, — недурна, отнюдь не дурна. От этих её похвальных слов даже не сердце заколотилось бешено у майора в груди, а просто всё подряд и везде у него заколотилось: сердце в груди, почки в боках и печень, кишечник в животе, ужин в желудке и мозг в голове. Нелепая надежда — а вдруг эта странная женщина не только оценит его достоинства, но и полюбит их, странная же она, странная, в разных уродов влюблялась, почему бы ей не полюбить нищего похожего на пса Человека, так просто, скуки одной ради, для странности, для смеха хотя бы! — явилась перед ним, расточая дармовую радость. Марго охотничьим своим слухом расслышала подспудное колочение его членов, но виду не подала, сказала ему:

145

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

— Дайте фон Павелеццу приметы Варвары, пусть озадачит патрульных и участковых, авось найдут. Сказала Дублину: — Веселее, Глеб Глебович. Уныние — смертный грех. Варвара — не по моей части. Но если это она увела Велика — открывайте шампанское, славьте господа. Варвара лучше Дракона. Ловится легче и ребёнку не так страшна, мать всё-таки, какая/никакая. Сказала всем: — По домам. Вернулась в номер. Заказала чай, чтобы подумать. Номер был не грязный, а грязноватый, было в нём не то чтобы тесно и душно, но тесновато и душновато. Стены и перекрытия были тонкие, звучные, так что консьержу не обязательно было звонить по телефону, можно было, не вставая с кровати, без всяких технических приспособлений позвать его, и он бы услышал; «доброй ночи, чем могу помочь?» — ответил бы тоже не по телефону, а так, задрав рот кверху, к стороне, откуда звали. Комнаты были обжиты до предела, крепко насижены и залёжаны постояльцами, от каждого из которых осталось что-то особенное в обстановке. От одного трещина на зеркале, от другого винное пятно на диване, от прочих: масляное пятно на диване; сигаретные ожоги стола; укус на кожаном кресле; чернильное пятно на подушке в спальне; дыра в душевом шланге; русый волос на телевизоре; аппетитный запах, по вкусу напоминающий уху с уксусом, в платяном шкафу; под платяным же шкафом закатившийся туда и навеки укрывшийся от беспечных уборщиц пропуск какого-то Хмыкина Э.Э. в забойный цех Миусского мясокомбината. В отеле «Атлантик» проходила бессрочная благотворительная акция по трудоустройству страдающей синдромом Дауна молодёжи. Чай принёс юноша с соответствующим выражением лица. На подносе Марго обнаружила чашки, лимон, сахар, мёд, чайные пакетики и даже непрошеный какой-то крендель, не было только воды. На её замечание юноша кивнул, рассмеялся и вышел. Вернулся он через сорок минут с бутылкой Ессентуков. Марго из вежливости бутылку взяла и дала официанту триста рублей чаевых — «пусть хоть сам чаю напьётся, если мне не дал». Решила не мучить беднягу, кипятка от него не добиваться. За неимением густо заваренного Ассама Марго решила взбодрить себя кренделем, вспомнив кстати, что давно уже ничего не ела. Она подумала: «Давно я не ела... такой дряни… Итак… Допустим, Велика забрала Варвара. Тогда кого же забрал Дракон? Или вот-вот заберёт? Ведь дни зимней жертвы наступили».

§29

— Папа, Велик пропал. Папа, найди, пожалуйста, Велика. Я так скучаю по нему. Я не хочу ни с кем играть, кроме него. Найди Велика, папочка, ты же всё можешь, — умоляла Машинка генерала Кривцова. — Не плачь, маленькая моя, я найду, я его спасу, обещаю тебе, — ответил Сергей Михайлович и проснулся.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Его подземный больничный бункер был пуст. Машинки не было, а ведь могла бы быть, если бы три дня назад, когда вот так же, только не во сне, а наяву она умоляла его найти Велика, он ответил бы ей, как только что во сне. Но не так ответил тогда генерал, наоборот, рассвирепел и оборал собственную дочь до полусмерти: «Тебя мать подослала? Она тебя подучила? Ты о Велике этом забудь. Он плохой мальчик! Плохой. У него отец пьяница, а сам он воришка, врунишка и двоечник. И не вздумай больше с матерью против меня сговариваться, а то получишь! Поняла? Смотри у меня!» Машинка от испуга перестала плакать и застыла на месте. Кривцов вытолкнул её за дверь и заперся. Он был очень зол, а к вечеру разозлился ещё пуще, убедив себя в том, что дочка Всё знала про мать и Глеба, что у них Там фактически сложилась вторая семья, подпольная семья, развлекавшаяся на его деньги и потешавшаяся над дойной коровой. Он почему-то решил, что они между собой называли его не по имени-отчеству, не по званию и фамилии, а по простоте его и доверчивости — дойной коровой, так! Он представлял, как они собирались всей незаконной семьёй у телевизора на тайной какой-нибудь явочной квартире, Глеб, Надя, Машинка и Велик, и объедались за его счёт, и дарили друг другу подарки за его счёт (Надька всё больше изводила денег с каждым годом! Вот, значит, почему!). И Надька говорила: «А чем, интересно, дойная корова сейчас занята?» И все смеялись. «Футбол смотрит». И все смеялись. «Скучает по жене и дочери». И все смеялись. «Чешет голову, он всегда так противно чешет голову, так сильно, как будто чесотка у него». Генерал воображал, как все смеялись, и злился. Взялся для разрядки звонить по очереди разным

...Он был очень зол, а к вечеру разозлился ещё пуще, убедив себя в том, что дочка Всё знала про мать и Глеба, что у них Там фактически сложилась вторая семья, подпольная семья, развлекавшаяся на его деньги и потешавшаяся над дойной коровой. Он почему-то решил, что они между собой называли его не по имениотчеству, не по званию и фамилии, а по простоте его и доверчивости — дойной коровой, так!.. 146

своим подчинённым и распекать. Слово за слово, увлёкся Кривцов, уволил Хохломохова, случайно поднявшего трубку в кабинете Сухоухова, и тут ворвалась в палату помолодевшая от гнева жена. Неожиданно сильная, она вырвала у него из руки телефон и впихнула ему в лицо бумажку с большими машинкиными буквами. «Мама, прости. Я просила папу найти Велика. Он не захотел и ругался. Я ушла искать Велика сама. Не волнуйся. Я оделась тепло. Хорошо поела. Взяла с собой Кроша, чтобы он без меня не скучал». Написано было со всеми отличиями детского правописания, то есть понятно далеко не сразу. — Ы? — задал бессмысленный вопрос генерал. — Ты, может быть, и родную дочь откажешься разыскивать? Она ушла, одна ушла, несколько часов назад, после обеда, совсем одна неизвестно куда! Понимаешь? Я обзвонила всех, кого можно, мы с нянями все улицы обошли в округе, на вокзал позвонили, в аэропорт, в полицию твою позвонили — нет её нигде! Нету! Понимаешь? Семь часов уже прошло! Понимаешь? — провопила в ответ Надежда и потом прошептала: — Найди её, Серёженька, найди нашу маленькую девочку, сделай что-нибудь, ты же можешь, ты всё можешь… — Не плачь, я найду, обещаю, — генерал был человек более упрямый, чем смелый, знал про себя, что много чего перебоялся на своём тёмном и жестоком веку, всякого страху натерпелся, но тут одолел его страх нестерпимый, к которому он был не готов. Такой большой и ненасытный, он и не знал, что в нём и такой водится. Прошло уже почти три дня, а Кривцов всё ещё не выполнил обещание: не нашлась Машинка. Он поднял лучших людей и не только своих, но и прокурорских, и Фсб, и Мчс: не нашлась Машинка. Генерал сидел на койке и, растопырив глаза и пальцы, рассматривал свои ладони. Вошёл Подколесин. — Здравия желаю, товарищ генерал. — Подойди, Подколесин. Посмотри, что у меня в руках, — приказал генерал. — Есть, товарищ генерал, — Подколесин подошёл, посмотрел генералу в руки. — Что видишь, Подколесин? — Ногти, товарищ генерал. — Что у меня в руках? — Ничего. —Правильно, Подколесин! Ничего!.. Я столько лет так сильно ворочался. Людей губил, копил деньги, до генеральских звёзд дотянулся, дом построил, все мне завидуют. А вот сам посмотри, что в итоге у меня есть, — генеральские ладони схлопнулись и опять раскрылись, как тяжёлый пустой сундук. — Ничего! Лейтенанта не учили, как действовать в случае впадения начальства в меланхолию, поэтому он благоразумно принял положение «смирно», позволявшее ничего не делать, не двигаться и прятать голову в защитного цвета нейтрально тупое лицо. — Я одеваюсь, Подколесин, — продолжил ошарашивать Кривцов. — В управление поедем, сам на месте руководить поисками Машинки буду. И эту, ту самую, лучшую-то, Острогорскую

147

приведи ко мне. Туда, в управление. Попроси, чтоб помогла Машинку найти. Мы с ней вместе быстрее справимся. — Она же против нас прислана, — очнулся было лейтенант. —Но не против Машинки. Попроси. Приведи хотя бы. Сам попрошу. Что рот-то раскрыл? — Говорить хочу, товарищ генерал. — Говори. —Есть! Поймали мы Аркадия Быкова. При попытке перехода карельской границы задержали в электричке. Доставлен в управление… — Тем более, едем туда скорей… Что он? —Даёт показания в точном соответствии с вашими установками. Рассказывает необходимую правду. Что Велимира Глебовича Дублина похитил для продажи педофилам; Аркадий Борисович Быков как раз и сам по этим статьям проходил пару раз… И на станции Кормовое продал за тысячу долларов этим самым педофилам, которые увезли Велимира Глебовича в неизвестном направлении и которых до этого никогда не встречал. — Складно, — одобрил Кривцов. — Служу России! — вскрикнул Подколесин. Генерал поглядел на лейтенанта с сожалением, поглядел, но промолчал. — Не надо бы вам выходить, товарищ генерал, — смутился Подколесин. — Кетчупы на улицах, нохчии всякие… Кривцов вдруг часто замигал и по-солдатски грубо обнял верного оруженосца: — Спасибо тебе, Подколесин. Хороший ты мужик. Один ты у меня и остался. Но ты пойми, надо мне. Сам посуди, что всё это значит, — он показал рукой на вселенную, — если я собственную дочку защитить не могу? — Ничего? — догадался лейтенант. — Ну вот и ты понял. За мной! В атаку!

§30

Управление внутренних дел слыло настоящим деловым центром города. С утра до ночи по его этажам и коридорам, уставленным отменной офисной утварью, носились энергичные молодые сотрудники в небрежно ослабленных модных галстуках и белых рубашках с расстёгнутой верхней пуговицей. Сновали долговязые секретарши с факсами и файлами в пляжных и вечерних платьях. Они курсировали между персональными кабинетами и служебными помещениями, в которых оседали полицейские постарше и посолиднее, начальствующие кто выше, кто ниже, а иные и вовсе не начальствующие, а просто напустившие на себя важности, чтобы не заставляли дежурить по выходным. Дежурства, выезды по вызовам, корпение над отчётностью и прочая рутина отвращали многих от службы. Но интересной, творческой работы в любых количествах здесь, похоже, не боялся никто. Все говорили одновременно друг с другом и по телефону,

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

прерываясь только для чтения и отправки срочных смс или скобления айпада. Из всех углов доносилось: — На рынке пятый день фура из Минска стоит с кабачковой икрой, спросите Антона, почему не разгрузили до сих пор? — Пиджаки китайские льняные летние Том Форд пятьсот штук, три штуки за штуку… Что значит один на пробу? Вы все берите, они не водка, чего их пробовать. Что значит денег нет? Я оптовик, нет, десять мало, всё, всё берите. Никакой рассрочки. Не возьмёте — к вам что, налоговая давно не заходила? Займите… У кого хотите… Вон хоть у Антона, у него нал всегда есть. — Звоните срочно во Франкфурт; скажите Помидорычу, чтоб из евро уходил. Срочно! Куда куда? Хер его знает… Ну в доллар что ли пока, но не полностью. Юань пусть берёт. И золото. Потом разберёмся. Там эти бундесы небоскрёб этот обветшавший предлагали рядом с Рёмербергом. Может, его взять? Что? Какой торф? Торф скупать? На хера? Торф топливо будущего? Кто вам сказал? Пауль? Не слушайте его, он обманывает. Короче, пусть Помидорыч для начала из евро уйдёт, у него час времени, время пошло… а там поглядим… — Нет, нет, не беспокойтесь, вы просто передайте вашу долю в Новотундринском месторождении Ивану Иванычу. Это мой водитель. Он к вам заедет завтра в девять утра. Нет, нет, не беспокойтесь, он сам все бумаги подготовит. Нет, нет, не беспокойтесь, нотариуса он с собой привезёт. На дому всё оформим… Да, у вас ведь и в Старотундринском блокирующий пакет. Откуда узнал? Ну я же в полиции работаю. Шутка. Вы и его заодно оформите. Да, да, на Ивана Ивановича. Как не было такого уговора? Был, был, вы запамятовали. Как же, позавчера, когда я уходил, помните, я вам анекдот рассказал про… Правильно… ну и до этого-то вспомните, в прихожей-то за посошком о чём говорили? Да нет, об этом раньше, а вот прямо перед анекдотом-то… Да как раз о Старотундринском. Да, вы согласились. Да, весь пакет целиком. Тоже бесплатно. За деньги-то мне не надо. Нет, нет, не беспокойтесь, он все бумаги оформит сам… — Волатильность на европейских и азиатских рынках высокая, товарищ подполковник. Никкей закрылся в минусе; в Гонконге и Сингапуре отскок, но небольшой, после вчерашнего почти ничего не наверстали. Лондон в дауне, Париж стоит на месте… так точно, товарищ подполковник, Доу-Джонс и Насдак по полпроцентных пункта потеряли. Есть сбрасывать высокотехнологические и покупать сырьевые! Есть, товарищ подполковник! Разрешите исполнять! Есть! Генерала Кривцова неприятно удивило то, что его никто буквально не узнавал. «Надо было форму надеть». Да и то сказать, давно уже Сергей Михайлович на службу не заходил, даже ветераны уже подзабыли о нём, а новички в лицо его никогда не видали, вот и не здоровались. Лишь выпивавшие в баре второго этажа по второму утреннему джину прокурор Двойкин, адвокат Куравлёв и обвиняемый/подзащитный Двойкин (брат прокурора), люди в сущности не свои, посторонние, вроде бы приметили генерала, да и то как-то невнятно, недружно. — О! — сказал прокурор. — Чё? — спросил Двойкин.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

— Кривцов никак идёт! — сказал прокурор. — Это который из районо? — равнодушно поинтересовался адвокат. — Да нет! Который отсюда. Начальник милиции! — Да ты чё! — Полиции! — Не может быть. Он же после обстрела в аэропорту вообще зарёкся из дому выходить. Убьют же его. — До вечера, случись, к примеру сказать, доживёт? — спросил один Двойкин другого. — Да доживёт, чего не дожить. А вот до утра вряд ли дотянет, — сказал другой Двойкин. — И до вечера не доживёт, тут две трети управления на Кетчупа работают, а треть на Аслана. Вот те крест, к бабке не ходи — оба знают уже, что он из бункера вылез. Забьют прямо здесь, прямо щщас, к бабке не ходи, — возразил Куравлёв. — Ну не две трети, и не треть, да и кто из их нукеров сюда сунется? Какая никакая, а всё ж полиция тут, — усумнился Двойкин. — И совать сюда никого не надо. Они и так все здесь, нукеры эти, тут. Вот сам смотри. Видишь — Метелин, Плёнкин, Умоталов, Сморчко, сам знаешь — на сдельной у Кетчупа. А в этом коридоре, в кабинетах от 31 и 27А до 46-го и дальше все в той курилке и вплоть до этого бармена — аслановские. — Ну в 43-й комнате, допустим, Репа сидит, он ничей, честный пацан, — проворчал второй Двойкин. — Ничей, потому как никчёмный, он не мент даже, а судмедэксперт, патологоанатом, что с него взять, кому он нужен, —

...Я падаю в прозрачные просторы, отвергнутыми точками опоры заканчивая строфы сентября. И вот — к неперевёрнутой земле Я приближаюсь. И мирюсь. И гасну. Все хороши субботы в сентябре. С тобой и без тебя — они прекрасны… 148

149

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художники: Назар Чагатаев и Антон Кокарев

цинически прокомментировал адвокат. — Брось, он хороший мужик, настоящий профессионал, так мне аппендикс удалил, я даже не почувствовал, золотые руки, — защитил Репу Двойкин. — Тут ты прав, Репа крут, ничего не скажешь, он моей Таське такую пластику сделал, нос вот так приподнял и тут вот перед ушами убрал, как новая стала, — поддержал Двойкин. — Слушай, у тебя этих Тасек три, кому из них он задрал — жене твоей, любовнице или дочери? — попросил уточнить Куравлёв. — Жене, жене, дочери он гланды удалял. Тоже классно, руки, точно, золотые. А с той Таськой, которая любовница, я уж давно расстался. Он, кстати, и её лечил, уже только не вспомню, от чего. — Конечно, медик он неплохой, тренируется на трупах каждый день… — не хотел оставлять цинического тона Куравлёв. — Кстати, о трупах. На что спорим, доживёт Кривцов или не доживёт… Сергей Михайлович вошёл в свою приёмную, Подколесин вмаршировал в неё следом за ним. В приёмной за столом бдительно бездельничала, шурша тяжёлыми бархатами рубах и штанов, пожилая незнакомая секретарша с такими огромными круглыми и сверкающими глазами, что Кривцов принял их с первого взгляда за какие-то очки. У стола стоял дежурный офицер (генерал узнал старшего лейтенанта Прибаутова), слушая аудиокнигу из небольшого плеера. Офицер заканчивал полицейскую академию и писал изысканную дипломную работу под названием «Анализ особенностей следственных действий и уголовного розыска в середине XIX в. по роману Ф.М. Достоевского Преступление и Наказание». Теперь он изучал легендарный роман, но по ошибке купил диск не с Преступлением и Наказанием, а с Братьями Карамазовыми. Разницы он, впрочем, не уловил, поскольку вообще впервые слышал Достоевского, а уголовного розыска и в этом произведении вполне достаточно для самого глубокого анализа. — Вот что, Алёша, быть русским человеком иногда вовсе не умно… — слышалось из плеера. Прибаутов глядел на секретаршу, секретарша на Прибаутова, оба даже не заметили своего начальника. Кривцов прошёл быстро в свой кабинет; за ним, погрозив пальцем Прибаутову, проскочил Подколесин. Прибаутов глядел на секретаршу. В кабинете генерал столкнулся с целой толпой людей, разом вдруг заговоривших с ним со всех сторон. — Здравия желаю, товарищ генерал, — протянул руку фон Павелецц. — Хорошо, что пришли, мы уже хотели за вами посылать, — сказал тунгус, внимательно разглядывая генерала. — У вас давление высокое, по лицу видно. — Здорово, Михалыч, — улыбнулся сидевший на диване Человечников. — Отпустите меня, я домой хочу, — воздыхал небрежно брошенный на стул Аркадий Быков. — Вот моё удостоверение. Вот ещё бумага, смотрите, кем подписана. Вы, товарищ генерал, обязаны оказывать мне содей-

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

ствие. Моя фамилия Острогорская, — Маргарита приступила к Сергею Михайловичу. — Я нахожусь секретно в городе уже несколько дней. Но нет никакого смысла и никакой возможности скрывать нашу миссию ещё хотя бы одну минуту. Вы должны всё знать. Нам известно, что пропала ваша дочь. Нам также известно, что задержанный Быков оговорил себя, поскольку его били в камере, ему угрожали, его заставили взять на себя вину по делу об исчезновении Велимира Дублина. — Павелецц, гнида, настучал, — подумал догадливо Кривцов. — Так вот ты какая, Острогорская… А тот узкоглазый тунгус, значит. А мне, значит, кирдык. — Вы хотите, генерал, сами послушать, что говорит задержанный Быков? — посмотрела генералу в голову Острогорская. — Да нет, зачем же, — застенчиво подумал Кривцов. — Чего молчите? — впилась ему в мозг стальным голосом Маргарита. — Да нет, зачем же, — застенчиво проговорил Кривцов. — Конечно, Быков личность тёмная и, кажется, скверная, но он ли тут виноват? — спросила Маргарита генерала. — … — уставился в пол генерал. — Мы с Великом на рынке были, в палатку зашли пива попить. Ну это я пиво попить, а он мороженого поесть. Но мороженого в той палатке не оказалось. Это недетская палатка была, для взрослых, пиво только и плов. Ну я его отпустил за мороженым. Дал ему сто рублей, он ушёл. И не вернулся. Я искал, искал, бесполезно. Домой вернулся, ждал, ждал, нет его. И до утра нет, и утром нет. Я испугался — что отцу скажу? — и сбежал в Карелию, — воздыхал Аркаша.

...Я тебе не Михалыч! Я тебе товарищ генерал, соска московская! — совсем сорвался Кривцов, как будто стоэтажная пропасть разверзлась у него под сердцем, и сердце, грузное, тяжкое, каменное, полетело вниз, ко дну, к аду, увлекая за собой спутанную сеть из гудящих артерий, нервов и вен, в которой бился и запутывался и кричал о своём генеральстве маленький напуганный генерал… 150

— А чего вы верите-то ему! Нашли кому верить. Сами говорите — тёмная, скверная, а сами верите, — заверещал из-под генерала лейтенант Подколесин. — Мы ему не верим. Но мы и вам не верим. Вы сколько дел о пропавших детях за последние годы не раскрыли и замотали? — ответил тунгус. — Мы идём в открытую. Вам не верим, но мы коллеги, вспомните об этом. И у вас есть предписание нам помогать. И мы вам готовы помочь — Машинку разыскать. Будем сотрудничать с вами. Делиться любой информацией. Но то же самое обязываем делать и вас. Не станете — пеняйте на себя. Найдём в ваших действиях или в вашем бездействии состав преступления — будете отвечать. Будете сотрудничать — наказание будет смягчено. Так что спешите искупить вину, потому как, сдаётся мне, вина на вас есть. — Ты чё тут раскомандовался? Ты, чучмек безглазый! Ты с генералом как разговариваешь? Ты встань сначала, как положено, руки по швам, и спроси разрешения рот открыть, прежде чем вякать, жопа в галстуке! — вспылил генерал. — Я хотел заговорить о страдании человечества вообще, но лучше уж остановимся на страданиях одних детей, — заявил из плеера Иван Фёдорович Карамазов. — Михалыч, ты чего, успокойся, — Че втиснулся между опасно сблизившимися Мейером и Кривцовым. — Нет, нет, нет! Не надо Михалычу успокаиваться. Надо, наоборот, Михалычу сильно беспокоиться, — подбросила горячих слов Острогорская. — Михалыч знает, что в его управлении принуждают людей к самооговору. Виновен ли Быков в похищении Велика? Возможно. Но — может быть, и нет. Есть ведь и другие версии. Возможно, в городе обосновался Дракон, неизвестный странствующий похититель детей. Может быть, Аркадий Быков и есть Дракон? Возможно. Но — возможно, и нет. В городе видели Варвару, бывшую жену Дублина, мать Велика. Могла ли она похитить его? Спохватившись, раскаявшись через много лет — найти сына и вернуть себе? Могла. Почему не отрабатывается эта версия? А вот сегодня мне сообщили из Москвы. Взяли Костю Мурзаева по кличке Мурза. — Мурзу взяли? Того самого, из ватиканских?! — поразился Подколесин. — Того самого, — подтвердила Маргарита. — Правая рука Вити Ватикана, большого бандита, почти вора, положенца на Марьиной Роще, Житомире и Женеве. Карающая рука Вити Ватикана. Мурза у него вроде шефа безопасности был, главный силовик. Взяли Мурзу со всей его библиотекой, датабазой, так сказать. Там все помечены были, кто враг, кто просто должен был, кто опасен, кого убить надо, за кем присмотреть, на кого нажать. Так вот, Глеб Глебович Дублин, отец Велика, у них должником числился. Документы будто бы у них выкрал на зарубежные счета. Около миллиона там было долларов. Они эти документы много лет искали и вот вышли на Дублина. С ним должны разобраться известные коллекторы и киллеры Бурмистров и Рощупкин…

151

— Бур и Щуп! — воскликнул фон Павелецц. — Именно! — сказала Маргарита. — И там они между собой, Мурза, Бур и Щуп, рассматривали и возможность похищения сына Дублина за выкуп в виде денег или документов. — Интересно, — буркнул генерал. — Интересно, — согласилась Марго, — но ещё интереснее, что ведь Дублин был любовником вашей жены, не так ли? А стало быть, мотив отомстить ему и наказать его таким жестоким способом, забрать у него любимого ребёнка, чтоб помучился… Такой мотив у вас ведь был, Михалыч… — Я тебе не Михалыч! Я тебе товарищ генерал, соска московская! — совсем сорвался Кривцов, как будто стоэтажная пропасть разверзлась у него под сердцем, и сердце, грузное, тяжкое, каменное, полетело вниз, ко дну, к аду, увлекая за собой спутанную сеть из гудящих артерий, нервов и вен, в которой бился и запутывался и кричал о своём генеральстве маленький напуганный генерал. — Ты мне не Михалыч, — закричала и Марго. — Ты мне преступник, скот, бездушная тварь, захватившая место, которое должен бы занимать добрый и сильный человек. На тебя люди надеются, от тебя помощи, защиты, спасения ждут, а ты… — … жестокие люди… иногда очень любят детей… Я знал одного разбойника в остроге, — повысил голос в приёмной Иван Карамазов, — ему случалось в свою карьеру, убивая целые семейства в домах, в которые забирался… для грабежа, зарезать заодно несколько и детей. Но, сидя в остроге, он их до странности любил. Из окна острога он только и делал, что смотрел на играющих на тюремном дворе детей. Одного маленького мальчика он приучил приходить к нему под окно, и тот очень подружился с ним. — А ты воруешь, отнимаешь, выбиваешь ложные показания… — перекрикивала брата Ивана Маргарита. — А пока ты деньги тут заколачиваешь, пока бизнесменствуешь, смотри, что вокруг творится, вот слушай, вот свежие новости: «19 апреля 11го года. Минеральные воды. Восьмилетняя девочка ушла из дома с двумя знакомыми мальчиками, вместе с которыми продавала на улице цветы. К школьнице подошёл мужчина, который купил у неё букет, и с тех пор второклассницу никто не видел. На следующий день утром тело девочки с признаками удушения и сексуального насилия было обнаружено в пригороде подвешенным на дереве…» — Но вот, однако, одна меня сильно заинтересовавшая картинка, — продолжал в открытую дверь Карамазов. — Представь: грудной младенчик на руках у трепещущей матери, кругом вошедшие турки. У них затеялась весёлая штучка: они ласкают младенца, смеются, чтоб его рассмешить, им удаётся, младенец рассмеялся. В эту минуту турок наводит на него пистолет… Мальчик радостно хохочет, тянется ручонками, чтобы схватить пистолет, и вдруг артист спускает курок прямо ему в лицо и раздробляет ему голову… Художественно, не правда ли? — Прибаутов, выключи свою шарманку, — проорал генерал. Прибаутов смотрел на секретаршу.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художники: Назар Чагатаев и Антон Кокарев

— Ещё слушай, слушай, — зачитывала из блокнота Марго. — «Август 11-го. Москвич по имени Игорь систематически склонял детей сестры к интимной близости — мальчика четырёх лет, пятилетних двойняшек мальчика и девочку. После оргий подонок жестоко избивал их и приказывал молчать». — Девчоночку маленькую, пятилетнюю, возненавидели отец и мать, — продолжал Иван Федорович из невыключенной шарманки, — почтеннейшие и чиновные люди… Эту бедную пятилетнюю девочку эти образованные родители подвергали всевозможным истязаниям. Они били, секли, пинали её ногами, не зная сами за что, обратили всё её тело в синяки… в холод, в мороз запирали её на ночь в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью… — за это обмазывали ей всё лицо её калом и заставляли её есть этот кал, и это мать, мать заставляла!.. Понимаешь ли ты это, когда маленькое существо, ещё даже не умеющее осмыслить, что с ней делается, бьёт себя в подлом месте, в темноте, в холоде, крошечным кулачком в надорванную грудку и плачет… к «боженьке», чтоб тот защитил… — Слушай, скот, — не унималась Острогорская. — «Апрель 11-го. Шереметьев ударил девочку кулаком в лицо, отчего она упала на пол, а затем продолжил избивать дочь ногами. Всё лицо у девочки было в крови. Отец отправил её умываться. Пятилетний ребёнок, у которой были разбиты губы, пожаловался, что у неё болят зубки. Шереметьев осмотрел рот девочки и обнаружил, что во время ударов повредил часть её зубов. Тогда он взял в руки плоскогубцы и безо всякой дезинфекции и анестезии выдернул дочери несколько передних зубов. Воронежская область. Сообщение агентства Regnum…» — И вот дворовый мальчик, — перебил Маргариту Карамазов, — маленький мальчик, всего восьми лет, пустил как-то, играя, камнем и зашиб ногу любимой генеральской гончей… генерал велит мальчика раздеть, ребёночка раздевают всего донага, он дрожит, обезумел от страха, не смеет пискнуть… «Гони его!» — командует генерал. «Беги, беги!» — кричат ему псари, мальчик бежит… «Ату его!» — вопит генерал и бросает на него всю стаю борзых собак… и псы растерзали ребёночка в клочки! — «Ежедневные новости Владивостока», — читала яростно по блокноту Острогорская, — сообщают, что «2 февраля 11-го года в правоохранительные органы города Лесозаводска обратилась мать семилетней девочки, которая заявила, что её дочь пропала. Незамедлительно были приняты меры, направленные на розыск дочери, в результате в лесном массиве в районе сопки Ружино обнаружен детский портфель. Оперативники пустили по следу собаку, которая вывела на прикопанное снегом тело…» — Хватит! — Кривцов заткнул уши и закричал так громко, что: у плазмы Пионер, висевшей в кабинете, треснул экран, Аркадий упал со стула, а Прибаутов расслышал, наконец, кто пришёл, закатил очи и выключил плеер; и в то же время так жалобно, жалобно — Марго запнулась и удивлённо посмотрела на него. — Хватит. Хватит. Хватит, — повторил генерал много, много раз, — хватит, — прошептал он под конец, похудел, осунулся, стал сер и сир и побрёл спотыкаясь к своему рабочему столу. Сел в кресло, съёжился, сморщился, сник.

152

— Не хватит, нате вот, дочитайте на сон грядущий, — положив перед ним страшный блокнот, тоже шёпотом и почти миролюбиво сказала Марго. — На кого надеяться этим несчастным, этим бедолажкам беспомощным? На кого? Кто их спасёт? Кто, кроме нас? А вместо этого вы… Зазвонил телефон. Человечников вытащил его из кармана, сказал: — Алло. Да. Как? Так. Да. Да. Да, — и обратился к Острогорской. — Маргарита Викторовна. Это Дублин звонил. Сказал, что Велик нашёлся. — Как? Где он? — закричали все, особенно Подколесин. — Дома, дома он, — обрадовал Человечников. — Не может быть! — промямлил Кривцов, всматриваясь в Подколесина. — Да точно, точно, Глеб Глебович только что сказал, — радовался отставной майор. — Слава богу! — воскликнула Марго. — Едем туда, Че. А ты, тунгус, побудь здесь. Посторожи товарища генерала и гражданина Быкова, а то опять показания поменяются вдруг. Идёмте с нами, фон Павелецц, и вы, Подколесин. Будемте сотрудничать, так что ли? Все умчались, особенно Подколесин; остались в комнате только Аркадий, майор Мейер и Сергей Михайлович. Генерал продолжал худеть, съёживаться, сдуваться, издавая тонкий однотонный долгий стон, словно севший на гвоздь надувной мерин. Когда он умалился до прожиточного минимума, и Мейер хотел было уже вызвать неотложку, Кривцов вдруг встрепенулся, подался весь вперёд, протянул слабые руки к дверям и запоздало воззвал:

...Хватит. Хватит. Хватит, — повторил генерал много, много раз, — хватит, — прошептал он под конец, похудел, осунулся, стал сер и сир и побрёл спотыкаясь к своему рабочему столу. Сел в кресло, съёжился, сморщился, сник… 153

— Куда же вы, Маргарита Викторовна? А как же Машинка… Кто же мою Машинку теперь найдёт? Кто мне поможет? Кто спасёт мою маленькую девочку, ангела моего? В дверях возникла фигура, но не Маргариты, а старшего лейтенанта Прибаутова. — Вам пакет, товарищ генерал! — Дай, — разочарованно скомандовал Кривцов, повозился с конвертом, пошелестел, поелозил по нему дрожащими спутанными пальцами, не справился, вернул Прибаутову. — Распечатай. Старший лейтенант вынул из конверта тетрадный лист с какими-то закорючками. — Что это? — уставился на лист генерал. — Дайте взглянуть, — взял бумагу тунгус. — След Дракона! — Что? —Автограф похитителя детей. Подпись монстра. Кто пакет принёс, Прибаутов? — Не знаю. На столе лежал. В приёмной. Напечатано: Кривцову лично срочно. — Надо узнать, кто подбросил. Опросите всех. Проверьте регистрацию посетителей. Сухоухова ко мне. И Хохломохова… — вдруг взялся опять надуваться, расправляться и толстеть Кривцов. Глаза его включились, как фары, сердце затарахтело, как мотор. Он рванул, как старый полицейский мотоцикл, по следу, вперёд, в погоню. — Хохломохова вы уволили… — доложил Прибаутов. — Верните, он толковый. — Есть, товарищ генерал. Тунгус распорядился увести Аркашу и сам уже вовсю опрашивал, сверял, думал. Закрутилась с давно не виданной в управлении энергией уже подзабытая было работа, забегали следователи, засуетились патрульные, забросили на время торговопромышленные свои хлопоты, взялись ловить Дракона. Генерал же после внезапного взрыва активности опять обмяк и обвис, вперился глазами в окно. По стеклу водил ветками, как дворниками, счищая налипающий снег, серебристый лох. Этот лох возвестил Кривцову о быстротечности жизни. Восемь лет назад шёл Кривцов по улице по какому-то делу и отломил от какого-то куста веточку, и веточкой этой от нечего делать размахивал. Так с ней к управлению и вернулся после дела. И здесь показался на крыльце фон Павелецц и заржал: «Михалыч, из роддома звонили. Надежда родила только что». Кривцов тут же помчался к машине и выбросил было веточку, но вдруг пожалел её, подобрал и воткнул у стены. Веточка та взяла да и прижилась, и вырос из неё пушистый раскидистый красавец лох. Он цвёл по весне серебристо-жёлтыми душистыми цветами, а по осени обильно плодоносил, собирая со всей округи весёлых разноцветных птиц. И вот дорос Кривцов до своего кабинета, и лох его вслед за ним до этого кабинета дотянулся и скрёбся теперь в его окно, просился к нему, как заскучавший ребёнок, дочери его сверстник, его малыш. Генерал подошёл к окну и тоже водил по нему руками, пытаясь погладить своего лоха сквозь стекло, и плакал.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

фарит Узнал, что Владимир Путин пишет

в ваш журнал, и решил написать вам. Я нарисовал шарж на Владимира Путина и его машину «Волга» ГАЗ-21, на фоне Петербурга. Просмотрел в интернете 10-15 шаржей на Путина, некоторые мало похожи. Мой шарж может быть не самый похожий, но похожесть моего шаржа выше среднего. Многие приходившие ко мне люди, без подсказки, узнавали на шарже Путина. Надеюсь, мой шарж «злым» назвать нельзя. Пытался отправить этот шарж через на электронный адрес сайта «В-ВПутин.ру», но письмо пришло обратно. Потом попробовал отправить через местное отделение Единой России, но ответа тоже не получил. Шарж можно использовать во время рекламной компании на выборах, или любым другим способом. Юмор и смех, хорошие спутники рекламы и пиара. Оригинал шаржа я хочу подарить Владимиру Путину.

полина улендеева И тут я увидела на стенде новый Русский Пионер и, честно, об-

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

анна всесвятская

Читатели живо обсуждают не только тексты «РП», но и чудесные перевоплощения некоторых колумнистов журнала. Как всегда, мнения разделились.

радовалась как ребенок. И я его еще не скоро прочитаю.но он такой красивый уже лежит тут, и все хорошо. Мой хороший, мой красивый, мой весь такой замечательный — литературный иллюстрированный журнал №5(23).

fraticelli Купил сдуру «Русский пионер». Купил, прочел от корки до корки и выкинул. Не понравилось, извините. Может быть, дело в определенном диссонансе преподнесения и ожиданий с тем, что имеешь в итоге; обещается-то иллюстрированный литературный журнал, а на деле выходит нечто на дорогой бумаге, но со скверным содержанием в виде бреда Охлобыстина и трюизмов Собчак. И это я еще не упомянул прочих «живых классиков». greysvandirr Всегда боюсь такое читать,

но здесь все на одном дыхании и меня даже ни разу не стошнило, только ноги плотней друг к другу прижались. :)

renat_makhmutov Перечитал трижды!!!

В суматохе будничных дней, как-то бесследно было утеряно чувство детства, работа-пробки-

154

выходные-заботы-работа... Сейчас же я как будто с головой окунулся в колодец под названием «детство», помните как в детском саду пахло завтраком, кашей, какао и еще непонятно чем? Я словно вновь вдохнул его, и как молния вспыхнули воспоминания о том как перед первым классом я вел из садика домой своего брата)) и специально как можно громче старался говорить ТЫ ДОЛЖЕН МЕНЯ СЛУШАТЬСЯ — Я УЖЕ В ПЕРВЫЙ КЛАСС ИДУ!!!)) чтобы все окружающие слышали что Я иду в первый класс, что я уже совсем взрослый... Пойду брату позвоню:) Спасибо, Тигран! Здоровский рассказ!!!

elin921.diary.ru Уровни хипстерства

Уровень 8 В Республику, оказывается, можно ходить на Пионерские чтения

rychkoff В понедельник на прошлой неделе был на Пионерских чтениях в «Республике». Изначально я туда даже не планировал попасть, так как событие должно было начаться ровно в семь вечера, а я только в половине восьмого освободился. Однако благодаря усилиям организаторов, задержавших начало события почти на полтора часа, я не только ничего не пропустил, но и успел основательно освоиться на месте. Вообще изначально я хотел написать «классический» отчет о мероприятии, на котором собралось одновременно большое количество известных личностей, включая Ивана Охлобыстина, которого именно в тот день угораздило объявить о своем намерении стать президентом России и Ксению Собчак, которая только начала показываться перед прессой после сделанной недавно пластической операции. Звезды читали свои литературные опусы на различные темы. Ксюша растрогала зал своим эссе о трудностях любви и что она предлагает с ними делать, Тигран Кеосаян рассказал о настоящей мужской дружбе, Маргарита Симоньян, в свою очередь, рассказала растянутый полурасказ-полуанекдот о настоящей дружбе женской, а Иван Охлобыстин запомнился не столько своим произведением, сколько обещаниями распустить ГосДуму и очистить Землю от ядерных отходов. Разумеется, читавшие звезды неизменно приковывали к себе много внимания, в особен155

ности Ксюша (как уж без нее), и Иван (вообще вне конкурса). В конце все очень ждали дебатов между Прохоровым и Охлобыстиным, однако не дождались. Кандидаты в президенты решили поговорить на стороне. А жаль, могла выйти очень интересная и яркая дискуссия.

ahinozeja — Вы представляете, сколько стоит предвыборная кампания, — спросили Ивана. — 1.5 миллиарда, — немного призадумавшись, ответил он. — А в какой валюте? — одновременно с журналистом спросил и Прохоров — Доллару скоро придет конец, так что в рублях, — сказал актер. Тут журналист переключился на лидера «Правого дела»: «А как Вы думаете, этого хватит на предвыборную кампанию?» — Думаю, Ивану хватит, — шутливо ответил Прохоров. — А Вы бы могли проспонсировать Охлобыстина? — продолжал журналист. — Я конкурентов не спонсирую, — сказал Прохоров. paul_pustota Не-е, поверьте — у Ивана

с творческой карьерой всегда будет все в порядке. Я не думаю, что его что-то может остановить. Вы знаете, с чего он начинал? Был моделью для фэшн-стори журнала ОМ (или Птюч, могу путать). В джинсах. У меня этот номер даже есть где-то. Потрясающий человек, и его выход на Доктрину, как и многое ранее, оказался неожиданным и блестящим шагом.

nastroyenieshop Я тут видела прикид Охлобстина на очередных Пионерских чтениях. мама дорогаяя... и эта харизма? нет ну кто за него пойдет голосовать? он на бабушек богомолок рассчитывает? merzlyakova_lyu Она шикарная. Я се-

годня стояла на костылях в кинотеатре, и мне казалось, что на меня все смотрят как на экзотическую мартышку, а потом вспомнила, как мы с Ириной Евгеньевной Ясиной после Пионерских чтений, засидевшись в кафе до закрытия торгового центра, выходили с охраной через служебный лифт из Лотте Плаза на парковку, и все прошло ) Правда, сначала нас посылали через улицу. По сугробам на инвалидном кресле, без верхней одежды, которая в машине осталась.

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

d_garmonenko

На следующий день я попала на Пионерские чтения, т.е. чтения журнала «Русский пионер», которым владеет Михаил Прохоров. Было очень интересно. Олигарх Петр Авен сетовал, что забывают «совесткую культуру» (как будто не происходит в последнее время всеобщее возраждение совка?!), отпускал шутки в адрес «Правого дела» и либералов, и выразил желание сделать музей советской империи, и говорил что у либералов в России ничего не получится (позже я к нему подошла и сказала, что он не прав, говоря, что либеральные идеи не востребованы и у них нет будущего,»Пустите либералов на телевидение, пустите на выборы! Вот тогда посмотрим!» — сказала я ему, он сказал, что будет очень рад, если у либералов что-то получится.). Остальные колумнисты говорили о важности дружбы, Охлобыстин выразил желание стать президентом и «возрадить монархию» (в своем лице, надо полагать) и говорил что надо возраждать патерналисткую политику государства (как-будто она и так не возрадилась), а Прохоров наблюдал за всем этим издалека. Там же я встретила чудесную девушку — которая сегодня просто лучь света в российском обществе — Ксению Собчак. Ксюша читала колонку о любви, а потом подарив Петру Авену подарок ушла. Во время чтений она сидела со своей подругой Ульяной Сергиенко и трогательно обнимала ее за плечо. Когда она уходила, я подошла к ней и подарила ей книгу. Ксюша как раз интересовалась этой книгой, и я решила эту книгу ей подарить при встрече. Ксюша меня поблагодарила и ушла. Милейшая девушка! Я встречала Ксюшу и раньше, могу сказать, что в общении она всегда само обаяние, подчеркнутый демократизм и дружелюбие. Это очень умная, принципиальная, и совестливая девушка. Вообщем, очень достойная девушка! Михаила Прохорова она в этот раз не видела, а я решила к нему подойти. «Скажите, Михаил, — спросила его я, — а вас Медведев попросил возглавить «Правое дело»?» На что он мне ответил: «Меня никто ни о чем не просил, я всю жизнь все делал сам, я делаю только то что хочу.» «А почему вы тогда, к примеру, не финансируете Бориса Немцова?» — решила я спросить у Михаила, хвастающегося своей самостоя-

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

тельностью в политике. Он ответил: «Потому что у нас совершенно разные политические взгляды.» (вот это уже интересно: либеральная партия СПС раскололась, и либерал Немцов создал «Солидарность», а потом «ПНС», а либерал Гозман — «Правое дело», т.е. обе партии на основе СПС. Так в чем же заключается разность?? — в поддержке Путина?!) Тогда я спросила: «А вы не боитесь, что вас сделают козлом отпущения, когда Путин вернется и поднимут налоги, поднимут пенсионный возраст?..» Он усмехнулся, и сказал: «Давайте посмотрим! Я никогда никому не позволял себя использовать!» Я настаивала: »Но если ПУТИН вернется, и он на вас все свалит?» Он снова усмехнулся, и сказал «Давайте посмотрим!» Я оценив его откровенность, я пожелала: «Желаю вам НЕ закончить, как Михаил Ходорковский! » Он усмехнулся и сказал «Спасибо!» — «Желаю вам закончить лучше!» он снова усмехнулся и сказал: «Спасибо!» — Так мы попращались.

anastaisie А еще я вчера смотрела по теле-

леканалу «Дождь» какие-то «Пенсионерские чтения» с Ксенией Собчак. Там она зачитывала свои эссе на разные темы. Вот лично мне Собчак очень нравится. И я совершенно не понимаю, за что ее не любят. Почему человеческая нелюбовь сходится именно на ней? Она же очень умная. Она, может, и не идеальна, но не страшная. У не прекрасно подвешен язык. Она всегда знает, чего хочет, и всегда добивается. Добивается, потому что много работает. Кто-то ругает ее за то, что она живет за счет имени папы. Ну так а кто у нас в шоубизнесе сам по себе? И на одном имени-то долго не протянешь. Подняться на нем можно, но держаться на плаву — нельзя. По мне, так люди просто завидуют. И вот только прошу, не надо, пожалуйста, в комментариях к этой записи спорить со мной.

@urblood ммммм что делала собчак на пионерских чтениях. ну ок. @vitasmark Собчак всегда ведет себя отвратно.

@_marsi на пионерских чтениях она прилично себя ведет, а больше нигде наши с ней пути не пересекаются.

156

@korolevmtv Ксения Анатольевна @xenia_ sobchakведет русский пенсионер. Ванилька)

anabolika Буквально вчера,26 октября, в студии канала «Дождь» прошли ежемесячные «Пионерские чтения» . Маргарита Симоньян, Орлуша, Захар Прилепин, Сергей Лукьяненко, Диана Вишнева, Виктор Ерофеев, Павел Каплевич и Ксения Собчак, одновременно выступившая и в роли ведущей, прочитали свои колонки.Все творения наших знаменитостей были объединены общей темой «ПЕНСИЯ».Мысли о том как правильно провести старость и куда потратить 4 576 рубля обсуждала вся московская элита.Среди этой элиты затесалась Сати Казанова,которая исполнила для гостей несколько песен.В этом месяце Собчак появилась в образе этакой «тургеневской девушки 21 века».Стоит отметить ,что с каждым появлением на публике Собчак все больше похожа на свою подругу-дизайнера Ульяну (не помню фамилию). Если говорить о стиле , то особо отметилась в этот вечер все та же Сати Казанова серый пиджак, ужасного кроя красная юбка и модные в прошлом сезоне туфли телесного цвета.Сати желаю тебе подружиться с дизайнером Ульяной.а то честно слово,ну не хорошо так. @xenia_sobchak Диана вишнева мило косолапит на русском пенсионере.хорошо что есть в россии НАСТОЯЩИЕ балерины:) @kseniya_pavlova Болею, смотрю Пионерские чтения, доставляет.

анатолий шиманский Уважаемая редакция, видимо я настоящий «Русский пионер», поскольку пересек США на лошади с телегой от океана до океана, как это делали американские пионеры 160 лет назад. Об этом я написал книгу «Америка глазами русского ковбоя». Австралию я проехал на верблюдах и написал книгу: «Австралия глазами русского или почему верблюды там не плюются». Живу сейчас в Питере. Посылаю фото. @balticfan. интересно! а как турнир, где ты была, назывался?

157

@bolshe_nikogda это игры «русского

пионера», «пионерские игры», раз в несколько месяцев, команды нтв, russiatoday, мдм-банка и многих других, в каждой по знатоку.

miss-tramell Ах, да: вчера была на интеллектуальных играх «Русского пионера». Съела «Цезарь», выпила капуччино, ни на один вопрос ответить не смогла. В общем, фигня эти ваши интеллектуальные игры. sensati так интересно :) случайно наткнулся на журнал РУССКИЙ ПИОНЕР подумал, что нечто «детское», оказалось — нет, да ещё на деньги Прохорова :))) прикольно.

максат аманжанович Когда-то в начале недели мне позвонил какой-то чувак из журнала «Русский пионер» (там главред — обожаемый мной коммерсантовский Колесников). Чувак звал на какое-то мероприятие, приуроченное к футболу, где надо было было играть в футбол на PSP. Футбол во всех видах мне совершенно безразличен, компьютерные игры я не люблю, а все светские мероприятия я просто ненавижу. Вежливо отказываюсь: — Знаете, мне тема футбола не близка — Вы что, не гражданин России?! Вообще, воспитание не позволяет мне спросить незнакомого человека «не охренел ли ты, мудофил?». И дело не в том, что мне плевать, кто выиграет в игре двух английских команд — англичане или англичане. И не в том, что мне плевать на «Динамо», на «Зенит» и на ЦСКА. И не в том, что мне плевать на все лиги, все федерации, все дворовые спорткомитеты, все спортзалы, все футбольные площадки и стадионы. Мне плевать на СДЮШОРы, плевать на Госкомспорт, плевать на УЕФА, плевать на «СпортЭкспресс», плевать на все спортивные новости вообще и на телеканалы ESPN и «Россия-спорт» в частности. Я — русский, гражданин России, родился и вырос в России, и помереть тоже планирую здесь. И при этом я вертел весь ваш гребаный футбол на одном месте. И весь ваш спорт злодремучий за компанию. — Не стоит связывать одно с другим, — так я ответил человеку, который мне звонил. русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

НА ПЕЧАТНУЮ ВЕРСИЮ ПОДПИСКА ЧЕРЕЗ РЕДАКЦИЮ по телефону: (495) 981 39 39 по e-mail: podpiska@ruspioner.ru

6 номеров (год)

2277,00 руб.

3 номера (полгода)

1425,60 руб. *Цена указана с учетом курьерской доставки по Москве и Санкт-Петербургу и доставки почтовых отправлений 1-го класса в регионах РФ. *Цена действительна только для России до 31.12.2011 г. * Журнал выходит из печати 1 раз в два месяца. 2012 год: февраль-март № 1 (25); апрель-май №2 (26); июнь-июль №3 (27); август-сентябрь №4 (28); октябрь-ноябрь №5 (29); декабрь №6 (30). Дополнительную информацию о возможностях, которые дает подписка, вы найдете на нашем сайте: www.ruspioner.ru

Подписка через «Каталог Российской прессы ПОЧТА РОССИИ»: в любом почтовом отделении на территории РФ с 01.09.2010. Подписной индекс: 32 771 – годовой 32 770 – полугодовой Подписка через подписные агентства Москва: ООО «Интер-Почта-2003» Тел.: (495) 500 00 60 Факс: +7(495) 580 95 80 E-mail: interpochta@interpochta.ru www.interpochta.ru Санкт-Петербург: ООО СЗА «Прессинформ» Тел. (812) 335 97 51; 335 23 05 Факс: (812) 337 16 27 E-mail: press@crp.spb.ru http://www.pinform.spb.ru/ Агентство «Урал-Пресс»: Абакан, Астрахань, Архангельск, Белгород, Благовещенск, Братск, Брянск, Великий Новгород, Владивосток, Воронеж, Екатеринбург, Иваново, Ижевск, Иркутск, Калуга, Кемерово, Комсомольск-на-Амуре, Краснодар, Красноярск, Курган, Липецк, Мурманск, Нижний Новгород, Нижний Тагил, Новороссийск, Новокузнецк, Новосибирск, Омск, Орел, Пермь, Петрозаводск, ПетропавловскКамчатский, Пятигорск, Ростов-на-Дону, Рязань, Смоленск, Сургут, Сыктывкар, Ставрополь, Таганрог, Тверь, Томск, Тюмень, Улан-Удэ, Хабаровск, ХантыМансийск, Челябинск, Чита, Ярославль. Тел. центрального офиса (Екатеринбург) +7 (343) 26 26 543 www.ural-press.ru

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

НА ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ WWW.IMOBILCO.RU — «Аймобилко», крупнейший российский интернет-магазин по продаже лицензионного медиаконтента. WWW.RUSPIONER.RU — раздел «Журнальный киоск». HTTP://WWW.PARKREADER.RU/ — «Паркридер.Ру», универсальный сервис для чтения газет и журналов. HTTP://WWW.YOURPRESS.RU — «Ваша пресса», электронные версии газет и журналов. HTTP://RU.ZINIO.COM — Zinio.com, международный цифровой журнальный киоск.

158

Бывает, летишь развеяться, но, возвышенность перевалив, понимаешь — все, полет окончен. Фургон всем перпендикуляром перекрыл полосу. И вот-вот перекроет встречную. «Real jam», — читалось на его борту. Идею торможения с двухсот отмел — не уложимся. Было и возмущение: «Да как же это, куда они смотрят?!» А что они? Они смотрели долу — ангелы и духи. Жюри всевышних. Сторонне, вчуже наблюдал я за подвигом рук, которым не давал указаний: руки самовольно свернули руль влево, типично в экстремальном стиле — так что на левых колесах моя металлическая оболочка прожгла перед тупым носом фургона… резко переложился вернуться в свой ряд, до упора вжимая тормоз, поскольку траектория явно кончалась кюветом… На приборной доске зажглись неведомые символы… череп и кости… шухер и махер… «Мицу» винтил на 360 по часовой и дальше, оставляя дымящий след резины — тодес, карусель. Какой нетрудный переход — в неизвестность от забот —- именно так, без особых причин, по первому снегу, под серым сводом Родины. Дорога остановилась. «Real jam» срулил к обочине, наблюдая в зеркало заднего вида. Встречные дальнобойщики припали к лобовым, облокотившись о баранки. Еще пара оборотов. Черный вензель. Финиш в метрах от идущей far west «Скании». Они не сразу двинули — дождались, пока я вышел, стрельнул сигарету, махнул и ангелам, и мужикам — «поехали!» Тип-топ, продолжение следует.

тимофей изотов

Игорь Мартынов

159

русский пионер №6(24). декабрь 2011–январь 2012

№6(24). декабрь 2011–январь 2012

выходит с февраля 2008 года Главный редактор Андрей Колесников Помощник главного редактора Олег Осипов Шеф-редактор Игорь Мартынов Специальный корреспондент Николай Фохт Ответственный секретарь Елена Юрьева Арт-директор Павел Павлик Заместитель арт-директора Варвара Полякова Фотодиректор Вита Буйвид Цветоделение Снежанна Сухоцкая Препресс Андрей Коробко Верстка Александр Карманов Корректор Нина Саввина Менеджер по печати Валерий Архипов Генеральный директор Михаил Яструбицкий Заместитель генерального директора по стратегическому маркетингу Павел Директор по маркетингу Анастасия Прохорова Директор по рекламе Наталья Кильдишева Заместитель директора по рекламе Наталья Кирик Директор по дистрибуции Анна Бочкова Офис-менеджер Ольга Дерунова

Парфёнов

Редакция: 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19, телефон +7 (495) 504 17 17 Электронный адрес: ruspioner@gmail.com Сайт: www.ruspioner.ru Подписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: podpiska@ruspioner.ru Обложка: Аксёновы(е), «We are the ЧЕмпионс», 2011 Авторы номера: Алеся Петровна, Диана Вишнева, Марк Гарбер, Дмитрий Глуховский, Натан Дубовицкий, Виктор Ерофеев, Екатерина Истомина, Тигран Кеосаян, Елена Котова, Матрос Кошка, Владимир Липилин, Сергей Лукьяненко, Игорь Мартынов, Андрей Орлов (Орлуша), Александр Рохлин, Александр Рыскин, Маргарита Симоньян, Мария Смирнова, Ксения Собчак, Николай Фохт, Илья Шаньгин, Геннадий Швец Фотографы: Тимофей Изотов, Наталья Львова, Orlova, Александр Саватюгин, Дина Щедринская Художники: Инга Аксенова, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Павел Пахомов, Маша Сумнина, Сандра Федорина, Александр Ширнин, Иван Языков, Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс»: Навзар Чагатаев и Антон Кокарев, Виктория Фомина В оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв» Учредитель и издатель: ООО Медиа-Группа «Живи», 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19 Тираж 50 000 экз. Отпечатано в типографии GRASPO CZ, a.s. Pod Šternberkem 324 763 02, Zlín Цена свободная Издание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 года Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакции За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель