Русский пионер №2 (26) by Russian Pioneer

№2(26) апрель 2012

TO BREAK THE RULES, YOU MUST FIRST MASTER THEM. НУЖНО МАСТЕРСКИ ОВЛАДЕТЬ ПРАВИЛАМИ, ЧТОБЫ ИХ НАРУШАТЬ.

ОРИГИНАЛЬНЫЙ АСИММЕТРИЧНЫЙ ДИЗАЙН МОДЕЛЕЙ AUDEMARS PIGUET MILLENARY, ОПРЕДЕЛИЛ НОВЫЙ ПОДХОД К РАЗРАБОТКЕ ЧАСОВЫХ КАЛИБРОВ. ТРЕХМЕРНЫЙ МЕХАНИЗМ – ЭТО СОЮЗ ВЫСОКОЙ ФУНКЦИОНАЛЬНОСТИ И ХРОНОМЕТРИЧЕСКОЙ ТОЧНОСТИ,

ОБЕСПЕЧИВАЕМЫЙ

ЧАСОВОЙ

МИКРОМЕХАНИКОЙ ВЫСШЕЙ СТЕПЕНИ СЛОЖНОСТИ. ОПТИМАЛЬНАЯ УДАРОУСТОЙЧИВОСТЬ ПОПЕРЕЧНОГО МОСТА БАЛАНСА СОЧЕТАЕТСЯ С ЭЛЕГАНТНОСТЬЮ УЗОРА COTE DE GENEVE. ПРЕВОСХОДНАЯ ГАРМОНИЯ КОНСТРУКТОРСКОЙ МЫСЛИ, ДИЗАЙНА И МАСТЕРСТВА В ЛУЧШИХ ТРАДИЦИЯХ МАНУФАКТУРЫ ЛЕ БРАССЮ.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО В РОССИИ: ООО “ОДЕМАР ПИГЕ (РУС)” ТЕЛ.: (495)234 5949 ИНФОРМАЦИЯ ОБО ВСЕХ ОФИЦИАЛЬНЫХ ТОЧКАХ ПРОДАЖ НА ТЕРРИТОРИИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ НА САЙТЕ: www.audemarspiguet.com

MILLENARY Y 4101 РОЗОВОЕ ЗОЛОТО. ОТО. МЕХАНИЗМ СОБСТВЕННОГО О ПРОИЗВОДСТВА АС АВТОМАТИЧЕСКИМ СКИМ ПОДЗАВОДОМ..

orlova

русский пионер №2(26). апрель 2012

В подвиге не всегда есть место жизни.

Клятва главного редактора стр. 6 первая четверть Прогул уроков. Александр Матросов поскользнулся! Сергей Капков про женщину 98 лет Ирену Сендлер стр. 16 Урок уроков. Праздник ассоциаций. Иван Охлобыстин о любви как о подвиге стр. 20 Сбор металлолома. Колоннада «9». Екатерина Истомина об одиночестве в чугунном мире стр. 24 Урок информатики. Когда отступает эго. Вера Полозкова об инстинкте самосохранения и выборе неочевидного стр. 28 вторая четверть Пионер-герой. Отец Арктики. Батюшка на Севере стр. 34 Следопыт. Тайна двух капитанов. Почему утонул «Титаник». И Costa Concordia стр.44

русский пионер №2(26). апрель 2012

третья четверть Диктант. Подвигаемся. В тему номера стр. 52 Урок истории. Конармия и я. Командировка в детскую легенду cтр. 54 Дневник наблюдений. Подвиг во льдах. Экономический детектив Алексея Голубовича стр. 62 Запевала. Поэт Орлов рассмотрит

свойства происхождения геройства. Стихи стр. 72

Фотоувеличитель. Творчество наших читателей стр. 75 четвертая четверть Урок мужества. Я хочу на Луну. Николай Фохт пытается оставить след стр. 92 Урок географии. За дерзкие шорты с намеком! Непридуманная регата Александра Рыскина стр. 96

русский пионер №2(26). апрель 2012

группа продленного дня Правофланговая. Призраки собственной трусости. Ксения Собчак о своей победе стр. 102 Пионервожатая. Э. + Н. Софико Шеварднадзе про бабушку и дедушку стр. 104 Пионервожатый. Время пересмешников. Тигран Кеосаян про то, что подвиг — это слава для одного и беда для многих стр. 108 Звеньевая. «Сара буара бзия узбойд!» Маргарита Симоньян про того, кто спасал и спасает Россию стр. 112 Звеньевой. Свадьба разведчика. Виктор Ерофеев о двух половинах одной невесты стр. 118 Знаменосец. Договориться о понятиях. Анна Николаева о боге и дьяволе стр. 122 Внеклассное чтение. Машинка и Велик,

или Упрощение Дублина. Продолжение wikiромана Натана Дубовицкого стр. 124

Табель. Отдел писем стр. 146 Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр. 151

русский пионер №2(26). апрель 2012

Прогул уроков. Александр Матросов поскользнулся! Сергей Капков про женщину 98 лет Ирену Сендлер. Урок уроков. Праздник ассоциаций. Иван Охлобыстино любви как о подвиге. Сбор металлолома. Колоннада «9». Екатерина Истомина об одиночестве в чугунном мире. Урок информатики. Когда отступает эго. Вера Полозкова об инстинкте самосохранения и выборе неочевидного.

русский пионер №1(13). февраль–март 2010

orlova

текст: сергей капков рисунки: маша сумнина

Мы давно хотели получить колонку руководителя департамента культуры московской мэрии Сергея Капкова, человека непростой судьбы. И вот теперь ее получили не только мы, а главное, вы — читатели. О чем она? Можно было бы вам подсказать, да не хочется. Вы уж сами как-нибудь.

русский пионер №2(26). апрель 2012

ПРЕДЛОЖЕНИЕ написать про подвиг застало меня врасплох. Спросил редакцию, про чей подвиг должен рассказать. Про себя, говорят, напиши. У меня нет большого журналистского опыта, и я стал думать, что имела в виду редакция: наверное, ожидали прочесть какую-нибудь историю из книги про настоящих мужчин или, того хуже, душещипательные подробности личной жизни. А я вообще считаю, что про себя такие вещи написать нельзя, потому что подвиг ты совершил или нет, могут понять только другие люди. Мне кажется, подвиг — это всегда поступок, который ты не можешь оценить сам, который могут оценить только другие. Человек, совершающий подвиг, об этом никогда не думает. Людмила Михайловна Алексеева как-то рассказывала в одном из своих интервью, что, если все твои друзья привыкли завтракать в дорогих ресторанах, ты не видишь в этом ничего особенного. Точно так же ты не видишь ничего героического в том, чтобы засунуть в нижнее белье самиздат и принести его друзьям, которые все сидят за антисоветскую деятельность. Человек просто делает, что должен. Не потому, что геройству-

ет, — просто не может поступить иначе. Кто-то может заявить, что, например, вся советская мифология подвига — не истинные поступки в реальных обстоятельствах, а профессиональная выдумка в масштабах государства. Тогда возникает справедливый вопрос, можно ли считать подвигом случайность, которая обернулась спасением людей. Рано или поздно такой спор неизбежно обернется софистической хитростью и смысловым подлогом. Так можно договориться до того, что Александр Матросов всего-навсего поскользнулся. И хотя в действительности могло быть именно так, хорошо, что мы этого не знаем, а знаем именно то, что Александр Матросов совершил подвиг — закрыл собой амбразуру немецкого дзота. Главная, более сложная суть подвига в том, что человек своим примером ради других людей показывает, что они, эти люди, гораздо важнее, чем кажутся на первый взгляд. А он, этот человек, совершивший подвиг, ставит себя таким образом на второе, третье… десятое место. Он отодвигает своим поступком личное и ставит на первый план общественное. Подвиг это всегда жертва и непредсказуемый риск.

русский пионер №2(26). апрель 2012

И как бы нам ни хотелось перенести понятие «подвиг» в современную жизнь и показать подвиг тех, кто пришел на митинг или виртуозно злословил в интернете, нам не удастся это сделать, потому что в подвиге есть готический дух, физическая боль и безусловная жертва. Подвиг — это не профессия. Я не считаю, что полицейские, или врачи, или профессиональные спасатели совершают подвиг. Нет, они делают свою работу, которая не является их подвигом, она является их предназначением. И если они хорошо делают свою работу, то это люди, которые заслуживают уважения. Мы живем в пространстве поступков и личных побед, мы уже давно не живем в эпоху подвигов, где жила, например, Ирена Сендлер. Мы обмельчали в своих обстоятельствах гуманности и застенках комфорта. Но невозможность совершать подвиги вовсе не означает, что не нужно совершать поступки. Обычные поступки, безобидные и, может быть, совсем личные и незаметные даже друзьям в Фейсбуке. Вообще сейчас и Фейсбук-то отключить — это уже подвиг. В наше время дорого стоит умение не договариваться с собой, способность слышать свой голос и действовать в соответствии, не

русский пионер №2(26). апрель 2012

отмахиваться от морального императива — вот что делает человека героем нашего времени. Я не совершал подвигов ни далеко, когда было шестнадцать, ни позже, в двадцать с небольшим, ни сейчас. Но совершал поступки ради близких людей, когда делал то, что не очень хотел, и в других обстоятельствах договорился бы с собой без проблем. Но я понимал, что другому человеку это важно, и делал. За поступками следуют личные победы, преодоления. Среди моих — пятидневное голодание, например. Не подвиг, конечно, и не поступок, но чувствуешь себя как герой, причем настоящий. Или восхождение на Килиманджаро. Воспоминания отвратительные: воздуха не хватает, во рту пена, в голове пыль, в легких остатки жизни. Но идешь все равно. Ты же там не один, с друзьями. Они идут, и ты идешь. И приходишь наверх. И это твоя победа. Тоже настоящая. Но подвига здесь нет. Я точно знаю, что по законам кинематографа главное — финал: драматический, грандиозный, беспощадный для сознания и, главное, правдивый. У меня есть такой финал. Это сообщение разошлось по всему Фейсбуку. Я тоже опубликовал на своей «стене» этот текст под фотографией очень пожилой женщины:

«Посмотрите на эту женщину — и запомните ее навсегда! Мир не cтал безнравственным только сейчас — он всегда был таким... Награду не всегда получает тот, кто достоин ее более других. Недавно, в возрасте 98 лет умерла женщина по имени Ирена Сендлер. Во время Второй Мировой войны она получила разрешение на работу в варшавском гетто в качестве сантехника-сварщика. У нее были на то скрытые мотивы. Будучи немкой, она знала о планах нацистов по поводу евреев. На дне сумки для инструментов она стала выносить детей из гетто, а в задней части грузовичка у нее был мешок для детей постарше. Там же она возила собаку, которую натаскала лаять, когда немецкая охрана впускала и выпускала машину через ворота гетто. Солдаты, естественно, не хотели связываться с собакой, а ее лай прикрывал звуки, которые могли издавать дети. За время этой деятельности Ирене удалось вынести из гетто и тем самым спасти 2500 детей. Ее поймали; нацисты сломали ей ноги и руки, жестоко избили. Ирена вела запись имен всех вынесенных ею детей, списки она хранила в стеклянной банке, зарытой под деревом в ее заднем дворе. После войны она попыталась отыскать всех возможно выживших родителей и воссоединить семьи. Но большинство из них окончило жизнь в газовых камерах. Дети, которым она помогла, были устроены в детские дома или усыновлены. В прошлом году Ирена Сендлер была номинирована на Нобелевскую премию мира. Она не была избрана. Ее премию получил Эл Гор — за слайд-шоу по всемирному потеплению... А в этом году премию получил Барак Обама за свои предвыборные обещания. Я вношу свой маленький вклад, пересылая Вам это письмо. Надеюсь, Вы поступите так же. Прошло 65 лет со дня окончания Второй Мировой войны в Европе. Это электронное письмо как цепочка памяти — памяти о шести миллионах евреев, 20 миллионах русских, 10 миллионах христиан и 1900 католических священниках, которые были убиты, расстреляны, изнасилованы, сожжены, заморены голодом и унижены. Это послание предназначено сорока миллионам людей. Помогите нам распространить его по всему миру. Нажмите «Мне нравится» и поставьте галочку «Рассказать друзьям».

василий шапошников, ъ

текст: иван охлобыстин рисунки: инга аксенова

Никто и не сомневался, что, взявшись за тему номера — подвиг, Иван Иванович Охлобыстин переосмыслит ее по-своему, повернет ее до неузнаваемости. Хотя, может быть, именно такого подвига мы и ждем от творца — свежего взгляда, нового толкования.

русский пионер №2(26). апрель 2012

— Пиши, — Амур не раз повелевал, — Поведай всем, по праву очевидца, Как волею моей белеют лица, Как жизнь дарю, сражая наповал. Ты тоже умирал и оживал. Петроний. Сонет

С УДОВОЛЬСТВИЕМ воспользуюсь предложенной темой подвига, подходящей не меньше остальных, чтобы с упорством идиота продолжить говорить о любви. Это единственная тема, о которой говорить стоит. И ничего, кроме панегирика! Плевать я хотел на все возражения. Плакать — удел неудачников. Никто не смеет утверждать, что мое поколение не умеет любить. Еще как умеем! Мы выросли на окраинах больших городов. Нас терзали страсти космического порядка. С одной стороны — сверкающий кабацкой мишурой жестокий мир наживы и чистогана. С другой — мир не менее жестокий, но окутанный легендами о возможности общего счастья. Страсти первого мира превращали нас в чудовищ, страсти второго добавляли слово «сказочных». Мы самое не подверженное суициду

поколение. Смысла не видим, и так горим как спички. У нас удовольствие начинается на стадии отравления. Что ни бери — водку, войну, любовь. Кто не согласится, тот себя обманет. Понимание этого удерживает нас от глупостей. Плюс про любовь мы узнавали в детстве от дворовых хулиганов и пионервожатых. Мы по своей доброй воле ходили в библиотеку и мы, мерзавцы, подглядывали в бане за старшеклассницами. Мы ворвались в звонкие девяностые с азартом налетчиков, к миллениуму передознулись страстями. Разорвавшими наши, по сути, целомудренные души в клочья. То, что принято подразумевать под словом «сердце», у нас на девяносто восемь процентов отработало. Поэтому свои последние два процента мы тратим на любовь. В самом высоком ее понимании.

русский пионер №2(26). апрель 2012

А как любящие родители, мечтающие подарить это главное знание своим детям, мы делимся представлениями о сущности этого чувства. И хотя это невозможно перевести в цифры, мы пытаемся хотя бы вызвать схожие ассоциации. Личными примерами. Вот взять мою «звонкую песенку». Она даже не понимает, что делает для меня. В ее отчаянной попытке всеми возможными способами спасти мою душу, я вижу ее искреннюю любовь. К такому, какой я есть во всем своем безобразии. Это мне взрывает мозг. Этого не может быть! Я себя знаю, меня нельзя так любить. Мне нечем рассчитываться, но в долгу оставаться нельзя. Дело чести. Это отнюдь не благодарность с моей стороны. Это обожествление. В ее фанатичной религиозности столько чувства, что я на один ее поцелуй променяю все отрады мира, включая лучшие бои Федора Емельяненко. Она родила мне много детей и сделала их хорошими людьми. Воистину несправедлив и прекрасен Промысел Твой, Господи! Всю свою жизнь я делал ошибки, меня могло спасти только чудо. Я знаю его имя. Я записал его в телефон, и уже шестнадцать лет меняются только модели и рингтоны. Сейчас рингтоном стоит кусок аудиокниги — Данте Алигьери, «Божественная комедия». Часть первая, «Ад».

русский пионер №2(26). апрель 2012

Не знаю, смогу ли я объяснить смысл этой горькой усмешки над собой, но в двух словах дело обстоит так: она не смирилась, она никогда не смирится. Она меня спасет точно. Железяка спасет. Так что, демоны, извиняйте. Первое, что мне приходит в голову, когда я понимаю что-то действительно важное, — желание рассказать ей. Это как в колодец на кладбище ночью кричать — добра не будет. Обязательно какой-то духовный косяк выявится. Так что на рубежах моей души мосты подняты, луки натянуты, и одной конницы — как звезд на небе. Вот какими категориями сужу я о своем добровольном выборе, глядя на ее новый телефон за семьсот баксов, лежащий на мокром столе резистивным экраном вниз. Что, в принципе, не суть, а так — нюансы. Игра теней в жаркий вечер. Зарницы на горизонте. Солнечные зайчики. Соассоциации. Она сама зачитала приговор остальному миру, он звучит так: я ласточка, звездочка, принцесса. Я с ней не просто согласен, я бы всех, кто не согласен, в горящую печку живьем запихал. К сожалению, она так только шутит. Ей наплевать на себя. Она выглядит так хорошо только потому, что мне это нравится, хотя отлично понимает, что мне и по-другому будет нравиться не меньше. Я приложил все известные человечеству способы растлить ее и пал смертью храбрых в сраже-

нии за серьгу в левом ухе. Доводы про верность рок-н-роллу даже не рассматривались. Теперь для того, чтобы я понял, что где-то в журнале есть порнографическая открытка, мне это объяснять надо. И не факт, что я поверю. Ох, дети! Если бы вы только знали, какую ядерную реакцию запускаете, первый раз осторожно касаясь руки возлюбленной на вечерней аллее, под сенью цветущего каштана, у песчаного берега Сан-Тропе. Хотя и Ялта пойдет, и Коктебель, со свистом. Важно не место. Важна правильная ассоциация. На этом построена маркетологическая логика Apple. Хорошо, что у этой компании никогда не будет моей «звонкой религиозной песенки», иначе Android не жилец. Всегда так: начинаешь говорить о любимом и до рыбалки скатываешься. Кстати, рыбалка как-то у нас с ней не пошла. Все больше по охоте. Хищники. Оттого и моногамны. Вот грызуны — другое дело, или бобры, если о рыбалке речь зашла. Опять, пардон, ассоциации. Она глазит, проказница. Или как там, на Небесах, говорят — благословляет. Но мне не страшно, у меня талисман есть. Золотой дракон на цепочке. Я его сам отлил. К сказке. Там есть такой же. А сказку посвятил ей. Так и написал — «Единственной». В общем, сами видите — мне бояться нечего. Хочется иногда, конечно, выбежать в одних трусах с ружьем на улицу и застрелить пару случайных прохожих, но это не считается. Хуже всего в полнолуние. Давление прыгает, требует стабилизации коньяком. Но какой праздник без нее?! Деньги на ветер! Пустоту грызть! Короче говоря, не действует на меня ее любовное колдовство. А пишу я это, потому что больше не о чем. Как ни крути, все вокруг, в прошлом и будущем, — только элементы оформления наших с ней отношений. Величественных, как погребальная церемония, и азартных, как абордаж. Нежных, как лепестки вишни, и осязаемых, как хук слева. Постоянных, как вращение колеса старинной мельницы, и сиюминутных, как творческое прозрение. Асс... Ну вы понимаете, о чем я. О любви, конечно.

orlova

текст: екатерина истомина рисунки: анна каулина

Читателю предстоит прочитать текст обозревателя «Ъ» Екатерины Истоминой, который, как никогда точно, подходит под название рубрики «Сбор металлолома». Действительно, металла много, чего стоит одна только чугунная колоннада «9». Но и людям место в колонке нашлось. И не только живым.

русский пионер №2(26). апрель 2012

В МАРИЕНБАД я хотела попасть всегда. В 1984-м, когда девочкой отправилась с бабушкой в Чехословакию, где жил мой двоюродный дедушка Сережа (ленинградец, а потом житель Карлсбада — Карловых Вар). Потом в 1997-м: работая в журнале «Искусство кино», я исследовала фильм «Прошлым летом в Мариенбаде» (1961). Безмолвная модернистская фуга Алена Рене, снятая по «новому роману» Роб-Грийе: там, на пленке, на черно-белых шахматах регулярного французского парка мужчина и женщина пытались уточнить детали их никогда не существовавшей любовной встречи. Мариенбад, миниатюрный и бессмысленный курорт Австро-Венгрии, я интуитивно понимала как место истинного путешествия. Путешествия не вдоль, а вглубь, поскольку истинной целью любого путешествия я полагаю лишь путешествие во времени. В поисках утраченного времени, в том самом, наиболее известном прустовском смысле — a la recherchе du temps perdu. Мариенбад был описан Роб-Грийе и снят Рене как зыбкое, но структурированное пространство личной памяти, как точка, где открываются и закрываются двери времени, а также как место, где время, предлагая чарующие иллюзии

перемен, само было постоянно и неизменно. Когда я наконец оказалась в Мариенбаде, я поняла, что попала и в новый роман, и в мировую историю. Городок устроен как собрание колоннад, как коллекция питьевых павильонов, расставленных по холмистому парку. Расстановка колоннад и вилл здесь, в Мариенбаде, настолько минуэтна, что в шахматных ходах читается рука французской королевы Марии-Антуанетты, в печальном замужестве де Бурбон, а в девичестве — пухлой, яблочной, фарфорово-мясной австрийской принцессы. По подстриженной, в каштановых листьях траве, по бокам барочных вилл с их жемчужными амурами, по черным столикам кофеен неслись строки и ноты местных великих пациентов — Гете и Шопена. Колоннада «9» выделялась среди курортных капищ: чугунная громада, маленький «Титаник» с совиным взглядом. Любимые в двухголовой Австро-Венгерской империи злые ирисы пленяли — на талиях колонн, ласточек с девичьими лицами. Железный плющ взбегал под крышу, отступая перед своеволием лилий. Женские маски мужчин из балаганчика — Арлекина и Пьеро — поддерживали чугунные пролеты. Колоннада «9»

русский пионер №2(26). апрель 2012

предписывала желающим питие минеральной воды, которая исцеляла многие гинекологические заболевания. В конце длинного павильона находилась эстрада. На ней готовились к концерту музыканты. Он и случился: семь человек неожиданно и громко заиграли невероятный огромный «Венгерский танец» Брамса. Рядом со мной стояла женщина — в огромной курортной шляпе, украшенной букетом из фальшивых фруктов, и ее маленький сын, хорошенький мальчик в костюме с матросским воротником. Ноты, звуки, партитуры, эти жирные, надрывные пласты мадьярского танца вдруг захлопнули, замкнули колоннаду, сложили ее как карточный домик. Сложилось время: это произошло легко, мгновенно. Такова была волшебная сила музыки. Мне стало ясно, что сейчас не 2007 год, а 1907 год, и я в Австро-Венгрии, в настоящем Мариенбаде. Через курортную шляпу пробивались лучи, а матросский воротничок, легкий, перебирающий акварели воздуха, казался пальцами фокусника. Серые усы Франца-Иосифа, последнего императора старой школы, целовали бритые щеки молодого британского монарха Эдуарда VII:

русский пионер №2(26). апрель 2012

в 1907 году в Мариенбаде состоялась их встреча. Еще мне виделся Столыпин в несчастной России: 1907 год был привычно трудным для уже приговоренного к революционной казни в киевском театре премьер-министра. Сквозь роспуск слишком либеральной Государственной думы щурился рыжей ленинской щетиной разгон Учредиловки. Я видела перед собой — пока музыканты играли под солнцем Брамса — крушение монархий. Эти монархии, словно тени в платоновских пещерах, двигались медленно, поворачивая ко мне высокие головы. Цари, короли, императоры, кронпринцы и принцы закрывали глаза и терли руками шеи, будто кто-то душил их. Это была галерея коронованных мертвых лиц, парад героев пресловутого царизма. Сербские король Александр и королева Драга Обреновичи, заколотые, зарезанные собственными офицерами в Белграде (1903). И португальский монарх Карлуш I Мученик, застреленный республиканцами в ходе Майского переворота вместе с наследником престола (1908). И «кровавая» императрица Цыси, бежавшая из Пекина от верноподданных (1900). И персидский шах Мохаммед Али-шах из династии Каджаров, скрывшийся от своей революции в русской

Одессе (1909). Это было словно карточная игра, зловещий пасьянс: умершие царственные лица будто говорили мне, что без них жизнь никак не будет лучше, вы увидите, не будет! Колоннада «9» конструкцией и протяженностью напоминала железнодорожный перрон, но ведь и правда, отсюда на моих глазах уходили вперед, в историю, настоящие призрачные поезда. «Alles Vergangliche ist nur ein Gleichniss» (гетевское, из Мариенбада, «Все преходящее — лишь символ») обретало картинку: мировые события, мелькавшие под чугунной крышей, события, о которых я знала уже, но которым суждено было состояться в дальнейшем, были символичны. Под австрийским чугуном, нагреваемым солнцем, через женскую шляпу я смотрела вперед, на сцену с Брамсом, понимая, что еще здесь пока не было ни одной войны, но зная: таковые, эти две мировые, будут. Милитаристский штраусовский «Марш Радецкого», образцового фельдмаршала АвстроВенгрии, сменялся русскими либеральными мундирами образца 1909 года, Брусиловским прорывом, Могилевской ставкой и русскими крестьянскими выстрелами 1916-го. На смену им приходили трубы Тегерана-43 и романтический марш советской элегии «Давай закурим, товарищ, по одной! Давай закурим, товарищ мой…», а затем — сквозь субтропическую песенку о Берия («Цветок душистых прерий…») — проступали звуки июньского расстрела советских рабочих в Новочеркасске. Время вернулось, как только закончилась музыка. Музыканты уже давно ушли, исчезла магическая женщина в шляпе, а я еще долго стояла внутри. Я думала о смысле увиденных мной революций. Александра Блока спрашивали — почему в революционной поэме «Двенадцать» (1918) в самом конце он написал «В белом венчике из роз, впереди — Иисус Христос». Блок отвечал приблизительно так: я, мол, пытался много раз поставить там иное имя, но все равно выходит только одно имя — это Иисус Христос. Блок только разводил руками: вы уж меня извините, но все-таки Христос. В том чугунном туннеле колоннады «9» помолиться мне было некому. В этом приключении я зафиксировала суть истинного путешествия. Суть его — в абсолютном одиночестве, и не только в пространстве, но и (что гораздо важнее) в одиночестве во времени.

из личного архива

текст: полозкова рисунок: сандра федорина

Кто-то решит, что Вера Полозкова написала не урок информатики. Но это урок информатики. Хотя бы потому, что все написанное знаменитым поэтом vero4k’ой напрямую влияет на сетевое и цифровое пространство. К тому же Вера так ответственно подошла к задаче, что написала прозой. А это точно урок. И урок этот, судя по всему, многому научил как минимум одного человека — саму vero4k’у. Что безусловно отольется стихами, которые повлияют на цифровое пространство — и так далее. русский пионер №2(26). апрель 2012

С ТЕХ ПОР, как со сменой эпохи изрядно поблек пафос историй про пионеров-героев, Гулю Королеву, стахановское движение и доблестных контрразведчиков, как безоговорочный приоритет общественного над личным стал представляться нам крайне сомнительной доктриной, как основные войны начали разворачиваться не между армиями, а между телеканалами и корпорациями за право безраздельного владения человеческой волей — мы, кажется, окончательно утратили шкалу, каковой измерялся бы подвиг. Раньше с этим было просто: направить собственный горящий самолет в самую гущу войск неприятеля, добыть за ночь двести тридцать тонн угля при норме в семь, вытащить пятьдесят человек с поля боя, не сдать своих под пыткой, раскрыть коварный заговор. И по другую сторону пропаганды — остаться человеком после десяти лет лагерей, не смалодушничать, пока тебя вербует Комитет, перебирая по очереди все болевые точки, и вообще — не бояться. Теперь как? Заработал миллиард и купил себе небольшой уютный федеральный округ? Десять лет на телевидении, и все еще не кокаиновый наркоман?

Родил четвертого ребенка? Непонятно. Герои России — преимущественно спортсмены, чиновники и ветераны чеченских кампаний. Теперь, когда внешний сюжет окончательно перестал описывать нас, когда система прогнила так, что любые жесты как во имя нее, так и в знак протеста против нее — душный пиар и демагогия, когда никто не оценит попытки выдать десять рекламных слоганов за полчаса, потому что нужен все равно только один, — теперь все войны, стихийные бедствия, битвы тщеславий переехали из материального мира, где имели четкие законы и количественные эквиваленты, внутрь человеческой головы. И мы стали говорить о подвиге исключительно в пародийных коннотациях: совершить триумф воли и на пределе сил все-таки подняться с кровати. Сосредоточиться, сцепить зубы — и закрыть пасьянс «Косынка». Это не значит, что в нашей жизни подвигу не осталось места. Он просто утратил универсальность. Нет той измерительной системы, в которой он был бы безусловным для всех. Духовный путь — как я себе это представляю — череда абсолютно невероятных выборов и решений. Человеческая природа

желает погуще есть и послаще спать, и чтобы все было тихо, спокойно и одинаково. Душа хочет расти, преодолевать, открывать, учиться и осваивать противоположности. Этим многое объясняется: то, в каких непостижимых нашему уму людей мы имеем свойство влюбляться, то, какие дерзкие вызовы принимаем, на какие решаемся авантюры. Мы зачастую сами не в силах объяснить, что нами двигает. Мы не мазохисты, нет, не идиоты, не жертвы пресыщенности. Так просто надо, и все. Мама, мне надо уехать без обратного билета и начать все сначала. Я люблю эту диктатуру духа: в одно прекрасное утро тебе слишком приторно от того, какую безмятежную жизнь ты себе выстроил, и приходит пора все обрушить. Дружочек, говорит тебе кто-то изнутри, ты ведь здесь не для того, чтобы ничего не менялось. И тогда начинаются поиски, приключения, творческие муки и озарения. Природа подвига — того же рода; нет ни одной рациональной причины так поступить, но иначе ты не можешь. Инстинкт самосохранения, логика и «подумай о своих детях» орут в тебе всеми сиренами разом, но ты выносишь людей из огня, прикрываешь своих

собственным телом и отказываешься лгать на допросе. То есть подвиг — это когда локальную победу в тебе одерживает Бог, а не животное. Когда общее одерживает победу над частным. Когда эго отступает. Поэтому, если бы мне нужно было написать рассказ о подвиге в нынешнее время, я написала бы о человеке, который узнаёт, что у него рак в терминальной стадии, но на протяжении последующих нескольких месяцев или лет своего угасания умудряется не выпить всю кровь из своей семьи собственным отчаянием и ужасом, а, наоборот, приходит к благодарности и смирению (я знаю таких людей). Я написала бы о том, как человек, которого пытались отравить, чтобы присвоить его бизнес, выживает и по длительному размышлению отказывается мстить своему отравителю, потому что у него мать пожилая, да и вообще, просто отказывается, хотя имеет все возможности и права (и такого знаю). Написала бы о человеке, у которого жена и двое маленьких детей, и он работает в небольшой конторе пиарщиком, а еще редактирует киносценарии. И ему нужно написать роман — так нужно, что он бросает работу, закладывает машину

и отдает все деньги жене. И он пишет год с лишним, а она носит ему бумагу и сигареты, и когда он заканчивает роман, они должны уже всей округе. Чтобы отправить роман издателю, он продает ее миксер и фен. А она смеется и говорит: «Ну не хватало еще, чтобы роман оказался плохим» (это Маркес и жена Маркеса). Вообще, каждый раз, когда выбираешь что-то чуть менее очевидное, чем руководствоваться первой реакцией, ты уже немножко пионергерой. Каждое оскорбление в твой адрес, после которого ты ловишь себя на том, что искренне сочувствуешь оскорбляющему, или какой-то слишком легкий способ заработать деньги, которым тебе вдруг не хочется воспользоваться, — шаг, во-первых, к тому, чтобы прослыть чудаком, а во-вторых, на том самом духовном пути, как бы громко это ни звучало. Это не героев не стало, и подвиг не исчез, это просто официальная пропаганда никак не может понять, как ей работать с изменившийся шкалой ценностей, кого похвалить. Она этого не знает и не узнает, по крайней мере, пока не изменится. Но мы-то — мы в курсе.

русский пионер №2(26). апрель 2012

Пионер-герой. Отец Арктики. Батюшка на Севере. Следопыт. Тайна

двух капитанов. Почему утонул «Титаник». И Costa Concordia.

О чем может мечтать мужчина в расцвете лет с семьей в пять детей, настоятель сельского храма? Конечно, о путешествии на Северный полюс.

русский пионер №2(26). апрель 2012

текст: александр рохлин фото: павел кассин

Да простит нас батюшка, отец Дмитрий, что мы его в этом номере, этим очерком Александра Рохлина, провозглашаем пионером-героем. Но ведь так и есть: первый священник, на весельной лодке приплывший на русские арктические территории. Первопроходец. Наш человек.

русский пионер №2(26). апрель 2012

БЕЛОГОРЬЕ По заснеженной степи едет маленький автобус. Дизель рычит как трактор, но степь спит, ее сейчас не разбудишь. Ручьи, балки, околки леса — всё мороз усыпил и обездвижил. Ни одной живой души. Села вымерли до весны. Только ветер гуляет и набрасывается на каждого, кто посмеет высунуть нос. Давно в Белогорье не было таких холодов. Печка в автобусе греет плохо. Задним рядам тепла вообще не достается, но пассажиры терпеливы как кошки. Десять путешественников — двое мужчин, мальчишка-подросток и целая птичья стайка, семеро девчонок тринадцати лет. Куда они едут? В Холки. Таинственное место, с трудом отыщешь его на карте Белгородской области. Село, над ним маленький белокаменный монастырь с пещерами, над монастырем в небе светит Юпитер с Венерой и всеми цветами радуги переливается веселый Орион. Но об этом никто из них еще не знает. Одиннадцатый пассажир прячется на задах автобуса среди забытых спальников и палаток. Типичный контрабандист в ангельском образе, он невидим. Ему что мороз, что жара — всё едино. Хозяин автобуса смутно догадывается, что не все его пассажиры учтены, но смотрит на это сквозь пальцы. Человек он легкомысленный и безалаберный. Что ему терять? Этот таинственный пассажир болтается вместе с ним и охраняет во всех путешествиях. От околицы села до острова Врангеля на границе Восточно-Сибирского и Чукотского морей...

ТАВОЛЖАНКА Отечественная литературная традиция почти обязывает начинать сельский очерк так: «Покровский приход села Новая Таволжанка нищ и гол как сокол. Над приспособленным для церкви домиком даже маковки с крестом за пятнадцать лет не завелось. На воскресной службе — человек двадцать бабушек. Хор — народный. То есть службу поют все, кто хочет. Есть голос, нет его — не важно. Священник, отец Дмитрий Лукьянов, служит здесь с девяносто седьмого

русский пионер №2(26). апрель 2012

...Отец Дмитрий из тех людей, чьи карманы пусты, но все мечты сбываются вопреки здравому смыслу...

класс. А приходская молодежь объединена в клубы по интересам. Тут тебе и кикбоксинг, и стрельба из лука, и молодежное братство, интеллектуальные настольные игры по субботам и духовой оркестр по средам. А значит, постоянные соревнования, концерты, слеты, лагеря и выставки. Случаются и совсем исключительные события — например, возвращение общины раскольников в лоно Церкви. Почему-то именно к покровскому настоятелю они обратились со своим решением. Чин присоединения приезжал служить правящий архиерей, который посещает Таволжанку уже седьмой раз за последние пять лет. Это невероятный показатель. И тогда на село и приход смотришь под другим углом зрения. В углу этом стоит тот самый о. Дмитрий, у которого прямо в храме, в комнате рядом с трапезной, лежит лопатка взрослого мамонта и челюсть мамонта маленького. А еще в кладовке, в холщевых мешочках, хранится целая россыпь золотых слитков...

года и совершенно лишен рефлексий по поводу своей паствы. Кто есть, тот и есть. После чтения Евангелия он выходит на солею и произносит проповедь. Простую как детская сказка. Бабушки слушают его и вздыхают. К причастию подходит от силы пять человек, из них трое младенцев...» И тогда картина ясна, скучна, и дальше можно по накатанной рассказывать о тяжелой жизни Черноземья или о подвижничестве отдельных ее представителей. Однако с Таволжанкой не все так просто. При всей видимой убогости местную приходскую жизнь отличает удивительная насыщенность событиями. Здесь постоянно отмечают праздники, встречают гостей и сами ездят в гости — даже за границу. Благо ближайшая «заграница» — украинская — за рекой. В местной больнице действует еще один маленький больничный храм. На автобусных остановках висят стенды с еженедельными выпусками православной газеты. В школе открыт православный

Правда, каждый пацан в селе знает, что блестящие камешки правильной четырехугольной формы совсем не золото, а лишь его спутник — пирит. Но вместе с останками мамонтов этот пирит — главное материальное сокровище Покровского храма и привезено его настоятелем из арктических экспедиций.

БЕЛОЕ МОРЕ Отец Дмитрий из тех людей, чьи карманы пусты, но все мечты сбываются вопреки здравому смыслу. О чем может мечтать мужчина в расцвете лет с семьей в пять детей, настоятель сельского храма? Конечно, о путешествии на Северный полюс, или о том, чтобы найти Землю Санникова, или, в крайнем случае, постоять на мысе Челюскин, когда перед глазами льды до неба, а за спиной самая огромная страна в мире. Как же этого достичь? Очень просто. Надо пригласить в гости к детям известного путешественника Георгия Карпенко. Тот приедет, как приезжают в Покровский храм многие интересные люди, и расскажет детям, как ходил в автономный лыжный поход на Северный полюс.

Карпенко обмолвится, что задумывает совершить прогулку по Северному Ледовитому океану на... весельной парусной лодочке без мотора. Как бы поблагороднее назвать сие безумие? Конечно, Крестный ход вокруг России! И тогда Лукьянов подумал про себя: «Эх, мне бы пойти...» Тут и я вслед за о. Дмитрием, думаю: «Эх, мне бы пойти...» А через полгода на путешественника Карпенко нисходит вразумление. В Крестные ходы без священников не ходят. И он предлагает о. Дмитрию место в лодке. Лодка рассчитана на двоих. О. Дмитрий будет третьим. Как-нибудь ужмется. В этом месте я опускаю подробности того, как согласилась на эту затею матушка. Она расставалась с единственным кормильцем в лучшем случае на семь месяцев, в худшем — навсегда. К святости мы движемся по одной дистанции, но достигают ее не герои, а те, кто терпит героев. К весне все сборы были закончены. Экспедиция получила благословение Патриарха. 19 мая 2008 года от Красной пристани Архангельска, при стечении духовенства и верующего народа, лодка

«Русь Святая» отправилась в плавание. Что представляла из себя эта новоявленная «Паллада»? Длина семь метров, ширина два метра. Без киля, один парус, два весла, навигатор, компас, солнечная батарея, картплоттер, икона Божией Матери «Державная» на стене каюты. Провиантом запаслись на полгода вперед. В ящиках тушенка, сгущенка, а все крупы, картошка, молоко в сублимированном виде. Особенно много было творога, вспоминает о. Дмитрий. В тесной каютке втроем можно было только сидеть. На горелке разогревали еду и чай. Лодка шла круглосуточно. Один дежурит на веслах, двое остальных в каюте отдыхают. В свое дежурство о. Дмитрий держался не далее двухсот метров от берега. Капитан корабля, яхтсмен Карпенко, не переносил близости к земле, уходил подальше в море так, чтобы земля не мозолила глаза. Специалисты предрекали, что трое в лодке даже из горла Белого моря не выйдут. Там сильнейшие ветры и течение. Вышли. И дальше все тем же неспешным образом, со скоростью два с половиной — три узла в час двинулись на восток.

русский пионер №2(26). апрель 2012

ХОЛКИ По заснеженной степи, на восток, едет маленький автобус. По степи гуляет ветер, и ледяное оранжевое солнце клонится к закату. Девичья стайка щебечет без умолку. Из мобильных телефонов несется глупейшая трескотня. — По дороге еще километров двадцать, — говорит о. Дмитрий. — А если напрямки, не больше пяти. — Напрямки — это?.. — По проселку. — То есть в степь? — Да. Но осенью мы тут проходили. Правда, пешком. Асфальтовая дорога объезжает занесенные снегом овраги и впадины. Если свернем — сугробы, ямы, колея... О. Дмитрий притормаживает, крестится — мы вслед за ним — и сворачивает на снег. Момент истины. Наши жены, будь они в машине, свернули бы нам головы за такое решение «помолясь». Восемь детей, голая безлюдная степь и мороз. Но что-то мгновенно меняется и внутри и снаружи. Мы едем по дну оврага, и ветер стихает. Автобус колобком прыгает в колее. Девчонки, почувствовав тряску, умолкают, становятся старше на несколько минут и таращатся в замерзшие окна. — Папа! — раздается один голос. — А мы проедем? — Посмотрим, — отвечает водитель. Дорога петляет вдоль русла ручья, через голые фруктовые посадки и вдруг выезжает на сельскую улицу. Село заколдовано. В окнах ни огонька, и березы у околиц вздрагивают от нашего появления. Это и есть Холки. Над ними, на горе, маленький белокаменный монастырь. С пещерными кельями семнадцатого века. — Сейчас нам чудеса покажут, — говорит о. Дмитрий и глушит автобус. Тишина падает как сеть. И вслед за ней: — Товарищи дети! Отроцы и отроковицы! Это голос о. Иоасафа. Иеромонах, огромный как стадион, громогласный

русский пионер №2(26). апрель 2012

как иерихонская труба, добрый как пирог с яблоками. — А к нам сегодня журналист из «Таймс» пожаловал, — гремит он. — Так мы с ним все по-английски, поанглийски. А как «Отче Наш» на языке Шекспира? Из головы вылетело! Ни слова не помню... Друзья мои юные, — улыбается он, — поднимите глаза горе. Какое сегодня удивительно щедрое небо. Вы видите, как сияет Сатурн? И чуть правее всеми цветами радуги переливается Орион. Идемте теперь к пещерам, к этому небу наоборот. И там вы увидите, где отшельники искали и находили свое счастье. В полных сумерках мы подходим к часовне, за которой вход в пещеры. — Я все мечтаю о телескопе, — говорит о. Иоасаф. — И я тоже! — отзывается о. Дмитрий. — Установлю его на горе, — продолжает иеромонах. — И в минуты особой радости... или уныния буду взирать на звезды, — он останавливается на поро-

...К святости мы движемся по одной дистанции, но достигают ее не герои, а те, кто терпит героев...

ге. — Только уныние меня уже давно не посещало. На этих словах мы оказываемся перед длинным и узким ходом, ведущим в таинственную утробу горы.

ДИКСОН «Русь Святая» шла по краю Земли почти три месяца. Она заходила в десятки арктических поселков, полярных метеостанций и рыбацких и оленеводческих стоянок. Шойна, Индига, Топседа, Варандей, Амдерма, Белый Нос, Усть-Кара... Подобной удалой глупости Северный Ледовитый океан не помнил со времен поморов. Но и у тех кунгасы были покрепче и основательнее парусно-гребной лодочки. «Русь» открыла навигацию, и люди встречали ее на берегу с изумлением. Она была первой вестью с Большой Земли. Но ее Радостную Весть, главную цель путешествия, арктический люд не принимал близко к сердцу. «Святая Русь» в одиночестве шла вдоль берега огромной пустынной страны, которой весть о Боге и уж тем более о ее собственной святости не говорила ровным счетом ничего. Ситуация осложнялась тем, что скорости хода лодчонки не хватало на короткое полярное лето. До наступления холодов Чукотки и Анадыря им было не достичь. Это — по-нашему. Безумная идея, фронтовой размах, флаг на полнеба и жар сердца, способный залить пол-Европы. А в итоге воздушный шарик сдувается и падает к ногам Винни-Пуха. Будь на месте о. Дмитрия более пылкий, хрупкий и устремленный на быстрый результат батюшка, тот впал бы в арктическую депрессию. Но сельский священник не тот фрукт. Он покрепче айсберга. О. Дмитрий по складу характера даже не понял, что ему выпало стать первым православным священнослужителем, ступившим на берег этих заливов, бухт, губ, проливов. Он отслужил сорок пять литургий на Арктическом побережье. Покрестил около сотни людей. Провел сотни разговоров «за жизнь». Оказалось, что самая сильная проповедь в Арктике — это он сам. Человек в рясе, с крестом, приплывший с Большой

русский пионер №2(26). апрель 2012

Земли на весельной лодочке. Последнее обстоятельство особенно сближало. Ведь большинство полярников оказались на севере примерно тем же романтическим образом — пошли за туманом в тайгу. О. Дмитрий не питал иллюзий по поводу искренности веры новообращенных: — В Усть-Каре вышли на берег. А нас встречает толпа пьяных ненцев. Фильм ужасов. Ни одного человеческого лица, и кругом разруха, мусор, грязь... Мы там четыре дня прожили. В гости друг к другу ходили. Литургию служил. Человек сорок потом крестились. Они крестились, уверенные в магической силе произнесенных над ними заклинаний. А начальники полярных станций иронизировали: «Проср…ли вы Арктику, батюшки!» Но все это не смущало о. Дмитрия. Миссия его была в другом. — Высадились мы в Топседе, — рассказывает о. Дмитрий. — А там одинединственный житель. Запойный мужик

русский пионер №2(26). апрель 2012

...Представьте, — таинственным голосом продолжает о. Иоасаф, — что вы полюбили кого-то. Полюбили так крепко, что хотите общаться только с ним одним. И никто другой вам больше не нужен. И вот они оставались здесь, чтобы общаться только с Одним...

из Нарьян-Мара. Он на берегу спасался от пьянки. Приедет, выпьет в первые дни все, что на себе притащит, а остальные полгода охраняет пустую биостанцию и выздоравливает. Мы сели вместе за стол, закусили, выпили по три рюмочки, он и говорит: «Как же хорошо с вами! Не напился. Человеком себя чувствую...» Ради одного доброго слова можно плыть на лодочке хоть на Луну. Однако решили остановиться в Диксоне. Лето заканчивалось. Вместо запланированных девяти тысяч километров прошли две тысячи. Дальше надеялись только на попутные корабли. Ледокол «Таймыр» стоял на рейде Диксона. По причине шторма ни один катер не соглашался идти к нему. Упросили одного местного безумца на моторной лодке. Погрузились с вещами. У о. Дмитрия рюкзак на спине, рюкзак на груди, в руках икона. Так и пошли. В тот момент, когда коснулись борта «Таймыра», лодка заглохла и их начало уносить в море. Как цеплялся руками

за ледокол, о. Дмитрий запомнит на всю жизнь. В сентябре морская часть Крестного хода вокруг России благополучно завершилась во Владивостоке. И там о. Дмитрий получил от местного архиерея такое благословение: « У вас теперь а Арктике приход. Не оставляйте его!» Осталось понять, как возвращаться в свой арктический приход на регулярной основе. Лодка для этого дела уже не годилась. Так появился на горизонте «Михаил Сомов» — научно-экспедиционное судно Северного управления Гидрометеослужбы. Священник написал письмо в Севгидромет с просьбой разрешить ему выйти в плавание на корабле, снабжавшим продуктами и горючим арктические станции. Метеорологи письмо всерьез не приняли. Еще бы! В письме он просил взять в плавание четырех своих дочерей, а сам готов был выполнять любую работу на судне в перерывах между богослужениями. Отказ не смутил упорного белгородского батюшку. Денег на дорогу у него не было, и он пошел в Архангельск доказывать свою правду пешком. Сим — победиши! В навигацию 2010 года он обошел весь западный сектор Арктики до мыса Челюскин, завез в библиотеки арктических поселков сотни книг духовной литературы. В 2011-м дошел до острова Врангеля в Чукотском море. Он выиграл грант фонда Серафима Саровского — на книги и спутниковый телефон для полярников. А фонд «Транссоюз» для них же установил на «Сомове» современный стоматологический кабинет.

ХОЛКИ — Эти пещерные кельи вырыли для себя киево-печерские монахи в семнадцатом веке, — вещал о. Иоасаф. Дети весело бегали по узким темным коридорам и заглядывали в крохотные пустые комнатки с узкими окнами. — Что же они искали здесь? Как маленькие сказочные тролли в поисках золота, они рыли и рыли ходы и каморки... Какое золото добывали они? Мои юные

божьи создания, что вы думаете по этому поводу? Подростки молчат. — О! Я понимаю, нелегко ответить на этот вопрос, — трубил о. Иоасаф. — А взгляните сюда. Это самая таинственная и страшная часть нашего подземелья, — он показывает на узкий лаз в стене, за которым крохотная келья, подсвеченная фонарем. — Самые дерзкие забирались внутрь таких комнатушек и затворялись там. Они жили в одиночестве, без света и без общения. Только раз в несколько дней монахи приносили им еду и питье. Зачем, спросите вы меня? Тишина водворяется в подземном монастыре. Чьи-то шаги замирают в конце коридора. — Представьте, — таинственным голосом продолжает о. Иоасаф, — что вы полюбили кого-то. Полюбили так крепко, что хотите общаться только с ним одним. И никто другой вам больше не нужен. И вот они оставались здесь, чтобы общаться только с Одним... — А сейчас там кто-то живет? — тихо спрашивает девочка.

— А сейчас там живет лишь одна лампочка... — смеется монах. — Не появляются пока новые подвижники веры. Может, кто-то из вас, когда вырастет... Ой! Смотрите, я уже нашел одну такую подвижницу! В нише стены на корточках примостилась одна из дочерей о. Дмитрия. — В старину были столпницы, а у нас будут пещерные сидельницы! — У меня сегодня день рождения, — вдруг говорит девочка. — Это настоящее чудо. Мы должны немедленно подниматься наверх пить чай и искать подарки. Вперед, товарищи дети, к чаю, молоку и каше! По заснеженной степи едет маленький автобус. Он едет домой, в Таволжанку. День угас, путешественники спят, о. Дмитрий борется со сном. — У Бога своя бухгалтерия чудес, — говорит он. — Хорошо, когда ты не знаешь математики, а просто просишь и получаешь...

русский пионер №2(26). апрель 2012

«Титаник» и «Коста Конкордиа» — это истории на все времена. Они, эти странные, страшные, казалось бы, нелепые происшествия неизбежны, а поэтому повторяться будут из века в век.

русский пионер №2(26). апрель 2012

текст: николай фохт рисунки: александр ширнин

Штатный следопыт «РП» Николай Фохт взялся за окончательное расследование катастрофы «Титаника» еще до того, как села (точнее — прилегла) на мель Costa Concordia. Однако когда это случилось, Николай не растерялся, а заодно разобрался и в этом крушении. Итого: одна статья — две разгадки.

русский пионер №2(26). апрель 2012

Не два

капитана — больше, разумеется, но мы внимательно рассмотрим двоих, альфу и омегу целого века. Один открыл скорбный и грандиозный лист, другой почти тютелька в тютельку через сто лет завершил период бездарно, но все равно умудрился сделать фарс трагическим. Речь об Эдварде Джоне Смите и о Франческо Скеттино, о капитане «Титаника» и капитане «Коста Конкордиа». Главный вопрос, основная тайна, которую предстоит раскрыть: да как же так?! Почему утонул «Титаник» и почему «Конкордиа» напоролась на рифы? Куда смотрели капитаны, оба — Смит и Скеттино? Чем же истории «Титаника» и «Коста Конкордиа» похожи? И, главное, где тут тайна? Сразу скажу, что и «Титаник» и «Коста Конкордиа» — это истории на все времена. Они, эти странные, страшные, казалось бы, нелепые происшествия неизбежны, а поэтому повторяться будут из века в век. И сразу сделаю заявление: во всех кораблекрушениях, которые случились в мирное время, виноват капитан. Но он и не виноват. Вот так.

БУДЬ КАПИТАНОМ Шурик побледнел и неожиданно вдавил педаль газа в пол и выскочил на встречку. Офигевший гаишник свистнул, потом бодро запрыгнул на мотоцикл и буквально в три минуты пресек наше глупое. Выходка стоила Шурику двести евро, но совершенно не испортила нам настроения. Дело в том, что мы только что бороздили простор канала имени Москвы, причем изрядную часть путешествия у штурвала стоял я. Надо сказать, быть капитаном трудно, я это сразу понял. Как минимум, появляется еще одно измерение — глубина. Значит, надо смотреть одним глазом на дисплей эхолота, или как он там, другим глазом вдаль — нет ли поблизости какого судна, чтобы не впендюриться. По каналу имени Москвы, как известно, ходят всякие прогулочные баркасы, а также небольшие яхты типа моей. Засада еще и в том, что столкнуться очень просто.

русский пионер №2(26). апрель 2012

...Капитан «Титаника», конструктор лайнера и большая часть команды погибли, спасая пассажиров тонущего корабля...

Я точно не знаю, как это работает, — гипноз, что ли, какой-то. Но если на горизонте появляется корабль, надо валить быстрее в сторону. Но при этом не сесть на мель. Если полагаться на опыт вождения автомобиля — хана. Управление судном — дело стратегическое, решения надо принимать загодя. И предвидеть результат. Даже за сто метров маневрировать уже не получится. Если ты ошибся, если ты сделал не так, как предписывает кодекс капитана, или не послушался Шурика и не сдал вправо — корабли обязательно столкнутся. Или сядут на мель. Каким-то чудом мы не попали в речную передрягу, везение прям. Но стресс, а значит — сильные и полезные эмоции, я получил в избытке. И уже когда мы легли в дрейф в какой-то недалекой подмосковной бухте, где пришвартовалась огромная, как казалось, яхта олигарха, я выдохнул: а такой-то как управлять? Да еще в море-океане, средь волн и штормов. Шурик только прищурился и плеснул себе двенадцатилетнего виски в одноразовый стакан. В общем, я его даже не осудил за беспредел на узкой подмосковной трассе — это все сухопутные пустяки, баловство.

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ КУРСЫ Если в двух словах, то… «Титаник» совершал рейс из Европы в Северную Америку, он вышел из Ливерпуля и должен был достичь НьюЙорка через пять дней. В ночь с 14 на 15 апреля 1912 года «Титаник» столкнулся с айсбергом и через два с лишним часа затонул. Спаслись 711 человек, 1513 погибли. «Коста Конкордиа» вышла из итальянской Савоны и должна была вернуться обратно через семь ночей, зайдя в порты Барселоны, Марселя и нескольких итальянских городов. 13 января 2012 года «Конкордиа» напоролась на рифы рядом с островом Джильо (Тоскания). Из 4229 человек, которые были на борту, погибли 25, семеро числятся пропавшими без вести.

Капитан «Титаника», конструктор лайнера и большая часть команды погибли, спасая пассажиров тонущего корабля. О жертвах среди членов команды «Конкордии» ничего не известно. Капитан покинул судно, не дождавшись полной эвакуации пассажиров. Совсем разные сюжеты — и всетаки есть даже формальные параллели между «Титаником и «Коста Конкордиа». Во-первых, «Конкордиа» тоже входила в десятку самых больших кораблей планеты. «Титаник», формально правда, был самым большим — самым длинным, кажется. Не самым быстрым, кстати. «Конкордиа» называли «Титаником» наших дней. Хотя какой большой корабль и даже дом так не называли? Еще в рекламном буклете использована знаменитая мизансцена из фильма Кэмерона. Когда героиня Уинслет на носу корабля раскинула руки, а герой Ди Каприо ее страхует. Окончательно породнила их катастрофа. В обоих случаях комплекс объективных причин наложился на человеческий фактор. Просто у «Титаника» объективных причин было явно больше. Поэтому я расскажу про «Титаник» подробнее — а заодно развею пару мифов, которые витают вокруг этой катастрофы.

Признаюсь, хотя мне это сделать непросто, я изменил свое отношение к «Титанику» — к кораблю и к фильму. И даже к человеку — к Джеймсу Кэмерону. Художественный фильм, может, и не шедевр, хотя бы потому, что очень подробно, мизансценически даже, повторяет все крупные предшествующие фильмы (английский «Гибель «Титаника» 1958 года, например, телефильм «Титаник», который успел выйти за год до кэмероновского, и даже геббельсовский «Титаник»). А вот экспедиция на «Келдыше» ко дну на свидание с мифическим кораблем — талантливое решение. «Титаник» Кэмерона стал, с одной стороны, исследовательской кинолентой, с другой стороны — как бы покаянием, приношением со стороны киноискусства, которое всегда в долгу. Доку-

ментальный фильм «Призраки бездны», сделанный диснеевской киностудией на огромном документальном материале про погружение к останкам «Титаника», оттенил художнический подвиг Кэмерона. Режиссер сам опустился в трехкилометровую бездну, сам управлял роботами (их сконструировал брат режиссера), которые шастали внутри затонувшего лайнера. Да что там! Джеймс спас одного робота — тот запутался в стекловолоконной нити. То есть сначала, спасая одного робота, он практически потерял и второго. Но потом каким-то прямо чудом в последнюю секунду (может, все-таки постановка и монтаж?) вызволил обоих. Честно скажу, я с замиранием сердца следил именно за этой коллизией. Ведь если бы Кэмерон прос… потерял обоих ботов, погружение превратилось бы в бездарную трату времени. А так режиссер-герой имеет право рассказать о «Титанике». Справедливости ради напомню, что нашел затонувший «Титаник» не Кэмерон, а экспедиция Роберта Балларда в 1985 году. Причем нашла она его нелегально и между делом — под прикрытием испытаний специальных подводных видеокамер для ВМС США. Вот после задокументированной подготовки полная версия «Титаника» смотрелась на одном дыхании. К этому времени я уже ознакомился с замечательным и немного безумным фильмом про то, как зарождался айсберг, погубивший «Титаник». Подробно, целый час моделировалось формирование айсберга, его непростая судьба и многочисленные перевороты и кувыркания в прямом смысле слова, которые и привели его на пересечение с маршрутом непотопляемого корабля. В драматическом финале проглядывало сочувствие авторов фильма к айсбергу, который тоже не планировал наткнуться на «Титаник». А в результате стресса стал кувыркаться быстрее и растаял раньше времени. Трогательная история, но и она подтвердила одно из объективных обстоятельств: айсберг действительно к моменту катастрофы только что перевернулся — над водой была полупрозрачная фактура, отчасти

русский пионер №2(26). апрель 2012

ТИТАНИК: КРУШЕНИЕ И ВОЗНЕСЕНИЕ

...В ночь с 14 на 15 апреля 1912 года «Титаник» столкнулся с айсбергом и через два с лишним часа затонул. Спаслись 711 человек, 1513 погибли...

поэтому ее сразу не разглядел впередсмотрящий. Больше скажу — принялся было читать книжку «Тщетность» Моргана Робертсона. Поговаривают, что в ней чудесным образом предсказана гибель «Титаника»: корабль там называется «Титан», он тоже терпит крушение и тоже бьется об айсберг! Да что там — по одной из конспирологических версий, именно «Тщетность» стала синопсисом для подготовки злоумышленниками пресловутой катастрофы. «Тщетность» я начал читать зря. По стилю и уровню изложение это напомнило мемуары вора Александра Тимофеевского, о котором я уже упоминал в связи с делом Джека Потрошителя. Ну то есть как-то всё ни с того ни с сего начинается и дальше именно в таком же духе катится. Читал я читал, мучился, одновременно чуял неладное. В смысле, закралось в какой-то момент, на четвертом абзаце, ощущение, что действительно все тщетно и напрасно. Зашел с другого конца — изучил трактовки и комментарии «Тщетности». Ну и, конечно, выяснилось, что хотя и написана книжка в 1898 году, текст, который принято называть пророческим, издан в 1912-м, после катастрофы «Титаника». И многое в этом переизданном тексте подогнано задним числом: размеры, обстоятельства, нюансы. Да чего говорить — изначально «Титан» вообще парусником был, это в двенадцатом году паруса на трубы поменяли. А насчет названия и айсберга тоже простое объяснение: в конце девятнадцатого века произошло три катастрофы с морскими судами, которые назывались «Титания». Два из них курсировали между Британией и Штатами, одно из них точно столкнулось с айсбергом — что, судя по всему, не являлось экстраординарном явлением на маршруте. Так что «тщетные» записки созданы по мотивам уже свершившихся катастроф. И «Титан», потому что «Титания», а не «Титаник». Там вообще в конце парочка спасается и живет некоторое время на айсберге — мрак, я и говорю. Как бы ни ругали фашистский «Титаник», он воспроизводит саму катастрофу канонически, «как у всех». Там

русский пионер №2(26). апрель 2012

...О жертвах среди членов команды «Конкордии» ничего не известно. Капитан покинул судно, не дождавшись полной эвакуации пассажиров...

другая беда — английский злодей, один из руководителей фирмы, которая владела «Титаником», Брюс Исмей (реальный персонаж), захотел получить голубую ленточку за скорость пересечения Атлантики (реальная ленточка и реальная версия — некоторые считают, что «Титаник» погиб именно из-за спешки). Он подговорил капитана ускориться, а один красивый немец его отговаривал и даже спорил с самим капитаном. Но немца не послушали, разогнались и воткнулись в айсберг. Подлые и богатые англосаксы стали отпихивать женщин и детей, чтобы спастись, а благородные немцы, которых полно было на палубе для пассажиров третьего класса, спасали детей и женщин. Главный герой-немец упросил свою возлюбленную сесть в шлюпку, чтобы потом она могла выступить на суде и рассказать о коварстве и алчности англичан с американцами. Но, повторю, сама катастрофа показана верно. В общем, не смог я ознакомиться только с мифическим фильмом «Спасшаяся с «Титаника». Он вышел через месяц после трагедии, а главную роль в нем сыграла Дороти Гибсон, которая и правда плыла этим рейсом. Все копии сгорели еще в 1914-м. Правда, я смотрел «Служанка с «Титаника», это почти то же самое… Ладно, всего и не перечислить, «Титаником» я загрузился по самую ватерлинию, и, конечно, никакой тайны из того, что случилось в ту ночь, для меня не было. Но сначала, как обещано, развенчаем пару мифов вокруг катастрофы. Самая яркая версия, что затонул не «Титаник», а «Олимпик» — первый корабль этой грандиозной триады (еще был «Британик», который пропал во время Первой Мировой — его торпедировали немцы). Дело в том, что «Олимпик» столкнулся с военным крейсером незадолго до того, как «Титаник» сошел со стапелей верфи в Белфасте. Грубо говоря, дешевле было затопить «Олимпик» и получить огромную страховку, чем ремонтировать. В общем, «Олимпик» ремонтировать не стали, выдали его за «Титаник» (а «Титаник» за «Олимпик») и пустили в долгий путь. Там специально врезались в айс-

берг. Но чего-то не рассчитали и жертв было очень много. Да и капитан зачем-то погиб — а не должен был. Ему, по этой версии, назначили премию за затопление «Олимпика-Титаника» и торжественные проводы на пенсию. Потому что это был последний рейс Эдварда Джона Смита. Конечно, это очень достоверная версия. Но когда нашли «Титаник», не было ни одной поднятой детали, маркировка или код которой совпал бы с данными «Олимпика». Еще была версия, что капитан пошел не тем путем — из-за того, что торопился в Нью-Йорк. Действительно, у «Титаника» был шанс побить рекорд скорости сообщения между Старым и Новым Светом. И действительно, корабль шел почти на предельной скорости в двадцать узлов. Но вот какое дело: капитан, наверное, все-таки не стал участвовать в гонке — он проложил «обходной маршрут», чуть южнее Ньюфаундленда, чтобы наверняка обойти айсберги. Есть еще версии про клепки на обшивке (мол, они не из стали были, как должны, а из железа — железо менее прочное, поэтому швы от удара разошлись), про бинокль (мол, был бы бинокль, который лежал в сейфе уволенного помощника, а ключа не было… только смотреть вдаль без бинокля было обычным делом, иначе взломали бы сейф, чего там), про радистов (которые совсем не слушали предупреждения об айсбергах, а занимались коммерческим эфиром: посылали телеграммы от богатых пассажиров) — много версий выдвигалось. Но ключевая, главная и проклятая, касается как раз действий капитана. Смит был хорошим капитаном — несмотря на несколько инцидентов (а кто не без греха), придраться не к чему. Он получал сообщения об айсбергах — поэтому и пошел на экстраординарные меры, изменил курс «Титаника». Вообще, британские капитаны никогда не меняли ни скорость судна, ни курс, получив предупреждение о ледяных препятствиях впереди. Капитан не получил только самого главного сообщения — от радиста судна «Калифорниан», который предупре-

...13 января 2012 года «Конкордиа» напоролась на рифы рядом с островом Джильо (Тоскания). Из 4229 человек, которые были на борту, погибли 25, семеро числятся пропавшими без вести...

ждал о близости льда, из-за него сам «Калифорниан» лег в дрейф, чтобы переждать ночь (стояла безветренная погода, из-за чего заметить айсберг было еще труднее). И наш капитан ушел с мостика в свою каюту. Без двадцати двенадцать ночи прямо по курсу был замечен айсберг. До него оставалось 450 метров. Помощник капитана отдал команду «право руля» (значит, корабль повернул влево), потом последовали команды «стоп машина» и «полный назад». Но «Титаник» не увернулся. Айсберг вскрыл обшивку правого борта, лайнер стремительно стал набирать воду и затонул через два часа сорок минут. Капитан Смит отдал свой последний приказ — «сначала женщины и дети», вернулся на мостик и там встретил смерть. Все как в фильме Кэмерона — да и всех прочих. Погиб конструктор «Титаника» Томас Эндрюс. Уцелело только двадцать три процента команды. Пассажиров спасено почти сорок процентов Выжил Джозеф Брюс Исмей, член правления White Star Line, по инициативе которого было в три раза сокращено количество спасательных шлюпок на «Титанике». Исмей свою шлюпку нашел — среди детей и женщин. Вымышленный геббельсовский моряк был прав….

«КОСТА КОНКОРДИА»: КРУШЕНИЕ С Франческо Скеттино и его лайнером все проще. Он просто, как всегда, решил пройти вплотную к острову Джильо — так он приветствовал своего приятеля Марио Торенцио, который живет на Джильо. Думаю, ошибаются те, кто говорит, что в момент столкновения Франческо пил вино с молдаванкой Доменикой Чемортан. Конечно, нет. Он как раз разговаривал по телефону с Марио, может быть, даже вышел на какую-нибудь из палуб, чтобы помахать рукой. Или какой там принят приветственный жест у настоящих моряков? Почти точно можно сказать, что капитана не было на мостике — у штурвала стоял Чиро Амброзио. Действительно, капитан поступал так десятки раз — и ничего. Две как минимум

русский пионер №2(26). апрель 2012

причины мне видятся. Все-таки лучше бы самому стоять у штурвала, когда хулиганишь и дерзко нарушаешь инструкции. А иначе вообще какой кайф? Во-вторых, выяснилось уже потом, конечно, что отлив в тот день был сильней обычного — вот и зацепила «Конкордиа» риф. То, что Скеттино не сразу бросил якорь и не сразу объявил эвакуацию, в принципе можно объяснить. Наверное, он хотел посадить судно на мель, так поступают во время подобных крушений. Хотя два часа на раздумья и попытки маневров — многовато, конечно. В отличие от Смита, Скеттино не сказал «сначала женщины и дети», а сам первым «поскользнулся» в спасательную шлюпку. Его жена трактует поступок Франческо более грамотно: мой муж сошел на берег, чтобы со стороны оценить ущерб. Хозяйственный, мол. Сойдя и оценив, наверняка прифигел и вернуться уже просто не смог. Зрелище сильное. Не исключаю, что он плакал. А в это время Доменика Чемортан помогала спасаться русскоязычным пассажирам. Трудно, конечно, думать о «Титанике» и «Коста Конкордиа» одновременно. Особенно сложно сравнивать двух капитанов этих кораблей. Только начнешь — эпический тон, заданный сто лет назад «Титаником», смазывается раздолбайством Скеттино. Но как бы то ни было, вывод есть: в любой катастрофе, которая произошла в мирное время, виноват капитан. Если бы оба, Смит и Скеттино, в критический момент были на капитанском мостике, если бы капитаны других крупнейших катастроф — «Михаила Лермонтова», «Адмирала Нахимова», парома «Эстония» — просто следовали инструкциям или как минимум в нужное время были на посту, а не в каюте, обошлось бы.

КАК Я СПАС «ТИТАНИК» И «КОСТА КОНОРДИА» Когда погружаешься в большое и интересное дело, всегда это дело само начинает тебя преследовать. Совершенно случайно, мимоходом, ни на что не надеясь, упомянул в одной скайповой беседе «Титаник». Девушка marfa (хотя,

русский пионер №2(26). апрель 2012

...Во всех кораблекрушениях, которые случились в мирное время, виноват капитан. Но он и не виноват...

если честно, она просто Маша) на том конце скайпа поморщилась: фу, банально. И в доказательство банальности заявила: да у меня туалет весь обклеен твоим «Титаником». Это как? Да как, прабабушкиными газетами двенадцатого года, «Дружеские речи» газета. Знаешь, а я ведь часто думала: а как бы я себя вела во время… ну сам понимаешь, когда Ди Каприо стал тонуть. А ты бы что делал? Наверное, девушка рассчитывала, что я, как тот немец, скажу, что отдал бы свой спасательный жилет женщине. Может быть, даже ей, marfe. Но я не такой. Денег у меня на билет, конечно, не было бы — я проник в фальшивую трубу «Титаника» (ее построили для блезира, рабочих было три трубы) и перекантовался там пару дней — чтобы в критический момент не застрять на нижней палубе в третьем классе. Потом проник бы в радиорубку и стянул то самое сообщение об опасных айсбергах, которое так и не дошло до капитана. И передал Эдварду Джону лично в руки. Не удалось попасть к радистам, а Флит уже про-

кричал свое «перед нами лед» и ударил три раза в колокол, а шестой помощник Муди побежал сообщать об экстренной ситуации вахтенному офицеру Мэрдоку — на пути у офицера возник я, хоть бы и из фальшивой трубы. И на какомнибудь своем английском крикнул: no! no «право руля»! Только «стоп-машина» и «полный назад»! Капитан не изменил бы курс, слышишь, bloody Муди и bloody Мэрдок! Я так страшно кричал, что Мэрдок вдруг очнулся, опомнился и не стал тревожить штурвал, а только дал команду «полный назад». На тихом ходу мы въехали носом в ледяную глыбу — и ничего не произошло. Даже если разошлась обшивка, вода заполнила бы не больше четырех водонепроницаемых перегородок — и все. «Титаник» лег в дрейф, через пять часов подоспела уже «Карпатия» и спокойно эвакуировала сытых (ужин и танцы никто не отменял) и особо спешащих пассажиров. Все остальные дождались комфортабельного дублера «Титаника» и с удовольствием доплыли до НьюЙорка. Просто нос «Титаника» был укреплен — специально для столкновений с айсбергами. Вот ведь в чем дело. С Франческо Скеттино я поступил просто и жестко. За два часа до рокового маневра отозвал в сторонку Доменику и объяснил ситуацию: про сильный отлив и вообще, не фига хряпать в рабочее время вино и закидываться кокаином. Ну, припугнул бы, конечно, полицией нравов, тосканским отделом по борьбе с наркотиками и эмиграционной службой. Давай вытаскивай Франческо из койки, пусть скорректирует курс. А то мы через полтора часа навернемся нехило. Предположим, она в неадеквате и плохо понимает по-русски. Тогда я захожу на капитанский мостик, как бы поболтать с синьором Чиро, и незаметно, воспользовавшись моментом, рву на себя стопкран — или что у них там бросает якорь? Я еще морское дело не до конца изучил. Решительней надо быть в таких ситуациях и за эхолотом следить краем глаза.

Диктант. Подвигаемся. В тему номера. Урок истории. Конармия и я. Командировка в детскую легенду. Дневник наблюдений. Подвиг во льдах. Экономический детектив Алексея Голубовича. Запевала. Поэт Орлов рассмотрит свойства происхождения геройства. Стихи. Фотоувеличитель. Творчество наших читателей.

текст: игорь мартынов

вита буйвид

В своем вступлении к третьей четверти, посвященной главной теме номера – подвигу, Игорь Мартынов разбирается, отчего в наших краях так популярны подвиги и почему именно у нас они получили беспрецедентное распространение.

русский пионер №2(26). апрель 2012

александр марков-гринберг/фотосоюз

Усидчивость

—

не наша поза. Лобзик — не наш инструмент. Другое дело — слететь с резьбы, сорваться с катушек, сперва пустить, потом пуститься под откос! «Катапультирование — мое обычное состояние», — сказал один трижды герой. Мы дольше прочих провалялись на печи, на сеновале, на антресолях всеобщей истории. И накопились нерастраченные силы, неразгаданная дурь. Все это рано или поздно прорвалось — с шашкой наголо неплохо почудили, покромсали, есть что вспомнить в мировом масштабе. «Семен Михайлович Буденный скакал на рыжем кобылЕ», еще как скакал! Подвиг — это от слова «подвигаться», размяться, важен спортивный, приключенческий аспект. Возможно, кто-то возразит, приведет примеры плодотворной неподвижности. Вот хотя бы как анатом Пирогов, заморозив тела до полного обледенения, сочинил «Топографическую анатомию», иллюстрированную разрезами. Или квадриптих графа Толстого «Война и мир», апофеоз добросовестного окучивания словесных пластов. Но, однако ж, публике милее Лермонтов, как удалецки он наводит ствол Лепажев на Баранта, или Высоцкий, который, как выяснилось благодаря одноименному блокбастеру, только и делал, что носился по ночной Москве на васильковом «Мерседесе», а в свободное от заездов время шарашил по азиатским республикам. Без никакой старательности, без усердия — все само собой, за что и идеален подвиг и любим. Неважно, что ему предшествовало, неважно, кем, каким ты парнем был всю жизнь — один поступок все грехи сбреет! Шасть — и в дамки! Пусть их ботаники штудируют тома, грызут граниты — нам все, что надо, явится во сне и в совершенном виде, all inclusive! У нас хорошие предтечи, могучие гены: ведь не трудолюбивым братьямфермерам достался универсальный СивкаБурка, а именно Ивану, место которого, как сказано в фольклоре, было на печи. Причем, ставши обладателем коня, Иван отнюдь не изменил своему modus vivendi, немало подвигов кавалерийских совер-

шил, а в итоге, в прыжке, судьбоносно поцеловал Елену Прекрасную в губы ее алые. Но склонность к подвигам — не только по наследственности, еще и размах территории учтем, безлимитную Родины ширь. Чуть что расклеилось или просто от скуки — всегда можно впрыгнуть в последний плацкарт, в кабину к пилоту или автостопом, как бывало, рвануть — и вот ты где-то в Чумикане, за Удой, а может, релаксируешь в Долине гейзеров. При такой необъятности легко начать с нуля, восстать как Феникс, стереть былое. Отдельным брачным аферистам, как тому же психологу Фролову, удавалось до пятидесяти свадеб назначать кряду и от всех невест чудесным образом скрываться с их же накоплениями — воистину не поспоришь с товарищем Пешковым, место для подвига в наших краях всегда найдется! А бывает и так, что ни для чего другого места и не остается — особенно когда совсем уже крепчает, бронзовеет вертикаль. И не собирался вроде бы, а все равно отбрасываешь в сторону семейные сканворды, вязания, недоигранные Angry Birds и уходишь на воздух, открытый всем ветрам и снайперам. Это как старые дрожжи взболтать: как тогда, еще при Пятом управлении — в опальных сандалетах на босу ногу, в болонье с поднятым воротником, с авоськой самиздата на отлете — нате, волки! Отдельностоящий, вызывающий резонанс в органах — и тех, и девичьих, — интересный мужчина. Государство по судам затаскал, всю систему на ржавый гвоздь кинул. А из узилища вернуться мудрым и с чем-нибудь неизлечимым, для убедительности. Хорошо-то как снова быть легким, безотчетным, нерасчетливым — пускай хотя бы и смешным, как Дон Кихот. Может ли стать Дон Кихот сенатором или министром — в двубортном клубном пиджаке и в турбийонах? Смотрителем ветряных мельниц? Еще вопрос: может ли стать Дон Кихот победителем? Он выше этого, ему не до того. И результат ему не важен, главное — движение. И скомканы таблицы, и сожжены мосты, и статуи бывших героев с завистью смотрят нам вслед. Еще подвигаемся!

русский пионер №2(26). апрель 2012

Конармия была в высшей степени боеспособной организацией, но никогда не была коммунистической. Типичная народная вольница, пугачевщина, дорвавшаяся до свободы.

русский пионер №2(26). апрель 2012

текст: александр рохлин фото: павел кассин

Спецкор «РП» Александр Рохлин отправляется в село ВеликоМихайловка Новооскольского района Белгородской области навстречу легенде из детства. Но встречает совершенно не то. И не ту.

русский пионер №2(26). апрель 2012

Тут

я оборачиваюсь и вижу лицо раненой женщины... Оно белое как простыня, ни кровинки. И глаза потерянные, застывшие. И женщина говорит мне: «Подлец!» И на выдохе швыряет в меня пакет с кефиром. Кефир летит через прилавок и шлепается на пол, и из-под него, как из-под убитого, вытекает маленькая лужица... А женщина скрывается в подсобке. Вот так во время метели на белогорских холмах, у речки Плотвы, оскорбив русскую женщину, я стал подлецом. Самое главное, как ни крути, она права. Это я понял почти сразу. Но ведь уехал, подлец, не сказал ни слова, не испросил прощения. Даже не попытался. А совесть теперь жжет и требует покаянного подвига. Ничто не предвещало беды. Ехал я навстречу легенде из детства. Село Велико-Михайловка Новооскольского района Белгородской области — единственное место в стране, где до

русский пионер №2(26). апрель 2012

...Село ВеликоМихайловка Новооскольского района Белгородской области — единственное место в стране, где до сих пор живет память о Первой конной армии...

сих пор живет память о Первой конной армии. В этом селе она родилась от безудержной любви Реввоенсовета и рабоче-крестьянской матери. Отсюда она устремилась на врага, навстречу победам. Дальше звучит песня «По долинам и по взгорьям»... Что еще с такой же силой может взбудоражить память пионерского детства? Пыльный буденновский шлем, синие и красные звезды, шашка, тачанка, конница, горячий камень, он упал возле ног вороного коня, комсомольское, сердце пробито... Эти яростно впитанные образы оказались сильнее и живучее многих прочих — рыцарства, крестовых походов, Александра Невского, Евпатия Коловрата, Днепрогэса, Интернационала, покорения космоса и в чем-то даже Великой Отечественной войны. В чем секрет? Не исключено, что ответ до сих пор хранится по адресу

музея федерального значения: Велико Михайловка. Советская улица, дом 77. И вместе с тем, конечно, всю эту романтику не стоит принимать всерьез. Потому что поездка в глубину Отечества — это дуэль, которую ты всегда проигрываешь. Будь то берег великой реки, или разъезд на железной дороге, или поселок шахты 17-бис, или город невест, или шаткая пристань лодочной станции. Не литературная, а реальная встреча с родиной всегда оборачивается трагедией смысла. Глубина и красота завораживает, влечет и засасывает как топь, ты взываешь, падаешь и погибаешь, а смысл не открывается тебе. Но ты все равно едешь. И вот за холмом — село. Низкое небо, колокольня свечой. От нее в разные стороны, как лоскуты, растекаются улицы и огороды. Сердце бьется трепетно и быстро, но ты ему говоришь: не примут тебя здесь, не признают за своего. Не обольщайся. А как хотелось бы пережить вместе с Велико-Михайловкой триста лет ее необыкновенной жизни. Начиная с белгородской засечной черты — прийти сюда с московскими служилыми людьми и украинскими крестьянами, переселенцами-великороссами или дворовыми Куракиных-Голицыных... Нырнуть в золотое время беспошлинного винокурения и бондарства, когда каждый крестьянин Велико-Михайловки перегонял излишек хлеба в вино и, по рассказам, загребал золото лопатой. Потом обеднеть после екатерининского запрета и снова вырасти уже на сапожном, гончарном и сундучном делах. Или производить и продавать кирпичи из навоза, которыми топили хаты, по сто штук за рубль. Или прославиться кражей лошадей или, наоборот, поимкой «неизвестного человека с краденым топором». И строить каменные купеческие особняки с резными коваными балконами. Или вместе с сапожным народом стремительно разоряться, когда с открытием железной дороги из Москвы и Кимр хлынут в южные города фабричные дешевые

сапоги. Или гореть в грандиозном пожаре 1869 года, когда тысяча дворов исчезнет с лица Велико-Михайловки и триста семей уедут в далекую Бессарабию. И подойти к красной черте семнадцатого года, неся в себе шестнадцать тысяч душ народу, три каменных храма, сорок сапожных мастерских, двадцать пять чайных и всего шесть процентов грамотного населения по всей губернии. Велико-Михайловка встретила и приняла Красную армию на пике достатка и благоденствия. Следующий поворот ее истории будет назван в летописях героическим и легендарным, но вместе с этим что-то очень важное в ней самой надорвется. 17 ноября 1919 года Реввоенсовет Южного фронта выпустил приказ о создании Первой конной армии. Приказ застал Буденного, Ворошилова и Щаденко в доме кожевника-мещанина Кравцова. Сюда приезжает член Реввоенсовета фронта Иосиф Сталин, по народной легенде, он спит на сундуке. Сундук до сих пор стоит в доме. Армия формируется на базе бывших красных партизанских отрядов, кавалерийских корпусов и добровольцев со всей округи. Стать конармейцем несложно. Важно наличие собственной лошади. Численность только что созданной Конармии точно не установлена. Предположительно, речь идет о шестнадцати тысячах сабель. Позже в ее составе будет сорок артиллерийских орудий, двенадцать самолетов и даже два трофейных английских танка. 7 декабря, на главной площади села, у дома купца Хорцева, проходит парад частей Конармии. На параде командующего Семена Буденного торжественно принимают в партию большевиков. Сталин вручает ему золотую шашку и серебряный портсигар. С парада армия движется в Новый Оскол, грузится в вагоны и едет на юг громить Деникина. И это действительно происходит. Взятие Ростова, и переправа через Дон, и беспримерный пятидесятидвухдневный марш на Западный фронт, и Бердичевский рейд по тылам белополяков, и взятие Киева, и, наконец, Крым и Перекоп.

В тени славы останутся массовые грабежи, тачанки с лисьими шубами и вагоны с женским бельем вслед армии, насилие над мирным населением, вырезанные села, еврейские погромы и прочие подвиги красной конницы. Но кого устыдишь такими мелочами в бреду Гражданской войны? Конармия была в высшей степени боеспособной организацией, но никогда не была коммунистической. Типичная народная вольница, пугачевщина, дорвавшаяся до свободы. Пролетарское возмездие настигало буйные головы конармейцев. Но никак не изменяло поведения. Известен случай, когда в отместку за мародерство в кавалерийском полку был расстрелян каждый десятый боец... Армия просуществовала около двух лет, в двадцать первом году была расформирована. Из ее рядов вышло и даже выжило в сталинских репрессиях более трех десятков военноначальников, прославивших свои имена в сражениях Великой Отечественной войны. А спустя семнадцать лет Конармия «вернулась» в Велико-Михайловку.

русский пионер №2(26). апрель 2012

В 1939 году в том самом доме семьи кожевника Кравцова (дальнейшая судьба их неизвестна) был открыт музей в честь почетного первоконника Иосифа Сталина. Документы, артефакты, и главное — огромное количество личного оружия, шпор и конской упряжи конармейцев рекой текло в музей. Известно, что первый директор, уходя на фронт Великой Отечественной, раздал соседям и попрятал в погребах революционные реликвии. Но он погиб, и все оружие бесследно исчезло. После войны и смерти Сталина музей пережил ренессанс. История Конармии в стране была возведена в статус легенды номер два, после ленинской. Здесь собрали внушительную коллекцию воспоминаний, редких фото, писем и аудиозаписей — всего восемь тысяч единиц хранения. Сегодня это довольно скромное заведение. Четыре комнаты с фотографиями и портретами за стеклом. Два аутентичных седла командующих — Буденного и Ворошилова. «Эти стремена помнят сапоги командарма!» — таинственно сообщает экскурсовод. Затем несколько бюстов героев Гражданской, белогвардейский уголок с изображениями Врангеля, МайМаевского и Слащева, пулемет «Максим» и историческая комната с мебелью и тем самым сундуком, на котором спал известный член Реввоенсовета в лихие ночи зимы 1919 года. Интересно, что по ночам Сталин видел над своей головой надпись, буквы на одной из балок: Б.Б.С.Д.С. (Божиим благословением сей дом строен). Бывший семинарист засыпал, дьявольски усмехаясь в усы... Кстати об усах. Один из самых драгоценных экспонатов — личный подарок Буденного, наусник. Ночной чехольчик для сохранения формы знаменитых усов командарма. Есть несколько шашек, бурка, гимнастерка и китель Ворошилова. Климент Ефремович был тщедушен и узок в плечах, как подросток. Во дворе, прислонившись к калитке, живет старинный якорь. К Конармии,

русский пионер №2(26). апрель 2012

понятное дело, он не имеет никакого отношения. Но его обрели чудесным образом на одном из местных огородов и хранят как реликвию. А напротив, под железным навесом — коляска на рессорах, изображающая тачанку. На ней сельских ребятишек возили в агитпоход по местам боевой славы. В последний раз в шестьдесят пятом году. Понятно, что правды о времени, ключа к разгадке тайны подвига самой Велико-Михайловки здесь нет. В поисках ускользающего смысла мы разыскиваем в селе дочь первоконника Александра Шмудского — Любовь Александровну Шмудскую. Любовь Александровна — дочь сапожника и учительница русского языка. Отсюда простота и величавость. Она прекрасна за учительским столом с рядами пустых парт, с охапкой тетрадей, прижатых к груди. Но она не помнит своего отца. — Я родилась в тридцать девятом, — тихо говорит учительница. — А отец в сорок первом ушел на войну и не вернулся. Что же мне помнить? Он был очень хороший человек. Он пошел в красные сразу, не колеблясь. Как только объявили о Конной Армии, он побежал записываться — драться за Советскую власть. Так мама рассказывала. В музее висит грамота красноармейцу Шмудскому за стойкость в деле революции и в связи с третьей ее годовщиной. — Он вернулся с Гражданской войны и больше не сапожничал. Его назначили директором столовой. Он тайком подкармливал голодных ребятишек. Мне потом столько народа спасибо говорили, добром вспоминая папу за кусочек хлеба и картофелину. А сами мы жили очень бедно. Мама по воскресеньям варила детям суп из овечьей головы и потрохов. Мыла кишки, набивала их тем, что оставалось, и это был деликатес... Хатенка наша топилась соломой. Это я помню хорошо. Окна были заложены навозными брикетами до самой шибки (форточка. — «РП»). Я смотрела в нее, замечала дым из трубы

соседского дома и говорила маме, что соседи картошку варят. Зато у нас был волшебный сундук. Я в него укладывала свое единственное платьишко, чтобы оно полежало и обновилось. Еще синее одеяло. Когда сестра выходила замуж, оно досталось ей в приданое. И там же, в сундуке, хранилась память об отце — письма, бумаги и грамоты. Мама никому не давала их трогать... Кажется, в пятьдесят девятом году в селе был праздник в честь Конармии. Парад на той же улице, что и в девятнадцатом году, у хорцевского дома, где сейчас музыкальная школа. И ребята молодые, на конях, в буденновских шлемах шли строем. Я смотрела на них и думала, что где-то в их рядах и мой отец гарцует. Только мне никак не удается его заметить и отличить от прочих... А отцовской шашкой мой старший брат в прибрежной осоке ковырял норы, куда прятались сомики.

Я стою на центральной площади Велико-Михайловки в полном унынии. Все как в начале путешествия. Серое небо, колокольня свечой, улицы, огороды, дым из труб. Я опять промахнулся, и через мгновение дуэль с Родиной будет проиграна. Смысла нет. Звучит выстрел, вороны с криком поднимаются над школой, где когдато стояла Успенская церковь. И когда стихает шум крыльев, случается чудо. В доме культуры концерт по случаю вручения молодым михайловцам призывных свидетельств. Выступал глава администрации с отчетом о проделанной работе. Пела местная дива и саксофон на куплетах. Зал был полон. Затем объявили танцевальный номер в исполнении ансамбля «Декаданс». Тут я насторожился. Не верилось, что сельские работники культуры правильно уловили смысл этого слова. Вышли дети в лубочных сарафанах. Лица их были непроницаемы и торжественны. В динамиках грохнуло, и всю михайловскую сторону затрясло от техно-рэйва. Но под эти ритмы дети

...Я стою на центральной площади ВеликоМихайловки в полном унынии. Все как в начале путешествия. Серое небо, колокольня свечой, улицы, огороды, дым из труб. Я опять промахнулся, и через мгновение дуэль с Родиной будет проиграна....

в сарафанах начали притоптывать и прихлопывать, крутить коленца, носок-пятка, носок-пятка, и взмахивать платочками, изображая «Сударушку». Это было совершенно инфернальное зрелище. Танец тыкв под Хеллоуин. Пляски цинковых пластинок в серной кислоте. И все потому, что вода и масло не смешиваются. Белогорская, курская, донская или новгородская Русь со своим пятидольным музыкальным ритмом не способна уместится в четырехдольном диско-хаусе. Столкновение энергий заканчивается исчезновением одной из них. Декаданс в сельском клубе — это разгадка тайны В Гражданской войне не бывает победителей. В ней все побежденные, потому что отец на сына, брат на брата — это формула самоуничтожения. И так продолжается до тех пор, пока воюющие стороны, исчерпав ненависть, не склонят головы друг перед другом. И не попросят прощения. А мы не просили прощения. И на покаянный подвиг не решаемся . Отсюда и та

русский пионер №2(26). апрель 2012

непрекращающаяся внутренняя маета и разруха, слепота и глухота людей, неуверенность и рефлексия государства. Мы живем в Гражданской войне. Поэтому так закрыты наши города и села, так бедна жизнь, изнасилована и вывернута наизнанку правда. Так мучительна любовь и так торжествующе всесильна нелюбовь... Метель кружит по улицам Велико-Михайловки. Спрятав лицо в уши буденовки, я вхожу в сельмаг. За прилавком продавщица. Язык у нее без костей. Вчера я просил маленькую бутылку негазированной воды, в ответ она назвала меня «мой наивный чукотский мальчик» и всучила двухлитровую. Я захожу, чтобы положить денег на телефон. Она стоит за кассой, ест свердловскую булку с кефиром и восклицает, едва я переступаю порог: — А вот и мой голубчик заявился! — Приветствую! — в тон отвечаю я — Почему же ты не ответил на мою эсэмэску? — игриво интересуется она.

русский пионер №2(26). апрель 2012

...Под железным навесом — коляска на рессорах, изображающая тачанку. На ней сельских ребятишек возили в агитпоход по местам боевой славы. В последний раз в шестьдесят пятом году....

— Какую еще эсэмэску? — дрогнув, спрашиваю я. — Что значит какую? С предложением безобразного секса и грязной любви! — Родная моя! — откликаюсь я, продолжая нажимать кнопки на терминале. — Я могу только влюбиться в тебя со школьной скамьи, жениться, нарожать десятерых детишек и любить тебя одну всю жизнь до самой смерти. Это я могу, а другого не могу. И тут я оборачиваюсь и вижу лицо раненой женщины. Оно белое как простыня, ни кровинки. И глаза потерянные, застывшие. И женщина говорит мне: «Подлец!» И на выдохе швыряет в меня пакет с кефиром. Кефир летит через прилавок и шлепается на пол, и из-под него, как из-под убитого, вытекает маленькая лужица... С русской женщиной можно смеяться над чем угодно. Но до сих пор только попробуй потеребить пустым словом сокровенную надежду, и получишь пулю в лоб. И начнется Гражданская война.

инга аксенова

русский пионер №2(26). апрель 2012

текст: алексей голубович рисунки: павел пахомов

Инвестбанкир и бывший топ-менеджер «ЮКОСа» Алексей Голубович написал исповедальный экономический детектив. Автору есть, конечно, о чем еще рассказать. Но и этот рассказ дает такое яркое представление о годах первоначального накопления сегодняшнего частного капитала, что хочется зажмуриться. 63

русский пионер №2(26). апрель 2012

Стыдно

признаться, но всего лет двадцать пять назад Швеция ассоциировалась у меня главным образом со шведскими стенками спортзалов, группой АВВА и загадочными понятиями «шведский социализм» и «шведская семья». Я так и не узнал бы, что Швеция — еще страна экологически чистого отдыха и дружелюбных, глубоко и искренне пьющих людей, если бы у нас в конце этих самых девяностых не возникла производственная необходимость совершить «подвиг». То есть я, трудясь на ниве приватизации и перераспределения собственности, не собирался совершать подвигов ни в Швеции, ни где-либо еще, и не готовил себя к испытаниям. Но тут мы купили завод по производству шин в древнем русском городе со славными трудовыми, криминальными и спортивными традициями. Точнее, заводов, производивших шины и всякие экологически вредные материалы для их изготовления, мы купили оптом сразу пять. Четыре из них располагались в городах, где у нашей громадной нефтяной компании уже было все схвачено, а в древнерусском городе мы даже никогда не бывали. Но мы не волновались — крутость наших нефтяников не вызывала сомнений даже в разгар кризиса. А напрасно — ведь после приватизации середины девяностых следовало помнить, что любое российское предприятие, по сути, является минным полем, где вместо мин зарыты «взрывпакеты» из разных юридических ловушек, неоплаченных счетов, недозакрытых уголовных дел, местных интриг и якобы государственных интересов. Но мы наивно считали, что почти все мины будут легко обезврежены, а враждебные топ-менеджеры на заводах — уволены или юридически нейтрализованы. Зачем нефтяникам понадобились шинные заводы в кризис — отдельный вопрос. Просто, руководствуясь рекламным слоганом Ротшильда «Покупай, когда на улицах льется кровь», наша команда разъезжала по стране, скупая подешевевшее имущество, в основном состоявшее из месторождений, нефтебаз, заправок и всякой прочей полезной недвижимости. Но после приватизации девяностых наших сотрудников, брокеров и агентов, как подсевших на легкую добычу крокодилов-людоедов, постоянно тянуло к поеданию заводов и фабрик. Идею купить шинников вместе с прочими резинотехническими причиндалами притащили сразу после дефолта подсевшие на высокую маржу брокеры, для которых купить клиенту очередной ненужный пакет акций — как уколоться. Будучи как-то раз в хорошем настроении, я позволил себя убедить в высокой привлекательности этих заводов. А почитав сказочные записки по перспективам вертикальной интеграции производителей шин с нефтяниками, выделявшими из себя помимо нефти всякие широкие фракции легких углеводородов, я так проникся идеей, что к моменту похода к нашему главному нефтянику и сам поверил в светлое будущее последефолтное возрождение отечественной химии и нефтехимии. Собственно, в тот момент, если бы меня спросили, как я представляю себе абстрактный подвиг, я бы, возможно, серьезно ответил, что настоящим трудовым подвигом для нас всех было бы поднять эти шинно-

русский пионер №2(26). апрель 2012

каучуковые заводы, модернизироваться, отбить внутренний рынок у всяких финно-индо-китайцев и создать на месте прорезиненной рухляди предмет гордости возрождающейся капиталистической индустрии. Удивительно, но начальство быстро одобрило идею, и мы стали счастливыми обладателями заводов, крупнейшим из которых был тот самый — в древнерусском городе. Заводы мы купили не просто дешево, но и в рассрочку, то есть акции забрали, а денег отдали только половину. Тут же случилась первая неприятность, в которой, как водится, виноваты американцы: нефть упала в цене еще сильнее, чем ожидали самые мрачные из отечественных пессимистов. Деньги у нашего главного нефтяного начальника временно закончились, и он просто сообщил, что платить дальше не сможет, заводы больше не нужны, а то, что есть, надо бы вернуть назад в обмен на ранее выплаченные деньги. Но сделать это уже не смог бы даже волшебник — ведь ранее выплаченные деньги уже были поделены и перепрятаны. Глава организованной группировки продавцов стал еженедельно приглашать меня к себе на чай, рассказывая между прочим, что он из-за нас вынужден продавать офис, не может расплатиться с «серьезными кредиторами», а в сибирском городе, где расположен один из проданных заводов, на кладбище есть так называемая «аллея приватизации», на которой, правда, пока лежат в основном металлурги, а не финансисты. В качестве доброго лирического отступления он завершал свои истории рассказами о жизни козы, которую завел на даче, чтобы иметь экологически чистое молоко. В итоге, посоветовавшись с юристами и брокерами из числа бывших муровцев, мы рекомендовали ему выгнать козу и подождать лишние три месяца. Примерно столько же времени мне дал и наш главный нефтяник. Ненавидя химию со школы, я все больше злился на себя и на купленные нами несчастные заводы, как вдруг мне вспомнилась карикатура из журнала «Нью-Йоркер». На карикатуре за бутылкой разговаривали два немолодых человека с циничными рожами инвестбанкиров. «Джон, — спрашивал один из них, — а тебе не хотелось бы бросить все это дерьмо со всеми этими

...Мы к тому же совершили ошибку, решив заменить хоккеиста не на классического усатого-пузатого красного директора, а на другого спортсмена — каратиста Сережу со знанием иностранных языков, которые он выучил, чтобы работать военным переводчиком в каких-то дальних странах при наших военных советниках… 64

жадными инвесторами, акционерами и тупыми советами директоров и купить красивую ферму где-нибудь в Вирджинии, с коровами и лошадками, виноградниками и яблочными садами?» — «Ты прав, Билл, — отвечал Джон, — мне даже снилось, как я покупаю такую ферму, приезжаю туда, немножко навожу порядок, наслаждаюсь чистым воздухом… а потом — продаю все это по частям втридорога». Я понял, что купленные оптом предприятия надо продавать по частям, что мы с четырьмя из пяти заводов довольно быстро проделали. А вот на пятом — в древнерусском городке — шансов быстро продать завод не было, тем более что предприятие, производя на первый взгляд рентабельную продукцию, быстро двигалось к банкротству — видимо, «коэффициент воровства» зашкаливал. Но власть взять и навести порядок там было непросто — директор этого завода оказался отнюдь не «красным», а вполне себе молодым руководителем предприятия, пришедшим на этот пост из малого бизнеса, основанного на воровстве шин с этого же предприятия. К тому же он был не только авторитетным пацаном городского масштаба и не только капитаном местной хоккейной команды, но и по совместительству — бойфрендом дочки местного бессменного губернатора. И если губернатор сам по себе еще смог бы найти общий язык с известными своей занудной неотвратимостью нефтяниками, то молодой директор, считавший завод почти своим, да еще и отрабатывающий роль перспективного зятя, точно не собирался идти в отставку. Мы поняли, что нас собираются кидать и грабить, еще когда на первой встрече пообещали молодому директорухоккеисту поддержку и долю прибыли и увидели в его глазах только одну мысль: «Надо продержаться, пока губер договорится в Москве, чтобы эти твари отвалили». Мы к тому же совершили ошибку, решив заменить хоккеиста не на классического усатогопузатого красного директора, а на другого спортсмена — каратиста Сережу со знанием иностранных языков, которые он выучил, чтобы работать военным переводчиком в каких-то дальних странах при наших военных советниках, а теперь успешно использовал, чтобы произвести на работодателей впечатление топ-специалиста в международном маркетинге. Кандидат в директора — каратист умел хорошо говорить, но на его место в тот момент лучше всего подошел бы какой-нибудь заслуженный местный химик-администратор, способный внушить губернской элите уверенность в покладистости новых хозяев. Но мы торопились, полезли в бой, не подобрав подходящих кадров, после чего прошли стандартный путь, попытавшись переизбрать совет директоров сначала на месте (не вышло, так как в день собрания в заводском Дворце культуры местная милиция «нашла бомбу»), а потом — в Москве. Результат был предсказуем: у завода появилось два совета директоров, а у губернатора — повод написать президенту, в прокуратуру, в ФСБ, в налоговую и так далее, что «градообразующее предприятие может стать предметом рейдерского захвата со стороны офшорных компаний, контролируемых сомнительными личностями». В ре-

русский пионер №2(26). апрель 2012

зультате, правда, нас вызвали для объяснений не в ФСБ, а к главному министру-антимонополисту страны, который, выслушав мои объяснения про то, что мы «не какие-то гниды офшорные, а производственники и будем модернизировать шинный завод», устало сказал мне: «С вашей компанией разговаривать — что свинью стричь: визгу много, а шерсти мало!» В итоге на фронте начался застой — власть нам ничего плохого делать не хотела, но и помогать не спешила. И тут мы вспомнили о существовании Швеции. Точнее, о шведской компании, про которую было написано в реестре акционеров как о втором после нас крупнейшим акционере завода. Шведов занесло туда в середине девяностых, видимо, по совету каких-то умных аналитиков, не видевших разницы между ранее приватизированными странами Восточной Европы и Россией. Потом, как водится, шведы не успели продать свой пакет до кризиса и теперь были счастливыми обладателями неликвидных акций завода, которые они могли потерять, как и мы, при псевдобанкротстве, размывании и других традиционных русских забавах. Мы решили, что последний шанс переломить ход войны с молодым перспективным директором — это вредный для губернатора международный скандал. Ведь если заводские опять сорвут собрание, не дав проголосовать не только местным олигархам, но и приличным иностранным инвесторам, да еще в присутствии приглашенных нами иностранных репортеров, то скандал точно будет. И суды будут — не только в контролируемом губером патриархальном городе, но и в СтокгольмахЖеневах. Поэтому, прикинув, что протестантская мораль и нордический характер должны побудить их к борьбе за справедливость, мы сели сочинять письмо шведским инвесторам. Мы писали о громадье планов вертикальной и горизонтальной интеграции производства и «сотрудничества с передовыми западными компаниями, особенно шведскими» и предлагали объединить усилия на предстоящем собрании акционеров. Показав письмо девушке из юридического отдела, я вынужден был униженно слушать, как правильно писать юридические тексты иностранным инвесторам. В завершение она посоветовала добавить пункт про рост капитализации завода после наведения порядка и, соответственно, увеличение стоимости шведского пакета акций. Я объяснил, что должен косить под производственника, но в ответ услышал: «Это вы зря, ведь слово «капитализация» на любых акционеров этой советской рухляди действует как виагра — без мыслей о росте акций никакое производство не вырастет и бабки никто не поднимет!» Подумав, что юристку было бы неплохо потом перетащить к нам на работу, я послал шведам факс со своим вымученным текстом и, к своему удивлению, в тот же день получил ответ. Шведы писали, что они будут рады встретиться с нами, но не в Стокгольме, куда я хотел слетать на день, а в своем городишке, который я не сразу нашел на карте среди озер, в таком месте, куда, по-моему, не только инвесторы, но и Санта Клаусы не должны заезжать. Перед тем как купить билеты, я спросил приятеля — быв-

русский пионер №2(26). апрель 2012

шего начальника отдела по расследованиям угонов автомобилей, а теперь главного брокера, покупавшего нам древнерусский завод: «Толь, а может, мне с собой иностранного инвестбанкира взять для убедительности? Пообещаем ему процент от будущей прибыли, ограничимся пока расходами на транспорт и бухло, а там — как получится. Зато он хоть по-английски без акцента врать будет, как думаешь?» Толя подумал пару секунд и сказал: «Иностранец в кризис без помесячной оплаты не поедет, к тому же все знают, что нефтяники теперь никому не платят. А главное — ты же сам знаешь, что главные орудия инвестбанкиров в России — это обман, шантаж и подкуп! И шведы твои не дураки, они им еще меньше поверят, чем тебе. А вот если ты скажешь, что ты не финансист, а, типа, производственник, да еще из провинции, они тебе поверят. Только говори как пионер: почти правду и ничего, кроме почти правды!» «Хорошая мысль! — ответил я, задумавшись, сколько еще времени придется потратить на изучение краткого курса по чудесным превращениям широких фракций легких углеводородов в шины. — А кого тогда мне с собой брать? Ведь наш недоназначенный директор под производственника точно не закосит, шведы через день выяснят, что он раньше в Ливии военным переводчиком служил» — «Это верно, — сказал Толя, — но ты его все равно возьми для контраста, чтобы они видели, насколько честный производственник, то есть ты, лучше этого бойца невидимого фронта. И проголосуют, как тебе надо. А инженеров, кстати, не бери — они тебе всё испортят, потому что тоже любят потрепаться. Напьются, и с их слов твои шведы поймут, что у тебя ж… не только в юридическом плане, но и на производстве — сырье там г…, качество шин падает — инженеры же любят все на поставщиков валить, сам знаешь». Я проникся исходившей от Толи мудростью МУРа, но все же спросил еще раз: «Так кого же еще взять? Нас там принимать куча народа будет, а разведчик наш мне не поможет ничем, кроме работы печенью, нам хотя бы юрист нужен». И тут меня осенило: надо взять Майкла! Я даже покраснел от осознания гениальности своего решения. Майкл Фишман был не просто юристом, он был еще и иностранцем. И не просто иностранцем — он был американцем, даже больше — афроамериканцем! То есть вообще-то он был евреем, но — густокоричневого цвета, потому что его мама, урожденная Фишман, перед эмиграцией из СССР вышла замуж за черного американца, возможно даже с кенийскими корнями, типа Обамы, о существовании которого, правда, в ту пору я не догадывался, иначе бы обрадовался еще больше. Потому что приехать на переговоры в Швецию к миноритарным братьям-акционерам вместе с афроамериканским юристом — это было бы очень убедительно! Еще бы: русский производственник из Сибири, американский афроюрист с нью-йоркской пропиской и до кучи — почти избранный гендиректор шинного завода с прекрасной биографией, четырьмя языками и почти кинематографической внешностью. Вся эта компания могла произвести благоприятное впечатление на шведов (среди которых, как я уже знал, должны были

...Шведов занесло туда в середине девяностых, видимо, по совету какихто умных аналитиков, не видевших разницы между ранее приватизированными странами Восточной Европы и Россией…

присутствовать и менеджеры инвестфонда с разведпрошлым, и шведские юристы), а значит — внушить им доверие и убедить проголосовать во имя общих интересов за снятие с должности хоккеиста, а заодно и за изменение устава. Меня уже даже почти не смущало, что я никогда не видел американского юридического диплома Майкла. Когда он по рекомендации моих эмигрантских нью-йоркскских друзей пришел поговорить на предмет работы в сфере Investors Relations, он представился на русском без акцента: «Миша Фишман». Это настолько контрастировало с цветом кожи и некоторыми другими элементами его внешности, что я посмотрел только на паспорт гражданина США, спросил, где он работал и учился, и выслушал трогательный рассказ про школу в Бруклине, службу в полицейском участке в Бронксе и мытье посуды ради оплаты обучения в Columbia University (диплом которого он забыл дома у мамы в Нью-Йорке, а мама куда-то его засунула). Диплом — не главное, решил я и нанял Майкла на работу в специально под него созданный офшорный микрофонд, который должен был убедительно изображать одного из миноритарных акционеров в предприятиях, где мы собирались подешевле избавиться от других миноритарных акционеров. Майкл необычайно убедительно изображал из себя независимого и обиженного олигархами миноритария — ведь иностранцам в голову не могло прийти, что американец, да еще с такой внешностью, работает на злобных сибирских нефтяников. Теперь Майклу предстояло изобразить из себя очередного рассерженного инвестора, специально приехавшего из Нью-Йорка, чтобы объединиться со скандинавскими и русскими единомышленниками для борьбы с хоккеистом, использующим неспортивные силовые приемы на нашей общей со шведами площадке. Итак, серым февральским утром мы прибыли в Стокгольм, откуда долго ехали в маленький городок среди замерзших озер. Оказалось, что радушные хозяева решили для собственного удобства принять нас не там, где они обычно работают, общаясь с акционерами и аналитиками, а там, где они «думают», выбираясь на уик-энд в некое подобие корпоративной турбазы, возле

которой был маленький офис. Хозяев было четверо: глава компании, два зама — все шведы спортивной наружности — и один финский консультант, какой-то инженер по шинам. Консультант был здоровенный, с челюстью и кулачищами спецназовца, так что я поверил в его шинно-резиновые познания, лишь когда он, после моего рассказа о производственных успехах и перспективах, стал задавать сложные технические вопросы. Беседа вроде бы клеилась, шведы понимающе кивали, когда я говорил им о планах устранить правовой беспредел в отношении акционеров и о том, какая жизнь у нас после этого начнется. Тут настало время ужина. Переход из маленького офиса в большое здание турбазы меня потряс — такого со вкусом сделанного помещения в северных краях я увидеть не ожидал. Огромное длинное окно во всю стену, выходившее на заснеженное озеро, обеденный зал, соединенный с бассейном, — все это выглядело так, что я поинтересовался, чем руководство шведской компании обычно занимается в этом прекрасном месте, кроме проведения напряженных переговоров с партнерами. «Спорт — плавание, велосипед, — ответил главный швед, — еще тут прекрасная рыбалка». Финский шинник добавил, что всегда, когда озеро незамерзшее, тут ходят на яхтах, а плавание в озере и другой спорт — вообще круглый год. Тут я услышал шепот нашего каратиста: «Что-то не нравится мне это — какой тут, на фиг, спорт зимой может быть? И женщин нет, как в казарме, — чем они тут занимаются вообще?» — «Брось, Сергей, — повернулся я к нему. — Спортивные ребята, часов пять-шесть в сутки они работоголики, а остальное время качаются, это же не Россия. И вообще — помнишь, как в анекдоте: слава богу, про баб я договорился — баб не будет!» Скептицизм Сергея, однако, нашел подтверждение уже через пару минут, когда я увидел на столе батарею бутылок «Абсолюта» и какой-то еще жидкости с густым черным осадком на дне. Шведы положили на тарелки немного селедки и погнали рюмку за рюмкой так, что мне показалось, что я в Сибири, а не на Западе. Впрочем, долго за столом мы не сидели — мне даже не удалось закончить отрепетированную речь о благотворном воздействии девальвации рубля на конкурентоспособность российских шин. Шведы предложили поплавать в бассейне, а потом еще немного выпить — перед главным сегодняшним развлечением. Мы слегка напряглись, выпили для храбрости и пошли раздеваться. Главным развлечением оказалась настоящая сельская аутентичная баня по-черному, выстроенная прямо у края озера из старинных бревен лучшими скандинавскими мастерами, как похвастался главный швед. В бане были черные стены, по центру — печь с грудой камней и отверстием в потолке для отвода дыма. Правда, разглядеть я толком ничего не успел, так как в бане вырубился свет. Шведы сказали, что где-то барахлит проводка, но париться можно и так. Я же опасался, что баня по-черному теперь окажется той же сауной, только с дымом, без света и с риском оступиться и упасть на что-нибудь горячее. Но выпившие шведы были бодры, продолжали расхваливать аутентичность шведской бани по-черному и даже начали расспрашивать меня,

русский пионер №2(26). апрель 2012

как проводят время в банях в Сибири. Сказать правду я не мог, так как не очень-то любил бани вообще и особенности пребывания в них в местах традиционной нефтедобычи — в частности. Но я грамотно использовал переход на сибирскую тему, чтобы завести разговор про достоинства традиционного сибирского сырья для повышения эффективности нашего завода. Шведы слушали и даже стали задавать вопросы, как вдруг финский шинник изрек по-русски: «А сэйчас прашу купатса!» Мне не хотелось в бассейн, поэтому я спросил, вернемся ли мы в баню. Финн, как выяснилось, по-русски знал не много, но сформулированный им ответ меня убил: «Обазателно — ведь озэро ошень холодно!» Решив, что это такая милая финская шутка в отместку за советско-финскую войну 1940 года, я спросил о наших планах главного шведа. К моему изумлению, он сказал, что они всегда чередуют пребывание в бане с купанием в озере, потому что это очень хорошо для здоровья. Правда, сейчас рекордно холодный февраль (а на улице было минус пятнадцать) и полынья на озере маленькая, но ведь мы долго плавать не будем. После этого он поинтересовался, купаюсь ли я зимой в своей Сибири и, не дожидаясь ответа, предложил мне и будущему директору Сергею присоединиться к ним с финном, потому что больше, чем вчетвером, плавать там будет неудобно. «Ок, ок», — только и смог промямлить я, вспоминая разные страшные болезни, которые, как мне казалось, обязательно постигнут переохлажденный в борьбе за рост капитализации организм. В свете луны, слегка освещавшей баню через дырку в крыше, я увидел могучую фигуру встающего со скамейки финна и, подойдя к тому месту, где по моим расчетам лежал Сергей, спросил: «Ты ведь в прорубь с ними пойдешь?» В ответ я услышал сначала кашель, а потом, голосом человека, опасающегося остаться без годового бонуса, наш директоркаратист спросил: «Леха, я же только после ангины, там же холодрыга, может, не рисковать, а?» Вспомнив, что он месяц назад пару раз чихнул на совещании, а все еще — «после ангины», я злобно прошипел: «Ясный пень — тут не Ливия тебе! Я что, один там со шведами в проруби сидеть буду? Я вообще никогда при ниже плюс двадцать градусов в воду не лазил, что ж мне теперь — околеть тут за этот долбаный завод?» Финн тем временем приоткрыл дверь в предбанник и сказал: «Welcome, Alex! Пошли! Здес вода близко!» Размышляя о том, как хорошо иногда быть темнокожим (а Майклу шведы и не думали предлагать лезть в прорубь), я шагнул в уже опустевший предбанник и понял, что в темноте не найду не то что свой халат и тапки, а вообще ничего. Видимо, я слишком громко матерился, не задумываясь даже, что оставшиеся в бане два шведа могут понимать что-то по-нашему. В предбанник выскочил Майкл и сказал: «Вы знаете, Алексей, думаю, мы должны плыть в эту прорубь вместе!» Я застыл в изумлении — ожидать такого подвига, тем более от американского юриста, я не мог и спросил только: «Не боитесь простыть?» Майкл признался, что боится, но ведь «вербовать шведов как-то надо»… У меня мелькнула мысль, что в случае успеха проекта

русский пионер №2(26). апрель 2012

...Показав письмо девушке из юридического отдела, я вынужден был униженно слушать, как правильно писать юридические тексты иностранным инвесторам…

бонус Майклу явно придется платить выше, чем каратисту, и, махнув рукой на ненайденный халат, я шагнул за дверь на мороз, наивно думая, что прорубь где-то тут рядом. Майкл, видимо, тоже задержался из-за поисков одежки, и через несколько секунд я обнаружил себя шагающим босиком по протоптанной шведом и финном снежной тропе на уходящем в темноту длиннющем пирсе. Метров через пятьдесят я увидел голого финского спецназовца, который обтирался на краю пирса и громко ржал, переговариваясь со шведом о чем-то, связанном с «русишен ойл», что я понял, как «русские нефтяники обоср…сь купаться». Меня это дело задело, и, подойдя к краю пирса, я небрежно спросил, далеко ли плыть до Таллина. Финн шутки не понял, а я пытался не дрожать от холода и придумать какой-нибудь эффектный пиар-ход. В этот момент на краю пирса появился Майкл, который был в тапочках, халате, да еще в банной войлочной шапке. «А еще один халатик не захватили?» — с надеждой задал я глупый вопрос. Майкл понял, что оплошал, и оправдался: «Я же не знал, какой халат ваш, думал, вы чужой не рискнете надевать». Я подумал, что в такой ситуации человек наденет халат хоть из лепрозория, и изрек неожиданно вспомнившуюся мне красноярскую мудрость: «Сибиряк — это не тот, кто не мерзнет, а тот, кто тепло одет!» Ноги отмерзали, и я наконец подошел к лестнице, ведущей в прорубь. Высота пирса оказалась подстать его длине — по деревянной лестнице спускаться нужно было метра четыре. Ничего уже не соображая, я быстро двинулся вниз, машинально считая ступеньки, пока не почувствовал в руке занозу. «Вот же, б…, у них тут и перила неструганые», — пробормотал я, уже не зная, что в Швеции страшнее — проруби или ведущие туда лестницы. «Вы что-то сказали, Алексей?» — донесся с небес голос Майкла. «Осторожно, не занозите яйца», — ответил я и, отпустив поручни, прыгнул в прорубь. Не знаю, сколько времени я провел в ледяной воде рядом с продолжавшим фыркать и хрюкать главным шведом, но из состояния зомби меня вывел все тот же Майкл, который наконец спустился в воду и прошептал мне: «Идите погрейтесь, я тут с ним еще поплаваю».

русский пионер №2(26). апрель 2012

Я не стал спорить, не помню, как вылез наверх, рассчитывая встретить финского качка с полотенцем, но ни его, ни полотенца не увидел. Двигаясь назад по пирсу, я чувствовал, что обледеневаю, и задался вопросом, что бы согрело меня лучше после такого переохлаждения — любимая жена или двести грамм водки, и сконцентрировался на последнем. Вылез-то я трезвым, только зря мучил печень за обедом шестью или семью рюмками водки — ресурсы впустую расходовал. Тем более что перед моржеванием пить не рекомендуется, но ведь нас не предупредили, что мы полезем в прорубь. Короче, вместо того чтобы вернуться назад в баню, я добежал до раздевалки бассейна, схватил пальто и, надев его на голое тело, влетел в зал, где мы обедали. К моему удивлению за приоткрытой дверью, ведущей на кухню, был слышен звон посуды и женский голос, но остановиться я уже не мог. Подбежав к столу, я схватил бутылку водки с какой-то черной дрянью на дне, налил в фужер для воды и залпом выпил. Животных инстинктов хватило еще на то, чтобы съесть с чьей-то тарелки кусок селедки, взять бутылку в руки, выйти в раздевалку, обуть сапоги, надеть шапку и в таком виде вернуться в баню, где за это время снова дали свет. Майкл что-то увлеченно рассказывал про зимы в Америке, но я почти ничего не слышал и думал в основном о профилактике простуды и о том, как пораньше диагностировать отит-простатит. Жестами я предложил присутствующим инвесторам выпить водки. Сразу согласился только наш не купавшийся каратист. Выпив из горлышка, он спросил: «Ну как там — г… в проруби не было?» — «Что ты, Сергей, тут же совсем clean environment!» — удивленно ответил Майкл. «Да я имею в виду чиновников, губеров всяких», — продолжал острить Сергей. «Ты эти вопросы на родине задавай, когда директором станешь», — мрачно сказал я и, отобрав у него бутылку, решил попытаться изобразить любознательного интеллигента, спросив у главного шведа, как называется эта чудесная водка с таким милым черным осадочком. «Этто финская наша настойка — карашо от болезней, — ответил за шведа финн. — Еще раз купаемся, потом можно много пить еще!» Майкл испуганно посмотрел на меня: «Еще раз?! Может, хоть погреемся?» — «Так вы их развлекайте — дольше просидим тут, может, спать захотят», — посоветовал я. «А вот у нас в Сибири один директор завода любил моржевать в резервуаре с жидким азотом — там до минус 192 градусов Цельсия нормально, ничего не замерзает. И конкурентов иногда с собой приглашал, и акционеров…» — решился еще раз пошутить каратист, однако понял, что снова переборщил. В бане повисла напряженная пауза. «И наверное, никто ни разу не заболел — ведь водка азот тоже нейтрализует», — разрядил обстановку Майкл. Шведы заржали, а он воспользовался ситуацией и вставил, что завтра рано вставать в аэропорт. «Лучше быть хреновым моржом, чем хреном моржовым!» — изрек на это Сергей, решив, что можно идти обратно в столовую. Но главный швед всё что-то тянул, то вяло подкидывал в печь поленья, то неспешно поливал почерневшие камни водой, готовясь к следующему заплыву. Поняв, что апокалипсис неизбежен, я сказал: «Господа,

русский пионер №2(26). апрель 2012

действительно завтра рано вставать, давайте еще раз прямо сейчас нырнем, потом выпьем — и спать!» Мои коллеги посмотрели на меня как на психа, а шведы радостно загудели — типа, «наш человек». Как проходил этот второй раз, я помню уже хуже, так как вопреки всем научным рекомендациям по дороге на пирс успел заглотать в предбаннике еще грамм сто водки, допившись-таки до целебного осадка и окончательно потеряв страх за здоровье перед лицом страха за голосование на очередном внеочередном собрании. По крайней мере, к проруби и обратно я бегал уже в халате, сапогах, шапке, полотенце и со спринтерской скоростью. А шведов подговорил после этого выпить со мной и Майклом еще 0,7 литра водки и развлекал вычитанными мною где-то кошмарными историями про эксперименты фашистских врачей, которые спасали от переохлаждения сбитых над северными морями фашистских летчиков, обкладывая их двумя-тремя молодыми девушками из ближайшего концлагеря. Шведы веселились и велись на предложения устроить им моржевание русской зимой с последующим спасением от переохлаждения. В итоге я добился обещаний пойти на такое широкое сотрудничество в борьбе за акционерную справедливость, по сравнению с которым пакт Молотова—Риббентропа казался мне жалкой понятийной расписочкой… Наутро мы ехали до аэропорта с финном, который проспал с похмелья всю дорогу, а прямо у выхода из аэропорта встретили нашего любимого директора-хоккеиста. Он напросился на встречу со шведскими акционерами вслед за нами — видимо, разведка у него хорошо работала. Вежливо поздоровавшись с ним, мы дали ряд полезных советов по моржеванию, вызвав смятение на его обычно бесстрастном лице. Как позже сказал нам финн, встреча с хоккеистом была запланирована в стокгольмском офисе — на природу вывозить его не планировали, что, конечно, напрягло парня — он-то был уверен, что все настоящие дела делаются в банях. Поняв это, мы с Майклом перестали напрягаться, а пошли похмеляться. В баре Майкл сказал мне важные слова: «Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить… Но я думаю, мы совершили подвиг и он окажется не напрасным! Мы влезли в эту чертову прорубь, несмотря на весь испытываемый нами ужас. И теперь хоккеист со шведами против нас не подружится!» Я промолчал, подумав, что это было бы слишком хорошо. Но слова о подвиге мне понравились — во всяком случае, за всё последующее время работы на нефтяных гигантов я ничем, кроме денег, особо не рисковал. Завод мы так окончательно и не захватили — шведы оказались честными, но медлительными. Но как почти в любой русской сказке, нас выручило чудо — и не в виде щуки из проруби, а в виде «национального достояния», которое приняло облик большущей газовой компании и выкупило у нас все эти заводы по неожиданно хорошей цене. Все-таки «приватизация прибылей и национализация убытков» — не только западный принцип ведения большого государственного бизнеса. Так что подвиг наш был не напрасен, но в проруби я с тех пор не купался.

Безусловно, столь поэтическая тема, как подвиг, не могла обойтись в номере без поэтического воплощения. Поэт Андрей Орлов, с присущей ему вольностью, облекает подвиг в чеканные поэтические образы. И добавить нечего.

текст: орлуша рисунок: инга аксенова

Школа и уроки были пофиг, Если уж былое ворошить. С детства мне всегда хотелось подвиг, Подвиг настоящий совершить! Труд, родную речь, литературу Изучать — какая ерунда! А вот грудью лечь на амбразуру — Это, я скажу, ребята, — да… Помню, у доски стоит учитель, С бородой, как белый генерал… Был бы я Неуловимый Мститель, Он бы, гад, от шашки не удрал! Вместо изложений и диктантов, Хмуря наши маленькие лбы, Мы ловить мечтали диверсантов И взрывать немецкие штабы. Мы мечтой о подвиге болели, Видя героические сны, А проснувшись, искренне жалели, Что родились, не застав войны.

русский пионер №2(26). апрель 2012

Пропаганды пламенная клизма Заставляла юный мозг гореть. Как один за дело коммунизма Были мы готовы помереть. Героизм ведь это — как наркотик! В честь тебя же назовут музей, Если ты умрёшь, как Валя Котик, Или, например, Марат Казей. Героизм не задаёт вопросов, В мозг детишкам той поры взглянуть — Вот мечты: погибнуть, как Матросов, Или, как Чапаев, утонуть! Умереть, пароль врагу не выдав! От жестоких ран в плену страдать! В нас растила Родина шахидов, Жизнь готовых за неё отдать. Думалось, конечно же, порою: Почему так рок к героям лют? Почему посмертны все герои? Почему без них по ним салют? Почему погибшие от пыток Смелые Лазо или Камо Весело глядят на нас с открыток И не могут скушать эскимо? Это пробуждало беспокойство, Не давая отдохнуть уму: Прежде совершавшие геройство Дольше жили — это почему? Подвиги возьмём сынов Эллады… Что Геракл, что аргонавт Язон — Совершали подвиги как надо, Погибать им было не резон. Чтобы было что писать Гомеру, Чтобы стать основой добрых книг, Был герой бессмертия примером, Смерть была как будто не для них. Вот рассмотрим малыша Давида (Голиафа победивший тип) — Людям было очень бы обидно, Если он при этом бы погиб. Или взять того же Одиссея… Может, потому он долго жил,

русский пионер №2(26). апрель 2012

Что сражался он не за Расею, Где герой — кто голову сложил? Что-то тут неправильно, поверьте, Подвиг не повенчан на крови. Не для смелых девять граммов смерти, Пусть героям повезёт в любви! Пусть берлины взявшие и трои Про победу весело поют, Пусть они живут без геморроя, Чтоб семья, детишки и уют. Чтоб детишки их, развесив уши Слышали от старого отца, Как геройский Муромец Илюша Соловья осилил, подлеца. Чтобы был героем вновь Геракл, В шкуре льва отважнейший атлет, А ему бы нагадал оракул: «Проживёшь ты, Гера, триста лет!» Не должна любовь к своей отчизне Разгораться лишь в огне войны, Жить должны герои ради жизни, Погибать герои не должны. Не должны Маруси-Вани-Коли О войне и подвигах мечтать, До того, как их в начальной школе Не научат думать и читать. Тут меня никто не остановит. Вывод тут я делаю такой: Если деток к подвигу готовят, Значит, скоро кровушка рекой. И ещё одно соображенье: Место есть для подвига всегда. Жизнь в России — вечное сраженье, Плюс угроза жизни иногда.

И откуда, блин, берутся силы?!! Наводненье, вся Сибирь в огне. Да у нас сейчас Герой России Каждый, кто ещё живёт в стране! Утопить печаль не хватит водки, Да и пить я больше не могу. Телевизор — как сражений сводки: Трупы, педофилы и Шойгу. Вру. На ретро-кабельном канале Иногда услада есть душе! Вот вчера кинушку показали, Где о Мальчише-Кибальчише. Я глядел, забыв о жизни длинной И о том, что мне пора ко сну. Там, в кино, хотели буржуины Захватить советскую страну. Там Плохиш, мечтавший жить в офшоре, Как Чичваркин между англичан, Нёс родной стране беду и горе За печенье и варенья чан. Но сорвался план его нахальный, Был разгромлен буржуинский сброд Кибальчиш, геройский, как Навальный, Вывел на Болотную народ! Может, я чего-то перепутал? Может, мозг запутан ерундой? Нет! В конце Мальчиш верёвкой спутан, И потом — могилка под звездой… Так всегда в моей отчизне бедной: Если ты герой — давай душить! Как-то это всё… бесхэппиэндно… Может, это… Подвиг совершить?..

Подвиг ежедневно совершают Нищие училки из Мытищ, Те, что наших деток обучают, За пятнадцать, извините, тыщ. Что молчим? Нужны ещё примеры? Вон идёт! За ним бредёт второй! Знаешь, как живут пенсионеры? Проживи на пенсию, герой!

русский пионер №2(26). апрель 2012

Не папарацци

Не испугало слово «селебритиз» завсегдатаев фотокружка сайта ruspioner.ru. Мы по-человечески попросили прислать фотокарточки знаменитостей. Военный человек Сергей Милицкий, например, до сих пор гордится тем, что случайно запечатлел директора Московского дома фотографии Ольгу Свиблову. У всех авторов есть отличные картинки, свежий взгляд на знакомых персонажей. Взгляд художника, а не папарацци.

русский пионер №2(26). апрель 2012

сергей милицкий

русский пионер №2(26). апрель 2012 андрей макаревич

вадим ходаков

русский пионер №2(26). апрель 2012 слава полунин

сергей милицкий

русский пионер №2(26). апрель 2012 екатерина максимова

сергей милицкий

белла ахмадулина и борис мессерер

русский пионер №2(26). апрель 2012

вадим ходаков

леонид ярмольник

сергей милицкий

русский пионер №2(26). апрель 2012 савелий крамаров

сергей милицкий

ольга свиблова

русский пионер №2(26). апрель 2012

антон кузнецов

русский пионер №2(26). апрель 2012 мара

сергей пилипенко

максим степаков

русский пионер №2(26). апрель 2012 андрей клыков

антон кузнецов

русский пионер №2(26). апрель 2012 кети топурия

сергей пилипенко

сергей цигаль

русский пионер №2(26). апрель 2012

сергей милицкий

русский пионер №2(26). апрель 2012 роберт городецкий

вадим ходаков

борис хмельницкий

русский пионер №2(26). апрель 2012

антон кузнецов

русский пионер №2(26).ляйсан апрель 2012 утяшева

сергей милицкий

русский пионер №2(26). апрель 2012 анна орлова

Урок мужества. Я хочу на Луну. Николай Фохт пытается оставить след. Урок географии. За дерзкие шорты с намеком! Непридуманная регата Александра Рыскина.

вита буйвид

текст: николай фохт

русский пионер №2(26). апрель 2012

Я никак

не мог отойти от стенда с американским скафандром. Давно я тут не был, в Музее космонавтики на ВДНХ, год, наверное. Еще когда доказывал (и доказал) реальность высадки американцев на Луне, поразил меня этот скафандр. Точнее, то, что он был на порядок легче нашего, советского лунного. В том расследовании вес стал решающим доказательством: да, имея такое технологическое преимущество, американцы могли обогнать нас в лунной гонке… — Я эту историю уже слышать не могу, — Евгения, врач по первой специальности, скорчила гримасу отвращения и скуки. — Ты говорил, сходим на ВДНХ, съедим шашлыков, как бывало у вашего поколения. Ты мне «Рабочего и Колхозницу» покажешь, экскурсию сделаешь. На электромобилях покатаемся. А застряли в этом музее. Медом, что ли, тут намазано? Про электромобили я никогда ничего не говорил, но в остальном Евгения права — намазано. Космос не отпускает, вот какое дело. Я уважаю знаки. Вот и теперь — привязалась однажды эта Fly me to the Moon. C утра целыми днями то насвистывал, то напевал, а то и мурлыкал. И вдруг прям посреди куплета — сообщение по радио: Роскосмос объявляет набор простых граждан для экспедиции на Луну. Мне стало даже нехорошо, потому что сразу понял — это и меня приглашают. Пару дней ходил сам не свой — все представлял себе этот ужас: сижу в кресле ракеты, а уже трехминутный отсчет начался. Вся жизнь перед глазами проносится… За пятнадцать секунд пронеслась, а еще больше двух минут старта ждать. А если вся эта байда сейчас взорвется? А если еще хуже — не взорвется, а полетит? И, конечно же, промахнется мимо правильной орбиты. И мы полетим к Солнцу. Блин, это значит, во-первых, долгое очень путешествие, во-вторых, еда кончится еще на подлете к Марсу. А главное, климат внутри экипажа во время этого несанкционированного полета сформируется отвратительный. Настроение будет такое, обреченное, что ли. Ни научных экспериментов,

ни нормальной прямой линии с Землей. В общем, если разобраться, страшно. С другой стороны, пора оставлять след. Ну хорошо, неудачный запуск — но все равно погибнешь как герой, на твоей ошибке много кто научится. Ты спасешь, как говорится, не одну жизнь будущих космонавтов, а может, и переселенцев — на Луну, на Марс, на много еще куда. До слез себя жаль, но лететь надо — так я решил. И сел составлять письмо в Роскосмос. Через пару дней получил ответ по электронной почте. Письмо вежливое, но содержательное. Там, если кратко, говорится, что мол, ну блин, внимательно нельзя изучить материалы сайта? Согласен, можно. После восьми часов изучения (в вакууме и невесомости еще и не такие трудности придется преодолевать) я все понял! Писать надо не в Роскосмос, а в Центр подготовки космонавтов. Там же, на сайте Центра, и условия, которые несколько притормозили процесс моей подготовки для полета на Луну. Главный непреодолимый критерий — возраст кандидата не должен превышать тридцати трех лет. Все остальное, в общем, преодолимо: и длина стопы, и ширина таза в сидячем положении, даже вес в пределах нормы. Не смутило и условие об общих знаниях в области пилотирования космических аппаратов — год жестокого рубилова в «Паркан» и «Паркан II» на маломощном компьютере может пойти в зачет, если хорошенько договориться. Но возраст… Мне пришла в голову хорошая идея. Джамиля — йог. Она почти бескорыстно учит людей временному переселению душ… Но в данном случае мне важен был ее сертификат. Он дает возможность фиксировать и протоколировать всевозможные перипетии человеческих сущностей. Грубо говоря, Джамиля может дать справку, что твоя душа, сущность с седьмой по двенадцатую, практиковалась во втором плазменном слое планеты 7612 в созвездии Сириус — и справка эта будет действительна даже в отделе кадров. Подлогов мне не надо, но план кое-какой был. Джамиля встретила меня дружелюбно. Я изложил свою концепцию: важно

русский пионер №2(26). апрель 2012

сергей дувинов/agency/photographer.ru

выяснить мой биологический возраст и зафиксировать его. —А если он будет больше тридцати трех лет? — Вбросы мне не нужны. Значит, поеду в Патайю, а не на Луну встречать старость. — Проверка будет не из легких, может быть, даже более занудной, чем обычно, — пыталась охладить меня Джамиля. — Для официальной справки, сам понимаешь, надо будет проверить, а может, даже и перепроверить данные. И не один раз. Но когда сделан выбор, отступать перед рутиной не пристало. Надо сказать, Джамиля действительно дотошно собирала данные. Почти сутки длилось испытание почище центрифуги в Звездном городке. Когда я позвонил ей, Джамиля сухо, по-деловому сообщила, что мой био-психологический возраст колеблется в зависимости от времени суток и сезона между двадцатью восемью и тридцатью годами. — Только, понимаешь, есть у меня одно тревожное наблюдение.

русский пионер №2(26). апрель 2012

Внутри похолодело от знакомого предчувствия. — Средняя и нижняя чакры в отличном, рабочем состоянии, а вот верхняя и внутренняя — сбоят. Тут курс нужен по долгосрочной стабилизации. Боюсь, во время долгого путешествия в замкнутом пространстве, особенно в невесомости, они могут потащить возраст вверх. — Но сейчас-то все нормально? Мне сейчас справка нужна, Джамиля. А как устроюсь космонавтом — сразу пройдемся по неблагополучным чакрам, обещаю. — Ладно, поняла. За справкой заедешь в офис на Красносельской. Итак, практически все дела улажены — теперь можно и самое простое, физическое состояние подтянуть. Чтобы уложиться в норматив 1 км за 3,35 минуты, беговую дорожку мне надо выставить на «18» (восемнадцать километров в час). Это, блин, высокая скорость. Я ускоряюсь на «15» — тридцать секунд, максимум минута. Четырнадцать раз подтянуться. Черт! Восемьсот метров кролем за девятнадцать минут — тут попрошу кроль заменить на спину, на спине я быстрее плаваю,

думаю, уложусь. А вот лыжная гонка, пять километров за двадцать одну минуту — это провал. Ну зачем в космосе лыжи, а? И четырнадцать раз подтягиваться зачем — невесомость же? На Луне тоже почти невесомость, там хоть тысячу раз можно подтянуться, хоть луноход на себе можно протащить через всю поверхность. Пришлось прибегнуть к Евгении. Она, конечно, врач, но вообще-то работает тренером в моем фитнес-клубе. Евгения оживилась, просмотрела нормативы и вынесла вердикт: — Ты не справишься. Тут нормативы низких, но спортивных разрядов. За неделю я тебя не успею так разносторонне подготовить, ты же не йог. Откуда она про Джамилю узнала? — И чего делать? — Расслабиться. Полет на Луну — хорошая мотивировка. Предлагаю выбрать полезные для тебя нормативы, выполнить их и успокоиться. Тебе в двадцатом сколько будет? — Ну где-то тридцать шесть — тридцать восемь. — Ты рехнулся?

Повторим урок Американцы были на Луне, а россияне еще нет.

Самое страшное — это три минуты перед стартом.

Нет, самое страшное — это пятикилометровый кросс на лыжах.

Верхняя чакра все стерпит.

анна всесвятская

— Я биологический возраст имею в виду. Там шалят внутренняя и верхняя чакры, но я их за восемь лет подрихтую. — Ясно. Короче, тебе будет пятьдесят шесть. О чакрах забудь, они к тому времени выйдут из моды. Чтобы в пятьдесят шесть полететь к Луне, тебе, наоборот, надо отдыхать интенсивно, а не тренироваться. И скопить пару миллионов долларов — полетишь туристом. Потом, насколько я знаю, там приветствуется техническое образование. А ты сегодня и простейшее уравнение не сможешь решить. Смирись, Луна не для тебя. Но если ты сдашь беговые и плавательные нормативы, буду все оставшееся время называть тебя космонавтом. Или луноходом, как пожелаешь. — Что значит оставшееся время? — только и смог вымолвить я. Евгения загадочно расхохоталась. В общем, я согласился. На отметку «18» гладким бегом вышел через две недели — непросто это оказалось. Получше было с шестьюдесятью метрами за восемь с половиной — выбежал за неделю. С плаванием тоже не так просто все удалось. Все-таки оставил кроль. За неделю управился — спасибо великому Леониду Карповичу Мешкову, который заложил базу. Но, должен сказать, домой приползал без задних ног, тренировался каждый день, а последние три дня по две тренировки давал. Евгению видел только в зале, про Джамилю вообще молчу, хотя она и звонила сама пару раз. Кстати, под шумок Женя пыталась заставить меня сдать норматив по подтягиваниям — но в две недели не уложился все равно. Мы сидели на Женькиной кухне и праздновали беговой и плавательный норматив. Брокколи, латук, рыба и красное Ludi. Я по обыкновению рассказывал про то, как американцы высадились на Луну. Женька смеялась-смеялась, но вдруг ни с того ни с сего спросила: — А откуда ты взял, что твой биологический возраст двадцать восемь лет? Пришлось соврать. Я не мог провалить еще один грандиозный план, достаточно и отмененного полета в космос. Хотя ложь еще больше усугубила ситуацию с верхней кармой, как я понимаю.

русский пионер №2(26). апрель 2012

текст: александр рыскин иллюстрации: олег бородин

Яхтсмен и поэт Александр Рыскин в очередном непридуманном рассказе, написанном специально для «РП», снова оказывается в штормовых условиях, где находится место не только морскому подвигу, но и мужскому братству. Пускай и возникло оно, как нередко случается, благодаря женщинам.

русский пионер №2(26). апрель 2012

Девчонки с «Алтены», ведомые Лешей, отважно подрезали наш курс, и нам пришлось отвернуть с галса, теряя секунды и метры.

русский пионер №2(26). апрель 2012

Раньше

я любил грустных красивых женщин с оленьими глазами и круглыми коленками. Они встречались мне повсюду, врывались в мои сны и поселялись в них с самыми серьезными намерениями. Потом я посмотрел по «Дискавери» передачу, где черная нубийская мадемуазель, вся в кольцах и с милым пирсингом где надо, выбирала себе мужа: все племя стояло вокруг, хлопало в ладоши и било в бубны, а она через белую соломинку пила кровь из открытой вены жениха-добровольца. Всю кровь ей выпить пока не разрешали — потому что мужчина был еще ничейный и мог понадобиться для свадьбы, но общий тренд впечатлял! В детском саду номер тридцать девять по Кольцевой улице в Химках, где до семи лет я познавал жизнь, за верандой в кустах я предложил красавице Светке Власовой снять с нее трусы за два леденца. Когда она согласилась и сдержала слово, я признался ей в любви, а она в ответ с размаху стукнула меня пластмассовой лопаткой по губам, чтоб не говорил гадости. Так в свои пять лет я узнал о любви почти все, что потом подтвердилось во взрослой жизни. От всего этого к сорока годам у меня случился кризис среднего возраста, и вскоре я обнаружил, что мы с женой состоим в крепком счастливом разводе. Тогда я решил охладеть к женщинам и посвятить дальнейшую жизнь подвигам и путешествиям. С друзьями-яхтсменами я уехал к синему греческому понту — на лодку с парусами, грустить. Думал, буду стоять за штурвалом целые дни, бродить по прибрежным тавернам, жалеть себя... может, напьюсь. Собрались только свои — двести семьдесят пять человек, прекрасные, чуткие люди. Мы взяли на абордаж греческий городок Монемвазия, где вдули пива, узо, метаксы и красного македонского. Потом полезли в гору искать старую венецианскую крепость. Было жарко, пыльно, потно... в колючках шиповника жужжали шмели... лезли в гору сквозь колючки и розовые кусты, потом съезжали и сползали на ж... вниз, потому что гора — она обычно бывает вертикальная, а наши тушки все больше хотели ровного, как стол, горизонта. Потом встретили милую девушку Аниту, всю в декольте и в шортах с намеком на продолжение банкета. Потом очнулся в таверне — вокруг уже гремит «Бесаме мучо», жизнь колосится... амиго и мучачи все те же, и новых прибавилось. Передо мной стол, уставленный напитками, во главе стола адмирал русско-эгейской регаты Шура Синицын метаксой икает слезно. Справа от меня настоящий поп в капитанской фуражке, тельняшке и трениках с отвисшими коленками яростно жарит «Мурку» на гармошке елецкой фабрики «Чайка». Рядом с попом на полу авоська с пивом на завтрак и кеды с чужого плеча сорок седьмого размера… Я уж было подумал, что жизнь бесповоротно удалась и мой план погрустить терпит фиаско. Но не тут-то было! Скосил глаза в левую сторону и увидел отличную выкладку — пять девушек в товарных позах, экипаж яхты «Алтена» в полном составе, и дерзкие шорты с намеком тут как тут — в тех шортах моя погибель…

русский пионер №2(26). апрель 2012

Долго играли в ладушки, пели про смуглянку и лесного оленя, говорили: зачем в мире нет гармонии? Вопрос был риторический, но вышел в точку... Отчетливо помню, как пригасил ее к себе в каюту «чисто посмотреть интерьеры» — но наутро проснулся, ощущая под щекой чью-то мохнатую грудь: капитан девичьей яхты Леша храпел у моего плеча, выводя носом рулады. Занималось средиземноморское утро, и по радио передавали «гэйл ворнинг шесть баллов» — штормовое предупреждение. Через час наступил момент истины. Навстречу порывам шквалистого ветра три десятка яхт выстроились на стартовой линии и пошли в атаку. Никто не дрогнул и не отступил в минуту старта. Девчонки с «Алтены», ведомые Лешей, отважно подрезали наш курс, и нам пришлось отвернуть с галса, теряя секунды и метры. Через какие-то десять минут регата растянулась на целую милю и стакселя лидеров начали таять в штормовой дымке. Мы подходили к выходу из пролива, когда впереди начало твориться что-то невообразимое… Яхта за яхтой ложились в брочинг, касаясь мачтами воды — идущий с моря шквал был внезапным, как направленный взрыв. В клочья рвались паруса, лопались шкоты, разлетались закрутки, волны захлестывали кокпиты лидеров, принявших на себя первый удар стихии… Наш капитан Антон раньше командовал атомной подводной лодкой и за долгие годы службы привык орать так, что его голос разносился на целый кабельтов. Его истошный вопль «Берите рифы, пидарасы!» перекрыл рев налетавшего ветра, и мы, бросившись к лебедкам грота и стакселя, успели убрать паруса до площади пионерских галстуков. Это спасло нашу пятидесятифутовую «Елизавету» и позволило ей продолжить гонку. Остальная регата сломала строй и рассыпалась по морю во все стороны. Яхты с порванными парусами стали разбредаться кто куда; многие заводили дизеля и принимали курс к гаваням по всему побережью.

...Скосил глаза в левую сторону и увидел отличную выкладку — пять девушек в товарных позах, экипаж яхты «Алтена» в полном составе, и дерзкие шорты с намеком тут как тут — в тех шортах моя погибель... 98

Но все еще только начиналось. Через полчаса ветер усилился до пятидесяти узлов и вслед за ним пришла десятибалльная волна. За белыми гребнями пропали верхушки мачт. Мы стояли в кокпитах, и через наши головы перекатывались тысячи тонн воды — час за часом, шквал за шквалом... Впереди по курсу были скалы — несколько яхт, и мы в том числе, подойдя к ним вплотную, резались в самый острый бейдевинд, крутя поворот за поворотом. Каждый поворот на таком ветру таил опасность аварии. Паруса превратились в тяжелое и опасное железо, веревки шкотов заклинило, как стальные прутья: выбрать их через лебедку и набить на каждом галсе было больше чем мукой — мы выбивались из сил и неудержимо неслись на камни, не в силах прорезаться в чистое море против бешеного ветра. Между скал кипели смерчи, засасывающие к небу тонны воды — один из них накрыл яхту батюшек, и до нас донеслись обрывки псалмов и молитв. Попы гнесинскими голосами пытались переорать бурю... подпели и мы что знали. Слова про далекий в тумане Рыбачий вернули нас к реальности боя — еще полторы сотни галсов, и вот скала, пройденная в считанных метрах, уже за кормой… Затем были десять часов сумасшествия среди десятиметровых волн, когда внезапно сквозь пену и тьму замерцал маяк Лавриона. Только там мы поняли, что нам удалось... До финиша дошли лишь три яхты, и мы в их числе. Остальные оказались в гаванях по всей акватории моря от Пелопонесса до Пирея. Перекличка по радио длилась несколько часов. Среди дошедших до берега яхт лодки девчонок не оказалось. Эфир затих, вслушиваясь в рев ветра, и потом вновь загудел как растревоженный улей… Позывные «Алтены» неслись в темноту со всех концов Эгейского моря. Яхта не откликалась. Когда все уже отчаялись, шестнадцатый канал вдруг пискнул, всхлипнул и заголосил: «Ой, мамочки, заберите меня отсюда — щас я убьюся….» Барышни, выхватывая друг у друга микрофон, поведали, что парусов больше нет, двигатель нахлебался воды и заглох, Джи Пи Эс не работает — на борту есть только Леша, много пива и два ящика регатной метаксы, на них вся надежда. Мы объяснили им, что голосить в мир желательно поанглийски — и вместо SOS надо кричать «Мэй Дэй» на шестнадцатом канале, пока не ответят… Дальнейший радиосериал разворачивался стремительно, как сюжет блокбастера. За спасение барышень вместе с яхтой и чемоданами греки запросили пятьдесят тысяч евро. За отказ платить пригрозили спасти без багажа — только с паспортами в зубах. Девушки гордо отвергли оба варианта. Как бы ни трепал их одиннадцатибалльный шторм, девчонки помнили, что в чемоданах лежат норковые шубки, накануне закупленные в Коринфе, и спасаться отдельно от шубок не желали ни при каких обстоятельствах. Греки облегченно вздохнули и настаивать не стали — расставаться с теплой таверной, где были кофе, узо и мусака, они явно не спешили. Снова перешли на русский. Мы сосчитали на картах весь путь «Алтены» и вероятную позицию яхты на дрейфе и передали в эфир всем, кто слышит.

русский пионер №2(26). апрель 2012

— Вас понял — «Алтена»! — внезапно донеслось из эфира. — Сухогруз «Бискай», Украина, водоизмещение пятьдесят тысяч тонн, ложусь на ваш курс, иду на сближение — подайте сигнал ракетой. Мы замерли. Через час тишины на шестнадцатом канале послышались возня и отборный русский мат в мужской и женской интерпретации. Что-то творилось в штормовом море. Наконец стало ясно — с «Биская» барышням подали вонючий буксирный канат диаметром с дульный срез морского орудия и весом несколько тонн. Хохлы предлагали девушкам выловить из моря веревочку, обвести ее вокруг мачты и затянуть петлю шкертиком… Тут в перебранку наконец встрял Леша, до этого руливший в стороне от прайм-тайма. — Имейте совесть, мужики, тут пять замерзших перепуганных девушек на борту и я один — высаживайте десант. Другого в такой шторм послали бы куда подальше с такой идеей, но я знал Лешу — он был не из тех, кого посылают. У капитана Леши широкая натура и мужественный брутальный бизнес в Москве — десять ассенизационных машин немецкой фирмы «Блох унд Зингер». «Блох унд Зингер» сильно круче, чем «Мерседес» и «Бентли», потому что немецкая инженерная мысль снабдила эти машины бронешлангом, выдерживающим на отсосе давление в огромные двести бар. Соответственно, когда ассенизационный танк Лешиного «Блоха» наполняется, то приходит время отвозить все это на полигон. Вот там-то немецкая инженерная мысль очень доходчиво демонстрирует всем окружающим, какой у Леши напор и характер. Лешин бронешланг имеет диаметр шестнадцать дюймов, почти как у «Большой Берты» — вполне себе линейный калибр морского орудия. Двадцать тонн, сжатых в ассенизационной цистерне под давлением двести бар, вылетают на волю за четыре секунды — данный брандспойт обладает дальнобойностью до двухсот метров и при правильной наводке способен поражать любые цели, включая американские крылатые ракеты. Леша не делает секрета из ТТХ этого чуда немецкой инженерной мысли, но люди — как писал поэт — ленивы и нелюбопытны. А некоторые еще и жадными бывают… но это у них проходит навсегда после встречи с Лешей. Один такой из Петрово-Дальнего, депутат между прочим, решил очистить свою жизнь от фекалий — заказал отсос двух тонн каки и вызвал к себе на участок Лешин «Блох унд Зингер». Но это был конец рабочего дня, и мужик из Петрово-Дальнего был, по круглому счету, десятым клиентом за сутки. Восемнадцать тонн содержимого со всей Рублевки уже булькало в цистернах «Блоха», когда к ним добавились еще две тонны из ПетровоДальнего. После этого депутат наотрез отказался платить, заявив, что шлангом ему помяли газон. Ну что ж, нет так нет — хозяин барин! Леша сказал, что он тоже считает, что клиент всегда прав, и готов вернуть депутату все отсосанное назад в ямку. Мужик не уловил подвоха и пошел на принцип: «Лейте обратно! Ни копейки не дам!» «Большая Берта» нацелилась в ямку и включила немецкие двести бар — через четыре секунды на вилле депутата настал армагеддон: двадцать тонн, собранных со всей Рублевки, рвану-

русский пионер №2(26). апрель 2012

ли как бомба. Я считаю, Леша поступил благородно, не мелочился: забрал две тонны — вернул двадцать, это от широты Лешиной души, по-нашему, по-моряцки. Вот этот Леша — на всем диапазоне великого и могучего — объяснил хохлам, в чем заключается их мужской и моряцкий долг, и был он весьма убедителен, потому что через полчаса на «Алтену» высадился чуть ли не весь экипаж «Биская». Дальше началась буксировка, а с ней неизбежная русскоукраинская дружба — два ящика метаксы стремительно таяли, и это было заметно даже в эфире. Когда встали на якорь в миле от Пирея, я услышал голос «Алтены». — Мальчики, что нам с ними делать? — спросила она регату. — А что там у вас еще случилось? — Понимаете, ребята с «Биская» все время падают за борт, мы их обратно вытаскиваем на яхту, а они снова падают. К утру украинским спасателям раздали гоночную сбрую, похожую на альпинистский подвес, и намертво пристегнули каждого тушкой к яхте. Только управились — на борт приехали греки, спасатели из Пирея. Зайти в яхтенную гавань сухогруз не мог — мелко, и последнюю милю кто-то должен был отбуксировать яхту в марину. Вот тут и явились спасальщики из таверны. Они привезли счет на пять тысяч евро за буксировку — и снова были посланы в прежнем направлении. — Ах так, — сказали они, — тогда снимайте с мачты русский военный флаг: Греция член НАТО, и военным судам России вход в греческие воды запрещен. Только тут мы вспомнили, что под правой краспицей у девчонок для понта и куража развевались красный флаг СССР и белый Андреевский стяг. Формально греки были правы, но не на тех нарвались! Один русский ассенизатор и пять девчонок флаг спускать отказались… Дело запахло подвигом «Варяга» в Чемульпо, и наши регатные не выдержали. Из Пирея, из Каламаки, из Лаврио в штормовое утро вышли потрепанные, но непобежденные яхты русско-эгейской регаты — они приближались неумолимо, десятки пьяных русских мужиков, ночью вышедших из одиннадцатибалльного шторма и готовых встретить его опять. В эфире на шестнадцатом канале кто-то запустил песню, и над Эгейским морем зазвучали бессмертные слова о русском крейсере, не спустившем гордого флага. Все-таки греки горячие, но отходчивые, особенно когда дело отчетливо пахнет русским подвигом. Инцидент исчерпали в таверне под октопуса, узо и розовое пелопонесское охлажденное. Жизнь бесповоротно удалась… И если в тот день я кому-то завидовал, то это Леше, потому что нет для мужика лучшей доли, чем руководить женским экипажем в такие минуты. А шорты с намеком еще долго мне снились с самыми серьезными намерениями. Не знаю, при чем тут кризис среднего возраста, но, вернувшись в Москву, я до самого Нового года выгуливал ее лабрадора Борю. Потому что влюбляться в них, конечно, глупо... Но тратить жизнь на одни лишь подвиги — по-моему, тоже преступное легкомыслие.

100

Правофланговая. Призраки собственной трусости. Ксения Собчак о своей победе. Пионервожатая. Э. + Н. Софико Шеварднадзе про бабушку и дедушку. Пионервожатый. Время пересмешников. Тигран Кеосаян про то, что подвиг — это слава для одного и беда для многих. Звеньевая. «Сара буара бзия узбойд!» Маргарита Симоньян про того, кто спасал и спасает Россию. Звеньевой. Свадьба разведчика. Виктор Ерофеев о двух половинах одной невесты. Знаменосец. Договориться о понятиях. Анна Николаева о боге и дьяволе.

orlova

Телеведущая Ксения Собчак признается в том, как она решила изменить свою жизнь, объяснив себе, что одиночество — это не страшно, и что нельзя есть что попало, боясь остаться голодной... Жизнь ее и правда стала другой. Но изменилась ли при этом сама Ксения Собчак, вот в чем вопрос.

текст: ксения собчак рисунки: сандра федорина

КАЖДЫЙ ДЕНЬ состоит из маленьких побед и поражений. Сотни выборов, которые ведут нас в разные стороны. Сотни маленьких дел и преодолений себя, которые выстраивают цепочку нашей жизни. Эти мелкие жизненные события и формируют нашу большую жизнь. Да, именно они, каждодневные мелкие предательства и непредательства себя, своих принципов, вранье про пробки или правда про любовницу, остановка около машины, попавшей в аварию, или непропуск пешехода на переходе — все это и создает нашу жизнь. И самый большой подвиг, это чтобы твое лоскутное одеяло жизни — всех твоих поступков, обещаний, клятв — было безупречным. Сидя вечером в уютной компании, ведь так приятно категориально пообсуждать подвиги. И посвятить вечер разговору о том, что подвиг это не просто побежать на амбразуру, а побежать на амбразуру тогда, когда этого

русский пионер №2(26). апрель 2012

никто, абсолютно никто не видит — и ты можешь повернуться и побежать ровно в другую сторону без позора. И вот, мерно попивая коньяк в бакстеровском кресле, можно часами перетирать эти нюансы поступков, наслаждаясь все новыми и новыми изысками потаенных смыслов. А потом можно встать и поехать в баню, наврав жене про деловую встречу, или зажать коньячные чаевые, или просто равнодушно отнестись к кому-то, кто нуждается в твоей помощи. Именно поэтому я презираю разговоры о подвигах так же, как разговоры о боге: он либо есть внутри, либо нет, и живет этот внутренний бог, кстати, где-то недалеко от того места, где рождается подвиг. Сколько невыполненных обещаний в карманах каждого из нас? Сколько близких людей недополучили наше тепло и внимание, когда оно им было необходимо? А главное, сколько раз мы предавали себя, свое сущее ради выгод, карьеры

и тщеславия? И вдруг оказывается, что главный подвиг — это просто не врать себе, не предавать себя и сохранять способность мечтать и не предавать своей мечты. Каждый день мы размениваем свои мечты на сотни бессмысленных поступков и мелочей. Каждый раз идя на компромисс с собой, предавая мечту. За последнее время мне стало ясно: жизнь любит только героев, то есть тех, кто совершает главный подвиг — живет по законам сердца, а не удобства, денег или интереса. А вокруг бродят толпы некрасивых, мятых людей, предавших свою мечту. Их видно сразу — эти предали мечту о любви и живут из страха одиночества, те предали честность и достоинство, а кто-то безвозвратно предал все и живет только внешней формой каких-то принципов. Жизнь жестока к предателям. Как только ты идешь на компромисс с собой и предаешь мечту, ты получаешь то, что хочешь,

102

но взамен жизнь забирает путь подвига навсегда. Жизнь с нелюбимым человеком или лояльность власти, в которую не веришь, но у которой кормишься, боязнь потерять карьеру, деньги или власть — все эти амбразуры гораздо реальнее тех, полевых. И никто их не атакует, убеждая самих себя, что все это прекрасномыслие абсурдно, а положение и власть — вещи абсолютно реальные. Но жизнь неумолима. Героев всегда видно, им веришь, их уважаешь, их глаза горят другим огнем, в них живет совсем другая энергия и сила. Они всегда выглядят молодо. Они красивы. И главное, герои всегда побеждают. Побеждают некрасивых обрюзгших людей с бегающими глазами, которые искренне думали, что победят, выбирая удобное. Побеждают этих призраков собственной трусости и алчности, даже не стремясь никого победить. И в этом смысле антоним подвига — конформизм. Я узнала об этом совсем внезапно — радикально изменив свою жизнь, перестав бояться одиночества, перестав договариваться с собой о компромиссах, перестав бояться что-то

103

И самый большой подвиг, это чтобы твое лоскутное одеяло жизни — всех твоих поступков, обещаний, клятв — было безупречным. потерять и прекратив есть что попало в страхе остаться голодной. Я теперь не боюсь потерь, и именно потому, что их не боюсь, я удивительным образом только приобретаю — новых друзей, любовь, счастье, радость от работы, но главное, ощущение того, что в моей жизни совсем нет места для душевного б…ства, и это меня наполняет такой радостной, такой звонкой энергией, что я улыбаюсь этому миру каждый день. Дай мне сил не свернуть опять в мрак серой, унылой жизни, основанной на удобных решениях, а не на совести. И сверка для жизниподвига только одна — свой последний день ты провел бы так, как проводишь

его сегодня. И если нет, то знай, что настоящий герой каждый день находит в себе силы совершать подвиг — просто быть честным и порядочным человеком. Каждую минуту жизни. Стоя на митинге, стоя перед урной голосования или перед вертушкой в своем чиновничьем кабинете. И, как всегда, на поле боя, где совершаются подвиги, есть трусы и предатели. Простим же их и посочувствуем. Они получат ровно то, что хотели, и умрут, не зная, что есть ощущение быть внутренне свободным, чистым человеком и жить, правда, с вопросами не от ума, а от сердца, как завещал нам товарищ Чуров.

русский пионер №2(26). апрель 2012

orlova

Телеведущая Russia Today Софико Шеварднадзе, написав эту колонку и извиняясь за то, что русский язык для нее не родной, после наводящего вопроса призналась, что родной — английский. Но когда вы прочтете эту колонку про отношения двух ее любимых людей, вы поймете, что русский для Софико — по крайней мере третий родной. Открытие номера.

текст: софико шеварднадзе

«В отличие от моих детей и внуков, я должна написать это поздравление в третьем лице. Я внезапно поняла, какое у них огромное преимущество по сравнению со мной, ведь они плоть от его плоти, в их жилах течет его кровь, они носители его генов. Они ростки на его жизненном древе. Тому, чтобы они зеленели, крепли и сияли, я посвятила всю свою сознательную жизнь. Нет, я ни чуточку им не завидую. Наоборот, я рада, что в них я вижу особенности и черты характера их папы, их дедушки. Я безгранично горда». Из письма Н. своему мужу Э., в котором она поздравляет его с 70-летием

О НАЧАЛЕ Надо понимать, что Н. родилась в семье высокопоставленного военного и была любимой дочкой папы. Из троих детей она была младшей. Она очень любила свою солнечную квартиру в Гори, где мебель была отделана красным плюшем. Н. вспоминала, что в семилетнем возрасте в одно прекрасное утро она проснулась и впервые увидела своего папу без пояса — все равно что увидеть его раздетым. «Спи, доченька!» — успокоил ее папа, которого она больше никогда не увидит. Когда Н. вышла во двор, дети разбежались, и только одна девочка ей

русский пионер №2(26). апрель 2012

сказала: «Если мы будем с тобой играть, наших пап тоже арестуют». Спустя несколько дней ее маме сказали: «Жен тоже сажают». После этого мама и трое маленьких детей скитались по Западной Грузии с одним чемоданом, переходя из поезда в поезд, чтобы их не поймали. А вскоре вышел новый приказ: «Жен не трогать», и они наконец-то вернулись в свою квартиру в Гори. Войдя домой, Н. увидела, как незнакомый ей мальчик радостно прыгает на ее плюшевом диване. Поэтому у них не было другого выхода, кроме как переехать к дяде в Тбилиси и жить вчетвером в одной крохотной

комнате в его квартире. Стоило только их маме найти работу, как она заболела туберкулезом. Следующие десять лет жизни были посвящены тому, чтобы мама осталась в живых. Старший брат Кита работал военным доктором и всю зарплату присылал семье. Старшая сестра Додо всегда грустила и молчала и, как выяснилось впоследствии, страдала шизофренией. Н. в семнадцать лет уже обладала сильной выдержкой, несгибаемой волей и была патологически гордой. Мама уже давно не работала, а целыми днями сидела во дворе и вязала свитера на про-

104

марлен матус

«Боже, какая солнечная улыбка», — подумала Н., и, как ей позже признавался Э., он подумал то же самое.

105

русский пионер №2(26). апрель 2012

марлен матус

дажу. Однажды, присев к ней на лавочку, Н. впервые увидела, как мама вынула ватный клубок и кашляет в него кровью. Единственным желанием мамы было дожить до того дня, когда Н. исполнится восемнадцать лет. И ровно в этом возрасте Н. стала круглой сиротой. Поздним летом пятидесятого года Н. уже было двадцать один. В этом году всё, что присылал брат, а также собственную стипендию Н. решили потратить на отдых Додо. Чтобы не сгореть в плавящемся Тбилиси, Н. устроилась пионервожатой в Боржомском ущелье. Тот день, когда Н. с подругой ждали поезд с детьми, ничем не отличался от всех других. Как только поезд остановился, из него вышел молодой человек и встал бок о бок с ней. Непроизвольно они посмотрели друг на друга и так же непроизвольно улыбнулись. «Боже, какая солнечная улыбка», — подумала Н., и, как ей позже признавался Э., он подумал то же самое. «Здравствуйте!» — низким голосом сказал он, и это была заря новой жизни, о существовании которой Н. и не подозревала ранее. В один прекрасный день Э. решился проводить ее, и Н. с опаской согласилась. Они оказались на ухабистой дороге, где Э. предложить взять ее под руку. Она абсолютно искренне, без тени кокетства сказала: «Что вы! Под руку меня впервые возьмет мой муж...» На второй день она уже спокойно согласилась на то, чтобы он проводил ее домой. На его вопрос: «Вы не решили, могу ли я взять вас под руку?» — она так же искренне ответила: «Ну если я уже второй день иду с вами гулять, разве вам непонятно, что здесь происходит?» Так проходило время. «А где вы учитесь?» — спросила она, сама не понимая, почему поинтересовалась этим так поздно. «В Высшей партийной школе», — спокойно ответил он. «Значит, вы будете партийным работником?» — «Да», — уверенно сказал он. Н. побледнела и попросила его немедленно проводить ее домой. «Что с тобой?!» — внезапно перешел Э. на «ты» и взял ее горячую руку. «Наверное, он подумает, что я горячая, потому что

106

у меня туберкулез», — пронеслось у нее в голове. «Нет, все хорошо, отведи меня домой, я тебе все завтра расскажу». Всю ночь Н. не смыкала глаз и пережила ночь, полную страхов и чувства безысходности. Вечером следующего дня они оказались одни на мосту, и она наконец-то ему сказала: — Подожди. Ты же знаешь, что я сирота. — Знаю, — сказал он. — Но ты же знаешь, что я не такая сирота. — Ну сирота и сирота, — сказал он, пожав плечами. — Разве это какой-то недостаток? — Мой папа... мой папа, — она боялась расплакаться. — Что твой папа? И тут она собралась: — Знаешь что? Мой папа — очень порядочный, преданный и мужественный человек, которого арестовали и расстреляли. Если мы сейчас поженимся, твоей карьере конец. Я не хочу быть этому причиной и лишить тебя будущего. Я не обижусь: в любом случае во всем виновата я — я должна была тебе сказать об этом раньше. Я почему-то думала, что ты учишься на историческом. Наступила гробовая тишина. Над ними висела огромная луна. — Ну черт с ней, с карьерой! Ты думаешь, я променяю любовь на карьеру? Папа прислал меня в Тбилиси в четырнадцать лет, чтобы я стал доктором. Вот он обрадуется! — ответил ей Э. и с облегчением выдохнул. Как Н. позже вспоминала, в эту ночь был совершен ритуал самопожертвования.

О КОНЦЕ У Э. и Н. уже были взрослые дети и внуки. Э. действительно окончил Высшую партийную школу и в течение последних тридцати лет занимал самые высокие руководящие посты. А Н. успела побывать женой ключевого министра огромной империи и первой леди маленькой страны. Э. считал, что для простого деревенского парня, который до восьмого класса босоногим бегал в школу, он прожил вполне полноценную жизнь.

107

После сложного, но уверенного продвижения по карьерной лестнице Э. дослуживал последние дни своего президентства — той маленькой страны, которую он возглавил двенадцать с лишним лет назад. На улице стоял ноябрь. И город был забит многотысячными толпами, которые требовали его отставки. Э. уже давно потерял свое бешеное обаяние — то ли в силу возраста, то ли от постоянных покушений на его жизнь, но отпечатки былого остались на его благородно вылепленном постаревшем лице. Н. все это время покорно и добровольно, в ущерб простому женскому счастью, но во имя той самой любви, создавала ему максимально простую жизнь. И, как она сама говорила, самые счастливые моменты ее жизни наступали тогда, когда выяснялось, что ее муж жив после очередного покушения. В свою очередь Э., как немногие мужчины, никогда не упрекал Н. в ее хронических — выдуманных и реальных — болезнях и даже ни слова не проронил в адрес ее старшей сестры Додо, которая чуть ли не до последнего жила с ними, и только после ее кончины он признался зятю, что в молодости вставал по ночам и смотрел, в порядке ли дети, которые спали в соседней комнате. В те дни, когда на улицах разгоралась революция, от Э. веяло уверенностью и он казался отрешенным: может, от развитой духовности, к которой часто приходят в старости, а может, от оглушительной тишины вакуума, в который он себя поместил в последнее время. А она, которая только и видела, как заживо линчуют тех, кому она полностью посвятила жизнь, уже год как решила, что она не хочет говорить, ходить и, что больше всего поражало окружающих, она не хотела больше есть! Н., которая всю свою сознательную жизнь боялась голода и нищеты, боролась с лишним весом и уж точно никогда не могла себе отказать в куске слоеного пирога с сыром в сливочном масле. Вечером 23 ноября Э. пришел домой, где его ждали Н. и несколько членов семьи. В тот день вопрос стоял ребром: применить силу к демонстрантам

или нет. Он пришел домой растерянным и побежденным: в этот день протестующие штурмом взяли здание парламента, где он выступал. Н., похудевшая на шестьдесят килограммов, в бирюзовом халате, встретила его в своей коляске и медленно произнесла: «Разве ты прольешь кровь?» В этот же вечер в соседней резиденции Э. встречался с людьми, которые желали его отставки. Толпа людей уже стояла у ворот дома, где оставалась Н. и члены ее семьи. Начальник охраны сказал гасить свет, собрать все необходимое и готовиться к эвакуации. Ее, одетую в шубу и красивую косынку, спустили в коляске по лестнице. По центральному телевидению показывали огромный самолет и говорили, что Н. и члены ее семьи уже в самолете, чтобы улететь из страны. Глядя на Н., никто из окружающих не смел паниковать. Все сидели одетыми и ждали чего-то. С присущим ей олимпийским спокойствием, которое всегда посещало ее во время очередного апокалипсиса, Н. попросила позвонить Э. На ее лице не дрогнул ни единый мускул. — Милый мой, ты же два года изводишь меня с твоим «хочу в отставку, хочу в отставку». Что ты ж ты сегодня так разупрямился? — и на лице появилась легкая улыбка. Через три минуты Н. и ее семье сообщили, что Э. ушел в отставку. Спустя еще несколько минут Э. вернулся к Н., которая твердила, что это счастливейший день в ее жизни, потому что теперь он будет сидеть дома и посвящать ей время. В ответ он взял с нее обещание, что она выздоровеет и заново начнет ходить. «Обещаю», — твердо сказала Н. Незадолго до смерти она действительно встала и прошлась, как и обещала. В день ее 75-летия Э. на листке бумаги написал несколько фраз и принес записку на ее могилу. По просьбе к Патриарху Илие Второму Н. похоронена во дворе их дома. «Моя Нанули… Жизнь без тебя оказалась непостижимым подвигом… С днем рождения, любимая! Твой Эдуард».

русский пионер №2(26). апрель 2012

вита буйвид

Актер и режиссер Тигран Кеосаян размышляет о своих отношениях с подвигом и приходит к мысли, что на самом деле главный подвиг — это попытка жить без всякого подвига. Для этого автору колонки пришлось перебрать почти все существующие отечественные подвиги и не оробеть ни перед одним из них.

текст: тигран кеосаян

Я КАК-ТО не пересекался в своей жизни с таким громким делом, как подвиг. Может, потому что у меня, воспитанного не только семьей, но и советской пропагандой, был слишком высокий счет к этому слову: Мересьев, Космодемьянская, Матросов, Гастелло, Стаханов... Были в моем детстве и неоднозначные подвиги. Например, поступок Павлика Морозова, заложившего родных, у меня вызывал полное непонимание. Еще до всех перестроек и открытой прессы. Я вспоминал своих старших родственников и ярко, до крошечных деталей представлял, что бы они со мной сделали, повтори я этот подвиг. Думаю, мой конец был бы скорее недолгих мучений Морозова, причем без всяких шансов на увековечивание. Мне почему-то кажется, что моему соотечественнику, родившемуся в девяностые годы, все перечисленные фамилии мало что скажут. Подвиги этих людей, иногда мнимые, но в абсолютном большинстве русский пионер №2(26). апрель 2012

своем самые что ни на есть настоящие, остались для нынешних молодых в той неизвестной стране, о которой иногда вспоминают их родители и дедушки. Они остались в великих фильмах, снятых на черно-белую пленку и совсем не в 3D, в текстах великих песен, когда-то эксгумированных федеральным телеканалом, чтобы в многочисленных караоке нашей страны, выпив лишнего, молодые девушки и мальчики голосисто и не очень выводили красиво звучащую, но плохо понятную им по сути строчку: «Светилась, падая, ракета…» И все это, наверное, нормально, но в моей юности я и представить не мог, чтобы эту и подобные ей песни орали в микрофон подвыпившие малолетки. В моей юности их пели за празднично накрытыми столами взрослые люди со строгими лицами. По мере пения их глаза становились влажными, а голоса хриплыми. Единственное, что объединяло их с нынешними исполнителями, — они тоже

были не сильно трезвыми. Но тогда сочетание песен и состояния души выглядело органичным. А сегодня — неуместным. Мы, родившиеся в шестидесятые и семидесятые годы прошлого века, не заставшие великой и страшной войны, застали участников того самого подвига, о котором снимали фильмы, слагали стихи и писали песни. Этот подвиг был для нас не сухим абзацем в учебнике истории. Этот подвиг жил в моем доме, приходил в гости к родителям, играл на аккордеоне по вечерам на скамейке у подъезда в окружении своих сверстников с медалями и орденами на блузках и пиджаках. Он был зримым, этот подвиг. Сам факт моего существования делал это подвиг безусловным. Любая власть — тоталитарная или самая демократическая — желает присвоить себе подвиг. Ведь подвиг возвышает власть в глазах людей, делает ее легитимной по сути, раз из-за нее идут на жертвы. Советская власть не была исключением.

108

вита буйвид василий щемляев/фотосоюз

Ни один из встреченных мною ветеранов не любил вспоминать войну. Не бахвалился, не рассказывал захватывающие истории.

109

русский пионер №2(26). апрель 2012

Решительно попрощавшись со всем славным, что было до Октябрьского переворота в жизни великой империи, взяв оттуда не более десятка событий, которыми позволялось гордиться, новая власть занялась созданием новейшей хронологии подвигов, которые при ближайшем рассмотрении сильно тускнели. Гражданская война не могла быть признана безусловным подвигом в силу самого названия: какой же это подвиг, когда брат на брата, сын на отца. Коллективизация? Но куда деть миллионы погибших от голода? Сотни тысяч политзаключенных до кровавых хрипов, до дистрофии и смерти возводили электростанции и рыли каналы. Это не отменяет нечеловеческих усилий остального населения страны, но осадок, согласитесь, некоторый остается. Так что с индустриализацией и послевоенным строительством у власти было тоже не все ладно. Вот космическая программа — это был подвиг. Всего через двенадцать лет после разрушительной войны создать трансконтинентальную ракету и заставить всю планету выучить новое слово «спутник» — это было настоящим подвигом. Подвигом народа, который недоедал, ходил в обносках, но космос покорил. Кто-то может спросить: а нужен ли был космос такой ценой? Но это уже так, вопрос для обсуждения. Но вот что не нуждалось ни в каких обсуждениях — так это Великая Победа! Этот подвиг был безоговорочным, без всяких поправок. И советская власть честно попыталась приватизировать его. Она заковала подвиг в бронзу монументов, она рассыпала его бравурным грохотом духовых оркестров в праздничный майский день. Она даже попыталась подарить своему лидеру небольшой кусочек этого подвига, придумав книгу «Малая Земля». Только все эти старания были напрасны. Ну никак не ассоциировалась в моем сознании Великая Победа с властью и партией. Странно: ни один из встреченных мною ветеранов не любил вспоминать войну. Не бахвалился, не рассказывал захватывающие истории. Как-то мягко пресекал эту тему, и все. И когда звучали песни военных лет или «День Победы»

русский пионер №2(26). апрель 2012

Тухманова, в лицах фронтовиков, в выражении их глаз появлялось что-то отдельное, непонятное нам и объединяющее этих людей в поношенных, но опрятных пиджаках с орденскими колодками и медалями. И этим общим у них была точно не вера в идеи марксизма-ленинизма. Память о друзьях, родном дворе, любимой, родителях и о враге, который зачем-то пришел, чтобы все это отнять. А значит, надо не дать врагу победить. Умереть, но не дать. И у них получилось. Получилось спасти не только свой двор и любимых, а проще говоря, Родину, но и наши, не существующие тогда даже в планах жизни. В восемьдесят пятом году началась радостная эпоха перемен. С митингами, вольнодумством, съездами народных депутатов. Свобода пьянила головы, а жизнь наполнилась новым смыслом. Я всегда буду благодарен Горбачеву за то, что рухнул занавес, отделяющий мою страну от остального мира. И неважно, почему это произошло: из-за низких цен на нефть, неэффективной советской экономики, политики Рейгана. А потом начались разоблачения. Каждый день из газет и журналов совершенно не информированный народ стал запоем узнавать о том, что Ленин сделал революцию на немецкие деньги, Сталин был сексотом в царской охранке, Королев сидел в шарашке, Жуков был тиран и деспот и не жалел солдатской крови, а Брежнев и все Политбюро были банальными ворами-рецидивистами. Отученные за десятилетия советской власти самостоятельно мыслить, люди глотали все эти новости тоннами и ужасались тому, что еще совсем недавно было предметом всенародной гордости. Мы не справились с валом информации так же, как в девяностые не справились с дарованной свободой. В первом случае все закончилось восторгами по поводу развала Союза, во втором — показом по федеральному каналу операции на тазобедренном суставе Евгения Примакова. И, как следствие, приходом к власти Путина с введением жесткой цензуры в средствах массмедиа. И всего остального, по списку. Настоящим подвигом стало считаться

активное вольнодумство, борьба с тоталитаризмом. Для нас, людей, истосковавшихся по гражданскому поступку, настоящим и заслуженным героем стал Андрей Дмитриевич Сахаров. Потом пошли герои и подвиги поскромнее: омский юрист Казанник, уступивший Ельцину свое место в Верховном Совете, Анатолий Собчак с темпераментной речью по поводу тбилисских событий и, как апогей, сам Борис Николаевич на танке у Белого дома. За последние двадцать — двадцать пять лет настоящим подвигом стала считаться оппозиционность. Все остальное стало вторичным. Даже при неизменном внешнем пиетете по отношению к ветеранам Великой войны, отношение стало меняться в том смысле, что да, победили, герои, но ведь своей победой продлили жизнь советскому строю еще на сорок шесть лет. Мы попрощались с советским прошлым так же, как в свое время большевики попрощались с прошлым царской России. И снова по привычке начали все с чистого листа. Только надо помнить, что трудно объединить страну, если у нее несколько раз за век отнять историческую память, а взамен ничего не дать. Я на самом деле не пересекался в жизни с таким громким делом, как подвиг. Не спасал людей из горящего дома, не сажал пассажирский лайнер на обледенелую полосу с отказавшим движком, не форсировал Днепр под немецким огнем в сорок третьем. Я просто жил и живу, стараясь по мере сил честно делать свое дело. И очень надеюсь, что судьба не поставит меня и близких мне людей в условия, где будет жизненно необходим подвиг. Потому что чаще всего любой подвиг — это слава для одного и беда для многих. Может, надо просто жить, понимая, что мир начался не с тебя и кончится не тобою. Просто помнить свои корни и историю своей страны. И уважать ее, какой бы горькой и трагичной она ни была. Потому что это и твоя история тоже. И постараться все-таки найти в ней повод для гордости. И если вам удается так жить в наше суетливое, беспамятное время пересмешников, это уже может считаться небольшим, но подвигом.

110

orlova

В своем этнографическом и остросюжетном очерке главный редактор телеканала Russia Today Маргарита Симоньян не только объяснит читателю, как начинается война, но и познакомит с человеком, который когда-то спас и до сих пор по-своему спасает Россию.

текст: маргарита симоньян

СУХУМСКИЕ ПЛЯЖИ перед закатом пьянят куда основательнее, чем московские клубы перед рассветом. Особенно если дядь Вачик с утра в настроении и вытащил из своей конуры десятилитровую бутыль с презервативом на горлышке, из-под которого пузырями свистит розоватая пена. Дядь Вачик стреляный — он знает, что сухумскому санаторию МВО, да в который еще понаехали журналисты, эти его десять литров — так, сухарик запить. Солнце, как вызревший местный гранат, наливается соком низко над самой бухтой и вот-вот бултыхнется в нее, как тот же гранат на траву. У меня подгорает левая ляжка, ночью будет болеть. «Надо перед отъездом забежать в горы за подорожником», — думаю я. Пахучие местные горы начинаются прямо за бухтой. Наверх, к лососевым ручьям, толпой уходят реликтовые пицундские сосны, веселые лавровишни, русский пионер №2(26). апрель 2012

мимозы, кудрявый каштан, рододендроны, а дальше, к суровым ущельям — самшиты и мрачные буки. Там, в суровых ущельях, почти никто не живет, бродят серебряные волоокие рыси, трется в кизиле медведь, простреливает куница, серна цокает, пуганая, по белесым камням, а за камнем чего-то ждет тихая и незаметная кавказская гадюка. Там же, в ущельях, разбросаны среди пихтовых чащ несколько пограничных застав и нет-нет, да и слышно издалека одинокую очередь. — Кудрявый лес, — поворачиваюсь я к дяде Вачику, отхлебывая из своего стакана его вино. — Лермонтов так про Кавказ говорил. Дядь Вачик, примостив свою острую задницу в поддельных джинсах «Версаче» на теплые камни, затягивается «Элэмом» и чешет себя слева под мышкой. Он всегда так делает перед тем, как сформулировать мнение.

— Лермонтов хороший был пацан, — медленно выдыхает дядь Вачик. — Уважаю. Рядом две молодые увесистые отдыхающие, Люба и Галка, стягивают мокрые плавки, прикрывая друг друга полотенцами с надписью «Кока-кола». Девушки знают, что мои оператор с водителем, здоровенный Мишаня по прозвищу Гагр и угрюмый, но добрый Андрюха — бывший грозненец без всяких прозвищ, наверняка сейчас смотрят на них. Хотя бы уже потому, что смотреть больше некуда. Не на меня же им, в самом деле, смотреть. — Какое варенье на рынке возьмем, инжирное или фейхуевое? — слышится голос одной из девиц и ответный хохот обеих. Дядь Вачик, отворачиваясь, опускает пониже к глазам синюю сетчатую китайскую кепку. Солнышко машет розовым веером над вихрастой рощицей мушмулы. — А ведь скоро война, — вдруг произносит дядь Вачик, щурясь на розовые лучи.

112

— Здрасьте, приплыли, — я наливаю себе еще вина в пластиковый стакан. — С чего вдруг? Дядь Вачик чешет себя под мышкой неожиданно долго. — Когда так хорошо, всегда потом сразу война. Иначе в мире не будет гармонии, — объясняет дядь Вачик и туго напяливает презерватив обратно на липкое горлышко. Это было в 2001-м, когда санаторий Московского военного округа еще принадлежал России и занимал лучшую бухту сухумского побережья. Рассыпающиеся корпуса с полуголыми колоннами советской курортной архитектуры, водоросли на булыжниках пляжа, одичавшие на свободе магнолии и эвкалипты. Здесь, на линялых сатинчиках узких кроватей, в отсыревших каморках, оклеенных желтым в цветочек, растопыренных по сторонам пропахших кислым бельем кори-

Вачик. — Вот такой характер, что сделать. Он чесал левую подмышку и добавлял: — А однажды со мной Джигарханян за руку поздоровался. Война началась на следующий день. Аккурат когда мы упрятали в кофры штативы, выпили по последней с подполковником Игорем — начальником санатория и уже было двинули в Сочи. И тут — на тебе! По двору санатория прошмыгнули с тревожными лицами два срочника-поваренка в грязных белых халатах поверх камуфляжа, потащили куда-то огромные алюминиевые бадьи, от которых несло подгоревшей тушенкой. У них под ногами крошился еще советский асфальт. — По алфавиту, я сказал, построились, а не по росту! — орал подполковник, вышагивая под эвкалиптами в нашем дворике между рубкой и пляжем, про который вдруг неожиданно выяснилось, что это не дворик, а плац. Солдаты пугались,

— Когда так хорошо, всегда потом сразу война. Иначе в мире не будет гармонии, — объясняет дядь Вачик. доров, вперемешку ютились российские миротворцы, в сезон — совсем нищие отдыхающие и, наездами, журналисты, которым некуда было в ту пору больше податься, ибо на весь город-герой Сухум телефонная связь была только в кабинете у президента, в спальне у министра обороны, на всякий случай — в парламенте, и у нашего дяди Вачика в радиорубке. Днем дядя Вачик запирал свою рубку и уходил на городскую набережную, под платаны, играть в домино. Кому нужен днем телефон — если что-то случится, и так все сразу узнают. А нежными вечерами дядь Вачик садился на корточки перед рубкой и вслух грустил о былом: — Везде, где я жил, потом начиналась война, — сообщал эвкалиптам дядь

113

не понимая, как это — по алфавиту. — А ты что стоишь? — гаркнул мне подполковник. — В шеренгу, я сказал! — и он обернулся к моим Гагру с Андрюхой. — Э-э-э, Игорь, ты с ума-то не сходи. Мы гражданские тут, вообще-то, — возмутилась я. — Какой я тебе Игорь?! Товарищ подполковник, и только когда я сам спросил, обращаться, понятно? Кому непонятно, покинуть территорию части! — заорал подполковник, который с утра еще был Игорем, не говоря уже о том, каким Игорем он был ночью, когда дядь Вачик таки расщедрился на вторую десятилитровку и мы пели на остывающем пляже «Домойдомой-домой, пускай послужит молодой» и «Наш «Фантом», как пуля быстрый»,

а еще «Пусть плачут камни, не умеем плакать мы, мы люди гор, мы чеченцы» под одни и те же аккорды, потому что Игорь других аккордов не знал. — Понятно? — орал он теперь, возвышаясь надо мной своим багровым лицом со струйками красных сосудов в синих глазах. — Да понятно-понятно, чё, — я встала в шеренгу, махнула ребятам, чтобы тоже встали. Куда же мы теперь отсюда уедем, если война. — Дядь Вачик, тебе что, отдельное приглашение нужно? — гаркнул Игорь. Дядь Вачик молчал, прислонившись к пыльному танку. — Я к тебе обращаюсь! Сюда иди! Дядь Вачик внимательно почесал подмышку. — Мне там голову напечет. Я и отсюда тебя глубоко уважаю, — спокойно ответил он. Игорь хлебнул было воздух красным лицом, но, ничего не сказав, повернулся снова к шеренге. — Вооруженный отряд полевого командира Гелаева, при попустительстве грузинской стороны, проник в Кодорское ущелье! Сейчас там идут бои с абхазской армией! В Абхазии объявлена мобилизация, собирается партизанское ополчение. Ночью боевики сбили вертолет миссии ООН. Все тринадцать, бывших на борту, вероятнее всего, погибли. Мы, как миротворческие войска, обязаны охранять мир и покой. Мир и покой! Понятно? — как по писаному чеканил подполковник. Галка и Люба, стоя в шеренге, разглядывали купленные с утра на рынке и тут же напяленные босоножки. Их беззаботный вид заставлял предположить, что они не понимают по-русски. — В скольких километрах от нас находится Кодорское ущелье?! — угрожающе крикнул шеренге Игорь. — В двадцати, — пробубнила шеренга. — Именно! Мир и покой! — на всякий случай напомнил подполковник. Свежие ветки кудрявых лесов цеплялись за волосы и, если не увернуться, могли больно хлестнуть по лицу. Я подпрыгивала на броне, одной рукой ухватившись за чейто бушлат, другой прикрываясь от веток.

русский пионер №2(26). апрель 2012

Российская миротворческкая «бээмпэшка» неслась так быстро, как только может нестись «бээмпэшка», догоняя «уазик» с абхазскими военными и нашу задрипанную «шестерку» с моими Андрюхой и Гагром и еще с Мишкой с другого канала. Мы ехали по узким гравийкам Кодора в сторону сбитого вертолета. Внутри «бээмпэшки» гремели алюминиевые бадьи. Изредка мимо проскакивали безмолвные деревеньки из двух или трех дворов с коренастыми домиками, с обязательной широченной верандой, прозрачными лесенками, куцей пальмой, пересохшей облезлой фасолью перед забором и притихшей до времени мандариновой рощицей, поджидающей Новый год, одинокие черноусые пастухи на черных конях, их псы с любопытными мордами, беспризорные буйволицы с тяжелыми выменами и мохнатые полудикие свиньи. На шеях свиней болтались деревянные треугольники, нацепленные, чтоб не лезли

Тут война! Вой-на! Уволят ее! — Я на «уазике» поеду. С абхазами, — отчеканил мой Андрюха, надевая камеру через плечо, как калаш. — Так а разве… — начала было я. — Я уже договорился. Возьмут. Нормальные ребята, — сказал Андрюха и впихнулся в «уазик» с абхазами. И мы остались их ждать. «Бээмпэшка», притулившаяся под самшитами, как спящая курица, и наши видавшие разное белые «жигули». Достали дядьвачикина вина, закурили. Подполковник отхлебнул и сразу снова почти стал Игорем. Бойцы вспоминали минувшие дни. — Вы бы видели, как мы с Андрюхой вчера вискарь добывали, — посмеивался, хлюпая сломанным носом, Гагр. — В ларек к ним зашли, говорим — у меня завтра встреча с вашим президентом. Или у тебя с утра будет виски, или твой ларек закроют. А Андрюха мне говорит,

Сухумские пляжи перед закатом пьянят куда основательнее, чем московские клубы перед рассветом. в чужой огород. Свиней становилось все меньше, а лес все чернее и гуще, пока совсем не перестал подавать признаков жизни. «Бээмпэшка», стряхнув нас с брони, как Люба с Галкой стряхивают капли воды с упитанных поп, встала посреди благоухающей чащи. — Бронетехника дальше не пройдет. И «шестерка» ваша не пройдет. Пройдет только «уазик». Остальные остаются ждать. — Игорь! Товарищ подполковник! Ты издеваешься! Если мы не снимем вертолет, меня же уволят! — заистерила я. — Ты вообще думаешь, мы тут в игрушки играем? — взорвался подполковник. —

русский пионер №2(26). апрель 2012

с таким серьезным видом: «Не переживайте, Михаил Алексеич, не волнуйтесь, с партией все согласовано, полномочия проинструктированы». Полномочия проинструктированы, бля! Что он имел в виду, он сам, по ходу, не понял! И мы такие вышли… — А мы так хинкали в апацхе вечером выбивали! — перебивает Мишка с другого канала. — Они готовить не хотели, говорят — грузинское не готовим. А я им говорю: мы космонавты из Москвы. Нам для успешного полета необходимо завтра в шесть часов поесть хинкали. Какова энергетическая ценность у ваших хинкали? Хозяин с перепугу говорит: «Ценный, ценный, очень ценный!» Я говорю: «Ну

все, тогда по десять штук на брата!» Гагр тянется за общей пластиковой бутылкой с вином, но я ворчу, не разрешаю, ему же еще за руль. Он злится и нехотя рассказывает дальше: — Так я, короче, утром прихожу — виски стоит! Нормальный, дьютифришный. И этот мне говорит: «Штукарь за бутылку». Я говорю: «Ни фига. Восемьсот и презерватив. Хороший, фирменный! Дядь Вачику продашь, ему надо». И даю ему вместо презерватива пакетик с влажной салфеткой. Он так подозрительно посмотрел, а я говорю: «Смотри, будешь борзеть, президенту вашему нажалуюсь! Ты же слышал, что полномочия проинструктированы!» Игорь, растянувшись на бушлатах, удовлетворенно прислушивается к очень далеким выстрелам. Открываем вторую дядьвачикину бутылку. Мягкое солнце поблескивает в лакированных лавровишневых листьях. — Бля, ну как же красиво тут, сука! — мурлычет Игорь. — Только вам говорю, старички, смотрите, не ляпните никому — я тут на прошлой неделе пансионат купил. Маленький. За три штукаря. Прямо у моря. А рядом еще полгектара мимозы мне Сослан Сергеич подсуетил просто в подарок. Бонус, типа, за все хорошее. Багровое лицо Игоря растекается по бушлату. И тут хрипло кашляет рация. — Киндзмараули, я Ркацители, как слышишь меня, прием! — Нормально слышу, — настораживается Игорь, пока мы от хохота валимся под броню. — В ваш район чехи прорвались, дуйте на базу, прием! — Ты дуру не гони, Ркацители, когда б они успели? — Через двадцать минут у вас будут, дуй на базу, говорю, Игорь, бля! Рация сплевывает и отрубается. Игорь, не глядя на нас, командует бойцам прыгать в машину. — Ау, подполковник, а мы? — интересуюсь я. — Ну и вы дуйте на базу! Подсадить тебя на броню?

114

армен асратян/agency/photograther.ru

— Так мы же Андрюху отправили в ущелье. Они и не знают, что сюда боевики прорвались. У них там, в «уазике», одна дедушкина двустволка на всех, в лучшем случае! Игорь молча бросает бушлат на броню и сам прыгает следом. — Старичок, ты нам хоть бойца с автоматом оставь, мы же вообще без оружия! — кричу я ему вслед. — Мы своих не бросаем, — кидает мне подполковник, и «бээмпэшка» со скрежетом выползает в сторону моря. Как-то сразу почувствовалось, что в горах гораздо прохладнее, чем внизу. Сидим, допиваем вино, поеживаемся. Мишка вдруг говорит: — Блин, не могу вспомнить, за Ленку Масюк тогда сколько отдали — лимон или два, когда она в плену была? И в лучших традициях Голливуда, не успел он это сказать — как на тебе, под пихтами, на мохнатой тропинке, по которой двинул в горы наш «уазик», мы видим то, что мы видим: человек двадцать пять, бородатых, чумазых, кто в камуфляже, кто в трениках, с автоматами, с ружья-

115

ми, у одного через плечо — натовский гранатомет. Мы втроем — я, Гагр и Мишка — одновременно оглядываемся на «шестерку» и одновременно понимаем, что нет, бесполезно: дадут сразу очередь, и досвидос, далеко не уедешь. И тогда мы просто молчим. И смотрим, как эта немытая, желтозубая, проголодавшаяся орда сползает вниз по тропинке. И думаем мы втроем в этот момент о похожем. Я — о том, что мама уверена, что я в Сочи, и очень ли больно, когда насилуют, и в какой момент теряешь сознание, когда отрезают пальцы. Гагр хватает бутылку и быстро высасывает ее до дна. Я ничего ему не говорю, конечно. Мы отчетливо видим, что они нас отчетливо видят. Проходит одна жизнь, вторая жизнь, третья. Уже хорошо слышны их голоса. А в голосах все явственней различимы рычащие звуки. Рычащие. А не шипящие. Мы с Гагром, засомневавшись, переглядываемся. — Ты уверена? — говорит он.

— Вроде да. У меня с детства способности к языкам. Я оборачиваюсь к Мишке: — Выдыхай, бобер. Это не чехи. — А кто? — в ужасе откликается Мишка. — Сейчас поймем. Сара буара бзия узбойд! — кричу я в сторону леса. — Ха-ха-ха! — дружелюбно откликается бородатая орда с гранатометом. Ну конечно. Абхазское ополчение. Партизаны. Свои. Вышли наперерез гелаевскому отряду. Я до самых седин ни за что не забуду минуту, когда это поняла. Поравнявшись с нами, ополченцы очень вежливо велели нам уматывать поскорее, потому что здесь будет скоро кровища, и двинули дальше. К тому времени, как вернулся Андрюха с отличными съемками сбитого вертолета, мы уже слышали яростный автоматный стрекот где-то недалеко. Прыгнули в «шестерку» и поехали на этот стрекот. Бой у поселка Наа шел минут сорок, из которых нам досталось минут двадцать пять. Я ничего толком не помню, кроме того что все время жалась к самшитам, мне все

русский пионер №2(26). апрель 2012

казалось, что если прижаться к самшиту, то не попадут. Потом все как-то стихло, четверых пленных гелаевцев отправили в «уазике» в город, а пятый остался лежать прямо у нас под ногами на каменистом клочке между пихтами и верандами трех дворов. Молодой такой, худой, волосатый. Я достала у него из кармана паспорт. Пара страниц была в крови. Взяла паспорт в руки и, присев на корточки прямо у трупа, записала стэнд-ап. Вот, мол, смотрите, убитый боевик, еще теплый, Маргарита Симоньян, «Вести», Кодорское ущелье, Абхазия.

двадцать один! Ты сколько еще будешь принца искать, по горам со своим кинокамером бегать? Уже потом не возьмет тебя никто! — Гх-м, — вмешался Андрюха, оторвавшись от съемок мертвого боевика. — Маруся, я все понимаю, но вы не ржите так громко, а? А то у меня звуковая дорожка картинке не соответствует. Вечером в санатории МВО было тихо. Мы бросили грязные вещи, взяли шампуни и отправились мыться к морю. Воды в санатории не было, если я вдруг забыла отметить. Чистенькие, вернулись на плац. Небо уже фиолетовое, звезды

— Когда умираешь сопротивляясь, вообще не замечаешь смерть. Не успеваешь понять, что ты уже умер. Понимаешь? Только так и надо умирать, девочка. Страшно гордилась собой. На тишину из домов повыскакивали местные. Оказалось, поселок армянский, и местные все — армяне. Меня тут же узнали, сразу откуда-то притащили поднос с самым вкусным, который я в жизни когда-либо ела, цыпленком табака, с коньяком и соленьями. Кстати, о цыпленке, вот вам простейший рецепт — распластайте его на доске, натрите со всех сторон бабушкиной аджикой и оставьте на часик. Потом зажарьте на сковородке, положив кожей вниз и придавив чем-то тяжелым. Примерно такой был цыпленок у этих армян. — Тебе сколько лет? — ласково поинтересовалась женщина в черной юбке и черном платке. — Двадцать один, — я улыбалась сразу и женщине, и цыпленку. — А Грачику двадцать пять! Ты знаешь, какой он пастух! Таких пастухов даже в Адлере нету, какой он пастух! А тебе замуж пора, уже давно пора, ахчи —

русский пионер №2(26). апрель 2012

проклевываются по одной. А на плацу вроде бы не хватает чего-то. И точно — нет танка. Вместо танка на танковом месте сидит контрактник Русланчик, забивает косяк. — А где Игорь? — спрашиваю у него. — В Адлере. — А танк где? — Тоже в Адлере. Игорь на нем Сослан Сергеича дочку в роддом повез. Границу же наши закрыли из-за гелаевцев этих, как ее на ту сторону переправить? Только на танке. Танк кто будет проверять? Он сказал, пулей — в такси ее ссадит с танка на той стороне, и обратно. — Прикольно. — Это еще не прикольно. Ты еще спроси, вертолет где. — Где? — Отправили в Очамчиру, у Сослан Сергеича там орешник. Ему западло колхозникам платить, чтоб орехи посбивали, он у Игоря попросил вертолет: покружится чуть-чуть, все орехи попадают сами. Дуть будешь?

— Не, пойду с дядь Вачиком лучше выпью. Из окошка радиорубки голубел экран маленького телевизора. — Дядь Вачик! Пойдем пить! Нас чуть не убили сегодня, — крикнула я в окно. — Я видел. Репортаж твой посмотрел, — строго отозвался дядь Вачик. — Понравилось? — загорелась я. — Нет. Дядь Вачик высунулся из двери, сел на корточки у порога. Долго-долго чесал подмышку. Потом сказал: — Ты зря это сделала. Очень зря. Этот чеченский боевик — он тоже люди. Понимаешь? И ты не знаешь ни его мама, ни его папа. Нехорошо ты, девочка, поступил. — А что я сделала-то? — Ты его смерть показала без уважения. — Так за что его уважать? Он же бандит! — Не его уважать надо. Он мне кто? Смерть надо уважать. Тем более такую смерть. Очень хорошая у него была смерть. Дай Бог каждому такую смерть. Дядь Вачик затянулся «Элэмом», а я напряженно ждала, что он скажет, когда дочешет подмышку. Он сказал: — Когда умираешь сопротивляясь, вообще не замечаешь смерть. Не успеваешь понять, что ты уже умер. Понимаешь? Только так и надо умирать, девочка. Дядь Вачик встал, нырнул опять в свою рубку, зашуршал там и, вынырнув, протянул мне завернутую в «Комсомольскую правду» пластиковую бутыль. — На, держи, это из Карабаха вино. Брат мой там делает. Не то что моя моча ослиная. На границе мне таможня говорит: что у тебя там? Я говорю — уксус! Говорит, внуками клянись, что уксус! Пришлось согрешить, внуками поклясться. Слава Богу, у меня детей нет, а то они бы не поняли. — Дядь Вачик, ты нереальный, — растрогалась я. — Поехали с нами в Россию, а? Мы тебе с работой поможем. — Тебе не стыдно? Я же тебе говорил — везде, куда я приеду, потом война начинается. Что тебе Россия плохого сделал, чтобы я туда ехал?

116

подвигающий журнал Подвинем коллег! Раздвинем пространство! теперь раз в месяц!

orlova

Писатель Виктор Ерофеев на страницах журнала остается писателем: просили исповедальную колонку — написал рассказ. Можно было бы, конечно, и поговорить с автором еще раз, и попробовать что-то объяснить, доказать, быть может, что для прозы у нас другое место в журнале, занятое, слава богу, «Машинкой и Великом», и что ломается формат, известный только нам самим, создателям журнала: сформулировать его трудно, а понять невозможно. Но проблема в том, что журнал уж очень авторский: да, видит колонку, а пишет рассказ. И ничего с этим не сделаешь, ибо в этом и состоит наш главный формат.

текст: виктор ерофеев рисунок: павел пахомов

ВСЕМ страшно жениться, но особенно страшно жениться разведчику. Остальные мужчины готовы жениться на ком угодно, их не пугают даже голые девушки на длинных каблуках, а разведчик — он ошибиться не может, он должен жениться на той единственной, которой он может довериться и которая хочет ему отдаться. Разведчик женится в третий раз. Это — настоящий подвиг разведчика, уж лучше бы его послали в тыл врага взрывать мосты, он — мастер взрывать мосты, но он отправляет сам себя в тыл невесты. Разведчик женится в третий раз на одной и той же невесте — необъятной, действительно с большим тылом, не восточной и не западной, а чисто нашей. Но тут возникли проблемы. Однако по порядку. В первый раз жениться на нашей невесте ему приказало начальство — и, когда ему ее показали, он испугался до смерти. русский пионер №2(26). апрель 2012

Он не знал, где найти такую длинную лестницу, чтобы дотянуться до ее губ со своим поцелуем, у него не хватало сноровки залезть на нее и посмотреть на мир сверху — но начальство сказало твердо: женись, и он, одернув пиджак, поправив жалкий галстук, исполнил приказ и скромно женился. Прошло года четыре. Он стал входить в роль хозяина такого огромного тела, он научился ползать по нему, стрелять и плавать, он ревновал к любителям красот своей избранницы и ненавидел всех ее учителей, кроме себя. Но только он к ней приспособился, ему говорят: снова женись на ней. Теперь говорит уже не начальство, потому что у разведчика больше нет начальства, а говорят доверенные друзья — женись второй раз! А не то другие на ней женятся. А кто другие? Ему стало вдруг страшно, что ее отдадут за какого-нибудь гада, и второй раз он женится без всякого подвига,

потому что он к ней привык и она к нему тоже отчасти. Случаются, конечно, семейные конфликты, что-то взрывается, что-то падает с неба, но, оттесняя наглых самозванцев, он легко женится — ему не впервой. Досталась разведчику жена непростая, с большим количеством природных ископаемых. В одну дыру сунешь палец — нефть бьет фонтаном. В другую — важные газы выходят. В зубы глянешь — золотом блестят, и многие дорогие звери по ее телу бегают. Поигрался он с ней, притерся — а ему из-за границы говорят: кончилось твое время. Такое вот семейное законодательство. Не больше двух раз. Как не больше двух раз, если я хочу навсегда? Хочу навсегда! Идите в жопу! Но, подумав, смирился и решил отдать жену младшему брату, потому что он, законопослушный разведчик, — всему миру пример. Раз только два раза можно — я отойду в сторону.

118

119

русский пионер №2(26). апрель 2012

Это тоже был подвиг разведчика! Пришел младший брат, вроде бы не Иван-дурак, но лучше бы он был дураком, потому что только дураки не боятся разведчиков. Конечно, разведчик помогал младшему брату жить со своей женой, изо всех сил помогал, и никто до сих пор не понял, кто с ней жил, а кто делал вид. Но все-таки младший брат несколько эту жену подпортил. Вернее, даже не подпортил, а распустил. Поблажки обещал делать, призывал свободу любить — в шутку, конечно, но та поверила, в социальные сети ушла с головой и неверным американцам стала подмигивать. Страшно стало разведчику за необъятную женщину. Напрягся он и пошел на новый подвиг — решил вернуть ее себе. Никто мне не запретит! К третьей свадьбе разведчик хорошо подготовился, привел лицо в моложавую форму, написал семь клятвенных обе-

мере надолго. Какие у них будут дети, это вопрос. Да и родит ли эта расколотая невеста что-нибудь стоящее, неясно. Но разведчик наобещал ей с три короба и делает вид, что верит в свои обещания. Он защитит эту нижнюю половину от американцев и не даст ее обесчестить. Он повернет ее в сторону Азии и расскажет, что там, в восточной шкатулке, лежат ее новые драгоценности. Он бросится ее спасать, если у нее лопнет платье, прикроет срам, сам отвезет в больницу и прикажет хорошо лечить. Если у нее случится кризис, он ручным методом, взяв ее за подол, будет приклеивать пластыри к порезам и ставить пиявки. Больше того, он будет ее любить горячо, потому что у них те же самые общие наклонности. Конечно, он как классический мужчина будет что-то от нее скрывать: свои, возможно, доходы и некоторых своих друзей, которые составляют его

Разведчик — он ошибиться не может, он должен жениться на той единственной, которой он может довериться и которая хочет ему отдаться. щаний своей невесте быть ее защитником, покровителем, главнокомандующим и дерзким любовником. На свадьбу он созвал всех мелких разведчиков, сотни тысяч мелких разведчиков, ОМОН созвал, все внутренние войска, раздал им в руки победные флаги и обещал на халяву щедро накормить их и напоить. Но вот беда: сама невеста раскололась пополам! Разведчик обошел ее с разных сторон и убедился в ужасном факте: одна ее часть — в основном нижняя — с волнением ждет своего жениха и готова ему отдаться если не навсегда, то по крайней

русский пионер №2(26). апрель 2012

inner circle, но которые не любят засвечиваться. Он расскажет своей невесте, почему его заклятый враг должен сидеть в тюрьме, однако не исключено, что он на радостях сделает заклятому врагу какую-нибудь поблажку и переведет его с Севера в тюрьму на Черном море. Но что ему делать с верней половиной невесты, которая не захотела выходить за него в третий раз замуж и сбежала изпод венца? Разведчик испытал страшный шок. Он не ожидал, что его не любит верхняя половина, он вообще не привык не нра-

виться. Верхняя половина — это не просто голова и шея, это — мозги. И видится разведчику, как в этих мозгах засели ученые, журналисты, писатели, актеры, режиссеры, поп-звезды, наглые блогеры. Ребята, это болезнь! Да, шепчет разведчик, эти люди сбеcились от западных ценностей и продались Европе. Дайте клещи! Я вырву из головы невесты весь этот хлам. Итак, невеста раскололась на две половины. И эти половины теперь не склеишь. Можно попробовать. Но как? Можно принудить верхнюю половину невесты выйти за разведчика замуж, запугать ее и заставить подчиниться. Но эта часть невесты оказалась не из пугливых. У нее вдруг открылся рот. Она кричит истошным голосом, что не хочет идти за разведчика. Что делать? Жених не должен с помощью полиции валить невесту на кровать! Нам не нужна гражданская война. Нам не нужны чумовые потрясения! С этим согласна верхняя половины невесты. Она — образованная, улыбчивая, ироническая девушка. Но ей нравятся другие кавалеры. Ей нравится то высокий мужчина, он богат и не будет злоупотреблять ее честностью, то просто уличные хулиганы. Я лучше! — кричит разведчик. На глазах у него слезы. Ему нужно успокоиться. Понять, что насильно мил не будет. Что-то здесь не так. Младший брат предлагал быть с невестой поласковее, больше улыбаться, быть привлекательным. Но кто его слушает? Да и где он теперь? Совсем не видно. Нижняя половина невесты — будет ли она верна до скончания срока? Не расплывется ли как мороженое, не поддакнет ли верхней половине? За ней тоже нужен глаз да глаз — а то еще выкинет что-нибудь неприличное, вроде собственной революции на особый манер. Скажет разведчику: ты недостаточно свой! Дайте мне русского мужика с дубиной! Разведчик между двумя половинами одной невесты. Он примеряет праздничный наряд. Он вставляет гвоздику в петлицу. Он женится. Горько! Горько!

120

Пионерские игры — не для пионеров. Один раз в два месяца — тест на интеллектуальную совместимость читателей журнала

orlova

Заместитель главного редактора «Московских новостей» Анна Николаева, поскитавшись, вернулась в «РП» в образе мятущейся от человеческой непонятливости и собственной непонятности колумнистки. Ну что же, это именно то, что нам надо. Более того, это то, чего почти целый год не хватало журналу.

текст: анна николаева

ВНИМАТЕЛЬНОСТЬ к деталям ненавязчиво избавляет от равнодушия. Ковыряться в собственных царапинах нет смысла: ты все равно не узнаешь, из чего состоит плазма, но можно почувствовать запах и увидеть цвет. Свой цвет, и задуматься о чужом. Заснуть невозможно в скользкую летнюю ночь, особенно чувствительную к сотрясениям мозга. И только внимательность к личным деталям, рассматривание непотраченных еще слез и озябшие, переверченные через двойные ножи мысли позволяют убежать далеко в залесье и там, расположившись на берегу зародившейся реки, отслоить текущее-нервное от настоящего-святого. Меня не пугает несправедливость моих суждений. Скорее наоборот: пусть будут несправедливыми и моими. Я ненавижу подвиги, презираю страдания и жертвы. И хочу, чтобы когда-нибудь эти слова русский пионер №2(26). апрель 2012

остались в словаре мертвых языков. Так и будет, я только не знаю — когда. Подвиги преследовали меня с детства книжками, фильмами, соседскими пересказами историй. Всесоюзно обожаемые герои, такие подлинные, в натуральную величину выпирали из детской макулатуры и шли на меня и таких же худеньких, маленького роста, перетирая в пыль назревшее индивидуальное и божественное где-то внутри. Эти герои подвигов вождистской эпохи перли как гусеничные и разъезжали катком не по одному слою детской нейронной матрицы. Засыпая вечером, маленькая безбожница с моим именем читала себе вымышленные молитвы: «Пожалуйста, сделай так, чтобы я не была Зоей Космодемьянской, Павликом Морозовым и Джавахарлалом Неру». Я мечтала не быть ими никогда. Трусливая, жалкая таящаяся душа моя знала, что не выдержит, не сможет, не переживет их страданий. Но самое страшное

было даже не это, самое страшное было непонимание того, зачем. Джавахарлал Неру был не первым. До сих пор почти ничего не знаю о нем. Потому что так и осталась академической безбожницей и уже даже устала этого стыдиться. Но как же я ненавидела его в седьмом или восьмом классе. Тогда нам объясняли, как важен путь настоящего социалиста, многократно брошенного в тюрьму, и это было еще года за два до рахметовских гвоздей, но после Мальчиша-Кибальчиша. И уже только за многократные подвиги я ненавидела Джавахарлала Неру. А преподаватель истории, талантливый в контексте поселковых карьерных горизонталей, считал, что излечить меня от мещанской ненависти к социалистам можно, лишь заставляя на каждом уроке истории читать о них вслух, с выражением, стоя перед всем классом. На Джавахарлале Неру мы оба споткнулись. Я пошла на принцип.

122

айар куо/agency.photographer.ru

И стала произносить фамилию героя через «х». Так и читала: Джавахарлал Херу был брошен в тюрьму, Джавахарлал Херу исповедовал принципы Ганди... Как же мы ненавидели друг друга. Тогда я ничего не понимала про подвиги, веры и предательства. Просто когда-то давно кто-то из близких людей, чье имя я сознательно не помню, научил меня тому, что в жизни человека (да и то не каждого) выпадают лишь один-два случая, к которым по-настоящему применимы эти слова: подвиг, вера и предательство. И я в своем седьмом-восьмом классе не понимала, почему мы на уроках говорим о подвигах и ни во что не верим. Я не совсем здесь про фальшь советского отжима, она лишь ярче всего иллюстрирует. В человеческих поступках в идеальной пробирке будущего не должно быть величия и эпического пафоса как таковых. Это признаки варварства, кровавого контекста и, конечно, мужской эстетики. Эти царственные с золотым сечением атрибуты человеческой души не что иное, как патологическая болезненная суть неестественной неживой

123

природы. Откуда взялась эта болезненность — не моего ума дела. Спросите у бога и его дьявола, которые никак не могут договориться о понятиях. Но я слишком хорошо чувствую, что преступление повязано с подвигом одними нитями так же, как жертва с насильником. Есть ли здесь место случайности, или глупости, или несуразности решений участников событий? Безусловно, как в любых социологических обстоятельствах, разбавленных статистической погрешностью. Знаю про пулеметную очередь фактов, историй, судеб, которые могут быть мне преподнесены на кончике укора. Люди, отдавшие жизнь за спасение других. Были ли они на самом деле? Конечно, были. И в их действиях не было нелепой случайности, которая в тени поступка вроде бы как отошла на второй план. Нет. Они действительно сделали это в своей ситуации. Но лишь потому, что не могли поступить иначе. А это не подвиг, это норма. Те, кто принимает решение о спасении других, понимая, что жизнь других важнее их собственной, это нормальные

люди, которые есть и которых не так мало, как хотелось бы считать изобретателям героев. Я не хочу называть их героями, которых всегда мало и которые всегда далеки настолько, что можно о них почтительно забывать за исключением редких дат и официальных напоминаний. Там, у себя в залесье на берегу зародившейся реки, я часто разговариваю с лицом, черты которого мне бы хотелось когда-нибудь иметь. Эти черты лица задают мне вопросы, на которые я отвечаю всегда правильно и с каждым годом по-разному. Наш последний разговор был о жизни. — Какие у тебя отношения со смертью? — спрашивает лицо. — Высокие. До тех пор, пока она не придет. А почему ты меня спрашиваешь об этом? — Очень часто люди совершают поступки, сверяя свои планы со смертью, и это неправильно. — А с кем же нужно сверять свои планы? — спрашиваю я. — С жизнью. Своей или чужой. — Но это так сложно. — Это так естественно.

русский пионер №2(26). апрель 2012

Они толпятся на носу парусника, глядят точно в цель. С лица медведя взлетают каждую минуту лёгкие резвые улыбки. В серебряном лице волка отражается близящийся Арарат.

русский пионер №2(26). апрель 2012

124

[gaga saga] Близится к завершению сага Натана Дубовицкого. И любому заинтересованному читателю будет понятно, что чем круче швыряет Натана жизнь по этой вертикальной горизонтали, тем больше это отражается в концовке романа, которая ожидается к следующему номеру. Но вот тут-то вы и ошибетесь. Он с некоторых пор не придумывает. Весь роман был сложен им в голове до того, как он начал его писать, в мельчайших подробностях. И оставалось только записать. Но даже это оказалось не пустяковым делом. Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

125

русский пионер №2(26). апрель 2012

«Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художники: Назар Чагатаев и Валерий Зражевский»

текст: натан дубовицкий иллюстрации: студия тимура бекмамбетова «базелевс»

Продолжение (начало №4 (16), №5 (17), №6 (18) за 2010 год, №1 (19), №2 (20), №3 (21), №4 (22), №5 (23), №6 (24) за 2011 год, №1 (25) за 2012 год)

§32

— Eala eala Earendel, — поётЖёлтый. — Engla engla beorhtast, — подвывает Волхов. — Ofer middangeard monnum sended, — двумя квинтами выше пищит юнга. Они толпятся на носу парусника, глядят точно в цель. С лица медведя взлетают каждую минуту лёгкие резвые улыбки. В серебряном лице волка отражается близящийся Арарат. Из-под лица Юнга доносится благочестивый писк. Скоро финал, скоро скит и молитва. Скоро ли воскресение? Волк и медведь верят, юнга нет; нетерпение охватывает всех. Цыгане плечом к плечу толпятся рядом, но глядят не вперёд, а вправо. Где-то там кочует их табор, и через час примерно они покидают корабль. Пока же глядят, перешёптываются помалу, вострят лыжи, на которых пойдут по льду на восток к родным, грубыми напильниками, невольно прислушиваясь к песне ангелов, на странном старосаксонском языке повествующей о восходе утренней звезды Эарендил. Эта звезда, сплетаемая из лучей семи апокалиптических звёзд, является над Спасом-на-Краю как знамение, когда Бог милует и принимает молитву, и исполняет её. Лёд кругом уступчивый, рыхлый, расступается тихо, уже не грохочет, не трещит, не взрывается роями радужной пыли. Зато из долгой полыньи, оставляемой за ледоколом, взмывают огромными, как облака, косяками бесчисленные летучие рыбы. Они летят за и над, и перед парусником, миллиарды, миллиарды, миллиарды синих, алых, пурпурных, золотых чешуёю рыбин и рыбок. Мельтешат пурпурными, синими, алыми, золотыми крыльями. Иные молча, иные галдят, свистят, иные жужжат, смотря по породе. Обгоняющая корабль обширная, обильная стая крылатых певчих птиц Банаан поёт вместе с ангелами: «Радуйся, радуйся, Эарендил! Бог посылает тебя людям, о ярчайшая из звёзд!» Семикратное солнце полыхает на этих летучих живых тучах, радуга перекатывается семью цветными волнами по их клубящимся склонам. «Красота какая! Много у Бога красоты», — восклицает схиигумен Фефил, взирая со стены Семисолнечного скита на идущий навстречу на всех парусах ледокол, на попутно парящих и порхающих рыб. Благоговеющий подле него схимонах Зосима кивает умильно головой. «Не Господь ли украшает Путь Посланного? Не знамение ли эта красота, как бы говорящая от Господа — се лучший из Посланных мной, возлюбленный мой, наибольший из архангелов моих, капитан Арктика?» — «Может и так, сын мой, — не вдруг отвечает преподобный отец Фефил. — Славит Господь Верного своего, сокрушителя Зла…» — «Скоро узрим вождя божиих воинств, великого, трижды величайшего…» — «Аминь!» Трижды величайший между тем пребывает в некотором смятении. Он посылает попугая собрать команду, ждёт на корме,

русский пионер №2(26). апрель 2012

теряя терпение и расточая резкое, неспокойное сияние. Госпожа уже здесь, она знает, о чём готовится разговор, ей тоже — не по себе. Не без сожаления прерывая славную песнь, по зову попугая прибывают Жёлтый, оборотень и юнга. От нечего делать подходят и незваные Сличенки. Все строятся перед капитаном. Архистратиг долго рассматривает разноцветные глаза своих воинов, мешкает, мешкает, долго, долго не решается начать и потом вдруг спешит, спешит, заговаривает быстро, ошеломляюще: — Солдаты любви! Воины Света! К вам обращаюсь я, друзья мои. С некоторых пор мы спорим о добре и зле. О том, по праву ли собираемся просить Бога воскресить славных подводников «Курска». И видим, что даже нам, ангелам Господним, неведом Его промысел. Наш завет с Богом будто составлен на неясном нам языке. Мы знаем, что договор действует, но не знаем, каков его предмет, какова цель. Какие он предусматривает обязательства, права и пени. Нас утешает мысль, что только одной стороне этого завета, то есть нам, ничего не понятно. Зато тот, с кем мы заключили его — наш Господь, — всё знает, а потому направляет нас и судит. Но иногда кажется мне, что и Он мало ведает, что мы должны Ему по этому договору. И ещё менее — что Он должен нам, — нарастающий ропот в строю.— Не ропщите, братья мои. Я это не к тому говорю, чтобы смутить вас и усомниться в благости Всевышнего. Наоборот, чтобы в непостижимости Его открылось нам Его величие. И действительно, разве не велик Тот, чьи чудеса поражают не только глиняных людей, не только воздушных серафимов и херувимов, не только вас, светлые ангелы, но и меня, архиангела, ближайшего к Нему. Велик, воистину велик. — Ну не к добру это, — цедит сквозь зубы Юнг. — Щас огорошит. Раз завёл про величие, значит, натворил что-нибудь наш командир. — Молчи, богомил, — не открывая рта, урчит чревом оборотень. — И вот чем поразил меня Господь, — спешит дальше капитан. — Внушил он мне необыкновенную жалость к мальчику по имени Велик с монитора АТАТ4040ВВКУ764793. Мальчик этот, живущий в городке Константинопыль, попал в беду. Его похитил гнусный мучитель. Каждый день я принуждён Господом видеть, как бедствует чистое дитя. Вы знаете, как я силён, знает это и Бог, и Денница знает, но видеть эту беду я не в силах. Многие люди страдают, многие среди них — дети. Отчего же так зациклился я на Велике? Отчего думаю только о нём? Не о миллионах других бедствующих. Не о моряках «Курска». А о нём. Только о нём. Разве не чудо? Разве не поразительно божье принуждение? Не Его разве волей прикован я к этому малейшему существу? И зачем? Почему к этому именно? Непостижимо! Неисповедимо! Капитан обрывается, словно споткнувшись, и затрудняется продолжить. Он молчит, молчит минуту, две, десять, потом опять молчит.

126

...Если бы люди не предавали своих убеждений, не отрекались от вер, не изменяли идеалам, не нарушали присяг, не преступали клятв, они б до сих пор жили в пещерах и поклонялись идолам…

В строю начинают недоумевать и шептаться. Капитан закрывает глаза, не решаясь, — тяжело говорить то, что никто не готов услышать. Госпожа краснеет и, нарушая устав, произносит из строя: — Да, капитан, действительно велик Господь и непостижим. Будут ли в связи с этим какие-то указания? — Господь внушил мне великую любовь к человеческому детёнышу, — будто пробуждается капитан. — Я понимаю это как знак. Я покоряюсь божьей воле. Я полагаю, что Господь тем самым, жалостью этой говорит мне — спаси мальчика! И я возвещаю вам Его Слово — мы должны, достигнув Арарата, просить схимонахов молить Всевышнего о пощаде Велику. Об освобождении его… — Неслыханно! — рычит медведь. — Не могу поверить! — лает волк. Попугай закрывает лицо крыльями. — Не могу поверить, — Волхов выпрыгивает из строя, чуть ли не бросаясь на архангела. — Это предательство! Как мы можем предать моряков «Курска»? Их дома ждут такие же дети! Мы же решили! Мы обещали! — Предательство — категория человеческая, — придирается Юнг. — Между ангелами не может быть ни предательства, ни преданности! — А как же Денница? — возражает Жёлтый. — Он не предал. Он просто зазнался. Да и для людей на самом деле предательство — благо. — Как так? — удивляется Волхов. — Так! Так! Предательство — двигатель прогресса. Без предательства нет развития.

127

Если бы Иуда не предал Христа, если бы Пётр не отрёкся трижды от него, не было бы ни Евангелия, ни христианства. Если бы Цезарь не предал Республику, не перешёл бы Рубикон — не стоять бы Риму ещё пятнадцать веков. Если бы Лютер не предал свою церковь, её закон и папу — не было бы величайшего взлёта человеческого духа, Реформации. И плода протестантской ереси — капитализма и демократии. Если бы генералы не предали императора Николая, русская монархия, возможно, величественно гнила бы до сих пор. Если Горбачёв не предал бы свою страну, кто бы рекламировал теперь гламурные баулы и пафосные авоськи Луи Виттона? Если бы люди не предавали своих убеждений, не отрекались от вер, не изменяли идеалам, не нарушали присяг, не преступали клятв, они б до сих пор жили в пещерах и поклонялись идолам. Предав идолов, пришли ко Христу, предав же Христа, обрели безбожие — мир, в котором надеяться можно только на себя. И, поняв это, принялись рьяно изобретать машины, лекарства, игры, всё новые хлеба, всё новые зрелища. Прогресс науки и техники заменяет доктрину Спасения через веру. Он сам и есть спасение. Всё, что сулит Бог — справедливость, любовь, свобода, бессмертие,— всё достижимо без Бога и решаемо как инженерная задача. Человечеству пришлось триста лет плевать на Бога, чтобы изобрести непригораемую сковородку и электрическую ловушку для комаров… — Достал! — перебивает юнгу Волхов. — Капитан, — обращается он к архангелу, — ты нарушаешь устав и обычай. Никогда не менялась на ходу цель нашего паломничества. Господь не примет прошение от непостоянного, неверного, смятенного духа! Нельзя и помыслить этого! Решили просить о воскрешении подводников — так тому и быть! Опомнись, капитан! Тебе, конечно, решать, но — опомнись! Какой ещё Велик! Какой мальчик! При чём тут… — Да, капитан, — говорит Жёлтый. — Не годится так… — А воскрешать мёртвых годится? — пищит Юнг. — Не было такого уговору! Завету такого не было! Страшного суда надо ждать, а не канючить — этого, Господь, воскреси, да того ещё. Это не шутки — мёртвых воскрешать. Я всегда говорю — нельзя! Не об этом Бога просить надо, попроще чего-нибудь надо придумать, посмиреннее! А желать воскрешения до сокровенного часа, только Ему ведомого, — гордыня! Искушение диавола! И про предательство не дали дорассуждать, никогда меня дослушать никто не хочет, а я… — Достал, — рявкает оборотень. — Да, капитан, — басит примирительно медведь. — Успокоился бы ты, а? Почему ты передумал, почему сомневаешься? — Не знаю, — отвечает тихо капитан. — Почему Велик? — Не знаю. — Чем он важнее моряков? — Не знаю. Не знаю ничего, — раздражается капитан. — Но на своём стою.

русский пионер №2(26). апрель 2012

— Ты можешь приказать нам. По уставу. — Но мы можем проголосовать. Таков обычай, — говорит архангел. — Голосуем. Кто за то, чтобы воскресить моряков «Курска»? Лапы поднимают Волхов и Жёлтый. — Двое, — считает попугай. — А вот люди, цыгане-то, пусть скажут, если по-человечески, то кого спасти лучше — сто больших или одного маленького. — Маленького жальче, — произносят хором цыгане. — Вот как! Ты, капитан, рассуждаешь как человек. Деградируешь! — язвит попугай, летая вокруг капитанской кокарды. — Люди права голоса на корабле не имеют, — отгоняет рукой, как муху, саркастическую птицу архистратиг. — Голосуем. Кто за то, чтобы просить Господа вызволить Велимира Дублина? — и капитан решительно и высоко поднимает руку, словно отдавая честь, салютуя чему-то очень важному. Помедлив, ещё краснее покраснев, поднимает ладонь к сердцу Госпожа. — А ты что же? — обращается к Юнгу капитан. — Ты разве не за? Ты же против был воскресения экипажа субмарины. Почему ж не голосуешь? Воздерживаешься, что ли? — Воздерживаюсь, — хамски улыбается юнга. — Именно что воздерживаюсь! — Ты не хочешь ни моряков спасти, ни мальчика, — возмущается Госпожа. — Чего же ты хочешь? — Воскрешать — плохое решение. И менять решение — тоже плохое решение, — глумится Юнг. — Вот тебе раз, — давит Госпожа. — Ты же только что доказывал, что менять взгляды и убеждения — очень полезно, иначе бы прогресса не было. — Для людей, сударыня, для людей предательство полезно, а не для Господа и ангелов его! — А что же Господу-то полезно, — уже злится Госпожа. — Непостижимо, что полезно Ему. Правильно говорит капитан! Завет наш с Господом хотя и крепок, но неясен. Чорт знает, что Богу нужно! — завирается Юнг. —Ну, заврался ты совсем, — бормочет медведь. — Двое за. Двое против. Один воздержался. Решение по обычаю не принято, — пресным голосом подводит итог архистратиг. — Тогда решай по уставу, — требует Госпожа. — Решу. Потом решу. Там решу, на Арарате, — отрешённо произносит капитан Арктика и уходит. Госпожа в отчаянии бежит за ним. — Ты что ересь несёшь, салага?! — хватает юнгу за шиворот Волхов. — Оставь его, — вступается Жёлтый. — Он так, погремушка. Капитан наш в смятении, духом сломлен, вот в чём проблема. Герой ведь был, а тут совсем чего-то ослаб, очеловечился. А этот так — видит, старший с ума сходит, вот и кривляется. — Да, — отпускает юнгу оборотень. — Сдаётся мне, это последнее капитаново плавание. Сам весь в сомнениях и нас всех

русский пионер №2(26). апрель 2012

...О бедных людях учтивость велит говорить, что живут они — скромно. Однако бедность лейтенанта Подколесина сама по себе была какой-то нескромной, почти вопиющей. Словно всем напоказ, нарочитой, непонятной, поскольку как может ближайший соратник и подручник могущего Кривцова так худо жить, не всякому уму уразуметь доступно…

этими сомнениями заразит. Разлагаемся! Стали как труха, тьфу. Словно не из света сделаны, а из хлипкой скоропортящейся человечины. — Ну ты за всех-то не говори, — отойдя на изрядное расстояние, дерзит юнга. — Кто из трухи, а кто из чего получше. По себе не суди, — и направляется к цыганам. — Пойдёмте, мужики, помогу вам на лёд спуститься. Домой вам пора. Мужики идут за ним, кивая согласно головами «пора, пора»; и скоро уже виднеются далече, хлопая вострыми лыжами по мягкому льду и дымя партагасами по вольному ветру. — Ну вот, ушли, — провожает их взглядом Юнг. — «Маленького жальче». И чего это я завёлся? Надо было капитана поддержать. Назло этому волчаре. Просто назло. «Ересь несёшь! Ересь!» Сам ты ересь несёшь! Самого тебя за шиворот надо да обратно за борт, за борт! Чтоб бежал за парусником как голодная собака. Тоже мне, волк нашёлся! Сука ты, а не волк! Эх, погорячился я! Теперь обидится капитан. И на Юпитер не возьмёт. А там бури, газы… кометы… Эх! В одной из дальних укромных кают Госпожа читает капитану Арктика Евангелие: «…пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо их есть Царствие Небесное…» Её мерцающий голос переливается через громкий рыбий грай и рассеивается, негасимый, по всей вселенной. Достигает он и Волхова с Жёлтым, снова толпящихся на носу корабля. — От Луки, что ли? — прислушивается Волхов. — От Луки, — подтверждает Жёлтый. — Пропал командир! — Пропал. Истинно так. — Всё одолел, Люцифера одолел, а человеческой жалости не превозмог.

128

129

русский пионер №2(26). апрель 2012

«Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художники: Назар Чагатаев и Валерий Зражевский»

— Не превозмог! Да и надо ли её превозмогать? — И ты туда же! — Все мы туда же. И всегда так было. Вспомни книгу Бытие: «…видя красоту дочерей человеческих, ангелы Божии брали их себе в жёны… а те рожали от них детей…» Так что не мы первые поддаёмся человеческой слабости. Жёны, дети… Засасывает эта земная канитель. Те ангелы не устояли, а уж на что были круты… — Это уж точно так и есть. И в книге Еноха о том же… Пропали мы, брат, все пропали, не один только командир… Гиблое место... эта Земля!.. — Eala Earendel! — запевает Жёлтый от грусти и для бодрости. — Engla beorhtast, — робко подпевает волк. — Ofer middangeard, — отзывается с правого борта Юнг. — Monnum sended, monnum sended, monnum sended, — поют они снова вместе, с каждым тактом всё громче и смелее. И заслышав их пение, скитеры на Арарате подхватывают священный гимн: — …радуйся, радуйся, утренний Свет, посланный Господом… И, отложив книгу, поёт Госпожа, и поёт капитан Арктика: — …утренний Свет, светлейшая из звёзд, посланных людям… В капитанской рубке попугай глядит в монитор АТАТ4040ВВКУ764793. «О капитан, мой капитан… чего ж ты-то распелся? Не решил ничего и поёшь, а тут такое… Боже, Боже, зачем ты нас оставил!? Жаль, что я как всякая земная тварь не имею голоса в совете ангелов… Бедный мальчик! С Юнгом поговорить? Обманет, из одной только вредности обманет. Вообще не понимаю, что он делает на ковчеге Спасения. По повадке, по масти — ну чистый ведь бес, натуральный. Капитана пристыдить? Да уж видно его, совсем разомлел, Хамлет да и всё тут, раскис, растяпа. Поэтому и не решился приказать, хотя мог, а по уставу — так даже должен. Но нет же! Быть/не быть… «Пусть решат за меня — голосованием, жребием, хоть как, лишь бы не моей собственной волей». Нет, не лечится такое беседами с любимым попугаем. Да и ни с кем. Тут пока сам с собой капитан не наговорится до одури, до отупения, до тошноты, сам себе не разъяснит всё и не придёт к простому какому-нибудь решению, из-за которого и мучиться-то столько не стоило, не от премудрости придёт, а от усталости только — до тех пор никто и ничто не поможет. А вот с Жёлтым, пожалуй, пообщаться не мешает. Глядишь, переменит позицию. Он из них самый совестливый… может за мальчишку проголосовать…. а может и не проголосовать…»

§33

О бедных людях учтивость велит говорить, что живут они — скромно. Однако бедность лейтенанта Подколесина сама по себе была какой-то нескромной, почти вопиющей. Словно всем напоказ, нарочитой, непонятной, поскольку как может ближайший соратник и подручник могущего Кривцова так худо жить, не всякому уму уразуметь доступно.

русский пионер №2(26). апрель 2012

Щеголял Подколесин в из шинельной шерсти пошитом пиджаке и в шинельного же цвета шестнадцатилетнем Шевролете. Ночевал уже шестнадцать лет в общежитии, не женат, не нужен никому, кроме генерала, не дружен ни с кем. Кривцов, богатейший негоциант не только в городе, но, возможно, и на всём среднем севере, как-то всё забывал поделиться с верным слугой; всё собирался, справедливости ради надо сказать, всерьёз собирался, но — всё забывал. И звание не доходили руки ему повысить. Вроде и вспомнит иной раз, но как-то некстати, в бане, на охоте, так что ни ручки нет под рукой, ни бумаги для приказа. Лейтенант был как бы частью генералова тела. Частью нужной, даже значительной, но из таких, о которых мало говорят, которых даже несколько стесняются и слабо помнят. Не почешут вовремя; моют редко и нетщательно; перед зеркалом красуясь — не выпятят, не будут разглядывать и разглаживать с удовольствием и заботой; в фитнесе не сделают укрепляющих эту часть упражнений. И только если заболит это место или, не приведи бох, отвалится — тут уж начнут ухать и кудахтать, но всуе, всуе. Потому что — раньше надо было думать. Где-то, правда, в болоте, на живописном острове строился, по слухам, невероятной площади лейтенантский дом. Будто бы — с тремя бассейнами, будто бы — раззолоченный, будто бы — с мраморным гаражом и баобабами в кадках. Строился, говорили, давно, но по графику. Думал, говорили, лейтенант через два года достроить его и выйти в отставку. И зажить по новой, по-настоящему в этом новом настоящем доме с женой, друзьями. А пока — добирал деньги до суммы, которую полагал справедливой для вознаграждения своих многолетних трудов на государской службе. Вот с этой суммой и с домом он рассчитывал обрести покой и счастие. Впрочем, обо всём этом судачили да сплетничали. Ни баобабов, ни позолоченного мрамора никто не видел ни тогда, ни после. Не в мраморном гараже, не в третьем бассейне коротал одинокие вечера лейтенант. Сидел он в общежитии в гулкой голой комнатке на нескладном табурете и возражал через стол поверх бумажных коробок с молоком: — Вот ты говоришь — Путин, Медведев, Путин, Медведев… Ну читал я… и того и другого… И знаешь что — вроде правильно всё, умных слов вроде много… модернизация, глонасс, бандерлоги… Но, знаешь, не цепляет почему-то. Акунин лучше пишет. Да ты сам-то прикинь: в полицию переименовали, а форму новую не выдали. А ведь обещали — с орлами золотыми, по два комплекта на год плюс носки по потребности. То есть никто эту форму и не просил. Сами ж пообещали. Не пообещали бы — никто бы не додумался. А если пообещали, никто за язык-то не тянул — так сделайте. Или, вникни, — зарплату повысили. Что есть, то есть. Повысили, спорить не буду. Но у нас ведь работа какая? Скажи, какая? Правильно, опасная. Мы жизнью рискуем. А жизнь не продаётся. Жизнь моя дороже этих сорока штук стоит. Не знаю сколько, но точно дороже. И что — я пойду за эту повышенную зарплату

130

...Повеситься можно у тебя? Я дома хотел, уж и приладился было, но Надька проходу не даёт. Нечего тут, говорит, вешаться. Дом, говорит, не для этого. Вот так, Подколесин! Вот этими вот руками построил дом, а мне в нём даже помереть не дают…

в ноги им кланяться? Спасибо, типа, отцы! Да для нас, военных, зарплата не главное! Ты нас уважь, ты с нами сердцем будь. А денег хоть и вовсе не давай, только будь наш; накажи, брось, на смерть пошли верную — только подход к нам найди. Вот и будешь нам командир. А за деньги — ты нам не командир. Ты нам за деньги начфин. А начфины армиями не командуют… Телевизор — а именно с ним беседовал Подколесин — в ответ пробормотал что-то про шторм в Шотландии и, явно не настроенный на содержательный разговор, принялся рекламировать пиво, которое лейтенант не любил. — Да ну тебя, — засмеялся лейтенант. — Опять за своё! Он выключил телевизор и подлил молока в свой опустевший стакан. Вдруг из-за двери послышалось: — Открой, лейтенант. Дело есть. — Товарищ генерал, это вы? — не поверил ушам Подколесин. — Я, кто же ещё. — Вы ко мне? — А к кому, по-твоему? К Ваенге, что ли? Она здесь, что ли, живёт? — Я в том смысле, что так неожиданно… И такая честь… Молока не хотите?.. Полужирное, экологически… — Ты мне сюда, что ль, молока вынесешь? Отопри уже, а? — Ой, простите, — уже отпирал дверь Подколесин. Генерал вошёл и застыл посреди комнатки. Оглядел потолок, поводил по нему пальцем, покачал вбитый в него крюк, на котором висела лампочка с несвежим серым светом. — Слушай, Подколесин, ты можешь эту комнатку мне на время предоставить?

131

— Да, конечно, ночуйте, живите сколько надо. Я в отделении могу пока… — Да мне не ночевать. Мне минут на десять. Ну на пятнадцать, если наверняка. — А чего? — Повеситься можно у тебя? Я дома хотел, уж и приладился было, но Надька проходу не даёт. Нечего тут, говорит, вешаться. Дом, говорит, не для этого. Вот так, Подколесин! Вот этими вот руками построил дом, а мне в нём даже помереть не дают… — Зачем же? Так? — растерялся лейтенант. — Может, всётаки переночуете… лучше?.. — И ты, Подколесин? И ты, сынок? Эх… — Что вы, что вы, товарищ генерал… — Слушай, Подколесин, мой последний приказ. — Слушаю, товарищ генерал. — Я жить так, Подколесин, не могу. Сам от себя не ожидал, но — не могу. Ты как сказал мне, что не вернулся мальчонка этот, что померещился он только этому сраному математику, так я понял — не могу. Всё надеялся, что выжил он, что не сделал Пантелеев то, что ты ему поручил, а я тебе… Но нет… Я поручил. Ты поручил… Пантелеев сделал. Ребёнка… ребёнка… — генерал оглядывал потолок, — я, значит, я… А его так Машинка любила… А я его… И дочку потерял… Не вернётся она, вот что, пока я не наказан. Чую, заплатить я должен. Собой. Тогда, может быть, и Машинка спасётся. А кто ж меня накажет? Я же крутой! Я их всех… Значит, сам себя я должен наказать. Приказываю — покинь помещение. Дай повеситься. — Есть, товарищ генерал. Но один только вопрос — застрелиться не пробовали? Это как-то благороднее. По-нашему, повоенному… — Нет, брат. Иуда повесился. И я, брат, Иуда и есть, а никакой не военный. — Понял, товарищ генерал. А верёвочка у вас с собой? Не надо ли намылить, на крюк нацепить? Или записку для следствия — никого не винить… Как положено… Я мигом… — О святая ты моя простота! Услужливость эту твою я люблю, Подколесин, — генерал обмахнул рукавом пальто свои старые потёртые глаза, — но сейчас… сам всё сделаю. Выйди. Вернёшься через пятнадцать минут. — Есть, товарищ генерал. Подколесин вышел в коридор. Постоял, почитал надписи на стенах. Добрался до каких-то «пенченеллы из Войвожа комната 23 за всё ответите крысы». Тут прошло пятнадцать минут, подождал ещё пять из уважения к начальнику, вернулся в комнатку. Генерал так и стоял посередине, уставившись в потолок. — Что-то ты рано, — не обернулся Кривцов. — Никак нет. Извините. — Пятнадцать минут прошло? — Двадцать, товарищ генерал. — Не могу… Не могу… Других, выходит, легче убивать, чем себя. Вот уж не думал. Слушай, лейтенант, у тебя пистолет с собой?

русский пионер №2(26). апрель 2012

— Всегда, товарищ генерал. — Будь другом, застрели меня, очень прошу. А я тебе записку оставлю, что ты не виноват, что это я сам тебя попросил… — Нельзя так. Это ж чистая эвтаназия. Посадят меня, — испугался лейтенант и, надеясь, что остыл начальник, завёл было: — Молочка, товарищ генерал? Экологически чистое, живое, нежирное… — А вот знаю же я, знаю, кто мне не откажет, — гнул своё генерал. — Пора мне, Подколесин. На вот держи, в хозяйстве пригодится, — он сунул лейтенанту в руки бельевую верёвку, шикарную, шёлковую, двухаршинную с жемчужным каким-то отливом. — Что вы, товарищ генерал, такой ценный подарок… Заслужил ли я?.. — смутился лейтенант. Сергей Михайлович зорко всмотрелся в него — не издевается ли? Или и вправду, что ли, всё-таки дурак? Или просто нехитрый добрый малый? Но не издевался Подколесин; верёвка эта, пожалуй, и точно была самой дорогой вещью в комнатке. Не считая пальто, ботинок и часов на генерале, который, впрочем, уже выходил, кряхтел по коридору, по лестнице топотал, выбегал на улицу. Час был почти ночной, улица удалённая, безлюдная. Генерал зашагал решительно, но не быстро по проезжей части, поминутно выкрикивая то вправо, то влево: «Аслан, я здесь! Здесь я, Аслан! Это генерал Кривцов говорит. Здесь я, слышишь? Эй, кто слышит — передайте Аслану. Тут я. Один. Без оружия. Пусть приходит. Здесь я-а, Асла-ан!» Так прошагал Сергей Михайлович дюжины две улиц в надежде, что услышит его Аслан и застрелит — давно ведь собирался. Но не видно было злого чечена, ещё дюжина улиц была одолена, но всё напрасно. А районы между тем становились все безлюднее, темнее, снежнее. Тяжело было по ним шагать. Заплутал генерал, ослаб, присел на сугроб. Шепнул протухшим голосом: — Аслан! — Нет его, — весело ответил кто-то из подкатившего джипа. — Где ж он? — А хер его знает. Я тебе не подойду, раз его нет? — из машины высунулся радостный Кетчуп. Позади него виднелась девица с бокалом красного вина и, кажется, ещё одна — без бокала. — Подойдёшь, если пушка с собой, — обрадовался генерал. — А я думаю, шутят люди. Звонит один, другой, третий… Кривцов, говорят, по городу без охраны ходит, Аслана зовёт… Не поверил никому, но когда Парщиков подтвердил… Проверю, думаю… И правда ведь! — светился счастьем Кетчуп. — Гляди, Анжела, Ань, смотри, — две девицы как по команде уставились на Кривцова, Кетчуп показывал на него пальцем. — Тебе чего, мент, жить надоело? — Надоело, Кетчуп. Грохни меня, — спокойно сказал Кривцов. — Вот это да! Но пушки-то у меня с собой как раз и нет. Не готовился. Всё не верил… Не ожидал тебя всё-таки увидеть… — Так сгоняй домой… за стволом-то…

русский пионер №2(26). апрель 2012

— Это ни к чему. Ты на себя посмотри — руины! В чём только душа держится! Пугну её только слегка — и выскочит из тебя вон! — Правда, что ль? — вздохнул Сергей Михайлович. — Правда, правда, — влезла в разговор одна из девиц. — Выглядишь неважно… — Помолчи, — оборвал её Кетчуп. — Не твоё дело, не суйся. — Ну так пугни! — попросил генерал. — Кто бы знал! Не поверит теперь никто — что я тебя вот так… бесконтактно… завалил, — засмеялся Кетчуп; потом махнул на Кривцова рукой, как машут на гусей или бестолковых голубей, отгоняя от чужого корма. — Кыш! Кыш! Брысь! Брысь! Пшла! И действительно, из развалившегося на сугробе обмершего генерала вывалилась небольшая недоношенная душа. Испуганно вознеслась метра на три. И натужно полетела, заметно прихрамывая на левое заднее крыло, — на восток, на болото. Там, говорят, она и поныне таскается, неприкаянная, питаясь илом и трепеща, словно раненая птица. Под утро, прознав о гибели товарища генерала, Подколесин вызвал к себе в общежитие прапорщика Пантелеева. — Скажи, Пантелеев, как Велимира Глебовича Дублина убил? Генерал просил меня вникнуть, чтоб ты не накосячил, как тогда с Бахтияром, — спросил лейтенант, теребя дарёную верёвку. — Так я его не убивал, — ответил Пантелеев. — Как? А что ты с ним сделал? — Да ничего. Не успел ничего сделать. Пропал он. Вы ж сами сказали, позвонили тогда. — Я ж позвонил тебе спасибо сказать, что так быстро сработал. А ты мне — «пожалуйста, всегда рад, всегда можете на меня положиться, передайте товарищу генералу…» Не помнишь что ль? — Ну.

...Из развалившегося на сугробе обмершего генерала вывалилась небольшая недоношенная душа. Испуганно вознеслась метра на три. И натужно полетела, заметно прихрамывая на левое заднее крыло, — на восток, на болото. Там, говорят, она и поныне таскается, неприкаянная, питаясь илом и трепеща, словно раненая птица… 132

— Что ну? Зачем же ты тогда так говорил, если на самом деле палец о палец не ударил? — Ну вы так хвалили, — заулыбался Пантелеев. — Я думаю, чего отказываться. Всё в зачёт пойдёт. Если вы подумали, что это я такой шустрый молодец, так чего мне вас в этом разубеждать… — Скотина… — Да ладно вам. — А что с ним? — С кем? — С Велимиром. — Откуда же я знаю! Я его даже не видел никогда. — Значит, мы с тобой его не убивали. Не похищали. — Никак нет. — Пошли. — Куда? — К Острогорской. — Зачем? — Скажем, что мы не убивали, хотя Кривцов и просил. — А зачем, товарищ лейтенант, покойника впутывать? Ну сказал, ну погорячился, бывает. Всё равно же ничего не случилось. Так что Сергей Михайлович и не виноват, выходит. — А затем, товарищ Пантелеев, что пока не отпала версия про Сергея Михайловича, мы с тобой тоже под подозрением. — Тогда пошли. Вскоре в лобби Атлантика они достаточно талантливо и подробнейшим образом письменно и устно, обстоятельно и наперебой описывали Маргарите и тунгусу детали несостоявшегося преступления. «Или состоявшегося? — думала, выслушивая их, Марго. — Оба врут? Или только Пантелеев. Такой мог и убить. Лицо честное — сразу видно, подонок. А теперь испугался, когда своим самоубийством Кривцов себя практически выдал. А с собой и этих… знатоков… рождённых революцией… своих подручных…» «Или всё же правду говорят? — думал, поглядывая в окно на очаровательное юное стройное утро, Мейер. — Такие-то, которые всю жизнь врут, от потрясения какого-нибудь вдруг столько правды разом наговорят, сколько и знать не захочешь. И по делу всё как есть расскажут, и не по делу, чего никто и не спрашивал — добавят от себя. Только успевай слушать, пока они в себя не пришли, пока не успокоились и опять врать не начали». Утро было раннее, воскресное, не тронутое ещё людьми. И хотя солнце не проступало сквозь бежевую пелену, закрывшую небо, от окутанной только что выпавшим снегом земли исходили такая чистейшая ясность, такой легчайший, ласковый, освежающий, будто утренний свет, морозец, что казалось — земля сама светит себе лучами лучше солнечных.

§34

Утро было необычного цвета — сахарного какого-то. Человечников смотрел из офиса на тёщин огород удивлённо и гордо: красота на огороде была поразительная, редкая. Новый пуховый, казавшийся

133

даже тёплым снег покрыл всё, сгладил все углы, сровнял неровности, скруглил выступы и обрывы, спрятал нечистое, глупое. Сарайчик, в котором валялась всякая шанцевая дрянь, стал похож на ошитую шёлком и плюшем шкатулку с бох весть какими сокровищами. Тупая ёлка под окном, двуствольные клёны вдоль изгороди, шершавый вершень, взъерошенные крыжовники и самая изгородь — вся эта небогатая среднерусская древесина осыпана была сверху донизу жемчужным серебром, серебристым золотом, инеем чистой воды, смирным свечением. Так любовницу увешивают перед любовью дорогими дарами, превращая в искристую царицу, хотя «царица» эта три дня всего как доставлена модельным агентством из Моршанска. — Хорошо, как хорошо, — улыбался майор, недоумевая, чего это ему вдруг так похорошело. Ведь ничего хорошего как раз не происходило и не предвиделось. Машинка и Велик не нашлись, и каждый день ослаблял надежду. Получаемый от участия в расследовании доход мог очень скоро прекратиться, поскольку теперь, когда не стало Кривцова, а с фон Павелеццом, Подколесиным и прочим личным составом Марго работала открыто и непосредственно, ценность майоровых услуг становилась околонолевой. Но, и не прекратившись ещё, доход этот уже внёс сумятицу Человечникову прямо в семью: жена его Ангелина Борисовна и дочери стали от этого дохода сварливы; когда не было денег, Ангелина, конечно, иногда беспокоилась, но — очень иногда; когда явились деньги, начались сравнения с другими деньгами, которые были у некоторых знакомых, и часто выходило, что у других деньги больше и твёрже; от этого получались огорчения и гомон. И всё же — гомонящую супругу и примкнувших к ней дочерей Евгений Михайлович угомонил бы, но как вылечить себя самого от Маргариты, он не понимал. Он впервые влюбился не в жену, и эта первая незаконная любовь настолько потрясла его примитивный организм, что он возомнил себя чуть не преступником, лжецом жене в лицо, предателем детям. А перед Марго дрожал, не мог к ней привыкнуть. Она каждый раз поднималась над ним неожиданная, сильная, яркая, жаркая, высокая, как взрыв, он пригибался к земле, она ослепляла, сбивала сердце с ритма, контузила. Евгений Михайлович, намаявшись и намучившись незнакомыми муками, с непривычки написал два письма. Одно Ангелине Борисовне («Я виноват, потому что полюбил другую женщину. Я не сам, я не хотел, но ничего не могу с собой поделать. Ты должна это знать. Я буду перебираться в Москву на заработки, буду высылать деньги, но вместе нам уже нельзя…» и т.д.), второе Маргарите Викторовне («Уважаемая Маргарита Викторовна. Тунгус рассказал многое о вашей трудной личной жизни, о ваших непутёвых мужьях, которые вас не любили. Да и не могут они! Артисты и миллионеры, уважаемая Маргарита Викторовна, это не то что мы, простые труженики. Мы лучше…» и т.д.). Письмо жене он оставил на кухонном столе, Маргарите же отдал в руки. — Это что? Материалы к делу?

русский пионер №2(26). апрель 2012

— Материалы. Лично в руки, — ответил ей контуженный и сконфуженный майор. — Срочные? — Нет. Нет. Вы лучше вечером. Лично. Острогорская улыбнулась и своей прожигающей насквозь бесшумной насмешкой ещё раз контузила Че. Он попробовал думать о Великовом деле; сердце билось и рвалось; пролистал опросы находившихся в полицейском управлении на момент доставки туда конверта со «следом Дракона», начал было пить чай, не осилил и полчашки; вспотел; подпрыгнул к Маргарите и промямлил (сердце сбилось с ритма): — Разрешите материалы… того… ну как его… обратно… мои… — Чего это вы? — с прежней улыбкой рассердилась Марго. — Ну надо мне… обратно… — Доработать, что ли? — подсказала Острогорская. — Доработать, — воспользовался подсказкой Че. — Да поздно уже. Я уже прочитала. — Нет, нет. Это ошибка… Это было не вам, — (сердце остановилось и стояло) умирал майор. — Как не мне? А кому же? — всё улыбалась, улыбалась, улыбалась (красивая!!) Марго. — Тут… одной… По работе… один… просил передать… Чтобы я передал от него… тут одной… — Да ладно вам. Я пошутила. Не читала я вашу записку. Вот возьмите, видите — не распечатано даже. Майор схватил письмо, пригнулся и почти по-пластунски выбежал вон. Он бегло дополз до дома, налетел в прихожей на жену, только вернувшуюся с рынка. Споткнувшись о пакет с мочёными яблоками, упал на кухню. — Ты куда, — крикнула и пошла вслед ему Ангелина Борисовна. — Надо… Тут… — послание жене ещё лежало — бох милостив — на столе и, кажется, нетронутое. «Я виноват, потому что полюбил…» — с трудом после контузий разбирая собственный почерк, в ужасе прочитал майор и сунул, смяв, проклятую бумажку в карман. Послание было длинное, смялось в довольно толстый ком, карман оттопырился. — Что это у тебя там? — полюбопытствовала вошедшая на кухню с мочёными яблоками и сушёными рыбами жена. — Материалы… Секретные… Забыл тут… — А что так рано с работы? «Боится, что работаю опять мало и мало зарабатывать буду», — обиделся про себя майор, вслух же сказал: — Да вот вернулся за материалами, теперь обратно в управление. — Позавтракаешь? Смотри, сколько всего принесла. — Там поем. — Где там? Возьми хоть с собой, возьми. Вот корюшка сушёная, бери к чаю. Ты же любишь чай с рыбой. — К чаю можно. Да нет, столько не надо. Я одну, вот эту. — Да бери три. Угостишь кого-нибудь.

русский пионер №2(26). апрель 2012

...Из-под елей вылезли зайцы, глянули на Мерседес неприветливо, отвернулись. Там, где горизонт обрывал трассу, горело что-то вишнёвым огнём — лес? дом? солнце? Зайцы перешли бетонку, поднялись на холм и стали что-то высматривать на расстилавшейся вокруг широкой плоской России…

— Кто ж её будет? Это я только с чаем её люблю. — А другие без чая любят. Бери. Подколесина подкорми. Или Дублина своего. Че взял рыбу и пошёл не в управление, а в свой офис. Здесь он сжёг обе трагические записки и теперь завтракал рыбой и чаем, и разглядывал в окно необычное утро, и говорил «хорошо». — А что, собственно, хорошего? — сомневался он в то же самое время. Он был добрый следователь и очень переживал за пропавших детей. Ему было очень стыдно, что до сих пор он их не спас. — Хорошо — что не отправил эти записки по почте, — ответил он себе. — А то по почте не вернуть бы… Разве что дежурить у почтового ящика… Перехватить сразу после почтальона… И чего это нашло на меня! Письма взялся рассылать… Совсем чумачечий… Ему вспомнился злосчастный Глеб Глебович, день его страшного сошествия с ума. Он вспомнил, как безумец терпеливо ждал, когда же все уйдут из его квартиры. И все ушли, только Че всё медлил, жалел Дублина, хоть и понимал, что тому не терпится остаться одному. Вспомнил, как, неловко попрощавшись, наконец ушёл, спустился по лестнице и — вспомнил! — заметил краем глаза, задел правым боком широкого взгляда что-то выпиравшее из стены. Это был давно не опорожнявшийся, переполненный газетами, журналами, брошюрами, листовками и конвертами, раздувшийся до размеров почти шкафа зелёный почтовый ящик. Он бугрился над гладкими рядами таких же, но не настолько запущенных зелёных жестяных коробок с номерами квартир. На нём, впрочем, и номера почему-то не было. Че подумал, что это ящик, должно быть, Дублина, которому, понятно, не до газет и буклетов

134

«Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художники: Назар Чагатаев и Валерий Зражевский»

...????…

135

русский пионер №2(26). апрель 2012

было все эти дни. Подумал и прошёл мимо, подумал слабо, краем головы и тут же забыл. — Ало, я тут вот что вспомнил, — отложив рыбу, он взялся за телефон. — Ало, майор, ты хорошо меня слышишь? — он звонил Мейеру. — Ты почтовый ящик Дублина проверял? Гдегде. Как у всех, в подъезде. Как не быть? Почему у него должно не быть почтового ящика? Вот и я чего-то забыл совсем. Как-то не подумали. Ну бывает… Какие же мы после этого опера? Ну чего, вместе посмотрим? Я у себя на Рязани… Да вот прямо сейчас и выхожу… Ну, через минут… через полчаса. Всё, там встречаемся. Пока поднимались к Дублину в четвёртый этаж, тунгус пересказал Че недавно закончившийся допрос Пантелеева и Подколесина. Постучали и позвонили в дверь. — Подколесин может наврать? — спрашивал Мейер. — Пантелеев легко может. Подколесин только в крайнем случае, — отвечал майор. — А их случай не крайний разве? Убить ребёнка собирались. А может, и убили… — Нет, этот случай не крайний. У них таких много было. — Значит, правду Подколесин говорит? — Значит, правду. — На сто процентов? Че потянул с ответом: — На девяносто. — Тогда хоть это и не ложь, но всё-таки и не правда. Дома, что ли, его нет? Дверь, действительно, не открывалась, и никаких человеческих шумов из-за неё не слышалось. — Ушёл куда-то? Спит? Опять свихнулся? — Или не хочет никого видеть? — Или самоубийство? — Ладно, ладно, не каркай. Пошли ящиком займёмся. — Без спроса? — Да ничего. Пустяки. Думаю, не найдём ничего. Они вернулись на первый этаж. Распухший ящик и вправду оказался дублинским — на конвертах и счетах была его фамилия. Газеты были московские, журналы научные и детские. Письма — деловые: долги за газ, воду, тепло, электричество. Сыщики разложили корреспонденцию на подоконнике, перекопали её тщательно, но — безрезультатно и стали запихивать обратно в ящик. И тут из складок толстой Комсомолки вывалился тонкий конверт без адресов и марок. — Такой же, как тогда в управлении, — сказал тунгус. — В котором «след Дракона» прислали? — Да. Мейер умело, почти не испортив, вскрыл конверт и извлёк из него тетрадный лист. — Из такой же тетради, как и тот, — произнёс Че. — Так и есть. — И что на нём? Тоже иероглифы?

русский пионер №2(26). апрель 2012

— Нет. Тут по-русски. Буквы наклеены — вырезанные из газет. Как в старом кино. Вот читай, — тунгус повернул листок к Человечникову. «Ваш сын у нас Отпечаток его большого пальца на левой руке прилагается в углу записки Служит доказательством Вы должны — все документы на фирму трест ДЕ собрать в один файл и положить в заброшенную котельную на берегу Новоленинградского оврага Во вторую печь от входа Тогда Велик будет жить Срок десять дней Тогда получите Велика Не надо — снимать деньги с фирмы Трест ДЕ Не надо говорить в полицию Тогда не увидите Велика никогда», — было наклеено на листок. — Бур, что ли? — предположил Мейер. — И Щуп? Но при чём здесь Дракон? — усомнился Че. — Заодно они? — Или они и есть Дракон? — Звоню Марго!

§35

— Лалалалалала всё будет хорошо, — прилипла к мозгу вылетевшая из телевизора юркая песенка, — лалалалалала куда бы ты ни шёл… — капитан Арктика тягостно улыбнулся и подумал: вот прилипла-то… как глупо! А ведь я всегда предчувствовал — что умру глупо. Что моя раздувшаяся от славы и денег жизнь разродится вот такой несообразно жалкой, как эта, смертью. Под аккомпанемент не военного марша и орудийного салюта, а вот такого привязчивого мотивчика. И склонится надо мной не друг со словами «thus cracks a noble heart; good night, sweet prince…», а вот такая злобная мразь… лалалалалала всё будет хорошо лалалалалала ку да бы ты… Капитан лежал, воткнувшись виском в пол. По гладкому и скользкому, как каток, линолеуму проскакал мимо его глаз жёлтый таракан, убегавший от растекавшейся по гостиничному номеру крови. Кровь, он знал, выливалась из его простреленного живота, быстро утекала от него к двери на балкон. Пытаясь остановить и вернуть её, он ухватился медленной рукой за её удаляющийся край. Но рука онемела, пальцы помимо воли разжались, и кровь устремилась дальше. И юнга, и госпожа, все, все покинули его, как только прослышали, что Витя Ватикан послал к нему Бура и Щупа. И хотя все доходы от гастролей и расходы всегда контролировал Блевнов, отвечать теперь приходилось ему. Несправедливо, обидно, но такова расплата за успех. И чёрт ли их дёрнул тогда, в начале бизнеса, занять денег у ватиканских. То есть без этого они бы, наверное, не поднялись, но были, кажется, и другие варианты — у ореховских взять, у тамбовских; в банке каком-нибудь, наконец. Но опыта не хватило, вот и связались с Витей. Оказался Витя мрачным беспредельщиком; договор с ним заключён был, во-первых, только

136

...Что его место среди сумасшедших. Что душа его слаба и неупорна и потому непригодна для многолетнего карабкания по карьерным лестницам. Что если и суждено ему подняться, то лишь случайно, быстро, высоко и ненадолго — какой-нибудь краткий вихрь забавных обстоятельств, летящий мимо, подбросит, покрутит по верхам и выронит. Так и вышло. Покрутил. Выронил…

устный, а во-вторых, совсем неясный, да ещё и менявшийся Ватиканом в одностороннем порядке, когда вдруг деньги ему бывали нужны, или просто вдруг. Он не установил срок возврата занятого, ни положенные проценты. Он решил, что капитан и его команда теперь всегда ему должны. Требовал с них деньги беспорядочно и помногу. Сперва бурно растущие прибыли позволяли мириться с произвольными вымогательствами. Но когда, достигнув высокого уровня, стабилизировались, а аппетиты Вити продолжали усиливаться, положение стало невозможным. Хитрый Блевнов, державший кассу, подсылал к Ватикану для переговоров капитана, говоря «ты человек знаменитый, не то что я, тебя он игнорировать не сможет, а пугать побоится». Вышло со временем, что капитан Арктика превратился в крайнего по всем щекотливым и опасным вопросам. Он говорил было Вите, что долг давно уже многократно отдан, что если это, по мнению Ватикана, не так, то надо уже зафиксировать окончательную сумму, после которой — «всё!» Витя охотно сумму фиксировал, но, когда она была выплачена, заявил, что «не всё», что он передумал и что нужно ещё. Шли, шли годы, годы, мучения продолжались. Капитан Арктика был популярен, его обожали миллионы. У него завелись большие связи — с политиками, нефтяниками, народными артистами. Он подумал, что уже готов послать Ватикана и — послал. Ватикан раз попросил денег, другой раз, третий. Не дождавшись требуемого, захотел объясниться, но капитан Арктика не захотел. Тогда Витя послал ему Бура и Щупа. Они настигли должника в городке Войвож, в одноэтажной гостинице, нетрезвого, ужаснувшегося, оставленного партнёрами. В наши дни публика на-

137

чала от капитана уставать, так что приходилось гастролировать с сеансами исцелений, предсказаний и гражданских проповедей по невзрачным неизбалованным городишкам. В мегаполисах подавали уже не так. Денег у капитана не было; всё, что было (если и было), прихватил с собой Блевнов, но Бур и Щуп не могли ждать, не хотели рассуждать. У них были простые инструкции. Они даже пытать капитана не стали. Просто прострелили живот; и смотрели. — Артист, ты жив пока? — спросил стоявший у вешалки Щуп. — Чего молчишь, Еропегов? — У, — простонал в ответ капитан Арктика. — Ты, Еропегов, мне скажи, тебя дострелить или сам помрёшь? — Сам, — прохрипел капитан. Он вспомнил, как после радиоэлектронного техникума пошёл работать санитаром в психоневрологический диспансер из страха стать нормальным. Он знал, что его место среди сумасшедших. Что душа его слаба и неупорна и потому непригодна для многолетнего карабкания по карьерным лестницам. Что если и суждено ему подняться, то лишь случайно, быстро, высоко и ненадолго — какой-нибудь краткий вихрь забавных обстоятельств, летящий мимо, подбросит, покрутит по верхам и выронит. Так и вышло. Покрутил. Выронил. — Сам так сам. Пошли, Бур, пропьём сэкономленный патрон. Сидевший на подоконнике Бур, приподнявшись на кривых руках с ладонями сорок пятого размера и слегка раскачавши на весу ноги, перепрыгнул капитана и его кровь, допрыгнул до вешалки, спросил Щупа: — Ты уверен? — Дверь запрём. Даже если кто узнает и начнёт спасать… Но это вряд ли, не будет этого, у него и кричать-то сил уже нет, телек всё равно его переорёт… Но даже если услышат — пока прибегут, дверь выбьют… Минут десять самое малое на это уйдёт. А ему и жить не больше осталось. — Ну, десять или двадцать, тут тебе, конечно, виднее. Ты по части медицины авторитет, не спорю. Но если всё же выживет? — бурчал Бур, выходя из номера. Так он и бурчал всю дорогу, пока шли к машине. Они приехали в Войвож в образе дальнобойщиков. В квартале от отеля прятался во дворе их грузовой Мерседес. — Ладно, посиди пока в машине, — вздохнул Щуп и пошёл обратно в гостиницу; вернулся через десять минут. — Ты куда ходил? — спросил напарник. — Туда. — А чего? — Чего-чего! Вижу, нервничаешь, знаю тебя — будешь бухтеть ещё три дня… Короче, можешь не волноваться. Доделал я дело. Для верности. Чтоб ты не переживал. — Вот спасибо, — обрадовался Бур. — Спасибо. Спасибо. А то — вдруг бы выжил. К чему риск? Это ж не казино. Мы, как врачи, с живыми людьми дело имеем. Тут надо точно, чтоб навер-

русский пионер №2(26). апрель 2012

няка. Как хирург — беда, если не дорежет. Щуп сел за необъятный руль, пришпорил педаль газа. В Войвоже не видали никогда никаких Мерседесов. Поэтому даже грузовик произвёл сильное впечатление. Машину обступили дети и собаки. — Говорил тебе, Камаз надо было брать, не можешь ты без понтов, — опять забухтел Бур. — Рррр, — ответил Щуп. — Хватит бухтеть, бубнить и бурчать. Сегодня великий день, давай отметим. — Давай отъедем километров на двести отсюда, тогда и отметим, — пробубнил Бур. Партнёры много лет уже копили деньги. Они планировали собрать по десять миллионов евро на каждого, после чего — уехать в Лондон или на Буайан. Купить там квартиру и остаться навсегда, бросив привычный промысел. Планировалось открытие ресторана. Готовить должна была мама Бура, украинская весёлая старушка, вареники у которой точно получались недурны. Планировалось потеснить бургеры и хотдоги и процентов тридцать местного рынка фастфуда отнять под вареники. Хотелось коллекционировать ковры, курить сигары и читать Таймс. Хотелось говорить по-английски и важно хохотать в беседах с аристократками. Бурмистров и Рощупкин зарабатывали коллекторством и киллерством. По получении, скором получении гонорара за капитана Арктика (а гонорар был солидный, потому что объект знаменитый) как раз заветная сумма складывалась и даже несколько превышалась. Было в запасе ещё одно дело — Дублина и Треста Д.Е. — но надо ли было доводить всё до конца, теперь было неясно. Мнения друзей расходились. Бур бурчал, что хватит, можно уже завязать; Щуп же полагал, что этот — последний! — заказ надо выполнить по двум причинам. Первая — это тоже деньги, а лишних денег не бывает. Вторая — заказчику обещано, слово надо держать, покинуть отрасль нужно с честью, не уронив нажитой за эти годы репутации. — Зачем нам киллерская репутация теперь, если мы уходим в ресторанный бизнес? Там нам эта репутация ни к чему, — резонно замечал Бур. — Сматываться надо, а Ватикан перебьётся, сам пусть с математиком разбирается. — Ватикан может обидеться. А зачем нам обиженный Ватикан? Обиженный Ватикан — вещь неприятная, — не менее резонно добавлял Щуп. Выбравшись из толпы детей и собак, выкатившись из города, друзья всё спорили. Не договорившись, сменили тему. — Слушай, дело прошлое, а чего ты всё-таки на Сахарова не пришёл? — спросил Бур. — Я ж тебе говорил, не смог. Проспал. — Как ты мог проспать, если митинг в два начался? — Так я спать лёг в час… Ты чё? Думаешь, я испугался? — Не знаю… — Чё ты не знаешь? Я испугался, что ли, думаешь? Бля?! — Ты не испугался, конечно, но чего-то не пришёл. А могли бы революцию сделать, если бы некоторые…

русский пионер №2(26). апрель 2012

— Чё некоторые? — Да ничего! — Не! Ты, бля, договаривай! Чё некоторые? — Да ничё!.. Опять щас выберут… на шесть лет… а ты спишь… — Ну и оставайся тут! Без тебя в Лондон поеду. А ты тут революцию свою… дрочи… — Ну и хуй с тобой! — Да иди ты в жопу. — Останови машину. — Зачем? Ты чего, пешком пойдёшь? — Стой давай. Щуп притормозил; справа была роща елей, слева холмы земли; повсюду снег. Бур, возбуждённый спором, влажной горячей ладонью провёл по щеке Щупа. — Ты хочешь? — спросил Щуп влажным горячим баритоном. Бур ответил страстным глубоким всхлипом. Друзья обнялись и жёстко, с хрустом и матом совокупились. Кончив и устало нежа друг друга лёгкими взглядами и касаниями, они порассуждали: — Поедем с математиком решать? Я тебя люблю. — Да ну его. И я тебя. Смсни Ватикану, что с капитаном решили. Он завтра деньги перечислит. И ходу отсюда, из совка этого. Не могу, достало меня тут всё, рожи эти, чиновники, жулики и воры… Перевешал бы всех… Ссориться им больше не хотелось; одевшись, поели, поехали — «по дороге решим». Из-под елей вылезли зайцы, глянули на Мерседес неприветливо, отвернулись. Там, где горизонт обрывал трассу, горело что-то вишнёвым огнём — лес? дом? солнце? Зайцы перешли бетонку, поднялись на холм и стали чтото высматривать на расстилавшейся вокруг широкой плоской России. Велик, спавший на дальнем краю этой огромной местности в погребе под замком, увидел во сне растекавшуюся по миру густую тьму. Он проснулся и открыл глаза, и увидел ту же тьму — наяву. И подумал: что-то случилось, что-то случилось, случилось.

§36

Едва Острогорская перестала таиться и возвестила открыто о своей миссии, к ней со всей округи потянулся крупный служебный народ. Как-то скоро навели о ней справки, снеслись со знатными знакомыми в Москве и получили от них разъяснения в высшей степени удовлетворительные. Передавали из столицы источники сведующие и верные, что Маргарита Викторовна имеет связи через Сардинию чуть ли не в Кремле, располагает крепкими рекомендациями и полномочиями чрезвычайными. Что вхожа к самому Павлу Алексеевичу, Александру Ивановичу приходится правой рукой, а с Натальей Александровной так и просто на дружеской ноге. Кто были эти Александр Иванович и Наталья Александров-

138

...Так что всякий норовил с Маргаритой Викторовной познакомиться или хоть мелькнуть перед ней в надежде понравиться. И уж конечно, не в низменном значении, ни о каком флирте солидные эти характеры и не помышляли, а исключительно в интересах дела, по служебной исключительно надобности. Что вот-де глянемся мы столичной диве, а она и замолвит слово там, наверху кому следует…

на, наводящие справки даже и не представляли, но по тону ответов догадывались, что какие-то, по всей видимости, экстренные существа. Так что всякий норовил с Маргаритой Викторовной познакомиться или хоть мелькнуть перед ней в надежде понравиться. И уж конечно, не в низменном значении, ни о каком флирте солидные эти характеры и не помышляли, а исключительно в интересах дела, по служебной исключительно надобности. Что вот-де глянемся мы столичной диве, а она и замолвит слово там, наверху кому следует. Какое такое «слово»? Где «там»? И кто тот, «кому»? И чем, наконец, глянемся-то «мы»? Какими своими рожами и талантами? Тут было, право, много ещё неясного, но энтузиазма это нисколько не умаляло. Все эти подчинённые начальники, пресмыкавшиеся у подножия державной пирамиды; рядовые генералы, состоявшие на посылках у азербайджанских перепродавцов; полнотелые подполковники, не умевшие выкарабкаться из-под полковников, мешающих их карьерному росту; мелкопоместные миллионеры, изнурённые классовой ненавистью к миллиардерам; здешние серенькие селебритиз, застрявшие и заскучавшие в нижних этажах высшего общества — всё это ринулось к Маргарите в надежде набраться новых чинов, званий и связей. Кто звонил без церемоний прямо на добытый окольно мобильный и шёпотом на ухо звал на уху. Кто обращался официальным письмом на казённом бланке с неотложным политическим вопросом. Кто оставлял у портье подарки и визитки, и приглашения на вечеринки. Но чаще пытались действовать тонко, через тунгуса, либо ставшего вдруг в большой чести Че, либо хотя бы фон Павелецца, потому что всё ж таки побаивались красавицу с полномочиями, не хотели враз нарваться, без разведки и раз-

139

водки нечаянно дров наломать, не так как-нибудь показаться. Тогда — пиши пропало, не только нового чина не схлопочешь, но ещё и старого лишишься. Не только в Котлас не переведут, не говоря уже о Москве, а пожалуй, и отсюда-то вытурят. Тунгуса и Че обхаживали, совали им билеты Банка России, но те не брали, бранились только в ответ и стыдили сователей. Фон Павелеццу билеты тоже сунули было, и он их, само собой, взял, но просьбу о знакомстве с Марго выполнить не смог, почему и был отставлен всеми как неспособный, ни к чему не годный человек. Вельможные горожане пожаловали гостье роскошный пятикомнатный кривцовский кабинет в полицейском управлении. «Для удобства работы». Советовали «для удобства отдыха» съехать из затхлого Атлантика на свои червонцевские дачи. От дач Марго безусловно отказалась, а в кабинете дворцового типа бывала, собирая там целый штаб следствия из уже известных Че, фон Павелецца, тунгуса, а также коллег из других силовых учреждений, журналистов, конторщиков мэрии, добровольных помощников из числа бандитов и школьников. Работалось там действительно удобно — все виды связи, под рукой весь штат управления, лаборатории, комнаты для совещаний и уединённых размышлений. Веселила её и отделка, обстановка офиса — как будто дизайнер захотел воспроизвести викторианский стиль, о котором судил по собственным воспоминаниям о декорациях посмотренного однажды в детстве древнерусского фильма «Чисто английское убийство». Ничего личного от усопшего хозяина здесь не осталось (поскольку он сюда заглядывал в последнее время очень редко и кратко), кроме двух фотографий на столе. На одной насупленная годовалая Машинка; с другой жутко улыбался, лёжа на палой дубовой листве, сердитый секач с простреленным сердцем, любимый охотничий трофей Кривцова. Перед входом из приёмной в собственно кабинет к стене была привинчена бронзовая пластина с трогательной надписью «Реставрация помещения осуществлена при финансовой поддержке предпринимателя и гражданина Фёдора Петровича Пухлова». В раздольной приёмной с громадноглазной громадногрудой секретаршей по утрам грудились теперь сходившиеся со всего города вип-просители. Они приставали к Че, тунгусу, реже прямо к Марго с устными и письменными предложениями, доносами, наветами, просьбами, мольбами, плачами и даже часто с какими-то невнятными, но сильно подобострастными и патриотическими междометиями. Мешали работать, но прогнать их невозможно было ввиду их неимоверной по здешним меркам административной весомости и соответственно вездеходности. «А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я ещё не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели. А один раз меня приняли даже за главнокомандующего…» — думала Марго цитатой из русской классической книги с забытыми сюжетом и названием, читанной в отрочестве на домашних уроках, каждый раз, шествуя к своему рабочему месту сквозь

русский пионер №2(26). апрель 2012

гудящую груду разнокалиберных заискивающих начальников. Уездные тузы и тузики расступались перед ней, энергично сопя и спотыкаясь друг о друга; немногие, самые только тупые и отчаянные дерзали поздороваться или подать прошение, да и то, едва наскочив, отскакивали; велико было напряжение, страшен страх. Замечательно, что красивой её из наших обывателей, кажется, никто не находил. Может быть, оттого, что красота Маргариты была избыточной, атакующей, отталкивающей. Пугала, а не привлекала. Даже Человечников, единственный рискнувший сойти от неё с ума, не знал точно, влюблён он или только напуган. Высокая, высокомерная, в чёрном тонком длинном пальто, в чёрных джинсах и изящных полувоенных полусапожках, она лазерным взглядом насмешливого лица раздвигала толпу и на полдня скрывалась в кабинете. Не так легко было прорваться в заветный кабинет Надежде Кривцовой и расторопному слуге купчихи Сироповой Анатолию Негру. Взгляды у них были нелазерные, пальто у Надежды неромантически рыжее какое-то, а у Толи и вовсе непальто, куртка куцая; толпа по их пути не расступалась, наоборот, не сторонился никто, мешали пробиться на приём к Марго и её команде. Мешали, а Толе и Наде очень туда нужно было. Они встретились у входа в управление; были знакомы — купеческие дети учились в школе, где преподавала Надежда; Негру часто их привозил на занятия и забирал потом; разговорились: — Надежда Петровна, уважаемая Надежда Петровна, — с лёгким дубоссарским акцентом посочувствовал Негру. — Ещё девочку вашу не нашли, а тут с уважаемым Сергеем Михайловичем горе такое… Беда одна не ходит… А тут и Глеб уважаемый Глебович… Ну если чем могу помочь… И Эльвира Эльдаровна передаёт соболезнования… Надя обратила к нему потяжелевшее, неподвижное, словно из белого надгробного камня выдавленное лицо и молча, одними глазами прошептала: — Глеб? Анатолий, вы сказали Глеб? Что с ним? — Я думал, вы знаете. Они же с отцом Абрамом ушли на полюс. — На какой полюс? — голос Надежды еле пробился из-под каменеющей печали. — На Северный. Он ближе… От вина всё это, от вина, вот бедствие русского народа. Эльвире Эльдаровне пьяный Абрам сказал — идём с Глебом на полюс, в какую-то полярную церковь Велика спасать. Через неделю вернёмся, сказал. Три дня, сказал, туда, три обратно. Девять дней прошло — не вернулись. От вина это. Не выносит русский народ вина, плохо ему от него. Вот в Молдове у нас мы вино с детства пьём. И ничего. На полюс не ходим. Нам от вина хорошо, а русскому плохо… — Глеб ничего не сказал мне. Может быть, он с отцом Абрамом не пошёл? Может, дома он? — предложила Надежда. — Не знаю про Глеба, всё может быть. А вот отца Абрама точно нет дома десятый уже день. Вот Эльвира Эльдаровна и сказала — иди, Анатолий, в полицию, скажи им. Вот иду. А вы? Про Машинку

русский пионер №2(26). апрель 2012

...Надо… Тут… — послание жене ещё лежало — бох милостив — на столе и, кажется, нетронутое. «Я виноват, потому что полюбил…» — с трудом после контузий разбирая собственный почерк, в ужасе прочитал майор и сунул, смяв, проклятую бумажку в карман. Послание было длинное, смялось в довольно толстый ком, карман оттопырился. — Что это у тебя там? — полюбопытствовала вошедшая на кухню с мочёными яблоками и сушёными рыбами жена. — Материалы… Секретные… Забыл тут… узнать? Или из кабинета Сергея Михайловича вещи забрать? Ничего, что интересуюсь? Если вещи, могу помочь донести… — Нет, Анатолий, не вещи. Про Машинку письмо получила, — заплакала Надя. — Ну-ну, — цокнул языком Негру. — От кого? — Какие-то красные партизаны. Похитили они её. Выкуп требуют. — Ну-ну! — Велели в полицию не заявлять. А у меня и денег-то столько нет, сколько они просят. Я и не знала никогда, где их муж прятал. Вот пришла сюда и стою у дверей уже полчаса. Заявлять? Не заявлять? — Ну-ну! — Как вы думаете, Анатолий! — Заявлять! Полиция что-нибудь придумает. Она хитрая. А похитители не узнают ничего. Если вы, конечно, не будете ещё пять часов у дверей стоять. — А что же полиция придумает-то, Толенька? — Куклу придумает, это такие деньги ненастоящие. Или меченые деньги придумает. Засаду придумает. Да мало ли что! Пошли! Я про Абрама заявлю, а вы про партизан. Ну и про Глеба Глебовича проверить попросим. [Как мы, отчаявшись и потерявшись в затруднительных обстоятельствах, как мы бодримся, дойдя до точки, от любого уверенно произнесённого совета, даже если совет недодуман, а советчик глуп и равнодушен!] Надежда Петровна пошатнулась, накренилась и побрела покорно по коридорам управления вслед за молдаванином. К Марго, однако, проникнуть с ходу не удалось. Сгрудившиеся перед заветной дверью сопящие чиновники слышать не

140

141

русский пионер №2(26). апрель 2012

«Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс» Художники: Назар Чагатаев и Валерий Зражевский»

хотели о срочности, о смертельной опасности, угрожавшей ребёнку, о злосчастии, постигшем монаха и математика. Всем им, по их словам, тоже было нужно срочно и важно попасть к Острогорской. Требовали встать в очередь и ждать, требовали равенства и скромности. Не протиснулись бы, если бы среди прочих не торчал в приёмной некто Нектов, помощник мэра, которому раз в месяц относил Негру от Сироповой букет ромашек с вложенными между цветов тремя пятисотевровыми деньгами. Нектов был добрый малый, к тому же тёзка. — Толя! Толя! — поздоровались приятели, пошептались, поозирались многозначительно. Потом Нектов подвёл Негру и Кривцову к двери и сказал припавшему к ней директору Водоканала: — Им нужно, — посверливая пальцем берёзовый косяк. — Я-то не против, если ты просишь, — доверительно сообщил директор. — Но не пустят их. Строгая она. Ждать надо, когда сама выйдет. — Этих пустят. Они по делу. По профилю. По специальности, понимаешь? — прояснил Нектов. — У них вопросы уголовные, а не карьерные, не то что у нас. — Ну рискни, — отвалился от двери директор. Помощник мэра втолкнул Кривцову и Негру в кабинет и крикнул туда же: — Насчёт Машинки они. И Глеба Дублина. За большим столом для совещаний сидели Че, тунгус и фон Павелецц. Они в который уже раз рассматривали два одинаковых конверта и два одинаковых тетрадных листа с неодинаковыми текстами. Че близоруко водил носом то по китайским, то по русским письменам, всё что-то пытался вычитать и понять, но, видно было, не понимал. Фон Павелецц отщипывал бумажные волокна для очередной экспертизы и в очередной раз удивлялся, что нет ни одного отпечатка, ничего. «Хоть бы слюны капля или пыли бы хоть пылинка», — жаловался он тунгусу. Тунгус качал мягкой жёлтой молчаливой головой. Все точки, где продавались такие конверты и тетради, быстро установили, но без толку — слишком много было этих точек, самые обычные были конверты и тетради, покупавшиеся повседневно всеми подряд, очень многими людьми. Документов Треста Д.Е. на квартире дублинской не нашли: то ли прятал их в другом неведомом месте, то ли потерял во время передряг на Буайане. Но папку пустую приманчивого красного цвета во вторую печь полуразрушенной котельной положили и засаду на чердаке припрятали; однако засада зря пока мёрзла — не пришёл за папкой никто. Зря шерстили и прочёсывали город оперативники, журналисты, школьники и бандиты, пока зря. На полу на жёлтом шёлковом ковре с вышитым посвящением «Сергею Михайловичу — благодарное Горэнерго» в позе лотоса восседала Марго. Она странно носила — пять обручальных колец. Четыре на левой руке в память о четырёх разводах — серебряное, стальное, два белого золота. И одно на правой — платиновое, означающее брак с Максимом. У неё была привычка — в задумчивости

русский пионер №2(26). апрель 2012

теребить кольцо правой руки, снимать его и надевать на пальцы левой, потом обратно и так далее. Она так всегда делала, когда предчувствовала перемены. И сейчас она занималась именно этим — задумывалась, смотрела бессмысленно в стену, играла кольцом. Она так и не двинулась с места, пока: в комнату втолкнулись Надя и Толя; заявили одновременно о красных партизанах, выкупе, Дублине, расстриге; Че взял у Кривцовой письмо похитителей — такой же (естественно, такой же) конверт, такой же лист с оборванным краем из такой же тетради; Толя передал мнение Эльвиры Эльдаровны, что у о. Абрама давно белая горячка, а у Глеба Глебовича, как известно, недавно, так что наверняка вместе сбежали; тунгус подтвердил, что Глеба несколько дней уже дома нет, скорее всего и в самом деле сбежал с о. на полюс; «почему на полюс?» — «как мог обещать до полюса дойти и обратно за неделю?» — «самолёт?» — «да нет, по железке, говорил, до Караула, а оттуда пешком» — «бред какой-то» — «врал?» — «просто белая горячка» — «ах, да, забыл, тогда ясно» — «и что там на полюсе?» — «Велика там хотели спасать» — «как так?» — «да бох их знает» — «белая горячка»; письмо партизанское было напечатано на принтере: «Надежда ваш муж был кровосос, он грабил народ, теперь его постигла заслуженная смерть а деньги народные надо народу вернуть. ваша дочка у нас вот её отпечаток верните народу пять миллионов долларов или для начала хотя бы рублей. Мы политическое движение красные партизаны. Положите деньги в старой котельной в первую печь от входа около новоленинградского оврага. Не бойтесь печь не горит деньги не пострадают. Будут все до копейки возвращены народу по справедливости. Не заявляйте в полицию. Не говорите ей про нас и про печь. Тогда получите живую дочь. До свидания. Красные партизаны срок неделя»; Кривцову и молдаванина тунгус и фон Павелецц развели по разным комнатам для допроса и официальной фиксации показаний. Тогда Марго вспрыгнула и сказала оставшемуся за столом Евгению Михайловичу: — Три письма на одинаковой бумаге от имени разных персонажей — то намёк на Дракона, то на Щупа и Ватикана, то какието красные партизаны. Чья-то тупая шутка? Или преступник играет? Хамит? Так смело? Или нарочно обильно следит, чтобы мы его поскорее поймали? Такое случается… уставший маньяк… Или действительно Велика забрали Бур и Щуп ради Треста Д.Е.? А Машинку украли и вправду политические идиоты? И какимто невероятным образом эти разные и не связанные меж собой преступники случайно использовали похожие конверты и рвали листы из одной тетради? Мало, маловероятно, но — вероятно! Или всё-таки Аркадий Быков. У него и тату имеется — дракон… Не просто, может быть, так… Но если он, тогда что с Машинкой? Просто пошла искать Велика и потерялась? А ведь и Подколесин с Пантелеевым могли. Могли. А теперь врут… Нет, не могу! И ещё Дублин-старший куда-то делся. На полюс! Что за блажь! Нет, не могу, мозг мой виснет! Виснет, Че, зависает! Скажите, Че, вы ведь меня любите, кажется?.. — Как… Как вам будет убодно… удогно… Как вам… угодно. Как удобно… Вам… Если нужно, если вам нужно, то очень,

142

...Три письма на одинаковой бумаге от имени разных персонажей — то намёк на Дракона, то на Щупа и Ватикана, то какие-то красные партизаны. Чья-то тупая шутка? Или преступник играет? Хамит? Так смело? Или нарочно обильно следит, чтобы мы его поскорее поймали? Такое случается… уставший маньяк…

очень даже… Если нет, не надо если, то уж я тогда.. ни-ни… никаких таких… как скажете, в общем… — заюлил майор. — На что вы готовы ради меня? На всё, как положено? — На всё, — Человечников сполз со стула и зашагал по комнате на коленях. — На всё, царица, на любое… Вот вы в личной жизни не очень счастливы. У вас с мужьями вашими … простите… не складывается… Но ведь разве миллиардеры эти и хипстеры, и тем более писатели могут? Любить? Нет, они не так. Как мы. Простые труженики… Денег мало, нет совсем… Так что ж… Зато любовь!.. Я на всё! Они не на всё. Хипстеры не на всё. Им только давай. И не спасибо. А я — на всё! — Тогда слушайте, мой рыцарь. Найдите Машинку и Велика. Сделайте это для меня. Если, не дай бох, плохо и поздно уже, если… не в живых они, то урода этого найдите, тварь эту… накажите… А я — добьюсь вашего назначения на место тунгуса в Москве… Тунгус на моё пойдёт… А если живыми найдёте, если спасёте их — ещё и… — тут Маргарита Викторовна Острогорская сверкнула очами на манер Настасьи Филипповны Барашковой, — замуж за вас пойду! — Матушка! Королевна! Всемогущая! Всё сделаю, всё будет! Он, как был на коленях, так и выскочил в приёмную к немалому изумлению дожидавшихся сановников. — Вот это так королева! — повторял он поминутно, обращаясь к кому ни попало, топая коленями по паркету. — Вот это так по-нашему! — вскрикивал он не помня себя. — Ну, кто из вас, мазурики, такую штуку сделает, а? Я сделаю! Всё сделаю! Царица! Всё сделаю! Обидевшись за мазуриков, сановники отворачивались; Че нёсся, сам не знал куда, носился по управлению и набрасывался на встречных с криком «всё сделаю!»

143

Марго осталась одна, напряжённая, тонкая, поразительная, как обоюдоострая молния. Все её кольца были на левой руке, все пять. И это был знак свободы. Она знала, что не будет жить с Максом; знала, что не будет работать в Следственном комитете; знала, что не сможет расследовать своё десятое дело; что очередной этап её жизни закончился безвозвратно. Но знала также, что хоть и не найдёт детей сама, не хватит ей на это уставшего ума, зато хватит ей красоты — вдохновить несчастного уездного детектива, похожего на неухоженного пса, на любой подвиг. «Сим победиши», поняла она сегодня, увидев его почему-то во сне. «Маша! Велик! Всё будет хорошо! Он всё сделает!» — думала она. Наскакавшись по управлению так, что протёр наконец на коленях брюки и кальсоны, Че с колен встал и уже обычным галопом, на ступнях помчался домой. — Женюсь! Женюсь! — прокричал он жене, присевшей было на пылесос отдохнуть после большой уборки. — Что? Что? — Ангелина Борисовна была уверена, что ослышалась. — Поздравь! Женюсь! — женатый жених напоминал пророка, только что изувеченного шестикрылым серафимом, он жёг. — Ты пьяный! — с надеждой в голосе произнесла супруга, но нет, всё было гораздо сложнее. — Ты меня поймёшь. Я тебя познакомлю. Ты оценишь! Эта такая… царица… — Ты ж женат, жопа страшная! — начала злиться Ангелина, поднимаясь с пылесоса. — Да, — то ли спросил, то ли подтвердил Че. — Ну да! Ну так что же! Это же само собой. Женат, но хочу ещё… Дополнительно… — До. Пол. Ни. Тель. Но, — порвала в клочки последнее его слово жена. — Познакомишь, значит… Ну и я тебя кое с кем познакомлю. С пылесосом, допустим, вот этим, — разозлилась она в полную уже меру и начала колотить супруга грубым пылесосьим хоботом. Хобот, однако, скоро сломался, и Ангелина схватила с комода здоровенный глобус. Увидев толстое учебное пособие в карающей руке подруги, Че вспомнил, что глобус этот как-то сразу не понравился ему — тогда ещё, очень давно, когда партком наградил старшего лейтенанта Человечникова этим «ценным» подарком за беспорочную службу. Евгений Михайлович никогда не интересовался географией и был расстроен, что ему не вручили спиннинг или хотя бы соковыжималку, как другим поощрённым в тот день. И когда допёр глобус до квартиры и взвалил на комод, испытал какое-то смутное беспокойство. Как будто в доме завёлся предмет, назначение которого темно и тревожно, как то драматургическое ружьё, которое, повиснув на стене в первом акте пьесы, обязательно выстрелит в четвёртом. И вот — свершилось! Глобус «выстрелил»! Он оказался тяжким, словно молот, и гулким, словно колокол; страшнее пылесоса, потому что никак не ломался.

русский пионер №2(26). апрель 2012

Жена била бедного Че и лоснящимися океанами по щекам, и вострыми Кордильерами по затылку, и пыльною Австралиею по спине. — Эх, эх, — отвечал Че, но жениться всё равно хотел. Ангелина была неутомима, глобус неотразим. Понимая, что тут не выжить, Че прорвался к двери и обратился в бегство. Он покружил полчаса по городу, запутывая следы, и укрылся в тёщиной избушке. Он всё ещё был бешен от счастья; ни о чём не жалел; был уверен, теперь уверен, что «всё сделает», что Машинка и Велик будут спасены. Глуп! И по глупости — всесилен влюблённый человек. Глупы и всесильны — влюблённые! Потому что у них есть, для чего жить, а не как у умных — не для чего. Влюблённые спасают детей. Влюблённые переставляют горы и открывают америки. От любви — все миры и войны. Из любви сделана музыка, сделаны сверкающие драгоценные дни, которые мы иногда находим в мутной руде будней. Для любви — подвиги и подлости. Двух вещей боятся все без исключения люди — смерти и любви. Но любви — больше, ибо она сильнее. У смерти ничего нет. Сама по себе она ничем не обладает. Никто не принадлежит ей. Смерть забирает лишь то, что оставлено любовью. А что у любви, то — бессмертно.

§37

Огорошив Эльвиру Эльдаровну Сиропову, покровительницу свою и благодетельницу, объявлением о выдвижении на полюс и оставив её открытым от удивления ртом глотать успокоительные таблетки, отец Абрам нахлобучил ветхий куколь на куньем меху, сунул в суму образ бакинской богоматери, две бутылки водки и несколько банок консервированной голодной кутьи и отправился к Глебу. На выходе со двора зашёл в гараж и своровал, пробормотав «прости, господи», один из сохших в подсобке негриных полушубков. «Перебьёшься, атеист», — громыхнул он во весь гараж, зная, впрочем, что Толя уехал по делам. Не любил он молдаванина, как и молдаванин его не любил, а полушубок прихватил для дорогого друга Дублина, зная о бедности его и беспечности — дорога предстояла неторная, холодная, дальняя. Монах был восторжен и неадекватен; лихорадочное предчувствие чуда заразило разум и несло тело на север. На полпути до Заднезаводской под памятником неизвестному писателю вспомнил, ценой какой экономии скопил две бутылки водки и пожалел себя. Он столько воздерживался, столько терпел, что теперь не грех было и подкрепиться, тем более, что дорога предстояла неторная. Немедленно выпив целую бутылку, ту, впрочем, что поменьше, о. запел выученный когда-то на Арарате апокрифический псалом: — Славься, Эарендил, ярчайший из ангелов, идущий к людям… луч справедливого солнца, сияющий выше звёзд… сам собой светящийся…

русский пионер №2(26). апрель 2012

...Двух вещей боятся все без исключения люди — смерти и любви. Но любви — больше, ибо она сильнее. У смерти ничего нет. Сама по себе она ничем не обладает. Никто не принадлежит ей. Смерть забирает лишь то, что оставлено любовью. А что у любви, то — бессмертно…

Из-за памятника выскочили, как всегда, когда выпивался алкоголь, отцовы дежурные черти. Отец, подкреплённый и ещё более неадекватный, двинулся вперёд; черти увязались за ним, возились возле, вязли в снегу, вразнобой фальшиво подпевали: — Eala… lalala… Earendel, englala lalala beorhfast… torht ofer tunglas… laslas lalala… gehwane of sylfum… lala… symle lelele inlihtes… Дошли до глебова дома. Глеб стоял у подъезда, глядя на окно своей квартиры, и дрожал, замёрз. Он выходил в магазин купить еды Велику и себе, но не купил, потому что забыл, потоптался между полок, потрогал наугад несколько пачек чего-то мучного бесчувственными пальцами и безучастными взглядами. Уставился после этого в пол и, разговорившись с собой, вышел. Воротившись к дому, замер перед дверью подъезда, почуяв лёгкий оклик сверху. За окном их квартиры на подоконнике исчезал призрачный Велик и звал его тающим шёпотом. — Ты что, сынок? Почему исчезаешь? — крикнул Глеб. — Я должен исчезнуть. — Почему, маленький мой? — Потому что пока я с тобой, ты меня не найдёшь. Ты ничего не делаешь, чтобы спасти меня, потому что я у тебя есть. Но я не настоящий, понимаешь? А меня настоящего ты даже не пытаешься спасти. Так нельзя, папа! — Прости меня, солнышко моё! Я виноват, виноват. — До свидания, папочка. Найди меня. Найди обязательно. Спаси меня, папа! — Как же?.. Что же мне делать?.. Что делать?.. Я их всех просил. Они не смогли, Велик. Человечников не смог. Даже Маргарита не смогла. Как же я-то смогу, Велинька мой?.. Я ведь ничего не умею, кроме математики… Да и её уже давно… не умею…

144

Велик исчез. На его месте за окном шевелил вытканными трёхпалыми тюльпанами тусклый тюль. — Да что же это я говорю… — спохватился Глеб. — Я, конечно… обязательно… спасу тебя, сыночек! Он всей очнувшейся и вдруг заспешившей душой всматривался теперь в пустое окно, словно в надвратную икону на входе в новую жизнь. Предчувствие чуда вскружило и его бедную голову. Он понимал, что вернуться в квартиру, спрятаться в ней от мороза и ужаса было бы предательством по отношению к сыну. Он поклялся пустому окну, что не вернётся домой без Велика, что не сомкнёт глаз, не помыслит ничего отвлекающего от единственной идеи спасения, не устанет, не умрёт, пока — не вызволит ребёнка из беды, из неведомого несчастия. — Привет, Глебыч, — хлопнул его по спине ласковой лапой отец Абрам. — Слыхал, свихнулся ты. Ну, думаю, пора выручать товарища. Велика надо спасать. Вызволим чадо твоё из беды, вызволим. Это уж как бох свят. — Надо, надо, — с жаром подхватил Глеб, — но как же? Лучшие сыщики рыщут… — Всуе! Вздор эти сыщики! Я знаю как! — Как же? — Вера. Одна вера и ничего больше. Дедукция, редукция, дактилоскопия, анализ днк, полиграфы и прочее современное сыскное хозяйство — без веры ничто! И ныне, и присно, и во веки — одной верой будет спасаться человек. Сильна ли твоя вера, брат? — Вера — не знаю. Тоска сильна, — отвечал Дублин. — Для начала и тоска сойдёт. От тоски — всякая вера. — Что ж делать будем, брат? — А вот что. Дело твоё — сына спасти. Богоугодное дело. Богоугоднее некуда. Потому что кому мы, крестиане, поклоняемся? Ребёночку на руках богоматери. Маме и сыночку её; и отцу-богу. Семье, стало быть. И что верою преодолеваем? Смерть наших деток. Ибо в ужасе несёт мать дитя своё в мир — знает, что на съедение смерти. И тут встаём мы: смерть! где твоё жало? И побеждаем ея! И нет у бога никого дороже сына его возлюбленного и матери его. В каждой матери бог велит видеть богородицу, в каждом младенце — Христа. (Ну, у Велика матери как бы нет; значит, ты, Глеб, вроде как богородец, вместо неё.) Кто обидит ребёнка, тот Ирод! Разве не так? Разве, истребляя младенцев, Ирод знал, который из них мессия? Ударивший ребёнка не бога ли бьёт? Так я думаю! А ты как? — И я, и я так же, отче, — затрепетал Глеб в восхищении. — А раз так, нет важнее дела на свете, чем Велика спасти. Слушай! Через три дня в Семисолнечном ските божий архангел будет через схимонахов просить бога о чуде. Он уже, конечно, решил давно о каком. Освободит кого-нибудь страждущего, отнимет от боли или погибели. Он уже, конечно, решил кого. Но если мы поспеем туда, опередим, можем уговорить монахов послушаться нас, а не его. И вымолить у вседержителя нашего маленького… — Да разве это не выдумка твоя, про скит этот?

145

— Вера, вера где твоя, брат? — Да, да, вера, верно… Но за три-то дня… Это же где-то на полюсе? Самолётом, что ли? — Три не три, может, и четыре. Не помню я, в какое из семи воскресений до капитана Арктика очередь доходит. А самолётом нельзя. Денег нет на самолёт. Нельзя за деньги. За деньги чудес не бывает. Вера, вера, брат, твоя где? Через полчаса поезд проходит Адлер–Беловодье. Стоянка пять минут. Если сейчас пойдём, успеем… — А билеты? — Нет, нет билетов на чудо. Там, знаю, проводники добрые, даром довезут, за хороший разговор. Докатим до Караула к ночи. Это самая к полюсу ближняя станция. От неё пешком через лес, потом через поле — там и океан. Ну а уж по океану — легче, быстрее будет. — Но за три-то дня как успеть? — А вера на что? Вон божий человек Мухаммад, мусульманин, прости господи, а и то сподобился за ночь от Мекки до Иерусалима добраться и обратно вернуться. Неужто мы, православные, хуже чем? С нами бох! — Так что ж мы там, на собаках, что ли? — всё допытывался Глеб. — Ну вот сейчас видно математика! Всё алгеброй гармонию норовит прощупать. Ну какие, брат, собаки? С божьей помощью, а не с собачьей домчимся. — Так не бывает. — А вера? Вера на что? Верою, одной верой спасёмся, когда ничего уже другое не помогает! Вот и вся теория! — Grau, teurer Freund, ist alle Theorie, — прикрикнул один из толпившихся чуть в стороне чертей. — По-русски говори, бусурман, — не оборачиваясь, парировал о. — А с божьей помощью, это как — на корабле? — доставал Глеб. — Тьфу, экий ты… Да сам не знаю. Знаю только, что доберёмся, успеем. Пошли. — Пошли! Верую! — решился, растерявшись, Глеб Глебович. — Вы с нами, окаянные? — обратился к чертям монах. — …mit Narren sich beladen, das kommt zuletzt dem Teufel selbst zu Schaden, — пошутил Формозъ. — По-русски, ребята, прошу вас, не до тарабарщины этой теперь, не до шуток, — мягко проговорил о. — С вами я, — сказал Формозъ. — И я, — пристал Агапитъ. — И я, — поддержали Бонифаций, Буонапартий и Анаклетъ. — Ладно! — усмехнулся довольно отец Абрам и размашисто пошёл на север, к станции; побежали за ним и Глеб, и черти. Пустое окно влажно засветило на них отражённым мирозданьем, замироточило и взошло над городом, спугнув и отогнав за овраги подкравшиеся было сумерки.

русский пионер №2(26). апрель 2012

анна всесвятская

Читатели «РП» в своих блогах, в твиттерах увлеченно обсуждают свежие публикации, полемизируют между собой и с авторами журнала. Самые интересные посты, конечно, не оставлены без внимания редакции. Продолжайте в том же ключе. Пишите.

@storozheva_k хочешь купить Сноб, потому что Прохоров на обложке, а покупаешь Русский пионер, потому что хочешь почитать. @tunickse Открытие февраля — Русский Пионер, засыпаю с ним, с пионером :) @olga_shantser в Русском пионере, эта статья, все говорят. Я не читала, если честно( русский пионер №2(26). апрель 2012

@amicableru Собчак отмаливает себя на Болотной и в Русском пионере. Смешная. Ей бы за все эти Домы2 не только в монастырь маловато, ей бы в Магнитогорск) mirrorshelter Елена Котова, «Варя и адвокат Дарси» Неожиданно в Русском пионере выложили главы из «Вари и адвоката Дарси». Да ещё и на сайте коллегии адвокатов. Видать, 146

серьёзно книжка будет про лондонский процесс)

@_marsi чуть не пропустила отличную колонку Джулиана Ассанжа в «Русском пионере» про его отношения с Россией!

журнала «Русский пионер». Ироническая игра с советизмами — основной прием этого журнала, мыслящим себя, очевидно, элитарным, хорошо обустроенным, с достаточными средствами для обороны, стражем на границах того пространства, откуда все еще якобы угрожает своим возвращением «совок».

gala ryzhkina

влюбилась в Рыскина из русского пионера. Вы тоже влюбитесь после прочтения. Капитан)

ekotova Я не знаю, кто и откуда добыл эту информацию. Но она не соответствует действительности! Мой новый роман, который выйдет в издательстве АСТ в марте называется «Третье яблоко Ньютона» Хакеры что ли, взломали сайт моих адвокатов и добыли какую-то первую неоконченную версию этого романа, который я задепонировала с целью охраны своих авторских прав? Это настоящее название романа. А я — настоящая Елена Котова, та, которая пишет публицистику в «Огоньке» и «Снобе», колумнист «Русского пионера», автор романа «Легко!», участник многих передач на ТВ. Кто хочет со мной дружить — приходите на ФБ, я к нему больше привыкла, чем к ЖЖ.

michael_62 «Гражданин поэт» для «Русского пионера». 18+ (36,6 МБ) Свежий выпуск «Гражданина поэта» увидим только в понедельник. А сегодня — автобиографическая пьеса, сыгранная специально для журнала «Русский пионер», исполненная на Пионерских чтениях 30 января 2012 года. Осторожно: ненормативная лексика!

orsonwalles

антонина

В своих публицистических трудах Путин не впервые обращается к теме элит. В 2009-м он опубликовал в «Русском пионере» статью «Почему трудно уволить человека?». В ней он объясняется: от смены чиновников пользы мало. Новые будут такими же неэффективными и коррумпированными, а для вхождения в курс дел им потребуется много времени. Ту статью восприняли как сигнал бюрократии: от появления Медведева ничего не изменится. Похоже, адресат нынешней статьи, в «Ъ» — снова элиты, которым напоминают о том, что они связаны с автором общей судьбой, а значит, общим будущим, каким бы оно ни было.

rodinakro Они-то и поддерживают нужный уровень общественного страха перед «дремучими националистами», которые при этом непременно (априори) всегда оказываются и «сталинистами». Любопытна эта тенденция — к воссозданию в людях «комплекса страха». Именно этой теме (страхов) посвящен последний (февраль-март) номер 147

mumluk Бонус. 5 баллов «заработали» еще февральские «Пионерские чтения» с участием Михаила Ефремова и пр. Я их начал считать, вообще не зная, что это такое, а потом уже понял суть — к кино это не имеет никакого отношения.

@zylova «Гражданин Поэт» для «Русского Пионера» это же просто аабвокгьупмкрч274стесь5чпар!!!1111!!1!1 Сама не ханжа, но от ролика

слегка припухла

@astropsycholog Посмотрела «Гражданин поэт» для «Русского пионера». Смеялась очень, но Андрей Васильев был не оргоничен и мат ему не идёт. something_using руССкай пионЭр Решила холода победить. Решила гулять в холода. Первой прогулкой стал поход на «Пионерские чтения». Давно хотелось увидеть, как эти самые чтения происходят. И чем занимается Колесников вне «Коммерсанта». Скажу честно, журнал раньше не читала. И даже была уверена, что «Русский пионер» нечто вроде Ньюс-Вика или «Намедней» на бумаге, НО ошибалась. Издание строго аполитичное, выходит в жанре давно утраченном — литературном; и оттого удовольствие я получила громадное. Каждый колумнист пишет небольшой рассказ/эссе/очерк, ну или просто фиксирурусский пионер №2(26). апрель 2012

ет поток сознания на тему. И самолично озвучивает перед «современной московской интеллигенцией». Тема этого номера «Страх». Колумнисты — пионеры своего дела: бизнеса, сцены, кино... На этот раз читали: Дмитрий Глуховский (автор «Метро 2033»), главред «Russia Today» Маргарита Симоньян, Иван Охлобыстин, Ксения Собчак, Тигран Кеосаян, Виктор Ерофеев. Завершал этот «цикл прозы» поэт Орлуша. Стихотворение, к удивлению всех, было серьезное. Без ненормативной лексики. Отчего я даже немного расстроилась, потому что обожаю эти его: «и унылое ебало, меня тоже заебало»... Кто поразил: Глуховский и Симоньян. Красота слога, выразительность, филигранная детализация, логичность и стройность повествования и при этом чёткая и понятная идея. Если встретится «Русский пионер» — забирайте и бегите сломя голову до ближайшего кресла — читать. Истинное удовольствие, инъекция расширяющая сознание. Поразила откровенностью и умением составлять синтаксические конструкции на бумаге — Ксения Собчак. Её текст о страхе, о том, чего боится она сама, очень трогает. Очень взывает к моему врожденному чувству справедливости. Заставила вздрогнуть, напрячь слух, пробежала мурашками по спине сказка о страхе Ивана Охлобыстина. Про экс-батюшку Иоанна что говорить... он мастер! Я мало знаю таких жгущих глаголом, с сумасшествием в глазах рассказчиков. Ну Ерофеев ровно, по-стариковски, изложил концепцию полезности страха. Кеосаяна в памяти не осталось...

100 строк для храбрости. За четыре года жизни и 25 номеров издания «Русский пионер» доказал: он всегда готов Не все умеют читать, но писать-то умеют все... Возможно, с такой мыслью родил журнал «Русский пионер» его главный редактор Андрей Колесников. Журнал одели в тесноватую пионерскую форму рубрик (звеньевой, линейка, запевала, табель), и он отправился к читателю. «Пионер» ведет себя вполне попацански, главред пишет «клятвы», тем страхов, секса и «100 строк для храбрости» здесь

русский пионер №2(26). апрель 2012

не избегают с первого номера. Сам Колесников скорее уже не пионер, а пытливый биолог: много лет он с удивлением разглядывает и описывает странное существо, которое называется российской властью. Оно привыкло к своему наблюдателю: не пугается, становится все более и более откровенным. Последняя стадия приручения — власть стала писать в журнал. Что ж, все были пионерами. И Путин, и Левитин, и Миллер, и Сурков... «Здесь те, с кем брали Крымский мост и от ментов в ночи вразброс мы уходили...» — как написал о друзьях глава МИДа. «Пионер», может, и не хочет, а выжимает слезу: прочтешь Дубовицкого, Лаврова, услышишь в электронной версии, как душевно читает Сурков стихи Алена Гинзберга на языке оригинала... Бедные, как же они там, в коридорах власти? Как после Гинзберга инструктировать «Единую Россию» и сочинять про Ходорковского? «Жизнь моя — залетка»,— как сказал бы поэт Лавров. «Пионер» хоть и глянцевый, но какой-то совсем другой журнал. То ли потому, что русский, то ли потому что юный. Теперь главное — не спешить взрослеть. До встречи! Виктор Лошак, главный редактор «Огонек»

indigoboo Побывал сегодня на данном мероприятии. Причину указывать не хочу. Скажу, что не по своей воле. Начнем. Ведущая — К. Собчак Выступающие: Охлобыстин, поэт Орлуша, Ерофеев писатель, Собчак, Маргарита Симоньян, еще парочка, имена которых я не запомнил, показ клипа Гражданин поэт с Ефремовым, Быковым и их демоническим продюсером. Публика — от мала до велика. Судя по лицам — сами не знают зачем пришли и чего хотят получить. Тема чтений: Страх СЛМ (Сугубо-личное мнение): Нахер никому не нужны эти чтения кроме самих чтецов. Рейтинг — дело серьезное. Трахают словами дядю Володю вдоль и поперек. Тема чтений одна, а особо ушлые клонят к другому — к теме выборов. Модно, блин. Народ услышит терзающие душу слова «путин выборы митинг» и посмотрит кто говорит. 148

Смысл не поймут, а в мозгах отложится — тот, тот и тот. Рейтинг. Гражданин поэт этот зло…чий. Мат-перемат. Херь полная. Все одно и то же — путин, выборы, митинги. Охлобыстин. Талант. Хотя, может и не талант, но трудяга — сделал себя. О его «заслугах» напишу может в другом посте. Сейчас все что касается мероприятия. Порадовал экс-поп. Театрально, красиво, фапабельно! Орлуша гениален. Отработал чтения на все 150%. Ерофеев. Жертва коммунизма. Опять ничего непонятно, но все о злых и бесчеловечных дядях в черном. Конечно, может его сильно жизнь потрепала, но нельзя же везде это всё выставлять напоказ, как Семенович. Комфортно быть пост-жертвой. Собчак. Пыталась убедить всех, что она своя в доску. Мол, я — не я и шуба (от Габанна) не моя. Мол, сама своим горбом везде пробилась, все заработала и еще несчастная. Я, почемуто сразу вспомнил дом два, трах с Тимати выложенный в сеть (опять же для рейтинга). У меня не прошло. В общем, дама пытается пробиться к респектам небыдла. Посмотрим что получится. Симоньян. Я не знал кто этот человек, но её выступление слышал второй раз (первый так же на чтениях, но осенью) Одно единственное, но сильнейшее чувство вызвали у меня внутри её рассказы — чувство уюта, тепла, успокоения. Клип Гражданина поэта. Как всегда. Рифма есть — но все о том же. Замылили проект. Настригли бабулек и все. А оставить после себя что? Книга, канал на ютьюбе. Все? Да, все. Публика. У меня один вопрос к ней — зачем?? Что еще хочется сказать, повториться. Кому война, а кому мать родна. Как убедился, цель данного мероприятия — рейтинг у небыдла. Все грамотно, все чинно. Ребята молодцы. Работают отлично. Можно даже сказать честно. Но пусть тревожит мысль одна их — им люди верят и доверяют. Пусть будет им мысль эта как язвочка на нёбе, как камушек в ботинке.

149

lobanovmaksim А я вот даже философскую колонку написал об этом в свое время, и не абы куда, а на сайт самого элитарного журнала России — «Русского Пионера». Помимо меня, туда пишут разве что долларовые миллиардеры и подобные им непонятные личности. tetyana bezugla

Уважаемый господин Колесников, я хотела бы быть уверенной в том, что Владимир Путин прочитал сегодня моё письмо. Уверена, что у Вас есть возможность экстренной связи с ним.

москва, 3 марта — риа новости. Журнал «Русский пионер» ищет новых колумнистов в связи с тем, что издание теперь будет выходить ежемесячно. Постоянные колумнисты, гордость отечественной журналистики по-прежнему продолжат писать раз в два месяца, сообщил в интервью РИА Новости главный редактор журнала Андрей Колесников. «Колумнисты, которые у нас были, они так и будут писать раз в два месяца. Нагружать их тем, чтобы они писали каждый месяц, негуманно, они возненавидят меня», — сказал Колесников. «Раз в два месяца писать будут новые колумнисты, которых мы сейчас активно ищем», — добавил он. По словам Колесникова, пионерские чтения будут проходить теперь в ГУМе в демонстрационном зале. Он отметил, что старые площадки, такие как книжный магазин «Республика» или «Лотта Плаза» уже не вмещают всех желающих, и людям приходилось стоять. Журнал «Русский пионер», позиционирующий себя как издание для интеллектуальных людей, издается с февраля 2008 года. В авторы приглашаются лучшие российские журналисты, а также известные люди.

@aicanmusina

День в чтении «русского пионера» и слушании relax fm. Кайф.

@avitaminoss

когда уже появится такой журнал, который будет как «эсквайер», «русский пионер» и «вокруг света»?

русский пионер №2(26). апрель 2012

ГДЕ КУПИТЬ ЖУРНАЛ МОСКВА: • Сеть мини-маркетов на АЗС ВР • Супермаркеты: «Азбука вкуса», «Алые паруса», «Бахетле», «Глобус Гурмэ» • Торговые центры: ГУМ, «Крестовский», «Стокманн», «Цветной» • Книжные магазины: «Московский Дом Книги» на Новом Арбате и Ленинском пр-те, ТД «Книги «Москва»», «Республика», «Фаланстер» • Магазины прессы «Наша пресса» в а/п Шереметьево • Галереи: «Люмьер», «ФотоЛофт»

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ: • Сеть мини-маркетов на АЗС ТНК-ВР • Супермаркеты: «Александровский», «Глобус Гурмэ», «Лэнд», «Окей», «Призма», «Ренлунд», «Супер-Бабилон», «Лента» • Книжные магазины: «Буквоед» • Магазины прессы: «1-я полоса», «Нева-Пресс»

РЕГИОНЫ РФ: КНИЖНЫЕ МАГАЗИНЫ, СУПЕРМАРКЕТЫ, МАГАЗИНЫ И КИОСКИ ПРЕССЫ В ГОРОДАХ: Барнаул, Волгоград, Горно-Алтайск, Екатеринбург, Казань, Калининград, Кемерово, Красноярск, Новокузнецк, Новосибирск, Омск, Пермь, Саратов, Томск, Тюмень А ТАКЖЕ: Магазины и киоски прессы в Латвии, Эстонии и Казахстане

ПОДПИСКА НА ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ WWW.IMOBILCO.RU — «Аймобилко», крупнейший российский интернет-магазин по продаже лицензионного медиаконтента. WWW.RUSPIONER.RU — раздел «Журнальный киоск». HTTP://WWW.PARKREADER.RU/ — «Паркридер.Ру», универсальный сервис для чтения газет и журналов. HTTP://WWW.YOURPRESS.RU — «Ваша пресса», электронные версии газет и журналов. HTTP://RU.ZINIO.COM — Zinio.com, международный цифровой журнальный киоск.

русский пионер №2(26). апрель 2012

150

Я сижу на обочине. Шофер меняет колесо. Мне не нравится там, где я был. Мне не нравится там, где я буду. Так что ж я смотрю на замену колеса с нетерпением?!

михаил прехнер/фотосоюз

Bertolt Brecht

151

русский пионер №2(26). апрель 2012

№2(26). апрель 2012

выходит с февраля 2008 года Главный редактор Андрей Колесников Помощник главного редактора Олег Осипов Шеф-редактор Игорь Мартынов Специальный корреспондент Николай Фохт Ответственный секретарь Елена Юрьева Арт-директор Павел Павлик Заместитель арт-директора Варвара Полякова Фотодиректор Вита Буйвид Цветоделение Снежанна Сухоцкая Препресс Андрей Коробко Верстка Александр Карманов Корректор Нина Саввина Менеджер по печати Валерий Архипов Офис-менеджер Ольга Дерунова Генеральный директор Глеб Дунаевский Заместитель генерального директора по стратегическому маркетингу Павел Директор по маркетингу Анастасия Прохорова Директор по рекламе Наталья Кильдишева Заместитель директора по рекламе Наталья Кирик Директор по дистрибуции Анна Бочкова Оптово-розничное распространение ЗАО «МДП «МААРТ» Тел. (495) 744-55-12, www.maart.ru, inform@maart.ru

Парфёнов

Редакция: 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19, телефон +7 (495) 504 17 17 Электронный адрес: ruspioner@gmail.com Сайт: www.ruspioner.ru Подписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: podpiska@ruspioner.ru Обложка: Boris Donov «Hero», 2012 Авторы номера: Алексей Голубович, Натан Дубовицкий, Виктор Ерофеев, Екатерина Истомина, Сергей Капков, Тигран Кеосаян, Игорь Мартынов, Анна Николаева, Андрей Орлов (Орлуша), Иван Охлобыстин, Вера Полозкова, Александр Рохлин, Александр Рыскин, Маргарита Симоньян, Мария Смирнова, Ксения Собчак, Николай Фохт, Софико Шеварднадзе Фотографы: Orlova, Павел Кассин, Марлен Матус, Василий Шапошников «Ъ» Художники: Инга Аксенова, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Павел Пахомов, Маша Сумнина, Сандра Федорина, Александр Ширнин, Иван Языков, Студия Тимура Бекмамбетова «Базелевс»: Валерий Зражевский, Ляля Ваганова, Олег Бородин В оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв» Учредитель и издатель: ООО Медиа-Группа «Живи», 105064, Москва, Нижний Сусальный пер., д.5, стр. 19 Тираж 50 000 экз. Отпечатано в типографии GRASPO CZ, a.s. Pod Šternberkem 324 763 02, Zlín Цена свободная Издание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-33483 от 16 октября 2008 года Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакции За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель