Проза
252
Ирина РЕПЬЁВА
«Скелетус, принц Давский»
Скеле Т ус, принц Давский Сказочная повес Ть для подрос Тков
Глава первая. Я и мои подданные Моё имя – Скелетус. Я принц Давский, и мне четырнадцать лет. Давия – это моя страна, а ростом я чуть выше тех пухлых книг, которые хранит в Книжном Шкафу наш библиотекарь, кот Лепетайло. Друзья в шутку величают меня Маленьким Поэтом, имя дяди – Изъедуха. Однажды кот промяукал, что оно переводится с языка древних как «злобный человек».
253
Проза
Дядя страшно гордится своими связями. «Я – советник самого Бога! – внушительно говорит он, заложив кисть руки за борт дырявого пиджака и отставив в сторону босую ногу в домашнем тапке. – Самого Бога Люстры!» Люстра – имя нашего солнца. Оно сияет в полутёмной Давии каждый вечер и успевает порадовать теми золотистыми розами, что рисует на нашем твёрдом и сером небе. Вообразите себе и нашу шерстяную, цвета кофе с молоком, центральную долину, покрытую нарисованными красно-синими цветами. Самая крупная гора в ней, что тянется вдоль одной из четырёх границ королевства, – Диван. С неё свисают до земли матерчатые «корни». Так их называет дядя. По ним мы и взбираемся наверх, чтобы устроится для сна. Дядя спит в одном углу, не разрешая никому из нас приближаться к нему. Девочки – в другом. Друг мой, Бурый, и наш учитель Понура – на краю пропасти. А мы с библиотекарем Лепетайло – напротив. Проснёшься утром, а под тобой раскрывается бездна центральной долины. Но мы привыкли к этому зрелищу, и не боимся. Население Давии не многочисленно. Я сирота. Где мои родители, дядя не рассказывает. Жители дальних рубежей нашего королевства – вечно недовольные карлики, великаны и эльфы. Но хотя они считаются моими подданными, подчиняются своим племенным законам. Из близких у меня только кот Лепетайло; учитель – фарфоровая свинка Понура; Бурый – плюшевый медведь и две дядины дочери: Груша и Живулька, мои двоюродные сёстры. Днём все расходятся, кто куда. Дядя – в свой Кабинет, расположенный на горе Стул. Кот – в высокий Книжный Шкаф, между горами Тумбочкой и Столом. А мы, дети, в школу. Но сначала дядя нас кормит. С брюзгливой миной человека, который всю свою жизнь принёс нам в жертву, он встаёт раньше всех, спускается в центральную долину, а потом уезжает на деревянной тележке, прозванной Спичечным Коробком, в заповедную часть страны, куда нам вход запрещён, – на Кухню. Это сразу направо от долины Прихожая. Везёт дядю смирная лошадка Тапок, тянет изо всех сил, опираясь на свою заднюю часть, похрапывает от натуги.
254
Ирина РЕПЬЁВА
«Скелетус, принц Давский»
255
Проза
В заповеднике Кухни хранятся наши запасы воды и пищи. Вторгаться в её пещеры – государственное преступление. И никогда-то мы не роскошествуем за обедами и завтраками! Никогда дядя не кормит нас досыта. Словно боится, что мы вырастим большими и сильными. Да и одеваемся мы в обноски. Как я уразумел недавно, многое в Давии связано с разнообразными дядиными страхами. Впрочем, об этом не сейчас, чуть позже. Привыкнув к нашей скучной жизни в постоянном полумраке, долгие годы я ничему не удивлялся. Тем более что дядя рассказывал, будто весь мир за границами нашего королевства такой же, как в самой Давии. Ну а то, что он не совершенен, не страшно: кое-что можно перетерпеть, а что-то не замечать, пообвыкнув. И всё же есть вещи, которые не могут не возмущать. Например, наш учитель Понура, эта небольшая фарфоровая статуэтка свиньи, которая не говорит по-человечьи и только хрюкает. Мы приходим к нему в школу каждое утро, семь дней в неделю: воскресенья дядя не признаёт. Мы – это я, Бурый и сёстры, Груша и Живулька (чудное имя последней переводится с языка древних как «деточка»). Класс расположен на плоскогорье, прозванном Столом. Стол похож на высокий мост. Дядя говорит, что когда-то под ним протекала река, да вся высохла, а мост остался – широкий и полированный. На нём мы и учимся. Садимся на пол, вытягиваем ноги и часами смотрим на учителя. И никогда-то не бывает на этом Столе ни учебника, ни тетради! Только что, стоят две пустые чернильницы. Одна круглая и прозрачная, а другая – с два моих роста – белая, стеклянная и красивая. Она изображает стопку книг. И, правда, какая школа без книг? Хотя бы и таких, какие тебе вовек не одолеть, потому что они не отрываются друг от друга. На верхней книге стоит загадочное слово «Сказки». Я не знаю, что оно означает. А когда спрашивал у Понуры, он виновато опускал голову и что-то хрюкал. Вот это и возмущало меня! Иногда я даже шёл к дяде и сердито спрашивал его: зачем он поставил учителем существо, язык которого безнадежно чужд нам.
256
Ирина РЕПЬЁВА
«Скелетус, принц Давский»
257
Проза
Дядя подозрительно на меня поглядывал, хмурил длинный и узкий лоб, шевелил кончиком длинного носа, и только после этого взволнованно отвечал, что в мире всюду так: учителя и ученики не понимают друг друга. Как впрочем, – дети и родители. Исключение составляют только племянники и их дяди. Но в том-то и заключается гениальность иного школьника, что он и без слов познаёт все науки, пронзая череп учителя своим острым взглядом и не менее острым умом. Вот я и вынужден был отправляться, не солоно хлебавши, к Понуре – пронзать взглядом его фарфоровый череп. Чтобы взобраться на Стол, надо быть прирождённым верхолазом. Но мы, дети, лёгкие, недокормленные, использовали для подъёма на высоту метеориты, которые день и ночь кружатся в атмосфере Давии. Это дядя называет их «метеоритами». Они напоминают клубки серой сбившейся пыли и то взлетают к небу, то опускаются в долину. Нам, детям, лишь остаётся ловко вскакивать на них, когда они приближаются к земле. Под действием струй воздуха клубки взмывают и способны доносить нас туда, куда нам требуется. Если их уносит сквозняком в сторону, мы расстёгиваем пиджаки и нагнетаем под пылевой шар воздух. А ещё наше платье можно использовать как парус. Я всегда с удовольствием учился у самого дяди, пренебрегая уроками розового поросёнка. Пока Понура часами хрюкал перед нами, я дремал, растянувшись на полу класса. Или мечтал, заложив руки под голову и уставившись в твёрдое, алебастровое небо. А потом бежал к дяде и задавал ему множество вопросов, которые приходили мне в череп. На беду, я был любознательным. В отличие от Груши, дядиной любимицы и зубрилки, которая считает своим долгом запоминать каждый хрюк Понуры. Или – злючки и задиры Живульки, которая авторитета дяди не признаёт и потому нередко уроки в школе прогуливает. Но о Живулечке разговор особый! Долгое время она казалась мне противной. Всем грубит и постоянно раздражается. Могла закончить разговор фразой: «Да что вы все понимаете?» Или: «Терпеть я вас не могу!» Она любит одиночество, и великая мастерица на всякие пакости. Может быть, потому, что Живулька – вредная, у неё на руках
258
Ирина РЕПЬЁВА
«Скелетус, принц Давский»
259
Проза
множество бородавок. Так что неприятно брать её за руку. И ещё одна, круглая и тёмная, похожая на пуговицу, сидит прямо на её лбу, между синеватых бровей. Мне и смотреть-то на несчастную девочку неловко! Кажется, глядишь в карие, блестящие глаза Живульки, но тут же ловишь себя на мысли, что уставился на злосчастную бородавку. А Живулечка понимает это, шипит и злится. Другое дело – Груша, Грушенька… Сладкая и такая нежная, что, кажется, ткнёшь легонечко пальцем её золотистую пухлую щечку – сок ароматный закапает! У неё и характер иной, нежели у её тощей, старшей сестрицы. Грушеньке бы и в голову не пришло всё то, что вытворяет Живулька. Та, например, завязывает над каждой своей бородавкой, желая свести их, по узелку из нитки. А потом, вместо того чтобы утопить нитку в чашке с чаем, как водится у порядочных людей, подбрасывает их в постель моего дяди! Словно мстит ему за что-то, о чём нам предпочитает не рассказывать. В Давии существует поверье, что утопленная нитка может уничтожить бородавку. Но в том-то и беда, что на место каждой сведённой, у Живульки вырастают две новые! Словно она кем-то заколдована или проклята. Впрочем, какие в нашей мирной и сонной стране злые колдуны? Дядя говорит, что они бывают лишь у дальних, зарубежных народов: тараканов, мышей, крыс и блох. Мол, местные колдуны и придали этим людям уродливое обличье насекомых, а некоторых покрыли шерстью. Единственное занятие, которое смягчает нрав Живульки, – уход за её деревьями. Они растут на скале, высоко над долиной, в больших глиняных кадках, огромных, словно дома. Если девчонка не приходит на уроки в школу, её всегда можно найти на ветвях одного из этих сочных и зелёных алоэ. Хотя сама Живулька, из вредности, наверное, называет их «цветами». Будто не знает, что цветы бывают только нарисованными на шерстяной материи почвы! Что касается моего друга, плюшевого медведя Бурого, то мохнатый выше меня на несколько голов; он коричневый, с большой пастью и маленькими чёрными глазками, и являет собою просто образец лучшего товарища! Мы всегда с ним «не
260
Ирина РЕПЬЁВА
«Скелетус, принц Давский»
разлей вода», как однажды заметил дядя. А я никогда и не понимал, что эта поговорка значит. Как может вода «разлиться» между людьми? Я не видел воду в ином её состоянии, как только в стакане с чаем. И даже не ведаю, как эта пословица могла в Давии возникнуть, если река давным-давно пересохла. А Бурый потому ещё мой лучший друг, что не задирает передо мною нос, не смеётся над моими вопросами и внешностью. Он неразговорчив, но зато любит послушать меня своими круглыми ушами. А мне только этого и надо! Потому что, в отличие от других детей, я болтун, каких ещё поискать. Замечу также, что из всех давцев только Грушенька, Живулька и дядя похожи друг на друга. Это потому, что они родственники. У них у всех белая кожа. Что же касается меня, то, к сожалению, я – скелет. Всегда таким был и, видно, умру скелетом! Впрочем, к моему облику все привыкли. Никто ему
261
Проза
не удивляется и никто, слава Богу Люстре, меня не дразнит. А дядя даже говорит, что в других странах, где-то за нашими скалами, есть целые селения таких же, как я, маленьких скелетиков. Дядя почему-то многое знает о других странах, хотя уверял нас, что никогда не оставлял Давии. Из-за его редкой для нашей страны образованности, я иногда целыми днями хожу за ним и всё прошу и прошу, просто клянчу, чтобы он мне хоть что-нибудь рассказал. Не даром же дядя называет себя магистром абсолютно всех давских наук! Но, как правило, Изъедуха отмахивается от меня, как от назойливой мухи, отговариваясь чудовищной занятостью. Или прячется в глубинах своего Кабинета. Но если в течение дня я ничего нового не услышу, мне становится тоскливо. У меня даже может разболеться череп, как ноет, от голода, пустой живот. Это, значит, что мой череп просит у меня мыслительной пищи. Вот беда – быть любознательным! Вот ведь, несчастная фортуна! А дядя редко бывает благодушным. А в последнее время даже в раздражении проговаривается, что я ему ужасно надоел, и ему не терпится, когда мне исполнится четырнадцать с половиной лет. Вот я себя и спрашиваю: что же тогда должно случиться.
Глава вТорая. Две дядины Тайны Я сплю крепко. А тут проснулся среди ночи. Звонок не был длинным. Но я не вернулся в сон, потому что прежде звонки в нашей стране не раздавались. К тому же, я услышал, как дядя поднимается со своей постели. Он нащупал возле себя самодельные тапочки – мы спим в одежде, только тапочки на ночь снимаем – и куда-то сонно побрёл. Что мне ударило в череп? Но я решил следовать за ним! Вообще-то, не в моих правилах следить за кем бы то ни было,
262
Ирина РЕПЬЁВА
«Скелетус, принц Давский»
особенно за дядей. Я хоть и принц, Изъедуху боюсь очень. Но больно уж странно он себя вёл! Заторопился к спуску с Дивана, да ещё и забормотал: «Сейчас, сейчас, ваша милость!» Я так и подскочил. Кто мог пробраться в нашу страну изза границы, если Давия окружена, по словам Изъедухи, непреодолимыми горами, высотою под самый твёрдый потолок? Кроме того, я знал, что Давия ни c одной страной мира дипломатических отношений не поддерживает.
263
Проза
Изъедуха, который исполнял среди прочих и должность министра иностранных дел, не раз объяснял мне, когда я просил его устроить экскурсию за границу, что нас окружают одни враждебные государства: Туалетия, Балкония, Антресолия. Особенно враждебна к нам Туалетия! И вдруг!… Тайное посещение?!.. Секретная миссия?!.. Дядя потихоньку от меня ведёт переговоры с представителями других держав?!.. Как я, принц, мог этим не заинтересоваться?! И вот я, крадучись, и, разумеется, строго в интересах своего государства, отправился следом за дядей. А сделать это было нелегко. Потому что дядя таскает с собой один волшебный веер. Он изумрудный, перьевой, волоски на перьях переливаются так трогательно, словно переговариваются. А я уже говорил, что жизнь в Давии жизнь скудна на события и знания. Природа и дядин Бог, Люстра, явно нас обделили: мне не хватает ни впечатлений, ни подвигов. Я хочу слышать новые слова, видеть новые цвета, осязать новые ароматы – у меня на всё голод, а я не в силах его угасить! Мой малочисленный народ никогда не знал ни поэзии, ни живописи, ни танцев. Поэтому, когда я был маленьким, жалко просил дядю, чтобы он дал мне полюбоваться хотя бы на синие и зелёные ворсинки веера. Но Изъедуха часто отнекивался. Приходилось любоваться веером издалека. Когда к моему сердцу подкатывало томление, я шёл к Кабинету дяди, садился на горе Диван так, чтобы Изъедуха меня не видел, и смотрел на веер, жадно впитывая пустыми глазницами его невозможную красоту. Иногда даже плакал от умиления. Моя страна не знала ни живописи, ни танцев, ни музыки. Одна Живулька откуда-то знала песни, которые иногда напевала себе под нос. Но делала это так, что мы могли только неясно угадывать мелодию и отдельные строчки. Веер никогда не служил дяде опахалом. Обычно Изъедуха носил его на поясе сложенным. Но когда его раскрывал, на нас глядели с пяток чудных «глазков». Однажды в книге – а библиотекарь Лепетайло всегда назначал для меня книги по выбору дяди, с одними картинками – я увидел такие «глазки» на хвостовых перьях павлина. Эти птицы, ростом со Стул, живут в некоторых заморских странах. Вот я и удивлялся: откуда у
264
Ирина РЕПЬЁВА
«Скелетус, принц Давский»
265
Проза
Изъедухи их перья, если он с роду не покидал Давии, в которой павлины не водятся? Изъедуха туманно объяснял, что веер достался ему от его отца, а тому отцу от другого отца… «И кем же был ваш отец?» – как-то осмелился спросить я. «Слушай внимательнее уроки Понуры! – рявкнул на меня дядя. – Он неоднократно хрюкал вам мою удивительную родословную!» Но однажды дядя смягчился: «Мои родители путешествуют. Так же, как и твои. А больше тебе знать и не полагается!» Так я и узнал о своих родителях! Оказывается, они у меня были, но почемуто от меня сбежали. Неужели совсем не дорожили мной? В другой раз Изъедуха поведал, что «глазки» не нарисованные, а живое. Они вырваны у побежденных им великанов. О! Я верил тогда каждому его слову! Потому что однажды сам увидел этих гигантов. Центральная долина переходит под аркой в скалах в другую, гораздо более узкую, которая называется Прихожей. Мы туда не ходим, и даже боимся заглядывать: дядя не велит! Я был ещё маленьким скелетиком, когда потерялся и случайно забрёл в те края. Там я их и встретил. Они висели на крючках, на которые их повесил дядя – Победитель Чудовищ. Ноги великанов, в ботинках и резиновых сапогах, были такими громадными, что я заплакал от страха. Длинные руки засунуты в карманы пальто, шуб и плащей. Неподвижные тела пленников, видать из презрения ко мне, не трепетали. А когда я задрал голову, чтобы получше рассмотреть их лица, то … лиц не увидел! Дядя лишил великанов их лиц! Наверное, тоже забрал их себе. Хотя – на что ему эти лица? Я был так перепуган, что попятился, натолкнулся на банку с ваксой и свалился в сапожный крем. Тут и отыскал меня, перепачкавшегося, дядя. И сурово сказал: «И не пытайся проникнуть в мои тайны, Скелетус! А глаза великанов я разместил на своём веере!» И вот что ещё: дядя всегда был в курсе моих дел. Не только того, куда я пошёл, где был, но даже о чём говорил и мечтал вслух. Ну, я и кивал на дядин веер. Вернее, на его «глазки», воображая, что дядя отлепляет их от перьев веера и отпускает на волю полетать, чтобы они могли проследить за нами, а потом всё ему доложить.
266
Ирина РЕПЬЁВА
«Скелетус, принц Давский»
Вот почему, когда дядя стал на цыпочках красться к Прихожей, первым делом я посмотрел, нет ли на его поясе веера с недремлющими «глазками». Но веера не было. И я благополучно добрался до края пропасти, спустился по корням Дивана в долину и пошёл за Изъедухой. В темноте я слышал, как бьют по пяткам его шлёпанцы, и шёл на этот звук. Каково же было моё удивление, когда на повороте дороги я оглянулся и заметил, как сверкнул светлячком и тут же скрылся в центральной долине хорошо знакомый мне золотой пояс Живульки! Она-то зачем следовала за своим отцом? Неужели … не доверяла ему? Изъедуха, год за годом и каждый день, внушал нам, что дети должны быть слепо покорны взрослым, которые одни знают, что полезно их чадам. А Живулька и я ослушались! По нам просто давская тюрьма плачет!
267