Журнал "Омск театральный" №21(43) by sibmincult.ru

Министерство культуры Омской области Омское отделение Союза театральных деятелей России Журнал «Омск театральный» № 21(43) ББК Ж.33(2-4ОМ) Учредитель издания – Министерство культуры Омской области Журнал зарегистрирован Федеральной службой по надзору в сфере массовых коммуникаций, связи и охраны культурного наследия Свидетельство о регистрации ПИ № ФС55-1933-Р от 5 мая 2008 года Журнал «Омск театральный» – лауреат Межрегионального конкурса «Сибирь – территория надежд» 2007 и 2010 годов. Темы номера: Итоги II Международного театрального фестиваля «АКАДЕМИЯ». Премьеры, портреты в интерьере театра, актуальные интервью. Анкета: творчество А.П. Чехова в современных интерпретациях. Страницы истории Омска театрального. Редактор – Лидия Трубицина Дизайн и вёрстка – Елена Пичугина Редакционная коллегия: Марина Аварницына, Валерий Алексеев, Владимир Витько, Лариса Гольштейн, Сергей Денисенко, Любовь Колесникова, Светлана Кулыгина, Владимир Миллер, Людмила Першина, Борис Саламчев. На первой странице обложки: Сергей Маковецкий и Евгения Крегжде в сцене из спектакля Государственного академического театра имени Евг. Вахтангова «Дядя Ваня» (режиссёр – Римас Туминас) Фото Андрея Кудрявцева На второй странице обложки: Выступление актёров Омского драматического театра «Галёрка» в Париже (Культурная программа Российской национальной выставки во Франции) Фото Натальи Перепёлкиной На третьей странице обложки: Сцена из спектакля театра «Берлинер ансамбль» «Гретхенский Фауст» (постановка Мартина Вуттке) Фото, предоставленное театром «Берлинер ансамбль» На четвертой странице обложки: Расе Самуолите и Гитис Иванаускас в спектакле Театра Оскараса Кошуноваса «Ромео и Джульетта» Фото Андрея Кудрявцева ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

СОДЕРЖАНИЕ:

Лина Туманова. О тенденциях, простодушном зрителе и чувстве меры (Разговор театроведов и критиков о развитии фестиваля «Академия») ..........................3 «Второе «похищение Европы» («Круглый стол» по итогам II Международного театрального фестиваля в Омске с участием Сергея Денисенко, Нины Козорез, Любови Колесниковой, Людмилы Першиной и Лидии Трубициной) ....................................................5 Константин Рехтин. Невероятное событие, или Как я побывал у президента (Об участии художественного руководителя Омского государственного Северного драматического театра во встрече с Президентом РФ) ...................................17 Павел Корольков. Все дороги ведут в Париж (Омский драматический театр «Галёрка» – участник культурной программы Российской национальной выставки во Франции) ...20 Георгий Котов: «Что жизнь моя – без оперетты?» (Интервью Виктории Луговской с солистом Омского государственного музыкального театра народным артистом России) ..........................22 Анкета «ОТ» Встречи с Чеховым (На вопросы о творчестве классика и его сценических интерпретациях отвечают омские театральные деятели, критики, журналисты, литераторы) ...........................28 Архивный фотоэксклюзив. «К чему в потёмках-то разговаривать?..» (Авторская рубрика Сергея Денисенко) ....................36 Эльвира Кадырова. Дискотека в морге («Звезда на небе голубом не знает обо мне» по мотивам пьесы Ярославы Пулинович «Я не вернусь» на сцене Театра-студии Александра Гончарука) ......38 Любовь Колесникова. Из когорты тех, у кого ген «подпорчен» творчеством (Люди театра: начальник радиоцеха Омского государственного музыкального театра Аркадий Паркулевич) ..................................................40

Олег Теплоухов. И стал свет… (Люди театра: дружеские размышления актёра о художнике по свету Омского государственного академического театра драмы Борисе Кондратьеве) ...............................................................................44 Лариса Гольштейн: «Для меня дорого, что все эти годы мы прошли вместе» (Интервью Анны Зерновой с актрисой Омского государственного драматического «Пятого театра» заслуженной артисткой России) .........................................................46 Людмила Першина. Прощайте, голуби! (Памяти актёра, драматурга, сценариста, режиссёра Владимира Гуркина) ...........................................48 Сергей Денисенко. «Все тебя ведают, ждут, неспешного, с сердцами светлыми, тобою полными…» (Композиция памяти. О Владимире Гуркине) .............................................................................................50 Светлана Кулыгина. Карло Гагишвили – явление редкое (Памяти художника) ......................................................................................................................................54 Светлана Яневская. Судьба Вацлава Дворжецкого (К 100-летию со дня рождения народного артиста России) ......................................................................60 Сезон открыт! Поэтический антракт (Рубрику ведёт Сергей Денисенко) В подборке опубликованы стихи: Ивана Денисенко .........................................................................................................................................66 Аркадия Кутилова .........................................................................................................................................66 Игоря Стадольника .......................................................................................................................................66 Вероники Шелленберг ..................................................................................................................................66 Анатолия Кобенкова .....................................................................................................................................67 Сергея Денисенко .........................................................................................................................................67

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ФЕСТИВАЛЬ Лина ТУМАНОВА

О тенденциях, простодушном зрителе и чувстве меры Обо всём этом и многом другом шёл разговор за «круглым столом», состоявшемся в рамках II Международного театрального фестиваля «Академия», в котором приняли участие многие ведущие российские и зарубежные критики и журналисты, приехавшие в благодатные сентябрьские дни в Омск.

Исполнительный директор фестиваля «Академия» Виктор Лапухин и министр культуры Омской области Владимир Телевной

Начиная разговор, министр культуры Омской области Владимир Телевной кратко представил общую театральную ситуацию в регионе, обрисовал направленность и обозначил периодичность проводимых в Омске пяти фестивалей: «Молодые театры России», «Панорама музыкальных театров», «Лучшие спектакли – лауреаты и номинанты фестиваля «Золотая маска» в Омске и Таре», фестиваль театров кукол «В гостях у «Арлекина» и «Академия». Министр отметил, что серьёзный подход к организации этого процесса обусловлен отчётливым пониманием, что фестивальное движение является эффективным инструментом выстраивания отношений внутри театральной среды, компенсацией во многом утраченной системы больших гастролей, создания условий для профессионального общения и развития театрального дела. Нешуточный по энергии высказываний зашёл разговор о зрителе. Поскольку сегодня среднестатистический завсегдатай театрального зала – это зритель в основном женского пола в возрасте, мягко говоря, выше среднего, то дабы не завести театральную ситуацию в тупик, необходимо искать способы привлечения в зрительный зал молодых людей. К радости устроителей «Академии» молодых лиц на всех фестивальных спектаклях в зрительных залах наблюдалось множество. Никто, однако, из участвовавших в разговоре критиков и театроведов, дружно соглашавшихся, что необходимо привлекать молодого зрителя, не обратил внимание на то, что современный театр, занимающийся поисками и изысками, ориентирован во основном не на представителей сегодняшнего молодого поколения, в большинстве своём мало и плохо знающих литературу, да порой и вовсе не читающих ничего, кроме интернетовских сообщений, а на людей подготовленных, оснащённых некоторым ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

знанием и жизненным опытом. Даже спектакли, включённые в афишу нашего фестиваля, предполагали как минимум знание текстов Шекспира, Гёте, Олби. Иначе порой невнятные, небрежные переводы могли окончательно сбить с толку того самого молодого, не ведающего, о чём, собственно, речь, зрителя, за непременное присутствие которого в зале так ратовали участники беседы за «круглым столом». По мнению известного организатора театрального дела Олега Лоевского, исходя из анализа афиши (Островский, Шекспир, Гёте), зритель «Академии» – человек солидный. Пока фестиваль ориентирован на канон, но необходимо, чтобы внутри зрела другая тенденция. Нужно менять сегменты зрительного зала, для чего необходима экспансия нового искусства. Однако при этом надо достаточно внятно ориентировать зрителя, чтобы не было эффекта обманутых ожиданий. Что во многом произошло с выступлением джаз-театра Дмитрия Хоронько. Впрочем, вокруг представления Хоронько (собственно, того, что было показано на площадке «Пятого театра») развернулась целая дискуссия. Весьма своеобразная в музыкальном отношении программа с включением ненормативной лексики вызвала резкую реакцию зрителей, часть которых в возмущении покинула зал. Использование мата на сцене сегодня критиков абсолютно не коробит. Они найдут достаточно много и даже вполне элегантных объяснений этой практике. Однако как председатель оргкомитета фестиваля Владимир Телевной, понимая экстравагантность некоторых творческих коллективов, задал вполне резонные вопросы о чувстве меры и необходимости включения таких сценических выступлений в фестиваль «Академия», позиционирующий себя как представление лучшего в профессиональном современном театре, того, на чём можно учиться и молодым актёрам и режиссёрам, и молодым зрителям. И этот вопрос вызвал живой обмен мнениями. Обозреватель «Российской газеты» Алёна Карась отметила, что благодаря ёмкому названию («Академия» не столько академическое искусство, сколько – школа, предполагающая обучение чемуто новому) фестиваль интенсивно, разнообразно, сложно двигается в сторону театра более радикального, экспериментального. Российский театр до сих пор находится в плену старых механизмов

Людмила Першина, Анатолий Петров и Алёна Карась

восприятия. Тщательно подбирая слово, чтобы не обидеть определением, критик назвала омского зрителя простодушным. Омичи вряд ли согласились с ней, поскольку и благодаря экспериментам бывших главных режиссёров академической драмы Владимира Петрова и Евгения Марчелли, и благодаря многочисленным и многолетним фестивальным показам на долю нашего зрителя пришлось достаточно обширное количество экспериментальных постановок. Заведующий отделом искусства «Литературной газеты» Александр Вислов, защищая позицию тех, кто формировал нынешнюю афишу, вызвавшую спор в отдельных моментах, заметил, что фестивальное движение так или иначе должно отвечать вызовам времени. И, сводя к компромиссу вопрос о джаз-театре Хоронько, констатировал: во всех представительных фестивалях есть основная программа и программа off. В данном случае надо было вывести это выступление в тот самый сектор off, по-другому называемый клубным вариантом. И всё стало бы на свои места. Однако вопрос меры, вкуса, художественной значимости так и завис, не найдя твёрдой точки зрения. Всё свелось к

довольно спорному тезису о том, что сегодня, как никогда прежде, это сугубо индивидуально и никто никому ничего не докажет. Было приятно услышать несколько откровенно комплиментарных признаний. Обозреватель радио «Говорит Москва» Алексей Райков сказал, что омскому фестивалю удалось собрать очень интересные спектакли, которые демонстрируют разные способы театрального существования. Алёна Карась отметила, что только в Москве, Санкт-Петербурге и Омске существуют такие представительные фестивали настоящего международного уровня. Заинтересованное участие в разговоре принял генеральный секретарь Международной ассоциации театральных критиков Мишель Ваис (Канада). Замечательным было признание театрального критика из Шотландии Марка Брауна, который в момент обсуждения вопроса о длительности фестиваля (две недели) возразил российским коллегам, полагавшим, что это много, можно уложить фестиваль в одну неделю: «Недели будет мало! В Омске много интересного, здесь многое могут предложить вниманию приехавших гостей». Спасибо нашему коллеге, которому, кстати, было иногда очень непросто в фестивальной ситуации, когда текст на сцене шёл на польском, литовском, немецком, а субтитры – на русском языке. Впечатлила всех состоявшаяся накануне поездка в Большеречье с его знаменитым комплексом «Старина сибирская». Театральный критик Татьяна Тихоновец порадовалась за омичей, что у них есть такой феномен в сфере культуры. Настоящий народный театр, с бережным сохранением и развитием традиций. «Только чтобы не превратилось это в потёмкинскую деревню», – предостерегла она. Владимир Телевной ответил, что «Старина сибирская» является государственным учреждением культуры, которому оказывается солидная бюджетная поддержка. Там ведётся разнообразная творческая деятельность, солидная музейная работа с хорошим научным оснащением. «Круглый стол» проходил в середине фестиваля, до подведения итогов было ещё далеко, но по всему было видно, что оценивающая, анализирующая и пишущая когорта участников получила в Омске достаточно «питательных» впечатлений.

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ФЕСТИВАЛЬ

Второе «похищение Европы»

Самым значительным событием этого театрального года в Омске стал, вне сомнений, II Международный театральный фестиваль «Академия». В афишу было включено девять драматических спектаклей и три музыкальных композиции. Представления шли на пяти сценических площадках: на основной и камерной сценах академического театра драмы, в музыкальном, «Пятом театре» и «Арлекине». С 17 по 29 сентября в рамках «Академии» зрители увидели работы творческих коллективов с мировыми именами: Государственного академического театра имени Евг. Вахтангова, Хорватского национального театра, «Берлинер ансамбля», Старого театра из Польши, знаменитого коллектива «Комеди Франсез». В течение «Академии» прошли также важные внутрифестивальные мероприятия: конференция «Театральные издания Европы», мастер-классы, семинары и творческие встречи с представителями театров. По окончании фестиваля в Доме актёра имени Н.Д. Чонишвили состоялось обсуждение спектаклей и музыкальных представлений. В разговоре приняли участие омские критики и журналисты. Первым спектаклем, с которого начался фестиваль, был «Бумбараш» – проект, представленный омичами и петербуржцами.

«Бумбараш» Омский государственный академический театр драмы и «Терем-квартет» (Санкт-Петербург) Сергей ДЕНИСЕНКО: Позвольте я не с «Бумбараша» начну. Начну с чистосердечного признания. Каюсь: не смог, вступая в нынешний фестиваль, стать «чистым листом». Причина проста: мои нынешние ожидания были «сформированы» два года назад, на первой «Академии», когда совершенно ясен был (на каждом спектакле!) главный критерий фестиваля: «академия» – не обозначение статуса «академического театра», а прежде всего высокий художественный уровень театрального искусства!.. Помните? Украинский «Эдип» Стуруа, литовский «Мадагаскар» Туминаса, белградская «Госпожа министерша», «Арто и Гитлер в Романском кафе» «Берлинер ансамбля», «Пиаф» французского театрального агентства «ЭТЛА ПРОД», «Шинель» болгарского театра «Кредо», «человек-театр» Слава Полунин!.. И хорошо тогда сказал гость фестиваля режиссёр Изяслав Борисов: «В афише омского фестиваля всё подчинено жёсткой художественной логике». В общем, этими двумя «данностями» «Академии2008» я был нынче словно запрограммирован. Наверное, это неправильно. В связи с чем прошу лишить меня первого слова, кое я с удовольствием передаю Эльвире Кадыровой, тем более что она улыбается. Наверное, вспоминая «Бумбараша»…. Эльвира КАДЫРОВА: Улыбки бывают обманчивыми, Сергей Павлович… На мой взгляд, виртуозы «Теремквартета» обыграли омских артистов вчистую. Причём обыграли именно в актёрском плане. Когда на следующий день в программе «Отзвуки театра» музыканты сыграли и спели две наиболее любимые народом песни из «Бумбараша», стало ясно, что накануне на спектакль можно было и не ходить. ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

Сергей ДЕНИСЕНКО: С одной стороны, уникальность проекта как такового («Терем-квартет» плюс наши «академики») очевидна и бесспорна, и надо сказать «браво» за эту идею арт-директору фестиваля Ольге Никифоровой! И, конечно же, хорошо, что музыкальный спектакль-проект не одноразовый и в течение сезона музыканты будут приезжать в Омск для показа «Бумбараша». С другой стороны, весьма многозначно пошутил актёр Давид Бродский, вручая на послеспектаклевой церемонии сувениры «Терем-квартету»: мол, отбираете вы «хлеб» у драматических артистов. И в шутке этой сокрыт один из главных для меня вопросов (пусть даже это покажется вам консервативным). Вот смотрите: чуть ли не каждодневно на фестивальных семинарах и конференциях возникала тема «молодого зрителя» (мол, как важно их «притягивать» в Театр и т.п.). Кстати, таких – молодых зрителей – всегда было много на спектаклях фестиваля. И вот после музыкально-песеннотанцевального «Бумбараша», в котором у актёров отобрали «хлеб» (бишь Слово), а у молодого зрителя – собственно сюжет, фабулу истории, встал я у «театрального разъезда» и просто поговорил с группой (шесть человек) молодых людей (все – студенты очень уважаемого вуза). А теперь внимание: из шестерых ни один не видел знаковый фильм начала 1970-х «Бумбараш»; ни один не смог назвать автора повести «Бумбараш»; ни один не смог внятно что-либо сказать ни про сюжет, ни про время действия (из самого внятного:

«Он любил девушку, а его в армию призвали», «По-моему, это в революцию было» и «Нет, это уже после революции»); соответственно, все шестеро с изумлением восприняли и мой более чем краткий пересказ фабулы («Гражданская война… молодой солдат Бумбараш возвращается из плена домой… а там его считают погибшим… а в родной деревне при этом чуть ли не каждый день меняется власть, ну и т.д.), и мою «информацию» о том, что повесть «Бумбараш» написал Аркадий Гайдар (они даже чуть ли не хором и радостно воскликнули: «Это который "Чук и Гек"?»)… Понимаю, что режиссёр Огарёв не ставил перед собой задачи сделать хотя бы короткую драматургическую адаптацию киносценария по ранним произведениям Гайдара. В конце концов, для старта работы «атрибутов» у него было более чем достаточно: и уникальный «Терем-квартет», и знание зрителями среднего и старшего поколения песен Кима и Дашкевича, и «самый поющий в России театр», и поющий харизматичный народный артист России Валерий Алексеев. Но тут возникает ситуация, характерная чуть ли не для каждого второго фестивального спектакля: не скрываемая режиссурой ориентированность на знание зрителем первоисточника («Бумбараш», «Вертер», «Фауст», «Шекспир-Лаборатория»). Иначе говоря – ориентированность на подготовленного, опытного зрителя-интеллектуала. Ну так чего ж при этом про «молодых зрителей» постоянно спорить да размышлять?.. И, признаюсь, совершенно непонятно для меня – какую задачу ставил режиссёр перед Валерием Алексеевым? А точнее – кто его герой? Постаревший Бумбараш, вспоминающий свою «боевую-лихую юность»? Актёр, примеряющий на себя образ Бумбараша? «Человек от театра», периодически ожидающий своих сольных партий?.. При всём при этом, повторюсь, сам проект считаю чрезвычайно интересным! И прекрасно метафоричным своим сценографическим решением: по-над всеми комическо-ироническими плакатами, планшетными куклами-солдатами, «бело-красными» элементами одежды словно сама по себе витает простая пацифистская мысль о нелепости и бессмысленности не только братоубийственной войны, но и вообще войны как таковой… Всё! Ещё раз каюсь (на сей раз – за мно-

гословие)! Впредь обещаю быть «тезисным»! Позволю, правда, ещё один маленький пассаж перед этим «впредь»: мне представляется неслучайным, что именно метафорический «Бумбараш» дал старт «Академии», ведь, в принципе, почти все последующие спектакли оказались насквозь пронизаны-пропитаны метафорами. Людмила ПЕРШИНА: Я абсолютно согласна: «Бумбараш» в какой-то мере запрограммировал метафоричностью своей постановки аналогичное осмысление многих классических текстов, которое потом наблюдалось в привезённых на «Академию» спектаклях. «Бумбараш» был заявлен как первая попытка создать на «Академии» чисто фестивальный художественный продукт. Если брать этот тезис во внимание, то нам и была представлена замечательная совместная работа двух коллективов – эксперимент в чистом виде! Любой эксперимент чем особо притягателен для его участников и зрителей? Хорошим творческим аппетитом, волнующей непредсказуемостью и заразительным азартом. В этом смысле мне представляется, что «Бумбараш» – вовсе не музыкальный спектакль в классическом понимании жанра. Если хотите, его можно рассматривать как музыкально-литературную композицию с элементами драматизации. Для меня главным в «Бумбараше» стал тот самый творческий азарт, душевный всплеск, вкус к жизни, которые с таким куражом и так музыкально талантливо переливали друг в друга «Терем-квартет» и Валерий Алексеев! Проколы режиссуры, логические нестыковки как-то ушли на задний план. Зрители получили массу удовольствия, это чувствовалось по настроению и реакции зала. А как зацепила современных людей история из, казалось бы, далёкой гражданской войны! Ведь пробежал мороз по спине, когда всплыла тема прямо-таки библейская – братоубийство! Лично для меня первый фестивальный вечер с его невероятным музыкально-драматическим драйвом стал прологом самого фестиваля. И даже сыграл роль в некотором смысле мистическую, если иметь в виду расхождение по разные стороны художественных баррикад, которое наблюдалось, к примеру, между и зрителями, и критиками разных городов. ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ФЕСТИВАЛЬ

«Дядя Ваня» Государственный академический театр имени Евг. Вахтангова (Москва) Эльвира КАДЫРОВА: «Сад. Видна часть дома с террасой. На аллее под старым тополем стол, сервированный для чая». Так начинается пьеса Чехова «Дядя Ваня». У режиссёра Римаса Туминаса и сценографа Адомаса Яцовскиса в углу голой, запылённой сцены стоит столярный верстак, вокруг валяются стружки. В другом углу – старый, диван, поворачиваемый к зрителям то непрезентабельной изнанкой, то обманчивой респектабельностью лицевой стороны. То же, в принципе, происходит и с героями. И над всем этим постоянно светит тоскливая луна. Серебряков и его «свита» – супруга, дочь, тёща и приживала Телятев – выходят из тумана как живые мертвецы. Тут все похожи на зомби: и страшно раскрашенная нянька Марина, и долговязый работник Ефим, передвигающийся, словно чудовище Франкенштейна. В конце спектакля дядя Ваня – Войницкий попытается встать в этот ряд, приспособиться к заведённой походке, но не сможет. Прибалтийская выверенность, холодность в режиссуре, в сценографии, в музыке и русский надрыв в игре Сергея Маковецкого (Войницкий), русская страсть у Владимира Вдовиченкова (Астров). В какой-то момент я понимаю, что с удовольствием «вдыхаю полной грудью эту смесь», что мне нравится эта «механическая сюита». Вот странно. Что-то подобное было в нашем омском «Вишнёвом саде». Раздражало. Хотелось тёплых бытовых деталей, самовара, деревьев, старинной мебели. Было всё это в «Дяде Ване», опять же нашем, омском, и ничего не получилось. А тут получается буквально из ничего. Конечно, главный носитель чеховского духа в спектакле Туминаса – Сергей Маковецкий. Мягкий, трогательный, застенчиво-беззащитный, его дядя Ваня похож на большого ребёнка. И его бунт тоже по-детски трогательный, нелепый и бесполезный. Сергей ДЕНИСЕНКО: Ну вот, а я-то думал, что окажусь оригинальным в своём видении спектакля!.. Итак, «тезисно», как и обещал. До мороза по коже трагическая ирония. Блистательный парафраз (привет мировому кинематографу!) фильма ужасов «Зловещие мертвецы» (я не шучу, как и Кадырова не шутила). Причём не в пародийном смысле (элемент театральной пародии только в том, что на полной луне откровенно видна дырочка, за которую луна подвешена). Все имитируют жизнь, выходя (в сопровождении потрясающей тревожно-мистической музыки Фаустаса Латенаса) шеренгой «зловещих мертвецов» из жутковато-мертвенного полнолунного тумана. Выходя к единственно живым (ещё живым) Соне и Войницкому… Для меня это всё – полнолуние подсознания дяди Вани… Они, которые вне жизни, – его глазами. Он ещё ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

не с ними, не в «шеренге». Но он уже почти близок к ним. Спасение – только в Соне! А полнолуние всё длится и длится, намертво застыв, так же, как застыла намертво жизнь… От чеховских фраз – впервые физически ознобно: «Жизнь моя потеряна безвозвратно», «Настоящее ужасно». И – наотмашь: «Всё-таки на жизнь похоже…». Как будто для концепции Туминаса написано!.. Обратили внимание? Искусство опередило жизнь: после полнолуния на сцене началось полнолуние в буквальном смысле. Луна на омском небе была огромно-круглой, ну разве что не хватало «дырочки» вверху, за которую луна подвешена. И от этого было жутко!.. И жутко было до тех пор, пока луна не пошла на убыль. А потом уже стало «на жизнь похоже»… Считаю, что Римас Туминас – уже дважды герой омских «Академий»: и его прошлофестивальный «Мадагаскар», и нынешний «Дядя Ваня» – главные фестивальные события, спектакликульминации обоих фестивалей (и оба – с высшепилотажными актёрскими работами)!.. Людмила ПЕРШИНА: Да, актёрские работы выразительны, но заметим: все герои, кроме дяди Вани Сергея Маковецкого, обрисованы в иронично-гротесковых тонах. Что-то абсолютно гофмановское можно разглядеть и в профессоре Серебрякове Владимира Симонова, и в Марии Васильевне Войницкой Людмилы Максаковой, и в Елене Андреевне Анны Дубровской, и в няньке Марине Галины Коноваловой. Доктор Астров в исполнении Владимира Вдовиченкова, несмотря на буйный темперамент, тоже «уложен» в схему и даже наделён болезненным маниакальным пристрастием – борьбой за русский лес. Судорожные движения ногами при фразе «Надо дело делать» подобны симптомам какой-то болезни, когда мышечная память конечностей «выдаёт» сотни пройденных по бездорожью километров или мечту отправиться в далёкую Африку. Однако подход режиссёра к Чехову мне показался избыточно рационалистичным. Утрируя черты одних персонажей, незаметно ретушируя другие, он словно воспользовался опытом постановщиков оперных спектаклей, работающих с укрупнёнными для зрителей характерами. Чтобы сразу было ясно, кто есть кто. Даже построение мизансцен у Туминаса в большей части фронтальное. В самые «ударные» моменты сюжета герои выстраиваются шеренгой, слово певцы, пропевающие

прямо в зал свои арии для лучшей подачи звука. И всё-таки видеть происходящее на сцене в преломлении туминосовской трактовки – занятие, что ни говорите, увлекательное. Нина КОЗОРЕЗ: Мне было абсолютно понятно – про что и как в этом спектакле. Правда, пластики, и не всегда уместной, было немного чересчур. Правда и то, что спектакль был непривычно холодноват, и никто в зале не плакал от сочувствия к чеховским персонажам. Кроме, пожалуй, как к дяде Ване Сергея Маковецкого. И честно говоря, я сильно старалась полюбить Соню Евгении Крегжде. Как-то не получилось, зато в восхищении от работы Владимира Симонова в роли профессора Серебрякова, мастерства и юмора Людмилы Максаковой в роли Войницкой и Астрова – Владимира Вдовиченкова. А вообще – как бы отнёсся сам такой Астров к зрительскому сочувствию? Думается, как минимум – с удивлением, как всякий самодостаточный человек. Вахтанговский сегодняшний «Дядя Ваня» интересен прежде всего тем, что сумел содрать с чеховской пьесы кучу заскорузлых «реалистических» штампов, окаменевших на ней за сто лет с первой постановки в МХТ. Никто не помнит, как в письмах к Суворину (и не только к нему) ругался Чехов, во многом недовольный и постановкой, и игрой некоторых актёров, в том числе и самого Станиславского. Замысел последней ненаписанной пьесы Чехова о гибнущих во льдах двух друзьях-полярниках, мужа и любовника одной и той же женщины, видящих перед самой смертью её призрак – это что, реализм? Скорее символизм. Словом, театр имени великого фантазёра Евгения Вахтангова доказал: такая трактовка возможна и убедительна.

Сами такие, сами ничего не можете. Вот и получается то, что получается. И «небо в алмазах» – не утешение добрым несчастным людям, а пустой никчемный лозунг. Заслужили. Что мне показалось неубедительным, так это некоторое суетливое штукарство в прорисовке образов, явно к тому не предрасположенных, если иметь в виду чеховский текст. Всё логично, когда это касается создания ни у кого не вызывавшего особого сочувствия образа профессора Серебрякова (Владимир Симонов не жалеет острохарактерных красок). Но почему доктор Астров (Владимир Вдовиченков), произнося свой известный исповедальный монолог, выделывает при этом замысловатые па, усердно работая ногами? Когда человек разбирается сам с собой, ему вряд ли до внешних пластических упражнений. Этого удаётся избежать Сергею Маковецкому, хотя и образ Войницкого несколько снижен режиссёром. Однако степень пронзительности игры Маковецкого такова, что даже в сценах смешных, почти гротесковых, его дядя Ваня вызывает трепетное сострадание. Любовь КОЛЕСНИКОВА: Думаю, что Римас Туминас сумел виртуозно соединить нереальные по сопоставимости вещи: в эксцентрически заострённую, почти гротескную сценическую форму вложить трагическое содержание жизни чеховских героев и посмотреть на человеческую драму как на вечную проблему экзистенционального выбора, в котором от смешного до трагического – один шаг. Необычна сценография Адомаса Яцовскиса, в которой всё работает на создание атмосферы, и в спектакле задействовано множество сценических предметов, обыгрываемых по ходу действия и имеющих как буквальный, так и скрытый символический смысл. Особо хочу сказать о музыкальном решении спектакля. Он в буквальном смысле весь пронизан музыкой, и это заставляет невольно вспомнить о театральных постановках Мейерхольда, получивших у театральных критиков название «спектакль на музыке», где подразумевалось, что музыка ритмически организует и ведёт всё сценическое действие. Композитор Фаустас Латенас написал не просто выра-

Лидия ТРУБИЦИНА: На мой взгляд, Туминас снижает классическую русскую драму человека с умом и талантом, прожившего «жизнь не на своей улице», переводя её в классический же русский сюжет о недотёпах. Но в отличие от классической русской сказки про Иванадурака здесь никакого счастья никому не то чтобы не приваливает, но даже не мерещится.

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ФЕСТИВАЛЬ зительную, яркую, запоминающуюся музыку к спектаклю, но разработал музыкальную драматургию, в которой уже содержится решение чеховской пьесы. Партитура Латенаса буквально изобилует композиторскими удачами и эффектными находками. Психологически заострённая, усиливающая выразительность визуального ряда, она во всех случаях органично вплетена в игровую, сценическую ткань спектакля. В начале действия музыка звучит в низком регистре вязким, тягучим монотонным фоном, подчёркивающим унылость и однообразность существования в усадьбе Серебряковых. Её характер резко меняется в поворотные моменты действия. Так в сцене объяснения Войницкого и Елены Андреевны первый, но не единственный раз появляется музыкальная тема, которая звучит у трубы соло, тонко стилизованная композитором, как мне показалось, в духе волнующей мелодии знаменитой предсмертной арии Виолетты из вердиевской «Травиаты». Второй раз,

теперь уже как лейтмотив, она прозвучит в начале второго действия, и как трагический апофеоз – в самом конце спектакля. Эта аллюзия возникает, думается, не случайно. Вводя интонацию образа «дамы с камелиями» в музыкальную ткань спектакля, режиссёр и композитор словно бы полемизируют с известным афоризмом о красоте, которая спасет мир. Но если у великого гуманиста Верди гибель любви воспринимается как искупительная жертва, то у беспощадного реалиста Чехова это скорее трагическая данность, на которую она обречена уже в самом своём зародыше. Для идеалиста Чехова красота – это чистое незаинтересованное наслаждение, синоним любви, – такой, какой её, возможно, будут воспринимать люди через сто, может быть, через двести лет. В современном же мире красота, как и любовь, беззащитна перед пошлостью и цинизмом жизни.

«Загнанных лошадей

пристреливают, не правда ли?»

Хорватский национальный театр (Загреб) Эльвира КАДЫРОВА: Впечатляет, что спектакль такой многонаселённый, что у всех актёров прекрасная хореографическая и вокальная подготовка. Поют артисты вживую, и не под «минусовку», а в сопровождении небольшого оркестрика. Младен Вассари великолепно владеет роликовыми коньками – это просто фантастика в его возрасте! Харизматичны исполнители главных ролей Олга Пакалович (Глория) и Лука Драгич (Роберт). Вот драматическая сторона, к сожалению, уступает. Финальная сцена проходит быстро, скомканно, очень формально, как необходимое приложение к роскошному шоу. Разумеется, никто и не ждал повторения успеха фильма Сидни Поллака. Но всё-таки хотелось бы, чтобы спектакль захватывал не только песнями и танцами. Трагизм финала абсолютно упущен. В определении жанра «музыкальная драма» сделан перекос именно в сторону музыкальности.

фильма начала вживаться (через то самое физическое действие) в роль Глории, – через пару дней у неё начались галлюцинации… И хотя зрителей, казалось бы, должны сами по себе держать и в напряжении, и в сочувствии к героям постоянно меняющиеся циферки на экранах («третий день… первая неделя… вторая неделя марафона»), – нет, не получается!.. Охотно могу признать, что некоторая моя категоричность в восприятии этого спектакля – следствие увиденного сорок лет назад глубоко психологичного фильма Поллака. Эльвира Кадырова уже говорила об этом фильме, давно уже ставшем классикой мирового кинематографа. Людмила ПЕРШИНА: Соединить в спектакле в единое целое зрелищность и социальную акту-

Сергей ДЕНИСЕНКО: При всём уважении к знаменитой Ивице Бобан всё-таки не могу воспринять её спектакль как «музыкальную драму». Для «драмы» мне нужно как минимум полюбить героев, начать сопереживать им. А для этого, в свою очередь, мне нужны (уж простите за банальность) хоть маломальские элементы психологического театра. Увы!.. Актёры будто «нивелированы» массовочностью… Преклоняюсь перед титанической работой, проделанной режиссёром-хореографом! Но (вновь увы!) выше «густонаселённого» и великолепно организованного постановочно-танцевального шоу спектакль не поднялся. И весьма искусственными выглядят попытки актёров проявить психологию через «физическое действие» – безостановочные танцы. Как тут не вспомнить рассказ Джейн Фонды: когда она на съёмках одноимённого ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

альность – вот сверхзадача, которую поставила перед собой и артистами режиссёр Ивица Бобан. Задача сложная уже потому, что зрелищность – и тут я согласна с Сергеем – почти всегда конфликтна с болевыми темами. Карнавальную лёгкость формы с пронзительностью и глубиной человеческой трагедии умел органично соединять разве что Чарли Чаплин в своих непревзойденных фильмах. Концентрация

трагедийной в своей основе истории в этой постановке словно разбавляется водичкой – яркими танцевальными и вокальными номерами. Вероятно, изначально режиссёр надеялась этим приёмом достигнуть особого контраста, ещё больше подчеркивающего сюжетную драму, но этого как раз, на мой взгляд, не случилось. Музыкальные моменты часто выглядели как вставные номера, а не усиливали накала происходящего.

«Шекспир-Лаборатория» Большой театр кукол (Санкт-Петербург) Эльвира КАДЫРОВА: Театр Яны Туминой – это действительно «другой театр», не поддающийся иногда никакому логическому осмыслению. Её метод визуализации абсолютно не дружит с драматургическим текстом. И вот «Шекспир-Лаборатория» – спектакль, собранный из студенческих этюдов будущих, заметьте, актёров-кукольников. Из подобия кукол на сцене – только бумажный Макбет, которого супруга в итоге рвёт на части, сооружая из обрывков корону, и ватный Лир, безмолвно выслушивающий монологи доченек-«пэтэушниц». Да ещё две английские булавки, приводимые в действие с помощью магнита в сцене дуэли Ромео и Тибальда. Вот это, кстати, придумано и осуществлено здорово. И всё-таки то, что Тумина и Кудашов делают со студентами, может быть, хорошо для внутривузовского показа, в конце концов – для молодёжного, студенческого фестиваля, но в рамках «Академии» выглядит по крайней мере странно. Вообще странно, что это сомнительное зрелище включено в репертуар БТК, что на него продают билеты, ходят зрители. Спектакль очень сырой, недо-

работанный. В нём нет целостности, несмотря на то, что его пытаются нанизать на единую нить философской лекции об эстетических категориях и на то, что по сцене всё время разгуливает какой-то безголовый тип. В спектакле элементарно нет сюжета. Там есть, конечно, остроумные моменты, но это именно моменты. Среди них я бы отметила этюд «Злые мысли», где из зеркальной рамы Джульетте нашёптывались всякие гадости, сцену гибели Офелии, сыгранную Яной Буртман, и финальный монолог Гамлета, проходящий, так сказать, в режиме реального времени. «Двадцать один ноль восемь, – начинает Вика Коростылёва, посмотрев на часы. – Гамлет: «Я умираю. Могучий яд затмил мне дух, из Англии вестей мне не узнать». Голос звучит монотонно, словно диктует. Зажигаются спички – за папу, за маму, за любимую и т.д. Спички быстро гаснут. «Двадцать один одиннадцать. «А дальше – тишина». Довольно неплох этюд «За дело, яд!» с аквариумом, наполняющимся кровью из утопленной банки, круглыми бокалами, капающей водой, ножами то ли из осколков стёкол, то ли изо льда. Но, увы, – откровенная цитата (вспомним някрошюсовского «Гамлета»). Вот и всё. Дальше и правда тишина. Остальное годится для КВНов и СТЭМов, для каких-нибудь перформансов. Но при чём тут репертуарный театр? А порою и при чём тут Шекспир? Людмила ПЕРШИНА: Конечно, «запараллелить» философские лекции Мераба Мамардашвили с шекспировскими сюжетами – ход смелый, хотя и не новый. Особенно когда в итоге получались заковыристые смысловые люфты. Именно потому, что адресовалось происходящее не сердцу, а уму, оно для взрослой публики скользило по поверхности, порой вызывая ассоциации с цирковыми трюками. Ощущение пронзительности, признаться, возникло у меня лишь однажды – в «лировском» сюжете, где старый король-отец уподоблен истасканной тряпичной кукле с печальными глазами, которую бесчувственные дочери перекидывают друг другу, желая поскорее сбыть с рук... Очевидный плюс постановки вижу в том, что пытливые молодые умы, пусть и необычным способом, погружаются в глубины шекспировских трагедий, постигают главные критерии человеческой морали и учатся познавать своё место в жизни. Для того и существуют лабораторные работы.

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ФЕСТИВАЛЬ Сергей ДЕНИСЕНКО: По-моему, всё уже сказано. Правда, считаю, что прозвучавшее в разговоре сочетание «сомнительное зрелище» несколько неточно и даже обидно для «Шекспир-Лаборатории». Мы увидели интеллектуальный «капустник» (и прекрасно, что именно

интеллектуальный!). И это само по себе неплохо. Но, конечно же, не в рамках главной афиши «Академии», а, скажем, если бы это было в фестивальной программе off или в рубрике «Гости фестиваля».

«Вертер» Старый театр (Краков) Любовь КОЛЕСНИКОВА: Насколько я помню, с польской режиссурой омичи познакомились в 80-е годы прошедшего столетия. Это был спектакль немецкого режиссёра польского происхождения Генриха Барановского по роману Достоевского «Униженные и оскорблённые» и «Тартюф» Мольера в постановке Изабеллы Цивиньской, приехавшей в Омск, будучи одним из лидеров польской «Солидарности», а уехавшей в ранге министра культуры Польши. Спектакль, включённый в нынешнюю «Академию», поставлен совсем молодым режиссёром, однако в нём чувствуется не только своеобразный авторский стиль, но и продолжение, и развитие традиций, заложенных предыдущим поколением режиссёров. Экспериментируя с пространством, режиссёр простраивает героям длинные проходы на авансцену, которые начинаются из глубины оставшегося за экраном пространства сцены. Этот приём как бы подготавливает и настраивает зал на появление героев. Стремительной походкой, в белой рубашке навыпуск, босой появляется на сцене Вертер. Он выдерживает большую паузу, ни на минуту не отпуская внимания зала, приглашает жестом опоздавших занять свои места в зале. В свою очередь, Лотта, прежде чем выйти на сцену, проделывает длинный путь за экраном. В зрительный зал доносится лишь мерный стук её каблучков, сопровождаемый тенью от силуэта на экране. Выходя на авансцену, актёры имеют возможность «обстреливать» зрителя глазами и транслировать в зал прежде всего состояние, в котором в данный момент они пребывают. На творческой встрече с актёрами Краковского театра исполнитель роли Вертера Кшиштоф Зажецкий признался, что молодое поколение поляков с иронией и определённой долей цинизма относится к романтической традиции, прочно укоренённой в национальном сознании старшего поколения польских художников. Точнее было

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

бы сказать: не отвергая эту традицию, так как она впитывается буквально с молоком матери, они решительным образом её переосмысливают. Мне показалось, что об этом же свидетельствует и данное обращение к раннему произведению Гёте. Как известно, в этом романе впервые в европейской литературе изображён молодой человек с особым типом так называемого рефлексирующего сознания. Пылкий влюблённый юноша, испытывающий любовные мучения от неразделённой страсти, которые усугубляются неудачей на служебном поприще и неприязнью к нему ничтожных с его точки зрения людей, он болезненно переживает свои неудачи, которые и подталкивают Вертера к единственно возможному выходу – самоубийству. Эльвира КАДЫРОВА: Проза Гёте тяжело переводится на театральный язык. Непопулярную читку в спектакле краковского театра «оживили» натужной современностью. В рассуждения о жизни и смерти вплетаются упоминания о раке, наркотиках, авариях, катаклизмах. Треугольник Вертер – Лота – Альберт с самого начала превращается в «шведскую семью». И потом становится непонятно: какие проблемы-то? Три Лотты выглядят неубедительно. Духовное взросление женщины (если имелось в виду это) могла бы сыграть и одна актриса. Свой первый монолог Кшиштоф Зажецкий (Вертер) произносит, постоянно обращаясь к зрителям, даже приветствует жестом руки опоздавших. Созерцательное отношение его героя к жизни воспринимается как непростительная лень. Вертер – певец природы, рыцарь искусства, но по сути – бесполезный романтик. Архитектор Альберт – двигатель наступающей урбанизации, и всё же – человек, занимающийся конкретным делом, имеющий в жизни реальную цель. Их дружбапротивостояние напоминает конфликт, знакомый по «Обломову». И, похоже, современный зритель выбирает не романтиков. Актёры помещены на узкий, неудобный помост у самой авансцены и заперты на нём белым экраном. Где-то ближе к концу первого действия на экране появляются кадры любительского фильма с беззаботно бегающими детьми. Самый потрясающий момент – когда экран со страшным звуком падает, обнажая пустоту. Долгожданная свобода обернулась крахом.

Людмила ПЕРШИНА: Режиссёр Михал Борчух, отринув в названии спектакля слово «страдания», позаботился о том, чтобы эта человеческая субстанция была буквально материализована физиологическими средствами. Актёр Кшиштоф Зажецкий, исполнявший роль Вертера, конечно же, стал для режиссёра великолепный психологическим инструментом. Так ощутимо сгущать в себе эмоциональные токи, становиться их абсолютным трансформатором и репродуктором может, разумеется, артист весьма незаурядный и к тому же прекрасно «технически» оснащённый. Сергей ДЕНИСЕНКО: А, в общем-то, тут и надо было всего лишь одну ясность внести в жанр спектакля (и, соответственно, в программку): не «по мотивам романа», а, скажем,

«современная вариация на тему «Страданий молодого Вертера». И тогда вообще вопросов бы не было. Вольному (режиссёру) – воля! И зритель в принципе не думал бы о Гёте и о первоисточнике, а просто с удовольствием смотрел бы на происходящее (есть, есть в этом спектакле не вполне внятная, – и всё равно завораживающая тебя загадка!). Но, впрочем, и при этом зритель конкретно ломал бы голову, размышляя: что там у них в Польше с экологией происходит и зачем на сцене три Лотты? Но ещё и наслаждался бы блистательным актёром Романом Ганцарчиком в небольшой роли друга Вертера – Вильгельма… Да, маленькая реплика: потрясён урбанистическиделовой фразой Кадыровой в отношении главного героя: «бесполезный романтик». А, может, спектакль и поставлен потому, что в этой сумасшедше деловой жизни «романтизьму» не хватает?.. Не говоря уж о другом: дело ведь ещё и в том, что Вертер, как и Константин Гаврилович в «Чайке», застрелился…

«Ромео и Джульетта» Театр Оскараса Коршуноваса (Вильнюс) Эльвира КАДЫРОВА: Коршуновас не скажу, что оригинально, но всё-таки интересно задумал свой спектакль. На сцене две кухни, заваленные брутальными предметами быта (много тяжёлой металлической посуды – уже признак литовского театра). Гдето среди кастрюль и сковородок до поры до времени прячется гроб. Враждуют две семьи пекарей. По сути, мы имеем местечковый конфликт, происходящий в предвоенной литовской глубинке. Здесь дерутся не на шпагах, а на ножах. Лепят из теста неприличные фаллические муляжи. Это, с одной стороны, своеобразное «фак ю!» конкурирующей фирме, с другой – вечный символ силы и превосходства. Грубоватая кормилица Джульетты, не лезущая за словом в карман (прекрасная работа Эгле Микуионите), – типичная тётушка с хутора. А бал в доме Капулетти – просто вечеринка с танцами. Чувство молодых расцветает над шкафами с кухонной утварью, над подносами, полными свежей выпечки. Перевод в наушниках мешает, мешают итальянские имена. Хочется слушать литовскую речь, такую певучую и загадочную. И пусть бы этих двоих звали не Ромео и Джульетта, а, скажем, Джустина и Ромуальдас. И пусть бы было окончательно «как у Шекспира» – в этом нет никакого кощунства. Столько органики, столько природной энергии и национального духа в этом спектакле. Как всякая литовская постановка, он достаточно метафоричен. Чан с мукой, постоянно выкатываемый на сцену, – это и купель, из которой выходит новая жизнь (тесто, хлеб), и усыпальница, куда

опускают в финале влюблённых. «Из праха приходим мы и в прах обратимся»… Людмила ПЕРШИНА: Да, метафоричность – один из родовых признаков литовского театра. Слитность с природой, её по-язычески пылкое обожествление и одухотворение – вот в чём секреты столь поэтичнобытового подхода. Не случайно чан для зачина теста напоминает гончарный круг и вращается, как модель маленькой планеты для влюблённых, а иногда и целой вселенной. Всё в спектакле незримо крутится, подчиняясь этому заведённому с начала мира кружению: и вражда знатных родов (при желании, читай – народов), и симпатии-антипатии случайно сталкивающихся здесь людей, и внезапная, как удар грома, любовь, поражающая Ромео и Джульетту, и всё остальное, становящееся потом вторичным. Любовь КОЛЕСНИКОВА: Мне кажется, блестяще передана в спектакле атмосфера средневековой Вероны, которая даже больше напоминает послевоенную Италию, знакомую нам по фильмам итальянского неореализма. После пролога, в котором два клана показаны застывшими в выразительном рапиде, врубается бешеный ритм на всю мощность – и понеслось!.. После потасовки «врачует» раны тестом, как будто пластырем. Опять же, что удивительно, шекспировский текст почти не купирован, вернее, купирован практически незаметно, действие развивается стремительно, захватывает и поглощает тебя без остатка. Первое появление Ромео – Гитиса Иванаускаса – разочаровывает: внешне он скорее напоминает белёсого Зигфрида, героя немецкого эпоса, чем темпераментного южанина Ромео. И как же на глазах меняется ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ФЕСТИВАЛЬ Лидия ТРУБИЦИНА: Всё это можно и так воспринять, но зрителю надо долго делать над собой усилия, потому что на самом деле чувствуешь тут себя слегка Станиславским с его знаменитым «не верю». Сергей ДЕНИСЕНКО: А не кажется ли вам, что в этом спектакле, несомненно интересном и эмоциональном, сама история любви Ромео и Джульетты слегка подзатерялась? И ещё: не кажется ли вам, что метафора («кухонный конфликт») исчерпала себя в тот момент, когда зритель до начала спектакля, при открытом занавесе и обозначенных «кухонных» декорациях, уже всё «прочитал» – и осталось только убедиться в том, что он не ошибся?.. и внешность, и темперамент, когда всё окрашивается идущим изнутри светом. Это же можно сказать и о Джульетте – Расе Самуолите, рыжем тинейджере, чья красота в ходе спектакля не только для Ромео, но и для меня, зрителя, воспринимается уже «как жемчуг несравненный».

Любовь КОЛЕСНИКОВА: Нет, по моему ощущению, в итоге спектакль Коршуноваса с очень интересными актёрскими работами перерос собственные рамки и вышел на уровень эпического звучания, в котором действительно «нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».

«Гретхенский Фауст» Театр «Берлинер-ансамбль» Людмила ПЕРШИНА: Уж кого ждали на «Академии» как самого дорогого гостя, так это Мартина Вуттке! Немецкий актёр, по праву удостоенный при жизни эпитета великий, и сам рвался на берега Иртыша, потому что здесь он, по собственному признанию, встретил фантастический приём и ощутил невероятную человеческую теплоту. Два года назад на первой «Академии» Вуттке предстал перед омичами в моноспектакле «Арто и Гитлер в Романском кафе». Невероятная пластика, виртуозные голосовые пассажи, фантастические трансформации мимики, очевидные болезненно шизофренические мотивации – и зрительные зал замирал в восторге, не понимая, как такое возможно сочетать в одном человеке, мечущемся там, за стеклом, в клетке на сцене. Привезённый в Омск «Гретхенский Фауст», поставленный и сыгранный Мартином Вуттке в ярком женском обрамлении, тоже не обошёлся без заглядывания в самые глубокие бездны человеческой души. Режиссёр взял для постановки один из ранних вариантов пьесы. Он признался, что было интересно проследить путь, который прошёл Гёте, работая фактически всю свою жизнь над «Фаустом». Сегодня гётевское творение с заострённой проблемой выбора между злом и добром актуально, как никогда. Обращение к нему немецкого мастера понятно и оправданно для публики. Но для неискушенного зрителя не всегда был понятен язык, к которому прибегает мастер, его изощрённые метафоры. Зато изумляла и притягивала невероятная энергетика спектакля. РеОКТЯБРЬ 2010 21(43)

жиссёр с присущим ему блеском сыграл и Фауста, и Мефистофеля. Эльвира КАДЫРОВА: Показалось, что Вуттке использовал в этот раз меньше своих актёрских возможностей. Его монологи звучат несколько однообразно, а в диалогах только по переводу понимаешь, где Фауст, где – Мефистофель. Хотя в пластической выразительности ему не откажешь. Весь такой инфернальноэкстравагантный, да ещё в этом клоунском парике. Фантазия выплеснулась в основном в режиссуре. Тут Вуттке придумал безмолвную даму-смотрительницу (может быть, Судьбу?), восьмиглавую Гретхен, и вообще – хор потрясающих немецких девушек, играющих за всех персонажей. Спектакль выглядит как некая поэтикофилософская медитация. Или – как порождение больного ума Фауста. Кстати, на фестивале вообще обнаружилась странная театральная тенденция. Растрои́вшаяся Лотта («Вертер»), распятерившийся Йорик («Шекспир-Лаборатория»), и Гретхен с восемью голосами. Шизофрения, как и было сказано? Нина КОЗОРЕЗ: Не очень уверена, что фойе театра «Берлинер ансамбль» аналогично конференц-залу нашего музея имени Врубеля, ну пусть – театр выбрал зал сам. Все восемь

ливый актёр может быть не менее талантливым режиссёром и убедительно выстроить спектакль.

актрис, исполняющих в композиции роль Гретхен и отлично владеющих стихами, замечательные профессионалки, мало в чём уступающие Мартину Вуттке. Однако истина банальна: увы, увы, увы, не каждый талант-

Сергей ДЕНИСЕНКО: И мне тоже увиделось (и подумалось), что Вуттке-актёр напрочь убил Вутткережиссёра. Здесь можно говорить ну разве что об оригинальности сценарной идеи по отношении к гётевскому «Фаусту», которую Вуттке, опять же, «подмял» под себя. Большой актёр имеет на это право? Имеет! И да воспримем сие как данность и да поблагодарим организаторов фестиваля за возможность снова встретиться с Мартином! И ещё не забудем давайте, какое эффектное «самооправдание» вывесил Вуттке в виде неожиданно появившихся ближе к финалу спектакля двух вертикальных холщовых плакатов с надписями: «Wen sucht ihr?» (Кого вы ищете?) и «Er ist nicht hier!» (Его здесь нет!). Кого нет? Бога?.. Мефистофеля?.. Режиссёра?..

«Женитьба Фигаро» «Комедии Франсез» (Париж) Нина КОЗОРЕЗ: «Комеди Франсез» в Омске – неужели это правда? Помню, как ещё в начальных классах я не раз с восторгом рассматривала в журнале «Огонёк» цветную вкладку с московских гастролей этого театра (где-то она лежит и сейчас) и думала: конечно, я никогда этого не увижу… А вот же – увидела! Как обмолвился кто-то из великих (кажется, Бернард Шоу), в жизни человека бывают только два разочарования: когда его заветная мечта не сбывается и… когда она сбывается – потому, видимо, что всё оказывается не так, как мечталось. Однако ни то ни другое – не про меня. Мне понравилось всё – и сценография, и костюмы, и актёры, которых явно объединяли азарт и то, что в самую маленькую по объёму роль вложено мастерство. Никого не хочется выделять, очень уж цельная картина возникала на сцене. Да, безусловно, это

было то самое «искусство представления», которым нас так долго стращали отечественные театроведы. Но разве здесь дело во втором слове, а не в первом, не в слове – «искусство»? Не хочу анализировать: браво, «Комедии Франсез»! Браво – да и всё тут! Любовь КОЛЕСНИКОВА: Конечно, не скрою, и мои главные ожидания были связаны с «Комедии Франсез». Уж очень хотелось сравнить свои представления, почерпнутые из театральной литературы, с живым восприятием. Если говорить коротко, они неоднозначные, да, собственно и судить однозначно по одному спектаклю тоже нельзя. Тем не менее кое-какие выводы для себя я всё-таки сделала. Первое, и самое главное, «Комедии Франсез» сегодня – это пример того, как надо любить, ценить и бережно сохранять свои национальные традиции, над которыми не властно время. Самое яркое, что всплывает в памяти после увиденного спектакля, – это безупречная, выверенная, доведённая до совершенства сценическая речь. Можно было не читать субтитры, а смотреть на сцену и наслаждаться звучанием французской речи. А дальше вступает в силу полемический задор, существующий ещё со времён Пушкина: кто лучше, прекрасно обученная «мадемуазель Жорж» или неопытная, но при этом более естественная «девица Семёнова»? Это касается постановки Кристофа Рока, его режиссура не довлеет, я бы не рискнула назвать её изобретательной. И если это установка режиссёра, она должна оставлять актёрам большой простор для деятельности. Кроме постоянных проходов, выходов и уходов героев спектакля через зрительный зал, особой оригинальности я не заметила. Даже свой знаменитый прыжок из ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ФЕСТИВАЛЬ окна спальни Керубино (Бенжамен Юнгерс) совершает как-то совсем неловко, сползая с рампы, опять-таки прямо в зрительный зал. Главный герой Фигаро (Лоран Стокер) – настоящий плут, в меру обаятельный, в меру умный пройдоха, легко порхающий по жизни, лишь иногда печальная тень улыбки да мысль о возможной неверности невесты омрачает его чело. Скажу честно: я ожидала услышать больше драматических и даже, не побоюсь этого слова, трагических интонаций в его голосе. Ведь, как писал в своё время один исследователь французской литературы 18-го века, третье сословие к этому моменту настолько окрепло, что в состоянии было заказать художнику свой собственный портрет. У Бомарше Фигаро перерастает рамки амплуа слуги графа, в нём уже проснулось чувство собственного человеческого достоинства, и он никому не позволит больше его безнаказанно попирать. Как говорил в своё время Людовик ХVI, если быть последовательным и разрешить представление этой пьесы, то следующим шагом на этом пути надо будет разрушить Бастилию. Его слова оказались пророческими. Тем не менее социальный конфликт, заложенный в пьесе Бомарше, видимо, мало интересен современному французскому театру. От него остался лишь кроваво алый цвет супера с прорисованным контуром стального штыка. Людмила ПЕРШИНА: То, что режиссёр Кристоф Рок со сценографом Орели Тома придумали совершенно виртуальное пространство, начинает подтверждать мысль о смахнутой пыли – апчхи! – с первых минут действия. В сценическом пространстве «Женитьбы Фигаро», как на мониторе компьютера, подвешены весьма условно двери. Они срабатывают при входе в

них персонажей, словно шторка в старом фотоаппарате. Зато стены отсутствуют вовсе. А потому актёры легко проходят сквозь них в любую минуту, даже не затрудняясь поисками дверей. Характеры героев пьесы Бомарше лишены жеманства, они вполне современны, временами даже интернационально узнаваемы, как типажи какого-нибудь нынешнего офисного планктона. Эльвира КАДЫРОВА: Но заметьте, с какой лёгкостью актёры «дома Мольера» сыграли «Женитьбу Фигаро»! Вот уж поистине французский шарм! С первых же минут ушли опасения за то, что «Комеди Франсез» – слишком зажатый традициями театр. Ничуть не бывало! «Женитьба Фигаро» в постановке Кристофа Рока – это воздушная смесь подлинной театральности, изыска и в то же время доступной простоты. Костюмы классические, в чуть-чуть «облегчённом» варианте. Декорации скромные, но несущие отпечаток высокого вкуса, как по-настоящему дорогая вещь. Ни то ни другое, по замыслу режиссёра, не замыкается на конкретном времени. Ведь многое из волнующего нас сейчас заложено уже в тексте Бомарше. Поскольку классика, она всегда о дне сегодняшнем. Надо только прислушаться к ней, а не спешить заголять зад или говорить о СПИДе, чтобы выглядеть современно. В этом смысле спектакль «Комеди Франсез» даёт прекрасный наглядный урок. Сергей ДЕНИСЕНКО: «Я волнуюсь, заслышав французскую речь…» А во время волнения говорить не смею…

«Академия» I Международный театральный фестиваль в Омске Людмила ПЕРШИНА: Искусство отражает жизнь. Эта азбучная истина стала такой отчётливо очевидной на нынешнем фестивале! Ведь фестиваль, помимо всего прочего, это ещё и срез общей театральной ситуации в данный временной период. Глядя на кадры бастующей повсеместно Европы, осознаёшь, насколько сегодняшний день не похож на то, что было всего два года назад. Потому, оглядываясь на прошедшую фестивальную программу, не очень корректно пенять на то, что она «недокормила» кого-то высокими художественными впечатлениями, не оправдала чьихто ожиданий. Короче говоря, что на зеркало пенять, коли таков и есть портрет современных театральных тенденций в той же Европе? Лидия ТРУБИЦИНА: Я хотела бы сказать о содержательной части программы «Академии». Вынося за скобки «Ромео и Джульетту» театра Оскараса Коршуноваса и «Женитьбу Фигаро», показанную «Комеди Франсез», можно было бы прочертить некую общую ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

тенденцию, связанную с европейской литературой, к которой обращается профессиональный современный театр (естественно, та его часть, что была представлена в афише фестиваля). Надо признать: если в американской драматургии герой разбирается с другими, выясняя отношения и производя соответствующие действия, то в европейской он разбирается прежде всего с самим собой и миропорядком. Для каждого из героев – дяди Вани (Театр имени Вахтангова), Вертера (Старый театр, Краков), Фауста («Берлинер ансамбль») – важно понять: кто он, что делает в этом мире и зачем? Ответы человека тонкого, обострённого восприятия будут столь неутешительны, что приведут его к необходимости или почти неизбежности крайних мер. Иван Петрович Войницкий, осознав ничтожность и никчемность жизни, схватится за ружьё и попытается выстрелом в другого устранить причину своих бед, которую он видит именно в

«Поздняя любовь»

этом другом. Молодой Вертер, измучившись сомненьями, тревогами, неразделённой любовью, придёт к вопросу: «Боже! Зачем ты оставил меня?» – и покончит жизнь самоубийством. Фауст, заключив с Мефистофелем договор, обещающий испытать полноту жизни, пройдя огромный путь исканий, обретает трагический опыт на пути познания. Финал известен… Благодаря организаторам фестиваля мы получили возможность увидеть и оценить разные форматы европейских спектаклей и совершенно фантастические работы прекрасных актёров – Сергея Маковецкого, Кшиштофа Зажецкого, Мартина Вуттке. Их таланты уникальны и драгоценны. В этом плане «Академия» себя стопроцентно реализовала. Сергей ДЕНИСЕНКО: К вопросу о тенденциях: для нынешней «Академии» характерно, помимо прочего, ещё и то, что в «немыслимую простоту» никто не впадал. И, чего уж тут лукавить, после многих спектаклей такая вдруг грусть-тоска по «простоте» возникала! Впрочем, однажды мы её увидели: «Поздняя любовь» омской драмы, поставленная Георгием Цхвиравой. Проще не бывает! Но… Премьера состоялась совсем недавно, спектакль сыгран-то был всего раз или два. Ничуть не желая обидеть наших «академиков», считаю появление этого «необкатанного» спектакля в фестивальной афише некой «технической издержкой»; ну нельзя, нельзя только-только «испечённый пирожок» сразу в рот отправлять – он чуть поостыть должен, начинкой пропитаться… Вот, всё время на метафоры тянет. Я ж говорил, что это – метафоричная «Академия»!.. Для меня главные (и радующие) итоги нынешней «Академии»: во-первых – ни с чем не сравнимое ощущение так называемого

европейского театрального контекста; во-вторых – чётко прослеживаемая тенденция, связанная с желанием организаторов развивать этот фестиваль, вносить в него всё новые и новые «изюминки» (и спектакль-эксперимент «Бумбараш» именно из этого ряда); в-третьих – с благодарным пониманием воспринятое организаторами «Академии» предложение, высказанное несколькими критиками: вносить в афишу, при необходимости, традиционные (и сразу же многое объясняющие) фестивальные рубрики, ну, скажем, те, о которых я упоминал сегодня: «Гость фестиваля» (и рубрика эта, как вы понимаете, была бы ныне уготована не только для «Шекспир-Лаборатории», но и для сербской «Вирджинии Вулф»), «Программа off» (сюда, конечно же, главный претендент – Джаз-театр Дмитрия Хоронько)… Вспоминаю, как два года назад, на 1-й «Академии», арт-директор Оля Никифорова сказала, что «даже если всего три классных спектакля есть на фестивале, то, значит, фестиваль уже состоялся». И да воспримем сие как истину! Любовь КОЛЕСНИКОВА: Международный театральный фестиваль «Академия», похоже, обретает характер постоянной акции, успешно укореняющейся в культурной жизни нашего города. Прежде всего, хотелось бы поблагодарить учредителей, организаторов и устроителей фестиваля за предоставленную возможность, не выезжая за пределы Омска, перенестись на подмостки театров Польши, Германии, Хорватии, Словении, Франции, Литвы. Две недели театрального марафона, наполненного яркими впечатлениями, событиями, общением, подарили радостное, надолго запоминающееся ощущение праздника. Знакомство – пусть даже в таком небольшом формате (девять драматических спектаклей) – с современной российской и европейской театральной культурой дало возможность составить представление о некоторых тенденциях и поисках, существующих в современном европейском театре, а также понять и осознать место омского театра в общеевропейском театральном контексте. Думается, цель любого фестиваля – это диалог театральных культур, обмен идеями, опытом, открытие новых имен. Всё это в полной мере относится к омской «Академии», теперь уже, можно сказать, одному из самых представительных фестивалей, объединяющих Европу и Сибирь в единое социокультурное пространство. «Дядя Ваня»

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ВСТРЕЧИ Константин РЕХТИН

Невероятное событие, или Как я побывал у президента …Сел писать, что называется, «не разобрав вещей с дороги», и мои записки могут получиться излишне эмоциональными, но, может быть, так и надо писать о чёмто почти невероятном, но всё же имевшем место.

О двух важнейших событиях моей жизни я узнал почти одновременно 16 сентября: в 9.30 мне сообщили, что через несколько дней состоится встреча Президента России Дмитрия Анатольевича Медведева с деятелями театрального искусства, на которую приглашён и автор этих строк, а через час я узнал, что у меня родился сын. Если бы это было на сцене или в кино, зритель точно бы решил: «Ну и придумали!..» Да, такое может случиться только в жизни! О возможности этой встречи я знал ещё с середины июля, когда мне домой позвонил помощник советника Президента РФ по вопросам культуры Александр Сергеевич Терёхин и сообщил, что на эту встречу приглашены 20 человек, среди которых Марк Захаров, Олег Табаков, Юрий Соломин, Лев Додин, Валерий Гергиев, Анатолий Иксанов, Евгений Миронов, Кирилл Серебренников… Можно и далее перечислять звучные фамилии, но и уже от этого списка начинаешь волноваться. Из провинции приглашены четверо: руководители театров Ростова, Екатеринбурга, Новосибирска и я – представитель театров малых городов России. Кроме того, сообщили, что на встрече будут присутствовать министр культуры РФ А.А. Авдеев и советник Президента РФ Ю.К. Лаптев, от которого Александр Сергеевич передавал мне привет: «Вы помните, Юрий Константинович был у Вас в Таре несколько лет назад? Северный театр, его судьба произвели на него огромное впечатление. История Вашего театра просто фантастична! О ней должен знать президент и российская театральная общественность. Вы обязательно должны приехать и рассказать о жизни Вашего театра». У меня было полное впечатление, что я становлюсь участником телепередачи «Розыгрыш», но предварительный звонок министра культуры Омской области Владимира Алексеевича Телевного настраивал на серьёзность и на полную реальность происходящего. Потом были длинные телефонные переговоры с Москвой, благодаря которым я входил в контекст предстоящего общения с президентом. Намечавшаяся встреча должна была стать второй. Первый раз Д.А. Медведев встречался с деятелями театрального искусства в Таганроге 29 января 2010 года в памятный для нас всех юбилей А.П. Чехова. Таганрог тоже отноОКТЯБРЬ 2010 21(43)

сится к категории малых городов. Там же и выявились многочисленные проблемы жизни театров малых городов, их незавидная судьба, да и количество театров в таких населенных пунктах неприлично мало по сравнению с большими: из 637 городских поселений с количеством жителей до 50 тысяч человек театры имеют только 12, что составляет менее 2 %. И здесь мы очень отстаём от Европы. Как-то обидно становится за нашу театральную державу. Только что я привёл статистические данные, присланные мне из Москвы. Там же указывалось, что в одном из таких малых городов – районном центре Тара Омской области с населением около 27 тысяч человек – несколько лет назад был построен и открыт Северный драматический театр имени М.А. Ульянова, который в настоящее время хорошо известен за пределами области. В этом и была причина моего приглашения в Москву. Мне предстояло рассказать о том, как удалось создать новый театр в сибирской глубинке, сделать его успешным, способным изменить атмосферу и уровень культурного развития города. О том, какую роль в судьбе театра сыграла региональная власть. Сложность миссии заключалась в том, что подобные беседы Дмитрий Анатольевич проводит как бы в свободном режиме и никогда особенно не придерживается списка выступающих. И хотя был заранее известен список выступающих (в данном случае 8 человек), в любой момент любой из присутствующих мог взять слово, поэтому неизвестно было, как пойдёт разговор, какой будет контекст и каким будет мой текст. Задача осложнялась ещё и тем, что мне нужно было, уложиться в 3 – 5 минут. Психологическое напряжение от навалившейся на меня ответственности было велико, и я, честно говоря, облегчённо вздохнул, когда в июле встречу отменили и перенесли на осень, радуясь тому, что в эти дни у нашего театра наконец-то появился свой сайт. И вот стало известно об окончательном реше-

нии президента провести встречу 25 сентября в 16 часов в своей резиденции в Горках-9. В последние дни перед моим отъездом министр культуры нашей области Владимир Алексеевич Телевной, понимая всю сложность и ответственность стоявшей передо мной задачи, помогал мне подготовиться. Мы прорабатывали возможные варианты моего выступления, хронометрируя его длительность. Я ощущал себя космонавтом, впервые улетающим в космос. Теоретически вроде бы всё ясно, но как это всё будет выглядеть в реальности?.. Космонавту необходим был ещё и скафандр. Нужно было придумать, во что одеться для такого случая. Быть в чём-то неофициальном, почти спортивном, как должны были, вероятно, выглядеть мои молодые коллеги Василий Бархатов и Дмитрий Черников вроде бы не по возрасту, а купить просто хороший дорогой костюм, в котором можно поехать на приём к президенту, мне абсолютно не по зарплате, тем более что появление на свет моего первенца требовало затрат. Складывалась немного смешная ситуация. Положение спас помощник советника Президента РФ Александр Сергеевич, когда в одном из телефонных разговоров я не постеснялся и сказал ему об этом, он ответил: «Ну возьмите фрак из театральной костюмерной, главное, чтобы вы не в резиновых сапогах явились. Не зацикливайтесь на этом, Константин Викторович. У вас есть какой-нибудь приличный пиджак?» Пиджака не было, но я понял, что это выход, и оставшихся дней мне хватило, чтобы найти подходящий пиджак и очень красивый модный галстук, который я долго выбирал. И вот я в Москве. Она встретила меня солнцем, пробками и руганью водителя в адрес Лужкова. Встреча в Представительстве Омской области с его главой Борисом Степановичем Цыбой была тёплой и настраивала на нормальное человеческое общение. Вечер я провёл так, как обычно провожу вечера в Москве, – в театре. К моему удивлению, я долго не мог найти театр «Студия театрального искусства С. Женовача». Никто из прохожих не знал, где он находится, а ведь это сейчас один из лучших театров Москвы. И всё же я попал куда хотел. Молоденькая администратор улыбнулась и сказала мне: «Ну раз уж вы режиссёр из Омской области, тогда вот». И протянула мне билет с местом. Огромное впечатление произвёл на меня этот, кажется, простой человеческий спектакль «Захудалый род» по Н. Лескову и ещё большее впечатление сам театр Сергея Женовача – реконструированное здание бывшей золотоканительной фабрики Станиславских. Это как будто бы дом с радушными хозяевами: белые чистые стены, шкафы, комоды, венские стулья и длинный стол, покрытый белой скатертью, за которым перед спектаклем и в антракте сидят зрители. И кругом в угощение разложены огромные зе-

лёные яблоки. Мы, все пришедшие на спектакль, едим эти яблоки, очень вкусные, и становимся в этом доме своими. Здесь совсем отсутствуют всякая театральная мишура и пошлятина. Театр открыт человеку душой, и люди отвечают ему тем же. Спектакль, длящийся 4 часа, в радость и артистам, и зрителям. А зрители такие же, как у нас, в Таре, не хуже и не лучше, но разве что наши ещё не привыкли к длительным спектаклям. Почему же я должен убеждать президента и своих именитых коллег, что театр в малом городе нужен и необходим так же, как в большом? С такими мыслями я и поехал на встречу с Д.А. Медведевым. Ещё в Москве меня представили нашим театральным знаменитостям. Лев Додин вспомнил меня, учившегося в театральном институте. Он – кумир моей молодости, человек, чьё творчество во многом сформировало мои взгляды на театр. Я признался ему: «Лев Абрамович, я не учился у Вас, но я учился у Вас!» Он обнял меня и поблагодарил. Пока ехали до Горок, переговорил с Юрием Мефодьевичем Соломиным. Я благодарил его за очень хороший приём, оказанный нам на фестивале малых городов в Москве. Мы тогда играли на сцене филиала Малого театра. А с Евгением Мироновым мы обсудили возможность проведения подобного фестиваля в Таре. Он сам высказал это предложение: «Я знаю, что у вас хороший театр и там можно провести фестиваль». Перед тем как идти в зал для приёмов, в комнату, где мы ожидали приглашение, вошёл молодой человек и сообщил, что Дмитрий Анатольевич предложил провести встречу без галстуков. И мне, признаюсь, не без сожаления пришлось снять свой стильный галстук. Это сообщение как-то разрядило обстановку, но только едва-едва. Все очень волновались. Ещё нам сказали, что если кто-то желает что-либо передать президенту, это можно сделать сейчас. Ю.М. Соломин передал роскошный буклет, некоторые мои коллеги также вручили свои презентационные издания. А я подумал, что уж нашему-то театру, о котором пока мало что известно, нужно было бы это сделать в первую очередь… И вот нас пригласили в красивый зал, наполненный атмосферой торжественности. Перед тем как войти в него, кто-то спросил: «А где Табаков?». «Не волнуйтесь! – со своей привычно-ироничной интонацией ответил М.А. Захаров. – Он уже там. И что-нибудь ест». Так и оказалось. Когда мы вошли, Олег Павлович сидел согласно своей табличке за столом рядом с президентским местом, внимательно, изучающе поглядывая на входящих и с удовольствием поедая клубнику, лежавшую на блюде. Такие же блюда с чашкой чая, пирожными и клубникой стояли у каждой именной таблички. Слева от меня было отведено место для Л.А. Додина, справа – для оперного режиссёра Василия Бархатова. Много прессы. Все в напряженном ожидании. Ещё бы – от этой встречи может многое зависеть. Дмитрий Анатольевич вошёл в зал стремительно и легко. Кто-то в приветствии встал, кто-то – нет. Президент выглядел абсолютно таким же, как по телевизору. «Мы не часто встречаемся, – начал Дмитрий Анатольевич, – хотя вы часто видите меня по телевизору, если ещё смотрите его. Давайте поговорим о грантах, которые, конечно же, не панацея для развития театра, о ветеранах сцены, о школе, которую вы здесь представОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ВСТРЕЧИ ляете, и о театрах малых городов, с которыми я, честно говоря, не знаю, что делать. Может быть, вы мне подскажете». Разговор начинает Валерий Фокин, говорит быстро, но всё по делу. Проблемы заключения и расторжения контрактов с артистами, о достойной жизни ветеранов сцены, о разделении функций директоров на хозяйственные и менеджерские. Давид Смелянский – о гастролях. Лев Додин – о сохранении репертуарного театра как уникального явления российской культуры. Он немного коснулся темы малых городов: «Я сейчас репетирую пьесу, события которой разворачиваются в малом городе. Это «Три сестры» Чехова. Я прекрасно понимаю, что это за атмосфера малого города. Тоска. Как трудно с ней бороться и ей противостоять». Евгений Миронов продолжает разговор о театрах малых городов, подчёркивая, что в ином малом городе профессиональный театр, по сути, является градообразующим предприятием. Я вижу, как внимателен к выступающим президент, как он кивает в знак согласия, и решаюсь вступить в разговор, поднимая руку. Вместе со мной руки поднимают ещё несколько моих коллег. Президент даёт слово мне. Удивительно, но я не волнуюсь. Потому что знаю что говорить. «Уважаемый Дмитрий Анатольевич, уважаемые коллеги! Я благодарен вам за то, что мне не приходится убеждать вас в том, что театры в малых городах нужны. Я живу и работаю в малом из малых городов, где население 27 тысяч жителей (я вижу, как в этот момент обостряется внимание моих коллег). Нам очень повезло, что мы живём в Омской области, где традиционно региональная власть заботится о развитии театрального искусства. Нас уважают и опекают. Отсюда – наши результаты в работе». Далее я рассказываю о том опыте, который накоплен нами в Таре. О том, как весь комплекс, казалось бы, нерешаемых проблем, связанных с созданием и жизнью театра в малом городе, можно успешно решить, если находятся достаточные творческие силы и есть на то воля власти, когда личное участие в судьбе театра принимает сам губернатор, инициировавший его создание. Когда власть и люди театра в равной степени несут ответственность за поднятие культурного статуса нашего старинного сибирского города, во многом утратившего свою самобытность в советское время, подвергшись варварскому разрушению (8 из 9 существовавших в городе храмов были разрушены). Рассказываю о нашей жизни, о гастролях и фестивалях, о «Золотой маске», спектакли которой приезжают к нам, о наших малых гастролях по Омской области, когда мы выезжаем за 300 – 400 километров от Тары, и об аншлагах на наших спектаклях в самом Омске. О том, что наш репертуар уже составляют 40 спектаклей, многие из которых получили высокую оценку профессионалов и театральных критиков. «Мы и не думали, когда ехали в Тару, о той большой социальной миссии, которую мы выполняем сейчас в этом городе. Наш опыт доказывает, что жители малого города могут и должны гордиться своим театром. И театр становится мощным стимулом, чтобы жить в этом городе, любить его». Я вижу очень внимательный взгляд Дмитрия Анатольевича и добавляю: «Дмитрий Анатольевич, было бы большим событием для житеОКТЯБРЬ 2010 21(43)

лей нашего города, да и всего региона, если бы Вы приехали к нам и увидели всё своими глазами». Президент благодарит меня и передаёт слово моим коллегам. Я, ещё обдумывая сказанное, вслушиваюсь в слова выступающих. Кирилл Серебренников в полемическом задоре высказывает мысль о том, что театр самодостаточен и «может жить, не ходя за властью с протянутой рукой». Но тут же выступает один из руководителей областных театров и просит президента ввести в оценку критериев деятельности губернаторов их отношение к театру. Это же мысль высказывается министром культуры РФ А.А. Авдеевым. Он прямо говорит о том, что в Омской области есть Леонид Константинович Полежаев и с театрами там всё в порядке. Дмитрий Анатольевич соглашается с этим предложением, хотя и замечает, что давно уже это учитывает. Не могу не сказать о выступлении О.П. Табакова, который в присущей ему манере высказал ряд предложений, принятых президентом. Он говорил о поддержке государством гастрольной деятельности театров (для начала пусть в пределах федеральных округов), о дополнительном театральном образовании школьников и, кстати, рассказал об открытии при театре-студии «Табакерка» школы для одарённых детей, о театральном образовании, которое может погибнуть вследствие бездумного в этом вопросе реформирования высшей школы. Говорил об опыте своего театра, заполняемость которого 100 %, хотя ставится классика. О решении им на территории своего театра вопроса с контрактами (отсутствуют бессрочные контракты, мешающие обновлению труппы). К моему удивлению, многое из их опыта существует и в нашем театре. Даже есть схожесть в репертуаре. Мы оказались вторыми в стране, и, кажется, единственными, кто после МХТ осуществил постановку рассказа В. Астафьева «Пролётный гусь», имеющий у нас огромный успех уже шестой сезон. Дмитрий Анатольевич во время беседы многое помечал себе в блокнот. Иногда он вступал в разговор, проясняя для себя какие-либо вопросы либо возражая, тут же отдавал распоряжения по ведомствам. Складывалось впечатление, что он многое уже для себя решил и сейчас прояснял детали. Заканчивая нашу встречу, президент неожиданно вновь обратился ко мне: «Я согласен с вами, Константин Викторович, человек, живущий в малом городе, действительно может и должен гордиться своим театром. Я очень хорошо понимаю, что театр в малом городе нужен и его жизнь там имеет большое значение для людей». Я возвращался домой, окрылённый этой встречей. Дома меня ждал сын, которого я успел привезти из роддома, и утром следующего дня улетел в Москву. Я думал о нём, о будущем, думал о своём родном театре в маленьком городе Таре, открывающем такие большие горизонты…

Павел КОРОЛЬКОВ

Все дороги ведут в Париж Омский драматический театр «Галёрка» в этом году принял участие в культурной программе Российской национальной выставки, проходившей в столице Франции.

«Иду я, значит, по Парижу и вдруг…» – ктото из «Галёрки» начинает травить очередную байку о своих необычайных похождениях в столице Франции. «Свершилось то, о чём давно мечтали», – лидер галёркинского движения к вершинам успеха в деле театрального искусства констатирует факт взятия ещё одного рубежа – теперь за рубежом. Дебютировать на заграничных подмостках Владимир Витько уже давно запланировал в главном граде французской республики. Работа в этом направлении велась активная, и поездка должна была состояться в 2012–2013 годах. Но жизнь, как обычно, внесла коррективы. «Галёрке» было предложено стать участником культурной программы Российской национальной выставки в Париже, проходившей в рамках программы Года России во Франции и Франции в России. (Как после этого не верить Владимиру Фёдоровичу Витько, когда он утверждает, что мысль способна материализоваться, какой бы фантастической она, на первый взгляд, ни казалась.) О значимости выставки можно судить хотя бы по тому, что открывали её руководители двух стран. Театру «Галёрка» было поручено пред…выступления артистов «Галёрки»

Зрители тепло принимали…

ставлять культуру Омской области. Дело ответственное, поэтому интересное вдвойне. Была подготовлена специальная программа, в которую вошли номера из спектаклей «Сергей Есенин», «Во всю ивановскую» и некоторых других. Программа была принята и одобрена представителями Министерства культуры Омской области, Правительства Омской области. «Галёрка» – в путь! «Далеко ли до Парижа?» – спросил актёр актрису в поезде «Омск – Москва». «Из окна второго купе, говорят, уже маленько видно Эйфелеву башню», – отвечает она. Театр «Галёрка» стал одним из немногих, кто был удостоен права предъявить посетителям и участникам выставки программу хронометражем в 45–60 минут. Кроме омского театра ещё только три российских коллектива имели столь продолжительную по времени программу: хор имени Пятницкого, ансамбль Игоря Моисеева, Санкт-Петербургский государственный балет на льду. Задачи перед артистами из Сибири стояли очень интересные: во-первых, своим выступлением показать высокий уровень развития культуры в нашей области, а во-вторых, привлечь внимание к выставочной эксОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

СОБЫТИЕ позиции омского региона. Местом для решения этих задач стал дворец «Гран-Пале», грандиозное, красивейшее здание которого было построено ко Всемирной выставке 1900 года. Что греха таить, масштабы дворца «Гран-Пале» в сравнении с Дворцом культуры «Шинник», в котором сейчас базируется «Галёрка», впечатляют весьма, но появляется не излишнее волнение, а дополнительная мотивация – показать во всей красе родной театр, родную область, родную страну. Публика с таким восторгом приняла омских артистов, что руководители нашей делегации высказали предложение выступить ещё раз. Понятное дело, что потом был ещё один раз, а потом и ещё один... Так «Галёрка» и стала единственным коллективом, выступавшим в «Гран-Пале» все дни проведения выставки. Что удивляло? Атмосфера, в которой проходили выступления. Французы пытались подпевать, просили исполнить любимые ими русские песни. Удивляло единение, происходившее между русскими артистами и французскими зрителями. Ни языки, ни ментальности, ни какие-либо другие различия не мешали наслаждаться: артистам – зрительским вниманием, публике – талантом артистов, их энергетикой. Образ России, который «Галёрка» создавала песнями и танцами, оказался приятен, понятен, востребован парижанами, присутствовавшими в начале второй декады июня в «Гран-Пале». Как потом выяснилось, многие специально приходили на выступление сибиряков, заранее уточняя время его начала. «Мы сложные задачи без трудностей решаем», – напевал кто-то из омских артистов. Коллектив «Галёрки» проверен на способность решения непростых задач уже давно. Умеют большие спектакли умещать на малых сценах, умеют не обращать внимания на бытовые сложности на гастролях, много чего умеют. Но главное – умеют уважать себя, зная свой уровень и никогда не опускаясь ниже этой планки, потому что зрителя не обманешь, он чувствует отношение к себе, чувствует, когда его уважают, и благодарит за это бурными и продолжительными аплодисментами. И это не зависит от того, на каком участке нашей планеты проходит выступление, на каком языке здесь говорят, если выражаешь то, что исходит из души, тебя поймут. Понять – значит признать. Теперь артисты «Галёрки» получили признание и за пределами территории Российской Федерации. Разве необходимо рассуждать, как это важно для артиста – брать новые рубежи, ставить задачу, решать её и стремиться к новой цели, к другим свершениям. Но стремиться к ним с уже новым чувством, новым осознанием своих возможностей. Париж «Галёрке» понравился, «Галёрка» понравилась Парижу. Но взаимной симпатии перерасти в более сильное чувство не суждено, ведь на карте мира есть город, который домом зовётся. Омск ждал. Терпеливо, как обычно. Он к частому отсутствию «Галёрки» в родной области привык. И гордиться театром «Галёрка» привык тоже. Вот это уже просто симпатией не назовешь, тут, кажется, настоящая любовь. Любовь на все времена. Понять масштаб этого чувства возможно только на расстоянии. И ради этого, конечно, стоит съездить в Париж ещё раз. Чтобы, как говорится, до конца понять свою любовь. А потом, быть может, и ещё. Но это уже другая история… ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

Владимир Витько и министр культуры Омской области Владимир Телевной радуются успеху артистов

«Галёрка» вместе со своим лидером принимает аплодисменты парижан

Андрей Винокуров и Сергей Шоколов

Георгий КОТОВ: «Что жизнь моя – без оперетты?» Беседа Виктории Луговской с народным артистом России Георгием Котовым К назначенному часу спешу в Музыкальный театр на свидание с Георгием Валерьяновичем Котовым. Славный день! Торжествует в своей прощальной красе октябрь. Для приятности встречи учу-повторяю стихотворение «Благословенная осень», написанное им уже давно. Вершатся круги жизни нашей, и именно в осенние дни у народного артиста России свои особые даты и юбилеи. Как, например, нынче – 70 лет со дня рождения! И 40 лет – на омской сцене… Хороший повод для добрых воспоминаний…

Вижу – Котов уже ждёт меня у служебного входа, как всегда, с лукавством в глазах и с улыбкой на устах. И в это мгновение на небосвод выкатилось солнце, словно специально для того, чтобы он, раскинув руки, весело выкрикнул свой девиз: «Сиять – и никаких гвоздей! Вот лозунг мой и солнца!» И ведь всё точно и справедливо! «Легенда омской сцены», «Легенда Омска» – это не просто красивые слова, а почётные звания за то, что он умеет дарить своим зрителям и своим друзьям радость! Такой у него характер и такой талант – оптимистический, солнечный… А осень и впрямь «благословенна» – так и просится в стихи. Как там, у нашего артиста?

Последний лист, Кружась, слетает вниз, Стесняясь наготы, Краснеет куст рябины, И ветер-озорник, шаливший близ, С ветвей срывает нити паутины… А в небесах такая синева, И высь такая без конца и края, Что кружится, как в хмеле, голова, И слёзы от восторга подступают…

Двадцать лет назад, когда Котову стукнул «полтинник», он сам подарил мне

заголовок для газетной публикации о нём – «Что жизнь моя – без оперетты?» Напоминаю об этом Георгию Валерьяновичу. – Добавлю – и без зрителей! Артист и зритель – вот сердец союз! Как же летят годы! Ты понимаешь… какая сложная штука получается – душа сдаваться не желает! Какой же я буду сегодня Бони в «Сильве»! Мне и любимый Василий Тёркин уже не по годам, как ни гримируйся! Любви, конечно, «все возрасты покорны», но пора, пора тебе, Егор, и честь знать. Я и знаю – других ролей пока ещё хватает! – Обижаться грех, правда, господин народный артист? Более 200 ролей! И более 30 спектаклей, которые поставлены Котовым! – Мне часто везло. Хотел сыграть в «Чёрном драконе» героя по фамилии Трепло – сыграл! Мечтал о Левше – сыграл. Про Тёркина вообще не говорю!.. А князь К. в «Забывчивом женихе»!.. Как мне тебе объяснить, что такое счастье… Да, успех, да, аплодисменты, да, признание, а внутри то горечь до слёз, то гордость, то нежность… Словом, профессия артиста очень подходящая для меня! – Но в юности был железнодорожный техникум, тоже неплохое дело для мужчины! – Генная инженерия – великая тайна. Тогда требовались инженеры, в споре «физиков» и «лириков» часто побеждали люди с технической жилкой. Это было время великих строек! Но в техникуме был драмкружок! И вообще, я на сцену вышел мальчишкой – виноваты родители. А кто ж ещё! – И вместо великих строек коммунизма Котов рванул в Москву и поступил в ГИТИС… – Случайно. Сдал документы в три театральных училища. Подыграл товарищу. Спел «Из-за острова на стрежень», один в двух лицах изобразил Фому и Филиппа из «Вольного ветра»! Так обручился с «легкомысленной музой» – опереттой. Но все годы жила в душе, признаюсь, зверская тоска по драме! – Это же слова о тебе: «Он был рождён, конечно же, для драмы, но в Оренбурге, городе родном, к ней подходил, как верующий к храму, и помышлять не думал об ином…» – Не будем сыпать соль на раны. Спектакли в музыкальном театре дают возможность быть и драматическим артистом. Но судьба вела своим путём. Бабушка, София Ивановна Котова, – актриса Одесского музыкального театра, с одной стороны, а с другой – снималась в немом ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

«Интервенция» Г. Гоберника

«Василий Тёркин» А. Новикова

С Е. Прачек в сцене из спектакля «Поручик граф Лавровский» Ю. Слонова

«Королева чардаша» И. Кальмана

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

«Севастопольский вальс» К. Листова

«Доротея» Т. Хренникова

С Надеждой Блохиной в сцене из спектакля «Женихи» И. Дунаевского

С творческой группой постановщиков и участников российско-американского мюзикла «Чарли-бар». Г. Котов – крайний справа.

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ИНТЕРВЬЮ «ОТ» кино. Мама – солистка Оренбургского театра музыкальной комедии. А по мужской линии: дед – офицер русской армии, две войны прошёл – Русско-японскую, Первую империалистическую, его петлюровцы расстреляли. А отец, Валерьян Иванович, страстно влюбился в артистку цирка, даже из дому сбежал. Акробат, конник! В цирковой группе. Лошадей любил! Я тоже люблю лошадей… – И собак… Ну вот – сразу растаял, расцвёл, сентиментальный человек… – Мне по долгу службы положено быть сентиментальным… «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал…» А иначе – зачем быть актёром? Зачем оперетта? Зачем вообще театр? Да, мне многое сегодня не нравится в кино, на сцене. Резко понизилась планка нравственности. Пошлость, мордобой, кровавые разборки!.. Чему учим? Какие семена сеем? Какой урожай вызреет от таких зёрен? – Но в репертуарном листе артиста Котова немало отрицательных персонажей. На них часто и созидается комедийная атмосфера спектакля. А уж ты, Георгий Валерьянович, подурачиться горазд! – Это факт. Мне нравится разнообразие моих персонажей. И фрачные герои в опереттах Штрауса, Кальмана, Легара, и простодушно-мудрый Левша, и страдающие от одиночества и неприкаянности старики, будь то Менелай в «Прекрасной Елене» Оффенбаха или доживающий свой век князь К. в «Забывчивом женихе» Казенина… Смеяться, право, не грешно, но добро должно побеждать зло. Мне вообще грех жаловаться на творческую судьбу, я – счастливый человек! – Ну-ка, дайте полюбоваться счастливым человеком! И что же, есть какой-то секрет счастья – «Котовский»? – Ничего нового не открою. Мне везёт на хороших людей. И простых – по обыденной жизни. И ярких, талантливых мастеров нашего искусства. В ГИТИСе учился у Иосифа Туманова, потом – у Андрея Гончарова. Школа мастерства, конечно! Но ещё и уроки порядочности, человечности, высоты профессии! Моей партнёршей часто бывала прелестная Лариса Голубкина – какой актрисой она стала, а! Подавал надежды Леонид Броневой – и оправдал! А ещё был у нас в ГИТИСе Педагог! Интеллигентнейший, умнейший, обаятельный, артистичный! Игорь Борисович Дюшен. Он влюбил меня в зарубежную литературу. Он стал вообще примером красивой судьбы. Я уже не говорю о женской половине курса – все обожали Дюшена! – Оренбург – Москва – Оренбург. Логично. Что ни говори, «малая родина», родительский дом. А Омск – это как? Была причина? Или появилась «охота к перемене мест»? – ЧП! Я мог поехать в Киев, в Екатеринбург, мог остаться в Москве – после ГИТИСа. Но мы дружной командой (четверть курса, 16 человек) – в Оренбург! Режиссёр театра оказался неугодным или неудобным тамошним властям. И в знак протеста, как бы защищая его, мы вместе с ним уволились. А жить-то надо! Мама вспомнила про директора Омской музкомедии Снегова: «Позвони!» Я и позвонил. Так мы с женой попали в Омск. – В оперетте «Сильва» отец Эдвина, аристократ, узнаёт, что его жена… бывшая шансонетка! ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

О, ужас! О, кошмар! Можно и посмеяться… А в жизни – любить и обожать артистку оперетты Ольгу Михайловну Бржезинскую, которая терпит искромётный не только в театре, но и дома характер Котова. Да? – «Без женщин жить нельзя на свете, нет. Вы – наше счастье, как сказал поэт…» И это – правда. Нам «детектор лжи» не нужен. Она мудра, она из театра! Правда, меня считает «пацаном». Да, я люблю рассмешить компанию друзей, чтобы они падали от смеха, люблю смех зрительного зала. Очень! Умными людьми давно сказано, что, смеясь, человечество учится на своих ошибках. Мы же такие разные! И мои персонажи то нелепы, то нагловаты, то вынуждены носить маску комика. И Бони, и Трепло, и Мишка Япончик, и Бабс Баберлей, и папаша Дулитл, и Василий Тёркин – интереснейшие типажи, если актёр найдёт краски для портрета, ключик подберёт. Патетика и буффонада, гротеск и жизненная достоверность – всё сгодится!.. – Сколько лет на бис шёл ваш номер из оперетты «Женихи» Дунаевского с блистательной Надеждой Блохиной!.. – В ряду тех Личностей, к которым я – со всем моим почтением, – Наденька. Кто придумал, что нет незаменимых людей? Кто знает Блохину? Никто! В академическом театре драмы много талантливых актёров, но – не Ожигова Танечка, но – не Чоник… Такой огранки талант «есть чудо не случайное…» Между прочим, сколько лет мы собирались с тобой «блеснуть» с номером из «Женихов» в Доме актёра? Артур Хайкин, замечательный режиссёр, что сказал? «По тебе плачет оперетта»… – А по тебе – драма… – Ну, я нашёл средство от своей тоски по драме. Это – режиссура! Но моё актёрское дело – на виду, а режиссура вроде как не то для Котова. В тонкости режиссуры зритель не вникает, ему образ подавай! Посмотрим сводную афишу нашего театра – что увидим? Уже более сорока спектаклей на моём счету. И в Омске, и в других городах. Список получается – «Девичий переполох», «Лгунья», «Ну, волк… молодец!», «Брак по-американски», «Дамы и гусары», «Барышня-крестьянка»… И так далее! Попробуй разберись, что важнее, что любимее? Всё интересно! Для меня, конечно. Даже въедливые критики копья не ломали. – Но во всех твоих делах на первое место единодушно все ставят Василия Тёркина. В театральном музее Дома актёра хранится копия клавира с автографом композитора Анатолия Новикова. Напомнить? «Первому, самому лучшему Василию Тёркину. Тонкому, душевному, актёру божьей милостью, настоящему таланту – с пожеланием «светить всегда, светить везде!» – А я что говорю? «Светить – и никаких гвоздей!» А если очень серьёзно: эта оперетта-песня – прекрасная память о Великой Победе, о тысячах таких героев, вернувшихся с войны и сложивших там головы. И мои слёзы не от сентиментальности – от благодарности!

«Мёртвые души» А. Журбина

«Любина роща» В. Казенина

«Забывчивый жених» В. Казенина

«Здрасьте! Я ваша тётя!» О. Фельцмана

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ИНТЕРВЬЮ «ОТ» – Как сказал очень совестливый наш писатель Валентин Распутин, «человек начинается с благодарности…» – Ну, спасибо, уважила! И Распутину спасибо – хорошо сказал. Моё поколение было по-настоящему благодарным. И свою страну мы любили – благодарно. Я же объездил её от края до края… – И на Крайнем Севере был? –На Диксоне. –И на Камчатке? –Нет, до Камчатки добраться не успел. Жалею… – Значит, мне повезло больше. С рюкзаком проще… Или мы стали… стариками, ворчим – всё нам не так, или… – Или! Пришли другие времена, а «времена не выбирают». Конечно, и в мире тревожно, и перестройка лихо перестроила-перекрутила и экономику, и культуру, и души людские. Мы-то – народ закалённый, а за молодёжь тревожно… Ну да России не впервой в шторма попадать! Будем жить надеждой, верно? – Юбилей народного артиста отметим в родном театре… Красивое получается открытие сезона – с бенефиса! К торжеству готов? – Всегда готов! Хотя помню, когда со званием народного артиста поздравили омичи (театр был на гастролях в Казахстане), было такое чувство, что речь не обо мне, о ком-то другом. Меня тут же с новым званием и объявили. Я всегда волнуюсь на сцене, не веришь? Разволновался, как студент на экзамене, и как вызубренный на зубок концертный номер «Шимми» отработал – не помню… Звание обязывает… Именно так я этот факт понимаю… – А что было волноваться, у артистов свои обереги есть… – Да, есть. Я всегда стараюсь выйти на сцену с левой ноги, трижды крещусь. Вроде как помогает. – Многих бывших омских артистов теперь можно увидеть на телеэкране… Как у нас с чувством зависти, ведь кино – это вся Россия и дальше… – А никак! Я в кино дважды в молодые годы снялся в эпизодах – в популярном фильме про Ивана Бровкина и ещё в забытой киноленте «Прыжок на заре». С парашютом прыгал. – Не показался кинорежиссёрам? – Наверное, не суетился. Но когда смотрю фильм, кстати, очень хороший, «Живёт такой парень», вспоминаю, что мог бы сыграть Пашку Колокольникова, – на роль утвердил сам Шукшин. Но шеф меня категорически «зарезал»: «Или учишься на моём курсе, или иди в кино сниматься!» Курс в театральном институте – как семья, много общей работы. И снялся Лёня Куравлёв! – Представляю Котова в этой роли! Ничего!!! Это закономерный шаг – к режиссуре? – Наверное, да! «А жажду жить не утолить…» Наверное, бес попутал, мне очень нравится процесс сочинительства. Стихов, шаржей, сценариев… Помнишь, какие «капустники» были в Доме актёра! И была ещё одна уважительная причина – репертуарный голод. Была и осталась. А я к тому же окончил Высшие режиссёрские курсы при ГИТИСе. Уже достойно сделал постановку грузинской музыкальной комедии «Ханума». Я же сам такие строчки написал: «Ведь надо жить зачем-то людям и вдохновение познать». С композитором Гоберником слаОКТЯБРЬ 2010 21(43)

дили музыкальную комедию по пьесе Льва Славина «Интервенция». – Лиха беда – начало… Трудно быть сценаристом? – Но интересно! Если бы первый блин признали очень плохим комом, может быть, я и остановился. А так – покоя нет. Замахнулся на Островского – «Без вины виноватые». Опять сладилось! Потом – «Любина роща» с композитором Владиславом Казениным, с которым у омского театра хороший «роман». Попытка что-то придумать на местном материале. Как чудно вписалась Любочка в облик Любинского проспекта – сидит себе на скамейке и радует нас! И наша «Любина роща» тоже вписалась в жизнь театра и Омска. – А к судьбе «оклеветанного и оболганного» Александра Васильевича Колчака интерес есть? – Не только интерес имеется, но и либретто «Моя обожаемая Анна Васильевна». Композитора пока нет. В балетном варианте эту трагическую любовную историю не принимаю. Какой замах был у киношников – фильм «Адмирал», а что в итоге? Личность Колчака – это не только последние годы в роли Верховного правителя Сибири, человека, знающего, что он обречён на поражение, не только любовь к чужой жене! В кино-то можно было рискнуть на более сложный образ, материал благодатный, но… не случилось. У театра всего лишь пространство сцены. Но когда есть Любовь… Вдруг что-то получится? Когда-нибудь… – Оптимистичный человек, Георгий Валерьянович, что даёт силы, всё же 70 не 50?! – Любовь к людям. Мне повезло – душа приняла Омск как родной город! Мне повезло – я встретил мою жену Олю… Сына Сергея вырастил, он актёр в Челябинске. Внучка Соня уже взрослая барышня. Как там в песне: «Будут внуки потом, всё опять повторится сначала…» – Значит, уже даже не сверхсрочник, а ветеран Василий Тёркин в отставку не собирается? Сам же говорил – трудно то, другое, третье… – Да, проблемы. Не только Омска. Где они – новые Дунаевский, Милютин, Новиков? Ау, главные режиссёры! Оперетта – это не только канканы и куплеты! Музыкальный театр – это не только ретро… Классика была и остаётся во всём своём неповторимом очаровании. Кто-то должен… – «Главный Тёркин Советского Союза» (не случайно названный Георгием!) должен в свой юбилей сказать главные слова! Принимай поздравления – и говори! – А что? И скажу…

Будут плыть журавлиные стаи Над моею любимой землёй… Русь родная великою станет, Ведь была же Россия такой! Раз была – обязательно будет! Жаль, что этого я не дождусь… Но останутся русские люди И великая матушка-Русь!

Встречи с Чеховым В прошлом номере мы начали публиковать ответы омских театральных деятелей, писателей, журналистов, критиков на вопросы анкеты, посвященной произведениям Антона Павловича Чехова и их сценическим интерпретациям. Этот блок публикаций вызвал самую живую реакцию наших читателей. Сегодня мы продолжаем разговор на чеховские темы. Итак: 1. Ваши наиболее яркие и памятные впечатления от чеховских произведений. 2. Какие спектакли по произведениям Чехова, на ваш взгляд, стали событиями Омска театрального, омских фестивалей и гастролей? 3. Позитивные и негативные тенденции в современных интерпретациях Чехова. Нина КОЗОРЕЗ, заслуженный работник культуры РФ

Первое (буду наверняка неоригинальна) любимое произведение – «Каштанка». Там было два любимых места: мысли и сны Каштанки, которые, в это я верю до сих пор, были именно такими. И второе – цирк! Цирк в детстве я любила больше, чем театр, потому что сказка там была взаправду. На белоснежных конях гарцевали красавцы и красавицы с чудными именами – Дзерасса, Альфред… А разве не чудо воздушные гимнасты? А умные звери – и не только собаки? Что уж говорить о фокусах, которые показывал «маг Анатолий Шаг»! Я могла смотреть одну и ту же программу по нескольку раз, не переставая ни удивляться, ни смеяться шуткам замечательных клоунов – нашего Георгия Карантониса и молодого Олега Попова. Про новогодние представления – это отдельно: там, в цирке, и Дед Мороз, и Снегурочка были самые настоящие – иначе бы на них не нападали настоящие волки и медведи. А потом дома оказались двенадцать томов Чехова моего любимого зелёного цвета, и я прочитала всё. Даже написала сценарий по ранней повести Чехова, опять-таки про бродячих артистов. А в пятнадцать лет раз и навсегда влюбилась в лучшую, на мой взгляд, пьесу Чехова – «Чайка». Как-то одновременно возникла непреходящая любовь к театру и к этой пьесе, к первой исполнительнице роли Нины – Вере Коммисаржевской, об игре которой замечательно написала Александра Бруштейн. Помню, как, оставаясь дома одна, читала вслух сцены из «Чайки», репетировала сама с собой.

И верила, что обязательно сыграю эту роль. Это и случилось – на сцене народного театра «Романтик» в Доме учителя на Партизанской, там, где когда-то был ТЮЗ. Самая любимая сцена – четвёртый акт. Самая заветная. Потому что это всё было про меня саму. И председатель жюри «Театральной весны», и один из моих любимых артистов Феликс Степун, попросив позвать меня на обсуждения и расспросив о жизни, сказал «Вам надо идти на сцену…» Идти? В двадцать два, пережив не одну неудачу на экзаменах в театральные вузы Москвы? И всё равно – безмерное спасибо Вам, Феликс Оскарович. Эти слова дали мне силы всё-таки связать судьбу с театром, поставить «Чайку» в университетском «Поиске». И не только «Чайку»… Потому что главными в «Чайке» для меня были и остаются слова: «Умей нести свой крест и веруй».

Но одна из лучших чеховских ролей, которая до сих пор стоит перед глазами как живая, – Евгений Евстигнеев – Дорн в «современниковской» «Чайке» в постановке Олега Ефремова. Именно его Дорн, не совсем «от мира сего»: смог понять пьесу Константина. И Валентин Никулин – Треплев. И пожалуй, из всех виденных Нин – Анастасия Вертинская, там же. Я уверена, что пьеса эта была любимым детищем автора, несмотря на чудовищный провал первого представления, а может, и вопреки ему. Потому что она была, по-маяковски – «про это»: всем знакома история треугольника Чехов – Потапенко – Лика Мизинова. Но какие бы чеховские приемы ни приписывали литературоведы Тригорину в его монологах о творчестве, Чехов намного ближе к Константину. Абстрактная, «символическая», ни на что прежнее не похожая треплевская пьеса для автора «Чайки» отнюдь не пародия. В набросках Чехова есть «Монолог царя Соломона» из так и ненаписанной им пьесы, очень близкий по стилю и духу к знаменитому «Люди, львы, орлы и куропатки…» Есть и замысел пьесы о двух друзьях, любящих одну и ту же женщину: одному из них она жена, а другому любовница. Герои эти не в силах преодолеть ситуацию, отправляются в полярное путешествие и, погибая во льдах, видят, как во всполохах северного сияния возникает призрак этой женщины… Хорош Чехов бытописатель, «подкожный» реалист? Господи, всего только 44 года, возраст зрелости прозаика и драматурга! Почитайте письма его, где он делится впечатлениями от

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

АНКЕТА «ОТ» пресловутой «станиславской» «Чайки» – он очень мало чем доволен. Да не раз, как вспоминал и сам Станиславский, Чехов пытался объяснить театру, как и про что он хотел сказать. Ну а потом… Потом надо было писать для Книппер-Чеховой, никуда не денешься, для любимой… И всё-таки я уверена: он ещё написал бы для другого театра, да и настоящее решение его пьес – не позади, а ещё впереди. Да, и нельзя, конечно же, не сказать о таком замечательном спектакле, какой была «Чайка» в постановке любительского тогда ещё театра поэзии Дворца культуры «Нефтяник». Начать с того, что малая сцена в наших театрах была тогда ещё в новинку. Но и пространство её было решено тоже необычно. Зрители сидели по периметру сцены с четырёх сторон и тоже находились как бы в ролях: то зрителей пьесы Константина, то молча-

ливых гостей в усадьбе… Отдельных актёрских работ, кроме Сергея Жулей – Тригорина и Маши – Светланы Жиденовой, выделять как-то не хочется, и не потому, что их не было, – постановка была сильная именно ансамблем. И, наверное, это замечательно, что «Чайка» не сходит со сцены театра «Студии» Ермолаевой до сих пор.

Александр ЛЕЙФЕР, писатель заслуженный работник культуры РФ

Но, во-первых, она зовёт сына на «вы» (хотя и не это главное), а во-вторых, он всей душой, всем своим существом ощущает, что настоящего-то материнского чувства у неё по отношению к нему, можно сказать, и не осталось. Мешает сан. К сожалению, сам я не верю в Бога, хотя искренне и даже с некоторой хорошей завистью (если может быть хорошей зависть – чувство, как я понимаю, греховное) уважаю религиозные устремления других людей, если они, эти устремления, по-настоящему искренни, а не являются данью нынешней странной моде. Ну а отсутствие веры, возможно, мешает мне до самого конца понять рассказ «Архиерей»… «Какой я архиерей? – спрашивает герой чеховского рассказа перед предсмертным кровотечением. – Мне бы быть деревенским священником, дьячком или простым монахом… Меня давит всё это… давит…» Только умирающего старая мать снова назвала его Павлушей, сыночком и голубчиком… Известно, что Чехов работал над этим рассказом долго и трудно. За год до появления рассказа признался жене, что тот «сидит у меня в голове уже лет пятнадцать». При публикации болезненно ждал вмешательства цензуры («не уступлю ни одного слова»). Но с этим как-то обошлось. Рассказ нравился Льву Толстому. Тончайший, придирчивый и завистливый Бунин утверждал, что «Архиерей» «написан замечательно», говорил об его красоте. А вот современная Чехову критика, хоть формально рассказ и похвалила, но глубины его по-настоящему не поняла. Критика же советская (например, Г. Бердников в серии ЖЗЛ, 1974), как и во многих других толкованиях Чехова, привычно говорила об авторе «Архиерея» как об оптимисте, воспевающем могущество неостановимой, продолжающейся жизни.

Мой любимый чеховский рассказ - «Архиерей». Но никаких литературоведческих открытий от моих рассуждений о нём ждать не следует. Написан рассказ за два года до кончины автора, который тогда, конечно, уже знал, что болен смертельно. Смертельной оказалась и болезнь героя рассказа – владыки Петра. Человек одинок. В этом, может быть, самая большая его трагедия. Это понимал Чехов, сочиняя «Архиерея». А ведь он находился тогда на вершине славы, был окружён искренними друзьями и почитателями, за каждым его шагом благожелательно следила пресса, интеллигенция буквально молилась на него. Но всё-таки он был одинок. Может быть, как раз потому, что точно знал о своей скорой смерти. (А не чувство ли одиночества за 12 лет до написания «Архиерея» погнало вполне успешного писателя во внешне бессмысленную поездку на Сахалин, которая многим до сих пор представляется загадочной и необъяснимой?). Герой «Архиерея» умирает внезапно. Ему просто нездоровилось в последние дни, но и мысли не было, что это конец. Душевно он больше страдает не от болезни, от другого - родная мать, самый близкий человек, не воспринимает его как сына. Для неё он прежде всего – архиерей, высокий церковный чин. Сам-то он искренне обрадовался приезду матери, которую не видел целых девять лет. Шла всенощная под Вербное воскресенье. Уставший, ещё не подозревающий, что заболел не чем-нибудь, а брюшным тифом, архиерей Пётр участвовал в раздаче вербы. «Дыхание у него было тяжёлое, частое, сухое, плечи болели от усталости, ноги дрожали». И вот именно в этом полубреду ему показалось, что в толпе к нему подошла мать. Она взяла у него вербу и потом всё время хорошо смотрела на него. Архиерей в точности не был уверен, что это именно его мать, может быть, это была просто другая старая женщина, похожая на неё. Но по его лицу потекли слёзы. Вблизи его тоже ктото заплакал, думая, видимо, что слёзы владыки вызваны самой молитвой. И вскоре вся церковь наполнилась, как пишет Чехов, «тихим плачем». А после службы ему и в самом деле доложили, что приехала мать.

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

Честно говоря, тоскливо от рыбкинской «Чайки» (кстати, номинанта «Золотой маски»), не так давно предъявленной омичам, – от обилия половых актов. «Да разве чеховские герои этим не занимались?» Да, безусловно, занимались, но не столь смачно и публично. А что, без «этого самого» зритель не поймёт и заскучает? Нет, подлинный чеховский театр где-то впереди.

2 В театрах бываю редко. Дважды видел «Чайку» у Л. Ермолаевой. Ничего не осталось в памяти о первом, давнем, просмотре. Только то, что, как и во втором, нынешнем, варианте, зрителей было немного и все они размещались на сцене. Во второй раз приходил на этот спектакль специально посмотреть, как играет Машу Евгения Славгород-

ская. На мой взгляд, делает это она вполне убедительно. (Уверен, что эта молодая талантливая актриса ещё не раз и не два проявит себя.) Да и весь спектакль, что называется, «цепляет» за душу.

При ответе на этот вопрос в виду своей «нетеатральности» позволю себе сказать не о театральных, а о литературоведческих интерпретациях. Точнее – об одной из них. Речь пойдёт о книге английского профессора Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова». Прочитал её несколько лет назад и при случае обязательно полистаю ещё раз. Книга для нас, воспитанных на «соцреалистической» критике, искавшей во всём прежде всего «социальность» и чуть ли не классовую борьбу, мягко говоря, непривычная. В ней писатель предстаёт перед Лариса МАЛАХЕВИЧ, заместитель директора Литературного музея имени Ф.М. Достоевского

Самые яркие впечатления, как, вероятно, у большинства, – из детства. Когда в обыкновенный металлический почтовый ящик вместе с корреспонденцией для всей семьи – газетами, письмами (тогда еще люди писали друг другу на бумаге и открытках, не пользуясь чужими штампами-заготовками, но выводя, не мудрствуя лукаво, слово к слову, рассказывая о себе, о жизни близких) – вот тогда, раз в месяц, вместе с журналом «Огонёк» почтальонша умудрялась втиснуть целую книжку. Это было так называемое приложение к журналу. Тогда, в 1970-е, кажется, ещё не было такого уж ажиотажа вокруг «подписки». Возникла она позже как некая модная тенденция. А в моём детстве это было скорее обычным явлением для обычной интеллигентной семьи: выписывать не только периодику, но журналы и книги. Замечу: оставленная почтальоном книга спокойно дожидалась своих хозяев, несмотря на полное отсутствие замка. Как правило, это была отечественная и зарубежная классика. И среди многочисленных томов Вальтера Скотта, Джона Голсуорси (и прочая, прочая, прочая) самыми притягательными, манящими (а позже и любимыми) оказались книжки в тёмно-синем переплете – восьмитомник Антона Павловича Чехова. Обнаружив мой стойкий интерес, родители были несколько озадачены: под силу ли одолеть классика семилетнему ребёнку? Это был ранний Чехов (до «Вишнёвого сада» и «Чайки» я добралась значительно позже). Конечно же, многое из прочитанного тогда не сознавалось и не постигалось во всей полноте смыслов и содержания, но…почему-то жизнь чеховских персонажей, тихая и вместе с тем наполненная множеством житейских мелочей и подробностей, совсем не пафосная и уж во-

нами прежде всего как живой человек. Окружённый родственниками, друзьями, коллегами по литературе, женщинами – в подавляющем большинстве людьми мало и поверхностно его понимающими. Автор книги прочитал в российских архивах множество писем самого Чехова (без купюр), а также писем к нему (последних – до сих пор неизученных! – как он утверждает, лежит в этих архивах ещё великое множество ). Книга Д. Рейфилда имела и имеет успех, в России уже несколько раз переиздана. Немало о ней и отрицательных отзывов, авторы которых упрекают англичанина в том, что он «слишком близко» подошёл к Чехову, т.е. вытащил на всеобщее обозрение различные подробности его взаимоотношений с женщинами. Уверен, что уж кому-кому, а нашему театральному зрителю, в последние годы «закалённому» такими «раскованными» в данной (любимой для них обоих) теме режиссёрами, как недавний омич Евгений Марчелли или питерец Лев Эренбург, шок от книги заморского профессора не грозит. все – без чудес, притягивала больше, чем мир сказочных героев. Завораживающий эффект! Магический, невероятный по воздействию своему. Когда смешно и грустно – одновременно; когда – щемящее, тревожное предчувствие и сомнения (вряд ли дойдёт письмо до дедушки Константина Макарыча? и что будет с Ванькой Жуковым? как пережить одиночество и потерянность Каштанки?) Когда за словом – почти живое ощущение психологического состояния героя. И – впервые переживаемое – чувство сострадания к нему. Это – ещё не личный жизненный опыт, но воспитание чувств. Кажется, именно тогда, благодаря встрече именно с этим автором, ты начинал впервые смутно догадываться о том, что, кроме реальной жизни и окружающих тебя близких – мамы, папы, младшего брата, друзей, домашних кошек-собачек-черепашек-ежиков и попугайчиков, есть мир другой. И начинался он не за каким-то сказочным порогом в тридевятом царстве, но – по соседству, рядом, на расстоянии вытянутой руки – на книжной полке, в книжном шкафу. Стоило лишь достать книгу, открыть её... 2 «Три визита доктора Астрова» по «Дяде Ване» в постановке Андрея Любимова в «Пятом театре» и «Три сестры» Аркадия Каца в академическом театре драмы. Спектакли, безусловно, различающиеся по форме сценического высказывания, по способу самопознания. Но равно – искренние и честные по отношению к Чехову. По отношению к себе. И по отношению к нам, зрителям. Потому что и в том и в другом случае возникала ситуация доверительного живого диалога, в котором звучало не только лицеприятное про нас, про природу человеческую, о которой Антон Павлович размышлял мучительно: «Я не вывел ни одного злодея, ни одного ангела…» «Господи! Как трудно быть человеком! Как необходимо быть человеком! Вопреки всем жизненным обстоятельствам!» – так считывает зашифрованное чеховское послание многоопытный, талантливый и мудрый О.П.Табаков. И это – правда, Олег Павлович!

«Нам нужны новые формы!» – устами своего ге-

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

АНКЕТА «ОТ» роя Константина Треплева Антон Павлович, кажется, сам провоцирует режиссёрский поиск. И прежде чем говорить о современных интерпретациях Чехова, вполне уместно вспомнить о двух по-настоящему великих событиях в театральной жизни конца позапрошлого века. События эти связаны органично и неразрывно: появление чеховской драматургии – явления принципиально нового, сценически неразрешимого без режиссуры,– и создание Московского художественного театра. Уже тогда новаторам становилось понятно: сцена должна являть живых людей и живые чувства, то есть сценическое действо должно быть организовано совершенно особым образом, отличным от актёрского «творческого самопроизвола». Крылатое выражение «жизнь человеческого духа» – было порождено встречей Станиславского с чеховской драматургией, а Немировича-Данченко привело к разработке учения о «втором плане». Это сегодня формула «не играть, а жить на сцене» кажется нам абсолютно естественной и привычной. И совсем не революционной! А между тем ещё Островский готовил этот театральный переворот (и это в те времена, когда разворот на сцене спиной к зрителю расценивался как чудовищное преступление).

Однако настоящая театральная революция грянула мхатовскими интерпретациями Чехова. Знаменитое чеховское – «…на сцене должно быть так же сложно и так же просто, как в жизни. Люди обедают, только, а в это время слагается их счастье, разбиваются их жизни» – предполагало не только воспроизведение текста, но прежде всего создание атмосферы, настроения или, как говаривали его современники, тона, а не фона. Всё это должно было управляться чьей-то творческой мыслью и волей, всё должно было зазвучать как оркестр, сложиться в гармоничный ансамбль. К слову, так родилась, оформилась новая театральная профессия – режиссёр. И по сию пору он главный интерпретатор, организатор сценического действа. Как зритель я готова считаться с любой авторской версией, если она выстроена на крепкой общекультурной основе. Режиссёр, на мой взгляд, просто обязан быть человеком эрудированным, начитанным, обладающим достаточным багажом культурного опыта и…чувством ответственности за содеянное.

Екатерина ПОТАПОВА, актриса Омского государственного академического театра драмы

но. Он прост, сдержан, жёсток, благодаря чему напряжение держится все четыре акта и история набирает тот градус, без которого Чехов невозможен. Такая простая история, рассказанная почти без изысков, с лёгкостью и юмором, в ней больше замалчивается, чем говорится, но когда на экране обнуляется счётчик, у меня каждый раз останавливается сердце.

1 Самое яркое и памятное – из детства, но это не значит, что начала я прямо с Чехова. Уже в пять лет я читала бегло и нагло, и когда по прочтении «Острова сокровищ» засыпала маму вопросами про бомбрамсель и бизань-мачту и начала по утрам требовать ром вместо кефира, мама начала отслеживать книги, которые попадали мне в руки. Вместе с Андерсеном она подсунула мне маленькие рассказы Чехова, но без особой надежды – там не было похищенных принцесс, пьяных пиратов и т.п. Через десять минут я рыдала на всю нашу коммуналку, и даже хлеб со сгущёнкой не мог меня успокоить. Это я прочла рассказ Чехова «Спать хочется». Впечатление от него ранило меня настолько, что к этому автору я не возвращалась, пока не заставила школьная программа. Но подсознательно я и потом искала в его произведениях ту эмоцию, которая обожгла меня в детстве, даже в комедийных рассказах. И находила, и нахожу до сих пор, причём гораздо больше, чем, например, в Достоевском. Но это уже дело вкуса, верно? 2 Наверное, предсказуемо, но самое яркое событие, на мой взгляд – это наш «Вишнёвый сад» в постановке Марчелли. Чувствую, что не всё в этом спектакле получилось, как задумано, но в потенциале это, несомненно, необыкновенный спектакль. Когда-то в Краснодарском театре я играла Аню, играла почти восемь лет, так что сказать, что я в материале, – это ничего не сказать. Тот спектакль был нежным, осторожным, даже робким, в нём была попытка рассказать горячую историю, но я чувствовала, что выбран не совсем верный театральный язык. Опять же, на мой вкус. В спектакле же Омской драмы язык найден точно, почти безупречОКТЯБРЬ 2010 21(43)

Знаете, можно ставить и разбирать как угодно. Я готова принять любое решение, от авангардного до классического, пусть даже будет вымаран весь текст и останется лишь тишина, или же будут соблюдены все ремарки до самой последней. Но при этом я хочу получить эмоциональное впечатление. Любым путём, мне это неважно. Я не люблю, когда режиссёр думает только о том, что хотел сказать Чехов этой фразой, этой ремаркой, в этом случае спектакль рискует превратиться в математический пример с ответом, который можно найти в любом учебнике. Не люблю, когда в Чехове ссылаются на «то время». Время всегда одно и тоже. И болезни его те же, только называются по-разному. И все наши догадки тоже очень субъективны, ведь никто из нас не пил с Чеховым водку и не спорил за жизнь. И даже очевидцы в мемуарах предоставляют нам только своё субъективное мнение, и даже сам он в своих письмах чаще пишет под влиянием настроения или плохого обеда (да простят меня за эту крамолу). Я обожаю его произведения, но для меня они – повод рассказать свою историю. И я уважаю бунтарей, которые не страшатся критики и переступают границы, очерченные неизвестно кем. Не хочу исследовать жизнь автора в его

пьесах, хочу исследовать жизнь его персонажей. Наверное, это глупо, но мне не очень интересно, какими событиями его жизни был навеян тот же «Вишнёвый сад», я оставлю это литературоведам. Но читая этот «Вишнёвый сад», я получаю ожог лёгких, потому

что к финалу забываю дышать, и если режиссёры и артисты сочиняют на сцене историю честно, не притворяясь безгрешными, не стыдясь откровенности, на которой настаивает сам Чехов, вот тогда… Тогда и автор не будет в обиде, я уверена. Даже если его пьесу расскажут в виде частушек.

Александра САМСОНОВА

на на кресло. Милая и симпатичная Каштанка (Наталья Кузнецова) – обычная девчонка с двумя рыжими хвостиками, в нитяных чулочках, ботиночках на толстой подошве и мохнатой курточке. Сердце сжималось от нежности и любви. Этой «Каштанке» я бы дала не одну, а две, три «Золотых маски»! Еще – «Вишнёвый сад» Феликса Григорьяна, где Татьяна Ожигова играла Раневскую, свою последнюю роль. Играла саму себя, играла замечательно. Хорошо помню декорации – белый-белый цветущий сад, а на авансцене – игрушечная железная дорога. Хорош был Лопахин (Юрий Ицков). Не в советской традиции (кулак-мироед), а этакий жеребёнок: и к хозяевам ласков, и от восторга, что свои ноги крепкие, всё время вперед забегал и взбрыкивал. Режиссёр проницательно уловил, что демократические радости дельных людей наивны – у них за спиной Яши и Дуняши да прихрамывающий Петя Трофимов с конторщиком Епиходовым. Спектакль прошёл два или три раза, я попала как раз на тот, который 7 ноября 1988 года не был доигран до конца – говорят, у Ожиговой пошла горлом кровь… Другую актрису на роль Раневской вводить не стали.

Во времена моего детства в моде были подписки на собрания сочинений. Каждый месяц по почте приходил очередной том Толстого, Макаренко, Горького, Салтыкова-Щедрина и т.д., прочитывался и ставился на полку. На Чехова подписаться не удалось, однако соседи, переезжая на новую квартиру, подарили, за ненадобностью, два последних тома – письма. Переписка Чехова оказалась самой увлекательной частью его наследия. Только надо было обязательно заглядывать в примечания, чтобы узнать, кто такая Астрономка и откуда взялись Линтварёвы. Особенно запомнились письма к Лике Мизиновой: «Добрейшему созданию, от которого я бегу на Сахалин и которое оцарапало мне нос. Прошу ухаживателей и поклонников носить на носу напёрсток». А ещё был спектакль Вахтанговского театра «Насмешливое моё счастье» по пьесе Леонида Малюгина, составленной из писем Чехова и к Чехову. Антона Палыча блистательно сыграл Юрий Яковлев, а Лику Мизинову – Юлия Борисова.

Очаровательная, добрая, потрясающе талантливая «Каштанка» Вячеслава Кокорина, которую Екатеринбургский театр юного зрителя привозил к нам в 2007 году на фестиваль «Жар-птица». Во-первых, бережное отношение к тексту – никаких купюр и переделок. Вовторых, отсутствие собачье-кошачьих масок – все животные в обычных «людских» костюмах, и характеры у них самые что ни на есть человеческие. Гусь Иван Иванович (Владимир Дворман) – этакий «заслуженный деятель культуры» в щегольском фраке и красных носках. Собираясь на представление, достаёт скрипичный футляр, обтирает с него пыль, торжественно открывает, с гордостью и достоинством вынимает… огромные красные лаковые ботинки! Кот Фёдор Тимофеевич (Александр Викулин) – ворчливый старик в канотье и мягких войлочных сапожках, несмотря на почтенный возраст, легко перепрыгивает со стола на диван, с дива-

Владимир ВИТЬКО, директор Омского драматического театра «Галёрка» заслуженный деятель искусств России:

1 Я постигал Чехова как-то очень медленно и постепенно, сначала в школе, затем на филфаке пединститута, параллельно воз-

3 Обожаю «Неоконченную пьесу для механического пианино» Никиты Михалкова. Убеждена: главная причина успеха фильма – сценарий Александра Адабашьяна. Крайне разочарована наделавшей шуму книгой Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова». Педантичный англичанин, скрупулёзно собравший множество биографических сведений, проштудировавший горы писем, …как бы это поделикатней выразиться?.. недостаточно овладел русским языком и абсолютно не понял чеховского юмора. Поэтому то и дело опрощает и оглупляет своего героя. К примеру, записку к Татьяне Щепкиной-Куперник («Дорогая кума, возьмите у Келера на Никольской и привезите 2 фунта крахмалу самого лучшего для придания нежной белизны сорочкам, а также панталонам. Там же взять: полфунта прованского масла, подешевле, для гостей. А также побывайте на Арбате у портного Собакина и спросите, хорошо ли он шьёт») Рейфилд комментирует так: «Ей, как равноправному члену семьи, Антон посылал в Москву списки необходимых для закупки продуктов». Мораль: недостаточно просто любить Чехова. Надо быть с ним одной крови. никало знакомство по киноверсиям. Ну а потом пришла очередь и театра. О самом ярком впечатлении несколько позже, а вот, что такое для меня Чехов, я, пожалуй, попробую сказать: писатель, драматург, врач, разумный человек… Меня поразила фраза, которую я прочёл в воспоминаниях о Чехове одного из его ближайших родственников. Он сказал, что Чехов никогда

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

АНКЕТА «ОТ» не плакал. И ещё две фразы, теперь уже самого Антона Павловича: о том, что в человеке должно быть всё прекрасно, и о том, что по капле нужно выдавливать из себя раба… Земной смертный человек с мыслями об идеальном… Самым ярким впечатлением стал для меня рассказ Чехова о том, как на берегу штормового моря жена радовалась гибели мужа, которого она ненавидела, а муж, как выяснилось, остался жив, потому как по причине шторма в море не ушёл. Жена, увидев внезапно ожившего мужа, не смогла скрыть своего горя по этому поводу, и тогда муж, потрясённый такой ненавистью к себе, уходит в лодке в открытое море, выказывая тем самым и свою любовь к жене, и нежелание мешать ей в земной жизни. Жена, осознав всё величие и благородство человека, которого она презирала и ненавидела, зовёт его вернуться, но поздно… Муж погибает. Эта история до сих пор задевает меня.

2 Что же касается взаимоотношения нас, людей творческих, с чеховским миром, с этим огромным космосом, то мне думается всё не так просто. Я бы в данном случае перефразировал Станиславского (его слова об искусстве): нужно любить Чехова в себе, а не себя в Чехове. Сегодня это особенно актуально. Вячеслав Невинный поразил меня во мхатовском спектакле «Чайка», поставленном Олегом Ефремовым, и восстановленном режиссёром Романом Козаком. Этот огромный человек, всегда такой шумный,

Лариса ГОЛЬШТЕЙН, актриса Омского государственного драматического «Пятого театра» заслуженная артистка России:

Для меня самые яркие и памятные впечатления от встречи с произведениями Чехова связаны с учёбой на курсе Артура Юзефовича Хайкина. Для дипломного спектакля была выбрана пьеса «Три сестры» – первое близкое трепетное знакомство с драматургией Чехова, терпеливое, профессиональное отношение педагогов Хайкина, Тростянецкого, Ожиговой, Чиндяйкина, которые делились с нами своим опытом, умением. Для них было важно, чтобы мы учились профессии на хорошей драматургии. Этот опыт был очень познавателен и интересен. До сих пор с нежностью вспоминаю эпизоды этого спектакля, работу моих однокурсников, точно и пронзительно попадавших в чеховские образы, в настроение пьесы, в задачи, поставленные педагогами... Когда через много лет я попала на спектакль «Три сестры», мне казалось, что я слышала голоса своих однокурсников в знакомых до боли репликах, хотя это был другой спектакль, играли другие актёры и прошло уже много-много лет.

Наш «Пятый театр» молод, его становление – это наше становление и наша молодость. Поэтому спектакль «Три визита доктора Астрова» по пьесе «Дядя Ваня» в постановке Андрея Любимова стал событием и важной вехой в жизни театра. Вспоминается интересный, под-

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

громкий, сыграл так мягко, так деликатно, с такими тончайшими нюансами, так по-мхатовски, что забыть его в этой роли я не смогу никогда. У нас же в Омске для меня были событием репетиции и работа в спектакле «Дядя Ваня и другие» над ролью Войницкого в постановке режиссёра Тхакумашева. Как мне кажется, чтото у нас получилось. Во всяком случае, когда я смотрю видеозапись нашего спектакля, мне не стыдно за нашу работу.

3 К сожалению, позитивного мало. Вероятно потому, что сегодня наступает эпоха дилетантизма – я имею в виду глубину образования. Мало читаем, но много мним о себе. Как говорил классик, мы ленивы и нелюбопытны. Я сегодня встречаю молодых режиссёров, которые не знакомы даже с известным перечнем пьес из русской и зарубежной классики – это первое. А второе – это, так называемое, самовыражение. Как я понимаю, самовыражение требует от художника очень многого: познаний, печали, страдания… Знание человеческого бытия должно быть очевидно в душе художника, чтобы сопоставить своё внутреннее с внешним и осуществить тем самым акт художественного творчества. Глупость, конечно, скажу, но как-то надо соответствовать всё-таки. Может, тоже на Сахалин съездить на велосипеде или в телеге?…

робный репетиционный период. Драматургия Чехова даёт актёру прекрасную возможность «покопаться» в себе, в персонаже, выстрить тонкие психологические переходы, когда твоя душа откликается на происходящее «здесь и сейчас», тем более что работали на камерной сцене, зритель был практически среди нас. Спектакль имел большой резонанс. Мы видели в зале актёров и режиссёров других омских театров (для нашего театра в тот период это было очень важно), мы видели зрительскую реакцию... Это вселяло надежду, что спектакль получился, что удалось сделать нечто интересное. А для меня было особенно радостно получить за роль Сони, сыгранную в этом спектакле, премию имени Т.А. Ожиговой. Мы объездили много фестивалей с «Тремя визитами доктора Астрова», и везде особо отмечался актёрский ансамбль этого спектакля.

Да, театр должен искать новые формы (как это по-чеховски!), и классическую драматургию нужно приближать к современному зрителю. Важно, чтобы в поисках этих форм не терялась уникальность автора. Нередко бывает, что театры играют классику, используя краски современной «чернухи», чтобы завлечь зрителя. В таких случаях думаешь: может, режиссёру в попытках самовыражения стоило поискать пьесу, более подходящую к случаю, и не терзать классику?..

Любовь ЕРМОЛАЕВА, художественный руководитель театра «Студия» Л. Ермолаевой:

1 Я в душе романтик-лирик, поэтому в 7, 8-м классе вдохновляли воображение, конечно, рассказы о любви («Крыжовник», «О любви», «Дама с собачкой», «Попрыгунья», «Анна на шее»). Любви грустной, где-то по-житейски скучной, но непременно трогательно-нежной, всегда кружило голову от слов: «Я люблю вас, Наденька!». А вообще-то, я всегда мечтала поступать в театральный вуз, поэтому интересовалась в основном пьесами. Монолог Нины Заречной – любимое произведение. Да-да, «Люди, львы, орлы и куропатки…». Здесь просто океан мыслей и глубина чувств… Ещё интересно было погружение в рассказ Чехова «Ионыч», опять-таки с театральной точки зрения. Каким образом происходит радикальное внутреннее изменение человека – деградация мыслей и чувств, в общем, милого интеллигентного человека? Как можно создать, «прожить» такую судьбу, выведенную Чеховым несколькими штрихами? 2 Мою театральную культуру формировали события давно минувшие и, к сожалению, за пределами Омска. Это семинары Леонида Ефимовича Хейфеца, проходившие два раза в год в Москве. Пока он трудился в Малом театре, мы регулярно отсматривали реперСергей ШОКОЛОВ, актёр Омского драматического театра «Галёрка»:

1 Моё знакомство с Антоном Павловичем произошло в далёком детстве. Я не помню, чтобы это было связано со школьной программой, на этом уровне осталось в памяти только одно произведение – «Малая земля» Л.И. Брежнева (я утрирую, конечно), но наша семья в которой мы, дети, росли, с любовью относились к Чехову. «Ковыряясь» в воспоминаниях не могу утверждать, что было первым – кино или книга, но то, что это были Игорь Ильинский в телевизионном фильме, где он один сыграл всех персонажей в рассказах А.П. Чехова, и трёхтомник серенького цвета – точно. Надо сказать, что это была самая популярная книга в нашем доме. Сначала для меня стали открытием рассказы Чехова. Или я следовал примеру взрослых, или произведения были очень кратки, что немаловажно для мальчишки двенадцатилетнего возраста, а может, тот юмор, который присутствовал в них, скорее всего, всё вкупе. Так или иначе, но встречи с Антон Палычем продолжаются. В студенческие годы, когда учился на инязе, у нас был свой студтеатр на факультете, где мы инсценировали и Шукшина, и Ильфа и Петрова, и, конечно же, Чехова. Затем театральный институт, а там

туар знаменитого коллектива. Запомнился последний из увиденных спектаклей – «Дядя Ваня» Някрошюса (1986). А также спектакли по Чехову с участием Андрея Попова, сыгранные им сцене Московского художественного театра («Иванов» и «Чайка» (1975). Очень сильные работы. Недаром, замечательный Ростислав Плятт считал Андрея Алексеевича идеальным исполнителем чеховских ролей, потому что по сути своей тот был ещё и чеховским человеком. Из событий Омска могу назвать «Три сестры» (Владимира Петрова) в драмтеатре и там же «Вишнёвый сад» (Феликса Григорьяна) с Ожиговой – Раневской. В прежние времена вообще была очень мощной связь нашего театра-студии с Омской драмой. Артур Хайкин, Геннадий Тростянецкий смотрели у нас спектакли, присутствовали дважды на «Чайке», где Артур Юзефович, уверенный в гениальности своей идеи, заявил однажды: «Да возьмите, ради бога, Ожигову на Аркадину!».

Разделять вопрос о позитивных и негативных тенденциях в современных интерпретациях Чехова не буду. Мне не нравится «осовременивание» чеховских идей. Гениальный драматург востребован во все времена, и он всегда современен. Нынешнее стремление к гиперболам у Чехова не приемлю. Чехов и гротеск, на мой взгляд, несовместимы. Для меня Чехов – это поэзия. В любом элементе новизны должна быть глубина и метафоричность. А я не вижу порой элементарной внутренней логики в спектакле, претендующем на новизну. Помните слова чеховского Дорна: «В произведении должна быть ясная, определенная цель (равно, как и в спектакле. – Л.Е.). Вы должны знать, для чего пишете»! уже по-серьёзному: «Три сестры». В театре «Галёрка» – «Дядя Ваня», где и мне посчастливилось сыграть эпизод, и последняя моя встреча с А.П. Чеховым – роль Фёдора Яковлевича Ревунова-Караулова, капитана 2-го ранга в отставке. Это персонаж пьесы, написанной на основе рассказа «Свадьба с генералом».

Называя событием тот или иной спектакль, я невольно даю ему оценку, что, право, делать не хочется. Может, мне не повезло, и я не видел такой постановки, а она действительно была... Да, в Омске были достойные спектакли, это и «Дядя Ваня» театра «Галёрка», который потрясал актёрскими работами, и «Три визита доктора Астрова» «Пятого театра», и блистательной Ларисой Гольштейн, и «Три сестры» академического театра с удивительной сценографией Татьяны Швец и опять же потрясающими работами актёров. А «Вишнёвый сад» Е. Марчелли? Этот спектакль до сих пор не даёт покоя. Пусть пройдёт ещё лет 10 – 20, а вот когда мы вспомним вышеперечисленные, то это уже и будет, наверно, событием!

Чехова ставят, и слава богу!!! Вопрос в другом – кто и как. Некоторые режиссёры считают, что если они «замахнулись на Антона», то что бы они ни делали, это имеет право быть. Конечно, можно говорить, что сейчас другое время (а оно всегда было другим) и что выбирает зритель, но самое страшное, что ему (зрителю) это может понравиться, а это уже и есть негативная тенденция таких вот режиссёров.

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

АНКЕТА «ОТ» Любовь КОЛЕСНИКОВА

1 12-томное Собрание сочинений А.П.Чехова в сером переплёте, сколько себя помню, всегда стояло в книжном шкафу на видном месте, чтобы при желании легко можно было взять нужный том с полки. А вот самое яркое первое впечатление от чеховских произведений связано у меня, как ни странно, не с чтением, а с кино. Экранизация Андрея Михалкова-Кончаловского чеховского «Дяди Вани» с Иннокентием Смоктуновским, Сергеем Бондарчуком, Ириной Мирошниченко и Ириной Купченко произвела на меня очень сильное впечатление. Напряжённый драматизм жизни, трагический разлад героев с миром и с самими собой вызывал сопереживание, сочувствие, заставлял размышлять, искать ответы на сложные вопросы. Тогда наиболее близким оказался мне образ Сони (Ирина Купченко) с её искупительной жертвенностью, стоической покорностью судьбе и неистребимой верой в то, что все мы когда-нибудь «увидим небо в алмазах». Со временем, когда был накоплен читательский и зрительский опыт, в чеховской драматургии мне оказалась очень близка тема Дома, где всегда присутствует «гений места» и где в тесном драматическом взаимодействии люди обретают или теряют свою человечность. Отдельно хотелось бы сказать о чеховских женщинах. В галерее разнообразных женских персонажей мне всегда были интересны образы, которые, с моей точки зрения, символизируют тип «Вечной Женственности» с его культом любви. Таких женщин много в творчестве писателя, но я бы остановилась на образе Елены Андреевны из «Дяди Вани». В самом имени героини слышится перекличка с троянской Еленой Прекрасной. Её предназначение – нести в мир свет, радость, доброту. Вместе с тем в красоте и пленительной грации этой женщины проскальзывает едва уловимая порочность, а ленивая истома, в которой она чаще всего пребывает, скрывает пока ещё неразгаданное и не разбуженное духовное богатство. В ней есть недосказанность, тайна, которая так притягивает мужчин, готовых ради неё на безрассудные и отчаянные поступки. Однако власть над мужскими сердцами не делает её счастливой. И в этом одна из вечных загадок женской души. 2

Для меня особенно значительными и памятными оказались несколько чеховских спектаклей, виденных мною в Омске. (Сразу оговорюсь, что в силу объективных причин я видела далеко не все чеховские спектакли, которые показывались у нас в рамках театральных фестивалей и гастролей.) Это, конечно же, «Три сестры» Аркадия Каца и «Вишнёвый сад» Евгения Марчелли в академическом театре драмы. Абсолютно разные по режиссёрскому стилю и манере спектакли. Спектакль А. Каца в поэтически одухотворённой сценографии Татьяны Швец был, на мой взгляд, абсолютно традиционен в хорошем смысле этого слова. В архитектонике исполнительского ансамбля прекрасные, самодостаточные актёрские работы (можно говорить о каждом, но особенно хочется вспомнить очень значимую, на мой взгляд, работу Владимира Петрова (Вершинин) звучали не разрозненными голосами, а как единая музыкальная симфония с просветлённым, жизнеутверждающим финалом.

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

В спектакле Е. Марчелли, выдержанном в модернистской эстетике, меня глубоко взволновала прежде всего в психологическом плане работа Михаила Окунева в роли Лопахина. Опять же в тесном партнёрстве с Ириной Герасимовой (Раневской). Любовь во все исторические эпохи была одной из самых трагических тем искусства. Спектакль Е. Марчелли о неразделённой, несостоявшейся любви. Трагизм ситуации не в том, что любовь Лопахина к Раневской была отвергнута. Трагизм в том, что любовь мужчины оказалась даже не замечена женщиной. Не изменяя конфликта, режиссёр переносит акцент с Раневской на Лопахина. Становишься свидетелем полного духовного опустошения человека. При этом физически Лопахин продолжает существовать и даже совершать поступки, но внутри у него пустота, всё умерло, витальный запас исчерпан. Абсолютно безысходный спектакль.

На рубеже 70–80-х годов ХХ века Чехов был одним из самых востребованных драматургов в России. В одной только Москве в один и тот же вечер на сцену могли выходить 12 сестер Прозоровых: у Ефремова, Любимова, Эфроса и других режиссёров. Можно сказать, что Чехов был «властителем дум» поколения 70–80-х прошлого века. В своё время успех Станиславского и Немировича-Данченко в освоении чеховской драматургии во многом был обусловлен тем, что эти два гениальных режиссёра и педагога сумели органично соединить художественные, эстетические открытия с этическими принципами, без которых немыслим чеховский театр. В настоящее время ситуация кардинально изменилась. По большому счету, мы не просто разучились ставить и играть Чехова. Изменился прежде всего наш менталитет. С одной стороны, на нас давит пошлость и гламур, с другой – всё больше насилия и жестокости, которые становятся обыденностью нашей жизни. Не могу не согласиться с печальным выводом, к которому приходит критик Татьяна Москвина относительно данной проблемы: «Личность и творчество Чехова несовместимы с нынешним обликом нашей культуры», – пишет она в своей статье «Доктора не вызывали» (газета «Аргументы недели» от 28 января 2010 г.). «Как нынешний актёр, избегавшийся по дерьмовым сериалам, мечтающий только о деньгах, всерьёз может произнести монолог доктора Астрова об истреблении лесов?» – вопрошает автор. Вот здесь и начинается главная проблема в современных интерпретациях Чехова. Не прикрываться текстом, витийствуя лукаво, не подминать под себя автора, а иметь мужество подняться до его нравственных высот, «до полной гибели всерьёз». Мечтавший о творческом преображении жизни, о полной честности в отношениях между людьми, Чехов и сегодня предъявляет к нам свои высокие требования. В этой ситуации, по-моему, уместно было бы вспомнить о лозунге: «Назад, в будущее!». Перефразировав его, можно было бы сказать: чтобы идти вперёд, надо вернуться. «Назад, к Чехову!».

Рубрику ведёт Сергей ДЕНИСЕНКО

«К чему в потемках-то разговаривать?..» …И вновь, как это часто бывает в нашей «фотоархивной» рубрике, мы с вами ненадолго вернёмся на несколько десятилетий назад, чему на сей раз поспособствует бывший омич (ныне москвич) Сергей Плотов. Когда ему передали прошлый номер «Омска театрального» (а в нём, напомню, было напечатано великолепное стихотворение Плотова «Товарищ Че…»), Сергей тут же откликнулся: несуетно позвонил, оторвавшись от своих московских кино- и телесценарных заморочек, поблагодарил и за журнал, и за публикацию, и за то, что «как будто на родину вернулся» и что «воспоминания омские нахлынули»… Вот тут-то и поймал я на слове Сергея Юрьевича Плотова, выпускника 1982-го года отделения «Актёр театра драмы» Омского музыкального училища им. В.Я. Шебалина: «А что, – говорю, – слабо́ в «Архивном фотоэксклюзиве» поучаствовать, если, конечно, у тебя сохранилось что-либо из тех «былых времён»?»... И уже через пару дней слышу в телефонной трубке радостный голос Сергея: «Есть, нашёл две фотографии, но только они слегка… как бы сказать… временем помяты!..». Утешил Плотова: «Отретушируем, если понадобится. «Озвучим». И, в конце концов, – все мы временем помятые...».

…Это был прекрасный и высокоталантливый курс, набранный (по задумке режиссёра театра драмы Артура Хайкина) на рождённое в 1978-м актёрское отделение при музыкальном училище. Курс – единственный (то бишь набранный «единоразово» и благополучно «доведённый до конца»). Руководитель курса, конечно же, – Артур Юзефович Хайкин. Среди преподавателей – имена не менее легендарные в театральном Омске: Татьяна Ожигова, Вадим Лобанов, Геннадий Тростянецкий, Юрий Ицков, Людмила Чекмарёва (сценическая речь), Светлана Яневская (русский и зарубежный театр), Светлана Нагнибеда (русская и зарубежная литература)... «Много достойных людей тратили силы на нас», – говорит Плотов. А выпускница этого же курса, актриса «Пятого театра» Лариса Гольштейн, словно продолжает мысль Сергея: «Удивительное время, незабываемое!.. Мы получали уникальное общетеатральное и общекультурное развитие! И при этом, представь, находились ещё и в «жёстких рукавицах»: самые высокие требования и к дисциплине, и к обучению!..». …Но вернёмся к снимкам. Первый из них имеет конкретную датировку: 25-е мая, 1979-й год. На нём – второкурсники Надежда Живодёрова и Сергей Плотов, считавший себя в те годы, по его собственному признанию, лирическим неврастеником типа Треплева (в этот день Сергею исполнилось восемнадцать лет, потому и датировка фотографии столь точна). Показывается самостоятельно подготовленный отрывок (они и выбрали его сами) из популярной в те годы арбузовской пьесы «Жестокие игры». Он – по пьесе – «Кай Леонидов»; она – «Неля, прибывшая в Москву».

Впрочем, давайте лучше «озвучим» фотографию. Слово – Алексею Николаевичу Арбузову:

«В комнате, которая когда-то была его детской, в своей обычной позе в кресле сидит Кай. Ему двадцать лет, он небрежно одет, коротко подстрижен, в детстве был хорошеньким мальчиком. На улице начинает темнеть, но в окне ещё видна колеблемая ветром пожелтевшая листва бульвара. Льёт сильный дождь. На пороге, всматриваясь в полусумрак комнаты, стоит Неля, простенького вида девушка, обликом ещё не москвичка... Неля (разглядела сидящего Кая). Здравствуйте. У вас

дверь с лестницы не заперта была... Кай. И что же? Неля (осуждая его). Всё-таки... один в квартире. Кай. И что же? Неля. Воры зайти могут. Кай. Не заходят. Неля. Вы бы свет зажгли. Стемнело на улице. К чему в потёмках-то разговаривать? Кай (зажёг настольную лампу. Поглядел на Нелю). И откуда ты такая появилась?..». ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

АРХИВНЫЙ ФОТОЭКСКЛЮЗИВ …«А к четвёртому курсу, – комментирует уже следующую фотографию Плотов, – мне понравилось корчить рожи и быть артистом характерным. Сказалось, я думаю, восхищение Юрием Леонидовичем Ицковым… Наш дипломный спектакль «Три сестры» ставил Геннадий Рафаилович Тростянецкий. Я в спектакле в одном составе играл Кулыгина, а в другом составе – старика-сторожа из земской управы Ферапонта, и очень, помню, старался в этой роли «расколоть» Пашу Кондрашина, который играл Андрея Прозорова: прятал под шарф, которым заматывал ухо, луковку, а потом грыз её у него на глазах. Но смех смехом, а Тростянецкому нравилось, как я дурня валяю...».

с начала нынешнего века играет в Театре сатиры на Васильевском; заслуженная артистка России Лариса Гольштейн – вот уже много лет одна из ведущих актрис Омского «Пятого театра» (а в актёрской «копилке» до этого – театры драмы Омска, Кемерова, Новосибирска); связала свою судьбу с театром куклы, актёра, маски «Арлекин» Ирина Сафронова (Кондрашина); немного поработав в Тобольском и Дагестанском драмтеатрах, с 1991-го года в неразрывном альянсе с «Галёркой» Павел Кондрашин; чуточку послужив Хабаровскому ТЮЗу, а потом нечуточку Челябинскому театру кукол (около двадцати лет), перебрался в столицу и спровоцировавший этот материал Сергей Плотов, став, помимо прочего (это я про «капустники» в Центральном Доме актёра), «узаконенным» киносценаристом и шеф-редактором многих телесериалов. Но «система Станиславского» по-прежнему с Плотовым, и я думаю, что Серёжа не обидится, если его стихотворение о системе вышеупомянутой (стихотворение, на мой взгляд, совершенно изумительное!) завершит сей выпуск «Архивного фотоэксклюзива». СИСТЕМА СТАНИСЛАВСКОГО …Ах, как сердце бьётся бешено! Чудо-дверца открывается!.. Как заходишь – сразу вешалка! Понимаешь: начинается!..

Итак, вновь настало время «озвучить» фотографию. Пожалуйста, слово – Вам, Антон Павлович!.. «Андрей. …(Ферапонту сердито). Что тебе? Ферапонт. Чего? Бумаги подписать. Андрей. Надоел ты мне. Ферапонт (подавая бумаги). Сейчас швейцар из казённой палаты сказывал... Будто, говорит, зимой в Петербурге мороз был в двести градусов. Андрей. Настоящее противно, но зато когда я думаю о будущем, то как хорошо! Становится так легко, так просторно; и вдали забрезжит свет, я вижу свободу, я вижу, как я и дети мои становимся свободны от праздности, от квасу, от гуся с капустой, от сна после обеда, от подлого тунеядства... Ферапонт. Две тысячи людей помёрзло будто. Народ, говорит, ужасался. Не то в Петербурге, не то в Москве – не упомню…». ………………………. …Вот такой сегодня у нас получился «озвученный» фотоэксклюзив, напомнивший о первом и единственном актёрском курсе Шебалинки. Об очень талантливом курсе! Судьбы большинства выпускников сложились самым замечательным образом: успешно работает в Алтайском драмтеатре Наталья Сыскова; многие годы блистала на сцене драмтеатра ПетропавловскаКамчатского Наталья Федосеева; заслуженная артистка России Надежда Живодёрова, после множества ролей в Омском ТЮЗе (начало 1980-х) и Омской драме, ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

Со стены в фойе безлюдное Смотрят карточки известные: На себя в искусстве плюнули – И в себе искусство пестуют. А один меж ними мается, Воет волком, стонет чайкою: «Я не верю!» – убивается… Да. Без веры – жизнь печальная... По звонку на сцену пóрснули. (Академик Павлов – в радости). А ружьишко бутафорское Под финал устроит гадости: Жахнет раз – и все захлопали (Нынче зритель – понимающий!)... Помереть на сцене плохо ли, Если «сцена» у товарища?.. Вот те храм с огромной папертью, С прирастающими масками, С выдыхающейся памятью, С выцветающими красками, С поседевшими надеждами, С разномастною посудою… Константин Сергеич, дедушка, Забери меня отсюдова!..

Эльвира КАДЫРОВА

Дискотека в морге «Звезда на небе голубом не знает обо мне». Молодёжная трагикомедия по мотивам пьесы Ярославы Пулинович «Я не вернусь» на сцене Театра-студии Александра Гончарука. Режиссёр-постановщик – Анна Бабанова. Хореограф – заслуженный артист РФ Виктор Тзапташвили. Сценография и костюмы – Дамир Муратов. Музыкальное оформление DJ Atom.

Премьера спектакля состоялась аккурат в канун выпускных вечеров. Хлестнула по розовой эйфории колючим ветром жизненных реалий. Ау, отличники с золотыми медальками! А вы знаете, как может завтра повернуться ваша жизнь? У Ярославы Пулинович поначалу был сценарий. Спектакль тоже строится по кинематографическим законам, где «живые» сцены удачно монтируются с видеорядом. Автор кинематографической подложки – Максим Дьячук, директор и режиссёр омской студии «Орбита». В Омске, кстати, кто не заметил, потихоньку появляется своё кино. И в дни празднования 65-летия Победы, творческая группа Максима Дьячука, куда вошли омские актёры Владислав Пузырников, Наталья Рыбьякова, Евгений Точилов и другие, скромно показала премьеру фильма «Три дня войны». Если учесть те технические условия и тот бюджет, что были у ребят, то результат вышел вполне впечатляющим. Пулинович – драматург молодой, но невероятно продуктивный. С тех пор, как мы впервые услышали её имя, а было это несколько лет назад, появилось уже около десятка пьес и сценариев. А на фестивале «Золотая маска» 2010 года её сценарий «Я не вернусь»

был удостоен гран-при в проекте «Новая пьеса» программы офф. В Театре-студии Александра Гончарука к творчеству молодой екатеринбурженки, по рождению – омички, тоже обращаются не впервые. Тут, как говорится, совпала группа крови. И драматург, и актёры театра смотрят на жизнь с остротой вчерашнего подростка. Молодёжные проблемы – любимая тема коллектива, в основном состоящего из студентов. Спектакль «Звезда на небе голубом…» начинается в помещении, похожем на морг. Потом это будет и студенческим общежитием, и рынком, и коридором элитной школы, и ночным клубом, но ощущение сиротства, пустоты и бесприютности останется с нами до конца. Где-то наверху, в своей рубке, парит гламурный диджей (Антон Булавков), звучит музыкальный речитатив: «На улице жара, но это не предел. Я повышаю температуру ваших тел!» Жанр молодёжного шоу, в котором выдержан спектакль, местами напоминает пляску на костях. Возникающие в самый неподходящий момент персонажи телерекламы, словно выдутые из розовой жвачки, только добавляют ужаса. Возвращение… Иногда оно бывает очень болезненным, иногда – маячит впереди как путеводная звезда. Героиня спектакля Аня Морозова, вчерашняя детдомовка и золотая медалистка, приезжает из захолустья в большой город поступать в институт. Её ждёт успешное обучение, престижный любовник – преподаватель того же вуза, аспирантура, и уже вот-вот – поездка в

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ПРЕМЬЕРА Америку. Но появляется друг детства и подставляет доверчивую девушку с наркотиками. Побег, предательство любимого, смена имени и даже возраста – Аня легко сходит за пятнадцатилетнюю. И вот она оказывается в приёмнике-распределителе, откуда её хотят отправить в тот же детский дом. Кошмар несчастного детства настигает её. Героиню словно «родили обратно». Трудно сказать, чего в этой истории больше – надежды или безысходности. Парадоксально, но светлым лучиком для Ани, попавшей в вонючую клоаку гнобящих её грубых подростков и хамоватых воспиталок (а ведь она сама уже – дипломированный педагог!), становится Кристя. Героиня Юлии Гревцовой сначала кажется озлобленным зверьком, полунемой забитой «чушкой», вряд ли даже воспринимающей этот мир. Но позже душа её раскрывается, и перед нами почти ребёнок – трогательный, наивный и беззащитный. И более взрослая Аня, конечно, чувствует ответственность за вновь обретённую «сестру» и старается оберегать её от всяческих случайностей и глупостей, когда они, сбежав из детприёмника, едут автостопом через всю страну к Кристининой бабушке. В отличие от Ани Кристина отчаянно мечтает вернуться в своё ещё недалеко ушедшее детство. В калейдоскопе сцен молодые актёры легко меняют роли. Они удивительно пластичны и объединены командным духом. Лидер по количеству образов – художественный руководитель театра Александр Гончарук. Их у него целых восемь! От шофёра-дальнобойщика до саксофониста в белоснежном костюме. Даже есть женские, сыгранные сочно и колоритно. Хорош в женской роли Игорь Болдышев. Его Татьяна Геннадиевна – по-своему прикольная тётка с солдафонским юмором. «Дебилова!» – ведёт она перекличку вновь поступивших в распределитель. «Дурова я!» «Чмошкина!» – не моргнув глазом, продолжает санитарка, едва усмехнувшись на ответное: «Кошкина!» Нельзя не отметить сценическое оформление и подбор костюмов – неожиданный минимализм и реализм для яркого фантазёра Дамира Муратова. А также музыкальные треки Антона Иванова (DJ Atom), задающие действию ритм и стиль. Финал спектакля щемяще печален и всё-таки светел. Доехавшая до Кристининой бабушки Аня выдаёт себя за погибшую в пути внучку. Сцена узнавания на ощупь – старая женщина слепа – настолько хрупка, что хочется затаить дыхание. Прекрасная идея – пригласить на роль бабушки заслуженную артистку России Елизавету Романенко. У актёров Театра Гончарука есть опыт возрастных работ. Но, наверное, никакой талант не заменит подлинной фактуры и жизненного багажа, необходимых для этой маленькой, но очень важной роли. Аня Морозова уже не вернётся в прежнюю жизнь. Судьба подарила ей плен чужого имени и ещё один шанс обрести спокойствие и гармонию, дом, семью, свободу. P.S. На Международном театральном фестивале современной драматургии «Коляда-plays» в Екатеринбурге спектакль Театра-студии Александра Гончарука «Звезда на небе голубом не знает обо мне» получил диплом в номинации «Лучший актёрский ансамбль». ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

Любовь КОЛЕСНИКОВА

Из когорты тех, у кого ген «подпорчен» творчеством Среди технических подразделений театрального производства есть участок, скромно именуемый «радиоцехом». В музыкальном театре его возглавляет Аркадий Иванович Паркулевич. Скоро исполнится 30 лет, как он пришёл в театр, в то время ещё театр музыкальной комедии, и по сей день преданно служит искусству теперь уже Омского государственного музыкального театра. Про таких людей обычно говорят: «Это театральный человек». Что мы вкладываем в данное понятие? Мне представляется, прежде всего способность человека жить интересами театра, воспринимать себя частью театральной жизни, её атмосферы, пространства. Подразумевается полная и безусловная отдача театральному делу. Чем это продиктовано? Думается, тем, что зовётся любовью к сцене. И неважно, на каком участке театрального производства трудится человек, – главное, им движет любовь к театру и своим присутствием он оказывает театру неоценимое содействие.

Не скрою, мне хотелось понять феномен явления под названием «театральный человек» – такими людьми рождаются или становятся? Л.К. Аркадий Иванович, мы знакомы уже много лет, поэтому позвольте обращаться к вам на «ты»? А.П. Конечно. Л.К. Как выясняется, долгие годы, работая бок о бок, мы поразительно мало знаем друг о друге. Поэтому первый вопрос, который хотелось бы задать, что привело тебя в театр? А.П. Это довольно долгая история, но попробую восстановить события тех лет. Можно сказать, что в театр я попал совершенно случайно. В 1977 году я окончил Омское техническое училище радиосвязи по специальности «регулировщик радиотехнической аппаратуры». После практики на заводе имени Карла Маркса мы с друзьями занялись, как тогда называлось, индивидуальной трудовой деятельностью: ремонтировали радиоаппаратуру, собирали передатчики, усилители, магнитофоны. Л.К. То есть можно сказать, что технические наклонности обусловили твоё профессиональное становление? А.П. Да, действительно, в школе у меня хорошо было с точными предметами – физикой, черчением. Моя семья жила в Омской области, школу я окончил в Лузино. Мама работала в Доме культуры киномехаником. Отец был механиком по двигателям, поэтому в доме всегда была разная техника, несколько мотоциклов, мопед. Лет с 10 я начал копаться с отцом в моторах, двигателях: разбирал и собирал мопед, хотел добиться безотказной работы техники. А когда у меня появился первый магнитофон, увлекся радиотехникой, простой магнитофон переделывал на стерео, сам паял платы, в общем, изобретал, насколько позволяли мои тогдашние знания. Параллельно с увлечением радиотехникой мелкими шажками получал музыкальное образование: играл в школьном духовом оркестре на баритоне. Мне очень нравился тембр этого

инструмента, к тому же в оркестре ему всегда поручали вести мелодию. Л.К. Так вот откуда у тебя такие «музыкальные уши», ведь духовые инструменты очень хорошо развивают слух, вырабатывают умение слышать вертикальное звучание в аккорде. Думаю, в твоей профессии звукорежиссёра пригодился навык игры на духовом инструменте. А.П. Конечно. В оркестре мы играли по нотам, так что кроме практических навыков я получил и основы музыкальной грамоты. Затем уже в училище, приобретая знания в радиотехнике, продолжил совершенствоваться в игре на духовых инструментах. Но в училище мы больше исполняли строевые марши, поэтому приходилось учить свою партию наизусть. В этом тоже было свое преимущество – возможность развивать память. Л.К. Может, в твоём лице мы потеряли профессионального исполнителя-духовика? А.П. Не-е-ет! Радиотехническое образование мне гораздо ближе. Конечно, мне нравилось играть на баритоне, и я мог уделять этому один, ну два часа в день, а радиотехникой мог заниматься не только весь день, но и всю ночь. Сидеть, копаться, паять, добиваться результата – это было и есть моё любимое занятие. Л.К. И всё же какой счастливый случай привёл тебя в театр? А.П. В театре работали монтировщиками декораций мои друзья, они-то меня и позвали. Это было ещё в старом театре, там я встретился с Михаилом Михайловичем Ионовым. Он тогда возглавлял радиоцех театра. Должен сказать, что в то время в театре музкомедии было слабое техническое оснащение. Особого подзвучивания спектаклей не требовалось, в работе использовались в основном шумовые фонограммы. Хотя для выездных спектаклей записывали оркестр, а потом с катушечным магнитофоном ездили со спектаклями по районам области. Когда перешли в новое здание театра, поначалу подзвучка тоже не использовалась. Считалось, что певцы должны петь вживую. Микрофоны использовали только для торжественных мероприятий. Поэтому к радиоцеху не предъявляли больших технических параметров. С годами опыт работы показал, чтобы идти в ногу с прогрессом, надо шагать не на шаг, а на два впереди. Со временем в театре была проведе-

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ЛЮДИ ТЕАТРА на реконструкция, приобретена высококлассная аппаратура, которая соответствовала потребностям музыкального театра с его разными жанрами. Это позволило делать качественные музыкальные записи уже не только на радио в студии звукозаписи, но и непосредственно в самом театре. Увеличился парк микрофонов. Л.К. Аркадий, в 2011 году исполнится 30 лет, как ты работаешь в театре. Как за эти годы изменилась твоя профессия: от простого технического подзвучивания сцены до участия в творческом создании спектакля? От обязанностей звукооператора к обязанностям звукорежиссёра? Как проходило совершенствование профессии в недрах самого театра? А.П. Перелом произошел, когда театр перешел в разряд музыкального, когда в репертуаре появились мюзиклы, спектакли современного направления и когда появилась необходимость в подзвучивании и солистов, и оркестра. В настоящее время все необходимые записи мы осуществляем в театре. Дирижёр может сказать только, какие ему потребуются фрагменты из музыкального произведения, а каким образом осуществить монтаж, как правильно совместить, как у нас говорят, «вшить» один кусок в другой, чтобы не было разницы по звучанию, – это уже прерогатива звукорежиссёра, которая зависит от уровня его мастерства. Л.К. Мне запомнился случай, когда во время записи фонограммы песен И.О. Дунаевского при исполнении была допущена ошибка из-за опечатки в голосах партитуры. Ты мгновенно на это отреагировал. А.П. Это совершенно нормально и необходимо в данной профессии. Звучание я подразделяю на гармоничное и то, которое, скажем так, меня коробит. Конечно, бывает, что дисгармония задумана композитором, и с этим, как говорится, не поспоришь. Но когда случаются исполнительские помарки, такие, например, о которых ты сейчас сказала или, предположим, какая-нибудь группа в оркестре, или солирующий инструмент фальшиво или просто неудачно сыграет во время записи, я обязан об этом сказать, чтобы вовремя исправить ошибку, то есть сделать ещё один дубль непонравившегося фрагмента. Л.К. Получается, что профессиональный звукорежиссёр должен слышать, как профессиональный музыкант? А.П. Конечно, у звукорежиссёра должен быть хороший музыкальный слух. Я знаю, вернее сказать, представляю, каким должно быть звучание, а вот как это исполнить, мне сложно сказать. Л.К. Но ведь это уже исполнительская сторона вопроса и вопрос интерпретации… А.П. Тем не менее потом, когда уже монтируешь запись, из нескольких дублей выбираешь наиболее удачный и таким образом «сшиваешь» фонограмму. Чтобы поддерживать критерий и чёткое представление о качественном звучании, стараюсь как можно чаще слушать записи с первоклассными исполнителями. Л.К. Примерно с середины 1990-х годов, в музыкальном театре всё чаще стали появляться так называемые «авторские спектакли», которые вырастают внутри театра подчас при непосредственном участии всего творческого коллектива. Как правило, в таких спектаклях существенно усложняется и звуковое оформление. А.П. Не так давно прошла премьера балета по повести Н.В. Гоголя «Шинель». Постановщик спектакля Надежда Станиславовна Калинина поставила перед звукорежиссёром интересную задачу. Дело в том, что музыка этого балета представляет собой компиляцию из произведений многих композиторов, в том числе Дмитрия Шостаковича, Альфреда Шнитке и других. Получилось, что вместо готового музыкального оформления были предоставлены только заготовки для будущей постановки. По замыслу постановщика, действие на всём протяжении спектакля сопровождается различными звуковыми эффектами. Задача заключалась в

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

том, чтобы детализировать и разнообразить имеющиеся звуковые заготовки. Вместе с главным дирижёром театра Юрием Аркадьевичем Сосниным мы полностью «сшили» музыкальный материал, а затем пришлось уже искать и добавлять буквально к каждой сцене различные звуковые краски. Например, очень долго возились со звуком, который передавал бы атмосферу шумной уличной толчеи, где был бы слышен звук проезжающей кареты, притом, чтобы общее звучание соответствовало духу времени, а это 19-й век. В сцене департамента мне захотелось добавить к уже имеющейся шумовой фонограмме свои штрихи. Так появился бой часов, под который просыпается заснувший на службе Башмачкин, или, например, звук скрипящего пера Акакия Акакиевича, которым он выводит свои каллиграфические буковки. Мне показалось интересным не просто озвучить шаги чиновников, спешащих в департамент, но передать индивидуальную манеру походки каждого клерка. Л.К. Получается, чем сложнее задача, тем она интереснее? А.П. Сложная задача рождает творческую энергию, появляется такой позитивный задор, хочется бороться с несовершенством звука, чтобы добиться результата именно того, который требуется. Л.К. Возьмём, к примеру, один из последних спектаклей театра – мюзикл «Свободная пара». Во время работы режиссёру-постановщику пришла идея, чтобы в спектакле прозвучала песня А. Чилентано. Хорошо, что не Бетховена. Как ты ориентируешься в такой ситуации? В драме, например, есть заведущий музыкальной частью, который отвечает за подобные вещи. А как ты справляешься с такой задачей? Ты же не обязан знать всю музыкальную литературу, все направления – от попсы до классики? А.П. В такой ситуации обговаривается прежде всего стиль и настроение, которое необходимо создать. Как правило, находишь 5–6–10 вариантов, чтобы из них можно было выбрать. Л.К. То есть ты извлекаешь записи из архивов своей фонотеки? Тогда скажи, пожалуйста, каковы твои музыкальные предпочтения: классическая музыка, современная, эстрадная, поп-группы или что-нибудь ещё? А.П. Сейчас я предпочитаю классическую музыку, а в своё время собирал эстрадные альбомы. Люблю джаз, особенно хорошие джазовые импровизации. После 1990-х годов у меня поубавился интерес к нашей безумной эстраде, да и вообще – в эстраде ко многим шлягерам быстро проходит интерес, сегодня они есть, а завтра их нет. А классика, назову первое, что приходит в голову, – Лист, Шопен, Чайковский – это вечно. Кстати, именно классические произведения я

чаще всего использую в качестве музыкального оформления на торжественных мероприятиях, между музыкальными номерами, когда работает ведущий. В такие моменты я люблю использовать звучание скрипичных инструментов. Но бывает, что нужно внести в характер сценического действия более жёсткий ритм, тогда используешь эстрадную музыку с яркой ритмической основой. Л.К. Аркадий, многие работавшие с тобой профессионалы единодушно отмечают среди прочих твоих достоинств творческий подход к решению любой задачи. А.П. Просто я стараюсь досконально выполнить поставленную задачу, чтобы не было двусмысленности. К примеру, взять хотя бы детский спектакль «Василиса Прекрасная». Там есть сцена, в которой каждый из трёх братьев, перед тем как жениться, пускает по стреле. Просто пустить стрелу – это одна задача. А если стрела должна попасть, предположим, в боярские хоромы, интереснее было бы найти такой звук, чтоб было понятно: в результате ещё и стекло в окошке разбилось. Или, наоборот, стрела попадает, допустим, в тупое место – здесь потребуется уже другой звук. То есть я хочу сказать, что подобные вещи надо обязательно обговорить с режиссёром и предусмотреть. У меня есть любимое выражение в оценке качества звукового эффекта. Надо, чтобы он был «вкусным». Опять же, не просто стрела полетела, надо показать звуком, что в полёте стрела меняет свою траекторию, чтобы дети в зрительном зале головами завертели в разные стороны. К тому же хочется, чтобы было понятно, что стрела улетела далеко-далеко, потому что звук в конце становится совсем тоненьким, удаляющимся. Л.К. Чтобы достичь необходимого эффекта, ты обрабатываешь звук на компьютере или у тебя есть готовый банк звуков, откуда, как из заветного сундучка, всегда можно достать требуемый звук? А.П. В простой гамме сколько нот? – Семь! А сколько вариантов мелодий из них можно сочинить? Также и здесь, берёшь звук и делай с ним на компьютере всё, что захочешь. Предположим, нужно передать шум ветра. Сколько можно придумать вариантов? Да несколько сотен! Это может быть ветер в лесу или вой ветра в трубе, пронизывающий ветер или с примесью песка, поднимающий песчаную бурю. Шум ветра в данном случае – понятие относительное. Важно найти необходимый оттенок звука для конкретной ситуации. Л.К. После премьеры ты продолжаешь обслуживать спектакль в процессе его эксплуатации? А.П. Конечно. Во время записи невозможно досконально выверить уровень звучания. Когда пишешь, кажется, что всё в порядке. Но проходит 2–3 спектакля, и ты сам слышишь свои ошибки. Какое-то место хочется выделить немного поярче, чтобы выразить смысловой момент. Например, сыграла флейточка в оркестре, а тембральное звучание инструмента оказалось не так ярко выражено, как хотелось бы. Переписывать из-за этого не будешь, а вот добавить или убавить окраску звука можно. Л.К. Скажи, пожалуйста, звукорежиссёры омских театров общаются между собой, обмениваются опытом? А.П. Конечно, мы постоянно общаемся с Сашей Гордеевым, с ребятами из театра кукол, «Га-

лёрки», обмениваемся опытом, делимся своими находками, ведь у каждого из нас есть свои «фишки». Опять же, зная свои проблемы, можно спросить совета у коллег, как в других театрах аналогичные задачи решает звукорежиссёр. Вообще, звукорежиссёр – это специалист, который с помощью технических средств решает творческие задачи. Л.К. У меня сложилось впечатление, что твоя квалификация позволяет тебе свободно чувствовать себя в тематике любого концертного мероприятия. Как ты пополняешь свой багаж: слушаешь записи, скачиваешь музыку из Интернета, покупаешь диски? А.П. Музыкальный материал, не побоюсь сказать, буквально валится отовсюду. При этом можно собрать всю музыку, но всё равно всю её не проштудируешь, это невозможно. У меня в компьютере процентов на 50 музыки, которую я ещё ни разу не использовал. То есть когда-то я её услышал, и в голове сразу отложилось, что где-нибудь её можно использовать, но потом я о ней просто забыл. Невозможно ведь всё в голове держать, но в нужный момент я о ней обязательно вспомню. Л.К. Твои любимые спектакли? А.П. Очень люблю «Летучую мышь» – это был один из первых спектаклей, поставленных в новом уже музыкальном театре, который вызвал моё искреннее восхищение. Затем, если ты помнишь, был такой мюзикл «Не теряйся, папочка!». На самом деле спектаклей много, даже трудно что-либо выделить. Очень люблю «Зори здесь тихие...». Люблю все детские спектакли, в них очень интересно наблюдать за игрой актёров, здесь один спектакль не похож на другой, так как в детских спектаклях, не отходя от основной концепции, актёры могут позволить себе больше импровизации. Л.К. Если оглянуться назад на пройденный путь и вспомнить, как пролетели 30 лет работы в театре? А.П. Незаметно, как один день. Л.К. Что бы ты хотел пожелать театру? А.П. Я очень люблю свой театр и весь коллектив нашего театра. Это творческие люди, преданные делу, профессии. Хотелось бы пожелать и себе, и другим творческого горения. Я рад, что в костре, зажжённом творческими усилиями всего коллектива, есть жар и моего скромного огонька. На этой оптимистической ноте моя беседа с Аркадием Ивановичем Паркулевичем завершилась, но для большей объективности портрета нашего героя я попросила поделиться своими впечатлениями о нем людей, хорошо знающих его по совместной работе и в обычной жизни. Первым откликнулся дирижёр Виктор Сергеевич Олин. В.О. Ну что ж! Давайте попробуем посочинять что-нибудь про Аркадия Ивановича Паркулевича. А он, кстати, в курсе, что я тут его матом крыть буду? Л.К. Нет! – Это ему сюрприз от нас с вами. В.О. Так сказать, «показательные выступления», что о нём думают окружающие? Л.К. Нет, только те, кто его хорошо знает, с кем он тесно связан по работе, профессионально. В.О. Редкостный человек, таких людей мало, но, слава богу, что они есть в жизни. Солнечный человек, один цвет волос, чего стоит, а свойства характера только подтверждают это. Л.К. Наши впечатления абсолютно совпадают. Даже слова сами собой напрашиваются те же – солнечный, светлый, жизнерадостный человек. Если бы таких людей было больше, мы бы, наверно, совсем по-другому жили, потому что в нашем окружении было бы больше позитивной энергии. Что касается Аркадия Ивановича, то я тоже склонна отнести его обаяние за счет масти: как говорят в одном нашем спектакле, «буланой», солнечной, которая всё озаряет. В.О. Добавлю, на мой взгляд, он – стоик, придерживающийся определённого свода морально-этических правил, что проявляется в каких-то аскетических вещах. С другой сторо-

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ЛЮДИ ТЕАТРА ны, это ярко выраженный эпикуреец, который каждый день проживает как настоящий праздник. В театр зайдёт, сразу какая-то жизнь начинается, даже если лишний раз где-то шнур оборвётся, или микрофон не включится, или пульт загорится, ну выругается, не без этого, но как то это всё красиво, эстетски, со вкусом. От работы с ним получаешь удовольствие. Я ему обязан в том числе и тем, что он преподал мне ликбез в плане технического звукового оборудования и выстраивания профессиональных отношений со звуковиками. В каждой профессии ведь есть свой язык, менталитет, и никуда от этого не денешься. Надо сказать, сленг я так до конца и не выучил толком, другое дело, что применительно к работе какие-то вещи, связанные, например, с подзвучкой спектакля или с записью, конечно, запомнились. Кроме того, что Аркадий Иванович прекрасно разбирается в технике, это личность ещё по-настоящему творческая. Он непременно внесёт свою лепту даже в такой заурядный процесс, как простое подзвучивание спектакля. У него из этого выйдет целая партитура. Л.К. А в чём это проявляется? В.О. Он всегда предложит 10 вариантов, чтобы сделать лучше. Особенно это проявляется на постановках. Если точно объяснить задачу, замысел режиссёра, что нужно и что можно сделать, – и вот тут поехали, из того, что возможно, всегда находится самый замечательный вариант. Л.К. А как вы думаете, он этому научился или это, скажем так, от природы в нём заложено? В.О. Конечно, это прежде всего опыт, но и талант, неравнодушие совершенное. Ген у него, «подпорченный» творчеством. Л.К. В театре каждый человек имеет свои профессиональные обязанности, которые он выполняет, что называется, «от» и «до». В случае с Аркадием Ивановичем мы имеем особый, редкий прецедент, когда человек в буквальном смысле слова живёт в театре. Уходит из театра позднее всех, бывает на своем рабочем месте в выходные дни. В.О. Он, бывает, ночует здесь, как это было совсем недавно, во время смены звукового оборудования, когда прокладывали новый кабель, ставили мониторы, колонки. В сентябре прошлого года он провёл здесь весь свой отпуск, объясняя бригаде, которую наняли для выполнения работ, как, что, где, куда тянуть, следил, чтобы не напортачили, а потом ещё сам исправлял их недостатки. Должен вам заметить, что театр, как шаткое мироздание, всегда держался и держится на таких преданных людях, как Аркадий Иванович. Л.К. Виктор Сергеевич, вы сделали не один спектакль с Аркадием Ивановичем. Давайте вспомним, с какого спектакля началось ваше сотрудничество? В.О. С детского спектакля «Василиса Прекрасная». Нужно было найти какие-то звуки для полета стрелы. Он устроил из этого целый каскад, джэм сейшн, в лучших джазовых традициях. Это было что-то феерическое! Я сидел с ним часов пять и просто наслаждался. В конце поисков по сцене уже не стрела, а целое копьё летало. А я тогда ещё только знакомился с компьютерной техникой обработки звука, поэтому для меня это был настоящий праздник. Должен заметить, что Аркадий Иванович страшно дотошен. Приведу пример: мы записывали вариант фонограммы «Руслана и Людмилы» для выступления на площади. С учётом улицы, массы народа, которая обычно собирается на подобные мероприятия, и тех колонок, которые устанавливают на площади, на мой взгляд, всё было записано идеально. Нет! Аркадий Иванович будет возиться, вычищать и, надо сказать, добьётся, сделает и таки убедит! Педантичность предельная. Кроме всего сказанного, мне нравится атмосфера у него в цеху. Хочется иногда просто зайти, пообщаться. Харизма, наверно, у Аркадия Ивановича позитивная. Зайдешь, руку пожмёшь, кофе угостит всегда, выслушает, что надо, поду-

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

мает, сделать или нет. Но, скорее всего, сделает. Как правило, не отказывает, это что касается работы. А что касается так, по дружбе, скажу без дураков: таких друзей сейчас поискать надо. Такого человека приятно считать своим другом, это редкостная удача для тех, кто может назвать Аркадия Ивановича своим другом, и удача вдвойне, если он может назвать кого-то своим. К нашему разговору присоединяется заслуженный артист России режиссёр Владимир Эмильевич Миллер. Л.К. Володя, скажи, пожалуйста, с чего началось ваше профессиональное и человеческое знакомство с Аркадием Ивановичем? В.М. Близко мы познакомились, когда я стал заниматься режиссурой концертов и праздников, причём не только в театре, но и вне его стен. Вообще-то, я долго к людям притираюсь, а с Аркадием Ивановичем мы очень быстро и легко сошлись. И так случилось, что бы я ни делал и в театре, и вне театра, я делаю только с Аркадием Ивановичем, потому что за все эти годы я пока что не встретил человека более профессионального, чем он, хотя мне доводилось работать с разными людьми. У него есть очень ценное качество – он чувствует праздник. Если в оформлении праздника не хватает музыки, Аркадий Иванович мгновенно это исправит, ему свойственна очень живая реакция на весь творческий процесс. Опять-таки, он очень ответственный человек, что в условиях нашей суматошной жизни я считаю большим достоинством. Допустим, нам нужно провести мероприятие, и я прихожу к нему уже с каким-то материалом. Он подойдёт к поставленной задаче очень внимательно, я бы сказал, даже дотошно. Он не любит работать наспех и прорабатывает всё до мелочей. Когда мы выходим на конечный результат, очень часто бывает, что у Аркадия Ивановича получается даже лучше, чем я задумывал. Мы с ним объездили все районы Омской области, делали праздники Севера, праздник «Королева спорта», профессиональные праздники в театре. Участие Аркадия Ивановича в моих режиссёрских проектах означает для меня своеобразную гарантию качества. Да и не только для меня. В среде профессионалов его имя говорит само за себя: Паркулевич – это качество, это значит, что всё будет на высшем уровне. Я считаю, мне в жизни выпала большая удача – встреча с Аркадием Ивановичем. Я дорожу нашей дружбой и взаимопониманием, и при этом должен отметить, у него есть талант – чувствовать других людей. У него очень широкая добрая душа, он всё готов отдать людям. Любому человеку, который к нему обратится, он всегда поможет, выложится без остатка. Аркадий Иванович обладает удивительной порядочностью. Я ни разу не слышал, чтобы о ком-нибудь он говорил с неприязнью. Вообще, таких людей, как Аркадий Иванович, настолько преданных театру, в наше время всё реже можно встретить. Я бы сказал, это редкий человеческий тип, который, наверно, скоро надо будет заносить в Красную книгу. Поэтому хочется пожелать Аркадию Ивановичу здоровья и сил. Л.К. Таким получился портрет Аркадия Ивановича Паркулевича, начальника радиоцеха Омского государственного музыкального театра, увиденный глазами его коллег и друзей. Таков он – «театральный человек», совместивший призвание с профессией.

Олег ТЕПЛОУХОВ

И стал свет… Дружеские размышления о Борисе Кондратьеве Иногда думаю: а что ощущал Бог, когда творил всё сущее? В Писании ясно сказано: «И увидел Он, что это хорошо». Но там всё как-то так быстро написано, без подробностей. Сказал – стало, посмотрел – увидел: хорошо. Вопрос в другом: как это сыграть? Человеку театра очень важны подробности, важен процесс. А в теме Создания тем более.

Пусть не смущает читателя этой статьи тот факт, что я сначала обратился к святой теме. В общем-то, всё дальнейшее так или иначе будет связано с актом создания – создания спектакля. А если точнее, о человеке, непосредственно связанном с этим актом. Пусть и не с самого начала этого процесса, зато в самый ответственный период. Теперь подойдём к теме с другой стороны. Кто-то шибко умный сказал как-то: «В театре нельзя иметь друзей». В чём-то, наверное, тот товарищ был прав, кроме одного: не во всяком театре. В нашем – можно. У нас наблюдаются крепкие межцеховые дружеские связи. Давно. И это вселяет веру в то, что жизнь в театре проходит не зря и никак не мимо, «когда такие люди в стране советской есть». Писать о друзьях трудно. Казалось бы, ты знаешь человека давно, несколько лет, все плюсы и минусы его в состоянии перечислить, ведаешь, с какой стороны к нему надо подойти в не очень, скажем, удобной ситуации, но когда дело касается того, чтобы выложить все эти знания на бумагу и отдать в солидный журнал, начинаются муки. Есть опасность начать лить елей, с одной стороны, а с другой – уйти в никому ненужный и не очень приличный анализ, что, в принципе, вовсе не соответствует поставленной перед автором творческой задаче. Когда я иду в театр и вижу у входа Бориса Кондратьева, мне становится спокойно на сердце. Мы знакомы с ним 16 лет. Боря светил мой первый спектакль в Омской драме. Через полгода после знакомства на поклоне в конце этого же спектакля я с друзьями-коллегами прямо со сцены шутливо поздравлял Бориса с десятилетием его работы в нашем театре. Мы подарили ему огромную лампочку. Лицом Боря смущался, это было видно со сцены (а сам он был в это время за пультом осветителя), но глаза его светящиеся выдавали довольное состояние. И ему, и нам было хорошо и приятно. С ним трудно разговаривать о нём самом. Он морщится, усы начинают топорщиться недовольно, и мы меняем тему разговора. Только вскользь, из разных бесед о том о сём можно выудить какую-то скудную информацию о

его жизни до театра, в театре, помимо театра. Мы легко обмениваемся анекдотами (а он их знает много), новостями о друзьях – знакомых вне Омска (у нас их немало), обсуждаем дела текущие, курим, пьём кофе, разбегаемся каждый по своим делам. На гастролях часто бываем в одной компании. Собираемся иногда и просто так, посидеть и поболтать под хорошую еду (не закуску! Еду!!!). И всё время нашего общения меня не покидает удивление: Бориса спешащего, суетного я не видел никогда. Даже во время аврального выпуска спектакля. Он спокойно и степенно лазает по осветительским ложам, неторопливо вписывает программы, уверенно поправляет какие-то сбившиеся прожектора. В зале может в конвульсиях биться режиссёр, на сцене могут томиться вымотанные артисты, помреж за пультом уже превратился в тень – Боря, я в этом уверен, существует в правиле: «Служенье муз не терпит суеты». Откуда это? Вполне возможно, это характер. Но думается мне, это ещё и школа, школа театра Ханжарова. Боря знает тот театр – не судорожный, не кланяющийся моде и временным, поверхностным сегодняшним вкусам, театр духа. Дружба с Иваном Щёголевым привела к тому, что с лёгкой руки Александра Ивановича Щёголева, народного артиста СССР, Кондратьев «на полгода» пришёл в театр, чтобы переждать время до восстановления в медицинском институте после службы в армии. Полгода затянулись на 26 лет, мединститут так и не дождался студента-второкурсника Бориса Кондратьева. Борис четверть века провёл за пультом. Он видел и участвовал в создании спектаклей Хайкина и Тростянецкого, Григорьяна и Кокорина, молодого в те годы ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ЛЮДИ ТЕАТРА (80-е) Цхвиравы и Стукалова. Потом была «эпоха Петрова», о ней мы с Борей вспоминаем с нежностью. Мы вместе работали над спектаклями Сергея Стеблюка и Евгения Марчелли. Теперь наступило время зрелого Георгия Цхвиравы. Этапы, вехи, времена, эпохи. Театр меняется, время мчится через него, сквозь него, вокруг него. Меняемся мы. Боря остаётся неизменным, внешне. Он всегда старается поспеть за временем. Он интересуется всем, что происходит вокруг, что делается в других театрах. Но всю вновь полученную информацию он поверяет тем Омским драматическим, в который он пришёл, той «первой любовью», той правдой. Поскольку именно тот театр создал творческий и нравственный задел, которым он сегодня живёт в театре, которым наш театр старается жить. Память – штука избирательная. Почему-то она сохраняет в целости и сохранности только яркие явления: победы (не удачи, а именно победы) или самые горестные разочарования. Простые трудовые будни помнятся не всегда подробно, они будто в дымке. А потом, когда в течение долгого времени работаешь с неординарными людьми, как-то привыкаешь, притираешься, грань стирается. Он помнит. Поскольку в своё время был сделан и выбор, и произведён отбор, и выводы для себя сделаны, опять же… Среди кавалькады больших художников, работавших в театре в разные годы, Боря с удовольствием вспоминает лишь некоторых: Светлана Ставцева, поскольку была главным художником театра во времена, когда он пришёл в театр («Ну, Ставцева… это же Ставцева!» – улыбается он), В. Валериуса, с которым трудился над «Московскими кухнями» Юлия Кима, А. Орлова и И. Чередникову, их в театр привёл Лев Стукалов, а из «эпохи Петрова» – Игоря Капитанова и Фагилю Сельскую. Ибо театр этих художников всегда необычен, жутко интересен и, как бы тавтологично это ни звучало, театрален, ибо их театр – живой, настоящий. Даже в эскизах и макетах.

Борис знает цену света на сцене. Потому и светит не только в родном театре. Им освещены спектакли в Омском ТЮЗе, «Пятом театре», в Северном драматическом. Боря знает цену света не только на свете. Вечерами жители города идут мимо нашего театра, мимо Успенского собора, мимо магазинов, которыми не так давно был ЦУМ по улице Ленина. Они уже привыкли к тому, что все эти объекты градостроения освещены, и идти не так страшно, и смотреть приятно: архитектурные изыски подчёркнуты, они так и зовут вглядеться в них, они радостно выпирают прямо на прохожих, а прохожим это приятно. Освещение этих зданий – дело рук Бориса Кондратьева. И я, честно говоря, уже жду, когда Боря подойдёт и как бы невзначай скажет: «А ты давно был там-то в вечернее время?». Жду, потому что мне нравится эта его сфера деятельности, жду, потому что это не просто украшает город, а мягко и ненавязчиво призывает вглядываться пристальней в то место, где мы живём. В театре хочется расти. Это любому порядочному актёру известно. Иной раз что-то вытворяю и я, в силу обстоятельств оказываясь на месте режиссёра («капустники», концерты, вечера). На помощь всегда зову Борю, ибо знаю, что придёт он – и «станет свет»; да ещё в приватной беседе, в ненавязчивой форме, понятными нам обоим словами что-то подскажется, что-то прояснится, потом исправится. И на абсолютно законных основаниях потом мы будем говорить друг другу: «А помнишь, в той работе у нас?..» И снова чтонибудь придумаем, когда меня опять занесёт по ту сторону рампы. И с лёгкой руки Бориса я пойму и открою для себя что-то новое, освою ещё неосвоенное, и в до этого момента тёмном уголке моего бытия «станет свет». Сцена из спектакля «Поздняя любовь»

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

Лариса Гольштейн: «Для меня дорого, что все эти годы мы прошли вместе» Елена в «Чудаках» Горького, Нателла в «Кавказском меловом круге» Брехта, Арина Пантелеймоновна в «Женитьбе» Гоголя… Всех ролей, сыгранных заслуженной артисткой России Ларисой Гольштейн за годы работы в «Пятом театре», пожалуй, не перечислить. И тем не менее эта актриса постоянно стремится найти в своей профессии что-то новое, открывает иные грани. Неслучайно и то, что на последнем, XVI Омском областном фестивале-конкурсе «Лучшая театральная работа» она была отмечена специальной премией за большой вклад в деятельность Омского отделения Союза театральных деятелей России.

– Есть ли какой-либо творческий опыт, особенно дорогой для Вас? – У меня нет особенно любимых ролей или особенно любимых спектаклей в театре. Нередко случается так, что я сначала не принимаю роли, с которыми сталкиваюсь, не могу найти точек соприкосновения с характерами женщин, которых мне приходится играть. Так, кстати, было и с Соней в «Трех визитах доктора Астрова» – ролью, за которую я получила в 1997 году премию имени народной артистки России Т.А. Ожиговой на фестивале-конкурсе «Лучшая театральная работа». Так получилось, что конкурс уже проводился в течение трёх лет, а именная премия за лучшую женскую роль не вручалась: не находилось работ, достойных награды такого уровня. Мне посчастливилось её получить, хотя поначалу я страшно протестовала против Сони, не могла понять её поступков, её мышления. И вот, наверное, из этого протеста и родилось что-то интересное. С тех пор я себе сделала такую зарубочку: если тебе нравится роль, необязательно, что она получится. Такая у меня примета. И бывает наоборот. Ты конфликтуешь с ролью, стараешься понять персонажа, и поэтому дорогого стоит, когда ты всётаки находишь оправдание его поступкам, когда он становится родным. В какой-то степени наша профессия – это работа психоаналитика, пусть кустарного, самодеятельного. Немного «шаманская» работа… – Иногда кажется, что в каждой роли кон-

кретного актёра можно найти что-то общее – идущее лично от него… – На мой взгляд, так и должно быть. Актёр – это не просто обыкновенная работа, она требует питать себя, наполнять свои ощущения, развиваться духовно. Но также мы и отдавать должны не в одном направлении, а во всех. Актёру необходимо в течение всей своей жизни, смолоду взращивать в себе, как бы пафосно это ни звучало, личность. Посмотрим на современный театр или русский театр вообще: все крупнейшие актёры – это прежде всего мощные, очень сильные, интересные люди. Ведь если доводится с ними говорить или хотя бы увидеть разговор с ними по телевизору, просто упиваешься мощью мысли, развитым интеллектом, человеческой мудростью. Этим человеком восхищаешься и гордишься, что занимаешься той же профессией, что и он. Для меня очень важно, чтобы актёру было что сказать, помимо роли, вложить в неё своё отношение к жизни, к определённым событиям. Наша прекрасная русская драматургия всегда даёт для этого замечательные возможности. Чем лучше драматургия, тем больше можно нам своего личного вложить в роль. Для меня как для актрисы очень важна возможность рассказать кому-то о жизни. И всегда интересно смотреть на своих коллег в спектакле, когда им есть что сказать помимо текста. Та жизнь, которую человек прожил, всегда проявляется на сцене. – В вашей работе довольно значительное место занимают поэтические программы. Чем вызвано обращение к классической поэзии, к Пушкину? – Я очень люблю Пушкина. Он всегда как бы «рядом» со мной, и книжки его постоянно под рукой. И, конечно, я испытываю актёрские пристрастия к его произведениям: мне нравится читать их со сцены. У меня есть чтецкая композиция по лирике Пушкина, мы назвали её «Восточные мотивы». Я попыталась соединить отрывки из произведений Пушкина, где так или иначе затрагивается тема Востока: «Бахчисарайский фонтан», «Руслан и Людмила», «Египетские ночи» и «Сказка о Золотом петушке», конечно. С этой монопрограммой я участвовала в омском фестивале самостоятельных актёрских работ и ездила на фестиваль «ПоМост» в Новокуйбышевск. К сожалению, в нашей современной жизни мало востребованы чтецкие программы, в частности, поэтические. Угас и сам по себе этот раздел актёрского творчества, и, конечно, у публики не воспитана эта потребность. Но я изо всех сил стараюсь этим заниматься – прежде всего потому, что мне это очень нравится самой. С другой стороны, немаловажно, чтобы эти слова звучали и какое-то количество людей – я знаю, что небольшое – с удовольствием бы это слушали и, может быть, слышали впервые. А возможно, с радостью бы услышали и второй раз. Для меня это дорого и близко: и Пушкин, и Лермонтов, и Гоголь... Также я с удовольстви-

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ИНТЕРВЬЮ «ОТ» ем читаю программу по стихам Бальмонта и Брюсова. Это очень трудные для воспроизведения стихи, сложные по своей структуре. Но я однажды поставила перед собой такую задачу – осилить это. И в определенный момент в Доме актёра у меня возникла возможность прочитать их. – Какие программы, выходящие за рамки работы в театре, вы можете отметить ещё? – Конечно, основная моя жизнь – в театре. Но я всегда стараюсь много работать. Важно, чтобы не было простоя. Поэтому стараюсь не находиться в бездействии. В частности, в Доме актёра возникает возможность делать какие-то программы, вечера. Я с удовольствием откликнулась на просьбу почитать Гоголя на вечере, посвящённом двухсотлетию со дня его рождения. Гоголь – тоже один из моих любимых авторов, поэтичность его языка восхищала меня всегда. Упиваюсь его произведениями. Однако, как ни странно, столько раз пыталась подступиться – но автор абсолютно не женский. Подстроиться актрисе под его текст очень сложно. Но вот возникла возможность почитать отрывок из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» – удивительный текст «Ночь перед Рождеством». – Что для вас профессиональное счастье? Счастье вообще? – Вспоминается история времён моего обучения. Мы готовили дипломный спектакль, для которого была выбрана пьеса «Прошлым летом в Чулимске». Для понимания драматургии, персонажей нас учили копаться в сути роли. Все студенты принимали участие в анализе: обсуждали, разговаривали, даже ездили в Старый Кировск, чтобы почувствовать атмосферу «одноэтажной жизни», посмотреть на дома с палисадниками, растениями. И вот, в работе вдруг мы открыли для себя, что все персонажи пьесы – несчастны. Тогда я впервые в жизни над этим серьёзно задумалась. Ведь если посмотреть практически на любую роль, каждый человек несчастен. Счастье – это такая крохотная вспышка. Если на протяжении жизни их было несколько – это здорово. У меня были такие яркие моменты. Например, несколько часов абсолютного счастья – когда я узнала, что меня зачислили в театральное училище. Такого счастья я не испытывала до тех пор никогда. Потом – когда я получила премию имени Татьяны Ожиговой. Для меня это было очень неожиданно: многие мои коллеги знали о вручении, но мне никто заранее об этом не сказал. – Вы пришли в «Пятый театр» семнадцать лет назад. Сохранился ли здесь дух того времени, определённый стержень? – Этот стержень существует, и для меня он – в нашей актёрской труппе. Мы ведь вместе прожили здесь разные годы – порой трудные, тяжёлые и для театра, и для страны. И всё то уютное и удобное, что появилось здесь за это время, – оно часть нашей жизни. Семнадцать лет – легко сказать! А если представить? В 17 лет человек оканчивает школу, это возраст, когда перед ним открыты все пути. С одной стороны, это так немного, с другой – может, целая жизнь. Для меня дорого, что все эти годы мы прошли вместе, помогали театру стать таким, какой он есть сейчас. И каждый год, каждый месяц этой жизни были наполнены желанием заниматься своим любимым делом, создавать хорошие спектакли, интересные зрителям, дающие нам возможность развиваться, мудреть, становиться лучше и умнее. И это было главным – сиюминутная работа, важная, необходимая для создания спектаклей. За ней мы и не заметили, как прошли эти годы…

С Владимиром Кокиным («Три визита доктора Астрова»)

С Владимиром Остаповым и Борисом Косицыным («Чудаки»)

С Борисом Косицыным («Чудаки») С Владимиром Остаповым («Чудаки»)

Беседу вела Анна ЗЕРНОВА

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

Людмила ПЕРШИНА

Прощайте, голуби!

21 июня не стало Владимира Гуркина. Миллионы российских зрителей будут помнить этого талантливого человека прежде всего как киносценариста фильма «Любовь и голуби». У омичей же есть привилегия гордиться тем, что именно у нас, в Омске, родилась первооснова этой знаменитой и искренне любимой народом картины – одноименная пьеса совсем молодого на ту пору драматурга. Собственно, даже не драматурга, а актёра Омского драматического театра Володи Гуркина, которому становилось тесно в рамках классического репертуара и хотелось наполнять сцену мыслями и проблемами реальной, не вымышленной жизни. После окончания актёрского факультета Иркутского театрального училища новоиспечённый артист поработал пару лет в Иркутском ТЮЗе, потом в Амурском областном драмтеатре. А в 1976 году приехал в Омск. Первая же написанная Гуркиным в 1980 году пьеса «Зажигаю днём свечу» (изначально «Андрюша») стала в Омске не только событием театральной жизни, но и центром грандиозного скандала. Ещё бы, проблематика разворачивающегося перед зрителем сюжета никак не вписывалась в привычные для тех времен каноны кодекса строителей коммунизма. Конечно, в этой пьесе ощущалось очевидное воздействие вампиловского «Гнезда глухаря». Героем её стал молодой талантливый тележурналист Андрюша. Невостребованность, неудовлетворенность, душевные терзания, личные проблемы решались им самым привычным для русского человека способом – водка, компания, застолье, и понеслась душа в рай! Но всё же погибал Андрюша не от слабости собственного характера, а от бесперспективности и беспросветности жизни. «Андрюшу» с восторгом принял в репертуар тогдашний главный режиссёр театра драмы Артур Хайкин. Ставить спектакль пригласили режиссёра из Иркутска Владимира Симоновского, известного тем, что он первым в Союзе поставил вампиловского «Старшего сына». Работа над спектаклем закипела. Андрюшу в этой постановке играл сам Гуркин. «Зажигаю днём свечу» показали худсовету, на котором присутствовали представители обкома партии. И началось…

Разгром состоялся по всем идеологическим правилам – «мелкотемье», «нетипично для советской жизни», «пасквиль на нашу интеллигенцию». Потребовали от автора и режиссёра поправить и переделать пьесу. Симоновский отказался это делать. Доводил «Андрюшу» до новых «кондиций» уже сам Хайкин. Хотя и Артур Юзефович, и Владимир Гуркин понимали, что из спектакля приходится убирать главное – мотивацию происходящего, его болевой нерв. В итоге премьера состоялась, но спектакль «Зажигаю днем свечу» прошел всего 13 раз и был снят с репертуара. Наступил 1982 год. В апреле в Омске собиралась лаборатория заведующих литературной частью театров. Гуркина уговорили предъявить на суд приехавшим со всей страны завлитам его новую пьесу «Любовь и голуби». Вот как он сам об этом вспоминал: – Мне было сказано: «Ну что, Володя, пойдёшь на съедение?». Я был тогда первым и единственным драматургом на той лаборатории. Читал завлитам пьесу «Любовь и голуби». И сразу наполучал от них таких плюх! «Как можно, такая пошлость, такая гадость!» – возмущались завлиты в один голос. А собралось тогда в Омске представители 35 театров, если не больше. И только три человека меня поддержали – драматург Александр Галин, завлит МХАТа Анатолий Смелянский и театральный критик Михаил Швыдкой, которые приехали из Москвы познакомиться с этой лабораторией. Через неделю все эти же завлиты засыпали меня просьбами срочно прислать им пьесу. Она вдруг стала востребована. На омской сцене спектакль ставить взялся только что приехавший из Ленинграда молодой, талантливый и, как сегодня бы сказали, очень амбициозный режиссёр Геннадий Тростянецкий. Его фирменный стиль – умение увлечь своими идеями артистов. Так что все назначенные на роли артисты работали взахлёб. По воспоминаниям получившей роль Нади Кузякиной Натальи Василиади, буквально не спали, не ели – с азартом репетировали. Из театра уходили не раньше полуночи. Васю Кузякина играл тогдашний актёр Омской драмы Юрий Кузнецов. Сегодня вся страна знает его как главного телевизионного мента-полковника по прозвищу Мухомор. В парочку стариков, которую в фильме Меньшова сыграли Юрский с Теняковой, в омском спектакле просто блистательно перевоплотились народные артисты России Елена Псарёва и Всеволод Лукьянов. Любовь Трандина играла Люду, Оксана Заднепровская – Олю. А Дмитрий Лебедев – Леньку Кузякина. Кстати, была ещё одна центральная пара Нади и Васи (более возрастная) в исполнении Елизаветы Романенко и Юрия Музыченко. Но самой памятной, самой знаковой и самой первой парой Кузякиных стали Наталья Василиади и Юрий Кузнецов. Сыгран был этот спектакль в Омске 228 раз. 6 ноября 1989 года зрители увидели его в последний раз. Рассталась наша публика с «Любовью и голубями» с большим сожалением…

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ПАМЯТЬ Этот спектакль, по большому счету, проложил Владимиру Гуркину дорогу в столицу. Ведь следом за Омским театром пьесу взял для постановки легендарный «Современник», в который артиста-драматурга позвал работать Олег Николаевич Ефремов. С 1993 года Владимир Павлович перешёл во МХАТ, а несколько лет спустя приехал с мхатовцами на гастроли в Омск. Хотя занимался в тот период в основном делами литературными, решил тряхнуть стариной. На омской сцене Гуркин сыграл в одном из гастрольных спектаклей, и его с энтузиазмом, как прежнего своего любимца, приветствовала омская публика. Он ещё не однажды приезжал в город на Иртыше. По собственному его признанию, встреча с Омском рождала в душе странную смесь радости, нежности, грусти. По всем признакам – классическую ностальгию по временам юности. И даже идеологические оплеухи, полученные здесь когдато, вспоминались Гуркиным в эти нечастые приезды совсем иначе – как свидетельство интенсивности, яркости и полноты жизни, как большая битва за истину и справедливость. «Омский театр навсегда для меня свой!» – так Владимир Павлович определял место омского периода в своей жизни. И с чем-то важным, судьбоносным для него отправлялся именно в Омск. Однажды приехал, чтобы почитать на труппе пьесу, написанную по роману Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Читал, размышлял, советовался с собравшейся аудиторией взволнованно, с большим интересом и о кровавых исторических потрясениях истории России начала ХХ века, и о невероятной убедительности характеров, созданных в прозе великим поэтом, и вообще о жизни как таковой. Гуркин при встрече с омскими друзьями никогда не надувал щеки, не кичился своей укоренённостью в столичную почву. «Я просто приехал и нормально вписался в московскую жизнь, будто там всегда жил». Сибиряк по рождению и духу, он всегда ценил широту и радушие в других людях. Даже в Москве находил родственные души, а на упреки в том, что столица не в меру зажралась и лихо перемалывает человеков, находил убедительные контраргументы: – Ребята, вы думаете, коренные москвичи утратили лучшие качества, которыми всегда славились: гостеприимство, хлебосольность, радушие? Ничуть не утратили. Коренных москвичей я просто обожаю. Они очень похожи, например, на коренных ленинградцев. Поверьте, проблема в нуворишах, которые из грязи да в князи вылезли. Но там же есть и просто замечательные выходцы из провинции, из наших, сибирских мест! Москва широко открыла ворота, и вся страна в неё вошла. Так на что же обижаться? Вспомните, Москвой всегда недовольны были. При советской власти туда ездили за продуктами и ругали москвичей, что на них вся страна работает, потому у них изобилие всего. Когда продукты исчезли и в Москве, то говорили, вот, раньше хоть продукты можно было в столице купить. Опять Москва виновата. Была Москва закрытой: такая-сякая, не попадешь в неё. Потом проживание стало доступным – опять плохо: Москва стала грязным проходным двором, едут кто ни попадя. Это обычное противопоставление, антагонизм столицы и провинции! Но стопроцентно столичным жителем Гуркин так и не стал. Всё-таки родной для него была сибирская почва. Словно предчувствуя, что отмерен ему недолгий жизненный срок, Владимир Павлович вновь приезжает в Омск, откликнувшись на предложение возобновить некогда работавшую в драмтеатре лабораторию современной драматургии. В 2005 году при поддержке Федерального агентства по

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

культуре и кинематографии и губернатора Л.К. Полежаева омская лаборатория заработала вновь. Тогда, в 2005-м, Гуркин привез на читку новую свою пьесу, в которой вновь действовали всем полюбившиеся герои баба Шура и дядя Митя из спектакля «Любовь и голуби». Название такое необычное у пьесы – «Саня, Ваня, с ними Римас». Об этом при встрече в тот год он рассказывал мне так: – Я взял военное и послевоенное время. Про молодость дяди Митя и тёти Шуры. Только у них имена чуть изменил. Я ведь этих персонажей писал с родных бабы и деда своих. Так что история абсолютно реальная. Деда моего звали Иван Краснощёков, а бабушку Шурой. И получилась в итоге своеобразная трилогия. По хронологическому раскладу всё выглядит таким образом: только что написанная пьеса «Саня, Ваня, с ними Римас», которую я читал омской труппе, – первая. Потом идут «Любовь и голуби», а за ней – «Прибайкальская кадриль». Пьесу приняли к постановке, даже дали ей немного другое сценическое имя – «Тихая вода печали». Потом тогдашний главный режиссёр драмы Евгений Марчелли отложил постановку. Что-то не складывалось у него с этим материалом. Возможно, история получалась слишком реалистично русской, а Марчелли, как известно, обладает несколько иным вектором таланта. Владимир Гуркин, тонко понимая всякие театральные превратности, не обижался, но, если честно, очень ему хотелось, чтобы именно в Омске первыми поставили эту пьесу. Увы, не сложилось. Зато Владимир Павлович порадовался, что даёт реальные плоды лаборатория драматургов, открываются новые имена и ставятся действительно современные пьесы. Он самозабвенно работал в этом направлении и сам. Писал новые пьесы, киносценарии. Если всё сложить в единую картину, получается солидная панорама сделанного им. По сценариям Гуркина сняты фильмы «Люди добрые», «Кадриль», «Роковые яйца», «Хоровод», «Неизвестная». В театре родного для драматурга города Черемхова Иркутской области за последние годы он сам поставил свои пьесы «Любовь и голуби», «Кадриль», «Плач в пригоршню». Четыре года назад на встрече со своими земляками-черемховцами шестиклассница Маша с детской непосредственностью спросила драматурга о его мечте. Владимир Павлович неожиданно ответил, что мечтает дожить до бесстрашия смерти. И вдруг стал рассказывать землякам свой недавний фантастический сон об удивительном преображении родной улицы в Черемхове, о воздушных полётах на окраине города, о высоких светлых домах, над которыми он парил и гордился преображением своей малой родины. Его слушали затаив дыхание… Он и в жизни, и в пьесах, и в кино умел силой своей фантазии увлекать за собой в небесные выси, где в синеве купаются голуби, где царствует любовь и всему происходящему становятся свидетелями разве что невидимые людям ангелы. 21 июня 2010 года Владимир Павлович Гуркин улетел туда насовсем. И остался в нашей памяти светлым, настоящим, незаменимым…

Сергей ДЕНИСЕНКО

«Все тебя ведают,

ждут, неспешного, с сердцами светлыми, тобою полными.. »

(Композиция памяти. О Владимире Гуркине) Но всё слышней с годами, всё слышней Невидимых разрывов полоса, Но всё трудней с годами, всё трудней Вычёркивать из книжки адреса… Юрий Левитанский

Договорить хочется. В принципе, никогдато и не получалось этого – договорить (весело-расшабашные послеспектаклевые встречи и домоактёровские «капустники» 1970-х - 1980-х, «тусовочные» встречи на разных фестивалях, гастролях, конкурсах и лабораториях в Иркутске, Москве, Омске)… Как там у Левитанского, помнишь? Собирались наскоро, обнимались ласково, Пели, балагурили, пили и курили. День прошёл – как не было. Не поговорили… …Хотя один разговор был «договорённым». Или мне просто так кажется, потому что фрагмент той беседы опубликован в «Вечернем Омске» (уже ближе к концу разговора я достал диктофон и сказал, мол, давай-ка и для газеты что-нибудь скажешь, для рубрики «Гостиная «Вечёрки»). Это был июньский вечер 1994-го, незадолго до начала гастрольного и премьерного спектакля МХАТа по пьесе Гуркина «Плач в пригоршню». Сидели на знаменитой скамеечке, что напротив театрального служебного входа. Признался Володе, что стал мучительно воспринимать быстротечность Времени, и особенно когда листаю свой блокнот с телефонными номерами, в котором с каждым годом всё больше и больше зачёркнутых номеров (а тогда только за минувшие пять лет – сколько потерь невосполнимых в Омске театральном! Татьяна Ожигова,

Ножери Чонишвили, Артур Хайкин, Борис Каширин, Сергей Рудзинский, Всеволод Лукьянов…). Реакция Гуркина на мой «посыл» была спокойно-мудрой. А говорить он начал о том, что боль – неотъемлемая часть жизни и судьбы и это надо принять как данность, равно как и то, что несправедливость – такая же неотъемлемая часть судьбы и жизни. (Так же спокойно он отреагировал спустя несколько лет на мою обеспокоенность его здоровьем, когда в Иркутске на «вампиловском» фестивале я впервые увидел Володю прихрамывающим, с тростью в руках)… Июнь 1994-го… – Ты не станешь возражать, если в газете будет напечатана фотография 1980-го года, где ты – на репетиции твоей первой пьесы, вместе с Татьяной Ожиговой, Колей Чиндяйкиным? – Как же я могу возражать?! Ты ведь сам понимаешь, что Омск в моей судьбе занимает совершенно особое место. Но это, скорее, не чувство ностальгии. А чувство грусти оттого, что проходит молодость. В этом городе так много молодых лет было!.. – Спектакль «Плач в пригоршню» – праздник для тебя? Этап? – Я думаю, что всякое нормально «сделанное дело» – это этап. Ну а поскольку оно сделано, то, как следствие, становится уже и праздником. – Володя, «возрастной» вопрос: что ты испытал в тот период, когда тебя перестали в прессе упоминать в «обойме» молодых драматургов? – Ничего абсолютно. Меня это вообще не волнует – упоминают меня или не упоминают. Я не кокетничаю, это действительно так. И могу тебе признаться, что я придерживаюсь такой теории: о художественном произведении (каком угодно: рассказ, пьеса, картина и прочее, и прочее) – хорошо бы, если б вообще не знали, кто его автор. Сам мастер знает (ну, естественно, плюс узкий круг профессионалов), – и этого вполне достаточно. – Скажи, а в тебе никогда не «просыпался» некий мазохизм, как в чеховском Тригорине: мол, я должен писать, должен; едва окончил одно, должен писать другое, потом третье?.. – Думаю, у Тригорина это был не мазохизм. Литература была его заработком, он этим жил. Другого он ничего делать не умел. И, кстати, ведь сам Антон Павлович говорил о Тригорине, что он – профессионал. То есть человек занимается своей профессией. Другое дело, есть ли в этом и сколько – вдохновения, полёта... А творческого мазохизма по отношению к себе у меня, ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ПАМЯТЬ в принципе, не существует. Но мало того, признаюсь: я не работаю в той мере, в какой должен работать литератор-профессионал. – У тебя напечатано всё из написанного? – Нет, конечно. Не напечатаны «Зажигаю днём свечу...», «Музыканты», «Любовь и голуби», одна сказка... – Но ты, помнится, несколько лет назад говорил, что в 91-м выйдет твой сборник пьес. – Моя книга оказалась «жертвой перестройки»... – Можешь не продолжать. Кстати, о «Свече». Ктонибудь, кроме Омской драмы, поставил эту пьесу? – Никто. Но я думаю так: если пьеса востребуется временем, обстоятельствами, ситуацией, – она сама «выйдет» на свет божий. – А может, в ней сегодня что-то кажется устаревшим? Нет желания кое-что изменить, переписать?.. – Вообще переписывать – у меня никогда не возникает желания. Я, признаться, и не умею переписывать, и не хочу. Переписывать сделанное раньше – это равносильно тому, что ты сфотографировался в 18 лет, красивый и кудрявый, а потом в 40 лет начинаешь возвращать себя оттуда, красивого и кудрявого. А зачем? Ретушировать себя, тогдашнего? Но ведь это фальшь. – Когда ты написал «Плач в пригоршню», не было ли у тебя подспудных мыслей о том, что киношники должны обратить внимание на этот материал? – Нет. Я писал, вообще не думая о том, кто обратит на пьесу внимание. И обратят ли внимание вообще. И знаешь, я всегда полагал и полагаю, что пьеса – это литература, хотя сейчас к этому странно относятся литературоведы и иже с ними. – Ты не предлагал свой «Плач» в когда-то родную для тебя Омскую драму? – Но ведь ты, наверное, уже понял, что я никогда и никому свои произведения не предлагаю. – Володя, уже второй звонок на спектакль прозвенел. Давай о самом главном... – Самое главное в этой жизни – любить жизнь! Она не может быть только плохой, она не может быть только чёрной, только страшной. Для меня жизнь – понятие космическое. Поэтому самое главное – любить жизнь. И благодарить Бога за то, что она тебе дадена. Плач в пригоршню…

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

…Почему-то всё время не любил (и сейчас не люблю), когда, говоря о Гуркине, все тут же восклицали (и продолжают) как о самом знаковом: «Автор сценария культового фильма «Любовь и голуби»!..». Нет, всё вроде бы верно – действительно, «знаково» с точки зрения судьбы (бог с ним, с кинофильмом, который сам Гуркин воспринимал с большущими оговорками, – важнее другое: родился в Омской драме в 1982-м спектакль Геннадия Тростянецкого «Любовь и голуби», и лучших «Голубей» не было и не будет; а до этого – дебютная пьеса на той же сцене). Да и, плюс к тому, с точки зрения быта, – «Голуби» для Владимира вообще судьбоносными стали: история с московской пропиской Гуркина – это ведь потрясающая «живая легенда». Кстати, если не знаете, со слов Володи, расскажу коротенько. Был Гуркин на банкете, где собралась столичная элита, зашёл разговор о кинематографе, и мэр Москвы Лужков признался, что его любимый фильм – «Любовь и голуби». И кто-то из гостей возьми да скажи: «А вот, между прочим, и сам автор этого фильма». Лужкова познакомили с Гуркиным. Через несколько минут мэр выяснил, что у самого популярного драматурга страны нет «ни кола, ни двора». Ахать и охать по этому поводу Лужков не стал, а просто дело сделал: уже через несколько дней Гуркин получил квартиру в Москве… И всё же не «Любовь и голуби» главное, не «комедиографичное»! Знаковое в Володе – «Плач в пригоршню» (можно и без кавычек)! И те, кто смотрел этот спектакль МХАТа, я думаю, согласятся со мной. И пьеса, и спектакль (жанр: «роман для театра»; более тридцати действующих лиц!) в постановке Дмитрия Брусникина – размышление о поколении, о том высоком и светлом, что связывает каждого из нас с землёй нашей, с Россией. До сих пор помню крик главного героя Сашки, вернувшегося в деревню спустя четверть века, вернувшегося в отчий дом: «Милые мои!.. Что наделали!.. Что с вами наделали?.. Нет совести… Понимаете? У них нет… А Бог есть?..». …Любил Гуркин слушать рассказы о спектаклях по его пьесам, поставленных в народных театрах Омской области (а мне довелось так же, как и режиссёру Северного театра Константину Рехтину, посмотреть за полтора десятка лет в составе жюри областного фестиваля «Театральные встречи» с десяток «Голубей» и «Прибайкальских кадрилей»). Слушал, смеялся, радовался, что в деревнях любят ставить и смотреть спектакли по его пьесам… А вот о нынешнем фестивале, 2010-го года, который в Седельниково был, уже никогда не получится рассказать. А на нём сразу два народных театра – Исилькульский и Седельниковский – показали свои сценические версии пьесы Гуркина «Саня, Ваня, с ними Римас», и оба стали лауреатами… А через две недели после фестиваля не стало Владимира Гуркина… И сегодня в программки этих спектаклей впечатана скорбная строка: «Памяти драматурга…». Плач в пригоршню…

…А каким счастливым был Володя, когда появлялся на спектаклях Омской драмы, которые в других городах показывались!.. Держу в руках любительскую фотографию («щёлкал» Сергей Чонишвили), сделанную в Центральном Доме актёра на фуршете после спектакля Омского академического театра драмы «Живой труп», показанного в рамках фестиваля «Золотая маска». Гуркин вместе с женой Людой Худаш; а я (совершенно чётко помню!) только что рассказывал им «о влиянии Гуркина на развитие народных театров Омской области»… …Но какая-то патологическая «недоговорённость» в диалоге с родным Омским драматическим. Сначала – в 2002-м, когда, по приглашению театра, Владимир Гуркин представил «на суд» труппе, критикам и литераторам свою новую и оригинальную пьесу, написанную по мотивам романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Обсуждение пьесы было и очень бурным, и очень заинтересованным. Но идея, достойная истока нового тысячелетия, так и не воплотилась в жизнь. А в 2005-м могла уже и другая идея реализоваться: Евгений Марчелли начал ставить пьесу Гуркина «Саня, Ваня, с ними Римас» (для неё даже было придумано другое название – «Весёлая вода печали», и даже о премьере уже было объявлено); но – не случилось, «ключик» к пьесе так и не был подобран… А, может, всё дело в том, что все (и новые) пьесы Володи – они всё равно оттуда, из Настоящего, от «чудиков» шукшинских, из Времени, «когда деревья были большими»?.. …Сохранился в блокнотах диалог 2002-го: – Второй год нового века… Явился ли миру в новом веке «новый Гуркин»? – Ну, Серёжа, это всё-таки не мне определять. А вот по поводу того, что

изменилось во взглядах с приходом «новой эры»… Очень многое. Но не по отношению к каким-то глобальным категориям, которые, согласись, всё сильнее и сильнее определяются заповедями Божьими. Чтобы не «оскотинеть», чтобы быть человеком, надо с собой бороться очень сильно в нынешние времена. К сожалению, многие забыли, что они «по образу и подобию своему» – люди… Очень обострённо начал понимать: если хочешь сохранить что-то человеческое в себе, в своём деле, нужно жить хотя бы «близко» к заповедям. А в идеале бы – соблюдать их, эти заповеди! – В 1977-м ты написал в Омске свою первую пьесу – «Зажигаю днём свечу». И вот, четверть века спустя – «неожиданный Гуркин»: пьеса по «Доктору Живаго». И вновь ты читаешь её в Омске… – Большая часть моей жизни прошла здесь, здесь у меня дочь родилась… Люблю Омск, люблю актёров омских, люблю друзей-омичей, которых у меня очень много… Это по-прежнему – мой театр. И энергетика волнения у меня ничуть не меньшая, чем двадцать пять лет назад… Был счастлив всё время, пока работал с романом. А будет ли сценическая судьба у моей новой пьесы?.. Для человека пишущего важно увидеть пьесу «в Пространстве». И вот тогда может что-то произойти… Ты же помнишь, я как-то говорил тебе: если пьеса востребуется временем, обстоятельствами, ситуацией, – она сама выйдет на свет божий. – Тема Дома – одна из главных во всех твоих пьесах. И даже в «Живаго». – Прости за высокие слова, но Человеку, у которого есть Дом (даже в символическом смысле), есть смысл жить. Если у человека нет чувства Дома — это несчастный, трагический человек… Дом – это и есть смысл. Ты знаешь, вспомнился вдруг случай из детства – как мы переезжали из своего дома на новое место. Сидим мы на телеге со скарбом, лошадь уже тронулась – и вдруг бабушка как вскрикнет: «Ой, подождите! Я же его забыла!..». Родители говорят: ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ПАМЯТЬ «Да кого забыла-то?». «Да его, хозяина забыла!». Остановились. Бабушка побежала обратно, в пустой дом – и через минуту возвращается и как будто чтото несёт в фартуке, подбегает к телеге – и словно кого-то отпускает из фартука, прямо в скарб, и говорит мне: «Домовой там, Вовка, домовой!». Я глазёнки распахнул, спрашиваю: «А какой он, бабушка?». «Да обыкновенный, – отвечает. – Сидит на печке, плачет, серенький такой, обиженный, что забыли его…». Ну как такое можно забыть?! …От неожиданности вздрогнул, разбирая недавно старые папки с письмами. Давным-давно позабытый пожелтевший листок, на котором – почерком Гуркина – перечень действующих лиц пьесы «Музыканты». Тут же вспомнилось: конец 1980-х, Володя просит меня передать режиссёру Любови Ермолаевой (тогда театр «Студия» был ещё народным Театром поэзии) свою новую пьесу «Музыканты». Даёт мне пьесу отпечатанную, а первой страницы (с действующими лицами) – нет. Я ему говорю про это, и Гуркин тут же берёт лист бумаги: «Сейчас от руки напишу»… Я потом, помню, этот текст отпечатал, приложил к пьесе, отнёс Любови Иосифовне… Ермолаева в «Музыкантов», что называется, влюбилась: «Завораживало всё: смещение Времён, суеты и Вечности, проблем сегодняшних и непреходящих!.. И художник Ольга Верёвкина сделала потрясающие декорации: посерёдке – сосна огромная, под колосники уходящая, а вокруг – фрагменты декораций; и зрители тоже располагались на сцене «фрагментарно»; а музыканты появлялись на фоне огромнейшего опущенного «пожарного» занавеса!..».

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

И спектакль в народном Театре поэзии состоялся, пусть даже и прошёл он всего несколько раз (возникла проблема с актёром, исполняющим главную роль, а замены – не было). И не смог посмотреть Гуркин своих «Музыкантов». Но другой спектакль в театре «Студия» спустя пятнадцать лет посмотрел (вместе с участниками Лаборатории современной драматургии при академическом театре драмы) – «Золотой человек», поставленный режиссёром Светланой Жиденовой по его пьесе-сказке. И был очень доволен. И счастлив!.. Ах, золотой человек!.. …Недоговорили, Володя!.. Так и жили – наскоро, и дружили наскоро, не жалея тратили, не скупясь дарили. Жизнь прошла – как не было. Не поговорили… …Разговариваю сегодня с твоими пьесами. И с финалов начинаю. Как-то так получилось, что ты, сам того не ведая, приучил меня к финалам «приглядываться»; может, именно с того момента приучил, когда объяснял, что «несправедливость – такая же неотъемлемая часть судьбы и жизни» (а смерть – это ведь и есть несправедливость!). И вот открываю я хранящуюся у меня копию фрагмента финала твоей пьесы «Зажигаю днём свечу…» (из твоего ещё «рабочего варианта» пьесы, который трепетно оберегается Светланой Яневской в музейном отделе Омского академического). И читаю то, что ты озаглавил как «Финал, которого может и не быть»: «...Иногда люди выбирают себе звезду. Пошарят по небу и говорят: «Вот моя звезда. Я её выбрал. И не важно, что её уже выбрал другой. Ведь тот, другой, не возьмёт и не положит её в карман, а я буду считать её своей... Можно, конечно, и обойтись, считая, что... Всё-таки приятно сознавать, что я тоже, мол, не без звезды. Смотрю на неё, на мою загаданную, и ощущение иное какое-то, странное»... Читаю – и про всех нас думаю. Про всех. Про людей. А потом «Плач в пригоршню» открываю на финальных строчках. Где снова – про всех про нас. И где ты – сам про себя, Володя: «Придёт пора – ветер тёплый, чистый омоет тело твоё, и встретит тебя Старец Серебряный. Возьмёт за руку робкого, счастливого… Через леса прохладные, сквозь листву звонкую, солнцем пробитую, над полями, лугами зелёными, над реками чистыми – в синеве небесной полетите. Потом – вода большая, покойная: ни морщинки на ней, ни слезинки случайной – всё задумано, всё загадано. Переведёт тебя батюшка к берегу высокому, а на берегу люди милые ждут тебя. Всех их ты знаешь, все тебя ведают, ждут, неспешного, с сердцами светлыми, тобою полными…».

Светлана КУЛЫГИНА

Карло Гагишвили – явление редкое «Никого не спросив, мы приходим на землю И уходим с неё, никого не спросив». Роберт Рождественский

12 июля 2010 года завершил свою земную жизнь живописец, сценограф, дизайнер, режиссёр, член Союза художников России, член Российского авторского общества, член Союза театральных деятелей России Карло Елизбарович Гагишвили.

Его имя хорошо известно в нашем сибирском крае. В городе на Иртыше в декабре 1970 года он становится художником Омского ТЮЗа. И обретает Омск как свою вторую родину.

В 30 километрах от Тбилиси, в городе Каспи, прошло его детство. Вместе с молоком матери Карло впитал неистребимую любовь к родной Грузии, ярким солнечным краскам её природы, к самобытности традиций и характеров людей. В Тбилиси Карло Елизбарович постигал тайны живописи – сначала в художественном училище, затем в академии художеств, где получил блестящее, фундаментальное образование в самых разнообразных областях знаний, включая высшую математику. Будучи студентом, он уже преподавал начертательную геометрию в одном из техникумов Тбилиси. Завершив учебу, получил квалификацию «дизайнер». Восхождение в своей профессии происходило у него стремительно, поражало многогранностью. Он стал главным дизайнером в конструкторском бюро, где создавались сложные приборы космической медицины, работал над оформлением альманаха молодых писателей Грузии, представил свои работы в международную биеннале молодых дизайнеров (Великобритания), получил бронзовую медаль, которая хранится в одном из музеев Тбилиси. На Руставском заводе «Центролит» возглавлял специальное бюро технической эстетики. За участие в создании стана по беспрерывному литью чугуна награжден премией Совмина СССР. В тот же период живописные работы Гагишвили экспонировались на республиканских грузинских и персональной выставках в Тбилиси. Художественное оформление спектаклей в городских театрах Грузии стало ещё одной яркой краской его дарования. Увлечённость искусством театра, тонкий вкус, неординарность мышления молодого сценографа привлекли к нему внимание театральных деятелей не только Грузии, но и России. Среди них оказался главный режиссёр Омского ТЮЗа

Владимир Соколов. Интерес оказался взаимным, что и определило выбор Гагишвили нового места работы. Сила притяжения сибирского города, его людей, многие из которых стали его друзьями и единомышленниками, вселила в него уверенность в свои творческие силы и возможности. В репертуарном списке Омского ТЮЗа появились такие спектакли, как «Пеппи Длинныйчулок», «Песня о рождённых бурей», «Не беспокойся, мама!», «Мы – весёлые ребята», «Драма из-за лирики», «Наследники Рабурдена», «Неравный бой». «Успех спектакля ТЮЗа «Брат Алеша» (инсценировка по Достоевскому), поставленного режиссёром В. Соколовым в 1972 году, во многом определила сценография художника К. Гагишвили», – писала одна из омских газет той поры. О сценографии спектакля «С любимыми не расставайтесь» в газете «Вечерний Омск» было сказано: «Спектакль решен в форме карнавала, его зрелищная, пластическая структура была определена художником К. Гагишвили в образной символике и точности». Спектакль по произведению В. Катаева «Время, вперёд!» удостоен премии Министерства культуры РСФСР, премии имени Омского комсомола. Критик И. Сегеди (журнал «Театр», № 10 за 1976 г.) отмечала в своей статье изобретательность молодого художника. С 1972 по 1974 год Карло Елизбарович – главный художник Омского государственного драмтеатра. Его сценография спектаклей «Человек со стороны», «Антоний и Клеопатра», «Всего три дня» получила широкий резонанс в театральных кругах России. Выезжая время от времени в родной Тбилиси, Гагишвили тосковал о сибирском городе, в котором, по его словам, «любил с высокой точки читать поэму омских крыш». Человек яркий, красивый, вулканической породы, с безудержной фантазией, по словам художника Георгия Кичигина, «генератор идей», наделённый чувством юмора и артистизмом, он появлялся в любой компании как один из самых интересных персонажей из лучших фильмов режиссёров Георгия Данелия, Отара Иоселиани, пленял непосредственностью, душевной открытостью, ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА доброжелательностью, остротой ума. Собеседники Карло всегда попадали под обаяние живого колорита его речи с грузинским акцентом, покорялись его чувством самоуважения, особой гордой статью, свойственной жителям кавказских гор. – Карло Гагишвили был настоящим фанатом театра. По своему темпераменту он истинный грузин с удивительной энергетикой. Его художественное оформление спектаклей всегда отличалось прочерченным замыслом, который включал в себя авторскую и режиссёрскую концепцию, а также собственное видение спектакля. Карло запомнился нам как человек необыкновенно тёплый, душевный. Он умел зажечь окружающих своими идеями. Это был настоящий фонтан жизненных сил, щедрости, любви к человеку. Больно осознавать, что его уже нет среди нас...» – вспоминает председатель правления Омского отделения Союза театральных деятелей РФ заслуженный артист России Владимир Миллер. Руководитель театра «Галёрка» заслуженный деятель искусств России Владимир Витько рассказывает: – В 1976 году я приехал из Норильска и стал работать в Омском ТЮЗе. Навсегда запомнил яркие работы молодого сценографа, особенно в таких спектаклях, как «Остановите Малахова!», «Я, бабушка, Илико и Илларион». Когда я возглавил «Галёрку» в 1990-е годы, Карло Гагишвили стал сотрудничать с нашим театром, был сценографом спектаклей «Дядя Ваня», «Прощание в июне», его сын Дмитрий – художником по костюмам спектаклей «Рядовые», «Весельчаки», «Эх-ма, кутерьма!», «Женитьба Белугина». С Карло мы часто встречались в Доме актёра, я в это время нередко работал с военными, ставил праздничное шоу на мотодроме. Карло собирался выезжать на выставку в Новосибирск. Картины были упакованы, но возникли затруднения с машиной, нужно было срочно ехать на вокзал. Я пошёл в военную прокуратуру и попросил машину у дежурного. Картины мигом загрузили. Поездка не сорвалась, к большой радости художника. 50-летний юбилей Карло отмечали в нашем театре. Провели его с помпой, размахом, подарками, банкетом, «капустником». Об этом событии остались добрые впечатления. Бывали у нас с Карло и жаркие споры, и конфликты. Но прошли годы. И вспоминается только хорошее. Как это у Есенина: «Лицом к лицу лица не увидать... Большое видится на расстоянии». Карло – человек неоднозначный, со своими сложностями, но он явление редкое в нашем городе, бесконечно талантливый. Такого сценографа, каким проявил себя Гагишвили в спектакле «Время, вперёд!», сегодня не встретишь.... Читая послужной список работ Гагишвили, поражаешься неисчерпаемой энергии этого человека. За 40 лет его деяний в нашем крае такого объёма работы хватило бы на несколько человек. Здесь и консультации по сценографии и режиссуре. Он оказывал практическую помощь многим народным театрам, сельским театральным коллективам. До сих пор Гагишвили вспоминают в Большеречье. Массовые праздники, фольклорные фестивали. И везде Карло Гагишвили и автор сценария, и режиссёр-постановщик. Успешно выступали подготовленные им самодеятельные коллективы в Венгрии, на конкурсных концерОКТЯБРЬ 2010 21(43)

тах Всесоюзного фестиваля в Новосибирске. Много сил и творческих исканий приложил он к проекту архитектурной реконструкции театра музыкальной комедии в театр кукол. Проект был принят архитектурным советом, но, увы, его постигла печальная участь. Пока судили да рядили, здание погибло... Преподавательская деятельность в его биографии также занимала существенное место. Гагишвили был доцентом кафедры режиссуры Омского филиала Алтайского государственного института культуры. Заведующим кафедрой моделирования Омского технологического института. А с 1997 года он – руководитель мастеркласса спецкурса «Дизайн» Омского центра Международной академии бизнеса. Карло Елизбарович – основатель кафедры «Дизайн костюма» института сервиса. И ещё нельзя не вспомнить его работу по архитектуре и дизайну городского Дворца бракосочетания – панно любви; проекты мемориальных комплексов, посвящённых Дню Победы. Создание музейных экспозиций занимало особое место в деятельности Карло Елизбаровича. Это – Есениниана в Музее изобразительных искусств, выставка «100 лет Омской драмы», Всесоюзная выставка ЦК ВЛКСМ в Москве... Гагишвили создал архитектурный дизайн и экспозицию музея УВД, мемориал милиционерам, погибшим в годы Великой Отечественной войны. И ещё постоянное участие в художественных выставках – областных, региональных, республиканских, международных. – Я познакомился с Карло в 1976 году, – вспоминает Александр Макаров, председатель правления Омского отделения Союза художников России. – Меня поразил масштаб его дарования: живопись, скульптура, проектные работы в разных жанрах. Всем памятны его злоключения с мемориалом в Оконешниково, работа над проектом памятника Георгию Победоносцу. Он вложил в них много сил, нервов, здоровья. Но практическая сторона дела не выстраивалась из-за финансирования. Гагишвили даже подал исковое заявление в суд. Но решить эту проблему ему так и не удалось. Он всегда был прекрасным товарищем, откликался на любую просьбу. Все события, связанные с нашим Союзом художников, не могли пройти мимо него – презентации выставок, юбилеи, праздники, похороны. Писал сценарии, придумывал дизайн оформления, на банкетах был лучшим тамадой. К сожалению, окружающие его собратья по искусству не всегда были щедры на внимание к нему. Его творчество не интересовало искусствоведов. В печати не найдешь ни одной стоящей публикации с анализом его работ. Многого из его деятельности не увидели, не поняли, не признали. Не один раз наш Союз художников ходатайствовал перед Министерством культуры РФ о присвоении ему звания заслуженного деятеля

Карло Гагишвили, 1959 год

искусств России. Не один раз оформляли все необходимые бумаги, отправляли в Москву. Но крючкотворство и необоснованные придирки чиновников сводили на нет все усилия... «Выставка одной картины» – замечательный проект, который возрождал традицию 19-го века, стал большим событием в культурной жизни Омска. Он проходил в Доме актёра в течение года под эгидой Омского отделения СТД РФ и городского музея театрального искусства. Выставка была посвящена 60летнему юбилею Карло Гагишвили. Каждый месяц происходила смена картин. В экспозиции были представлены не только станковые произведения Карло Гагишвили, но и работы членов его семьи – сына Дмитрия Гагишвили, дочери Ии Гагишвили, жены Ирены Казанцевой. Здесь же, в фойе, рядом с картинами, проходили салонные вечера фортепианной музыки, выступления актеров театров и солистов филармонии, камерных, фольклорных, детских коллективов. Открытие выставки состоялось 7 мая 2001 г. В экспозиции были представлены произведения станковой живописи – триптих «Россия в конце ХХ века» («Горгона», «Она», «Апрельские ночи»). В последующие месяцы были представлены работы «Шутовство», диптих «Красная лавина» отражал пагубную сущность разрушительных сил, поглотивших прежнюю Россию. Эта работа экспонировалась в Омском доме художников и была представлена на последней региональной выставке в Красноярске. Это совпало с тревожным временем; накануне произошли августовские события 1991 года… Картина «Быдло» родилась у Гагишвили под воздействием событий вокруг Белого дома в Москве в октябре 1993 года. Трагическая символика этой работы красноречиво раскрывает пагубность деструктивных страстей нашего тревожного времени. Радостная и светлая картина «Масленица» вместила в себя всю полноту и широту славянской души. Художник

представил сконцентрированное действо, театр жизни, выражающий русский национальный характер. В январе 2002 года на суд посетителей выставки была представлена картина «Рождественские хлопоты». 25 персонажей предстало в святочном облике. Она покорила зрителей ярким выразительным колоритом, эмоциональной щедростью, безудержной фантазией художника. Мажорное звучание было продолжено программой салонного вечера. И картина, и салонный вечер были посвящены 50-летнему юбилею председателя Омского отделения СТД заслуженного артиста России Владимира Миллера. Он родился 7 января, в День Рождества Христова. Этот факт не мог пройти мимо создателя картины. Миллер запечатлён на этом полотне в разных святочных ипостасях. Праздник прошёл на одном дыхании, вызвал восторженные аплодисменты зрителей. Большой интерес вызвали и презентации картин членов семьи Карло Елизбаровича – Дмитрия Гагишвили, Ирены Казанцевой, Ии Гагишвили. Этот проект заинтересовал московское руководство СТД РФ. С 12 марта по 25 мая 2004 года выставка Гагишвили и членов его семьи – 65 работ (сценография, живопись, графика) экспонировались в Москве в здании на Страстном бульваре. Выставка получила большой резонанс среди собратьев по искусству, а также высокую оценку председателя СТД РФ Александра Калягина. – Каждая картина Гагишвили поражает только ей одной присущим настроением, привлекает оригинальностью сюжета, – говорит консультант СТД РФ Марина Аварницына. – Все герои картины – личности, они четко вписаны в сюжетную канву и живут на полотне своей самостоятельной жизнью. У каждого героя свой характер, своё человеческое содержание. Карло любил людей, хорошо разбирался в их психологии. С большой симпатией и нежностью относился к «братьям нашим меньшим». До сих пор помню рыжего кота Маэстро, а однажды он привёз в свою мастерскую бездомную собаку, которую подобрал на дороге, назвал Чебурашкой за необычность окраса и нрава, привязался к ней всей душой. Когда они появлялись на прогулке, всех окружающих восхищало их удивительное взаимопонимание, притягивал взгляд собаки с умными человеческими глазами. Когда встречались в Доме актёра, всегда философствовали так, что не хотелось разбегаться по домам. Мудрые суждения мастера были бездонными… Неожиданным и бесценным подарком к 35-летию стал для меня триптих Карло Гагишвили под названием «Марина». Картина заключала в себе не только портреты, но и определённую линию жизни и символику, которую разглядел художник. Карло всегда удивлял не только творческим потенциалом, потрясающим интеллектом, широтой взглядов, но и душевной тонкостью и чуткостью. Будучи грузином, блестяще образованным, он хорошо знал историю. Все его картины исторические, хорошо знал культуру Грузии, её мифы, легенды, хорошо разбирался в основах религии. С большим интересом изучал русскую культуру. Когда его пригласила в Висбаден (Германия) его бывшая ученица в свой театр, он стал художникомпостановщиком спектакля «Снегурочка» А. ОстровскоОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА го. Эскизы декораций, костюмов, которые показал мне Гагишвили, покорили меня своей филигранной разработкой. Облик Снегурочки, существа фантастического, тающего, непостижимого, завораживал. Таинственная девочка-оберег, женщина-святыня, она воспринималась как символ чистоты и красоты. Целый год в нашем Доме актёра был праздник, посвященный 60-летию Карло, замечательная выставка. Сколько выдумки, хорошего вкуса, изобретательности проявил художник, выстраивая каждый месяц экспозицию, а также шоу с артистами разных жанров. Идеи, замыслы распирали его. Незадолго до смерти он рассказал мне, что пишет мемуары. Дорогие воспоминания, начиная с раннего детства, не дают ему покоя, просятся на бумагу. Тбилиси и Омск воедино слились в его биографии. Очень обидно, что личность человека, которого природа наградила столь щедро, человека, который сделал для нас, сибиряков, так много на благо нашей культуры, не привлекла в должной мере внимания. Не была оценена сибиряками по достоинству... – Я знаю Карло с 70-х годов, – рассказывает журналист, театральный критик Светлана Нагнибеда. – Его необычное природное обаяние притягивало людей к нему. Одно время мы изо дня в день работали в жюри, на смотре любительских театров. Меня сопровождал мой пятилетний сын Алёша. Он был уверен, что человек по имени Марк Мудрик обязательно должен коллекционировать марки, а Карло Гагишвили, это конечно, Папа Карло из сказки про Буратино, добрый художник, способный даже из деревянного полена сотворить живого человечка. И с тех 70-х мы с Карло и подружились, встречались не только на спектаклях, но и у него дома, в мастерской на даче в Алексеевке, в Доме актёра. С Карло я могла о многом посоветоваться, послушать его мудрые наставления. Но в итоге довольно часто поступала по-своему. Когда его не стало, я думаю: зачем нужны советы, если им не следовать? Наверное, чтобы почувствовать отклик и душевное тепло, искренний к тебе интерес, убедиться, что человек никуда не торопится, что у него всегда есть на тебя время. И так было, я уверена, не только со мной. Душевной щедрости Карло хватало на многих. В наше экономное время мало кто так живёт, мало кто так себя тратит. Мало кто умеет так упорно настраивать душу на добро и созидание. Таких, как Папа Карло, никогда не бывает много, раз, два и обчелся. Работа над телефильмом «Нарисуй себе очаг», где я была автором сценария и ведущей, принесла мне, режиссёру Саше Змаге, оператору Владимиру Мартынову, редактору Людмиле Шороховой истинную радость. Фильм о Карло было снимать весело. Мы ездили к нему на дачу в Алексеевку, где он садил перцы. Мы много шутили, спорили, рассказывали анекдоты. Тон, заданный общением с Карло, поднимал нам настроение. Фильм имел успех не только в Омске, но и в Москве, и в Тбилиси, куда Карло послал копии фильма своим друзьям. – Я хорошо знала Карло по Омскому ТЮЗу. Мы дружили с ним, – признаётся заслуженная артистка России Тамара Анохина. – Я могла подолгу слушать его рассказы о Грузии. Мы с Элой Кремель одно время ходили к ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

нему в мастерскую на репетиции. У него была задумка самому поставить спектакль «Не беспокойся, мама!» Я репетировала мать. Он прекрасно работал с актёрами, очень подробно, вдумчиво. Говорил: «У неё (матери) руки холёные, полные, но такие жесткие...» Мягко, ненавязчиво давал ключ к пониманию образа. С особой нежностью и любовью рассказывал о своей дочери Ие, восхищался её способностями. Говорил о ней: «Красавица, умница, моя принцесса». На мой юбилей подарил мне игрушку – маленького поросёнка. Шутил, что подложил мне «свинью». А когда произносил тост, отметил: «С Тамарой я мог бы пойти в разведку». Тёплые отношения его связывали с режиссёром Артуром Хайкиным, режиссёр Яков Киржнер называл его шутливо «Карликом», подтрунивал над ним. С Владимиром Соколовым они были единомышленниками, понимали друг друга с полуслова. Что касается Ножери Чонишвили, то это были крепкие узы двух кавказцев. Они подчас любили «зависать» в мастерской Карло за бутылочкой хорошего грузинского вина, которое друзья привозили из родных мест. Для меня, когда я видела их вместе, они оба олицетворяли этот прекрасный, благоухающий и благословенный край. Через тебя, Карло, я увидела всю Грузию, всех «верхних» и «нижних» грузин. Тех, кто живёт в горах и в городах. Ты, Карло, научил меня готовить лобио. Ведь ты, ко всему прочему, ещё и кулинар отменный, от Бога. Прости, родной, в апреле, когда ты мне позвонил, я не очень-то тебя поняла. По-видимому, ты нуждался в моей помощи, а у меня были проблемы с дачей. О твоих похоронах я тоже узнала гораздо позднее. Я помню сценографию всех твоих спектаклей. Особенно мне дорог спектакль «С любимыми не расставайтесь». На фоне карнавала вздыбленные деревья, словно с отрубленными руками. Мне дорога моя маленькая роль, очень значимая для спектакля. Женщина пытается избавиться от перегородки в своей квартире, она мешает ей, не даёт возможности соединиться с теми, кто дорог. За суетой мы часто бываем невнимательны, скупы на добро и душевность. Тебя часто упрекали за излишнюю говорливость, прямолинейность, неуживчивость, резкость. Мы все несовершенны, подвержены перепадам настроений. Но мне всегда была дорога твоя настоящая, подлинная сущность – добрая, талантливая. Таким я запомнила тебя навсегда. Спасибо тебе! Кто-то из знаменитых актёров справедливо заметил: «Талант – это подарок, за который всегда надо рассчитываться». К этому можно добавить, что талант это не только людские аплодисменты, но ещё его неизменные спутницы – людская зависть и злоба. Не каждый умеет защищать свой талант. Не каждый умеет держать удар. Карло часто приходилось нелегко в матери-

альном плане, семье было трудно сводить концы с концами. Порой не было денег на самое насущное. Иногда у него не было денег даже на троллейбус, чтобы приехать в Дом актёра по своим делам. «Света, я невыездной», – пытался шутить он по телефону. 8 апреля, в день его рождения, я всегда звонила в мастерскую и поздравляла его. А в последний раз, как на грех, забыла, просчиталась в днях. Вспоминаю об этом с горечью, какая короткая и непредсказуемая наша жизнь... Мы всегда рискуем опоздать. Ему часто не хватало средств заплатить за аренду мастерской. На все его замечательные идеи и предложения потенциальные меценаты и богатые спонсоры не спешили откликнуться. А многие высокие начальники покровительственно одобряли, но денег не давали. В последние годы после удачной в творческом плане поездки в Германию Карло тяжело заболел, обнаружился диабет в тяжёлой форме. Лёгкие, сердце нуждались в срочной помощи. А Карло вынужден был жить в мастерской на свою скромную пенсию. Состояние усугубилось разрывом с семьёй – женой Иреной, дочерью Ией. Это было тяжёлым потрясением для него. Ещё недавно любящая супруга и преданная ученица развелась с Карло; дочь сменила фамилию на Легостаеву (фамилию бабушки, матери Ирены). Они даже на похороны не пришли... Никто не знает причины столь странного, вызывающего недоумение и горечь поступка бывшей второй семьи Карло Елизбаровича (от первого брака с Маргаритой Васильевной у него два сына – Дмитрий и Давид). Услышав по телефону холодные жёсткие фразы, произнесённые Иреной, которые не хочется озвучивать, ещё больше поражаешься превратностям судьбы и человеческой природе, которая часто бывает столь непостижимой и загадочной. Карло никогда не сетовал и не упрекал своих обидчиков. У него было большое сердце. Он просто умел любить и прощать. А это не всем дано. К сожалению, у жизни нет черновиков. И теперь, даже если бы очень захотелось, уже ничего нельзя исправить, изменить и переписать заново.

– Последние годы я работал в Москве в гуманитарном экологическом институте, преподавал на худграфе, получил звание кандидата педагогических наук, должность профессора, – говорит Дмитрий Карлович Гагишвили. – Когда заболел отец, я не мог оставаться в столице. Отправился в Омск. Душа отозвалась. Брат Давид живёт с семьёй в Петербурге. Отец остался совсем один. Я оплатил все долги за мастерскую. Устроил отца сначала в отделение пульмонологии в одну из больниц, затем в другую клинику – в кардиологию. И в третью – в отделение для диабетиков. Отец взбодрился, стал лучше себя чувствовать, отпросился домой получить пенсию. И тут его настиг инфаркт, который закончился летальным исходом. У нас с папой было столько прекрасных задумок. Мы мечтали организовать совместную выставку в Доме художников в честь его 70-летия и моего 50-летия на следующий год. Я от этой мысли не отказываюсь, только теперь осуществлять эти планы придётся одному. Мастерская отца теперь принадлежит мне. У нас с отцом бывали часто разногласия, споры. Оба взрывные, темпераментные. Но я всегда знал, что он самый честный, самый прямой и открытый человек, талантливый, с блестящим умом и фантазией. Наши с отцом имена внесены в энциклопедию художников мира, изданную в Мюнхене в 2005 году. Двоюродный брат папы Ладо Лебанидзе был почётным членом Гарвардского университета, племянник отца Юра Лебанидзе учится в Бостонском университете на экономическом факультете. Мы поддерживаем с ним связь. Квартиру, которую отец имел в Тбилиси, в силу известных бед, постигших Грузию, пришлось продать за бесценок. Но жизнь продолжается. Растут дети, внуки Карло Елизбаровича. Надеюсь, они будут достойным продолжением нашего семейного древа. Татьяна Гагишвили, жена Дмитрия Гагишвили: – Карло Елизбарович, мой свёкор, принял мою сторону сразу. Называл меня дочкой. Дедушка он замечательный для наших с Димой детей – Этери и Левани. Подбирал им игрушки и дарил с особым смыслом, чтобы были полезными, помогали детей развивать. Например, игрушку музыкальную с азами музыкальной грамоты. С её помощью можно подбирать мелодию. К сожалению, я никогда не была в Грузии. Интерес к этому краю, его культуре, быту, традициям у меня огромный. Хочу, чтобы наши дети хорошо знали свои корни. Таким дедушкой, как Карло, можно гордиться... Ольга Крышковец, ювелир, соседка К.Е. Гагишвили по мастерской: – За последнее время мы с Володей, моим мужем, очень привязались к Карло. Каждый день с ним встречались. Сейчас, после его смерти, нам не хватает его, как-то тревожно и пусто на душе. Болел он постоянно, очень страдал. Но бодрился. С ним всегда было интересно. Мы дружили, вместе справляли праздники. Разрыв с семьёй тяжело переживал, очень нуждался в общении. Руки у него были золотые, никогда не сидел без дела, делился с нами инструментами. Диабет подкашивал силы. Их порой не хватало, чтобы пойти погулять с собакой, которую он очень любил. Заботы о собаке мы часто брали на себя. После его смерти Чебурашку взяла в свой дом одна женщина. Она живёт неподалёку. Карло и его четвероногая спутница всегда вызывали у ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА неё большой интерес и симпатию. Людмила Ярославова, актриса Омского ТЮЗа: - С Гагишвили мы знакомы с 1968 г. В то время мы с мужем работали в Челябинском ТЮЗе. Карло приезжал к своему другу режиссёру Тенгизу Махарадзе. Потом мы встретились в Омском ТЮЗе. Карло – настоящий «сибирский грузин», человек редкой коммуникабельности, очень умный и даровитый. Последнее время мы виделись в Доме актёра на вечерах ветеранов, ощутили его страшное одиночество. Такого не пожелаешь никому. Болезнь подтачивала его изнутри, он плохо выглядел. Но никогда не позволял себе жаловаться, жил перспективами, не засыхал. Встречались как родные. Однажды (это было, конечно, давно) в день 8 Марта, я встретила Карло радостного с кучей подарков. Они все были недорогие, но подобранные с большим вкусом и значением. Иван Тимофеевич Плаксин, врач: – 20 лет мы дружили с Карло Елизбаровичем семьями. Мы с женой по просьбе Карло лечили дочь Ию на дому. Проводили гипсовую коррекцию стоп. Затем была операция в клинике на Музейной. Радовались, когда девочке удалось встать на ноги, вылечиться. Карло был в нашем доме всегда желанный гость. Бесхитростный, обаятельный, милый, он привлекал своим талантом собеседника. Его душевная открытость восхищала. За все 20 лет ничто не сломило нашу дружбу. Мы часто помогали ему материально. Болезнь дочери требовала больших расходов. Но когда мы с дочкой Ксенией поехали в Грузию, друзья Карло нам устроили восхитительную встречу, подготовили большую культурную программу. Мы были в восторге, навсегда полюбили Грузию, её традиции, быт, семейные отношения, архитектуру, театры, проспекты, людей – приветливых и радушных тбилисцев. Побывали на грузинской свадьбе, узнали, что такое грузинское застолье. Я хорошо знаю детей Карло от первого брака – Диму и Давида. Моя дочь училась у Димы рисованию в институте сервиса. Я лечил его внуков. Не один раз мы с женой были в гостях у Карло. Готовил он изумительно, его талант и в этой ипостаси проявлялся в полной мере. Атмосфера за столом была всегда радостная, праздничная. Навсегда мы сохранили благодарную память об этих встречах, обогатились пониманием настоящей дружбы. Мне дорог подарок Карло – книга «Русский актёр Ножери Чонишвили». В ней есть статья, написанная Гагишвили «Прогулки по Тбилиси», посвящённая его грузинскому другу. Читать её необыкновенно интересно, словно вновь попадаешь в Тбилиси и любуешься его красотами. Разрыв Карло с семьёй – запретная зона, мы её никогда не касались. Произошла, очевидно, какая-то стрессовая ситуация. Всё говорит об экстремальном варианте поведения, который невозможно объяснить. Мы потеряли большого друга семьи. Светлая ему память! «Нигде на белом свете нет больше таких щедрых, гостеприимных, добрых людей, как в Тбилиси. Почему мы покинули этот рай? А теперь не можем покинуть Омск. Ты уже навсегда остался здесь...» – обращается Карло в своей статье к Чонишвили. Навсегда остался на сибирской земле и Гагишвили. Его похоронили на Северо-Восточном кладбище. Мир праху твоему, Карло! Мы сохраним о тебе самые светлые и добрые воспоминания. ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

В мастерской

С сыном Дмитрием

С внуками

Светлана ЯНЕВСКАЯ

Судьба Вацлава Дворжецкого 3 августа исполнилось100 лет со дня рождения Вацлава Дворжецкого – выдающегося актёра, могучего, оригинального, обаятельного человека, основателя легендарной актёрской династии. На его судьбу выпали тяжкие испытания. Он дважды был арестован, испытал допросы, тюрьму, этапы, лагеря. Но оказался несгибаем. «Сила духа побеждает всегда», – так он считал и так воспитывал своих сыновей Владислава и Евгения, которые тоже стали замечательными актёрами.

Вся Россия знала Вацлава Дворжецкого как прекрасного киноактёра. В 1968 году на отечественные экраны вышел «Щит и меч» – первый сериал об отважных советских разведчиках. Роль шефа абверовской разведки Лансдорфа режиссёр Владимир Басов доверил Вацлаву Дворжецкому. Это было попадание в десятку, и наутро после премьеры Дворжецкий проснулся знаменитым. Победа ефрейтора Иоганна Вайса, которого сыграл молоденький и неотразимый Станислав Любшин, была тем убедительнее, чем хитрее, проницательнее, умнее выглядел его противник — герр Лансдорф. Вацлав Янович начал сниматься в кино в 56 лет, тем не менее успел сняться в 92 фильмах. Лучшие его роли – в фильмах «Красное и чёрное» (режиссёр С. Герасимов), «Улан» (режиссёр Т. Океев), «Конец Любавиных» (режиссёр Л. Головня), «Забытая мелодия для флейты» (режиссёр Э. Рязанов), «Где-то плачет иволга» (режиссёр Э. Кеосаян), «Письма мёртвого человека» (режиссёр К. Лопушанский), «Успех» (режиссёр К. Худяков), «Вы чьё, старичьё?» (режиссёр В. Пичул). В конце 30-х, в 40 – 50-х годах прошлого века Вацлав Янович Дворжецкий был одним из самых ярких омских актёров. Вначале он работал в ТЮЗе, затем – в Омском областном драматическом театре. Моя задача – не только вспомнить Вацлава Яновича Дворжецкого, но и рассказать об эпизодах его жизни и творчества, о которых, возможно, вы не знали. Но сначала познакомлю вас с рассказом самого Дворжецкого. И хочется мне назвать этот материал именно так: «Судьба Вацлава Дворжецкого». РАССКАЗ АРТИСТА С ПОСЛЕДУЮЩИМ КОММЕНТАРИЕМ В 1988 году, после посещения Дворжецким Омска, я отправила ему письмо следующего содержания: «Уважаемый Вацлав Янович! Пишет вам научный сотрудник музейного отдела Омского академического театра драмы. Сразу скажу: я знаю, что Вы в обиде на Омск и его ведущий театр. Правда, что касается театра, то здесь есть неточности. Например, когда Вы были у нас и не обнаружили следов своей деятельности, то всё дело было в том, что я нахо-

дилась в командировке, а наши актёры не догадались поводить Вас по театру. Между тем в фойе бельэтажа (там, где при Вас был буфет) располагалась выставка «Лица в истории», и на ней были представлены Ваш портрет в жизни и шесть фотографий – Вы в ролях. Когда Светлана Нагнибеда написала в «Вечёрке» о том, что, по мнению В.Я. Дворжецкого, истории театра в Омском академическом нет и следа, я сильно возмутилась и – подтвердит Евгений Андреевич Зубарев (в то время завтруппой. – С.Я.), Вам известный, – была права. Музейный отдел существует в театре всего год, но следы Вашей деятельности у нас есть, всё, что можно, я собрала: программки спектаклей, в которых Вы играли, фотографии, причём опознать Ваши роли мне помогали Зубарев, актёры, зрители (на омской сцене я Вас не видела, мала была, знаю Вас только по фильмам). Вацлав Янович, надеюсь, Вы заинтересованы в том, чтобы фонд Дворжецких в музейном отделе нашего театра пополнялся, поэтому обращаюсь к Вам с просьбой: вышлите мне что считаете необходимым. И, конечно, я бы хотела с Вами поговорить по телефону, приехать к Вам не могу, очень загружена». Дворжецкий позвонил, мы начали разговаривать. Потом он выслал неполный список ролей, сыгранных им в Омском областном театре драмы, с десяток фотографий, несколько программок. Однажды предложил: «А что, если я вышлю Вам плёнку с рассказом о своём пребывании в Омске? Сам писать я уже не могу, плохо вижу, а рассказать есть что». В ноябре 1992 года я получила обещанную плёнку. Вот что рассказывал Дворжецкий: «Судьба меня забросила в Омск в очень тревожный период – это был самый кончик 1937 года. Накануне я освободился после восьмилетнего пребывания в лагерях. Невозможно было нигде остановиться – я ткнул пальцем в карту – и попал в Омск. Я целился несколько вверх и направо, чтобы не попасть в центр СССР. Куда-нибудь на окраину, вот и получилось: Омск. После некоторых мытарств мне посчастливилось устроиться на работу в ТЮЗ. Там я, можно смело сказать, довольно крепко стал работать. Получал ответственные роли, и не было ко мне никаких претензий, но пребывание в коллективе не было ни радостным, ни светлым, как казалось бы, должно было быть. Ведь было непрестижно со мной дружить, ко мне хорошо относиться. Лучше относиться хуже, чем лучше. Ведь опасно быть в дружбе с человеком, который только что вернулся из лагерей! Да ещё и ведь какое время – 38-й год! Это я ощущал, и этот период я в своих записках, между прочим, называю «Воля» и говорю: это тот же лагерь, только зона больше, ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ИСТОРИЯ ТЕАТРА В ЛИЦАХ тем более что я до того работал в лагере в театре, именно в театре, так что я перешёл из одного театра в другой театр. Там было несколько больше возможностей дружбы между актёрами, но всё-таки вокруг тревога не исключалась, поэтому я всегда был готов к неприятностям в большей степени, чем к удовольствиям. Вскоре я женился, родился Владик. Жил я где-то на окраине. Помню тротуары деревянные, мостовую или булыжную, или земляную. Мне хотелось поближе к югу, к тёплому морю. Я вырвался на минутку в Таганрог. Действительно, на минутку. Потому что прошёл год и мой паспорт был перечёркнут чёрными несмываемыми чернилами. Обвинён я был в нарушении паспортного режима. Что ж делать, в чём обвиняют, с тем приходится соглашаться, хотя никакого нарушения не было. А в Таганроге я тоже интересно работал – в качестве режиссёра и актёра, поставил несколько спектаклей, сыграл очень хорошие роли. И опять уехал в Омск, в ТЮЗ. А оттуда уже был приглашён в театр драмы, это был самый кончик сорокового года. Роли у меня были интересные: Севастьянов в «Парне из нашего города» Симонова (это первая роль), в спектаклях «Весна в Москве» Гусева, «Фландрия» Сарду. С началом войны – две роли в «Фельдмаршале Кутузове» Соловьёва – полковник Самборский и граф Лорингстон. Я жил со своей семьёй – женой Тусей (Таисия Владимировна Рэй. – С.Я.) и двухлетним Владиком в маленьком домике в саду бывшего губернатора, это был домик садовника (у кинотеатра имени Маяковского. – С.Я.), рядом был Дом пионеров, где я вёл драматический кружок, а Туся – балетный кружок. Туся работала также балетмейстером в драматическом театре. В нашем домике было две комнаты и кухня. А когда в Омск приехали переселенцы с Украины, одну комнату пришлось им уступить. Мы жили в одной комнате, а кухня была общая. Много новых, очень хороших актёров приехало к нам в театр: Сергей Лукьянов (его жена – дочь Качалова), Аполлон Ячницкий, Костя Вахтеров… Я особенно дружил с Сергеем Лукьяновым. Много интересных спектаклей было у нас, а рядом работали вахтанговцы. Последний спектакль, в котором я был занят, – «Ночь ошибок», я играл центральную роль, а моими партнёрами были Тамара Дымзен, Лида Николаева, Володя Спроге, Ячницкий. И вдруг мне приходит повестка: немедленно убраться из Омска в 24 часа. Город стал режимным. Но куда уезжать? Тут, конечно, Лина Семёновна Самборская, художественный руководитель нашего театра, возмутилась: актёр нужный, очень нужный, буду хлопотать! А сама ничего не делает. Знаете ли, в такой ситуации и трудно поступать иначе: время! Время! Очень сложное время! Нельзя показывать себя другом или защитником, или приспешником такого человека, как я, который уже был в заключении, а теперь от него требуют, чтоб он уезжал. Пришлось мне самому написать заявление с просьбой: прошу оставить меня при Омском областном драматическом театре, я здесь успешно работаю, в Омске у меня семья, я не могу выехать в район. А между прочим, нужно было уехать в район, мог бы приезжать играть спектакли, всё бы успокоилось и, может, обернулось иначе. Но я так не сделал. И за мной пришли, меня арестовали. Мне дали 5 лет по особому совещанию без всякой статьи, а потом снизили срок на год, так что прошло четыре года, ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

Кинороли Вацлава Дворжецкого. С 1966 по 1993 год В.Я. Дворжецкий сыграл в 92 фильмах

Два бывших политзаключённых – Вацлав Дворжецкий и Георгий Жжёнов в картине «Конец операции «Резидент». 1986 г.

На съёмках фильма «Щит и меч». На переднем плане: В. Дворжецкий, А. Демидова, Ю. Будрайтис. На заднем плане: О. Янковский, С. Любшин

Омский ТЮЗ. Джордж. «Хижина дяди Тома» Г. Бичер-Стоу

и в конце 1945 года я вышел. И опять-таки я должен был уехать из города в другое место – в район, потому что существовало «минус 101» – в областных центрах нельзя находиться врагам народа. Но Самборская приняла меня в театр, и первую роль я сыграл в спектакле «Давным-давно» – поручика Ржевского. И с тех пор я беспрерывно играл центральные роли, и у меня появилось много друзей-актёров. Не буду обвинять тех, кто в прошлом вынуждены были меня оговаривать: так складывалась ситуация. В первое время очень трудно было жить, потому что начинать надо было с нуля. Всё в одной рубашке ходил, в какой пришёл. Как начинал с нуля, с 1937-го, так и теперь, в 1946-м. С женой я разошёлся, Владика повёл в школу. Всё разрушилось. Владик был сегодня у меня, завтра – у матери. Впоследствии это отразилось на его здоровье. Мне дали комнату в общежитии в Газетном переулке, там было холодно, а ещё донимали клопы, у меня был, конечно, лагерный опыт, в кровать ставил мисочки с водой. Весь дом в Газетном переулке был заражён клопами, в одной комнате сделаешь дезинфекцию, они перебираются в другую. Средств к нормальной жизни не было, зарплата маленькая. Мы с Володей Спроге, как теперь говорят, занялись коммерческой деятельностью: устроили фотолабораторию, конечно же, тайную, потому что частное предпринимательство каралось. Фотографировали актёров, делали портретики, вполне приличные, и через наших билетёров (за проценты) продавали публике. Или же приходили в больницу и к врачам, сёстрам: хотите, мы вас сфотографируем? И снимаем группой и по очереди. Отпечатаем снимки и видим: дело это не только окупается, а ещё и доход приносит. У нас с Володей друзьями были Лёша Теплов, Тося Батурина, Гена Нежнов, Серёжа Пономарёв (с ним мы много работали вместе), Тамара Дымзен, Оля Пенчковская. Вообще труппа омского театра была солидная, креп-

1939 г. Омский ТЮЗ. Сказочник. «Снежная королева» Е. Шварца

кая. Лина Семёновна Самборская была руководителем потрясающим. Во-первых, я её считал высококвалифицированным режиссёром. Во-вторых, она была чудесной актрисой и всегда была примером для всех нас. В-третьих, она была очень хорошим человеком. Я вспоминаю случаи потрясающие. Приобрёл я в рассрочку у её мужа, главного режиссёра театра Николая Александровича Шевелёва, добротное зимнее пальто с бобровым воротником и шапку бобровую, немного потёртую. В этом одеянии вид имел весьма солидный. И вот как-то в нашем общежитии отключили воду. Я оделся, взял вёдра, пошёл в театр, набрал там воды и отнёс домой. И что вы думаете? На следующий день у меня неприятности: выговор в приказе, подписанном Самборской: неэтичное поведение Дворжецкого – ведущий актёр через весь город несёт воду, стыд и позор!.. Вот какое было отношение к профессии. У Лины Семёновны и Шевелёва была лошадь Зорька, белая в пятнышках, старая кобыла, и очень приличная коляска. Правил кучер Андрей – рыжий немец. Самборская и Шевелёв подъезжали к театру, кучер останавливал лошадь, им открывали дверь, встречая, всё было очень солидно. К Самборской все относились с уважением и почтением, иногда чуть иронично, но всё равно все её любили. Она была и справедливой, и строгой, требовательной. И даже так бывало: на вешалке висит пальто Самборской, может, её и нет в театре, а все ходят на цыпочках, разговаривают вполголоса, порядок!.. А потом Самборская и Шевелёв приобрели старый «Москвич» первого выпуска, так Лина Семёновна еле туда влезала, да и Шевелёв, мужчина высокий, стройный, с трудом туда втискивался. Сами машину они не водили, кто у них был шофёр, уже не помню. Кучер же, как не стало лошади и коляски, работал в театре на подхвате. Однажды привезли бочковое пиво, бочки спускали вниз, в подвал, он помогал спускать их, и бочка на него накатила и раздавила его. Все тогда очень переживали, потому что хорошо его знали, много лет он был с нами. Ещё потрясающий случай был. В одном из спектаклей я играл корреспондента, появлялся он в самом начале первого акта и в начале последнего. А у меня было приглашение на день рождения к друзьям, они жили квартала за три от театра. После первой сцены я разгримировался и побежал на день рождения, никто этого и не видел. Там я увлёкся, песни поём, танцуем, который ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

Вацлав Дворжецкий в 1948 г.

1950-е гг. Алексей Теплов и Вацлав Дворжецкий (в гриме)

С первой женой, Таисией Владимировной Рэй

Со второй женой, Ривой Яковлевной Левите 1952 г. Инесса – Екатерина Головина. Москатель – Вацлав Дворжецкий. «С любовью не шутят» П. Кальдерона Между двумя отсидками

1950 г. Афиша спектакля «Анна Каренина» Л. Толстого. Анна Каренина – Екатерина Головина. Вронский – Вацлав Дворжецкий

20 марта 1947 г. Литературно-художественный «Четверг» в редакции газеты «Омская правда». Николай Шевелёв. Пётр Черемных. Лина Самборская. Вацлав Дворжецкий

1948 г. На художественном совете театра. Выступает Вацлав Дворжецкий 1941 г. Омский драматический. Здобнов. «Весна в Москве» В. Гусева

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

час?.. Мамочки! Бегом! Транспорта нет, никакую машину не перехватишь, лечу и чувствую: я крепко опоздал. Оказывается: второй акт прошёл, и уже большой антракт, ждут, а Дворжецкого нет, куда девался, в чём дело? Подбегаю к театру и вижу: на улице стоит Самборская, туча тучей. Я пробегаю взмыленный, она ни слова не говорит, только своими огромными глазами сверкнула. Вбегаю в гримёрку, надеваю костюм, натягиваю кепку вместо парика, никакого грима… Третий звонок, я выхожу. Честно сказать, я крепко выпил. А мой репортёр по ходу действия пьян. Я собрался, сосредоточился и провёл сцену великолепно. И Лина Семёновна смотрела и, представьте себе, простила мне этот проступок. Чудеса в решете! Вот как она относилась к актёрам! Летом 1947 года, в отпуск, я поехал в Киев, в Ирпень, чтобы забрать маму, она похоронила отца и осталась одна. Но надо было продать или сдать в аренду домик. Трудно, хлопотно, я не умел этого, задержался немного. А театр приступал к репетициям спектакля «Родина» («Хождение по мукам» А. Толстого), я был назначен на роль Рощина. Получаю одну телеграмму от Самборской, потом вторую: «Предлагаю немедленно вернуться на работу, в противном случае будете немедленно доставлены с конвоем». Резко. Ну что ж, я был тогда подневольный: не имел права выезда из Омска. Всё могло быть. Я вынужден был поторопиться, продал первому покупателю домик, не зная конъюнктуры, забрал маму и приехал в Омск. Деньги были на аккредитиве, и вдруг на второй или третий день слышим по радио: реформа! Всё, что на руках, – один к десяти. Значит, из наших пятидесяти тысяч остаётся пять!.. У Лины Семёновны, был такой слух, пропало денег около миллиона. Её творческая жизнь подходила уже к концу, и все сбережения, накопленные за долгие годы, сгорели. Это было очень огорчительно. Многое вспоминается. Однажды в отпуск наш директор Пётр Тихонович Черемных, по согласованию с Самборской, разрешил нам поехать на так называемую «малую гастроль». Администратор филармонии Юрий Львович Юровский достал нам вагон, его оборудовали, сделали в нём нары на две стороны, и мы поехали в Казахстан, по пути останавливались на станциях и по билетам устраивали концерты. Глушь, там никогда приличных концертов не было. А у нас всё, как полагается: гримировались, играли в костюмах, в париках, репертуар замечательный: комедия «День отдыха», «Дорога в Нью-Йорк», «Забавный случай» Гольдони. В группе нашей были Лёша Теплов, Владик Кочетков, Оля Пенчковская, Тая Найдёнова, Тося Батурина, я, Паншина, наш чудесный парикмахер-гримёр Катюша Леонтьева и одевальщица Панночка. Я был и администратором, и актёром, и декоратором (декораций с собой не везли, на месте добы-

вали всё, что можно), Тося Батурина продавала билеты, я стоял на контроле. Выступали с большим успехом. Никаких налогов не платили, что, конечно, было неправильно. Приехали в Боровое, там на несколько дней задержались, питались, лечились кумысом со спиртом, а спектакли давали бесплатно. Оттуда поехали на гору Синюха, а дальше – золотые прииски, куда добирались на машине, там тоже давали спектакли. На золотых приисках люди работали не только в государственных мастерских, в шахтах, рудниках. Были и золотоискателииндивидуалы, которые искали золотой песок и сдавали государству по установленным расценкам. Здесь мы играли спектакли по билетам. Потом уехали в Кокчетав – это рядышком, совсем близко. И тут к нам на аншлаговый спектакль «Забавный случай» пришёл начальник управления Казахстана. Посмотрел, потом пришёл за кулисы: «50% сбора вы должны отдать нашему управлению в виде налога». Я на это требование ответил положительно, а назавтра мы уехали в Омск. Из Кокчетава приходит телеграмма в омское управление с тем же требованием, но сотрудники нашего управления отвечают: благодарить должны за концерты, и только. Одна десятая часть нашего дохода пошла театру, по договорённости с Самборской. Убеждён: халтуры не было, концерты эти прошли на нужном художественном уровне. Это при Самборской. А из 50-х годов помню случай исключительный. К нам приехал режиссёр Меер Абрамович Гершт, очень творческий человек. Как «космополит» он был изгнан из Куйбышевского театра и по этой причине начал выезжать на разовые постановки. С нашей труппой он решил ставить «С любовью не шутят» Кальдерона. И вот он собирает труппу и рассказывает, как видит спектакль: в зрительном зале, в первой ложе, во второй, поют серенаду, занавес ещё закрыт, но музыкой наполнен весь театр, атмосфера ночи, и тут из самой верхней ложи летит бык, ударяется в занавес, занавес открывается… Гершт не закончил речь, ибо поднялся Гена Нежнов, секретарь парторганизации, подверженный влиянию «обстоятельств»: «Простите, Меер Абрамович, мы вам тут формализмом заниматься не позволим!» Гершт: «Да… Ну, что ж, почитаем тогда по ролям. Начнём с первого акта…» Гена не был злым человеком, но он помнил свою «ответственность перед партией». Подлинная его фамилия была Клейнгольц. Когда началась война, он её переписал – на фамилию матери… Позднее он переехал в Вильнюс, преподавал в институте марксизма-ленинизма. Человек он был усидчивый, писал диссертацию, должен был её защищать при Маленкове, и тема его лопнула вместе с Маленковым. Но он не упал духом, начал всё сначала, взял другую тему и защитился. Нежнов был тестем Некрасова. Пётр Сергеевич Некрасов, чудесный человек, замечательный актёр, комик, тоже был заражён не то что пропагандистским, но «идеологическим соусом». Чуть что не так, непременно «вылезают» принципы классовой борьбы, социалистического реализма – все стереотипные термины, в которых он на самом деле недостаточно разбирался, будучи очень талантливым человеком. Отмечали мы юбилей Некрасова. Со всех заводов подарков навезли: мебельный гарнитур, радиоприёмник (телевизоров ещё не было), это было замечательно. Однажды мы разыграли Некрасова. По телефону, ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ИСТОРИЯ ТЕАТРА В ЛИЦАХ изменённым голосом, спрашивали (не я, но я принимал участие): «Пётр Сергеевич, мы тут на облисполкоме обсуждаем: хотим пароходу ваше имя присвоить, так скажите: лучше какому пароходу, грузовому или пассажирскому? Как вы считаете?» Он совершенно серьёзно отвечает: «Пассажирскому. Пожалуйста, пассажирскому». Потом всё выяснилось, и мы долго вместе с ним над этим случаем смеялись, он не обиделся: мы его любили, он это знал. А потом Екатерина Головина появилась, замечательная актриса, моя партнёрша во многих спектаклях. Долго вместе с ней играли, всё подряд. Прекрасным актёром был Павел Иванович Лешков, блистательно играл Расплюева в «Свадьбе Кречинского». Много было прекрасных актёров, они менялись, приходили, уходили. Лина Семёновна уехала вместе с группой актёров. Приехали новые режиссёры: Шубин, Рубин. Я был занят почти в каждом спектакле, но успевал работать не только в театре, но и в филармонии, кружки драматические вёл – в мединституте, на заводе Баранова, в Доме офицеров. На радио делал большие композиции, причём тогда предварительно не записывали на плёнку, не монтировали. Живой эфир, например: рядом – оркестр играет музыку Грига, и я читаю «Пер Гюнта» Ибсена. И не было ошибок, оговорок, потому что всё делалось с напряжением, сосредоточенностью. Однажды смешной случай был. Лёша Теплов пришёл на радио, идёт передача, кто-то не явился, нужно сыграть небольшую роль. Ему сунули текст: «Это роль колхозника, давай!» Включён микрофон, он начинает: «Товарищи!» Говорит старческим голосом. И вдруг читает: «Мы, комсомольцы…» И моментально меняет голос со старческого на молодой. Помню неприятные и даже страшные случаи. На «Трактирщице» однажды у меня из рукоятки вылетела шпага и острым клинком – прямо в зрительный зал. Потом долго удивлялись, как не было несчастного случая. Шёл у нас «Разлом» Лавренёва. Социальный актёр Михайлов (он у нас недолго проработал) играл Годуна. И вот в финале на броненосце разворачивается башня с орудиями, поднимается красное знамя, Годун стоит среди матросов и громко говорит: «Так, вперёд, в разлом, язви его! Ломать, на веки, большевистский хомут!» Все обалдели. Подлинный текст: «Ломать, на веки, буржуйский хомут!» И вдруг – такая оговорка! Занавес закрылся. Конечно, все дрожали, не зная, какие будут последствия. Поняли или нет? Расслышали или нет? Ведь последствия бывали. Однажды художникдекоратор (не помню его фамилии) к какому-то празднику писал портрет Сталина (обычно из обкома предлагали украсить здание театра, никаких дополнительных материалов для этого не отпускали, декораторы всё делали из того малого, что имели). Нарисовал большой и красивый портрет. Но, поскольку целого холста не оказалось, он сделал его на кусках, и на просвет, с левой стороны, на сердце, оказалось тёмное пятно. Его обвинили в кощунстве, во вредительстве, никто не смог его защитить, он пропал, мы так и не узнали о его дальнейшей судьбе. Вспоминая о театре, об Омске, я, конечно, не могу не говорить о себе. На театральной проходной, в отдельном месте, с разрешения дирекции, у меня стоял мотоцикл с коляской. После спектаклей я отвозил актёОКТЯБРЬ 2010 21(43)

ров, супружескую чету Бурдина и Лавренову, домой, они жили недалеко от меня. В поделочных мастерских одно время я делал яхту, увлёкшись парусным спортом. Получилась хулиганская гребная лодка с парусом из клетчатого материала. На парусе я нарисовал большое улыбающееся солнце – с лучами, глазами, ртом, и написал: «Эх!» Когда я плыл на этой лодке через Омку на Иртыш, на берегу собирался народ поглазеть, что за чудо движется. Потом сделал катамаран по собственным чертежам. Катамаран впервые в России появился в Омске, на Иртыше, с год я его делал собственными руками… Наверху, в художественной мастерской, где задники писали, у меня жила целая стая породистых голубей. Я устроил для них антресоли, сетку, в свободное время выпускал, они летали по огромному залу и возвращались на место. Однажды я о них упомянул на производственном совещании, где мне была очередная выволочка, – меня, конечно, старались не хвалить, как-то актёров выдвинули на премии, в список включили и меня, но некто вычеркнул меня: пусть лучше поругают за чрезмерную бдительность, чем наоборот, так было до конца омского периода, всё это я ощущал. Так вот: прошла генеральная репетиция, идёт производственное совещание, встаёт директор: «Безобразие! Дворжецкий два раза вместо двери выходил в стенку!» А я встаю и в ответ говорю гордо и дерзко: «Пусть какой-нибудь другой актёр так выйдет в двери, как Дворжецкий выходит в стенку!» Конечно, все возмутились таким нахальством, а я: «Да я и не стремлюсь дружить, у меня голуби наверху, я дружу с ними!» Но на шефские выступления на избирательных участках, в воинских частях, на заводы всегда посылали Дворжецкого. Я не отказывался, даже часа на полтора делал программы, часто читал Маяковского… Кстати, я делал большие лекцииконцерты по Маяковскому через филармонию. Много было интересного, трогательного. Всё это приятно вспоминать, потому что я тогда был молод, здоров, мне всё хотелось испытать, преодолеть… Хотя не всё удавалось преодолевать. А потом наш директор Черемных на постановку из Москвы пригласил молодого режиссёра Риву Яковлевну Левите. Она стала моей женой, до сих пор мы вместе…» На этой фразе рассказ Вацлава Яновича обрывался. А по телефону однажды он сказал: «А в первый раз меня за дело взяли». И, когда я начала возражать: «За то, что Вы читали Спенсера, Канта, Гегеля, Ницше?..», – он повторил: «За дело, за дело…» А в другой раз спросил: «А вы не смотрели в архиве ФСБ, не осталось ли чего по поводу моего ареста в Омске? Если будет время, посмотрите, потом мне расскажете». Увы, с делом № 13 503 Вацлава Дворжецкого, хранящимся в архиве ФСБ, я познакомилась уже после его смерти. Продолжение – в декабрьском номере «Омска театрального».

Сезон открыт!. Иван ДЕНИСЕНКО, Санкт-Петербург *** (Фантазия на тему) Луна скользила с лёгкостью ладьи, и я взлетал, успев шепнуть: «Dum spíro...»*… Мир становился сценой для любви, и в этом было что-то от Шекспира. Всё начиналось заново, с нуля, не зная ни подобья, ни примера – как музыка, как море, как земля... И в этом было что-то от Гомера. Толкался ветер боком и плечом, вскипал рассвет, безудержен, неистов. Лишь зданья были как бы ни при чём, чем очень походили на статистов. Над рампой мира плыли облака, ещё неторопливые спросонья, в предчувствии забытого звонка прощаясь с лунатизмом межсезонья. Вкрапляя в диалоги «ох» и «ах», не ведая о школах и законах, Островского играли во дворах, а Чехова – в пространствах заоконных. Всё было непривычно и навзрыд. Афишами обклеенная тумба нам сообщила, что сезон открыт. И в этом было что-то от Колумба!

*Dum spiro, spero (лат.) – Пока дышу, надеюсь.

Аркадий КУТИЛОВ (1940 – 1985), Омск *** Эта пьеса шла под гром винтовочный, ухала мортира за горой, падала под пулями Дюймовочка, весь дырявый, падал главгерой... Но вставал и шёл шагами быстрыми! Весь дырявый, песню запевал... Драматург! Не надо много выстрелов. Лучше – бац! – и сразу наповал. Нам не надо мокрого и страшного, нам наскучил пистолетный лай... Ты слезу у зрителей выпрашивал? Мы заплачем. Только не стреляй.

Игорь СТАДОЛЬНИК (1966 – 1997), Омск МОЙ ТЕАТР (Девушка из мечты) Она – Беатриче. Имя её выписано золотыми буквами на печали вечернего неба. В волосы вплетены подснежники дальних звёзд. Спиралью уходит в неведомое бесконечность Времени. Она – только маленькая Беатриче в гигантском клокочущем мире. И в этом заключена её безысходная сила. Она – Беатриче. Плащ на её плечах может показаться сломанными крыльями, но это – Знамя Великой Человечности в век бесчеловечья. Умерев, она только стала сильнее, потому что в смерти обрела бессмертие. Тяжело упали обугленные слова яблоками в траву. Вскрикнув, бросились к горизонту тени рыдающих ив… Как бы теперь казнили Христа, если бы жив он был?.. Она – Беатриче.

Вероника ШЕЛЛЕНБЕРГ, Омск ПРОПАЛА ФЛЕЙТА Пропала флейта. Вздохи бесполезны, а каждый выдох – бесполезно глух. И сразу в оркестровой яме тесно, и тишина испытывает слух. Пока играла, – вы её едва ли в многоголосье слышали. И вот – нет флейты! нет! И скрипки замолчали… Найдите флейту! Музыка не ждёт! Спросите у тромбона и кларнета (они стоят в сторонке, чуть дыша) – какой она была, её приметы?.. Особые приметы есть? – Душа…

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ

ПОЭТИЧЕСКИЙ АНТРАКТ

Анатолий КОБЕНКОВ (1948 – 2006), Иркутск ТЕАТР Вячеславу Кокорину

1. Где-то к середине пьесы мы окажемся на сцене, при ее вишнёвом саде из дешёвенького ситца. Где-то там, когда сюжету ничего не остаётся, как споткнуться о разлуку, – мы споткнёмся на актрисе: ей, которой должно плакать, но заплакать не способной, – вывезенную с огорода луковицу мы протянем…

Сергей ДЕНИСЕНКО, Омск СОНЕТ О ТВОРЧЕСТВЕ …Он утром липкий пот стирал со лба, садясь к столу в «клетýшке-одиночке», и из себя «выдавливал раба». Как Чехов. Но выдавливались – строчки… Потом увидит строчки те – толпа, потом – забудет, до последней точки… ...Он думал: «Что за странная судьба, в которой лишь колдобины да кочки, по коим, о самом себе скорбя (и вновь – стирая липкий пот со лба), не ожидая ни банкнот, ни чеков, – ползёшь, чтобы (как странно: из СЕБЯ!) суметь «по капле» выдавить раба, как Пáвлович сказал (который Чехов)!..»

2. После длинного спектакля мы закурим в вестибюле, узнавая в тех, кто рядом, Чехова и Пиранделло. После долгого спектакля мы на улице закурим, во саду ли в огороде мы на критика наткнёмся. Критику, который должен рассказать о том, что стало с луковицей и актрисой, – мы предложим пачку дыма… 3. До того, как нам подушки жёны в ящиках отыщут, мы толкнёмся в дверь к соседу: – У тебя осталось, Палыч?.. Перед тем, как свет погасим, мы раскрутим ту пластинку, что дождётся нас, покуда в жён своих войдём и выйдем; жди нас, штопочка Вивальди, ждите нас, заплаты Баха, на потёртой шляпке пьесы, продырявленной слезами…

ОКТЯБРЬ 2010 21(43)

В номере использованы снимки: Марины Аварницыной Ксении Бабуриной Андрея Бахтеева Евгения Кармаева Андрея Кудрявцева Бориса Метцгера Людмилы Мирончик Султана Нугманова Натальи Перепёлкиной Елены Пичугиной Фотоматериалы из архивов омских театров, Дома актёра имени Н.Д. Чонишвили, Омского городского музея театрального искусства, частных коллекций. Корректор: Татьяна Белокопытова Адрес редакции: 644099, г. Омск, ул. Гагарина, 22, к. 206, тел./факс (3812) 20-03-69 E-mail: press@sibmincult.ru Электронная версия журнала на сайте Министерства культуры Омской области: www.sibmincult.ru Отпечатано в типографии «Сочная печать» Тел. 45-32-45 Заказ № 503

ОМСК ТЕАТРАЛЬНЫЙ