Детство в христианской традиции и современной культуре by Duh Litera

Детство в христианской традиции и современной культуре Успенские чтения

ÄÓÕ i Ëiòåðà

По благословению Блаженнейшего Митрополита Киевского и всея Украины Владимира В книге представлены материалы XI ежегодной конференции «Успенские чтения» (Киев, сентябрь 2011 г.), посвященной осмыслению детства. В самых разных культурах человечества дитя воспринималось не только как предмет необходимой заботы, но и как источник света, тепла, радости, чаяний лучшего будущего. В христианстве же тема детства приобретает совершенно особый смысл. Почитание ценностей детства – принципиальная черта христианской культуры, получившая свое выражение в искусстве, философии и богословии. Известные христианские мыслители из разных стран мира делятся своими наблюдениями и размышлениями о феномене детства: Митрополит Киевский и всея Украины Владимир, Митрополит Минский и Слуцкий Филарет, архиепископ Бориспольский Антоний, архиепископ Переяслав-Хмельницкий Александр, епископ Гатчинский Амвросий, архимандрит Амвросий (Макар), иеромонах Антоний Ламбрехтс, брат Ришар из Тэзе, свящ. Георгий Ореханов, свящ. Фьоренцо Реати, свящ. Владимир Зелинский, брат Адальберто Майнарди, Адриано Роккуччи, Изабель де Андиа и др. В приложении помещены неопубликованные письма Сергея Сергеевича Аверинцева к Михаилу Эпштейну, где обсуждаются насущные проблемы культуры, два доклада из международного семинара «Пути дружбы и и цивилизация любви. Международные Климентовские чтения» (Киев, декабрь 2011 г.) – о. Патрика де Лобье и о. Дидье Берте – и две проповеди насельников Крестовоздвиженского монастыря Шеветонь, связанные с Рождеством Иисуса Христа. Книга адресована всем, кто интересуется христианской культурой, духовным и богословским образованием, их взаимоотношением со светской культурой. Составитель: Константин Сигов Ответственный за выпуск и подготовку текстов: Юрий Вестель Литературное редактирование и корректура: Зоя Барабанщикова Компьютерное макетирование: Юрий Кореняк Дизайн обложки: Вадим Залевский Издание поддержано RENOVABIS, CNEWA Д387

Детство в христианской традиции и современной культуре / Сост. К. Б. Сигов. – К.: ÄÓÕ I ËIÒÅÐÀ, 2012. – 576 с.

УДК 27-553.8-662:008](06) ISBN 978-966-378-268-3

Содержание Детство в христианской традиции и современной культуре БЫТЬ КАК ДЕТИ: СЛОВО ПАСТЫРЯ Митрополит Киевский и всея Украины Владимир, Предстоятель Украинской Православной Церкви Духовный смысл детства и старости: опыт христианского осмысления . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9 Митрополит Минский и Слуцкий Филарет, Патриарший Экзарх всея Беларуси Встреча с детством: научение любви . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 24 Архиепископ Бориспольский Антоний «Детство» и «младенчество» в Священном Писании Нового Завета . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 30 Архиепископ Томас Э. Галликсон Приветственное слово . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 39 Архиепископ Петр Мальчук Приветственное слово . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41 Епископ Гатчинский Амвросий Духовно-аскетическое и богословско-эсхатологическое осмысление слов Христа «…если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3) . . . . . . . . 44

Детство в христианской традиции и современной культуре

Архимандрит Амвросий (Макар) Детская чистота сердца . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 53 Протоиерей Богдан Огульчанский Как, сохраняя детство, стать взрослым? В поисках христианского ответа . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 63 ЕВАНГЕЛИЕ ДЕТСТВА И РОЖДЕСТВА Адальберто Майнарди Праздник Рождества Христова на Востоке и на Западе: исторические и богословские аспекты . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 69 Брат Ришар из Тэзе Дети и младенцы, малые и меньшие в Евангелии от Матфея . . . . 80 Священник Фьоренцо Эмилио Реати Человек рождается в Боге: Иисус и дети . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 91 Изабель де Андия Образ Адама-младенца у Иринея Лионского . . . . . . . . . . . . . . . . 103 Хелейн Зоргдрагер Праздник богословского многообразия в диалоге «Рождественский сочельник» Фридриха Шлейермахера . . . . . . . 121 Юрий Вестель Тропарь Рождества. Филологический комментарий к греческому тексту . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 140 БОГОСЛОВИЕ ДЕТСТВА Священник Владимир Зелинский Детство как теофания. Цивилизация ребенка . . . . . . . . . . . . . . . . . 150

Содержание

Дарья Морозова Точность богословия младенцев (по византийской гомилетике) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 167 Священник Георгий Белькинд, Теопоэтика (Восхождение к детству) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 177 Андрей Черняк Размышления о богословии детства . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 185 Катя Толстая «Мы – дети Божьи!»: Иван Карамазов в «Послании к Римлянам» Карла Барта . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 213 Взрослый мир и жизнь детей Священник Георгий Ореханов Молодежь, Церковь и секуляризация . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 236 Адриано Роккуччи Взгляд на положение детей в современном мире . . . . . . . . . . . . . 261 Протоиерей Георгий Коваленко, Детские технологии на службе древней Церкви. Детские добродетели древнего христианства . . . . . . . . . . . . . . . . 267 Дени Ленсель Красота детства как отражение всемогущества Божия . . . . . . . 271 ДЕТИ И ФИЛОСОФИЯ Виктор Малахов Детство «моё» и детство Другого: опыт «ближнего мира» . . . 276

Детство в христианской традиции и современной культуре

Жорж Нива От «слезинки» замученного ребенка до «cogito » Декарта и обратно, или «Республика детей» и человек, каким его определяют философы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 287 Марек Кита В чем христианский философ и богослов подобны дитяти? . . . . 296 Андрей Баумейстер Добродетель веры и образ ученичества: что значит принять Царство как дитя? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 309 Инна Голубович Метафизический опыт детства в автобиографических нарративах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 316 ДЕТСТВО В ЦЕРКОВНОМ ИСКУССТВЕ Иеромонах Антоний Ламбрехтс «Виновница младенческой радости». Oб истории и значении иконы Взыграние Младенца . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 374 Надежда Никитенко Мать и Сын в храмовом образе Софии Киевской . . . . . . . . . . . . . 385 Вячеслав Корниенко Детские граффити Софии Киевской . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 396 Ирина Марголина Кирилловская Богородица с Младенцем кисти Михаила Врубеля . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 406

Содержание

7 ВЕРА, ДЕТСТВО И КУЛЬТУРА

Архиепископ Переяслав-Хмельницкий и Вишневский Александр Детсткость и проблема искренности в современном искусстве . . . . 411 Александр Филоненко Детский язык веры. Три фрагмента о евхаристическом истоке богословия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 422 Марина Новикова Т. С. Элиот: «детские» вопросы – «взрослые» ответы, «взрослые» вопросы – «детские» ответы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 439 Франсуаза Лесур Идея детства у позднего Толстого . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 457 Мария Великанова Ребенок – семя надежды в поэзии Шарля Пеги . . . . . . . . . . . . . . . 470 Ирина Багратион-Мухранели Кавказ как потерянный в детстве рай . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 481 Ирина Валявко К биографии мыслителей XX столетия: детство Дмитрия Чижевского и о. Георгия Флоровского как яркий «импульс» их дальнейшего творческого пути . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 501 ПРИЛОЖЕНИЯ Сергей Аверинцев Письма Михаилу Эпштейну, 1997 и 2002 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . . 535

Детство в христианской традиции и современной культуре

Священник Патрик де Лобье Эсхатологическое измерение социального учения церкви . . . . 553 Священник Дидье Берте Феноменология дружбы и динамика единства . . . . . . . . . . . . . . . . 562 Иеромонах Эммануэль Ланн Тройственный знак: Крест, Мать, послушание. Бегство в Египет . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 569 Иеромонах Николай Эгендер Родословие Иисуса Христа . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 573

276

философия Детства ВИКТОР МАЛАХОВ, профессор Института философии имени Г.С. Сковороды НАН Украины (Киев) ДЕТСТВО «МОЕ» И ДЕТСТВО ДРУГОГО: ОПЫТ «БЛИЖНЕГО МИРА» В эпилоге романа Ф. Достоевского «Братья Карамазовы» Алеша Карамазов, обращаясь к детям, собравшимся на похороны бедного мальчика Илюшечки, произносит слова, которые вполне можно считать выражением одной из основополагающих нравственных установок всей классической русской литературы: Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение 1.

Со времен Достоевского нравственная сила света, исходящего из мира детства, привлекала внимание еще многих писателей, мыслителей, педагогов; ей посвящали вдохновенные строки Януш Корчак, Василий Сухомлинский. Время от времени каждый из нас получает послания из этого мира, послания света, доброты, великодушия – но

Детство «моё» и детство Другого...

277

и тревожные послания, говорящие об одиночестве, о жестокости, о подступающей беде. Мир детства – яркий щемящий мир первозданных событий и впечатлений бытия; отсутствие радости и ласки, настигающее нас оттуда, так же озаряет для нас всю нашу последующую жизнь. Горе ребенка – это горе, сквозящее в вечность; недаром тот же Сухомлинский говорил: «Самое главное для учителя – это прежде всего видеть детское горе…»2 Мир детства, яркий и пахучий, радостный и страшный, безвозвратный и неотменимый – событиен, как событиен мир вообще. Скромная цель настоящих заметок – попытаться в какой-то мере приблизиться к нему именно как к феномену общения, раскрывающемуся по-разному для меня, для Другого и для нас вместе. Не претендуя на многое, проследим хотя бы пару тропинок, ведущих в эту заповедную страну. Выбор провожатых будет у нас субъективен – кроме уже упомянутого Василия Сухомлинского, хотелось бы прислушаться к мнению двух замечательных отечественных философов, с которыми автору настоящих строк посчастливилось в свое время общаться, – москвича Генриха Батищева и киевлянина Виталия Табачковского. Оба подвергли критике укоренившееся представление о ребенке как «недоразвитом взрослом», оба – один раньше, другой позже – обратились к предмету, за которым в современной гуманитаристике постепенно закрепляется наименование антропологии детства. Наверняка даже в кругу советских и постсоветских философов они в этом своем устремлении не были одиноки, – и все-таки здесь мы выберем их; как сказано, наш выбор субъективен. Что касается Батищева, то интерес к «непреходящим ценностям сокровенного детства»3 оставался свойственным ему на протяжении всего периода его зрелого творчества. При этом угол зрения, преобладающий в антропологии детства Генриха Батищева, думается, уместно было бы характеризовать – даже с учетом известных диалогических и педагогических идей названного философа – именно как всматривание в детство «свое», как выявление и культивирование сокровенной детскости в глубинах внутреннего мира самой человеческой личности. Естественно, что при таком взгляде на

278

Виктор Малахов

передний план выступают позитивные ценности детства, верность которым взрослеющий человек должен хранить в своей душе – или же, в случае их утраты, призван обретать их заново. Именно второй путь – путь вновь-открытия утраченных в процессе взросления ценностей детства, путь практикования в детскости, – очевидно, прежде всего и имел в виду Генрих Степанович, говоря о «сокровенном» характере этих ценностей и о том, что детство для нас «по-прежнему есть слабо разведанная страна» 4. Впрочем, не то же ли самое утверждал и гениальный педагог Сухомлинский: «Имея доступ в сказочный дворец, имя которому – д е т с т в о, я всегда считал необходимым стать (курсив мой. – В. М.) в какой-то мере ребенком»5? И, в основание всего, не читаем ли мы в Евангелии: «…Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3). Помнить о детском начале в себе, вновь и вновь обращаться к нему, открывать его заново – залог сохранения и в зрелом возрасте человеческой чуткости, непосредственности, любознательности, нравственной безынертности6, душевной щедрости 7, способности легко и просто относиться к жизни. Вместе с тем, не меньшее значение для совместного человеческого бытия имеет и уважение, чуткость, внимательность к детству Другого; в этом аспекте детство (детскость) раскрывается прежде всего как предмет нашей заботы и самоотверженности. Среди известных автору попыток философско-антропологического осмысления детства подобная точка зрения выражена, например, в поздних работах Виталия Табачковского8. Ребенок в таком аспекте предстает перед нами как инаковое существо – загадочное, чарующее и ранимое, с амбивалентной психикой, нуждающееся в понимании и защите. (Интересно, что если Батищев с его видением детства, главным образом как «моего» детства, исходил в этих своих воззрениях в основном из вовне направленных педагогических наблюдений, то Табачковский изначально базировался на интроспективном в своих истоках философском (экзистенциализм, персонализм) и литературно-художественном опыте, и тем не менее – или, возможно, благодаря этому? – ребенок для него это прежде всего Другой.

Детство «моё» и детство Другого...

279

По большому счету, различие, конечно, лишь в акцентах. Можно с уверенностью утверждать, что личностно-нравственная проблема за-бытой (вытесненной наступающим недетским бытием) и долженствующий вновь быть обретенной детскости отнюдь не была чужда и для Табачковского. Виталий Георгиевич даже специально отмечал «“самоспасательную” функцию постоянного возвращения в детство ради проверки аутентичности воплощенных каждым из нас на протяжении жизненного пути сущностных признаков вида Homo»9. Так же и Батищеву, безусловно, были глубоко понятны драматизм и судьбоносность душевной жизни ребенка, ее болевые аспекты, с такой настойчивостью подчеркиваемые киевским философом. Различие, повторяю, в акцентах. Однако в наши дни и в нашей стране, занимающей, согласно данным ВОЗ, первое место в мире по уровню детского алкоголизма и демонстрирующей удручающе высокие показатели насилия в семье, детской проституции и проч., именно отношение к ребенку как к Другому – инаковому, уязвимому, требующему уважения и понимания – приобретает, как представляется, особое значение. Очевидно, что это отношение имеет не только духовнонравственные, но и другие аспекты – в частности, аспект юридический. Не случайно в последние годы все более острым и дискуссионным становится вопрос о так называемой ювенальной юстиции. По сути дела, это, разумеется, ужасно, когда в отношении к ребенку, во взаимоотношениях между родителями и детьми на передний план выступает именно юридическая сторона, по определению исключающая личное содержание межчеловеческих связей. Тем более следует помнить о правах и достоинстве ребенка. В случае их нарушения родителями, забывающими о своем долге, ребенку должна быть обеспечена защита со стороны общества. И все же главное, что может дать (или не дать!) ребенку каждый из нас, лежит вовсе не в правовой области. По-человечески значимым является уже то, какими глазами мы на него глядим; характер этого взгляда вбирает и результаты нашего личного нравственного развития, и своеобразие времени, в которое мы живем. Ныне

280

Виктор Малахов

зачастую – и в медийной сфере, и в искусстве, и, к сожалению, в живой повседневности – ребенок и его детство оказываются предметом взгляда дурного: жестокого, циничного, распущенного. Можно и нужно, конечно, бороться с фактически определимыми, объективируемыми проявлениями насилия и разврата, нужно (хотя и это куда как трудно) искоренять педофилию и порнографию, ставить преграды на пути распространения наркотиков и т.д., – но как бороться с дурным взглядом на ребенка, который изначальнее, нежели любые порнографические экзерсисы. А ведь взгляд-то не запретишь – как и не востребуешь с бессердечных родителей в судебном порядке ласки и душевного участия… Принципиально важным в связи с обсуждаемым кругом проблем представляется акцентирование Табачковским так называемой «преэкзистенциальной» стадии в раннем развитии личности»10 (ср. затронутую на нынешних чтениях в докладе профессора Жоржа Нива тему «до-воспоминаний» детства). Поскольку речь идет о ребенке, – напоминает Табачковский предостережение Ж.-П. Сартра, – любая «протоисторическая» (в индивидуальночеловеческом плане) случайность его развития предстает как «продуцент смысла»11. Ритм движений матери, ее колыбельные песенки, свет или сумрак, царящие вокруг, первые улыбки окружающих, их добрые или устало-равнодушные лица, надежная рука рядом во время болезни, страх заброшенности, первые выходы во двор, загадочные предметы вокруг, становящийся знакомым простор, манящие блики, запахи, цвета, потрясающие открытия на каждом шагу и еще, наверное, многое, чего взрослое сознание просто не в состоянии назвать и тематизировать, – весь этот разверзающийся мир, мир-впервые, не то чтобы с непреложностью предопределяет то, какими мы будем, но задает некую подспудную размётку перспектив нашего грядущего бытия, некую предельную (никогда в полной мере не реализуемую) его возможность. Нравственно осмыслить свое отношение к ребенку как к Другому – значит, помимо всего прочего, принять во внимание этот пред-намечающий, пред-направляющий эффект каждого глубокого (а кто скажет,

Детство «моё» и детство Другого...

281

какие – мелкие?) впечатления его жизни. Бесспорно, такое отношение должно в себя включать и игровой элемент, и педагогическое моделирование тех или иных реальных ситуаций, однако как таковое оно при всем при том не может становиться сплошным розыгрышем, утрачивать изначально присущую ему жизненную серьезность. В своей основе оно не может быть ничем иным, как ответственным введением в жизнь: в нашу жизнь нас вводят Другие, это относится к каждому человеческому существу. Незаменимой, впрочем, для человеческого существа является и способность не только во всяком ребенке видеть и признавать Другого, но и во всяком Другом (даже взрослом) – ребенка. Вспоминаем мы об этой своей нравственной способности еще значительно реже, поэтому утверждение, которое я сейчас хочу сделать, может показаться странным. И тем не менее, я рад случаю его высказать: в отрыве от упомянутой способности чувствовать и признавать в Другом ребенка подлинное, глубокое взаимопонимание между людьми представляется мне вещью невозможной. Невозможно по-настоящему понять другого человека, тем более невозможно его любить, не пытаясь разделить с ним его особый опыт свежести, первозданности бытия, его сокровенные возможности, его игры с самим собой; не пытаясь, хотя бы безотчетно и на сколь угодно «почтительном» отдалении, увидеть его ребенком. Увидеть Другого как ребенка – и, следовательно, самому приобщиться к «детскому» измерению его бытия, самого себя увидеть в его песочнице! Да, мир детства со-бытиен. При всей несводимости позиций «в себе» и «в Другом», в целом они, как известно, взаимно просвечиваются общением. Так же и в занимающем нас случае: каждому, наверное, знакомы те фактически не столь уж частые, но парадигмально значимые мгновения жизни, когда взаимное доверие и открытость друг другу делают для нас возможным своеобразный дискурс детства – вдумчивый, бережный разговор, актуализирующий для каждого из собеседников и выводящий в область их совместного сознания заповедное «детское» измерение бытия, непосредственность первовпечатлений,

282

Виктор Малахов

лежащих в его основе. Вспыхивая в какие-то особые моменты, подобный дискурс способен высветить огромные массивы нашего практического отношения к Другому; уже сама его возможность, его принципиальное присутствие в культуре помогает нам не утрачивать жизненно важной ориентации в многосложности и многосоставности нашего повседневного существования. Телос такого дискурса – обретение и удержание его участниками себя и друг друга в непритязательной первозданности своего ближнего мира: такого, каким он раскрывается испытующему взору ребенка. По словам «имевшего доступ в сказочный дворец детства» В. А. Сухомлинского, «в детские годы важнейшим источником духовной жизни человека является м и р в е щ е й» 12; словно бы подхватывая тонкий подспудный мотив этих суховатых строк, Виталий Табачковский вопрошает: Почему мы часто вспоминаем свое детство как «утраченный Эдем»? Основа этого счастливого миро- и самоощущения – «открытие» ребенком предметного мира. Новизна всех предметов представляет для нас свежесть, чарующее сияние («чарівносяйність»), заманчивость мира на заре нашей жизни13.

Стоит ли и говорить, что понятия «вещь», «предмет» в таком их употреблении начисто лишены налета «взрослой» калькулирующей прагматики: речь идет о феноменах, увлекательных и памятных самих по себе. В дискурсе детства, какова бы ни была его конкретная мотивация, собеседники помогают друг другу «выудить» из забвения эту ускользающую предметность в ее неповторимой качественной определенности и сделать ее своим общим коммуникативным достоянием. Понятно, что у каждого эта предметность, этот ближний мир детства – свои. Воспринимая написание этих нескольких страниц тоже как участие в некоем дискурсе детства, я не могу отказать себе в удовольствии припомнить по этому случаю хотя бы две-три подобные, случайно подвернувшиеся, «вещи» из ближнего мира моих собственных детских лет: скажем, вот этот массивный черно-желтый

Детство «моё» и детство Другого...

283

пышущий жаром асфальтовый каток, на котором мне все хотелось прокатиться по родному бульвару Шевченко; эту нежно пахнущую стеклянную мамину пудреницу, верхние и нижние грани которой так дивно смыкались, а в самой глубине, в розоватом цилиндрическом углублении, можно было хранить что-нибудь драгоценное, например, несколько моих любимых значков; эту жесткую круглую щетку с черными злобными волосами, в обиходе именуемую «хокой»; увитый виноградом, пахнущий двором и городом крохотный, похожий на гондолу воздушного шара балкон, в уютной тесноте которого так увлекательно было читать романы неистощимого Жюля Верна… Люди, мозги которых напичканы Фрейдом, могут делать из всего этого какие угодно выводы; для меня тут дороги и важны не те или иные символические значения вещей, а сами вещи, припомнившиеся мне теперь, в контексте настоящего дискурса детства. Однако вернемся к основной нити нашего изложения. Если дискурс детства, как он здесь описан, невозможен и непредставим без опоры на первовосприятия «ближнего мира», то, в свою очередь, в усилиях постижения нашей неповторимой ближней среды нам не обойтись без памяти и опыта детства. Беда в том, что упомянутый «ближний мир», искони сопровождавший и насыщавший человеческое существование, мы сегодня рискуем безвозвратно утратить в пучине глобализации и информатизации, навязчиво подсовывающих нам, взамен реальных неповторимых вещей, их стандартизированные упаковки, пригодные для опознания и потребления-применения, но не для формирования человекомерной жизненной среды. Любая вещь для нас сегодня – даже не просто знак, а воплощенная энергия означивания, которая по большей части так и не находит для себя реального применения. Сталкиваясь с последним обстоятельством, мы кричим: «Симулякр! Везде симулякры!» – и живем среди таких симулякров, потому что жить-то, оказывается, больше негде… Как ни печально, с наибольшей остротой и жестокостью такая, с позволения сказать, «виртуализация» дает о себе знать на рубежах нынешних поколенческих разломов. Говорю «разломов», ибо

284

Виктор Малахов

традиционная проблема конфликта отцов и детей никогда еще, вероятно, не представала с такой онтологической непреложностью – поистине как проблема растворения, рассасывания всяческого бытия в том, что само по себе бытием уже не является. Издавна поколения «детей» противопоставляли ценностям «отцов» свои новые, доселе невиданные ценности. Эти ценности могли шокировать, вызывать активное неприятие, пугать приверженцев старых порядков – но, во всяком случае, их можно было предъявить, они были. Ныне же мы имеем дело с ситуацией принципиальной закрытости не то чтобы самих ценностей, но онтологического пространства их экспликации. Прежде самого своего появления любая реальность оказывается уже «схваченной», просчитанной на гигабайты, промоделированной, загодя переваренной в недрах соответствующей информационной системы. Обработанный таким образом мир теряет свою первозданность, в нем более не остается места для ценностей, которыми можно было бы восхищаться всерьёз, – разве что на уровне расхожих, внутренне безразличных словечек «круто» или «нехило». Говоря строго онтологически, бытийный мир нынешнего рано повзрослевшего – или как еще это состояние назвать? – «компьютерного» ребенка напоминает своего рода «черную дыру»; по-настоящему интересным событием остается в нем лишь аннигиляция, завораживающая юных геймеров, – о каком еще взаимопонимании прикажете тут говорить? Переоценивать возможности рассмотренного на этих страницах дискурса детства перед лицом упомянутой тревожной ситуации было бы наивно. Впрочем, хватит с нас и того, что, по всей видимости, такой дискурс – занятие по-человечески правильное. Вообще следует смириться с тем, что человеческое общение как таковое может вовсе и не быть исчерпывающим ответом на «вызовы века». Важно то, что оно является ответом достойным; что оно устанавливает планку, ронять которую нельзя, если мы хотим впредь оставаться людьми. Говоря более конкретно, в создавшихся обстоятельствах дискурс детства обретает своего рода резистентную значимость как способ

Детство «моё» и детство Другого...

285

и прообраз возвращения (пусть неполного, пусть даже только символического возвращения) человеческого «ближнего мира», похищаемого у нас могущественными силами современности. Вопреки «мейнстриму» наших дней, совместное диалогическое обращение к опыту детства имеет характер именно «распаковывающий», освобождающий от шелухи привнесенных значений, направленный на выявление действительной неповторимости каждой вещи, эпизода, лица, – характер, можно сказать, различительный, в смысле не столько дерридеанского différance, сколько указанной еще Михаилом Пришвиным «способности раз-личить в под-солнечном мире» (т.е. разглядеть повсюду в этом мире задатки личностного бытия), которая, по мнению писателя, «и есть главная основа “искусства видеть мир”…»14 Впрочем, не хочется быть чрезмерно притязательным, да это бы и не соответствовало трепетной сути избранного нами для размышлений предмета. Узкая тропка таких размышлений может завести Бог весть в какие дебри, мне же изначально хотелось одного: удержать тепло доверительного разговора о детстве, разговора по природе своей бесхитростного, непринужденного, чреватого милыми, укрепляющими душу подробностями – о днях рождения с самодельным мороженым, о колючих коробочках каштанов в осеннем парке, о завлекательных и опасных сказках того задумчивого поляка, что собирал нашу ребячью команду ровно в пять вечера у старой стены, о бодрящем металлическом запахе чернил, о маленьком полутемном классе со штабелем парт в правом… нет, в левом заднем углу, о неведомых комнатах, куда вдруг попадаешь, открыв не вовремя знакомую дверь, о робкой мальчишечьей дружбе, о нашей старенькой терпеливой классной наставнице, через год попавшей в сумасшедший дом… ПРИМЕЧАНИЯ Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. – Л.: Наука, ЛО, 1976. – Т. 15. – С. 195. 2 Сухомлинский В. А. О воспитании. – Изд. 2-е. – М.: Политиздат, 1975. – С. 23. 1

286

Виктор Малахов

См.: Батищев Г. С. Введение в диалектику творчества. – СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. – С. 38–44. 4 Там же. – С. 38. 5 Сухомлинский В. А. О воспитании. – Изд. 2-е. – С. 20. 6 См.: Батищев Г. С. Введение в диалектику творчества.– С. 40–41. 7 См.: Там же. – С. 42–43. 8 Табачковський В. Г. Полісутнісне homo: філософсько-мистецька думка в пошуках «неевклідової рефлективності». – К.: Вид. П АРАПАН, 2005. – С. 282–300. 9 Там же. – С. 296. 10 См.: Там же. – С. 282–286. 11 Там же. – С. 285. 12 Сухомлинский В. А. О воспитании. – Изд. 2-е. – С. 245. 13 Табачковський В. Г. Полісутнісне homo: філософсько-мистецька думка в пошуках «неевклідової рефлективності». – С. 285. 14 Пришвин М. М. Записи о творчестве // Контекст-1974. Литературно-теоретические исследования. – М.: Наука, 1975. – С. 352. 3

З питань замовлення та придбання літератури звертатися: Видавництво «ДУХ I ЛIТЕРА» 04070, Київ, вул. Волоська, 8/5 Національний університет “Києво-Могилянська академія” корпус 5, кім. 210 тел./факс: (38-044) 425 60 20 E-mail: duh-i-litera@ukr.net – відділ збуту litera@ukma.kiev.ua – видавництво http://www.duh-i-litera.com Надаємо послуги «Книга – поштою»

Друк та палітурні роботи:

м. Київ, вул. Виборзька 84, тел. (044) 458 0935 e-mail: info@masterknyg.com.ua Свідоцтво про реєстрацію ДК № 3861 від 18.08.2010 р.