Всё, что написано нами о нас и ими о лесбиянках и что вы не смогли прочитать в первых двух номерах «Острова» и не прочтете в третьем (а хотели бы), хранится в «Архиве лесбиянок и геев», чьим главным архивариусом и хранительницей (не столько написанного, сколько настроения читателей) является Елена Григорьевна. Позвоните по телефону 451-09-85 и вы узнаете, адрес и дорогу к этой замечательной квартире. Однако звонить следует только и строго с 16.00 до 20.00 в любой четверг (в остальное время это – частная квартира, поэтому следует проявить вежливость и не беспокоить хозяев в неурочное время). Звоните и приходите в Архив, где вы узнаете много интересного о себе.
Спешим вас обрадовать! Этим летом выйдет в свет сборник Натальи Воронцовой-Юрьевой «Из «Книги жизни Веранды Мухобойкиной», включающий в себя стихи и прозу автора. «Предлагая вашему вниманию творчество Веранды Мухобойкиной, мы уверены, что удовольствие, которое вы получите, запомнится вам на всю вашу и без того нелёгкую жизнь».
Клуб «Розовая свеча» приглашает всех желающих влиться своей энергией в его неутомимую и творческую работу. Вы хотите проводить интересные вечера (а не сидеть в одиночестве у телевизора)? У вас есть желание искупаться (можно и помыться) не в ванне (где даже некому потереть спинку), а в бассейне или в привлекательном подмосковном водоеме? Вы мечтаете с кем-нибудь переписываться? А может быть, даже и познакомиться? Организатор клуба, Валентина Курская, ждет ваших предложений и писем по адресу: 107140, Москва, а/я 129 (не забудьте вложить конверт с вашим адресом).
№3
Содержание: Walrus 2–3
Валрес. Стихи
Разве любить женщину – это ужасно? Это – прекрасно! Интервью с Майей Захаровной
4–10
Разве любить женщину – это ужасно? По-моему, прекрасно. И кому какое дело до того, кого я люблю? ...Ведь я, будучи лесбиянкой, не навязываю свои предпочтения окружающим! Почему же они считают себя вправе навязывать мне свою волю? Светлана Берзина. Как я стал ненормальным (рассказ)
11–23
Когда я стал ненормальным? Теперь трудно сказать. Ненормальность уже в том, что я давно периодически говорю о себе как о «нем», а не как о «ней». Григорий Чхартишвили. Однополая любовь (глава из книги «Писатель и самоубийство»)
24–28
Примеров косвенной связи гомосексуализма с самоубийством довольно много: У. Бекфорд, В. Князев, И. Игнатьев, Н. Кассиди, Ю. Мисима и т.д. Прямая же причинно-следственная связь чаще наблюдается не у мужчин, а у женщин. Полина Алексеева. Праведная ЛАБРИС (статья)
29–32
Греческая история чрезвычайно насыщена легендами о мифологизированной ныне Ипполите, бывшей в свое время отважной, воинственной и дерзкой царицей амазонок. Я. Подольская. Плач Мольпадии (поэма) Татьяна НеЛарина. «Связь» как зеркало нерусской
революции сексуальных меньшевиков (статья)
33 34–40
Если бы этот фильм был женщиной (и если мне простят такие сюрреалистические фантазии), я бы посвятила ему (ей) всю свою жизнь, а так посвящаю эти скромные заметки. Ольга Герт. Мой Мисима (субъективные заметки)
Надо сказать, роман Мисимы до таких рассуждений читателя не доводит. Он описывает сомнения подростка. И мне эти сомнения близки и понятны. Потому это – «мой Мисима». Впрочем, не только мой... 1
41–44
№3
Несезонное немолода, в нахально-рыжей кофте, гоняет осень сонных голубей, и, поперхнувшись холодом на вдохе, я потихоньку привыкаю к ней в тридцатый раз... у нашего романа наивный календарный ритуал, синоптик бабье лето нагадал, сосед напротив утепляет рамы. курю. на подоконнике цветок едва живой от зависти к осинам, жует под стулом новенький ботинок собака чарли, а верней – щенок. и каждый шаг знаком, и неба дрожь, кленовый жар, затасканный стихами, прожита вместе, пережита врозь, от ожиданья совпадений до тошноты мельчайших узнаваний.
mourning exercises ноги в стороны, руки на ширину подоконника. утром темно от света помешавшего сбыться цветному сну с четверга на пятницу. скоро лето. Видишь, словно чужой коктейль, Добивает солнце на крышах зиму. Слышишь – птицы вернулись. Условным кодом стучит капель По облезлым спинам Перезимовавших улиц. там распутица, путники и пути неисповедимые. их не спросишь. просыпайся, девочка, где ключи? на часах двоеточие: скоро восемь.
2
№3
Кайфельное «нет, не так, не торопись, подожди, я выпью кофе» Алиса З.
*** галогенным инженером был отец мой в дробь-тридцатых или в рупь-пятидесятых перекрестно шнуровал на худых мослах ботинки из трофейных из берлинских вкусно чмокал словом *эльба* серединочку у мельбы аккуратно выгрызал. я его почти не помню, может, он случился после, может он из кукурузы вылез утром на межу из пробирки или колбы лето выпарилось в осень мама прыгала в скакалку я случилась к февралю. расползалась мешковина на белесые квадраты тетка мыла ими клетки и надГОРбия перил мы приехали к обеду я была в наряде ватном снегири молчали светски, у окна сосед курил. ах, клубы морозной пыли в синих прядях беломорных серый войлок под фрамугой рокот чьих-то голосов и меня уже любили, мыли, кутали, кормили тихой резью запах хлорки слился с резью от зубов… садик, школа, летний лагерь, скарлатина, пневмония, синий ранец для бассейна средство от семи простуд и лощеные тетради в них бугром стояли кляксы и на них плясали кляксы энергичные как ртуть…
черный кофе, дребезжат блюдца в шкафчике настенном, стекла в книжном, и в коленных чашках колется душа на пути в босые пятки. нет, не так, открой глаза, так невинно, так развратно, так от-чая-нно быстра. желтой пенкой карим дымом чашек нет, одни пиалы. мне б обжечься – быстро стынет, меф отчалил после бала. тофель тафель трофи трюфель. у зимы повадки гейши прикусила губы, – бей же! зашептала мне на ухо. сахар недорастворился и запекшеюся пемзой нагадал чужие крыши в равнобедренных надрезах. тихо тихо. первый шорох. в кухне ходики споткнулись. мне б одеться ранним вором сны украсть у синих улиц. Если... если б ты меня хотела, и тебя хотела я, мы б сплели свои два тела в форму сложного узла, мы бы трахались на койке, мы бы падали на пол, за стеной соседу кольке мы б озвучили футбол. если б я тебя любила, и меня любила ты, я б тебе цветы дарила, ты б дарила мне цветы,
мне стерильно мне спокойно мне увесисто-улётно…
мы б дарили их друг другу, те же самые, по кругу.
3
№3
•
Интервью записала Ольга Герт
Расскажите, пожалуйста, немного о себе.
Я родилась в мае 1925 года в Москве в семье служащего. Всегда называла себя – «дитя революции», так как, если бы не случилась революция в 1917 году, то мои родители никогда бы не встретились. Они были из разных социальных слоев: мама – из обедневшего дворянства, а отец – из смоленских местечковых евреев. Только революция смогла их свести вместе. Мама окончила гимназию, знала языки, была культурным человеком. А отец еще мальчишкой ушел в город на заработки и всего добивался сам. Образование он получал будучи уже женатым человеком, мама ему помогала. Отец стал инженером-строителем, занимал высокие должности, и в 1939 году его расстреляли, как и многих тогда. Родители поженились в начале 1918 года, и в том же году у них родилась старшая дочь, а я – через семь лет. Когда мне исполнилось четыре года, родители взяли для меня Fraulein (которая в свое время эмигрировала из Германии), мама настояла. И таким образом, на немецком языке я с детства говорила свободно. Воспитанием моим преимущественно занималась мама, однако характер сформировался под влиянием отца. Именно он дал мне стержень на всю жизнь. Отец мог немногими словами, без лишних эмоций, сказать так, что всё сразу становилось ясным и очевидным, и запоминалось на всю жизнь. Мама была
4
№3 мягче, зачастую баловала меня, так как я считалась болезненным ребенком и до третьего класса даже не ходила в школу – у меня были больны почки. Меня часто отправляли в санатории, следили за правильным питанием и лечением, конечно, мама тряслась надо мной. Сама она, кроме домашнего хозяйства и воспитания нас с сестрой, занималась только общественной работой. Весь этот уютный семейный дом рухнул в одночасье, когда арестовали отца. Его расстреляли в 1939-м, и мама пережила папу лишь на полтора года – она не смогла жить без него. Я осталась в семье сестры (она к тому времени вышла замуж), квартиру отобрали сразу после ареста. С трудом устроилась на фабрику. Встала у конвейера и была рада даже такой работе, потому что на мне стояло клеймо – «дочь врага народа». Учиться продолжала уже в вечерней школе. А когда началась война, мы с сестрой уехали к тете в Свердловск (ныне Екатеринбург). Вскоре туда из Ашхабада переехали некоторые факультеты МГУ, и я поступила на романо-германское отделение филфака. Во время войны к ярлыку «дочь врага народа» стали относиться проще, поэтому меня приняли без особых трудностей. Языки мне давались легко с детства, а вот в отношении техники я всегда была бездарна. У меня явно гуманитарный склад ума. Я стала изучать французский язык, так как немецкий знала в совершенстве, и учиться ему в университете не было никакого резона. На французском же языке интересной литературы было много, а читать я любила с детства. В Москву я вернулась вместе с университетом, где его и закончила уже после войны. Работала в школе, преподавала французский. Но увлеклась психологией и перешла на работу в Институт психологии, где и доработала до пенсии. •
Когда Вы почувствовали свою непохожесть на других, когда проявилась «нетрадиционность» сексуальной ориентации?
Я еще в подростковом возрасте заметила, что разговоры о мальчиках меня не увлекают. Всегда дружила с девочками, именно с ними у меня были доверительные отношения, однако когда они начинали приглушенным шепотом сообщать мне о своих симпатиях к Вите, Коле или кому-то еще, то – вот эти секреты не могли найти отклика в моей душе, я их пропускала мимо ушей. Осознанная же влюбленность в женщин пришла позже. Заканчивая университет, я жила с мужчиной, журналистом, фактически я была его женой, но официально выходить замуж не спешила. Постепенно я стала понимать, что не чувствую никакой необходимости в этой связи: у меня не было желания жить с этим человеком, видеть его постоянно, делиться всем, то есть строить семейные отношения. И мы безболезненно разошлись, так по-настоящему и не сошедшись. Именно тогда я задумалась над тем, что же мне действительно надо. Олег меня завоевал активностью, он точно знал, чего он хочет, а я просто пошла навстречу его желанию, так как в своих желаниях не определилась. В университете у меня были тесные дружбы с девушками однокурсницами, но только дружбы. После Олега я занялась самоанализом. Скажем, с Сонечкой мы дружим и это действительно дружба, за которой ничего, кроме хорошего доверительного отношения не скрывается. А вот, например Жанну, мне хочется взять за руку, посадить к себе на колени, погладить, хочется прикосновений, как будто она – молодой человек. То есть возникла потребность в телесных ощущениях, но они могли быть вызваны не мужчиной, а – женщиной. И я поняла, что именно это называется лесбийской любовью. У многих моих друзей, однокурсников, в домах сохранялись дореволюционные библиотеки, а так как я много читала, и на иностранных языках в том числе, то по литературе была знакома
5
№3 с этой стороной человеческих отношений. Мое понимание шло от книг, термин был известен именно оттуда. Я спросила себя, задумавшись над собственными ощущениями: «Это и называется лесбийской направленностью?» И сама себе честно ответила: «Да». •
И испугались?
Нет, зачем же? Внутри меня не было никакого смятения, страха. Все негативные эмоции шли извне, от окружающих. В душе же у меня было спокойное понимание своих желаний и предпочтений. Я не видела в них ничего преступного. Разве любить женщину – это ужасно? По-моему, прекрасно. И кому какое дело до того, кого я люблю? Если вам нравятся голубые глаза, а мне – карие, то разве мы должны воевать друг с другом? Интимные отношения – это то, что не терпит вмешательства посторонних. Ведь я, будучи лесбиянкой, не навязываю свои предпочтения окружающим! Почему же они считают себя вправе навязывать мне свою волю? Я не творю зло, не совершаю преступления – мое поведение в этом вопросе не подпадает под моральное осуждение или юридическое вмешательство. Я просто люблю женщин, я – на стороне розовых. И мне интересно и приятно находиться на этой стороне еще и потому, что в «норме» оказывается слишком много дураков. Если человек не принимает никаких других сексуальных практик, кроме тех, которые освящены традицией, которые зиждутся на стереотипах христианского общества, и считает, что «шаг влево, шаг вправо – расстрел», то в моих глазах он, мягко говоря, – дурак. И в «норме» таких дураков много: они ругаются, «брызжут слюной», ратуют за принудительное лечение или расстрел тех, кто думает иначе. Я – не с ними. Даже если бы я была гетеросексуально настроенным человеком, я всё равно не могла бы встать с ними в один ряд. А так, будучи розовой, я отмежевалась от этих дураков в принципе. Я – не с ними и я – против них, против их беспочвенной злобы, агрессии, ограниченности. Я люблю женщин и это – прекрасно. •
Кто была Ваша первая возлюбленная?
В университете, как я уже сказала, я была влюблена в Жанну, еще не совсем осознавая, что это именно влюбленность, а не просто дружба. Мы вместе ходили на концерты, в лес, гуляли по ночной Москве. Помню, как-то милиционер проявил о нас заботу. Мы были с Жанной в театре, спектакль закончился поздно (в послевоенные годы очень многие поздно ложились спать в Москве, так как сам Сталин сидел в Кремле до рассвета и мог отдавать распоряжения чиновникам посреди ночи), была весна, и мы решили не идти по домам, а погулять по ночной Москве – не хотелось расставаться. Ночь была теплой, мы шли, взявшись за руки, по набережной недалеко от Кремля и спустились по ступенькам к самой Москве-реке – просто хотели у воды постоять. Тут нас окликает милиционер, уж не знаю, чего испугавшись, и вынуждает подняться от воды обратно на набережную. Мы посмеялись над бдительностью стража порядка и позволили себя проводить от реки. Помахали на прощанье милиционеру и отправились дальше. Часто ходили в консерваторию, много разговаривали о книгах, вообще много времени проводили вместе. Однако с Жанной в физическом смысле мы не были близки. Первой моей женщиной стала Таня Кр-ва, уже после университета. Учились мы с ней на одном курсе, только она закончила английское отделение. А роман у нас начался несколько лет спустя после окончания МГУ. •
Как Вы поняли, почувствовали, ощутили, что она может ответить на Ваше чувство?
Я сегодня понимаю, что меня всегда тянуло именно к лесби или к бисексуальным женщинам. Женщины, которых теперь называют «натуралками», меня никогда не привлекали. Мне
6
№3 были неинтересны женщины, которые не понимали, как это можно спать с другой женщиной, которые видели себя только с мужчинами и преклонялись перед этими мужчинами. Мне кажется, что такое ограничение собственного кругозора идет от недомыслия, а глупые женщины не привлекали моего внимания. Поэтому, если женщина мне понравилась, то она уже потенциально могла ответить на мое заинтересованное отношение к ней. Я всегда прислушивалась к себе: кто мне нравится? А затем прислушивалась к избраннице: появилась ли у нее тяга ко мне? Первой всегда тянулась сама, и если меня не принимали, то отходила, ни на чем не настаивала, не домогалась, не навязывалась. Например, Инга Балт, которая была умной яркой женщиной, не ответила на мой интерес к ней, но и не оттолкнула. Мы дружили до ее смерти и всегда с удовольствием общались. Таня же пошла мне Майя Захаровна навстречу, потому что сама оказалась лесбиянкой, и наш роман длился почти пять лет. Мы не жили вместе в одном доме, но по несколько дней жили то у нее, то у меня. Очень мешали ее родственники, которые относились к нашей связи крайне негативно, естественно, во всем обвиняя меня, ненавидя меня и настраивая Татьяну против. Это, да и мой собственный характер постепенно разрушали привязанность, и под конец уже на вопрос Татьяны «Ну, когда же ты приедешь?» я неохотно пожимала плечами и не спешила на квартиру к своей подруге. Про свой характер я довольно скоро поняла, что моей индивидуальной особенностью является такая черта – мне быстро наскучивают люди. Это ни плохо, ни хорошо, это – так и ничего с этим не поделаешь. Только один-единственный раз в своей жизни я встретила человека, с которым готова была прожить всю жизнь. Это – Светлана Берзина, с ней у нас была настоящая глубокая связь после романа с Таней Кр-вой. Познакомились, как это обычно бывает, в гостях. Светлана сама из Риги, там окончила медицинский институт, а в Москве училась в аспирантуре. В Риге у нее остался пятилетний сын, который жил со Светланиной мамой, Норой Яковлевной. Светлана была когда-то замужем, но к моменту приезда в Москву с мужем уже развелась и жила одна в комнатке в коммуналке. Мы стали жить вместе, сначала у меня, затем после аспирантуры, когда Светлане предоставили отдельное жилье и она привезла из Риги сына, у нее. Ее родственники приняли меня, а мама полюбила, как вторую дочь. Мы ходили пешком по Прибалтике, ночевали в палатке, купались ночью в море. Как-то мы собирали в лесу грибы, и я поймала себя на том, что постоянно окликаю Светлану, я совершенно не ориентировалась в лесу, а она прекрасно себя чув-
7
№3 ствовала. Я же через каждые пять шагов кричала: «Све-е-та-а-а!» В конце концов, она не выдержала и спросила: «Что с тобой? Почему ты всё время меня зовешь?» – «Я боюсь потерять тебя!» Из леса я бы не выбралась, а со Светой... Со Светланой я не могла потеряться, и мне никогда не было с ней скучно. Она была очень творческим человеком: писала стихи, прозу, играла на гитаре. С ней я могла бы жить долго. •
Можно ли ваши отношения со Светланой назвать семейными отношениями?
Да, конечно. Мы жили вместе, вели общее хозяйство, я водила ее сына на секцию, помогала его растить – всё это ничем не отличалось от обыкновенной семьи. На мой взгляд, лесбийские отношения тоже могут привести к созданию семьи, в которой всё будет так же, как и в традиционной семье, кроме рождения детей. Но и в гетеросексуальных семьях дети могут быть не родными обоим супругам, или одному из них. И тогда атмосфера в этой семье будет зависеть от характеров партнеров, как, впрочем, и всегда она определяется характерами. Разве все родные отцы или матери любят своих детей как должно для правильного их воспитания? Отнюдь нет, и в то же время мы видим, как не родные родители любят чужих детей ради самих этих детей и делают всё для того, чтобы им было хорошо в этом мире. Родители – не те, которые родили, а те – которые воспитали. И такие отношения возможны в лесбийских семьях. Со Светланой мы могли бы построить семью, но она была очень увлекающимся человеком. Ее увлечения и развели нас. У нее не было от меня секретов. Например, у меня жила воспитанница – Юля. У Юли с родителями были очень напряженные отношения и поэтому я предложила ей пожить у меня, чтобы она могла спокойно учиться, тем более
Светлана Берзина с подругой
8
№3 что в учебе я ей помогала – Юля училась тоже на психолога. Светлана, естественно, с ней познакомилась. И вот она как-то мне звонит и говорит: «Мне очень нравится Юля». Я понимаю, что это означает, но для меня то, что нравилось Светлане, было свято. Мы испытывали большое доверие друг к другу. Конечно, мне было грустно наблюдать за всеми ее увлечениями, но в отношении Светланы я была очень терпелива, несмотря на то, что Светлана была вспыхивающим человеком. Она была талантливее, ярче меня, я ей всё прощала. Инициатива всегда исходила от нее. Однако Светлана же оказалась и инициатором нашего развода, после которого мы остались близкими друзьями. Я не очень страдала, потому что предвидела эту возможность. У нас сохранились доверительные отношения, но вместе мы уже свою жизнь не строили. После меня у Светланы были еще привязанности, однако ни с кем больше она так долго не жила. Через несколько лет Светлана покончила с собой, выпила большую дозу снотворного. Как это обычно бывает, причин самоубийства было несколько. Я думаю, это – и усталость, и недовольство сыном, который сел в тюрьму, попал в лагерь, и разрушение ее последнего романа, и страх спиться. Дело в том, что Светлана начала пить, а как врач она понимала, что женский алкоголизм неизлечим. Она чувствовала, что спивается, у них в семье уже были алкоголики (младший брат умер недавно, совершенно спившись, старший брат тоже пил) и это ее пугало. Как-то она поехала к маме в Ригу, при которой, конечно, не пила, и почувствовала, что желание выпить неодолимо. Села в поезд, приехала в Москву и ужаснулась тому, что уже не может совладать с потребностью в алкоголе, что это становится сильнее ее, что она просто гибнет как личность. И помочь ей уже никто не мог. Она выпила слишком много снотворного, понимая, что она делает. •
А после Светланы у Вас были связи с женщинами?
Да, конечно. Еще когда Света была жива, но вместе мы уже не жили, у меня был роман с известной тогда журналисткой. Она была замужем, и первое время происходили столкновения с мужем, но потом у нас с ним установились вполне приличные отношения. Конечно, он понимал, что происходит, но внешние приличия соблюдались: она жила в семье, я – у себя дома, и лишь иногда она оставалась ночевать у меня. Впрочем, времени вместе мы проводили много и очень интересно. Эта связь длилась года два, а затем я познакомилась с другой пишущей женщиной. Как-то меня пригласила к себе Инга Балт и сказала: «Придет очень интересный человек». Так и оказалось – Л. мне сразу понравилась: очень веселый, общительный, жизнерадостный, красивый человек. Я помню картину: Л. выходит из спальни в темно-синем бархатном халате с белым воротничком, волосы еще не прибраны, халат накинут небрежно. И я говорю ей: «Замри, пожалуйста, остановись!» Она была так прекрасна в проеме двери, как картина в раме. «Да ну тебя, пойдем завтракать». Л. никогда не признавалась в своих лесбийских наклонностях, тщательно скрывала это от родственников, которые так ничего и не знают, и даже не подозревают. Постоянный страх разоблачения немного портил наш роман. И через четыре года он завершился прекрасными дружескими отношениями. Л. до сих пор почти каждый день звонит мне. •
Получается, что Вы знакомились с женщинами не в какой-то особой лесбийской среде обитания, а находили ответные чувства в тех, с кем общались повседневно, будучи человеком образованным, культурным, посещающим различные творческие вечера, выставки и т.п., и даже не принадлежа к богеме.
9
№3 Да, конечно. Никакой особой лесбийской среды, во-первых, не было, во-вторых, она и не нужна для того, чтобы найти интересного тебе человека. Ведь люди, на мой взгляд, интересны друг другу не своей сексуальной ориентацией, а явно чем-то иным. Мне никогда не мог понравиться человек с узким кругозором, а человек, у которого кругозор достаточно широк, принимал и различные сексуальные направленности. Не обязательно отвечал на них («Я же не двугривенный, чтобы всем нравиться»), но и не клеймил, не убегал в ужасе, не устраивал истерик и не брызгал слюной. •
После Л. у Вас были еще романы?
Были. Но тогда наступил период многих кратковременных и случайных связей, я даже некоторых имен не помню. Помню, что именно тогда меня атаковала одна наглая баба (иного слова не подберешь), преподавательница какой-то гуманитарной дисциплины. Она знала о моих романах и повела себя нахально. Но если мне этот человек не нравился, то почему я должна была отвечать ей взаимностью? Только на основании того, что у нас одна сексуальная ориентация? Глупо. А она отказов не понимала, и это было ужасно. •
А связи с мужчинами или с «натуралками» у Вас были?
Да, но недолгие и случайные. С мужчинами я предпочитала дружить. А уж работать несомненно лучше именно с ними, а не с женщинами. В работе женские черты мне неприятны. •
О браке Вы никогда не думали?
Нет. Я всегда хотела, чтобы рядом был близкий человек, которому я доверяю, но брак как таковой меня не привлекал. Да и интимные отношения мне скоро наскучивали. А вот люди – никогда. Со всеми женщинами, с которыми у меня были романы, после завершения этих романов у нас сохранялись теплые дружеские отношения. Они продолжали быть мне интересны. А семья у меня была только со Светланой Берзиной и больше ни с кем я жить вместе не хотела.
Это одна из постановочных фотографий Майи Захаровны, какими развлекались внерелигиозные советские молодые люди, из серии «Как мы грешили, как каялись и как молились». «Как мы грешили» – самая интересная в этой серии, но мы опубликуем ее когда-нибудь в другой раз.
10
№3
Ñâåòëàíà Áåðçèíà
Когда я стал ненормальным? Теперь трудно сказать. Ненормальность уже в том, что я давно периодически говорю о себе как о «нем», а не как о «ней». С точки зрения психологии, это признак инфантилизма и истероидности. А, в сущности, кроме короткого периода в детстве, когда это считается нормальным, я себя в мужском поле никак не представляла, и все говорили, что я женщина на все 100%. Меня это вполне устраивало. Разве что однажды в трамвае на набережной Двины, в состоянии эмоционального подъема, в котором я тогда часто пребывала, я подумала, что, будь я мужчиной, у меня было бы много возлюбленных, и я бы их всех сделал счастливыми. Так я тогда был уверен... А потом я часто был «своим парнем» или «старухой» среди друзей и собутыльников мужа. А потом у меня роль была такая – ответственного и старшего. А потом я и вовсе стал «Рыжим», и хотя перверсиями, всякими там переодеваниями не занимался, даже тогда, когда мода была на брюки и кепки, на «Рыжего» я с удовольствием откликался, потому что меня любили. А о «Рыжем» речь шла как о «нем», так я и привык. Хотя, вообще-то, – только с близкими. И вот когда я стал ненормальным, я всё свалил на близких, хотя мне, как и всем другим, казалось, что я добрый, покладистый, терпимый, незлопамятный. На деле так никак не получалось. Я ненавидел близких, если только не получалось по моему, и оправдать это можно было только тем, что я ненормальный, что и делали близкие, не находя другого выхода, и за что я ненавидел их еще больше. Подумаешь, навесили диагноз! Мало мне на работе бездарных психиатров и других профессионалов. Особенно в последнем нашем увлечении – суицидологии, где уже провозгласили: «Не суди, не критикуй, не удивляйся, а помогай!» Всё равно судят. СуПечатается по: «Золотой дят все, всегда и везде. И ближвек» – №3 – М., 1992 ние туда же.
11
№3 Ах, как мне не хотелось в последний раз идти в послы с близкими к ближнему! Помрачение началось после того, как мы по дороге выпили по две кружки пива. И в быстром захмелении, которое оно вызывает, меня опять потянуло на любовную романтику. А в гостях уже настало похмелье и острое, тоскливое предвкушение, что НАДО говорить, что от меня зависит настроение. А говорить не хотелось убийственно. Меня вынудили, заставили, полезли в душу. Я еще выдержал экзекуцию, и на обратном пути еще не злился, а подавленно молчал, чувствуя себя непонятым, жалким, окруженным укоризной и обидой, и недовольством. Чувствовал усталость, озноб и тоску. Как ни странно, я видел какие-то приятные розовые сны, не хотел просыпаться, а как только пришел в сознание, подумал: «Кровопийцы, мучители, ненавижу вас! Как хорошо бы выйти от вас через окно...» Я об этом думаю часто и спокойно, иногда с удовольствием. Разве же это нормально? Ну да, теория суицидологии выдвинула постулат: суицид – не привилегия больных, психов. Однако... Дело в том, что я раньше был такой здоровый, активный и примитивный, что даже противно. Это мне говорили другие ближние. Раньше. Мужчин я выдержала, и не однажды, в разных «экстремальных» состояниях. С женщинами оказалось сложнее... Но не о том речь. Речь о том, почему я ненормальный. Нет, не так, – в чем это выражается. Вот. Например, еще не в самом худшем состоянии меня стали чаще посещать следующие размышления: а что, если утром не вставать?.. Не по лени, а принципиально. Нет... Какое-то казенное слово. Просто по велению души. Душа хочет летать. Или проще – мечтать. Или еще проще – любить. Ничего себе, скажете вы, – проще! Может быть, это самое сложное. Но, положим, любить не в самом высоком смысле, а вот наоборот – пренебрегая всеми рациональными доводами (серьезными!): чувством ответственности, обязанностями, даже тем, что тебя ждут (ну, положим, не тяжелые больные, которым ты нужен всерьез – тогда бы ты не остался), а всем, что жизни ничьей не угрожает, – и зарылся бы в то единственное, которое для тебя – всё (а значит, и для других ты – в другом, полноценном качестве), и для того, в кого... Может быть, это важнее, чем все надуманные цели, установки, обязанности, планы, распорядки... Слабо? Слабо! Да и не ново. Я же и переводила Зиедониса: Швырнуть свое сердце, яйцо будто. Жизнь – копейка! Одно су! Один цент! Швырнуть и больше не встать утром. Сентимент. Проклятый сентимент. И, естественно, тащишься на работу, думая, что совсем это не естественно. А естественно – радоваться жизни, чувствовать остроту ее всеми органами чувств. Человеческое сознание? Мораль? Культура? Дух? Ну, так что же вы не радуетесь, господа? То-то... А еще меня учите!
12
№3 Я-то когда радуюсь жизни, мне хочется добро творить. Но мне нужен источник энергии. Я же не изгой. Тоже, к черту, общественное животное. И с сексом всё в порядке. Ласка нужна. Более того, – целая любовь. Вот тут-то всё и началось... Не пойму – как-то я раньше со всеми ладила. Понятия не имела о «своих людях» и об «уровнях». А узнав, долго воспринимала как снобизм. Да и сейчас, как только расслаблюсь и сольюсь с народом, сразу эпизод, как с сантехником Олегом. Пришел. Слава Богу, студентов не было. – Какие неисправности? – Не знаю. – А кто же знает? – Этого я тоже не знаю. – Во дает. Всё в порядке, что ли? – Нет, холодно, не топят. – И не будут топить. – Почему? – Ремонтируют. Не знаешь, что ли, как они ремонтируют... – Нет. – Туши свет!.. Во дает! А что ты знаешь? – Много чего другого. Психологию, например. – Нет, ты мне положительно нравишься. – Очень приятно, – говорю я спокойно, потому что ребят на приеме нет, и мне всё равно, с кем и о чем говорить. Даже интересно становится. Он уже признался, что они выпили «на троих», но он не пьян, хотя есть еще возможность выпить. Потом он замечает, какая я кудрявая и красивая – «вот не вообще, а для меня – очень», и глаза у меня особенные. И зачем я тут сижу такая? Объясняю. Он возбуждается, начинает бегать по кабинетной диагонали. – Ах, так значит... Сами, говоришь, мы во всем виноваты!.. А я в чем виноват?.. Я жду. – Она... с машиной себе нашла... а он... нужна она ему... с детьми!.. – А с Вами не случалось такого никогда? – Нет! Не очень верю, но – достоин сочувствия, а тема – как заигранная пластинка, да еще этот неудержимый мат. Некоторых больных невозможно остановить в этом смысле, так чем этот лучше или хуже. Он еще долго рассказывает мне про две отсидки, лагеря, армию, гауптвахту. Периодически возбуждается и кричит что-нибудь вроде «Олег не сука, он не предаст, за мной не пропадешь!» Такие, что ли, Родину защищали с криком «За мной, ребята!»? Вполне возможно. Потом он две недели звонит каждый день, клянется, что трезвый, и просит о свидании. Увы! А то намедни в очередь за вином встала. Тут же ко мне: – Пусти, рыжая, машина ждет. – Вставай.
13
№3 Обернулся, раз, два... – Может, телефон дашь?.. – Может, сразу с тобой поехать? – Нравишься ты мне. – Ну что ж теперь делать? – Ну, щас поговорим. Ты не смотри, что я в робе. Я же художник, декоратор все-таки. – Я никак не смотрю. Ты бери, а то впусти его без очереди, а потом он – в душу еще!.. – Ну, нравишься ты мне... – Сейчас выставлю из очереди. – Ну, хоть звать-то как? – Лида. – А меня Женя. – Ну и отлично. Толкаются. Чем ближе к прилавку, тем больше. Жмут со всех сторон. – Вот падлы, щас как свистну свою кодлу, – ни одного не останется... – А как же машина?.. – Машина машиной... Вот черт, нравишься ты мне. Ты кем работаешь? – Медсестрой. – Хорошая профессия. У меня много разных знакомых. Даже один кандидат наук есть. Кости ломает, знаешь? – Ортопед. – Что-то вроде... Эх, Лидка, Лидка!.. Вот тут разговор упрямо сворачивает к C2H5OH. Вредный, прямо скажем, продукт. Много всего ему уже посвящено. Интересно, что не только ругают, но и воспевают великие поэты. Вывод: значит суть-то не в том, а оно само, это явление, и его потребление – вторичны. Вот. И когда мне ближние говорят: плохо это, слышать, мол, не желаем, – я думаю: Господи, да кто ж больше меня из них видел и испытал, что это такое!.. Но они глухи, когда я говорю: «Потерявши голову, по шапке не плачут». Иной раз очень скверно выходило, но надо сказать, и состояние перед тем было суицидальное. Хотя у некоторых C2H5OH эту тенденцию усугубляет. А у меня наоборот. Но вот трогать меня стало опасно. И даже чувство вины пропало. Это уже новое состояние. Ненормальное, конечно. Значит, так это происходит. С некоторых пор образовалась в моей психике дырка. И как какие неприятности (это уже точно замечено) – так остатки природной радости в эту дыру уплывают. И сквозняк протягивает периодически через тебя такую тоску, что описать это невозможно. По-разному бывает: иногда выть, иногда кричать, иногда плакать хочется. И вот тут-то начинается главная ненормальность. Поскольку сил и желаний нет, я часами лежу и думаю: почему же прав человек, когда он жизнелюбив, как корова на лугу? Ну, где же я нелогична? Разве шеф не сволочь? Сволочь. Разве старшая сестра не ханжа? Ханжа. Разве у нас к больным относятся с душой? Нет. Разве мир не погряз в тряпье и в жранье? Ладно, будем меня судить. А Чаадаев? А Хайдеггер? А Мандельштам? Это же мои свидетели.
14
№3 Да, я понимаю – как посмотреть... Ну ладно, я буду смотреть только туда, где мне всего нужнее. Я о любви. И начну прямо со свидетелей. Айтматова нет под рукой. Есть Вежинов: «Они очень любили друг друга... Думаю, сейчас уже не встретишь такую горячую, такую преданную любовь, которая связала бы двух одиноких людей такими неразрывными узами. А больше они ни в чем не нуждались – ни у себя дома, ни в городе, ни на пороге стольких ужасных событий. В наше время всё по-другому. Слишком много лиц, событий, зрелищ. Тянут в разные стороны душу человека, ставшую разряженной, как атмосфера на Марсе, которая не может удержать в себе ничего живого». – И т. д. (Читай дальше.) Слов нет, – свидетелей много, и весьма авторитетных. Может быть, это ИХ мечта, ИХ неудовлетворенность? Так в чем дело? Дело в том, что я не Сольвейг. А быть рядом не значит быть вместе. И последний раз меня вынудили объяснять в очередном приступе бессилия, что не понимают люди друг друга. И на эту вынужденную (ненужную в тот момент), почти унизительную речь мне покровительственно, разумно и резонно объяснили... Как и должно было быть – не поняли. И открылась зияющая чернотой душевная рана, и истекли в нее последние силы, и осталась боль, пустота и отчаяние. И что странно – на работе (и утром, и вечером) я еще чувствовала себя совершенно нормально: советовала, успокаивала, лечила, помогала. А потом в ожидании ненужной встречи (как давно и как много стало лишним, ненужным) два часа бродила по площади Маяковского и 2-й Брестской, пока не набрела на знакомый дом, и подумала, стоя в знакомом парадном: как можно понять конечность? Здесь, в центре безумного города, в подворотне старого дома на первом, таком низком первом этаже, что окна почти у тротуара, в квартире, выходящей подъездом в ворота толстой кирпичной кладки, квартире, которой уже нет, но в которой прошло столько лучших дней моей жизни, я не могла понять, зачем это было Светлана Берзина и так прошло...
15
№3 Рядом с домом площадка в виде сквера, сейчас заснеженная, а когда-то в весенних или летних сумерках с кустами и скамейкой. И чувства, и ласки, которые невозможно описать... Разве можно представить, что всё это неповторимо, хотя бы в новом качестве? Иначе, какой смысл? Я глотаю таблетки. Я успокоился. Я ласково улыбаюсь. Спокойны ближние, и всё похоже на норму и на то, что я тоже нормальный. Только я никак не пойму, куда же девалось острое трагическое переживание смерти недавно потерянных друзей (родных людей)? Или это нормально – уподобиться той прохожей тетке, которая сказала своему спутнику: «Ну, чего там смотреть – мертвец как мертвец, лежит и лежит...» И еще нормальнее представляются ровные ласковые отношения с ближними, без эксцессов и страстей, с регулярным питанием. Все знают: я же не могу, чтобы продукты пропадали. И аппетит появился. А так – что попало съешь и мечтаешь, страдая, или страдаешь, мечтая. Не о прошлом и не о будущем. Только о настоящем. О самой возможности мечтать, остро ощущая, как зверь – воздух, свет, тепло, и как человек – огни, музыку, смех, машины, выражение глаз, нежность и грубость, да и мало ли еще что... Сейчас ничего этого нет. Это только воспоминания. Тупое сознание... Вдруг серый занавес продрался, и я увидел женское тело. Почувствовал соски на губах, изгиб бедер под ладонью и острое желание владения, обладания... И вот – новый ход мысли. Неужели пить или не пить само по себе так важно? Как считают мои близкие? Ну, разве что ли – жить или не жить. Я думаю: жить тупо – пить тупо. А как я вернулся домой последний раз? Три дня лежал, потом выпил таблетки (очень не хотелось: нарушен вид, сон, дикция, страшно сохнет во рту). Появились, забрезжили положительные эмоции. Но всё равно этого было мало, чтобы достигнуть того уровня сопереживания и любви, который раньше был естественным. Ах, скажут, – вот то-то и оно!.. Но разве естественная тупость лучше, кто бы в этом ни был виноват? А после бутылки вина появились те же стихи, те же желания и даже реальные действия, спасительные для всех и возможные в данный момент только в таком состоянии. А как в нормальном состоянии остро ощутить, что прошло детство, прошла юность, молодость, что мы сами тупо толкаем время, потому что мы не наслаждаемся в нем, а огорчаемся, устаем, спешим делать ненужные дела и стыдливо скрываем от себя это. Или устало отмахиваемся. Или сетуем, плачем. Жалуемся. Если бы в нормальном состоянии я закричал: «Остановитесь! Я люблю вас!»? А так я иногда кричу, и время останавливается. Это крохи. И всетаки. Иначе что бы я имел? Две любимые женщины, и обе далеко, в себе, не со мной. Когда я нормальный, я вижу, как их нет. Так как я вижу, что одна молчит, занимается делами и делает вид, что всё так и должно быть. А другая всё время плачет, потому что не имеет того, что хочет. А когда я ненормальный, я вижу огромную комнату. Я в уголке на диване, а насквозь снуют люди, люди, мелькают бумаги, книги, лица, как в пантомиме. А я знаю, что за окном широко-широко, буйно-розово цветут сады. И я беру ее на руки и вылетаю в окно.
16
№3 А дальше? – скажете вы, мой неумолимый скептик. Дальше не будет, потому что время остановилось. Время нужно для отмеривания дел, поступков и др. реальностей. Любовь неизмерима, зачем ей время? Так я понимаю любовь. И она всё может. Это я говорю неуверенно. Я еще верю этой нескладной нелепой девочке с тонкострунной душой, которая всё время плачет. И не может... Если бы я был нормальным, я бы рассуждал так: любить – это быть дающим, понимающим и прощающим. Значит, нужно всё делать так, чтобы им было хорошо в их своих мирах. Этого я не могу. Потому что я ненормальный. Максималист. Что я, автопоилка, что ли? Я предлагал: давайте найдем общий язык. Согласимся, что мы – разные миры, и будем летать друг к другу в гости, с соблюдением суверенитета и с полным уважением и даже любовью. На расстоянии любовь таинственна (иллюзия!) и неисчерпаема. Я прилетаю к ней в гости. Она в печали. Плачет у меня на плече (или груди). Я говорю много ласковых слов, потому что накопил энергию, соскучился и верю, что всё возможно, и она, омытая лаской, тоже верит, и хоть на время на этой черной планете – солнце. Я уж не говорю о том, что всё то, что, когда я был раньше нормальным, было мило и любимо, теперь подавляется, осуждается и омывается слезами. «Плешка»... Когда же я смогу образно передать эту часть моего превращения так, чтобы они поняли? Позже меня удивило, что на Плешке цветут яблони, и раньше, чем в других местах. И то, что Плешка у Большого театра – это тоже интересно. Впервые я появилась там в 30 лет. Для Плешки – возраст преклонный. Но ведь я была не одна. А она себя чувствовала здесь королевой. Она была бисексуальна, но явно предпочитала женщин, и старше себя. Ей было 22. И, конечно, там все пили. Не как алкоголики и не по-гусарски, а весело и развратно. На ней было платье из тонкого французского шелка. Почти не было, так видна была юная развращенная стать в самом расцвете. И она была там, как рыба в воде. Были проститутки и наркоманы, но больше было гомосексуалистов, с которыми нас роднила отверженность. Мне доставляла наслаждение и эта порочная любовь, и эта отверженность от мира расчета и скуки. Она была в расцвете тела, я – ума. И эта сладострастная ночная жизнь отверженных и хмельных похабников в сознательном восприятии была еще более привлекательна, так как днем я изучала чрево науки, а не ее вершины, со всеми его атрибутами: борьбой за власть и деньги, лицемерием и ханжеством, ложью и трусостью. Я уже была начинена самиздатом, и в периоды, которые потом прорвались в депрессию, презирал весь строй и его отдельные учреждения, и людей, работающих что в науке, что на конвейере от и до. Да нет, было хорошее, было. Ведь я тогда был нормальным. Но в целом это была устаревшая казарма, где всё держалось только на страхе. А с хорошими я дружила. Но они были тоже в своем роде изгоями. Они подписывали бумаги в защиту политзаключенных и вообще жили честно, насколько это возможно в нашем обществе. Или уезжали. А я была с ней, и больше мне ничего было не нужно. Не совсем так. У меня была масса энергии, неиспользованной нежности, и эта откровенная
17
№3 сексуальность была недемонстративным вызовом тупому строю. А полицаи не беспокоили нас очень, мы строю реально не угрожали. Итак, я имел, что хотел. И что же случилось? Я сказала однажды, когда мы гуляли вечером, имея в виду нашу крайнюю неустроенность: «Когда у нас всё будет, мы будем не нужны друг другу». Я не говорила ей тогда о том, что человек живет своей внутренней жизнью, и только это значимо, как бы оно ни проявлялось вовне. Часто, очень часто это забывается, и мы идем на поводу нашего второго «Я». Запечатлеться! Любым путем проявиться, и желательно, с позитивной оценкой каких-то людей. Для одних – одного-двух, для других – многих, для третьих – всё равно кого, чтобы не забыли, чтобы любили, чтобы – жить со смыслом (рациональным – для чего-нибудь: для науки, искусства и т. д.). Ах, как мы ошибаемся! Какой ничтожный след оставляем мы, простые смертные, в душах людей и в судьбах человечества. Если бы мы могли постоянно осознавать себя частью этого Великолепного вида животных, которым природой дано не только есть, пить и удовлетворять половой инстинкт, но создавать! Создавать и осознавать это. Осознавать, что нет тебя – и нет солнца, красок, звуков, и запахов, из которых ты создаешь целый мир вместе с тебе подобными. И каждый из них – тоже мир, тот же и другой. Жизни не хватит познать их, понять закономерности этих миров, попытаться сделать хотя бы свой мир красивым, если не прекрасным, радостным, если не счастливым. И для этого столько надо ума, души, фантазии. И вот тебе разумный эгоизм – наслаждайся творением своим и будь хозяином своей жизни. А она вся была – роль, вся ждущая аплодисментов, да и просто нормального благоустройства не хватало, и меня было мало. Или много. Или совсем не то, или не совсем то, во всяком случае, с определенного времени. Но счастье было. Старо как мир – что мы стремимся к абсолюту – Гармонии, а имеем всё относительное. Тогда было всё ясно. Но почему мне сейчас доказывают, что нет вечной радости? Разве, утоляя жажду, мы утоляем ее навсегда? И вот тогда я стал раздваиваться. Люди мне стали казаться марионетками, и вся их внешняя жизнь – автоматическим конвейером. Чтобы внести беспорядок, вернее – нарушить порядок, я надевал яркий костюм, а прохожие бабки говорили: «...ос-споди!» и крестились. Я по ночам прыгал из окон на мостовую, а потом под утро ездил на поливальных машинах по Красной площади. Я простаивал ночи у Таганки, и она настраивала меня еще воинственнее. Но это всё до тех пор, пока была Любовь. А в конце я лежал на матраце без ножек и смотрел, не двигаясь, в окно на черные голые сучья мокрых деревьев. Была очередная осень. Первая реакция на слово «депрессия», которое произнес мой муж, у меня была такая же восторженно-жизнелюбивая, как на любое незнакомое, но интеллектуальное выражение, не имеющее ничего общего с эмоциями. Когда это было? И как случилось, что солнце перестало быть жизнью и стало утомительной и тягостной жарой, нарушающей покой прохладных сумерек и ночи. И жизнь человеческая стала для меня мучением. Я находил себя на пустыре, где росла и пахла кашка. Белая мелкая, а розовая крупная. Шарики со сладкими цветочками – выдернешь и пососешь. Пыльные листики подорожника, которые можно приложить к разбитому колену. А у них вместо цветов – палочки. Сначала зернистые, как кожа у ящерицы, потом пу-
18
№3 шистые. Дикая ромашка. Если потрешь ворсинчатые листики в пальцах, здорово пахнет. Полынь тоже. Железный прут торчит из земли. Правда, тут не земля, а песок. И почему-то чаще в песке валяются зеленые бутылочные стекла. Может быть, их просто лучше видно на песке? И выгоревшие площадки с кусками жести, разной проволокой, бумагой и деревяшками. Остаток какой-то тряпки висит над лужей на торчащей проволоке, как флаг. Пустырь сдается. Так я обретала «пещеру». А разрыв с людьми продолжался. Я сидела на утреннем спектакле «Робин Гуд» в театре Станиславского и с раздражением смотрела на холеного, самоуверенного позера Робин Гуда с мутными глазами и подмигивающими гримасами, с сознанием своего положения прима-актера, снимающегося в кино. На служанку сорока с лишним лет с лицом помятым и мешками под глазами, игривую, в сарафане на лямочках, открывающем морщинистую шею и красные пятна на груди. Следы утомления и похмелья лежали на лицах немолодого гитариста, аккомпанирующего актерам вместе с юными пианисткой и контрабасисткой. Последняя опиралась спиной о рампу с застывшим выражением безразличия и привычности на лице. Но иногда она улыбалась чему-то своему и обменивалась репликами с пианисткой, лица которой не было видно. Всё это так, скажете вы, мой скептик. Но ведь как посмотреть. Ведь и пожалеть, и понять можно... Понять?! Да как же они могут для детей... Да, как могут... Нет уж, вы меня извините. Ну ладно театр, – та же «Плешка». А в науке? Нет, нет, увольте от копания в грязном белье. Тогда я еще был нормальным. И знаю, по крайней мере, три института, где все голосовали за ложь и продавали что попало. А я? Я увиливал. Я не воюю с носорогами. Так что ты хочешь? Я? Ничего не хочу или вечной любви. Сегодня я определенно нормален. Первый день так определенно. И что же? Солнечный весенний день. Уютный красивый кабинет. Гвоздика на столе. И... Полная тупость. Никак не пойму, чем же себя занять. Звонил Ежик. Писать ему почему-то не могу. А за неделю в наркомании написала, наверно, 20 стихов и любила его очень. И с Ларкой были неровные, но человеческие отношения. А сегодня как две бабы поругались. Замолчали, разошлись. И опять... ничего. Ни тоски, ни грусти, ни зла, ни радости. Зато здоровое спокойствие. Ни одной творческой или какой-нибудь инициативной мысли. Всё хорошо и ничего не надо. Еще бы не приставали только. Ни с работой и вообще ни с чем. Поспать, почитать, поесть неопределенное время. Или, лучше, чтобы оно остановилось!
19
№3 Портрет Высоцкого под стеклом единственный стимул. Напоминание, что значима только смерть. Что его нет. Дыра в жизни, в пространстве, во мне. Бабушка, Галка, Виза – это куски уходящей из меня жизни. Это я способна сейчас чувствовать. Хотя и это – приглушенно, не остро. Но хоть это. Значит, я все-таки живу. Я вспомнил лейтмотив вчерашнего последнего дня угасающей, уходящей болезни: что же все-таки от ненормальности, а что от реальности. Не может быть, что всё без всякой причины вылезло из меня, как опухоль. Известно, что я давно отчуждился от семейной жизни со всеми ее узами? Да. И опять, всё сначала. Известно, что мне труднее всего отношения запрета, навязывания воли, сколь бы рационально это ни было? Известно. Но снова нудно и вязко ежедневно повторяют – алкогольные мотивы, «антидемонстрационные» и связанные с «постоянными» «вечными» трудностями, печалями, особенностями характера. Но ты же этого (без этого не то) хотел? И платишь. Ну да. Я же просто выясняю реальные факты. Есть они? Есть. Умаляет ли это твои недостатки? Нет. Но ни-че-го не меняет. Это есть не духовное парение и радость, а: 1) недостаток денег 2) несоответствие интересов (не людей, а с людьми не умеем, нет театров, гостей – непьющих) 3) плохое самочувствие (постоянное, и обида на непонимание этого) 4) неудовлетворенность жизнью вообще. А на черта тогда всё это надо?! Вот вам и начало. Элементарно. Когда я становлюсь ненормальным, я, скорее всего, в состоянии конфликта с этим миром. Тогда мне становятся ближе сны и подсознательные переживания, чем реальные. А чем бессознательное не реальность? Жалкое сознание! Ну, чем оно может гордиться? Своими целями, или выдуманными конечными результатами, или жалким надуманным компромиссом между религией и фатальностью, называемым «верой в светлое будущее». Мне приснилась большая и властная несколько таинственная тетя Эмилия, которая вместе с бабушкой занимает достойное место в этой волне... Но они такие разные... Почему бабушка – бабушка? Сколько времени прошло, пока мать колобродила со своими любовниками (тогда еще она – мать – была ее – бабушки – недостойна – мелка, да и потом тоже, – да простит мне Бог!). Потом мы ползали у нее под ногами. Потом у нас были любовники и любовницы. Боже! А она всё была бабушкой! Да это же абсурд!.. ...Мне снилось почему-то, что я ела что-то вроде блинов с противня и ждала, пока тетя Эмилия приедет за мной по пути на катере (это надо же такое придумать!). Но катер пошел другим рейсом. Капитану надо было показать своего ребенка врачу где-то там... И я ждала... А потом Эмилия рассуждала с мамой о партийности, и я уже пыталась вмешиваться. Голос матери был неуверенным и несколько зависимым, даже заискивающим. А тетка была вне этого, по сути дела, хотя пыталась как-то судить. А я всё норовила побольше сожрать. Потом пошли сексуальные грезы и увели меня от сути. Так всегда. Но это признак этой не худшей жизни. Так бы до конца дней – как наркотик. А почему не сама жизнь? Потому что гомо сапиенс отравлен «сияющими верши-
20
№3 нами» и оторвался от глубин. Ну, так ему и надо. Но ведь какой дьявол придумал такие страдания за эту несбыточность, которая то ли есть непостижимость теперь или всегда, то ли наказание! Вот и знаю, за что страдаю. По крайней мере, есть за что. И поэтому допущена к этой щелке – вознаграждающей страдания и продлевающей за вину, за данность. И я извиваюсь в пространстве, едва держась за что-то одно и пытаясь дотянуться до другого. Если приоткрыть эту щель пошире для неподготовленного, непосвященного, он сразу стреляется или с ним случается еще что-нибудь вроде бы случайное. Почему тогда раньше уходят лучшие, посвященные – это уж определенно? Вот. Это опять то, что не дано в ширину щелки. Но это близко. Так близко, что странно кажется, почему я здесь? Или это самонадеянность? А то, что они там, – может быть, в этом какое-то решение, избавление, разгадка? Если задуматься, – жизнь так мгновенна – вспышка, озарение, отблеск чего-то более значимого. А может быть, в этой вспышке, в этом мгновенном отражении – смысл. Досюда додумалась вся материалистическая философия. Если мы одинаково понимаем. Я хочу запомнить этот день. 13 (о!) мая. Состояние и на препаратах (3+3) х 2, которые глотала после очередного инцидента, и при внезапном снятии (1-й день) полного возвращения к прежним чувствам и восприятию. Люблю Ежика. Не раздражаюсь, даже ревнуя, больше люблю. Кажется по-прежнему, что он – меньше. Утешаюсь тем, что есть М. В 20 лет мы уже пили. Но лучшие переживания – не то или – не от этого. А вот, например. Мы покупаем в Эстонии мебель и всякие штуки для хозяйства, для семейного гнездышка. Радиола-магнитола, с лакированной отделкой, кремовая с зеленым, как в детских мечтах, глазком, белыми пластмассовыми блестящими клавишами и винтами-ручками. Сам вид ее был праздник. А с музыкой и магнитофонными записями – это было претворение чуда. А в аллее, ведущей к церкви и поликлинике, сладко пахла акация, и кусты ее образовали тенистый тоннель для нас с Ним. Алкоголь не вредил и не умалял, а вызывал запредельное возбуждение, которое удовлетворяли только бешеные ласки. И впервые была своя квартира (а не по углам), можно было открыть окно на центральную улицу и нюхать: запах лета, запах хлеба, запах деревьев, запах цветов, сена, дождя, дыма, лошади с телегой дров. Почему сейчас запахи так не волнуют? Старение и стирание? Нет! Ни за что! В человеке заложено гораздо больше. Ему надоедает жить обычно после 70-ти. «...Мы просто устали, и слишком мы стары...» – у Вертинского. I4.V. Ретроспективно. Я сегодня хочу быть злопамятной, а памяти нет, поэтому пишу этот жестокий диалог: – Прости, пожалуйста!.. – За что? – Она чуть не совратила меня. Долго разговаривала, а потом просила поцеловать ее перед сном. Ну, так в чем же дело?
21
№3 – Я очень испугалась. Я ведь знаю твою реакцию... (И поэтому после двух бокалов шампанского предалась похоти – или это, простите, любовь? – и опять жестоко, почти в моем присутствии.) – Да уж не впервой... – А с тобой разве так не случалось? – Случалось. Я же тебя ни в чем не виню. – Правда? – Правда. Входит другая. – Рыжичек, не сердись, пожалуйста. Я нашкодила (!) немного. – Да ради Бога, в чем дело? Идите спать. Уходит. – Ну, прости, пожалуйста, – ведь это не так часто бывает: вот с братом тогда и сейчас. (Вовремя напомнила.) – Нечего прощать-то. Просто, может быть, ты сейчас поймешь, как я всё время страдала, и бесилась, и пила, потому что чувствовала, что тебе меня мало. Что это не то большое и единственное... – Я понимаю, что я не так люблю, как ты, и тебе этого мало. Но что же делать? Я считаю, что человек полигамен (Боже мой! точно те же слова говорила та, которая только что вышла, несколько лет назад...). Всё меняется, переходит в другие формы, может быть, даже лучшие. (Да, особенно пошлый флирт на глазах у любимого человека.) Наутро (а была ли ночь?) та, другая, снова подсаживается на постель. – Ты не спишь? – Нет – Не сердись, пожалуйста. – Да что ты, в самом деле. Не ханжа же я. – Правда, не сердишься? – Правда. Пытается поцеловать – Ладно, идем завтракать. (Выстоять! Выстоять! Выстоять!) – Не волнуйся, я тебя не сужу. Я даже не раз думала, что тебе больше, чем Л., нужен настоящий мужчина. – Да где его возьмешь? – Ну, Костя, Женя – был же кто-то. – Всё не то. – Всё равно, ты же еще молодая, и тебе, естественно, хочется разнообразия. – Ну не надо, я прошу тебя. – Ладно, поспи немного. Не хочу любви. Да была ли она? – Обе не настроены ни на верность, ни на вечность. У меня хоть алиби: если случится, то люблю. Сколько раз мне повторялось, что «жизнь – это сложная штука». И вполне можно встретить и полюбить другого. Нет уж – лучше ничего не надо. Спасибо, за временную любовь и предложение ждать, пока тебя заменят. У меня уже хороший опыт в этом плане. Я бы соглашалась с правомочностью этого «предложения», если бы по себе не знала, что когда любишь, даже мысли
22
№3 такой не возникает. Такого трезвого расчета по поводу того, что любовь должна кончиться. Что это – черствость души? Или я опять не оправдываю надежд? Ну и опять тот же выход: не можешь терпеть – не люби, и будет легче до очередной иллюзии. Но, по крайней мере, не надо ждать и без конца глотать таблетки в тоске, с чувством вины (что я не могу всё принимать и терпеть) и в ожидании, когда твои птицы почувствуют себя способными летать. А ты будешь изобретать способы ухода из этого мира и с глубокой тоской вспоминать, как я долго любила жизнь, людей, друзей и работу. За что же так?.. И до чего же разумны мужчины, которые умеют скрывать свои слабости с благой целью. Хоть так... Есть такие срамные слова, как «половой акт». Мне кажется, что ты к нему вот так и относишься, как они звучат: можно с одним, а можно и с другим. К категории верности это не относится. Это относится к моему восприятию «акта» или его атрибутов как к вершине наслаждения с любимым человеком. Я грешила, но я любила. Если это так у тебя, почему не скрыть до поры выбора, чтобы не мучить. Нет, в тебе есть от роду (или Герсова виновата?) приятие и откровенное допущение похотливой интимности, временной. Но при этом тем более не надо бы мучить? Или это тоже от Герсовой (неужели мало Ларкиных страданий). Что ты за человек? И после всех писем и после того утра... Я устала. Я больше не хочу страдать. Я больше не хочу любить так. И еще одно: я совершенно искренне поняла – что’ для тебя кино, искусство, книги и люди, и поэтому тоже хочу быть тебе нужной. Но пусть твое будет твоим, и мое моим, раз уж так получилось. А депрессии и другие отрицательные чувства происходят исключительно при сравнении с молодостью. И всё потому, что мы забываем о преимуществах, дезертируем, и потому, что прошлое всегда легче настоящего и будущего. Смеется «дед» на фотографии, и мне становится стыдно за свое слабодушие. Он жил девяносто лет и всё время потихоньку творил добро.
23
№3 Глава «Однополая любовь» из книги Григория Чхартишвили «Писатель и самоубийство» – М., 1999.
Моя боль сказала мне: «Ты не человек. Тебя нельзя и близко подпускать к другим людям. Ты – грустное и ни на что не похожее животное». Мисима Юкио «Исповедь маски».
Я выделяю гомосексуализм в отдельную главу из-за того, что эта вариация любовных отношений особенно опасна суицидальным финалом. Если уж «обычная» любовь делает любящего беззащитным и эмоционально уязвимым, то страсть гомосексуальная обнажена вдвойне и, с точки зрения большинства, нагота эта уродлива. Гомосексуалист прежних дней терзался ощущением своей виновности, страшился осуждения (а то и агрессии) со стороны общества, а самое горькое, что, в отличие от «обычной», однополая любовь не сулит хэппи-энда в духе «они жили долго и счастливо». Даже в современной литературе, подчеркнуто толерантной по отношению к так называемым сексуальным меньшинствам, мне не удалось обнаружить ни одного произведения, в котором гомосексуальная связь заканчивалась бы «гимном ликующей любви». Гомосексуализм изначально трагичен, потому что почти всегда обрекает человека на одиночество. А писатель-гомосексуалист одинок в квадрате, ведь творчество и без того неотрывно от изолированности, непохожести, отщепенства. Гомосексуалисты всегда были, да и сейчас остаются группой повышенного суицидального риска. Причиной тому не только более высокая ранимость и эмоциональная возбудимость, но и внешние обстоятельства. Раньше таковыми были остракизм или страх разоблачения; в наши дни – СПИД, который, с точки зрения религиозных фанатиков, стал карой Божьей за «вопль Содомский и Гоморрский», расшатавший устои нравственности. Безжалостней всего СПИД ударил по творческому сословию, в ко24
№3
тором процент гомосексуалистов и бисексуалов во все времена был очень высок. В 80-е и 90-е годы многие литераторы умерли от нового морового поветрия. Были и такие, кого СПИД подтолкнул к суициду. Например, французского писателя Ива Наварра (1940–1994), долгие годы бывшего лидером движения за юридические права и социальную адаптацию сексуальных меньшинств. Или кубинца Рейнальдо Аренаса (1943–1990), который у себя на родине сидел в тюрьме за «извращенность» и распространение «подрывной литературы», а в эмиграции за свободу любить и писать как хочется заплатил смертельной болезнью и самоубийством. «Куба будет свободной. А я уже свободен», – написал он в предсмертной записке. В нашем столетии многие задавались вопросом, почему среди людей творческих профессий всегда было так много бисексуалов и гомосексуалистов. Версий более чем достаточно. В бисексуальности многих прославленных литераторов обоего пола, возможно, проявилось подсознательное стремление к андрогинности: вобрать в себя оба пола, испытать ощущения, не предназначенные тебе природой, почувствовать себя человекобогом. Преодолеть предел обычного человеческого существования – один из главных и самых древних стимулов литературного творчества. Что же касается гомосексуальности, то здесь, очевидно, соединились два потока: ведущий от творческого склада личности к девиантной сексуальной ориентации и, наоборот, тот, что ведет от врожденной аномалии к творчеству.
В первом случае речь может идти о стремлении творческого человека к неординарности, к тому, чтобы не быть таким, как все, о стимулирующем воздействии «запретности» и парийности. Всё большее распространение гомосексуальности в развитых странах свидетельствует о прогрессирующей усложненности цивилизации, о растущей дистанцированности от природы 25
№3
и первобытной естественности. С развитием энтропических процессов неминуемо будет происходить «стирание грани между полами», сопровождаемое не только социально-ролевой, но и сексуальной перетасовкой половых функций. Всё это в определенном смысле – плоды человеческого творчества. Во втором случае имеется в виду несомненная творческая восприимчивость «естественных гомосексуалистов». Быть не таким, как остальные, – это развивает фантазию. Инакость психофизического устройства легко преобразуется в неординарность мышления и воображения, из чего, собственно, и складывается склонность к творчеству. Были и такие авторы, кому роль нарушителя табу, эпатирующего общественную мораль, была необходима для вдохновения. К числу подобных литераторов, впоследствии нареченных «проклятыми поэтами» и «цветами зла», относится целая плеяда изгоев, всячески афишировавших свою ненормативную сексуальность: де Сад, Байрон, Рембо и их разнообразные последователи. Общество платило святотатцам неприятием и враждебностью. Особенной непримиримостью к осквернителям нравственности отличалась чопорная Англия – страна, в которой из-за традиционной системы закрытых школ для мальчиков гомосексуализм был необычайно развит. Но предаваться «содомскому греху» следовало втайне, а не открыто. Нарушителей благопристойности британское общество безжалостно карало. В 1784 году из страны был изгнан писатель Уильям Бекфорд, уличенный в пристрастии к юношам (и впоследствии покончивший с собой). А когда Англию навсегда покинул Байрон, приличное общество проводило великого барда вздохом облегчения, поношениями и проклятьями. Газета «Морнинг кроникл» напечатала по этому поводу брезгливую балладу:
…Он едет прочь, дабы искать в заморской мути Разврат под стать своей порочной сути. Английский закон до 1861 года карал однополую любовь смертной казнью, а затем – пожизненным заключением. Апофеоз английской гомофобии – расправа над Оскаром Уайльдом, сведшая безобидного любителя крашеных ромашек в преждевременную могилу. Однако общественное мнение не везде относилось к сексуальным меньшинствам столь же сурово. На Востоке гомосексуализм и вовсе не считался пороком. Например, в японской классической литературе немало романтических историй, воспевающих однополую любовь. У Ихары Сайкаку можно даже встретить описание гомосексуального синдзю. Герой новеллы, 15-летний юноша, узнает от матери, что самурай, которого он любит всем сердцем, некогда убил его отца. Мать требует мести, заявляя, что долг чести выше любви. Любовник с этим не спорит и готов принять смерть от руки мальчика. Но тот не уступает ему в великодушии и требует честного поединка. Растроганная борьбой двух благородных сердец, мать смягчается и позволяет влюбленным провести ночь вместе, отложив трудное решение до утра. Но назавтра она находит два трупа: смерть примирила любовь с долгом. 26
№3
Представить себе подобный сюжет в западной литературе, прямо скажем, трудно, хотя персонажей-гомосексуалистов (и тем более писателей) в Европе и Америке не меньше, чем на Востоке. Нет, я не собираюсь пускаться в перечисление литераторов, известных склонностью к гомосексуализму, – список получился бы длинным, при этом все равно неполным, а во многих случаях основанным на сплетнях или домыслах. Сексуальная ориентация писателя для моей темы существенна лишь тогда, когда приводит к суицидному исходу. Примеров косвенной связи гомосексуализма с самоубийством довольно много: У. Бекфорд, В. Князев, И. Игнатьев, Х. Крейн, Н. Кассиди, Ю. Мисима и т.д. Прямая же причинно-следственная связь чаще наблюдается не у мужчин, а у женщин. Возможно, дело в том, что в глазах общества, этику и мировоззрение которого определяли мужчины, лесбиянки были еще преступнее мужеложцев. Традиционное представление о «жрицах сафической любви», нашедшее отражение и в литературе, рисовало жестокое, распутное, сексуально ненасытное, но при этом эмоционально холодное, а главное, непозволительно умное существо. Это настоящий образ врага, воплотивший все те качества, которых мужчины больше всего боятся и не любят в женщинах. При этом пресловутая эмоциональная холодность женщин, «которым не нужны мужчины», – выдумка сильного пола. Наоборот, гомосексуальные женщины обычно обладают повышенной эмоциональностью и особенной обнаженностью нервов, что нередко и приводит к самоубийству. Кроме того, для них, в отличие от мужчин, духовная сторона любовной связи значит больше, чем плотская, чувства преобладают над чувственностью. Французская поэтесса Рене Вивьен (1877–1909), сейчас почти забытая, а в начале века почитавшаяся «самой загадочной поэтессой Прекрасной Эпохи» и, разумеется, «современной Сафо», была хозяйкой парижского артистического салона, где бывали Сара Бернар, Колетт и многие другие знаменитые женщины. Своего пристрастия к однополой любви поэтесса не скрывала. Ее салон славился гастрономическими изысками, однако умерла Вивьен от голода: брошенная любовницей, она перестала принимать пищу и угасла. 27
№3
Хрупкий, почти бестелесный любовный треугольник, в котором не нашлось места для мужчины, – история смерти крупнейшей шведской поэтессы XX века Карин Бойе (1900–1941). Путь к осознанию своего гомосексуализма для нее был долгим, и его отправной точкой, видимо, послужила не столько физиология, сколько изначальное стремление к неограниченной личной свободе вопреки любым запретам и преградам. Однополая любовь несомненно давала Бойе мощный заряд творческой энергии – этой теме посвящены многие ее произведения. Конечно же, круг ее интересов, как у любого значительного литератора-гомосексуалиста, не сводился только к однополой любви. Страстная и увлекающаяся, Бойе не раз меняла убеждения и взгляды: сначала это был буддизм, потом христианство, потом социализм, а в последний период жизни – фрейдизм. Ее роман «Каллокаин», наряду с «1984» Дж.Оруэлла и «Дивным новым миром» О. Хаксли, считается одной из классических антиутопий, разоблачающих тоталитаризм. Но главной жизненной коллизией Бойе была не политика и не литература, а любовь. Карин разрывалась между двумя женщинами, которых любила долгие годы. Первая из них, немецкая эмигрантка Марго Ханель, с которой Бойе жила одной семьей, изводила писательницу ревностью и эмоциональным вампиризмом. Карин пыталась с ней расстаться, но не хватило жестокости. Марго была на двенадцать лет моложе, болезненна, беспомощна и, очевидно, вызывала у Карин еще и материнские чувства. Однако сердце писательницы было отдано другой женщине, Аните Натхорст. Любовь эта была платонической и безнадежной, поскольку Анита испытывала к Карин лишь дружеские чувства и к тому же умирала от рака. Разрываясь между чувством вины перед Марго и обреченной любовью к угасающей Аните, Карин ушла от сердечных мук – ушла в прямом смысле: однажды апрельской ночью покинула дом и больше не вернулась. Ее нашли в лесу несколько дней спустя. Бойе выпила пузырек снотворного, легла на землю и умерла от переохлаждения. Через месяц безутешная Марго Ханель отравилась газом. Еще три месяца спустя умерла Анита Натхорст. Не странно ли, что одно из самых глубоких высказываний о любви принадлежит поэтессе, которая не умела любить так, как задумано природой?
«Я верю, что любящий получает за свою любовь ровно столько, сколько дает, – но не от того, кого любит, а от самой любви».
Карин Бойе.
28
№3
Гере, Богине Домашнего Очага
Греческая история чрезвычайно насыщена легендами о мифологизированной ныне Ипполите, бывшей в свое время отважной, воинственной и дерзкой царицей амазонок. Согласно одной версии, знаменитый Геракл должен был добыть во что бы то ни стало пояс Ипполиты, что ему успешно удалось, безжалостно убив царицу. По другому преданию, тот же пресловутый герой-мужчина взял Ипполиту в плен и передал ее впоследствии в руки Тезею, тогдашнему правителю могучих Афин. Зачастую мифы двоятся, приобретая весьма расплывчатые облики и сливаясь воедино. Так, к примеру, иногда перед читателями предстает следующая картина: герои, заключив меж собой клятвенный союз, самозабвенно воюют «не на жизнь, а на смерть» против Владычицы амазонок. И, наконец, по еще одной легенде, царь Тезей предпринял боевой поход против Ипполиты и самолично захватил ее в плен. Чтобы спасти свою царицу от коварного и ненавистного Тезея, амазонки достигли Афин, но потерпели полный крах и поражение в битве с хорошо оснащенным тамошним войском. Соответственно, Ипполита осталась в руках Тезея. Позже, когда царь Афин справлял выгодную в государственных целях свадьбу с Федрой, законной наследницей богатого государства-острова Крит, дочерью критского царя Миноса и Пасифаи, внучкой солнца Гелиоса и родной сестрой Ариадны, Ипполита, у которой уже тогда был от Тезея сын, названный в честь матери Ипполитом, неожиданно для всех ворвалась во дворец и беспощадно перебила на смерть многих гостей. К сожалению, в этой «свадебной» битве смелая и отважная экспредводительница амазонок была убита. Лично у меня голова идет кругом от всех этих разноликих перипетий и туманно-необоснованных версий. Посему наиболее приемлемой (с точки зрения логики, здравого смысла и закономерности) для моего сознания и весьма импонирующей моему восприятию остается следующая легенда, украшенная свободной литературной интерпретацией. 29
№3
В период славного могущества Афин и своей твердой царской власти Тезей совместно с отчаянным любителем приключений Пирифом предпринял морской поход на Геллеспонт и далее, сквозь проливы, на Эвксин с исключительно пиратскими, грабительскими намерениями в целях развлечения. Однако, возможно, эта идея потерпела бы провал еще на своем зачаточном этапе, если бы царя не подстрекало собственное любопытство. Он с давних пор был наслышан о загадочном, далеком и весьма заманчивом острове Понт, где, по рассказам, жили «эти самые» амазонки. В то время как пиратские корабли, нагруженные до отвала всевозможной добычей, сыто и расслабленно ползли в жаркий летний полдень по курсу ленивого попутного ветерка, Тезей со своей братией вожделенно наблюдал с бортовой площадки за группой девушек, со всей страстью и искренностью отдававшейся морю. Причем, девушки окончательно сразили прославленного героя тем, что не плескались у берега, а заплыли далеко в море. «Они плыли так быстро, чисто и размашисто − я принял бы их за мальчишек, если б иные не успели уже выйти из воды. Убегая в чащу, они двигались по гальке легко − было видно, что ноги привычны, − но не похожи были на крестьянок: двигались слишком гордо. У них были длинные стройные ноги, упругие гладкие бедра; маленькие груди безукоризненны, словно чаши, сделанные на круге; тела − сплошь позолочены солнцем, без бледных следов одежды; светло-русые волосы сверкали на смуглой коже, как серебро... Все они носили их одинаково: короткий тугой жгут на затылке плясал по плечам при беге. Самые быстрые уже добежали до леса; сквозь листву − там, где она была пореже, − виднелось движение смуглых тел... И я подумал: «Если женщины таковы, каковы же мужчины?! Это раса героев, сомнения нет». Постепенно до меня дошло: здесь не будет мужчин. <...> Махнул боцману и крикнул: − Живей! Гребцы с хохотом поднажали». Некоторые, особо нетерпеливые представители команды Тезея, не выдержав истового томления, бросились в воду с борта корабля в надежде вплавь догнать быстрых и стремительных амазонок, пытающихся скрыться на берегу моря из поля пиратского зрения. Один из них стал нагонять единственную плывущую девушку. И − вдруг! «Заросли раздвинулись, на пустынном песчаном пляже появилась одна из них и помчалась, как олень, назад к воде. Она не стала тратить время на одежду, но за плечом у нее был колчан, а в руке лук. Она вошла в воду почти до колена, наложила стрелу на тетиву... А я − я уже был сражен. Линия от груди к выгнутой назад руке, изгиб ее шеи, нежный и сильный, − пробили меня насквозь вспышкой огня. Она стояла, целясь, − золото и серебро, тронутое розовым тоном, − брови сдвинуты, глаза спокойные и ясные... Непристойные крики не касались ее прекрасной чистоты, как дождь скатывается с хрусталя... Оглядела нас вскользь, как охотник, выбирающий себе жаркое из мычащего стада... Никогда прежде не видел я такой безупречной гордости на человеческом лице. Она была готова, но не стреляла, а крикнула: «Мольпадия!» Голос был холодный, дикий и чистый, как у мальчишки... или у птицы... Она показала головой, и я понял, что сейчас будет: подруга, плывшая прямо на нее, была между ней и мужчиной...» 30
№3
Итак, Владычица амазонок Ипполита смертельно ранила одного из лучших и смелых пловцов Тезея. «Она стояла в воде и смеялась. У меня внутри всё трепетало, такой это был смех: в нем не было ни стыда, ни бесстыдства, − просто смеялась, радуясь своей победе над незнакомыми чудовищами... Она была как Богиня Луны: смертоносная и невинная, изящная и ужасная, как львица... Она ждала, прикрывая подругу, выходившую на берег». Воспылавшему Тезею ничего не оставалось, как хитростью заставить наиболее отважную часть своей команды любыми способами пробраться в стан амазонок якобы для расплаты за «невинно убиенного», а самому попытаться насильно захватить в плен вожделенную Ипполиту. «Преследовать ее, найти − больше я ни о чем и думать не мог». Воинственная компания пробиралась тайными тропами. Наконец, Тезею удалось из своего убежища подглядеть разговор Ипполиты с одной из девушек-охотниц, той, которую она недавно спасла от навязчивой настырности мужчины. «Они говорили, как подруги... Я слышал ранее, что амазонки связаны любовью, что они дают обеты и выбирают на всю жизнь... Но это меня не тревожило: ведь у нас общая судьба − если я для нее родился заново, то и с ней случится то же, для меня...» В конце концов, Лунные Девы Артемиды обнаружили-таки тезеевскую засаду, и «протрубил боевой рог». Неожиданно для афинской царствующей особы завязалась воинственная и ожесточенная схватка. Несколько человек с обеих сторон погибло. Тогда хитрый-Тезей попробовал прибегнуть к очередной уловке. Он попытался завести мирные переговоры с Ипполитой, тотчас получив однозначный отпор всем своим «благим намерениям». «Никаких мужчин здесь. Никаких богов мужчин. Это − Девичий Утес. Я − Ипполита Дев. Царь. Мы − девы Девы. Мы все в Ее руке. Мы убиваем вас. Таков наш закон». Однако Тезея и это не остановило. Напротив. Он, как говорится, пошел ва-банк, предложив Ипполите сразиться лицом к лицу, один на один, царь с царем, до победного конца, до гибели одного из двух. Условия были жестко обозначены: в любом случае народы расходятся в мире; если падет Тезей, его похоронят на здешней горе, возле тропы, ведущей амазонок к морю; если погибнет Ипполита... «Если победа будет за мной, а ты живая − тогда я твой царь и ты идешь за мной. Ты моя». «По склону поднялась девушка с мечом в руке. Это была та самая, что она спасла, − Мольпадия. Высокая и сильная, с мрачными синими глазами. Она нахмурилась, вмешалась на их языке; я видел, что ей это не нравится. Девушка схватила Ипполиту за руку − она отвернулась и вроде сказала ей что-то; потом сошла с коня, вложила ей в руки свой священный топор, поцеловала ее и назвала ее имя отряду. Они печально согласились, и я понял, что она назначила преемника себе. − Я бьюсь насмерть». В той, решающей, окончательной, битве Ипполита проиграла. А Тезей дождался желанной победы. Царица Дев осталась жива. И она сдержала свое слово. Однако в первую же пленную ночь Мольпадия попыталась тайно передать своей подруге кинжал. Впоследствии Ипполита им никак не восполь31
№3
зовалась. Девичий Утес был оставлен. Она навсегда покинула остров Понт и вместе с Тезеем обосновалась на всю оставшуюся жизнь в Афинах. Спустя лет семь–девять, когда у Ипполиты с Тезеем уже подрастал сын-первенец, а внутреннее состояние Афинского царства вызывало тревогу, от Пирифа пришла страшная весть: к Афинам яростно приближаются воительницы Сарматии, которые служат Богине. Их ведут Лунные Девы. Тотчас среди афинян распространился слух о том, что амазонки идут ради своей Ипполиты, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное ей женитьбой Тезея на критянке Федре. Все были уверены, что сама Ипполита вызвала их. В результате долгой, затяжной и кровопролитной битвы Тезею удалось отразить ожесточенный натиск и выиграть сражение. Однако в бою погибла Ипполита. «Царь Дев опустила свой топор и потянулась за луком. Она целилась. Лук выпрямился. В голове звенело от тишины... И тут я услышал вскрик. <...> Раскинув руки, она упала на колени, потом качнулась вперед − и опрокинулась на бок, перевернутая стрелой, торчавшей в груди. Она хотела что-то сказать, но только предсмертный вздох вырвался из раскрытых губ. <...> Мольпадия вновь подняла свой топор к небу, и победный крик амазонок был похож на дикий хохот... − Приведите мне Мольпадию, Царя Дев! Она передо мной в долгу. − Но... Она убита, Тезей. − Кто ее убил?! − Как же, государь?! Ты сам, в самом начале, ее собственным топором... Вот он до сих пор у тебя в руках. Я вытер его об траву и посмотрел. У него было тонкое древко, а лезвие − как изогнутый полумесяц. Этот топор был у нее в руках − тогда, на вершине Девичьего Утеса... Священный топор Царя Дев, священное орудие Ипполиты...» Автором использованы фрагменты книги М. Рено «Тезей» / Пер. с англ. − СПб, 1993.
32
№3
Вместе плакать и вместе лечь! М. Цветаева
Ипполита! Моя Ипполита! Опаленная... Где сокрыта? Кем украдена молитва С губ моих: Ипполита?.. Солнцем выжженная волна, И другая, и третья − вдогонку. Ты богиней была мне дана, Дев Царица в стране амазонок! Где ты? С кем ты? Узнать − невмочь: Не являешься ночью виденьем! Отзовись, чтобы мне помочь Или жизнью, иль убиеньем! Страсть в руках − ярость жрицы! Боль в висках − ярость женщины! Нарекаю себя − убийцей! Призываю себя − к отмщению! Артемида, услышь: воистину Дух мой верен и сердце верно! Помоги амазонке неистовой Уберечь Ипполиту от скверны! Я люблю и ею любима. Мне одной лишь она дарована. Не могу. Вне нее. Нестерпимо! Проклинаю того, кем сворована Ипполита! Моя Ипполита... Вместе плакать и вместе лечь... Наше ложе слезами залито И слезами омыт мой меч. Я иду за тобой, Ипполита! Я убью его в эту ночь! Прочь глаза! Мое сердце − открыто. Прочь с дороги все в эту ночь! Ипполита!.. 33
№3
Если бы этот фильм был женщиной (и если мне простят такие сюрреалистические фантазии), я бы посвятила ему (ей) всю свою жизнь, а так посвящаю эти скромные заметки. Вопреки советскому воспитанию, я начну с недостатков, чтобы затем рассыпаться в заслуженных комплиментах. Главный из них заключается в том, что создателями картины являются мужчины, и даже не геи. Ну, насколько глубоко может проникнуть в женскую сущность мужчина? Полтора десятков сантиметров не в счет, так что взглянуть на эту ситуацию изнутри зрителям не придется. А женская любовь – дело более чем тонкое. Кстати, именно в силу этого факта (мужское авторство) многие лесбиянки на Западе фильм не приняли. Те же, кто приняли, возвели исполнителец главных ролей в ранг «лесбийских икон», особенно это относится к Джине Гершон, которая не испугалась такой перспективы и даже заявила: «Я бы очень гордилась, если бы стала постер-герл для лесбиянок. Когда я читала сценарий, я думала: «Это замечательный сценарий, замечательная роль... Просто так получается, что моя героиня любит женщин. Ну и что?» После таких слов дивной Джины не хочется больше о недостатках, но один все-таки отмечу (кстати, вытекающий строго из главного): в жизни такие пары как Вай и Корки не встречаются, хотя на экране всё выглядит убедительно и достоверно. Так что, пересилив в себе чувство реальности, спишем это на художественный вымысел мужчин-создателей.
34
№3 Итак, Корки: только что вышедшая из тюрьмы молодая женщинасамоделкин (у нас с такой внешностью выходят из салона красоты). Одновременное воплощение силы и грации. Мужская майка и мужские же трусы (ВАУ!), полувоенные брюки с дыркой на колене, которая при приседании являет зрителям розовую коленку (если в человеке всё должно быть прекрасно, то таковой должна быть и дыра на колене; в конце концов, красота находится в глазах смотрящего – ведь когда любишь кого-то, то любуешься даже отпечатком его ног в грязи). Проницательный ум и удивительные руки (у нас такие называют очумелыми), в одинаковой степени виртуозно обращающиеся с гаечным ключом и женским телом. Молчаливая и гордая, такая дзэнская красавица, что не можно глаз отвесть. А эта улыбка – ну, ладно, пусть ухмылка – скольких женщин она лишила спокойного сна в паре с этой походкой?! Масса экзотических татуировок на теле делает этот образ еще более мужественным и сексуально привлекательным (те, кто ничего не смыслят в женщинах, скажут «мужеподобным», но нас их мнение никогда и не интересовало). Кстати, для приобретения этих мышц Джина несколько месяцев провела в боксерском зале, тренируясь в паре с самим Бобом Диланом, так же, как для большего вхождения в образ, исколесила все окрестные гей-бары. В моменты буйства чувств играет на варгане (та штука, что делает «дынь-дынь»), и еще раз кстати: тот же Боб Дилан пригласил ее участвовать с этим инструментом в своих сейшенах. (Я испытываю гордость как за себя.) В общем, sex-appeal Корки по всем параметрам превосходит то же качество ее партнерши Вай (см. ниже), что можно считать парадоксом, принимая во внимание ортодоксальные представления на этот счет. Главное составляющее бездны ее обаяния заключается в том, что она не делает судорожных попыток вписаться в окружающую обыденность, благодаря чему Вайолет и вычисляет ее с первого взгляда. А вот и сама Вайолет: гипертрофированно женственная кукла, втиснутая в облегающие мини, вынужденная жить с постоянной маской лицемерия, поскольку основной инстинкт у нее направлен на себе подобных. Макияж и маникюр по полной программе (первая моя мысль при взгляде на эти ног-
35
№3 ти: «Бедная Корки...»), однако маленькая татуировочка все же присутствует, помогая хозяйке в охмурении других женщин. Коронные фразы: «Если я скажу «да» ты уберешь руку?» (будто на этом этапе кто-то в состоянии это сделать), «Я так долго этого ждала» (дня два) и, конечно, ответ на истерический вопрос постылого Сизора «Что, что она с тобой сделала???» – «ТО, ЧЕГО НЕ СМОГ ТЫ!!!» Звучит пафосно, но приятно и с искренним презрением. Этот образ я тоже очень люблю. И, конечно, надеюсь, что это взаимно. А теперь краткое содержание картины: любовь с первого взгляда в кабине лифта (чисто по-женски – за мужской спиной) – камера, следуя за раздевающим взглядом Корки, демонстрирует нам ножки Вай, кокетливо вышагивающие на высоких каблуках. Более близкое знакомство героинь за чашкой кофе, после чего следует извлечение серьги из раковины и последующая сцена соблазнения (которая в Америке принесла фильму титул «поцелуй смерти №17» и номинацию «поцелуй года» – а я до сих пор не могу понять, как
Джин Гершон смогла заставить свои губы так подрагивать). Далее следует большой облом с возвращением домой хозяина (спасибо, что еще вошел спиной и не заметил, что его место в спальне уже заняли, иначе уже в этом месте мы бы прочли «The end»). Повтор попытки соблазнения, причем, настолько успешный, что последующие две жгучие сцены многим родителям старшего возраста смотреть не рекомендуется – могут возникнуть серьезные мысли о потраченной впустую молодости. Кстати, британская видеоверсия второго эпизода отличается большей откровенностью – зрители видят где на самом деле находится рука Вайолет, когда ножки Корки срывают простыню
36
№3 с кровати. В мировой столице свободы и демократии этот кадр зарезали. Нам тоже достались только голые бедро и животик. Далее следуют сцены, вряд ли привлекательные для слабой (в прошлом) половины человечества, которые и выдают с головой мужское авторство – у женщин на такое не хватило бы таланта. Узнав о существовании 2 миллионов долларов (пока бесхозных), девушки организуют группу захвата пахнущих чистым бельем денег. Но, вопервых, в жизни никогда не бывает так, как планируешь (продумай хоть сто вариантов предстоящего события, произойдет все равно 101-й), а во-вторых, решили-то они потрогать за вымя не кого-нибудь, а мафиозный бомонд. И Госпожа Удача наносит героиням удар ниже пояса: Сизар бежать не собирается. А зря... Дальше рассказывать бессмысленно – ум отключается, зато на полную мощь включается нервная система и от перенапряжения гудит, как трансформаторная будка, почти до самого конца фильма (причем, независимо от порядкового номера просмотра) – пока не происходит отстрел Сизора Ясна Сокола. Хладнокровие Вай в этой сцене смотрится настолько эффектно, что по чувственности не уступает ее же проявлениям страсти по отношению к подруге. И это почти всё. Злодей наказан за всякие нехорошие денежные излишества, Вайолет успевает еще навесить лапши очередному Бендеру Задунайскому, и в новеньком пикапе происходит заключительная сцена, являющая собой явную перепевку финала «Тельмы и Луизы», но с умопомрачительным лесбийским уклоном. Можно расслабиться, смочить пересохший рот – и, включив обратную перемотку, повторить весь процесс заново. А затем еще раз. Если бы лично мне за каждый просмотр «Связи» давали по $1, я на эти самые 2 миллиона уже смотрела бы как на карманные деньги. Но мне и так хорошо. А что же сами актрисы? До появления в «Связи» Джина Гершон снялась почти в 30 картинах (в том числе в нескольких сериях «Района Мелроуз»), и кто это заметил? Правда, в «Стриптизершах» она великолепна (и, как призналась Элизабет Беркли, сыгравшая вторую центральную роль, целуется она лучше, чем ктолибо, с кем ей приходилось делать это до сих пор. Мне лично тоже так показалось – со стороны, к сожалению. Любопытно, что на вопрос одного киножурнала: «Мисс Гершон, хорошо ли целуется Дженнифер
37
№3 Тилли?» Джина ответила, засмеявшись: «О, да! Она делает это намного лучше всех тех мужчин, которых мне пришлось целовать до этого». Я ей очень верю). На вопрос другого журнала: «Что вы чувствуете, став гей-иконой после вашей роли в фильме «Связь»?» – она ответила тоже очень красиво: «Потрясающе. Я чувствую себя профессиональной лесбиянкой. Послушайте, это прекрасно, когда тебя любят, а женщины настолько искреннее мужчин. Том Круз, Элвис, «Битлз» – они все знают, что это такое, когда женщины кричат от восторга, и теперь я тоже это знаю». Или в другом интервью: «Теперь я знаю, что должны чувствовать Том Круз и Элвис Пресли. Стоило мне напрячь мышцы, и девушки буквально вопили в экстазе... Это было действительно потрясающе, когда женщины говорили мне: «Что бы ты хотела на завтрак? Я сделаю для тебя всё» (Одна зрительница, присутствовавшая на показе фильма в СанФранциско, подтвердила – обнародовав этот факт в «Интернете» – что женская аудитория взрывалась при каждом жесте Джины на экране). Когда во время интервью актрисы on-line ее спросили: «Это действительно вы (подразумевается соответствие образу)?», она ответила со смехом: «Я думаю, что да». «Вам не было страшно снимать любовную сцену с Д.Т.?» – «Нет, она была великолепна и ужасно сексуальна». Еще она говорит, что все ее умаляли не сниматься в этой картине, так от этих пресс-агентов она просто отказалась. «Я никогда не встречала такой героини, как Корки. Раньше мне никогда не доставалась девушка, и меня эта роль очень привлекла в романтическом плане! Корки – это истинная романтическая героиня». После «Связи» Джина Гершон появилась в фильмах «Гори всё огнем», «Прикосновение», «Пражский дуэт», «Пальметто», «Без лица», но даже в постели с Николосом Кейджем она не могла воспроизвести ту атмосферу любовной агонии, которая присутствовала в партнерстве с Д. Тилли или даже Э. Беркли. По моему субъективному мнению, использовать ее в таких бесцветных ролях – то же самое, что забивать гвозди фотоаппаратом. Дженнифер Тилли, по ее утверждению, никогда раньше не имела подобных отношений с женщинами ни в жизни, ни на экране и рассматривала роль Вайолет как возможность поэкспериментировать, после чего она могла бы вернуться обратно к своей нормальной жизни. Ее отзывы о Д.Г. в равной степени восторженны. Перед съемкой самой волнующей сцены Джина явилась к ней в гримерную с бутылкой текилы (комментарий журнала «Diva»: трудно поверить, что кому-то может понадобиться текила для того, чтобы целовать Джину или Дженнифер, разве что для храбрости). О подобного рода фильмах она говорит следующее: «Одна из моих основных претензий по отношению к фильмам «мейнстрима», в которых присутствуют гомосексуальные отношения, заключается в том, что их создатели считают себя невероятно либеральными, но при этом запрещают персонажам прикасаться друг к другу, целоваться или заниматься сексом, как это было бы при гетеросексуальных отношениях. Я считаю, что это нечестно. Мы старались не избегать этого и показать всё как само собой разумеющееся. Это и делает фильм таким потрясающим». Она смеется, когда ей говорят, что она пополнила ряды «лесбийских икон»: «Я не знала, что являюсь таковой, но я счастлива, что в Штатах геям этот фильм очень понравился. Это здорово, поскольку ко мне приходит много людей
38
№3 и они говорят о том, кем в действительности являются. Для меня это нечто вроде открытых дверей, в том смысле, что я встречаю по-настоящему интересных людей, которых при иных обстоятельствах никогда бы не встретила. Думаю, что некоторые из персонажей, которых я играла раньше, могли быть оскорбительными для женщин». К сожалению, после «Связи» прекрасная Дженнифер воплотила на экране еще один образ глупой курицы, которой красивая прическа заменяет мозги («Лжец, лжец»). Кто видел ее в картине Вуди Аллена «Пули над Бродвеем», согласятся, что такие роли ей даются не-
39
№3 плохо (именно за тот фильм она получила номинацию на «Оскар»). Интересный факт: изначально она готовилась именно к роли Корки в «Связи» (ни на секунду не представляю ее в этой роли), пока режиссеры не настояли на том, чтобы она сыграла все-таки Вайолет. Во время ток-шоу Тома Снайдера Дженнифер всё же призналась, что эта роль была для нее довольно тяжелым решением с точки зрения карьеры. А братья Вачовски рассказывают о том, что долго не могли найти актрис на эти две роли: «Каждый раз, когда дело доходило до сексуальной ориентации героинь, сценарий летел нам в голову. Прошло немало времени, прежде чем нас познакомили с Д.Г. и Д.Т. Эти кинобогини сказали нам «да». Теперь у нас есть очень большой черный список актрис, которые нас отвергли, – мы получали до 20 отказов в день!» И это при том, что голливудские дивы постоянно жалуются на нехватку интересных многогранных персонажей. Джина Гершон по этому поводу заявила: «Если появится какая-нибудь роль, которую другие актрисы отвергнут из-за боязни или нерешительности, может быть, ее предложат мне». В общем, определенную революцию любимый фильм произвел – если не октябрьскую, то февральскую наверняка. Хотя если подумать – чему радоваться? Разве процентное соотношение фильмов о геях соответствует этому соотношению в жизни? Даже отдаленно не приближается. А как насчет нас – планетарного центра революций и переворотов? У нас, судя по кинематографу и эстраде (по крайней мере, женской) население по-прежнему умилительно гетеросексуально. Ничто не ласкает ни глаз, ни слух. Смотри мультик «Ослик грустью заболел». А, да, есть у нас фильм «Страна глухих» – очень хороший и, благодаря обеим актрисам, очень талантливый (хотя и с теми же недостатками, что и иноземный шедевр). Но, слава Богу, придраться всегда есть к чему: лично у меня после него осталось такое чувство, что мне чего-то недодали, недосолили спагетти или подали некрепкий кофе. И я с детства не люблю недосказанности и многоточия в конце фильмов... Предлагаем поделиться своим знанием лесбийской синематеки. Я думаю, многим было бы интересно узнать даже просто список фильмов, которые посвящены теме любви женщины к женщине, или услышать о картинах, где есть подобные эпизоды. Ну, а если вы поделитесь своим мнением о тех или иных фильмах, своим впечатлением от их просмотра, то это будет тем более интересно. «Объективный» пересказ содержания, или очень субъективная оценка происходящего на экране, личностная интерпретация событий фильма, или беспристрастное изложение его основных эпизодов – всё имеет право на существование и может заинтересовать наших читателей. Пишите – мы рассмотрим любые ваши творения. Ольга Герт
40
№3
Прочитала в Интернете на лесби-страничке «Моя Парнок». Конечно, не цветаевский «Мой Пушкин», но... У Цветаевой стилем любуешься, фразы смакуешь, метафорами играешь вслед за ней. А Пушкин... Можно, конечно, вспомнить высказывание Раневской о Джоконде, что, дескать, она уже стольким нравилась, что может выбирать, кому понравиться, а кому нет. Пушкин меня не выбрал – я не читаю его в электричке, и он не лежит у меня на прикроватной тумбочке. Понимаю, что это не его вина, а моя беда. При этом надо всё-таки заметить, что общечеловеческие ценности не обошли меня стороной, и даже более конкретно, российская, русская культура мне вполне близка и понятна, так как именно в ней воспитана и живу. Но всё это душу греет не очень. А греет ее та литература, которая способна растопить самую запрятанную, загнанную в угол, замороженную общественным презрением часть души – ту ее часть, что любит женщин. Больше всего, конечно, хочется этой любовью жить. Но уж если так случилось, что ты человек читающий, то про такую любовь хочется также и читать. И неважно, что Пушкин более велик в своих поэтических проявлениях, чем Парнок (кто измерил эту величину?). Чтобы потешить свой интеллект, я могу и Канта почитать. А вот, чтобы сердце отозвалось, необходимо встретить в литературе описание наиболее интимной стороны души, и наиболее твоей. Чтобы прочитал и подумал: «Это обо мне, я тоже это испытал, я чувствовал так же». И даже не подумал, а просто прожил всё снова вместе с героями. Поэтому «Моя Парнок» – более моя, чем «Мой Пушкин» (хотя и Пушкину, и Цветаевой до этого дела нет, в этом я себе отчет отдаю). И совершенно неожиданно для меня моим оказался Юкио Мисима. Неожиданно – потому что мужчина. И всё-таки близким, потому что – гей. Хотя термин «гей» по отношению именно к Мисиме, наверное, 41
№3
не совсем уместен. Боюсь, что он был отнюдь не радостным человеком. Вряд ли человек, радующийся жизни, покончил бы с собой. «25 ноября 1970 года Мисима в сопровождении нескольких своих сторонников захватил штаб армейской базы и попытался устроить монархический мятеж. Когда военные не поддержали экстремистов, Мисима и один из его молодых соратников совершили харакири, чем повергли в шок японское общество». Но как бы там ни было, относился он именно к сексуальному меньшинству и его роман «Исповедь маски» как раз о его вхождении в это меньшинство и рассказывает. Григорий Чхартишвили уверяет, что «Исповедь маски» – роман автобиографический. Автору было 24 года, когда его опубликовали. Наверное, так и есть, хотя, может быть, там и не всё совпадает с жизнью самого Мисимы, но ведь это неважно. Для меня важно то, что этот роман оказался частично и обо мне. Конечно, я не жила в Японии до войны, как впрочем, и после, да и вообще никогда не жила и даже не бывала. Однако душевные сомнения, которые испытывает герой романа, мне очень близки. Я также мучилась самоопределением, как и он. Я также надеялась обнаружить в себе «нормальность». Правда, он уповал на женщин, на то, что, когда придет время почувствовать вожделение к женщине, он его почувствует и проблем с потенцией не будет.
«И вот наконец Соноко оказалась в моих объятиях. Она взволнованно дышала, лицо раскраснелось, глаза были зажмурены. Я видел, как прелестны ее подетски припухлые губы, но по-прежнему не испытывал ни малейшего возбуждения. Однако надежда еще жила во мне – а вдруг в момент поцелуя нормальность и неподдельная страсть проснутся во мне сами собой? Механизм придет в движение, и никакая сила не сможет его остановить. Я приложил свои губы ко рту Соноко. Прошла секунда. Никаких ощущений. Две секунды. Ничего. Три секунды... Мне стало всё ясно». Вот и я надеялась на пробуждение нормальности, однако при этом уповала на мужчин, на то, что, когда встречу хорошего человека (любящего, душевного, понимающего), то и сама полюблю и испытаю физическое притяжение. Увы, влюбляться влюблялась (хороших мужчин не так уж мало), а вот с физическим притяжением всё обстояло катастрофически плохо – ну, не возникало оно, не выскакивало, как чертик из коробочки, в нужный момент. И все эротические фантазии были связаны с женщинами, и первый сексуальный опыт мы приобрели вместе с моей однокурсницей, даже не подозревая о существовании термина «лесбиянки». Мы просто любили друг друга и вполне естественно стремились к физической близости. Наши тела для такой любви уже созрели (как поет Земфира, «А девушка созрела») – не только же за руку держаться, да целоваться при встрече. Вот и оказались в одной постели, а уж потом задумались о «нормальной» семейной жизни. Мисима, правда, в этом романе ни с кем в постели не оказывается – удовлетворяется самим собой. И эротические фантазии у него весьма своеобразные, и – с моими не совпадают. Но всё это не мешает мне почувствовать близость сомнений Кимитакэ (герой романа носит настоящее имя автора, а Юкио Мисима – это псевдоним) и его поисков себя. Мисима очень тонко, детально и искренне описывает свою «влюбленность» в девушку, которая должна была стать его соломинкой, должна была вытащить его на поверхность «нормальной» жизни. 42
№3
«Ну а вдруг женитьба принесет мне огромное невообразимое счастье? Такое... такое, что каждый волосок на теле затрепещет от восторга?..» Эта мысль окончательно укрепила меня в безрассудной решимости поскорее увидеться с Соноко. Что это было – любовь? Или же необъяснимое влечение к опасности, рискованное любопытство, которое страстно неудержимо толкает нас к тому, чего мы больше всего страшимся?» Многие ли из нас не хватались за такие соломинки? А многих ли они вытащили? Одна из моих бывших подруг, будучи моложе меня и продолжая мучиться самоопределением, всё время допытывалась – а почему я решила, что я лесбиянка? А я и не решала, всё как-то само собой получилось – видимо, натура у меня такая: женщин люблю, в мужчинах же вижу братьев своих (не больших, не меньших, просто братьев). А как я поняла, что природа у меня именно такая? Вот это действительно было сложно, и не потому что мне сложно, а потому что сложить себя, свои устремления с представлениями общества оказалось не просто. Я честно прошла все этапы влюбленности: в одноклассниц, в девочек, с которыми делила спальню в пионерских лагерях, в учительницу и, наконец, в однокурсницу, с которой мы вместе обрели сексуальный опыт и приблизились к испытанию любви. И на всех этих этапах фоном присутствовали мальчики, юноши, мужчины. Их обсуждали, о них сплетничали, на них засматривались и даже пытались с ними флиртовать.
«Я заметил, что само слово «женщина» действовало на моих товарищей возбуждающе. По краске стыда, заливавшей их лица, я догадывался, когда именно произносят они его мысленно. Однако для меня слово «женщина» звучало не более соблазнительно, чем «карандаш», «автомобиль» или «метла». Во время беседы я иногда попадал впросак <...> и чувствовал, что говорю со своими сверстниками на разных языках». А я пыталась перейти на их язык. И я со всеми. И я как все. И ведь влюблялась, и стихи писала, и мечтала...
«Я решил влюбиться в какую-нибудь девушку, отказавшись от физического желания. Наверное. Это был наиабсурднейший замысел за всю историю человечества. Сам о том не подозревая, я взялся совершить в теории любви поистине коперниковский переворот (прошу у читателя прощения за такое сравнение – ничего не поделаешь, люблю громкую фразу). Тем самым я становился адептом платонической любви, о которой в ту пору еще не слыхивал. Я поверил в нее всей душой, искренне и чисто...» А я в платоническую любовь не верила, и не потому, что она была платонической, а потому что любить я пыталась мужчин. Всё время чувствовала здесь какую-то искусственность. Издалека вздыхала по молодым людям, а общалась с девчонками. И именно они мне были интересны, были близки, понятны и вместе с этим загадочны, таинственны и притягательны. 43
№3
Девочки влюбляются в мальчиков – так положено. И я принимала эти правила игры, и тоже рисовала себе образы и вздыхала, и томилась, и рвалась. Но всё это проделывалось не для того, чтобы сблизиться с другим полом, а чтобы меня не оттолкнул свой. Чтобы решать с девчонками одинаковые проблемы, задаваться похожими вопросами, обсуждать общие интересы, чтобы стать им ближе, еще ближе, еще... И вот физическое сближение произошло с одной из них. Ура! Я счастлива. Увы, я – лесбиянка. Вернее, тогда я этого термина не знала, а вот о мужчинах гомосексуалах читала (работу Фрейда о гомосексуальности Леонардо да Винчи), поэтому считала себя гомосексуалисткой, и огорчалась, и думала о самоубийстве или о замужестве. Душа металась и требовала рамок самоопределения. И оно пришло, но только не назавтра, и даже не послезавтра, а несколько лет спустя, когда пришла любовь. Глубокая любовь к другому дарует и любовь к себе самому. Принимая другого со всеми его слабостями и недостатками, принимаешь и себя. А если любовь оказывается взаимной, то ты перестаешь барахтаться в пучине определений и самоопределений, перестаешь задаваться вопросами, типа: «Кто ты? И каково твое предназначение?» Ты любишь, и в этой любви находишь себя, смысл своей до того совершенно бессмысленной жизни. И начинаешь бороться уже не с собой (своими странными склонностями и пристрастиями), а за себя и свою любовь. Бороться с обществом, которое такие отношения не принимает, в которое любовь вообще не вписывается, какой бы она ни была. Надо сказать, роман Мисимы до таких рассуждений читателя не доводит. Он описывает сомнения подростка. И мне эти сомнения близки и понятны. Потому это – «мой Мисима». Впрочем, не только мой... А при чем тут маски? – могут спросить. Да потому, что общество вынуждает нас играть «нормальных». Оно определяет нормы, и мы рядимся в них, чтобы не раскрывать свою инаковость, чтобы никто не догадался об истинной природе вещей
«Лицедейство <...> сделалось неотъемлемой частью моей натуры. Это перестало быть актерством. Постоянные потуги изобразить себя нормальным человеком привели к тому, что та доля нормальности, которая была дарована мне природой, оказалась разъедена ржавчиной, и со временем я стал и эту естественную часть своей души считать притворством. Иначе говоря, я превратился в человека, который не верит ни во что, кроме лжи. Я желал, чтобы мое чувство к Соноко тоже было притворством, но, как знать, не маскировало ли это желание искреннюю потребность моей души в любви? Я настолько запутался в себе, что даже разучился поступать вопреки собственной природе». Вот вам и последствия этой игры в маски. Стоит ли квази-спокойствие общества потери одной отдельной органичной личности – решает каждый сам. 44
Четвертый номер журнала мы планируем выпустить в сентябре. В нем, как и всегда будут напечатаны рассказы, стихи, статьи, письма и другие материалы, так или иначе затрагивающие лесбийскую тему. Заявки на четвертый номер журнала присылайте на наш почтовый адрес, а также по e-mail, и редакция вышлет вам журнал наложенным платежом. Наш адрес: 121099, Москва, а/я 10, Харитоновой (в случае предполагаемого ответа со стороны редакции высылайте, пожалуйста, конверт с Вашим адресом). E-mail: island_ostrov@inbox.ru Адрес в Интернете – http://www.gay.ru/lesbi/ostrov
Сексуальная ориентация авторов и всех лиц, упомянутых на страницах журнала, никоим образом не определяется направленностью самого журнала. Мнение авторов и мнение редакции могут не совпадать.
Издание не коммерческое. Редакция с благодарностью примет любую финансовую и информационную помощь.
Над номером работали: Ольга Герт и Полина Алексеева. Верстка: Ольга Герт. Рисунки на стр.19, 26 и 28: Паша, на стр.2, 29 и 32: Ольга Герт.