Остров № 8, 2001 by журнал "Остров"

Всё, что написано нами о нас и ими о лесбиянках и что вы не смогли прочитать в уже вышедших номерах «Острова» и не прочтете в этом (а хотели бы), хранится в «Архиве лесбиянок и геев», чьим главным архивариусом и хранительницей (не столько написанного, сколько настроения читателей) является Елена Григорьевна. Позвоните по телефону 458-20-56 и вы узнаете, адрес и дорогу к этой замечательной квартире. Однако звонить следует только и строго с 16.00 до 20.00 в любой четверг (в остальное время это – частная квартира, поэтому следует проявить вежливость и не беспокоить хозяев в неурочное время). Звоните и приходите в Архив, где вы узнаете много интересного о себе.

Каждую субботу в помещении клуба «Три обезьяны» проводятся «Дайк»–вечеринки только для девушек: с 18.00 до 23.00 – вход 100 руб. м. «Павелецкая» (кольцевая), ул. Садовническая, 71. Тел.: 951-15-63

Клуб «Розовая свеча» приглашает всех желающих влиться своей энергией в его неутомимую творческую работу. Вы хотите проводить интересные вечера (а не сидеть в одиночестве у телевизора)? Вы мечтаете с кем-нибудь переписываться? А может быть, даже и познакомиться? Организатор клуба, Валентина Курская, ждет ваших предложений и писем: 107140, Москва, а/я 129 (не забудьте вложить конверт с вашим адресом). Следует учесть, что Валентина с недавних пор является также клубным администратором и «Клуб-Вумен» редакции журнала «Увлечения». Хотите узнать, что это за журнал, и как можно через него познакомиться, пишите по адресу: 113556, Москва, а/я 50.

Издание не коммерческое. Редакция с благодарностью примет любую финансовую и информационную помощь. Сексуальная ориентация авторов и всех лиц, упомянутых на страницах журнала, никоим образом не определяется направленностью самого журнала. Мнение авторов и мнение редакции могут не совпадать.

№8

Содержание №8: 2-5

Памяти Майи Захаровны Относиться к ней можно было как угодно – сама она, кажется, ни на кого зла не держала и не слишком-то дорожила мнением общества на свой счет; она умела смущать окружающих поступками, на которые может осмелиться разве что бесшабашная девчонка. Елена Новожилова

6-8

Ольга Герт 9-25

Наука любви Я любила тебя, когда ты внимательно смотрела на ворону, опустившуюся на надгробную плиту на кладбище, где была могила Парнок и где мы нередко бывали, любила, когда ты, подражая голосам тех, с кем ты только что разговаривала по телефону, разыгрывала весь ваш диалог.

Лана Земная

Любовь Зиновьева

Лебединая песня или прыжок черной пантеры (симфония любви)

27-41

Она была безумно богата, она была очаровательно черна и восхитительно красива. Темперамент ее лакеев подсказал ей ещё в отрочестве мысль о бесцветности совокупления, богатые соседи – о продажности оного, цвет кожи – об отвратительности выбора. А звали ее совсем просто – Рама, Рама Шереметьефф. Словом, наша Рама пресытилась всякой, грубо говоря, плотью и её на особую романтику потянуло, любви чуткой, душевной захотелось.

Юлия Курова Тема: «О мерзких девушках» Дальше были более светлые и легкие влюбленности в сотрудниц (у нас там был настоящий цветник). Одна из этих влюбленностей протекала очень красиво, с разного рода нежностями, цветами, взрывами эмоций, танго на главной улице города, сидением на коленях друг у друга и прочее...

42-44

№8

16-го августа 2001 года в 4 часа утра ушла из жизни

Майя Захаровна Дукаревич Ушла, раздав себя друзьям и ученикам так, как только она одна умела. Со словом прощания на страницах «Острова» Е. Цертлих.

14 мая 1925 – 16 августа 2001

Майя Захаровна, а что такое любовь? А что такое – ревность? Майя Захаровна, а Вы ревновали своих женщин? Майя Захаровна, как быть, если...

Ей можно было задать любой вопрос. И сколько их задавали и могли бы еще задавать? Ответ следовал немедленно и явно не с потолка, видно было, что над всем таким достаточно уже думано-передумано. О себе рассказывала много и охотно. Так, как ей виделось и запомнилось... Рассказы эти многим известны: обожаемый строгий папа, добрая, опекающая, балующая мама, няня, гувернантка-немка, волна репрессий, и в одночасье – сирота, и потом – дитя, хоть и из большевистского, но господского дома – всю жизнь одна, всю жизнь – сама. Да, она была большая личность. Да, она была редкостного дара психолог. Да, она могла говорить часами и заговорить кого угодно. Спала по четыре часа в сутки и ей этого хватало: «Значит, я на высокой ступени реинкарнации,» – комментировала она свою «бессонность». Даже в болезни и немощи четырех последних лет была неутомима и никому не отказывала в помощи. А помочь могла только словом, своим волшебным словом знания. «Брала» за это творчеством – принимала «в подарок» стихи, прозу, рисунки, фотографии или поделки, изготовленные руками подопечного или его близких. Сама хорошо пела, знала и любила литературу, музыку, театр, кино, изобразительное искусство. Но это – «вообще», а «в частности»: – Маинька, лесбиянками рождаются или становятся?

Категорично и уверенно: «Конечно, становятся. Просто еще ребенком замечают, что вот к папе приходит дядя, – он скучный, серьезный, недобрый, не обращает на детей никакого внимания, а вот к маме приходит тетя, подруга, – она приласкает, угостит, поиграет – она добрая – с ней хорошо... А потом в молодости попробуешь с мужчиной – мужчина грубый, нечуткий, эгоистичный, – с ним плохо. Попробуешь с женщиной – женщина нежная, мягкая, понимающая, и убеждаешься, что с женщиной лучше.

К такому объяснению относиться можно по-разному. Наверное, если бы это действительно было так, род человеческий недолго бы на земле продлился. Но одно бесспорно: ей «с женщиной» было лучше, а кто же из нас с вами, живущих на Острове, под этим не подпишется? 2

№8

И если Майя Захаровна даже в последние «лежачие» свои годы излучала столько энергии, сколько же ее было отпущено на жизнь? И сколько же сил было для любви? О ее романах ходят легенды, и она никогда их не отрицала, только улыбалась загадочно и понимающе. – Мне нравилась Вера (или Нина), – говорила она о таких отношениях. Слово «любила» почти не произносилось. А самое плохое, что она могла сказать о женщине: «Я ее не люблю – она злая и холодная». Значит: не способна к добру и любви, а ничего хуже для Майи Захаровны, видимо, не было. – Маинька, а была в твоей жизни женщина, которую ты могла бы назвать

самой большой своей любовью?

– А вот! – и показывает рукою на фотографию над своей постелью. – А почему вы расстались? – Она сказала мне однажды: «Ты знаешь, мне очень нравится Юля», – а я

ответила: «Конечно, я понимаю...» – и мы с ней оставались друзьями, пока она была жива.

В начале девяностых годов Майя Захаровна познакомилась на гейконференции с зачинательницами лесбийского движения, и ее дом стал клубом «для своих». Именно там «на диванчике», придумана аббревиатура МОЛЛИ – московское объединение лесбийской литературы и искусства. Присутствовавшие при этом уверяют, что первой произнесла это слово Люба Зиновьева, живущая сейчас в Нью-Йорке, но сама Люба отрекается от авторства в пользу Майи Захаровны. В своем творческом клубе «Свеча», созданном для тех, кого она, суицидолог, в буквальном смысле слова вытащила с того света, Майя Захаровна отдала Вале Курской «столик» для «Розовой свечи» без оглядок на санкции. Хотела, чтобы все сопричастные были связаны «круговою порукой добра». – Маинька, а на работе знали? – Несколько раз пробовали заговорить со мной на эту тему, но всякий раз

получали по носу так, что больше не совались.

Да уж, «дать по носу» она умела, хотя с нами, своими, совсем, по ее словам, «сопливыми» и недавно пришедшими в дом, любила быстро переходить на «ты» и просила, чтобы звали ее по имени. «Быть на пьедестале» ей не нравилось. Скольким влюбленным женским парам она давала пристанище! Скольких сама обогрела! Доподлинно этого уже никто не узнает. Среди нас, тех, кто хотя бы частично вышел из подполья, она была самой старшей. Теперь ее место пусто, хотя и свято. – Маинька, тебе не одиноко? – Нет. Меня часто навещают. И одна я никогда не скучаю. – А страшно бывает? – Если смерти всё равно не избежать, лучше умирать весело...

Не носите на себе крышку гроба!

Постараемся, Маинька. Спасибо тебе!

№8

Л. Зиновьева: ПАМЯТИ М.З. ДУКАРЕВИЧ Сейчас уже не ставят пьесу «Дочь комиссара», а когда-то... Эта пьеса о ней. «Нет, я там совсем не похожа на себя. Я другая», – уверяла она. А можно ли было дать общую характеристику тому множеству «я», которое уживалось в ней одной? В 1939 году арестовали и расстреляли отца-комиссаракоммуниста, бывшего в мирное время большим чиновником; скоро за ним в мир иной последовала и мать, а ей, ослепительной красавице-еврейке, удалось спастись, избежав ареста по статье «Родственник врага народа». Она просто вышла из дома и больше никогда в него не возвращалась. Жила у родственников, работала на фабрике – так легче было затеряться в людях – и бессовестно врала в анкетах, отрекаясь от родства с самыми дорогими людьми... Война не помогла оправдать себя в глазах партии – на фронт добровольцем в качестве переводчика (немецкий она знала в совершенстве) ее не взяли, как «дочь врага народа», спасибо и на том, что не арестовали прямо там, в военкомате. Но ничто не смогло поколебать ее твердой веры в партию – ни репрессии, ни оттепели, ни перестройки, эту веру, как и любовь к безвинно погибшим родителям, она сохранила на всю жизнь. Когда, будучи уже студенткой МГУ, она увидела на очередном параде на трибуне мавзолея живого Сталина, она испытала такую эйфорию, какой не знала, кажется, никогда. И она закричала стихи (свои!) в честь и славу «вождя народов», и друзья-студенты высоко подняли ее на руки и пронесли мимо трибун – красивую, безумную, надрывно вопиющую осанну... Однако преподавала в школе после МГУ недолго – не позволили. Работала телеграфисткой на телеграфе. О ней вспомнили на Лубянке – «дочь врага» удобная мишень для шантажа и агитации в стукачи. Сколько творческой смелости проснулось в ней тогда для того, чтобы дважды выкрутиться из цепких рук КГБ! А личная жизнь не складывалась. Не могла видеть, как спивается и стремительно деградирует муж – известный журналист. Взяла свою печатную машинку и ушла навсегда. По той же причине рассталась и с любимой женщиной, а потом и подсказала ей в страшный час путь к выходу в небытие... Первый человек, первая женщина в СССР – член международного общества «добрый самаритянин». И никаким «ди4

№8

пломированным психотерапевтом» она не была – хобби превратилось в профессию. Ей и с начальницей повезло – разрешила написать за себя книгу по психологии, и не страшно, что имя автора не ее имя, да и кто она такая? Так... младший лаборант. Невозможно знать, чего больше она оставила после себя – добра или зла, но несомненно одно – она всю свою жизнь сознательно стремилась делать добро. Когда она с радостной легкостью раздавала нуждающимся, да и просто жуликоватым людям все свои деньги, ее можно было принять за блаженную, однако она была обыкновенной и настоящей Бессребреницей. Несколько памятных вещей, стихи Блока и Ахматовой, Гете и Рильке, письма и несколько фотографий – то немногое, чем она действительно дорожила. Она считала себя сильной женщиной, личностью, и тянулась к сильным людям, но удержать могла только тех, кто не поддавался ее греховным чарам, ибо любящий человек слаб и уязвим. Не желая прощать той слабости, которой сама так неистово добивалась, предавала – без сожалений, без оглядки, без стыда. И снова искала любви, и снова изгоняла от себя (в прямом и в переносном смысле) любящих ее людей – не редко бывших своих пациентов. Относиться к ней можно было как угодно – сама она, кажется, ни на кого зла не держала и не слишком-то дорожила мнением общества на свой счет; она умела смущать окружающих поступками, на которые может осмелиться разве что бесшабашная девчонка. Редкая смелость для женщины и во все времена (особенно в ее времена!) открыто любить женщину. Она первая приняла идею МОЛЛИ, у нее дома я собрала первых, еще только предполагаемых мною членов будущей организации, название которой смогла найти только она. Это не мешало ей временами бунтовать – возмущаться существованием организаций «по постельному признаку» и совершенно не понимать, что в этом повинно совсем не «меньшинство», а потом открыто выступать в защиту угнетаемого «меньшинства» на всевозможных конференциях, проводимых все теми же организациями «по постельному признаку». Она не стыдилась себя и не изменяла себе ни в чем. Кто знает цену тяжелой свободы дочери «врага народа»? Кто знает меру страха перед любимой партией и цену осуществленной мечты – любимая работа, любимый человек? Кто может честно сказать, что пережил время тотального зла и сохранил в себе не замаранными совесть и честь? «Мир ловил меня и не поймал,» – сказал странствующий философ Григорий Сковорода, человек освободивший себя от всего мирского. С ним была только одна любовь – любовь к Богу, Которого заменяли Майе Дукаревич земные кумиры. И теперь она стоит перед Ним такой, какой мы ее никогда не знали. Мир поймал ее. Нью-Йорк, 01.09.01

№8

ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ Московская весна – пора грязей и водостока: внезапно внешний мир меняется настолько, настолько глубоко, что сразу трудно и понять, что небо поднялось и стало чище и яснее, грязней лежалый снег, – и горше и больнее, когда постель пуста и некого обнять. Но постепенно, день за днем, осознавая, что жизнь идет, а я ещё живая, я покоряюсь: надо жить и выживать, водить авто в ремонт, сидеть в библиотечных залах, запоминать и блеск, и звук, и запах, и боль терпеть, а радость – смаковать. Московская весна. Одна или с людьми я, ориентация – а проще, аритмия, – не выпускает из своих тенёт: в витрине на Тверской пустячная картинка, увидеть вскользь – и сердце, словно льдинка, отколется и в воду соскользнет... Разрыв. Стоп-кадр. Финал апофеоза – казенный дом, банальная глюкоза холодным маленьким кинжалом в кровоток, и благодарен врач моим гонителям и гончим, всем тем, кто убивал меня и не закончил, кто в гроб сводил, но не довел чуток. Потом сончас, в палатах спящие больные. Господь им ставит сны, но не хмельные, а слабые, как тот бесплатный чай; внушает шепотом: не делай, не укради, не возжелай чего корысти ради, молись, постись, смиряйся и прощай... И я тону во сне. В белесой паутинке – пять писем на столе, и чистишь ты ботинки. Московская весна. Объятия, но их смертельно мало, и когда шлифуешь ты лодыжку, мне не хватает сил изображать с тобой ледышку – я падаю и таю возле ног твоих. 2001

№8 *** Когда тебе душно, а пуговиц нет, ты рвешь на груди рубаху. Когда тебе душно, а ворота нет, ты молишься всем модельерам. Мягкие стены не любят войны, но знают одну аксиому: если и вправду больной хочет жить, то медицина бессильна. 2001

ЛИВЕНЬ Не держит воду решето: нe моросит, а льет потоком. Смотри: перед таким потопом мои признания ничто. Небесный горб, глухой отвес, стена воды внезапно встала, и в блеске этого металла померкло золото словес. Нам мало старого зонта, на каблуках лепнины грязи. Нас словно небо ставит наземь лицом к лицу, уста в уста. 2001

*** Настал июнь. Еще одна весна сигает в Лету с понтона. Загорает пляж, раздетый и босой. И скоро сенокос, и к каждому беспутному поэту приставят музу с острою косой. А я, привыкшая к законам и оглядкам, – я так устала знать свою межу; но сколько ни хлещи меня судьба по пыльным пяткам, я никогда крамолы не скажу. 2001

№8 АВЕЛЬ Убей меня, убей себя – ты не изменишь ничего. «Агата Кристи»

Наверно, самая жестокая утрата – когда любимый брат вдруг убивает любящего брата у самых райских врат. Смотри, вот обегает стрелка лико циферблата. В случившемся ни та, ни та душа не виновата: в нем вообще никто не виноват. ...А Авель долго балансировал на грани небытия, где все штрихи наперечет; но выжил и, заботясь о своей кровавой ране, промыл ее водой; и странно, воду в кране никто не выпил: вот она, течет! Дошел до дерева, и боль дышать мешала. Внезапно понял, что не помнит ничего: ни времени, ни места, ни кинжала, ни дружеской руки, что тот кинжал держала, ни жалобного крика своего; и только перед тем, как боль глаза застила, явилась, словно вспышка, мысль одна, что во вселенной есть такая сила, которая рождает звезды и светила, и перед нею меркнет всякая вина. 2001

*** Фреди Крюгер был мужчина в самом расцвете лет. Он гладко брился, стильно одевался, томно заглядывал в глаза. Девушки ходили за ним гурьбой, пленяясь его загадочным взглядом и мягкими тёплыми губами. Те же, кто оставался в живых, пытались спастись в соседнем доме, у Синей Бороды. 2001

№8

Я открываю книгу Овидия «Наука любви». Всё уже было сказано задолго до нашего появления на этом свете, и мудрость древних остается актуальной до сих пор. Хочу любить и быть любимой (совершенно, на мой взгляд, невинное желание, но до чего же трудно исполнимое – поразительно). Овидий утверждает, что любовь – это наука. Ну что ж, попробуем овладеть и этой наукой в том числе. А иначе как сделать так, чтобы желание не осталось только желанием? «Пока еще можно, пока ты волен располагать собою, выбирай себе женщину, которой ты был бы в состоянии сказать: «Одна ты нравишься мне». Разумеется, она не спустится тебе с неба на крыльях лёгкого ветерка, – подходящую для тебя девушку придется высматривать! Охотник прекрасно знает, где расставить ему сеть на оленей, прекрасно знает, где в долине живет злой кабан. Птицелову известен каждый прутик куста, рыбак знает, где водится больше всего рыбы. В свою очередь и ты, ища предмет для продолжительной любви, должен заранее знать места, часто посещаемые прекрасным полом». Ага, первый совет дан. Однако Овидию, мужчине, легко было рассуждать о том, где найти женщину. Впрочем, даже будучи лесбиянками, но при этом живя в Москве, мы тоже уже нашли места, часто посещаемые прекрасным полом, который рад обратить на себя внимание представительниц того же самого прекрасного пола. Это – Архив и «Три обезьяны», и, спасибо достижениям цивилизации, Internet. В Internet’е знакомиться, мне показалось, накладно: долго и непродуктивно, можно натолкнуться на такую образину, что отобьет всякую

№8 охоту к виртуальной реальности. Честно говоря, объективная реальность мне как-то ближе. Хочется ощущений неподдельных и вразумительных. Пойду в «Три обезьяны». «Но, главное, ты должен посещать театральные закоулки, – здесь чаще, чем в другом месте, удовлетворишь свое желание. Здесь ты найдешь то, что можешь полюбить, с чем захочешь поиграть и чего не выпустишь из рук, однажды дотронувшись. Как идет домой, вытянувшись на далекое расстояние, куча муравьев, неся в ротиках свою обычную пищу, хлебные зерна, как начинают летать с цветка на цветок и по верхушкам тимьяна пчелы, найдя поляну, поросшую ароматическими травами, так торопятся на наиболее посещаемые игры разодетые в пух и прах женщины. Количество их нередко делало затруднительным мой выбор. Они приходят посмотреть на людей, но, всего верней, приходят себя показать. Здесь целомудрию грозит опасность». В «Трех обезьянах» тот же театр: кто-то приходит поглазеть, кто-то сыграть свою раз и навсегда заученную роль. До чего же интересные типажи встречаются по субботам на этой дискотеке! Но как же здесь шумно! Да и приглушенный неестественный свет не дает реальной картины происходящего. Познакомишься с девушкой, а наутро она окажется страшнее черепа вороны, да еще и глупа, как тормозная жидкость, ведь с ней же и поговорить тут невозможно. «Можно завести знакомства и на званых обедах. Здесь можно найти кое-что кроме вина. В этих случаях раскрасневшаяся красотка начинает сжимать своими нежными ручками чашу с вином. Когда же вино промочит насквозь крылышки бога Любви, он, с хмельной головой, не двинется с места. Он, конечно, живо встряхнет свои мокрые крылышки; но плохо тому, чье сердце окроплено любовным напитком! Вино располагает к нежностям и разжигает. От выпитого в большом количестве неразбавленного вина бегут, исчезая, заботы. Тогда на сцену является смех, тогда бедняк собирается с духом, тогда проходит грусть, уходят заботы и исчезают морщины на лбу, тогда намерения становятся искренними, – что так редко в наш век, – вино уничтожает всякую искусственность. Здесь красавицы часто пленяли сердца молодых людей, и любовь в вине превращалась в огонь в огне. В этом случае не слишком доверяй обманчивому фонарю, – ночь, вместе с вином, не позволяет правильно судить о красоте. Днем, в ясную погоду, смотрел Парис на богинь, когда сказал Венере: «Ты, Венера, одержала победу над обеими соперницами!» Ночь скрывает недостатки и не дает увидеть отрицательные стороны. Эти часы любую женщину делают красавицей. Днем смотри на драгоценные камни или пурпуровые материи, днем же смотри на лица и фигуру!» Днем! Где можно днем встретить лесбиянку, мечтающую со мной познакомиться? Одна надежда на Архив: он не работает по ночам, там не пьют вина, там не гремит псевдомузыка и туда приходят девушки достойные во всех отношениях:

№8 трезвые, грамотные и молчащие так, что сразу понимаешь – им есть, что сказать. А главное, они заявляются туда при свете дня, да ещё и в натуральную величину, так что все их недостатки сразу становятся видны так же, впрочем, как и достоинства. «Будь уверен, прежде всего, что овладеть можно любою женщиной, – и овладеешь ею, расставляй только свои сети. Скорей перестанут петь весной птицы, а летом стрекотать кузнечики, скорей аркадская собака пустится бежать от зайца, чем женщина ответит отказом на вкрадчивые предложения молодого человека! Согласится даже та, о согласии которой ты не мог и предполагать». А если я вовсе даже не молодой человек, а, скажем прямо, уже совсем зрелая тетка (хотя другим зрелым теткам-натуралкам, особенно продавщицам и вообще из сферы обслуживания, до сих пор нравится видеть во мне молодого человека)? Можно ли мне быть уверенной в том, что девушка не ответит мне отказом на «вкрадчивые предложения»? Хотелось бы определиться также в том, что я могу вкрадчиво предложить? Разве что порассуждать на философские темы (это у меня получается лучше всего остального). Вот, интересная девушка: очень красивые глаза, темные волосы (как мне нравится), точеная фигурка… Однако она – с подругой: полулежат на архивной софе, взявшись за руки, и такое впечатление, что для них никто больше не существует. «Итак, за дело! Будь уверен в победе над любой женщиной! Из тысячи их едва ли одна откажет тебе. И тем, которые соглашаются, и тем, которые отказывают, нравится, однако, сама просьба. Если ты и ошибешься, отказ для тебя безопасен. Но может ли идти речь об ошибке, если новые наслаждения имеют свою прелесть и чужое прельщает наше сердце сильней, нежели свое? Всегда на чужом поле богаче урожай, всегда у коровы соседа вымя больше, чем у нашей…» Чужая – это я для нее или она для меня? Впрочем, я-то ничья, ни на чьем поле не произрастаю (цепляюсь за жизнь, как сорняк в степи), а вот она, похоже, культивируется на чужом поле. Французские социологи как-то решили выяснить, почему девушкам нравятся женатые мужчины? Ответы получились следующими: 1. из чувства соперничества (хочется обставить хоть одну женщину, но наверняка), 2. ради беззаботности, так как семья, дети и заботы не предполагаются, 3. потому что считается, что женатые мужчины в качестве любовников краше холостых. «Ее сердцем лучше всего будет завладеть тогда, когда она сияет радостью, как отливают золотом колосья на хорошо удобренном поле. Пока весело на сердце, пока в него не закралась печаль, оно раскрывается без принуждения. В тот момент чарующая любовь ловко овладевает им. Когда в Трое царило уныние, она защищалась оружием, но впустила в свои стены наполненного солдатами коня, когда в ней царило веселье!» Увы, у этой девушки в данный момент никакого веселья на лице не читается, да и не люблю я вклиниваться в существующие пары. Зачем разбивать то, что уже сложилось, ради иллюзорного будущего? Чувство соперничества мне

№8 не присуще: у меня нет нужды самоутверждаться за счет победы над поверженным соперником. Если пара не прочна, она и так расколется – ни к чему мне брать грех на душу. Лесбийских пар так немного, а очень хочется, чтобы этот идеал существовал в реальности. И ради того стоит проявить солидарность. Лучше отступлюсь сразу. «Как не следует весь год сеять хлеб на почве, которая может обмануть наши надежды, или весь год ходить по морю на корабле, так не всегда безопасно ухаживать за прекрасным полом. Часто предпочтительнее добиться своего, выжидая случая».  Случай представился очень скоро. Мне надо было срочно обсудить статью в журнал именно с этой девушкой, которая эту статью как раз и написала (я же говорила, что в Архив ходят девушки, достойные во всех отношениях). Она пригласила меня к себе. Мы пили чай с шарлоткой и говорили. Говорили. Говорили… Как выяснилось, они с той девушкой вовсе не пара. Ты была свободна и тоже искала женщину для серьезных отношений. «Попробуй начать с письма. Пусть письмо первым выскажет твои чувства; пусть оно будет любезно и содержит выражения, употребительные в языке влюбленных, и, кроме того, горячие просьбы, кем бы ты ни был! Тронутый просьбами Ахилл отдал Приаму труп Гектора. Мольбы смягчают и разгневанных богов. Обещай, не скупись, – разве что-нибудь стоят обещания? Обещаниями может быть богат всякий. Надежда, соединенная с доверием, позволяет выгадать много времени». Письмо написала ты. Ты, а не я, которая искала любви и всё же оказалась менее решительной. «Если твоего письма не примут и отошлют назад не прочтенным, не теряй надежды, что рано или поздно его прочтут, и не изменяй своему намерению. Со временем привыкают к плугу и упрямые быки, со временем и лошади начинают спокойно носить сдерживающую их узду. Железное кольцо – и то стирается от постоянного употребления; никуда ни годным становится кривой плуг оттого, что им пашут землю. Что крепче камня, что мягче воды, а ведь мягкая вода размывает крепкие камни! Будь только энергичен, и со временем победишь даже Пенелопу! Поздно ты увидишь Трою взятой, однако же – взятой». Я приняла твое письмо сразу, а за ним и стихи, и записочки, и другие знаки внимания. «С другой стороны, если письмо твое прочтут и не удостоят ответом, не настаивай. Старайся лишь, чтобы она прочла излияния твоих чувств, – если она прочла их, она ответит на письмо. Всё придет постепенно, своим чередом. Быть может, тебе сначала пришлют резкий ответ с просьбой прекратить свои ухаживания.

№8 Если она просит – значит боится; если не просит, – хочет, чтобы ты добивался своего. Будь настойчив – и, в конце концов, достигнешь своей цели!» Цель была достигнута очень скоро. Да я и не сопротивлялась совсем. Наоборот, сама шла навстречу, так как хотела того же, что и ты – любить и быть любимой. А дальше Овидий умолк, потому что, когда мы оказались вместе, у меня появился другой учитель – ты. Овидий ничего не смыслит в лесбийской любви хотя бы потому, что он мужчина. Только женщина может научить женщину любви, тем более любви к подруге. Я всегда удивлялась, откуда в тебе эта женская мудрость, когда ты едва переступила свое двадцатилетие. Я намного старше тебя, и намного хуже ориентируюсь в человеческих отношениях. Ты точно знала, как тебя надо любить. И ты учила меня этому нетерпеливо, требовательно и страстно. Урок 1. «Почему ты не смотришь на меня влюбленными глазами? Хотя бы иногда… Ведь я никогда не видела твой влюбленный взгляд», – говорила ты. И я старательно пыталась изобразить взгляд влюбленного в тебя человека. Однако, увы… Ведь я не актриса, чтобы по желанию режиссера пускать неподдельную слезу, радостно и искренне смеяться или истекать желанием, когда в восемь утра едешь в электричке, где народу, как сельдей в бочке, и все источают раздражение и злобу, а вовсе даже не флюиды всеобщей любви. И ведь не могу сказать, что тогда я тебя не любила. Как мне казалось, любила, как было очевидно обеим, желала, радовалась встречам. А вот влюбленный взгляд не вырисовывался на моем серьезном и строгом лице. И вдруг получилось. Я очень хорошо запомнила этот момент. Мы спускались на эскалаторе в метро от Савеловского вокзала. После душной, набитой людьми электрички в прохладное метро спускаться было приятно. Однако не это было причиной радости. Радость исходила от тебя. А мой взгляд просто отразил тебя: молодую, красивую, счастливую. Я смотрела на тебя и чувствовала, как счастье любви набрасывает на мои глаза свой флер, и они рождают влюбленный взгляд. Получилось! С тех пор я всегда помню то утро в метро и мои глаза излучают влюбленность. И вот я уже не знаю, что появилось сначала: влюбленность или влюбленный взгляд, что породило что: любовь является источником лучистого взгляда или глаза смотрящего на требующего любви человека порождают в душе влюбленность. Но как бы там ни было, мой влюбленный взгляд сопровождает тебя теперь повсюду. Даже когда я сержусь на тебя, вместе с гневом в моих глазах светится любовь. Я научилась. Урок 2. «Ну, послушай меня! Ты куда смотришь?» Я всегда слушала ушами и для того, чтобы слышать, мне совсем не надо было глядеть. Тем более что зрение у меня изначально плохое, а слух до сих пор очень хороший (даже слишком хороший – я бы многое предпочла не слышать). Но ты требовала всего внимания. Когда ты что-то рассказывала, то ни на что отвлечься было невозможно, даже, к примеру, просто повертеть что-нибудь в руках. Надо было смотреть на тебя и, чтобы в глазах непременно отражались все те переживания, которые я должна была испытывать по ходу твоего рассказа. А надо сказать, что рассказы у тебя длились часами. Иногда ты пыталась превратить их в диалоги, но чаще всего это

№8 не получалось (из-за меня, конечно, – отнюдь не всегда у меня возникало желание отвечать искренне на все вопросы). Поэтому я плыла по течению твоих монологов, изредка пытаясь сопротивляться, призывая попить чайку или погулять с собаками. Но прервать тебя мог только телефонный звонок. К телефонным звонкам отношение у меня всегда было амбивалентным: я ненавидела их и на них молилась. Если звонили твои подружки, к которым я ревновала тебя, и ты часами трепалась с ними ни о чем, да ещё и закрывала передо мною и собаками дверь (мы тебе мешали), то я изнывала от тоски, ярости и ненависти, хватаясь за все хозяйственные дела сразу. Если же тебе звонила мама или твои старые друзья, ревновать к которым было бессмысленно, то я радовалась передышке, возможности отвлечься от твоих рассказов и заняться, наконец, каким-нибудь стоящим делом (зачастую опять-таки хозяйственным). Но когда тебе звонили женщины, с которыми потенциально ты могла закрутить роман… Уж лучше нет! Лучше я буду слушать тебя часами, а все дела делать, когда… например, когда ты на занятиях… Или не делать вовсе. Я в совершенстве овладела искусством слушать тебя: в нужных местах сопереживала, к месту задавала вопросы, удобно подставляла колени, чтобы ты могла на них лежать и рассказывать, иногда удачно вклинивала случаи из жизни, подтверждающие ту или иную мысль. Я не только овладела искусством слушать, я научилась слышать тебя. Слышать малейшие движения твоей души, подводный ход твоих настроений, строй твоего сердца. Я научилась. Урок 3. Всю прежнюю – до тебя – жизнь я не умела опаздывать. Даже если знала, что в гости можно и нужно прийти хотя бы на полчаса позже назначенного срока (чтобы дать хозяевам возможность скинуть халаты и облачиться в парадные одежды), я приходила строго к назначенному часу и бродила несколько минут под окнами. Очень скоро не выдерживала этакой необязательности со своей стороны, поднималась наверх, в квартиру, и быстренько получала задание от хозяйки достругать тот или иной салат. Я не умела опаздывать в гости, на работу, на свидания. Всегда приходила заранее, иногда даже за много ранее, и не мучилась этим. Мучительно было опаздывать и бежать сломя голову по эскалаторам, по переходам метро, врезаясь в пешеходов и на бегу отбрыкиваясь от проклятий в свой адрес. Опаздывать и всё же прибегать вовремя. С тобой я научилась опаздывать и никуда не бежать. Каждое утро я встаю, принимаю душ и начинаю будить тебя. Побудка – это отдельное искусство. Необходимо ввести тебя, сонную, теплую, беззащитную, в этот жесткий, холодный, реальный мир так, чтобы переход осуществился как можно более мягко и безболезненно. Лучше рассказать тебе какую-нибудь историю из жизни. Но обязательно завлекательную, чтобы заинтересовать тебя жизнью в этом дне. Обцеловывание тоже вещь необходимая – помогает температурному переходу из-под пухового одеяла в холодное утро. Хорошо также помассировать тебе спину, чтобы тело из сонного состояния амебы перешло в прямохожденческое состояние рабочего дня. Необходимо пробудить и тело, и душу, да к тому же сделать это так, чтобы не было мучительно больно… вступать в мир, где не ждет тебя ничего хорошего. Мне-то хорошо, у меня в этом мире есть ты и поэтому

№8 пробуждаться мне радостно: я задыхаюсь от нежности, глядя на тень от твоих ресниц. Просыпаясь, я смотрю на тебя, на твое лицо, и в моей душе рождается радость. Однако я сознательно растягиваю это мгновение до бесконечности: не спеша следую топографии твоего лица, поднимаясь взглядом по линии лба, спускаясь в уголки глаз, пробегая по подрагивающим ресницам, спотыкаюсь о приоткрытый рот, который выглядит так по-детски. Расставаться со всем этим безумно трудно – мгновение растворяется в вечности – и я аккуратно, чтобы не разбудить тебя, всё-таки выползаю из-под одеяла и иду в ванну – ведь я не расстаюсь с тобой – ты во мне, и через десять минут я тебя опять увижу. Итак, ты просыпаешься: поцелуи, разговоры, массаж. В это время закипает чайник. А надо еще погулять с собаками и их покормить. Затем позавтракать самим и обсудить грядущий день или прошлую жизнь. И я всё время смотрю на часы. Ты раздражаешься: «Ну, неужели для тебя важнее бежать на работу, чем посидеть со мной?!» Первое время я думала именно так: «Да, мне важно не опоздать на работу, мне важно показать, что я дорожу этой работой, важно закрепиться на этом месте, так как я слишком часто последнее время была безработной». Но постепенно страх остаться и на сей раз без стабильной службы отходит на задний план сознания, в подкорку. Вперед выступают иные ценности – ты и желание подольше побыть с тобой. И вот я уже неспешно гуляю с собаками по утрам, расслабленно пью чай и рассказываю тебе, как киты питаются планктоном. Встаю из-за стола с намерением всё же отправиться на работу, но ты повисаешь на мне, потягиваясь, и я опять замираю, исполняя роль турника. Утро тянется бесконечно. И когда я уже действительно выскакиваю из подъезда, опоздание минут на сорок мне обеспечено. Но я научилась относиться к этому беспечно, правильно расставляя приоритеты. Я научилась. Урок 4. Сложилось так, что мы работали в разное время: когда я должна была прийти со своей службы, тебе уже было необходимо убегать к своим ученикам. Я бы и рада была после работы зайти в магазин, чтобы затовариться какиминибудь продуктами для нашего же общего блага, или задержаться возле

№8 компьютера, чтобы отсканировать для тебя же твои фотографии, или просто пройтись по центру Москвы да поглазеть на разукрашенную столицу, но… В первые дни получилось так, что нам необходимо было встретиться в тот небольшой временной зазор, когда я была почти у самого дома (выбежав со службы ровно в шесть, как и положено), а ты из этого самого дома выходила, устремляясь к своим ученикам. То ли я тебе должна была что-то передать, то ли ты мне что-то хотела вручить – теперь уже и не вспомнить. Однако мы встретились на узкой дорожке от дома к троллейбусной остановке и это стало традицией. После сей знаменательной встречи я должна была каждый раз провожать тебя на троллейбус: ехала ли ты к ученикам или в какое другое место, было ли это вечером после работы или днем в выходные. Первые раза два я удивилась: зачем мчаться со службы, чтобы в течение десяти минут пройтись с тобой под руку от дома до троллейбуса и посадить тебя в этот пресловутый троллейбус? А потом поняла, что эти необязательные, ничем по существу не заполненные десять минут, как трещина между мирами, как тот сумеречный час, когда уже нет и еще нет. Когда ты уже вышла из дома, а до работы еще не дошла, когда я уже ушла с работы, а до дома ещё не добралась. И вот в этом промежутке мы пересеклись. Мы не успевали рассказать друг другу о прожитом дне и обсудить планы на его окончание. Мы не успевали войти ни в какую долгую тему. Разговор был обрывочен и эмоционален, паузы были наполнены невысказанными мыслями и неуспевающими выплеснуться наружу чувствами. Разговор – ни о чем. Но главное в нем всё же было – это сложное чувство, сплавленное из ощущений того, что мы сейчас вместе, я остаюсь тебя ждать и ты непременно вернешься. А еще по дороге ты успевала мне дать массу ценных указаний: когда и чем кормить собак, как вести себя с хозяйкой квартиры, что сделать на ужин, что и кому говорить по телефону, и т.д., и т.п. Я всё слушала, согласно кивала головой, и с каждым звуком твоего голоса радость оттого, что ты есть в моей жизни, росла. Оттого, что есть кому дать мне ЦУ (пусть даже я не буду им следовать), что мне есть кого провожать, а потом ждать, что ты держишь меня под руку, а я старательно обхожу с тобой лужи и перевожу тебя через дорогу. Светофор на перекрестке не поставили, и при этом поток машин был густой, как льющийся из банки мед. Приходилось изворачиваться, ловить момент и проскальзывать в щели. Тут я уже, не доверяя твоим великосветским манерам ходить под ручку, сама брала тебя за руку и тянула за собой. В мою задачу входило живой доставить тебя до троллейбусной остановки и отправить к воспитанникам. Я научилась делать это виртуозно. Прощальный поцелуй был мне наградой. Я провожала тебя со смесью грусти и радости: грустно, что ты уезжаешь, и радостно, что ты вернешься. Я научилась. Урок 5. Однако проводить – это не всё. Ведь необходимо еще и встретить. Честно говоря, встречать мне нравилось больше. Хотя инициатором «встречаний» опять же была не я. Как-то ты задержалась на работе, да потом зашла еще к маме, в общем, на нашей станции метро могла оказаться только уже в первом часу ночи. Ты позвонила и попросила встретить тебя у эскалатора. «Конечно», – сказала я и в 00.15 уже стояла с книжкой у вершины непрерывно бегущей из подземелья лестницы, иногда отвлекаясь от страницы и бросая взгляды на поднимающихся людей. Сначала показывалась шляпа, потом появлялась вся голо-

№8 ва, затем вырисовывалось туловище, и, наконец, ноги в ботинках или сапогах ступали на каменный пол вестибюля и уносили своего владельца прочь от метро и от меня. Ты появилась тоже с книгой в руках и, не отрывая от нее взор, пошагала мне навстречу. Как ты была трогательна в своей уверенности, что я стою и жду тебя. Ты не оглядывала вестибюль в поисках меня, не поднимала головы от книги и даже не замедляла шаг. Ты старалась дочитать абзац до того, как наткнешься в своем поступательном движении на меня. Потом ты подняла голову, поцеловала меня, просунула свою руку под мой локоть и мы пошли домой. С тех пор ты звонила с работы и от мамы, и мы договаривались, где я должна встретить тебя, чтобы затем вместе идти домой. Иногда, когда было еще не очень поздно, мы заезжали в любимый ветеринарный магазин, чтобы купить что-нибудь собакам, или заходили в книжный магазин, чтобы купить чтонибудь себе, любимым. Я всё время была где-нибудь недалеко от телефона, чтобы ты могла меня вызвонить и назначить рандеву. Я научилась срочно бросать все свои дела и мчаться куда бы ты ни сказала. Я научилась быть в перманентной боевой готовности и никогда не сопротивляться твоим приказаниям. Я научилась радоваться им и бежать к тебе навстречу в любой час. Я научилась. Урок 6. Назначать свидания ты умела, а вот приходить на них вовремя… Очень часто ожидание тебя на «стрелках» в метро не ограничивалось двадцатью минутами. Двадцать минут стали привычными сразу. Я запасалась чтивом, находила удобную позицию и замирала, как щука в камышах, чтобы не упустить свою добычу. Но через полчаса стояния на «стрелке» начинала нервничать – в душе росло ощущение, что ты уже никогда не придешь. Я так этого всегда боялась, что ни о чем другом думать уже не могла. Читать – невмочь – смысл до меня не доходит. Пыталась сосредоточиться на мыслях о том реальном, что тебя могло задержать. На секунду эти размышления меня отвлекали от саднящей боли, источником которой был страх тебя потерять. Но потом паника, вызванная страхом, смешивала все доводы рассудка и я вовсе переставала что-либо соображать. Вглядывалась с тревогой в толпу, которая вся шла мимо, и выискивала знакомую фигурку девочки-мальчика. Увы… Если ты опаздывала минут на тридцать пять, я злилась; если же ожидание длилось около часа, то по его истечении я так счастлива была тебя видеть, как никогда не бывала счастлива, если ты приходила вовремя. Надо заметить, у тебя всегда находились «железные» причины для опоздания. И их изложение задерживало нас еще ненадолго, а потом еще на чуть-чуть, но зато позволяло сразу воссоединить наши жизни, которые всего лишь мгновение назад шли параллельно друг другу. Со временем я научилась находить в этих ожиданиях свою прелесть: чувство любви надо всегда держать в напряжении, а то в покое накал эротизма ослабевает и отношения начинает одолевать скука. Ты умела держать наши отношения в напряжении. А я научилась радоваться тебе, когда бы ты ни пришла. Я научилась ждать столько, сколько необходимо. Я научилась. Урок 7. Научилась провожать тебя, встречать и, когда мы возвращались домой, то принимать у тебя пальто. Этот жест был доведен до автоматизма. Я сантиметров на пять выше тебя и мне легче дотянуться до вешалки (какой-то великан прибил ее чуть ли не под потолком). Поэтому сначала ты просила меня повесить пальто,

№8 а потом просто начала скидывать его мне на руки. Дверь в квартиру открывала я, первой входила ты, затем, стоя ко мне спиной, расстегивала пуговицы пальто и, не оборачиваясь, начинала его снимать в полной уверенности, что я твое пальто подхвачу и водружу на вешалку. И я, естественно, его подхватывала и вешала. А когда мы куда-нибудь уходили, ты начинала в прихожей долго вертеться перед зеркалом, несмотря на лимит времени, и просто вынуждала тем самым снять с вешалки пальто и подать его тебе, как того требовала куртуазность. Тогда появлялась слабая надежда выйти из дома вовремя. Пропустить даму вперед, подать ей руку при выходе из общественного транспорта, подать и снять пальто, поцеловать руку и не только руку – все эти правила хорошего тона были мною усвоены в совершенстве за очень короткое время. Я научилась чувствовать себя кавалером при даме, благо дама моя была прекрасна. Жаль, что я не пишу стихов о Прекрасной Даме. Однако быть кавалером я научилась. Урок 8. И не только кавалером, но и сестрой милосердия. Любой незначительный порез какого-нибудь не очень рабочего пальца твоей руки вызывал у меня волну сострадания. Напоминать тебе выпить лекарство до еды или после входило в мои обязанности. Покупать тебе любимый цитрамон или другие не менее актуальные таблетки, в конце концов, стало моей потребностью. Честно говоря, меня больше радовало, когда у тебя ничего не болело. Но уж если болело… Я научилась относиться к болячкам с состраданием. Я научилась. Урок 9. Однако и ты не обходила мою персону вниманием. Каждое утро ты критически оглядывала мою физиономию и, находя какой-нибудь незапланированный волосок, сладострастно его выдергивала. На 8-ое марта подарила мне крем и велела непременно мазать им мою сухую кожу. Стрижку ты тоже взяла в свои руки. Первый опыт был, мягко говоря, не очень удачен. Мою уже седую голову ты подвергла такому авангардному постригу, что на работу идти было неудобно. Сначала меня вообще излишнее внимание к моей персоне раздражало. Я думала, что до сих пор ведь я как-то справлялась со своей физиономией, волосами, ногтями и всем остальным. Зачем уж так детально копать? Не лучше ли принимать человека в целом? Но со временем я поняла, что в нюансировке гораздо больше смысла, чем в обобщении. В целом человека можно и потерять, а в деталях найти то, что присуще именно этому человеку и только ему – человеку, которого ты любишь. Вполне возможно, что ты его и любишь-то именно за эти детали, за эти нюансы. Сначала я научилась принимать твоё внимание безропотно, а затем я научилась сама искать твоего внимания и радоваться его пристальности. Я научилась ценить внимание к нюансам. Я научилась. Урок 10. Благо, это внимание не ограничивалось интересом только к физическим деталям. Тебе были интересны мои мысли, мои оценки фильмов или книг, моё восприятие наших общих знакомых. Но что меня больше всего удивляло поначалу, так это твой искренний и пристальный интерес к моему прошлому. Ты выспрашивала все мои любовные истории, эпизоды моего детства, рассказы о друзьях и родственниках. У меня завалялась пачка писем, которые

№8 я писала подруге, когда мне было 10–20 лет. Эта подруга детства педантично складывала всё, что я ей писала. Потом, когда ручеек писем иссяк, аккуратно упаковала всё это в стопочку и не менее аккуратно перевязала ее ленточкой. Стопочка полежала у нее еще лет 15, и, наконец, во время очередного ремонта подруга отдала ее мне, сказав: «Вспомни детство». О детстве там было немного, а всё больше о юности да о любви. О любви написано было крайне неинтересно – поражала бедность языка, когда всё богатство любовных эмоций (а богатство было, я помню) умещалось в один восклицательный знак: «Как же я ее люблю!» Но вот что меня удивило: судя по моим ответам, подруга писала мне о своей любви к парню, а я писала ей о своей любви к девушке, и эта разнополость наших любимых при нашей однополости нас совершенно не смущала. Какая разница, что написано в графе «пол» у твоего возлюбленного, ведь главное, что ты его любишь. Сейчас мне эта толерантность показалась достойной удивления: в конце 70-х, когда мы не знали ни слова «толерантность», ни понятия «лесбиянка», ни термина «нетрадиционная сексуальная ориентация», когда о таких отношениях вообще не принято было ни писать, ни говорить, ни даже молчать, эти отношения существовали, и были люди, которые принимали их как один из равноправных вариантов любви. Правда, поступали они так не после многолетних раздумий о социальной справедливости, а просто по молодости лет, когда глаза еще не зашорены и стереотипы не довлеют. Всё не так уж было плохо, подумала я, и сохранила эту пачку писем, как документальное тому подтверждение. Не думаю, чтобы ты читала все письма из этой стопочки, но, безусловно, ты ее просмотрела. Ты просмотрела также стопку писем той самой моей любимой девушки ко мне (мои письма к ней остались у нее). Я думаю, что эти послания тебя заинтересовали гораздо больше. Из них ты многое (и зачастую нелицеприятное) узнала обо мне. А были еще письма других любимых мною женщин, которые исчислялись уже не стопками, а единицами, но тем интереснее было их читать. И был еще дневник. Ты проштудировала всё это с завидным любопытством. Никогда не думала, что я могу быть кому-нибудь так интересна. Конечно, я немного лукавлю, как и все те, которые ведут дневник, и при этом утверждают, что пишут его исключительно для себя. В любом дневнике есть доля душевного эксгибиционизма. И мой был не исключением. Однако время его написания настолько отдалилось от меня, что теперь я сама уже смотрела на него, как на некий исторический документ, не имеющий ко мне ни малейшего отношения. А тебя он заинтересовал именно в связи со мной, а не с историей застойного времени советского строя. Ты изучала меня как историческую личность, которая тебе близка и интересна. Всё это напоминало немного твой прежний интерес к Софии Парнок. Я, конечно, понимаю, что наша значимость для истории несоизмерима, но для тебя… Я-то по крайней мере живая, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И я могу любить тебя в отличие от Софии Парнок, которая, может быть, если бы вы встретились, и обратила бы на тебя внимание, но встреча с которой, увы, уже невозможна. Изучив мои письма, письма ко мне, и мои дневники, ты задала мне массу вопросов, на которые я не всегда находила ответ. Тут уже мне и самой стало интересно. Человек – загадка не только для других, но и для самого себя. Каждый человек уникален и неповторим, его микрокосм – открыт и изменчив. Но только

№8 любимый человек интересен этой своей неповторимостью, только его загадку хочется постичь в ее непостижимости. И ты научила меня этому интересу, однако обращенному уже к тебе. Я расспрашивала тебя о студенческих годах, о твоих первых возлюбленных, о женщинах и мужчинах в твоей жизни, о собаках и кошках, которых ты любила, о маме с папой, сестре и бабушке. Я расспрашивала обо всем и понимала, что ещё больше остается скрытого: чем больше мы знаем, тем больше становится граница нашего незнания. Границы твоей тайны росли с каждым новым эпизодом из твоей жизни. Они увеличивали интерес к тебе, и я научилась подпитывать его всё новыми и новыми вопросами. Я научилась. Урок 11. У нас было разное прошлое, но наше настоящее стало общим. И в этом настоящем ты научила меня пестовать общие интересы. Я всегда много читала (это у меня с детства). И если в школе я могла обсудить прочитанное с кем-нибудь, так как все мы паслись в одной общей библиотеке и обмен книгами шел интенсивно, то в послешкольные годы эта возможность отпала. У меня были и есть друзья, которые до сих пор читают книги (а не переключаются на газеты, TV и Internet), у меня были любимые женщины, которые романы в жизни совмещали с чтением уже написанных романов. Но мне, увы, не привелось встретить человека, которому были бы интересны те же книги, что и мне. Прочтешь замечательную какую-нибудь повесть и подумаешь: «С кем бы поделиться этой радостью?» И поймешь с огорчением, что никому из знакомых такая радость не нужна. У них свои радости, возможно, недоступные мне. Так каждый и живет со своей радостью внутри, которая без постороннего внимания, как огонек свечи без кислорода, гаснет, не успев согреть. Поделиться горем всегда есть с кем: и сочувствие в глазах увидишь, и даже помощь, может быть, окажут. А вот радость твоя никому не нужна: она или будет не понята, или, не дай Бог, зависть вызовет. Ты совершенно неожиданно для меня стала читать те книги, которые, как мне казалось, и тебе будут интересны, а не только мне. Я прочитывала журнал «Иностранная литература» и говорила тебе: «Обрати внимание вот на эту повесть, мне кажется, она тебя увлечет». И потом мы могли уже со знанием дела взахлеб обсуждать какие-то моменты сюжета или оригинальные мысли автора. У нас появились любимые писатели, которых мы открывали вместе. У нас появились любимые фильмы, которые мы вместе смотрели по видео. Ты научила меня слушать Камбурову и «камбурят». Ты переписала мне несколько кассет со своими любимыми песнями. У нас появились общие интересы в мире литературы, кино и в музыке. Я научилась делиться с тобой радостью открытия, я научилась увлекать тебя своими интересами. Я научилась сама интересоваться твоим миром увлечений. Я научилась. Урок 12. И ты настолько стала мне интересна, что всё остальное воспринималось уже сквозь призму тебя. Еще в начале нашего романа я собралась к своим давним друзьям одна (ты в это время должна была быть в другом месте). Это повергло тебя в совершеннейшее удивление: «Разве тебе там будет интересно без меня?» Теперь уже удивилась я: «Но если мне с ними было интересно до встречи с тобой, то что изменилось?» – «Всё» – ответила ты.

№8 Ты оказалась права: изменилось всё. Но не сразу, а постепенно, потому что процесс обучения любви не мог быть одномоментным актом. Я училась медленно и терпеливо, и тем крепче усваивала уроки любви. Обычно в компаниях мы бывали вместе, благо, у нас были общие друзья. Мы вместе ходили в Архив, в гости к нашим общим знакомым, вместе приглашали гостей к себе. И теперь, если возникала ситуация, когда ты пойти не могла, а мне идти надо было, то я думала: «До чего же не хочется без тебя куда-то тащиться, делать увлеченное лицо, улыбаться чужим людям и думать: где ты, как ты?» Мне стало неинтересно без тебя жить. В компаниях мне была любопытна твоя реакция на тот или иной разговор, мне было интересно твоё мнение по тому или иному вопросу. Всё остальное и все остальные были лишь меняющимся фоном, антуражем для развития наших отношений. Ты не только стала моим неизбывным интересом, но и моим настроением. Если ты была радостной, то я светилась счастьем и мне всё удавалось в этот день. Если у тебя настроение было плохим, то у меня всё валилось из рук: я не могла жить, глядя на твое мрачное лицо, сердито сдвинутые брови и капризно закушенные губы, я замирала, как умирала, и ждала, когда же это пройдет. Хороший строй у гитары – это гармония, плохой строй – полный разлад и с самим собой, и с окружающими. Твое плохое настроение, рикошетом ударявшее по мне, вселяло разлад в наши души и в нашу жизнь. Зато никто и никогда не умел так радоваться и светиться счастьем из-за какой-нибудь ерунды, как это умела и умеешь ты. Только тебе удавалось подниматься на такую высоту счастья, где уже начинали плавиться крылья. И именно поэтому падение оттуда было столь головокружительным и смертельным. Но я полюбила эти качели и поняла: нет бездны отчаяния без вершины счастья и наоборот. По-другому не бывает. С тобой я научилась подниматься до альпийских высот счастья и выкарабкиваться из таких ущелий отчаяния, откуда обычно не возвращаются. Я научилась. Урок 13. Но чтобы эта связь с тобой не прерывалась и чтобы я не впадала в еще большее отчаяние без тебя, я постоянно должна была знать, где ты. Ты сама меня к этому приучила. Мы всегда сообщали друг другу планы на грядущий день: кто, где и во сколько должен быть. Меня это сначала немного напрягало – с какой стати я должна всё время находиться под колпаком («Позвони, когда доедешь!»)? А потом я к этому настолько привыкла, что начинала беспокоиться, почему ты не звонишь, уже за полчаса до назначенного звонка. Если же учесть, что ты, как все счастливые люди, часов не наблюдала и всегда опаздывала, то я беспокоилась перманентно: то ли ты на работе, то ли уже идешь домой, то ли зашла к маме, то ли пропадаешь неизвестно где. Когда я была уверена в твоем местонахождении, я была спокойна, если же что-то не состыковывалось, я места себе не находила и едва сдерживалась, чтобы не обзвонить всех знакомых и незнакомых. Я научилась всё время думать о тебе и постоянно беспокоиться, где ты. Я научилась. Урок 14. Это беспокойство было сродни ревности. Хотя изначально ты мне не давала поводов для неё. Зато сама частенько бесилась из-за ерунды. Стоило мне просто доброжелательно поговорить с какой-нибудь молоденькой девчонкой,

№8 как ты начинала подозревать, что за этим стоит нечто большее. Тебя это выводило из себя, ты начинала придираться к мелочам, дергать окружающих и цепляться к бедной девочке. А потом резонно спрашивала: «Что для тебя важнее: мое спокойствие или общение с этой девчонкой?» Так как у меня никакого подпольного интереса к девочке не было, то я понимала, что твоё спокойствие мне, безусловно, дороже. И я научилась не давать поводов для беспокойства. Я научилась. Урок 15. Я не только выработала в себе умение не глядеть в сторону, но научилась смотреть лишь на тебя, исключительно в твою сторону. Смотреть влюбленными глазами (см. Урок 1) и подтверждать эту влюбленность нежностью. Ты сама постоянно ласково касалась меня, где бы мы ни находились, и хотела того же от меня. Тебе необходимы были поцелуи, объятия, заигрывания. Это я по темпераменту, быстровоспламеняющемуся, думала, что раз поцеловались, то пора и в койку. А ты, как истинная женщина, научила меня ценить прелюдию, которая не обязательно ведет к постели. Я постепенно приучилась целовать тебя в метро, в автобусе, в гостях, как бы невзначай и всё же, всё же… Научилась нечаянно класть руку тебе на плечо, обнимать за талию, подставлять колени, когда тебе некуда было сесть. Я научилась показывать тебе мой постоянный эротический интерес (который был всегда, но не всегда умел себя выразить) и тем самым вызывать ответный. Я научилась. Урок 16. Я научилась не только вызывать эротический интерес, но и удовлетворять его когда бы то ни было. Неважно, что рано утром мне надо бежать на работу. Неважно, что нам обеим некогда выспаться. Важно, что мы нужны друг другу, что мы любим и предаемся любви. Как-то на работе я услышала разговор двух девушек, чей возраст приближался к тридцати, а жили они каждая со своими родителями: – Сегодня проснулась в три ночи и не могу уснуть. Пошла на кухню, попила сок, почитала газеты, легла с рассветом и только задремала, как прозвенел будильник. – А я тоже полночи не могла уснуть, потом вроде бы забылась, привиделся кошмар, проснулась от собственного крика, перебудила весь дом. И остальную часть ночи сидела тоже на кухне, пыталась читать какой-то детектив. «О-о-о…» – глубокомысленно произнесла я про себя. – «Уж лучше пусть я не высыпаюсь из-за уроков любви, чем от подобных кошмаров, которые являются явным порождением недостатка любви, причем в самих девушках». Пусть я не могу уснуть рядом с любимой (и не потому, что ее нет рядом, а потому что уснуть невозможно), чем буду мучиться бессонницей от отсутствия любви. Ты научила меня этой простой мысли.

№8 Ты научила меня любить. Я научилась любить тебя. Я любила тебя, когда мы бывали в гостях, и на кухне, сизой от тяжелого табачного дыма, ты сначала внимательно слушала сидящего перед тобой рассказчика, а потом на твоем лице проявлялось нетерпение – ты перехватывала рассказ и заканчивала его уже сама. Я любила выражение решительности на твоем лице, когда ты вдруг замечала дикий беспорядок на своем письменном столе: после недели ничегонеделания ты пыталась добраться до компьютера и написать письмо какой-нибудь интернетовской подружке, а для этого надо было хотя бы клавиатуру раскопать. Я любила тебя, когда ты решила, что непременно станешь учить английский, и замучила бедную английскую девушку своими вопросами по грамматике английского языка, и вы не сердились, а вместе смеялись над несовпадениями наших-ваших языков. Я любила, когда ты изумлялась, что родинка на лице у Липкина, которое было на фотографии, в PhotoShop’е исчезала и щека оказывалась совершенно гладкой и розовой, как у младенца, или когда знакомая кошка по собственному разумению захлопывала музыкальную открытку, так как её это музыкальное сопровождение, видите ли, раздражало. Я любила тебя. Я любила тебя, когда, выйдя сияющим июньским утром на балкон, ты видела, что белье, которое ты повесила вчера вечером, еще не высохло, понимала, что солнце обмануло тебя, и весело прислушивалась к детским крикам, доносившимся с площадки за домом. Я любила тебя, любила, когда ты рассказывала кому-нибудь содержание фильма, который мы смотрели вместе, и с ужасом понимала, какие разные вещи остаются в твоей и в моей памяти. Я любила тебя, когда видела, как, спрятавшись в своей комнате, стараясь скрыть от меня, ты читала книгу о собаках именно той породы, которая тебе импонировала и которую ты бы хотела завести, и при этом ты закусывала губу, сосредоточенно задумываясь над преимуществами этой породы собак. Я любила наблюдать, как ты смотрела на себя в зеркало, будто увидела там постороннего человека, и как нервно искала что-то в рюкзаке. Мне нравилось, как ты ловко влезала в кроссовки, которые терпеливо ждали тебя, лежа рядышком – одна на боку, как затонувшая подводная лодка, а другая стояла, как веселый пароход, собравшийся в дорогу. Мне нравилось, как, придя домой, ты, ловко играя бедрами, стряхивала с себя джинсы, чтобы оставить их растекшейся лужей лежать на полу. Я любила тебя, когда ты смотрела на окурки и спички с черными обгоревшими головками, заполнившие пепельницу, и мысли уводили тебя, Бог знает куда. Я любила тебя, когда, гуляя по старым улицам Москвы, мы вдруг оказывались в непривычно освещенном уголке – будто солнце встало не на востоке, а на западе. Зимой, когда внезапно наступала оттепель, таял снег и расходились серые облака над Москвой, я любила смотреть не на колокольню Ивана Великого, чья маковка сверкала под лучами солнца, а на тебя, зябко втягивающую голову в плечи. Я любила тебя, когда ты грустно смотрела на бродячих собак, лежащих на лестницах станций метро, положив голову на ступеньку и вытянув все свои конечности. Я любила тебя, когда ты не верила тем, кто говорил, что не надо подавать нищим, потому что они на самом деле очень богаты, и когда видела счастливую

№8 улыбку на твоем лице после того, как я угадывала композитора той мелодии, которую играли «менестрели» в метро. Я любила тебя, когда ты переставляла бегунок на календаре на следующее число, приближающее нас обеих к смерти, и серьезно провозглашала наши планы на грядущий день, которые мы никогда не выполняли, и когда ты терпеливо показывала мне, как надо вскрывать крышку у банки с коктейлем, чтобы при этом не облить себя вышеупомянутым коктейлем с ног до головы, и со смехом читала анекдот, написанный на этой самой банке. Я любила тебя, когда зимними утрами смотрела на твое лицо, такое же бледное, как небо. Я любила тебя и беспокоилась, как в детстве, видя, как весело и бездумно ты перебегаешь улицу между машинами, несущимися по проспекту. Я любила тебя, когда ты внимательно смотрела на ворону, опустившуюся на надгробную плиту на кладбище, где была могила Парнок и где мы нередко бывали, любила, когда ты, подражая голосам тех, с кем ты только что разговаривала по телефону, разыгрывала весь ваш диалог. Я любила тебя, когда нежно смотрела в твои глаза и со страхом понимала, что моя жизнь тонет в них, а твоя выпрыгивает веселым мячиком и катится, Бог весть куда. Я любила тебя, когда ты в непривычном месте обнаруживала свою книгу и не могла понять, почему ты ее туда положила. Я любила тебя после наших долгих занятий любовью, похожих на медленный полет чайки над морем. Я любила тебя, когда ты показывала свои рисунки на карточках с английскими словами, которые ты делала для своих учеников. Я любила тебя, когда обнаруживала на своих бумагах твой волос, непонятно как оказавшийся там, и когда видела, как непохожи и в то же время похожи наши руки, держащиеся рядышком за поручень в переполненном московском метро. Я знала твое тело, как свое собственное, ты необходима мне, без тебя я теряю душу. Я любила загадочное выражение твоего лица, когда мы вместе смотрели на проплывающий мимо пароход, любила твое огорчение, когда вечером в доме вылетали пробки, а за окном темпераментно матерились соседи. Я любила тебя всегда, и меня охватывало чувство безнадежности, горечи и печали, когда я снова и снова видела загадку и печать молодости, вечной молодости, на твоем лице.  Я любила тебя всегда и этому научила меня ты. Ты была очень хорошим учителем: нетерпеливым, но знающим, требовательным и отдающим свои умения. Жажда просвещения погнала тебя дальше, к другим ученикам. Ты ушла. «Радости любви – кратковременны. В ней гораздо больше разочарований. Придется перенести в своем сердце многое, – вот чего не следует забывать! Сколько зайцев на Афоне, сколько пчел живет на Гибле, сколько на маслине синеватых оливок, сколько раковин на морском бе-

№8 регу, столько неприятностей несет с собой любовь! Стрелы, которые ранят нас, густо намазаны желчью. Быть может, тебе скажут, что твоя любовница ушла, а ты увидишь, что она дома, – считай, что она действительно ушла и что зрение обмануло тебя. Если ночью перед тобой, не сдержав обещаний, запрут двери, – молчи… Если тебя впустят, иди; если откажут, уходи: порядочный человек не должен быть надоедливым. Зачем тебе вынуждать свою подругу спрашивать: «Неужели от этого человека нельзя отделаться?» От меня отделаться было легко – я не стала стучаться в закрытые двери. Твоя душа захлопнулась перед моим любопытным носом и я была вынуждена уйти ни с чем. Впрочем, уроки любви остались со мной.

Очки за ответы и их психологическая характеристика будут выставлена вам жизнью. Уж в этом вы не сомневайтесь – она всё расставит по своим местам.

Психологический тест Какой вопрос автор поставит в конце текста? Предложенные варианты ответов: 1. Может быть, мне в таком случае самой взять ученика? Я думаю, что я смогу преподать теперь кому-то другому науку любви – я изучила ее досконально. Кто-нибудь пойдет ко мне в ученики? 2. Как же мне дальше жить без тебя, без моего учителя жизни? Ведь любовь и есть жизнь. Если некого любить, то и незачем жить. 3. О, мудрый Овидий, ты учил закрывать глаза на наличие соперников – «и одержишь победу, победителем войдешь в храм великого Юпитера!». «Не всегда же она будет лишена к тебе расположения!» Подождать? Есть ли смысл и хватит ли у меня сил, забрасывая тебя цветами и подарками, ждать, когда соперница тебе надоест и ты опять повернешь свое расположение в мою сторону? 4. А может быть, просто продолжать любить тебя издалека, ни на что не надеясь и ничего не ожидая?

№8

Лана Земная Удивленная тобою удивленная тобою, не дышу на первый иней. ты сейчас еще красивей, соблазненная не мною. мне не больно, не тоскливо: я смотрю, как ты смеешься. и уже не обернешься у двери, махнув игриво. ты летишь к нему в объятья, растеряв былую верность, оставляешь откровенность – не отглаженное платье. удивленная тобою, не дышу – не нужен воздух... принеси живую воду, соблазненная не мною! *** я не знакомлюсь в общественном транспорте... не оставляю на память скандалов... живу без банального штампика в паспорте... и не в восторге от клубов и баров... я не шепчу в исступлении нежности... не поджигаю за уголки фото... меня лишь волнует пропавшая без вести, та, что оставила привкус Востока... Разговор в темное время суток — Зачем я тебе? Всё равно не оставишь Движенье руки моей к жилке виска. Моё одиночество – плоскость листка… Зачем я тебе? На всю жизнь не оставишь! — Ты хочешь на жизнь? Или мне показалось, Что ты понимаешь условность двоих: На миг лишь прохлада ладоней твоих… Ты хочешь на жизнь? Благо, мне показалось. — Условность двоих… Что же я, засыпая, Вскрываю сознательно мысли в себе? Моё одиночество – тяга к тебе… Условность двоих? Что же ты… засыпая…

№8

Часть I ВЕСНА (Allegro vivo e scherzando) Розовую любил голубой, конечно, чистой розовой любовью. Голубого же безумно любила красная. Впрочем, она была бывшая красная, так как после первого (августовского) путча демонстративно выбросила на Красную площадь свой партбилет, а после второго (демократического) – билета не нашла, но очень хотела. Хрупкая психика бывшей красной не перенесла истерических перепадов истории, и от нее повеяло чем-то коричневым, несмотря на то, что под влиянием голубого друга она заметно порозовела. Внутри. Ее же, в свою очередь, боготворил хороший человек из кедровой партии, совершенно зеленый. Он был вегетарианец, ненавидел озоновые дыры и охранял муравейники. Красная не без основания упрекала его в измене зелёным интересам в пользу черных, так как любовно охраняемые им муравейники вели прямехонько через покойного Кропоткина к анархистам, в рядах которых когда-то горячо митинговала молодая супруга зеленого. Но юная анархистка, навсегда застряв в байковом халате и домашних тапочках, бездумно попрала высокие партийные идеалы, сделавшись домохозяйкой-зеленщицей и ничего от жизни не ждала кроме перманентной беременности. Обвиняя мужа в неверности, она совершила против него несколько мелких терактов провокационного характера. Пацифист зеленый ревнивую жену не бил и спасался бегством к своей красно-коричневой приятельнице,

№8 а несчастная зеленщица махнула на непутевого мужа. Махнула, правда, не широко, мелко, можно сказать, махнула, увлекшись человеком серым во всех отношениях, несмотря на то, что был он от рождения рыжим, как апельсин. Возможно, последнее обстоятельство и привлекло к нему нежное сердце зеленщицы. Но все-то прекрасно знали, что он на самом деле белый, то есть прямой потомок одной из самых «белых» фамилий царской России. История его белизны проста и не оригинальна. Дело в том, что торопящийся в свою эмиграцию граф Шереметьев, в известном году, в известном теперь месте, оставил после себя потомство. Несясь по пыльному тракту сквозь то местечко с чемоданом и в бабочке, он на ходу (да что там – бегом!), почти не оглядываясь, ущипнул какую-то бабу, несущую обед мужу в поле. Та вскоре забеременела. С тех пор и сама баба, и её завистливые сельчане детей своих нарекают Шереметьевыми. История скрыла от нас навсегда, откуда аборигены прознали имя стремительно пролетевшего сквозь их жизни человека. Послушать их, так бедный граф в то самое мгновенье, что бежал с чемоданом и в бабочке, был одержим бесом и оставил за собой богатый посев потомства, который и по сю пору всходит. Великую легенду соткал народ из чаяний своих и анекдотов. Прошло время, и на том самом месте, где шаловливый граф пронесся мимо бабы, несущей мужу обед, благодарные потомки поставили архитектурный памятник: аэропорт Шереметьево-2. Теперь все, кто отправляется в дальние страны, идут через наших шереметьевцев и шереметьевок. Говорят, что в Шереметьево-1 ныне покойный граф был в тот революционный год днем раньше. Но шереметьевцы-вторые утверждают, что всё это лживые выдумки без всякого основания. Нам же, в пользу нашего правдивого рассказа, нет нужды углубляться в обширные исторические исследования, довольно и того краткого экскурса в народное прошлое, которое указывает нам на благородное происхождение серого рыжего человека. Впрочем, он всего лишь звено в цепочке судеб человеческих, он даже никогда не был и уж наверное не будет знаком с нашей розовой героиней, которую, если вы помните, так чисто любил ее голубой друг, имеющий красно-коричневую поклонницу, у которой, как мы знаем, прятался от гневливой жены наш зеленый друг, и т.д. Эта розовая, а звали ее просто, была немножко поэтом, немножко музыкантом, немножко спортсменкой и называла себя художницей. Свои же, из «профсоюза», звали ее еще проще: Таганка. Обидно, но – факт, и мы не вправе искажать историю, тем более, что Наташу действительно часто видели на Таганке. Для нас, знающих ее мало, Наташа ничего особенного собою не представляла, хотя и была часто задумчива. Пила много, курила еще больше, от групповух не уклонялась и не блистала ни темпераментом, ни фантазией. И вы могли встретить ее на Таганке и не увидеть – она почти бесцветна, она невыразительна. Вам ничего не скажет ее джинсовый костюм на хлипенькой фигурке, бескровно-зеленоватое личико, вялые неопределенного цвета прутики волос за ушами.

№8 Уверяю вас – вы могли ее встретить, но отнюдь не отметить, не выделить из толпы, вы даже не остановите на ней взгляда. Не отрицаю – бывают чудеса и бывают исключения, всё бывает, и именно об этом удивительном исключении мы и пишем. (Опять же – ее голубой друг души в ней не чаял!) Вернемся же к нашим Шереметьевым с другой стороны, страны Бразилии. Граф и там наследников оставил, но, как известно, вполне законно. Однако богатые южно-американские потомки до сих пор не построили и, кажется, не намереваются строить в Рио-де-Жанейро аэропорт имени Шереметьева. Бог им судья. А мы пойдем дальше, из прошлого в настоящее. Шереметьев, и это уже не секрет, женщин любил. Что там у него случилось в Бразилии, мы точно не знаем. Возможно, что и там черная крестьянка несла на кофейные плантации скудный мясной обед мужу, или граф прикупил кофейные кущи вместе с освобожденными рабами, женившись на небезызвестной Изауре – разные источники говорят по-разному. Их рассудит время. И не тронули бы мы никогда это славное имя, не случись возникнуть черной, как ночь, графине Шереметьевой на фоне российских небоскребов. Она была безумно богата, она была очаровательно черна и восхитительно красива. Темперамент ее лакеев подсказал ей еще в отрочестве мысль о бесцветности совокупления, богатые соседи – о продажности оного, цвет кожи – об отвратительности выбора. А звали ее совсем просто – Рама, Рама Шереметьефф. Словом, наша Рама пресытилась всякой, грубо говоря, плотью и ее на особую романтику потянуло, любви чуткой, душевной захотелось. Томясь бездельем, наследница заглянула в дедовские дневники и почерпнула в них кое-что о России. Наверное гены сказались – что-то ей чудилось в дремучести лесов наших, что-то звало ее сюда. Взяла да и поехала. Молчаливые слуги с отполированными ногтями, охранники, что пулю в кулак поймают, и не смели догадываться, что не экзотика снегов манила в мае месяце их госпожу в прохладную Россию, не примитивная политика Ельцина, а элементарный поиск человека, жизни, поиск радости и жажда упоения. Чем? Их госпожа еще не знала, но точно чувствовала – в России. Ее тянуло сюда, она знала – здесь! Надо умереть или окончательно воскреснуть там, где ты брошен неумолимой рукой судьбы, там, где ты есть тот, кто ты есть на самом деле или не будешь им никогда; там, в грязи ли, в блаженстве, но там, где ты уже никому не лжешь, где ты можешь выдохнуть, выплеснуть, вытолкнуть из себя всё свое гадкое, скверное, светлое и задохнуться радостью возрождения или отторжения от себя за пределы утомительной плоти всего того, что так долго мучило тебя и угнетало. Там твое место… Россия встретила ее хорошо. А ей показалось – плохо. И мы не будем осуждать ее – они вообще привередливы, эти бразильцы. Им что ни подавай – всё плохо. У них в Рио-де-Жанейро всё не так, как у нас, несмотря на то, что и там стреляют преимущественно ночами, а грабят в подворотнях поздними теплыми

№8 вечерами. Так ведь то – Бразилия! Впрочем там Рама ночами не бродила, любуясь на Москву-реку, да и вообще всю жизнь ее берегли, а здесь она голову потеряла – прочь десяток фамильных островов – в праотчину приехала, всё тут дедово, всё тут родное, всё – свое. Напрасно она газеты не читала и сразу, с бухты-барахты, в Россию окунулась. Это ее проблемы, как говорят капиталисты, что она встретила, то и получила. Мы вообще очень радушные хозяева и, самое главное, откровенные – не умеем лукавить и принимаем гостей, смело открывая им себя такими, какие мы есть по природе своей. Так ведь еще Козьма Прутков предупреждал: отнюдь не встречай гостей в халате! А в чем мы их встречаем? И Рама приняла нашу Россию, правда не без некоторого удивления, временами граничащего с паникой. Но московское метро окончательно сразило ее. Рама была ослеплена, околдована им. И не напрасно. Как известно, наше метро самое красивое в мире. И, представьте, Рама влюбилась в наше отечество и что-то поняла о нем, и что-то домыслила, и что-то захотела повторить… Сразу оговоримся – ночные заведения и прочие забавы новых русских времен каменного века периода расцвета скорее огорчили, чем порадовали нашу неприхотливую Принцессу. Оставим ее огорчения ей и вернемся к нашим бананам. И пока я топчу стертым карандашом высококачественную бумагу ненашего производства, наши герои сближаются. Они уже вошли в один вагон метро: Наташа – на «Новослободской», а Рама – на «Курской». Ох, когда бы Родина могла, когда бы Родина хотела быть не только непредсказуемой, но и любящей. Нет, она совсем не любила детей своих и Наташу в том числе. Об этом и размышляла наша розовая героиня, читая толстый журнал с Наташиными несколько усовершенствованными стихами за подписью известного поэта, которому полгода назад она послала свои стихи в надежде… Ей было обидно – к плагиату она относилась трезво, а потому уже знала, что напьется в этот день как никогда. А денег у нее, конечно же, не было. Ехала на халяву – в Театре на Таганке была у нее подруга. В эти грустные размышления о себе и вообще о мире вещей вторглась бразильская Принцесса на станции «Курская». Толпа входящих сломила напор выходящих и вплюнула Раму в вагон. Взгляды их встретились. Ну и что? – скажете вы. Ничего, – скажем мы: Наташе всё было, грубо говоря, до лампочки. Боль, тупая и всепоглощающая, нанесённая ей известным поэтом, была тяжелее броненосного телохранителя Рамы, брошенного безумной толпой на ее слабые колени. Наташа стерпела. Она вообще была очень терпелива, как все русские женщины. И напрасно. Зачем терпеть?! Лучше не терпеть. Он извинился. Еще бы не извиниться! – при двухметровом росте с такими острыми локтями! И мы бы извинились, несмотря на настроение. Наташа не отреагировала. Встреча состоялась.

№8 И вот вам чудесное исключение: Принцесса заметила Таганку. Заметила и задохнулась от восторга, забыв о духоте и давке, забыв обо всем на свете. Перед нею сидело русское хорошее существо с глазами зелеными, печальными, бездонными; светлые волосы мягко стекали на хрупкие плечи, острый, чуткий подбородок нежно розовел, скулы красиво и широко очерчены, вздернутый, словно обиженный носик сочетался с тонкими, воздушными бровями, или они с ним сочетались… А главное – губы: в них было столько свежей розовости, скрытой чувственности, столько трогающей сердце ласки, что можно жить только затем, чтобы длинными черными пальцами касаться их уголков, нежных выступов, не тронутых вульгарной линией капризности и разврата. Рама жарким ртом схватила грязный ломоть воздуха и с трудом проглотила его. Она не знала страсти, она вообще не знала, что она хочет и уж, конечно, никак не могла знать, что ЭТО находится здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки. Но вы не видели ее, и она не видела вас. Это очень важно, если вы не знаете КАК она на вас смотрит! Но дело не в этом. Просто вы никогда не видели этого черного бархата, этого тела – тела ленивой пантеры, не знающей еще всей своей силы, ее глаз, ее крупных губ, способных свести вас с ума. Вы не видели ее тонких пальцев, ее пленительных бедер… Вы просто не знаете, какой вулкан страстей, какая древняя боль заключены в этой пружине. Вы не знаете, сколько ее капитала вложено в швейцарские банки. И, наконец, вы никогда не узнаете, сколько одиночества вложено в эту смятенную горькую душу. Вы ничего не знаете! И слава Богу! Не надо. Их взгляды встретились. А на «Таганской» Наташа вышла, если то, что происходит у дверей вагонов в час пик можно назвать выходом. А поезд помчался дальше по кольцевой. И вот тут-то пружина выстрелила. Очнулась Принцесса не сразу. На «Добрынинской» она лбом, как добросовестная каратистка, разбила дверь, как раз в том месте, где написано: «Не прислоняться!»; двумя ударами отклонила опеку своего большого телохранителя, на родном наречии сказала всему вагону КАК она любит Россию, Зеленоглазую и Горби в том числе. Потом она потребовала, чтобы поезд вернули на станцию «Таганская». Никто не вернул и не собирался. Особо нахальных и непонятливых телохранители Рамы быстро утишали. Всё кончилось скверно, бурно и безопасно для Принцессы. От милиции было потребовано: станция метро «Таганская» и зеленые глаза. Затем (при активном участии неизвестных лиц) была разбита автоматными очередями станция «Киевская», несколько мужчин различных возрастов избито и одна женщина случайно изнасилована. Словом, Принцесса взбесилась, несмотря на то, что утром ей предстояло путешествие на родину. А вы так сможете? – жить так, как вам хочется, жить хорошо или еще лучше, иметь только то, что можно всегда купить, спать только с теми, кто вас любит – и не важно за что: за деньги или за что-то другое... Вы сможете?! Я тоже. А она не может! Страшный ураган пронесся по Москве. И погас.

№8 Весь вечер и всю ночь высокие крепкие парни прочесывали улицы нашей столицы и особенно тщательно в районе Таганской площади, имея при себе всего лишь словесный портрет Наташи, сумбурный и несколько расплывчатый, словно Рама была поклонницей Пикассо. Возможно, так оно и было. Утром она никуда не улетела. Она вдруг поняла – не уедет без этой русской. Оставим ее на время и вернемся к нашей розовой героине, и здесь я позволю себе поправить великолепную Раму: глаза у Наташи никогда не были зелеными, скорее – серые, но что-то подсказывает мне – Рама права. *** Ну, кому бы пришло в голову искать Наташу в полуподвальном помещении Театра на Таганке, в гостях у жгучей брюнетки, неряшливой и злой? Никому. А там тем временем происходило приблизительно следующее: Наташа молчала, подруга Таня жадно и много курила. – Ну, едрёна мать! Хрен ли тебе это надо? Ну, туфта… А ты в суд подай! – Не подам, – слабо отозвалась Наташа. – Ну и сиди со своими стихами как дура и не вякай! В этой гребанной стране поблажек таким, как ты, не будет… Пойдем в редакцию и накостыляем этому козлу! – Не пойдем… – Это тебе надо по шее надавать, дуре такой! И тут Таня заплакала. Они сидели обнявшись и ревели в голос. Дешевая косметика влажно раскисала на Танином лице, острые джинсовые лопатки Таганки дробно тряслись. В открытую форточку полуподвала какой-то прохожий бросил непогашенный окурок, и он дымился в Танином ботинке. Вы всё еще читаете эту чепуху? Оставьте. Зачем вам праздная болтовня незнакомого человека? Лучше простимся по-хорошему. И если вы читаете меня в вагоне метро, не прозевайте вашу остановку. Слышите, как металлический голос кричит: «Следующая станция – Таганская!» Часть II ТАГАНКА (Largo) Кого любила Наташа в своей короткой жизни? Бабушку, учительницу литературы Клеопатру Самсоновну и мальчика Витю. Бабушка умерла; Клеопатра Самсоновна, получив от скромной школьницы письмо с нежным признанием в любви, серьезно поговорила сначала с влюбленной

№8 школьницей, потом с ее родителями. Последствия этих бесед были самые отвратительные, хотя и вполне предсказуемые. Любовь к мальчику Вите произошла случайно и очень бурно, окончательно излечив Таганку от иллюзий относительно «трепетов» и «сладких мгновений». Лишенная лживой поэтики любовь далеко увлекла чувствительную девушку и закончилась как дурной сон – предательством. Таганка хотела повеситься и даже cделала несколько вялых попыток выброситься из окна, но очень боялась высоты. Через год, когда изъедающая душу боль утихла, Таганка случайно оказалась в одной компании с Витей. «Неужели я это любила?!» – удрученно подумала она. Да, дорогой читатель, Витя оказался банальным и недалеким сквернословом, больше у него ничего не было. Кого винила в своей трудной жизни Таганка? Только себя. Ну, и еще семью брата, фактически вытеснившую ее на улицу. В медучилище нашу героиню соблазнила подруга Маша, и, уже не отклоняясь более от выбранного ею маршрута, Таганка легкомысленно влюблялась в смазливые мордашки Кать, Валь, Тань. Но в любви ей не везло – ее быстро забывали. Увлечения искусством и спортом не принесли ей утешения и она вся целиком ушла в Поэзию, время от времени всплывая на каких-то подозрительных тусовках, где быстро напивалась и читала стихи – прежде всего свои, потом Цветаевой, а потом, если не успевала к тому времени отключиться, мои. Кто-то подсказал ей как меня найти и она нашла. Однажды вечером Таганка позвонила подруге Тане и похвасталась, что идет ко мне со своими стихами. – Как?! – восхитилась подруга, – Прямо к самой?!! – Ага… – задохнулась от счастья Таганка, – В котельную, это в Пестовском переулке. – Возьми меня с собой! – заныла подруга. – Это же рядом… – Конечно, пойдем, – великодушно согласилась Таганка, – а то мне одной как-то страшно… Они пришли в мой подвал. Наташа робко положила на стол ученическую тетрадку в клеточку. И пока она читала мне мое стихотворение, я мельком взглянула на первую страницу. «Вчира ты на веке ушла от миня!!!» – прочитала я. Грамматика – наша общая боль! Подруга Таня вдруг открыла свою просторную сумку и решительно выставила на стол литровую бутылку водки. – Вы не возражаете? За знакомство! Такое раз в жизни бывает! – горячо выдохнула она, не сводя с меня своих огромных черных глаз. – Ну, почему же «раз в жизни»? – возразила я и наши руки случайно встретились. Таганка тем временем нарезала аккуратными кружочками сервелат. Глаза ее сияли. Скоро время визита истекло и они ушли, правда, через полчаса подруга Таня вернулась – она забыла… Что же она забыла?! Что?.. Совсем из головы вылетело!! Стихи Наташи ничем не отличались от стихов множества других Наташ ее возраста. Молодость! Но что сказать ей, чтобы не обидеть?.. Что так пишут

№8 все? И, как все, она могла блеснуть замечательной метафорой, неожиданной игрой слов, самостоятельным образом. Профессиональному плагиатору было бы любопытно. А я… Кто я?! Ведь я и сама никто! Почему они все тащут и тащут ко мне свои стихи! Ну что я могу знать о них? Я не литератор, я вообще лесной человек! Что же сказать ей?! И я вдруг вспомнила как однажды в Переделкино праздновался день рождения очень хорошего поэта, и на это празднование пришла Звезда советской поэзии. Звезда еще держалась на ногах. Пользуясь случаем, к ней пристала окололитературная дама, известная тем, что была любовницей плохого поэта, редактора отдела поэзии толстого журнала. Дама настойчиво предлагала Звезде выслушать ее (дамины) стихи. И уговорила! Почитала. Звезда уронила голову на руку и бессильно произнесла: «Анечка, вы такая красивая женщина! Ну, зачем вам Поэзия!..» Я так не могу. Во-первых, потому что мне столько уже не выпить; вовторых, я – не Звезда. И когда Таганка пришла, произошло всё то, что уже бывало: сгорая от стыда, я вернула ей тетрадку и попросила её быть внимательнее к содержанию стихов, не противоречить ни себе, ни логике вообще… А писать?.. Писать, конечно, надо! Если другого выхода нет. Вы пробовали рисовать? Ах, вы рисуете! А спортом не интересуетесь? Лыжи? Лыжи – это здорово! Покажете как-нибудь ваши рисунки? Ради Бога, звоните… Звоните и заходите! Всегда рада. Нет, правда, у вас очень! очень милые стихи! Правдаправда! Какая Таня?.. Нет, сегодня вечером я не могу, я ей уже сказала. Ну, вот, как смогу, так ей и позвоню. Договорились? Вот и хорошо. Нет, это вам спасибо! Спасибо-спасибо… С тех пор Таганка иногда забегала ко мне. Пила водку, читала стихи, кудато звонила… Она просила меня говорить ей «ты», хотя сама по-прежнему сбивалась на «вы». И если бы кто-нибудь сказал нам в то время, где и при каких обстоятельствах мы встретимся с ней через десять лет, мы бы в один голос ответили этой нахалке, что добрые люди за такие шутки в морду бьют и плакать не велят. А между тем в наших судьбах уже активно участвовали другие люди. Таганке и в голову не приходило, что в тот злосчастный для нее день, когда она оплакивала с подругой Таней свою бесталанную планиду, в ее жизни произошел переворот – ее уже искали по улицам Москвы, она была кому-то нужна… Как воздух! Только бы видеть ее, ощущать ее близость, заглядывать ей в глаза, осторожно гладить рукой ее по-детски тонкое плечико и плакать от счастья… И любить, любить! Каждое мгновение, каждой клеточкой своего черного гибкого тела. И нет, и никогда не будет уже иной красоты на Земле! Только она! Таганка. На самом деле мы вспомнили эту правдивую историю совсем не потому, что некрасивой Наташе хронически не везло. Дело не в красоте вовсе! Сколько некрасивых молодых (и даже немолодых!) людей в одной только Москве! Я уже не говорю о Петербурге. И всё же эти люди считают себя красивыми и всю жизнь стараются ими быть. Многие из них кудрявятся, красятся, выправляют носы, округляют попки, накачивают груди, наращивают мускулатуру. Но всё

№8 это, как мы знаем, – пыль в глаза, а на деле же остается горькое разочарование в жизни, обида на родителей и острая, изнурительная зависть ко всем настоящим красавцам и красавицам. Однако не следует забывать, что все мы находимся во власти стереотипов. По большому счету, все кинозвезды уродливы. Они безобразны! Яркость их внешности обязана простому нарушению границ, там, где красота слегка заступила тончайшую грань, за которой стоит уродство. Дада, красота и уродство не реверс и аверс, не черное и белое! – они так близки друг другу, что иногда их трудно различить. Возьмем, к примеру, красоток Эпохи Возрождения. Мона Лиза – она же страшна, как смертный грех! Это отечное лицо олигофрена, эта тонкогубая злая полуулыбка… Я с детства боялась пустого Мониного взгляда под лысыми бровями и всегда считала ее беременной матерью самого Леонардо да Винчи. Художнику потребовался замечательный фон, чтобы сгладить ее уродство. Прочие же мадонны Леонардо, с их бройлерными младенцами, – мечта каннибала. С Микеланджело всё ясно – баня: попки, губки, ляжки и фиговый листочек. Честный художник – открыл всё, о чем думал, и не важно, что его мальчики на одно лицо! От своего понимания Красоты он отсек всё лишнее. Но смотришь в тонкое девичье лицо Сикстинской Мадонны и дивишься – Рафаэль погиб на ее ложе от физического истощения! Впрочем, всё врут люди! Однако и в этой лжи есть своя посконная правда – такие малышки, большеглазые и тихие, они кого хочешь заморят, не то, что эти рыжие дебелые флегмы Рубенса или просторные купчихи Кустодиева! Ну да речь не о том. Красота, она понятие очень и очень субъективное. Вот у меня приятельница была Ольга, всё она за мою неустроенность переживала и сватала меня ко всем своим знакомым по телефону и приблизительно так: «Ну… высокая такая! Ну… такая блондика! Что? Нет! Чего нет, того нет… Ты уж извини, но она совсем некрасивая… А была бы красивая, так давно бы сама себе нашла…» «Что же ты делаешь, Оль! – убивалась я. – Что же ты во мне некрасивого нашла?» «Но ты же в очках, Люб! Какая же ты после этого красавица?» – искренне недоумевала Ольга. С Таганкой та же история. Никто из наших общих знакомых не считал ее хоть сколько-нибудь привлекательной, но и никто, наверное, не отталкивал ее,

№8 когда брат отбирал у нее ключи от дома. Действительно, Наташа была самой настоящей жертвой своих домашних, которые всячески третировали ее. Она ночевала где придется. Обижали ее, как самую настоящую сироту, почти все. Она терпела, тихо плакала в подъездах, бывала бита и опозорена в этих же подъездах пьяными и трезвыми подонками. Помогала ей выживать подруга Таня, которая, выпив лишку, из добродушной толстушки превращалась в агрессивную мегеру. Одно время и я помогала ей чем могла и пока могла. Неприкаянность научила Наташу быть аккуратной, тогда как в ее положении так легко опуститься... Впрочем, у нее были и другие достоинства. Лето в тот год начиналось жаркое. Таганка пряталась от солнца в тени портика на «Маяковской» и торговала газетой «Анти-СПИД». Там и нашел ее голубой друг, там же и предложил ей бежать в Европу. План побега был прост: перейти границу по льду Финского залива. Оказывается, у нашего героя появился в Нидерландах друг. Это был человек со скромным, но стабильным заработком маленького клерка госучреждения. Клерк любил путешествовать. Он побывал в Москве и Москва ему понравилась. Они встретились на Пушкинской площади и полюбили друг друга с первого взгляда. Друг улетел в Амстердам и теперь слал нашему герою страстные письма, залитые горькими слезами разлуки. Герой обещал ему новогодний сюрприз, но осуществлять свой сюрприз в одиночку не решался. Его красно-коричневая подруга категорически отказалась бежать вместе с ним и называла его предателем. Наш герой не без основания опасался маленького предательства со стороны патриотичной подруги. Он вспомнил Таганку – надежную и никому ненужную, лучшего спутника для опаснейшего путешествия не найти! Таганка неожиданно легко согласилась. Денег у обоих не было. Они купили загранпаспорта и ждали зимы. *** Тем временем с нашей бразильской Принцессой происходили страшные метаморфозы. Организованные и оплаченные ею поиски таинственной незнакомки положительных результатов не принесли. Принцесса опустилась на дно. Она бросила все свои дела и пошла – простоволосая и несчастная – бродить по московским улицам. Ее черные юноши потеряли покой, теперь им было не до русской девочки, они искали Раму, причем искали профессионально: купили карты Москвы, поделили город на секторы и прочесывали каждый сектор, заглядывая во все квартиры и углы. Работали юноши по восемнадцать часов в сутки. Мама Рамы, после звонка из этой страшной России, не слишком подробно рассказала им, что их ожидает дома, в Рио, и послала им в помощь полсотни специалистов. Они старались. (Из милицейских сводок. «За последние две недели месяца в городе наблюдается резкое снижение преступности. Нелегальная организация (предположительно – Шереметьевская криминальная группировка) ведет тщательные поиски своего лидера, вора в законе Рома, он же Бразилец, он же Попугай (три судимости за предумышленное убийство, дважды бежал с мест лишения свободы). Силами вышеуказанной группировки было обнаружено:

№8 15 складов с боеприпасами, 8 складов военной техники, 51 притон; предотвращены на месте преступления 318 убийств, 647 изнасилований, 211 краж и 405 ограблений; изъято у населения 6 тонн наркотических средств. В связи с вышеперечисленным, задержано 3000 уголовно-наказуемых элементов, среди которых 200 ранее были объявлены в розыск. В Министерство Обороны России послан запрос относительно обнаруженных в Москве-реке четырех (4) атомных подводных лодок системы К-865, так называемых «Малышек», предназначенных для работы в реках. Вышеозначенная криминальная группировка не выходит на тесный контакт с правоохранительными органами и связывается с ближайшими отделениями милиции посредством мобильных радиоустановок. Сотрудничество с группировкой затруднено нежеланием членов группировки (в целях самомаскировки) говорить на русском языке. Говорят на плохом английском и ещё худшем португальском языках. Во все отделения милиции посланы переводчики. К сожалению, добровольцев-переводчиков португальского языка в Москве не нашлось.») Часть III ОКАЯННЫЕ ДНИ (Accelerando poco a poco) Рама стала похожа на ведьму. Днем она кружила в метро по кольцевой линии, выходя только на «Таганской» станции, и жадно всматривалась в лица прохожих. Она часто ошибалась, несмотря на то, что узнала бы ту единственную женщину с закрытыми глазами. Но любовь слепа и обманчива и Принцесса ошибалась. Она бормотала извинения на португальском, испанском, французском, немецком, итальянском и английском языках. Русского Рама не знала. Точнее скажем так: на русском она не говорила, не писала и не читала, потому что читать она могла только с ятями, без которых покойный Шереметьев не в состоянии был написать ни слова. Впрочем, Раме было не до чтения. Она забыла о себе, почти ничего не ела, ночевала в подъездах полюбившегося ей таганского рай она, в закрытых на лето котельных и подвалах.

№8 Скоро все бомжи района признали ее за свою и частенько приглашали выпить «водовки». Рама съедала кусочек хлеба, но от водки всегда отказывалась. Были у Рамы и поклонники, настойчиво принуждавшие ее к сожительству. Однако у Рамы вдруг появился сильный покровитель, которого все, включая коллектив ближайшего отделения милиции, очень боялись. Покровителя звали Ванечка. Это был богатырь с голубыми и ясными, как у младенца, глазами, с окладистой волнистой бородой на красивом скуластом лице. Ванечка обладал чудовищной силой и золотым сердцем. В бомжи он пошел добровольно, почти сразу, как только вернулся с войны в Афганистане. Был Ваня смолоду резв и весел, и не было на деревне лучшего работника и певуна. За красоту его неземную вся женская половина округи сходила по Ване с ума. Да что там бабы?! – даже коровы оглядывались на Ваню и долго смотрели ему вслед огромными удивленными глазами. Что коровы?! Пройдет, бывало, Ваня этаким фертом мимо иного мужика, который, к примеру, старую, не поддающуюся рубке, корягу, топором на дрова ковыряет… Оглянется мужик на Ивана, зальется весь девичьим румянцем и ка-а-а-ак хватанет топором по коряге! Она аж брызгами разлетится по всему двору. Вздохнет мужик и загрустит, задумается, а потом пойдет в дом, нальет себе полный стакан мутного самогону и выпьет. И ещё нальет. Тут уж баба его не попадайся на глаза – непременно побьет. Первая красавица Маруся Погорелова страшно сохла по Ивану, да только напрасно всё это... Не нужна была ее любовь Ване. Никого он не любил – со всеми был ровен, всех уважал. И рад бы любить, да не любится, и рад бы грешить, да не хочется. Всё бы ему песни петь, да трудиться, всё бы по лесу ходить, да птичек слушать, травами руки ласкать, сердце пробегающим облачком радовать… Пришла пора Ване на службу в армию идти. Провожала его вся деревня. Ох, как плакались, как убивалися, словно на войну провожали. Так оно и вышло. В отпуск пришёл с настоящей медалью «За мужество», сам – еще красивее. Как ушел опять воевать – бабы два года не рожали, всё герой им снился, Иванушка. А как вернулся герой, тут бы ему жить да поживать, с Погореловыми родниться, детей красивых рожать… Да, видно, не судьба! Зачудил Иван в первый же день. Пришел он к дому родному, а у ворот баба чужая, пришлая, с детьми, подаяние просит. Вышла мать на порог и закричала, сына родного не видя: «Поди прочь, проклятущая!!! Твои мусульманы там сына мово убивают, а ты у меня хлеба просишь!..» Услыхал это Ваня, побледнел весь, вывернул карманы и всё, что было при нем, той татарке с детьми отдал. А мать – к нему! Обнял он ее и заплакал. И с того дня плакал Ваня, не переставая, весь год. И молчал. А когда ушел из деревни – только мать его и провожала – никто уже не любил блаженного. Пришел Иван в Москву пешком и остался в ней. Нищая братия очень по любила его и ласково называла Ванечкой. Так и остался он в Первопрестольной среди бродяг, и подавали ему хорошо – за красоту его. Пытались иные

№8 с ним заговаривать, как, мол, дескать, до такой жизни дошел. Только начнут – тут из Ванечки слезы ручьем-то и потекут, да такие обильные, да такие светлые, что взволнуется праздный говорун, выпотрошит на пол перед богатырем свой кошелек, да – деру, лишь бы не видеть слез этих горьких. А бывало плакал Ваня часами. Молчит и плачет. А когда не плачет – делом занимается: то одежу свою ветхую штопает, то сапог починяет – золотые руки у мужика! Долго работает, всем помогает, а то, вдруг остановит взгляд и замрет, словно бы задумавшись – все уже знают: началось! – и потекут светлые слёзы его по румяным щекам, на шелкову бородушку… Ванечке Рама понравилась – не сказать чтобы по женской части, а так, вообще. Не долго он к ней присматривался и вдруг немые уста свои отверз и спросил Принцессу: – В какой вере пребываешь? Рама не поняла. Ванечка осенил себя крестным знамением и она в ответ перекрестилась на католический манер. – Бог един для всех, токмо кличет Его всяк по-своему… – пробормотал Ванечка и с того дня в обиду Раму никому не давал, всё рядом с нею старался быть. Бывало на ночь Ванечка исчезал, а под утро возвращался веселым и деньдва не плакал. К несвежему его духу примешивался запах вина, одеколона и чужого тела. Такого Ванечку Рама не знала. Впрочем, она сама никаких чувств, кроме тоски, не испытывала – жила, как на дне, как утонувшая, без малейших признаков внутреннего движения. Никто ее не волновал, ничто ее не трогало. За три недели бродяжничества она успела дважды переболеть чесоткой и один раз дизентерией. Лечил ее Ванечка, сама же она ни на что не жаловалась и даже, как бы, вовсе не замечала, что больна. Болезни всё были простые, излечимые, но скоро обещал быть сифилис – опека Ванечки становилась всё навязчивее, связи его всё неразборчивее. Тем солнечным утром я выпила кофе и отправилась в Москву, покупать билет в славный город Петербург – скоро туда, прямо из Нью-Йорка, прилетит мое солнышко, моя радость, мое наказание… Скоро я услышу веселый колокольчик смеха, мягкий бархатный акцент, и увижу родные глаза, из которых брызжут фейерверком и плывут по воздуху синие искорки счастья… Скоро! В очереди я простояла два часа. На обратном пути заехала к уже знакомой нам брюнетке и увидела у нее на столе старый Букварь, наш ровесник. – Учишься читать? – Хочу выбросить. – Отдай его мне! У меня такой же был! Жалко выбрасывать… – Бери… А ты очень сильно торопишься?.. Я не знала зачем он мне нужен, только никак не могла допустить, чтобы мое детство вот так просто взяли и выбросили! Стоял поздний летний вечер, я вышла из тесного полуподвального помещения Театра на Таганке и повернула к метро. У входа сидел высокий блондинбомж, рядом с ним, зарывшись в грязные тряпки и дрожа, как от холода

№8 (в такую-то теплынь!), сидела явно истощенная и абсолютно черная бомжиха. Сидела и смотрела на меня глазами больной собаки. Припомнив, что дома у меня есть немного черного хлеба, я положила перед ней белый батон. – Dankeschön*… – пролепетала она и взяла хлеб. Я невольно залюбовалась слабым, но грациозным движением ее рук. – Извините, у меня нет денег! – почему-то засмущалась я и поспешила войти в метро, но какое-то беспокойное чувство остановило меня. Я вытащила из рюкзака Букварь и положила его на грязный ворох тряпья. Мне больше нечего было отдать им, кроме проездного билета и билета на Санкт-Петербург. Говорят, что писатель всё придумывает. Это неправда! Писатель не может придумать того, чего он не знает. Придумывать – удел писателя-фантаста, но даже он знает, что у читателя гораздо больше фантазии, чем у него самого, поскольку он не может заставить жить тех, кого он с таким трудом вылепил из ничего и расставил в хитреньком лабиринте своего сюжета; он работает в соавторстве с читателем, с его воображением, ибо создаваемого ими не существует. Однако наша история не имеет никакого отношения к фантастике. Еще говорят, что писатель управляет литературными героями, как он хочет. Нет уж! Извините! Герои неуправляемы. Они реальные, они приходят из реальной жизни и сохраняют за собой свои характеры, права и свободы; они делают только то, что велит им их природа, их воспитание, их «я». И напрасно я год от года пытаюсь заставить их делать то, что нужно мне, а не им. Их не сломаешь. Их не оживишь там, где они в настоящей своей жизни умерли. Их не заставишь сказать то, что они категорически не хотят говорить. Герои, искусственно оживленные авторами по жребию или по требованию читателей, не воскресают. Воскресают их тени и действуют за живых. Шекспир хорошо знал это. Мне не повезло, я не умею давить на моих героев, я не могу сочинить им сладкую жизнь, я даже не могу спасти их от дизентерии. Но я так хочу, чтобы они остались живы. Любой ценой. *** Асаф сердился. Он уже тысячу раз говорил этому безголовому ишаку Бенудо, что пора прекратить сбор урожая в пользу русской полиции; что искать надо, как и было решено, спиралью, но не с периферии к центру, а от центра к периферии, пружиной: особенно тщательно, по сантиметру, обследовать центр, а потом стремительно и всеохватывающе процедить периферию. Главное – быстро! Воздух не стоит на одном месте, а что уж говорить о людях, тем более о синьорине Шереметьефф! И еще он не понимал, почему нельзя дать объявление в газете – русские очень отзывчивые и наблюдательные люди, он убедился в этом сам. Нет, Асафу не нравилось решение Бенудо. И сам Бенудо ему уже не нравился. Да, он красивый и сильный парень, но, к сожалению, глуп и скучен. Что ж, придется действовать в одиночку. Асаф открыл словарь и на белом полотне * Dankeschön (нем.) – большое спасибо.

№8 картона написал большими печатными буквами: «Я срочно потерять бразильский женщина. Красивый. RAMA SHEREMET’EFF!» Асаф догадывался, что поставить глагол «искать» вместо «потерять», он не может – полиция везде полиция, и кто сказал, что она всё понимает правильно! Нарушение приказа старшего поисковой группы ничего хорошего не сулило и Асаф решил не возвращаться в гостиницу до тех пор, пока не найдет свою хозяйку. В номере он оставил записку: «Бенудо, прости. Я ушел в центр искать госпожу. Ты можешь наказать меня. Я не люблю тебя. Асаф». В четыре часа утра он уже «раскручивал спираль» на Красной площади, прямо от Мавзолея. Поздним вечером на Курском вокзале я увидела идущего навстречу мне молодого араба. Он был строен и тонок, как девушка. Люди оглядывались на него, он жадно ловил их взгляды и высоко держал белый лист картона. Над ним смеялись. Какой-то бродяга показал ему непристойный жест и когда араб отшатнулся от него, крепко ударил его костылем в спину. Асаф упал, молча встал и снова поднял над головой свой картон. По усталому и пыльному лицу его текли слезы. Я опустила глаза, чтобы не видеть пронзительного, умоляющего взгляда, и прошла мимо. Чувство тревоги, близкой к панике, уже не покидало меня. Надо было чтото делать, иначе от этого красавчика на Курском останутся к утру только рожки да ножки. Я вернулась в здание вокзала. На первом этаже Асафа не было. Через пять минут уйдет моя последняя электричка. Бегом я спустилась вниз по неработающему эскалатору. Ну, вот он, юноша славный с мукой во взоре, и двое мордоворотов, ухмыляясь, медленно подходят к нему. Что-то еще будет! – Асаф! – закричала я, почему-то припомнив экзотическое балетное имя. «Наверное, это не арабское, а еврейское имя…» – запоздало подумала я, но отступать было некуда. Асаф стремительно сорвался с места и бросился ко мне. Боже мой, какой ужас! – у меня нет даже карандаша! Тоже мне… писатель! Экая… Асаф протянул мне картон и авторучку. Какой догадливый! – Далеко пойдет! Что ты там нацарапал? Нет, брат, красивой бразильянки я не видела, но там, на Таганке, сидит грязное чучело и, по всему видать, – иностранка. Дуй туда, может быть она тебе поможет. А здесь не оставайся, пожалуйста! Такому симпатяге, как ты, да в таком хорошем костюме здесь делать нечего. Это вокзал, понимаешь ты! Вокзал! Курский. Он качался от слабости, руки его тряслись, на оливковом лице темнели влажные разводы. На его картоне я твердо вывела: «ТАГАНСКАЯ». Асаф схватил меня за руку и прижался к ней сухими горячими губами. Чумной какой! Я же опаздываю!!! Мы бросились в разные стороны. Ничего я там не увидела, на платформе номер два. Только два красных огонька последнего вагона медленно уплывали в темноту. (Окончание в следующем номере.)

№8

Юлия Курова о себе: одесситка, 21 год, издала первый сборник стихов «Южный ветер», почти готов второй. Много работаю, а отдыхаю с пивом . Заканчиваю заочное отделение филологического факультета. Моя слабость – личности, лица, общение, психологические процессы, поведение, эмоции, сюжеты из жизни... в общем, мне интересны люди. Мой e-mail: wait_for_you@inbox.ru

Тема: «О мерзких девушках»

Привет «Остров»! Когда-то я обещала написать что-то биографическое, фактологическое, реальное, и до сих пор руки не доходили; но тут другу по переписке (гею) рассказывала о неприятных любовях в моей жизни (тема: «О мерзких девушках») и изложила так хорошо, что решила послать вам! So... Фактически всё начиналось так. В школе была у меня одна подруга, Н., с которой мы то ужасно дружили, то роковым образом ссорились. Причем я выступала «кидалой». Переставала с ней разговаривать и т.д. Такое случалось несколько раз, а в последний это растянулось на все старшие классы, и только после окончания школы, встретившись на остановке, мы потихоньку начали общаться. Слово за слово, день за днем, и наконец, я снова оказалась у нее в гостях. За возобновление дружбы пили вино. Кстати, ранее, в детстве, именно она приобщила меня к водке и вообще спиртным напиткам, то есть я впервые всё это дело попробовала. И забегая вперед, выдам развязку спиртной сюжетной линии: она уже во время нашего примирения была алкоголичкой, и теперь от ее мозгов мало что осталось... Да, так вот, сидим мы и пьем вино. Постепенно разговор перетекает в странное русло. Она показывает мне плакат во всю стену с «амазонкой» на фоне заката и говорит: «Я часто мечтаю попасть – туда. Это мой любимый плакатик». Я сварливо спрашиваю: «Надеюсь, из-за пейзажа?» – «Не только», – смеётся она. Меня начинает трусить... («мы боимся неосознанного»). Потом она показывает мне фотографии: «Вот это ***, мы с ним недолго встречались; это ***, с ним тоже... он бисексуал...» – и внимательно смотрит на меня: но я тогда была абсолютно вне темы и этот термин был для меня пустым звуком... Листает дальше: это такая-то, это такой-то. «А это – моя ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ». Меня хватил озноб: посмотрела в альбом и увидела свою фотографию. В общем, была немая паника, а подруга только улыбалась. Но... еще стакан вина, еще пара фраз, еще какое-то время... и я вдруг говорю: «А ты знаешь, есть одна девушка, которая стала для меня идеалом красоты. Я случайно ехала с ней

№8 в машине... (подробное описание внешности девушки)... и однажды я представила себе, что целую ее». Пришла очередь подруги вытаращить глаза, она не ожидала такой быстрой «раскупорки сознания». А я продолжала: «И на работе у меня есть одна сотрудница... мне кажется, я хочу ее, я влюблена». Так и пошла наша дружба на основе поисков жареных девушек... В итоге теперь это единственное, о чем мы можем изредка поговорить. Впрочем, в трудной ситуации она всегда выручит, просто в лепешку разобьется. Но ее деградация, лицезрение падающего на пол пьяного тела и при этом ужасного лица с открытыми мертвыми глазами врезались мне в память навсегда. Стоит ли говорить, что при всём её желании между нами никогда ничего не было, даже когда ситуация для этого была идеальной. К сожалению, даже ее внешность говорит о полном убожестве. 

Дальше... та самая сотрудница, о которой я сказала Н. Чувство к ней разрослось в совершенно дикую страсть, вплоть до того, что я без видимых стимулов, сама по себе, начала задумываться над разменом родительской квартиры и сожительстве с М. Я писала о ней стихи и собиралась с их помощью признаться ей во всём. Мне придавало смелости то, что поведение ее говорило о неравнодушии к своему полу. Но вот «в один прекрасный день» мне говорят таинственным шепотом: «М. увольняют. Она вытащила из чужой сумки 10 долларов. Это уже не в первый раз. ...А разве ты не знаешь, что она колется?!!». Ничего, кроме горя по поводу разлуки, я не почувствовала... Услышанное не изменило моего отношения к ней. В этот же день она зашла ко мне в кабинет. Увидев ее, я нащупала в кармане «поэму» и приготовила ее «на выход». Сказала, что я ей верю, пусть даже единственная из коллектива, что всё это не имеет значения. Она ответила: «Имеет, потому что меня увольняют за чужую вину. Даже ты могла взять эти деньги. Ты ходишь в клубы, там «Экстези», на зарплату ты его не купишь...» Рука моя так и присохла к карману с запиской. Оказалось, что свою «версию» она выкладывала всем, но в моем случае это было тем более глупо, что в день кражи я уезжала на задание. Были истерики, были жуткие слезы на застольях, где называлось ее имя в сводке последних сплетен; меня водили под конвоем в WC смывать подтеки туши... и т.д. Мне было бы тяжело более продолжительное время, если бы она оставалась хотя бы на прежнем уровне (лицо польской аристократки, хороший юмор, сексуальность). Но она занялась древнейшей профессией, испортила себе организм наркотиками и дешевыми заменителями, и через несколько месяцев была похожа на рябую тряпку, говорящую прокуренным голосом исключительно на порнографические темы. 

Дальше были более светлые и легкие влюбленности в сотрудниц (у нас там был настоящий цветник). Одна из этих влюбленностей протекала очень красиво, с разного рода нежностями, цветами, взрывами эмоций, танго на главной улице города, сидением на коленях друг у друга и прочее... но когда об этом начались смешки на работе, мой милый ребенок перепугался, срочно с кем-то познакомился и вышел (выбежал!) замуж. Чем больше проходит времени, тем более тепло она меня приветствует при редких встречах и как будто хочет общаться... у нее ребенок, она располнела и, похоже, стала подумывать «почему бы нет?» насчет меня... но я этого не думаю. Другое увлечение без эксцессов перетекло в искренние приятельские отношения. 

Потом (это всё еще до Первого Грехопадения ) была «хорошая девочка Л. в соседнем подъезде», прямо как в известном стишке. Правда, не в соседнем подъезде, а в соседнем доме. Это была 16-летняя особа с внешностью 25-летней эффектной и гордой красавицы и испорченным больной фантазией рассудком 70-летней стару-

№8 хи-колдуньи. Были длинные письма в наших почтовых ящиках (перейти через дорогу и бросить), прогулки, ночные разговоры в ее комнате о снах и всяческой мистике... запреты с ее стороны на проявления физического влечения... моя ревность к ее парню и его, еще более сильная, ко мне... огромный букет цветов, приклеенный рано утром скотчем к ее двери в честь 8 марта и всполошивший всех ее соседей... много всего было. Однажды она переборщила со своими размышлениями о темных недрах человеческой души, я окончательно «испугалась» (мама, где я??) и растворилась в пространстве. До этого, правда, я успела влюбить в себя ее подружку, бывшую и единственную ее любовницу, и если кто-то из них двоих и имел соответствующие наклонности, то скорее эта подруга. Маленькая испорченная девочка пострадала немного по мне (каюсь, я ее целовала) и успокоилась с очередным дворовым мальчишкой. 

Потом всё было хорошо, я начала активно знакомиться, встретила много интересных девушек, оставивших в той или иной мере приятные воспоминания; «грехопадения» пошли косяком . Но была еще одна «мерзкая девчонка», самый яркий пример. Ее подловила Н., она вообще мастер притягивать болотные испарения. Рассказы о ней поражали воображение. Приезжая, армянских кровей, красавица, умница, мечтающая о любимой и единственной. Мы познакомились. Поехали к ней в гости – я, Н. и ее сокурсница. Эта девушка запиралась со мной на кухне, на балконе, в туалете. У нее не закрывался рот. Она говорила что-то о самураях, о предначертании, о том, что предается мне душой и телом и оставляет за собой право отказаться от меня в случае, если я не выдержу многочисленные «духовные испытания» в общении с ней. Читала мне свои стихи о «вертепе и ветре», то есть свободе (ветер) и разуме (вертеп – уж у нее-то точно). Рассказывала о своих успехах на родине, о своей знаменитости и мастерстве (бильярд) и о неудачных заказных покушениях на нее. О деньгах. О своих наполеоновских планах. О мафии. О кокаине, который якобы перестала употреблять столько-то (каждый раз цифра была разной) месяцев назад. О безвольной и глупой Наде, которая не годится в спутницы «настоящему самураю». Она просила меня принять в дар пластмассовую фигурную вилочку, которая служила ей как для еды, так и для закалывания роскошных вьющихся, правда не совсем опрятных, волос. Заночевали у нее. Она бормотала что-то о вертепе с ветром и о Кастанеде почти до самого утра, и дополняло мой комфорт то, что я бы не назвала благоуханием свежести. Утром я ушла так, как будто совершала побег из заложников. Странно, но мне удалось отделаться от нее всего лишь одним разговором по телефону. Н. она использовала еще очень и очень долго, как правило звоня после 00.00 ночи и будя ее больную бабушку; по ее словам выходило, что ее довольно часто и периодически насилуют, что она временами опасается СПИДа, поскольку, оказывается, встречается с ВИЧ-инфицированным; постоянными были припадки наркотической истерии, когда она была в ужасе от одиночества в квартире и с криком умоляла Н. приехать к ней. Последних новостей о ней не знаю. 

Прочие истории были скорее красивыми или же комичными, а не устрашающими. Например, история о пышнотелой чувственной еврейке и ее муже-дистрофике, исходившем писклявой гневной слюной от табу, наложенного на мое грешное тело. О том, как она, расставшись со мной к полуночи, в 7 утра снова ломилась в дверь, и я ходила на цыпочках, скрываясь от ее ненормального темперамента, жаря себе картошку на завтрак, пока она вышагивала километры в подъезде. 

И многое другое, выпадающее из собрания мерзких историй...

8 44

Девятый номер журнала мы планируем выпустить в декабре 2001 г. В нем, как и всегда, будут напечатаны рассказы, стихи, статьи, письма и другие материалы, так или иначе затрагивающие лесбийскую тему. Заявки на девятый номер журнала присылайте на наш почтовый адрес, а также по e-mail, и редакция вышлет Вам журнал наложенным платежом. Наш адрес: 121108, Москва, а/я 137, Дордиенко П.А. (пожалуйста, больше на конверте ничего писать не надо, в случае предполагаемого ответа со стороны редакции высылайте конверт с Вашим адресом или заявку с указанием обратного адреса). E-mail: island_ostrov@inbox.ru Адрес в Интернете – http://www.gay.ru/lesbi/ostrov/ Над номером работали: Ольга Герт, Полина Алексеева, Дордиенко П.А. Рисунки на стр. 6, 7, 8: А. Четверкин на стр. 15, 22: художник Е. на стр. 26: рисунок Пабло Пикассо на стр. 27, 32, 35: Ольга Герт

Бланк для объявления:

№8 (пожалуйста, пишите разборчиво):

Куда обращаться (адрес или телефон):

Ваши вопросы и пожелания:

Высылайте купон по адресу: 121108, Москва, а/я 137