Мир как осуществление Божией красоты

радуга 8

1

МИР, КАК ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ БОЖИЕЙ КРАСОТЫ Добро и зло Социальная работа Церкви – диакония Любовь как чувство и заповедь любви

в номере: Хосе М. Вегас CMF Спасет ли мир красота?

1

2

Свящ. Aндреа Лонардо Иконографическое представление Христа Распятого и его богословский 45 и экклезиологический смысл

6

Национальный центр литургического душепопечительства 48 Литургия в пространстве

ОТПЛЫВИ НА ГЛУБИНУ Хосе М. Вегас CMF Красота добра и добро красоты Епископ Доминик Рей Христос, «прекраснейший из сынов человеческих» Оливье Клеман О богословии иконы

12

Рихард Морисо OFM Сap Крест святого Дамиана

Свящ. Робер Русер Комментарий послания папы Иоанна Павла II людям искусства

50

16

Иеремия Станьска CSFN Конспект занятия «И увидел Бог, что это хорошо»

Иакинф Дестивель ОР Стать преподобными

56

19

Катерина де Салаверри Крестный путь – путь к Пасхе

58

У ИСТОКА Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев) Благая Весть о Царствии Божием в евангельских притчах и образах

СЛОЖНЫЕ ВОПРОСЫ

21

ЛИТУРГИЯ

Якуб Блащишин SVD О первой Божьей заповеди и почитании святых изображений

63

О красоте литургии. Интервью с о. Макномарой

68

Николай Дубинин OFM Conv Литургия: незыблемость или обновление?

27

Свящ. Сергей Зуев Пение, проистекающее из любви

ВСЕГО ПОНЕМНОГУ

31

Свящ. Георгий Метрофанов Анализ фильма «Андрей Рублев»

37

Мир как осуществление божьей красоты.

75 Беседа с художником М. Казанцевой

Мишель Ван Парейс OSB «Возлюбил я великолепие дома Твоего» МАСТЕРСКАЯ Лариса Господникова Исторический обзор искусства как катехизации и евангелизации

40

69

Кардинал Клаудио Гуммес Послание к катехизаторам

77

Новые книги и пособия по катехизации

79

Издание осуществлено при содействии RENOVABIS.

Спасет ли мир красота? Искусство и красота – это измерения, тесно связанные с религиозным опытом. И дело вовсе не в том, как следует из старого и косного предрассудка, что религия – «продукт иррациональных эмоций». Настоящие религиозные переживания возникают из самого глубокого личностного центра человека и поэтому охватывают как ум и волю (например, в форме богословия и нравственного поступка), так и чувства, находящие свое отражение в том числе и в области искусства. Практически невозможно понять искусство и культуру народов античности, если не иметь в виду их религиозные представления. Тем более это относится к европейскому искусству в целом, проникнутому духом христианства в течение двадцати веков. Тот, кто не знаком хотя бы немного с основными истинами христианства, вряд ли сможет понять богатейшее наследие искусства Западной и Восточной Европы. Искусство всегда являлось не только основным способом выражения религиозности. Оно также играло центральную роль в передаче веры и, следовательно, в деле евангелизации и катехизации. Именно поэтому важно, чтобы мы задумались о красоте, которая и в творчестве вообще и в искусстве в частности отражает доброту и красоту Самого Бога. Если мы понимаем красоту не только как случайный блеск, вызывающий мимолетные эстетические эмоции, но и как отражение источника бытия и всех ценностей, то тогда мы понимаем и можем согласиться с утверждением Достоевского: «Красота спасет мир». Сохранять красоту нашего мира означает с уважением и заботой относиться к земле, которую вверил нам Господь. Однако это означает также и заботу о человеке, живущем на ней. Создавая красоту в процессе творчества, человек использует те таланты, которыми одарил его Господь. Так он продолжает дело Божие. Созерцая красоту окружающего мира и прекрасные произведения искусства, человек познает красоту Самого Бога, открываясь навстречу тем сущностным измерениям, которые позволяют испытать внутреннюю связь с Автором жизни, добра и красоты. Да, можно согласиться с тем, что «красота спасет мир», и что посредством красоты можно и нужно свидетельствовать об универсальном желании Бога спасти человека, проявившемся в Иисусе Христе. Хосе М. Вегас CMF

О Т П Л Ы В И

Н А

Г Л У Б И Н У

ОТПЛЫВИ НА ГЛУБИНУ

Хосе М. Вегас CMF

КРАСОТА ДОБРА и ДОБРО КРАСОТЫ 1. Разделение добра и красоты

В

непосредственном человеческом опыте нравственное добро и красота, то есть этика и эстетика, представляют собой разные области, не обязательно совпадающие друг с другом. Казалось бы, речь идет о разнонаправленных ценностных сферах. Поэтому красота может служить нравственно предосудительным целям, и вместе с тем вполне нетрудно себе представить, что существуют не слишком «эстетические» формы воплощения нравственного добра. Иными словами, порядочность и хороший вкус – разные вещи. Достаточно вспомнить о том, что

2

встречается, например, манера одеваться и украшать себя, нельзя сказать, что некрасивая, однако производящая впечатление какого-то нравственного несоответствия. Некоторые произведения искусства (живописи, кинематографа и пр.), высокий эстетический уровень которых невозможно не признать, по тематике или форме выражения обладают явно безнравственным смыслом. Но есть и добродетели, которые кажутся нам мало привлекательными из-за ханжества и безблагодатности. Джон Стюарт Милль рассказывал о своем учителе Джереми Бентаме, который был наделен невероятной чувствительностью к нравственным аспектам жизни, но при этом совершенно глух и слеп к красоте и

О Т П Л Ы В И

искусству. В несколько ином смысле другой философ, Аристотель, признавал, что самый добродетельный человек на свете – Сократ – никак не может считаться совершенным образцом счастливого человека: мало того, что у него была жена с невыносимым характером; мало того, что сограждане несправедливо осудили его на смерть, но он еще и физически был крайне уродлив. В конечном счете, все говорит о том, что нам следовало бы примириться с этим разделением добра и красоты, которые лишь иногда, по случайному стечению обстоятельств образуют счастливое и прочное сочетание. Но так ли это на самом деле?

2. Необходимость примирения между этикой и эстетикой Если же мы сделаем шаг дальше, за пределы повседневного опыта, то сейчас же увидим множество знаков, говорящих о том, что по существу, на глубинном уровне, нравственное добро и красота подразумевают друг друга и призваны примириться и воссоединиться. С одной стороны, уже у греков существовал термин «калокагафия», объединяющий в одно понятие прекрасное и доброе (ton kalon kai ton agathon) и означающий предпочтительность добродетельного поведения. Греки часто употребляли слово kalós («прекрасный»), говоря о нравственном добре. Так что, с точки зрения греков, речь шла не о случай-

Н А

Г Л У Б И Н У

ной связи или простом совпадении, а о неразрывном единстве, в котором взаимные границы прекрасного и доброго не определялись ясно. На самом деле, интуитивная догадка, заключенная в этом интересном выражении, существует и по сей день: все мы время от времени называем некоторые нравственные поступки «ужасными», «отвратительными», «безобразными». Слово «безобразие», которое теперь чаще всего употребляется именно как нравственная оценка, этимологически означает уродство, потерю своего, изначально присущего образа. Поэтому искусство часто было склонно выражать моральное зло через физическое уродство. Например, Шекспир в своей трагедии изображает Ричарда Третьего уродом и горбуном, чтобы подчеркнуть, насколько отвратительно его лицемерие. И хотя все это не дает права прийти к другой крайности, подобно некоторым философам, вроде Иоганна Фридриха Гербарта, попытавшегося сделать этику не более чем отраслью эстетики, нам следует все же осознать, что между красотой и добром существует некое внутреннее созвучие, и что они призваны примириться. Пусть даже это кажется парадоксальным, но безнравственная красота, всегда болезненная, ранит не только совесть, но и эстетический вкус. А нравственное добро, независимо от внешнего вида того, в ком оно живет, несет в себе некую красоту.

3

О Т П Л Ы В И

Н А

Г Л У Б И Н У

Некоторые лица, которые никак нельзя назвать красивыми с обычной эстетической точки зрения (например, лица Махатмы Ганди или матери Терезы из Калькутты), обладают удивительной привлекательностью благодаря внутреннему миру и гармонии, которые на них отражаются. Это люди, не по природе получившие дар красоты, а сформировавшие себя «изнутри», что не могло не сказаться на их внешности. Именно это имел в виду Мунье, говоря, что «после тридцати лет человек ответствен за свое лицо» или, по пословице, существующей во многих языках, – «лицо – зеркало души». Эти мысли могут помочь нам понять значение искусства в жизни человека и его связь с нравственным добром. С помощью красоты и добра человек выражает лучшее, что в нем есть, а воспринимая их, обогащается. Это вопрос не выживания (то есть связанный со сферой житейских потребностей, насущно необходимого), но полноты жизни и души. Искусство, быть может, «не является обязательным» для существования как такового, но является необходимым, поскольку способствует полноте личности, тому состоянию, когда полученные и созданные блага, в отличие от материальных и утилитарных, создают глубокую общность, эмоциональную сопричастность и эмпатию, превосходя индивидуальные границы человека и границы низших форм человече-

4

ской общности (племени, клана или корпорации, а также наших современных форм племенной жизни). Этот контраст (но не противоречие!) между необходимым для выживания и нужным для глубинных уровней личности и общности между людьми не означает, что искусство возникает как плод досуга, предполагающего, что все элементарные потребности полностью удовлетворены. Потому, в том числе, что эти потребности очень гибки и изменчивы, и все народы и культуры при самых тяжких условиях жизни, в борьбе за выживание, находили место для праздника, для чего-то бескорыстного, «бесполезного», для художественного выражения и красоты, для танца и пения, для живописи, скульптуры и архитектуры. Так что между этими областями существует контраст, а не противоречие, ведь искусство способно искупить усилия труда; и если трудящийся любит свою работу, он превращает ее в искусство и является «художником своего дела», а художник – тружеником и мастером в своей области.

3. Область священного – место воссоединения красоты и добра Возможно, именно поэтому искусство возникло в связи с поиском сакральности, которая тоже «бесполезна» и, тем не менее, в высшей степени существенна; с поиском форм ритуального танца, священных одеяний, отличавшихся особой

О Т П Л Ы В И

красотой, форм живописи и скульптуры – плодов труда и времени, «отнятого» у удовлетворения жизненных потребностей. Эти произведения стали выражением глубоко заложенного в человеке стремления к бескорыстию, способности извлекать богатства из своего сердца, из своего центра и открываться общению с сообществом себе подобных. Тем же, вероятно, объясняется и возникновение обряда жертвоприношения: результат тяжких трудов, первые плоды «царства необходимости» добровольно, бескорыстно, «просто так» приносятся и отдаются божеству ради высшего смысла, без которого невозможно жить. Искусство (как и область священного), будучи выражением бескорыстия, даром благодати и вместе с тем поиском свободы и полноты, несет в себе некое новое измерение, которое пробуждает надежду, стремится к утопии и подвергает критике действительность, ее недостатки и зло. Оно становится средством преобразования мира, средством преодоления заключенного в нем зла. Так мы парадоксальным образом обнаруживаем этическое предназначение искусства. Не потому, что оно должно морализировать, проповедовать и давать нравственные оценки, а потому, что в своей свободе и бескорыстии оно воспевает самое прекрасное, что есть в творении, особенно у человека. Красота дает возможность увидеть не-

Н А

Г Л У Б И Н У

что, что невозможно использовать, нечто трансцендентное и невыразимое, что можно только угадать, почувствовать, и что так характерно для религиозного опыта. Религиозный опыт не сводится ни к эстетике, ни к этике, ни к разуму. Вера затрагивает самый глубокий центр личности и ее опыта общения и потому охватывает все главные измерения человека: разум (как например, в богословии), волю (нравственное поведение) и чувства (религиозное искусство). В мире священного и в области религиозных ценностей мы можем увидеть это глубочайшее созвучие между добром и красотой – отражением бесконечной красоты и благости Бога. В первом рассказе о сотворении мира (Быт1, 1-31) присутствует удивительная поэзия: Бог, созерцая сотворенное, налюбуется на дело рук Своих и видит, что все это «хорошо» и даже «хорошо весьма». Но если мы вслушаемся в поэму, то это «хорошо», это добро есть сочетание нравственного добра (абсолютного отсутствия зла) и дивной красоты творения. Многие другие тексты Ветхого Завета свидетельствуют о тонкой восприимчивости Израиля к красоте действительности и ее связи с необходимостью вести себя достойно Божией благости, отражающейся в этой красоте. Еще один текст из Книги Премудрости удивительным образом соединил в себе нравственную критику идолопоклонства

5

О Т П Л Ы В И

Н А

Г Л У Б И Н У

Епископ Доминик Рей с восхищенным любованием красотой мира: «Подлинно суетны по природе все люди, у которых не было ведения о Боге, которые из видимых совершенств не могли познать Сущего и, взирая на дела, не познали Виновника, а почитали за богов, правящих миром, или огонь, или ветер, или движущийся воздух, или звездный круг, или бурную воду, или небесные светила. Если, пленяясь их красотою, они почитали их за богов, то должны были бы познать, сколько лучше их Господь: ибо Он, Виновник красоты, создал их. А если удивлялись силе и действию их, то должны были бы узнать из них, сколько могущественнее Тот, Кто сотворил их; ибо от величия красоты созданий сравнительно познается Виновник бытия их» (Прем 13, 1-5). В конечном счете, созерцая Бога – создателя добра и красоты – мы понимаем, что в Нем и только в Нем можно окончательно примирить добро и красоту, потому что Он – источник всякого блага. Но не является ли для нас такое примирение лишь мечтой и недостижимым идеалом? Ведь Бог обитает на неприступной высоте, Его не видел никто и никогда! Нет, у нас есть путь к Богу, мы можем достичь Его, потому что Он Сам стал близким и доступным в Своем Сыне, благом Учителе и «прекраснейшем из сынов человеческих» (Пс 44). Может быть, именно в этом смысле нам придется согласиться с тем, что «красота спасет мир».

6

ХРИСТОС,

«прекраснейший из сынов человеческих» Изображение Христа: художественная проблематика и задачи богословия

О

собые отношения, существующие между Церковью и миром искусства, обусловлены, в первую очередь, не заботой об эстетике. Важнее, нежели красота убранства или преследование педагогических целей, оказывается богословское размышление о том, сколь прекрасен Сам Бог, и о сотворении Им мира. Недостаточно, однако, простодушно провозгласить, что в Церкви, дескать, и красоте отыщется место! В истории Церкви бывали времена, когда неприятие сценического и пластического искусства возводилось в ранг идеологии. Порою доходило даже до полного отрицания церковного искусства под тем предлогом, что жизнь становится частью молитвы совершенно самостоятельно и в каком-либо посредничестве не нуждается. Разве жизнь не всегда правдивей искусства? Последнее утверждение рискует разойтись с действительностью, подчиняясь моде, правилам приличия или тенденциям упрощения. Искусство может искать признания, может, в конце

О Т П Л Ы В И

концов, просто замкнуться на самом себе, наслаждаясь собою, угождая и соблазняя, забыв о доверенной ему вести. Кроме того, разве искусство не становилось во времена духовного упадка последним прибежищем для желающих «замаскировать» отсутствие веры? В разные периоды человеческой истории, причем не только в христианских странах, расцвет эстетики зачастую совпадал с этическим упадком. Сторонники идеологического отрицания искусства ссылались даже на св. Павла, призывавшего возвещать Евангелие, не стараясь угождать людям (Гал 1, 10). Но можно ли противопоставить истину красоте? Такое противопоставление свидетельствовало бы о ложной диалектике. Истина влечет к себе, ибо она прекрасна, желанна, красива. Вкусить истину – своего рода удовольствие, иначе никто не утруждал бы себя ее поисками. У истины и красоты есть нечто, присущее им обеим. Анри Матисс так писал о своем творчестве: «Всю жизнь я заботился лишь об одном: не делать красивых вещей, но делать правдивые». Кстати, античные философы опреде-

Н А

Г Л У Б И Н У

ляли красоту, как «сияние истины». Вопреки распространенному выражению, истина не «приходит голая». То, что мы желаем показать, нужно уметь подобающе «одеть». В этом-то и заключается смысл языка искусства, желающего выразить реальность, обряжая и прикрывая ее. Завеса имеет для общения такое же значение, как и для красоты. Именно такова роль искусства. Свидетельство Церкви о Христе и об истинности Его Вести с самого зарождения христианства встало на путь художественного выражения. Церковь обращается к Богу, одновременно являющемуся и Высшим Благом, и нетварной Красотой, и безупречной Истиной. И Писание говорит о Христе, как об Истине («Путь, Истина и Жизнь»), и, в то же время, о Том, Кто «прекраснее сынов человеческих» (Пс 44, 3). То, что через Христа мы получили возможность напрямую общаться с Богом, вовсе не обрекает искусство на участь ненужной безделушки, одного из приемов на службе у богословия, у духовной доктрины или у нравственного учения. Задумаемся над тем, что Августин прибегает в своей «Исповеди» к языку эстетики, чтобы описать собственное обращение в христианство: «Поздно полюбил я Тебя, Красота, такая древняя и такая юная. Поздно полюбил я Тебя! Вот Ты был во мне, а я был во внешнем и там искал Тебя. В этот благообразный мир, Тобой созданный, вламывался я, безобразный!»

7

О Т П Л Ы В И

Н А

Г Л У Б И Н У

В конце прошлого века швейцарский богослов Ганс Урс фон Бальтазар разработал так называемое богословие эстетики: «Мы можем говорить что-либо о Боге, говоря о Его красоте». Действительно, то, как представляют Христа сценические и пластические направления христианского искусства, оказывается равно важным как для керигматического исповедания веры, так и для катехизации. Эти изображения Христа затрагивают глубоко интимные струны человеческой души, чувства и эмоции, дабы свидетельствовать об истине. Истина эта не иррациональна, но трансрациональна, другими словами, она не забывает о разуме, но превосходит его. Она возвещает о себе своим собственным языком, с помощью своих обрядов, своей драматургии, своей цветовой гаммы, своей поэзии. Она выражает себя в особенных формах, каждую из которых вдохновил какой-либо культурный архетип. Этот художественный язык заставляет работать воображение и присущую разуму интуицию. Хотелось бы также отметить, что в Библии, наряду с доктринальными рассуждениями и апологетической риторикой, встречающимися, к примеру, в посланиях Павла, есть страницы, изобилующие поэзией и аллегориями (Осия, Исайя), символизмом (апокалиптические книги), а также песнопениями (Псалтирь). Помимо этого, язык притч, которыми говорит Иисус, имеет такое же пра-

8

во упоминаться в Евангелии, что и прочие повествовательные формы и литературные стили. Богословская обоснованность изображений Иисуса, подтвержденная после иконоборческого кризиса (Седьмой, Никейский Вселенский Собор) многочисленными Соборами, усиливается в наши дни и обоснованностью культурного характера. В то время как размышления разума о Боге и христианское учение о нравственности утратили прежний авторитет, язык эстетики может сегодня обрести в Церкви второе дыхание. Церковь обладает колоссальным культурным наследием. Как бывало и в прошлые века, она должна суметь открыть творчество нашего времени навстречу духовным пространствам внутренней жизни и широким горизонтам трансцендентности. Задача изобразить Христа приводит нас к трем, вытекающим одно из другого размышлениям, связанным с особенностями христианской веры: А) Какое произведение искусства может претендовать на изображение Того, Кто «прекраснее сынов человеческих», Того, Кого Послание к Евреям описывает, как «сияние славы и образ ипостаси» Бога? Недостаток любого произведения искусства – в его абсолютной ограниченности. Оно всегда пребудет несовершенным, хрупким, зависящим от случая. Оно изначально имеет

О Т П Л Ы В И

множество недостатков. Художник никогда не сможет добиться в своем творчестве совершенства. Наконец, искусство никогда не достигает своей цели. Впрочем, разве именно эта незавершенность не является трогательной? Произведение искусства устремлено к чему-то, но прийти к концу своего пути ему не суждено. «Красота хромает», говорил Жан Кокто, подчеркивая неспособность художника достичь в своем творчестве абсолюта. В своей переписке с Огюстом Роденом Камилла Клодель признается: «В любом творчестве есть некое томящее нас отсутствие чего-то». Так как же возможно изобразить Христа? Как нарисовать, написать красками, вылепить, описать словами Того, Кто «прекраснее сынов человеческих»? Библейские авторы не скрывают своего скептицизма. «Я видел предел всякого совершенства», – восклицает псалмопевец (Пс 118, 96). «Всевышний не в рукотворенных храмах живет», – напоминают Деяния Апостолов (Деян 7, 48).

«Nolli me tangere», «Не прикасайся ко Мне», – говорит Воскресший Марии Магдалине, желающей дотронуться до Него. Красота Иисуса Прославленного неуловима. Встреча с мимолетным блеском красоты пробуждает мечту, желание давать обещания, пускаться в дальний путь. Наградой искусству служит искусство еще более требовательное. Художника, вступившего на путь поиска красоты, подстерега-

Н А

Г Л У Б И Н У

ют две ловушки: самонадеянность и риск опустить руки (в приступе любования собой он может перестать искать красоту вовне). Настойчивый поиск красоты всегда приносит свободу от нарциссизма. Он призывает без конца превосходить собственные творения. В христианской жизни это преодоление самого себя носит прекрасное имя – надежда. Это опыт того, что богословие определяет с помощью выражения «уже есть – еще нет»: уже ставший благодаря крещению христианином, но еще не живущий лишь Христом. Изобразить Христа – значит постараться уловить свой собственный внутренний свет, свет своего тела, в котором обитает Дух Святой, насыщенность своего существа и своего сияния. «Хочу увидеть душу», – писал Жорж Руо. Изобразить Христа – значит прикоснуться к Нему в своем стремлении к Богу (ведь человеческая природа Христа сопричастна загадке человеческого существования во всей его полноте; она сопричастна материи со всей ее хрупкостью). Это необходимо, чтобы наша человеческая природа устремилась к небу, желая вознесения. Таков путь нашей надежды. Перед закрытием Второго Ватиканского Собора Павел VI упомянул в своем послании к деятелям искусства об этой связи между искусством и надеждой: «Мир нуждается в красоте, дабы не погрузиться во тьму отчаяния». Изобразить Христа означает зажечь огонь надежды.

9

О Т П Л Ы В И

Н А

Г Л У Б И Н У

В) Изображение Христа отвечает двум задачам искусства. Во-первых, оно должно быть средством выражения. Субъективность художника, согласно выражению Жоржа Брака, «растворяется» в творчестве – не для того, чтобы снять с мира слепок, но для того, чтобы «перевести» его на язык знаков, выразить его в речи, в звуках, в общем, помочь материи сказать то, чего сама она в своем естественном состоянии выразить не может. Однако на этом пути велик риск искушения: искусство может сакрализовать самое себя в автаркии субъективности, проще говоря, принять себя за абсолют (разумеется, совершенно бескорыстно) и счесть себя самодостаточным. В этом случае оно не выполняет второй своей задачи. Ибо предназначение искусства – изменять к лучшему. Искусство есть не что иное, как знак преображения нашего мира и всего космоса. Созерцая произведение искусства, найдя время «выслушать» то, что оно хочет сказать, человек позволяет отправить себя в путь, попросту говоря, в «путешествие». Ограничиться лишь образом, звуком или фразой означает впасть в идолопоклонство (а значит, недостойно обойтись со святыней). Парадокс произведения искусства состоит в том, что широкое распространение его в обществе, свет, что имеет оно в себе, убеждения, которые оно доносит, обуславливают, при возвращении к самому себе, отход от

10

себя, необходимый, чтобы войти в тайну. Обращение к внутренней жизни приводит к важному повороту на собственном пути. Творить означает изменять мир, создавать для него новый лик. Как на прообраз этого поворота, Церковь указывает на событие Воскресения. В свете Пасхи этот процесс преображения служит переходом из смерти в жизнь, от утраченной Красоты ко вновь обретенной Славе. Соделавшись за нас грехом, по потрясающему выражению Павла, Христос облачился в наше уродство в «кенозисе – уничижении» Голгофы и гроба. Здесь находит свой конец всякая форма. Смерть Христа придает печальный вид любой эстетике. В пасхальное утро учеников повергла в такое изумление уже не Красота Христа, Того, в Ком не было «ни вида, ни величия» (Ис 53, 2), Кто уподобился червю (Пс 21, 7), но Его Слава. Его красота – в Его Славе. На лике Воскресшего навсегда запечатлено сияние Божией славы. Об этом говорит нам Второе послание к Коринфянам (2Кор 4, 6). Павел назовет Иисуса «Господом славы» (1Кор 2, 8). Если Красота для философа символизирует «великолепие существа», то Слава возвещает существу спасение. Она является искуплением Красоты. Исцеляя то, что искажает самые глубины человеческого существа, Воскресение не означает возврата к первозданной целостности. Нанесенные раны навсегда

О Т П Л Ы В И

останутся на воскресшем Теле. Шрамы пребудут вечно, но они сделаются стигматами. «После Воскресения Христос не желал, чтобы к Нему притрагивались иначе, нежели касаясь Его ран» (Б. Паскаль). Плоть исполнена этой Славы, и даже то, что, пронзая, ранит эту плоть, придает ей сияние, глубину, совершенство, имя которому – любовь. Джорж Брак не ошибается, называя искусство «раной, сделавшейся светом». Изобразить Христа означает придать искусству пасхальный вкус. И тогда оно станет приношением. Оно признает свои недостатки. Оно откажется от самолюбования. Оно избавится от чувства самодостаточности и перестанет потакать моде. Ему больше не нужна будет публика для доказательства себе самому собственной состоятельности. Оно поможет нам принять позу ожидания и, может быть, направит нас на дорогу в Эммаус. Изобразить Христа означает возвестить преображение мира, в котором каждое произведение свидетельствует об обетовании. Возможность изобразить Христа просит от нас чего-то взамен. Будь мы художниками, зрителями или слушателями, нам нужно позволить себя преобразить. Изображение Христа не может быть делом незначительным и не имеющим последствий. С) В Церкви изображение Христа имеет особый статус. Это не просто

Н А

Г Л У Б И Н У

зрелище, но часть литургии. Конечно, многие произведения искусства, представляющие Христа, не относятся к церковному убранству и не имеют культового предназначения. Однако литургическое действие может вовлечь и их, выражаясь театральным языком, в игру. И тогда они перестанут быть лишь объектами археологии или музейными экспонатами. Они будут чем-то большим, нежели орнамент или украшение. Они обретут новый статус и новую роль. Они уже не вернутся к началу своей истории. Стоит задуматься над тем, как много священных предметов или произведений, имеющих религиозную тематику, оказываются, по сути, поруганными святынями из-за недостойного их использования. Во время каждой литургии изображения Христа являют присутствие Его Самого. Каждая служба делает Его Слово актуальным сегодня. Самые маленькие предметы, самые скромные песни, произведения древнего или современного искусства, язык жестов и язык цветов, чтение Слова и иконопись, меблировка и каждение ладана – все мобилизовано на провозглашение Славы Божией и на службу людям. Объекты, коими являются предметы, становятся неприметны перед великим Субъектом – Христом. Тот, о Ком они говорят, говорит Сам. Говорят ли они красноречиво или сдержанно, Тот, Кого они прославляют, занимает главное место и оправдывает их существование.

11

О Т П Л Ы В И

Н А

Г Л У Б И Н У

В некотором роде, произведения искусства и все изображения Христа обступают Его, подобно волхвам и пастухам, поклоняющимся лежащему в яслях Богомладенцу. То, что создавалось ради поиска красоты, преклоняет колена перед самой Красотой и перед ее Славой. В свою очередь, литургия преображает тех людей и те предметы, что в ней участвуют. Материя Царствия Божия созидается из нашей хвалы, из кропотливой работы художника, чье произведение носит следы его сомнений, но также и переполняющих его желаний. Все это, все творчество людское, все эти усилия и тяжелый труд на каждой евхаристии оказываются принадлежащими Христу. Каждая евхаристическая литургия становится, благодаря таинствам, плодом литургии небесной. Она предшествует Второму Пришествию и пророчествует о нем. Предуготавливая победу Царствия Небесного, она провозглашает его приход и восстановление всей твари в Господе Христе. Изобразить Христа – это эсхатологический жест, помогающий человеку оказаться лицом к лицу с Богом. Книга Откровения повествует о пасхальном возникновении нового мира как о порождении новой жизни. «Се, творю все новое» (Откр 21, 5). Перевод с французского Дмитрия Лейкина

Оливье Клеман

О богословии

ИКОНЫ

К

нига Леонида Успенского «Богословие иконы в Православной Церкви» (Париж, 1960, т. 1) является фундаментальным трудом по исследованию иконописи. Христианское искусство помогает нам исповедовать нашу веру и проживать ее. Эта книга, благодаря своей основной теме, являет нам одну из первых попыток фундаментального богословского синтеза, в самом полном смысле этого слова. Необходимым условием применения этого синтеза является созерцание. В начале книги автор напоминает нам, что почитание священных образов, икон Христа, Богородицы, ангелов и святых является догматом христианской веры, сформулированным на Седьмом Вселенском Соборе. Следовательно, икона – это не предмет убранства и даже не просто иллюстрация к Писанию. Являясь неотъемлемым элементом литургии, она служит нам средством «познавать Бога, вступать с Ним в общение». В более широком смысле весь храм целиком, своей архитектурой, фресками или мозаиками

1 Читая книгу Успенского Л. «Богословие иконы в Православной Церкви»

12

1

О Т П Л Ы В И

представляет в пространстве то, что в ходе литургии оказывается явленным во времени: отражение Божьей славы и предвосхищение Царства Мессии. Литургическое слово и литургический образ являют собой нерушимое целое, с помощью которого Предание созидает непреходящую актуальность Благой Вести. Поэтому почитание икон является важнейшим аспектом литургического опыта, то есть созерцания Царствия посредством созерцания действий Царя. Несомненно, «сквозь завесу», через веру человек переживает это созерцание всем своим существом. Икона, подчеркивает Леонид Успенский, освящает зрение и уже сейчас преображает его в соответствии со смыслом увиденного, ибо Бог не только дает нам Себя услышать, но и увидеть через плоть Сына Человеческого. Когда мы размышляем над важностью того, какую роль играет зрение в жизни современного человека, мы понимаем, насколько оно оказывается рассеянным, фрагментарным, упускающим самое существенное. Это помогает нам осознать важность иконы, чьей целью является утешить, умиротворить и просветить наше зрение, помочь нам, по словам святого Дорофея, «поститься очами». Необходимость развернуто обосновать значение иконы встала перед

Н А

Г Л У Б И Н У

Церковью в VIII–IX веках, во время иконоборческого кризиса. Церковь объяснила, что образ по преимуществу является Самим Христом. В Ветхом Завете Господь открывается нам в Слове. Но запреты в книгах Исх 20, 4 и Втор 5, 12-19 предвещают Воплощение. Они сокрушают идолов, чтобы расчистить место лику Бога, ставшего человеком. Ибо невыразимое Слово стало плотью. Христос – не только Слово Божие, но и Образ Божий. Икона, будучи основана на Воплощении, сама служит его доказательством. Следовательно, первая, и самая главная икона – это Лик Христов. Все иконы Христа оставляют в нас впечатление некоего фундаментального сходства между собой. Это отнюдь не фотографическое сходство, но ощущение присутствия одной и той же личности – Божественной Личности, уникальным образом являющей Себя в каждом. В иконе невозможно отделить сходство от личной встречи, общения: есть только один Святой Лик и одновременно столько же Святых Ликов, сколько являет нам многообразие иконографии. Ведь человеческое лицо Бога неисчерпаемо и всегда сохраняет по отношению к нам апофатический2 аспект: это лицо во многих лицах и Лик Недостижимого. Итак, если икона по преимуществу является иконой Христа, образа Отца, то Сам Отец не может быть непос-

2 Апофатическое богословие (греч. αποφατικος «отрицающий») – богословский метод, заключающийся в выражении сущности Бога путем последовательного отрицания всех возможных его определений как несоизмеримых.

13

О Т П Л Ы В И

Н А

Г Л У Б И Н У

редственно явлен видимым образом. «Видевший Меня видел Отца», говорит Иисус (Ин 14, 19). Дух же Святой изображается в виде голубя и языков огненных; таков и только таков канон. Но не можем ли мы сказать, что и свет, исходящий из каждой иконы, также символизирует присутствие Духа Святого? Если ветхозаветные запреты упразднены Христом и по отношению к Христу, то они упразднены также и для Его Матери и для Их друзей, для всех членов Тела Христова, для тех, кто участвует в Его обоженной плоти в Духе Святом. Тем не менее Церковь строжайшим образом настаивает, что икона не сопричастна сущности своего первообраза: икона Христа – это не то же самое, что Евхаристия. Задача иконы – даровать человеку видение лицом к лицу. Если человек способен с помощью искусства поведать зрителю об освященной плоти Христа и Его служителей, то это потому, что та же самая материя, к которой обращается иконография, была таинственным образом освящена в Воплощении. В каком-то смысле искусство иконы не только использует, но и являет нам это освящение материи. «Я не поклоняюсь материи, – писал святой

14

Иоанн Дамаскин, – но поклоняюсь ее Творцу, ставшему материей меня ради… и через материю сотворившему мне спасение» (P.G. 94, 1245). Совершенно очевидно, что изображение преображающего человеческий лик нетварного света может носить лишь символический характер. Но в том и состоит уникальность христианского искусства, что символ приходит на помощь человеку и служит для выражения полноты личностного существования. Истинный символизм христианского искусства помогает отныне представить человеческую личность в перспективе Царствия Божия. Вот почему символизм иконы основан на опыте православной мистики, как личной «причастности» прославленному Телу. Огромные глаза, исполненные кротости и смирения, уменьшенные, словно «убранные вовнутрь», уши, тонкие и четко очерченные губы, мудрость расширенного лба – все это черты умиротворенного и просвещенного светом благодати существа. Символ в иконе находится в услужении у лица, ибо показывает, что оно целиком охвачено встречей с Богом и общением с Ним. Символ помогает нашему взору проникнуть в те глубины, где трансцендентное открывает себя человеку, не переставая при этом оставаться недосягаемым. Размышление над смыслом иконы наводит на мысль о благодатном преображении изображенного лица. Отметим, наконец, что это лицо смотрит и внимает.

О Т П Л Ы В И

Стремление подчеркнуть важность того, что изображенный персонаж внимает, что он находится в общении с Богом, объясняет, почему святые на иконах практически всегда обращены к зрителю лицом. Открытые тому, кто смотрит на них, святые вовлекают и его в молитву, ибо сами являются живыми молитвами, и икона показывает нам это. Покой и свет пронизывают позы святых, их одежды, всю окружающую их атмосферу. Эти покой и свет являются важнейшими элементами композиции иконы. В изображении животных, растений, скал вокруг святых видится уподобление той сущности, которой эти святые сопричастны. Причудливость, с коей изображаются творения архитектуры, служит евангельской цели показать необходимость взглянуть с серьезностью на этот мир, незыблемость архитектурных сооружений которого оказывается столь эфемерной. В иконе присутствует некая абстракция, отсылающая к образам более высоким, дающая нам смутное предвидение будущего века. Она возвещает и являет уже сейчас единственную истинную реальность – реальность Царствия Божия. Свет иконы символизирует божественный свет, и богословие иконы неотделимо от тех разделов богословия, в которых проводится различение в Боге сущности и энергий. Икона дает нам представление о божественной энергии, о нетварном свете. Свет на иконе не исходит от

Н А

Г Л У Б И Н У

какого-либо конкретного источника. Этот свет пронизывает все, он находится во всем и показывает нам, что в Царствии Божием Сам Господь соделывается для нас светом. Кстати, фоновую часть иконы иконописцы именуют именно «светом». На большинстве икон линии не сходятся в одной точке, знаке искалеченного пространства, разделяющего людей и берущего их в плен. Эти линии расходятся, ведя в тот свет, что преображает «от славы во славу». Отцы Церкви уделяли особое внимание педагогической важности иконы. Можно проследить, как вся история догматики оказывается проиллюстрированной в иконописи. Однако икона имеет не только педагогическую ценность. Она сама являет собой некую тайну. На иконе почиет Божия благодать. «Икона, – писал св. Иоанн Дамаскин, – освящена Именем Божиим и именами друзей Божиих, то есть святых, поэтому на нее нисходит благодать Духа Божия» (P. G. 94, 1300). Здесь следует вспомнить о библейской концепции Имени Божия, как личного присутствия, той концепции, на которой основано призывание Имени Божия в исихазме. Как и это Имя, икона является для нас средством встречи с Богом, делающей нас сопричастными святости Того, с Кем мы встречаемся, то есть, в прямом смысле, святости «Единого Святого».

In revue “Contacts” № special “L’ Icône” № 32, 1960 Перевод с французского Дмитрия Лейкина

15

О Т П Л Ы В И

Н А

Г Л У Б И Н У

Свящ. Робер Русер

Комментарий послания ПАПЫ ИОАННА ПАВЛА II

4

людям искусства

апреля 1999 года Иоанн Павел II обратился с посланием к деятелям искусства, ко всем, «кто со страстным благоговением ищет новых «епифаний», дабы даровать их миру в своем художественном творчестве». Иоанн Павел II доверительно поведал о своей любви к созерцанию шедевров тех мастеров, чей взгляд устремлен на тайну Иисуса Христа и в чьем творчестве людям явлена Божия любовь, спасающая человечество. «Став Человеком, Сын Божий соделал все богатство добра и истины, заключенное в Евангелии, неотъемлемой частью человеческой истории, и в нем Он открыл и новое измерение красоты: евангельская проповедь исполнена красоты». Все послание Папы пронизано этим восхищением. Однако оно адресовано не только тем художникам, кто черпает свое вдохновение в религиозных сюжетах или отдает свои силы заботе о красоте литургии.

16

Художник как образ Божий Понтифик начинает свое послание исповеданием библейской веры: «Первая страница Библии дает нам представление о Боге практически как о примере для подражания любому, кто является творцом какого-либо произведения искусства». Далее он подчеркивает: «В художественном творчестве человек как нигде более являет себя образом Божиим». Будучи творцом, не является ли поэтому художник «особым», «привилегированным» человеком», частью некой элиты?

Благодаря своему дарованию, художник сопричастен как миру людей веры, так и каждому человеку В энциклике «Вера и разум» Иоанн Павел II уже указывал на то, что «всякий человек в каком-то смысле является философом». В своем послании к людям искусства Папа замечает, что каждый способен быть также и худож-

О Т П Л Ы В И

ником: «Задача быть творцом собственной жизни доверена каждому человеку: в некотором смысле, он должен сделать ее произведением искусства, шедевром». Эта способность каждого быть философом и художником свидетельствует о достоинстве любого человека, кем бы он ни был. Не следует думать, что существует с одной стороны народ, а с другой – элита. Благодаря своему дарованию, художник оказывается сопричастным не только каждому человеку, но и миру веры. «Вам, тем не менее, известно, что Церковь никогда не переставала питать глубокое почтение к искусству как таковому. В действительности, даже вне своих наиболее типичных религиозных аспектов, искусство, когда оно аутентично, глубоко сопричастно миру веры; настолько, что когда культура значительно удаляется от Церкви, искусство продолжает служить неким мостом, соединяющим культуру с религиозным опытом. Представляя собою стремление к прекрасному, плод воспаряющего над повседневностью воображения, искусство по своей природе

Н А

Г Л У Б И Н У

является одним из способов указать на Тайну». Художник находится в родстве с миром веры, поскольку, как пишет Иоанн Павел II, его творчество способно затронуть самое сердце человечества и служит средством общения: «Любая аутентичная форма искусства является, на свой лад, способом проникновения в глубочайшую реальность человека и мира». «В искусстве художники открывают новые аспекты своего духового роста и сверхъестественные средства для его выражения». Художники через создаваемые ими произведения

17

О Т П Л Ы В И

Н А

Г Л У Б И Н У

искусства говорят с другими людьми, общаются с ними. В своем послании Иоанн Павел II идет еще дальше. Он напоминает: каждый народ нуждается в художественном творчестве, ибо это – богатство, необходимое для самой жизни народа. «Художники также несут и общественное служение во имя всеобщего блага… Существует, таким образом, духовность служения художника, которая вносит свой собственный вклад в жизнь и возрождение народа». Не призвание ли это Церкви – открывать каждому человеку его величие, уважая его способность быть творцом? Призывать его превратить собственную жизнь в шедевр? Идти навстречу людям искусства, дабы построенный ими мост стал мостом для нас, христиан, паломников в этом мире?

Церковь и художники: возобновление диалога Иоанн Павел II учитывает в своем послании, что между Церковью и миром искусства ныне разверзлась пропасть. «В современную нам эпоху последовательно развивается та форма гуманизма, чьей отличительной чертой является отсутствие Бога.… Эта атмосфера порой влечет за собой разделение между миром искусства и миром веры, по меньшей мере, в том смысле, что множество художников утратили интерес к религиозной тематике».

18

Папа выражает надежду на то, что осознание наличия этого раскола будет способствовать возникновению новых отношений между двумя мирами, «основанных на дружбе, открытости и диалоге». Эти отношения должны строиться на взаимном обмене, когда каждый делится с другим своим богатством. Церковь делится даром полученного от Бога света, а люди искусства употребляют свое дарование на то, чтобы показать: этот мир несет сокрытую в нем надежду. Церковь нуждается в искусстве, а искусство нуждается в Церкви. Каждая христианская община носит в себе, словно огонь в глиняном сосуде, духовное богатство. Она может участвовать в опыте диалога, побуждая людей искусства передавать в их творчестве это богатство другим. Иоанн Павел II так заканчивает свое послание к людям искусства: «Пусть красота, передаваемая вами грядущим поколениям, вызывает в них чувство восхищения… Красота спасет мир». «Пусть все ваши многочисленные пути приведут вас, художники мира, к бесконечному Океану красоты, где восхищение преображается в преклонение, упоение, несказанную радость!» http://arts-cultures.cef.fr/index.htm Перевод с французского Дмитрия Лейкина

О Т П Л Ы В И

Н А

Г Л У Б И Н У

Иакинф Дестивель ОР

Стать

преподобными

К

нига Бытия повествует о том, что Бог сотворил человека не только по образу, но и по подобию Своему. Однако после грехопадения Адама человек утратил образ и подобие Божие. Христос, наш Спаситель, обновляет в нас образ Божий: крещением вновь творит нас по Своему образу. Обновление же в нас подобия Божия, по словам святых отцов, – дело всей нашей жизни. Точнее, это работа Святого Духа, Который с нашей помощью постепенно делает нас подобными Христу, помогает стать, как говорят по-русски, преподобными. Этот процесс называется преображением и является целью всей нашей жизни. Помню, когда я был маленьким, священник, преподававший нам Закон Божий, сказал в конце учебного года, чтобы мы не забывали молиться во время каникул. Один мальчик спросил его насмешливо: «Отец, а как вы узнаете, что мы не молились?» Священник ответил: «Я увижу это в ваших глазах». Тогда меня это очень испугало. Как это священник сможет увидеть в моих глазах, молился я или нет? Позже я понял, что он был

прав. Присутствие или отсутствие Божие можно увидеть в глазах людей. Преображение Иисуса на горе Фавор являет нам эту тайну. Как мне кажется, это тайна ви́д ́ ения, тайна взгляда, тайна красоты. Можно сказать, что христианство является религией ви́д ́ ения. Адам и Ева после грехопадения скрылись от Господа между деревьями райского сада. Чувствуя себя грешниками, они боялись быть видимыми, боялись смотреть в лицо Божие, боялись смотреть даже друг на друга. Так началась трагедия человечества. Поэтому и отсутствует всякое изображение в Ветхом Завете. Весь Ветхий Завет заключается в слушании слов Господних: «Шма, Исраэль», «Слушай, Израиль», – повторяют ветхозаветные пророки. Евангелие же, прежде всего, опыт ви́дения: «Видевший Меня видел Отца», – говорит Христос. Созерцание Бога является целью святости: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Вот почему христианство – религия ви́дения. В первую очередь этим мы обязаны воплощению Бога. Бог стал челове-

19

О Т П Л Ы В И

Н А

Г Л У Б И Н У

ком и тем самым оказался доступен нашему взору, что позволило нам даже изображать Его в человеческом облике Иисуса Христа. Воплощение Господа дает нам возможность познать Бога через человеческие черты Христа, «образа Бога невидимого». Но эти черты Христа являются не только человеческими, они наполнены светом Божиим. Воплощение Христа открывает путь к обожению человека, или точнее, оно преображает его благодаря действию Святого Духа. Можно сказать, что цель воплощения Христа – преображение человечества, и более того – преображение всего мира. Святые – это те люди, сквозь которых можно созерцать Господа, как сквозь витражи готических храмов – солнечный свет. Вот почему христианство является не только религией ви́дения, но и религией красоты. Но что такое красота? Мы говорим здесь, конечно, не о всякой красоте, мы не говорим о красоте «салонов красоты». Для нас, христиан, красота состоит, прежде всего, в том, что Бог живет в человеке, что Бог присутствует в природе, что Он преображает все творение. Для нас красота – видимое присутствие Бога в человеке. Именно этим христианское искусство отличается от языческого. Первой работой иконописца обязательно была икона Преображения. Христианское искусство пытается выявить присутствие Бога в человеке, тогда как языческое ограничивается просто изображением человека, природы.

20

Как можно увидеть присутствие Бога в человеке? Прежде всего – в его глазах, во взгляде. Христианское искусство (особенно иконопись, являющаяся одной из его вершин) в отличие, например, от греческого или египетского искусства, сосредотачивается на взгляде человека. В глазах святых виден Бог, потому что они выражают любовь Бога. Цель воплощения Христа, цель нашей жизни – преображение мира. Нам надо, подобно иконописцам, увидеть присутствие Бога в глазах наших ближних. И нам самим необходимо стать иконами Бога, чтобы являть собой красоту Божию. Мы же обычно, чувствуя себя грешными, как Адам и Ева, предпочитаем прятаться от Бога и людей, надевая различные маски. Но Бог сотворил наши лица для того, чтобы мы могли быть Его лицом на земле. Это станет возможным только тогда, когда любовь Божия засияет в нашем взгляде, когда мы, подобно Христу, предадим себя и свою жизнь в руки Божии. Это станет возможным только тогда, когда мы, как советовал тот священник, будем постоянно молиться, так что сами со временем станем «живой молитвой». И тогда Бог будет виден в наших глазах, и мы, как апостол Павел, сможем сказать: «Мы же все, открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа» (2Кор 3, 18).

У

И С Т О К А

Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев)

БЛАГАЯ ВЕСТЬ О ЦАРСТВИИ БОЖИЕМ

П

в евангельских притчах и образах

ервые слова Иисуса Христа в начале Его публичной деятельности – возвещение наступления нового века: «Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие; покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк 1, 15). У читателя русского Синодального перевода может возникнуть вопрос, в какое именно Евангелие призывает верить Иисус Христос. Однако если более аккуратно перевести эти слова Спасителя, то все станет понятнее: «Срок исполнился и Царствие Божие совсем близко. Покайтесь и веруйте в это Евангелие!» То есть Евангелие, Радостная Весть, принесенная Иисусом Христом, состояла в том, что исполнился срок, назначенный Богом Отцом, и к людям пришло Царствие Божие. Каким образом оно пришло? В лице Самого Иисуса Христа. Где Он, где Его присутствие, – там и Его Царствие. И последние слова воскресшего Иисуса Христа, сказанные Его ученикам на земле, – возвещение Его присутствия в Церкви «во все дни до скончания века» (Мф 28, 20). Мысль о торжестве Царствия Божия пронизывает весь Новый Завет. Более того, можно с уверенностью сказать, что именно надежда на победу этого Царствия составляет

ядро всех писаний Нового Завета. Когда aпостол Павел говорит о христианской «надежде на Господа нашего Иисуса Христа» (1 Фесс 1, 3), он говорит об ожидании Второго Христова пришествия и Его Царствия. Когда он пишет о стенаниях всей твари в надежде, что она, тварь, «освобождена будет от рабства тления в свободу славы детей Божиих» (Рим 8, 20-21), он пишет о томительном ожидании Цар-ствия. Наконец, когда Иисус Христос дает заповедь молиться, то эта молитва «Отче наш» – молитва о Цар-ствии: «Да придет Царствие Твое» (Мф 6, 10). Этот век закончится. Настанет новый век. Конец, о котором радостно возвещает Евангелие, – не есть конец бессмысленного процесса, бессодержательный обрыв ряда мировых событий, но есть Конец как разумная цель мировой истории – Царствие Божие. Таково упование христиан. И последние строки Нового Завета провозглашают: «Ей, гряду скоро! Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр 22, 20).

«Вышел сеятель сеять…» Итак, с одной стороны, Царствие уже здесь, в присутствии Самого Иисуса Христа. С другой стороны,

21

У

И С Т О К А

оно ожидается в будущем, близком или не очень. Эти две точки зрения совмещаются в контрасте между величием и полнотой грядущего Царствия и его маленьким, почти неприметным началом в настоящем. Об этом контрасте говорит ряд притч о Царствии, произнесенных Иисусом Христом. «И сказал: Царствие Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю, и спит, и встает ночью и днем; и как семя всходит и растет, не знает он, ибо земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе. Когда же созреет плод, немедленно посылает серп, потому что настала жатва. И сказал: чему уподобим Царствие Божие? или какою притчею изобразим его? Оно – как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле; а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные» (Мк 4, 26-32). Притчи в Мф 13 изображают, каким образом Царствие Божие приходит уже сейчас, в деяниях и самой жизни Иисуса Христа. Это пришествие в настоящем и составляет «тайну Царствия Божия» (Мк 4, 11). Возьмем для примера притчу о сеятеле (Мф 13, 3-9): «Вот, вышел сеятель сеять; и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля

22

была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать. Кто имеет уши слышать, да слышит!» О чем это? О том, что в личности Иисуса Христа Царствие Божие приходит так же надежно, как богатый плод урожая приходит после сеяния. Это ведь Сам Иисус Христос подобен сеятелю, и все, что Он делает и чему учит, подобно посеву, за которым, как это знает каждый, наряду с неудачей следует необыкновенно большой урожай. И сеяние, о котором говорит Иисус Христос, – не только Его Слово, не только Его учение, как это часто представлялось светскому сознанию, но и вся Его деятельность, само Его живое присутствие и участие в судьбах людей. Царствие приходит не потому, что учение и деяния Иисуса несут в себе некую прогрессивную идею, которая изменит мир, но потому, что в Иисусе Христе таинственным образом действует Сам Бог. Именно в этом «тайна Царствия». Притчи Иисуса Христа опровергают не только светскую оценку Его деятельности, но и некоторые другие представления. Особенно наглядно это показано в притче о пшенице и плевелах и в подобной ей притче о неводе (Мф 13, 24-30; 4748). Основная мысль обеих притч состоит в том, что плевелы и доб-

У

рое зерно, худые и хорошие рыбы могут и должны быть отделены друг от друга, но будут отделены только в самом конце. Эти образы дают зримый ответ на вопрос, который неизбежно вставал перед всяким, кто слышал о пришествии Царствия Божия в настоящем. Согласно ветхозаветным пророчествам, согласно Иоанну Крестителю и всем иудейским ожиданиям, пришествие Царствия Божия будет сопровождаться великим разделением. Тот, кто принесет это Царствие, подобен земледельцу, отделяющему плевелы от пшеницы. Но в действиях Иисуса Христа мы не наблюдаем ничего подобного. Ведь даже в узком кругу Его учеников мы видим присутствие и добра, и зла. Притча свидетельствует: Царствие Божие приходит через сеяние и через жатву. Необходимое разделение следует после сбора плодов. Последователь Иисуса должен терпеливо переносить сосуществование пшеницы и плевел, даже в своей собственной жизни. Похожий разрыв с общепринятыми представлениями того времени мы находим в притчах о горчичном зерне и о закваске (Мф 13, 31-33). Эти притчи говорят о том, как малоприметное начало дает всеохватывающий результат. Они словно отвечают на то возражение, неизбежно возникавшее у тех современников Иисуса Христа, которые слышали такие, например, Его речи: «Пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищают-

И С Т О К А

ся и глухие слышат, мертвые воскресают…» (Мф 11, 4-5). Согласно воззрениям того времени, с приходом Мессии должны исчезнуть все болезни, должна исчезнуть смерть. Но Иисус Христос исцеляет лишь некоторых. Более того, Его слово обретает среди слушателей лишь некоторых последователей, да и те не всегда оказываются верными. Даже немногие Его последователи, которые стали таковыми благодаря исцелению или доверия Его слову, ни внешне, ни внутренне не становились новыми людьми. Как же можно назвать это слово Евангелием, провозглашением универсального Царствия Божия? Притчи разъясняют: то, что приносит Иисус Христос, подобно горчичному зерну, из которого вырастает большое дерево; оно подобно малой закваске, которая сквашивает все тесто. Именно таким неприметным образом приходит Царствие Божие, именно так начинается спасение, когда все постепенно и неприметно становится новым. Эти притчи не менее актуальны и сегодня. Достаточно трезвым взглядом окинуть людей и мир после двух тысяч лет существования христианства как мировой религии. Что мы видим, как не горчичное зерно? Как и во времена земной жизни Иисуса Христа, мы наблюдаем то же самое: качественно самых разных Его последователей. И тем не менее, так, и только так приходит новый мир. После Воскресения Христова и Пятидесятницы эта истина стала понятнее и действеннее, чем прежде.

23

У

И С Т О К А

«Подобно Царство Небесное сокровищу…» Если же Царствие Божие приходит так, как это образно представлено в притчах о горчичном зерне и закваске, то становится ясным, что ни его пришествие, ни его рост нельзя ни принудить, ни ускорить. Это невозможно сделать ни законническими заслугами фарисеев, ни фанатизмом ессеев, ни революционной активностью зилотов. Царствие Божие можно только «найти», как были найдены сокровище на поле и драгоценная жемчужина. «Еще подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает всё, что имеет, и покупает поле то. Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал всё, что имел, и купил ее» (Мф 13, 44-46). Эти притчи разъясняют призыв Иисуса Христа следовать за Ним. Его призыв казался непонятным, чрезвычайно суровым. Например, такие Его слова: «Иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф 8,22). Притчи же разъясняют каждому, кто безоглядно последовал за Иисусом Христом, что только таким образом можно обрести то сокровище и ту жемчужину, ради которых стоит пожертвовать всем остальным. Более того, радость от обретенного делает жертву легкой (вспомним «легкое иго» в Мф 11, 30). Только таким путем достигается Царствие Божие.

24

«Да ядите и пиете за трапезою Моею в Царстве Моем» Каково же содержание настоящего и грядущего Царствия Божия? Иисус Христос не анализирует понятия, как греческие философы, и не прибегает к фантастическим красочным картинам, как это делали апокалиптики. Он берет образы из окружающего мира, и эти образы обретают особый смысл в общении, в живом обращении к людям. Царствие Божие Иисус Христос изображает только двумя способами: как радостный пир и как полное обновление бытия. Он многократно использует ветхозаветный образ эсхатологической дружеской трапезы. «И сделает Господь Саваоф на горе сей для всех народов трапезу из тучных яств, трапезу из чистых вин, из тука костей и самых чистых вин» (Ис 25, 6). Спаситель подхватывает этот образ, чтобы выразить мысль о радостном собрании народов в спасительном Царствии: «Многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном» (Мф 8,11). «Истинно говорю вам: Я уже не буду пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в Царствии Божием» (Мк 14, 25). В последнем случае у евангелиста Матфея дополнено: «пить с вами» (Мф 26, 29). У евангелиста Луки это возвещение расширено и дополнено необычным словом: «Я завещаваю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство, да ядите и пиете за трапезою Моею в Царстве Моем»

У

(Лк 22, 29-30). Основная тенденция всех этих образных речей очевидна: Царствие Божие и в будущем, потустороннем мире – не некое бытие в раю, но конкретное общение с Иисусом Христом и тем самым эсхатологическое общение за трапезой с Самим Богом.

«Вино молодое вливают в новые мехи» В прочих случаях о грядущем бытии Иисус Христос говорит только то, что оно будет новым. Согласно Мк 14, 25, питие там будет «новым». Возможно, в этом выражении «новизна» понимается в том же смысле что и в изречении о молодом (буквально «новом») вине и ветхих мехах (Мк 2, 22). Здесь время спасения приносит то новое, которое не может быть смешано с ветхим. Это блаженное время принесет новое в смысле ветхозаветного пророчества: «Вот, Я делаю новое» (Ис 43, 19). Само Воскресение характеризует тотальное обновление в Царствии Божием. Об этом обновлении Иисус Христос говорит в Своем слове о воскресении: «Когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут, как Ангелы на небесах» (Мк 12, 25). Для раввинов будущий мир представлялся лишь как восстановление первозданного состояния, продолжение этого мира, только без греха, зла и смерти. Супружеская жизнь в нем будет продолжаться, точно так же, как пища и питие; Закон тоже не утратит своей силы.

И С Т О К А

Но, согласно слову Иисуса Христа, самые элементарные жизненные формы этого мира, такие как брак и зачатие, прекратят свое существование. Грядущий век не просто вернет первое творение. Царствие Божие – не восстановление того, что было в начале. Оно – Конец, оно завершает творение в совершенстве и новизне. Поэтому Иисус Христос ради Царствия Божия уже ныне вызывает некоторых не только из жизни во зле, но также из жизненных форм первого творения: «Есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Мф 19, 12). Речь идет о тех людях, которые уже в этом мире отказываются от брака, подобно Самому Иисусу Христу. Но именно потому, что грядущая жизнь в Царствии Божием будет совершенно иной, отличной от жизни в мире ветхого творения, Иисус Христос не раскрашивает эту грядущую жизнь никакими фантастическими образами и красками.

«Взгляните на птиц небесных… Посмотрите на полевые лилии…» Грядущее Царствие Божие формирует не только образ новой будущей жизни, но бросает свой свет и на жизнь в современном мире и его историю. Этот свет не только позволяет лучше видеть ситуацию в этом мире, но делает более контрастной противоположность его положительных и отрицательных сторон.

25

У

И С Т О К А

В свете грядущего Царствия высвечивается то, что являет собой творение Божие. Время от времени возникал вопрос: «Как может Тот, Кто возвещает близкий конец этого мира, говорить в положительных тонах о том, что мы называем греческим философским термином «природа»? Например: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?» (Мф 6, 26). И далее: «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую … Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!» (Мф 6, 28-30). «Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены; не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц» (Мф 10, 29-31). Трезвый взгляд на природу и человека рациональному сознанию подсказывает, что эти утверждения слишком оптимистичны. Ведь каждый видит, что в природе царит безжалостная борьба за существование. Но в словах Иисуса Христа говорит не рациональный анализ естественного богословия и не философия природы. Речи Спасителя исходят из мысли о Боге, Который ныне близок нам в пришествии Его Царствия: «Приблизилось Царствие Божие; покайтесь и веруйте в Еван-

26

гелие» (Мк 1, 15). Слова Иисуса Христа указывают на следы этого Царствия в окружающей природе. Ряд изречений о лилиях и птицах в Мф 6, 33 завершается указанием на грядущее Царствие: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам». Образно говоря, приложится и «красота лилий», и «беззаботность малых птиц». Царства же Божия ищет тот, кто молится и живет так, как произносит в молитве «Отче наш». Такому даруется исполненное смысла и жизни существование. Именно глядя из перспективы такого откровения Бога и Его Царствия, Иисус Христос находит вокруг Себя знамения милости Творца, Который сохраняет и поддерживает жизнь в этом мире, отмеченном злом, страданиями и заботами. Он не только видит эти знамения благодати, но и возвещает эту благодать, несмотря ни на какое зло разлитую в окружающем нас мире, который сотворен был «хорошим весьма» (Быт 1, 31). Так, окружающий человека мир с его добром и злом обретает четкие очертания, если на него взирать из приблизившегося Царствия Божия. Как же должен вести себя человек, который в этом мире встречает пришествие Царствия Божия? Первый призыв Иисуса Христа – призыв к покаянию: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф 4, 17; Мк 1, 15). Покаяние и есть начало пути человека навстречу приходящему в мир Царствию Божию.

У

И С Т О К А

ЛИТУРГИЯ

Николай Дубинин OFM Conv

Литургия:

4

незыблемость или обновление?

декабря 1963 года II Ватиканский Собор принял Конституцию о Священной Литургии «Sacrosanctum Concilium» (как принято в латинской традиции, документ озаглавлен словами, открывающими текст). То, что Конституция о Священной Литургии стала первым из пятнадцати документов, принятых Собором, не случайно. Конечно, литургия сохраняет для жизни Церкви непреходящую ценность во все времена существования христианства, но к моменту созыва Собора назрел вопрос литургического обновления. Чем же была эта Конституция, явившая собою итог тех процессов, длительностью около полувека, которые мы называем сегодня «литургическим движением», и положившая начало последней литургической реформе? Поиск ответа на этот вопрос, пожалуй, полезно будет начать, совершив краткий экскурс в историю развития христианской литургической практики.

История новозаветной литургии начинается, естественно, в Великий Четверг, когда Христос преломляет хлеб во время Пасхальной Трапезы и подает его ученикам вместе с чашей, вино в которой Он благословил, возвещая, что это Его Тело и Кровь, и призывая совершать в память о Нем то, что Церковь называет Евхаристией. Однако корни литургической практики Народа Божия уходят гораздо глубже, в ветхозаветный культ. Литургия всегда служила выражением веры. В ветхозаветные времена Народ Божий выражал свою веру на общих собраниях посредством молитвы. Аналог этому можно найти и в других религиях. Точно так же и мы, христиане, совершая таинства, живем той литургией, которая является нашей верой в действии. Говоря о вере в действии, мы подразумеваем веру, выражающую суть человека. Это не что-то, «спущенное сверху», не нечто, свалившееся с неба или выдуман-

27

Л И Т У Р Г И Я

ное кем-то одним. Литургия всегда в определенной степени отражает то, чем живут верующие конкретной страны в ту или иную эпоху. Причем речь идет не только о жизни внутри самого сообщества верующих, но, неизбежно, и о влиянии той среды, в которой оно существует. Культурная эпоха, политическая обстановка, перемены в жизни общества – все это важно. Исследователи и богословы не всегда обращали на это должное внимание, но сейчас право каждой эпохи выражать себя посредством определенных литургических форм признается не новшеством, но фактом в истории литургической практики и неотъемлемым элементом ее органичного и живого развития. Среди наиболее известных литургистов второй половины XX в. об этом говорил, в частности, немецкий богослов Буркхард Нойнхойзер. Одна из его книг носит название «История литургии сквозь призму культурных эпох». Например, литургия времен зарождения христианства неизбежно носит черты взаимодействия с культурой, в которой жили первые христиане; можно говорить и о взаимопроникновении культур. Иудеохристианская традиция (вспомним «Дидахе») и традиция, возникшая в греческой языческой среде, – разные, но они дают основание чемуто общему, ставшему общепринятым. При этом с течением времени что-то принимается, что-то отпадает, а что-то преобразовывается. Так было на протяжении всей жизни

28

Церкви: разные народы по-разному выражали одну и ту же веру. Суть веры оставалась единой, но слова и жесты, выражавшие эту веру, отличались значительным разнообразием. Вспомним, сколь разнились меж собою обряды первого тысячелетия: существовало несколько так называемых «литургических семей»! Однако это никоим образом не наносило урона церковному единству. Напротив, многие говорят об этом времени, как о «золотом веке» литургии. Действительно, это разнообразие было вполне гармоничным и сияло, словно сокровище, всему христианскому миру. Разумеется, некоторые стороны церковной жизни не всегда оказывались свободными от злоупотреблений, от тех или иных крайностей. Поэтому Учительство Церкви заботится о соблюдении определенных рамок и указывает общие направления. На протяжении веков это вызвало к жизни целый ряд литургических инициатив и реформ. Сначала тексты молитв (часть из них передавалась из уст в уста, часть творилась спонтанно) записывались, затем – собирались вместе: это гарантировало непрерывность, единство и ортодоксальность традиции, но в то же время являлось помощью священнослужителям. Позже начался обмен текстами: взаимообогащение разных источников, подразумевающее не только заимствования, но и определенный отсев. Начали появляться литургические книги. Инициатором первой литургиче-

Л И Т У Р Г И Я

ской реформы (в прямом значении этого слова) был Папа Григорий Великий, преемник св. Петра с 590 по 604 год. Этот понтифик заботился о том, чтобы литургия действительно была духовной пищей для всего народа, и прежде всего – для простых людей. Поэтому реформа имела ярко выраженный пастырский характер: были упрощены обряды (так называемые «григорианские аббревиации», или «сокращения»); язык литургических текстов стал более простым и понятным для людей малообразованных (отказ от вычурности и чрезмерно высокого стиля); были упорядочены лекционарий, чинопоследования таинств и антифоны. Вместо трех чтений во время Мессы стали использоваться лишь два, но вместе с тем был произведен подбор отрывков Священного Писания таким образом, что они имели тематическую связь не только друг с другом, но и с празднуемой тайной. Наконец, невозможно не упомянуть григорианское пение: это также одна из идей литургической реформы Григория Великого. Группе певчих (schola cantorum), место которой было отведено между пресвитерием и народом, поручались песнопения, ранее исполнявшиеся всем народом. Верующие слушали положенные на более сложные мелодии литургические тексты, наслаждались красивым пением и проникались религиозным чувством. По сути, это стало новой формой участия народа в литургии: более пассивной и внешней, но вполне приемлемой

(если не почти единственно возможной) в культурных условиях той эпохи. Во многом благодаря заслугам св. Григория Великого, период с V по VIII вв. принято называть классической эпохой Римской литургии в ее чистом виде. Хотя по замыслу григорианская реформа касалась литургической жизни в Вечном Городе (а не во всей Церкви), фактически она была воспринята во многих Поместных Церквах вне Рима: сначала по индивидуальной инициативе паломников, позже – при поддержке политической власти. Действительно, в 754 г. Пипин Короткий предписывает введение римской литургии во всей империи франков, стремясь к тому, чтобы единство государства не только подтверждалось единством обряда, но и на нем основывалось. Спустя пару десятилетий Карл Великий подтверждает декрет своего предшественника. Однако римский чин литургии в исконном виде плохо воспринимается народом, привязанным к собственной (галликанской) традиции и обрядам. Вследствие этого, в землях франков наступает постепенное смешение, «гибридизация» двух литургических традиций. Подобное явление наблюдается и в германской культурной зоне. В самом же Риме литургическая традиция в VII–VIII вв. ощущает весомое восточное влияние, а к IX в. в силу различных обстоятельств практически приходит в упадок. Литургическое возрождение в Риме происходит в правление Оттонов.

29

Л И Т У Р Г И Я

Однако литургические книги изменяются и в таком виде кодифицируются: в начале IX в. появляется франко-римский Сакраментарий Адриана, а в 950 г. – римско-германсий Понтификал. На переломе первого и второго тысячелетий христианства начинают активно развиваться литургические поэтические жанры (например, секвенции и гимны). Тексты этих произведений появляются как в специальных сборниках, так и в ранее существовавших служебниках, и с течением времени начинают восприниматься как неотъемлемая часть литургической традиции. Однако вторая официальная литургическая реформа была проведена Папой Григорием VII в конце XI в. Этот понтифик, пытавшийся обновить всю Церковь, стремился возродить древние обычаи и боролся с «нововведениями тевтонского периода». Целью реформы было утверждение папского авторитета. Использование во всей Церкви римского литургического чина должно было восприниматься как гарантия истины и духовная связь с Церковью Рима как матерью всех Церквей христианского Запада. Григорий VII упраздняет распространенный в Испании вестготский обряд и замещает его римским, а затем предписывает в качестве обязательного использование римских книг и традиций во всей Католической Церкви. Однако реальное повсеместное распространение единый обряд по-

30

лучил лишь в XIII в., начиная с понтификата Иннокентия III, во многом благодаря францисканцам. Богослужебный чин «secundum usum romanae curiae» («по обычаю римской Курии»), предназначавшийся ранее для внутреннего использования при Папском дворе, был принят в Ордене как единый. Благодаря динамичному распространению францисканского движения этот практичный обряд был с легкостью воспринят почти повсеместно. В 1285 г. во Франции епископ Вильгельм Дуранд создает для собственного пользования новую редакцию Понтификала, куда вносит различные элементы франко-германского происхождения. Многие епископы сочли характер этой книги «освобожденным от местных римских традиций» и более универсальным, «католическим», – и начали использовать ее в Поместных Церквах. Но, пожалуй, самой важной предпосылкой для реально осуществимой унификации латинского обряда стало изобретение книгопечатания. Более легкое распространение идентичных литургических книг объективно создало благоприятную почву для окончательной кодификации единообразного латинского обряда, предназначенного для повсеместного использования. Это дело было осуществлено посредством очередной великой реформы, предпринятой Тридентским Собором. ( Продолжение следует)

Л И Т У Р Г И Я

Свящ. Сергей Зуев

Пение, проистекающее из любви

Н

и для кого не секрет, какое большое значение в нашей жизни имеет музыка. Талантливое, уместное в данной аудитории музыкальное произведение может помочь вывести из глубин бытия человека присущую ему в силу его богосообразности способность к осознанию своего участия в мироздании, облечь в более высокие формы «бренную» сущность тварного бытия. Особенно трудно переоценить роль музыки в Божественной Литургии (Торжественной Мессе латинского обряда), в которой музыка призвана акцентировать внимание на глубине смысла молитвенных текстов, – начиная от входного песнопения, через литургические гимны, к завершающему песнопению хвалы после благословения. Но какую же роль играет литургическая музыка в нашей церковной жизни, как мы относимся к ней – относимся не в теории, а на практике? Совсем недавно, в середине ноября, Папа Римский Бенедикт XVI

вновь напомнил верующим о том, что литургической музыке следует уделять особое внимание, неустанно обращаясь к богатейшей традиции христианской культуры. Святейший Отец призвал расширить употребление – наряду с иными стилями – григорианской и барочной духовной музыки в жизни современной Церкви. Действительно, мы обладаем поистине неисчерпаемой сокровищницей, содержащей великолепные произведения различной стилистики и манеры исполнения, допускающие весьма широкую свободу в выборе репертуара и характере воспроизведения. Отворачиваться от такого богатства – значит поступать бездумно и обкрадывать самих себя и своих современников. Напротив, черпая из этого кладезя силы и вдохновение, мы причащаемся к великой музыкальной культуре в истории Церкви, напоенной живоносным дыханием Святого Духа. В то же время директор Папского Института духовной музыки монсеньор Валентин Мизерахс Грау с грустью пишет: «Вследствие общей

31

Л И Т У Р Г И Я

безграмотности... существует музыка, в которой нет святости, истинного искусства и универсальности»1. Поэтому задача церковного сообщества – в том числе и наша – с особым вниманием относиться к музыкальной литургической культуре, исходя из уважения к сакральному содержанию Святой Мессы, облекающейся в музыкальные формы. Некая гармония звуков – «Пение», взывающее к Богу, – присутствовала в мире еще до сотворения человека. В Священном Писании мы находим многочисленные упоминания об ангельских хорах, в пении обращающихся к Богу «с восхвалениями и восклицаниями, воззваниями, и величаниями, и с припевом «Аллилуйя!». Почему поют ангелы? Потому что они созерцают Бога лицом к лицу, и это наполняет их небесным светом, который невозможно спрятать. Пение ангелов можно назвать, пользуясь поэтическим образом, «звучащим светом». Так ангелы, исполняясь радости от живого общения с Невечерним Светом в Троице единого Бога, испытывали потребность делиться плодами созерцания друг с другом. Когда человек влюблен, он желает говорить о своей любви, стремится всячески выразить ее, тем более невозможно удержать в себе радость общения с Богом. Поэтому ангелы славят Творца пением.

1 2

Также и церковной общине необходимо совместно выражать жажду богообщения и надежды, радости и упования, покаяния и любви. Церковное пение не потому называется церковным, что звучит под сводами здания церкви, а потому, что оно рождается внутри вселенской общины Церкви и предназначено к освящению и просвещению ее членов, укреплению в вере, благоговении и благодарении и к еще более тесному единению людей в прославлении Бога. «Священная музыка украшает своими прекрасными мелодиями голоса совершающего святую Жертву священника и христианского народа, прославляющего Пресвятого Бога; своей чудесной врожденной силой возносит людей к Богу и к небу; делает литургическую молитву христианской общины более живой и горячей; позволяет сильнее и лучше поклоняться Триединому Богу и испрашивать у Него благодати; помогает верующим, участвующим в богослужениях, собирать обильные плоды благодати и являть их в каждодневной жизни и нравах»2. Церковное пение, способное обратить мысли человека к Богу, вознести духовный взор к Небу небес и помочь достойным образом подготовить к общению со своим Создателем, – это один из видов молитвенного служения Богу и ближним. Поэтому оно неизменно должно быть проникнуто любовью, непременно

Интерфакс ср. Пий XII, Musicae sacrae disciplina, начало гл. II.

32

Л И Т У Р Г И Я

сохраняя связь с действительностью, ибо только в настоящей реальности возможно истинное служение, возможна истинная любовь. История богоизбранного народа в ветхозаветных Писаниях дает изумительно красивые примеры важности совместного пения для сохранения Божественного Откровения. Один из них представлен в последних главах книги Второзакония. Когда годы земного служения Моисея подошли к концу, Господь призвал его к Себе. Но прежде Бог сказал Моисею, что придет время, и народ Его оставит Его, и будет страдание в народе, и поймет народ, что страдание его в том, что оставил он Господа Бога своего. И сказал Бог: «Итак, напиши себе слова песни сей, и научи ей сынов Израилевых, и вложи её в уста их, чтобы песнь сия была Мне свидетельством на сынов Израилевых, <…> ибо она не выйдет из уст потомства их» (Втор 31, 16-22). Первый раз израильтяне славили Бога песней, когда прошли как посуху Чермное (Красное) море, исходя из египетского рабства. Они пели, обретя Закон Божий на Скрижалях Завета. Пророки использовали песни как средство изъяснения Божественного Откровения. При царе Давиде храмовое пение и музыка становятся профессиональным и даже наследственным искусством. Новую силу обретает песнопение в Новозаветной истории. Господь Иисус Христос и апостолы, по окончании Тайной Вечери, «воспев,

пошли на гору Елеонскую» (Мф 26, 30). После смерти Спасителя апостолы Павел и Сила, «молясь, воспевали Бога; узники же слушали их» (Деян 16,25). Апостол Павел в своих посланиях призывает верных: «Исполняйтесь Духом, назидая себя псалмами и славословиями и песнопениями духовными, поя и воспевая в сердцах Господу, благодаря за все Бога и Отца, во имя Господа нашего Иисуса Христа» (Еф 5, 1819); «научайте и вразумляйте друг друга псалмами <…> во благодати воспевая в сердцах ваших Господу» (Кол 3, 16). С течением времени апостолы и их преемники утвердили на пользу верным присутствие песнопений в богослужении, с указанием на непременное участие в церковном пении всей общины. На протяжении всей своей истории Церковь заботилась о литургическом пении и участии в нем верных. Второй Ватиканский Собор, особым образом подчеркивая необходимость активного участия народа в Богослужении, обращает внимание на важность музыки в целом, и особенно литургического пения. Реформы Собора значительно расширили возможности богослужебной музыки, разрешив использование национальных языков и национальных культурных традиций во всех видах богослужений. Теперь мы имеем возможность еще более многогранно объединяться в пении – как песнопений из неисчерпаемой со-

33

Л И Т У Р Г И Я

кровищницы многовековой латинской традиции, так и песнопений на родных языках, по-особому воспринимаемых сердцем, взращенным в родной культуре. Так Церковь вновь напомнила об именовании «Вселенская», всеобщая, как полноводная река, вовлекающая в свое течение ручьи с высот и источники из недр земли. Конечно, невозможно объявить песнопения на латинском языке «устаревшими». В латинском обряде живое присутствие латинского языка неоспоримо. Кроме того, «желательно, чтобы сами верные умели петь хотя бы некоторые части Обычного последования Мессы на латинском языке, особенно Символ веры и Молитву Господню»3. Когда чада Церкви из различных стран собираются на совместную Евхаристию, песнопения на латинском языке помогают сделать их участие поистине соборным, а единство более действенным. Так Литургия, в которой мы участвуем на земле, становится прообразом и предвосхищением небесной Литургии, к участию в которой все мы стремимся. К небесной Литургии, 3

где упразднится всякое разделение и непонимание, где будет преодолено трагическое наследие Вавилонского столпотворения. Григорианское пение, которое представляет наилучший образец песнопений на латинском языке, вновь и вновь предлагается Церковью как наиболее соответствующее духу Римской Литургии. В упомянутой здесь энциклике Папы Пия XII говорится, что благодаря тесной связи со святым текстом, григорианское пение не только полностью приспособлено к литургическому тексту, но и подчеркивает его силу и значение, а также красотой тонов проникает в души слушателей. Простое, но в то же время высочайшее священное искусство в каждом рождает искреннее восхищение, а для знатоков и творцов церковной музыки является неисчерпаемым источником новых музыкальных идей. По мнению св. Папы Пия X, песнопение тем более подходит для сопровождения Литургии, чем более по своим качествам оно приближается к григорианскому пению. Об этом же постоянно напоминает Святейший Отец Бенедикт XVI.

«Общее наставление к Римскому Миссалу», 19.

34

Л И Т У Р Г И Я

Некоторым может показаться, что григорианское пение предназначено для узкой группы «профессионалов», «знатоков». Такое мнение в корне неверно. Григорианские песнопения по своей природе просты. Мелодии тех из них, что используются в наших храмах, обычно легко запомнить, потому что они всегда логически следуют за текстом. Тексты тоже из года в год одни и те же. Бенедиктинские монахи, чье пение является эталонным для всей Церкви, никогда не обращают излишнего внимания на «профессиональное» мастерство поющих в мирском понимании этого слова. «Отточенность», «плавность», «точность» никогда не были существенными и обязательными характеристиками григорианского пения, потому что в его основе – прежде всего – единение общины в возношении славословия. Наряду с унисонным пением, великолепным образцом церковной музыки являются также песнопения, исполняемые многоголосым хором. В многоголосии присутствует поистине «евангельское» единство раз-

личных мелодий. Стройно вплетая свои голоса в следующие друг за другом гармонии, поющие соединяют свои сердца в едином гласе славословия, объединяясь с хорами ангелов. Симфония многоголосия обладает особой силой общинного Благовестия, проникновения в сердца и являет торжество любви. Один из святых сказал однажды, что до тех пор, пока люди хотят жить вместе, они будут петь хором. Многоголосие по-особому сообразуется с духом Божественной Литургии в нашей – российской – культуре, проникнутой богатством византийских песнопений. В одной из своих публикаций отец Евгений Гейнрихс ОР пишет: «…с тех пор, как Единородный Сын Божий воплотился в условиях конкретной культурно-исторической, национально-ментальной, религиозной ситуации, Благовестие продолжает осуществляться с широчайшим вовлечением всего того, что мы понимаем под человеческой культурой»4, обращая наше внимание на то, что русская церковная культура «сама по себе является мостом между Востоком и Западом»5.

4 Евгений Гейнрихс OP «Возможная роль византийско-российского литургического наследия в становлении латинско-католической общины в современной России». 2001 г.

5 Там же

35

Л И Т У Р Г И Я

Несомненно, знание родной истории и культуры, в том числе музыкальной, неоценимо важно для каждого католика. И сколь благодатным может стать такое знание, когда, собираясь общиной для участия в Божественной Литургии, мы празднуем ее в историческом и культурном контексте. Отец Евгений приводит в качестве примера, как когда-то в Москве, в храме святых апостолов Петра и Павла, начали совершать Мессу для весьма многочисленных в российской столице католиков-армян. «И хотя это богослужение от остальных отличается только сопровождающим его традиционным армянским литургическим пением, – пишет отец, – активность в этой этно-конфессиональной группе стремительно возросла». Церковь ждет от нас живого участия в своей жизни. Если мы молчим на богослужении, мы утаиваем от Бога и от тех, кто окружает нас, с кем вместе мы составляем Единое Тело Христово, нечто действительно важное. Сердце остается в определенной степени закрытым к нуждам ближнего и к любви. От нас зависит, какой завтра будет Церковь, потому что Церковь – это Народ Божий, Царственное Священство. Иногда мы поддаемся искушению воспринимать церковную музыку как нечто внешнее по отношению как к содержанию богослужения, так и к нам самим. Но пение на Святой Мессе – это наше общее священ-

36

нослужение, а не только и не столько задача хора. Святому Августину приписывают изречение «Кто поет, тот молится дважды» («Quis canta, bis orat»). Пение только тогда истинно соответствует духу богослужения, когда тексты его и музыка проистекают из горящих верой и любовью сердец людей, составляющих народ Божий. Народ Божий, жизнь которого гармонично соединена с Воплощенной Истиной, являющей Себя в Литургии. С той Истиной, что Бог есть любовь, что Он есть Сущий, и что Он – Бог живой – сокровенным образом присутствует в Своем Творении, в мистическом Теле Церкви, странствующей во времени и земной истории в ожидании полного установления Царствия Небесного. Песнопение способно возвысить нас из бренности мирских забот к Небу наилучшим образом именно тогда, когда наше участие в нем живо и действенно. Каким бы гнетом не было отягощено наше существование, отдав себя литургическому пению, сердце способно особенно глубинным образом подготовиться к принятию Христа. И Господь приходит к человеку, чтобы взять в его реальности и возвысить до Себя. Голоса поющих летят к сводам храма, соединяясь друг с другом, с голосом всей Церкви, с голосами ангельских хоров. Так и сами поющие всем своим существом устремляются к небесным обителям Божиего Царства, где все творение восславит Бога.

Л И Т У Р Г И Я

Мишель Ван Парейс OSB

Возлюбил я великолепие дома

Г

ТВОЕГО

осподи! Возлюбил я великолепие дома Твоего и место жилища славы Твоей (ср.Пс 25, 8). Этот стих псалма запечатлел любовь и восхищение верующего иудея по отношению к Иерусалимскому Храму и к совершавшемуся в нем служению. Для нас, христиан, эти слова служат выражением связи каждого из нас с бесчисленными храмами Божиими, роскошными или скромными, с церквями и часовнями. Мы приходим туда, чтобы молиться, поклоняться, совершать службы, воздавать хвалу, плакать и взывать. Разумеется, Господь присутствует повсюду, и «истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине» (Ин 4, 23). Но мы чувствуем, что необходимо также, чтобы присутствие Божие сделалось ощутимым, почив на священном месте, где могла бы собираться христианская община. Вот почему кафедральные соборы часто воздвигаются в центре наших городов, а церкви – в центрах наших деревень. Мы дарим Богу дом, где Он принимает нас, своих детей.

Церковь – место, где община христиан выражает свою веру в литургии. Папа Бенедикт XVI в своем постсинодальном Апостольском обращении о Евхаристии «Sacramentum Caritatis», опубликованном в феврале 2007 года, особо подчеркнул, что красота литургических служб выражает признательность и почтение верующих по отношению к святым тайнам, соучастниками которых они становятся (№ 35-42). Эта красота, в первую очередь, принадлежит череде деяний спасающего нас Бога, от сотворения мира и заключения всех ветхозаветных союзов до Пасхи, Воскресения Иисуса Христа, Чье возвращение во славе мы ожидаем в конце времен. Эта красота любви Бога к людям остается сокрытой от глаз мира. Это красота смиренной и страдающей любви, которая воссияет в последний день для всего человечества. «Иисус Христос показывает нам, как истина любви умеет преобразовывать даже мрачную тайну смерти в сияющий свет воскресения. Здесь сияние славы Божией превосходит всякую земную красоту. Истинная красота – это любовь Бога, которая

37

Л И Т У Р Г И Я

открылась нам окончательно в пасхальной Тайне», – пишет Бенедикт XVI (№ 35). Красота литургических служб является не чем иным, как ответом общины верных на чудесные дары, данные нам Богом во Хрис-

кие цвета. Следовательно, ко всему этому следует относиться со вниманием, свойственным влюбленным. Бог не ждет от нас в благодарность шикарных подношений. Его радует, когда мы дарим Ему службу, в ко-

те через Святого Духа. Со времен зарождения христианства формы этого ответа были различными, подобно тому, как различны великие литургические культуры: латинская и византийская, сирийская и армянская, коптская и эфиопская. Таким образом, красота, в зависимости от конкретной культуры, может быть выражена по-разному, приспосабливаясь к гению народа, воспринявшего Евангелие. Каждая литургическая традиция обладает собственной красотой, но все они празднуют единую тайну спасения.

торой выражаем все, что есть в человеке самого прекрасного, самого настоящего и истинного. Премудрость Божия, «веселясь на земном кругу Его, и радость Моя [была] с сынами человеческими» (Притч 8, 31). В благодарность мы призваны предоставить «тела наши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения нашего» (ср. Рим 12, 1).

Свой вклад в красоту литургии вносят архитектура и слово, песнопения и живопись, статуи и иконы, музыка, жесты и молчание, молитвенные позы, одеяния и литургичес-

38

Поэтому литургия не просто увлекательное зрелище, на котором мы присутствуем по праздникам и воскресеньям. На ней мы становимся кем-то, кто гораздо важнее зрителя или слушателя, – сослужителями по достоинству нашего крещения. Второй Ватиканский Собор совершенно справедливо говорил

Л И Т У Р Г И Я

о нашем активном участии в ней. Что это означает? Мы призваны с постоянным старанием, все глубже вникать в смысл литургических символов и молитв. В простоте и краткости, свойственным латинской

ся дважды», «Новый человек знает песнь новую. Пение есть выражение жизнерадостности, и, если мы задумаемся над этим еще усерднее, то пение является и выражением любви. Итак, тот, кто умеет новую жизнь

литургии, они дают, будучи непрестанно повторяемы, пищу нашим размышлениям. Молитва воскресенья Адвента или Великого Поста может послужить поддержкой для нашей христианской жизни в течение всей недели. В то же время мы приглашены к участию в литургии голосом и жестами. Молитвенные позы и предстояния, коленопреклонения, крестные знамения, сложенные руки, процессии, – все это помогает нам погрузиться в ту тайну, которой посвящена служба. Они обладают большой педагогической силой и приобщают нас к великой молитвенной традиции, ведущей нас к общению с Иисусом, нашим Первосвященником, с апостолами, со святыми… Не будем забывать и о песнопениях. «Кто поет, тот молит-

любить, тот и новую песнь может петь…» – говорит святой Августин (Проповедь 34, 1). Так что же это такое – красота литургии? Встреча любви Бога и полного любви и признательности ответа спасенного человека. Эта неописуемая красота заставляет нас задуматься о тайне Бога, позволяющего нам войти в Его жизнь, стать ее участниками и совместно священнопраздновать ее. «Поведать все чудеса Твои», как говорит тот же Псалом 26 (25), слова из которого стали заглавием этой статьи. Будем же возвещать о них до возвращения Христова! Перевод с французского Дмитрия Лейкина

39

М А С Т Е Р С К А Я

МАСТЕРСКАЯ

Лариса Господникова

ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБЗОР ИСКУССТВА

как катехизации и евангелизации «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное». (Лк 4, 18-19)

П

роповедь Иисуса Христа была обращена ко всем, ибо Царство Божие – для малых и больших, бедных и богатых, здоровых и больных, близких и дальних, евреев и язычников. В конце земной жизни Иисус приглашает учеников проповедовать Евангелие всем народам и всей твари (см. Мф 28, 19; Лк 24, 4-7; Мк 16, 15) и даже до края земли (Деян 1, 8) и во все дни до скончания века (Мф 28, 20).

40

Апостолы не могли прочесть Библию целиком, так как в те годы еще не было Евангелий. Можно предположить, что уже во времена земной жизни Спасителя были записаны многие Его высказывания, поучения и притчи, которые передавали апостолы, благовествуя всем народам. Первые христиане унаследовали практику заучивания наизусть больших кусков текста. По сути дела, в катехизации ранней Церкви устному наставлению отводилась центральная роль, и для лучшего понимания и запоминания, для передачи основных истин веры, процесс евангелизации и катехизации сопровождался символическими пояснениями. Сам Иисус и апостолы не устанавливали каких-либо требований к применению искусства, поэтому христиане с первых веков использовали классические формы античности. Памятники язычества и христианства сходны по своей форме, но наполнены разным содержанием.

М А С Т Е Р С К А Я

Символический катехизис древней Церкви Спаситель часто проповедовал притчами, и апостолы продолжили эту традицию. Ранние отцы Церкви – Варнава, Климент Александрийский, Ориген, а также Тертуллиан использовали в своих проповедях и произведениях символы. Под покровом символа первым христианам легче было укрыться и спастись, узнавать друг друга. Эти условия позволили широко развиться символизму в искусстве. Используя форму, христиане наполняли ее новым смыслом. Климент Александрийский в «Педагоге» обращался к христианам с просьбой не носить перстни с языческими изображениями богов, оружия, сосудов и рекомендовал использовать христианские символы: голубя, рыбу, корабль в бушующих волнах, лиру, якорь и рыболова, напоминающего об апостолах. Так, например, символически в апокрифе «Послание апостолов» (первая пол. II в.) объясняется чудо умножения хлебов и рыб: пять хлебов, как пять членов Символа Веры в «(1) Отца Всемогущего, (2) Иисуса Христа, Спасителя нашего, (3) Святого Духа, Утешителя, (4) святую Церковь, (5) прощение грехов». Устные пояснения обычно сопровождались изображениями. Христиане подметили, что греческое написание слова «рыба», ΙΧΘΥΣ, можно использовать как анаграмму христоло-

гической формулы: «Иисус Христос Божий Сын Спаситель». Впервые об этой анаграмме упоминает Тертуллиан («О крещении» 1.1). Он сравнивает крещаемых христиан с рыбками, как принадлежащих Христу. Благодаря знаку рыбы христиане узнавали друг друга. Очень сильные, на мой взгляд, образы использованы в надгробной эпитафии: «Вера дала нам в пищу Рыбу из источника, крепкую, чистую, рожденную девой». Изображения хлебов и рыб служили символами Евхаристии, и только посвященный в то время мог знать, что рыба, несущая корзину с пятью хлебами (фреска из крипты Луцины), означает Христа, пять членов Символа Веры и Евхаристию. Таким образом, раннехристианское искусство обрело систему многозначных символов, но понять их можно было лишь благодаря катехизации.

Катехизис в красках: в домашней церкви, для катехуменов, посвященных… Время подготовки к крещению становилось для катехуменов временем битвы с силами зла. Сравнение крещения катехуменов с принятием воинской присяги на верность Христу и зачислением их в армию встречается у св. Иоанна Златоуста («Слово Огласительное» 1.1). Неожиданным образом крещение символизировали олени, стоящие по обе стороны дерева и держащие в пасти перекушенных змей, к ак знак победы над сатаной-

41

М А С Т Е Р С К А Я

искусителем, который явился Адаму и Еве у древа жизни; Святого Духа, касающегося катехумена во время крещения – спускающийся голубь... На этом рисунке напольной мозаики баптистерия в Тунисе, благодаря краскам, автор отобразил темы духовной брани, победы над сатаной и рождения христианина для новой жизни. На стенах другого, древнейшего баптистерия, из домашней церкви Дура-Европос (Сирия, 231 г.), сохранились фрески с изображениями грехопадения Адама и Евы, битвы Давида и Голиафа, беседы Иисуса с самаритянкой у колодца, исцеления расслабленного, хождения по водам, Доброго Пастыря и жен-мироносиц, пришедших утром ко гробу. Три предпасхальных воскресенья перед крещением катехуменов в древней Римской церкви читались рассказы о встрече Иисуса с самаритянкой у колодца (Ин 4, 542), об исцелении слепорожденного (Ин 9, 1-38) и о воскрешении Лазаря (Ин 11, 1-45). Глядя на окружающие их фрески, крещаемые еще глубже проникались сознанием того, что в таинстве крещения они совлекают с себя ветхого человека, Адама, и облекаются в нового – Христа, как Давид победил Голиафа, они побеждают сатану и как самаритянка – пьют воду вечной жизни, которую дает Иисус Христос. Так же как расслабленный, исцеляются от греха, и подобно женам-мироносицам свидетельствуют о воскресении Христа. Фрески баптистериев были настоящим катехизисом в красках.

42

…и в церкви для неофитов После принятия Миланского эдикта (313 г.) положение меняется, и церковь из гонимой становится привилегированной, обретя покровительство властей. Христианство распространяется в другие страны, возводятся храмы, и опять на помощь приходит катехизис в красках. Григорий Нисский рассказывает о церкви, построенной в честь мученика Феодора: «В ней художник рассыпал цветы искусства: геройство мученика, его твердость в страданиях, диких зверей, пламенную пещь и проч. Все это живописец изобразил как в книге, которая ясно говорит самыми художественно расположенными красками, и весь храм стал подобен цветущей ниве». В другом месте («Слово о Божестве Сына и Святого Духа») Григорий Нисский описывает изображение жертвоприношения Исаака, которое он не мог созерцать без слез. Известно, что Павлин Ноланский сам построил несколько церквей, украсил их священными изображениями и довольно подробно описал это в своих письмах и стихотворениях. Как опытный пастырь, Павлин ясно видел, что изображение гораздо лучше, чем книга, может привлечь к себе внимание христиан и произвести на них впечатление, это особенно относится к неофитам и катехуменам. Он старался как можно больше использовать живопись в храмах. Вот один из примеров украшения построенной им церкви Св.

М А С Т Е Р С К А Я

Феликса. В праздник, посвященный памяти этого святого, в его церковь стекалось множество христиан из самых разных мест. Так как день был праздничный и, по исконному обычаю, здесь не было недостатка в различных соблазнах, то богомольцы позволяли себе некоторую неумеренность и вольности в поведении. Дабы предупредить подобные беспорядки, Павлин Ноланский украсил церковь Св. Феликса священными изображениями, которые, вызывая интерес христиан, отвлекали их от праздного шатания и необузданности в поведении. Сюжеты изображений Павлин Ноланский заимствовал отчасти из Ветхого Завета, отчасти из Нового, отчасти из истории мученичества. Здесь же он велел изобразить Крест с Агнцем у его подножия, с фигурами апостолов и евангелистов, Святую Троицу: Христа в виде агнца, Бога Отца, говорящего с неба, и Святого Духа в виде голубя, наконец — изображения его самого и друга Мартина. Христианство вошло в языческий мир могучей силой убеждения. Границы христианства в конце IV – нач.

V вв. постепенно расширяются в связи с обращением и массовым крещением варваров, христианизацией новых народов. Увеличивается количество обращений по политическим мотивам. Одновременно падает уровень образования духовенства, возрастает число неграмотного населения, отчасти из-за того, что некоторые варварские племена не имели даже своей письменности.

Большое значение для катехизации приобрели книжные иллюстрации и книжная миниатюра.

Biblia pauperum «Библия бедных» содержала события из жизни Иисуса Христа и повествования из Ветхого Завета, составленные согласно типологии и сопровождаемые библейским текстом. Первый ее экземпляр появился в середине XIII в. Сам факт появления этих рукописных книг – проявление особой заботы о людях, не умеющих читать (как о детях, так и о взрослых) и недостаточно образованных, а поэтому постигающих истины веры благодаря иллюстрациям. Нельзя утверждать, что «Библия бедных»

43

М А С Т Е Р С К А Я

включает произвольно подобранные отрывки из Св. Писания. Это богословский труд, тщательно продуманный и имеющий своей целью показать связь событий Ветхого и Нового Заветов. При помощи так называемой типологии, сцены или события из Нового Завета пояснялись двумя сценами из Ветхого Завета. Например, сцена распятия Иисуса Христа соседствует с поясняющими ее иллюстрациями из Ветхого Завета: Авраам, приносящий в жертву Исаака (Быт 22, 1-19), и Моисей, выставляющий медного змия (Числ 21, 8-9). Вознесение Господне сопровождали иллюстрации следующих событий: взятие Господом на небо Еноха (Быт 5, 24) и Илии, возносящегося на огненной колеснице (4Цар 2, 11-12). Иногда и церковные фрески с изображением библейских сюжетов и сцен из жизни Христа сравнивают с «Библией бедных». Но можно 1

с уверенностью сказать: чтобы понять изображение, надо знать, что изображено, то есть быть знакомым с источником – самими библейскими текстами, которые в прежние времена пересказывали или читали в кругу семьи. Средневековое сакральное искусство ставило перед собой цель проповедовать Евангелие и пробуждать веру. Современные аудиовизуальные и технические средства в равной степени могут служить проповеди Благой Вести. Кино, театр, проза, поэзия, песня или плакат – всем им под силу стать подлинной и действенной проповедью Евангелия. Печать, радио, телевидение могут помочь всем убогим и нищим нашего времени встретиться с Христом. Ответом на многие наши вопросы и приглашением к чтению Священного Писания служит миниатюра к Евангелию от Матфея1 кисти великого русского иконописца А. Рубле-

Евангелие Хитрово (конец 90-х годов XIV в.)

44

М А С Т Е Р С К А Я

ва: Ангел, символ апостола Матфея уходит вглубь круга золотистого цвета, отталкиваясь ногой от свода земного и касаясь головой свода небесного. Он держит в руках вечную Книгу, изображенную в обратной перспективе, приглашая нас войти внутрь этого круга…

Свящ. Андреа Лонардо

Иконографическое

представление Христа Распятого

и его богословский и экклезиологический смысл

С

Эпилог «С самых ранних времен катехизацией стали называть весь комплекс усилий в Церкви в воспитании, в помощи людям верить в то, что Христос есть Сын Божий, чтобы благодаря вере они имели жизнь во имя Его, чтобы воспитать их и дать им образование в этой жизни и построить таким образом Тело Христово».2 2

ККЦ, Пролог 5

середины XIII века в контексте процесса, продолжавшегося вплоть до конца XIV века, осуществился постепенный переход от изображения Распятия, представляемого как совершение Тайны Искупления и победы Христа над грехом и смертью, к Распятию, отражающему хронику страданий, которые претерпел Иисус. Интерес к натурализму в изображении впервые обозначился после 1250 года, неся, однако, определенное обеднение богословского содержания. Наиболее значимым в этом смысле представляется тот факт, что с конца II века Христос на Кресте всегда изображался мертвым, пока не наступило время, когда Христа стали также изображать живым, с открытыми глазами. Предшествующие этому изображения были созданы не для того, конечно, чтобы передать реализм боли и страданий, но для возвещения реальности победы Христа над

45

М А С Т Е Р С К А Я

смертью. Аналогичным смыслом обладало появившееся на распятиях изображение Воскресшего. Оно либо находилось в верхней части креста, либо же сам крест исполнялся в двух смысловых частях, где на одной стороне был представлен Христос Страждущий, а на другой – Христос Воскресший (или Христос во славе). Также весьма символично появление в первой половине XII века образа Бога-Отца на вершине креста. Обычно Он изображался благословляющим. Присутствие Отца придавало особенное значение кресту Сына, послушного в общении, полном любви, замыслу Отца о спасении мира. Распятие из церкви Св. Дамиана в базилике Св. Клары, Ассизи. На вершине Креста Христос Воскресший восходит на Небо и принимается рукой Отца.

Но в иконографической эволюции, прежде всего, кажется словно заключенным в скобки, отступившим на второй план, экклезиологический аспект Распятия. Из изображений на средневековых крестах безусловно следует, что спасение может быть достигнуто с помощью Церкви. Мария

Бенедикт Антелами, «Снятие с креста», собор в Парме. Образ слева от Креста – это Церковь, собирающая в чашу кровь и воду, которые истекают из пронзенного ребра Спасителя.

46

М А С Т Е Р С К А Я

и Иоанн изображаются всегда по обе стороны креста Христова, представляя собой, собственно, всю Церковь. Рядом с ними иногда даже изображается фигура женщины, самой Церкви, собирающей Кровь Христову в чашу (это – установление таинств, рождающихся из пронзенного ребра Христа, когда истекли кровь и вода, Евхаристии и Крещения). Если же в некоторых изображениях художник избегает этого символизма, то Кровь Иисуса собирается в чаши прилетевшими ангелами (и уносится на Небо) либо же просто проливается на Тело Пронзенного и на древо креста. После 1250 года появилась новая тенденция в иконографии: каждый из персонажей под Крестом словно пытается попасть под струю истекающей Крови Спасителя. Особенно ясно мы можем проследить этот переход в некоторых изображениях креста художниками протестантской традиции, как, например, в «Распятии» Лукаса Кранаха в Веймаре, в церкви Свв. Петра и Павла. Кровь Христа здесь проливается прямо на голову самого художника, скромно изобразившего себя между Иоанном Крестителем и Мартином Лютером. Всякое по-средничество Церкви в данном случае иконографически упразднено. Лукас Кранах Старший, «Распятие», церковь Свв. Петра и Павла, Веймар.

Во всяком случае, и здесь неизменным остается представление божественной любви, приносящей себя в жертву вплоть до смерти. Распятие – это не обязательное сосредоточение на боли и страдании, согласно прежним гипотезам некоторых искусствоведов, но выражение любви Сына Божия, такой любви, которая не отступает даже перед жестокосердием отвергающего ее человека. Конечно же, каждый человек совершенно естественно встречает в течение своей жизни взаимную любовь, любовь дружескую. Но только от Иисуса, от Его креста проистекает благая весть о божественной любви, умирающей, чтобы спасти виновных. Христос Распятый – Праведник, Единый, не знающий греха, и также Единый, берущий на Себя грех мира. Перевод с итальянского Вадима Белокопытова OFM

47

М А С Т Е Р С К А Я

ЛИТУРГИЯ В ПРОСТРАНСТВЕ

Х

ристианское богослужение может совершаться в самых различных местах. Но где бы оно ни совершалось – в соборе или в деревенской церквушке, в часовне или в специально оборудованной комнате, на стадионе или в огромном парке, христианское собрание всегда локализовано, иначе говоря, привязано к определенному месту.

щадь, занимаемая городским садом или одним деревом. Точно так же и литургическое пространство не определяется лишь размерами церкви, где совершается служба. Важно, ради чего люди приходят в эту церковь, и каково расположение предметов во время службы. Тем, как мы используем церковь для совершения литургии, и определяется литургическое пространство.

От места – к пространству

Предметы «говорят»

Пространство и место – не одно и то же. В определенном пространстве становится возможным выполнение определенной задачи. Мы говорим: «В этой комнате достаточно пространства» или: «Нам недостает пространства, чтобы сделать то-то и то-то». Пространство – нечто большее, чем поверхность, площадь: «зеленое пространство» целого города намного больше, нежели пло-

48

Пространство организуется ради верных, собранных на литургии. Мы начинаем этот процесс с предметов обстановки, потому что они, в отличие от людей, неподвижны. Даже когда храм пуст, они не покидают свои места. У литургического пространства существует два «полюса», которые сохраняются, даже если «местом» оказывается комната или парк: по

М А С Т Е Р С К А Я

аналогии с пространством храма можно назвать их хор (или пресвитерий) и неф. Как они связаны друг с другом? Пресвитерий призван быть «сердцем» действия, в котором участвуют все, а не трибуной в помещении для собраний или эстрадой в школьном актовом зале. Храмовое пространство делится на четыре неравных части: в смысловом центре находится алтарь, а вокруг него располагаются кресло предстоятеля, амвон Слова и места для верных. Храмовая утварь, находящаяся в каждой из этих частей, может сама «поведать» нам о своем предназначении.

братьев и сестер (ср. Деян 1, 15). Это собрание принимает Слово и отвечает на него, прежде чем приступить к совместной трапезе таинства. То, как обустроено предназначенное для литургии пространство, позволяет нам через видимые вещи узреть невидимое: действие Самого Господа, созвавшего верных на эту встречу.

Язык тела

Амвон напоминает, что слушание Слова Божия – одна из целей богослужения. Он также должен быть прочным и незыблемым, свидетельствуя о крепости возвещаемого Слова.

Пространство обустраивается ради того, чтобы сделать его обитаемым. Во время литургии будет произнесено немало слов: наставлений и молитв, чтений Слова Божия и песнопений. А вес этим словам придадут людские тела, которые тоже «говорят». Важны и осанка, и поза, и действия. Словом, все аспекты того, как участники литургии при помощи своих тел делают пространство обитаемым, оказываются «говорящими» еще до того, как произносятся слова. Церемония прихода предстоятеля к своему месту в храме придаст соответствующую силу его словам «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». Та строгая и воодушевляющая манера, с какой руководитель хора дает начало песнопению, придаст силу воззванию верных «Господи, помилуй». А манера держать себя, с которой чтец всходит на амвон, придаст необходимую силу чтению Слова.

Сиденья для верных «указывают» на то, что собранные здесь христиане призваны объединиться в общину

Со времени литургической реформы мы настолько привыкли уделять первостепенное значение всему вер-

Алтарь «рассказывает» нам, что он является одновременно и алтарем Жертвы Христа, и столом жертвенной трапезы. Алтарь всегда символизирует Самого Христа, поэтому от алтаря требуется, чтобы он был прочным и благородным. От стола – чтобы он был открыт для званых на трапезу. Кресло «говорит» о том, что у собрания есть предстоятель.

49

М А С Т Е Р С К А Я

бальному, произносимому, что язык жестов и поз ускользает от нашего внимания. Однако в таких системах общения, к каким относится литургия, манера поведения человека является ключом к пониманию передаваемой вести. Эта весть передается не только с помощью слов: тишина, в которой сосредотачивается священник перед началом молитвы, спокойствие чтеца, возвещающего Слово Божие, сдержанность руководителя хора «говорят» не меньше слов молитвы, чтения или песнопения. В любом случае, ни одно слово не донесет то, что должно, если говорящий не создаст своей манерой поведения атмосферы, способствующей принятию его вести. Глаз способен слушать, а ухо хорошо слышит лишь тогда, когда оно видит. Пространство нельзя уподобить телефонной линии, где информация передается от источника к приемнику. Внутри пространства все слышимое и видимое предстает во взаимном дополнении и единстве. Только призвав на помощь все пять чувств, разум и сердце сумеют войти в создаваемую пространством среду общения. Пространство литургии – это место, где верующий может отдать все свое существо для совершения богослужения. Национальный центр литургического душепопечительства www.cnpl.cef.fr Перевод с французского Дмитрия Лейкина

50

В этом номере вы найдете вкладыш: постер с иконой – крестом святого Дамиана. Мы предлагаем вам рассказ об этой иконе, разъясняющий символическое значение использованных художником образов. Во второй части мы поместили пример медитации – молитвы перед этой иконой. Цель этого созерцания – дать каждому члену группы возможность проникнуть в тайну Распятого Христа.

Рихард Морисо OFM Cap

Крест святого Дамиана

Э

тот крест представляет собой икону XII века, написаную в Умбрии (провинция Италии) неизвестным художником. Стиль, в котором выполнена икона, свидетельствует о сильном сирийском влиянии. Присутствие сирийских монахов в районе Ассизи в ту эпоху не вызывает сомнения. Все в изображении наводит на мысль, что автором креста был один из них. Крест написан на доске орехового дерева, покрытой тканью. Его высота приблизительно 190 см., ширина – 120 см., толщина – 12 см. Возможно, его предполагали разместить над алтарем в церкви Святого Дамиана в Ассизи.

М А С Т Е Р С К А Я

рассказывает о смерти Христа, даровавшего нам спасение, Его Воскресении и Вознесении во славе.

В 1257 году, когда клариссы, монахини ордена св. Клары, перебрались из Сан Дамиано в Сан Джорджио, они унесли с собой распятие, которое бережно хранили в течение семисот лет. Во время Страстной Недели 1957 года оно было впервые выставлено над новым алтарем в часовне святого Дамиана ассизской базилики святой Клары. Икона из Сан Дамиано – это личная встреча с преображенным Христом – Богом, ставшим человеком. Она выражает Пасхальную тайну Христа, всеобъемлющую и вселенскую, приглашая нас соучаствовать в ней с живой верой, как делал это святой Франциск. Подобно Евангелию от Иоанна, этот крест со спокойной торжественностью

Взгляните на крест. В центре – Иисус Распятый, устремленный к небесам, почти воскресший. Он смотрит вверх, в Небесный Иерусалим с той приветливой нежностью, что притягивает всех людей. Смуглый цвет лица Спасителя напоминает нам о том, что Он прошел сквозь огонь Страстей: кровь струится по Его рукам и по пригвожденным ногам, по ране в боку. Под каждой из Его рук два Ангела указывают на Его струящуюся кровь. С левой стороны от Иисуса – изображение Девы Марии и св. Иоанна, любимого ученика Господа, которому Он поручил заботиться о Своей Матери. Справа от Христа мы видим изображения Марии Магдалины, Марии – матери Иакова, а также сотника, который в Евангелии от Марка произнес: «Истинно Человек Сей был Сын Божий» (Мк 15, 39). Лица женщин, стоящих возле креста, выражают глубокую скорбь. Руки, касающиеся лица, в сакральном искусстве XII века тоже служили выражением сильного чувства. Сотник стоит в классической позе христианского свидетеля веры. Жест его правой руки означает: «Свидетельствую о том, что Иисус – это Господь». Три менее значительные фигуры, помещенные ниже главных свидетелей, тесно связаны с распятием

51

М А С Т Е Р С К А Я

Иисуса Христа. С левой стороны находится Лонгинус – римский солдат, который пронзил копьем бок Иисуса (см. Ин 19, 34). Справа от Христа художник поместил Стефатона, воина, который дал Иисусу губку, смоченную винным уксусом (см. Ин 19, 28-30). Имя «Стефатон» представляет собой измененную форму греческого слова, означающего губку. Возле пронзенных ладоней Иисуса на иконе изображены шесть Ангелов, которые своими жестами словно призывают нас к размышлению над удивительной тайной смерти Сына Божия и вместе с тем – к восхвалению Господа. В нижней части креста св. Дамиана едва различимы фигуры двух покровителей Умбрии – святых Иоанна и Михаила. Рядом с ними находятся также свв. Петр и Павел. По правую сторону от ног Иисуса помещено изображение маленького петуха, который напоминает нам об отречении Петра, предостерегая против излишней самоуверенности. В верхней части композиции мы видим Иисуса, облаченного в царские одежды, Который держит в руках крест, словно жезл победителя. Господь выходит из гроба и вступает в небесные чертоги. Вокруг Него – хор из десяти Ангелов, пятеро из которых, протягивая руки, приветствуют Иисуса. Над ними изображена Десница Бога-Отца. Ее жест (двуперстие) означал Воскресение Иисуса. По мнению некоторых исследователей, темное пространство возле основания креста связано с образом

52

бездны, в которую Иисус сошел перед тем, как вознестись к Своему Отцу. Молясь перед распятием в храме Сан Дамиано, св. Франциск услышал слова Господа: «Иди и восстанови мою Церковь». Давайте еще раз внимательно всмотримся в крест св. Дамиана и прислушаемся – не зазвучит ли тот же самый призыв Господа и в наших сердцах.

СОЗЕРЦАНИЕ КРЕСТА Однажды святой Франциск, направляемый Святым Духом, вошел в маленькую церковь Сан Дамиано, недалеко от Ассизи. Его привлекло распятие. Он внимательно посмотрел на него и спросил: «О, Господи, чего ты хочешь от меня?» И услышал голос Иисуса Христа: «Франциск, иди и восстанови Мою Церковь». Это было то откровение, которое решило судьбу Бедняка из Ассизи. Распятие из Сан Дамиано – это икона, изображающая Христа в Его славе. Это плод созерцания и поста. Эта икона могла бы говорить с нами, если бы мы обратились к ней. Она поведала бы нам, как «читать» ее, как молиться перед ней и как созерцать ее. Часто святой Франциск возвращался в Сан Дамиано и созерцал это распятие, рассматривал его детали, внутренне наполняясь этим посланием Бога! Давайте и мы, созерцая эту икону, помолимся Ему, слушая Его и говоря с Ним.

М А С Т Е Р С К А Я

Сразу можно увидеть центральную фигуру распятия – тело Христа. Изображение Спасителя как бы отделено от фона, и Он единственный, в ком мы чувствуем присутствие великого света. Он излучает свет и выделяется на фоне других персонажей так, как если бы Он действительно находился впереди них. Этот свет освещает нас. Мы вспоминаем слова Христа: «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин 8, 12). Как был прав св. Франциск, прося в своей молитве: «Освети тьму сердца моего». Наше первое впечатление – это не только свет, исходящий от фигуры Иисуса. Мы ощущаем величие Христа, хотя в Нем нет ни малейшего напряжения, обычно сопутствующего величию. Господь будто увенчан им, а не шипами. Действительно, Христос находится на кресте, но кажется, Он стоит – просто и прямо. Глядя на Него, мы созерцаем живого Христа, Его Вознесение и Славу еще за пределами Его страданий и смерти. Неужели это не наведет нас на мысль, что и наши страдания когда-нибудь приведут нас к величию? Фигура Христа также выражает абсолютное доверие воле Отца: «Я отдаю жизнь Мою (…) Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее» (Ин 10,17-18) и «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15,13). Он приглашает нас последовать

за Ним, освободить себя и вручить Ему наши жизни. Мы видим Христа, Который пришел в мир, чтобы понимать и принимать людей. Его руки раскрыты и расслаблены, словно Он хочет обнять весь мир. Его руки открыты так, будто Он приветствует нас. Развернутые вверх ладони приглашают нас посмотреть наверх, заглянуть в наше будущее, обратить наш взгляд в небеса. И может быть, они открыты еще и для того, чтобы помочь нам, поддержать и поднять нас после наших ошибок и падений? Лицо Христа – это покой и умиротворение. По сложившейся в иконографии традиции – глаза большие, рот маленький, а уши даже не видны. Почему? Потому что, созерцая Бога Отца в Его величии, достаточно смотреть, видеть, любить. И поэтому глаза Христа широко открыты, они видят Бога Отца и наблюдают за множеством людей. Он смотрит, и Он принимает. А сейчас обратимся к тому, что находится в верхней части иконы. Прежде всего, мы видим надпись, состоящую из двух строк – черной и белой: «Иисус из Назарета, Царь Иудейский». Назарет напомнил Франциску о бедности, о скромности, о жизни в трудах. Такую жизнь вел Иисус, своими руками добывая хлеб насущный. Выше надписи находится круг. В этом круге мы видим Христа в

53

М А С Т Е Р С К А Я

момент Его Вознесения. Он делает шаги к Вознесению так, что мы чувствуем динамизм Его движения. Он покидает могилу, символом которой является черная обводка круга. Он идет к Своему Отцу. В левой руке Он держит золотой крест – символ Его победы над грехом. Правая рука обращена к Отцу. Голова Христа в этой точке находится вне круга. В иконографии круг обычно символизирует совершенство и полноту. Иисус находится за рамками законченности. Вот почему Его лицо расположено вне круга, вне завершенности. На самом верху креста художник изобразил полукруг, символизирующий Бога Отца. Мы знаем Бога Отца только потому, что Христос обнаруживает Его перед нами. Он находится за пределами всего, непознаваемый и неведомый. Вот почему здесь только полукружие. В этом полукруге присутствует только рука с двумя вытянутыми перстами. Это рука Бога Отца, который одновременно посылает Сына в мир и приветствует Его во славе. А сейчас посмотрим на руки Христа. Кровь из ран нашего Господа течет по ладоням и падает на тех, кто находится внизу, очищая их. И все мы спасаемся Его Страстями. По краям креста изображены две фигуры, которые словно уходят вглубь иконы. Они держат свой путь в пустоту могилы, обозначенной черным цветом за руками Иисуса Христа.

54

В Евангелии от Иоанна сказано: «При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина» (Ин 19, 25). Давайте рассмотрим их поближе. Их имена написаны внизу, под каждой из этих фигур. Справа от Христа – Матерь Его, Мария и Иоанн. Иоанн находится возле Христа точно так, как это было на Тайной Вечере. Он – единственный свидетель, который видел кровь и воду, истекающие из пронзенного Тела. Мария остается спокойной, но на Ее лице отражается вся торжественность момента. В ее скорби нет никакой экзальтации. Она безмятежна в своей вере, у подножия креста. В ее надежде нет ни тени сомнения. Левая рука под подбородком означает печаль, скорбь, размышления, изумление. Правой рукой Божия Матерь указывает на Иисуса. Иоанн повторяет эти жесты и смотрит на Марию, словно спрашивая о значении происходящего. Мы, глядя на икону, начинаем осознавать роль Марии, Которая приводит нас к Иисусу и помогает нам лучше понять Его. Понимаем ли мы по-настоящему, какое место Она занимает в нашей жизни? Слева от Христа три фигуры: две женщины и мужчина. Ближе к Христу находятся Мария Магдалина и Мария, мать Иакова-младшего. Мария Магдалина выражает свою печаль тем же жестом, что и Матерь Божия. В то время как

М А С Т Е Р С К А Я

Мария, мать Иакова, свободной рукой указывает наверх, на возносящегося Христа, призывая Марию Магдалину отвлечься от своих страданий. Около этих двух женщин стоит человек. Это сотник, который у подножия Креста воскликнул: «Истинно Человек Сей был Сын Божий». На этой иконе он представлен как пример обратившегося. Тремя поднятыми вверх пальцами он показывает, что полностью уверовал в Святую Троицу, Отца, Сына и Святого Духа. Над левым плечом сотника виднеется чья-то голова и за ней множество других. Они символизируют толпу верующих, которые созерцают Христа в момент совершения великого Таинства и Искупления наших грехов. Найдем ли и мы себя в этой толпе созерцающих и верующих во Христа? У ног Марии мы видим маленькую фигуру человека по имени Лонгинус. Это римский солдат, он смотрит на Христа, держа в руке копье, которым пронзил Ему ребра. С другой стороны, в ногах сотника, изображен еще один человек. Он, кажется, взывает к распятому Христу. Художник показывает нам его лицо в профиль. Этот человек еще не просветлен учением Христа. Другую сторону его лица мы не видим. У подножия креста, справа, расположены еще два персонажа: Петр, держащий ключи, и Павел. Кровь,

которая льется из ран Христа, попадает на них и очищает их. Над фигурой Петра, примерно на уровне середины левой ноги Христа, мы видим петуха, он напоминает нам о троекратном отречении Петра и о том, что, возможно, и мы сами время от времени поступаем так же. Кроме того, петух является символом новой зари и пробуждения. Своей песней он приветствует первые лучи солнца и приглашает нас выйти из дремоты и войти в свет Вознесения Христова. Распятие из Сан Дамиано, которое мы созерцали, говорит нам о загадке Святой троицы и о воплощении Христа, Его смерти и Воскресении. Соединившись со своим Творцом в небесах после Вознесения, Он напоминает, постоянно возвращаясь к нам, что Его миссия состоит в том, чтобы спасти нас. Это Пасхальная Тайна во всей ее полноте. Тех, кто созерцал Его, Он приглашает быть свидетелями. Мы откликнемся на Его зов? Святой Франциск пристально вглядывался в это распятие. Он был призван, услышав слова Господа, говорившего с ним с этого креста. Крест святого Дамиана открыл ему путь к Богу, стал его «путеводителем» в созерцании Господа. Созерцание стало отправным моментом, начиная с которого святой Франциск приступил к исполнению своей миссии: «Иди и восстанови Мою Церковь».

55

М А С Т Е Р С К А Я

Иеремия Станьска CSFN

«И увидел Бог, что это хорошо» Дидактическая цель: Бог – Творец всего сущего. Все, что создано Богом, хорошо и красиво. Воспитательная цель: Возбудить чувство восхищения и благодарности за мир и его красоту.

1. Вступительная часть

В начале занятия нужно разделить участников на две группы. Каждой из них дать лист ватмана с надписью в центре. Одной группе – со словом «добрый», другой – со словом «красивый». Катехизатор обращается к участникам с просьбой написать, какие ассоциации вызывают у них эти слова. Сравнив результаты работы в группах, надо найти общие элементы. Следует обратить внимание также и на то, что существует внутренняя красота, которая чаще всего проявляется в доброте, мудрости, нежности, милосердии. Нередко говорится о красоте ума. Вопрос катехизатора: Может ли добрый быть некрасивым? Может ли некрасивый (с точки зрения внешних критериев) являться добрым? Что свидетельствует о красоте и доброте? В Книге Премудрости Соломона, глава 13, стихи 1-9, находим слова о суетности по природе своей тех людей, которые, замечая красоту мироздания, не замечают подлинной правды о «Виновнике этой красоты».

56

Занятие для молодежной группы

Древние стали почитать богами дела Господни, современные же люди, узнавая все больше о происхождении Земли, отворачиваются от Создателя, вместо того чтобы из дел Божьих узнать красоту Его Сущности. Древнегреческие мыслители, наблюдая за мирозданием, всю Вселенную определили одним словом – «космос». Чтобы постичь смысл этого всем нам знакомого слова, мы должны использовать три понятия: «красота – гармония – порядок». В Книге Премудрости находим также вывод: «Ибо Ты все расположил мерою, числом и весом» (Прем 11, 20). Теперь мы замечаем, что древневосточное понятие красоты тесно связано с понятием мудрости и проистекающего из нее добра. Когда боговдохновенный автор пишет, что Господь увидел, что Его творение хорошо, это означает, что оно также и красиво.

2. Содержание

Катехизатор на доску или на стену прикрепляет текст из Книги Бытия 1, 31: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма». Наверное, каждому уже не раз доводилось слышать о том, что Бог создал мир. Принимая эту истину с верой, иногда нам случается задуматься, правда ли то, что мир был создан в шесть дней, забывая при этом, что Библия является Книгой, в которой

М А С Т Е Р С К А Я

Бог являет Себя своему любимому творению – человеку. То мы думаем о Боге как о Часовщике, который запустил механизм мира и отвернулся от него, то, как о великолепном Инженере, который все прекрасно и умно задумал. Давайте вместе с вами увидим в этом Инженере Художника, который рисует в своем творении не только чисто внешний образ, но пользуется также удивительными духовными красками. Давайте приступим к исследованию Библии. Катехизатор предлагает прочесть фрагмент из Книги Бытия 1, 1-31, разделив его на шесть отрывков, связанных с днями творения. Выслушав очередной фрагмент, катехизатор помещает на доску часть схемы, иллюстрирующую прозвучавший отрывок, и присоединяет маленький комментарий в форме вопросов и ответов. Например: Любите ли вы утреннюю зарю? Восхищает ли вас луч света, пробивающийся из-за туч? Когда легче передвигаться – тогда, когда есть свет, или тогда, когда царит мрак? Можно ли сказать, что свет хорош? Прекрасен ли свет утренней зари? Затем катехизатор просит одного из участников встречи, чтобы тот внизу схемы прикрепил текст: «И увидел Бог свет, что он хорош» – Мы видим, что он прекрасен. Таким образом катехизатор останавливается на каждом дне творения, описанном в Книге Бытия. В завершение надо обязательно прочитать текст, посвященный седьмому дню: Быт 2, 1-3.

Картина не была бы полной, если бы мы не заметили этот день – день, когда завершилось творение. Книга Бытия говорит: «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал» Быт 1, 2-3. День седьмой – это символ совершенства создания и одновременно полноты. Цифра шесть обозначала бы чтото «неполное». Совершение дела к седьмому дню не означает совершения как конечного действия, но дает пространство для последующих действий. К этим действиям Бог приглашает человека, который становится участником Божественного созидания. Человек также может реализовать свои творческие пристрастия. Мы призваны дейс-

57

М А С Т Е Р С К А Я

твовать мудро, в доброте, умножая красоту, чтобы, оглянувшись на свои труды и поступки, смогли увидеть, что они хороши, что они красивы. Великий Художник добавил красок своего благословения и указал курс следования: от труда к отдыху и освящению. Таким образом, мы получаем полную картину дела создания, а в библейском толковании – богословие поэмы о создании мира. Читая рассказ о создании мира, мы заметили, что Творец действовал по плану, мудро, а дела Его были хороши, а потому делаем вывод, что у вселенской красоты нет иного источника, кроме как божественное происхождение. Видя дело рук Творца, мы можем увидеть и познать «Виновника» этой красоты.

24.07.1964 г. космонавт Джеймс Ловель, находясь на орбите, читал библейский рассказ о создании мира. Смотря на космическое пространство, он читал Библию с восхищением и с восторгом. Давайте и мы попробуем сделать так же.

3. Заключение

Участникам можно показать слайды с видами природы – желательно в порядке «дней» творения и на фоне музыки с элементами звуков природы, прочитать текст Пс 8. Если у катехизатора нет возможности показать слайды, надо найти несколько фотографий или использовать иллюстрации из журналов.

58

Катерина де Салаверри

Крестный путь -

путь к Пасхе

Приглашаем вас постепенно «воссоздать атмосферу Голгофы» в процессе чтения и размышления над одиннадцатью стояниями, каждое из которых содержит: • описание стояния – иллюстрации послужат вспомогательным материалом; • размышления на основе размышлений первых христиан; • молитва. После каждой остановки поем припев.

М А С Т Е Р С К А Я

1-е стояние: ИИСУС ОСУЖДЕН НА СМЕРТЬ.

2-е стояние: НА ИИСУСА ВОЗЛАГАЮТ КРЕСТ

а) Все осуждают Тебя, а Ты, Господи, ничего не говоришь.

– Каиафа, первосвященник, и служители Храма хотят Твоей смерти, потому что Ты сказал, что Ты – Сын Божий. Они обвиняют Тебя в том, что Ты говорил о Боге, как о Своем Отце.

– Пилат, прокуратор Иудеи, тоже обвиняет Тебя, хотя в душе признает Тебя невиновным, потому что Ты не сделал ничего плохого. Он говорит даже, что Ты – истинный царь. А Ты молчишь. б) Ты говорил на горе и в селениях, с самыми разными людьми: и с иудеями, и с самарянами, с бедными и богатыми. Только те, у кого было чистое сердце, сердце ребенка, выслушали и поняли Тебя. Но другие не смогли услышать, и сейчас они хотят, чтобы Ты замолчал, замолчал навсегда. Они осуждают Тебя, но можно ли осуждать за молчание Того, Кто есть Слово Божие, можно ли осуждать Того, Кто есть Жизнь? г) Иногда бывает так, что один из наших друзей отвержен всеми. Прости нас, Господи, что и мы участвуем в отвержении; прости, что мы оставили его в одиночестве в классе, на перемене, на каникулах… Прости нас, Господи, что обвиняем тех, кто невиновен.

а) Иисус, тот крест, что Ты несешь, – это наш крест: это наши огорчения, печали, боль, наши болезни, неприятности, грехи. Принимая его, Ты принимаешь все наши горечи, все наши страдания и несешь их. Ты приглашаешь нас довериться Тебе и следовать за Тобой. Этот крест сделан из того же дерева, которое Сам Бог уже использовал для спасения мира: Ной и его близкие были спасены от потопа благодаря «древу ковчега». Теперь Ты, сын плотника, принимаешь на Себя это бремя, чтобы посадить это древо креста на Голгофе, где оно становится Древом Жизни и знамением Воскресения. г) Господи, помоги нам, когда мы находимся в отчаянии, когда нам очень трудно, когда невыносимо, тягостно. Ты страдал, как страдаем и мы, поэтому Ты понимаешь нас. Господи, столько людей тоже несли свой крест, крест страданий, болезней, одиночества, мы уверены, что они воскреснут вместе с Тобою. Помоги нам следовать им, когда нам так же трудно, и мы теряем всякую надежду.

(заменить эту фигуру фигурой Христа)

59

С Л О Ж Н Ы Е

В О П Р О С Ы

3-е стояние: ИИСУС ПАДАЕТ (рисунок посредине)

а) Ты падаешь под насмешки тех, которые кричат: «Это хорошо!» Ты падаешь под тяжестью ненависти, непонимания, злобы, на которые способны люди. б) Иисус, Ты падаешь на эту землю, куда должно падать семя, чтобы принести много плода (Ин 12,24). в) Прости нас, Господи, за то, что мы видим, как падают другие, и ничем им не помогаем. Прости наши насмешки над падением других.

4-е стояние: С МАРИЕЙ (внизу) а) Мария, Ты стоишь, раскрыв объятия. Иисус так одинок, все друзья оставили Его. А Ты всем Своим сердцем разделяешь страдания Твоего Сына, страдания нынешних Твоих сыновей. б) Помнишь ли, Мария, тот день, когда Ты согласилась стать Матерью Иисуса? Помнишь ли, как понадобилось три дня, чтобы найти Его в Храме (Лк 2,42–50)? Но ныне Ты отдаешь Себе отчет в том, что Твое Дитя умирает. Ты стоишь здесь, надеясь, вопреки всякой человеческой надежде. Ты не сомневаешься в Боге, Которому полностью доверилась.

60

в) Мария, помоги нам утешить плачущих, помоги нам понять их, помоги облегчить их боль, научи нас, что нам сделать, чтобы вернуть им улыбку. «Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей».

5-е стояние: СИМОН КИРИНЕЯНИН

(посредине)

а) Симон, ты иностранец, ты пришел издалека, из Северной Африки. Наверняка ты язычник. Ты не знаешь Иисуса, ты не знаешь, почему Он был приговорен к смерти. Воин заставляет тебя нести Его крест. Не желая этого, ты вынужден делить с Ним Его крест. Ты тоже выслушиваешь насмешки и оскорбления. б) Говорят, что ты нечист, потому что ты язычник, потому что дотрагиваешься до приговоренного и сам весь в крови. Но ты знаешь: поднимаясь вместе с Ним на Голгофу, разделяя Его крест, разделяя Его страдания, ты разделяешь уже новую жизнь, которую Он дает тебе. в) Симон, научи нас нести бремя других, даже если мы не должны этого делать, если не наступила наша очередь. Научи нас отвечать на всякий зов о помощи.

6-е стояние: ВЕРОНИКА

(посредине)

а) О тебе ничего не сообщают ни Еван-

М А С Т Е Р С К А Я

гелия, ни историки, но христиане никогда не забывали твой жест. Ты отирала от крови и пота Лик своего Господа. Ты здесь, среди ревущей толпы, вдруг являешь нам облик Бога. Твое имя Вероника (вера + икона) означает, что ты несешь пред нашими очами и в своем сердце истинный образ Божий. б) От тебя мы узнаем самое важное: ты смогла открыть нам образ Божий в мире ненависти, зла, ужаса, в мире, не умеющем смотреть вокруг себя. в) Бог находится в каждом из нас. Научи нас искать Его в глубине нашего сердца. Научи нас искать Его в других. Господи, помоги нам уподобиться Тебе.

7-е стояние: ИИСУС ВНОВЬ ПАДАЕТ а) Иисус, Ты снова падаешь. Ты разделяешь наши падения. Иисус, Ты падаешь со всеми угнетенными, страждущими, униженными, одинокими, печальными. б) От падения к падению, от унижения к унижению Ты продолжаешь падать на землю. Ты падаешь на эту землю, где покоятся умершие, на эту землю, из которой, словно ростки, появляются воскресшие. в) Господи, как тяжело падать, снова и снова ощущая боль. Научи нас сохранять доверие. Научи нас никогда не приходить в отчаяние. Научи нас протягивать руку помощи тем, кто потерял надежду, даруй

нам возможность поддерживать и утешать этих людей. ИИСУСА ОБНАЖАЮТ (вверху) а) Иисус, Тебя оскорбляют, снимают с Тебя одежду, ту одежду, в которой Ты шел по нашему миру, одежду Твоей жизни, Твоей жизни как человека и как Бога. Твой не сшитый, но весь тканый сверху хитон не стали делить, а бросили о нем жребий. б) Этот хитон, не сшитый, но весь тканый сверху, это словно история Твоей жизни, тканая с неба до земли. И эта сорванная с Тебя одежда является той одеждой, в которую мы облекаемся при крещении. в) Да, эта одежда, сорванная с Тебя, это Твоя жизнь, жизнь, полная любви и мира для всех. Даруй нам эту одежду Жизни, пусть Твоя жизнь становится нашей жизнью.

9-е стояние: ИИСУС РАСПЯТ НА КРЕСТЕ

(заменить изображение обнаженного Иисуса изображением гроба; поместить над ним Распятого Иисуса)

а) Иисус, Ты

61

М А С Т Е Р С К А Я

широко раскинул руки на кресте для всех людей, для всех народов. На кресте, Иисус, Ты просишь прощения у Твоего Отца для всех людей, которые не ведают, что творят. Ты согласился умереть, будучи Богом, чтобы, пройдя через смерть, помочь всем совершить этот переход. б) Теперь Ты простираешь руки всему миру, руки, которые исцеляли, преломляли хлеб, наливали вино, одаряли. в) Твой крест соединяет небо и землю. Он напоминает нам о том, что Ты пришел на землю, чтобы мы смогли увидеть небо. Пусть простертые Божии руки станут знамением Его любви ко всему человечеству.

Сын Божий!» и даешь нам Свою жизнь. Твое Тело положено во гроб, где Оно покоится три дня.

10-е стояние: ИИСУС УМЕР НА КРЕСТЕ И ПОГРЕБЕН

Господи, Иисусе Христе, Ты был закован цепью, и Ты освобождаешь нас, Ты был унижен, и Ты возвышаешь нас, Ты был оскорблен, и Ты поднимаешь нас на ноги, Ты был коронован терновым венцом, и Ты делаешь нас царями, Ты был обнажен, и Ты одеваешь нас, Ты умер, и Ты даешь нам жизнь, Ты был погребен, и Ты нас пробудил, Ты воскрес во славе, и Ты даешь нам радость. Ты вознесен на небеса, и Ты возносишь нас.

(сотник, заменить и поставить вверху)

а) Иисус, Ты испустил дух и умер. «Земля потряслась, и камни расселись». Все пропало, кончилось навсегда. Один из воинов, чтобы убедиться в том, что Ты действительно умер, пронзил Твои ребра, и тотчас из них вытекли кровь и вода. И он воскликнул: «Истинно Человек Сей был Сын Божий». б) Дух, который Ты испустил на кресте, наполняет нас Воскресением. Вода и кровь, которые истекли из ребра Твоего, напоминают нам, что Ты являешься Источником Крещения и Евхаристии: «Истинно, Ты

62

Мертвая тишина царит ныне над землей, мертвая тишина (полное молчание) и одиночество. г) Мы часто забываем о Тебе, Иисус. Разбей в нас этот камень, который так часто снова закрывает нас от Тебя: разбей наши каменные сердца. ВОСКРЕСЕНИЕ (заменить изображение креста изображением Воскресения) Молитва:

Из катехетического журнала «Points de repеre» № 169, стр 16–18. Рисунки: Брижит Комви

С Л О Ж Н Ы Е

Якуб Блащишин SVD

В О П Р О С Ы

СЛОЖНЫЕ ВОПРОСЫ

О ПЕРВОЙ БОЖЬЕЙ ЗАПОВЕДИ И ПОЧИТАНИИ СВЯТЫХ ИЗОБРАЖЕНИЙ

П

ервая Божья заповедь, провозглашающая единственность Бога и исключительно ему подобающее поклонение (latria), передает очень четкое повеление, запрещающее любое изображение Бога человеческой рукой. «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицом Моим. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им» (Исх 20,2-4; см. Втор 5,8). Основанные на этом ветхозаветном запрете, в адрес Церкви иногда воздвигаются обвинения в том, что она своим почитанием изображений Иисуса, Его Матери и святых якобы нарушает повеления Декалога. Для правильного понимания первой заповеди и вытекающих из нее повелений необходимо рассмотреть ее в

63

С Л О Ж Н Ы Е

В О П Р О С Ы

контексте веры избранного народа, а затем указать, какую принципиальную новизну приносит христианское Откровение. Мы должны помнить, что в тот момент развития истории спасения, когда формировались основы ветхозаветной веры, и когда Израилю был передан Декалог, Бога никто не видел. Даже Моисей, который получил особый и неповторимый опыт присутствия Яхве на горе Синай, Лица Господня не узрел: «И сказал Господь Моисею: Я проведу пред тобою всю славу Мою и провозглашу имя Иеговы пред тобою (…). И потом сказал Он: лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых» (Исх 33, 19-20). Никому не дано увидеть Бога, поэтому никто и не в состоянии уловить его внешний образ при помощи человеческих форм искусства. И если бы, несмотря на этот факт, кто-то попытался бы создать какое-либо изображение Бога, ему удалось бы передать всего лишь плод собственной фантазии. В перспективе веры избранного народа изображения Бога недопустимы, а их почитание – это идолопоклонство. Этот ветхозаветный подход обретает значимое развитие в откровении Нового Завета. В Иисусе из Назарета Бог окончательно вмешался в историю человечества, приняв нашу плоть, как свою, стал человеком. Предвечное Слово Божие «стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины, – гово-

64

рит апостол Иоанн, свидетель тех событий, – и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца» (Ин 1, 14). И как тот же Иоанн объясняет в прологе Евангелия, «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин 1, 18). Именно потому, что Бог стал человеком и таким образом дал узреть Себя, появилась возможность изобразить Его. Абсолютная новизна христианского откровения – Боговоплощение – служит условием такой возможности. Рассуждая теоретически, не стань Бог в Иисусе Христе человеком, ветхозаветный запрет оставался бы в силе. Но «воплотившись, Сын Божий начал новое «домостроительство» образов» (ККЦ 2131). Говорит св. Иоанн Дамаскин, автор VII века: «Бестелесный и не имеющий формы Бог некогда не был изображаем никак. Теперь же, когда Бог явился во плоти и с человеки поживе, я изображаю видимую сторону Бога. Не поклоняюсь веществу, но поклоняюсь Творцу вещества, сделавшемуся веществом ради меня, соблаговолившему поселиться в веществе и через посредство вещества соделавшему мое спасение, и не перестану почитать вещество, чрез которое соделано мое спасение». Итак, отказ от использования изображений несовместим с верой в Боговоплощение. Бог действовал в истории и вошел в наш чувстви-

С Л О Ж Н Ы Е

тельный мир как человек. Это дает нам право и обязанность представлять Его на святых изображениях. Поэтому иконоборчество для христиан недопустимо. Такое разумение тайны веры о Воплощении появляется уже в раннем христианстве. Подтверждает это религиозное искусство, развивающееся в контексте литургической praxis первых христианских общин: оно было одним из элементов, создающих пространство для богослужений и общих молитв. Мы находим немало свидетельств того, что с самого начала Церковь пользовалась изображениями Христа, Его Матери, святых или библейскими сюжетами. Многие из них можно увидеть по сегодняшний день в римских катакомбах. На протяжении своей истории Церковь несколько раз должна была защищать свой подход к святым изображениям, представляя одновременно понимание первой заповеди с точки зрения христианского откровения. Самый яркий конфликт разогрел в VII веке на Востоке, после того как византийский император Лев III Исавр отдал приказ очистить христианские храмы от религиозных изображений, что подразумевало и уничтожение икон. Мотивы такого решения двойные. Иконоборческие тенденции появились из-за религиозных предпосылок, как своего рода реакция на злоупотребления в области

В О П Р О С Ы

почитания изображений. Учитывая их провокационный характер в контактах с мусульманами и иудеями, иконопочитание представляло также некую политическую угрозу потенциальной дестабилизации государства. Уничтожение икон – как считал Лев – было необходимо для сохранения внутреннего единства империи и способствовало поддержанию хороших отношении с мусульманскими соседями. А это представлялось весьма важным с точки зрения возможной будущей евангелизации восточных народов. Императорский указ встретил сильное сопротивление со стороны Константинопольского патриарха Германа, духовенства и народа. Папа Римский Григорий III и великий богослов той эпохи Иоанн Дамаскин также выступили в защиту иконопочитания. В материальном плане иконоборчество нанесло христианскому миру, особенно восточному, огромный ущерб. Было уничтожено множество икон и других церковных изображений. В спорах с иконоборцами созрела христианская доктрина об иконах, окончательно сформулированная на Втором Никейском Соборе (787 г.). Отцы Собора разрешили присутствие в храмах святых изображений, они «должны быть помещаемы в святых церквах Божьих» (…). Была пояснена также природа их почитания, и ее отличие от поклонения, присущего единому Богу: «Чем чаще люди будут смотреть на эти

65

С Л О Ж Н Ы Е

В О П Р О С Ы

образа, тем больше те, кто созерцает, будут побуждаемы к воспоминанию о Тех, Кто на них изображен, стремиться к Ним, свидетельствовать Им свое благоговейное почитание (adoratio) в целовании, при том, что это не будет являться истинным поклонением (latria), подобающим согласно нашей вере, одному только Богу» (…). «Ибо честь, воздаваемая иконе, относится к первообразу», а почитающий образ почитает в нем ту реальность, которую он представляет» (Христианское вероучение, 601). Какой смысл и значение придавали первые христиане святым изображениям? Какова их роль в литургическом пространстве храмов, часовен или даже жилищ верующих? Было бы чем-то ошибочным сказать, что иконы Христа, Его Матери или представления каких-то библейских событий являются всего лишь рассказом о них. Хотя и такой аспект не исключается. В поисках ответа на этот вопрос нам нужно вернуться к иудейской традиции. Даже в Ветхом Завете Бог повелевал создавать изображения, какимто образом приводящие к спасению, например медного змия или ковчег Завета. Сам Моисей получил повеление: «Сделай из золота двух херувимов: чеканной работы сделай их на обоих концах крышки; сделай одного херувима с одного края, а другого херувима с другого края; [выдавшимися] из крышки сделайте херувимов на обоих краях ее; и

66

будут херувимы с распростертыми вверх крыльями, покрывая крыльями своими крышку, а лицами своими [будут] друг к другу: к крышке будут лица херувимов. И положи крышку на ковчег сверху, в ковчег же положи откровение, которое Я дам тебе» (Исх 25, 18-21). Благодаря археологическим раскопкам мы знаем, что в украшении древних синагог использовались различные библейские сюжеты, но их функцию нельзя свести к урокам библейской истории «в картинках». Это одна из форм типичного для религии избранного народа аггадического комментария (haggadah), который, вызывая что-то в памяти, делал это присутствующим и действующим. Привилегированными моментами такого рода воспоминания были еврейские праздники, особенно Пасха. По сути своей она являлась участием в спасительных действиях Бога в истории, возможным благодаря литургическим обрядам. Способствовали этому также и библейские сцены и разного рода изображения, на которых запечатлены эти события. Они созда-

С Л О Ж Н Ы Е

вали особый фон – литургическое пространство для синагогальных действий и, как таковые, играли значимую роль в литургическом процессе актуализирующего воспоминания дел Бога. Эта вера в особый характер и функцию изображений естественным путем была принята христианами. Их основой не служили более ковчег Ноя, переход через Красное море или другие ветхозаветные мотивы. Все внимание направлялось теперь на события из жизни Христа и на таинства Нового Завета, Им основанные, особенно на Крещение и Евхаристию. Таким образом, созерцающий евангельские представления христианин получил возможность в них участвовать, независимо от места или времени, в которые Божие Провидение его поставило. Он оказывается просто вовлечен в эти события. Спасительные события из прошлого превосходят ток времени и становятся присутствующими благодаря сакраментальным действиям Церкви. И изображения здесь играют одну из ключевых ролей. Поэтому они относятся непосредственно к сфере таинств.

В О П Р О С Ы

Есть еще одно измерение богословия изображений, очень четко осознаваемое первыми христианами. Происходит оно из веры в Воскресение Христа, в котором домостроительство Божие достигает своей вершины. Эта тайна проливает новый свет на человеческую историю, и прежде всего на ее окончательное завершение во Втором Пришествии Христа. Таким образом рождается эсхатологическая надежда, и каждый верующий во Христа, погруженный через крещение в Его смерть и воскресение, уже имеет в ней участие. Святые изображения являются предвосхищением будущего века. Они дают нам возможность участвовать в той хвале Воскресшего и прославленного Христа, участниками которой уже стали Матерь Иисуса, апостолы и святые. Итак, изображения Христа или святых ни в коем случае нельзя рассматривать как фотографии. Дело в том, что «они должны нас перевести через тот уровень нашего познания, который связан с материей, чтобы разбудить в нас новые чувства и научить нас новому способу восприятия, способному проникнуть в то, что невидимое, при помощи того, что нашим глазам доступно» (ср. И. Ратцингер). «Почитание святых изображений основывается на тайне Воплощения Слова Божия. Оно не противоречит первой заповеди» (ККЦ 2141).

67

С Л О Ж Н Ы Е

В О П Р О С Ы

О КРАСОТЕ ЛИТУРГИИ Апостольское Обращение «Таинство Любви» Святейшего Отца Бенедикта XVI вызвало широкий интерес общественности и СМИ. В нем Папа в числе прочего особое внимание уделил красоте литургии. Предлагаем вам отрывок из интервью, посвященного вопросам, затронутым в Апостольском Обращении, которое о. Макнамара, профессор литургии Университета Регина Апостолорум в Риме, член объединения «Легионеры Христа», дал католическому информагентству ZENIT.

Вопрос: «В п. 35 Папа пишет: «Как и остальное христианское Откровение, литургия по самой своей сути связана с красотой: она есть veritatis splendor». Не будет ли преувеличением сказать, что красивая литургия есть не что иное, как проявление благоговейного трепета всей католической общности?» О. Макнамара: «Как говорит Святой Отец, красота по сути своей неразрывна с литургией, она внутренне связана с аутентичной литургией. Однако красота означает не только восхитительные священные сооружения и возвышенную музыку. Первичная красота в литургии состоит в том, что община единым сердцем и душой вовлечена в молитвенное торжество Христовой Жертвы. Это и есть красота священника и людей, погруженных в полное и благоговейное участие в таинстве. Красота достигается, даже несмотря на возможный недостаток внешнего великолепия, где бы то ни было, когда священнослужители и каждый из верных стараются жить литургией в полноте. Другие формы литургии: музыка, искусство, поэзия и уравновешенная торжественность в обряде естественно вытекают из внутренней красоты, поскольку, чем глубже община постигает красоту литургического таинства и живет им, тем больше старается выразить ее и в замечательных внешних формах. Это естественное понимание того, что только наилучшее из того, что мы можем предложить, воистину достойно Господа. Существуют веские исторические свидетельства того, что даже до окончания периода гонений христиане старались совершать Евхаристию с наиболее достойными из доступных предметов. Это объясняет во многом тот строительный бум при сооружении впечатляющих базилик, начавшийся вскоре после прекращения гонений, вместе с более торжественными обрядовыми формами, которых требовали эти новые здания, – все это было воспринято как естественное развитие ранней практики, а не разрыв с ней. То же самое понимание вело поколения бедных иммигрантов в Соединенных Штатах к тому, чтобы жертвовать так много на свои приходы с величественными церквями, наполненными замечательными образцами искусства. С другой стороны, убогость, посредственность, банальность и дурной вкус принижают литургию и показывают недостаток уважения к таинству, а иногда и, к сожалению, существенный недостаток веры». «Настоящая красота литургии появляется тогда, когда священник и община активно и благоговейно участвуют в ней», – заявил о. Эдвард Макнамара.

68

В С Е Г О

Свящ. Георгий Метрофанов

П О Н Е М Н О Г У

ВСЕГО ПОНЕМНОГУ…

Анализ фильма

«Андрей Рублев»

Э

поха Средневековья в истории христианства осталась запечатленной многочисленными, но чаще всего неудачными попытками созидания Царства Божия на земле. Это были попытки Церкви и государства создать такую власть, которая смогла бы реализовать для их подданных и пасомых всю полноту христианского идеала. Но неудачи этих попыток не могли упразднить главного предназначения христианства в истории человечества: созидания Царствия Божьего в душах самих христиан. В данной статье речь пойдет об одном из святых, внесших свой вклад в воплощение этого идеала. Это Андрей Рублев, живший в XV веке и канонизированный Русской Православной Церковью, как преподобный, то есть святой монах. Впрочем, говорить об этом святом мы будем, опираясь на фрагменты из фильма Андрея Тарковского «Андрей Рублев». Этот фильм, снятый на рубеже шестидесятых – семидесятых годов прошлого века, в период, когда сам режиссер еще только начинал задумываться о сути христианства, конечно, не

может претендовать на то, чтобы дать полную картину духового возрастания средневекового русского монаха. В фильме доминирует иная тема – тема художника, обреченного в несовершенном мире, в период страшных исторических катаклизмов, утверждать идеал прекрасного. Но вместе с тем этот, на мой взгляд, один из лучших фильмов великого российского режиссера, как никакой другой в отечественном кинематографе дает нам пищу для размышления о теме религии на экране. Фильм состоит из ряда новелл, отражающих различные стороны жизни русского Средневековья. Это весьма глубокое и одухотворенное произведение, пусть и не во всем приемлемое с церковной точки зрения, рассказывает о жизни ищущего религиозной истины, не перестающего сомневаться, но благодаря этому способного к поразительным духовным прозрениям монаха на Руси XV века, где удивительным образом сочетались глубокая христианская вера и глубокая приверженность древнему язычеству. Сегодня нередко приходится слышать

69

В С Е Г О

П О Н Е М Н О Г У

мнение, что распространение христианства на Руси якобы подавило, уничтожило некогда замечательную языческую культуру. На самом деле ничего подобного не было. Попытки представить язычество Древней Руси как равноценную альтернативу христианству не выдерживают никакой исторической критики. Вместе с тем приходится констатировать, что являвшаяся к XV веку уже более трех столетий христианской, Русь, особенно в народной среде, сохраняла сильную приверженность язычеству. В Церкви присутствовало двоеверие, при котором веру во Христа и традиции древнего язычества пытались сочетать в своей жизни целые поколения христиан. Ни один религиозно мыслящий человек той эпохи не мог оставаться безучастным к этому противоречию. В фильме «Андрей Рублев» есть очень яркий эпизод. Группа путешествующих монахов-иконописцев, то есть людей не только благочестивых, но и одухотворенных, творчески относящихся к окружающей действительности, волею обстоятельств оказывается на ночлеге в деревне, чьи жители готовятся отмечать языческий праздник. И отправившийся в лес Андрей Рублев оказывается свидетелем этого события, представленного в картине достаточно реалистично. Перед нами празднество, предполагающее и собирание трав для осуществления колдовства, и свальный грех, позволяющий снять с себя в праздничную ночь

70

все нравственные запреты и совокупляться, подобно животным, на глазах друг у друга. Жуткие отголоски этой традиции можно, впрочем, нередко можно наблюдать и в нашем современном обществе, тоже пытающемся «освободиться» от многих вековых нравственных запретов. Увидев в этом ночном празднике всю жуткую суть язычества, глумящегося не только над человеком, но и над Богом, преподобный Андрей приходит в ту же деревню утром. Она кажется опустошенной, как бывают опустошены душа и тело предающегося греху человека. Далее же происходит нечто, способное повергнуть в ужас не менее, чем языческое празднество. Пришедшие в эту деревню монахи вместе со служивыми людьми князя преследуют участвовавших в игрищах крестьян. К сожалению, в Средние века христианство очень часто утверждало себя внешней силой, силой меча и огня. И хотя конфликт христианства с язычеством не приобрел на Руси таких масштабных и кровопролитных форм, как это бывало порой в Западной Европе, он тем не менее подспудно тлел, ибо многие христиане в душах своих оставались язычниками. Преподобному Андрею невыносимо видеть расправу христиан над женщиной, которой он, пытаясь усовестить, той ночью проповедовал, что христианство есть религия любви. Он не помо-

В С Е Г О

гает монахам поймать язычницу. Не только из благодарности (он обязан ей своим спасением), но прежде всего именно потому, что сутью христианства для него является любовь. Он искренне не верит в то, что Церковь может утвердить истину Христову с помощью грубой внешней силы. Более того, мы чувствуем его сострадание к этой заблудшей, но в то же время глубоко несчастной женщине. Живя в христианской стране, она остается язычницей может быть еще и потому, что христиане в ней так мало напоминают Христа. Этот эпизод помогает нам понять, почему столь много выдающихся людей той эпохи уходили из мира, такого жестокого и противоречивого. Таким образом они пытались обрести целостность своей духовной жизни, то есть то самое целомудрие, что является основополагающим призванием не только монаха, но и каждого христианина. Действительно, внутри монастырской ограды уже не один век формировалась иная жизнь. Там не только иначе, нежели в миру, относились друг к другу, но и обращали

П О Н Е М Н О Г У

свой духовный взор к созерцанию Божественной истины, Божественной красоты. Собственно, монахи были на Руси теми, кто впервые стал призывать человечество не только выживать в этом мире, не только заботиться о хлебе насущном, но и созидать ценности духовного порядка. В жестокую эпоху монгольского завоевания расцвет русского монашества, имевший место и в XV веке, сопровождался поразительным расцветом церковной иконописи, церковной музыки. Этот расцвет, по сути дела, открывается нам в следующем эпизоде. Перед нами не только монахи, пытающиеся строить свои взаимоотношения по-христиански. Перед нами – подлинные художники, переживающие искушения уже иного рода, чем те, что переживают обычные люди. Это искушение своим талантом, своим творчеством, когда творчество сопровождается личной гордыней художника. Эта обращенность к глубоким, подлинно духовным проблемам и выделяла монахов, наряду с их особой монастырской жизнью, из всего русского общества той эпохи. Именно эта обращенность к

71

В С Е Г О

П О Н Е М Н О Г У

духовным проблемам, преодоление глубоких духовных искушений позволяла многим русским православным христианам, видящим пример монахов, открывать для себя полноту духовной жизни. Итак, следующий эпизод ставит нас перед очень серьезной проблемой, той, что всегда сопровождает творчество любого художника. Это проблема выбора между утверждением себя в искусстве или же, напротив, утверждением искусства в себе – искусства, славящего Бога. Преподобный Андрей Рублев, уже ставший известным иконописцем, считает себя скромным учеником Даниила Черного и даже не мечтает о том, что ему удастся пройти еще одну школу иконописи у самого знаменитого тогда на Руси иконописца Феофана Грека. Но сам Феофан Грек знает о преподобном Андрее и призывает его к себе. В этом эпизоде мы можем воочию увидеть, насколько преображало христианство русскую жизнь. Ведь в ту страшную эпоху, когда, казалось, люди должны были выживать любой ценой, давя друг друга (как, впрочем, многие и поступали), монастырская жизнь являла собой совсем иные примеры. Здесь люди, занятые творчеством, свои искания в этой области сочетали с высокими требованиями друг к другу и к самим себе. Они осознавали, что не может художник быть подлинным творцом, если он безнравственен. Не то творчество

72

ценно, что выражает художника, но лишь то, что выражает Божественную истину, Божественную красоту, не вмещающуюся в творчество одного человека, даже если он наделен художественным талантом. Мы видим, как желание преподобного Андрея устремиться к своему новому наставнику, Феофану Греку, заставляет его пренебречь своим первым учителем. Это его грех. Даниил Черный же, в свою очередь, согрешил тем, что отвернулся от ученика, поддавшись чувству обиды. И вот два этих великих художника, переживающие очень часто, увы, встречающийся у творческих личностей конфликт художественных честолюбий, в монастырской келье приходят к взаимному покаянию и прощению. Стоит отметить, что в ту эпоху покаяние происходило не только на исповеди у священника. Монахи могли принимать покаяние не только друг у друга, но и у мирян, и фильм весьма выразительно это показывает. Перед нами предстают два художника, которые не только пишут иконы, пытаясь выразить в иконографических образах красоту Божественного Первообраза. Они преображают души друг друга. Этот синтез красоты и нравственности навсегда вошел в историю мировой культуры, как великое открытие христианского монашества. В отличие от своего нового учителя, Феофана Грека, для кото-

В С Е Г О

рого несовершенство этого мира могло быть преодолено лишь его испепелением Божественным гневом, Андрей Рублев пытался принести своим творчеством в этот мир больше христианской любви. Он так же остро чувствовал несовершенство мира, но полагал, что любовь способна преобразить его. Спор двух художников в фильме Тарковского позволяет за различиями в специфике их творчества увидеть два изначально присущих Церкви и ее святым подхода к миру и человеку. Хочется подчеркнуть, что истина не находится гдето посредине. У каждой из сторон есть своя правда, которая разрешается как их творчеством, так и будущим предстоянием перед Божиим судом. В споре двух творческих подходов к миру, по сути дела, проступает универсализм христианской истины. Да, мир несовершенен, и очень многих христиан сделало христианами именно отторжение этого несовершенства. Но жить лишь энергией отторжения невозможно. Нужна и созидательная энергия утверждения в этом мире христианского идеала. И здесь мы видим, как два направления иконописи, олицетворенные этими великими художниками, дополняют друг друга. В разрушенной, опустошенной стране Церковью утверждается великий идеал, призванный в конечном итоге превратить несчастных и немощных христиан Средневековья в созидателей Святой Руси.

П О Н Е М Н О Г У

Эпизод, который следует далее по ходу фильма, неожиданно будто меняет двоих иконописцев ролями. Теперь уже сам Андрей, столкнувшийся с наиболее страшными проявлениями княжеской междоусобицы, раздавлен несовершенством этого мира. Он потерял и свое монашеское благочестие, запятнав себя грехом смертоубийства, пусть и ради спасения человеческой жизни. И в этот момент появляется Феофан Грек. Он уже умер, но приходит по воле Божией к преподобному Андрею, дабы вдохновить его на дальнейшее творчество. И вот Феофан Грек, созерцающий мир несовершенный из мира горнего, пытается вложить в душу Андрея веру в возможность преобразить несовершенный мир. Их разговор очень интересен даже с религиозной точки зрения. Христиане не могут не думать о грядущем посмертиии, о том, как будет оцениваться их жизнь с точки зрения божественной вечности. Вместе с тем, Церковь всегда очень сдержано говорит о жизни людей после смерти. Она апофатически скрывает эту тайну от живущих на земле. И Феофан Грек немногое рассказывает преподобному Андрею о том, что открылось ему в мире ином. Но главное ему все-таки удается выразить. Это вера в возможность преображения мира и человека, в том числе и самого преподобного Андрея и его творчества. Человек должен преобразить вновь себя и

73

В С Е Г О

П О Н Е М Н О Г У

мир, а значит, он способен на это. И дело совершившего тяжкий грех Андрея Рублева – покаявшись, вновь осуществлять созидание

дольнего мира через иконопись, открывая ему окно в мир горний. Необходимо помнить, что фильм «Андрей Рублев» появился в те годы, когда в советском киноискусстве религиозная тема находилась под строгим запретом. Только древнерусская иконопись оставалась подчас еще доступной взгляду советского человека в качестве предмета, как говорили тогда, «народного искусства». Но этот фильм, столь дерзновенно обратившийся к теме художника, на самом деле открыл зрителю проблему преподобного Андрея Рублева именно как иконо-

74

писца, как писавшего иконы христианина. Перед нами не просто художник, а глубоко верующий и в Бога, и в Россию человек, пытающийся своим творчеством не самовыражаться, а преображать этот мир во славу Божию. В этом смысле представляется вполне закономерной и естественной концовка фильма, когда после кадров разрушенного храма, в котором стоит со столь же, как этот храм, опустошенной душой, преподобный Андрей, перед нашим взором проходят величайшие шедевры русской иконописи, в том числе принадлежащие и самому Рублеву. Мы видим, как своими иконами он зримо утверждал в этом отпадшем от Бога мире божественную красоту и совершенство. Исторически жизнь Руси XV века, как, впрочем, и других христианских стран, оказалась весьма далека от идеала подлинного христианства. Но наличие в русском народе сонма праведников и тогда, и в последующие времена служило гарантией того, что в исторической жизни и России, и всего мира, называвшегося христианским, никогда не изгладится память о божественной истине. Более того, эта истина будет жить и преображать этот мир, как преобразила она жизнь преподобного Андрея Рублева, который и нравственным творчеством своей души, и художественным творчеством своего живописного дарования зримо утверждал в этом мире идеал Святой Руси.

В С Е Г О

П О Н Е М Н О Г У

МИР как осуществление

БОЖЬЕЙ КРАСОТЫ Мирослава Михайловна Казанцева родилась в 1955 г. По окончании Львовского университета работала геологом в Сибири. В 1994 г. переехала в Калининград и закончила Калининградский университет по специальности: «Изобразительное искусство». Причина, по которой я выбрала для этого разговора Мирославу, проста: она – художник. Мне было интересно проникнуть во внутренний мир творческой личности. С. Иеремия: Мирослава, у меня есть тема для нашего разговора: «Мир как осуществление Божьей красоты».

Мирослава: Замечательная тема. Очень хорошая тема, я часто возвращаюсь к ней. Взять, к примеру, изобразительное искусство. Во время учебы, да и позже, мне часто приходилось слышать о том, что есть цвета совместимые, которые прекрасно смотрятся, и есть несовместимые. Однако в природе нам встречаются самые разные сочетания цветов. Нас удивляет, что вот – зеленый и красный, казалось бы, несовместимы, но красные маки на зеленом фоне производят потрясающее впечатление. Импрессионисты обратили на это внимание: в природе все красиво, а начинаешь рисовать – получается будто

БЕСЕДА С ХУДОЖНИКОМ

лоскутное одеяло. И они пришли к выводу, что надо все-таки пытаться передавать природу такой, как ее создал Бог. Дело в том, что я лично учусь только у Бога. Бог создал такой прекрасный мир, настолько удобный для жизни человека, настолько ему родной, что он другой красоты себе не представляет. Все самое лучшее – не на картинах, а в жизни, причем в природе вообще не существует ничего безобразного.

С. И.: Скажите, пожалуйста, как следует выбирать темы для живописи?

Мирослава: Я уверена: не важно, что рисовать, а важно – как. То есть на самом деле, вот я вижу лужицу, а в ней – цветок, не какие-то австралии, не какие-то экзотические страны с пальмами, а вот здесь глянула, а там цветочек отражается в лужице, настолько это прекрасно, настолько восхитительно. Попробуй нарисовать это, и все: не надо никуда ехать специально, чтобы видеть красоту, она на каждом шагу.

С. И.: Мирослава, а как вы понимаете себя как художника, можно и здесь говорить о призвании быть художником?

Мирослава: Да, это именно так. Бог создал природу, создал этот мир прекрасным, для человека, а человек не видит. И вот художник выступает в роли пророка. Он

75

В С Е Г О

П О Н Е М Н О Г У

говорит: «У тебя это есть, но ты не хочешь этого видеть, но вот, пожалуйста, бери». Художник так же, в идеале, конечно, должен обратить внимание человека: «Оглянись! Ты посмотри, как красиво вокруг». Если люди смотрят на эти нарисованные мною яблоки и замечают: «Ой! Какие яблоки, какие яблоки»! Я говорю: «Они же в жизни лучше»! И это правда. Тогда человек уже начинает не в землю, в грязь смотреть и думать о своих деньгах, а поднимает голову и видит голубое небо. И он рассуждает: «А ты посмотри, правда, а в жизни-то еще лучше, Бог еще лучше создал». И я как художник пытаюсь точно так же сказать, показать.

С. И.: Вы работали геологом, ездили в экспедиции, а приходилось ли вам видеть рассвет или закат, или какой-то пейзаж, и при этом испытывать восхищение, а затем задаваться вопросом: в чем причина подобной красоты? И вот эта мысль идет дальше и дальше, ища ответа. Вы ведь упоминали, что росли в советское время, когда о Боге не принято было говорить. Случалось ли с вами что-нибудь подобное?

Мирослава: Я думаю, что человек, который умеет видеть красоту в природе, даже не задумываясь о причине, чувствует, как у него щемит сердце, и я не знаю другого слова, но я это состояние называю «благодать». Кто это испытал, тот знает. Человеку кажется, что он вот-вот полетит. Это чувство благодати очень сильно замешено на благодарности. То есть, даже не осознавая, человек

76

словно хочет Кого-то поблагодарить за то, что ему это все дают даром. Такая благодарность, счастье, абсолютно беспредельная радость, без всяких тревог, забот, полное их отсутствие, – это благодать. Человек может даже не думать о Боге в этот момент, он в состоянии Бога. С. И.: Вы рассказали мне, что ваш

путь к Богу начался, когда вы стали читать Библию. Библейский рассказ о создании мира, в первой главе Книги Бытия, после каждого дня творения завершается словами: «И увидел Бог, что это хорошо». Люди Древнего Востока, говоря о чем-то: «хорошо», имели в виду и то, что оно также и «красиво». Вы согласны с этим?

Мирослава: Да, абсолютно. Смотрите, что такое «хорошо». Это слово, которое обозначает удовлетворение всем. Эти слова – синонимы. Красивый человек красиво сказал. Мне от этого хорошо. Не может быть красиво, а мне от этого плохо. «Красиво» чаще всего пробуждает это чувство удовлетворения – «хорошо». С. И.: Можно сказать и так: добро ведет к красоте, и красота – к добру, они не могут быть порознь. Не может быть красиво и зло, не может быть добро и не красиво.

Мирослава: Да. Искусство должно быть этично. Оно не может быть злым, приводить к злу, а должно быть красиво и хорошо. Это то, что ведет нас к Богу, это то, что нужно человеку для того, чтобы он был счастлив. И не надо лукавить по этому поводу, рассуждать, что может быть красиво, а нехорошо.

В С Е Г О

С.И.: Вернемся к теме: мир как осуществление Божьей красоты.

Мирослава: Резюмирую: я начала с того, что все, что создано Богом, действительно красиво, и художники изучали это для того, чтобы понять, как же так получается: в природе цвета сочетаются, а на холсте нет. Они уже видели, что природа – это осуществление Божией красоты, что это божественно красиво, божественно! И это есть высочайший труд Художника. С. И.: Видя эту красоту, чувствуя ее, не узнаем ли мы красоту Бога, понимая, как Он красив? Вслед за этим приходит понимание того, что Господь хорош. Мы ограничены в нашем человеческом видении, а насколько больше добра и красоты есть в самом Создателе! В данном случае мир является отражением того, каков Он на самом деле.

Мирослава: Конечно, каждый творческий человек работает в состоянии вдохновения. Произведение позволяет нам понять, чем живет творец. Но дело в том, что любой художник (в широком смысле этого слова) скажет: «Я хотел сделать еще лучше, но не смог, не хватило мастерства». Человек не может выставить на обозрение все богатство внутреннего мира, не может. У Бога получается, но не у человека.

С. И.: Спасибо вам, Мирослава, за этот чудесный разговор. Пусть во всех ваших произведениях всегда присутствует отражение той единственной красоты – красоты Божьей.

Мирослава: Спасибо.

Беседовала Иеремия Станьска СSFN

П О Н Е М Н О Г У

ПОСЛАНИЕ КАРДИНАЛА

КЛАУДИО ГУММЕСА, ПРЕФЕКТА КОНГРЕГАЦИИ ПО ДЕЛАМ СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЕЙ,

КАТЕХИЗАТОРАМ Дорогие катехизаторы,

Мир Господень да будет с вами! В первый год моего служения во время понтификата Святейшего Отца Бенедикта XVI в Конгрегации по делам священнослужителей, которой вверена, в числе прочего, и забота о катехизации, примите мое сердечное и братское приветствие. Я прошу у Бога, благого и великого в любви и богатого милосердием, особого благословения для вас. Я делаю это по случаю праздника святого Евангелиста Луки, вспоминая его существенный вклад в дело возвещения всему миру о Христе, умершем и Воскресшем, и о Его Царствии. Прежде всего, я хочу выразить свое восхищение вашим неутомимым церковным служением в деле обучения католической вере множества вверенных вашему попечению катехуменов и крещеных. Примите заверения в моей любви, дорогие братья и сестры, участники той благой битвы за веру, что часто требует от вас героических жертв, которые вы приносите с радостью и постоянством.

77

ВС С ЕЕ ГГ О О В

ПО ОН Н ЕЕ М МН НО О ГГ УУ П

В бесконечной верности Богу и людям вы не только несете вашим приходским общинам сокровища истины, но и сами становитесь для них такими сокровищами. Вы являетесь одними из самых многообещающих знаков, с помощью которых Господь не перестает поддерживать и удивлять нас. Продолжайте свидетельствовать о вашем страстном стремлении становиться подлинными учителями, наставниками и свидетелями истины, чтобы в полноте и верности передавать ее людям нашего времени. Будьте способны к укреплению в вере, «будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ» (1Петр 3, 15) в молитве, в преподавательской деятельности, в любви. Будьте радостными и усердными, чтобы вашим трудом «прославлялся Бог чрез Иисуса Христа, Которому слава и держава» (1Петр 4, 11). Увещеваю вас молиться и совершенствовать в доверии ваши отношения с Господом, основанные на любви, самоотдаче и внимании Ему в тишине сердца. В мире, часто лишенном надежды и ставшем жертвой насилия и эгоизма, да будет каждый ваш жест, каждая ваша улыбка, каждое ваше слово живым свидетельством того, что Господь победил грех и смерть, и что любовь действительно существует!

78 78

Вновь и вновь открывайте глубокие корни вашего свидетельства в крещении и Евхаристии. Питайте ваше катехизаторское служение пищей сильных – Евхаристией. Откройте лик Христов всем, кого повстречаете, в бескорыстии и верности вашему служению. Да обновит Дух Господень вашу жизнь и да укрепит общение между вами. «Пусть мир наших дней, ищущий с тоской и надеждой, сможет получить Благую Весть не от грустных и упавших духом благовестников, которые раздражительны и беспокойны, а от служителей Евангелия, чья жизнь излучает энергию, кто в первых рядах получил радость Христа и согласился всю свою жизнь посвятить тому, чтобы было возвещено Царство и Церковь укоренилась в сердце мира» (EN 80). Посылаю вам благословение, которое так любил святой Франциск Ассизский:

«Да благословит вас Господь и сохранит вас. Да явит вам Господь лик Свой и помилует вас. Да обратит Он лицо Свое на вас и дарует вам мир».

Пусть Дева Мария, Звезда евангелизации, ведет вас и сопутствует вам, и да будет Она для вас знамением незыблемой надежды. Ватикан, 18 октября 2007 Праздник святого Евангелиста Луки. Перевод с французского Дмитрия Лейкина

В С Е Г О

П О Н Е М Н О Г У

ПРЕДЛАГАЕМ вашему вниманию

новые книги и пособия по катехизации «Жизнь – это тайна» ( 2 тома)

Этот очень яркий, хорошо иллюстрированный сборник представляет собой серию маленьких рассказов, написанных известными французскими педагогами-христианами. В оформлении издания принимали участие ведущие современные французские художники. Книга приятно удивляет своей цельностью, а разнообразие индивидуальных стилей авторов и художников позволит каждому читателю найти в ней что-либо по своему вкусу. Цель этих рассказов – раскрыть глубокие истины веры и нравственности простым, образным языком, доступным даже маленькому ребенку. Тема первого тома – тайна Божия. В нем говорится о природе Бога, о тайне жизни и любви. Второй том рассказывает о мире и человеке, об отношениях между людьми. Каждый рассказ завершается резюме для родителей. Книга адресована прежде всего дошкольникам и младшим школьникам, а также их родителям, катехизаторам и, конечно, всем тем, кто интересуется современными подходами в педагогике и французским изобразительным искусством.

Мои первые молитвы (книжка-раскраска)

С самых ранних лет ребенок включается в великое дело христианской

молитвы, которое объединяет все стороны нашей жизни в Господе. Для ребенка молиться значит смотреть на молящихся взрослых, в первую очередь – на родителей. До 6–7 лет ребенок не может молиться самостоятельно, он учится этому у тех, кого любит. Ему нравятся молитвенные жесты, со временем он начинает понимать слова молитвы и принимает их в свое сердце. Важно, чтобы молитва стала чем-то естественным для ребенка, вошла в его жизнь. Этому и служат предложенные в этой книге рисунки и тексты молитв, вдохновленные псалмами – жемчужинами библейской молитвы.

Программа для молодежи Это катехитическая программа для работы с учащимися 8–11 классов включает в себя 61 тему. Над программой работали специалисты двух католических епархий России: Архиепархии Божией Матери в Москве и Епархии св. Климента в Саратове. Программа состоит из пяти частей. Часть I (1–14 темы) посвящена человеку и смыслу его жизни, а также Богу, Который входит в человеческую жизнь, постепенно открывая Себя. Часть II (15–23 темы) учит осознавать ответственность за свою жизнь и отвечать Богу по примеру некоторых личностей в истории спасения. В части III (24–35 темы) раскрывается личное призвание человека к семейной жизни, монашеству, священству, их важность

79

В С Е Г О

П О Н Е М Н О Г У

и красота. Часть IV (36–46 темы) вводит в реальность жизни в обществе, помогая понять позицию христианина в этом мире и ответить на вопрос, как обрести свое место в нем. В части V (47–61 темы), посвященной Церкви, всесторонне представлен характер Церкви, раскрыта ее сущность, показаны благодатные дары Бога, действующего в ней. Программа позволяет выделить 4 годовых цикла. В связи с тем, что в приходах складываются различные условия работы с молодежью, программа построена так, чтобы у катехизатора была возможность учесть специфику и потребности вверенной ему группы и выбрать те темы, которые отвечают ее уровню и нуждам. Темы подготовлены таким образом, чтобы предоставить максимальные возможности для активного участия молодежи в учебном процессе. Каждая тема предлагает тексты для самостоятельной работы и вопросы для того, чтобы участники группы могли их анализировать и сделать свои выводы. Имеется также материал для катехизатора, помогающий ему подготовиться к встрече.

Катехизис для взрослых

Книга адресована прежде всего взрослым католикам, особенно катехизаторам, которые участвуют в передаче Благой Вести, пробуждая и укрепляя веру у детей и молодежи. В то же время эта книга может заинтересовать всех, кто желает знать, во что веруют католики. Церковь, рожденная в день Пятиде-

80

сятницы силой дарованного Святого Духа, с момента своего основания благовествовала на множестве языков. И сегодня она вновь на разных языках и среди разных народов провозглашает свою веру, строго придерживаясь того, чему учила от начала. Этот катехизис дает возможность католикам приобщиться к неизмеримым богатствам веры Церкви и указать надежные ориентиры, которые она предлагает. Так они смогут увереннее и радостнее продолжать свой путь, созидая общину верных и свидетельству о Христе. Итак, эта книга предназначена для того, чтобы «всякому, требующему у нас отчета в нашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (см. 1Петр 3, 15).

«Первые лучи Евангелия»

Катехуменат взрослых Курс «Первые лучи Евангелия» представляет собой материал для систематических встреч по подготовке взрослых к таинствам христианского посвящения: Крещению, Миропомазанию, Евхаристии. Курс состоит из двадцати пяти тем, расположенных на отдельных карточках. Предложенный материал можно использовать для работы в небольшой группе или индивидуально. Издание адресовано катехизаторам и тем, кто готовится к принятию таинств. Указанную литературу можно приобрести в центрах катехизации всех епархий или заказать по почте.

Журнал издается Катехитической Комиссией Конференции Католических Епископов РФ

«Созидаемое Богом не очам Божиим доставляет приятность, и одобрение красоты у Бога не такое, как у нас. Для Него прекрасно то, что совершено по закону искусства и направлено к благопотребному концу». (Василий Кесарийский, Гомилии на шестоднев 3.10)

«…Когда речь шла об отдельных (творениях), говорилось лишь: И увидел Бог, что это хорошо; когда же речь зашла обо всем [творении], мало было сказать просто хорошо, но следовало добавить: хорошо весьма. Ибо если отдельные творения Божии по внимательном рассмотрении отличаются, каждое в своем роде, похвальной соразмерностью, стройностью и упорядоченностью, то насколько более все это верно в отношении всех творений вместе, то есть в отношении вселенной, которую наполняют отдельные творения, собранные воедино? Ведь красота, присущая частям, гораздо более заслуживает похвалы в целом, нежели в частях». (Августин Иппонский, О Книге Бытия против манихеев 1.21)

«Когда ты при входе в какой-нибудь дом видишь повсюду вкус, порядок и красоту, то, конечно, подумаешь, что им управляет хозяин, и что он гораздо превосходнее, чем все эти блага; подумай же, что и в доме этого мира, когда смотришь на небо и на землю и находишь в них промышление, порядок и закон, – есть Господь и Отец всего, Который прекраснее самых звезд и частей всего мира». (Минуций Феликс, Октавий, гл.17-18)

В подготовке данного номера принимали участие: Т. Бурмыкина, Х. М. Вегас CMF, Т. Канакри FMM, М. Король, М. Т. Рамуш FMM, свящ. С. Тимашов. Фото на 1-ой стр. обложки И. Галынина

Адрес редакции: 191186, Санкт-Петербург, Невский пр., 32/34, на имя Марии Терезы Рамуш. тел./факс (812) 571 58 96 E-mail: radouga@katechein.ru Web: www.katechein.ru

Главный редактор Х.М. Вегас CMF Редакционный совет: с. Д. Антонув, Л. Господникова, д. В. Дегтярев, с. Т. Канакри, с. И. Станьска, свящ. П. Юрковский Дизайнер Е. Мануилова Технический редактор В. Кабак SDB Корректор Л. Минина Отпечатано в типографии Салезианского Центра “Дон Боско”, Гатчина.

Тираж: 500 экз. Подписка: 200 руб. 4 номера за год Почтовые расходы по доставке: по России – 100 руб.; за границу – 200 руб.

радуга 8

Прославим наилучшего Художника, премудро и искусно сотворившего мир, и из красоты видимого уразумеем Превосходящего всех красотою. Из величия сих чувственных и ограниченных тел сделаем вывод о Бесконечном, превысшем всякого величия и по множеству Своей силы превосходящем всякое разумение. Хотя и не знаем мы природы сотворенного, но и то одно, что в совокупности подлежит нашим чувствам, столь удивительно, что самый деятельный ум оказывается недостаточным для того, чтобы изъяснить как следует самомалейшую часть мира и чтобы воздать должную похвалу Творцу, Которому слава, честь и держава во веки веков, аминь. Василий Кесарийский Кто не способен сразу постигнуть это благо, кто медлителен либо вообще в разумении, либо в понимании веры, хотя бы и напрягал силу быстрого ума и остроту разума для познания, – тот постигнет это высшее и вечное благо, если обратится к рассмотрению творений Божиих и через то благое, что сотворено, узрит Творца стольких дел, ибо все это хорошо весьма, как сказал Господь. Порядок вещей, стройность, красота! Есть ли человек – как бы тугодумен он ни был, – которого все это не побудило бы любить Творца? Если мы любим родителей, нас породивших, то сколь сильнее должны мы любить Творца и Создателя наших родителей! Итак, зиждительная мощь Бога, хотя и невидимая, проявляется в Его делах: создания говорят о своем Творце, дабы неразумеющий понял. Амвросий Медиоланский Видел ты величие? Подивись могуществу Создавшего. Видел красоту? Изумись премудрости Украсившего. …Когда увидишь красоту, величие, высоту, положение, вид, столь долговременное существование, – то, как бы слыша голос и научаемый видом, ты покланяешься Создателю, создавшему столь прекрасное и чудное тело. Иоанн Златоуст

1