1-11

www.xy-li.ru

ИЗДАЕТСЯ С 2009 г.

www.neo-lit.ru

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Со времени основания газеты все наши номера были тематическими и, не побоимся этого слова, остросоциальными. То про гопников, то про русский наци-анализм и антифашизм, то про любовь и деньги, то про Новый год. Некоторым читателям может показаться, что наши авторы пишут только на одну тему — о геях, но это неправда. Магистральная тема нашей газеты — пропаганда здорового образа культурной жизни.

БЕЗ ТЕМЫ

Г

де-то по трассе Москва — Киев, в Калужской области, долго радовал водителей щит, врытый, видимо, вместо ремонта дороги, нормальными калужскими мужиками из ДРСУ-9. «Ни гвоздя вам, ни жезла!» — честно желали они черным с желтого каждому проезжающему. И прямо-таки на душе спокойней становилось от такой дивной свободы волеизъявления, непривычной, неразрешенной, даже чем-то запретной. А что такого, вроде бы? Ремонтировали дорожное покрытие, остались какие-то копейки, изготовили такой добрый щит водителей побаловать, ну и — врыли. Всем приятно. И про качество дороги уже как-то не вспоминаешь после таких Настоящих слов с общедоступного плаката. Так нет ведь! В один прекрасный день надпись эту затерли. Топорно, вандалоемко замазюкали черной пастой добрые русские буквы. Догадываются водители, не начальство ДРСУ-9 эту команду дало. Да и местные жители, наверное, не стали бы подобной чепухой заниматься. Есть подозрение, уважаемые читатели Ху Ли, что сделали это производители гвоздей. Запретили простой и открытый жест от одних мужиков другим мужикам, усмотрев, видимо, антирекламу товара своего. А ведь вы знаете. Как хочется русскому сердцу свободы. Ну, хоть не в затяг! Пусть капельку, чуточку, на остриё души. Мы ведь не профессоры Плейшнеры поголовно. Обычные люди. Нас и водка-то не гнет, и войны не бьют, и метеориты растворяются в стране бесследно. Дай хоть на понюшку воздуха, ну, хотя бы один воздушный шарик надуть! Так нет ведь, откуда-то из-за угла непременно появляется зловещий производитель гвоздей и сразу норовит ткнуть в твой шарик: демонстрируя, видимо, качество своего злого товара. После всех этих околощитовых переживаний редакция газеты Ху Ли решила дать молодым и неизвестным авторам свободную тему, понимая, что только наши страницы стерпят их яростный, многими ненавидимый Слог. Мы по-прежнему не скрываем своего простого человеческого желания: делать то, что нравится, не мешая другим, не нарушая законы Российской Федерации, не споря о том, что такое хорошо и что такое плохо. Просто делать, дышать. Любить. Радостно, что к этой нашей простой, в общем-то, идее, начинают прикипать Люди. Глядишь, в один день и сам Производитель Гвоздей придет и скажет, что, мол, ошибся, отказавшись от рекламной полосы в этой газете. А мы ему скажем, пожалуйте. Но уже не по этой смешной цене, с которой вы нас выставили за порог. Мы поняли, что Свобода стоит дороже. Так что давайте, скажем мы ему, делиться друг с другом тем, что есть у каждого. В этом выпуске несколько сюрпризов. Прежде всего, мы стартуем с региональными вкладками в газету: сейчас и здесь несколько пейсателей из Великого Новгорода, чьи тексты в обычном мире, в других городах нашей необъятной как-то недоступны. Продолжит удивлять изобретательностью Геннадий Легостаев. Дима Передний покончит с Личинкой, Александр Хрон напишет удивительной красоты латиноамериканский сериал, находясь в Скандинавии, а Сергей Гейченко разбросает по выпуску очень необычные головы.... А я, учредитель этой газеты, буду продолжать тащить свой пень туда, где ему улыбнутся. Ни гвоздя вам, ни жезла, уважаемые читатели. Хорошего, умного, свободного чтения в новом сезоне Неоновой газетки “Художественная литература. Хроники нашего времени”. Кстати, с этого года есть возможность редакционной подписки на наше маленькое (но очень гордое) СМИ. Обращайтесь за свободой в редакцию. С уважением, Николай Зырянов

2

Тем не менее, этот номер выходит без темы. Еще он, заметим в скобках, выходит без корректора, чтобы нормы русского литературного языка не ограничивали свободу наших авторов. Мы намерены и дальше сохранять эту контркультурную традицию. Иными словами, нашим авторам и их героям в этом номере предоставлена полная свобода. Что делать с этой свободой, подскажет русскоязычный автор из Украины Саша Кладбище: «Кто старше — бытом был затрахан, кто младше — выращен в Сети. А мы идем вперед без страха, и нам открыты все пути». Московская журналистка и писательница, известная русскому андеграунду под псевдонимом Мандала, поделится историей о деревенской девушке Наташке, перед которой встал выбор: свобода или жизнь. Писатель из Калининграда Елена Георгиевская расскажет, кто испортил «ворованный воздух» и куда заводит свобода творчества. Ахтунги будущего в рассказе главреда будут сражаться за свои гражданские свободы и штурмовать образовательный стандарт. Излишне напоминать, что тема свободы в мировой литературе так или иначе связана с политикой. Редкому студенту или школьнику не попадался на экзамене билет «вольнолюбивая лирика Пушкина», «вольнолюбивая лирика Лермонтова» или, к примеру, «творчество поэтов-декабристов». Англоязычные студенты не меньше наших страдают от Байрона. Вольнолюбивая лирика как анчар стоит среди образовательного процесса и травит целые толпы абитуриентов. Знай Пушкин, сколько молодых орлов будут сидеть в темнице, заучивая его стихи, он бы не высказывался так опрометчиво. А сколько вольных птиц с тех пор отправили гулять вместе с ветром и ждать пересдачи! Вольнолюбивая лирика звучала в стенах советских школ и вузов как скверный анекдот. Почти так же весело сейчас звучат некоторые стихи Агнии Барто, но уже совсем по другим причинам. На смену хрестоматийным стихам привалила матерная диссидентская лирика и унылая проза гулагов. Лет десять это воспринималось как откровение, но у современного читателя такие «человеческие документы» вызывают скорее зевоту. Когда бродский становится пушкиным, он начинает попахивать анчаром. Со свободой в России дела всегда обстояли неважно. Соответственно, и в русской литературе эта тема то рвала на себе тюремную робу, то скатывалась в полный беспредел. Европейское вольнолюбие было куда менее мрачным и экспрессивным. Французским студентам эпохи «красного мая» для достижения желанной цели нужно было всего лишь пробежаться по улицам, выкрикивая дурацкие социалистические лозунги,

перебить витрины и спалить несколько автомобилей. (Подробнее об этих бунтующих бездельниках — в романе Робера Мерля «За стеклом».) Принесла ли французскому обществу пользу последовавшая за этим отставка правительства де Голля — вопрос открытый, но об этом вольнолюбивые персонажи думали редко. Немецкие активисты действовали более основательно и периодически стреляли в нехороших капиталистов, а также отнимали их деньги. Помимо экономической выгоды для террористов это принесло еще и пользу мировому кинематографу в виде фильмов Фолькера Шлендорфа. Об изнанке кубинской свободы писал Рейнальдо Аренас, на собственной шкуре испытавший последствия «левацких» настроений, но его романы на русский переводить не спешат. Роман «Швейцар», который можно купить в РФ, отражает реалии США, и остается только надеяться на выход «Артуро, самая яркая из звезд» - романа о судьбах кубинских политзаключенных. Российским авторам-нацболам вроде З. Прилепина тоже удалось побыть вольнолюбивыми — правда, без особых последствий, а самый вольнолюбивый российский автор Эдуард Лимонов является по совместительству и самым популярным. Где бы он ни появился, все фотографы устремляются к нему, потому что он красивый. Почти как Аренас (Редакция вынуждена притормозить, чтобы снова не скатиться в толерантную тему однополого секса.) Загадочному русскому менталитету чужда уравновешенная американская модель внутренней свободы. Пожалуй, что подлинную, дзенскую суть свободы в литпроцессе уловили только битники, а вслед за ними — американские кинематографисты, которые нещадно экранизировали Кизи и Томпсона. Они грозятся даже снять фильм «On the Road» по роману Джека Керуака. Американцы вообще очень любят жанр роуд-муви, потому что безграничную свободу в него впихнуть проще всего. На роуд-муви паразитируют и пендосский мейнстрим, и пендосский андеграунд. Каждый свободный американец должен как минимум ездить автостопом, а в идеале — давать в жопу, как герои режиссера Грега Араки. Ибо только анальным сношением, по мнению американского артхауса, ломаются пределы контроля. Только порвав анус, американский герой может вырваться из границ повседневности, преодолеть узы потребительского общества и обрести, наконец, самого себя. Еще безграничную свободу, по мнению западных деятелей культуры, приносит вирус иммунодефицита человека. Он, как никто, помог самораскрыться персонажам эпохи девяностых, которые благодаря ему «острее чувствовали каждый миг». Любимый современной молодежью Чак Паланик предложил иную, достаточно взрывную концепцию освобождения от консуматорского

*** Красная площадь находится в Москве, Лоб располагается на голове, Ладони располагаются на руках — Я стою посреди комнаты голый в носках. Осень сидит на столе во дворе во тьме. Ветер из форточки в меру приятен тем, Что приносит запах бутана и шашлыка. Я буду жить дальше, но непонятно, как.

Грег Араки

Увлекшись процессом жизни, перестаёшь Помнить о цели. Порыв, кураж, Скромность мешают создать продукт. Всю свою нежную жизнь я иду к Тому, чтобы не бояться себя равнять С теми, кто заслуженнее меня, Но гораздо мертвее. Впрочем, влечёт не лавр, А возможность дуть себя из горла. Время имеет место в самом себе Оно с природой как слесарь и райсобес. Пространство нам положено поперёк, Время — вдоль. Знание наперёд — Это прогулка пёхом от головы До ягодиц, в перспективе — смерти. И за несколько лет провидения ты привык Быть насаженным на темпоральный вертел. Время — отец потока. Оно мужик. Поток всегда вырождается в колесо Или приводит в яму. Буквально всё — Это истоки и отпрыски хомякатруженика или вариации на тему совка. Цель моей жизни и строй моего пупка Окажутся шахтообразны, если не Зачахнут в своей мёбиусной длине. Короче, в теле и воле всегда растёт Энтропия. Круговорот, вход — Какие рифмы ещё для себя найдёт Тупик? И поэтому я болю Всей головой о будущем капитале Времени, долженствующем по рублю Быть намытым в потоке, осевшем в теле...

«Красный май» во Франции общества, и потому его книги консумируют с бешеной скоростью. Однако, даже его фанаты предпочитают дедовские методы: колесить по дорогам и крушить пределы контроля детородным органом. Все-таки роуд-муви неистребимы, особенно в Соединенных Штатах. И только русские герои предпочитают сидеть. Не важно, где, главное — чтобы было с кем обсудить все аспекты этой самой свободы. Например, с вольным товарищем, который кровавую пищу клюет за окном, или с активистом МГЕР на озере Селигер. Но редакция газеты Ху Лi, как всегда, против. Мы считаем, что в РФ со свободой дела обстоят как нигде благополучно, и такие глупости не стоит даже обсуждать. Только у нас можно бесплатно скачать из интернета любую интеллектуальную собственность. Только у нас можно анонимно и неанонимно оскорблять депутатов, не боясь штрафа. Только у нас строгость законов компенсируется необязательностью их соблюдения. Главред Ху Лi — единственный русский блоггер, который еще не орал «пора валить из этой страны!» Редакция газеты Ху Лi гордится гражданством РФ и презирает «вольнолюбивую лирику». Пусть ее пишут какие-нибудь диссиденты. А мы будем пейсать просто без темы.

№ 1 (11) 2011 "Без темы"

I. Капцы результата и процесса неразрывны, как тили-тили И трали-вали. Возможно, более. То ли скорость моя дубеет, то ли Кости мои с концов подтаяли. Впрочем, это уже детали. В нашем деле число вариантов проскользания по нормали Тяготеет к нулю.

II. Красная площадь находится в голове. Рука целиком помещается в рукаве, А дление жизненной скорости — на руке. Мои ноги уже синеют на сквозняке. Умные мысли чаще всего просты. Синтаксис для мышления — как костыль, В крайних случаях — почти как велосипед. Но слово само — дом. Будучи свёрнут, свет Ночью проходит бликами по краям Всякой искусственной вещи. При этом я Тоже блещу, как созданье культуры, как Сам себя выговоривший знак. Так что спасибо времени и веществу За то, что стоя на воздухе, я живу. И слава Тому, благодаря Кому я Сам формирую собственные края. И в этом хотя бы преодолел траву.

Упырь Лихой

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

3

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Г. Легостаев

СВОИМИ РУКАМИ

Для работы с электроинструментом… Что-то мастерить по дереву любят многие, благо для этого сейчас есть все условия — любой инструмент можно приобрести, да и цены вполне приемлемые. Если раньше предложение ограничивалось, в лучшем случае, дисковой электропилой да электрорубанком, то сейчас любой, желающий постолярничать, может приобрести к этому базовому инструменту и электролобзик, и шлифмашинку, и даже электрофрезерную ручную установку. Есть и другой инструмент для работы с деревом, более специфический. Но как бы ни был богат ассортимент ручного электроинструмента, толку от него будет мало, если не будет условий для его использования. И главное условие — обрабатываемый элемент должен быть надежно закреплен — на коленке ни электропилой, ни чем другим работать нельзя. Нужен простой и удобный столярный верстак, где можно было бы быстро и надежно закрепить хоть доску, хоть брусок или какойдругой обрабатываемый элемент. Классические столярные верстаки показаны во всех печатных пособиях по столярному делу. Я никогда такого верстака не имел, судить о его удобстве работы с электроинструментом не берусь. У меня верстак самодельный и наиболее простой. Сделан он по принципу слесарных тисов — один элемент неподвижен, к нему с помощью винтовой передачи прижимается второй элемент. Так же и здесь — к неподвижно закрепленному на металлической раме метровому отрезку многослойной фанеры (можно взять и доску толщиной 20-25 мм) при помощи двух винтов (М16, длина 300 мм) прижимается второй такой же отрезок. Обрабатываемая заготовка надежно крепится между ними. Работать удобно любым инструментом. Я при помощи этого верстака изготовил во время постройки дома все столярные изделия — двери входные и межкомнатные, оконные коробки и переплеты, пилил шпон, обрабатывал доски для потолка и пола, брусок для каркаса перегородок. Сделать самостоятельно подобный верстак несложно — главное, подобрать подходящие винты. Такие можно взять от старых автомобильных домкратов — и по диаметру, и по длине они очень хорошо подходят к данной конструкции. Все остальное достаточно просто и вариантов здесь много — у кого какие материалы будут под рукой, тот так и сделает. Поэтому предлагать чертежи верстака, я думаю, незачем…

Без этого самодельного верстака работа со всем этим электроинструментом становится довольно проблематичной

4

Этот дом стоит на фундаменте, в одиночку изготовленном с помощью самодельного бурового станка

Столбчатый фундамент? Без проблем… Сейчас у нас бум строительства. И кризис не только помешал этому, но даже помог — цена на многие стройматериалы в прошлом году, например, была значительно ниже, чем раньше. Но как бы там ни было дальше — будут цены выше или ниже — строить люди все равно будут. А снизить затраты на строительство можно всегда и главный путь здесь — строить своими руками. Я знаю многих людей, кто решился на это. Кто-то от недостатка средств, кто-то от интереса к самой работе, кто-то и от того, и от другого вместе. Я тоже один из них — свой дом я построил практически в одиночку. Своими руками сделано все — от фундамента до окон и дверей, и даже печь вторую сложил сам. В результате дом площадью в восемьдесят пять квадратных метром обошелся нашей семье всего в двести тысяч рублей (цена материалов в пересчете цен 2010 года). А иначе никакого дома нам бы не видеть никогда — платить за все возрастающие аппетиты наемных строителей у нас доходы не позволяют (семь тысяч на члена семьи в месяц ). И о каких бы домах можно было мечтать при таких доходах, если не надеяться на свои руки? Да — тяжело, да — долго (шесть лет строили), но ведь победили! Сейчас все трудности строительства позади и стали уже и подзабываться даже. А дом… он мне дороже любого дворца — столько в него вложено сил! Но никаких сил не хватит, если все делать вручную, без механизации. И я, когда начинал, сразу решил, что опору сделаю на своих механических помощников, которые и возьмут на себя самые трудоемкие виды работ — земляные, бетонные, погрузо-разгрузочные. Так на свет появились самодельный буровой станок, бетономешалка с комбинированным приводом (от трехфазного двигателя и вала отбора мощности трактора), кран к трактору, прицеп-лесовоз, ковш на заднюю навеску для перемещения разных материалов по будущей стройплощадке, разные другие более мелкие приспособления типа талей и блоков для поднятия тяжестей на стены. Все эти механизмы и машины и стали основой при строительных работах, за которые я тут же и взялся. Приведу одну цифру - за все годы строительства за наемный труд было выплачено всего восемнадцать тысяч рублей. Но ничего бы мне не сделать, если бы не эта техника — трактор МТЗ-80 и набор самодельного строительного оборудования. Именно они (да еще жена) и стали первыми и единственными помощниками в нелегком деле строительства дома. Сегодня я расскажу об устройстве первого из этих механизмов — ручном буровом станке, который и изготовлен был первым, и пользы принес (да и сейчас приносит) достаточно много. Станок понадобился потому, что фундамент будущего дома я решил сделать столбчатым по классической схеме — с балкой-ростверком. И если с этой самой балкой, которая и должна монолитно связать все столбы фундамента в одну конструкцию, никаких проблем быть не должно — только опалубку сделать, арматурный каркас связать, да и заливай — то вот со столбами нужно было определиться, а как готовить ямы под них? Чем? Руками на глубину метр тридцать (в нашей местности на такую глубину закладывают подошву фундамента) ровную яму выкопать практически невозможно. Вот и стал думать, как бы сделать такой буровой станок, на котором чтобы и в одиночку работать можно было,

и надежный бы он был, и простой в изготовлении. Надо сказать, что самодеятельным конструированием техники я занимаюсь давно, есть уже и опыт, и база материальная, так что сомнений не было - сделаю! Так и вышло — станок получился настолько хорош, что заработал с первого раза без всяких доделок и переделок.. Производительность агрегата зависит от диаметра рабочего органа (буровые насадки сменные), плотности грунта, глубины скважины, количества работающих. Если взять самые трудные условия (максимальный размер бура в 360 мм, пласт тяжелой глины, один работник), то на проходку одной скважины потребуется 40–45 минут. Вдвоем — быстрее. Но помощник под рукой есть не всегда, поэтому и рассчитан станок так, что работать на нем можно и в одиночку. Станок прост, сделать его, имея навыки в конструировании, несложно. Да и материалов потребуется немного: несколько метров уголка 25x25 на раму, немного листового железа на оголовник и опоры, с десяток метров трубы диаметром 42 мм на сам бур, удлинители к нему и рычаги вращения. Из готовых узлов и деталей понадобятся фаркоп от автомобиля (у меня — от ГАЗ-52), ручная лебедка, рассчитанная на усилие не менее 500 кГс (для подъема бура), четыре штыря-державки (можно использовать зубья от бороны) и шнеки разного диаметра для изготовления буровых насадок. Главный элемент станка — сам бур. Основой его является труба диаметром 42 мм и длиной 2700 мм. В нижний конец трубы вварена конусная насадка длиной 200 мм. К ней приварена винтовая «змейка» из полосового металла толщиной 2 мм. «Змейка» — очень полезная деталь Благодаря ей обеспечивается высокая производительность, а также возможность работать на станке в одиночку. При вращении «змейка» сама затягивает бур в грунт — для этого не нужно прилагать никаких дополнительных усилий (а мне приходилось видеть, как в аналогичных конструкциях сверху даже сажали человека «для веса»).

Художественная литература. Хроники нашего времени. Буровые насадки сменные, диаметром 20, 28 и 36 см; крепятся они к трубе бура сквозным болтом М10. Можно работать и без насадок, только «змейкой» — например, для устройства заземления или скважины из забивной трубы. Ножи насадок изготовлены из культиваторных стрельчатых лап, заточены и приварены к лопастям шнека. К буру крепятся еще два небольших узла: кронштейн подвеса, за который цепляется трос лебедки при подъеме, и механизм вращения инструмента. Устройство этих узлов понятно из чертежей. Добавлю только, что шарнирное крепление рычагов вращения очень удобно в работе: иначе приходилось бы постоянно перемещать их по мере заглубления, что неминуемо снижало бы производительность. Рама станка состоит из четырех стоек, соединенных между собой обвязками в середине и у основания. Стойки опираются на 5-мм пластины с просверленными в них отверстиями для штырей-державок. К оголовнику крепится фаркоп-кондуктор спереди и ручная лебедка для подъема Всякий самодельщик знает, что любая конструкция редко работает безупречно сразу после изготовления. Часто уже в процессе испытания что-то приходится доделывать, переделывать, регулировать или вообще изменять отдельные узлы. То же самое раньше бывало и у меня. Но вот этот станок порадовал: он заработал с первой попытки так, как и было задумано. Все расчеты оказались верными, никаких поводов ни к доделке, ни тем более к переделке не возникло. С одной стороны, это обусловлено простотой конструкции, с другой — тщательной проработкой всех узлов на стадии проектирования. Ну и, конечно, качеством изготовления.

Станок в рабочем положении

Схема бура: 1 – труба диаметром 42 мм, 2 – механизм вращения шарнирного типа, 3 – кронштейн подвеса бура, 4 – болт М10 крепления буровой насадки, 5 – буровая насадка, 6 – шнек, 7 – ножи, 8 – конус, 9 – «змейка».

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

Станок для бурения скважин: 1 — рычаг-удлинитель; 2 — механизм вращения; 3 — бур в сборе; 4 — ось шкива; 5 — фаркоп-кондуктор; 6 — оголовник; 7 — трос подъема; 8 — рама; 9 — штырь-державка (4 шт.); 10 — опора (4 шт.)

На трех колесах… Покататься по глухим местам, по оврагам да буеракам, по густым лесам да болотам любят многие, а не только грибники, рыбаки да охотники. По таким местам не пройдет никакой самый навороченный джип — не помогут ни блокировки с лебедками, ни широченная резина, ни трапы, ни прочие приспособления. Причина одна — это техника тяжелая и габаритная. Где-то для неё склон крутоват, где-то место между деревьями тесновато, где-то почва слабовата. Хорошая вещь джип, слов нет, но и ему не все «по колесам». А ведь хочется иметь технику такую, чтобы и там проехать можно было, где только человеку пешему и пройти можно, да и то с трудом. По лесным тропам, например. Или вообще без троп, напрямую между деревьями, объезжая завалы, переезжая овраги, взбираясь на склоны холмов — туда, где никто до тебя никогда не ездил, и никто не проедет после. В самую глушь нетронутой человеком природы, где нет старых кострищ, где не встретишь ни окурка, ни брошенной пластиковой бутылки, где можно почувствовать себя наедине с природой — именно наедине, а не в вынужденном соседстве еще с кем-то. Скажете, нет таких мест? Есть! И техника такая есть — квадроциклы. Небольшие по габаритам, легкие по весу, с мощными двигателями и широкими колесами — они могут проехать там, где другой технике и не снилось. И любителей такой мототехники с каждым годом становится все больше и больше… Но вот беда — стоит такой «конек-горбунок» немало, иногда и подороже иного автомобиля. И если лишних средств нет, а покататься хочется — выход только один: сделать такой мотоцикл самому. Но это задача не простая, не каждому по силам. И база нужна солидная, и опыт в самодеятельном конструировании иметь. Тут важно не переоценить свои силы, иначе вместо надежного транспортного средства получите одно разочарование при виде нескладного, не доделанного до конца уродца, который в лучшем случае, лишь будет ездить более-менее ровно от забора до забора. Поэтому, при желании сделать себе мотоцикл повышенной проходимости, лучше начать с трехколесной схемы. Сделать такую технику гораздо проще, запчастей и времени уйдет меньше, а удовлетворения от творческого процесса изготовления получите столько же. Кроме того, проходимость трицикла хоть и уступит четырехколесному собрату со всеми ведущими колесами, но все равно будет очень даже вполне достаточной. По крайней мере, для покатушек и по сырой лесной почве, и по грязным проселкам, и по первому снегу её вполне хватает. А поэксплуатировав трицикл некоторое время, можно и попробовать переделать его на четыре колеса. Итак, выбираем базу — мотоцикл для переделки. В принципе, годится любой. Но все-же есть один, который подходит для этого наиболее лучше. Это единственный мотоцикл Тульского машиностроительного завода, который выпускал до этого одни мотороллеры — мотоцикл повышенной проходимости «Тула». Его преимуществ перед остальными мотоциклами всего два, но они основополагающие — двигатель с принудительным охлаждением и широкие колеса. Именно этими качествами я руководствовался, когда покупал этот мотоцикл в далеких девяностых годах. Поездив на нем пару лет зимой и летом в том виде, что он получил на заводе, то есть, на двух колесах , я и решил существенно изменить его суть — поставить этого «горбунка» на три колеса, с дальним прицелом сделать из него когда-нибудь и полноценный «квадро». Но до этого пока руки не дошли, так что поговорим о том, что представляет из себя «Тула» именно на трех колесах. Переделка может быть простой и более сложной. При простой переделке «Тулу», при наличии запчастей, сварочного аппарата, «болгарки» и доступности токарных работ, на три колеса можно поставить за пару дней. Потребуются четыре подшипника в корпусах внутренним диаметром не менее 30 мм, материал для вытачивания промежуточного и ходового валов (сплошной металл или толстостенная труба), две дополнительные звездочки, вторая цепь, пара метров трубы диаметром 35–42 мм на переделку заднего маятникового рычага. Еще нужно колесо от сельхозмашин, которое установится вперед. Оно чуть меньше «тульского», но пойдет, если своего родного колеса найти не удастся. Еще нужны две ступицы от грузового мотороллера «Муравей». Все — больше ничего не нужно, если не считать материала на грязевые щитки задних колес и их кронштейны. Это, да еще багажник с габаритными фонарями, фаркоп для прицепа — чисто личное произведение, у кого какой вкус и возможности, тот так и сделает. Кинематика трансмиссии при такой схеме простая. Крутящий момент передается цепной передачей (передаточное число такое же, что и было на мотоцикле, ведомая звездочка использована та же) на промежуточный вал, который через два опорных корпусных подшипника крепится к маятниковому удлиненному ры-

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

Трехколесная «Тула»

чагу. К этому же бывшему маятнику (он теперь крепится к верхней части рамы не через амортизаторы, а простые металлические вставки) устанавливается и ходовой вал с приваренной звездочкой для второй цепной передачи. Здесь можно использовать цепь с более крупным шагом, например от мотоцикла «ИЖ» или опять от какой-либо сельхозтехники. Передаточное число — по желанию. Чем оно будет больше, тем меньше будет скорость, но больше тяговая мощь. У меня была передача с числом 2, скорость максимальная не больше сорока км в час, но зато прицеп, груженый в полтонны весом, «Тула» не чувствовала, легковой автомобиль легко брала на буксир, заползала с черепашьей скоростью на склон холма такой крутизны, что оглядываться вниз было страшно. Я не преувеличиваю, низкие обороты, мягкая широкая резина (то есть великолепное сцепление с грунтом) и сблокированные колеса (дифференциала-то нет) позволяли ей ездить по таким местам, где другую технику и представить нельзя. А малый вес позволял кататься и по заболоченной местности, по пойменным сырым лугам. На этой «Туле» я ездил на рыбалку по льду рек и озер, на охоту по лесным зимним санным путям. Есть у нас глухие деревни в лесах, куда зимой до сих пор ездят только на лошадях. По такому санному следу проедет разве что только снегоход. Но и «Тула» шла по нему тоже уверенно. Катался , бывало, по зимнему лесу и по утрамбованному тракторному следу, особенно, если протащили здесь спиленные стволы деревьев целиком — хлыстами. По такому следу можно было разгоняться, как по дороге — на четвертой передаче. В общем «Туле» покорилось все — и грязь, и снег, и лед, и болото, и лес. В те годы она фактически заменила мне лошадь — возила по бездорожью самого, таскала груженый прицеп при необходимых хозяйственных работах. Неприхотливая, не требующая никакого внимания, абсолютно незаменимая. Настоящий крестьянский «конек-горбунок». Но трансмиссию можно сделать и посложнее — без промежуточного вала и цепных передач. Да и мягкая независимая подвеска задних колес тоже не будет лишней. В качестве «заднего моста» у своего следующего трицикла я собираюсь использовать часть силового агрегата от «Запорожца» — коробку передач, сблокированную с дифференциалом. Передач в таком случае у техники будет 16 вперед и 4 назад, скорость можно будет подбирать любую — от самой минимальной по бездорожью, до высокой — на трассе. Передачу от двигателя можно сделать карданной через небольшой угловой редуктор. Можно сделать и проще — используя редуктор от «Муравья». Да и всю заднюю подвеску колес тоже можно взять от него же. Тогда вся переделка сведется лишь к небольшим сварочным работам по подгонке части рамы «Муравья» к раме мотоцикла-донора. Ну и дизайн, конечно — крылья колес, багажник, фонари. И вот уже готов без особых затрат и усилий небольшой вездеход, на котором хоть куда — на рыбалку, по грибы, на охоту. А подцепив к нему прицеп, получите надежное транспортное средство…

Своими руками / 2-я серия

5

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Д. Передний

ЛИЧИНКА (Окончание. Начало в №2, №4 за 2010)

— Я похож на сумасшедшего? Вашингтон изучила меня мутными, буксующими глазами. Стоило ли надеяться на сочувствие?

— Ты похож на пидора, — изрекла Вашингтон, довольная взвешенностью своего ответа.

— Ну, может быть, на контуженного пидора. А на психа похож?

— Мой первый муж был психом, между вами ничего общего.

— Котенка хочешь?

— Иди, знаешь куда? Котят в результате пришлось тащить на Птичий рынок. Кошка не обращала на них ни малейшего внимания. Из-за плеча Вашингтон вырисовался Борщик.

— Борщик, я похож на психа?

— Нет. Только сейчас заметил, что Вашингтон старательно замазала крем-пудрой фингал под глазом. Я стал по-настоящему подозрительным — мне показалось странным, почему Борщик побивает Вашингтон всегда после нашего с ней общения, а не, скажем, до или через неделю. Ревность? Вчера, еще до того, как я заперся на ночь в комнате, чтобы чуть не сойти с ума от одного слова «личинка», Вашингтон рассказала мне обо всех своих мужьях. Их было трое. Так как я слушал одним ухом, а другим ловил шумы радиостанции, запомнить удалось лишь то, что один из мужей, кажется, второй, был инвалидом. Вашингтон служила при нем сиделкой. Я тогда подумал, что она однозначно достойна другой судьбы, другой жизни, намного лучше той, которую приходилось влачить в квартире N44. Но на мой вопрос, почему она не бросит Борщика и не попытается встать на ноги, Вашингтон резонно напомнила о странностях любви. Любить Борщика? Это вне моего понимания.

— Спасибо, конечно, но если я не сумасшедший, почему у меня начались галлюцинации?

— Белая горячка.

— Предоставьте это себе. Я не пью.

— Значит, переутомился. Хотелось бы в это верить. Дэн на вопрос о моей адекватности ответил что-то совсем неуместное. Он сказал: — Мне кажется, ты очень умный. Но не знаешь, как этим распорядиться. Тебе необходимо вступить в какую-нибудь секту.

— Поосторожней подбирай слова, Дэн, а то я решу, что ты живой человек со своими мыслями и идеями, и начну с тобой считаться.

— Однажды придется, — это он произнес совсем мрачным тоном, и я поспешил удалиться. Ваня вместо того, чтобы нормально ответить на вопрос, начал строить мне глазки. Шурик ответил однозначно отрицательно. Крис вообще проигнорировала мои слова и стала зазывать на спектакль гастролирующей Бродвейской труппы. Остался Диего, но его мнение уже известно. При встрече он обещал рассказать мне что-то удивительное. Мы встретились с ним на Покровке, в заведении «Чай давай». После легкого ленча предстояло инспектировать квартиру Тобольцева.

— Как ты себя чувствуешь?

— Намного лучше.

— Все сидишь в своей квартире и ничего не ведаешь?

— О чем ты?

6

— Ты бы хоть покупал газеты, что ли. В них масса вранья, но и масса интересного.

— О чем ты?

— Государственный музей имени Пушкина рухнул так же, как и «Детский мир».

— Туда ему и дорога. Старый дядька был прав насчет цикла жизни камней. Скоро пол Москвы скрошится.

— Вот я и говорю, читай газеты. В них сейчас муссируется обратная версия, о террористических актах. Это были взрывы.

— Кто-то взял на себя ответственность?

— Нет. Но, согласись, спокойней думать, что по Москве гуляют террористы, чем верить во временность видов почвы.

— Согласен.

— В случае с ГМИИ без жертв тоже не обошлось. Триста шестьдесят шесть погибших и раненых. Правительство Москвы собирается ввести чрезвычайное положение.

— Это на руку каким-то политикам?

— Без сомнения. Но ты не беспокойся, у Магометова полно друзей в милиции, он с легкостью достанет нам соответствующие пропуска. Магометов собирается наделить разрешением на передвижение по городу всех своих постоянных клиентов. Я расхохотался.

— Этот человек никогда не теряет деловое чувство юмора?

— Никогда с тех пор, как ему инкриминировали ввоз из Чечни отравленных яблок.

— Что?

— В Чечне отличные яблочные плантации, во время войны оттуда завезли сотни ящиков яблок и по Москве прокатилась волна отравлений. А Магометова обвинили во всех смертных грехах, потому что он занимается фруктовым бизнесом. Неужели ты этого не помнишь?

— У меня амнезия, забыл? Но я помню, что мне нравится хурма, а не яблоки.

— Тогда выяснилось, что все яблоки были смазаны каким-то ядом. Правда, он оказался несмертельным в маленькой дозе. Тут они, к счастью, просчитались.

— Потрясающие люди. Как представлю, что они сидели и старательно смазывали каждое яблочко. По-моему, это называется патриотизмом.

— По-моему, ты политически неблагонадежен.

— Это из какой-то книги.

— Я мало читаю. Взялся тут за новый роман Пыреева, вокруг которого столько шума...

— Уф! Ну и как?

— Ну, там как бы в конце все намного масштабнее, чем ты рассчитывал в начале.

— И?..

— В общем, Пыреев списался.

— Боюсь, мне это только льстит.

— Получается, ты не в курсе, что Москва уже два года страдает повальной яблокофобией?

— Какая милая аллюзия на библейский миф. Я в курсе очень малого количества событий, Диего.

— В таком случае тебе будет интересно послушать об одном моем дознании. Читай-читай газеты, там очень много полезного. Я листал «Коммерсантъ» и наткнулся на большую статью о нынешнем Министре Просвещения. Интересный человек, думаю, он вскоре отвоюет пост покруче. Его зовут Сергей Гречишный. В статье помимо прочего говорится о его страстном хобби. Он коллекционер антикварной мебели. Это тебе о чем-нибудь говорит?

— О чем мне это должно говорить?

— Сюрприз все-таки получится.

— Чего? Диего, не валяй дурака.

— Гречишный коллекционирует не всякую антикварную мебель, а только в стиле ар-деко. Чуешь?

— Да о чем ты наконец?

— Нет, ты совершенно не мнительный. Я покопался в периодике и нашел налоговую декларацию этого Гречишного за прошлый год. Он собирался получить в приданое от новой жены квартиру в центре Москвы, что-то, правда, сорвалось, и эти данные затем признали недействительными.

роман

рисунки Aligerii

— Ну и?

— А в интервью Гречишный говорит, что в прошлом году у него неожиданно сорвалась сделка на получение коллекции мебели в стиле ар-деко. Еще он очень сожалеет о неожиданной кончине супруги.

— Министр Просвещения — неудачник. Чем ты меня хочешь впечатлить?

— Он бизнесмен, а в бизнесе не всегда все идет гладко. И кстати он может позволить себе антикварный гарнитур раз в год. Но ты не дослушал. Его жену и приемного сына похитили и требовали за них выкуп, а потом почему-то убили.

— Это то, что получила она в приданое от супруга. Признайся честно, зачем ты мне все это рассказываешь?

— Я рассуждал логически. Твой отец собрал хорошую коллекцию мебели в любимом стиле Министра Просвещения. Последний обязательно попытался бы заключить с ним выгодную сделку. Почему это не произошло? Коллекционеры знают друг о друге, их ведь не так много.

— Это не случилось лишь потому, что мой отец давно умер. А на контакт со мной твой Гречишный не вышел. Жаль, между прочим, я бы с удовольствием променял свою рухлядь на Филиппа Старка.

— Что и требовалось доказать.

— Что?

— Твоя квартира представляет единственный интерес...

— Это уже не моя квартира.

— ... Не важно. Твоя квартира, она как шкатулка — снаружи ничего примечательного, а внутри сокровище. По договору ты должен был получить двести семьдесят долларов...

— Я тебе сейчас в глаз дам! Обязательно было напоминать?

— ... Извини. Так вот я продолжу, трехкомнатная квартира вроде твоей стоит примерно сто тысяч, откуда в таком случае взялись остальные сто семьдесят тысяч баксов? Они за содержимое квартиры, за коллекцию мебели.

— Вполне возможно. Но какая связь с Гречишным? Ты думаешь, это он завладел моей квартирой?

— Не знаю, по налоговой декларации ему это вряд ли удалось.

— Тогда зачем ты надо мной измываешься?!

— Ну мне симпатичны всякие интриги...

— Об этом, как и о страсти ковыряться в попе или носу, стоит помалкивать, понял?

— Да.

— Поехали к Тобольцеву. Ты мне все настроение испортил. Мы долго звонили, но дверь никто не открыл. Похоже, что ни кредиторов, ни ближайших родственников холостяцкое логово умерщвленного юриста не интересовало. Диего поорудовал связкой ключей, выданной Пашечкой, и гостеприимным жестом пригласил меня в квартиру. Я не мог не заметить, что в черных водолазках и кожаных перчатках мы выглядели с ним очень стильно.

— А что надо искать?

— Сам знаешь. Ниточку. Какую-то связь Тобольцева с твоим делом. Придется все здесь перевернуть. Диего работал очень аккуратно, я же постоянно ронял вещи и невыносимо шумел. Через некоторое время Диего раздраженно схватил меня за плечи и затолкал на кухню. Тут я приготовил нам обоим зеленый чай, воспользовавшись очаровательными китайскими пиалами Тобольцева. Пришлось серьезно с собой поговорить, чтобы не унести сервиз в комнату на Маяковской. Прошло около пятнадцати минут, а Диего ничего не нашел. Он вернулся на кухню несколько разочарованный, одним махом выпил остывший чай и уставился на меня мрачно.

— Ничего, да?

— Наверное, он хранит все документы в офисе или попросту уничтожает их, если есть какой-то риск. В кабинет к нему будет тяжелей пробраться.

— А стоит ли?

— Ты же хочешь узнать, кто твои враги?

— Я неожиданно подумал, что мы крайне легкомысленно подвергаем себя серьезной опасности. Стоит раз и на-

№ 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени. всегда запомнить, что это не фильм. Это жизнь, а она любит заготавливать неприятные сюрпризы.

— Не беспокойся, со мной ты в безопасности. Мы выпили еще чаю. Я спросил: — А ты ведь уже занимался этим когда-то?

— Чем?

— Лазил по чужим квартирам, устраивал обыск. У тебя преступное прошлое?

— Тебе вдруг захотелось узнать обо мне побольше?

— Вроде того. Ты действуешь очень профессионально.

— Когда я был моложе, я не очень заботился о своей репутации. Этого достаточно.

— О'кей. Мы не будем об этом говорить. Пора уходить? Ты все просмотрел? Есть такая особенность: все тайное лежит на виду, но ты этого не замечаешь.

— Что здесь на виду? У Тобольцева идеальный порядок. Он не разбрасывает вещи.

— Нам нужен письменный стол. Здесь есть такой? — я сполоснул пиалы и поставил их в сушилку, откуда взял.

— Да. В маленькой комнате. На письменном столе тоже был образцовый порядок. Какие-то уродливые канцелярские товары, папки с чистой бумагой, справочники и книги по юриспруденции. Полупустые ящики.

— Взгляни-ка на это, — Диего протянул мне фотографию.

— Любительская фотка. Тобольцев на фоне музея им. Пушкина.

— Может быть, есть какая-то связь между ним и взрывом?

— Какая, Диего? Я вообще сомневаюсь, что это был теракт.

— Нам необходимо хоть за что-то уцепиться. Иначе твоя история останется без конца. Я тебе не говорил, но даже такой профи как Пашечка-ключник взвыл. Он хочет выйти из дела по той простой причине, что ничего не происходит. Твой дом никого не интересует. Давай предположим, что фотография здесь неслучайно. Во-первых, это единственная фотка во всей квартире. С чего бы Тобольцев стал ее хранить? А во-вторых, кроме этого мы больше ничего не нашли. Было бы глупо не воспользоваться.

— Воспользоваться как? Дурацкая, неудачная фотография. Здесь даже дата не стоит.

— Доверься мне.

— Как всегда. Я резко выехал из подворотни и задел крылом усохшую старушенцию. Она тихо вскрикнула и упала на мостовую.

— Чудовище, ты убил ее! — наорал на меня Диего.

— Нет, она просто в обмороке.

— Подожди, я помогу ей.

— Нет, Диего, поехали, черт побери, со всяким хламом возиться. Очнется, чего доброго в суд на нас подаст.

— Какой же ты мерзкий. Диего вылез из Порше и помог старушке встать.

— Она полдня себя собирает по частям, чтобы выйти на улицу и несколько часов ковылять за буханкой хлеба. У тебя никакого уважения к старости.

— Диего, прислони бабушку к стене и поехали.

— Надо отвезти ее в больницу.

— Она все равно скоро умрет, по какому поводу шум? Бабуля вышла из состояния шока и запричитала: — Ой, милый, не сжимай мне так локоть больно.

— Вот видишь. Спасатель из тебя никакой.

— Женщина, вам надо в больницу, — сообщил Диего.

— Зачем? Я ведь только что оттуда.

— Диего, отцепись от нее!

— Бабушка, вы себя нормально чувствуете?

— Да, милый, только локоть отпусти, мне с него сегодня гипс сняли.

— Оставь женщину в покое! — прикрикнул я на Диего. Но он меня не слушал. Диего взял миниатюрную старушку на руки, от чего та заверещала, и сел в Порше.

— И что ты всякую гадость в машину тащишь?

— Замолчи. Бабуля, вам куда?

— Я хочу домой, — всхлипнула старуха, как маленькая девочка.

— Поехали к ней домой.

— Откуда я знаю, где это, идиот?

— Бабушка, где вы живете?

— В высотке на Котельнической набережной.

— Это пять минут езды. Жми на газ. Мы представляли собой глупейшее зрелище. Я с брезгливой рожей и Диего с карлицей на коленях.

— Спрячь ее в бардачке. Копы увидит — остановит. Только милиции нам не хватало.

— Не надо в милицию! — взвизгнула бабуля.

— Не волнуйтесь, мы везем вас домой.

— Вот и высотка, дальше сами доберетесь? Диего отвесил мне подзатыльник.

— Больно, козел! Я с размаху ударил Диего по плечу, а старушка заорала во весь голос.

— Смотри на дорогу, ты нас всех убьешь!

— Не надо меня убивать! — вскрикнула старушка.

— Заткни ее, Диего, или я ей по морде дам.

— Только попробуй.

С грехом пополам я подъехал к нужному подъезду высотки.

— Пошли, — приказал Диего и направился со своей ношей в дом. Я, ругаясь матом, поплелся сзади.

— Ну что? Герой, да? Все, выпендрился, а теперь поехали. Диего не спешил уходить.

— Ты чуть человека не убил. Никаких сожалений?

— Но ведь не убил? Поехали.

— Надо убедиться, что с ней все в порядке. Оказавшись у себя дома, старушка успокоилась и даже развеселилась.

— Ой, какое приключение вы мне устроили.

— Будет что рассказать соседкам, — вставил я мрачно.

— Нет, я малообщительная. Я с соседями не лажу.

— Завидую им.

— Хотите чаю?

— Мы, видите ли, спешим...

— Конечно, хотим, спасибо за гостеприимство, — еще Диего предложил ей помочь. Пока они возились на кухне, я скучал в гостиной и строил планы гнусного побега. Квартира у старушенции оказалась просторной и богато обставленной. Другое дело, что вся роскошь давно пообтерлась, и сейчас бабуля скорее всего голодала. Но с былым процветанием расставаться не хотела. Из окна открывался замечательный вид на Москву реку и прилегающие к ней кварталы. Мне сразу захотелось оказаться в каком-нибудь кафе на Пятницкой, только бы подальше отсюда.

— Мария Германовна была лично знакома со Сталиным, — торжественно сообщил Диего, внося в комнату поднос с чаем и пирожными. Старушка плелась за ним и заливалась кокетливым смехом, который в ее незавидном положении я расценил как натруженно-щенячий.

— Не надо, Диего, не болтайте всякое. Мало ли что люди подумают.

— О, не беспокойтесь обо мне, я нем как могила. Диего, пей свой чай и пошли. Мария, кхе-кхе, Германовна, похоже, отлично себя чувствует.

— Не занудствуй, ладно? Старушка пребывала в экзальтированном состоянии. Наконец-то на нее кто-то обратил внимание — так ведут себя театральные актрисы после тридцати лет забвения.

— Сейчас люди говорят мне, что надо стыдиться отношений с Иосифом Висарионовичем. Таких близких, как у меня, — Мария Германовна к моему ужасу вырулила на излюбленную тему.

— Да, я была молода тогда, слишком молода. Но с тех пор ни разу не пожалела, верите?

— Верим, — Диего принял из ее рук фарфоровую чашку.

— Отвечай за себя, ладно?

— Что ты воняешь? — Диего сверкнул на меня глазами.

— Я не воняю.

— Воняешь. Сиди и помалкивай.

— Мне скучно.

— Тебя никто не спрашивает. Тут Мария Германовна окончательно меня убила. Она внимательно на меня уставилась и жизнерадостно сказала: — О! Да у меня еще один гость. Я тихо взвыл. Диего затрясся от беззвучного смеха.

— Знаете, что? — сказал я. — Я пошел. Я встал и направился к входной двери. Диего меня не остановил. Будет добираться до дома на метро. Пока я возился в прихожей с замком, не зная, как его открыть, и слишком гордый, чтобы просить о помощи, мне пришлось слушать еще одно откровение бабули.

— Вы ведь поняли, Диего, я была любовницей Сталина. Он увидел меня в театре и твердо решил мной завладеть. Я тогда была невестой непризнанного художника, но перед чарами вождя устоять не смогла. Мой жених ушел на войну, его, наверное, там убили, а я жила в роскоши и не знала лишений. Эту квартиру подарил мне Сталин. До сих пор помню тот день, когда я увидела из окна своей бывшей квартиры правительственную машину. Я даже предположить не могла, что это за мной. Думала, пришли арестовать моего Сереженьку. Где же я тогда жила?.. А где ваша мама, Диего? Она ведь только что здесь сидела. Она испанка, да? Сперва мне показалось, что обломки ГМИИ уже вывезли — за оградой виднелась только одна часть музея. Однако в этом и заключалась странность разрушений. Камень не разваливался и не растрескивался, а именно что крошился, превращаясь в пыль. У охраны и прохожих раскраснелись глаза. Ветер спокойно раздувал прах здания. Я направился к тому месту, где стоял на снимке Тобольцев. Его сфотографировали со стороны Музея частных коллекций, на тротуаре, то есть за оградой территории ГМИИ. С позиции Тобольцева мой взгляд уперся в кусты — музей за ними еле проглядывался. А вот с места фотографа, с другой стороны улицы, здание было видно отлично. Мне пришлось вернуться к Порше и взять из него охотничий бинокль. Я готов был поклясться, что при своем плохом зрении заметил кое-что любопытное на внутренней стене музея. Так оно и было. Сохранившиеся картины и скульптуры уже извлекли — тем удивительнее казалось обнаружить на том месте, которое привлекло мое внимание, большой холст. Отрегулировав бинокль, я понял, что это не

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

забытая картина, а уличное граффити. На стене красовались какие-то буквы и символы, талантливо сплетенные неизвестным варваром. Уличный художник работал под самым носом охраны, иначе я не мог объяснить появление изображения на стене. Еще мне показалось очень любопытным, что граффити можно разглядеть только с той точки, с которой фотографировали Тобольцева. С других ракурсов картинка пропадала. Пришлось согласиться с Диего. Мне удалось ухватить кончик ниточки. Диего мое открытие привело в поросячий восторг. Воспользовавшись своими связями, он попал в разрушенный музей и сделал несколько фотографий граффити. Предстояло выяснить, когда появилась эта картинка и кто ее сделал. Стоило же разговору коснуться возможной цели, скрывающейся за этим, как Диего начинал заикаться. Я откровенно не понимал его азарт. Так увлечься может человек, долгое время скучавший в расчете на неожиданный подарок судьбы. Диего не очень на него походил. Видимо, он просто был заядлым авантюристом. Лично я не мог полностью посвятить себя расследованию и получать удовольствие от одного процесса. Может быть, потому что все события были слишком близко связаны с моей судьбой. Диего ведь наблюдал со стороны. А я как будто переживал пору испытаний. Произошедшие события именно что испытывали меня. И не только на прочность. Я оказался не способен увлечься достаточно, чтобы забыть о Валентине. Забыть о нем не равнялось попытке не думать о нем. Думал о Валентине я очень мало, это не имело смысла, но вот помнил его, его запах, лицо, голосовые интонации, мимику, излюбленные жесты до болезненности отчетливо. Версия Диего, что Валентина никогда не существовало, что он плод моего воображения, естественно, была абсурдна, и я склонялся верить, что мой любимый банально меня предал. Эта мысль, как ни странно, вселяла спокойствие. Она распаляла надежду, что рано или поздно я в нем разочаруюсь — бросить человека в очень тяжелой, непонятной ситуации, до этого обещавшись помочь, ведь, это мало от кого можно стерпеть, тем более от дорогого сердцу. Но при этом я никак не мог избавиться от ощущения опасности, меня преследовало нервозное волнение, что с Валентином все-таки что-то случилось. Взять и бросить меня — этот поступок совершенно не вязался с его образом и вынуждал меня подозревать худшее. Правда, воображения не хватало себе это представить. У меня никогда не было настроения осознать разницу между любовью и боязнью одиночества. Разницу я видел, но углубляться не хотел — могло выясниться, что любить я не умею. По-настоящему любить, без излишней романтики и бытовых наслоений — удел немногих. Любовь — это наука, ей можно научиться, но, не имея предварительной подготовки, должного опыта и трезвости в суждениях, ничего путного создать не удастся. Есть люди с врожденным талантом любить, однако их очень мало и они опасны. Подавляющее же большинство человечества не любит, а поддается довольно дешевой эмоции, настолько засоренной, что изначальные мотивы пропадают тут же, стоит им только появиться. Можно сказать, что ты испытываешь эмоции, относясь к этому с долей иронии; сказать же, что ты любишь — это уже поступок, за него несут ответственность. Старым людям веришь в этом как-то охотнее. А гениев от любви, вундеркиндов от любви я никогда не встречал, хотя предполагаю, что они существуют и совершенно уверен в общественной опасности таких личностей. Наверное, я боялся признаться в собственной слабости, углубляясь в природу своего отношения к Валентину. Оно иногда казалось мне чересчур суетливым, чтобы походить на настоящее, глубокое, одухотворенное чувство. А расстаться и с этой иллюзией я, откровенно говоря, еще не был готов. Ожидая Диего (мы собирались ехать в Останкино — часть его плана), я решил узнать у соседей по квартире, не разбираются ли они в настенной живописи. Все почему-то приняли это за язвительную шутку и даже поглядывали на меня с подозрением. Дэн, который в последнее время как будто взял за принцип меня удивлять, ответил вопросом на вопрос. Только разговор у нас не получился.

— Дэн, ты что-нибудь смыслишь в граффити?

— А ты что-нибудь смыслишь в граффити?— спросил Дэн. Он задал этот вопрос спокойно, но как-то обреченно, будто вот сейчас между нами все решится, все недомолвки прояснятся.

— Я первый спросил. Дэн молчал и смотрел на меня выжидательно. И вдруг случилось глупейшее: зрачки у него закатились, и он уснул стоя. Будить я его, конечно, не стал и тихо выплыл из комнаты. Может быть, наркотиков нажрался или просто придуривался. Идиотизм какой-то. Помогла мне Крис. В последнее время она ходила тихая и подавленная — отношения с Ваней не ладились. Вместо того чтобы уйти, он все больше в себе замыкался. Крис чувствовала, что теряет его, но отпустить не могла. Видимо, я отвлек ее от самых мрачных мыслей. Она бросилась помогать мне с совершенно неуместным энтузиазмом.

ЛИЧИНКА

7

Художественная литература. Хроники нашего времени.

— У меня есть один знакомый ди-джей, он написал дипломную работу по уличным художествам. Он расскажет тебе все, что нужно и не нужно. Я ему позвоню. Диего резонно предположил, что время появления граффити можно установить по телерепортажам с места взрыва. Как всегда у него оказались нужные связи и нам быстро согласились предоставить отснятые материалы.

— Ты просто двигатель сюжета какой-то, Диего, я бы даже сказал... продвигатель.

— Рад стараться. Мы почти подъехали к телецентру.

— Как там Мария Германовна? — в свой вопрос я постарался вложить максимум ехидства.

— Жива. Я не собираюсь читать тебе морали, но запомни одну вещь — если ты не ценишь свою жизнь, это еще не дает тебе права творить беспредел. Понимаешь?

— По-моему, до сих пор мне удавалось не противоречить этой сентенции. Когда я сбил старушку, я очень за нее испугался. Честно. Но я смалодушничал — приезд милиции оказался для меня страшнее. Мне приходится скрываться, ведь ты помнишь. А чужую жизнь я умею ценить. Даже, если не доказал тебе это на действиях. Диего примиряюще улыбнулся и переменил тему: — Знаешь, а она, действительно, была любовницей Сталина. Ведь не соврала, хотя часто заговаривается. Я видел фотографии. Очень интересная женщина.

— Диего, Диего, осторожнее, тебя никак к пожилым женщинам тянет? Ты повязан с Леной, не забывай.

— Прекрати говорить глупости. Марии Германовне 97 лет.

— Ах вот почему от нее так пахло... В Останкино Диего пошел один. Я же накупил периодики и остался в Порше млеть под лучами весеннего солнца. Ничего интересного для себя в газетах я не обнаружил — Диего очень ошибался на этот счет, мне даже не удалось отличить «вранье» от «интересного». Внимание привлекла только заметка о Министре Просвещение Гречишном и статья о маньяке Краснопресненского района. В заметке о Гречишном рассказывалось, что он приступил к разработке новой школьной программы и что она должна стать сенсацией. Хорошим опровержением этому служила фотография министра. Редкий урод, весь расползшийся и немыслящий. Сомневаюсь, что он может быстро произнести слово «антиквариат», не запутавшись в первом слоге. Видимо, им управляли какие-то неизвестные силы, а история с любовью к ар-деко понадобилась для создания имиджа человека со своими простительными слабостями. Представляю, сколько им пришлось потратить средств, чтобы по крайней мере создать ему имидж человека. А из статьи об уже известном мне маньяке следовало, что он давно обезврежен и содержится в исследовательском центре. Как трогательно закончились его приключения. Маньяк подбросил трупы еще в несколько квартир и заведений. Мне показалось любопытным, что трое убитых, как и моя посылка, давно числились без вести пропавшими, а все остальные назывались бомжами и местными алкоголиками. Никак маньяк посчитал себя санитаром леса. В статье, правда, говорилось, что и сам он без определенного места жительства. Бедняжка. Или у меня паранойя, или так уж я воспитан, но скорее всего этого человека подставили. Надо же было на кого-то свалить вину. Может быть, скоро выяснится, что он несет ответственность и за взрывы. Диего вернулся примерно через час. Раскрасневшийся и нездорово улыбчивый.

— Это потрясающе, — сообщил он, залезая в машину.

— Граффити нарисовали после взрыва! Точнее, на следующий день, а это вообще ни в какие рамки не лезет.

— Занятно.

— Занятно? Это все, что ты можешь сказать? Это не занятно, киска, это заговор!

— Диего, да просто молодежь развлеклась, я только сейчас подумал. Для них же нет ничего святого, что там музей разрисовать.

— Нет, это сигнал. С этим как-то связан Тобольцев. Может быть, даже его смерть.

— О'кей, чего теперь делать будем?

— Сходим на встречу с этим ди-джеем. Может быть, он подскажет, кто сделал рисунок.

— Узнаете ли руку мастера? А вдруг у них диаспора, и они горой друг за друга?

— Тогда я воспользуюсь своими связями, нажму на него и сюжет продвинется.

— Чудно. Только я вывернул на дорогу в центр, как послышался раскат грома. Да, это было похоже на отдаленный раскат грома, поэтому ни Диего, ни я ничего не заподозрили. А звуковая волна как будто приближалась. Диего продолжал болтать, неожиданно замолк, и я увидел, как его лицо в секунду побледнело, даже козырнуло зеленым. Он смотрел в сторону, полу открывши рот.

— Ты чего, Диего?

— Ба... Башня... Она идет... Я совершенно не понял, что он имел в виду, но догадался посмотреть на Останкинскую башню. Она не шла... Она падала! И овладела всеми шансами грохнуться прямо на

8

нас, как мухобойка на зазевавшееся насекомое. С испуга я увлекся педалью газа.

— Ты идиот! — заорал Диего. — Ты же прикончишь нас!

— Поздно! Когда я увидел башню, мы уже были в эпицентре ее падения. Дай я задний ход, машина могла не успеть вырваться, тем более что за нами нерасторопно следовал троллейбус. Поэтому я нажал на газ, и Порше заскользил вперед. По сути... на встречу падающему строению. Диего хотел вырвать у меня руль, но я хорошенько врезал ему по скуле. От удара он повернул голову и теперь, не отрываясь, следил, за башней. Она посекундно росла, распухала и дымилась ватными клубами пыли. Раскаты грома сменились неприличным урчанием — башня, как грузная, толстозадая купальщица, ложилась на землю. Я ничего этого не заметил. У меня была одна задача — доставить нас вон до того рекламного щита, где мы будем в безопасности. Теперь нестерпимый грохот остался позади. Мы живы. Я было хотел притормозить, когда Диего заорал на весь район: — Сворачивай!!! Мне не надо было объяснять два раза — уже через секунду мы влетели в переулок между домами. Я посмотрел назад и увидел, как строительная пыль и обломки здания волной накрывают дорогу, где мы только что были. Не наори на меня Диего — Порше оказался бы погребен. Эхо падения долго не могло стихнуть. Люди, веселые будто на празднике, бежали глядеть, что стряслось. Порше, выкорчевав ударом миниатюрные качели, сник посреди детской площадки. Диего и я безмолвствовали. Я закурил две сигареты и одну из них протянул другу. После этого случая Диего вытребовал у меня недельный отпуск. Он сказал, что находиться рядом со мной опасно и ему необходимо морально смириться с этой идеей. Я всласть над ним поиздевался и вернулся домой. Там меня ожидали три новости. Пока меня не было, моей аудиенции требовал какой-то неизвестный. Не думаю, что это был положительный герой, раз даже Борщик невзлюбил его с первого взгляда.

— Он долго ждал в твоей комнате, но все-таки ушел, — рассказал Борщик.

— В моей комнате? Насколько помнится, я запер ее перед уходом.

— Но у него был ключ.

— А у этого мужчины была такая не располагающая внешность? Знаешь, как будто его только что выпустили с зоны. И еще он вечно позвякивает ключами в кармане.

— Ты его знаешь.

— Да. Только никак не ожидал, что он заявится ко мне домой... Борщик смерил меня ехидной улыбкой.

— Домой, говоришь? — уточнил он.

— Да, Борщик, я все-таки свыкся с этим местом и готов искренне обзывать его домом. Хотя, пойми... мне пришлось для этого преодолеть массу препятствий. На этом я красиво удалился к себе в комнату. По крайней мере Пашечка-ключник здесь не хозяйничал. Какого черта он сюда заявился, ведь ему полагается неустанно следить за моей квартирой? Хотя я догадывался. Слежка, на которую возлагались слишком большие надежды, не приносила совершенно никаких результатов, а это могло вывести из себя даже профессионала. Видимо, Пашечка хотел отказаться. И какой бы тон он, интересно, выбрал? Вкрадчивый? Кошка очень обрадовалась моему приходу. Она терлась о мои ноги, хотя миска с едой не пустовала. Сдается, в голове этого существа все-таки умещаются какие-то понятия о любви и преданности. Или Пашечка-ключник напугал ее своим неожиданным вторжением, и теперь она радовалась кому-то знакомому и понятному.

— Да, дорогая, я бы не хотел оказаться с такой личностью в одном помещении. Но извини, не моя вина, что у него ни грамма представлений о приличиях и частной территории. Надеюсь, он к тебе не приставал. Тут я заметил на столе бумажку, коряво исписанную розовыми чернилами. Вот это, действительно, смешно, Пашечка-ключник пользуется шариковой ручкой с девчачьими чернилами. Я внимательно прочитал текст.

— Знаешь, дорогая, — Кошка забралась на стол и ловила каждое мое слово, — Боюсь мне все-таки придется оказаться с ним в одном помещении. Он приглашает меня завтра вечером на свидание в клуб «Пусто». Якобы нам есть о чем поговорить. Ладно, отомщу ему за твою поруганную честь. А сейчас терпи, я выйду и куплю свежей пищи. Последовала сцена, достойная немого кино начала прошлого века. Я запирал свою комнату, когда дверь напротив исторгла Крис, из подъезда, почему-то матерясь, завалился Дэн, со стороны кухни материализовалась Вашингтон, а из комнаты ребят стыдливо сунулась незнакомая девушка, чтобы в мгновенье нервно убраться. Никто не сказал ни слова, все двинулись по исхоженной траектории, с недоверием поглядывая друг на друга. Я подошел к улыбающейся Крис.

— Как славно, что я тебя поймала, — залепетала она. Лицо раскраснелось, халатик полу обнажил красивую грудь, пошедшую гусиной кожей — судя по шуршанию в ее комнате, Крис или нашла нового любовника, или помирилась с

Ваней. — Помнишь, ты спрашивал о человеке, сведущем в граффити? Я ему позвонила, и, если еще интересно, через пятнадцать минут он ждет тебя в Сити, на центральной площади около фонтана. Его зовут dj drawn.

— Замечательно, я успеваю. Спасибо за помощь, — я чмокнул Крис в щеку.

— Это не все. Тебе звонил мужчина, хотел разговаривать.

— Он представился?

— Да. Валентин. Умей я краснеть или бледнеть, предпринял бы сейчас и то, и другое.

— Что он сказал?!

— Тогда ты не попадешь на встречу с ди-джей дроном.

— Прости?

— Этот Валентин просил передать, чтобы ты сидел дома и не смел даже нос высунуть на улицу. Сказал, что это очень важно. Но он явно не договаривал.

— Это все, что он сказал?

— Да.

— А как тебе его тон показался?

— Было плохо слышно, на линии какие-то шорохи. Но, по-моему, он очень устал.

— Устал?

— Да, голос у него был какой-то измученный, очень утомленный. Знаешь, будто он уже на всем крест поставил и, хотя предупреждает, все равно уверен, что ты ослушаешься и выйдешь на улицу.

— Именно. Он ведь не оставил телефон, как с ним связаться?

— Ничего. Говорил быстро, утомленно и первым повесил трубку, не попрощавшись.

— Естественно, я пойду на улицу.

— Только осторожнее давай.

— Так я не умею... Дашь мне свой парик? Понять и простить можно все, что угодно. Некоторые утверждают так, но тут же добавляют: только не ложь, только не предательство. Мне кажется, понять и простить можно и это. Я знаю, хотя от подобных сведений жить почему-то не легче, что люди в основе своей не желают зла. Люди не злые, они могут быть глупыми, недальновидными, расчетливыми, но злыми по большей части не являются. Просто у каждого есть какое-то представление о правильности и каждый существует и действует согласно ему. Проблема лишь в том, что почти у каждого человека есть свое индивидуальное представление о правильности, но друг с другом они обычно не совпадают. От этого противоречия и возникают конфликты, иногда непреодолимые. Тебя предали, но это только так кажется, человек же предавший ничего подобного и в мыслях не имел. Каждый человек понимает, как ему существовать, к сожалению, от этой строгой индивидуальности и возникают все проблемы. Вернее, только одна — непонимание. Ежели принять подобную истину — понять и простить можно будет, кого угодно и за что угодно. Естественно, существуют люди злые в своей сущности, но если ты заведомо осведомлен, что от человека нечего ждать хорошего — с него, соответственно, и взятки гладки. Это уже твоя собственная глупость, что ты с таким связался, что ты такому доверился. В эту теорию я верю давно. Она во многом упрощает мое существование, вернее, сосуществование, но почемуто не вырабатывает во мне любви к людям. Вроде бы должна была. Я не понимаю, почему моему сознанию так важно полюбить человечество, каждого его представителя. Эта какая-то внутренняя установка: людей нужно любить. И аргументов против я не нахожу, потому что уверен, повода не любить их у меня тем более нет. Из-за того, что я могу понять и простить, я никогда не держал зла на свою мать, которая меня бросила, никогда не хотел мстить убийцам отца — у них, видимо, была причина пойти на крайние меры. И если это они, кто строит мне сейчас козни, кто собирался убить и меня — я прощаю и это. Совершенно искренне. Единственное, чего я хочу — это вернуть Валентина, опять оказаться рядом с ним и знать, что он в безопасности, что ему хорошо. Я почти не сомневался, что с Валентином что-то стряслось. У меня были самые неприятные предчувствия. И если ему сейчас плохо — это целиком моя вина, потому что в эту историю он попал, возжелав мне помочь. И теперь я обязан спасти его. Во-первых, потому, что люблю, а, во-вторых, потому, что ведаю о благородстве. Правда, и в понимании и всепрощении надо быть крайне осторожным. Нельзя заниматься попустительством, от этого люди садятся на шею и теряют представление о мере. Они не злые, они — паразиты. Нельзя терять достоинство. О достоинстве мало, кто задумывается. В моей голове все утряслось. Теперь я должен был спасать Валентина, а не заботиться о собственном благополучии. Я вспомнил, что все мое расследование было проникнуто какой-то леностью. Да, мне интересно было узнать, кто мой главный враг и вернуть то, что мне принадлежало по праву (правда, я подписал несколько документов и сам себя этого права лишил), но человеческое естество зиждется на самосохранении, и поэтому в своих дознаниях я продвигался очень осторожно и даже неохотно. По сути, это Диего меня подпихивал, иначе бы я уже давно выдумал себе дру-

№ 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени. гое развлечение. Еще отказаться от расследования мне мешал Валентин, а после того, как он исчез, отказаться было просто невозможно — я бы не успокоился, не убедившись, что он в порядке. Теперь, когда я почти знал и целиком предчувствовал, что у него проблемы — действовать, и активно действовать стало намного легче. Как если бы что-нибудь случилось с моей кошкой, ведь никто кроме меня не может ей помочь, а главное — сама она себе не может защитить — естественно, я ринулся бы на помощь без раздумий. Та же ситуация сложилась с Валентином. От меня зависела его сохранность. С первого момента нашего знакомства он отнесся ко мне с незаслуженным вниманием, решил помочь мне, хотя я его не просил, но он сам почувствовал, что я нуждаюсь в помощи. Я хотел его отблагодарить и не потому, что испытывал чувство долга, как это случалось с моими случайными спасителями вроде Коли и того водителя. От тех я отделался минетом. А от Валентина разом не отмахнешься. Меня поражало его великодушие. Валентину не было от меня никакой выгоды, он не любил меня и не хотел, нас вообще ничего не связывало, и при этом он, не задумываясь, оказал мне внимание. По сравнению с ним я был всего лишь эгоистичным влюбленным. Ведь я не мог утверждать, что с тем же рвением бросился бы спасать его не будь в него влюблен. Так моя искренность все еще находилась под вопросом. Может быть, я хотел помочь ему, чтобы заслужить награду, привязать его к себе, обязать. Боясь самообмана, я тем не менее предпочитал не выводить себя на чистую воду полностью. Я ехал на встречу с ди-джей дроном. Не было никакой загадки, просто не все еще прояснилось. Это Диего всюду чудились секты и законспирированные организации, я же в эту романтику особо не верил. Необходимо верить во чтото очень практичное — у нас практичная реальность. Поэтому я уже почти полностью смирился с тем, что всю эту историю замутили бывшие коллеги и убийцы отца. Пока мне не открылись их мотивы, но это как раз тот момент, который надо прояснить. Главного же врага я вычислил. Та стремительность, с которой начали развиваться события, и опасность, наконец-то замаячившая на горизонте — они меня, естественно пугали. Я, черт побери, никогда не был мачо и никогда даже мысленно не желал себе приключений с возможным смертельным исходом. Своим звонком Валентин хотел предостеречь меня. Он уже однажды требовал, чтобы я покинул Москву из предосторожности. «Сиди дома и не выходи на улицу», что содержала в себе эта формулировка? То, что опасность за углом. Я уже не могу просто уехать из города, скрыться — за мной, видимо, следят, врагами установлено место моего нахождения. То есть все даже хуже, чем мне не хотелось бы. Но я не видел в своей жизни особой ценности. Я никогда не стремился ввязаться в авантюру, но мне точно не была свойственна трусость. Потом тот факт, что я должен был спасать не свою жизнь, а жизнь любимого, действительно, взбадривал меня и наделил отчаянием. Правда, мне мучительно не хотелось, чтобы все эта история превратилась в чернуху с мафией и грубыми разборками. Такая уж у меня тонкая сущность — не мое это. Мне подавай интеллектуальные поединки, желательно, совершенные со вкусом, а о каком интеллекте и вкусе можно говорить применительно к бизнесменам, избавляющимся от коллег-соперников заказами? Я решил красиво довести это расследование до крайней точки, а потом попросить помощи у Магометова. Не стоило забывать и об элементарной осторожности и смекалке. Именно поэтому, если кто и следил за домом на Маяковской — они так и не увидели, как я выхожу из подъезда. В определенный момент оттуда появилась только симпатичная блондинка. Зябко кутаясь в замшевое, узкое пальто, прикрывая подбородок шарфиком, она с завистью глянула на припаркованный Порше и вышла на дорогу ловить машину. К явному ее неудовольствию первой остановилась восьмерка. Очень грязная и побитая. Вечером центр Москвы превращается в фантастическое место. Этот город уже давно не стыдится — он красив, загадочен, разнообразен. Сумерки, к счастью, замалчивают его чрезмерную эклектичность. Да, это во многом пошлая и безвкусная мировая столица, но не вечером, не ночью. И не в своем типичном московско-сером цвете. Сталинская архитектура постепенно избавилась от ассоциации с репрессиями — возобладали ее стиль, умеренная помпезность и готическая таинственность. В Москве часто случаются серые дни, с серым небом, серым асфальтом, серым дождем и загадочными зданиями на их фоне. Это абсолютно киношная картинка. Центр Москвы — готовая декорация для мрачных детективов и фильмов в стиле кибер-панк. Именно об этом я думал, когда подъезжал к Сити с его уж совсем утопическими небоскребами. Сочетание высокотехнологичной архитектуры с атмосферной готикой сталинских зданий и обветшалым изяществом классицизма и модерна создавало ощущение нездешности. И год от года Москва все более вязла в ирреальности, в этой утопической будущности, где нашлось место и небоскребам, и вычурным особнякам, и строгим высоткам. Когда наступал вечер, начинался дождь или валил снег большими хлопьями это ощущение усугублялось. Неоновые вывески-иероглифы,

седая подсветка домов, выделявшая окна как запавшие глазницы, какие-то прожектора, изучающие небо. За этим кроется машинерия. Казалось, из-за домов должны стремительно появляться летающие автомобили. Мы в будущем. Оно негуманно. Ди-джей дрон ждал меня на центральной площади Сити около фонтана в стиле баухаус. Сити — деловой центр, после восьми он пустеет и становится местом сборища неформальной молодежи. Их пытались прогнать отсюда, но они не дались. В результате правительство Москвы слезно упросило их не бить стекла витрин и не разрисовать стены — пока срабатывало. Я подошел к парню на скамейке. Он слушал музыку в наушниках и не обращал на меня внимания. Мимо пронесся кто-то на скейтборде. Парень вздрогнул.

— Я разве с тобой встречаюсь? — спросил он тихо.

— Ты приятель Крис?

— Да. Dj drawn, — произнес свое имя на английский манер и улыбнулся.

— Спасибо, что согласился помочь. Я достал фотографию с граффити, протянул специалисту.

— Симпатичный у тебя прикид, — сказал ди-джей дрон и углубился в изучение.

— Сам не налюбуюсь.

— Чего ты от меня хочешь? — неожиданно грубо спросил он и вернул фотографию.

— Ты можешь сказать, кто это нарисовал?

— Это бессмыслица.

— Прости?

— В этом рисунке нет смысла, он не имеет никакого отношения к граффити.

— То есть ты мне не поможешь?

— Почему же? Я кое-что тебе объясню. Дело в том, что граффити — это своеобразное дилетантство, как поэзия в раннем возрасте — хочется выговориться, и иногда хватает таланта сделать это вменяемо. Можно набить руку в граффити, но невозможно стать в нем профессионалом, потому что это целиком свободный жанр. В нем есть своя типология, поэтому он почти всегда предсказуем, но он, как рэп, идет от сердца, он базируется на импульсе.

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

— А этот рисунок?

— Этот рисунок продуман. Ты у меня, что спрашиваешь, кто его нарисовал? Не подросток с улицы. Его сделал художник, которому известно, что такое техника, композиция и так далее, а это уже не граффити, это уже живопись, — диджей дрон усмехнулся. — Я, конечно, не берусь говорить, хорошая живопись или плохая...

— Меня это и не волнует. Но в этом рисунке есть хоть какие-нибудь элементы классического граффити?

— Есть, элементы есть. Поэтому я и сказал, что это бессмысленный рисунок. Граффити — простое предложение, междометие, образ. Графити всегда содержит хотя бы примитивнейшую мысль и ее, как правило, не составляет труда вычленить. Здесь у нас идиома, здесь название рэпколлектива, здесь политический лозунг. Я специалист, я в любой самой замысловатой вязи узнаю эту примитивную мысль. А данный рисунок ее не содержит. Он был создан человеком, который наблюдал граффити, но не постиг его смысл. Он взял технику, но это как сочетать буквы незнакомого алфавита. Однако сочетание здесь технически очень точное и не без полета фантазии, что и позволяет мне утверждать, что рисовал его профессиональный художник.

— Ладно. Это уже кое-что. А теперь скажи, пожалуйста, ты тусовщик? Ди-джей дрон расхохотался.

— А что?

— Если ты осведомлен, что происходит в тусовке граффитчиков, может быть, знаешь и этого художника? Он мог наведываться к вам, чтобы, как ты выражаешься, постигнуть технику. Ты ничего не запомнил? Парень посмотрел на меня с улыбкой и сказал: — Я тебе больше не помощник. Мне пора, извини.

— Ничего. Огромное спасибо за помощь. Только вот мне не понятно, ты мой последний вопрос проигнорировал или не хочешь отвечать?

— Рад был помочь, — сказал ди-джей дрон несколько резко для своей умиротворенной улыбки и порывисто встал. Он еще усмехнулся, глянув, как я убираю фотографию в изящный ридикюльчик, и быстро пошел в глубь вымершего, но ярко освещенного Сити.

ЛИЧИНКА

9

Художественная литература. Хроники нашего времени. Я вернулся на Маяковскую. Зашел в ночной магазин, чтобы купить ряженки на завтрак и свежей кошачьей пищи моему питомцу. Домой я направился медленным шагом через проходные дворы. На первый взгляд лекция ди-джей дрона ничего не дала. Я почти утерял заветную ниточку, вернее, предвидел, как теряю ее из лени. Мне предстояла утомительная работа, необходимо было проинспектировать все московские галереи и выяснить не сотрудничает ли какая-нибудь из них с нужным мне художником. Я несколько сомневался в успехе этого предприятия, но ничего другого не оставалось. Правда, в следующую секунду мое настроение стремительно возросло — с ехидством я понял, что на следующей неделе этим займется Диего. Ведь он такая безотказная лапочка. Сердце ёкнуло. От стены здания шаркнул человек и быстро последовал за мной. Со щемящей грустью я проклял себя за то, что до сих пор не завел маленький, карманный пистолетик.

— Я узнал тебя, — почему-то весело сказал убийца.

— Черт побери... Дэн.

— Что, не рад?

— Ты не поверишь, но я готов расцеловать тебя — так я рад тому, что это именно ты, а не кто-нибудь другой.

— У тебя голос дрожит.

— Это от напряжения, всякие тяжести таскаю. Капризно я вручил Дэну пакет ряженки и банку вискаса, а освободившиеся руки засунул в карманы замшевого пальто милой Крис.

— Как всегда замечательно выглядишь.

— Говори тише, никто не должен догадаться, что это я. Как ты меня узнал?

— Я видел, в чем ты вышел, иначе, конечно, не догадался бы.

— Подошел бы к симпатичной девушке, стал клеиться, а она в ответ: «Дэн, не будь идиотом». Он рассмеялся.

— Чего это ты такой добродушный, Дэн?

— Это я хотел у тебя спросить.

— Это ты злыдня, не я. С тобой совершенно невозможно общаться, особенно в последнее время.

— Ничего плохого я не замышлял. И это с тобой невозможно общаться — ты как глянешь... А вообще ты мне нравишься.

— Ответного комплимента не дождешься.

— Я и не рассчитывал. Мы подошли к маленькой пекарне в соседнем дворе от нашего дома. Ближе к полуночи здесь можно было купить свежий, горячий еще хлеб, чем я и занимался почти каждую ночь до своей эстрадной карьеры. Мы купили по батону и, быстро управившись с горбушкой, ринулись выковыривать обжигающую, потрясающе вкусную мякоть.

— Как ты думаешь, Дэн, почему мякоть белого хлеба ассоциируется у меня с патриотизмом?

— Рудимент советской эпохи. Пшеница там...

— Но я ее почти не застал, эпоху в смысле.

— Гены, мальчик мой.

— Тише ты, никто не должен догадаться, что я мальчик.

— От кого-то скрываешься?

— От кредиторов.

— Пошли-ка быстрей домой — скоро двенадцать, комендантский час начинается. Кстати, не хочешь выпить пива? Я всегда знал, что отношусь к незнакомым и малознакомым людям с предубеждением. Дэн оказался чудесным собеседником — я, правда, не очень поспевал за его за мыслями. Они походили на пунктир, каждая следующая совершенно необязательно становилась выводом или ассоциацией к предыдущей. Это утомляло. Мы пили пиво, запершись в моей комнате от пьяной Вашингтон, которая отчаянно нуждалась в общении. Пиво. Ненавижу. Тем не менее я моментально захмелел и, распластавшись на кровати, большей частью молча слушал и неуместно кивал головой. Дэн дал мне почитать роман собственного сочинения, вернее, рукопись с неоригинальными псевдонимом и названием и полу истершимся отпечатком чьего-то ботинка на титульном листе. Со времен дневника Нелли никакое чтиво в этой комнате не появлялось, о чем я, кстати, очень жалел, потому что всегда любил книги. Но ритм, это мягко сказано, моей жизни как-то не предполагал созерцательные паузы.

— Я очень рад, что Останкинская башня рухнула, — строчил свой пунктир Дэн. — Это заставит людей обратиться к вещам, о которых они забыли. Такие экстремальные ситуации действуют на общество благотворно. И отчетливо проступает, у кого есть что-то за душой, а кто существует на автомате.

— Чтобы определить это, необязательно лишать человечество телевидения. По-моему, такие вещи сами собой разумеются, — это я зря вставил.

— Ты знаешь про личинку кровососущей мухи? Приехали. Сомневаюсь, что ему требовался ответ.

— Это фантастическое существо. Нет, я имею в виду эта личинка вполне реальна, но она поражает своим... стилем. Иные существа просто дожидаются жертвы, и хвать — они уже сыты. А личинка кровососущей мухи под-

10

ходит к этому процессу даже ответственней, чем самые изощренные пауки. Она вкладывает в ритуал создания ловушки колоссальное количество энергии. Плетет какие-то ниточки, которые блестят слизью, как бисером, — это привлекает внимание насекомых. Вообще ее ловушки похожи на очень качественную бижутерию. А самое ужасное, как эта личинка, похожая на змейку, съедает свою жертву. Насекомое прилипает к ниточке, а личинка сползает по ней, медленно, с какими-то зомбированными глазками, достигает цели и всасывает ее. Конечно, я не требую, чтобы у личинок были осмысленные глаза, но меня поражает это сочетание тупейшего автоматизма и почти искусства в создании ловушки. Если забыть о ее предназначении — ведь она безумно красивая...

— Какой бред... Хотя, нет, забыл, бред — это, когда клонируют овечку Долли, а она в результате сдыхает от ящура. Я начал дремать. Но у Дэна была еще одна раздражающая привычка, каждый новый монолог он начинал с вопроса, и волей неволей приходилось участвовать в диалоге, которого не было.

— Как ты относишься к Соловкам? — спросил Дэн жизнерадостно. Я чуть не подавился.

— Что ты имеешь в виду?

— Соловки ведь были лагерем в сталинские времена.

— Проститутки, которых туда ссылали, продолжали заниматься проституцией... Это из Солженицына.

— В наши дни на Соловках очень странная ситуация, много недобитых олигофренов, может быть, даже детей тех, что были заключенными во времена правления Сталина. В лагеря ссылались не только преступники, диссиденты, всякая там шваль и интеллигенты — шла многоуровневая чистка общества, и ссылались даже шизики и физические уроды. Создавалось ведь идеально-покорное и здоровое общество. Мне кажется, что роль подобных лагерей сильно недооценена.

вало твоим задаткам и способностям. Если в сущности ты раб, то и быть тебе рабом. Если воин — то воин. Правитель значит правитель. Эта система существовала очень органично.

— И в один прекрасный день себя изжила.

— Зато существовала очень и очень долго, уж подольше новоявленной демократии. Народ отупел и возгордился — вот и рухнула. Конечно, демократия утверждает, что каждый человек — ценность. Но это знание распаляет гордыню, и каждый урод считает себя драгоценным материалом. Что в этом хорошего? Чтобы государство существовало гармонично, каждый должен работать на эту задачу, а не удовлетворять собственные жалкие потребности, к чему призывает демократия и с чем она никак не может совладать. Демократия изживет себя быстрее, чем можно предположить. Уже пора чистить общество и начинать все с начала. Поэтому я и утверждаю, что лагеря скоро вернуться. На этом месте я вдруг понял, что во всех словах Дэна есть своя внутренняя логика. Глубоко мне не симпатичная.

— Дэн, уже три часа ночи, у меня начинается приступ головной боли. Хватит пичкать меня тоталитаризмом и выбирай, ты у меня спать остаешься или к себе идешь?

— Но неужели ты не понимаешь?

— Черт...

— Легко говорить, что правление Сталина было аморальным и жестоким, но почему все забывают о том духовном возрождении, которое пережила нация?

— Дэн, это была иллюзия, а не возрождение.

— Вот именно. Народу и требуется прекрасная иллюзия, потому что большая его часть не способна жить без идеалов. Это сущность человека — искать идеальное и, таким образом, безусловных авторитетов среди себя. Сталин был таким авторитетом и он вытянул за собой народ, всегда склонный на идеал трудиться. А всех остальных, по сути проповедующих разврат, деградацию и перманентную

Тут уж я не выдержал, и дрему как рукой сняло: — Дэн, боюсь тебя разочаровать, но роль лагерей вообще не оценена. Это безнравственное и неправомочное изобретение, которое может существовать только в соответствующей стране.

— Ты вот еврей и интеллигентик...

— Черт, надо Визина в глаза закапать — опять в них проступила трагедия всего иудейского народа.

— ... тебе дали такое воспитание в семье. Ты только что не собственное мнение высказал, а то, которое в тебя вбили, твоя семья, а она как представитель определенной национальной и политической группы.

— Кис, не обижайся, но какого черта тебе может быть известно о моей семье, которой у меня по сути не было? В меня ни хрена не вбивали, меня только ремнем лупили. Это то, чего ты по жизни не дополучил.

— Я за феодализм...

— Поздно уже.

— Если уж говорить о нравственности, то самый безнравственный политический строй — это демократия. Это политика недальновидная и культивирует она попустительство, иначе существовать не сможет. А во время феодализма, каждый знал свое место. Это место соответство-

борьбу с чем угодно, лишь бы она была, — всех их он сослал в лагеря, чтобы сделать общество здоровым. Конечно, под горячую руку попали и уродцы, и даже невиновные, но строгая логика в этом процессе была.

— Я чего-то не понимаю, ты, что, Климова начитался? Дэна снесло на другую тему.

— Ты не замечал, что люди ходят по одной и той же траектории?

— Отъебись.

— А ты обрати внимание, что каждый день, вставая, умываясь, завтракая, отправляясь на работу, возвращаясь с нее и т.д., ты производишь одни и те же стабильные действия и движешься по одной и той же стабильной траектории.

— Дэн, как всегда боюсь тебя разочаровать, но я не хожу каждый день на работу. И в последнее время моя траектория забрасывает меня в такие места, о которых я даже не подозревал. Дэн посмотрел на меня со строгим любопытством. Он спросил: — Ты признаешь, что, прознав о специфической траектории каждого гражданина, можно будет сверху абсолютно контролировать общество и направлять его туда, куда требуется?

№ 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени. Я не нашелся ничего ответить, бросился Дэну на шею и заткнул его поцелуем. Он не шевельнулся, и хотя не отвечал на мою ласку, все же и не оттолкнул.

— На это уйдет слишком много время, — признал я, отстранившись.

— На то, чтобы прознать о каждой траектории?..

— Да, нет, идиот, на то, чтобы растопить твое смущение.

— Меня не надо топить.

— Угомонись. Так ты здесь остаешься или возвращаешься к себе в комнату?

— У тебя кровать большая и удобная.

— Понятно. Раздевайся, ложись и гаси свет. Дэн сделал все по-своему. Сначала он погасил свет, долго смущенно сопел в темноте; раздеваясь, снял только брюки и носки и коряво бухнулся в постель. На это, действительно, уйдет много время. Я прижался к нему под одеялом. Пока же Дэн кряхтел и откашливался, неожиданно понял одну вещь. Я осознал, что, освободив Валентина, отрекусь от него. Это была моментальная вспышка альтруизма, без которого мое сознание работало неприкаянно, в холостую. Я сделаю вид, что отрекаюсь от него, дабы вручить Валентину свободу. Нас ничего не связывает. Своей помощью я могу обязать его, но никогда так не поступлю. Потому что люблю его. А любить значит прежде всего думать об интересах противоположной стороны. На пути к этому есть преграды из трусости, самообмана и эгоцентризма, но я преодолею их, у меня есть силы. Я люблю Валентина, сейчас он нуждается во мне, я спасу его, но награды требовать не стану. Наступит время говорить себе правду и только правду. От этой мысли мне сделалось грустно. Альтруизм, конечно, очень красивое и праведное чувство, но, чтобы дать ему волю, необходимо многое в себе изжить. Прежде всего, игнорировать первородный страх одиночества. Легче сказать, чем сделать. Я только плотнее прижался к смущенному Дэну. А ведь он мне нравится. Мне подумалось, что отпустить Валентина станет намного проще, если я привяжусь к кому-то другому, а после пробуждения в лесу влюбляться я начал до абсурда быстро. И почему бы мне, например, не выбрать этого чокнутого, но красивого парня? Что мне стоит? Я хотел поцеловать его еще раз, но Дэн отвел лицо.

— Давай как-нибудь потом, я чего-то не готов. Но все у нас получится, ты не волнуйся. Эти мне их ломки... Чего они боятся, оказавшись со мной? ВИЧ подцепить? Мозгляки. Я повернулся на бок и попытался заснуть. Ничего не вышло. Головная боль, как пинцетом, колупавшая мозги. И еще Дэн храпел, а мне слышалось: «Души меня подушкой. Души меня подушкой. Душкой». Презирать я начинаю также быстро, как влюбляюсь. Если не стремительнее. Дэн меня больше не интересовал. Утром он трусливо бежал из кровати и оставил дверь незапертой, так что из коридора любой мог отсчитывать пускаемые мной струйки слюны. Целый день Дэн избегал моего взгляда и старался со мной не заговаривать. Ничего у нас не получится, это так надо понимать. А уже к вечеру я презирал его всеми силами. Я зашел в комнату ребят, чтобы поболтать с Шуриком. Сел на кровать Дэна. Он спал, ноги торчали из-под одеяла. Неожиданно я почувствовал мерзкий, сырный запах. Пахло от его ног. Точка. Около клуба «Пусто» шумела изрядная толпа и чувствовала себя преспокойно, хотя до комендантского часа осталось совсем ничего — Магометов действительно заботился о своих клиентах. Мне же пришлось досрочно вызвать из отпуска Диего. Встречаться он со мной отказался, но пообещал, что все устроит. Таким образом, меня внесли в список приглашенных и на проходе вручили специальный пропуск для свободного передвижения по городу в ночные часы. Пашечки-ключника не оказалось ни в одном из пяти залов заведения. Во втором у меня попросили автограф, в третьем я забрался на вытянутый стул около бара и заказал виски. Здесь людно — задумай Пашечка что-нибудь плохое, он никогда не решится действовать при стольких свидетелях. А идти с ним на улицу я никогда не соглашусь и не только из чувства самосохранения — какого мнения будет обо мне местная публика, если я покину клуб с эдаким уродом? Я слегка нервничал. Но в целом скорее чувствовал себя азартным, нежели напуганным. Бармен поставил передо мной длинный и очень узкий стакан.

— Это еще что? — спросил я, брезгливо вскинув бровь.

— Виски, как вы заказывали.

— А почему в таком бокале?

— Простите, у нас сегодня очень много посетителей и все стаканы для виски уже использовали.

— Я, что, ошибся дверью и попал в клуб «Менопауза поэтессы»? Бармен посмотрел на меня зло и двинулся обслуживать следующего клиента. На стуле слева восседала красивая блондинка в черном платье с оголенными плечами. Ее волосы были уложены в стиле new look. Еще она постоянно теребила красные коралловые бусы на шее. Женщина посмотрела на меня и сказала: — Я так устала от вас.

Потом она открыла сумочку, достала портсигар и закурила сигарету. Бросила бармену: — Дайте мне пепельницу, сколько вас уговаривать. Бармен подчинился. Я наблюдал за ней с безразличием. Ее первая фраза нисколько меня не задела.

— Ну, что вы глазами меня трогаете? — блондинка выпустила дым и опять притронулась к бусам. — Да, это я. Известная актриса и сценаристка. Популярность изматывает меня. Она завертела головой и прошептала: — Где же он? Совершенно не приручен держать секреты. Должно быть, женщина увидела нужного человека. Она порывисто встала и направилась в соседний зал. К счастью, больше я ее не видел. Справа от меня сидели двое мужчин. Они громко обсуждали события последних дней и дружно сошлись на том, что все это нечестивые планы правительства. Ему же они инкриминировали прошлогодний жуткий скандал, когда маньяк-убийца вырезал всех ведущих одного отечественного телеканала. Канал всегда был в оппозиции правительству, и, по мнению моих соседей по барной стойке, оно решило избавиться от него таким вот изощренным образом. Всю вину, естественно, свалили на какого-то сумасшедшего. Эта версия, кстати, была очень популярна, и именно поэтому я со дня на день ждал, чтобы в террористических актах обвинили маньяка Краснопресненского района. Можно ведь превратить это в добрую традицию. Краем уха я еще услышал о новой программе Министра Просвещения, на днях отосланной для рассмотрения в Думу. Один из мужчин утверждал, что она поставит точку на воспитании в школьниках индивидуальности и независимости. Эта программа должна была вернуть нас в советские времена с их единой идеологией и единственным правильным ответом на любой вопрос. То есть в основе новой образовательной программы Гречишного лежала репрессивная школьная система, подавляющая стремление к творчеству. Мужчины пару раз упомянули имя австрияка Иоганна Гербарта, жившего еще во времена правления Габсбургов. На основе его взглядов сформировалась теория образования, утверждавшая, что ум человека пассивен и не способен к творчеству, а цель обучения, таким образом, состояла исключительно во внушении ученикам нужных мыслей. Получалось, что главный способ обучения — это всего лишь тренировка памяти, и именно к этому призывал в своей программе Гречишный. Мужчины по соседству понимали, что такое нововведение отбросит нас на пару сотен лет назад, но все же констатировали энтузиазм, который программа вызвала и в Думе, и в широких слоях общественности. Я так и не понял, хорошо это или нет. Если правительство поставило своей задачей воспитать новую покорную нацию — подобные способы окажутся очень уместными. Но это вызовет невероятный скандал на мировом уровне. Кто-то грубо хлопнул меня по плечу. Я чуть не захлебнулся своим виски. Позади хмуро улыбался Пашечка-ключник.

— Надеюсь, это не отголоски ваше привычки стрелять людям в спину, — шутка получилась намеренно прямолинейной.

— Пошли в другой зал, здесь слишком шумно. Надо поговорить.

— Диего сказал, что ты открываешь рот только по делу.

— Вот именно. Мы быстро направились в пятый зал, где располагалась чил-аут зона. Я крепко сжимал в руках узкий бокал с недопитым вискарем. А почему он вчера со мной не разделался, неожиданно пришло мне в голову? Зачем ему понадобилось вызывать меня в людный клуб с натренированными охранниками, и таким образом усложнять себе задачу? Нет, Пашечка-ключник не собирается меня убивать. Как ни глупо это звучит, ему, действительно, есть, что сказать. Своим задом Пашечка накрыл почти весь диванчик. Я скромно присел на краюшке и нервно приложился к бокалу. Черт, виски закончилось.

— Чего тебе, Пашечка? Не льсти себе идеей, что твое общество мне приятно.

— А ты не хами, пацан.

— Так, от любовной прелюдии прямо к делу.

— Я больше не могу сторожить твою квартиру...

— Ах, ты об этом...

— Диего чуть не угрозами заставляет меня продолжать это дело, но я — пас. Туда никто не придет. Не знаю, чего вы задумали, ребята, но похоже, у вас мания преследования.

— Понятно-понятно, Пашечка, не переживай, я сам хотел тебя отпустить... Но я не успел договорить. Пашечка резко схватил меня за плечи, развернул к себе спиной, и я почувствовал как в бок впилось что-то стальное. Уж явно не член. Пашечка держал меня за горло, а в бок тыкал пистолетом, он шептал: — Спокойно, милашка, спокойно. Сейчас мы тихонько пойдем отсюда. Только обещай, что будешь покорен. А то я тебе всажу в печень...

— Мне больно, сукин сын. Чего ты хочешь?

— Вставай, приобними меня и пошли к выходу.

— А как же мое достоинство? Пашечка явно не ожидал подобного вопроса. Он рассчитывал напугать меня своей железякой, но я твердо знал, что

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

он не откроет пальбу в клубе. Именно поэтому я изо всех сил пихнул его локтем в грудь, и, освободившись, слабо отводя руку с пистолетом, всадил ему узкий бокал прямо в глаз. Долю секунды я видел, как пустой бокал наполняется кровавой жидкостью, а уже в следующее мгновение искал выход на улицу через кухню клуба. Вырвавшись на улицу, я с дуру побежал в самую гущу арбатских переулков, в сторону от клуба и от своей машины. Надо было забраться в милый сердцу Порше и газовать отсюда, что есть мочи. Когда эта мысль пришла мне в голову, было уже слишком поздно — я заплутал в незнакомых мне улочках и даже не знал, какой дорогой возвращаться в исходную точку. Было уже два часа ночи, окна в домах почти не горели, встретить кого-нибудь на улице из-за комендантского часа не было надежды. И вот я шастал по переулкам, пытался успокоиться, хотя бы восстановить сбившееся дыхание. Кто черт побери свел меня с этим кретином-ключником?! Диего! Диего очень хотел, чтобы я поверил в преступность Валентина, и он направлял меня туда, куда ему было угодно. Я даже предположить не мог, что Диего мне враг. Но все сходилось — только что его отныне одноглазый приятель пытался меня застрелить. Я не поверил своим глазам от счастья, когда различил в конце переулка ковыляющего старичка. Бомж, наверное. Он поможет мне выбраться отсюда.

— Эй, вы! — крикнул я, и эхо разнеслось по всему кварталу. — Эй, вы, черт вас дери! В какую сторону Арбат?! Я нагнал старика и к своему ужасу осознал, что это никто иной как Пашечка. Но он уже не представлял опасности. Пашечка-ключник, видимо, даже не слышал моего окрика — он ковылял, сгорбившись, все лицо в крови, он прижимал руку к животу, из которого торчал огромный тесак. Меня чуть не стошнило. Теперь, как и прежде, каждый сам за себя. Еле себя осознавая, я все-таки добрался до Порше, может быть, через полчаса или через час и вернулся на Маяковскую.

— Что ты пытаешься доказать? Или я безбожно отстал от жизни и не знаю, как развлекается современная молодежь? Когда я вошел в квартиру N44, Крис пыталась выбить дверь в комнату мальчиков. Она лупила по ней ботинком на внушительной платформе, дверь вздыхала, а штукатурка безвольно ссыпалась на пол.

— Ваня окончательно решил меня бросить, — из глаз Крис хлынули слезы. Я обнял ее. В тот момент моему пониманию целиком были доступны чужие боль и отчаяние. Я обнял Крис из сострадания. И, потом, мне хотелось наконец прикоснуться к чему-нибудь живому, чтобы окончательно не утерять в него в веру.

— Не плачь, милая. Он слабак, он тебя не достоин.

— И что? Я ведь так его люблю! — Крис рыдала во весь голос. — Я готова была принять его целиком, со всеми его маразмами и слабостями, а он опять ушел в себя, заперся, как последний трус, в комнате друзей. Он больше не вернется ко мне. Я провел Крис в ее комнату, дождался, пока она уснет от бессилья, и направился к себе. В коридоре столкнулся с Дэном.

— Она совсем сошла с ума. Истеричка, — поведал мне, видимо, надеясь, на мужскую солидарность.

— А ты бы, Дэн, меньше концентрировался на своей простате. Мужлан. Он мне ничего не ответил, только вернулся в свою комнату. Сквозь дверной проем я заметил Ванечку на раскладушке. Он лежал в позе зародыша и зажимал уши руками. Люди очень слабые. Они все до единого строят из себя героев, но никак не справляются с надуманной ролью. Вашингтон сообщила, что мне весь вечер названивал Диего. Он обещал приехать с минуты на минуту.

— У тебя есть пилочка для ногтей? — спросил я Вашингтон.

— Естественно.

— Не знаешь, она эффективна как орудие самообороны?

— Никогда не пробовала.

— Тогда я лучше воспользуюсь настольной лампой.

— Ты чего? Диего ведь милый мальчик. Да, он очень милый и отзывчивый. Он даже влюблен в мою лучшую подругу. Но что это меняет, если мне неизвестны его истинные намерения? Диего сидел напротив, на моей постели, а я был слишком слаб, чтобы даже подать руку. О самозащите вообще говорить не приходилось.

— Ну что случилось? — пытался он выдавить из меня хоть слово.

— Пашечку-ключника закололи.

— Ни черта себе!

— А до этого он пытался убить меня.

— С этого места в деталях, пожалуйста.

— Диего, я очень устал, я в полной уверенности, что ты не на моей стороне. Я понятия не имею, какие цели ты там преследуешь, но за этот вечер я разучился тебе доверять. Можно я высплюсь, а ты уже завтра кончишь свое грязное дело?

— Ты о чем, котенок? Доверять никому нельзя, но, поверь, я изо всех сил стараюсь, чтобы даже неосознанно не причинить тебе боль. Ты думаешь, я плохой?

ЛИЧИНКА

11

Художественная литература. Хроники нашего времени.

— Я думаю, меня сейчас вырвет.

— Ладно спи. Что случилось с Пашечкой, я выясню. И на кого он на самом деле работал тоже.

— Почему ты здесь? Почему ты вернулся из отпуска?

— Я тебе подарок привез, как папочка из командировки. По сути я уже давно должен был тебе это презентовать. Диего протянул мне какой-то предмет, завернутый в алый платок. Это был пистолет. Он очень удобно лежал в моей руке, я сразу в него влюбился. Так и заснул, прижимая к плечу. Заснул со словами из одной рэпперской песенки в голове: «У нее мягкая походка и большой пистолет». Проснувшись днем, я твердо решил никуда из дома не выходить, ни в какие приключения не ввязываться, просто рассекать по квартире с голыми волосатыми ногами, в красном японском халате из сундука неизвестной благодетельницы, есть много калорийной пищи и доброжелательно улыбаться соседям. Выйдя из своей комнаты в красном японском халате и с голыми волосатыми ногами, я первым дело наткнулся не на кого-нибудь из соседей, а на заплывшего жиром участкового. Сейчас лучше развернуться и безмолвно, величественно удалиться обратно в комнату. Но он изрек: — А это вы? Давненько не виделись. У меня тут неприятное дело поблизости, вот решил заскочить, погреться.

— Давненько, — сказал я, брезгливо пробуя слово на вкус. Рукопожатие: моя рука инородна в его потной ладони.

— Какое у вас неприятное дело поблизости?

— Ритуальное убийство.

— Ритуальное? Пойдемте на кухню, выпьем чая. Так ритуальное, говорите?

— Какого-то парня начинили газом из баллончиков с краской. Знаете, этими баллончиками еще стены разрисовывают. Мне стало дурно.

— Тело уже увезли? — спросил я.

— Нет, там сейчас следственная бригада.

— А можно пойти посмотреть?

— Уж поверьте, это не самое приятное зрелище...

— Но мне страшно любопытно, товарищ участковый.

— Ладно, как хотите. Но я вас предупреждал. Тело ди-джей дрона лежало на фоне обшарпанной голубоватой стены неподалеку от нашего дома. Я, естественно, и вида не подал, что он мне знаком. Живот у парня неестественно вздулся, и то и дело раздавался свистящий неприличный звук. Это убиенный все еще пердел газом из баллончиков.

— Какая унизительная смерть, — сказал я участковому.

— Да ладно. Он же мертвый, ему все равно. Я укутался в каракулевый жакет. Было очень холодно, моросил неприятный дождик. Тело ди-джей дрона покоилось на ложе из каких-то листовок.

— Что это такое? — уточнил я у кого-то из следственной комиссии.

— Сейчас посмотрим... приглашения на выставку. Парень, наверное, разносил их, пока его не убили.

— Разрешите посмотреть?

— Только осторожно, может быть, следы какие остались. Я взял приглашение за самый краешек и пробежал глазами. Выставка должна была состояться со дня на день в популярной галерее на 1-й Тверской-Ямской. Вдруг ди-джей дрон о чем-то догадался и хотел вручить одно из приглашений мне? На оборотной его стороне красовался загадочный вензель, по стилю подозрительно напоминавший граффити из ГМИИ. «Галерея "Ржавь&Коромысло" имеет честь представить. Проект "Кровь". Художник Инга Иззалиева». Все мои планы на счет высококалорийной пищи и доброжелательных улыбок пошли прахом. Оказалось, что ди-джей дрона знали все в квартире N44, и меня то и дело вызывали на кухню как единственного свидетеля его печальной кончины. Со мной заговаривали какие-то незнакомые хиппи и рэпперы, почему-то сердечно соболезнуя, по телефону позвонила сумасшедшая журналистка, вознамерившись написать об этом случае большую статью, а участковый, который не спешил обратно на службу, без перерыва бубнил о своей сорокалетней дочурке. Приглашение на выставку получили все кроме меня. Не могу сказать, чтобы меня это очень задело.

— А как он пукал? — интересовалась Вашингтон. — Очередью?

— Что ты такое несешь? — пыталась пристыдить ее Крис, которую смерть ди-джей дрона, действительно, опечалила. После вчерашней сцены она была очень тиха и подавлена.

— Милая, я столько за свою жизнь повидала, что только нелицеприятные детали помогают смириться с горечью утраты. Ну, так как он пердел?

— Он скорее посвистывал, — я еле сдержал приступ смеха.

— Посвистывал? Как на рыбалке? То есть отстраненно, как бы между делом?

— Вашингтон, ди-джей дрон умер, естественно, что пердел он после смерти отстраненно и как бы между делом.

— Идиоты, заткнитесь! — крикнула на нас Крис и убежала к себе в комнату.

12

— Бедняжка. Представляю, как расстроится невеста ди-джей дрона, — Вашингтон опрокинула в горло стопарик клюквенной настойки.

— Черт, вот это взаправду грустно... Ты ее знаешь?

— Невесту-то? А как же. Да ведь это у нее выставка будет. Дура редкостная. Это Инга Из-за Заразаливаева.

— Галерея «Ржавь&Коромысло»... Вашингтон зашлась истерическим хохотом.

— Между прочим культовое место, — заверила она меня.

— Не сомневаюсь. Вечером предстояло очередное выступление в баре Магометова. Готовясь к нему, я попросил Крис остричь меня коротко — уж больно надоели девичьи локоны, да и вообще хотелось изменений, хотелось как-то отмыться от недавних событий.

— Ты уж извини нас с Вашингтон.

— Да я не сержусь. Это все из-за Ванечки.

— Эта сволочь все-таки тебя бросила?

— Ага.

— Держись, милая, на расстоянии тоже любить можно.

— Тебя когда-нибудь бросали?

— Хуже — мне не отвечали взаимностью.

— Тогда ты знаешь, что никакие доводы в подобных ситуациях не помогают.

— Помогают. Только позже, намного позже, когда ты успокоишься и вновь полюбишь себя. В «Пекине» я помимо прочего исполнил песню Жака Бреля «If you go away» в кавер-версии Ширли Бейси. Джазбанду зачем-то променяли на скрипичный квартет. Поначалу он пытался воспроизводить мотивы выбранных мною песен, но, отчаявшись, перешел на зловещие всхлипы и завывания, что, наверное, сделало мое выступление чересчур авангардным.

If you go away, as I know you must, There'll be nothing left in the world to trust, Just an empty room full of empty space Like the empty look I see on your face, I'd have been the shadow of your dog, If I thought it might have kept me by your side...

If you go away, if you go away, if you go away... На следующий день Диего договорился о встрече с Ингой Иззалиевой. Мы встретились на площади Маяковского.

— Я бы все-таки предпочел, чтобы ты мне доверял, — сказал Диего очень нежно.

— Вчера ты утверждал, что доверять никому нельзя.

— Да, но ведь ты веришь этому своему Валентину, на мой взгляд, редкостной сволочи.

— Его я люблю, Диего, и это многое меняет. Я не перестану ему доверять даже если выясню, что он виновен во всех моих несчастьях. Скорее всего я начну доверять ему только больше.

— Это уже не любовь, а поклонение какое-то. Слепое поклонение.

— Возможно. Ты выяснил что-нибудь касательно ключника?

— Тебе это не понравится.

— Оставь мне решать, ладно?

— Продолжительное время Пашечка-ключник работал телохранителем Гречишного, нынешнего Министра Просвещения.

— Я бы даже сказал Министра Затемнения.

— Ничего подозрительного в его биографии больше нет.

— А почему ты решил, что связь с Гречишным подозрительна? Чего ты вообще к нему прицепился? Насколько мне известно, ко мне он не имеет ровным счетом никакого отношения. Или я ошибаюсь?

— Мне просто показалось, что если он работал на политика, то был в определенной степени его поверенным. Его и убрать из-за этого могли.

— Диего, а какая выгода Гречишному от моей смерти? Давай раз и навсегда проясним этот вопрос. Ты, что, все еще думаешь, что ему не дает покоя мой мебельный гарнитур?

— Черт его знает.

— А с этой Ингой ты знаком?

— Встречались несколько раз на вечеринках. Она из богемной тусовки, во все дыры лезет.

— А еще она невеста покойного ди-джей дрона. Получается, что он выгораживал свою благоверную. Я думаю, именно она автор того граффити в ГМИИ, и он хотел сбить меня с толку.

— Зачем? Ведь эта выставка проходит в известной галерее, ты бы рано или поздно о ней прознал.

— Ди-джей дрон защищал любимую до последнего, он сделал все, что было в его силах.

— И покончил жизнь самоубийством от отчаяния?

— Самоубийством?

— Об этом в сегодняшних газетах писали. Ритуальное убийство спутали с самоубийством. Выяснилось, что он ревновал Ингу к кому-то и покончил самоубийством, чтобы ее подставить.

— Дерьмо все это. Неправда. Что за моду взяла нынешняя милиция отнекиваться самоубийствами?

— Просто это тебе всюду мерещатся убийства. Помоему, тебе пора выйти из игры и хорошенько отдохнуть.

— Держи карман шире. Вот мы и пришли. Уравновешенным людям Инга не нравилась. Она провела нас в мастерскую галереи, чтобы показать свои картины. Диего представил меня как корреспондента престижного журнала по искусству. Инга вся расцвела и готова была прямо здесь устроить полный стриптиз, лишь бы я написал о ней больше и лучше. Как и все молодые современные «творцы» она была уверена в непреходящей ценности того, что делала, а ее картины между тем не были даже оригинальны. На выставке, правда, еще собирались представить видеоинсталляцию про «Кровь», о которой говорилось в названии. Инга заверила нас, что за эту акцию, проведенную у могилы Неизвестного солдата, ее несколько дней держали в каталажке. Лучше бы ее вовсе не отпускали. До акции мне не было никакого дела, поэтому я попросил художницу показать все выставляемые картины.

— Кстати соболезнуем, — усомнился Диего. Инга не сразу поняла, о чем он, но, сообразив, попыталась изобразить на лице боль утраты. Ничего у нее, естественно, не вышло. Возможно, это была единственная положительная черта девушки — свою наглость она не маскировала, а использовала как главное оружие.

— Все мы не вечны, — банально заключила Инга, чтобы отделаться, и провела нас в зал с картинами. К счастью, похожей на граффити в ГМИИ оказалась только одна — все остальные изображали лесбийские половые акты. Я долго изучал заинтересовавшее меня произведение и пришел к выводу, что оно не было идентично музейному.

— Что это символизирует? — спросил я Ингу как можно серьезнее.

— Ничего особенного, я увидела это во сне. Эротическом.

— Вот оно что. Диего достал фотографию с граффити и сунул под нос художнице. Она занервничала.

— Вы не журналисты на самом деле. Чего вы хотите? Диего ее успокоил: — Нет, Инга, все в порядке. Я не журналист, а вот молодой человек хочет сделать о тебе репортаж. Глаза девушки хищно заблестели. Диего знал, как с ней управиться, — посулить славу и много денег.

— Этот репортаж сделает тебя всемирной знаменитостью. Мы хотим доказать, что неурядицы в обществе стимулируют развитие авангардного искусства. Инга всецело с ним согласилась: — Еще как стимулируют. И еще секс стимулирует. С мужчинами и с женщинами. Я решил помочь Диего: — В качестве главного символа моего репортажа я хочу использовать эту вашу акцию в ГМИИ, ведь это на самом деле была акция? На мой взгляд, это была замечательная акция. Кто-нибудь из моих знакомых западных галерейщиков обязательно пожелает повторить это, скажем... в музее Метрополитен.

— О, я вся взмокла просто, — призналась Инга с дикой улыбкой.

— Я тоже взмок, дорогая. Диего, позвони Магометову и скажи, чтобы он выкупил эту картину немедленно.

— А как же выставка?

— Ее не будет на выставке. Я не хочу, чтобы кто-нибудь перехватил мою идею. Инга запротестовала: — Нет, позвольте, картина должна быть выставлена, это условие... А сколько Магометов за нее даст?

— Я думаю... три тысячи зеленых.

— О-о-о!

— Заметано, Инга. А с кем ты условилась? Может быть, эти люди мои конкуренты. Хотел бы я показать им язык.

— Да, это была акция там в музее. Мне заказали нарисовать граффити на стене. А потом другой человек заказал сделать вот эту картину, как бы ответную.

— Ох, как мы им планы испортим! Я тоже взмок, — воскликнул Диего.

— А кто заказывал картины, Инга? Инга задумалась.

— Знаете, что, мальчики, — сказала она хитро. — Купите сначала эту картину, а то вдруг вы решили меня вокруг пальца обвести. Я ведь не простушка. Диего поспешил ее успокоить: — Нет, ты не простушка, Инга. Ты гениальная художница и акционерка. Магометов пришлет деньги за картину сегодня, и пусть ее переправят в бар «Пекин». А завтра на выставке ты нам расскажешь, кто все это заказал, ладно?

— Это тоже будет стоить.

— Не сомневаюсь.

— Договорились, мальчики. Приходите завтра не на сам вернисаж, а на Большой Каменный мост в пять часов вечера. У меня там акция по случаю открытия персональной выставки. Тогда я и назначу условия. Подобный поворот событий мне очень понравился. Вопервых, расстояние между мной и противной стороной резко сократилось, а, во-вторых, я смог вмешаться в планы своих обидчиков и, может быть, даже спутать им карты.

№ 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Получалось, что граффити в ГМИИ выполняло роль сигнала, некоего сообщения, когда как картина, которую мы с Диего всучили Магометову, служила ответом. Но между кем и кем шел этот разговор? И зачем потребовалась такая конспирация? Диего, падкий до обобщений, утверждал, что связь моего врага с террористическими актами доказана, я же пока в этом сомневался. Фотография Тобольцева указывала, с какой точки можно увидеть граффити. Означало ли это, что юрист передавал сообщение своим хозяевам или он выполнял указание хозяев и передавал сообщение третьей стороне? Учитывая его скорую смерть, граффити могло исполнять роль «черной метки», то есть вести о смерти. Но Инга нарисовала ответ, так что скорее всего договор шел о каких-то действиях. О каких? Была ли Инга доверенным лицом Тобольцева и она ли сделала фотографию? Я страшно жалел, что мы не прижали художницу к стенке и не заставили ее рассказать все тут же. Ждать еще один день, когда события без нашего ведома развивались так быстро, было непростительной снисходительностью. Что до смерти ди-джей дрона, в самоубийство я не верил. Не то, чтобы он показался мне слишком жизнелюбивым во время нашей встречи — просто никто бы не стал так изощренно с собой кончать, никто бы не стал бегать по району с газовым баллончиком в заду даже из надежды подставить любимого. Быть может, следствие пыталось спустить дело на тормозах, не привлекать внимание общественности и схватить расслабившихся убийц в самый неожиданный момент. Сомнительно — в этой стране умеют обращаться только с топором. Диего довел меня до дома. Около подъезда стоял милицейский фургон, а из окон нашей квартиры слышался истерический женский плач.

— Опять что-то стряслось, — устало гарантировал Диего.

— Еще один труп, как ты думаешь? Моложавый милиционер не пустил нас в квартиру, но на выручку пришел участковый. Диего подбадривающе хлопнул меня по плечу, когда он уже второй раз за день протянул мне свою потную грязную ладонь.

— Добрый вечер, мы что-то пропустили?

— У вас в комнате парня пристрелили.

— У меня?! Где кошка?

— Там, не беспокойтесь. Она ничегошеньки не боится. Мы проследовали за участковым в мою комнату. Да, я забыл ее запереть, когда отправился на встречу с Диего, но это еще не повод входить сюда и устраивать стрельбу. На моей кровати, слегка накренившись в сторону, сидел Ванечка. Его глаза остекленели. В центре груди виднелась аккуратная впадинка. Свитер равномерно впитывал кровь так, что эта алая точка разрослась в разные стороны правильным кругом. Ваня курил перед смертью — окурок в безвольной руке прожег брюки и впился уже потухшим угольком в кожу.

— Ну почему именно на моей кровати? — печально спросил я и понял, что на самом деле жалею об убитом. Он ведь был абсолютно безвреден.

— А вы бы где хотели, чтобы вас настигла смерть? — спросил участковый.

— На теле любимой женщины, — не задумываясь, ответил Диего.

— Бедная Лена... Убийцу уже нашли? Участковый зачем-то покусал губы. Я мысленно убеждал себя, что не стоит его бить, если он вновь заговорит о самоубийстве.

— Убийца — кто-то из ваших соседей по квартире, — на свое счастье сообщил участковый.

— Неужели это так сложно определить?

— Идет обыск и допрос. Оружие не найдено. Возможно, придется продержать их всю ночь в участке — только одна девушка оказалась трезвой, но у нее истерика.

— Послушайте меня, товарищ участковый, — вступился я за соседей. — Я знал погибшего, против Ванечки никто ничего не имел, да даже если бы имел — никто бы не стал его убивать. Не мои соседи во всяком случае.

— Верю, но это могло быть бытовое убийство в состоянии алкогольного опьянения. Кто-то игрался с пистолетом. И та девушка могла его пристрелить, ведь он ее бросил накануне, я прав? Состояние аффекта. Все очень просто.

— Не думаю. А Крис его точно не убивала. Помяните мое слово, она не виновна. Послушайте только, как бедняжка убивается.

— Я и говорю, состояние аффекта.

— Но у нас не Бразилия какая-нибудь, чтобы так проблемы решать. Я более чем уверен, что Крис готова была ждать его возвращения хоть вечность. Она не убивала его, я точно знаю.

— Теперь ей и придется ждать его возвращения целую вечность, — заключил участковый и пошел отдавать распоряжения. Диего откланялся. Тело Ванечки скоро увезли. Квартира опустела — всех переправили в участок. Мне опять предстояло спать в комнате, где только что гостила смерть. Полились непрошеные слезы — все-таки однажды мне было очень хорошо с Ваней, и я все еще был искренне благодарен ему за подаренное тепло. Я приготовил себе чай и задремал на кухне. Меня разбудила Крис. В участке над ней сжалились и отвезли спать домой. Крис была бледна, руки у нее дрожали, но все-таки она находила в себе силы мило и добродушно улыбаться моим сочувственным шуткам. Было уже почти четыре часа ночи, мы сидели на кухне, по просьбе Крис я поставил кипятиться ведра с водой — она хотела принять душ.

— Я так испугалась, когда увидела его застреленным, — призналась Крис. — Ребята устроили попойку, я знала, что он там с ними, нажирается как ни в чем не бывало. Мне было очень обидно и я решила затащить его к себе в комнату и поговорить, убедить его остаться со мной. Вернее, я не собиралась говорить, я хотела его ласкать. Благодаря мне Ванечка стал намного раскованнее в сексе, конечно, так безнравственно говорить, но мы узнавали друг друга в сексе, становились друг другу ближе. Если бы мы могли безостановочно трахаться, мы бы никогда не расстались. Но после секса, может быть, знаешь, возникает какая-то излишняя рассудочность. Ванечка не был умным парнем, но он что-то чувствовал. Он не мог мне этого объяснить и поэтому убегал. Крис не сдержалась и зарыдала.

— Я зашла в комнату к мальчикам, — продолжила она, когда я ее обнял. — Ванечки там не было, и у Вашингтон с Борщиком тоже. Тогда я заметила, что дверь в твою комнату не заперта, постучалась, вошла... Я ведь знала, что между вами что-то было, с одной стороны, мне хотелось вас застукать и устроить сцену ревности или даже забраться к вам в постель и доказать, что я круче, а с другой — я надеялась, что ты меня поддержишь и уговоришь Ванечку не бросать меня. Он всегда уважал твое мнение... Я зашла, а он сидел в той позе, и еще дым сочился у него изо рта. Представляешь? Его, наверное, застрелили секунду назад, он даже выдохнуть не успел. И этот ужасный запах паленого от огнестрельной раны и от сигареты, которая прожгла ему ногу... Крис закричала и уткнулась мне в грудь. Все ее тело пронзила судорога страдания, я как мог сжимал ее и пытался успокоить, баюкая.

— Он умер? Он умер? Правда? — вопрошала Крис сквозь рыдания. Я не мог отделаться от этого образа — остекленевшие глаза Вани, его пухлые полуоткрытые губы и равнодушный

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

сигаретный дым, который выползает изо рта, стелится по скулам, щекам и минует ноздри.

— Тише, милая, тише, он уже ушел, с ним больше ничего не случится, он больше не почувствует боли. Вода в ведрах начала кряхтеть и глухо посвистывать. Через некоторое время Крис опять успокоилась.

— Следствие пришло к какому-нибудь выводу? — спросил я.

— Они думают, это кто-то посторонний. Из-за смерти ди-джей дрона в квартире целый день было много народа, кто-то мог задержаться до вечера и убить Ванечку. Это выяснится только, когда все эти идиоты протрезвеют. Им только завтра предстоит понять, что они потеряли друга... Но, может быть, им что-нибудь запомнилось. Выходит, что стреляли из пистолета с глушителем, я совершенно ничего не услышала. И не слышала, чтобы входная дверь хлопала. Хотя в квартире было очень шумно, у меня к тому же музыка работала на полную мощность — я могла просто не обратить внимание.

— Кто хотел убить Ванечку? Это бред какой-то. Я уже сказал участковому — он абсолютно безвреден. Вполне может быть, что это действительно было бытовое убийство. Кто-то из наших соседей протрезвеет и признается в случайно содеянном.

— Зачем они пьют?

— Потому что уже поставили на себе крест, еще не признались в этом, но уже поставили.

— Ты ведь тоже поставил на себе крест, но не пьешь.

— Мне хуже, я не могу забыться. А ты еще видишь смысл в своей жизни?

— Не знаю... Но я очень сильно переоценила свои возможности — это точно. Крис посмотрела на меня грустными, удивительно беззащитными глазами.

— Ты поможешь мне отмыться? — спросила она. Крис стояла в корыте, а я поливал ее из ковшика. У нее было очень красивое, хотя не слишком пропорциональное тело. Мужчины, наверное, сходили с ума от ее большой груди и роскошных ягодиц, даже я не мог не оценить. Крис стала намыливать свою кожу и делала это неуместно медленно и эротично, в довершение ко всему закрыла глаза и приоткрыла рот как будто для стона. Секунду мне это казалось омерзительным. Но потом, когда она вновь посмотрела на меня своими грустными и молящими глазами, я понял, что ей просто жизненно необходимо забыться в чужих объятиях. В этом не было ни доли распутства — только оголенная скорбь. Я разделся и залез в корыто. Мы стали осторожно обниматься. Крис тяжело дышала мне в шею и гладила рукой свою промежность. Она была моей первой женщиной, поэтому когда я стал целовать ее шею, плечи и грудь, делал это, наверное, неумело и скованно. Но ей было все равно, она уже забылась. Вряд ли Крис вообще осознавала, что ласкаю ее я, скорее всего она пыталась вспомнить ощущения, которые возникали у нее при столь же неумелых и смущенных ласках Вани. Потому же она старалась больше не открывать глаза и не пересекаться со мной взглядом. Нежным движением Крис принудила меня встать на колени. Сама она села на край раковины, слегка отклонилась назад и положила ноги мне на плечи. И здесь нерасторопность и безвольность моего языка скорее всего напомнила ей Ванечку. Правда, его неопытность была дерзкой и этим только больше возбуждала. Крис тихо стонала и сжимала ляжками мою голову. Всю ее беззащитность можно было сейчас лизать, раздвигать, изучать слой за слоем. Я уходил дрожащими пальцами в глубь влагалища, языком нащупывал клитор и рисовал узоры по скользкой блестящей коже. Мой член давно напрягся, и от возбуждения на его кончике уже появилась капля смазки.

— Я хочу тебя, — простонала Крис то ли мне, то ли своему видению. Она осторожно слезла с раковины, ополоснула нас обоих из ковшика и, завернувшись в полотенце, пошла к себе в комнату. Я последовал за ней. Сбившись в комок между моих ног, Крис взяла мой член в рот. Она сосала его медленно, лениво обводя во рту языком. Это было очень приятно, особенно, когда Крис массировала языком уздечку. Затем она села мне на лицо и продолжила сосать член в таком положении. Я высунул язык до упора, напряг его из всех сил, старался как можно глубже уйти в ее влагалище, а, выныривая, дразнил кончиком языка клитор. Крис же медленно всасывала мой член и как будто продолжала поглощать его, когда он входил в ее рот полностью, потом быстро выпускала наружу, ласкала головку и опять тягуче и напряженно засасывала. Насладившись этой игрой, мы крепко обнялись и впервые поцеловались рот в рот. Крис глухо стонала и мастурбировала мой член. Я навалился на нее всем весом, и Крис рукой ввела член в себя. Углубление в ее влагалище было фантастически приятным. Я всегда знал, и это не нуждалось в подтверждении, что секс между мужчинами физиологически непредусмотрен, он как бы основывался на предварительном возбуждении от ласок и созерцания. А женское влагалище, благословленное природой, всасывало, втягивало в себя

ЛИЧИНКА

13

Художественная литература. Хроники нашего времени. мужчину. Член соскальзывал в него и будто разрастался внутри, любое движение становилось наслаждением. Теперь и только теперь я нашел физический эквивалент уюту. Крис сжимала руками мои ягодицы, изогнувшись, подставила мне грудь для ласок, ловила воздух открытым ртом.

— Не жди меня, не жди меня, — простонала она.

— Крис, я сейчас кончу. Я попытался привстать, чтобы кончить ей на живот, но Крис сжала меня в объятиях и молящим голосом попросила: — В меня, пожалуйста, я прошу. Наверное, это было мое последнее соитие с женщиной, но оно, даже лишенное какой-либо оригинальности, превосходило все сексуальные контакты с мужчинами. Подобная мысль коробила — я так и уснул, уткнувшись головой в живот Крис, с уверенностью, что природа сыграла со мной злую шутку. Ведь в одиннадцать лет мой выбор не был сознательным. Проснувшись за полдень, мы прижались друг к другу и стали болтать. Крис попросила рассказать, что было между мной и Ванечкой. Ее очень рассмешил тот случай, когда Ваня расцарапал себе лицо бритвой для конспирации.

— А он был шалун, — заметила Крис. — Вроде бы закомплексованный парень, а такой находчивый и дерзкий. Тебе понравилось с ним спать?

— Мне было с ним очень спокойно. Я получил массу удовольствия только потому, что отключил голову и весь ему отдался. С другими у меня так никогда не получается.

— У Ванечки была такая энергетика. Успокаивающая и возбуждающая одновременно. Ты любил его?

— Я люблю другого человека.

— А я люблю Ваню, — Крис сказала это очень спокойно. Похоже, наше сближение помогло ей смириться.

— Крис, скажи, а зачем ты живешь в этой квартире?

— Я уехала от родителей, захотелось самостоятельной жизни, но так как я ненавижу одиночество мне показалось хорошей идеей поселиться в сквоте. Здесь у меня почти каждый день случались какие-нибудь приключения.

— Но это же грязное место. Я хочу сказать, что квартира N44 не богемный рай, здесь всех уже давно засосала бытовуха.

— Знаю, я этого тоже не избежала.

— Почему же ты не съедешь?

— Потому, что я сначала влюбилась в Шурика, а потом в Ваню. К тому же из этой квартиры не так просто выбраться. Я до сих пор себе в этом не признавалась, но это место как будто уничтожило все мои романтические представления о жизни, то есть ложные представления. Я сильно обозлилась. Ведь взамен утраченных иллюзий я ничего не получила, никакого нового здорового знания, чтобы жить дальше. Возможно, никто не хочет покидать квартиру N44, потому

что никто из нас не получил нового знания. Без него жизнь в любом месте становится невыносимой, зачем в таком случае напрягаться и переезжать?

— Ты права. Я читал личный дневник той девушки, которая жила в моей комнате, и из него следует, что наши соседи когда-то были добрыми, жизнерадостными людьми. Но, наверное, они разочаровались в жизни, на которую было столько надежд, и опустились.

— Они до сих пор добрые. Ребята деградировали, но не утеряли какой-то самой слабой веры в чудо...

— Это ты с чего решила?

— В отличие от тебя я с ними общалась, разговаривала. Вашингтон однажды была трезвой и призналась мне, что хочет от Борщика ребенка. Борщик вот не добрый, мне кажется, он даже садист, вечно бьет Вашингтон, а она надеялась, что ребенок излечит его от жестокости, а ее от алкоголизма.

— Надеялась?

— У Вашингтон недавно случился выкидыш. После того, как Борщик ее в последний раз избил.

— Дерьмо.

— Знаешь, я нисколечко не симпатизирую Борщику, даже ненавижу его и еще недолюбливаю Дэна.

— А его почему?

— Потому что он умнее, чем хочет казаться. Он пользуется авторитетом среди наших соседей и грязно ими манипулирует. Дэн очень унижал Ваню, а Шурика так вовсе выставлял в глупом свете перед его нынешней девушкой, негритяночкой такой, может быть, видел.

— Видел, очень милая девочка.

— А как Дэн обходится с собственными девушками? Трахает их и выставляет ночью на улицу. Будто хочет что-то себе или другим доказать. Будто хочет, чтобы все верили в его непреходящую жестокость.

— Он слабак на самом деле.

— Вот о чем я и говорю. Все в этой квартире преувеличили свои возможности, я в том числе. Все думали, что они избранные какие-то, фавориты жизни, но жизнь все переиначила. И мы оказались потерянными, бездомными. Я впервые за всю жизнь почувствовала себя слабой и одинокой, по-женски я имею в виду. И стала вешаться на шею каждому встречному, пока не втюрилась в Ваню. А до этого считала, что я выше этих чувств. Мне хватило пары месяцев в этом дрянном месте, чтобы полностью деморализоваться, упасть в собственных глазах. И тоже самое случилось с остальными. Может быть, они медленнее опускались, у них на это было несколько лет, но все-таки каждый достиг той точки, когда былые идеалы перестали работать, вера в них прошла. Я ведь считала себя легкомысленной и вообще легкой, а сейчас все вот это думаю и мучаюсь.

— Но почему так случилось? Почему все так разочаровались, ведь утраченные иллюзии — естественная часть жизни. Она никогда из-за этого не останавливается. Почему же разочарование стало превалировать? Крис задумалась, встала, молча оделась и ответила загадочно: — Потому что мы догадались, что ждать бесполезно. Она наклонилась, чтобы поцеловать меня в лоб, накинула плащ и отправилась обратно в участок. После смерти Пашечки-ключника я стал выходить из дома смело, хотя было глупо предполагать угрозу исключительно с его стороны. Он всего лишь выполнял чей-то приказ. Хотя, признаюсь, расцветка кафеля в подъезде моего дома, где он безвылазно провел несколько месяцев, кого угодно могла вдохновить на насилие. Убийство Пашечки ставило меня в тупик. Выходило, что кто-то решил оставить мне жизнь или попросту спас, защитив от этого грубияна. Неужели помимо врагов у меня к тому же есть неопознанные доброжелатели? Или я все еще представляю какую-то таинственную выгоду? Вся эта история уже давно перестала меня развлекать, а скорее раздражала. Что они не прикокнут меня никак? Что за непрофессионализм такой? Или попросту отпустите на все четыре стороны — вот, чего я, действительно, желал. Если бы только в конце пути меня ожидала приличная награда, вместо этого в результате я должен был оказаться с пустыми руками. Мне больше не вернуть мою истинную квартиру, отныне она принадлежит черт-те кому. И любовь Валентина мне тоже не заслужить, хотя я собираюсь его спасать. Я заранее устал от своего благородства. Я хотел быстренько выяснить, что приключилось с Валентином, оказать ему посильную помощь и покончить с этим раз и навсегда. Просто синдром поп-звезды какой-то: вокруг одни интриги, скандалы, враги и журналисты, а так хочется ровной, обывательской жизни. И тот факт, что на каждом шагу меня поджидал чейнибудь труп, как прыщи на роже во время полового созревания,— это тоже утомляло. Я ведь никак не мог определить, связаны ли эти смерти с моей персоной, с моей историей или они случайное стечение обстоятельств. Этот вопрос будил во мне почти теологическое возмущение. Чем, с позволения сказать, занимается человечество вот уже двадцать один век подряд и еще неопределенный период времени до нашей эры? Неужели так сложно было за эту уйму времени окончательно доказать или опровергнуть

14

Художественная литература. Хроники нашего времени.

существование Бога, а с ним онтологической случайности или закономерности? Да покопайтесь черт вас дери в высшей математике, что ли, изобретите эту окончательную и абсолютно достоверную формулу, на что нам логика и философский опыт предыдущих веков? Нет, на такую фигню людям тратить свое драгоценное время лень, они предпочитают изобретать механических собак и совершенствовать технику пластической хирургии. Дерьмо. Я ведь испытывал острую нужду в этой формуле, все человечество, чем бы оно ни забивало себе голову, чувствует ее жизненную необходимость. Получается, что раз только два вопроса так и остались безответными — в них и есть вся соль и вся мудрость. И только ответив на них, человек получит право по-настоящему жить. А пока остается признать, что если Бог и существует, у него есть очень веская причина скрываться, пребывать инкогнито. Я ехал на Большой Каменный мост уламывать идиотку Ингу. Диего обещал добраться туда своим ходом. На перекрестке около Никитских ворот краем глаза заметил соседку по былому родному дому. Ту, которая имеет привычку пережидать зиму в Италии. К сожалению, очень быстро она скрылась из виду. Нет, позвольте, почему «к сожалению»? Ключи от квартиры мне ведь сейчас никак не помогут.

— Когда вся эта история закончится, — сказал я себе вслух и тут же поправился, — Если эта история когда-нибудь закончится, станет неприлично увиливать и распевать меланхолические песни по кабакам. Жизнь, хочешь того или нет, все-таки придется начинать с круглого нуля. Уже третью по счету жизнь, будто я вшивая кошка какая... Черт.

то из них имеет на меня зуб — я лучше сразу наложу на себя руки. От позора. Два телевизора по углам галереи воспроизводили акцию около могилы Неизвестного солдата. Инга в образе Ахматовой и ее приспешники носились по Александровскому саду за перепуганными невестами и брызгали в них из водяных пистолетов настоящей кровью. Отсюда название хеппининга — «Кровь». Бегущая строка внизу экрана сообщала, что кровь Иззалиева сцедила на скотобойне и что акция символизирует собой дефлорацию, которая с недавних пор превратилась из интимного ритуала в часть шоу-бизнеса.

— Не смотри это, — посоветовал Диего. — И на тусовщиков не смотри. Тебе скорее всего нужен, кто-то неприметный, неожиданный. Я еще раз огляделся. Ничего неприметного и неожиданного.

— Знаешь...

— Кто-то подозрительный?

— Нет. Просто на вернисаж не пришли мои соседи по квартире. Наверное, их до сих пор держат в участке.

— Или опять что-то случилось. Мы не допили шампанское и решили немедленно наведаться в квартиру N44. В «Ржавь&Коромысло» из всей толпы богемы своей естественностью выделялись две девушки, блондинка и брюнетка, — служащие галереи. Перед самым уходом Диего галантно попросил их сообщить, если кто-нибудь станет интересоваться картиной Магометова.

На мосту собралась толпа приглашенных и случайных зевак. Здесь же с мрачными лицами разгуливали милиционеры, комментируя что-то в переговорные устройства. Диего стоял на каменном балконе со стороны Дома на Набережной. Он курил, смотрел куда-то вдаль и казался ко всему безучастным.

— Чего грустишь? — спросил я, усевшись на парапет. — Инга заставляет всех ждать? Диего молча махнул рукой под мост, край его верхней губы при этом брезгливо вздернулся. Оказалось, что акция Инги в самом разгаре — художница привязала себя веревкой к мосту и висела над водой подобно циркачке.

— Давно она так?

— Уже полчаса, — Диего опять уставился куда-то вдаль.

— А почему народ все еще здесь?

— Ингу заберут в участок, когда она выберется, за нарушение общественного порядка. Все жаждут на это посмотреть.

— А она не спешит, да? Наверное, придумывает, что ей сказать, когда вылезет, какую-нибудь реплику поэффектней. Но с ее куриными мозгами, она так до глубокой ночи провисит.

— Нам необходимо с ней переговорить, ты помнишь?

— Естественно. Почему милиционеры ее не вытянут?

— Она грозится прыгнуть в воду.

— Декадентка.

— Ненавижу современное искусство. Что им так неймется привлечь к себе внимание? Инга стала что-то выкрикивать. Вся толпа притихла, вслушиваясь.

— Я ангел! Я ангел! — донеслось из-под моста.

— Приехали... Инге очень понравилась ее выдумка. Она стала размахивать руками по-птичьи, раскачиваться и на разный манер выкрикивать свою фразочку.

— Я ангел! — то пискляво, то баском.

— По-моему, ангел наширялся, — пришло мне в голову.

— По-моему, ангел сейчас ебнется, — злобно предположил Диего.

— Тебе не идет ругаться матом, но ты всегда делаешь это очень к месту.

— Спасибо. Здесь есть поблизости какой-нибудь мотель? Можно было бы там переждать. Идиотка... Сидела бы дома, рожала детей. На мосту кто-то вскрикнул. Инга стихла. Когда мы заглянули под мост, там уже никого не было. Только кусок веревки мирно раскачивался на ветру. Диего опять брезгливо вздернул краешек верхней губы. Я последовал его примеру.

— Нет. Она не ангел. Толпа начала редеть. Никто не решился прыгнуть в реку на помощь художнице. Милиционеры следили за течением и продолжали кокетничать с кем-то по рациям. Очень иронично из-под моста выехал речной трамвайчик.

— Ты будешь прыгать? — спросил я Диего вполне серьезно.

— Воздержусь.

— Как эта страна неосмотрительно разбазаривает таланты.

— Таланты, скажешь тоже. Что будем делать?

— Будем жуировать — поехали в галерею. С Ингой все равно не удастся поговорить.

— Заметано.

Диего как в воду глядел. Мы обнаружили всех моих соседей в прихожей квартиры. Они взволновано переговаривались около двери в комнату Крис. Увидев меня, хором закричали: — Где тебя носит? Крис сидит у себя уже несколько часов и грозится покончить жизнь самоубийством. Она хочет с тобой поговорить.

— С чего бы это? — шепнул мне Диего. Я пожал плечами: — Мы вчера переспали, может быть, она уже успела ко мне привязаться и боится потерять?

— Ты на себя в зеркало смотрел, герой-любовник? Сомневаюсь, чтобы на тебя женщины западали.

— Это с точки зрения мачо. А вообще женщины любят утонченных мужчин... Шурик схватил меня за руку и быстро затолкал в комнату Крис. Она забилась в дальний угол и держала в сцепленных руках пистолет с глушителем.

— Крис, — сказал я тихо и подошел к ней. — Крис, что ты делаешь?

— Отгадай загадку, — Крис посмотрела на меня красными от слез глазами. — Что никогда не проходит быстро и никогда не уходит красиво?

— Даже не знаю... Прыщ?

— Дурачок... Жизнь.

— Если ты сейчас выпустишь себе мозги — тебе точно не удастся уйти красиво.

— Плевать. Я сел около Крис и погладил ее по голове.

— Что случилось, милая? Я разочаровал тебя в постели? Она тихо усмехнулась и, расцепив руки, вытерла глаза.

— Это я убила Ваню.

— Ну и что? Ты была в состоянии аффекта, тебя оправдают.

— Я не была в состоянии аффекта. Я его убила.

— Из-за любви?

— И из-за этого тоже.

— Значит, ты готова нести ответственность за свои действия. Не надо убивать себя, так ты ничего не искупишь.

— А с чего ты решил, что я хочу искупить свой грех? Ничего подобного, я просто устала и не вижу смысла жить дальше.

— К сожалению, Крис, специалист по экстренной психологической помощи из меня никудышный. На твои последние слова мне сказать нечего.

— Поэтому я и попросила тебя прийти. Знала, что ты не станешь меня разубеждать.

— Я бы хотел, я бы очень хотел... Если ты потерпишь еще чуть-чуть, я скажу, что не могу без тебя жить.

— Именно поэтому я не буду медлить ни секундой больше, — Крис засунула пистолет в рот.

— Ты — сука, Крис, — сказал я устало. — Зачем ты меня позвала? Думаешь, так просто жить с воспоминанием о раскромсанной голове человека, с которым был близок только прошлой ночью?

— Извини. Я тебя не для этого звала. Я должна сказать кое-что... И Крис сказала это не своим, изменившимся голосом. Возникло ощущение, что она дразнит меня или пытается спародировать кого-то. Я еще подумал, что страх смерти переиначивает даже это, даже голос человека. Или, может быть, так звучит голос самой смерти.

— У нас не будет ребенка, — сказала Крис, порывисто засунула пистолет в рот и нажала на курок. Я вышел в коридор.

В галерее «Ржавь&Коромысло» нам сообщили, что Инга погибла — тот трамвайчик отпилил ей голову. Но вернисаж

№ 1 (11) 2011 "Без темы"

по этому случаю не отменили. Смерть Иззалиевой только добавила перца событию.

— Похоже, что мир современного искусства циничней даже мира политики и бизнеса, — сказал Диего и взял с фуршетного стола два бокала шампанского. Мы чокнулись.

— А имя моего врага как всегда неизвестно.

— Что будешь делать?

— Эта картина, которую вчера купил Магометов, была ответом на граффити в музее. Следовательно, кто-то должен прийти сюда, чтобы на нее посмотреть. Но этот человек останется с пустыми руками и, скорее всего, попытается выяснить, что произошло с картиной, у хозяев галереи.

— Хозяин галереи — приятель Магометова, — Диего указал на солидного брюнета в изящных очках. Изящество оправы говорило об уме и хорошем вкусе галерейщика, но верили в это только самые подобострастные.

— О, и Магометов с ним. Я, пожалуй, поблагодарю его за помощь.

— Даже не смей. Он до сих пор не знает, что делать с идиотской картиной, которая обошлась ему в три тысячи. Туалет в его квартире слишком для нее мал.

— Три тысячи — это у меня случайно с языка сорвалось... И все же Магометова можно поздравить с удачной покупкой. Инга ведь умерла, и теперь цена на ее произведения возрастет. Смотри-ка, он жизнерадостно улыбнулся, ему, видимо, только сейчас сообщили о ее кончине.

— Если твой враг хотел увидеть картину — он здесь, среди приглашенных. Я огляделся. Вот модный художник, который трахается с хомяками. Вот модный литературный критик, который недавно написал роман так, что всем стало за него неудобно. Вот модный музыковед — на всех вечеринках он напивается и начинает танцевать, глупо вздернув руки. Вот модная хозяйка культурного центра, которая похожа на усохший труп с вылезшими из орбит глазами, но журналисты год от года любят ее все больше. Вот... Черт побери, если хоть кто-

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

— Ну как она, успокоилась? — спросили ребята опять хором.

— Успокоилась. На пистолете был глушитель, вот вы ничего и не услышали. Я указал на свою комнату: — Ваню убила она. Затем махнул рукой в сторону комнаты Крис: — А это было самоубийство. У меня наконец-то появилась возможность поздравить участкового с первым закрытым делом, чем я незамедлительно развлекся, как только он пришел. Страж порядка не понял шутку. После рутинного опроса и составления протокола Диего потащил меня в бар «Пекин» напиваться.

— Ты держишься? — Диего был очень нежен и внимателен и не забывал подливать мне виски. Как я мог подумать однажды, что он желает мне зла?

— Все в ажуре, милый.

— Она была тебе близка?

— Не то чтобы... Это кстати было отвратительно, то, как у нее череп лопнул. Если тебя кто-нибудь позовет на последний разговор перед самоубийством — смело находи любую, даже самую неуважительную отговорку. Типа «ой, я кажется дома утюг забыл выключить».

— Да, она, конечно, тебя подставила.

— Как мне чертовски ее жаль... Это что-то невообразимое. Мне чрезвычайно жалко абсолютно всех. И этих моих дурных соседей, и Крис, и Ваню, и олигофренку Ингу с ее женихом, и тебя, Диего, и себя жаль. Что мы творим? Мы так давно сбились с правильной дороги.

— Я тебя не понимаю.

— Я говорю об отсутствии в нашей жизни основного стержня. Мы все как в невесомости зависли, верим в иллюзию, что движение происходит, а его на самом деле нет и быть не может. Потому что в нашей жизни нет смысла. И мы его не ищем, мы способны только обессмысливать эту жизнь. Вот скажи мне, зачем существуют мои соседи по квартире? Зачем они все еще не покончили с собой подобно Крис? Почему они предпочитают быстрой смерти медленное умирание с головой, забитой иллюзиями и самообманом?

— А ты почему все еще не наложил на себя руки? Я тебе, честно говоря, удивляюсь.

— Наверное, это как раз одна из иллюзий. Мой самообман. Я знаю, что могу найти смысл своего существования. Понимаешь? Не вообще смысл жизни единый для всех, а мой личный смысл. И я знаю, чтобы заслужить это знание — надо пройти через ад. Если бы у меня была вера, чистая вера во что-то, ад бы не случился. Но я лишен этой веры и должен нести ответственность за каждую свою рану.

— Это оптимистическая идея?

— Наверное, ведь я рассчитываю на приз после этого путешествия. Ведь в самом конце я собираюсь обрести себя.

— Чего-то мне не верится, что все это не пьяный бред. Ты уж извини.

— Пошел ты. Когда я сказал о своем личном смысле жизни, я подразумевал, что существует еще как бы обще-

ЛИЧИНКА

15

Художественная литература. Хроники нашего времени. ственный. То есть для общего пользования. Видишь ли, надо обладать очень большой смелостью и даже дерзостью, чтобы отстаивать приватность в вопросах бытия. Но ты всегда можешь переметнуться на ту общественную мудрость... вру, если уж ты начал искать свой личный смысл, ты попросту побрезгуешь общественным. А что он собой представляет... В данный момент ничего, потому что современное общество погрязло в идолопоклонничестве. Нам, людям, сейчас очень тяжело. Мы все такие образованные, над нами довлеет знание всех предыдущих веков, какая-нибудь там натурфилософия или теория разумного эгоизма. Мы все нуждаемся в очищении. Мы все, действительно, нуждаемся в новых идеалах, в новых авторитетах. Люди пойдут за тем, кто сильнее, но очень быстро разочаруются, если дорога будет грязной. Сейчас так актуален интерес индивидуальной наживы из-за того, что людям приходится заботиться о самих себе. А на самом деле они хотят быть ведомыми. Им не стоит об этом говорить, пока не изживется гордыня, но их просто необходимо вести. Это и есть общественный смысл жизни. Для людей, для народов. Тот же, кто захочет продвинуться дальше этого благополучия, станет углубляться внутрь себя...

— Лучше выпей еще виски.

— Пошел ты еще раз.

— Мне кажется, ты страдаешь, потому что от тебя мать отказалась. Если бы Диего повторил свои слова два раза, я бы окончательно протрезвел.

— Какого черта ты заговорил о моей матери? Давай, выведи из этого какую-нибудь уродскую теорию.

— Я знаком с твоей матерью. Я даже не стал переспрашивать, я просто сидел с открытым ртом и очень надеялся на объяснения. Они не замедлили последовать.

— Я давно хотел тебе об этом рассказать. Просто мне казалось, что ты водишь меня вокруг пальца. Я знаю твою мать, наверное, где-то шесть лет. Извини за подробности, но мы были любовниками. И до недавних пор я был уверен, что любовь между нами еще не прошла. Твоя мать и я — мошенники, все шесть лет, что мы знаем друг друга, мы занимались махинациями, связанными с антиквариатом. Банально говоря, мы охотники за антиквариатом и вся наша работа происходила по простой схеме — заказчик, обычно европеец или американец, сообщал, что он хочет получить в свою коллекцию, и мы рыскали по всему миру в поисках необходимого. В последнее время мы работали на русских заказчиков и по иронии судьбы похищали то, что некогда искали для былых работодателей. Русские очень щедрые коллекционеры и совершенно безумные. Последний заказ нам сделал небезызвестный тебе господин Гречишный, повернутый на мебели в стиле ар-деко. Пару лет мы ему все это собирали по США и Западной Европе, пока вдруг твоя мать не выяснила, что ее покинутый некогда муж, твой отец, является обладателем внушительной коллекции как раз того, что нам надо. Она выяснила, что он погиб и что ты единственный наследник всей коллекции, и почему-то решила действовать самостоятельно. Вот здесь я и потерял ее след. Здесь она меня бросила. Гречишный приказал своим ребяткам отбить у меня какое-либо желание ее искать. Ну, они отбили у меня все, что могли, кроме как раз этого желания. Очень осторожно я начал следить за действиями твоей матери, вознамерившись вернуть ее или, по крайней мере, отомстить. Я сразу понял ее план. Она вышла замуж за Гречишного, а так как ты все еще официально ее сын — ты стал его пасынком. И вся коллекция мебели автоматически перешла к Министру Просвещения как приданное за невесту. Перешла бы... Не вставь ты им очень длинную палку в колеса. Ты абсолютно вышел из-под их незримого контроля и смешал все карты. Ты подписал какие-то документы, по которым все твое имущество переходило к бывшим коллегам твоего отца, все свои сбережения и счет в банке передал в пользование Архитектурному Совету Москвы и... исчез. Гречишный и твоя мать собирались убить тебя. Они даже подготовили историю с похищением жены и пасынка Министра Просвещения какими-то вымогателями, они даже запустили эту историю в СМИ, рассчитывая избавиться от тебя со дня на день, но... Жена и пасынок Гречишного так и умерли от руки вымогателей, потому что надо было как-то свернуть эту бессмысленную после твоего незапланированного исчезновения историю. Гречишный ни черта не получил. Где твоя мать, жива ли она, не знаю — ее след окончательно стерся. Однажды я сидел в этом баре и увидел тебя. Естественно, пришлось разыгрывать тебя, ведь попервой я решил, что ты и твоя мать заодно и что через тебя я опять могу на нее выйти. Мне казалось, что и ты меня разыгрываешь. Но в какой-то момент я понял, что вся твоя история — правда. Я очень тобой проникся. Ты во многом похож на мать. И внешне, и манерами, и стилем жизни, и суждениями. Я полюбил тебя как брата или возможного сына, если бы у меня все вышло с твоей матерью. Только тебе я обязан знакомству с Леной, которая помогла мне возродиться и которую я очень люблю. Мы с ней почти каждый день разговариваем по телефону, она

16

очень по мне скучает, но не разрешает тебя покидать. Да я бы и сам не покинул. Сейчас здесь что-то такое творится... В твоей странной жизни разбираться и разбираться. Я все продолжал сидеть молча совершенно не в силах поверить Диего. Когда мой отец позволил себя соблазнить — это был поворотный момент в моей жизни. Сейчас я пережил еще один. Из моих глаз хлынули слезы. Я попытался спросить: — А она... Моя мама... Она когда-нибудь... Диего перебил меня: — Она никогда о тебе не говорила. Это меня успокоило. Диего очень не хотел оставлять меня одного в таком состоянии, но я объяснил, что как раз сейчас побыть в одиночестве мне жизненно необходимо. Я чмокнул его в щеку, чтобы не очень переживал. И потребовал сводить меня назавтра в самый дорогой московский ресторан. Диего рассмеялся. Очень долго я не мог заснуть. Выкурил за несколько часов целую пачку сигарет. Я не думал о своей матери, я даже не подозревал, сколько ей лет. Кошка забралась ко мне на грудь и слезать отказывалась. Ее урчание, наверное, и усыпило меня в конце концов. Славное животное. В середине ночи я проснулся от глухого скрежета, доносившегося с улицы. Мне стало страшно. Человек такие звуки не производит. Я тихо открыл окно и выглянул на улицу. Не могу сказать, чтобы я удивился. Я просто немного понаблюдал, а потом опять лег спать как ни в чем не бывало. Прямо под моими окнами в мусорном контейнере копался жирафенок. Он был, наверное, в три метра ростом — совсем еще маленький. Может быть, жираф был голоден и искал среди мусора что-нибудь съедобное. Потом, он стал тереться рожками о стену нашего дома и как-то жалобно завывать. Маленький жираф, ночью, в центре Москвы, что здесь необычного? Вот я и решил, что это всего лишь плод моего больного воображения и лег спать. Точно также я однажды услышал слово «личинка». Наверное, попросту сошел с ума, а все со мной возятся из жалости. На следующий день соседи сообщили, что какой-то злоумышленник открыл клетки в Зоопарке, и все животные разбежались по Москве. Шурик причитал: — Ну, почему никто из них не забрел в наш двор? Какойнибудь самый вшивый носорог. Опять мы все пропустили.

— Успокойся, Шурик, — сказал я. — Нет ничего приятного в том, чтобы выглянуть с утра в окно и обнаружить на крыше противоположного дома пару стервятников. А жирафенка я соседям не выдал. *** Маша отказалась снимать ночную сорочку. И ничего, что на ней жирное пятно. Может, хоть это его пристыдит. Но Сергей уже не мог остановиться. Он терпел год с лишним, а сейчас, когда свадьба уже не за горами, зачем себе в чем-то отказывать? Маша, невинная душа, просто не в курсе некоторых прелестей жизни. Он-то знает, и он ее просветит. Сергей неуклюже мял ее грудь и пытался целовать в губы. Обычно она не отказывала ему в поцелуях, хотя они всегда были смиренными и не продолжительными. Никакой игры языками, естественно, — Машу подобное могло только рассмешить. Она и сейчас смеялась. Больше от щекотки. И изо всех сил отпихивала Сергея, шепотом проклинала его, говорила, что мать услышит и ворвется в комнату. Бедняжка, действительно, не была в курсе некоторых вещей — ее отказы, запах ее вспотевшего тела, эти душные объятия и скрип узкой раскладушки, когда в соседней комнате вяжет и обязательно прислушивается будущая теща — все это только распаляло Сергееву страсть, похоть, совершенно незлобивую, которую он копил в себе год с лишним.

— Нет, не трогай сорочку! Я не сниму! Не надо, Сережа, ведь стыд-то какой, — Маша нашептывала все это ему на ухо, а шепот приятно щекотал и возбуждал больше.

— Маша, угомонись... Мне лучше знать, поверь мне... Чего ты лягаешься, как кобыла, ты ж не девочка, ты — взрослая... Моя... Хорошая, — Сергей все убеждал ее, больно вцепившись в запястья и как будто распяв невесту на раскладушке. Он уже давно не открывал глаза, а сладостно жмурился и боялся, что кончит прямо сейчас — член терся о ее живот сквозь всегда мятые и тугие брюки.

— Сергей, я закричу, клянусь тебе! Мать прибежит! Ах, ты, дьявол! Сергей не поверил ей, но все-таки зажал рукой рот. Свободной он нырнул под сбившуюся ночнушку и зажал ее промежность. Маша ослабла на секунду, но затем, будто вопрос шел уже о жизни и смерти, заколотила его кулачками по груди с удвоенной силой. Сергей теперь походил на животное. Быстро он сдернул с брюк ремень и связал им руки любимой за спиной. В рот заткнул платок. Раздвинул ее ноги и покрыл пахучее, растрепанное влагалище языком. Маша вздрогнула. Затихла. Сергей быстро лизал ее между ног и решил, что сопротивление сломлено. Но тут и его возбуждение чуть не прошло, потому что Маша засмеялась. Она смеялась в нос из-за кляпа, выпихнула его языком и расхохоталась на всю квартиру.

— Чего, ты ржешь, дура?!

— Ой, Сереженька, щекотно, не могу! Ой, перестань, не могу! Щекотно!!! Это уже никуда не годилось. Сергей сбросил брюки и трусы, оседлал грудь Маши и провел по ее губам своим сокровищем. Против этого она точно не устоит. На это только посмотришь, и тут же с ума сходишь от страсти. Но, видимо, в комнате было слишком темно...

— Что ты мне в рот суешь?

— Возьми его, дорогая, возьми в рот, пожалуйста...

— И не подумаю. Сереженька, ты чего? Что это у тебя такое?

— Хуй! Ебать тебя не раздумывая! — не сдержался Сергей.

— Не кричи, дурак, мать услышит. И не бей ты меня им по носу. Маша опять расхохоталась.

— Чего ты все ржешь, а?

— Ой, Сереженька, кабы люди на нас со стороны посмотрели.

— Да, да, милая, я тоже хочу, чтобы на нас во время этого смотрели, — Сергей опять начал распаляться.

— Да, стыд же какой, совсем сдурел, да? Развяжи меня — больно. Сергей расстегнул ремень и опять нырнул Маше между ног. Она больше не сопротивлялась, но и хохотать не перестала.

— Ничего. Привыкнет, — подумал Сергей. — Какая она все-таки невинная. Какая чистая. Ведь не просвети я ее, так бы прожила всю жизнь в неведении. Раздался стук в дверь. Они наскоро оделись, и Маша пошла отпирать.

— Господи, доченька, что же это делается? — в комнату вошла мать Маши. Ее глаза были широко раскрыты, она как будто звала ими на помощь обоих молодых людей.

— Только что приходили. Сундук тебе принесли. Говорят, подарок от товарища Сталина. Господи, что же это? Все трое вышли в коридор и склонились над массивным сундуком. В нем было много женской одежды, очень дорогой, очень красивой. Товарищ Сталин видел Машу в театре, на премьере той пролетарской пьесы. И он послал ей огромный букет, хотя она играла бессловесную стенографистку и только в одной сцене. Сергей почему-то не ревновал. Он лишь подумал, что было бы так хорошо нацепить на себя одно из этих платьев и заставить Машу отстегать его ремнем. Только слишком долго придется ее уговаривать. И она опять хохотать станет, чего доброго. И вообще надеяться на это стоит только после свадьбы. Через две недели правительственная машина увезла Марию Германовну слишком быстро, чтобы даже захватить с собой сундук — подарок похитителя. Сергея, как художника-декадента, сослали на Соловки. Мать Маши умерла с голоду, потому что ее заперли в комнате и забыли потом отпереть. Она была очень стара, слаба и честь знала еще с прошлого столетия. *** Москвичи рисковали в любом переулке и дворике нос к носу столкнуться с рысью какой-нибудь или ламой. Ночью на улицу не выйдешь из-за комендантского часа — теперь целый день, что ли, взаперти сидеть? Естественно, москвичи шли на работу, по магазинам и на свиданки. И, видимо, это было весело. Позвонил Диего. Сказал, чтобы я срочно бежал в галерею «Ржавь&Коромысло» — кто-то спрашивал о граффити Иззалиевой. Но никакая спешка не лишит меня права уложить волосы и хорошенько приодеться перед выходом из дома. Очаровательные служащие галереи, брюнетка и блондинка, сообщили мне имя господина, интересовавшегося не выставленной картиной. Он узнал о ней из каталога и подозрительно не выглядел. Наоборот, девушки, сошлись на привлекательности молодого человека. Однако что мне с его бородки и высокого роста — обязательных черт половины моих приятелей мужского пола? Молодой человек, правда, представился. Георгий Резин. Имя совершенно ничего не говорившее. Его личину засняла видеокамера при входе в галерею. Девушки извинились и сказали, что просмотреть пленку можно только в конце рабочего дня, когда охранники ее стирают. Славно. Я и так долго ждал, отчего не потерпеть несколько часов? Молодой человек мог оказаться рядовым поклонником современного искусства, влюбившимся в картину по названию из каталога. Вернусь с Диего — в лицо этого Резина может знать он. Я вышел на улицу и побрел в сторону площади Маяковского. Горячий шоколад в кафетерии при Центральном Концертном зале — есть вещи, которые скрасят даже самое поганое настроение. На подходе к кафе меня осенило. Пришлось отказаться от сладкого и рассеять неожиданные подозрения. Я вернулся в квартиру N44 и нервно подошел к письменному столу. Где она? Куда я ее заткнул? Рукопись лежала в нижнем ящике стола. Со следом от ботинка на титульном листе. Георгий Резин — это псевдоним Дэна.

№ 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени. Сперва я хотел вернуться и выпить горячий шоколад, как собирался. Не тост поднимать, а поразмыслить. Я повернулся, чтобы выйти из комнаты, и заметил, что у моего отражения в зеркале как-то странно размыта голова. Я медленно шел к зеркалу, думал о горячем шоколаде, об очках, которые давно стоило бы купить, о Диего. Я плакал, но струйки слез на моем лице, да и само лицо в зеркале не отражались. Как раз на уровне моей головы зеркало прикрывала Кошка. Она висела, распятая, прибитая за лапы к рамкам зеркала, подобно летучей мыши. Это я видел вместо своего лица. Ее распоротое брюхо, желто-красные ребра и хребет. Кишки валялись на полу. Скоро и я там оказался, потеряв сознание. Комната сильно преобразилась, когда я очнулся. Из нее вынесли всю мебель, кроме одного стула и матраса с кровати. На окнах появились решетки, при чем они были набиты изнутри, а не снаружи, как это обычно делается. Шкаф вынесли. О смерти кошки все-таки напоминало жирное пятно на полу. Вспомнив, как она была убита, я разревелся. Меня совершенно уничтожала жестокость содеявшего это человека. Но ведь она кричала, она царапалась, она была в десять раз слабее любого человека, дерзнувшего поднять на нее руку. Но ведь ей было больно, ведь она была не способна себя защитить и даже позвать на помощь. И проклясть не могла. Это же такое беззащитное и незлопамятное существо! Я ревел, уткнувшись лбом в грязный пол. Теперь еще надо признать, что моя комната выполняет роль тюремной камеры. Нет никаких сомнений — они даже специальное отверстие во входной двери проделали, чтобы еду передавать. Кто они? Я подбежал к двери и с одного яростного удара высадил фанерку, которая прикрывала дыру. Послышались шаги. В замочной скважине зашуршал ключ, и в комнату вошел улыбчивый Борщик. Он очень сильно толкнул меня, так что я снова упал на пол.

— Не балуй, — посоветовал Борщик весело, — и не порть государственное имущество. Он опять хотел запереть дверь, но кто-то его остановил. В комнате появился Дэн. Тоже улыбаясь, он оседлал стул и облокотился на его спинку. Борщик прикрыл дверь и замер на страже.

— Что, черт побери, происходит? — прошипел я. Дэн молчал и довольный произведенным эффектом улыбался.

— И какого черта вы лыбитесь?!

— Ты бы помолчал лучше, — посоветовал Дэн.

— А ты бы объяснился лучше, пока я тебе глаза не выдавил. Ведь у меня есть повод, правда? Дэн усмехнулся.

— За шесть лет мучений тебя еще не сильно наказали, — сказал он и сильно помрачнел.

— Что ты несешь? Какие шесть лет? Какие мучения?

— Хочешь я его заткну? — спросил Борщик у Дэна.

— Подожди, ты еще развлечешься. Не нравилось мне все это. Квартира N44 и ее жители предстали в очень неожиданном свете. Я даже не мог сказать в каком именно неожиданном, но, что неприятном — точно.

— Дэн, — начал я тихо, — Что происходит? Я ничего не понимаю. Это вы убили мою кошку? Зачем? Зачем на окнах решетки?

— Ну хватит уже изображать невинность! — заорал на меня Дэн. — Ваши эксперименты нас достали, мы не собираемся больше терпеть! Мы и так привлекали к себе внимание, и так, а вы не заявляли о себе целых шесть лет! Я знал, что или ты, или Крис — шпионы, но когда она себя прикончила, все стало на свои места. Это тебя подослали. Ты, сукин сын, наблюдал за нами и докладывал все, конспектировал даже небось. Как мы тут опустились, деградировали. Как мы ждали все шесть лет! Дэн отвесил мне оплеуху. Борщик сорвался с места — ему, видимо, не терпелось изорвать меня на куски, но Дэн коротким жестом его остановил.

— Колись давай, — потребовал он сквозь зубы. Я хотел что-то сказать, но вдруг расслабился и расхохотался. Я упал на пол и стал извиваться от неудержимого смеха. Они молча наблюдали.

— У него истерика.

— Или опять рисуется.

— Идиоты, идиоты, — стонал я сквозь смех, — какие вы идиоты. Да о чем вы... Колись! Какой маразм! Я постарался успокоиться. Мальчики не собирались со мной мелочиться — с секунды на секунду должен был последовать новый удар. Я решил понапрасну не выводить их из себя.

— Дэн, я понятия не имею, с кем вы сводите счеты, но, по-моему, вы ошиблись. Шесть лет назад я даже не предполагал, что на свете есть такие психованные уроды. За последние слова я, конечно, заслужил пощечину, и она незамедлительно последовала.

— Хватит руки распускать, мудак! Говори почеловечески, чего вы от меня хотите?!

— Нет, что вы от нас хотите? Что у вас за новый эксперимент, колись? Почему вы перестали поддерживать с нами контакт?

— Кто «мы», кто «вы»? — от постановки вопроса меня опять начал душить смех.

— Так мы далеко не уедем, — резонно заключил Диего и кивнул Борщику. Борщик вышел из комнаты и вскоре вернулся, позвякивая кожаной сумкой. Он достал из нее несколько ножей разной величины и, улыбаясь, показал мне.

— Да, Борщик, ты совершенно прав — в твою задницу они все поместятся.

— Он сейчас пытать тебя будет, — зачем-то разъяснил Дэн. — Лучше говори, пока не поздно.

— Могу рассказать, как я лишился девственности, устроит? Это долгая, нравоучительная история и она нас всех развлечет.

— Борщик начнет с твоей ноги. Борщик очень любит снимать кожу заживо. Забыл?

— Да, как-то запамятовал. Только, Борщик, сейчас вновь в моде тридцатые, а не Средневековье, — конечно, я хорохорился. А вообще мне было очень жаль свою ногу. На помощь пришла Вашингтон. Заглянув в комнату, она, хотя и была в подпитии, но двусмысленность ситуации расценила правильно. Вашингтон бросилась к нам, прыгнула на спину Борщику и диким голосом заорала: — Не делай этого! Не делай этого! Ради всего святого! Дэн отошел от них на безопасное расстояние. Борщик сбросил с себя обезумевшую женщину и стал бить ее ногой в живот. Я, не долго думая, подхватил стул и размозжил его о бритую голову Борщика. Дэн вцепился мне в предплечья, но было уже поздно — его Санчо Панса икнул и грузно осел на пол. Вашингтон почему-то прижалась к нему, обняла и стала просить прощения.

— С вами каши не сваришь, — признал Дэн.

— Это ты прав, но я знаю чудесный рецепт вишневого пирога. На этот раз я получил подзатыльник. Дэн взял меня за шкирку и потащил на улицу. Он легко управлялся с моим Порше. Я впервые сидел на месте пассажира и испытывающе косился на бардачок, в котором покоился подаренный Диего пистолет.

— Только попробуй что-нибудь выкинуть, — предупредил Дэн.

— Куда мы едем? Дэн вел машину медленно, действуя мне на нервы своей стародевичьей манерой пропускать всех вперед и стараться не задеть пешеходов. Мы приближались к Пушкинской площади.

— У меня два билета на премьеру в Большом, — деловито сообщил Дэн.

— Кисуль, если ты всего лишь хотел провести со мной вечер в театре — не стоило тратиться на тюремные решетки. Дэн усмехнулся. Я прикрикнул на него: — Что ты несешь? Какая премьера, идиот?! Чего ты от меня хочешь?

— Премьера оперы Николая Каретникова «Тиль Уленшпигель». Ничего не слышал? Очень важное событие в культурной жизни столицы. В Большом театре соберется весь московский бомонд.

— А мы будем сидеть в ложе, да, милый? Поворачивай — мне надо переодеться.

— Ты замечательно выглядишь. Потом, там будет очень пыльно, и никто не заметит, что ты был не в смокинге.

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

— Пыльно? Дэн достал из кармана ветровки камертон и протянул мне.

— Это вместо обручального кольца?

— Почему ты все еще играешь? — строго спросил Дэн.

— Неужели ты не понял, что мы тебя раскусили. Сейчас вопрос идет о твоей жизни.

— Дэн, я отказываюсь тебя понимать. Зачем это? — я повертел камертон в руках .

— Лучшее орудие снести дом и оставить от него лишь горстку пыли.

— Чего?!

— Это та вещь, благодаря которой в Москве больше нет Детского Мира, ГМИИ и Останкинской башни.

— Ты совсем спятил?

— Хочешь претворяться — твой выбор. Ты рискуешь погибнуть вместе со всем московским бомондом под обломками Большого театра, если не расколешься.

— Я не понимаю... Это ты устраивал террористические акты?

— С каким бы удовольствием я сейчас отбил тебе почки.

— Но за что?

— Прекрати измываться. Ответь только на один вопрос. Что задумал Сергей?

— Кто?

— Сергей, мать твою!

— Дэн, я очень боюсь, что ты все напутал... Я понятия не имею, о чем ты говоришь и спрашиваешь. Объясни, как мне доказать, что в вашу квартиру я попал случайно, как доказать так, чтобы ты поверил?

— Я тебе никогда не поверю. Я тебя как открытую книгу читаю. Но ничего — потерпи. Посмотрим, как ты запоешь в Большом театре.

— Ты меня шантажируешь погибелью московского бомонда?

— Если ты не расколешься — все вы умрете. Мне нечего терять.

— И всем остальным ребятам из квартиры?

— За шесть лет мы не отступились от наших идеалов. Вашингтон было сложно, но Борщик бил ее каждый раз, когда она хотела поговорить с тобой и попросить, чтобы Сергей вышел с нами на контакт. Ваню пришлось пристрелить, потому что он влюбился в тебя и хотел предостеречь.

— Ты заставил Крис убить Ваню?

— Ваню убил я. А Крис, истеричка, не справилась с горем утраты и высадила себе мозги. Я думал, что она шпион, подосланный Сергеем, но ее самоубийство открыло мне глаза. Шпион — ты.

— Бред... Бред... Сергей? Это хозяин квартиры, что ли?

— Это наш шеф, сволочь ты такая!

— Весь сыр бор из-за того, что Сергей не выходит с вами на контакт и вы не можете вносить квартплату? Дэн изо всех сил ударил меня кулаком в плечо. Я взвизгнул от боли.

— Сукин сын! Я ведь правда не знаю, о чем ты говоришь! Я в жизни не видел вашего Сергея, пропади он пропадом! Ты псих и все вы психи!!!

— Я тебе не верю.

— Пошел в задницу! Зачем вы взрывали дома? Какого черта вы творите?!

— Сергей сказал, что мы — избранные. Что он воспитает из нас идеальных солдат. А потом он бросил нас, оставил,

ЛИЧИНКА

17

Художественная литература. Хроники нашего времени. и через шесть лет абсолютного неведения мы решили доказать ему, что обладаем силой. Что способны тягаться с ним. Мы взрывали дома, чтобы обратить внимание на нашу силу и безжалостность.

— Черт побери, какой бред!

— На развалинах ГМИИ мы оставили ему сигнал в виде граффити и ждали, что он ответит. Но он не ответил, и как же меня раздражала твоя довольная рожа, как будто вы всех вокруг пальца обвели!

— Ответил, — воскликнул я, — Он ответил. Ответное граффити существует. Я, действительно, ни о чем не догадывался. Я решил, что граффити имеет отношение к моей собственной истории, совершенно с вами не связанной, и попросил знакомых, чтобы они убрали картину и проследили, кто в ней заинтересован.

— Что было в граффити?! — заорал Дэн.

— У меня есть репродукция... В бардачке. Я тебе покажу. Я открыл ящик с твердым намерением достать пистолет и утихомирить этого шизофреника, но Дэн перехватил мою мысль и сильнейшим ударом локтя в грудь пригвоздил меня к сидению.

— Я тебе сказал, не умничай! Ах, ты, падла! Еще издеваешься.

— Дэн, успокойся...

— Думаешь, так легко сидеть в забвении шесть лет подряд? — спросил он, глядя на дорогу, и в его голосе послышались слезы. — Особенно, когда тебе обещали такое славное будущее. Я тебя ненавижу изо всех сил. Я слишком поздно понял, зачем ты всех нас соблазняешь — ты хотел окончательно деморализовать нас, хотел наглядно указать, какие мы жалкие и опустившиеся. Ну, ничего... Сергей поймет, что мы тебя вычислили и прикончили. После этого он уже не сможет скрываться. Я хотел что-нибудь возразить, но что тут скажешь? Дэн припарковался около Метрополя и, больно схватив меня за предплечье, потащил в Большой Театр. На входе в театр я понял, почему он не взял с собой никакого оружия — в дверях был установлен металлоискатель, а на камертон охранники, естественно, внимания не обратили. Я не стал поднимать шум. Совершенно не понятно, на что надеялся Дэн, но не выдал я его из простейшего любопытства. Мне стало интересно, куда ведет эта история. Моя история или ответвление другой, чуждой мне? У Дэна действительно были билеты в ложу. Мы сидели около сцены, и никто в нашу кабинку не входил, хотя свободные места оставались. Началась опера. Мы сидели молча. Можно было только предполагать, что Дэн выкинет в следующий момент. Меня успокаивало большое количество охраны в зале.

— Что будем делать? — тихо спросил я. — У меня нет ни бинокля, ни либретто — очень скучно.

— Мы быстро уйдем отсюда, если ты расскажешь про планы Сергея.

— А это, Дэн, уже просто невыносимо. Мне нечего тебе сказать, разве непонятно? Я могу тебе поведать собственную историю, только в другом месте. Ты поймешь, что я не вру... Поверь, то, какое развитие получило наше общение, — для меня полная неожиданность. Дэн молчал.

— Давай уйдем отсюда, — попросил я. — Заметил, я не выдал тебя на входе охранникам — мне просто необходимо узнать все, что тебе известно. Может быть, это поможет мне выпутаться из собственной истории.

— Ты не поднял шум на входе, потому что боялся, — злобно прошипел Дэн. — Тебя бы замели вместе со мной. И наоборот, если бы ты попытался спастись — я бы тебе поверил.

— Я могу сейчас заорать, если хочешь.

— Ты не станешь. Он был по-своему прав. Я бы сгорел от стыда особенно после того, как заметил в партере Джерри Холл.

— Ладно, по части Сергея я тебе не помощник. Что собираешься делать?

— Взорву все к чертовой матери.

— Каким образом, позволь полюбопытствовать? Взмахнешь камертоном, как волшебной палочкой?

— Почти что. Сергей зря дал нам эту вещь, ведь все мы смыслим в архитектурном деле и очень быстро поняли его замысел. Это не камертон. Это идеальное оружие разрушения. Стоит только выявить критическую точку здания и воздействовать на нее вибрациями этого изобретения — камень тут же превратится в пыль. Ведь правильно?

— Ты меня спрашиваешь?

— Я, как идиот, все еще хочу, чтобы Сергей нами гордился. Мы сами додумали его гениальное открытие.

— С одним я точно не могу спорить, Дэн, — ты идиот.

— Как же я хочу, чтобы Сергей нас уважал... Я все еще преклоняюсь перед ним, даже после того что он с нами сделал.

— Дэн... Ты, правда, снесешь Большой театр?..

— А ты думал, я шучу? В последний раз спрашиваю: каковы планы Сергея?

— Пошел к черту! Из соседней ложи раздались шиканья.

18

Неожиданно Дэн схватил меня и запихнул мне в рот кляп из большого платка. Мои требовательные стоны не слышались сквозь додекафонические партии. Из кармана брюк Дэн достал бечевку и связал ею мои запястья. Второй веревкой он собирался привязать меня к креслу, но я ловко извернулся и изо всех сил ударил его между ног связанными руками. От боли Дэн подпрыгнул на метр и грохнулся на пол ложи. Из соседней кабины опять зашикали. Я схватил камертон и ключи от машины, выпавшие на пол, и выскочил в коридор. Дэну стоило воздать должное. С болью он справился очень быстро, поэтому, как только я оказался в коридоре, он одним прыжком преградил мне путь к выходу из театра. Я резко повернулся и юркнул в дверь за кулисы. Через несколько минут мы были уже над сценой и носились по мостикам так, что от нашего бега раскачивались декорации. Нас никто не мог заметить — мы были слишком высоко. Я выплюнул кляп и орал что есть мочи, но из-за оперы меня не было слышно. Связанные руки почему-то влияли на равновесие, и я очень боялся упасть с неверных, дергающихся мостиков. Послышался треск. Я оглянулся с риском для жизни — всю погоню Дэн держался в нескольких метрах позади меня. Но обернувшись, я его не увидел. Оказалось, мостик треснул под ним, и Дэн повис над сценой, чудом ухватившись за веревочные перила. Я подбежал к нему.

— Хватайся за меня! Но в следующую секунду передумал.

— Дэн... Дэн пыхтел и напрягался, чтобы подтянуться и взобраться наверх. Ему не хватало сил.

— Дэн, — повторил я. Он уставился на меня ненавидящими глазами.

— Тебе не хватит сил.

— Знаю, сволочь.

— Это ты сволочь... Дело в том, что я вспомнил о Кошке и ее дикой смерти. Ведь указание дал именно Дэн. И его собственная жизнь теперь была в моих руках.

— Ты убил мою кошку.

— Рассказать как? — прохрипел он, жмуря глаза от хлынувшего пота.

— Это было единственное существо, которое я любил совершенно чистой любовью. И оно не способно было защититься от вашего безумия. Я просто не имею права простить вам ее смерть. Я должен отомстить за ее беззащитность.

— Заткнись! — Дэн уже не контролировал свой голос.

— У тебя есть выбор. Это будет не мой суд. Ты сейчас упадешь и, если разобьешься — такова твоя участь. Останешься в живых — я не стану добивать.

— Сука! — крикнул Дэн и из последних сил дернулся вверх. Он вытянул ко мне руки, хотел схватить и утянуть за собой. Но я во время отклонился, и Дэн засвистел вниз. Как мне стало известно намного позже, его тело пролежало за декорацией несколько дней, пока запах не стал уж слишком сильным и не привлек чье-то внимание. Мне некуда было податься. В Порше я избавился от бечевки. Зажал между коленями перочинный ножик и долго матерился — как ни удивительно через десять минут это помогло. Камертон вышвырнул из окна в мусорный контейнер. Возвращаться на Маяковскую мне само собой не хотелось, поэтому я подкатил к своему родному дому и попросил у соседки ключи от квартиры. Она была очень рада меня видеть, удивилась, куда я запропастился. Действительно, куда это? В квартире ничего не изменилось с моего предыдущего посещения. Никто так и не предъявил права на бедняжку. Я приготовил себе чай и уселся в просторное кресло около телефона. Я ждал звонка. Наверное, события последних нескольких часов сильно меня утомили. Мне почему-то не казалось странным, что квартира N44 служила прибежищем для террористической организации или религиозной секты, что, прожив бок о бок с алкоголиками и маргиналами и даже затащив некоторых из них в постель, я совершенно не подозревал об истинном положении вещей. Говорило ли это об эгоизме? Я пил чай и смотрел на телефон. Они знают, что я здесь. Мой главный противник знает, что я здесь. Кто он? Я стал перебирать в уме всех подозреваемых. Валентин? Именно он поселил меня в квартире N44. Так или иначе, буду рад снова его видеть. Диего? Вся эта история с моей матерью бросала на него густую тень. Министр Просвещения? Ах, алчность, да заберите вы чертов гарнитур — можно подумать, я сильно против. Бывшие коллеги отца? Все еще не помню ни одного имени. Сергей? Случается, что ты знать не знаешь про кого-то, а этот кто-то контролирует всю твою жизнь. Моя мама? Видимо, она не очень добрая женщина. Как только я подумал о матери, раздался телефонный звонок. Я вздрогнул. Поднял трубку.

— Гайто! — прокричали на том конце линии. Шли сильные помехи. Гайто. Гайто. Магометова зовут Гайто, но, может быть, номером ошиблись или кого-то другого спрашивают. Молча я положил трубку. Перезвонили тут же. Мужской голос на этот раз уточнил: — Гайто? Магометов, ты? Слышишь? Значит, меня подставил Магометов. Я вспомнил, что отцовские коллеги были чеченцами. Но что мне делать? Магометов в моем присутствии произнес только два слова, но мне показалось, что я все-таки смогу воспроизвести тембр его голоса. Потом, на линии были помехи.

— Ебаны, — сказал я, наконец, тем же утомленным тоном, что некогда Магометов.

— Не сердись, шеф! Сработало.

— Шеф, — начали оправдываться на том конце линии, — я не виноват в этом, сам знаешь. Дело вышло изпод контроля. Тобольцев был прав — есть еще кто-то, не только Гречишный интересовался камушками. И в библиотеки его прирезал не Пашечка-ключник, как мы думали.

— Тобольцев что-то знал...

— Думаю, ему удалось продвинуться в расследовании. Он ведь сказал, что нам мешают люди из Архитектурного Совета и что они собираются взорвать пару домов и свалить все на нас. Тобольцев даже догадался, как они хотели устроить взрывы, но ему понадобилось убедиться. Он и поехал в библиотеку тогда, чтобы какие-то схемы посмотреть. Идиот, все выкладывает. Но я ничегошеньки не понимал из его нервного лепета.

— Шеф, ты камни взял?

— Какие камни? — не сдержался я.

— Гайто, ты чего? Алмазы этого придурка... — он назвал имя моего отца, — они под кожаным сиденьем кресла. Алмазы моего отца. В детстве он рассказывал мне историю, что вывез из Индии несколько десятков крупных камней, но я думал, что это сказки. Я подковырнул сиденье кресла в стиле ар-деко ножом и увидел бархатный мешочек. В нем лежали алмазы.

— Этого нам вполне хватит, — сказа я, чтобы потянуть время.

— Еще бы! На целую войну хватит. Гречишный нам чуть все дело не испортил, когда стал охотиться за гарнитуром. Пень он, даже не понял, что камни давным-давно в квартире, но мы его ловко сбили с толку. Пашечка несколько месяцев торчал около двери — все напрасно. В квартиру никто не приходил, вот они и решили, что алмазы уже давно переправлены в Чечню.

— Слушай, — я решил импровизировать. — Мне в «Пекине», наверное, что-то в стакан подсыпали. Голова кружится...

— Шеф, это Гречишный, это он хочет твоей смерти — я же говорил.

— Глаза слипаются. Я все забыл, ты едешь сюда?

— Гайто, может, мне, действительно, приехать за тобой? Ты в порядке?

— Ладно, справлюсь. Планы изменились — жди меня в баре.

— Шеф, мы там и договаривались встретиться...

— Ебаны! — заорал я. — Ты мне перечить, что ли, будешь?

— Тихо, тихо, шеф, я не хотел.

— Скоро буду, — я бросил трубку. Все перепуталось. Алмазы. Война в Чечне. Архитектурный Совет, Гречишный, Магометов, а я-то тут при чем? Выходило, что моего отца убили коллеги по бизнесу изза этих камней. Их долго не могли обнаружить, потом, видимо, догадались, что драгоценности в кресле, подписали со мной договор о передаче квартиры на выгодных условиях, избавились от меня. Почему просто не похитили камни? Видимо, не хотели, чтобы информация распространилась. Охоту за алмазами вел еще Гречишный. Уверен, что ему мама мозги запудрила ценностью гарнитура, а сама она нацелилась как раз на камушки. Но Гречишный не мог действовать грубыми способами — ему необходимо было заботиться о профессиональной репутации. Пашечка-ключник на самом деле при нем служил. Исполнял всю грязную работу, решил, что я в курсе этого дела, хотел доставить к начальнику, пытать... Они ведь не знали, что алмазы лежат в кресле, а переворачивать квартиру вверх дном — слишком рискованно, привлечет внимание. Люди Магометова догадались, где камни, потихоньку заменили кресла в квартире, чтобы никто не заметил, убедились, что драгоценности там, потом решили, что лучше всего оставить все как было и поставили кресло с алмазами на место — теперь они оказались под самым носом Гречишного, но это и был надежный вариант... Я опять запутался. Не хватало какой-то важной детали, способной расставить все по своим местам. Пока выходил полный бред. Магометову алмазы нужны, чтобы покупать оружие для чеченцев и начать новую войну? Положим. Гречишный хотел получить мебель, но подозревал, что здесь не все чисто и что мать ему не все

№ 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени. рассказала, потом узнал про драгоценности и тоже начал за ними охотиться? Вот эти две команды и схлестнулись, а я под руку подвернулся совершенно случайно. Стоит еще помнить, что Диего работал с Магометовым, может быть, он знал об этой истории. Получается, все не так сложно, как мне казалось? Просто я сын человека, который перебежал злым дядям дорогу— они использовали меня и попытались избавиться за ненадобностью. В любом случае я мешал чужим планам, путался под ногами и пребывал в этой истории жалкой мелочью. Все равно, чего-то не хватало. Кто в таком случае Сергей? За кого меня принял Дэн? Я сунул мешочек с камнями в карман брюк. Куда теперь? Продать пару алмазов и уехать за границу? Стоило быстро делать ноги, ведь Магометов мог появиться в квартире с минуты на минуту, раз ему прямо сюда звонили. Не успел я выйти в коридор, как опять раздался звонок. Мне не стоило подходить. Вдруг этот человек понял, что говорил вовсе не с Магометовым? Звонили очень настойчиво. Я все-таки рискнул.

— Алло, — послышался скрипучий мужской голос, — молодой человек, вы слушаете?

— Кто говорит?

— Профессор Рихтер. Вот, кого я точно не ожидал услышать.

— Рихтер? Но вы же мерт... вы же не слишком живой, насколько мне помнится.

— Я в добром здравии, спасибо. А вы как? Неважно. Мне необходимо было скрыться, вот и пришлось инсценировать тот пожар. Вы уж извините за потраченные нервы.

— Но я помню труп. Вы ведь выпали из окна.

— Это был сильно обгоревший, то есть до неузнаваемости обгоревший труп вашего приятеля по даче. Мы доставили его в Москву, бережно хранили, чтобы сбить потом всех с толку, и убедить общественность в моей трагической кончине.

— Мы?

— Наша организация. Я прекрасно понимаю, что вы ничего не помните, но обещаюсь все исправить. Приезжайте, пожалуйста, ко мне на квартиру.

Рихтер продиктовал адрес. Хорошо устроился — он жил в пентхаусе одного из новоотстроенных престижных домов.

— Лучше не медлите, — посоветовал профессор. — Приезжайте прямо сейчас. Я положил трубку и спокойно закурил сигарету. Рихтер? Будем надеяться, он действительно избавит меня от амнезии и постоянных мигреней. Я имею в виду исцелит, а не прикажет своим людям пристрелить меня или прирезать. Есть еще вещи, в которые не хочется терять веру. В современную медицину, например. До дома с пентхаусом я добирался окольными путями. Мне не был знаком этот район, поэтому пришлось свернуть с нужной дороги, поплутать двадцать минут по безлюдным переулкам, а потом опять и совершенно случайно выехать на улицу, с которой начинал. Выяснилось, что необходимый дом возвышался как раз в ее конце. Это, наверное, символ такой. Выбираясь из Порше, я на всякий случай захватил пистолет. Дверь в квартиру оказалась открыта. Рукоятка пистолета натирала копчик. Я позвал профессора Рихтера. Послышался шорох. Я резко повернулся и обнаружил за собой Валентина. Похоже, его пытали. Валентин сильно исхудал, глаза запали, на лице, шее, руках виднелись кровоподтеки.

— Господи, Валентин, что они с тобой делали? — я подбежал к любимому, но обнять его не решился.

— Все в порядке, — сказал он устало и тепло. — Просто я болею. У меня экзема. Рад тебя видеть.

— Нам надо убраться отсюда, — воскликнул я. — Они оставили дверь открытой.

— Не волнуйся. Все позади. Валентин улыбнулся. Он как будто приветствовал меня улыбкой. Или это воображение разыгралось? Валентин благодарен мне, он знает, что я хотел его спасти.

— Где Рихтер?

— К сожалению, ему срочно нужно было уехать в Швейцарию.

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

— К сожалению? Валентин опять улыбнулся. Он кивнул головой в сторону балкона и сказал: — Давай там посидим. На балконе очень хорошо. Мы можем спокойно поговорить — нет нужды спешить и чего-то бояться. Ты заслужил отдых. Мы вышли на просторную террасу и расположились в уютных плетеных креслах. Валентин налили мне апельсиновый сок и, откинувшись на спинку кресла, спросил: — Твои мигрени все еще не прошли?

— Нет, они со мной.

— Не волнуйся, это пройдет. Ко мне опять вернулось напряжение былых месяцев. На долю секунды, когда я наконец-то увидел Валентина, эта скованность и подозрительность схлынули. Только на долю секунды.

— Где профессор Рихтер? — спросил я опять, но уже тихо и подавленно.

— Он в Швейцарии. Тебе необходимо за ним последовать. На мои глаза навернулись слезы.

— Ты ведь с ними? — спросил я едва слышно, хотя сам не очень понимал, с кем именно. С чеченцами? Или, может, с шайкой архитекторов-постмодернистов?

— Я с тобой. Просто ты ничего не помнишь. Рихтер восстановит твою память — мы переместили его исследовательскую лабораторию в Европе. Потерпи. Все вернется.

— Что вернется? У меня ничего нет.

— Ты подавлен — это естественно. Я очень хочу поговорить с тобой уже после операции, потому что сейчас какие-либо объяснения бессмысленны. Ты мне просто-напросто не поверишь.

— Валентин, в чем дело?..

— Не волнуйся. Слышишь? Единственное, о чем я прошу — успокойся. Все, абсолютно все позади. Ты справился со своим заданием.

— С каким заданием?.. Я не выдержал и расплакался. Я чертовски устал.

— Мы с тобой познакомились три года назад. Ты вступил в мою Организацию, и очень скоро я понял, что из тебя выйдет толк. Ты отчаянный человек.

ЛИЧИНКА

19

Художественная литература. Хроники нашего времени. Валентин говорил добродушным, отеческим тоном. Мы ведь старые друзья. Я потупился и слушал аффектировано.

— Тебе пришла идея изучить поведение человека в экстремальной ситуации. Этот эксперимент должен был доказать, что любовь к определенному авторитету способна служить человеку отличным топливом и вести его к главной цели сквозь все лишения и беды. Я снимаю перед тобой шляпу — эксперимент удался на славу.

— Валентин...

— Не беспокойся, я готов ответить на любой вопрос. Один-единственный вопрос беспокоил меня в данный момент и уже очень давно: — Как я оказался в лесу?

— Профессор Рихтер занимается изучением мозга человека. Наша организация субсидирует его исследования, и, естественно, они никогда не станут достоянием гласности. Специфически повлияв на твой мозг, Рихтер удалил из твоей памяти последние три года. На вертолете мы доставили тебя в лес, и эксперимент начался. Попервой мне все это не нравилось, я отказывался верить в удачный исход нашего предприятия. Но все шло довольно гладко, и я по порядку реализовывал все части составленного тобой сценария.

— Сценария?

— Да. В нашей Организации ты специализировался на типологии психологических мотивировок человека. Тебе не составило труда предвидеть все действия, которые ты мог совершить в экстремальной ситуации, ты даже составил список и проконсультировал меня, какое испытание в какой момент тебе подсовывать. Естественно, что за сохранностью твоей жизни ежесекундно наблюдали, и случись что непредвиденное — я бы отдал приказ завершить эксперимент. Но ты не ошибся в своих прогнозах.

— Я все равно не секу, Валентин... Как будто мне сон снится. Чем именно занимается твоя Организация?

— Наша организация. Ты ее неотъемлемая часть.

— Пожалуйста-пожалуйста.

— Честно говоря, я настаиваю на немедленной операции. Все готово для твоей транспортировки в Швейцарию. Рихтер сделает обратную операцию. И мы сможем поговорить нормально. На сей раз ты забудешь, что произошло за последние несколько месяцев, но у меня есть все записи и даже видеопленки, чтобы мы могли это обсудить.

— Давай лучше... Давай доведем этот эксперимент до конца. То, что происходит в данную минуту — тоже экстремальная ситуация, неужели я не упомянул о ней в своем... сценарии? Необходимо выжать из этого по максимуму.

— Ты упомянул. В твоих указаниях черным по белому написано, чтобы в конце эксперимента я немедленно устроил операцию и не слушал всех твоих увещеваний.

— Значит, мой главный враг — я сам.

— Что?

— Я сам себе яму рыл?

— Я бы не стал так выражаться.

— Валентин, чем занимается наша Организация?

— Я позову людей...

— Валентин, — я нацелил на него пистолет.

— Хорошо, — сказал он, и улыбка с его лица исчезла.

— В начале XX века получила распространение онтологическая теория, что все боги ушли из этой Вселенной, сняли с себя какую-либо ответственность за действия людей, потому что те о них забыли. Я не хочу вдаваться в метафизическую сторону проблемы, но по всему миру начали возникать организации, ставившие своей задачей влиять и организовывать общественную жизнь людей. Дело в том, что человечество вышло из-под контроля в век механизации и чистого рационализма. Первая такая организация появилась вслед за созданием Советского союза. Благодаря очень четкой программе ей удалось контролировать жизнь почти каждой личности в государстве. С неугодными расправлялись. Система действовала не очень гладко, все-таки это было самое начало, но одно стало понятно сразу. Контролировать общество возможно. Сам контороль возможен извне, то есть сверху, по сценарию посвященных людей, и изнутри, то есть когда люди, сами того не зная, работают на неизвестную им цель. Это возможно именно благодаря предсказуемости всех психологических мотивировок человека. С приходом Сталина началась чистка государства — необходимо было уничтожить или убрать всех, не способных работать на идею. К ним относились физически и психически неполноценные, морально неуравновешенные, все с комплексом перманентного противоборства. Это были лишние люди. Но Сталин преследовал и свою цель. Его слишком впечатлил тот факт, что контроль над государством основывается на абсолютной любви психологически предсказуемых людей, коих большинство, к безусловному авторитету. Эта любовь в самой основе человечества. В начале она была направлена на богов, затем переметнулась на правителей. В Советском государстве таким правителем был Ленин, за ним Сталин. Предполагалось, что каждый новый правитель-авторитет будет избираться специальным советом, но Сталин спутал все карты. Власть испортила

20

его, потому что он изначально преследовал собственные цели, а не посвятил себя общей идеи организации. Вслед за чисткой низших слоев общества Сталин уничтожил большинство посвященных. Абсолютно посвященных было единицы, все остальные более или менее осознанно работали на организацию и среди них было много политиков и военных, то есть отвечавших за сохранность и развитие общества. Сталин верил в свое бессмертие. Он хотел завоевать весь мир, начал войну, так что абсолютно посвященные, которые всегда оставались неизвестными, приняли решение его убрать. Но Сталин уничтожил всех возможных заместителей, и несколько десятилетий организации пришлось тратить силы на создание новой системы, идущей выше политики, которая как и религия доказала свою прикладную функцию и тоже нуждалась в контроле сверху. Со смертью Сталина организация потеряла свои очертания, она оказалась выше политического управления. У меня сильно закружилась голова, началась мигрень. Тело пронзил озноб от всего, что нес Валентин.

— Я не совсем понимаю, на какую идею должно работать общество?

— На идею всеобщего благополучия. Это легко. Но только не личного благополучия, а именно общего. Личные цели мешают гармоничному развитию общества, но Организация готова исполнить любое желание индивида, если оно не разрушительно по своей сути. Человек в представлении организации должен быть постоянно удовлетворен своей жизнью, кроме одного ее аспекта. Не должна быть утолена его любовь к авторитету.

— Но какая высшая цель всего этого? Зачем организация вообще все это затеяла? Зачем ей нужно, чтобы общество было благополучно — пусть оно самоуничтожится. Какой в нем толк?

— Ты всегда забывал, что я рядовой посвященный. Я знаю только то, что следует знать мне. В самой Организации никто не ведает, есть ли у нее мозговой центр. Организация рассеяна по всему миру, невозможно вычислить точное количество ее последователей. Может быть, но это та самая метафизическая сторона проблемы, может быть, основатель нашей организации заключил какой-то договор с ушедшими богами.

— Это уже мистика.

— Но это объясняет, почему сама Организация продолжает существовать. Мы, ее участники, трудимся из любви к нашему основателю. Никто не знает, кто он. Но все преклоняются перед его авторитетом.

— Я тоже? Валентин усмехнулся.

— Ты меня тогда развлек своим цинизмом. Сказал, что подавляешь свое чувство ко мне и что во время эксперимента оно выйдет наружу в качестве тяги к моему авторитету. Твои слова подтвердились.

— То есть мой авторитет — ты?

— Да.

— Ты мой персональный Сталин? Валентин громко рассмеялся.

— Вроде того. Разговор очень увлек его. Было видно, что Валентин фанатик своего дела. Он даже забыл, что я целюсь в него из пистолета и болтал сейчас, как ни в чем не бывало. Меня же поминутно окутывал ужас. Это ведь не сон какой-нибудь, мне ведь некуда просыпаться.

— А какую стратегию Организация выбрала после смерти Сталина?

— Она осознала необходимость раствориться в самом обществе. Помнишь, как было популярно в свое время стукачество — это были первые наметки Организации. Ощущение, что вокруг тебя одни шпионы и стукачи, было по-своему оправдано. Организация взялась неявно контролировать жизнь каждого гражданина, напрямую, через других граждан, через партии, через интеллектуальные содружества и так далее. Явное стукачество сменилось в свое время одобренной страстью к сплетням — о себе вообще ничего нельзя рассказывать, если не хочешь, чтобы уже на следующий день о твоих похождениях или истинных мыслях знал весь дом, круг друзей и рабочий коллектив, а среди них обязательно найдется и наш шпион, который донесет информацию в случае ее подозрительности. Эта схема работает идеально, а другие составляющие общей системы контроля позволяют манипулировать людскими массами и внушать им наиболее правильный и выгодный Организации образ жизни и стиль поведения. На самом деле контроль масс и работа системы никогда не дают сбой, потому что своей предсказуемостью большая часть общества почти разочаровывает. Тех же, кто возвышается над этой типологией, вербуют, как однажды завербовали меня и тебя. Организация очень благодарная, она благодарна людям за их индивидуальность, если таковая присутствует, и даже вознаграждает за нее явно или нет. Но не стоит тешить себя гуманными идеями — в целом любое общество примитивно.

— Организация гуманна?

— Да. Я уверен в этом. Ты тоже. Но она при этом хладнокровна и не терпит попустительства. Организа-

ция постоянно следит за здоровьем общества, на нас неосознанно работают милиция и армия. Деградировавших граждан мы уничтожаем, всяких там алкоголиков и психов. Все эти без вести пропавшие или были уничтожены, или находятся под наблюдением в специальных заведениях. Организация дорожит каждым гражданином общества, она сделает все, если есть надежда вернуть заблудшего на путь истинный, но конченого человека она без промедления уничтожит. Потому что он представляет опасность для здоровья всего общества. Морально неустойчивых Организация старается объединять в группы, это только так кажется, что их тянет друг к другу, на самом деле Организация корректирует траекторию их движения и подводит к себе подобным. В недалеком будущем возникнет возможность вообще отделить их от общества и сослать в специальные коммуные лагеря. Я говорю о всяких извращенцах, ты понимаешь?

— Да. Надеюсь, лагерь для педиков вы разобьете в живописной горной местности.

— К тебе это не имеет никакого отношения. Ты пройдешь операцию и вернешься к осознанной работе на Организацию. До эксперимента ты очень хорошо контролировал себя, ты знал, что тебе нужно.

— Что?

— Быть в курсе происходящего, а не тешить себя иллюзией, что ты полноправный хозяин собственной жизни.

— До эксперимента я был занудой?

— Не смеши меня. У Организации хорошие времена. Нам удалось привести в исполнение педагогическую программу, которая позволит следить за новыми гражданами с самого их рождения и отбирать тех, кто полезен самой Организации. Мы используем принцип кастового деления: наши специалисты определяю все задатки в ребенке и позволяют развиться тем чертам, которые наиболее полезны. Иногда ради этого мы помещаем ребенка в другие условия. Ты понимаешь? Организация, действительно, заботится о каждой личности и пытается выжать из нее максимум полезного для благополучного развития всего общества.

— Мне все это довольно тяжело осознать, сам понимаешь. Расскажи лучше о моем эксперименте. Ты знаешь ребят из квартиры N44?

— Естественно. Квартира N44 — это другой наш эксперимент. Ребят убедили, что они избраны Организацией и что они должны пройти подготовительный курс. Затем про них забыли. Специально, конечно. Благодаря этому эксперименту мы поняли, что деградация личности происходит от слишком однообразного течения жизни. И именно от этой однообразности затухает любовь к авторитету. В своем эксперименте ты отталкивался именно от этой идеи, объяснив, что любовь к авторитету может существовать исключительно в экстремальных условиях, когда что-то угрожает жизни человека и, опасаясь за себя, он начинает опасаться за объект своего осознанного или подсознательного поклонения. Еще эксперимент в квартире N44 доказал, что каждый избранный Организацией должен быть внутренне готов к работе на нее. Если в своей жизни избранный не отработал хоть какую-то мелочь, способную в будущем затормозить его службу, — это угроза всей Организации. Так, кстати, случилось со Сталиным, хотя в те времена Организация еще не была тем, что она есть на сегодняшний день. Дэн повторил его ошибку — он поставил свои честолюбивые замыслы выше благополучия общества. Борщик в условиях квартиры N44 деградировал и сошел с ума, обнажились его садистские наклонности, а все остальные поняли, что хотят вернуться к прежней сладостной жизни в неведении. Даже моя верная секретарша Нина Владимировна.

— А она какое отношение имеет к квартире на Маяковской?

— Мы подослали Нину в качестве шпиона. Она была Крис. Нина замечательная актриса, даже смогла изменить свой голос, но к большому сожалению вышли наружу ее подавленные желания, она влюбилась в Ваню и покончила жизнь самоубийством, решив, что не может без него жить, что Организация отомстит ей за измену. Нина ошиблась. Она спутала тягу к авторитету с привязанностью к Ване. Это еще одна очень важная проблема: авторитет всегда должен быть недостижим, иначе человек теряет желание тянуться к этому идеалу и погибает. Авторитет должен быть сродни богу.

— Кто такой Сергей?

— Неужели не догадываешься?

— Ты?

— Верно.

— И Гречишный тоже ты?

— Гречишный — марионетка, но им управляю не я.

— А кто убивал всех этих людей на моем пути? Это тоже было указание в сценарии?

— Да. Твой эксперимент — спектакль от начала до конца. Мы убивали тех, кого изначально надо было убрать за ненадобностью или из опасности для общества, тебя и организации. Борщик убивал. Я удовлетворял его садистские наклонности, и он готов был исполнить любое указание, например, предать своей двойной игрой друзей. Организации, кстати, требуются подобные орудия

№ 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени. убийства для того, чтобы чистить общество. Но Борщика придется поместить в исследовательскую клинику, в любой момент он может выйти из-под контроля.

— Зачем он прирезал Тобольцева и сумасшедшего в Ленинке?

— Тобольцев и Иззалиева решили шантажировать нас через Архитектурный Совет — через штаб-квартиру Организации. Помнишь фотографию ГМИИ? Инга снимала. Эта парочка была связью между Организацией и квартирой N44. Тобольцев догадался, что взрывы инспирированы именно нами, определил это как-то по архитектурным планам, схемам в смысле, и еще понял, что Архитектурный Совет обладает даже большей властью над населением, чем ФСБ. Пришлось его и Ингу убрать. А тот сумасшедший в библиотеке был коллегой Рихтера, и мы его устранили, потому что он слишком много болтал. Периодически для контроля над общественной жизнью Организации приходится сводить в бою разные силы. Так мы поступили с Гречишным и Магометовым.

— Они представители каких-то сил? Зачем им понадобились алмазы?

— Это был лишь способ заставить их действовать так, как нам понадобилось. Магометов охотился за камнями ради своей страны. Гречишный и твоя мать — из алчности. В результате начнется война, а любая внешняя угроза в свою очередь стимулирует тягу общества к авторитетам. Организации необходимы локальные войны. Гречишный до этого публично выведет Магометова на чистую воду и заслужит таким образом уважение в глазах общества и зарубежных стран. Хорошее отношение к Министру Просвещения нам необходимо для гладкого продвижения новой педагогической программы. Он, кстати, тоже чуть не вышел на нас. Догадался, что ты знаешь намного больше, чем могло показаться, хотел выудить из тебя нужную информацию, но в сценарии ты предвидел даже это.

— И люди Магометова догадываются о вашем существовании?

— Поверь, они даже предположить не могут, как на самом деле все устроено. Они просто подозревают, что их и Гречишного кто-то контролирует, думают, что это Архитектурный Совет Москвы. Но подозрения Магометова или Гречишного никогда ни к чему не приведут. Они, как и абсолютно все люди, на крючке у Организации. Сидят намертво.

— А что теперь случится с остальными?

— Все будет хорошо — раз они уже дотянули до конца. Всех неугодных мы в этой истории убрали, попутно подчистив несколько траекторий. Оба эксперимента прекращены. Как поступить с Магометовым и его людьми, мы еще решим.

— Диего имеет отношение ко всем этим экспериментам?

— Нет. Траектория жизни Диего, связь с твоей матерью надоумили меня приставить его к тебе в качестве ангела-хранителя.

— А что с моей матерью?

— В сценарии ты предсказывал, что она может появиться. Видимо, в тайне от меня ты изучил в Архиве траекторию ее жизни, хотя это строжайше запрещено всем участникам Организации — использовать знание о траектории в личных интересах.

— И ты сам никогда не нарушал это правило?

— Я смалодушничал однажды. Мне очень хотелось улучшить жизнь моей дочери, хотя она была в полной уверенности, что я от нее отрекся. Все это очень плохо закончилось, потому что я нарушил правило и, ничего не добившись, обязан был понести ответственность.

— Во время эксперимента я даже предположить не мог, что у тебя есть дети.

— Как ты думаешь, сколько мне лет?

— 47?

— Точно. Узнаю тебя. Ты всегда угадывал возраст по одному виду человека. Неожиданно я расплакался.

— Что с тобой? — Валентин спрашивал нежно. Сквозь всхлипы, стирая слезы со щек рукояткой пистолета, как некогда шпионка Крис, я прошептал: — Ведь Нелли твоя дочь? Валентин кивнул утвердительно.

— Ты вспомнил? — спросил он.

— Нет... Ты ее убил?

— Да. Пришлось вырвать пару страниц из дневника Нелли, чтобы ты раньше времени ни о чем не догадался. Смерть дочери — это та ответственность, которую я понес за свою слабость. До этого Организации уничтожила мою жену, потому что она мешалась и не имела никакого смысла.

— Ты... сволочь. Это так жестоко.

— Успокойся. Организация имеет полномочия убирать людей, если они бессмысленны для общества. Здесь нет места эмоциям... Ну, все, больше так нельзя, я позвоню, чтобы прислали вертолет — тебя необходимо доставить в аэропорт и немедленно переправить в лабораторию Рихтера. Валентин хотел встать. Я опять направил на него дуло пистолета.

— Не глупи, малыш. Ты же не такой. После операции ты станешь смеяться над собой сегодняшним.

— Что было в ответном граффити?

— В граффити? Ничего. Оно не имело смысла. В твоем сценарии написано, что ребята из квартиры N44 все равно не успеют его увидеть. Я вспомнил о Кошке.

— Что вы наделали? — прошептал я сквозь слезы. Образ Валентина куда-то смывался.

— Мы... — поправил меня Валентин.

— Что мы наделали? Я заревел в полный голос.

— Ведь я больше не смогу быть, как прежде. У меня теперь другое сознание.

— После операции ты опять все забудешь.

— Я не могу так каждый раз — начинать сначала. Мне нужно идти от какой-то точки вперед.

— Отдай мне пистолет.

— Валентин... Я опять вытер слезы и спросил: — Разве ты не понимаешь? Я достиг тебя... Я достиг своего авторитета, теперь я погибну.

— Ты и это указал в сценарии. Чтобы не погибнуть, тебе необходимо немедленно вернуться в прежнее состояние. Ты сам выбрал путь добровольного мученика, ты не пощадил себя ради Организации. Мы замолчали. Слезы лились из моих глаз. Рука дрожала — я устал держать пистолет на весу. Валентин смотрел на меня с теплотой и сочувствием. Так мы и сидели друг против друга. Я с дрожащим пистолетом. И он с ножом в рукаве. Борщика посадили в наркологическую клинику. До меня дошли слухи, что по решению судмедэкспертизы его признали невменяемым и после лечения собирались перевести в психиатрическую лечебницу. Как ни странно ему инкриминировали только убийство Пашечки-ключника. Вашингтон уехала на Дальний Восток и больше ее никто не видел. Опять же поговаривают, что много лет спустя в Москве появилась неописуемой красоты блондинка по прозвищу Вашингтон, неулыбчивая и совершеннейшая трезвенница. Утверждали, что это прежняя Вашингтон сделала себе пластическую операцию в Японии и вернулась в столицу мстить Борщику за истерзанную душу. Животных из Зоопарка выпустил Шурик. Он признался мне в этом сам. Сказал, что поступил так от отчаяния, но в отличие от Дэна не смог выдумать что-нибудь более зловредное. Через некоторое время Шурик женился на своей подружке-негритяночке, девушке очень доброй и нежной подстать мужу. На их удачу им удалось получить разрешение на одного ребенка, выдаваемое МКР — министерством по контролю за рождаемостью. Правда, пришлось отстоять многолетнюю очередь. Дом на Маяковской снесли. Очень часто с тех пор я обманывался — к дому можно было пройти от гостиницы «Пекин» и через арку с улицы Гашека, и когда ты шел через арку тебя каждый раз преследовало ощущение, что дом там стоит и все еще воняет кошачьей мочой из выгоревшего подъезда. Это предощущение каждый раз почти материально. Но нет. На месте здания расположилась аккуратная стоянка. Бар «Пекин» сгорел в результате очередной пьяной драки. Магометов не очень расстроился по этому поводу и открыл в Подмосковье Disneyland. Правительство заявило, что разрушения в городе не были последствием террористических актов. Опять получила распространение версия о смертности материальной оболочки, и это, как и стоило ожидать и как предсказывал сумасшедший из Ленинки, вызвало всеобщую панику. Мне еще тогда подумалось, что в такой нервной обстановке любовь общества к своим авторитетам никогда не угаснет. Что случилось с Валентином, я до сих пор не знаю. На курок я все-таки нажал, а он кинул в меня нож. Мне хватило сил только выбраться из квартиры, найти на улице телефон и позвать на помощь Диего. Я потерял сознание, но мой ангел-хранитель меня нашел. Валентин после выстрела упал, но я слишком испугался и не решился посмотреть, застрелил ли я его насмерть. Потом, ведь у меня был болевой шок — нож застрял между плечом и грудной мышцей. С тех пор стоит мне оказаться в состоянии нервного возбуждения, и рука отказывает. Диего наконец-то получил право воссоединиться со своей любимой. Лена уже ждала его в Марокко, хотя я сильно сомневался, что она на самом деле его любит. Меня они тоже звали в Африку. Я ничего не рассказал друзьям об Организации, мне казалось очень жестоким сообщать о ней кому-либо и особенно дорогим людям. Пришлось убедить их, что у Валентина были разборки с бывшими коллегами моего отца касательно нефтяного бизнеса и мной просто грязно попользовались. Я не хотел верить в историю Валентина, хотя все сходилось. Мне кажется, нормальный человек всеми силами должен убеждать себя, что его жизнь никем не контролируется, что один он хозяин положения. Поверив в

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

существование Организации, ведь придется в каждом подозревать ее исполнителя, никому не доверять и не иметь возможности дышать полной грудью, то есть ежесекундно находиться на грани полного безумия. Одно коробило — из моего мозга якобы удалили воспоминания о последних трех годах, но в течение них я работал на Организацию и следовательно три года назад был абсолютно готов в нее вступить и ее принять. Значит, я и сейчас находился в той точке. Значит, по идее, хотя мне была не до конца понятна версия Валентина, морально и психически я все еще был готов завербоваться. Накануне отъезда в Танжер началась впоследствии многолетняя война с Чечней. Это я ее начал. Я отдал Магометову алмазы и сказал, чтобы он поступил с ними, как собирался. Гайто искренне извинился за причиненное беспокойство, видимо, имея в виду смерть отца. Но это уже в глубоком прошлом. По делу о субсидировании чеченской войны Магометов, Диего, еще несколько людей и я загремели в суд. К счастью, благодаря замечательным связям Гайто наши интересы представляли самые профессиональные московские адвокаты. Суд шел удачно, и всех друзей Магометова оправдали. Во сколько, интересно, могла обойтись моя свобода? Мы сидели с Диего в vip-зоне Внуковского аэропорта и ждали рейс на Танжер. Я полировал ногти, он разгадывал португальский кроссворд. Диего окликнул меня шепотом. Подняв голову, я увидел, что он слегка побледнел.

— Что случилось? Диего указал мне куда-то в сторону взлетного поля. Я проследил за его жестом, но ничего особенного не заметил. Только какая-то женщина стояла за окном к нам спиной и дожидалась микроавтобуса.

— Это твоя мать, — объяснил Диего упавшим голосом. Я почему-то очень смутился.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Я узнаю ее косынку и еще она всегда одевает этот кардиган во время полетов. В самолетах она сильно мерзнет. Я встал и медленно пошел к окну, за которым стояла моя мама, нетерпеливо поглядывая на часы. Нас теперь разделяло расстояние в два метра. Я опустил на стекло кончики пальцев. Мама все еще стояла ко мне спиной. Она ни о чем не догадывалась. Через некоторое время что-то почувствовала и посмотрела сначала налево, потом направо, показав профиль с обеих сторон. Оглянулась. Прошло, наверное, полминуты, пока она догадалась вглядеться сквозь отражение. Мне показалось, что мама вздрогнула. Но она не стала ничего предпринимать, она только смотрела на меня то ли строго, то ли с безразличием. Из-за косынки, из-за солнцезащитных очков я никак не мог разглядеть ее лицо и понять, похожи ли мы. Подъехал микроавтобус. Мама зашла в него и коротко помахала мне на прощание. Когда подошла моя очередь на судебном процессе, мне вдруг захотелось себя подставить. Я отказался от адвоката и признал все выдвинутые против меня обвинения. Наверное, Диего мне этого никогда не простит. Но еще он никогда не сможет понять, какое удовольствие мне доставило наговаривать на себя. И с какой радостью я ожидал начала новой, третьей по счету жизни. Исправительной. В те годы возродились столь популярные в сталинскую эпоху лагеря. Меня отправили как раз в один из них, на Соловецких островах. Перевозили заключенных на специальном тюремном самолете. Я очень мерз во время перелета. Я всегда мерзну в самолетах. Флегматичный бортпроводник сообщил нам, что лагерь на Соловецких островах отлично благоустроен и совершенно не имеет отношения к своему историческому прототипу. В это охотно верилось — тюрьмы с недавних пор перестали быть исправительными учреждениями со своими жестокими правилами и негласными законами. Тюрьма должна была стать вторым домом для заключенных даже с минимальным сроком. Для этих людей создавались самые благоприятные условия, чтобы они пожелали остаться в лагере до конца жизни. И это вязалось с прогнозами Валентина. Через пару часов мы были уже на острове. Гуськом приближались к тюремным воротам. Из-за проволочных ограждений нам свистели зэки. Вполне отдавая себе отчет, я выпрямился, расслабил руки и начал чувственно вилять задом, как самоуверенная и очень опытная шлюха. До тюремных ворот меня провожали аплодисментами и дружным улюлюканьем.

КОНЕЦ последней серии

21

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Валерия Клебанова Сентябрь стучит в моё окно, Червонным золотом играет И в руки яблоко бросает Медвяно-зрелое. Одно. Пора влюбляться в молодых, Теперь, когда душа созрела, Когда она мудрее тела, И крылья выдержат двоих. Пора отчаянно любить Вослед идущего кого-то, Чтоб бескорыстно разделить Восторг свободного полёта.

И тысячи раз я рождалась, И стыла в предсмертной тоске, И вечное слово пыталось Воскреснуть в моём языке. Сурово оно и потайно, И сладко оно, словно мёд. С ним жизни заветную тайну Умеющий слышать поймёт. Но мнится мне: карой суровой Грозит мне моё божество: Ведь помню заветное слово, А смысла не знаю его.

СОН Мне снилось, что в жизни предшедшей, Грядущею славой маня, Насмешливый бог сумасшедший Посланницей выбрал меня.

*** Не осталось на свете любимых, На земле не осталось врагов. Одиночеством горьким гонима, Я покину неласковый кров. Я не верю в загробные муки Их досталось на бренной земле. Знаю, верные крепкие руки. Ждут меня и подхватят во мгле. Верю, встретят у вечной оливы На исходе последнего дня Те, кто дружбой меня осчастливил, Кто враждою уважил меня. Сброшу жизнь — надоевшую ношу, В запределье уйду налегке. Только нежности кроху не брошу, В помертвелом зажму кулаке.

20 декабря 2009 года в Великом Новгороде исполнилось 65 лет Валерии Аркадьевне Клебановой, поэту, прозаику, журналисту, Учителю. Многие, ступившие на путь литературного творчества, самые важные уроки получали именно на занятиях Валерии Аркадьевны, общаясь с нею. С 1987 года Клебанова жила в Новгороде, работала журналистом, сотрудничала с местными и союзными изданиями. С 2006 года руководила литературным объединением им. Кулагина при новгородском отделении Союза писателей России. Поэтическая история Валерии Аркадьевны началась в её родном городе Ногинске Кировской области: «С детства мне нравилось говорить ритмической прозой и подыскивать рифмы к словам» - написала она в предисловии к последнему, изданному в 2006 году, сборнику, куда вошли стихи и сказки. Первая книга стихов «Зелёная душа» вышла в 1980 году. Между этими книгами было множество публикаций в журналах, газетах, литературных альманахах – «Молодая гвардия», «Москва», «Современник», «Аврора», «Север» и многих других. Признанием уровня творчества Валерии Аркадьевны стало в своё время присуждение премии им. М. Ульяновой и Н. Крупской, а позже награждение медалью «Ветеран труда». Разностороннее образование – теоретико-композиторское отделение Кировского училища искусств и факультет поэзии Литературного института им. Горького дали базу такого многогранного, разнообразного восприятия действительности, что собственное творчество было ей маловато, и везде, куда заносила Валерию Аркадьевну жизнь, она создавала поэтические объединения, клубы – в Кировской области, Казахстане, Воронеже, и в Великом Новгороде. Делилась знаниями, взращивала таланты щедро, не скупясь ни на похвалы, ни на жёсткие, но справедливые правки. Стартовой площадкой для многих начинающих новгородских писателей стал придуманный и созданный Валерией Аркадьевной ежегодный альманах «Ювенильное море», два тома которого собрали всё в нашей поэтической жизни. Валерия Аркадьевна строила множество планов, обсуждала новые проекты – но день юбилея оказался для неё последним. А когда-то я играла Шопена, Далеко заплывала в море, Высоко забиралась в горы И смотреть не боялась в пропасть. А теперь я берегу пианино От своих крючковатых пальцев, А моря и высокие горы Только в памяти храню, словно фото. Я всё реже вспоминаю с улыбкой Про свои молодые безумства И всё чаще помышляю о Боге, Только церковь посещаю не часто. Всё мне кажется, что промысел Божий Был в Шопене, и в горах, и на море, И звездами осиянное небо Было куполом всемирного храма. Но тогда я не умела молиться: Я ночами играла Шопена, Утром шла будить дремотное море И без страха смотрела с вершины На поток, что так стремился в долину. *** Не ходи в этот лес, там багульник-трава, Там закружится вдруг голова, Там на белых телах подвенечных берёз Сумасшедшие вспыхнут слова. Не ходи в это поле, там рожь зелена, Там цветок-василёк колдовской, Он другие нашепчет тебе имена, И тебе буду я не нужна. Не ходи к этой речке, там омут глубок, Холодна и обманна вода, Там двуострые копья зелёных осок Прорезают бескровный песок. Не ходи к этой женщине будет беда, Ей потайная сила дана, Ей послушны песок и трава и вода, Ты останешься с ней навсегда. Словно листья, глаза у неё зелены, Руки, словно вода, холодны, И, когда о любви она шепчет слова, То они тайным ядом полны. Дом её ненавистный я ночью спалю, Чтобы небо огнём обожгло, И траву изведу, и берёзы спилю, и умру... Потому что люблю.

22

Редакция Ху Ли благодарит Валерию Аркадьевну за неоценимый вклад в создании этой подборки текстов современных авторов, живущих в Великом Новгороде. Начинают же эту подборку согласно решению редакции Ее тексты.

Только лес понимает, как я на земле одинока, Здесь зверьё и деревья как братья сочувствуют мне И речонка лесная, поющая без караоке Дарит мне двойника в невысокой зелёной волне. Мне не надо грибов, мимо ягод

спокойно пройду я К той заветной поляне, где вечно царит тишина. Мне бы только проведать, о чём там кукушка колдует, И за ней сосчитать, сколько лет я на свете нужна. Мне бы здесь умереть, затаившись

в глухом буераке, Одеялом из моха укрыв, то, что станет землёю потом. Чтобы всё повторить и продолжить

в таинственном знаке Через тысячу лет закружившись осенним листом.

1944–2009 Валерия Клебанова

Валерия Аркадиевна о поэте Игоре Ефимове (стр. 24) (из интервью газете «Новгородские ведомости») У нас есть Игорь Ефимов — единственный из новгородских поэтов, принятый на семинаре в Москве в Союз писателей по рукописи, не имея ни одной изданной строчки. Он писал сначала верлибры. Ему кто-то даже говорил: «Да ты не стихи пишешь! Да ты вообще сядь в угол и заткнись и никому не показывай написанное». Но когда читаешь его, то сердце раскрывается от образов. И после того как он попробовал писать классику, и это получилось, ему сказали: «Пиши свои верлибры спокойно, изобретай свои способы. У тебя есть надежная база, на которой ты стоишь, и уже знаешь — надо ставить тут запятую как авторский знак или нет».

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

я ябр ент егис 1 р 2 з кое ана нов городс и «Сою с о и я в ц и о а ц Н з а низ сь в гани ера орга новала ной ор я лит ена, а х е к н с ы е м в ль ереи сн ие им .Г., ест кра п ате пре о так сков С ий пис Р она ой общ и я к а т т С к н ск есят ии. Э Деся новс аст а СС сий Обл распад щерос ла д Р, Росс н В.В., .Г., Тая и я а т и с б С И Руслан ск осле ров взро род Р, СС , Тюр ие О тина й РСФС ев Л.И. ександ овго года. Птделен о ч е ДЕРИГЛАЗОВ д о горо ателе оробь В.А., Ал одск 1967 ьное о В с Нов л вгор о родился в Н она ссии». 3 лет юза пи в П.П., улагин ргало Ро нии 4 ых о омСо етро Б.С., К ен. бота н 1945 г. в Чите. й а и н е Р е л п м . е с тв СР яж нов ена х им ате .В., П щес зации в довых Ведущий редактор, д СС б о пис а прот ших чл жов А ., Рома други О и и д о р Н ав ., Е в пе азря орган плата г сейчас ответственный тки в Р.А о т ость л в р ногие в, ст ов Д.Миглазо ие деся е е н о и у ь р ш в л и е т М е секретарь и р с . т то Балаш ., Дер мног с е е а я п щ ос у ет де : ссии о бюдж на СП Р ощи су абот ная редколлегии о р р как лев В.А в Е.В., и Р у о т г т м й е а е о овил ли у теле енно и чл ой по итер научного журнала Кош Курдак зобн ния. Бы вного писа ударств занност нсорск ла л нда. о ., з в и , л А ю . е и » р о с о я х л о и у И о п «Вестник НовГУ». С б в р ы и ф б г с эт ра сс иа из —о но гда ия ого й Ро атель п ризма «Все по бъе ерен ратурн пил, ко оваться нкт 3.4, туплен л м е з о д к с ту Ра Лите насту нсир исат рни едсе ные ры, и по одпу юз п ный Пр культу кий сбо ератур ние аботы л фина кт 3, п едства о е С л « т с е и д О ан реун та ср ом че др ООО вь избр омитет , поэти онные Л Спа и перес оссии, п на эти и. угих дых Р р Н д » о е й ПР ций тсК оло ени л вн осси лько ссии Вече » ра низа Устав С сов. То ие СП Р е отдел вступи контрак манах « России ельно. в СП Ро ания м ко созо ь ь о н о щ т ь и нил ких взн отделе ональн лжност ключен ных: Ал ОО «СП мостоя их член го сове не тол яты Со с о о н е О а и а г о д л н г з о н и с о д О о ег чле нальн кое ре гда в носы, НР ериод ие мн ональ , удиви и и пр о з о и н с ю еж ыло п и а ых реги овгород 9 года, к нские в издани под кр на тот умозре ия «Рег 009 год П Росс разн ои е н С е 0 2 и л о о е л Н 20 ог тан ед ыл яв ря ши ип еч ази о мн м не ос «СП раля годовы област януты б аботав ов пор ос пров сентяб уплени л в е ы О б о й т ,р ор ст с ф дены пр е, 5–6 а эт ии ООО ний жки дско и». С ля в л во ерат ыва одцы н е по НР П Росс а, з вержНовгоро област чие кру ких лит . Назре вещани овано д а к С в с р т т а е й о о о й ы с д с г н е а с ч р о В д н дел родск бы и п вгоро итател ервое екоме ез. т». Нов е на у тус чле знаком ных ь р е о о ж у П с р ч ж а г и ес и ст их у Нов ния, кл пласт Н самих ласти». 0 было ли в дил ести ти е 2 и б вори слушае ссии, а ые роль . Прохо та до пр й н о о в в и ы г о о т д й а е з о а ор Ро ик ор ня а ят кон Под итерат городск участн ии. роде Васьк нов СП о подн их отб самизд я и 010 у о г в в т с л к А в 2 Но чле Но е от ов, Рос з 64 и: « ный ысо еля дейс гион аторов ссию. И ены СП еликомоговорк торов и лоды. В щатель ущенны жке. ело , 29 апр ентной м У р В р т т л . а п и й п е п е е в ч лит ую ком рей в когда о нципу х литер ть свои жался иги, вы й подд аторо . Валда . Комп родской л г р о , 6 н и о та данн Секре момент по пр молоды риносив. Продо е им к нсорск ых лите овели в было 3 т Новг , что со ы ь о я п о м м р д т й о о у н е п л о л п о и е в р н с и н и т и а л л е и т т а о е е н п о у в а п сс йс ат лж ов вл мо ни ме ту Нас чет. Де женный , продо х литер едоста т, так и щания совеща истрир в СП Ро ыло от сным зн кретас р г к е б е е а о я е е а ы п ч с т в в р о и в р д д с о о е й к н о а м н а о т с р е й и на э сь. Раст о 38 чел ие мол ендац за сво льного еро-Зап ников з вступле а. Отрад ая, с пр . Совето по к м т л в а й р ен бота вили и» стоя ображ ей реко ами, ка регион ями Се й. Учас ано для терато грамотн ведени а Р . р е и ч о з и к в и , о Росс ажил в ь с выда итерато второг отделен низаци омендо одых л лодежь их прои лове жеа р л 2 че к л с о г я о о и и 4 е и р и м д и м мно лир м м л о о н у ь м я а 3 ы е л ь о б с й л и г в в д н н а е о — и е о ь м ы е б ул ат и ск ов са ал вн ит дост пущ е опу выч ельств прос пр регион исатель ) было област з потян ено чит сии. ии», в) вы работ Админи с т й ч а о п ю с с и о а е о р б о о о в д м к а й у м й Р Р С с о н т л о из азрел седни в ы к В П о к и П н о ( с . н С м о к м «С й ся ов Н тель был и се ты в ОО т Пс ени огро с со дил Пск ный дин анной призна руя стно с дителям атора, о омоло собенно и приня о НРОО ты. е и ъ т атур вгоб л к р е т та совме уково литер ельно что о в был чете п зульта ных о проде что им о , т р о у е р 2; Ли ки, Н ри года ссией ( олодых , значи дением тератор ее на свои р терату иках по ка, — за и» N ос. Бор гина п т с и щ и а а и м а н и и я Л л л и т п ла бл з ком ти — 4 П Росс м их в одых л , состо взыме нами их сбор я тема ой о н В.Г. и м. В. Ку е с к о, , и ы л а С с л а а В о л к и д . ч л р в и е с и с г об отин и оро Шадр ения ено ка, ум исло м СП Рос терату оссии, их кни еведче л г л у в ч К л о н . а Н ор ъеди став ого язы анное ч ленов мая ли и СП Р аическ ко-кра ; пос твов б оэты ерат е з м ч и к з роде и; учас омите о се п ой лит рного о г В в русс ышеука число , издава у члена их, про а истор « К т т о с к д е х у Н а о а и н т е к л л н д и в н а б и рс ом рей зросше П Росси 2010 го оэтичес отраже сбор ется мо 3 Литер лик рской о х конку в этом е й В и , . п я я С к г Во е х а л N ы де емс ивных людя чу ичес а; Тв урн м яв ть. Д ре», ОВ в .А. аган ающ х т Отве ов поэт здателе ное мо оков Н еды в В тербург итерат еречес « ; .

5 у проп заверш коллек ородски асти. ч л п ь р л е , N где и а л в ор об . С. Пе В я мо Сум овг ече» ий н али , ерат обл ых и вени г не П том ых лит ичн рки о Н еление анах «В , N 1и 2 нах «Ю ссии — довщи валях частвов оприят и. э л б о о Ро 5-й го фести ти; у ств ы оче о нас : Альм вгород льма мер одцам ия?» — , молод у.

6 А н н СП в ас м сех у й о , кова ия и са 010 год икий Н бласти; ель чле ивали к частие кой обл рода. В Новгор роприят исателе по пер ием м т ц 2 а о у т о с е жен аик, л п я г а а с н д е в а ь м в и д х р й е е о т в В з о л т о е и и н ф а , р у с а и з е л Н ы р о е ск ск г» С я , про Выш «Викин вгород ценат — кальны приним ах Новг ликого ству оц указанн вгород аем соб усь) делени . о н ; е о е н е л р ы и В Н и л е о Н а з ш . о М а к т й г л у ж и . т а р н е ы т а е » с и м н о а в р и о ы р Б и с о г Г у и а о с о р м . д и и ж го ия – альног СП Ро нов. осс ратурн ы, дер орода и истрац ия по дства н рый дв его все о с Р к с с П о те Сольц Новг ин делен ся сре , кото а, — ч род ОО «С езда лока ва (Р гион Адм й ы ли т О г. от го ов рст кого ре т XIII съА.Н. Мо а д НРО роведен р-на; в Велико литики льного да беру критери кого сл у с с П лега о го по тку ород усс го ый х г. она зног ь Новг сии». Де вско риятия дежной го реги прос: «О т главн аганде р ю о о л л С у с о е о Ок мероп моло одско нет во зм — в , проп ии и дат ей Р р а и ы а 2 Росс Предсе сател П в 13 льтуры а Новго теля вст Энтузи культур С , и т а у ». член России «Союз п та к ла. Рабо о, у чит аботать русской н с р я СП о ции н ы н о е см теств и: Над истин лени ганиза в а с р Е овам зданию рь п нной ор я сл е ета со двум д, к вос Секр бществ е о р е й о вп ийск росс е щ Об

Н

МИК

Родился 8 августа 1970 г. в городе Полтава. Окончил Харьковское Государственное Художественное Училище. Постоянный автор Неоновой литературы.

Дмитрий ИВАНОВ Родился 5 января 1969 г. в Великом Новгороде. Медик, актер, поэт. Язычник.

Игорь ЕФИМОВ Родился в поселке Пролетарий Новгородской области 19 ноября 1979 года. Публиковался в альманахе “Ювенильное море”, в 2008 году вышел сборник стихов. Член Союза писателей России.

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

23

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Игорь Ефимов *** Пресные перекрёстки солёных дорог, Сердце — морская звезда —

ждёт начала прилива, Рыбий хвост ангела не наблюдает

во сне перепачканных ног, Сколько не пей глубины цвета тёмного пива, Тротуар наплывает на тротуар,

проявляя отпечаток волны, Можно жить бесконечно, если бы знать,

сколько вечности у Луны, Можно спеть ни за грош,

если б в голосе жил Господь, И кому-то разбить часы,

и тем самым плоть, За дождём приходящие в лес,

и за снегом в поля, Мы гадаем на линиях города ниже нуля, Ниже скорости наших надежд,

но смелее волны, Что скрывается в непостоянстве,

как вечность Луны, Обратимый или необратимый маршрут, Хорошо если точка,

а не тире впереди корабля, Хорошо если кто-то спасётся

в трясине минут, У солёного моря, достигший снов ниже нуля, Всё запаяно в жизнь, как по венам бежит вода, Кровью пахнет бумага, хотя для вопроса здесь лёд, И стучи не стучи в эту дверь,

всё изменят года — И маяк, и того, кто к нему неизбежно идёт… *** Вниз по лестнице, просто вниз, ступень За ступенью вниз, выдыхая шаг, Из тумана стен чёрным солнцем выступи, Мой бессмертный кровник — моя душа, Вниз по следу дней, красной нити лжи, Ожиданью сна без кривой пути, Не держи меня, Боже, не держи, Закрути меня вдохом копоти, Без тебя, я — кость в кровь ударена, Без тебя и злость — жалкий пакостник, Сколько зим ещё жить в угаре нам, Сколько сжечь ещё негорящих книг, Вниз по лестнице, просто вниз, ступень За ступенью вниз, выдыхая дым, Из тумана стен чёрным солнцем выступи Вечно пьяный шаг к вечно молодым… *** Рифма за рифмой, скрутившись в клубок Прежней тоски, перемешанной с нефтью Целой эпохи, (здесь рот на замок), Катится по красоте Колобок, С дальних этапов, да в призрачном свете Мёртвой поэзии, катится глуп, Всем доверяя свой след, свой отрезок Жизни, не смеющей выполнить круг, Здесь слишком много путей и разлук, Пахнущих ржавым железом. Катится мимо садов, пустырей, Мимо страны с ядовитой мукою, Мимо стареющих в ночь фонарей, Мимо словца на истлевшей коре «Боже, тобою прикрою…» Мимо семьи, мимо дома, за край Невыносимой любови запретной, Катится в прежней тоске каравай. Вертится шар, только знай, выбирай Вкус этой лжи незаметной… *** Стрелки немного согнуты. Вечер в углах. Бусинки комнаты на тоненькой паутинке Держит паук о двух золотых головах, Шепот теней и шуршание старой пластинки.

24

Всё решено. Через час дальний поезд на Юг. Тот же качающий сновидения воздух. Тот же голос колёс,

умножающий на двое слух, Угрожающий ростом. Через час в эту дверь выйдет,

слепленный из теней, Шестирукий связной между правом

и правилом жизни, За спиной проползёт, пробежит,

пролетит по стене Кто-то чёрный о двух золотых головах С паутинкой Отчизны. Мы останемся здесь, упомянутые не раз В этом шорохе, шелесте,

скрипе вечернего дома, Так и любят, тараща сквозь тьму

беспризорный свой глаз, Вечно вторящий святости к этим местам незнакомым… *** Воздух превыше мира, Воздух превыше меры, Воздух превыше «вира», «майна» различной сферы, Воздух превыше строя, Слоя всевышней гнили, Близкого мезозоя В каждом своём сюрпризе, Воздух вещей превыше, Разного их падения, Воздух со мною дышит Павшей на землю тенью Мира, среды и меры, Строя, истории, драмы, Тенью промокшей серы, Тенью земли и храма, Воздух со мною скован Воском, весной и пасхой, Смерть — воскрешение слова, Жизнь — разноцветная краска… *** Вечер на кухне. Кактус смотрит в окно. Спетая мантра опустошает стакан. Нас двое, как запущенный метроном. Нас двое — Будда и телевизионный экран. Нас двое и странно не знать, кто есть кто, Но я одет в понедельник, он женское носит пальто, Он женат на лягушке, я холост семь тысяч шагов, Пройдя сквозь четырнадцать зим

в глухоте порошков, Нас двое, но знает об этом лишь тот, кто один, Кто смог уместить одиночество

в слове «ничей», Кто смотрит невидимым взглядом

в замочную скважину льдин, И видит себя, опустевшего, в объятиях странных ночей, Нас двое и вечер на кухне,

и кактус и спирт, Короткая жизнь допускает решительный флирт Со смертью, хотя перекрёсток

за тёмным окном Ревнует, и мечется в стороны, как метроном… *** На каменной эстраде Под дождём Танцует птица, И танец невесом, И в танце том рождён Невидимый убийца, Здесь ветер знает, как сойти с ума, Не останавливая крика, шага, Здесь ищет доброты забытая зима, Как ищет верности сожжённая бумага, И кто-то смотрит, танцем увлечён, Горячий, словно сердце на ладони, И слышится со всех пяти сторон Как птица стонет, На каменных эстрадах, сквозь дожди, Живые светом, голосом и правом смывать слезу, Господь, другой не жди Ни птицы, ни зимы, ни славы…

*** О коралловом свете — под уличным фонарём, И платье примерив, волну не прогонишь по ткани, Не станешь в засушливых спорах солёным угрём, Так мир уплывает навстречу другому желанью, Другому, невскрытому консервным ножом, материку, Другому вулкану, взбивающему баранью На новой поверхности, душу, кричащую ку-ка-ре-ку, Назовёт легионом, спасая с обрыва

от всякой напасти, Иль городом в золоте под голубой синевой, У каждого разная смерть,

потому одинаково счастье, У каждого, кто хоть немного владеет собой, И будешь ты пьян, или вхож за алтарь, или бесом, Иль просто знакомым кому-то по сну и судьбе, У каждого, кто хоть немного зависит от места В котором родился, есть шанс вновь

проснуться в себе… *** Окурки слов в окошках луж, Густая пыль на крышке счастья, Гомер, твой список мёртвых душ Размножен временем и «Здравствуй» Неслышимо уже душе, «Прощай» тем более, наградой К виску приклеена мишень И пахнет горьким мармеладом, Гоняя вшей бескровный перст На землю стряхивает пепел И близоруко смотрит крест На то как сдвинутую с мест Природу поглощает ветер…

Война С неба сыпались церквушки, купола Целовали воронёный рот земли, Кто-то говорил: «Ты проспала», Кто-то отвечал «Тогда замри, Прикоснись к моей холодной тишине, Слушай, здесь молчит начало тьмы» «ты напишешь весточку жене?» «нет, я зареклась от той тюрьмы, я пишу теперь холодный пот На простуженных могилах дней» «кто нам ношу эту принесёт?» «чёрный ворон — неба холодней»… *** Я начну всё сначала, пока есть лето, Пока стрекоза висит, в воздухе,

на себя обращая Внимание, отменяя вето На закон притяжения, небо вращая Геометрией глаз, пока ветер в запое, Пока всё, что в душе не посеяно с чертополохом, Я начну всё сначала,

потому что невидимых – Трое, Остальных — молящихся от слепого царя Гороха До сегодняшней смены погоды, замены букв словом, На преступный сентябрь, на комнату

с покалеченным шагом, Стрекоза не летит, словно слышит, как

мысли мои о здоровом Ожидании жизни снова блеют

за дальним, глубоким оврагом…

Рождество Кораллы февраля пусты. Неизмеримая простуда Земли простёрлась до звезды, Я никогда другим не буду Под этим парусом плечей Господних, дрогнувших от слова «Люблю», сквозь эту мглу ночей На родину вернувшись снова…

*** Вода водит за нос, От слухов и сплетен Осталась весна И коричневый ветер, И только, поскольку для раненой птицы, Меня и желтеющей в книге странице Нет более слов у души — наводнения, И капля за каплей испорчено зрение… *** Замёрз океан в алюминиевой ложке, И палец, наколотый осью земной, Ползёт по бумаге, и кровь на обложке, И крик за холодной прозрачной стеной, И чёрствый февраль на зубах, и комета Строки гаснет в горьком дыму сигареты, И чья-то неясная вера, как веер Раскрыта, чтобы не знать, где здесь Север… *** Молитва к молитве, за полюсом полюс, Коричневый дождь, опрометчивый снег, И чьё-то ещё преступленье за пояс, И чьё-то еще наказанье в побег, Запри меня после, замри возле двери, Секрет за секретом, слеза за слезой, Удар за ударом, и свет возле веры, И жизнь, надышавшаяся грозой, Замри после взгляда,

запри на мгновенье Часы и года под коричневым ливнем, Мы только снега, под твоей, Боже, тенью, Сырые дожди под английское «Leave me», Бегите сюда, здесь, свершилась эпоха, Здесь пряник под плеть,

а душа с рукавами, Россия на поле чертополоха, И смысл, как прежде,

лишь между словами… *** Ускользает от взгляда день, Небо сброшено с плеч, иди Танцевать холода в темноте, Сделай шаг вперёд, впереди Опознанье мечты, черта Одиночества, поворот Не туда, ничего не читай, ни о чём не молчи, этот год постарается дать глазам остроту под закрытым теплом, и по жизни стечёт слеза, и вернётся тобою крыло, и развяжется узел дней, и простится, тот, кто не жил, и в живом хороводе огней закружится душа, сторожи этот миг, эту скорость строки, этот смятый узор простыни, дотянись до дрожащей руки, и верни настоящие дни… *** Вытоптал снег под огонь, Вызволил страх под ремень, Пляшет в агонии конь, Ищет немытую тень, Нить обесценила дым, Горло стянула узлом, Исповедь мёртвой воды Пьёт недоверчиво зло, Песня летит в небо, снег Падает в узкую щель Нового года, во сне Суть забываю вещей, Соль забываю на вкус, Вновь проиграю словам Чувство лежать на боку, Уподобляясь рвам, Вновь проиграю в любви, Вытопчу снег, застрелю Пулей, лежащей в крови, Скорченную колею Сердца, вернусь полупьян, Полуубийца, святой, С острым огрызком копья Жизнь дописать над водой…

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Дмитрий Иванов

…А звёзды так близко! Аромат кипарисов и магнолий был таким густым, что казалось, воздух смазан мёдом и его можно есть ложками. Море подпевало в такт шуму листвы, и под пение этого хора погружались в сон маленькие, извилистые улицы курортного города. Только в густом саду разрывалась эта вечерняя тишь или музыкой танцплощадки, или открывал двери в призрачный мир иллюзий большой кинотеатр. Такие кинотеатры, возможно, ещё остались где-то как редкость. Но тогда… они стояли в каждом приморском городе. Были они без крыши — только стены, экран и маленькая будка киномеханика. Вмещали они в себя всех желающих, независимо от количества мест. Люди шли со своими стульями, а иногда просто стояли возле стен. Вездесущие мальчишки гроздьями висели на всех ближайших деревьях, откуда был виден хотя бы маленький кусочек экрана. В детстве Мишка тоже любил лазить по этим деревьям, чтобы посмотреть из густой листвы на удивительные, захватывающие дух миры, возникающие на простом белом экране. Но детство прошло. За детством пришла юность, встретившая Мишку последним школьным звонком и манящими дверьми авиационного института. А ещё в этой юности появилась она — Ира. Хрупкая девочка из соседнего двора, которую паренёк сперва и не замечал. Ну, жила себе рядом и жила, в своём девичьем мире, никого не трогая. Только что-то вдруг случилось, и Ирино присутствие стало ощутимо в его, Мишкиной Вселенной. Пока шла подготовка к экзаменам, парень устроился на работу ночным сторожем в одно Солидное Учреждение. Но по какой-то странной случайности в этом же самом учреждении работала и Ира. Работала она машинисткой, приходила раньше всех, потому каждое Мишкино дежурство заканчивалось её появлением. Общение их началось с привычного «здравствуй», становясь с каждым разом всё длительнее. И каждый раз Мишка чувствовал, как учащается биение его сердца при стуке Иркиных каблучков, как охватывает его волна радости, едва появляется в дверях её хрупкая фигурка. В тот вечер шёл известный американский фильм. Такие тогда были в диковинку. Всего один сеанс, и наутро большие алюминиевые коробки с заокеанской мечтой отправятся в далёкий Симферополь. Посмотреть такое кино считали своим святым долгом все городские модники и модницы. И как назло, именно на это время и выпадало Мишкино дежурство. Сменщиком Мишки был дядя Яша. Седой весёлый пенсионер, вечно чтонибудь читающий и всегда готовый поддержать беседу на любую тему. За пару часов до начала фильма Мишка пришёл к дяде Яше какой-то печальный. На все вопросы отвечал коротко, сам в разговор не лез.

— Ты чего такой? — спросил Дядя Яша, пытаясь понять причину столь странного Мишкиного настроения.

— Дядя Яша, а ты… тебе вот… да вот мне тут… девушку одну… — парень пытался подобрать слова, но мысли путались, сбивались, и в результате он бросил это занятие, замолчал и, опустив глаза в пол, засопел носом.

— Ты, парень, уж не влюбился ли? — спросил пенсионер, ероша кучерявые волосы на голове мальчугана. Тот отвёл глаза и ничего не сказал.

— Ну, понятно, — усмехнулся дядя Яша. — Первое свидание?

На секунду Мишка смутился, не то от такой дядияшиной прозорливости, не то от внезапно открытых его сменщиком волнений, происходящих в Мишкиной, душе.

— Ага, — чуть слышно выдавил из себя пацан и увёл глаза куда-то на потолок, будто скрывая вызванную такой откровенностью бурю эмоций.

— Пригласил бы её в кино, — усмехнулся дядя Яша. — Вон, сколько народу идёт!

— А как же ты? Сегодня же моя смена, — извиняясь, выдавил Мишка.

— Ничего. Не твоя, моя по графику, — рассмеялся дядя Яша. — Вон, видишь, написано! Дядя Яша взял карандаш и поверх фамилии Мишки на маленьком клочке бумаги, висевшем на его стене вперемешку с газетными вырезками и журнальными фото, написал свою большим размашистым почерком.

— Дядя Яша, ну ты…. Друг! — вскочил Мишка и с жаром принялся трясти руку сменщика.

— Да ты беги, беги, зови её. А то скоро начало, — ответил дядя Яша и постучал пальцем по стёклышку наручных часов. Вечером морской воздух, смешиваясь с ароматом южных цветов, кружил голову, почти как молодое вино, которое, едва пригублённое, уже пробуждает фантазию и тянет на мысли о будущем, пробуждает невероятные и, порою, невозможные желания. Ира пришла в белом, ситцевом платье, с узорами из больших синих цветов. Мишка не знал, как нужно вести себя на первом свидании, и потому, смущаясь, он протянул девушке букет, купленный тут же в парке, в ларьке с надписью «Цветы».

— Вот, это тебе, — сказал он, почемуто опуская глаза.

— Спасибо, — тихо ответила Ира и, осторожно взяв букет, залилась румянцем.

— Я так рад, что ты пришла, — попытался начать разговор Мишка и тут же понял, что сказал какую-то глупость.

— И я очень рада, что ты пригласил меня в кино, — ответила Ира, и разговор как-то сам собой завязался, всё больше и больше прогоняя прочь первую робость первого настоящего свидания. Ведь это уже не простые разговорчики при случайной встрече. Ведь это что-то совсем, совсем иное… Ира и Мишка шли к кинотеатру по широкой парковой аллее, смешиваясь с потоком других зрителей. Белое Ирино платье ярким пятном вырисовывалось на фоне чернильно-медвяного вечера, и парень то и дело украдкой любовался на прекрасно различимую в темноте фигуру своей девушки, и некая мужская радость и гордость наполняли его сердце. Летний кинотеатр принял Мишку и Иру в свои объятия, как принимал и прежде тысячи влюблённых. Они сели в самом конце зала, у прохода, и молчали, глядя на пустой белый экран. Разговор прекратился сам собой. Впервые Мишка очутился в такой близи от Иры. Две пары глаз неотрывно делали вид, что следят за сюжетом, но с каждым ударом сердца, расстояние между влюблёнными становилось всё меньше и меньше. А когда, будто случайно, их плечи коснулись друг друга, произошло невероятное. Мишка почувствовал это прикосновение. Сердце его забилось так сильно, как никогда, наверное, не билось прежде. В голове, что-то будто взорвалось, открывая про-

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

ход на свободу всем его мыслям. И вот, огромный звёздный купол, раскинувшийся над кинотеатром, вывернулся на изнанку, захватывая парня и девушку в свои объятия; стены, зрительный зал с наполнявшими его людьми, экран, будка киномеханика — всё растворилось, исчезло в один миг. Один только космос царил вокруг. Но не холодный, не безжизненный и молчаливый. Совсем нет. Мишка и Ира глядели друг на друга изумлёнными глазами.

— Где мы? — спросила девушка, и Мишка услышал её голос, вопреки всем законам физики услышал.

— Кажется, это сделал я! — ответил он, глядя вокруг себя.

— Ты? — удивилась Ира.

— Ну, да. Мне так захотелось оказаться с тобой где-нибудь далеко, вдвоём. И вот, кажется, получилось. Ира засмеялась: — Да ты волшебник, — в её глазах вспыхнули две маленькие звёздочки, — или я сплю, и это мне снится.

— Но, не может же нам сниться один сон? — возразил Мишка.

— Значит, может, — улыбнулась Ира, — раз мы всё это видим.

— Значит, может, — согласился юноша. — Ну, тогда дай мне руку. Ира протянула руку Мишке и тут же ощутила тепло его прикосновения. Такое тепло во сне не почувствуешь. Так значит, и Мишка был реальный. Живой. Настоящий.

— Летим со мной! — услышала Ира его голос. И в тот же миг влюблённые рванулись с места и стремительно, с неимоверной скоростью, полетели вперёд, в неизвестность. Туманности, звёзды, галактики проносились мимо, будто разноцветные узоры калейдоскопа.

— Как красиво! — изумилась Ира. — Разве такое возможно!

— Наверное, возможно! — крикнул Мишка. — Летим! Через мгновение парень и девушка оказались на незнакомой планете. Впереди плескался океан под лазурным небом. На жёлтом прибрежном песке то там, то тут можно было заметить большие, круглые жемчужины, сверкавшие в свете восходящего солнца торжественным перламутром. Молодой человек поднял одну и протянул девушке.

— На, возьми! — сказал он, улыбаясь.

— Это мне? — удивилась Ира.

— Это всё тебе! — воскликнул Мишка. — Весь этот мир.

— Весь мир? — не поняла девушка.

— Да, я создал его для тебя, — рассмеялся парень.

— Ты создал для меня?

— Да!

— А я могу тоже что-нибудь создать?

— спросила Ира, слегка наклонив голову и чуть обиженно глядя в глаза Мишке.

— А ты попробуй, — предложил тот.

— Тогда летим! — девушка схватила своего спутника за руку и оттолкнулась от поверхности планеты. И тот час двое влюблённых устремились к новым мирам, несущимся им навстречу. Запах полыни принёс свежий ветер, сильными, но приятными порывами ударявший прямо в лицо, и уже после, за спиной, играющий на звенящих стеблях осоки, как на арфе. Журчание ручья и шелест прозрачных крыльев стрекоз сливались в общую летнюю песню, неторопливо звучащую над лугом.

— А это я сделала для тебя! — Ира улыбнулась и, сорвав несколько цветов,

быстро сплела венок для Мишки. Юноша глядел, как под ловкими девичьими пальцами разрозненные стебельки васильков и ромашек свиваются в один удивительный узор. Когда девушка одевала ему венок на голову, он перехватил её руки и заглянул в глаза.

— Это для меня? Правда? Ира кивнула и отвела взгляд.

— Ну скажи, правда… правда, ты для меня? — не отставал Мишка.

— Для тебя! — тихо повторила Ира и взглянула Мишке в глаза открыто, прямо и как-то легко. И повторила уже более отчётливо: — Для тебя! Для тебя! Солнце стояло в зените и палило нещадно. Но первый поцелуй сделал незаметной и эту жару, и само солнце, светившее прямо в глаза. Только оглянувшись вокруг, Мишка и Ира поняли, что мир изменился. Это был странный мир больших цветов, растущих прямо из воды, из огромного озера, а быть может, моря. Другого берега юноша и девушка не видели из-за обилия красных, жёлтых и синих цветов — до самого горизонта. Высокие горы, виднеющиеся вдали, словно висели в воздухе, покрытые облаками и сизой дымкой. Два солнца, жёлтое и зелёное, раскрашивали небо в разные цвета, от пурпура до нежно-голубого.

— Какой странный мир! — изумилась девушка, глядя на двойные тени от своих рук.

— Быть может, это мы его создали, — предположил Мишка, — когда целовались? Ира покраснела, на мгновение отвернувшись.

— Подумали о разном, и вот… — продолжал размышлять Мишка. Ира стояла молча, разглядывая висящие в воздухе горы и цветы, растущие из озера, затем повернулась и сказала, глядя прямо в глаза Мише: — Значит, нам надо научиться создавать общий мир.

— Мир, где мы будем вместе, — ответил Мишка и взял Иру за руки. Едва их губы встретились, небо снова вывернулось наизнанку, висящие горы, и заросли цветов, уходящие до самого горизонта, стали менять цвет и форму, становясь всё больше и больше похожими на стены старого кинотеатра. Ещё миг — и влюблённые осознали себя сидящими в креслах зрительного зала. Фильм закончился, и южная ночь проглатывала одного за другим выходящих на улицу зрителей.

— Как странно… — подумал вслух Мишка. — Мы оказались в нашем мире. А какое желание ты загадала? — спросил он Иру, когда они, сливаясь с потоком других зрителей, шли по аллее парка.

— Не скажу, — ответила Ира и надула губки, изображая упрямство с оттенком обиды.

— Почему не скажешь? — обиделся Мишка, клюнув на Ирину удочку.

— Потому что тогда не сбудется, — ответила она и взяла Мишку за руку.

— Тогда и я ничего тебе ни скажу, — пробубнил Мишка и поцеловал Ирку в щёку. Так они и шли по аллее: вдвоём, держась за руки. Парень с венком из полевых цветов на голове и девушка с огромной жемчужиной в руке. Они шли в своё будущее шаг за шагом, чтобы не расставаться уже никогда.

25

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Мик

Странное хобби Евгения Катаева Рассказ в письмах УССР, город Киев, ул. Крещатик,8, кв. 25. Брик Лиле Уриевне «Здравствуй, Лилечка, вкусняшечка моя! Как переезд? Нашла подходящую работу? Извини за то, что целый месяц тебе не писала. Женя тяжело болел. Попал в больницу с подозрением на двухстороннее воспаление лёгких. Провалялся там с 25 сентября по самый конец октября. Неделю был в бессознательном состоянии. Сейчас ещё очень слаб. Поэтому я пока не в настроении. Ты уж извини. Целую-обнимаю, пиши». Валентина Петрова-Катаева, 1 ноября 1938 года

Глаза незнакомца гневно блеснули под низко надвинутой шляпой. «Я не собирался работать на твоей грёбаной ферме», — процедил он сквозь зубы. Коуди-старший сжал челюсти так, что у него желваки на лице заиграли. «Немедленно убирайтесь отсюда, а не то я спущу собак», — громко и внятно произнёс твой отец. И бродяга ушёл по той же лесной дороге… Интересно, а в ваших краях вообще бывает тёплое лето? Успехов тебе, Брайан Коуди, в твоём нелёгком крестьянском труде! Коуди-старшему привет от меня большой. Я обязательно как-нибудь приеду в гости на вашу ферму. Летом, конечно». Твой друг Евгений, 25 ноября 1938 года

Англия, побережье Корноулл, поселок Боскасл, Даун-стрит, 22. Роджеру Пристли. «Привет, Роджер! Пишет тебе Евгений Катаев, твой друг из России. Как ты? Всё развозишь по побережью свежий хлеб? Уже два года прошло с тех пор, как я видел тебя в последний раз, а у меня всё не идёт из головы тот кошмарный пожар в Плимуте. Я проснулся тогда в местной гостинице от диких воплей. Какая-то женщина кричала смертным криком. Я почувствовал запах гари, и сразу понял, что дело дрянь. А мой номер на последнем, пятом этаже. Кинулся я было в коридор, да вот беда, кто-то вышиб стёкла в торцевых дверях, и коридор превратился в огненную трубу! Вернулся я обратно в номер, стал рвать на лоскуты простыни, и скручивать из них верёвку. В номере, помимо моей кровати стояла, ещё одна, застеленная. Хорошо, что при мне ножичек оказался. Толковый такой, я в Берлине купил. Там и ножницы небольшие, и два лезвия. Я одеяло разрезал, плед с кресла. Только верёвка всё равно коротковата оказалась. И не подкати ты тогда под окна гостиницы свой хлебный фургон, падал бы я, полузадохшийся от дыма, с обрывком скрученной простыни в руках, не на крышу твоего фургона, а на булыжную мостовую! Так что я тебе как минимум здоровьем обязан. Настоящее мужское спасибо от меня. Удачи в бизнесе. И привет Джейн и детишкам!» Твой друг Евгений, 4 ноября 1938 года

УССР, город Киев, ул. Крещатик,8, кв. 25. Брик Лиле Уриевне «Здравствуй, Лилечка, вкусняшечка моя! Как там славный Киев-град? Как твоя работа в «Червоном прапоре»? Пришли мне при случае пару экземпляров. У нас в Москве с прессой от братских республик теперь проблемы. Был киоск на Садовом, назывался «Дружба народов». Там продавалась литература со всего Союза. Но после скандальной статьи товарища Нараямова в казахском журнале «Улдуз», киоск прикрыли. Как твой Катанян? Нашёл наконец-то работу? А у меня с Женей беда просто какая-то. После смерти Ильи, он целый год был сам не свой. Места себе просто не находил. Не ел, ни пил. Про творчество я уж молчу. Да и воспаление лёгких его здорово из колеи выбило. Последний киносценарий по заказу Мунблита через силу выжимал из себя. И дописывал, как всегда, в последнюю ночь! А тут прошлой осенью прямо расцвёл! Я уж думала, влюбился, и теперь меня, дуру старую, бросит. А ведь я ни одного дня в своей жизни не работала, ты знаешь. В случае чего помру сразу. Слава Всевышнему, не так всё. Он просто придумал себе новое хобби. Как ты помнишь, английский Женя знает безупречно. И теперь он вот уже полгода пишет письма в англоязычные страны. Сочиняет на ходу разные истории, которые якобы он переживал с несуществующими адресатами. Потом подписывает конверт, страну указывает правильно, и город, а улицу, дом и имя человека неверные пишет, придумывает. И отсылает с Главпочтамта. А когда письмо возвращается назад со штемпелем «Адресат не найден», радуется, как ребёнок, и булавкой к обоям в прихожей прикалывает. И стоит по полчаса, марки почтовые в лупу рассматривает, меня подзовёт, говорит: «Смотри, как буржуи в полиграфии-то, мол, изгаляются»! А я поддакиваю, и думаю про себя: «Пусть лучше так, зато хоть немного от смерти Илюши отвлечётся»! По радио слышала, у вас снова карточки на хлеб и на водку ввели… Ну всё, обнимаю, целую, пиши. Пока!

P.S. И с прошедшим тебя Рождеством Господним! » Валентина Петрова-Катаева, 16 января 1939 года

США, штат Мичиган, город Лонгхенд, ферма Коуди. Брайану Коуди-младшему «Хай, старик Брайан! Сто лет не виделись. Ну, конечно не сто, а всего лишь двадцать три года, но всё же.… Как там Коуди-старший? Вдвоем, вы, наверное, уже кучу дел наворотили. Помнишь, как я гостил у вас в 1915 году? Холодно был тем летом. Твой отец сказал, что в Лонгхенде такую пору в июне называют «ежевичным холодом». В ту памятную ночь дождь хлестал без остановки. Наутро оказалось, что дренажная труба на птичьем дворе забилась мусором, и все ваши цыплята, увы, захлебнулись. Странное зрелище это было — десятки крохотных жёлтых комков в мутной глинистой воде. Ругаясь сквозь зубы, Коуди-старший прочищал ломом сточную трубу. А мы с тобой, шлёпая по воде резиновыми сапогами, побежали в сарай за большой плетёной корзиной. Вот тогда он и появился из леса. Небритый, в помятой фетровой шляпе, джинсах и пиджаке вместо куртки. Вообщето, в ваших холодных краях, пиджак куртке плохая замена. Собаки, чёрный лабрадор Корто и огромный рыжий колли Чинук, с яростным лаем бросились к незнакомцу. Он остановился, воровато оглянулся, и вытащил из кармана нож. Это был один из тех мерзких ножей, которые годятся только для драки. Твой отец выпрямился и властным криком отозвал собак. Незнакомец сложил свой нож и спрятал обратно. И правильно. Нож — никудышная защита от собак. Корто и Чинука можно было остановить только палкой, да и то, поодиночке. Твой отец предложил незнакомцу зайти во двор. Тот нехотя рассказал, что сошёл с поезда в Твинсе, хотел добраться до Лонгхеда пешком, но заблудился, и поэтому вышел по лесной дороге прямо на ферму. А ещё он очень хочет есть. Мистер Коуди на мгновение задумался. А потом предложил незнакомцу заработать пару долларов, собрав во дворе дохлых цыплят. Тот молча кивнул. С выражением крайней брезгливости на лице, он ходил по двору с плетёной корзиной, грязно ругаясь, всякий раз, когда ему приходилось поднимать очередную тушку. Когда, наконец, он собрал всех цыплят, твой отец подошёл к нему и протянул деньги. «Вы могли бы, мистер, пообедать с нами, — приветливо сказал он, — на моей ферме найдётся ещё кое-какая работёнка для вас».

Новая Зеландия, город Хайдбервилл, Ратбич-стрит, 7 Мериллу Оджину Уэйзли «Здравствуй, дорогой Мерилл! Прими искренние соболезнования в связи с трагической гибелью дяди Пита. Крепись, старина. Прости, что я так долго молчал. Полгода не мог прийти в себя после смерти моего соавтора и близкого друга, Ильи Ильфа. Потом сам слёг на месяц с пневмонией…Валентина, мой добрый ангел, меня выходила. А как там твоя семья? Надеюсь, что с Ингрид всё в порядке. Целуй дочку от меня. Она, наверное, совсем уже большая. А у меня из головы всё не идёт тот случай. Помнишь, во время моего последнего приезда мы затеяли барбекю на улице? Розанна вышла из дома с пустой жестянкой, и объявила, что соль закончилась. Ты, бросив на меня озорной взгляд, с задором крикнул: «Евгений у нас давно хотел на лошади покататься! Вот он и съездит в Джарвич, купит мешок соли!» Спустя полчаса я уже привязывал лошадь в посёлке Джарвич, у входа на склад старика Барри. Купив соли, я решил выпить виски. На складе был небольшой бар. На одном из трёх высоких стульев сидел один парень, которого я смутно помнил по прошлому приезду к тебе. Он был выходец откуда-то из Центральной Америки, и звали его, если мне не изменяет память, Хоакин. Я вежливо поздоровался, снял шляпу и сел через стул от парня. Хоакин был здорово пьян. Бросив на меня косой взгляд, он пробормотал что-то насчет «проклятых поляков». Я пригубил виски, пропустив его реплику мимо ушей. Но пьяный фермер не успокоился. Ударив кулаком по столу, он назвал меня «гринго», и, неожиданно легко соскочив с барного стула, одним движением вытащил из-за спины большой «гаучо»*. Я проработал пять лет в Московском уголовном розыске, и на меня не единожды бросались с ножом. Но здесь, в этой мирной глуши, я настолько расслабился, что неожиданная агрессия пьяного метиса застала меня врасплох. Руки и ноги стали ватными, но я постарался максимально взять себя в руки, и, по возможности спокойнее отхлебнул виски. И тут старик Барри чуть было всё не испортил. Желая меня поддержать, он вытащил из-под барной стойки баронг** и многозначительно положил передо мной. Получалось так, что я должен был незамедлительно вступить в схватку с Хоакином. Я одним глотком допил виски,

схватил баронг, и, спрыгнув со стула, оказался с Хоакином лицом к лицу. Несколько секунд я пристально смотрел ему в переносицу, а потом медленно, но чётко произнёс: «…«проклятый поляк»…ты ошибся, Хоакин, я хуже, я гораздо хуже, я – русский!». Боевой пыл фермера сразу куда-то улетучился, он устало махнул левой рукой, а правой небрежно сунул нож в ножны за спиной. Он взобрался назад на стул и потребовал у старика Барри ещё виски. Я бросил на стойку доллар, подхватил соль и быстро вышел на солнечный свет. Только подойдя к лошади, я обнаружил, что держу в левой руке мешок с солью, а в правой по-прежнему сжимаю баронг… Так у тебя и оказался в доме этот старинный мачете…на память о моём приезде. Счастливо, Мерилл, увидимся!» Твой друг Евгений, 20 января 1939 года РСФСР, Москва, ул. Садовая,10, кв.72 Евгению Катаеву «Дорогой Евгений! Спасибо за соболезнования. Нелепая смерть дяди Пита, напрочь выбила нас из колеи. Надеюсь, ты простишь меня за такую задержку с ответом. Мы с Розанной часто вспоминаем ту неделю, что ты гостил у нас. Ингрид совсем большая и осенью пойдёт во второй класс. Она до сих пор хранит мишку, которого ты ей привёз из России. А что касается ржавого мачете, я хотел вернуть его старику Барри, но у бедного торговца, серьёзные проблемы с памятью, потому что он всё время твердил, что баронг не его. Он рассказал, что ты пришёл тогда на склад в изрядном подпитии, поигрывая этим мачете, и купил пуд соли, после чего затеял ссору с честным фермером Хоакином…, а он, Барри, вас еле растащил. Но я то знаю, Евгений, что всё это полный вздор, потому как ты приехал тогда домой совершенно трезвый и очень серьёзный.…Не пропадай, друг, пиши. А при случае приезжай к нам в гости!» Мерилл Оджин Уэйзли, 25 апреля 1939 года УССР, город Киев, ул. Крещатик,8, кв. 25. Брик Лиле Уриевне «Здравствуй, Лилечка, вкусняшечка ты наша! С праздничком майским прошедшим! Слышала по радио репортаж из Киева. У вас на первое мая температура плюс двадцать пять была! Здорово как, прямо Сахара! Рада, что Катанян твой нашёл наконец-то работу. Плохо, если в семье баба мужика содержит. А с моим Женей случай непонятный произошёл. Помнишь, я писала тебе месяца три назад про его хобби? Так вот, он неожиданно получил ответ на придуманное письмо! Три дня он его не распечатывал, всё ходил вокруг, смотрел через лупу на марки. Потом решился, открыл. Прочитал, мне перевёл. Думали, кто-то на почте в Новой Зеландии пошутил и сочинил ответ. Ну какой-нибудь юморист местный вроде моего Катаева. Но там ещё фотография была. На ней мужчина в белой шляпе, здоровый такой, обнимает Женю за плечи. И подпись: «Дорогому другу Евгению на память. Хайдбервилл, 9 октября 1938 года». Моему чуть плохо не стало. Ведь он как раз в это время лежал в больнице с пневмонией, чуть не умер тогда! Так мы объяснения этому странному снимку и не нашли. Женя сел ответ писать. Не знаю, что из этого выйдет. Целую-обнимаю.

P.S. В июне собираюсь к вам в гости. Вам в квартиру когда телефон проведут? А то придётся телеграмму слать». Валентина Петрова-Катаева, 3 мая 1939 года РСФСР, Москва, ул. Садовая,10, кв.72 Петровой-Катаевой Валентине Леонтьевне «Ваш муж, Петров (Катаев) Евгений Петрович, 1903 г.р., уроженец г. Одесса, следовал пассажиром на самолёте «Дуглас» по маршруту Севастополь-Москва. Над Семикаракорским районом Ростовской области самолёт был сбит вражеским истребителем. Поисков обломков не велось ввиду позиционных боевых действий на данной территории. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии / приказ Н.К.О. СССР №0231942г. /» Подполковник Самойлов А.П. Уполномоченный НКВД, Чертково.

10 июля 1942 года РСФСР, Москва, ул. Садовая,10, кв.72 Евгению Катаеву «Дорогой Евгений! Извини за такую задержку с ответом. Целый год Новозеландская почта из-за японцев не принимала письма в СССР. Мы восхищаемся мужеством советских людей в борьбе против Гитлера. Мои любимые женщины, Розанна и Ингрид, очень беспокоятся о тебе, наш непоседа! Ты всегда говорил, что оружие писателя — это его перо, а его долг — это присутствие в самых опасных местах, где простые люди себя не жалеют и не щадят. Мы не совсем поняли твоё последнее письмо, а разобрали с Розанной только то, что ты тяжело болел, и у тебя были провалы в памяти. А я тебе говорил, когда ты купался у нас в горном озере, что в такой холодной воде очень вредно плавать. Но ты ответил, что в России плаваешь зимой в проруби, и что скорее разобьёшься на самолёте, чем утонешь в озере. Береги себя. Привет твоей жене Валентине и детям!» Мерил, Розанна и Ингрид Уэйзли, 2 июля 1939 года

* «Гаучо» — большой нож у пастухов Центральной и Южной Америки. ** Баронг — филиппинский мачете для расчистки зарослей.

26

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Руслан Дериглазов ЗАХАР И АВДОТЬЯ Из будущей книги «БЕЛЯИХА И ДР.» Мои дед и бабушка с маминой стороны — Захар Михайлович и Евдокия Федоровна Беляевы — вятские, из крестьян. Откуда именно, не знаю. Помню только, бабушка поминала Мельничи и Котельничи (городок Котельнич и сейчас существует). В Забайкалье попали, судя по всему, еще до Столыпинской реформы, в числе, видимо, тех более пятидесяти тысяч душ, которые в 1885 — 1901 годах выселились из Вятской губернии в Сибирь. Это была великая переселенческая революция, направленная на освоение Сибири, при участии государства и лично Государя Императора Николая II. Благодаря ей население Сибири к 1917 году удвоилось. Вот и Беляевы мои были подхвачены этим мощным переселенческим потоком и перенесены из вятских пределов в Сибирь, за Байкал, в Читу. Сначала уехал Захар вместе с другими земляками, артельно. Потом выписал молодую жену. Это какой же она была пассионарной особой! — неграмотная, никакого представления о географии не имевшая и нигде дальше Вятки не бывавшая, по Транссибирской железной дороге (интересно, откуда она пустилась по ней в путь, с какой станции?) после многодневной езды добирается до неведомой Читы — и находит там своих вятских, а через них уж и своего Захара. Тот работал тогда, насколько помню мамины рассказы, на шубной фабрике у известного миллионера Второва. Кого-то из фабричного начальства возил. Так и начали жить на забайкальской земле. А потом уж каким-то образом оказались в ближайшем пригороде — в шахтерском поселке Черновские копи. Самые ранние мои воспоминания, связанные с бабушкой, относятся к трехчетырехлетнему возрасту. Маленькая, но крепкая (боровок этакий) и подвижная (передвигалась только бегом), с личиком как печеное яблочко, обрамленным густыми алюминиевыми волосами, коротко стриженными и схваченными на затылке большим круглым гребнем, она до четырех лет протаскала меня, любимого ее внука, на закорках. С утра подхватывала меня на спину, и мы пускались с ней по поселку. Встретится по дороге с какой-нибудь знакомой, зацепятся языками — и трындят, трындят, а я сижу на бабушке невольным слушателем, ничего не понимающим в этих разговорах, бесследно пролетающих мимо моего сознания… Так и заснешь, бывало, от скуки. А проснешься от потряхиваний — бабушка пустилась в дальнейший бег. Так она и носила меня на себе, как живой «рюкзак», до тех пор, пока, привычно перелезая со мной через забор на задах нашего огорода, не зацепилась таки длинной своей юбкой — и мы полетели с ней с забора и встали на головы. Она зашиблась, а я — ничего. Но все равно после этого она стала водить меня за руку, что ей совсем не нравилось, поскольку я с моими мелкими шажками сильно замедлял ее передвижение. Достаточно внятно помню ее дом с двумя окнами во двор и с двумя — на улицу, окна со ставнями, коваными плоскими накладками на них с круглыми засовами, запирающимися изнутри; помню невысокое крылечко в три, что ли, ступеньки, завалинку вокруг дома; помню хорошо выметенный земляной двор, в котором я играл в одиночестве: строил из земли домики, вставлял в них окошки из подходящих осколков стекла и воображал жизнь в них… Из надворных построек лучше всего запомнилась бывшая конюшня с сеновалом. Лошади к тому времени у бабушки уже не было, и в конюшне летом держали корову, но все равно в ней так замечательно пахло не только сеном, но еще и тележным дегтем (да, кажется, и телега еще

стояла), конской упряжью, которая все еще висела по стенам на деревянных штырях, и еще какими-то «лошадиными» запахами! Помню овощные грядки во дворе и большой огород за домом, полого поднимающийся на невысокую абсолютно безлесную сопку, широко распростершуюся ровным округлым боком. Летом она покрывалась луговым забайкальским разнотравьем с множеством алых маков на высоких ворсистых ножках и редкими саранками, немолчно звенящим стрекотом разнокалиберных кузнечиков, разбрызгивающихся из-под ног. Как хорошо было здесь жарким летним днем бегать, собирать маки, лежать в траве и наблюдать вблизи жизнь разнообразных ее обитателей, или перевернуться на спину и смотреть в бездонное голубое небо и лететь куда-то вместе с редкими облаками, совершенно растворившись в окружающем… А от дома сразу за уезженным дорожным полотном улицы был крутой спуск, выходящий на следующую улицу под горой, довольно широкая и ровная тропа — оттуда приходила вечерами мама с работы. Мы с бабушкой сидели на завалинке и ждали ее. И когда, наконец, ее светлое платье появлялось внизу — я пускался без оглядки по этому спуску. Ноги бежали сами, и мне надо было успевать за ними, и от это гонки за собственными ногами захватывало дух, и страшно было упасть с такого разгона или улететь куда-то мимо и разбиться — и какое счастье было попасть все же в мамины коленки, в ее крепкие радостные и ласковые объятья, и вдыхать ее родной теплый запах, слегка украшенный скромными косметическими ароматами того времени… А раз в неделю так же встречал и папу, который работал в Чите и приезжал к нам вечером в субботу. Улицы обрамляли сопку уступами, одна над другой. Наша была верхняя. Как мама рассказывала, дело было вскоре после революции. Шахта перестала работать, все начальство, в том числе и управляющий шахтой, у которого в прислугах работали Захар и Авдотья (как все звали бабушку: Евдокией она была только по паспорту), уехали от греха. Наступил в шахтерском поселке период безвластия и дальнейшей неизвестности. А жить-то как-то надо. И вот пришли мужики к Захару — просить его, как самого грамотного, возглавить местную власть. Не шумело, не гремело — стал мой дед первым председателем Черновского ревкома. Ни в подпольщиках не был, ни в каких митингах не участвовал, а вот на тебе. Жил тихосмирно, лошадок любил и возил управляющего, а еще страсть любил читать книги, за что без конца бывал руган абсолютно неграмотной женой (так она неграмотной всю жизнь и прожила). И вот — оказался «красным» активистом. Судьба сама на него набрела, сама и выбрала. Ну что же, против «опчества» не пойдешь. Не знаю, кого еще дед взял в свой комитет, но начал он свое председательство очень ярко. Мужики все почти в поселке работали в забоях, добывали уголь. Причем организация труда была такая, что каждый работал столько, сколько хотел. Расчет был понедельный. Кто хотел заработать побольше — работал всю неделю, а кому-то и трех дней хватало. Кроме того, все жили натуральным хозяйством. Так что и свои домашние надобности отвлекали другой раз от шахты. Вольно жил тогдашний шахтер. Во всяком случае, в Черновских копях. Так бабушка рассказывала. Ну так вот, в результате прекращения угледобычи и отсутствия всякого руководства шахтеры к тому времени уже по несколько месяцев не получали зарплату. Это у нас ныне в «новой демократической» России дело привычное: люди работают — и месяцами зарплаты не видят, а тогда, при «проклятом» царизме, это было дело немыслимое. И первое, что мужики потребовали с Захара, — решить как-то этот наболевший вопрос. И он решил. Запрягли подводу, комитетчики во главе с председателем, а может, и сочувствующие

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

в поддержку, сели и поехали в Читу. В тогдашний Госбанк. Подъехали. На крылечке стоят два «человека с ружьем». «Вы куды?» — «Куды надо», — да охранников-то и «нейтрализовали» без лишних слов. Причем бескровно, поскольку приехали безоружно. Решительно прошли в банк. По причине полной смутности тогдашней власти никаких бумажных денег брать не стали — взяли золото. Казенными слитками-брусками. Причем ровно столько, сколько нужно было, чтобы расплатиться со всеми шахтерами (выходит, перед тем как ехать Захар все прикинул, посчитал). Вынесли, погрузили на подводу и айда домой. Едва ли Захару было известно слово «экспроприация» и модный тогда слоган «грабь награбленное». Грабителями ни он, ни соратники себя, естественно, не считали. Нет, руководствовались элементарными представлениями о справедливости. В Черновских, около шахтоуправления, их уже ждали. «В очередь, мужики! Давайте все в очередь», — распорядился дед. Принесли большую колоду, на которой дрова кололи, и острый топорик. Дед взял топорик — и приступил к выдаче. Без всяких ведомостей. «Ты, Матвей, за сколько месяцев не получал?» — «За два». — Дед примерился, глазомер у них у всех тогда хороший был, и оттяпал от золотого слитка соответственный кусок: «Получи». «Так, а тебе за сколько?»

— «За полтора» . Тяп — тоже получи. И так всем. Ну и себе тоже взял, сколько причиталось. Все, довольные, разошлись, а через день явились некие вооруженные всадники —видимо, представители тогдашних читинских органов правопорядка. Мама говорила «чекисты». Но нет, на чекистов не похожи: больно уж милостиво они с «грабителями» обошлись — ограничились обысками. Жили все настолько просто, да и народ все бесхитростный, так что не стоило большого труда все почти золотишко собрать. С тем и ухали. Никого не били. Все да не все. Друг деда Степан, мамин крестный, свое золото дома еще подшинковал и упрятал… куда вы думаете? — в свежую коровью лепеху. Сидит себе на лавочке около крыльца, цыгарку покуривает да время от времени курей от лепехи отгоняет… С обыском пришли — он спокойнехонек сидит. Ни бровью не повел, ни с места не сдвинулся: «Идите ищите». Обыскали, ничего не нашли да и ушли ни с чем. А мой дед ночью после раздачи драгметалла куда-то из дому уходил и где-то в огороде за домом что-то делал. Авдотья за ним следила: в сени потихоньку вылезла, слушала, где ходит… Не иначе, поняла, закопал в огороде. Слышит, муж возвращается — она мигом в постель: спит посыпает, ничего не знает. Ну ладно. С обыском и к ним пришли. Как-то дед отговорился. Обыскали — опять же, ничего не нашли. Народ был в поселке, судя по всему, не подлый, никто никого не закладывал. А вскоре Захар вместе с крестным засобирались в Китай. Тогда в Китай съездить в тех местах было все равно что сейчас нам в Краснодар, например. Ни виз тебе, ни таможен. Пограничников тогда было мало, да и с ними, видно, всегда можно было договориться. Ездили за мануфактурой, что понималось очень широко, за чаем, за разными нужными вещами, которые в то неспокойное беспорядочное время были в дефиците. Ну как Захар уехал, так Авдотья лопату в руки — и давай в огороде искать закопанное дедом золото. Уж весь-то огород, почитай, перекопала — все зря. Так и не нашла. А надо знать мою бабушку, ее энергию и смекалку. Ну и ее вздорный характер. После таких напрасных трудов можно представить — в каких чувствах и настроениях встретила она своего умного мужа из Китая… Но он столько всякого добра привез, что скоро отошла Авдотья. И несколько опосля все же заставила его признаться, где же он золото-то спрятал. И что оказалось. По огороду-то по ночи он ходил специально для своей супружницы, пронырливый характер и излишнюю говорливость которой прекрасно изучил. А на самом-то деле нику-

да он его не закапывал. В оглобле с торца высверлил поглубже — и туда спустил золото, предварительно измельчив его на подходящие кусочки. Оглоблю залепил глиной — лошадь запряг да и поехал. Езды было несколько дней. Останавливались на постоялых дворах, где-то ночевали. И везде Захар безбоязненно оставлял свою телегу среди других. И так благополучно добрался до цели, до какого-то там китайского города, мне не известного. И на месте уже расколупал оглоблю, достал золотишко и отоварил его. Ну и с товарами уже благополучно вернулся домой. Каких-то эпизодов его дальнейшей карьеры красного председателя я больше не знаю. Но он определенно еще чем-то занимался после дележки золота. И чем-то, надо полагать, более серьезным, если в конце концов ему пришлось бежать от японцев. Прискакал верный друг Степан, лошадь в мыле: «Японцы идут! Спасайся, Захар!» Лошадь развернул и ускакал. Куда деваться? Что делать? Других верных дорог кроме той, по которой шли интервенты, нет. Догадливая Авдотья говорит: «Лошадь запрягай!», а сама давай все бочки, какие были в хозяйстве, стаскивать к телеге. Захар — на телегу, жена его большой бочкой накрыла, посреди телеги, а кругом остальные бочки нагромоздила. И так, помолясь, поехала навстречу японцам. Скоро они ее остановили. Через переводчика спрашивают, кто такая да куда едет. Авдотья всю жизнь была баба бойкая и смелая, так что и тут не оробела: объяснила толково и убедительно, куда бочки везет. Японцы какие-то бочки посбрасывали с телеги, посмотрели остальные — все, вроде, пустые, ну и отпустили ее. Она потом уж вспоминала, как она обмерла, когда они за бочки принялись — а ну как все разберут!.. Бог миловал. Так и спасла своего Захара. Отвезла его к верным людям. А те помогли ему скрыться. Авдотья вернулась домой, а вскоре к ней пожаловал японский офицер с переводчиком. «Гыр-гыр-гыр», — сказал желтолицый тщедушный офицер и строго блеснул стеклянными кругляшками. «Господин поручик спрашивает, где твой муж». — «Не знаю. Уехал куда-то». — «Куда?» — «Я же говорю, не знаю. Он мне не докладывает». «Гыр-гыр-гыр», — перевел переводчик. Офицер неодобрительно посмотрел на Авдотью, такую же малорослую, как и он сам, внимательно оглядел избу, опустил глаза вниз, где к его сапогам ластилась кошка. Улыбнулся, наклонился, цепко и плотно ухватил Мурку за загривок и поднял перед собой. Та вяло сопротивлялась, судорожно выпячивая вперед задние лапы. Японец как-то странно посмотрел в лицо Авдотье, что-то коротко бросил переводчику, который крепко ухватил ее сзади за шею, и — пестрой муркиной мордой резко ударил ее в зубы. …Бабушка умерла в весьма преклонных летах. У нее были все зубы — кроме передних, выбитых тогда японским поручиком. А дед скрывался где-то в окрестных лесах, в болотах. И так там застудился, что потом, когда японцев турнули и он смог вернуться домой, сильно занемог. Уж так тяжко, что пришлось фельдшера позвать, какой был на ту пору в поселке. Выдал тот какие-то снадобья: порошки, капли в темном пузырьке. Но Захару леченье впрок не пошло, тут же, почитай, и умер. Ну что, отпели да и похоронили его. Осталась Авдотья одна с дочкой. К Пасхе, как водится, весь дом мыличистили, в порядок приводили. Ну и лекарства, которые от Захара остались да так где-то и стояли, тут взяли да и выбросили наконец на помойку в углу двора, прямо перед кухонным окном. И видят: пес Пиратка по помойке ходит, в надежде чем поживиться. Понюхал пузырек темный с белой наклейкой из-под лекарства, полизал — лекарство, видно, из него вылилось,— да тут же на глазах у всех и сдох. Кинулись к фельдшеру, а его уж давно и след простыл. Так и осталось не ясным — кто и за что деда отравил.

27

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Гнилые Буратино

МАЛЬЧИК

УРОД,

Некий дедушка в морфиновом бреду повторяет фразу, адресованную жителям кладбища города N.: “Меня закопают рядом с этими гнойными пидарасами? А вот и нет! Кремация, только кремация!» Почему его тревожит именно это? Разве не все равно, среди каких мертвецов и на какой помойке будет закопан фанерный гроб? Что за психология кроется в словах дедушки? Вы знаете? Может, детская травма? Или когда дедушка был мальчиком, в кладбищенских сумерках его настигли велеречивые зомби-педофилы? Отчего он боится и одушевляет мертвецов? Выяснить причины этой фобии надо как можно скорее: дедушка умирает. Окна хосписа открыты настежь: жаркий август и рак прямой кишки танцуют дуэтом. Воняет в палате страшно. Над умирающим звучит музыка — не шансон, не Шопен, а что-то аргентинское. Танго? Возможно. Декорации: белый потолок, капельница, кукоженные лица зрителей. Я сижу на подоконнике. А он все бормочет и бормочет, как зацикленный органчик, и фраза про кладби-

КОТОРЫЙ ОСТАЛСЯ ВНИЗУ В поле шел дождь. Брызгаясь, точно мокрая собака, он моросил на мои ноги, прибитые гвоздями к деревянному столбу. То ли он метил свою территорию, то ли хотел поиздеваться. Не знаю. Я все время придумываю дождю разные личины. Той летней ночью он определенно был сукой. Ни одного человека, бесконечные картофельные грядки, кучки прелого сена, а я стоял в одиночестве, и поле казалось мне темным бесформенным космосом. На холмике, где торчал крест, ничто не мешало ветру щекотать мои распятые подмышки. Ветер был промозглым, из-за него деревянная кожа покрывалась гусиными занозами. Я, как всегда, думал о том, что пугалом быть хоть и не больно, но весьма скучно. Неожиданно в дождевом космосе промелькнуло нечто. Затем оно приблизилось и превратилось в человеческий силуэт. Фигура подошла еще ближе. Я увидел коренастого мужчину в военной форме цвета хаки; лицо было замотано куском черной ткани; из-за этой странности головного убора он выглядел, как ниндзя из фильмов восьмидесятых. Взгляд его был решительным. Спрятавшись за крест, мужчина огляделся, выждал, а когда его следы смыло дождем, стал влезать на меня, осторожно ища опору для ног. Хоть мужчина и был довольно крупным, сучки, торчавшие из моего тела, навалившуюся тяжесть выдержали, – они даже не начали потрескивать. При порывах ветра мужчина плотно прижимал голову к хлопчатобумажному пальто, в которое я был укутан, и чихал — наверное, от запаха птичьего помета. Несколько раз его руки срывались, ноги соскальзывали, но таившаяся в мускулах воля помогала ему карабкаться, и, в конце концов, он оказался напротив моего лица. Я расслышал скрежет его зубов. Мужчина обхватил мой торс ногами ловко — как обезьяна. Из мешка, висевшего за плечами, правой рукой он вытащил полуметровую ножовку, а левой начал ощупывать мою шею, определяя место, где лучше пилить. Я тут же узнал это шершавое прикосновение. Я вспомнил, кому принадлежит ладонь. Это он. Тот самый мужчина, который превратил меня в пугало. Правая рука начала действовать — металлические колебания пронзили все мое тело. Не прошло и минуты, как натянутая струна ножовки срезала голову, голова ударилась о склон холмика, покатилась вниз, и я упал лицом в лужу. Я завопил — от ужаса: мое «я» проваливалось в черную жижу, похожую на обволакивающий, засасывающий гель. Мой крик тонул вместе головой, и меня никто не слышал. Лужа была глубока — не меньше метра. Пока голова тонет, я расскажу, кто я такой и что представляет собой мужчина. Раньше я был почтальоном, единственным на всю округу, а мужчина — единственным адресатом в этой сельской глуши. Будучи еще человеком, способным доставлять корреспонденцию, я много раз отличался по службе, имел почетные грамоты, а однажды мне даже вручили алюминиевую медаль. Работа нравилась. Для меня существовали лишь две вещи: пыльные дороги, по которым я передвигался на велосипеде, и сумка с чужими прочитанными письмами. Я вскрывал конверты мастерски, не оставляя следов.

28

Художественная литература. Хроники нашего времени.

щенских содомитов миксуется, набирает обороты, высекая искры из усохшего мозга: «Гнойные пидоры... гнойные пидоры... Слышите меня?! Только кремация!» Бредит человек в агонии, тут уж ничего не поделаешь: четвертая стадия подходит к мучительной развязке. Вокруг дедушки молчат нотариусы, сиделки и дальние родственники. Им нечего сказать. Им нечем дышать. А менеджеру из похоронной фирмы нечем кормить годовалую дочку. Кремация в разы дешевле похорон с оркестром, поэтому последнее желание дедушки — неприятный, убыточный геморрой. Впрочем, преодолимый. «Напомню, пожалуй, что православных положено хоронить в земле-матушке. Главное, базарить понапористей», — думает менеджер, пошатываясь с похмелья. Мне этого стервятника нисколько не жалко (умрет от цирроза, с захлебнувшимися мочой глазами). Смерть дедушки похожа на черно-белый лабиринт. У входа стоит рогатый, похожий на Минотавра. Разумеется, его видят только двое: умирающий и я. Минотавр улыбается и говорит: «Дедушка, хочешь конфетку? Иди ко мне. Мы будем дружить вечно, и теперь мне за это ничего не бу-

дет!» Что кроется за словом «теперь»? Какая тайна? Они раньше встречались? Остается область предположений. Очевидно, что умирающего пугает гомосексуальный контакт. Дедушка видит, что элементы БДСМ неизбежны, потому что рогатый размахивает шипованным дилдо. В городе N. так было всегда: если полоумный автор пишет от скуки и рассказывает о чем-то исключительно ради повествовательного процесса, то кого-нибудь обязательно настигают зомби-гомосеки и вечно двигают отполированными страпонами. Блестящие головки украшены рыболовными крючками и спицами. Такая вот проза в городе N. Раньше мне все это нравилось. Стыдно признаться: я позволял своим персонажам насиловать не только женщин-мужчин, но и детей. Более того, половозрелые жертвы персонажей не возбуждали. Сюжеты строились просто: маленький мальчик сбегал с уроков на кладбище, и там его покрывали зомби-педофилы. Когда я писал, то чувствовал себя почти богом! Я сидел на вершине мира, и голова шла кругом от высокохудожественного воздуха. Однако неприятности не заставили себя ждать. Я попытался утешить автор-

ское тщеславие в интернете. Мои записки стали достоянием общественности. Их прочитали, прокомментировали, перепостили. Я не хотел, чтобы они понимали все буквально, но бугагашное быдло почуяло запах утонченной крови. Восторженные поклонники схватили меня на улице и били руками, ногами и арматурой до тех пор, пока я не осознал: педофилия — настоящее зло. Даже придуманная, ибо пропаганда. Было больно, но я выжил. Автор и поныне царит и в городе N., и в судьбах вымышленных жителей, и в моей засранной квартире. Никто не виноват, что его творчество зиждется на душевной болезни, помноженной на инфантильность и неустроенность. Впрочем, инстинкт самосохранения вынудил автора пересмотреть возрастной ценз. Некоторые пределы переступать нельзя, это понимают все, и даже вездесущие гении на подоконниках теперь в курсе. И все же (уберите детей от экранов)... Дедушка, иди ко мне. Пожалуйста, не бойся. Так надо. Ты все равно остался мальчиком и не повзрослел, уж я-то знаю. И в крематорий я тебя не пущу.

Игорь Корниенко

Все было просто: ему писали, а я читал. Тогда мне это казалось совершенно естественным, и я не мучил себя поиском объяснений. Мужчина ни разу не поблагодарил меня за своевременную доставку, поэтому содержимое его переписки как-то само собой стало платой за мои старания. Естественно, теперешний я никогда бы так не поступил. Он жил отшельником в заброшенном селе. Поле, где я сейчас захлебываюсь, как раз находится на его окраине. Из города на велосипеде я сюда добирался часа за три. Я не пользовался служебным автомобилем, потому что всю жизнь боролся с лишним весом, а эти поездки здорово помогли. За лето я сбросил десять килограммов без всяких диет. Не знаю, как бы я ездил к мужчине зимой, наверное, все-таки на машине, но я стал пугалом осенью — задолго до первых заморозков, поэтому это уже неважно. Обычно я останавливался в поле, забирался на макушку стога и читал его письма. Вскрывал я их заранее, еще до выезда (таскать с собой чайник я считал нецелесообразным). Погружаясь в чужую жизнь, я искал ответ на вопрос: почему мужчина живет вдали от своей возлюбленной? Она писала ему постоянно. Строчила, как конвейер: стопка писем каждую неделю. Я думаю, она любила. В письмах она просила разрешения приехать. Хотя вряд ли любила по-настоящему, ведь если бы любила, то приехала бы без всяких церемоний. А я бы с удовольствием показал ей дорогу. Скорее всего, я бы даже привез ее сюда на служебном автомобиле. Но он ни разу ей не ответил, точно так же, как ни разу не поблагодарил меня за мою работу. Сейчас, когда моя память реанимирована, я могу дословно цитировать те письма, но не стану. Скажу лишь, что он был солдатом на войне, а она получила ошибочное извещение о его гибели. Когда он вернулся, она была замужем и ждала чужого ребенка. На первый взгляд, история самая обыкновенная. Но после того как он уединился в деревне, ее мужа насмерть сбила машина, а ребенок (это был мальчик) умер от легочной инфекции. После траура женщина начала разыскивать мужчину. Наняла частного детектива, который с большим трудом выяснил адрес (правда, не без моей помощи). Лежа на хрустящем сене, я представлял себя на его месте. Что бы чувствовал я? Злость из-за предательства? С ее стороны

не было предательства. Обиду? Вряд ли. На канцелярские ошибки обижаться так же глупо, как на погоду. Может, он винил во всем военную почту? Ну это еще глупее. Почтальон не пишет писем, он только разносит. Более того, образцовый почтальон даже не знает их содержания. Когда я вручал ему стопку конвертов, он молча расписывался в ведомости и бросал письма в мусорную корзину. Ему было плевать на приличия, он даже не дожидался моего ухода. В августе я попросил его об одолжении. «Не могли вы избавляться от писем после того, как я уеду?» «А какая вам разница?» «Мне неприятно». «Можете вообще не приезжать. Всю корреспонденцию на мое имя выбрасывайте сразу. Я разрешаю». Такого поворота я не ожидал. Я начал что-то придумывать про почтовые правила, инструкции и прочую чушь, мол, так не положено. Помню, я густо покраснел. В ответ он ухмыльнулся. «Да я знаю, что вы их читаете. Мне все равно. Но если хоть раз заикнетесь о том, что она мне пишет — убью», — сказал он и провел ладонью по своей шее. «Чужих писем не читаю», — промямлил я и побежал к калитке, за которой валялся мой велосипед. После того случая он стал вести себя иначе. Когда я приезжал, он выходил в военной форме — грязной, мятой, без погон и ремня. Отдавал мне честь, словно я был генералом. Письма он клал в фуражку и картинно раскланивался. Я делал вид, что принимаю его парад как должное. Мы почти подружились: он поинтересовался моим именем. В первых числах октября пришло письмо от ее матери. Женщина повесилась. В предсмертной записке она просила его приехать на ее могилу. Больше ничего — только эта просьба. Записка была вложена в конверт. Адрес кладбища и номер участка были приписаны в низу бумажного клочка дрожащим материнским почерком. Мужчина словно предчувствовал. Он выбежал навстречу, когда услышал велосипедный звонок. «Она-повесилась-васпросят-приехать-на-кладбище», — выпалил я, затормозив рядом с ним. Я поступил опрометчиво — он ударил кулаком в мой висок, и я потерял сознание. Очнулся в пропахшей лекарствами комнате его дома. Он положил меня на спину,

разрезал острым ножом и вытащил внутренности. Кожа его ладоней была грубой и шершавой, как наждак. От моего тела осталась одна шкура — с меня словно сняли рубаху. Внутренности он бросил на сковородку, изжарил и скормил своей дворняге. Потом набил шкуру опилками, укрепил скелет суковатыми палками, и я стал пугалом. Я не перестал существовать — я получил новое тело. Поэтому не могу утверждать, что мужчина лишил меня жизни. Он просто сконструировал пугало и распял его на кресте. Наверное, я представлял собой жуткое зрелище. Птицы рожь не клевали, и даже редкие бомжи, забредавшие в наши края, не решались выкапывать картошку на этом поле. На поле, где я сейчас захлебываюсь в луже. Сколько времени я провел на кресте, сказать трудно. Может год, может два. А может и месяца не прошло, и сейчас вокруг чавкает ноябрь. Я не мог вести отсчет: у меня не было памяти, этой отправной точки сознания. Да я не мог считать в принципе, потому что в голове пугала даже арифметика кажется высшей математикой. Глядя на поле, я просто наблюдал за пространством. Мужчина стоит у края лужи, я затылком чувствую его взгляд. Он следит за моей агонией. Наверное, он гордится собой, ведь получается, что слово свое он все-таки сдержал: моя голова отделена от шеи. Я помню его жест. Скоро черепную коробку наполнит жирное дерьмо, и у меня ничего не останется: ни точки опоры, ни времени, ни энергии для прыжка в другое тело. Но мой рассказ продолжается. Это довольно странно. Это обнадеживает. Возможно, у меня остались в запасе шансы, и я сумею избежать окончательной смерти. Но даже если не получится ускользнуть, она не будет мучительной — у меня нет легких, так что бояться нечего. Мои пустые глазницы видят темный туннель. Туннель похож на внутренность огромной пушки. Я чувствую энергию колоссальной мощности. Заряд взрывается, и я вылетаю из туннеля. Мужчина остался внизу. Я изменил траекторию, чтобы развернуться: он мочится в лужу. Какое разочарование. Раньше он казался хоть и угрюмым, но вполне культурным человеком. Но вскоре процесс трансформации полностью завладел мной, и я перестал думать об этом уроде.

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

Инструкция по применению «…и никто из вас не спрашивает Меня: куда идешь?». От Иоанна 16:5.

Первый, кого я увидел за столько дней пути, не считая, конечно, всех тех, кто еще не решился на такой шаг, появился словно из ниоткуда. Вот только минуту назад впереди меня на дороге никого не было. Только белая разделяющая линия и полоска черного асфальта. А сейчас — он. Подобный мне. Сколько нас таких, только разве что одному Богу известно. Говорят, сто лет назад нас была всего тысяча. И это по всей планете. Когда же я решился и сделал свой первый шаг, по «ящику» сказали, что «идущих», нас ещё называют «несущие крест», приблизительно около двух миллионов. Ого, подумал тогда я. И был мне крест. Догнать мужчину было несложно. Он шел чересчур медленно. Крест как-то гротескно расположился на его спине. Локти торчали над лысой головой костлявыми шишками. И я, пока нагонял его, думал: «Почему он не приспустит его на одно плечо или не возьмет за одну перекладину, как я, так намного легче, намного, всегда можно поменять плечо и руку». Поравнявшись с «однополчанином», я все понял. Его ладони приросли к дереву. Мне стало не по себе.

— Давно в пути? — спросил я, стараясь не замечать фиолетового цвета мясо, въевшееся в отполированную потом и кровью «плоть» креста. Мужчина не ответил. На нем была ветхая, выцветшая на солнце рубашка и такие же обесцвеченные, драные штаны. Попутчик был худ до опасного, а борода, когда-то длинная и густая, тащилась за ним тонкой, еле видной паутиной. Попробовал заглянуть ему в лицо. Не получилось, мешали задранные локти.

— По-видимому, ты идешь лет триста.

— Угадал, — тихим басом прогудел он. Обрадовавшись ответу, ещё бы — уже дней десять не слышал человеческой речи, только птиц и сигналы машин на какой-то далекой автостраде, продолжаю: — Видел кого ещё из наших?

— Давно уже.

— Мужчина, женщина?

— Не знаю. Не понял. Долгая дорога с такой ношей обезличивает. Говорил вроде тонко. Не факт, что женщина. Хотя женщины выносливее, да у них и кресты зачастую полегче.

— Ты что, кому помогал, знаешь коль?

— Помогал. Жене.

— И где она?

— Умерла. Долго болела сначала, а потом умерла. Пришлось останавливаться. Чуть ли не руками рыть могилу. Видел, сколько могил у дорог?

— И что? Все наши?

— А ты думал.

— Рассказывают, наших многих убивают.

— И такое бывает. Церковники так вообще охоту устроили. Награда за каждый принесенный крест сто долларов.

— Почему тогда мы продолжаем идти?

— Не знаю. Мне уже поздно останавливаться. Да и кто выбрал себе этот путь — так просто не сойдет. Неспроста ведь ты «вышел» от мира. «Отошел». Крест сам сделал или…

— Разве кто знает? По мне, так я только решил твердо, что присоединюсь, проснулся наутро, крест у кровати. Взял и пошел.

— Дорогу знаешь?

— Нас всех ведь кто-то ведет.

— Не всех, но рано или поздно на истинный путь выходит каждый.

— Знаешь, кто уже «дошел»? Есть такие?

— Таких нет, потому как мы ещё идем. По пророчеству, как только кто донесет свой крест до места — всё прекратится.

— Это место похоже на череп, слышал?

— Слышал. Тот, кто был там уже — он нас и ведет.

— А мне кто-то говорил, не помню, сказали, что это что-то вроде игры. Вроде как кто первый, тому и бонус-игра. Тот и в дамках. Победитель.

— Ну…

— А кто знает правду?

— Вот именно, что тот, кто будет первый, кто дойдет, тот и узнает.

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

— Так всё ради правды?

— Почему, не только, хотя узнать истину, разве ты не за этим пошел?

— Я пошел, чтобы найти себя в этой чертовой жизни.

— Во-во.

— А почему именно крест, ты знаешь?

— Никто не знает.

— Странная игра получается. Ни условий, ни подсказок, ни …

— Думаешь, всё-таки игра? Тогда чья?

— Правительства. Мирового правительства. Или того лучше — компьютерная игра. Виртуальная.

— Вот это может. Мне как-то американец попался на пути. Сказал, что подозревает, что всё это эксперимент. Чей только, не знает. Проверка на прочность или ещё что.

— А цель знаешь? Финал? Гейм овер? Он молчал метров десять, а потом, когда я уже хотел повторить вопрос, вдруг ответил: — Там узнаем. Я не мог долго идти с ним. Старик шел, как черепаха, да и к тому же отказался от дальнейшей беседы. Сказал, в его положении лучше беречь силы на дорогу, а не тратить на разговоры о том, чего все равно не знаешь. Оставив его, даже не поинтересовавшись, как так случилось, что руки приросли к дереву кожей и мясом, свернул на оживленную магистраль и пошел перпендикулярно дороге «тристалет-идущего». Мне казалось «конец» гдето там, в той стороне. Быть может, и в конце этой дороги. Из молчаливой дремоты, когда просто тащишься вперед, по инерции волоча за собой крест и ноги, меня выбил разрывающий барабанные перепонки рев грузовика. Махина неизвестной марки пролетела, просигналив, мимо на большой скорости, а водитель высунул из окна кабины руку, показал мне средний палец и, кажись, плюнул. Хорошо хоть так, а мог остановиться, и доказывай потом, что ты не верблюд. Странное дело, но люди из

мира нас презирают. Ненавидят. Попадись кому из совсем уж «одичалых», прибьют и имя не спросят. У меня уже было «дело» по дороге от города с дурацким названием Баб-Ло, догнали не то байкеры, не то так — мужичьё на «харлеях», местные повелители дороги, и так отмудохали — ели ноги унес. Хорошо, крест не отняли, не сломали. Были случаи, по телику показывали (до того, как «пойти», смотрел), когда «несущих» забивали до смерти их собственными крестами. Сжигали, помню, живьем. Менты, те так вообще подлюги, как-то нагнали группу с крестами и кого машинами посбивали, кого постреляли, а над кем-то надругались и арестовали. Из крестов сложили костер и улики сожгли. Интересно, что по поводу всего этого думает правительство? Или все они заодно, и это всего лишь часть игры. «Также в условие игры входит уничтожение некоторых «участников», наиболее приблизившихся к цели. К призу». Должно быть, так. Поэтому меня тогда оставили в живых: будь я, скажем, хотя бы в километре от «места», его ещё называют лобным, убили бы на хер. Заметил новый грузовик, теперь уже несущийся на меня. Прыжками, ударяясь головой о табличку, которая прибита на верхней перекладине креста, спускаюсь в овраг, петляющий вдоль дороги, и тут же в огненной зелени каких-то кустов натыкаюсь на парочку «своих». Она — ей лет 40—45 в джинсах, как у меня, и в футболке, и он. Его голову она держит у себя на коленях, в груди у него дыра, которую женщина тщетно пытается прикрыть рукой, и из которой пузырями выплескивается кровь.

— Помогите нам, — женщина сидит, облокотившись на крест. Второй лежит в крови рядом, — пожалуйста, помогите!

— Что случилось? — опускаю свой крест в траву, и, честно, не знаю, что делать. Сажусь рядом с мужчиной.

— Откуда это у него?

— В нас стреляли наверху. На дороге.

— Из машины?

29

Художественная литература. Хроники нашего времени. Она кивнула.

— Нужно остановить кровотечение.

— Пытаюсь, не могу.

— Давайте я пробегусь по округе, может, найду что. Раненый делает непонятный жест рукой.

— Нет, — хрип вырывается из его рта вместе с кровью, — поздно. Уходите.

— Не бросай меня. Он отталкивается от неё и закрывает глаза.

— И правда, — говорю я, — ему уже ничем не поможешь.

— Я, я... — теперь женщина рыдает навзрыд. Не люблю я подобные сцены. Не потому, что часто сталкиваюсь, — меня пугают такие безудержные слезы. Слезы чувств. Слезы безвозвратного. Помню себя, когда умерла мама. Казалось, пролитыми слезами я выпросил, вымолил её у того света, оказалось, нет. Вообще слезами ничему не поможешь, скорей наоборот — усугубишь. Поэтому к чему они? Зачем? Так, разве что разрядиться, успокоиться. Словно прочитав мои мысли, женщина перестала плакать. Поцеловав умершего, она взвалила на себе ещё и его крест и тихо сказала: — Пойдемте, после стольких потерь я обязана дойти до конца. Я заметил, как она в последний раз посмотрела на тело, и одинокая слеза скатилась по испачканной в пыли и крови шее.

— Не похороним? — спросил.

— Я не смогу пережить ещё и это. Пойдемте. Вдруг это уже близко.

— Что «это»? — почему-то задал вопрос я. И к своему удивлению услышал новый для себя ответ.

— То, что сделает тебя Богом, а мир другим. Разве вы не знали, зачем шли? И куда шли?

— Никто не знает точно.

— Почему никто? Мы с мужем много изучали, и знаем об этом немало.

— Вы знаете, с чего всё это началось?

— Это началось очень, очень давно, приблизительно в первом веке нашей эры. Знаете о таком?

— Угу.

— Было предсказано, что на Земле появится некто от Бога, который спасет всех и вся.

— Спасёт? От чего?

— От нас самих. Ну, пойдемте, тяжело держать, когда стоишь.

— Может, вы оставите второй крест?

— Я обещала ему, что мы будем там вместе. И мы пошли по оврагу в сторону клонящегося ко сну солнца.

— Мы идем уже приблизительно около двадцати двух лет. Муж раньше делал заметки, вел календарь, но после наводнения ...65-го года, в котором мы чуть не погибли, он потерял блокнот, и дни потеряли счет. Да это и не нужно, не важно в нашей миссии.

— Миссии?

— Вы, новенькие, все такие странные, или это у тебя по молодости? Удивительно встретить такого «зеленого» среди нас. Обычно за Богом идут уже в зрелом возрасте. Мне нечего было ей сказать.

— В те далекие времена у людей была книга. Книга книг.

— Инструкция?

— Что-то вроде того. В ней говорилось как, что, куда, зачем, почему?.. Она отвечала на все вопросы и учила. Давала знания. Инструкция по применению. В Книге самым важным было пророчество на будущее — для нас. К несчастью, Книги не стало, как, впрочем, не стало всех книг. На электронных носителях её тоже нет. А после …125-го года люди забыли не только то, что о чём говорилось в Книге, даже названия её никто теперь уже не вспомнит.

— Вот, значит, почему никто толком ничего не знает. Играем без правил и не по правилам.

— Для кого-то эта игра может и не закончиться.

30

— Для того, кто дойдет?

— Кто дойдет, должен будет пожертвовать собой. Это условие известно.

— Приз — самопожертвование?

— Иначе тебе не познать всего. Иначе не увидеть, не узнать, что надо, что дальше… Ты должен забраться на крест, который нес, и с его вершины — с высшей точки земли (а то место и есть эта точка, ты не знал?) — ты увидишь Бога, ты станешь Бог.

— Что-то новенькое.

— Эти знания собраны и просеяны из миллионов слухов и предположений «несущих крест», поэтому им стоит доверять. Я в это верю. Муж тоже верил.

— А не получится так, что всё это окажется мистикой? Нет такого места, а тот, кто нас ведет, сам взойдет на крест?

— Нас ведет Бог, а идем мы за тем человеком, который уже был там, а дважды на крест не всходят — это истина.

— А это мужчина?

— Вот здесь мнения, мой дорогой, расходятся.

— И сколько идти, не знает никто. Женщина кивнула. Она терпеливо несла на спине привязанные друг к другу два креста, и я думал про себя, что именно она заслужила быть первой. И знает она много.

— Встречал как-то наших, из Индии шли. Хотел поболтать, ни черта не понял. Они руками махают, брынкают что-то посвоему и на небо показывают. Я у них спрашиваю: «Что? Что там на небе?». Они пляшут и крестами машут. Спрашиваю: «Знаете, что на табличке креста написано? Что за языки?», тычу в буквы пальцем. Индийцы кланяться начали. Мы не много прошли вместе. Главный повернул группу на север, как их не уговаривал туда не идти, я пошел прямо, на юг. За солнцем.

— Правильно, идти нужно всегда к свету. Там, где свет, там спасение. Солнце — маяк.

— Не может быть так, что мы ходим вокруг Земли? Мимо главного места?

— Тому, кому должно, тот придет. Как пить дать.

— А сколько наших погибло от жажды, и ведь в городах даже гибли. Стучали в дома, просили попить, а им даже капли не дали.

— Так и должно быть. Чрез испытания и лишения с крестом на горбу — к победе. Разве это не смысл человеческой жизни?.. Мы добрели как раз до конца оврага, и солнце зашло. Впереди был какой-то огромнейший, со здоровенными баками и цистернами завод, слева вся в фонарях и неоновой рекламе магистраль, справа лес. Решено было заночевать в овраге, укрывшись под дорожной насыпью.

— У тебя есть что скушать? Она была голодна.

— Я мало ем, если хотите, хочешь, могу предложить белковую пасту. Вынул из заднего кармана джинсов питательный тюбик и отдал ей.

— Мне кажется, что кто должен выиграть, должен питаться чем-то другим. Не едой этого мира. Где в нас стреляют, и где мы умираем, — сказал, сам того не ожидая, я. Женщину как обожгло, она бросила мне уже распечатанный паёк и сквозь зубы произнесла: — Тогда уж кто заслуживает, должен не идти по грязи и лужам этой грешной земли, а летать. Это у вас ошибочное мнение, молодой человек. Неправильное. Больше нам не о чем, оказалось, стало разговаривать. Она, накрывшись крестами, отвернулась от меня, я, не долго думая, тоже отвернулся и уснул. И снилась мне всё та же дорога. Дорога вперед. Дорога в вечность. Утром женщина исчезла.

— Больно надо. Сказал я громко и пошел в лес. Обидно, конечно, встречать в рядах себе подобных таких не очень людей, но это жизнь, это путь, это игра. И с этим остается только мириться.

Лес был в основном еловый, так ещё изредка попадались какие-то мне не известные деревца, но большинство… Двенадцать повешенных на двенадцати деревьях. Я замер, ни шагу. Задушенные висели на проводах, раскачиваясь в унисон ветру. Мне захотелось вырвать, но желудок, слава Богу, пуст. Все трупы — мужчины, у всех синие лица с отвисшими черными языками.

— Мама моя. Я побежал, прячась за своим крестом от двадцати четырех, навылупку, глаз. Все мертвые смотрели, казалось, на меня, чтото пытаясь сказать. Предостеречь? И кто они были? Просто несчастные жертвы или… Я всю дорогу бегом искал на земле хотя бы щепку от креста. Но, похоже, повешенные — не из наших. А потом у грязного, видимо, из завода вытекавшего ручья, вспомнил, как кто-то рассказывал про двенадцать избранных, и будто они тоже играют какую-то роль в походе за… а может, все мы идем в разные места? Или пускай не в разные, пускай в одно, но все за разным? Мысль успокоила. Вдруг так оно и есть, никто ведь не знает. Там узнаем. Утро серое и мрачное, тут еще и дождь заморосил. Отойдя довольно далеко от двенадцати повешенных, решил сделать привал, переждать дождь. И крест — не то от сырости, не то во мне силы поубавились — стал тяжелей на пару килограммов. Спрятавшись за поваленным деревом, незаметно для себя заснул и увидел, как ктото играет в игру моего детства на старом компьютере старым джойстиком. Кто-то невидимый, большой пялился в монитор, а там — мы. Люди с крестами. Мы все идем, причем, как я подозревал, все в разные стороны, а он, тыкая кнопки, задает нам непростые задачки. На-ка, получи. Я увидел вчерашнюю женщину с двумя крестами, она выбралась на магистраль, и её тут же остановил патруль. Она крестами пыталась отбиться от двух мужчин в форме, но они выбили их у неё из рук, связали, запихали в машину. Потом я увидел незнакомого мне мужчину с крестом, который он нес, подняв высоко над головой. Его окружили маленькие, лет по десять детишки и стали бросаться специально для этого дела приготовленными камнями. Они бросали в него булыжники, пока он не сдался и, бросив крест, не убежал, куда глаза глядят. Еще я увидел попов: бородатые, сытые, в черном — они преследовали группку из пяти человек с крестами и по очереди стреляли по «мишеням». «Смерть! Смерть богохульникам!» — кричали они. Я ждал окончания игры, но не было у этой игры конца, и проснулся я со словом «богохульник», которое притащил из сна и значение которого не совсем понимал. Как в наше время можно быть богохульником, когда известно, что Бога ещё не выбрали? Еще не дошел до места тот, кто «станет». А пока Бог ждет, что дальше. И нам ничего не остается делать…

— Ей. Я открыл глаза. Передо мной стоял мужчина в солдатской форме с пистолетом в руках и с собакой.

— Подымайся, — велел он. Пес породы ротвейлер гавкнул. Я подчинился.

— Это твой крест? Сначала я сказал: «нет», а потом, «то есть да».

— То есть да, нет, не мой? Или то есть да, мой?

— Да, мой.

— Замечательно, пойдешь со мной.

— Крест?

— Что? Бери с собой, конечно. И мы пошли в ту сторону, откуда я пришел. Дождь кончился, и капало только с деревьев.

— Куда вы меня ведете?

— Туда, куда ты шел.

— Вам известно это место? Признаться, я был удивлен.

— Ты ведь ищешь гору в форме черепа, так?

— Его еще называют лобным местом.

— Да, да, так точно. И что там тебя ждет, ты знаешь?

Я честно сказал: — Не совсем. Солдат улыбнулся, четвероногий друг зевнул.

— Вот вы ищите, чего, сами не знаете. Столько мучений. Истоптанных до кости ног. Слез. Потерь. Смертей. Болезней. Утрат… пуль… а ради чего — не знаете. И по чьему следу идете, не знаете. Слышали звон…

— А вы знаете?

— Мое дело не знать, а исполнять. Вы делаете свою работу, я делаю свою. Ты исполняешь то, что исполняешь, я — то же самое. Мы все исполняем волю Одного. Только вот все по-разному. Так было всегда, мой друг, так будет всегда, и незачем кого-то обвинять. К слову сказать, Бог — это штамп! Тебя, кстати, заложил твой друг с приросшими к бревну руками, помнишь такого? Предал он тебя и глазом не моргнул, и предал за копейки, не веришь мне? Я промолчал. Я был ошарашен произошедшим. Испуган и… счастлив. Мы вышли к высокому железному забору, за которым была тишина. Черный монстр, клацая зубами, пытался меня укусить за ногу, солдат говорил и говорил без умолку.

— Знаешь, сколько у нас, таких, как ты, перебывало? Не поверишь. И откуда вы только беретесь, не пойму? Откуда столько сил и желания, стремления, мать вашу, найти, дойти. Но эт ненадолго. Скоро найдем того, кого нужно, и кранты. Главное, вовремя найти. Правильно говорю? Я кивнул, потому что не понимал, о чем он говорит, и что я могу на это сказать.

— Правильно говорю. Недолго уже до конца осталось. Главное — найти, а может, ты он и есть, кто знает, а?

— Я не знаю, — прошептал я.

— Конечно, не знаешь. Вот прибьем когда тебя, тогда и узнаем. Да же, Понтий? — обратился он к псу, тот в ответ завилял обрубком хвоста, оскалился и громко завыл.

— Соглашается, чертеняка. Он у нас при всех проверках всегда. Наш талисман. Наш компас. Наш Понти, — и солдат потрепал зубастого за ухо. — Недолго уже. Сейчас дойдем до ворот, там нас уже ждут. А знаешь, мне все это напоминает какой-то спектакль, знаешь? Видел такое? Раньше их в театрах ставили лет тысячу с половинкой тому назад. И все, что сейчас происходит, похоже на какой-то розыгрыш, будто все мы актеры и все играем, не живем. Или уже жизнь такою стала. Ты чё молчишь? Радоваться надо, дошел наконец. Нашел. Сколько идешь-то ты уже?

— Семь.

— Лет?

— Да.

— Так не радуешься чё, спрашиваю? Поди мечта всей жизни была?

— Не всей, но почти.

— Вот, а ты печальный. Хотя я понимаю. Всегда так, когда находишь то, что долго ищешь и что считаешь целью, смыслом своей жизни, при обнаружении испытываешь чувство досады. Вот оно — сокровенное, а дальше что? И это пугает. Уж лучше совсем не иметь цель и мечту, чем потом придумывать себе новые. Зачем? Но у тебя другое, сейчас ты либо будешь, либо… Game over. Понимаешь? Дай Бог, чтобы ты оказался им, а то все уже так устали от ожидания, до смерти устали ждать.

— Им?

— Да, чтобы ты оказался им. Уже недолго осталось. Ты, главное, когда будут забивать ноги, вниз не смотри. Вообще лучше, когда на крест ляжешь, сразу глаза закрой и не открывай, пока не… ну, ты понимаешь?

— Не совсем.

— И ладно, главное, глаза закрой, чтобы ни гвоздей, ни молотка не видеть, а то ещё чё станет... Когда не видишь - это лучше, уж мне поверь, столько лет этим занимаюсь. Закрой и расслабься. Недолго уже осталось, веришь?..

2005 г.

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Игорь Корниенко

Жаркое из Феникса В этом доме у всех было все поразному. Для кого-то шел... 14-й год, для кого-то 2000-й. Кто-то считал, что живет во времена перестройки, кто-то был уверен, что в России время безвременья. Один верил, что сейчас у власти до сих пор еще Брежнев, другой мог поклясться, что на «троне» всё еще «меченый». Говорили, что это здание - что-то вроде закрытого пансионата для престарелых и душевнобольных, но для многих пребывание здесь было хуже тюремного заключения. Считалось, что этот дом имеет форму замкнутого круга — куда не иди, все равно вернешься на свое место, откуда ушел. Только врачи и санитары почему-то разделяли здание на крылья и отделения. К примеру, доктор Берников, замглавврача по лечебной части, мог сказать охраннику: «Если что, я в восточном крыле «креста», в 6-м или 8-м отделении — вызывай по рации». И жили в этом заведении люди разных возрастов и диагнозов. Ладно, хоть говорили все на одном пока ещё языке. Баба Мила считала, что попала в эти стены, когда её бросили дети, в 1998 году, тогда в самом разгаре была Чеченская война. Ей в тот год стукнуло 70 лет. Её забрала машина «скорой помощи» и привезла сюда, в дом для престарелых инвалидов. Так, по крайней мере, считала баба Мила. Она не уверена, что это её настоящее имя, потому что во сне к ней приходят дети и называют по-другому как-то. На вопрос «сколько она здесь?» баба Мила отвечает: «Точно не знаю. Вроде вчера ещё было позавчера. А сегодня проснулась, и кажется, что всю жизнь прожила тут». У бабы Милы проблемы с головой и кишечником. Причем часто приступы случались одновременно. Словно голова с прямой кишкой сговорились. Когда такое происходило, старушке вкалывали слоновью дозу снотворного и увозили в комнату санитарной обработки, где с помощью шлангов с водой и хлорки приводили «объекты» — пациента и постель — в соответствующий нормам заведения порядок. Соседкой бабы Милы была глухая 90-летняя старуха по прозвищу Веда. Она одна из всех точно знала свой возраст и могла, не всегда конечно, предсказывать будущее.

— Я яснослышащая, — хвалилась глухая. Но слышать ясно она могла не много. Кто умрет наутро, могла предсказать за час до смерти обреченного. Что будет на ужин, могла «услышать» только после обеденных процедур. Что заиграет по репродуктору через песню, совсем не угадывала. Да и песен таких бабуля отродясь не слышала. Зато Веда первая заговорила о переменах за стенами здания. Однажды перед самым отбоем у неё вдруг из ушей пошла кровь, и старуха услышала, что происходит в мире. Она услышала слова: «великий» и «перемены», «как в раю» и «к лучшему». Ей удалось услышать, как смеются звонко дети, и что в душах людей больше нет тревоги о завтрашнем дне.

— Я услышала счастье, — и старуха расплакалась. К ним в палату тогда пришел дед Раздобар — мерзкий хрыч. Стукач. И чтобы он не разболтал всем, а особенно санитарам про новости из-за стен, Миле пришлось позволить ему потрогать её между ног. Раздобар пыхтел, пускал слюни, шаря костлявой рукой под подолом байкового халата

старушки, потом вдруг затрясся весь, закатил глаза…

— Оттолкни его от себя, Милка, — успела сказать Веда, и сердце старика остановилось.

— Помер, что ли? — недоумевая, спросила саму себя Мила и позвала на помощь. К смертям здесь давно все привыкли. Старожилы так вообще считали смерть избавлением. Божьей благодатью. И ждали её, забыв про дни рождения. День Смерти стал важней. Необходимей. Многие завели календари Смерти, где отсчитывали дни жизни до долгожданного дня Отдыха. Кое-кто так и говорил: пошел отдыхать, вместо «скончался». Дед Раздобар отправился на заслуженный отдых с вожделенной полуулыбкой на устах. Охрана знала, что старик слаб на сердце, и не стала заводить дело и допрашивать полоумных старух. При других обстоятельствах бабулек бы обязательно приволокли в кабинет к главврачу, где тот в паре с психиатром с помощью «сыворотки правды» потребовал у свидетельниц смерти рассказать все подробненько. Как и что было? И зачем старик так поздно приходил к вам в палату?.. Куда девали умерших — отдыхающих? Никто из постояльцев дома не знал. Предполагали, что за стеной есть кладбище, а ещё, что в здании, где-то в подвале, самый настоящий крематорий.

— Откуда, думаете, этот черный дым по выходным над садом? А мыло, которое никогда не кончается, откуда? Оттуда! — пугал старух молодой дурачок Веня. Он был придурковат и вроде как вырос в этом доме. Его держали здесь за прислугу. Таскал газеты медперсоналу, кофе, бегал по всяким поручениям и помогал обмывать обгадившихся стариков. К молодым его не стали подпускать после случая с Алисой. Года два назад Веня пробрался в душевую, где в это время мылись по одному так называемые «сумеречные» пациенты. Это в большинстве своем молодые люди, которые боятся всего и всех, а в первую очередь себя, и не верят в собственное существование. Веня дождался, когда настанет очередь давно ему приглянувшейся девочки, разделся и, не долго думая, ворвался в душ к «жертве». Откуда он мог знать, что девушка не знает, что она живая, и стоит под струями обжигающего кипятка. Веню не любили за то, что он совал свой ошпаренный нос, куда не просят. Его не любили и больные, и персонал. Он, правда, от этого не страдал. У него была целая коллекция вымышленных друзей и подруг, с которыми он прекрасно проводил время в пристройке к кладовке. Веня стал вторым человеком, сообщившим бабулькам Миле и Веде о переменах в мире за стеной. Как-то на днях ремонтируя замолчавший репродуктор у них в палате, Венька сказал: — По радио сегодня услышал, что в стране больше нет правительства, что больше там никто не управляет. Президента тоже, сказали, больше нет и не будет. А если нет власти, значит, полная свобода, и все счастливы. Понятно вам, а? Глухие?..

— Что он сказал? — спросила Веда, когда полудурок ушел. — Сучонок так быстро и неразборчиво говорит, хрен по губам прочитаешь.

— Сказал, что по радио слышал то же самое, что и ты давеча услыхала. Изменилась жизнь в стране. Жить хорошо стало.

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

— Без очередей, что ли?

— И без них тоже. Всё поменялось. Жить стало лучше.

— Деньги, поди, остались, а коль так — с деньгами лучше жизнь не станет.

— Откуда я знаю, если по радио сказали так, значит, и денег больше нет. Свобода, говорят. Ты бы напряглась, может, услышала бы что ещё?

— Говорю тебе, одно услыхала, подруге нашей Розе совсем плохо сегодня под вечер сделается, надо до неё добраться. Расскажем ей, что знаем, глядишь, на поправку пойдет.

— Так она в «сомнительном» лежит, это на другом конце. Нам бы попроситься у заведующего, так сама знаешь, что он спросит, а мы что скажем?.. Просто поболтать хотим с подружкой, пока она дышит? Не пойдет.

— Ой, Милка, скрывают от нас что-то эти врачи. Вот те крест, утаивают. И санитары, и медички, и охрана. Держат нас здесь, словно прячут.

— Так мы тут все ненормальные. Я вот пока не полнолуние ещё хоть понимаю что… От нас самих нас здесь и прячут. Ты вон одинокая, глухая, и ходишь кое-как, тебя поэтому сюда и определили. Я припадошная, дети меня бросили. А Розка вообще не пойми что, не помнит, что вчера было, кто такая, не помнит, ну как такую в цивилизованном мире держать?! Все мы брошенные здесь. Никому не нужные.

— У Розы сына на её глазах убили, вот и не выдержала она. Заперлась в доме и перестала есть. Если бы не прорвавшаяся батарея, так и померла с голодухи. Её в больнице раза три снимали с петли.

— А на кой такая жизнь? Удавиться легче.

— Вот и я про то же. Зачем нас тут держат, не пойму?..

— Неприспособленные мы к той жизни, вот и держат за стеной.

— Так если жизнь изменилась, Мила, почто нас не выпустят на волю?.. Там же счастье.

— Ты у Берникова спроси.

— Тьфу, дура, — отвернулась глухая, — слышать тебя не хочу, уже и подругу навестить боится. А когда она с нами лежала и тебя успокаивала, когда сон страшный снился, нужна Роза была, а? А когда на тебя срач нападал, кто тебя до горшка провожал?..

— Повернись, — произнесла громко Мила и развернула Веду, чтоб та смогла видеть её губы. — После процедур встречаемся на выходе из крыла. Там, где раньше телефонный аппарат был, помнишь?

— Угу.

— Доковыляешь сама?

— Постараюсь.

— Никому ничего не говори. Да тебя и не спросят. Иди, и всё.

— Поняла. Чё, совесть заела?

— Помрет, боюсь, Роза наша, и даже о том, что жизнь стала лучше, не узнает, а так хоть порадуется. А я думаю, если всё там изменилось, может, и детки мои изменились. Глядишь, нужна я им стала. Заберут меня. Как ты думаешь, Веда?

— Чем черт не шутит…

— Ты вправду с чертями по молодости общалась?

— Было дело.

— А чё так?..

— Профессия у меня такая была.

— При Ельцине что ли?

— Не помню уже. Так меня тут запичкали уколами, память ни к черту.

— Видишь опять он.

— Кто?

— Черт.

— Перестань, Мила. В палату заглянул молодой санитар в халате: — Лекарства перед едой примете сами или под надзором? Баба Мила как, ещё в уме?

— В уме. Разве уже полнолуние?

— Да вроде нет ещё.

— Ну вот то-то.

— А гадалка наша как себя чувствует?

— Выпьет свои колеса, не переживай.

— Смотри, если ей вовремя не принять две красных и две синих, у неё начнет мозг из ушей вытекать.

— Да брось.

— Доктор так сказал после последних анализов. У неё ведь, как его? Разжижение мозга. Санитар прикрыл за собой дверь, а Веда тут же спросила: — Наш разговор, что ли, запеленговали?

— Нет, слава Богу.

— А что хотел? Подслушивал? Жучки ли проверял?..

— Ты про место встречи не забыла?

— У выхода из крыла, где телефон.

— Был.

— Был.

— Молодец, а теперь выпей таблетки, две красные и голубые.

— Мне кажется, у меня из-за них, подруга, мозги вытекают, — ответила Веда, заглатывая одну за другой таблетки, — так и никак иначе. На дневную вахту дежурным санитаром по северному крылу (30-е отделение) сегодня заступил симпатичный паренек по имени Гена. Всю ночь он мирился со своим другом и поэтому не выспался. С любимым они занялись сексом только под утро. Гена с красными глазами и высосанными губами занял пост в 14:00. В 15:45 всё ещё ощущая вокруг терпкий запах туалетной воды партнера, он нежил себя воспоминаниями минувшей полуторачасовой любви, и ему было совершенно наплевать на двух еле передвигающихся на своих культях по коридору старух. Он, как и любой другой гомосексуалист, до смерти боялся старости. Боялся потерять свой упругий накачанный зад и милую, ни одного прыща, смазливую мордашку. А работал он среди этого разложения только потому, что здесь за не хрен делать, хорошо платили. Бабе Миле с Ведой повезло, они беспрепятственно проникли в северное крыло и поспешили дальше в «сомнительное» отделение. Розе, когда она появилась у них в палате, на вид было 70. Старость скрывает возраст. Для любого человека возраст останавливается на цифре 70. Дальше зона нестарения. Потому как уже старый. Уже не разобрать, насколько больше вытянулась грудь, и сколько новых ты приобрела за ночь морщин. Роза, как оказалось, уже давно в доме. Только сначала её держали в крыле для душевнобольных, когда поправилась, перевели сюда, в крыло доживающих свой век. Старухи быстро подружились. Втроем они прожили довольно долго, пока с Розой не случился инсульт. Её парализовало за завтраком, когда она

31

Художественная литература. Хроники нашего времени. пыталась проглотить целиком вареное яйцо. Розу перевели теперь уже в отделение при реанимации — в «сомнительное» отделение. Роза поправилась, стала говорить и шевелиться через полтора месяца. Но говорила она больше не по делу. Что вспоминала. Рассказывала, как поступала в сельскохозяйственный институт, как у неё случился первый секс и сколько он принес разочарований, как у неё случился выкидыш, и у кого она однажды украла 200 рублей… Подруг за все это время пустили к ней всего один раз, и то после того, как Роза сама попросила лечащего врача об этом. Когда же подруженьки приковыляли, Роза не помнила ничего. Она молча пускала слюни и плакала. До «сомнительного» отделения осталось метров пятьдесят, старухи прошли еще один процедурный кабинет и десяток палат с лежачими больными, когда их остановила толстая женщина с усами в форме охраны: — Эй! С какого отделения и куда направились? Бабульки остановились.

— Глухонемые, что ли?

— Она да, — подала голос баба Мила, стараясь смотреть женщине в глаза не моргая, — а я все нормально слышу.

— Так чё не отвечаешь?

— А что отвечать?

— Куда направились?

— У нас назначено.

— Куда назначено, спрашиваю? Ну, тугая ты, бабка.

— Так к этому, к доктору.

— Ясен пень, не к пожарному, к какому врачу пошли?

— К этому, как его? Дай Бог памяти, высокий такой, ой, с ушами такими…

— На рентген, что ли?

— Во-во, рентген, он самый.

— Дорогу найдете?

— Так уже не впервой ходим.

— Пропуск надо у дежурного брать в следующий раз, понятно?! Не впервой. Огрызнулась и ушла церберша, как будто и не было. Выдохнули бабки.

— Что хотела? — тихо спросила Веда.

— Пропуск, говорит, брать в следующий раз надо.

— А ты что?

— А я соврала, сказала, что на рентген идем.

— Вот ты молодец, не растерялась.

— А то. В «сомнительном» Роза лежала в отдельной палате. Сегодня подруга их узнала. Пахло свежими фекалиями и хлоркой.

— Только привезли, — начала тихо Роза. — Это из-за лекарств у меня. Это не лекарства, а отрава самая настоящая. У меня после них инсульт случился, я знаю, после этих таблеток — две зеленые и две желтые.

— Роза, мы с хорошей новостью, — зашептала Мила, — там всё изменилось.

— Где там? На Земле-то?..

— Да. В стране стало лучше. Жизнь стала, как рай.

— Это Ведка тебе сказала?

— Это по радио передали.

— А, Ведка, че ты слыхала?

— То же самое и слыхала. Счастье, наконец, посетило Россию. Золотой век — без правителей и денег.

— Быть такого не может. Я только вчера сюда поступила. Что ты такое говоришь?! Там сейчас Путин.

— Роза, приди в себя, мозгами пошевели.

— Это все эти их таблетки. Вы, вы что, хотите сбежать?.. Старухи втроем переглянулись.

— А сможем? — спросила, не дожидаясь ответа, Роза. — Вы только меня не бросайте одну. Я тоже хочу хоть одним глазком перед смертью взглянуть на лучшую жизнь? Неужто это правда, что дожила до хорошей жизни. Неужто увижу её?.. Слезы, которые потекли по щекам женщины, были красно-фиолетового цвета. От лекарств.

— Вдруг там уже и мертвых воскрешают? Может ведь быть и такое, — сквозь

32

всхлипывание продолжала Роза, — я бы сына своего снова увидела. Так ведь бывает?! Это ведь не чудо. Если в России жить стало лучше — вот оно чудо. А воскрешение? Разве это чудо — так, пустячок. Только вы поклянитесь, что заберете меня с собой, поклянитесь прям сейчас, что не бросите меня. Что покажете новый мир! Клянитесь! Мила с Ведой поклялись.

— Как рай — это здорово. Мы это давно заслужили. Русские. Перемены к лучшему, там, наверно, уже и впрямь всё возможно. Господи, только бы дожить, — Роза засыпала, — я буду ждать вашего возвращения… Господи... Россия спаслась, Господи… Раем стала… И сын мой там... Посмотрю на лучшую жизнь… Сроду не видела, не верила… Вы меня не забудьте… Поклян… По кланить… нить… есь… Роза уснула, громко захрапев. Старухи незаметно даже для самих себя ушли. Возвращение прошло, как по маслу. Всю дорогу до своей палаты молчали. Молчали они и после ужина, на котором сегодня была пресная тушеная капуста с картошкой, кусок жесткого сала и чай. Вечером показывали фильм «Москва слезам не верит», любимый кинофильм Милы, но и на него они не пошли. Какое может быть кино, когда за стенкой возникает новая жизнь. Рождается Фениксом из пепла. Лучшая. Новая. Счастливая. Другая. Жизнь. Страна. Двери в палаты закрывались только снаружи. Изнутри на двери была пластмассовая ручка. Когда из-за сквозняка зимой некоторые двери сами по себе открывались, администрация дома разрешила подпирать «непослушную» дверь табуреткой, а лучше какой-нибудь тряпкой. Соврав дежурному, что их дверь «хандрит», старушки получили разрешение закрепить её чем-нибудь. Не зажигая света, уселись на свои кровати напротив друг друга и принялись усердно думать. Разрабатывать план побега.

— Ты же, Веда, работала с нечистой…

— И что с того?..

— Так придумай что-нибудь, как-никак на правительство работала.

— То был спецотдел по изучению паранормальных явлений. НЛО, полтергейст, всякие аномалии пытались свести к научной точке зрения. Чтоб никакой мистики, был приказ. Всё должно быть объяснено. А как подвести к науке то, чего в природе не бывает.

— Ты общалась с чертями?..

— Не помню я, Мила, уже ничего толком.

— Тебя ведь поэтому сюда заслали, потому что много чего узнала, да ведь?..

— Говори потише.

— Куда тише — и так себя не слышу. Так за что тебя, за то, что с чертями якшалась?..

— Можно сказать и так, — усмехнулась Веда и легла, — я тогда могла лучше слышать будущее. Вот и избавились от меня, выдав за ненормальную. Прочистили мозги и заперли здесь как неугодный элемент. А способности восстанавливаются. Я уже таблетки третью неделю не пью.

— Да что ты! Нельзя. Тебя же за это…

— А кто узнает? Притворяйся, Мила, иначе не выживешь. Жизнь — это сплошное притворство. Нужно притворяться. Притворяться, что счастлив, что влюблен, что доволен работой и обществом. Нужно даже притворяться, что живешь.

— Какие ты страшные слова говоришь. Это из-за таблеток. Зря ты не принимаешь их.

— Думаешь, эти таблетки лечат? Наивная. Они тормозят все возможные реакции, особенно положительные. Они сделали из нас всех кисель. Слабо думающий кисель, даже не растения.

— Зачем?

— Мы каким-то образом мешали становлению новой страны.

— Нет. Ты, может, и мешала своими исследованиями, а я, а Роза, а Раздобарыч?..

— А вы, наверное, просто были исполь-

зованным и израсходованным материалом, вот и всё — старыми и никому уже ненужными. А зачем государству хлам — в утиль его. Благо, страна наша еще более ли менее гуманна, отвела особое место для переживших все сроки годности граждан.

— Нет, Веда, у тебя точно с мозгами что-то стало. Ты бы снова таблетки начала пить.

— Зачем? Я хочу увидеть свою новую страну. Что они сделали без всех без нас. Там, должно быть, и старости уже нет. Заметь, в дом за последний год-два поступала всего пара-тройка стариков, остальные молодые психопаты, которые тоже, видать, не могут приспособиться к той ихней новой реальности.

— В чем-то ты, Веда, права. Но ведь избавившись от нас, они сделали жизнь там лучше. В этом их плюс. Через какое-то время они, должно быть, выпустят нас.

— Жди. Зачем новой стране старые граждане? Это равносильно впустить в Рай изгнанных прародителей.

— Еву с Адамом?..

— Их самых. Мы — это прошлое. И будущее не для нас. Доживаем последние деньки в отведенном нам уголке пережитого. И когда все отправятся отдыхать на тот свет, с прошлым будет покончено раз и навсегда. Лучшая жизнь, новая жизнь — ей незачем опыт прошлых поколений. Они построили новое только потому, что отказались от старого. Разрушили его. Они избавились от нас, от памятников прошлого, от её культуры, искусства… Прошлого больше нет, Мила. Только мы — те, которые еще прах и в прах возвратятся.

— Ты это услышала?

— Сразу после ужина.

— И нас отсюда не выпустят?!

— Выход один — смерть.

— А побег? Мы же всегда можем убежать. Мы и Розе поклялись.

— Ты до сих пор ностальгируешь по тому, чего не вернуть?! Что давно уже на свалке похороненной истории?!

— Ты про брежневские времена?..

— А разве ты не мечтаешь вернуться туда, честно?

— Тогда, помнишь, колбаса «Любительская» стоила всего 2 рубля 90 копеек.

— А «Докторская» — два двадцать.

— Водка «Московская» два восемьдесят семь.

— Мы брали «Русскую» за три шестьдесят две.

— Вспомни, Веда, кило сахара стоил девяносто копеек.

— Да, а комковой рубль сорок.

— Вы, видно, хорошо жили, коль все такое дорогущее брали?..

— Ты тоже неплохо, если до сих пор думаешь, что это и была лучшая жизнь.

— Всё перестройка испортила. Вспомни, когда миллионы стали. Едрить через коромысло, деноминацию придумали какую-то, зачем?

— Чтоб тебе жизнь медом не казалась. Государства, они ведь созданы для чего? Для того, чтобы убивать, а не воскрешать. В твои лучшие времена мармелад стоил рубль тридцать, а когда тебя сюда забрали, помнишь, сколько он стоил?

— Тогда была Чеченская война.

— Вспомнила?

— Рублей тридцать?

— А сейчас килограмм мармелада знаешь, сколько стоит?

— Ты и это услышала?

— И это.

— Но ведь денег больше нет.

— Там расплачиваются другим.

— Чем? Не пугай меня, Веда.

— Там стало лучше жить, но что всё это стоило им, нам, чем они расплачиваются там теперь, я не знаю. Не слышу.

— Может, ты что-то не расслышала?

— Мы должны придумать, как нам сбежать.

— Это только ты сможешь.

— У Розы послезавтра будет припадок, и она расскажет о побеге, значит, мы должны тикать завтра.

— А как Роза?..

— Я подумаю.

Легла баба Мила. Теперь обе бабули лежали в своих постелях, но никто из них не спал.

— Завтра будет тяжелый день, — сказала Веда.

— Ты же что-то придумаешь? Призови на помощь потусторонних.

— О чем ты? Я же не колдунья.

— Тогда что? Остается надеяться только на себя?

— И только на себя.

— Такое ощущение, что ты не шибко хочешь увидеть ту новую жизнь.

— Ошибаешься, Мила, ещё как хочу. Заснули как-то сразу. И спали без сновидений. А перед самым подъемом у Веды случилось откровение. Она услышала, как им выбраться из дома. Утро было пасмурным, за завтраком, который сегодня помогал раздавать придурок Веня, Веда велела сказать Миле, что у них в палате снова полетело радио.

— После завтрака зайду, — пообещал юноша.

— Что ты слышала, Веда? — спросила Мила уже в палате.

— У сучка есть любимая девушка. Только она ненастоящая. Придуманная. Ты должна внушить ему, что мы поможем ему найти её в городе, что знаем, где она живет, с условием, что он поможет нам выбраться отсюда хотя бы на час.

— И Розе?

— И Розе. Ты должна убедить его, что это вопрос жизни и смерти. Что его девица в большой беде. Ей нужна наша помощь. Сможешь?

— Должна. А какой у нас план?

— Скажешь, мы должны выйти через главный вход вместе с парализованной Розой и беспрепятственно выехать на амбулаторной машине за ворота дома. Если он будет с нами или достанет какие бумажки, нас никто не остановит. Дальше в город к центру. На месте сориентируемся.

— Понятно. В дверь без стука вошли. Это был их «спаситель».

— Чё, бабульки, опять радио сломали?

— сказал он. Веда ошиблась в своем предсказании на день. Когда Мила рассказывала Вене про его вымышленную подругу, попавшую в беду где-то в центре города, у Розы случился припадок. Доктору Берникову сразу об этом доложили. Антон Берников — худощавый, лысый, пятидесятилетний мужчина сразу после обследования пациентки под номером 1250, у которой перед обедом случился припадок, направился на охранный пост, где находилась комната прослушивания и видеонаблюдения.

— Показать записи за последние два дня, — велел он пожилому охраннику.

— У нас только звуковые файлы.

— Включай.

— Вы будете прослушивать все?

— Да, я буду прослушивать все. И почему не докладываете, когда пациенты ведут речи о побеге?!

— Так, доктор, они все об этом говорят.

— И про лучшую, новую жизнь тоже все говорят? — орал покрасневший доктор, брызжа слюной во все стороны. — И про то, что Россия стала раем, и нет правительства?! Отвечай, ты слышал такие речи?!

— Может, не в мою смену? — охранник испуганно вжался в стену. — Вот все записи. Он нажал на кнопку. Антон Берников сел: — Я им покажу лучшую жизнь. Совсем уже с ума спятили. Веня тем временем без проблем проник в «сомнительное» отделение, но Розы он там не нашел.

— Её забрали на курс шоковой терапии, — ответила усатая охранница, — у старухи случился рецидив. Рассказала, что в больнице готовится побег. Слышал чё, может?.. Веня ответил: «Не слышал». Он бежал по сумрачному коридору назад к бабулькам, которые знают, где живет его настоящая подружка, и плакал: «Неужели я

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени. снова всё испорчу? Я должен помочь им выбраться. Чтобы спасти мою Клариссу, у неё такой рот. А потом я сдам старух назад. Я должен!» Роза сидела в кресле и смотрела в пустоту, она ждала, когда придет её доктор. Ей сказали, что лучшей жизни там нет — всё это больные выдумки, и пообещали, что если она захочет чего-то, что сделает её жизнь лучше, то пусть скажет доктору. И он сделает это.

— У меня был сын, — сказала Роза.

— Его там нет. Там всё по-старому.

— Как было при Путине?

— Да, дорогая. Расслабься. В России ничто никогда не меняется к лучшему. Все только ухудшается, — говорила женщина в белом, — вот и китайцы почти придавили, и мусульмане прижимают. Там все без изменений. Разве что только комендантский час ввели и военное положение.

— И никого не воскрешают?

— Нет, бабуля, только Богу это по силам.

— А в Бога хоть там верят?

— Там сейчас куча богов. Кто во что горазд. Все, кто хочет денег, нового Бога придумывает.

— Бога за деньги?

— Ага.

— Так, значит, жизнь лучше не стала?

— Не знаю, кто вам такую ахинею сказал.

— Подруги.

— А они откуда взяли?

— По радио слышали.

— По радио ещё не то сказать могут. Эти средства массовой информации только и могут, что врать. Обманули вас бабуленьки. А вы что, хотите, чтобы жизнь ваша стала лучше? Говорите, доктор пообещал сделать.

— Мне надо подумать. Очереди не нравились раньше. Мне однажды (за мясом по талонам стояла) руку сломали. Мясо заканчивалось, говядина, народ и повалил. А вообще нам-то, старикам, чё надо? Поесть вкусненько да посмотреть, как внуки наши живут. Счастливы ли?.. Веда сначала отказалась идти без подруги Розы: — А вдруг там сын её?!

— Мы найдем его, и он заберет мать, если, конечно, воскрешен.

— Говорю тебе, я слышала — там нет больше смерти. Веня стоял на «атасе» в дверях, старушки переодевались в белые халаты, которые притащил рыцарь-любовник.

— Неужели получится?..

— Вы, главное, до Клариссы меня доведите, — шипел «спаситель», когда они шли по коридору к главному выходу. На дверях сегодня дежурил новенький. Ему было дано распоряжение выпускать только людей в белых халатах, и чтобы ни один пациент не вышел на улицу. Веня привычно махнул охраннику своим пропуском: — Врачи со мной.

— Там сегодня холодно, — сказал новенький.

— Не замерзнут, — ответил Веня. На улице они направились прямо к машине с надписью «амбулаторная».

— Предупреждаю, у меня нет водительских прав.

— До города далеко? — спросила баба Мила.

— Сто лет там уже не был. Берников прослушал очередной треп больных. Он вспотел, его тошнило и трясло от злости.

— Вот последняя, — еле слышно сказал охранник, и доктор услышал голос: «…мы — это прошлое. И будущее не для нас. Доживаем последние деньки в отведенном нам уголке пережитого. И когда все отправятся отдыхать на тот свет, с прошлым будет покончено раз и навсегда. Лучшая жизнь, новая жизнь — ей незачем опыт прошлых поколений. Они построили новое только потому, что отказались от старого. Разрушили его. Они избавились от нас, от памятников прошлого...»

— Номер палаты, крыло, отделение! — заорал, соскакивая с кресла, мужчина. Охранник дрожащим голосом назвал цифры.

В машине было холодно. Веда сидела сзади. Мила — с шофером Веней. Они выехали за ворота больницы и мчались на всей скорости по главному шоссе вперед.

— Теперь куда? — спросил, останавливаясь на перекрестке, юноша. Мила посмотрела на подругу: — Я не знаю, — ответила Веда, — я больше ничего не слышу.

— А ты напряги перепонки, старуха! — заорал Веня. — Не хватало, чтобы из-за твоей глухоты моя подруга пострадала.

— Не ори на неё, козел! — закричала в ответ Мила. — Тебя, что, не учили уважать старость? Придурок.

— Вылезайте.

— Что?!

— Я сказал, вылезайте, дальше я поеду один.

— Ты и правда больной.

— Всё пусто, — говорила Веда, — будто никого нет вокруг.

— Очень умно. Конечно, никого вокруг нет, пустыня кругом, — продолжал орать Веня.

— А где город? — спросила Мила. — Я помню, здесь должен быть город.

— Нету больше вашего города, старухи! Ничего больше вашего нет, разве вы это еще не поняли, идиотки! Все старье уже сгнило на свалке! Только вы остались! Убирайтесь отсюда и подыхайте с голоду. Я уезжаю, давай, глухая, шевели ляхами.

— Ударь на педаль, Мила, щас! — закричала Веда. Мила подчинилась и со всей силы надавила на газ. Веня стукнулся затылком о стойку.

— Открой дверь и выбрось его, — велела Веда.

— Он умер? — Мила не отрываясь смотрела на окровавленное лицо взбунтовавшегося «спасителя».

— Делай, что сказала. Выбросив юношу, Мила помогла Веде пересесть за руль.

— Ты сможешь?

— Попробую. Всё равно дороги назад нет.

— Нас поймают? Ты слышала?!

— Я слышала другое.

— Что?

— Роза попросила жаркое.

— И что?

— Жаркое из нас.

— Не может такого быть.

— А прошлое разве можно похоронить?! Вычеркнуть из памяти миллионов?! Можно?! Вот что происходит, когда плюешь на прошлое. Посмотри вокруг — пусто. Ничего. Ни настоящего, ни будущего. Они загнали нас доживать свой век на клочок изолированной от будущего земли и думали, что так добьют прошлое. Избавятся от него. Не вышло. Они пытались обхаять наши времена, обвиняя всех наших правителей, весь наш строй, всю власть, всё наше общество, нашу жизнь, в чём попало. Они построили свое, оболгав нас, и вот к чему они пришли, растоптав нас. Растерзав прошлое. Вот она, лучшая жизнь. Без денег, без правительства, без искусства, без прошлого… Без людей. Будущего нет, дорогая моя! Остались только мы — останки прошлого. Которым снова заново придется возрождать страну. Возвращать Русь! Россию!

— А если ты не права?

— А если в тебе говорит полнолуние или твои таблетки?..

— России не может не быть! Я не верю в это!

— Тогда поехали! Поехали дальше и дальше и посмотрим! Нам нет возвращения. Только одно — воскрешение.

— Мы просто заблудились, Веда, просто заплутали в паутине дорог, и всё. Ты ведь слышала, счастье в душах людей, ты сама говорила.

— Вот поэтому я и хочу ехать, — и Веда заправски повернула ключ зажигания, плавно надавила на педаль сцепления, потом на педаль газа, включила скорость и медленно они поехали вперед. По мокрому от моросящего дождя асфальту. Розу накормили жареным мясом, как и велел замглавврача. Когда старуха спрашивала: «Чьё это мясо?», ей отвечали:

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

«Это мясо ваших подруг, которые солгали вам о лучшей и новой жизни. Мясо Веды и Милы». Роза плакала и жадно впихивала в себя куски слегка подгоревшей говядины. Берников с двумя охранниками отправились на поиски украденной амбулаторной машины. Они петляли по лабиринту дорог, но нашли только замерзшего и голодного придурка Веню. Тот и рассказал им про чудо. Он говорил, что видел, как старухи долго ехали по дороге медленно, еле-еле, а потом с неба в них ударил столб огня, и машина исчезла.

— Своими вот этими глазами видел, — божился юноша, плача, — я подбежал к тому месту, а там сухая земля и чуть опаленная трава, зуб даю. А ведь дождь был, а тут сухо вокруг — и не машины, и не старух. Ведьмы они были, что ли, и меня приворожили. Про жизнь новую всё говорили…

— А ты-то сам веришь в лучшую жизнь?

— спросил уставший Берников юношу.

— Так вот же она, — ответил, улыбаясь во все тридцать два зуба, Веня.

— Дурак, — сказал доктор и отвернулся.

— А что сбежавшие? В прошлом? — спросил один из охранников.

— Они уже не прошлое. Они — это уже будущее, это новая жизнь. Даст Бог, доживем — увидим.

— Но, доктор…

— А ты бы смог удержать прошлое на цепи? — он смотрел в скуластое лицо здоровенного охранника и ждал ответа.

— Так оно же прошлое, что его держать. Прошло ведь, — ответил охранник.

— Как видишь, прошлое от будущего не утаишь. Отдыхай.

— Нет, мне интересно…

— Мне тоже, только я ничего тебе не скажу. Потому что сам ничего не знаю.

— Они что, умерли?

— Прошлое не умирает. Его невозможно убить.

— Что тогда?..

— Я же сказал, поживем — увидим. Доктор Берников улыбнулся. Впереди его ждали 10 пациентов и еще целых пять часов работы. Охранник посмотрел на всё ещё плачущего Веню и спросил: — Ты что, и правда думаешь, что лучшая жизнь, она такая? Юноша, не ответив, убежал. Охранник, матюгнувшись, вернулся к еще не успевшей остыть машине. Он исколесил ни один десяток километров, пока не нашел украденную машину. Она лежала на боку в кювете, искореженная, с выбитым лобовым стеклом и фарами. Мужчина осторожно спустился к машине. Сердце не хотело верить, что всё кончилось вот так, сердце хотело верить в чудо. В будущее. Он долго стоял у кабины водителя, все никак не мог решиться заглянуть внутрь: а вдруг они там — раздавленные, мертвые, и нет прошлому продолжения... Собравшись с духом, он нагнулся и посмотрел. Ему хватило секунды, чтобы осмотреть всю кабину. Выпрямившись, мужчина посмотрел на небо.

— Да, — только и произнес он. А потом, громко засвистев какую-то старенькую мелодию, начал медленно подыматься вверх по склону. На пустынном шоссе ему показалось, а может, так оно и было на самом деле, что далеко впереди мелькнули две черные точки. Мелькнули и пропали в лучах яркооранжевого закатного солнца. «Для кого-то закат — это рассвет», - подумал мужчина. И вдруг понял, что он знает, что такое новая и лучшая жизнь.

33

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Мандала

Мандала

НЕТ ВЫХОДА

— На повара надо учиться, — говорила мамка Наташке. — У кастрюль не пропадешь. Мамка всегда правду говорила, знала, чего для дочки лучше. Сама всю жизнь на молокозаводе прокормилась, домой таскала пакеты со сливками, сметаной, масло опять же. Привязывала на толстый живот, масло в лифчик пихала. Наташка помнила горячие, потные эти пакеты. Запах матери, как не завязывай, сливкам передавался. Но никто не брезговал — мели, как миленькие, добрели и расцветали — кто чем. Старшему брату впрок пошло — в армию взяли в десант. Младший с восьми лет уже в колхозе подрабатывал, деньги домой таскал. Одной Наташке не повезло. Живот наела к 16 годам, только в отличие от братьев, нескладная получилась — кучковатая, на тонких ногах. И прыщи Наташку одолели — исклевали все лицо.

— В папашу удалась, в страшилу этого, алкаша, — жаловалась мать соседкам, проклиная угоревшего мужа. И Наташке высказать не стеснялась: — Не горюй, доча. Езжай в город, там на всякую жопу найдется хрен с винтом. +++ Хрен с винтом нашелся скоро, недельки через две, как Наташка в ПТУ поступила. Куда еще — с одними тройками. Банальная пьянка в рабочем общежитии. Рядом рынок. На огонек даги забежали с «Агдамом». Эти по одному не ходят — всегда отарой, как овцы. Осели в соседней комнате, где всего две девчонки были, остальные на выходные разъехались. Наташка уже раскладушку достала из-под кровати, спать собиралась. Ее, как новенькую, посреди комнаты уложили, ночью девки через раскладушку прыгали, иной раз и заваливались. Не успела, ворвалась пьяная гортанная ватага, потащила соседок на «Агдам», и Наташку прихватили. Такое вышло волшебное приключение, первый золушкин бал. И волновалась Наташка, как принцесса, радовалась, что не успела смыть ленинградскую тушь, полкило тонального крема и намазать прыщи муравьиным спиртом. В темноте, в дыму, в угаре Наташке сразу достался кавалер — нежный лезгинский мальчик с сахарными зубами и лаковыми ресницами. Впился в Наташку, больно совал везде жесткие ручонки, слизывал тональный крем, а потом поволок пьяную в соседнюю комнату. Наташка ничего не успела разобрать. «Агдам» сделал доброе дело, ощущения расплавились, растеклись по сиротской койке. Мокро было, жарко, потому что, отдышавшись прямо на Наташке, лезгин зашел на второй, такой же короткий круг. +++ Неделю Наташка ждала своего принца, чувствовала — придет. Так и вышло — даги в общагу слетались часто, как на запасной аэродром.

— Привеееет, — сказала она мальчику с лаковыми ресничками.

— Чиво тебе? — осведомился принц и сплюнул сквозь сахарные зубы. Ему уже сказали кунаки, на кого по пьянке полез, на самую страшную из здешних баб. Тут мальчик чего-то и вспомнил — как член замывал в раковине от крови. Ничего, кроме омерзения у него не вызывала эта вчерашняя целка, и правда страшная, как смертный грех.

— А как тебя зовут?.. — сделала Наташка последнюю кокетливую попытку.

— Иди нахуй! Я свой член не на помойке нашел, поняла? Наташка поняла. И не удивилась совсем. Мамка ее хорошо подготовила, внушила, что выпендриваться нечего. Спасибо, что хоть по пьянке любви досталось. Глядишь, еще перепадет. +++ Перепало совсем другое — задержка, тошнота, рвота в помойное ведро — на практике Наташка поняла, что чурка отметился в ее теле, застрял. На пятом месяце покаялась матери. Сперва хотела, как многие девчонки, на аборт — но денег не было. Потом водку пыталась в матку залить. Сантехники в рабочей общаге часто с матами выкидыши из канализации выковыривали.

34

Потом оставалось родить без единого писка и подушечкой, и в полиэтиленовый пакет. Не решилась Наташка. Повинилась. Мамка вздохнула и почему-то обрадовалась даже.

— Не плачь, доча. Мужика тебе, похоже, не видать. Зато ребенок будет. Дочку родила Наташка. Таньку — черненькую, с лаковыми ресничками.

— Ой, доча, лялька-то какая красивая! — всплеснула руками мать. — Да кто ж тебе такую подарил?..

— Какая разница… — говорила повзрослевшая Наташка. +++ Недолго побыли они на мамкиных харчах. Приехали в общагу, когда Таньке три месяца исполнилось. Наташка знала — у кастрюль не пропадет, и девчонки помогут с дочкой. Так и вышло. А потом Наташка увидела своего принца, который из общаги по-прежнему не вылезал. Она уже знала, что зовут его Мамед, что двадцать ему, что в Дагестане невеста есть. Наташка на принца посмотрела мельком и спряталась за дверью. А чего ей — у нее же Танька есть. Но заметила, что чюрка замер, с места не сдвинулся, глядит вослед. И началась у Наташки странная полоса. Приходил этот самый Мамед каждый день. Терся у комнаты. Иногда и отару с собой приводил. Наташке

сквозь с т р о й продираться приходилось. Наконец, принц решился: — Покажи ребенка, — робко так сказал. — Парни говорят, что моя. Покажи… И Наташка показала Танюшку случайному отцу, зеркальное его отражение. Мамед взял девчонку на руки и побежал в свою отару — для экспертизы. Отара зацокала языками, похвалила и Таньку, и Мамеда, что да, красивая дочка получилась, наша девочка, наша. Так началась странная семейная жизнь. +++ В общей сложности прожили они девять лет. Сожительствовали, конечно, какой уж там ЗАГС. Таньку лезгин полюбил, называл Матлюбой — в честь мамы своей многодетной. Наташка сперва смеялась, потом перестала. Она вообще рот не могла открыть толком — зубы вылетели уже на втором году. Пьяный лезгин Наташку воспитывал — бил по-черному, за малейшее слово, за любой неправильный жест. А потом наваливался на окровавленную, насиловал часами. И молился чужому своему богу, жаловался, что русская баба всю жизнь испортила.

Маячила далеко, на юге, светлая, как гурия невеста, на которой Мамед так и не женился. А все ты, сука! Подставилась, джаляб! Если бы не дочь, ах, если бы не дочь!.. Наташка на работу ходила в синяках, пока заведующая детсадом — именно возле детских котлов повариха притерлась по мамкиному завещанию — пока заведующая не пошла в милицию. «Присмирел» Мамед — лицо больше не трогал, бил по животу, по почкам. +++ Когда Наташка попала в хирургию с разрывом селезенки, поняла — недолго ей осталось. Тихая потусторонняя радость грела ее, пока врач допытывался — обо что так припечаталась, а может, ударил кто? «Танюшку мамка прокормит. И братья помогут — я для них блядь, а дите ни в чем не виновато». Шрам на Наташкином животе заживал долго, но на работу она вышла быстро — кормить Таньку на что-то надо было. Мамед молчал, дрожал от страха и ненависти. В нем тоже что-то сломалось — понял, что надо решать. Думал, что Матлюбу успеет отдать брату, тот к матери увезет, а то и дальше, в Азербайджан, к родне, там русские не достанут. «А может, закодироваться?» — и такие мысли мелькали. И от безвыходности, от загнанности в угол он опять напился. Не дома — у брата. Вернулся домой на автопилоте — а в квартире тихо. Понял, что Наташка прочувствовала, девчонку увела, и сама сбежала. Ярости не было выхода. Залез в шкаф, схватил пару наташкиных платьев, порвал в клочки, ебнул об пол кастрюлю с супом, схватил столовый нож, воткнул в стену пару раз и вдруг успокоился. «Убью, — подумал облегченно. — Завтра прямо в садике и зарежу». И завалился спать. +++ В три часа ночи Наташка вошла в квартиру. Тихо прошла на кухню — посмотрела на заляпанный пол, увидела в коридоре ошметки платьев. Подошла к Мамеду. Он спал на спине, чуть похрапывая. Трехдневная щетина не портила молодое лицо — ни одного прыщика, теплая смуглота и румянец. Лаковые ресницы, сахарные зубы светят из полуоткрытого рта. Одна рука на груди, вторая свешивается с дивана, и продолжение ее — мирный столовый нож. Наташка наклонилась, аккуратно освободила нож, потрогала широкое лезвие. Ножи она точила сама — повара за этим делом всегда следят… +++ Следователи насчитали больше пятидесяти ударов — и колотые, и резаные, и вообще по касательной — промахивалась Наташка, но изрешетила основательно. А умер Мамед, видимо, быстро — Наташке повезло. Наверное, как цыпленка, она начала потрошить его с шеи. В милицию не звонила, так и заснула рядышком, в крови, прижав лезвие к животу с багровым швом. Спала спокойно — впервые за много лет. И только утром ответила на звонок заведующей: — Приезжайте, Людмила Иванна, я Мамеда зарезала. Она и на суде не плакала, почти не отвечала на вопросы, тупо улыбалась и пожимала плечами. Никто и не ожидал: за Наташку вступились все, даже дагестанская родня сказала, что слишком Мамед усердствовал, перегибал палку, его предупреждали. И врач, который Наташку оперировал, на суде выступил. Наташке приписали аффект и дали два года условно. Ну, так, для порядка. Срок она отбыла у родных кастрюль. Возле них не пропадешь. Растолстела до необъятных размеров, мужичок какой-то обнаружился рядом, Танька в школу ходит — вся в мать, одни трояки. Ну, вобщем, все, как у людей. Только недавно я решилась спросить у нее — как же осмелилась, неужели не страшно было.

— Да, дурак он, Мамедка, — отмахнулась Наташка. — Не засни — меня бы похоронили. Я первая успела. Она подумала еще немножко и говорит: — Ты думаешь, я его из-за себя убила? Да похер — всех баб мужики бьют. Зато теперь мою Таньку никто Матлюбой не будет называть. Матлюба, блять! Вот ведь козел...

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

Убить Маргариту — Девчонки говорят, она вернется в сентябре, — сказал за ужином муж. — Скорее бы, надоело рулить. Кира не сразу подняла глаза от тарелки, анализировала голос. Отметила — никаких тревожных модуляций. И лицо не вписывается в сценарий. Должно быть нарочито спокойным, а у него на физиономии неприкрытое удовольствие — хотел обрадовать. Ну, да — есть причина для радости. Снимет он с себя, наконец-то, ненавистную административную должность, уделит больше времени частной клинике, деньги потекут в семью широким ручейком. Выходит, возвращение Маргариты — антикризисная мера.

— Странно, — забросила пробный камень Кира. — Чего ей не сидится в райцентре? Там все, чего так долго ждала — любимый муж, маленький ребенок…

— А тут старший сын-студент без присмотра, больные родители, квартира, — пустился в рассуждения муж. «И ты» — молча добавила Кира.

— Может, мужик ее нашел стоящую работу в городе — откуда я знаю, — пожал плечами муж. — В любом случае, здорово. Правда, Кирюша?

— Конечно, здорово, — согласилась Кира, убирая со стола. …Семья — жизнь на кромке морского берега. Живешь от прилива до отлива. Волна то накатит, то уходит, обнажая придонный мусор — осколки битой посуды, желейные пласты мертвых медуз, гниющих мальков, колтуны водорослей. Но ты знаешь — прилив обязательно вернется, смоет наносную чепуху, захлестнет родной соленой волной. А еще чувствуешь, что там, на глубине, ковыляет, выписывает кренделя щупальцами спрут супружества — страж, хранитель, неподвластный течениям и штормам. Иногда отлив затягивается. Луна сходит с ума. В такие дни не торчи на берегу, не жди спасительной волны. Вон там, налево — пирс. Тебе туда, где штормит, где подхватит чужая волна. Никто и не заметит временного отсутствия. Зато никаких упреков от тебя не услышат — где был, что делал, что вообще происходит? Это и не месть вовсе — равновесие в природе. Кира жила без иллюзий, но в полной уверенности: мужа, как и ее саму, при малейшей угрозе со стороны, при чьей-то попытке изменить вечный порядок вещей, накрывает ледяная ярость — знай свое место, даже не пытайся. И не надо давить на жалость — тебе не давали повода к большему. И не надо путать Божий дар с яичницей. У тебя всего лишь яйца, случайный мой прохожий, а семья — Божий дар. Ты не знал? Извини. Кира жила без иллюзий — легкая, свободная: — Смотри там, не теряйся в женском коллективе, — говорила мужу, — еще подумают, что подкаблучник. А сама знала — не подумают. И в голову никому не придет. Маргарита появилась лет десять назад — вот так же, за ужином.

— Нашел приличного врача, наконец, — поделился муж. — Знаешь, Кирюша — она умница, с амбициями. Можно заведование доверить. Умницу Кира видела пару раз, оценила по-женски. Правильное лицо, стройный рост, чистая кожа, волосы, глаза — все хорошо, положительно и… невыносимо скушно, господа. Правда, у положительной Маргариты обнаружилась биография — ребенок от женатого мужчины. И вроде бы ребенок — не безотцовщина, и Маргарита — не совсем одиночка, потому что женатый мужчина с чувством долга, и видимо, вообще с чувством — опекает и сына, и лишенку. Экий диссонанс, — отметила Кира, — а с виду тишь да гладь, порядочная такая, не прикопаться. Отметила и забыла. Семья — море. Как выяснилось, Каспийское — от безвыходности доброе, затихающее, теплое. Через много лет того, что браком не назовут, отливы стали реже, приливы — тоже. Штиль, нирвана, счастье на стерильном, обустроенном берегу.

— У нас такая Санта-Барбара, — известил муж. — Марго выходит замуж.

— Ну и что? Нормально — должно же было хорошей женщине повезти.

— Ты не понимаешь — она за этого своего, за женатика, выходит замуж. Святочная история, честное слово. Индийское кино. Семнадцать внебрачному ребенку, и вот его родители

соединяют судьбы через много лет. Он вырастил двоих детей и сейчас, выполнив отцовский долг, ушел к любимой женщине. Она ждала его все эти годы — лепота, лубочная картинка. Есть, правда, пострадавшая сторона — жена героя, которой давно за полтинник, но этот факт не портит живописное полотно. Кира умилилась. Особенно Маргарите — с виду такая вся библиотекарша, а гляди, какие страсти…

— Марго беременна, — продолжал муж. — Называет своего женатика исключительно «супругом». Смешно, ей-Богу…

— Трудно рожать под сороковник, — посочувствовала Кира. — С другой стороны, понятно — ребенок, как символ… Вот чего Кира не поняла, это причины очередного, нежданного прилива. Длительного — несколько месяцев прожила на пике весеннего шторма.

— Что с тобой? — спрашивала удивленная Кира.

— Ты моя любимая, — шептал немногословный муж, — ты моя единственная… Беременную Марго Кира увидела через три месяца, когда и правда наступила весна, и в больничном дворе черными пятнами парили вскопанные клумбы. Кира подкатила из-за кустов сирени к служебному входу. Муж заметил ее издалека. Марго стояла спиной, что-то говорила. Кира отметила ее сглаженную поясницу, подумала, что беременность со спины еще очевиднее и вышла из машины.

— Здравствуйте! — весело сказала Кира и весне, и теплу, и мужчине, и беременной женщине. Маргарита обернулась и растерялась. Розовая волна залила жалкое лицо, бледность накатила следом. «Как море, — холодно подумала Кира. — Прилив и отлив». Руки Маргариты легли на живот, рефлекторно — на самое дорогое, а потом спохватились, засуетились, и рот искривился в улыбке, и послышалось преувеличено радостное: «Здравствуйте, Кира Олеговна». Все было так ясно, так отвратительно очевидно, так смешно, что Кире стало стыдно за всех — за себя, за брюхатую Маргариту, потерявшую бдительность и мозги к чертовой матери, за своего мужа, который глупо улыбался, глядя на Киру. Конечно, на Киру, а на кого еще.

— Поехали! — сказала она мужу и тепло кивнула Маргарите. — До свиданья. По дороге заехали в супермаркет, муж складывал в тележку красивые упаковки, Кира отвечала невпопад. Ночью она загодя выбралась из прилива, сослалась на головную боль, ушла в кабинет. Меньше всего ее интересовал мужчина, оставшийся на двуспальной кровати. Там все было ясно, там работала верная мультифакториальная модель — совместная

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

работа, красивая женщина, плюс жалость к ее роковой, блядь, судьбе, плюс обычное любопытство — такая ли праведная, такая ли монашка, как кажется. И удовлетворение: не такая — живая и голодная, и в полной готовности строить новую любовь, новую жизнь. Кира не сомневалась — эту готовность муж скоро и однозначно пресек на корню. Но годами водил Маргошу на поводке — как отказать себе в удовольствии? Ну, задело его слегка Маргаритино замужество — а кого бы не задело? Сорвалась с поводка, все-таки. Отсюда и прилив, и очередное погружение в жену — с головой. Маргарита Киру тоже не особо интересовала. Да, по этому реальному адресу откатывалась когда-то семейная волна. Да, Кира в свое время прошляпила, недооценила, недодумала — теперь-то чего, после драки, кулаками махать. Подумаешь, качнуло нищенку Маргошу, былинку на ветру, к чужому мужу — это Кира с жалостной брезгливостью понимала, сама женщина. Кира по другому поводу курила сигарету за сигаретой и отхлебывала из бутылки коньячок. У нее все тело ныло от соблазна — войти нежданным персонажем в святочную историю, в это блядское индийское кино про вечную любовь, про воссоединение двух сердец. Кире жутко хотелось поржать над наивным женатиком, упивающимся Маргошиной преданностью и макнуть в лужу Маргошу с ее круглым животом, который она так отчаянно защищает. Правильно делает — ну, не забавно ли опять растить безотцовщину? Дубль два. Кира решила от соблазна не отказываться. Закупорила коньячок и сладко заснула.

— Маргарита уезжает в район — ее «супругу» там должность предложили, — рассказал муж назавтра. — Сегодня обрадовала. Опять мне заведование принимать — так не хочется... Кира успокоила: — Ну, она же не навсегда.

— Похоже, насовсем, решительная такая.

— Ее можно понять. Если менять, то все — вплоть до географии, — сказала Кира с улыбкой. «Жить хочет Маргоша, — думала Кира, перемывая посуду. — Молодец, все правильно сделала. Черт с тобой — живи». …Семья — море. Кира всегда об этом помнила. Ее не обманывали два года штиля, масляной застывшей воды.

— Семья — море, — повторила Кира, глядя в зеркало. И увидела там женщину со штормовым лицом. Выбор невелик — нырнуть с пирса или убить Маргариту. Кира сделает и то, и другое.

35

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Упырь Лихой

Как я сдавал Ягу Превед, меня зовут Почепа Станеслав, и я вам сиводне расскажу, как быстро и без особава напряга сдать Ягу. Нет, камраде, Яга — это не то, что продается в черных банках со следами кошачьей лапы и воняет кошачьими сцаками. Яга — это единый государственный экзамен. Он так назван в честь неибацца древнего фольклорного персонажа. Слухи про Ягу ходили в нашем 19 квартале давно, но ни один пацан ее ни разу не сдавал. Тетя Вера с тетей Леной объяснили на обществознании, что это лицемерные заигрывания режима с населением, в целях прикрыть его антинародную политику. Яга создает у народа иллюзию равных образовательных возможностей для всех граждан, а на самом деле ее придумали, чтобы такие пацаны как я не поступили в институт. Ну типа как унитазы в бесплатных туалетах приделывают к стене на уровне твоего пупка, чтобы ты типа не вставал на них ногами, а на самом деле их просто некому мыть, потому что мэрия пиздит себе зарплаты уборщиц. Поэтому приходится срать в кустах и учиться на Общинных Педагогических Курсах. Что такое ОПК? Объясняю для ботаников и лахоф, которые учатся в государственных школах. ОПК — это пиздатая вещь, которую когда-то давно создали родители, считающие, что в государственных школах преподают хуйню. В государственных отстойниках детям все время врут. Например, что поляков в Катыни расстрелял Сталин, что Ельцин был отцом русской демократии, а Сибирская провинция исторически все равно принадлежала Китаю. Сначала родители отказались доплачивать за предметы, которые минобразования не включило в Базовый Комплект, а потом совсем отказались от БК. Специально для лахоф: они сами отказались, их никто не выгонял из-за того, что они типа такие бедные. Тетя Вера говорила, что когда появились первые ОПК, по домам стали шароебиться социальные работники. Они отбирали детей и увозили их в детдома, потому что родители типа ущемляли их право на образование. Потом первые общинники взорвали несколько собесов и обнесли свои кварталы заборами с колючей проволокой. Специально для лахоф: это мы поставили заборы, а не мэрия. Очень надо мэрии ставить какой-то там забор. Что-то я отвлекся. Итак, что взять с собой, чтобы сдавать Ягу? Шокер. Желательно хороший, китайский, для крупного рогатого скота. Дальность импульса — десять метров. Белорусский не берите. Слезоточивый газ. Желательно «Байерсдорф», а не белорусскую «черемуху». Поясняю: от «черемухи» перхают все, а молекулы «байера» липнут непосредственно к слизистой противника. Резинострел «Ариец» Тульского оружейного завода. Пробивает объект на расстоянии ста шагов. Кондомы. Желательно китайские, потому что они проверены электроникой. Финский нож. Желательно из китайской стали, но и белорусский сойдет. Ручку, карандаш, стирательную резинку. Хлоргексидин. Многие спросят: нахуйа резинострел, если есть шокер, и кому нужен слезоточивый газ? Вапрос сам по себе глупый: нормальный пацан должен носить с собой полный боекомплект, когда выходит за границы своей общины. Ахтунгу, канешна, хватает кондомов, смазки и газового баллончика.

36

Еще у чоткого пацана должен быть при себе автошокер, чтобы ни одна гнида не разбила его джип, пока он занимается пацанскими делами. Есть, канешна, вариант «цветочный горшок с балкона», но около домов мы тачки не ставим. Вопщем, теперь вы полностью экипированы для сдачи Яги. Да, совсем забыл! Шины на вашем джипе должны быть всесезонные самозатягивающиеся или пористые, иначе ни до какой Яги вы не доедете, и вас выебут по дороге местные пацаны. Вопщем, я собрался еще до рассвета, проверил заряды, наточил карандаш, сжевал краюху хлеба из общинной булочной, завел свой «Черри» и пошел будить общинного охранника дядю Коляна. Он по ночам всегда дрыхнет, забор все равно под напряжением. Электричества у нас дохуища, потому что на острове всегда сильный ветер. Опять же, лохам для справки: нас никто не «отключал за неуплату», просто кагбе мы не такие идиоты, чтобы платить за ваш жиденький ток по четыре тыра с носа. Дядя Колян протер глаза, накинул камуфляжный пуховик и поперся сразу ворота отпирать, я его еле оттащил. За забором валяются, кстати, живописные трупики сусликов, голубей, крыс, собак, оленей и прочего бродячего говна, которое лезет на сетку. Попадаются и бомжи, им адин хуй помирать. Вопщем, дяде Коляну надо с общинным самогоном завязывать. Ладно, я сам рубильник повернул, вывел «Черри» и поехал навстречу своему лучезарному будущему. Еду по Черной дороге мимо заброшенной школы и путяги, мимо кадетского корпуса МГЕР, мимо памятника корюшке, которая спасала население от голода в 2020 году. В Старом городе выбежали на дорогу трое местных с копьями, метили в покрышки. Я даже резинострел доставать не стал, одно слово — школота. Так, прижал одного бампером к забору, чтобы понятия выучил. Этот гандон смешно дергался и орал, а мне чо, бампер-то резиновый. Еду дальше, мимо дома быта, где китайцы своей электроникой торгуют. Там все культурно, под полом точечные шокеры, оружие можно при входе сдавать. И охраняемая стоянка. Это я пишу специально для тех лахоф, которые думают, что на нашем острове одни дикари живут. У нас за Хвостохранилищем даже китайский автосалон есть. Я уж не говорю о китайском контейнерном терминале и дополнительном терминале на намывной территории у дамбы. Еду дальше — девочка на дороге лежит. Тоже проходили, это местная гопота для лахов трехмерные обманки кладет. Попадаются и реальные девочки — проститутки там всякие или просто самогона перепили. Эти обманки еще и кричат как резаные, когда ты уже проехал, вопщем, хуй проссышь, где реальная блядь, а где нет. Объезжать все равно себе дороже. Вот у нас ОБЖ вел дядя Толян, поэтому наши пацаны умеют делать обманку «ведутся дорожные работы». Правда, знаков мы больше не ставим, потому что эти самые работы давно уже не ведутся. Просто рисуем трехмерную яму и полосатый заборчик. Короче, оно и видно: наша Община — лучшая в городе. У нас образование самое престижное. К нам даже из других общин пацаны просятся, но у нас очень строгий отбор. Я без эксцессов проехал по набережной и вырулил на берег, чтобы попасть на

Прорыв Блокады. Ваще-та, из квартала раньше можно было выезжать сразу на Прорыв, но узкоглазые купили наш кусок Прорыва и берут бабло за въезд, типо скоростная магистраль. Скоро они и здесь берег перекопают, чтобы нельзя было на внедорожнике проехать, но меня в РФ к тому времени уже не будет. Еду на первой скорости, под колесами шуршит галька и плещется вода. Впереди еще несколько таких же «Черри», тоже кто-то по делам едет в такую рань. Правильно, это тебе не самопальное пиво хлестать до утра, а потом бегать с копьями. Образование — очень важная вещь, оно делает вас Небыдлом. Небыдло — это надежда нашей славянской нации, так нам объяснил дядя Толян. Антинародные СМИ всячески пытаются внушить нам, что «чистокровных русских» не существует, да и вообще, нет такого народа, а есть какая-то «этническая группа». Специально для лахов: русские существуют, и я — один из них! Короче, я там задумался о судьбе славян и нечаянно въехал в тростники. Давлю на газ — нихуя. Вылез, чтобы позвать кого-нибудь, и начал проваливаться в коричневую жижу. Забыл, что там болото. Сверху сухой тростник лежит, как будто там земля, но если надавить, из-под него вода сочится. А времени в обрез, и следующая Яга только через год! Вопщем, если хотите как следует сдать Ягу, не пожалейте несколько юаней на автобан. Слава Будде, какой-то китаец мимо на амфибии проезжал, они тоже суки экономные. Кинул мне трос и вытянул. Глазенки щурит и ржет: мол, на «Черри» только русские лохи гоняют, а умные китайцы покупают амфибии «Грейт Волл». Ниче, сдам Ягу — поржешь у меня, гепатит. Въехал на Прорыв — слева солнце встает, справа волны плещутся, и воздух тут особенный, такого больше нигде нет. Даже уезжать отсюда никуда не хочется, все-таки это моя Родина, и я должен ее любить несмотря ни на что. Опять задумался, чуть этот самый прорыв не пропустил. Дядя Толян рассказывал, что раньше тут была кольцевая, потом случилось какое-то наводнение, или они там ничего не ремонтировали, или с самого начала плохо построили. Короче, кусок кольцевой размыло к чертям собачьим. Бибикаю этим впереди: типа войдите в положение, я на экзамен опаздываю. Паромщик меня заметил, покрутил пальцем у виска. Погрузил одну машину и поплыл к тому берегу. Эти из своих джипов повылезали, меня обступили: пацан, ты че, рамсы попутал? Ты че, типа самый умный, да? Тебе за это нужно место уступать? Мы церковно-приходскую школу кончали и всего в жизни добились, а тут какая-то шелупонь из 19 квартала права качает. Чо делать, выхватил шокер из-за пояса и хуяк, хуяк! Эти в собственных сцаках валяются, а джипы-то все равно на дороге стоят! Во я дебил! Сбоку-то парому негде пристать, там гранитные валуны лежат. Вопщем, пока паромщик ту тачку на другой берег возил, мне пришлось у этих уебанов в обоссанных карманах рыться, вынимать ключи и отгонять их колымаги назад. А тачилу говнюка, который больше всех выступал, я вообще с дамбы столкнул, типа если всего в жизни добился, то сможет и до хаты добраться пешедралом. Паромщик перестремался, и я тоже. Ему ведь ничего не стоит на середину уплыть. Слава Будде, тупой попался, кричит: «Я тебя довезу, только этой своей хуевиной меня не бей!» Понятное дело, в РПЦШ логике не учат.

Дальше я ехал почти без эксцессов — разве что стреляли пару раз из-за деревьев. Сверился с навигатором. Вот она, ограда с колючей проволокой, а за ней — корпуса ОПУМ. И транспарант: «Добро пожаловать в Объединенный Петербургский Университет им. Д. А. Медведева!» Перед самыми воротами — огромная яма и знак: «Ведутся дорожные работы». Во студиозусы тупые, до сих пор детсадовским гоп-стопом балуются. Я даже скорость сбавлять не стал. Блядь! Только что видел эти самые корпуса, и тут сверху земля сыпется. «Черри», конечно, не пострадал, по нему хоть перфоратором колоти, ничего не будет. Китайцы лучшие тачки в мире делают. Зато я грудью врезался в руль, думал, так на месте и сдохну, даже дышать не мог целую минуту. Помедитировал, оклемался немного. Голову из ямы высунул. Блядь! Мне пизда! Прямо на меня едет огромный танк, шум как от вертолета, гусеницы в рыжей глине. Какой я дебил! Нет никакой Яги, это они нарочно заманивают таких пацанов как я, чтобы убивать! Не помню, как выбрался из ямы. Танк вдруг остановился, люк открылся, и оттуда вылез пацан моих лет. Одет он был как-то странно: в черную шляпу с такой высокой хуйней наверху, в черное пальто с низкой талией и черные штаны. А по обеим сторонам морды у него свисали длинные черные локоны, как у Пушкина, только намного длиннее. Пацанчег помахал танку и приказал: — Ждите меня здесь, и вот это гепатитное ведро достаньте. Я, конечно, обиделся за свой «Черри», но виду не подал. Мои родители, паходу, не олигархи, чтобы сыну на день рожденья танки дарить, но это не повод оскорблять гордость китайского автопрома. Этот поклонился, шаркнул ножкой и говорит: — Здравствуйте, меня зовут Давид Койн. Не будете ли вы так любезны показать, где принимают единый государственный экзамен? Я тоже шаркнул берцами, сделал реверанс и отвечаю: — Здравствуйте, меня зовут Стасег. К сожалению, я сам не в курсе, где принимают этот экзамен. Боюсь, что нам предстоит выяснить это вместе. Давид поправил на груди автомат, и мы пошли навстречу своему будущему. Кругом ни души, в окнах стекла выбиты, бетон крошится, арматура торчит и шелудивый олень щиплет траву на газоне. Я еще спросил Давида: «Ты уверен, что здесь люди учатся?» Идем дальше — на поваленном дереве сидит абориген с копьем. То есть не абориген, а таджик. Сидит себе, думает о чем-то, вдруг хуяк — бросает копье. Мы еле пригнуться успели. Давид сразу за автомат схватился, таджик орет: «Не ситриляйте!» Оборачиваюсь — тот самый олень. Наверное, чурка шашлык решил изжарить, пока суд да дело. Этих белохвостых оленей расплодилось до чертовой бабушки, даже полярных волков разводить пришлось — не помогает. Я уже эту оленину видеть не могу, меня бабушка закормила оленьими котлетками. Таджик вытащил копье из тушки, достал мачете и начал шкуру сдирать. Во дебил, скоро Яга начнется, а ему жрать приспичило. Давид его дулом в жопу ткнул, чтоб дурью не маялся. Муслим ноет: — Никуда ваша шайтан-контрольная не денется, а мой олен студенты спиздят! Я

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени. там уже был, там нет никого. Я щас быстро сделаю шащлик, и вас дотуда доведу. Давид морду скривил: — Доведет он, Йехошуа бин Нун, ёбаный в рот. Короче, плюнули и пошли дальше. Видим — площадь, здоровенная клумба с красными тюльпанами, и в середине торчит памятник вождю. Тетя Вера нам рассказывала на истории, что это бывший президент, которого в 2020 году застрелил уральский химик-анархист. У клумбы стоит пацанчик и гладит полярного волка, а волк к нему ластится и мордой трется о штанину. Пацан как пацан. Мало ли на улице парней с волками? Но я заметил что-то такое в изгибе его спины. Нормальные пацаны так не стоят. И футболка на нем короткая, а штаны без ремня, и виден крестец с тремя ямочками. Я на всякий случай достал «арийца» и как бы в шутку на пацанчика направил. Этот засмеялся и жопу прикрыл. Потом к нам вместе со своим волком подруливает: — А вы тоже пришли сдавать госэкзааамен? Я отвечаю: — Что значит «пришли»? Мы приехали! Я не такой идиот, чтобы пешком ходить.

— А я как раз пешком хожу, — говорит пацанчик. — Это для здоровья полезно. Давид на него посмотрел с жалостью и сказал, что он либо совсем непуганый отморозок, либо святой. Мальчик с волком начал втирать что-то про графа Толстого и непротивление злу насилием, как вдруг раздались противные звуки, как будто коту прищемили яйца. И еще такое: «Тук-тук, тук-тук, тук тук тук тук тук тук тук!» Пыль столбом, топает отряд мгеровцев. Все в трехцветных майках и шортах, а на головах красные шапочки, похожие на женскую пелотку, только не с волосами, а с фигуркой медведя. У двух мгеровцев на шее висят такие круглые банки, по которым они колотят палочками, а еще у одного — длинная блестящая хуйня, из которой вылетают эти пердячие звуки. Пиздоголовые остановились перед памятником и покидали на газон цветы, хотя там и так тюльпанов навалом, живых, а не срезанных. Потом встали на колени у пьедестала и начали его целовать, а какой-то мгеровский ахтунг об него еще и ширинкой тереться начал — наверное, на счастье. Мы с Давидом и с парнишкой тоже подошли и потерлись, только с другой стороны. Мало ли, может, это у местных ритуал такой. Тут подлетает бородатый мужик в черном платье до пят и орет: — Как вы смеете оскорблять Великомученика Владимира? Я: — А кто его оскорбляет? Мы же не ссать к нему пришли, а просто выразить типа свое уважение. Этот посветлел лицом: — Ааа, тогда ладно. Только подходить нужно спереди, а не сзади. Чему вас только в РПЦШ учили… Смотрю — мгеровцы к дядьке в платье на коленях поползли и правую руку ему целуют. Мы с Давидом на всякий случай за ними повторять не стали, а парнишка с волком тоже на колени встал и руку дядькину чмокнул. Дядька в платье ущипнул его за щечку и спрашивает: — А ты почему не в форме, зайчик?

— А меня из МГЕРа выгнали за то, что у меня два папы. Дядька мигом помрачнел, взмахнул рукавами и зашагал прочь. А я говорю: — Так-так… Два папы, значит? Так ты пидорас! После Яги напомни, чтоб я тебе на клычару навалил. Этот реснички опустил, жмется к своему волку, и у волка тоже вид такой, будто молофьи объелся. Че с них взять, с ахтунгов… Похлопал пацанчика по ямочкам и говорю: — Не ссы, пидорас, мне с таким как ты даже базарить западло, а не то что в

хавальник совать. Я лучше матрас выебу, чем такого как ты. Этот кивает, типа согласен. Мгеровцы уже заходят в здание с трехцветным флагом, за ними — чурка с оленем на плечах, ахтунг с волком, Давид с автоматом и какая-то пизда в телогрейке, длинной ситцевой юбке и платочке с розочками. Я замешкался немного, тоже захожу. Там Давид и чурка спорят с охранником, типа в здание можно заносить только травматическое оружие, а у них боевое. Запомните, камрады, либо вы бегаете с копьем как тупые дикари, либо сдаете Ягу! Волка велели привязать в гардеробе, а оленя повесили на крючок и выдали чурке номер. Пока охранник с этими тремя разбирался, я спокойненько потопал за пиздоголовыми и оказался в большущем зале. В дальнем конце стоял какой-то странный высокий столик с кривой столешницей. Не знаю, что они на него ставят, оно же все скатывается и падает вниз. За столиком на стенке висит статуя — мертвый человек с дыркой в боку и с гвоздями в руках и ногах. И в самом зале много-много столов и стульев. Тут пиздоголовые женского пола вытаскивают откуда-то красные и синие помпоны, начинают ими трясти, прыгать и орать: Эй-эй, Учи английский веселей! Развивай скорей в НИИ Нанотехнологии! Потом одна вскочила на парту, сделала сальто и свалилась в проход. Я к ней сразу подбежал, думал, она себе голову разбила. Не, нихуя, только шапку-пизду помяла. Она так странно на меня посмотрела, как будто ни разу парней вроде меня не видела. И отползает, отползает на локтях. Я пожал плечами и отошел. Больно надо комуто помогать, когда на тебя такая реакция. Эти снова запрыгали и заорали: Эй, эй, Учи швейцарский веселей, Едем мы в Швейцарию К адронному коллайдеру! Может, я чо-та недопонял, когда иностранные языки учил? Правда, у меня нормальных учебников не было, только иностранные фильмы с такими словами внизу, называются «субтитры». И в начале каждого фильма какой-то дяденька пугает: «Релиз сайта три дабл ю гейфильмов точка нет. У нас гейфильмы есть». Типа не надейся, мелкий, что посмотришь и забудешь, у нас этих фильмов еще триста тысяч, и все с субтитрами. Я когда маленький был, мне тетя Таня говорила, что если я буду плохо учиться, этот дяденька придет во сне и схватит за жопу руками-ножницами. Я когда двойки получал, целую неделю спать боялся. Еще ходят легенды, что эти субтитры писал тот самый Химик, но я думаю, его на самом деле вообще не было, как Шекспира, а министра завалила его собственная охрана. Потому что Химика никто и никогда не видел. Фильмы, кстати, были совсем не интересные, типа про то, как один ахтунг полюбил другого ахтунга, и стали они жить да поживать и долбоебов рожать типа этого, с полярным волком. Я хоть и плевался, что это ацтой пидарский, но каждый фильм смотрел раза по четыре. Должен же я знать языки! Вдруг все стихло, пиздоголовые расселись за столами и появился тот самый бородатый, в черном платье и черной шляпке типа перевернутого ведра. Кстати, я заметил, что у него на шее болтается золотая статуэтка такого же мертвого человека. Не знаю, может, он БДСМщик какой-нибудь, но я таких наворотов не одобряю. Мало того, что бедного дяденьку к дыбе прибили, так еще и дырку сделали в боку, чтоб туда вставлять. Это ж какими надо быть извергами! Правильно говорила тетя Вера: у нашего правительства политика антина-

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

родная. Жил себе парень, никого не трогал, а потом вот такие мужики в платьях его заловили и пиздец, и им за это ничего не было. А если меня так же приколотят? Или мальчика с волком? Где на них управу найти? Мужик в платье откашлялся и сказал басом: — Оглашенные, живо подняли жопы и сели на заднюю парту! Я спрашиваю: — Кто такие оглашенные? Тут меня сзади кто-то за футболку дернул. Смотрю — это ахтунг. Тащит меня куда сказали. Посадил рядом с Давидом, сам третий стул цапнул и пристроился с другого боку. Этот, который БДСМщик, начал раздавать пиздоголовым тоненькие тетрадочки, и чурке такую же дал. А нам не дал. Сидим, ждем. Тут он порылся под своим косым столиком и достает такую пухлую папку. Типа, это для нас троих. Я говорю: — А как же равные образовательные возможности? Почему вы им такие говнючки дали, а нам такой талмуд? Мужик в платье схватил папку и начал у меня из рук ее выдирать, мол, если что-то не нравится, валите отсюда. Еле отобрал. Открываю — там все предметы перемешаны, и еще какие-то дурацкие вопросы вроде: «Что дал людям Иисус? Варианты ответов: жизнь вечную, рыбы и хлеба, демократию». Ну, я, вроде, хорошо знаю, кто такой Иисус. Это первый анархист, который велел своим сторонникам разрушить храм, где сидели всякие мракобесы и вертухаи правящего режима. Его за это, по-моему, скормили львам или к забору гвоздями прибили. Но никакую вечную жизнь он никому не давал, это я точно помню, такое только в научной фантастике бывает. Ну, чо делать. Поделил все на три стопки, мы достали карандаши и приступили. Ахтунг жмется к моему плечу и шепчет: — Кто написал «Капитализм» — Карл Маркс, Фридрих Энгельс или Олег Лукошин?

— Лукошин. Отвали. Справа Давид щекочет локоном: — Слышь, что Гайдар проводил, модернизацию, приватизацию или ассенизацию? Я прямо запарился им помогать. Потом мне попадается какая-то странная хуйня: эс восемь плюс о два и стрелочка. Показываю ахтунгу: чо такое?

— Дурак, это химия. Чиркнул что-то у меня на листочке, тоже какие-то буковки и циферки. Хули я дурак? Я химию хорошо знаю, и там нет никаких буковок и циферок. Я даже первитин знаю как делать, это тебе не листочки карандашиком говнять. Давид снова шепчет: — Слышь, от кого у них произошли люди, от Адама и Евы, от Ноя и его сыновей или от обезьяны, которую осенила Божья благодать? Ахтунг кладет руку мне на ширинку: — Сколько хромосом в половых клетках мухи-дрозофилы, если в ее соматических клетках содержится восемь хромосом? Ну совсем заебали, честное слово! Вдруг ахтунг встает и говорит: — Мне в туалет надо. Я ему: — Хуясе, мы вдвоем будем за тебя отдуваться, а ты — в сортире сидеть?

— Сам же потом «спасибо» скажешь. — И убежал. Пиздоголовые тоже вскочили с мест и орут: Эй, эй, Учи геномы веселей! Мы за инновацию И модернизацию! И эта снова сальто сделала и со стола упала, ну невозможно что-то делать в таком бардаке!

Сели, заткнулись, дальше пишут. Давид шепчет: — Кто «Кошек» написал, Вебер, Кунин или Татьяна Толстая? Ахтунга долго не было, где-то минут пятнадцать. Я за это время на пятьдесят вопросов ответить успел, и своих, и его. Он плюхается рядом и застегивает сумочку, и пахнет от него какой-то мятной хуйней, а на штанах мокрые пятна. Пиздоголовые в четвертый раз завели свою шарманку, тут у меня нервы не выдержали: — Вы сюда на парад приперлись или экзамены сдавать?! Мужик в черном платье мне замечание сделал, типа, на экзаменах нельзя отвлекать других абитуриентов. Потом я вижу, пизда в платочке семенит к нему и отдает тетрадку, а за ней и другие тетрадки сдают. Дядька в платье берет ведомость и начинает ставить пятерки. Я кричу: — Чо за нахуй, вы же их проверить должны, а потом оценки выставлять? Он бурчит: — Не мешай, мальчик. Потом расправляет рукава и орет басом: — Поздравляю вас, новая смена Великой России! Вы приняты в Объединенный Петербургский Университет! Искренне надеюсь, что вы сделаете правильный выбор и пойдете на факультет Богословия и философии! Пиздоголовые кинули зигу и рявкнули: — Служу Великой России! Побросали помпоны и убежали бухать. Остались только чурка, пизда в платочке и мы трое. Мужик в платье бродит по залу, смотрит на свои «картье» и зевает. Чурка сопит над своей тетрадочкой, мы трое ставим галки в ураганном темпе. Пизда в платочке спрашивает: — Батюшка, когда мы, наконец, домой поедем? Этот теребит статуэтку на груди: — Не знаю, Людмилушка, видишь, тут нехристи пытаются пролезть в университет. Но мы их не пропустим.

— Не потерпим, — поддакивает пизда. Ахтунг поставил последнюю галку и чмокнул меня в счоку. Что за дела? Ну, я понимаю, когда пидорас у тебя сосет, это нормально, а лизаться-то зачем? Показал ему шокер: мол, не балуй. Мужик в платье подплывает, сгребает наши листочки и сует в мусорное ведро. У меня аж челюсть отвисла: — Слышь, брателло, хули ты делаешь, мы старались, на вопросы эти сраные отвечали! Он отвечает: — Да никого это не ебет. Все, брысь отсюда. И пизда в платочке принимается хихикать, это типа так весело, когда трех нормальных пацанов шлет на хуй борода в бабском платье. У ахтунга слезы катятся по щекам. Я его утешаю: — Не ссы, пацан, там с самого начала было понятно, что нас никуда не примут. У них же вся политика антинародная, это ж вертухайский режим, который все равно утонет в тине черной, а сверху китайцы построят один большой небоскреб.

— Бляяя, хочу в Китаааай! — рыдает педрила. — Там культууура!.. Чурка отклеил взопревшую жопу от стула: — Пажалиста, запольни скольки мог! Мужик в платье читает: — Неплохо. Только сейчас две тысячи сороковой год, а не тысяча четыреста шестьдесят первый. В общем, поздравляю, иди дальше своему Аллаху молиться.

— Таки я поступиль или нет? — спрашивает чурка.

— Конечно, конечно, — кивает мужик в платье. — Ты куда хочешь?

— На восточни фокултет, форси учить. Во дебил, он же и так фарси знает. Ясное дело, он там ничего учить не будет, только траву курить.

37

Художественная литература. Хроники нашего времени. И всё. Хотя нет, это еще не конец. Я же вам рассказываю, как быстро и без напряга сдать эту самую Ягу. Вопщем, так. Я думал, батюшка в платье сразу поедет домой со своей дефективной дочкой. Ни хера подобного. Они принялись бумажки мгеровцев собирать в бачок типа мусорного, с амбарным замком. Уж не знаю, зачем. Чурка куда-то слился, Давид наши листочки из ведра достал и говорит: — Моя мама на вас в суд подаст. Она глава Федерального агентства культуры и толерантности.

— Да хоть премьер-министр, — хихикает пизда в платочке. — Мы светским судам не подчиняемся. А батюшка ей: — Не трать времени на быдло. Это стало последней каплей типа народнава гнева. Я вручил Давиду пистолет, а пидару — баллончик с газом. Батюшка почуял неладное, метнулся к двери. Я ему показываю финку: типа еще шаг, и я в тебя эту хуевину метну. На самом деле это, канешна, блеф, я не таджик какой-то, чтоб ножи метать. Но бородатый поверил. Застыл у входа как статуя Вождя. Я спокойненько подошел, поигрываю ножичком. Платье его на ленточки порезал и к стулу этого гондона привязал. У него под платьем оказалась белая рубашка с кружавчиками и фиолетовые лосины, смотреть противно. Пизда тоже пыталась улизнуть, типа такая деловая, но Давид пальнул ей в жопу. Как она орала! Вообще, могла бы и не

орать, у нее там такой слой сала, что его слоновьим патроном не прошибешь, не то что резиновой пулей. Принес бородатому ведомость: — Ну, батюшка, распишись. Этот: — Не буду я ничего подписывать, я лучше мучеником стану за Православную Веру.

— Ладно. Валяй, Давид, впиндюрь этой дуре. Давид снова морду кривит: — Не могу. Мне моя религия не позволяет шиксу ебать. Вот в этот момент, камраде, я понял, что придется реально поработать. И достал из широких штанин свой палавой хуй. Эта начала отмазы лепить, типа спидом и сифилисом болеет. Это им в журнале «Космополитен» такие глупости пишут. Еще там пишут, что при виде насильника нужно орать «Вася!», или «Дима!», или там «Насрулло!» Типа чтобы насильник решил, что ее бойфренд глотает самогонку где-то поблизости и щас надает ему по еблету. Я говорю: — Не страшно, у меня есть современное противозачаточное средство. — И достаю кондом, а потом разрезаю на пизде панталоны. Как оттуда завоняло — ыыыыы! Я уже сто раз пожалел, что в это дело ввязался. Конец висит, резинка не надевается, эта пизда сидит и бубнит, что ее хранит от варваров ее всемилостивый Господь. Я уже даже представил, как они это рассказывают своим бородатым корешам в платьях и смеются. Командую ахтунгу: — Помогай!

Он не сообразил и в морду ей из баллончика пшикнул. Эта скривилась, перхает, сопли текут.

— Да не так, дубина. Он только ресницами хлопает. Дурной какой-то ахтунг попался. Я совсем из себя вышел: — Тебя что, твои два папы не учили, как один мальчик делает другому мальчику приятно? Ахтунг весь зарделся, закивал и снова этой дуре брызнул в морду. Ну что тут прикажешь делать! Уже и Давид ему объяснил, что надо просто взять его в рот и двигать головой тудасюда. И даже пизда вызвалась отсосать, хотя у нее от зубов разило кошачьим говном. По-моему, она была совсем не против, только стеснялась этого, бородатого. Запомните, камраде, никогда не пытайтесь выебать дочку священника! Они такие циничные мрази, что носят на груди статуэтку убитого человека с дыркой в боку, их парой палок не испугаешь. У меня мелькнула мысль эту девицу к стенке прибить и тоже такую дырку проделать, но я прикинул, что гвозди не выдержат, да и вообще, я не такой выродок, как они. И тогда, камраде, я просто поставил шокер на самую малую мощность и поднес его к яйцам экзаменатора. После первого разряда он передумал становиться мучеником, попросил отвязать правую руку и расписался в ведомости. Вот так, быстро и без напряга, надо сдавать Ягу! Охраннику мы дали триста юаней, дочку служителя культа послали с ведомостью в ректорат, а самого служителя культа усадили к Давиду в танк, типа пригласили в гости к

Давидовой маме, важной государственной чиновнице. Да, совсем забыл, пока мы заполняли всякие ненужные бумажки, полярный волк разгрыз поводок, встал на задние лапы и наполовину обглодал тушку оленя. Чурка там тусовался до самого нашего прихода и крикнул моему ахтунгу: — Слишь, пидорас, твой собака мой олен ел, жопа подставляй! У меня уже зла на него не хватило, так, хуякнул шокером пару раз. Будет еще всякий гепатит оскорблять славянского мальчика! Солнце клонится к закату, мой «черри» стоит на обочине шоссе и сверкает — его охранники Давида полировали все это время. Цветущие сливы роняют свои лепестки, и легкий ветерок вздымает их, чтобы унести далеко-далеко, в страну Высокой Культуры.

— Пиздато как в Китае, — говорю я ахтунгу. — Отучимся год на Восточном, осилим язык и рванем туда. И станем сильней, и вернемся, и осушим эти болота, и достроим КАД, и будем делать пиздатые ЭВМ, и машины, и танки. И Великая Россия риальне поднимется с колен. Вопщем, когда закончишь, позвони своим двум папам и скажи, что две мои мамы пригласили тебя в гости. Миша потом часто повторял: «Стасег, ты такой смелый!» А я ему скромно отвечал, что на моем месте это сделал бы любой российский абитуриент… Да, я ведь так и не объяснил, для чего реальному пацану нужен хлоргексидин. Этот вапрос я оставлю вам для самостоятельного изучения.

Люба Макушина ***

Золушкины сны

Вверх по Стиксу

Сны ионы

покуда долетит благая весть до края заколоченной заставы у сенной девки нервная болезь дурные мысли вялые суставы

божок коммуникаций хмурит лоб он ищет прохудившиеся трубы но то и дело долгое весло цепляет разложившиеся трупы

просыпаясь во чреве кита я молюсь на отёкшее дно атаракс нозепам нембутал баралгин кодеин кетанол

она себя не помнит на бегу и травы жнёт и овощи копает то слепо шарит пальцами в стогу то зорко наблюдает за клопами

и вот по пояс свесившись с борта отдавшись мимолётному влеченью он их целует в мокрые уста и далее спускает по теченью

за изгибом подвздошной дуги я ныряю в податливый ил помоги помоги помоги опои опои опои

но вестник ухмыляется в окне стучит к ней с толстой жопой на ремне и грамоту почётную вручает

Голубка

Неправильно мама мама плачу всласть я неправильно срослась ручки ножки узелок кресло чашка потолок на лице твоём чужом страх ползёт в меня ужом ротик зубки язычок мальчик девочка ещё мама мама посмотри у меня болит внутри сердце печень голова не молчи не убивай

Звезда когда я сверзнусь с небосвода, не стану долго горевать — чистосердечные уроды меня растащат на дрова. вчера сияла? нет в помине лучей и прочего говна… я буду жариться в камине, глупа, устала и мутна... всё — прок, чем грудою железной лежать в заваленном углу… какое счастье быть полезной, служа какому-то козлу. а он, поглаживая грыжу, почёт и славу мне воздаст: «давай гори же, блядь, гори же, моя упавшая звезда».

38

и мухи опадают с потолка и мир лежит у носа башмака и барин посылает за врачами

Лёгкая печаль мы сидим под крышею много дней, мы бываем пищею для теней, принимаем болюсы хуато, ежедневно колемся хуетой. хоть чужие грабли я не ронял, не дают ни сабли, бля, ни коня. усвистал ба к миленькай прямо ща, рукавами по ветру полоща… Непорочное зачатие оставь сомненья дева Женуарья омой глаза целительной водой сосущие неведомые твари впиваются в натруженный подол но жди: поверх твоих земных истерик в незримых оку розовых клубах летит летит святой археоптерикс с младенцем в ослепительных зубах

катая мёртвые скорлупки на полинявшем блюде дня люби печальная голубка невыносимого меня

я боюсь внеутробных гостей зарываюсь в колени лицом я не помню что было до стен кетамин хлороформ калипсол

Садко

моя царица ламца-дрица моя агония тиха покуда в венах пузырится твоё желание вдыхать

лишь златоликая заря приляжет на волне я слышу песню рыбаря что плавает в челне

лишь воздух божий станет плотен сострив изящный коготок ты из моей остывшей плоти достанешь аленький цветок

он не желает на покой не жаждет юных дев он ловит рыбу день-деньской в лазоревой воде

и бесконечно хорошея сама опустишься со мной как верный камушек у шеи в колодец тайный и больной

одной рукою ладит сеть другой кидает снедь и вот доверчивая сельдь идёт к нему на смерть

Нокаут а крыша сказала «пока» так просто сказала «пока» и я протянул оглобли можешь бить меня по щекам просто бей меня по щекам обморок бля алло бля

а песня льётся из груди и падает в волну и я один совсем один ползу себе по дну

***

о этот волшебный счёт я весь углубился в счёт смотрелся в глаза удава и я не скажу о чём нет я не скажу о чём мне пели твои удары

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Саша Кладбище ***

От редакции:

ора От авт

Саша Кладбище — необычный автор. И не только потому, что постоянно экспериментирует со внешностью и ездит по экзотическим странам. Редко кто в наши дни продолжает традиции Киплинга, Стивенсона и Н. Гумилева. Лирика Саши — не мутные капли постмодернизма, в ней есть энергия, ощущение яркой, реальной жизни, преодоление повседневности. Новаторское использование романтических мотивов — большая редкость на фоне чернушного и малопонятного поэтического дискурса начала 21 века.

***

*** И в руку она легла мне в одном из далеких мест. Я сел отдохнуть на камне. Дороги сложились в крест. Рюкзак положил повыше, гитару — у сбитых ног. И тут из-за камня вышел лохматый смешной щенок. Я в сумку полез к припасам, хотел угостить щенка. Я булку искал и мясо, но карту нашла рука. На ней был дурак с дворнягой, что хвост завила кольцом. Над пропастью шел бродяга. Бродяга с моим лицом.

:

Не раз доводилось слышать о том, что мы, мол, Потерянное Поколение — ну, те «мы», кто родился в 80-е, но детство провел уже в суровые девяностые. Именно мы были последними пионерами эпохи Советов и первыми — эпохи жвачек, видеокассет, шприцев в песочницах, кабельного ТВ и рекламы, первых каратэсекций, кооперативов, купонов, «бригад», перестрелок. Это нам достались первые годы оголтелой свободы, с которой никто не знал (да так и не узнал толком), что делать. Мы навсегда останемся детьми Той эпохи — особенной, немножко страшной, но также страшно интересной.

Мы в люди вылезли из панка, и потому не любим ложь. Мы пережили грипп «испанка» и заговор масонских лож. Мы за спиной не прячем фигу, а после залпа бьем стакан. Мы стали первыми индиго — последними из могикан. Мы не застали лет застойных; мы знаем — свет поборет тьму; мы выросли на звездных войнах и добрых фильмах, потому — в конце историй «хэпи-энда» всегда без компромисса ждем. Мы любим старые «нинтендо», а также танцы под дождем. Здесь каждый капельку наследник страны, где зло считалось злом. Мы поколение последних, кто собирал металлолом, бутылки и макулатуру не за бабло, а за «ура». Мы создавали масскультуру, узнав на вкус «Три топора». Мы знаем, той эпохи дети, за что у деда ордена, и что не только в интернете бывает драка и война. Без эмо-пафосной печали мы рвали джинсы /punk not dead/, за это в челюсть получали и не боялись дать в ответ. На горизонте ожидая армады алых парусов, мы, спайдермены и джедаи, не раз расстроили отцов, прервав налаженную схему «семья-работа»... Вот те на, мы можем плюнуть на систему, когда плюет на нас она! Смесь гипер-скорости и лени, цинизма-альтруизма смесь... Я знаю, круче поколений еще не появлялось здесь. Мы можем быть собой, мы верим своим предчувствиям и снам... Эпоха закрывает двери. Как ни хотелось бы, но нам детьми не долго оставаться — не поворотишь время вспять. И власть имущие боятся, ведь нам уже за двадцать пять. За нас решать теперь непросто — мы забивать умеем болт! Чем можно испугать, серьезно, того, кто пережил дефолт, братков, три кризиса и смену всего — от веры до страны? Нас не подсадишь на измену, мы лишь себе теперь верны. Что будет дальше — неизвестно, узнаем через много лет. Но то, что будет интересно — поверьте мне, сомнений нет. Кто старше — бытом был затрахан, кто младше — выращен в Сети. А мы идем вперед без страха, и нам открыты все пути.

Баллада о нулевом Аркане

Мне встретился раз бродяга, один на кресте дорог. С ним сумка, воды баклага, и пес у уставших ног. Мотив напевая старый, сидел он, глаза закрыв; торчал из чехла гитары, а может, и лютни, гриф. Я сел расспросить скитальца; болтали о сём, о том. Лизал его пес мне пальцы, виляя вовсю хвостом. Сказал я: — Бродя по свету, ты много всего видал. Как жить, помоги советом? Такой он ответ мне дал: «Отринь мишуру богатства, и деньги планеты всей. Сокровище — это братство идущих с тобой друзей. Сокровище — это пламень, что дарит ночной костер; возможность присесть на камень, коль ноги до крови стер. Будь чуток на глаз и ухо, не думай про тяжесть лет. С голодным делись краюхой, замерзшему дай свой плед. Умей проиграть всё разом, лишь душу не ставь на кон! Не будь ни к чему привязан.» Я долго глядел, как он Навстречу спешил закату — наверно, искать восход. Мне дал на прощанье карту одной из своих колод: — Запомни Дороги ради, реальность вокруг — обман! Тогда я ее, не глядя, засунул себе в карман.

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

*** Океан катит волны, становится тень длинней, И закаты такие, что сердце — у горла комом... Я хотел бы навеки остаться в одном из дней Среди этих камней, без возврата к местам знакомым. Среди вихря безумного света и красоты, Там, где каждый листок словно яркой покрашен краской. Там, где добрые псы не боятся людей; коты Там заходят в любой из домов за едой и лаской. Через пальцы песком просыпается благодать, Волны время листают, как жизни моей страницы. Я хотел бы не знать, что однажды придется встать, И уехать туда, где закат может только сниться. Возвратиться опять в свой мир, Вавилон-Содом, Где песок лишь в сердцах, океан — из тоски и злобы. Зная — это мираж. А там, далеко — мой дом, Ждет, когда я найду в себе храбрость вернуться чтобы.

39

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Александр Хрон *** I. Una pequeсa bailadora Там, где молнии радуют небо озера Маракайбо, никогда не видел банановых пароходов мальчик по имени Карлос Виктория Вагабундо. Были все ночи гудронного черного цвета

с вкраплением москитов, а дни были трех непохожих на ночи цветов, у мальчика по имени Карлос Виктория Вагабундо: Первые дни – как оранжевый цвет молодых апельсинов, тех что развозит утрами в повозке на муле старый бродяга-индеец

Рогмундо Титикуломиту Начинаясь оранжевым утром, чуть солнце блеснет за вершиной, эти дни зазывали на пыльный пустырь

за кирпичным заводом мальчика по имени Карлос Виктория Вагабундо. Были частыми дни длиною двенадцать крикливых кварталов, серого цвета хромых перепачканных улиц — тех, что тянутся к школе Сан-Сальвадор-Десдичадо, тех, что уводят от пустыря

за кирпичным заводом, каждое утро, пропахшее свежей соляркой, мальчика по имени Карлос Виктория Вагабундо. И, наконец, крахмальной рубашкой

и колкою шерстью старых поношенных брюк, колодками узких ботинок пахли пестрые дни воскресенья — Ренасименто Дивино, резали ухо скрипучими бреднями одноглазого падре, выбивали ладаном слезы из глаз мальчика по имени Карлос Виктория Вагабундо. Из многих воскресных, этого дня

никогда не забудет — этого дня, и дороги, и неторопливого солнца, и фургона на рыночной площади

с надписью «Молино Рохо» над деревянным помостом, и гитары

в руках кабальеро, и на помосте маленькую плясунью — мальчик по имени Карлос Виктория Вагабундо. Сердце сдавили отцовским ремнем

ее смуглые ноги с повязкой красной на левом бедре, и первой слезой каучука окрасились брюки мальчишки,

и в голову струями Игуасу хлынули странных, еще непонятных,

похожих на дольки гуавы, фантазий, бросивших в сладкую дрожь мальчика по имени Карлос Виктория Вагабундо. *** В мутных водах последнее танго

с медузой танцует, с повязкой красной на левом бедре,

с головой наизнанку,

40

безымянная девочка из припортовых кварталов Марселя... Красным закатом, на запад, между смуглых плечей Гибралтара, ведет свое судно за грузом бананов седой капитан по имени

Карлос Виктория Вагабундо...

Marinheiros alados Опять краснеет дерево Онбна, А где-то, на другом конце Земли, На золотых песках Копакаббна Путана провожает корабли.

Катят устало мутными венами утреннего метро И, сбиваясь нелепо в случайные группки, Вытекают наружу где-то на Трокадеро, Чтобы избавить души от вялотекуего сифилиса И уловить в суете и предчувствии тлена, Как фонтан Варшава голосом моего пенниса Играет печально этюды Шопена

ты помнишь

сломанный стул часы от кутюр бедняжка Сиси утопленник съевшие его караси поведу глазами слизну языком шоколад глотну Шардонне и дальше нежиться в сад выгну лебединою шеей свой рукотворный фонтан я не писающий мальчик я — писающий великан в голове — Лозанна между ног — Монблан моё имя — моя колыбельная Леман, Леман, Леман

А может, не путана, а гарута — Невеста молодого моряка: Отправился он к дону Посейдону От потных берегов материка,

соленый морской воздух волной пузырится в вене я верю меня догонит уже на втором катрене

Мечтая, что обратно не вернется — Вдохнув волшебный лунный порошок, Он журавлём-красавкой обернется И улетит куда-то на восток.

ты помнишь как были детьми мы нас летом возили в ниццу ходили по городу мимы и корчили страшные лица

грибной снег СИОНАМИГЕЛИЯ

А я — лишь только дерево Гекаты Весной распустит косы у реки — Увижу, как со стороны заката Плывут в открытом небе моряки.

а ночью у дебаркадера одетая в чьи-то обноски бродила слепая венера с розовою присоской

первый раз за последнее время кончилась эпидемия красным закатом на севере закрываются двери

Ориноко

а мы убегали из дома сватались к куртизанке и сладкие пили смолы в ее шаловливой ранке

падает грибной снег изнутри эпителия я бесконечно болен ионами гелия

*** но ты ничего не помнишь и просишь меня укрыться мой маленький жалкий прикормыш карманная зябкая крыса

я бес на раз упс и

Почему мне с утра одиноко? Потому-что промок порошок, И в туманах реки Ориноко Очень мало приличных дорог. Старый «форд» борозды не портит, Но и бампером не гребёт — От большой автописты в сторонке Свою ржавую песню поёт: Про страну, где деревья — ели, Где рыдает в качалках нефть, Где срывает крыло с аппарели Серебристая птица Смерть, Где, натянутого на шконку, Прижимая коленом крестец, Заставляли меня, как иконку Целовать непокрытый конец… Ну и пусть. Вспоминать не буду. Мне и здесь уже хорошо; Ну а завтра свершится чудо — Когда высохнет порошок.

Автописта Маргарита покину потную педрасию асталависта пикап раздолбанный задёшево на автописту самбашку рядом на сидение садись же шмара я докачу тебя завесело до порламара

II. Хромой пиетон Ваши синапсы реагируют на баксы, И анусы на коррекцию курса схлопываются? Тогда сожмите в кулачки фурункулы пальцев И догнивайте в желудках чернокожаных офисов. Я же направлю свой расхлябанный пиетон Несмазанной цепью слов по извилистым

переулкам беспечности, Всуе в туе нужду справляя коротким кубическим днем, Химерической ночью у бочки с огнем согревая конечности. И пусть мои буквы, как проститутки,

и будешь ругаться матом когда поутру отпустит а я расщепленный атом собакой обгаженный кустик

Утро. Круасаны твой маленький домик торчал у дороги забором у домика было четыре кирпичных стены внутри на кроватке лежала лежала без одеяла твоя загорелая кожа небесной голубины слизну шоколадки загара соленую кожу шершавою мухой щекотки липучими лапками смело пройдусь пока не остыло пока не протухло твое шаловливое тело небесной голубины

Писающий великан взорвётся упругой пеною мой шаловливый фонтан я не писающий мальчик я — писающий великан раскинув ноги прилег в винограднике в голове — лоза между ног — гора заплетает радугу в мою бороду Ра заплетает разноцветные обручи в мои волосы Пьер правой пяткою в муравейнике не лишенном манер в левом кармане копошится народ Карл на вилку нанизывает пасаденовский бутерброд под ветром расхристанный мотает электрометлою Фред и Владимир Владимирович учит бабочку выплясывать бред а в правом — мешанина футбольных мячей пёстрых флагов и даже один мавзолей

III.

но тягучие жидкие протуберанцы превращают грибной снег мой грибной снег в эбонитовый дождь крадется по венам вошь выгрызая ионы гелия изнутри эпителия Хочется удивиться: «Бля! Да это же я!!! Западаю клавишей мозга…» Но удивительны Эти Пушистые Бэкспэйсы ысйэпскэБ еытсишуП итЭ Дух воздуха худ зов, худ (куча смайликов внутри ХИХИХИ И ты, худай мне по г(л)адить твою диафрагму Через тромбон заспиртованных губ Шалава 6996 маленьких пискливых

голокольчиков ионов гелия

плач коатликуэ в бутоне моей головы издалека тихим трепетом из крылатого пуха то ли пигалица то ли муха шевелится ну здравствуй уицилупуцли-птица ну здравствуй пойдем-полетели что ли срежем ножницами лоскутья черные

с покрывала неба оставим так — дыры ветер заштопает поутру незачем тебе волноваться — это мое дерево вымазано чужими зрачками-медузами а горят костры а горят костры а на мои иглы только дым нанизан туман каплю слезы наколол на мои глаза а конца с кольца не слизнуть

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

Художественная литература. Хроники нашего времени. Иные голоса И там и тут Напрасный труд Напрасный круг минут Когда другие все умрут Они к тебе придут Когда чужие небеса Найдут твои глаза Из решета иных миров Польются голоса: И тат и тум Нулы хотум Нулы кралтаф сонтум Наиелваф и ламатум И онспоаф уртум Туйду иегурд соогла Нулу енвурт азгла Варуикс угурда интум Ан ренто алсофла

IV. пулемет и васильки зреет в поле пулемет пулями латунными ходит смертушка в народ вечерами лунными утром в поле васильки ромочки серёженьки как колосья полегли у лихой дороженьки

Голодъ Год голодный, год незрячий Даже трупы в ямах плачут Даже дети в люльках воют Грудь сминая до костей Намоли мне крошку хлеба Намели краюшку неба Или жизни на неделю Или смертушки стакан

ку эй кукушка эй кукушка закукуй меня сегодня закукуй меня до смерти а сестру мою до слез уй кукушка уй кукушка укукуй меня туманом укукуй меня до тлена а сестренку до тоски ой кукушка ой кукушка упокой меня в закате упокой меня навеки а сестричку до утра

Крыша. Край зеленый жестяной крыши. Солнце. Провода. Мальчик рыжий барабанит по поверхности пруда деревянною ладошкой, а потом, стянув штаны, искупается немножко и утонет до весны... Пахнет крыша липким летом. Крик седого рыбака: на траве, под лунным светом деревянная рука.

тыщ-тыщ когда макаки вылупляются из своих логовищ и восхищаются попами друг друга они говорят: «тыщ-тыщ» и потом еще — «уга-уга» пристроить глаз к такой вот

напичканной призмами хеговине в виде буквы «П» с загогулиной книзу смотри — макака пялится

в перископическое нечто здравствуй, Я, я и не знал, что я такое угробище (изобретательное, кстати) в поисках предназначенья пути не ломает макак макакичий мозг он знает: путь — это лишь направление

конца к концу в обрамлении погремух и телесных щекот приятных от вылупления к залуплению лакает

время: «тыщ-тыщ, уга-уга»

пружинисто колбаса троллейбуса похотью дышит иду пешком безразмерным шагом своим из люка канализационного голова водопроводчика наступлю на бутон цепко держится он пружинит нога пружинит пружинисто так пружиним вместе

Пампушки Пампушки, пампушки, Пампушки-барабушки У кулинарной шлюшки Душистые бока Я маковые зернышки С поджаренной горбушки Накалываю трепетно Иголкой языка ----Пампушки, пампушки, Кудряшки-завитушки На бронзовой макушке Четыре голубка Склевали где-то зернышки Присели чистить перышки Покакали бессовестно И смылись в облака

Пока не наступило завтра мутный монокль луны исподлобья туч нагло сквозь штору пялится, острым краем затачивает нервов карандаши. мне с каждым годом это все больше0 не нравится, но еще больше не нравится, как

за стеной, смачно чавкая, плунжер лифта всасывает этажи. утро выползет, как всегда, розовым кружевом, раскалейдоскопит площадь кляксами голубей, прогонит трубами улиц много шумного,

человечьего, ненужного, и стечет по стенам лентами завтрашних новостей

Завтра... Завтра — будем чмокать свое вчера Послезавтра — теребить носком мокасины На третий день — пузырьками пены

по краю чашки На четвертый — ковыляет печальный

конь по карнизу вечности На пятую ночь — криками чаек в рассвет прольются четыре полярных слезы На седьмое утро — в пробке на звенигородском Девятые сутки — домашняя виселица Тринадцатое — колумбарий Четырнадцатое — колумбарий Шестьдесят шестое — колумбарий Шестьсот шестьдесят шестое — колумбарий

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

IV. Стихи о Родине Я не люблю Родину: за название — Россия, за рифму — смородина, уродина… И я зарифмован ее колдобинами, блок-постами на южных окраинах, пивом в подворотнях, семечками жареными. Язык? Местами нравится: слова отдельные, например — пигалица, но отвратительны — числительные. За то, что у нее плутовская Ё, как я — потеряна как все — тройна: она и мать, и жена, и блядь (и за то, что блядь — как Ё) За тварь, словарь изгрызающую ночью миллионами древоточцев. За то, что все любят её.

когда стучится дворник если дворник приходит к вам если в дверь постучался дворник не пускайте его к чертям пусть уходит откуда пришел может быть он пришел за тобой и скрипя половицей паркета доберется до створки буфета и просыплет злосчастную соль

Стамеска Плотнику плохо — с рабочего места Падлы-таджики украли стамеску. Плотник встает, надувает глаза, В руки топор и... к чертям тормоза! Плотник вразвалку идет по поляне, Прячутся мыши, луна и цыгане: Знают — раз плотник идет с топором, То однозначно, что не за бухлом... Дом деревянный, предместье столицы, Пьяный мужик починяет теплицу, Рядом резвится чумазый пацан Тоже, похоже, немножечко пьян. Батя (а это был батя, конечно) Сыну вихор потрепал и, неспешно Сев на бревно, закурив беломор, С парнем завел непростой разговор: «Сынку, родимый, понять постарайся: Жизнь, как собака — бежать не пытайся. В-общем, послушай совета отца — Ровно и честно пройди до конца. А про меня напоследок запомни: Батя твой лучший в окрестности плотник.» И, раздавив папиросину веско, Парню вручил именную стамеску... С каждой весной подрастает столица — Каски, лопаты, восточные лица, Водка, портянки, насвай, шаурма: Скоро здесь встанут большие дома, С миру по нитке народ набежит... Ну а пока — только плотник лежит: В сердце вошла молчаливо и дерзко Память отца — именная стамеска.

Урони на грудь холодный пожелтевший лист. Но клезмер меня не слышит — шпилит о своем, Стонет фидл его уныло на другой портрет. Уведу тебя украдкой я в казенный дом, Покажу большой железный черный пистолет.

СКОТОПЛАЗМА

снова утро багрово-красным и из каждой из подворотни вытекает гной-скотоплазма одноклеточная пародия пузырясь собираясь в массы прирастает рукой-кастетом и хватается за запястья угрожая позорным миньетом будь сильней - надавал бы в морду будь умнее - отдал бы деньги но дрожит первобытная хорда не желая сгибать колени расцвели на кустах сирени утром лифчики лицеисток и хохочет бетонный ленин испражнениями нацистов

Ж У пятнистого ужа хорошая кожа. Ужа задушу, ножом разрежу — будет ремешок. Руки тебе завяжу, грудь поглажу. Я хорош. Ты меня не видишь — на глаза монеты положу. Пальцы мне лижешь. Держи жгут. Хочешь — вмажу? Не дрожи! Кожа желтая? Гепатит, давно уже. Жизнь — лажа. Вот, пиджак прожег. Как же так — не можешь? Желание ушло? Подожди! Не дашь — покажи хоть. При чем тут похоть? Послушай, не обижу. Знаешь каким я бываю нежным? Жаль, я так мечтал о волшебной ночи. Бездушная ты. А могла бы жить. А так — подушка. Жаль! Еще дышишь? А ножом в живот? То-то же...

Хасид украл мою славянскую пи... лю... Холодный мокрый взгляд твой говорит о том же, О чем молчит горячее сухое лоно. Я выжгу прыщ любви тройным одеколоном. Он вот уж год висит на черном деревянном Кресте, и слух приятно мне молчанием ласкает. Тебя бы тоже на кресте повесить рядом. Мне зубы выбивали гопники в подъезде дома, Где ты меня ласкала на кровати белой, Когда твоя седая мать в метро билеты продавала. Зачем? Ведь только я дождем солено-слезным Твои лодыжки орошать готов до гроба! Уйду… и ненавижу… и люблю… О, сука грязная, люблю твои подмышки, Увы, теперь твоя вуаль трепещет от его Вулкана чресел грязных иудейских. И на плече моем червонный коловрат Вращает мысли в направлении ублюдка: Вот он выходит, падла, из подъезда…

Бэахавэ В городском саду играет пожилой еврей, Та скамейка, где сидишь ты — только для девиц. Подари ей пару песен в тишине аллей,

41

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Вадим Левентик

Елена Георгиевская

Ворованный воздух или ворованный хлам?

А что ещё нужно христианину (кроме уверенности в собственной правоте)? Есть враг, есть меч духовный и есть помощь свыше, являемая где угодно. Андрей Пермяков «Книга надеющегося» http://magazines.russ.ru/volga/2010/5/pe19.html

Сразу оговорюсь, что, на мой взгляд, лучшие стихи рассматриваемого автора написаны сравнительно поздно и ещё не напечатаны в толстых журналах, цитировать же тексты, опубликованные в личном блоге, как известно, не следует. Некоторое время назад поэт, критик и культуртрегер Андрей Пермяков обещал написать манифест или свод правил богоискательской (по его определению) арт-группы «Сибирский Тракт». Сам он позиционирует себя как православного христианина, о творчестве антиклерикальных и не разделяющих гуманистические убеждения авторов отзывается порой довольно резко. Поневоле заинтересуешься, отвечает ли творчество самого Пермякова правилам православного хорошего тона. Андрей Пермяков – камерный поэт, по счастью, лишённый экзальтированности и риторической оголтелости, свойственной, например, Олесе Николаевой, и утомительной дидактичности, как у многочисленных пишущих священников. Читая его стихи, то и дело натыкаешься на расхождения с догмой. Так, трудно сказать, насколько соответствуют православной эсхатологии эти строки: «После банек с этим ихними пауками, после кучи космических или обычных лет… / Вот по окончании вечности, перед началом другой, / когда будет по-настоящему любопытно и жутко?» Православные поэты чаще отвечают, а не задают вопросы, а если задают — то вопрошают, а не интересуются. Страх смерти, смешанный с детским любопытством, - это, скорее, признак агностицизма. Характерно, что церковь у Пермякова упоминается в одном ряду с алкоголем и мордобоем: …водка теплая, Ростов-на-Дону, храм похож на заварное пирожное. Уезжаю с непобитою рожею: Не беда, еще разок загляну. Поэт словно одомашнивает сакральное, сравнивая церковь с едой. В стихотворении «В квадратном городе закончилось кино…» обыгрывается священная формула: «Христос воскрес! – Воистину воскрес!»: «Почти библейское: «Пошел ты!» — «Сам пошел». «Нормальный саундтрек таких локаций», - подытоживает повествователь. Стоит ли уточнять, что с точки зрения ортодоксального христианства подобные высказывания лирического героя – чистой воды профанация? Ранее Пермяков постулирует принципы стихотворчества вполне в традициях вагантов, кабацкой лирики etc: «Стихи – это карты: весёлый мухлёж», их «даришь, как дарят ворованный хлам». Впору говорить о дуализме сознания лириче-

ского героя, заблудившегося между пивной и собором; создаётся впечатление, что ему важна не цель (выход к пивной/собору), а сам процесс – безусловно, доставляющий удовольствие. Другое стихотворение напоминает исповедь грешника, осознавшего свою мелочность и «подлость». Герой представляет себе, что умер по ошибке врача или водителя: Подыматься над сизою кодлою — кто там голуби или менты — и такое хорошее, подлое: первый раз виноватый не ты. Иногда стихи Пермякова – это имитация псевдофольклорного юродства в рубцовско-тряпкинском духе, больше подходящая авторам патриотического направления: Нам не жить, ваша правда, хорошие. Нам не жить, вам не жить, никому. Этим — пьяным, корябеньким, брошенным, этим — в новеньком на Кострому.

От редакции:

Искать у Пермякова серьёзные размышления, визионерские прозрения и религиозные опыты – неблагодарное занятие. В памяти лирического героя …остаются другие события: жесткий свет, женский мат, пьяный плач. Пермяков внимателен к деталям, умеет создавать бытовые зарисовки, двумя-тремя штрихами воссоздавать городской пейзаж: «Листья серые, пиво вокзальное, / фонари — как оранжевый лед». Но стоит ему заговорить о вечном, как создаётся комический эффект: «Вроде, дождь. И такое печальное, / иудейское: «Это пройдет». Слабовата энергетика, нет собственного словаря – действительно, впору говорить о «заёмной памяти». Присутствует, пожалуй, только узнаваемый синтаксис – перечисление через запятую предметов, попадающих в поле зрения нарратора, зачастую однообразное и скучноватое, либо рифмованная «телеграфная проза». Лучше всего автору удаются не любовные и философские стихи, а лёгкие акварельные пейзажи и натюрморты, допустим: Старый дождь за окнами вроде амальгамы, В воздухе от курева топоры висят.

Уходите, спасайтесь, красивые. Здесь нельзя. Здесь нельзя никогда. С первым вздохом, с последними Силами, в старцы Фёдоры, в мир, никуда.

Или: Так и надо – чтобы холодина, в белом небе белая заря. Виноград краснее, чем рябина только в первых числах октября.

Самое худшее – что подобные строки пишутся без тени иронии, либо же ирония настолько тонка, что распознать её может лишь сам автор. Впрочем, текст можно рассматривать как фиксацию пьяного бреда, сбивчивой невнятицы, которую сам субъект речи недопонимает: И вот этим. Вот главное — этим. Нам чего? Как-нибудь, во вранье. Отсюда и излишняя сентиментальность, и патетика, вызывающая улыбку читателя, особенно в ранних стихах: Что остается? Прозрачнее рая злато московского сна? Это заемная память. Чужая, слишком чужая война. На фиг! Не помнить! Забыть о разлуке! Сердце — взведенный курок. Разговорное «на фиг» в сочетании с метафорами вроде «злато сна» выглядит, мягко говоря, спорно.

Художественная литература. Хроники нашего времени.

В чайнике последняя мелисса. Тонкий лист, похожий на билет… Финал автор, по обыкновению, портит упоминанием «Кали Юги, двадцать первого века», без которых прекрасно мог обойтись. Все эти глобальные символы выглядят лишними, прилепленными «на всякий случай», «чтоб выглядело не хуже, чем у других», словно аляповатые картонные иконки в салоне машины. А нужно ли быть «как другие»? (Поневоле вспоминается серия пародий Шиша Брянского «Как эти», где поэт иронизирует над неумеренным пафосом живых классиков.) Возможно, некий дефект слуха мешает Андрею Пермякову в поисках собственной интонации. Так или иначе, настойчивое стремление увязать низовые приметы быта с библейскими цитатами, а храмы — с пьяными драками наскучило ещё во времена Есенина и может завести автора в логический и семантический тупик.

Процитированы стихи из подборок: «На вокзалах они виноградные…»: http://magazines.russ.ru/volga/2008/4/pe10.html «По весёлой улице»: http://magazines.russ.ru/ra/2008/8/pe8.html «Один-один»: http://magazines.russ.ru/ra/2009/3/pe18.html «Начитавшийся «Опытов», сядешь в кровати…»: http://magazines.russ.ru/volga/2010/11/pe6.html

оборзеватель Вадим Левентик, к сожалению, не имеет пока возможности рецензировать еще не изданные, или только что изданные, книги (их нам просто не присылают), однако же идея его (взамен сахерных новинок) предложить нашим читателям поездку подлиннее хороша. Читайте эти книги именно в том порядке, который предложен газетой. Мы гарантируем: вам будет над чем поразмыслить, когда вы закроете последнюю страницу последней отрекомендованной здесь книги. Чудесное послевкусие чего-то большего, чем просто еще четыре корешка на вашей книжной полке, а может быть, и подсказка вашим собственным запутанным мыслям.

«Арийцы: исследование индоевропейских корней» Автор: Чайлд Гордон Переводчик: И. А. Емец Издательство: Центрполиграф, 2009 г. Чайлд Гордон написал эту книгу в начале расцвета своей карьеры успешного историка, археолога с мировым именем. Для разгоряченного чтения в пылу страны такая книга подходит просто превосходно: автор неспешно раскрывает перед ним картину расселения протоиндоевропейских племен в мире, который будет ими завоеван. Возвышение индоевропейцев рядом с китайским, африканским и латиноамериканским демографическими взрывами сейчас уже не видится беспросветно определяющим, но для начала 20 века оно чаровало молодого Индиану... (уупс, Гордона). Созданный в атмосфере напряженного межвойнаго времени труд «Арийцы: исследование индоевропейских корней» (The Aryans: A Study of Indo-European Origins, 1926) залил, так сказать, в фундамент антифашизму изрядно, ибо признал ура-исследования некоторых своих германских коллег не весьма соответствующими действительности. А вот «нордическую» теорию, что, мол, арийцы никогда никому ничего не проигрывали, он нежно поддерживает, за той лишь разницей, что не признает за германскими племенами право первородства. Славный вывод по итогам исследования о предположительно южнороссийском происхождении протоиндоевропейцев, тактичный слог ученого мужа и не лишенная эпического напряжения история миграции народов и племен индоевропейской, так сказать, семьи, в глуби времен (насколько это обозримо), выписанная широкими и проработан-

ными связями научных исследований: археология, история, языки, мифы. Труд вошел в число свай, на которых автор позже обосновал понятие “Неолитическая революция”.

«Земля — сортировочная» Автор: Иванов Алексей Издательство: Азбука, 2006 г. Самые ранние из доступных повести сегодняшнего классика, историка Пармы и Всея Руси Алексея Викторовича Иванова. Буйные фантазии юного автора и знакомая всепроникающая манера изложения. Иванов глубоко вгрывается в мозг и сразу на наднациональном уровне. Простые вещи у него становятся артефактами, а нормальные человеческие значения Этноса, Пути и Победы прирастают какими-то прямо магическими подробностями. Это, без сомнения, мог бы написать сын Аркадия и Бориса Стругацких. Сборник состоит из четырех очень разных повестей, которые весьма связаны, однако, воображением автора. И если начинается книга протопионерским хитом «Земля-сортировочная», где много беготни-суеты, иронии (пришельцы якобы замаскировались в крохотном городке, затерянном как в пространстве, так и во времени Советской Империи, где самогон и единственный на город участковый, а спасает все и вся главный герой — подросток-шельмец-хулиган), то следующие читаются со все возрастающим вопросом — сам ли Иванов составил их в таком порядке — сначала боевичок земной-пионерский (уже упомянутая «Зс»), потом мистерия чуть ли не в стругацком Лесу, разросшемуся и подступившему уже до стен НИИЧАВО («Победитель Хвостика») — и — резко, вверх, к звездам, сначала опять же в виде такого развлечения с пером («Охота на Большую Мед-

влспд

Шляп

ведицу») опять о пионерах, в коротких штанишках побеждающих злобных космопиратов. На четвертом тексте хочется остановиться подробнее, ведь «Корабли и Галактика» это, по сути, ивановский изящный формуляр, ответ на «Город и звезды» Артура Кларка, что лишь вдыхает гордости за наш язык и мужиков наших, у которых воображение не стеснено. Там, где у Кларка плененный самим собой Город — у Иванова — Галактика. Он уже забывает, кажется, и о Земле вовсе (планеты в повести нет), да и о людях даже (герои повести — прежде всего — цивилизация Кораблей), но не может забыть почему то о патриотизме, вере в любовь, готовности биться с другом спина к спине (пусть вас только двое против полчищ Зла) и пробиваться, да хоть через тысячи Галактик, к правде. И побеждать. Только побеждать.

«Славяне. Сыны Перуна» Автор: Гимбутас Мария Переводчик: Ф. С. Капица Издательство: Центрполиграф, 2008 г. Не менее (по мнению феминисток, так и даже более) значимый для мировой исторической науки вклад в исследование индоевропейских корней человечества сделала Мария Гимбутас. Ее тексты, как сугубо научные, так и популяризированные, произвели, без преувеличения, революцию в понимании цивилизацией своих индоевропейских корней. Последовательный продолжатель Чайлда Гордона, Гимбутас многократно, опираясь на более современные возможности, усилила комплексный метод англо-австралийца, и, сопоставив более продвинутые данные исторических, лингвистических и археологических исследований за многие труды свои вос-

создала из миллионов деталей впечатляющий индоевропейский Миф. Не Миф-сказку, а Миф-реальность, где как жывые из курганов и ям перед читателем встают личности, герои, цари. Супер-знания Гимбутас, конечно, так и не отвечают на вопрос, который и Чайлд ответствует как неразрешимый: откуда вообще есть пошли протославянские племена, признаваемые обоими авторами прародителями народов Европы, Индии, Ирана и России. Тем не менее, тему автор раскрывает. Множество дельных и детальных иллюстраций развлекут читателей с воображением, остальным интеллектуалам будет просто приятно благодаря интеллигентному слогу высокообразованного историка.

«Как творить историю» Автор: Стивен Фрай Перевод: С. Б. Ильин Издательство: Эксмо, Фантом пресс, 2010 И — странная вещь, несмотря на расстояния, как физические, так и интеллектуевые, от России до Британии, уравновешивает Алексея Викторовича именно Стиви Фрай взбаламошной полуфантастической историей о том, как творить историю. Надо отметить, что все упомянутые сегодня авторы с историей на короткой, думается, ноге, профессиональной и короткой, и занимает их история внутрь, в нормальном ее понимании — история того, что случилось. А Фрай, наоборот, получается, на длинной — однако же, думается ему о тех же глобальных проблемах, но уже как бы навыворот - здесь история того, что могло бы случиться. Герой книги — молодой и дико романтичный историк Янг, который так и не закончит свою диссертацию о детстве Гитлера. Но не по причине отвращения к объекту исследования, не из-за трудов на государство, а потому как он Гитлера просто уничтожит (роман, как уже сказано, фантастический). Параллельная история в исполнении Фрая довольно забавна и читается действительно легко. Половину книги герой готовится исправить прошлое (исключив Адольфа из истории), страницы за четыре исправляет; вторую половину мучается от содеянного — получается только хуже. Германоарийцы и без Адольфа начинают свой коричневый марш, герой оказывается в Америке, запрещающей геев и обнаруживает, что и сам (пока летел оттуда сюда, видимо) поменял (а может быть, просто осознал?) свою сексуальную ориентацию. Вот такая и выходит странная книга — то ли поиск своего собственного предназначения, то ли попытка действительно понять, нужно ли влипать в историю, и чем за это можно поплатиться.

Осип Брик и его семейство

Утро на кухне

Город пейзаж

die Nase

42

из лиц Звери

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

Лик

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

памяти Кандинского

43

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Йога против наркотиков

Художественная литература. Хроники нашего времени. Приветствие Солнцу

Дышите носом!

VI — задержите дыхание на вдохе

с Сурешем Бабу и Ковырялкиным Кока

— Нет у меня никакой темы! Нет, никогда не было и никогда не будет! Так вот кричит мне в трубку мой бывший дилер... Пьяным голосом кричит. Нетрезв. Врет и врет бесстыдно (боится прослушки).

Для тех, кто весь прошлый год курил в углу, напомню На позапрошлом ММОКФ, на презентации индийского номера журнала «Иностранная литература» учредитель газетки Ху Ли познакомился каким-то кармическим образом с преподавателем йоги из Культурного центра им. Дж. Неру при посольстве Индии в России доктором Сурешем Бабу, после чего начались мои хождения по мукам: сначала я был прикомандирован к Центру в качестве вольнослушателя, посещал занятия для начинающих, потел в обществе женщин разного возраста (посещают Центр в основном женщины, хоть йога и есть учение прежде всего для мужчин), время от времени интервьюировал учителя, описывал самые первые уроки по дисциплине. Это были еще не муки, хоть и потерял я килограмма три своего любимого веса. Муки начались, когда главный редактор, почитав мои совместные с Бабу разъяснения, придумал ужасное: заслать меня в.... на Восьмеричный Путь Йоги и выяснить таким вот опытным путем (на кошках, что называется), к чему приводит прямое следование древним законам индийских мистиков. Особенно их интересует, видите ли, «помогает ли Йога развить творческие способности». Надо сказать, что человек я совершенно обычный. Скорее технарь, чем гуманитарий (рубрика самоделкина Геннадия Легостаева — настоящая находка и мое предложение). Не выделялся никогда никакой особой настырностью, красотой, умом тоже как-то не блестел. Обманывал, путал девочек, занимался в основном достижением собственных эгоистичных, ну совершенно неправильных с точки зрения порядочности, религии, уж тем более — Йоги, помыслов. Короче, уважаемый читатель, грехов гораздо больше, чем благодати — как у совершенно среднего россиянина. И тут — сразу Восьмеричный Путь. Опять для прогульщиков напоминаю. Йога, часто в понимании горожанина представляемая как набор физкультурных упражнений, глубже и проработанней в веках. Фактически это учение правильной Души, чем правильного Тела — физические упражнения (Асаны) используются только как один из методов достижения новых познаний. Методов этих множество, и разбиты они на ступени еще давным давно великим учителем и йогатрегером (как бы сейчас сказали) Патанджали. Патанджали, кстати, в своем труде «Йога Сутры» дал довольно подробные, в чем-то даже мистические разъяснения каждой из этих ступеней. От перевода к переводу они, конечно, чуточку разнятся, но суть не меняется: понемногу субъект все сильнее и сильнее вовлекается в процесс укрепления в себе Дисциплины и таким образом достигает рано или поздно Блаженства, называемого и считаемого иногда Освобождением. Мистика, кстати, следует за учением рука об руку. Ну, это вы еще поймете.

Доктор Суреш Бабу: Согласно Патанджали, вот Орудия Йога: 1. Яма. Контроль чувств.

2. Нияма. Следование правилам.

3. Асаны. Упражнения.

4. Пранаяма. Контроль дыхания.

5. Пратьяхара. Прекращение погони за наслаждениями.

6. Дхарана. Концентрация.

7. Дхияна. Медитация. Восьмой пункт называется Самадхи. Мы видим, что начинать свое путешествие в мир и мудрость Йоги не стоит сразу с Асан. Мудрецы древности рекомендуют сначала учесть те личные и социальные законы, которые приводят к гармонизации духа так же, как это делают другие практики (дыхательные и физические упражнения, например).

44

Основой успеха ваших тренировок является Яма — личная дисциплина, контроль за своими чувствами и действиями — самоконтроль, если хотите. Вот что говорит Патанджали о принципе Яма: «...Непричинение вреда, правдивость, неприсвоение чужого, воздержание и неприятие подарков называется Яма...» Фактически, это означает, что каждый, кто хочет быть совершеннее, и получать толк от дальнейших занятий Йогой, не должен убивать или как-то иначе причинять боль другим существам, не должен лгать и врать, не должен воровать, должен оставить жадность (в том числе и плотскую), нетрезвость и алчность. Очень простые принципы, по моему мнению. Важной частью подготовительной работы также является изучение и следование принципу Нияма — или Следования правилам общества, социальным правилам. Вот что говорит Патанджали о принципе Нияма: «..Внутреннее и наружное очищение, самообуздание, довольство, подчинение страстей, жертвенность себя — Богу...» Нияма говорит, что субъект должен быть чист внешне и внутренне, не должен жаловаться, но уметь управлять собой, и быть готовым к самоотречению ради высокой цели. Очень простые и мощные принципы, по моему мнению.

Ну и платил за это всегда по-честному. Достаточно вспомнить тот американский банк, после 77 статьи с которым (кто знает трудовое право чуть-чуть, тот поймет), меня вообще ни в один банк не берут теперь. С непричинением вреда — тоже вроде (так, на пальцах, подробнее надо будет спросить у Бабу) более или менее проходимо — дрался то я всего один раз, в школе, с лучшим другом. Я залепил ему в глаз, а он легонько мне в грудь, и разбил только что подаренный мне Папой карманный компьютер Касио (ох, тогда это была такая редкость, и я носил его у сердца — во внутреннем кармане) и на этом драка закончилась. Мух больше не обижал, понял бессмысленность насилия, короче говоря. Да и не воровал никогда. Так, немного тырил, когда все тырили. Но не корысти ради, как настоящий отец Федор, а токмо Во Имя. А вот дальше начинаются проблемы и сложности. Все-таки я пока Полуфабрикат. Воздержание – это ведь прежде всего Трезвость. А я в этом «очень плохой мальчик», обычный русский парень. Собственно, не алкоголик, нет. Я — курильщик, наркоман, «веселый» московский тусовщик. Иногда предпочитал анаше алкоголь, часто смешивал. В духе пламенных двухтысячных начинал с циклодола и сиднокарба, потом замешивал прокопан с феназепамом (все эти лекарства мы брали на Лубянке, у бабулек с Аптеки №1). Ничего страшного! Это же лекарства! Потом крепко залюбил курить. Гашиш, марихуана, ничего особенного. Потом (исключительно для рейвов) – добавилось экстази. Амфетамины, немного. Не так уж и пагубно, на самом то деле, можно сравнивать. Как-то мимо прошли самые страшные наркотики — героин, кокаин, винт. Однако убраться насквозь мне нравится, как и подавляющему большинству бесстрашных русских парней. Вернее, нравилось до 13 января с.г. Когда я впервые понял, что в Йоге есть мистика, и мистика эта — Дисциплина.

VII — выдох V — вдох

VIII — вдох

IV — выдох

IX — выдох

III — вдох X — вдох

Кока: попытка победить пьянство провалена

Кока: Да, принципы простые, да непростые. Глазеть на упражняющихся женщин приятно и несложно. А вот принять на себя Ответственность за собственные действия — сложно весьма и весьма. Поэтому меня совсем не порадовало задание главреда: в аккурат за месяц до нового года я был вызван на ковер и… «Одновременно с описанием основных качеств Йоги и тех простых вещей, которым можно научить с листа, я должен, следуя принципам Ямы и Ниямы (вот тут при постановке задачи главредом я, признаться, поперхнулся), отказаться от низменных страстей, примитивного мышления и (что в принципе мне сразу показалось невозможным) — лени, и далее следовать по списку Патанджали: непричинение вреда, правдивость, неприсвоение чужого, воздержание, неприятие подарков, внутреннее и наружное очищение, самообуздание, довольство, подчинение страстей, жертвенность» (см. выпуск № 4, 2010). Допустим, с правдивостью у меня все в порядке – с пяти работ выгнали к 30 годам именно за правдивость. Не устроился с порядками ни в государственных органах, ни в коммерческих. Везде обманы, гадство, «подставь другого», толку никто не ищет, за справедливость никто не борется — бесполезно. А я вот всегда рубил правду-матку, тактично давал понять начальникам, кто мудак, стихи писал разоблачительные.

Действительно поразмыслив над поручением редакции, я даже обрадовался. Наконец-то есть удобный шанс завязать со всеми гадостями, что жизнь (казалось бы, расцвечивают) портят. В топку марихуану, никакого алкоголя, буду гулять по вечерам, дышать свежим воздухом, постепенно включусь в практику Асан, а там дорасту и до Пранаямы с Пратьяхарой — так думал я. Чакры откроются, настроение всегда будет умеренным, но хорошим, буду очень просто смотреть на мир с чуть грустной улыбкой познавшего. А уж магические свойства Йоги, придут, некуда им деваться. Может, и вовсе влечу в нирвану. Ну и влетел, что характерно. Срок завязывания узелка на мешке моих пороков установил строго, как мог: 10 января. Мол, с нового года начинаю новую жизнь, но чтобы друзей (да и себя тоже) не обижать, новый год пусть начнется с 10 января. Как бы последние пьяные каникулы. А уже потом и зайду на этот Восмеричный Путь с чистой совестью. Реальность оказалась жестче и требовательней. Конечно, 10 января я не протрезвел. И 11 тоже. И 12. Да и 13, честно говоря.

Доктор Суреш Бабу: Следование всей системе целиком подразумевает обязательства и принципы, которые берет на себя интересующийся ученик.

Кока: Вот с принципами я просчитался. в истинно русском духе: а чё? да чё, подумаешь, собирался бросить с 10. Абстиненцию я, что ли, придумал? Знаете, наверное, как тяжело с похмелья? Знаете? Теперь представьте себе обычного русского паренька, 12 лет курящего не только сигаретки (что само по себе тоже — банальная наркота). Так вот. Сначала ты привыкаешь курить ганжабас с друзьями перед кино, потом

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

II — выдох

XI — выдох I, XII — вдох

начинает нравится покурить и посидеть в интернете, потом уже просто и интернет не нужен. Если чередовать с другими веществами, сознание расширяющими (а может, что более верно, сужающими), так чудесно проводить время, валяясь на кровати в таблетке экстази, а когда вещество перестает действовать, чуть снимать напряжение нервной системы алкоголем и опять травкой. Короче, чтобы особенно вас не утомлять своим нытьем в духе «ах, как сложно все-таки жить», скажу так: превратился я за эти 12 лет из луноликого юноши в чудище, встающее с утра уже с зажженной сигаретой и на пути в туалет сбивающего в моей крохотной квартирке стены (пошатывает, странно). А уж синдром похмелья каннабиолового вещь не слабее алкогольного. Руки трясутся, рот отказывается верить в то, что зубы так могут пахнуть, глаза не открываются, пока не сделаешь затяжку-другую (а сделал — так сразу нужно продолжение банкета). В итоге выйти из такого вот закура очень сложно, невозможно практически. Травка легкодоступна. И продают ее без ограничений по времени (наоборот, как правило, с 10 вечера самые лучшие покупки) и возрасту. Физиологические последствия постоянного (запойного) курения также особенно чувствуются, когда не можешь вспомнить слово. И когда не можешь заснуть, часами думая «Ах вот бы сейчас воот такой косячок». Я это так подробно и, хочется верить, предостерегающе, описываю, чтобы вы поняли, в каком именно жизненном тонусе я приплыл к Йоге.

Итак, 13 января 2011 года в ненормально хорошем расположении духа я уехал из Москвы. Гидропоника кроет, что называется. Уехал я на чужой машине, забыв на пьяном глазу страховой полис и доверенность взять с собой. Ни секунды не думая о последствиях, на скорости, значительно превышающей установленный лимит, приехал в областной центр. Вечером, хоть и рано было вставать на следующее утро (в 5, если быть точным), еще приколотил. И не один раз. И даже не два. Шутка ли — у меня с собой было около 8 грамм сладкой-сладкой травки с говорящим названием Nothern Light/Северное сияние, 5 в правом кармане, и 3 в левом. Отчего же не попользовать... Не помню даже уже, сколько их было в тот день, косячков. Зато косяк мне запомнился. Ждать его долго не пришлось: в 6 утра, меня, с красными глазами, небритого еще с прошлого года, в свитере 15 лет от роду (выцветший), мятых штанах и с легким таким косоглазием, принимают в свои объятья на выезде из областного центра два честных милиционера. За управление автомобилем в нетрезвом виде. В итоге я лишаюсь прав водительских (суд скоро), машины (на штрафстоянку), денег (они меня обыскали, и правый карман, и левый) и уже в 6.15 стою у отделения. Встречаю рассвет. И в 7.15 еще стою. Холодно. Жду оформления всех необходимых протоколов... Внутрь не пускают. Наконец, в 9 меня приглашают в отделение, и в 9.01 без всего перечисленного, но зато с явно прочищенной, выветренной январским утром головой я на свободе. Солнце, наконец, появляется...

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

Так вот, хотите верьте, хотите — нет, я впервые в жизни испытал настоящий Суринамаскар (так называется упражнение, в переводе — Приветствие Солнцу). И сразу зауважал учение Суреша Бабу. Сказано ведь — Ступил на дорогу, назад не пяться, смотри вперед. Следуй принципам и обязательствам, которые для себя устанавливаешь. Наверное, это и есть настоящая дисциплина — слушать свои собственные благие мысли сразу же, без напоминаний от Вечного. Конечно, совсем и все завязать у меня пока не получилось: слишком много соблазнов. Однако, пожалуй, впервые за эти прокуренные годы я несколько недель уже еженедельно засыпаю с чистой головой. Я начал чаще мыться и убирать дома (тоже ведь принцип — внутренняя и внешняя чистота). Что, кстати, уже почти что Нияма. С Ямой постепенно разбираемся. А на прошлой неделе я три раза сделал-таки нормальное, без милиции, упражнение «Приветствие Солнцу». Его и решил предложить вам для изучения в графическом продолжении урока. Попробуйте растягиваться, сограждане. Пошевелите мускулами. Попробуйте трезво растягиваться без нажима со стороны силовиков. А лживые дилеры пусть горят в неведении.

Йога / 4-я серия

45

Художественная литература. Хроники нашего времени.

Кустарь предлагает Ларь.

Художественная литература. Хроники нашего времени.

АВТОРЫ И ТЕКСТЫ В ХУ ЛИ. ПЕРВЫЙ СЕЗОН, 2009-2010 г. Газета производилась в г. Обнинск в тысяче копий (№РА 1-8, 10) и в г. Севастополь в трех тысячах копий (№Р 9). №1, 2009 г. «Дева майя Неоновая»

Евгений Герман «ГОПНЕГ vs ПАДОНАГ: круговорот КаКа в мировой культуре» Упырь Лихой, Артем Явас

«Гонзо. Царство страха Хантера Стоктона Томпсона» noem «Магия слова Алистера Кроули» arifmeZ

Стихи Терентий Резвый

«Манипезд» Упырь Лихой «За что нам это?» Зырянов Стихи by Влад Клен Саша Дохлый Константин Стешик Андрей Таев Обложка «Дева майя неоновая» by Кока Ковырялкин

№2, 2009 г. «Русский Я зык» «Побег» MC Сагиб «Новый мальчик» Упырь Лихой «Хитрая жопа Фархада» Алексей Рафиев «Бородатый брадобрей» Джастмэн

ЛАРЬ РУЧНОЙ РАБОТЫ!

Цена для всех: 45 000 рублей А для читателей Ху Ли, прочитавших газетку до конца, всего 30 000 рублей! Мореный дуб, ковка, декоративные вставки, патинирование... Для всей семьи! www.custar.ru + 7 909 666 01 16 46

1 (11) 2011 "Без темы" № № 1 (11) 2011 "Без темы"

«Антифа поэзии псот» Алекс Бамбино «Неформат» Тамара Островская «Неспящий град поэтов» Евгений Герман «Наци-анальный вапрос» Упырь Лихой «Это воз ста неё?» Зырянов Стихи by Аня Санина Владд Андрй ЛЫКОВ Обложка «Нахимовский фаллос» by Кока Ковырялкин

Обложка «Гопник в натуре» by Упырь Лихой

№4, 2009 г.

«LOVE и [ла:вэ]» «Загадка» Артем Явас «Котик» Упырь Лихой «Элитные шлюхи Москвы» Рома Кактус «Женя« Тихон Макаров «Настящая садо-маза» Pesni Pameli «Соперники» Лиана Боянова «Гоа» noem «Любить по-азербайджански» Кямран «Впечатлительный» Бабука «Сколько в мире денег?» arifmeZ «Слон исчезает» noem «Эко и Блиссет - 00 без Чуковского?» ч. 1 — Любовь и деньги. К. Ковырялкин «Как избежать изнасилования?» Мик «Поэтроника» noem «Слэм и скандал в Киеве» Евгений Герман «Любовь и деньги» Тамара Островская «Где Поебернс?» Зырянов Стихи by Есик Брежговиц Федор Лайт Константин Худяков Обложка by Мик

№3, 2009 г. «Гопники»

№5, 2009 г. «Мистика»

«Бегуны» (фрагменты) Александр Колесник «55 случаев с Петей» Алексей Никодимов «Профессор метафоры» Левенталь «Мерчендайзер Гриша» Евгений Герман «Симитар» Мик

«Чудесное утро», «Элвин» Алексей Караковский «Голубой правозащитник», ч. 1 Арсений Смоляк «Странная сказка о простодушном юноше и базальтовом утесе» Ачилезо «Иероглиф» Упырь Лихой, Артем Явас «Бешеный Ёжик» Ego mudachka «Маленький Моцарт» Тихон Макаров «Кровяная колбаса» Воспитатель дебилов «Эко и Блиссет — 00 без Чуковского?» ч. 2 — Мистика. Кока Ковырялкин

«ГОП-ХОП» noem «Тургенев и гопники: Отец и дети» А. Кудрявцев «Нацбест: гопота рулит» noem «Через комментарии к звездам»

www.xy-li.ru I www.neo-lit.ru

«Пень Ху Ли на БУ! Фест» Ачилезо «Сатанизм — это свободомыслие» arifmeZ «Лучшее от McSweeney`s» noem «Наш очередной перфоманс» Тамара Островская «Пень Ху Ли ММОКФ-4» Кока Ковырялкин «Мистический стыд» Упырь Лихой Стихи by Владд, Svetyaric Обложка by Кока Ковырялкин

№6, 2009 г. «Для бабушки» «Голубой привозащитник», ч. 2 Арсений Смоляк «Досточтимый Аслан» Упырь Лихой «Чрезвычайные обстоятельства» Алексей Караковский «Лифтер» В. И. Клейнин «О большой собаке» Арсений Володин «Торнадо от Марвина» Texconten «Человек, который рассказал про войну» Евгений Герман «Уравнители для домохозяек» Мик «Газеты наели» Кока Ковырялкин «Отцы и деды новой литературы, или Как Саша Карасев заказал Маканина» Тамара Островская «Павич vs Кедров» Ачилезо Стихи by Аня Санина Ачилезо Родион Лонга Ксения Полозова Артём Шепель Обложка by Кока Ковырялкин

№7, 2010 г. «Треш vs Ясли-сад» «Липовый треш», «Цветы жизни: как вырастить графомана» Упырь Лихой «Бронзовая Санина» Евгений Герман «Москва-Тюмень» Кока, Антон Архипов «Красное и черное» Антон Архипов «Биректива Борена», «Маленькие лесные человечки», «Йога с Сурешем Бабу» Кока Ковырялкин «Треш — это триллер» Гарик Марля и Валентин Рогоза «Creaminal-1» Катя Баранова «И того?» Зырянов

«Мифы и правда о тампонах» Константин Секержицкий «Прибой» Мик «Сказка» Василий Морозов «Приключения в Холмыкии» Максим Кормер «Голубой правозащитник», ч. 3 Арсений Смоляк Стихи by Лорд Д Максим Маркевич Майя Зайкова Глеб Коломиец Андрей Миронов Алексей Кащеев Алексей Маневич Art Pijma Комикс «Мальчик-Сопля» by Юля Сидикова Обложка by Мик

№8, 2010 г. «Сопли и вопли» «Schwein gegen Schwein» Елена Георгиевская «Моя девочка» Dead Helena «Бандана» Мик «Птица» Упырь Лихой «Одиночество. Кино» Вячеслав Юмин «Личинка» ч. 1 Дима Передний «Блеск и сопли союзов пейсаталей» Тамара Островская «Ху Ли и Бу! Фест: Постфактум» Александр Филатов «Голосуй, не голосуй, все равно получишь...» Аня Санина «Пень Ху Ли на «Книге года» в Тюмени» Антон Архипов «Creamynal-2 Катя Баранова «Йога с Сурешем Бабу — 2» Кока Ковырялкин «Мальчик-сопля — кто он?» Упырь Лихой Стихи by Максим Маркевич Тимур Сафин Ян Смирнов Факир Александр Гальпер Саша Дохлый Саша Кладбище Комикс «Костыль, Зыба и Пахан» by slam_jack Обложка by Мик

№9, 2010 г. «Наша вера. Наш язык. Наш Крым» «Проклятье дамы с собачкой» Тамара Островская

«Притоны ангелов, или Животноводство в Средиземье» Мария Рогова, Марина Кайдальева «Краткий курс истории Судака» Софья Гурвиц «Феодоська», «Солнечная жолина» Мария Рогова «Культурный город» А. Джанов, В. Майко, А. Фарабей «Девочка Лада и другие подводные жители» Елена Тарасова, Мария Медведева-Межиева «Инферно», «Глупая Дарья» Елена Степанова «Птеродактили!» Мария Рогова «Универсальный уборщик (Вегас ин фьюча)» Упырь Лихой Стихи by Алексей Синяков Алексей Маневич Александр Жуков Зырянов Космопес Аня Санина Константин Худяков Обложка by Кока feat Богаевский

№10, 2010 г. «Своими руками» «Скрудж — не селезень, или Рождественский рассказ как жанр» Упырь Лихой «11 раз ДА» Зырянов «Своими руками-1» Геннадий Легостаев «NUTS-BEST» Тамара Островская «Вопли на сопли, или инсталляция Пня Ху Ли на ММОКФ-5» Вадим Левентик «Йога с Сурешем Бабу-3» КоКа «Сны в Москве» Космопес «Личинка» ч.2 Дима Передний «Прощеное воскресенье», «Десять рублей», «Правдивая история полковника Тарасова» Влад Резников «Эль Гато Воландо», «Буратино и Стукач” Упырь Лихой «Луна внутри» Тихон Макаров «КУБ» Роман Радченко Стихи by Алексей Сомов Саша Бес Анастасия Пурдыч Обложка by КоКа Ковырялкин

47

Художественная литература. Хроники нашего времени. Уведомление (от редакции): поскольку по смешной цене желающих приобретать рекламные полосы в Ху Ли не нашлось, нам не остается ничего другого, как предложить те же 6 полос в год, но по более справедливой цене в 19 900 000 рублей за все. П и ш и т е н а м н а imp@xy-li.ru с п о м е т к о й .

Андрей Балюк «Икра и револьвер» Этот рисунок уникален. Как и узор на пальце. Биометрический замок от «Маркет Холл» надежно защитит ваши коллекции: доступ в помещение просто по отпечатку пальца. info@markethall.info + 7 495 973 99 15 В соответствии с Уставом газеты материалы Ху Ли должны способствовать развитию толерантности в СНГ и борьбе с графоманией и экстремизмом, а также пропагандировать здоровый образ жизни. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА. ХРОНИКИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ.

Культурно-просветительская газета «Художественная литература. Хроники нашего времени». Издается с 2009 г. Периодичность выхода — 1 раз в 2 месяца. Издание осуществляется силами творческого сообщества «Неоновая литература» (neo-lit.ru). Учредитель Зырянов Н.В. Газета зарегистрирована в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор). Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС77-38576 от 24 декабря 2009 г. Адрес редакции: 121359, ул. Маршала Тимошенко, 17-2-26. Электропочта: imp@xy-li.ru. Телефакс: 8 (495) 319 55 57.

Главный редактор Е. А. Одинокова, выпускающий редактор К. В. Ковырялкин (Кока), бильд-редактор Е. Бычкова, начальник отдела критики Р. Агеев. Ответственный секретарь Новгородской вкладки М. Данилов. В подготовке номера принимали участие: Т. Островская (обозреватель), И. Папичев (отдел прозы), В. Левентик (отдел критики), А. Архипов (корректор, в учебном отпуске). Верстка, оформление: Т. Сосенкова, Т. Пильникова (Creative Group TT). В оформлении обложки использована фотография С. Кладбище. Рукописи не возвращаются и не рецензируются. Перепечатка возможна в случае согласования с редакцией. Отпечатано в «Народной типография»: Обнинск, Шацкого, 5 Номер сдан в печать 2.03.2011, по графику — 2.03.2011. Тираж 1000 экз.