November poetry, volume 1 by Luche1

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателей запрещается Ледень: Том 1 «Ноябрь на глобусе» в стихах современных поэтов. 2020. – 298 с., 16+ В двухтомник «Ледень» вошли стихи 175 современных поэтов из 41 страны мира. «Ледень» — одно из названий ноября, записанное нашими предками в древнерусском календаре «Кологоде». В этом слове явственно слышится первый тонкий ледок на лужах, сладость леденцовых сосулек из детства, подмороженная ледянка для весёлого катания с горки, ставший коротким и серым день, леденящее душу завывание ветра за окном, ожидание первой пороши, переливчатый звон бубенцов и катание на тройке по свежему снежку… И вновь звуки, краски, ароматы и чувства сплетаются воедино в разную по стилю, но всегда незабываемую, яркую, одухотворённую и утончённую лирику. Составитель: Людмила Чеботарёва (Люче) ISBN 978-1-63732-729-6 © Составитель: Людмила Чеботарёва, Израиль, 2020 © Авторы стихов и рассказов © Авторы фотографий и картин

Антонио Вивальди 1678 – 1741 Концерт № 3 фа мажор «Осень» Allegro, la Caccia. Охота. Трубят рога и рыщет гончих стая; Охотники в тени густого бора Идут по следу, зверя настигая. Почуяв близость гибели грозящей, Стрелой помчался зверь, но злая свора Его загнала насмерть в тёмной чаще. Перевод с итальянского В.Рабея

Юрий Вайсман Мельбурн *** Меня пугает Твой взгляд. Не надо, Не делай шаг — Это шаг назад. Хоть я уверен, Ты будешь рада, Но я, поверь мне, Не буду рад. И если всё же О чём-то просит Мой серый с просинью Грусти взгляд, — Давай поверим, Что это осень, Всего лишь осень, Как листопад.

*** Эта странная мысль, эта чёрная дума, Эта частая гостья в моём саду. Ты опять пришла, я опять безумен, Если ты не уйдёшь значит, я уйду. Навсегда, туда, где конец дороги, Где не будет многих, но все придут. Я не ждал тебя — я молил о Боге, Да видать у Бога меня не ждут. Так не всё ль равно, где себя растрачивать, Что в моём бреду, что в твоём аду… Мне приснился сон, словно кто-то плачет, Кто-то тихо плачет в моём саду.

*** Дни проносятся сбоку и побоку, Песни льются из сердца и по-сердцу, Из гнезда души к небу просятся И уносятся белым облаком. Словно лебеди, птицы белые, Птицы нашей мечты и нежности Золотыми, звенящими стрелами Улетают от неизбежности. Нам бы следом, да небо мглисто, Путь не близок, вожак распят. В память павшим снимает листья Жёлтой шляпою листопад. Всё тревожней Сентябрь гадает Жёлтым бархатом вещих колод На летящую в сумерках стаю И на тех кто пустил их в лёт. Всё отчётливей в ветре осеннем Отчего, почему и о чём Захлебнулся петлёй Есенин. Окунулся в рассвет Башлачёв.

Променявшие быль на небыль, Заступившие за карниз. Птицы могут подняться в небо, Листья — только сорваться вниз… Осень. Осень. Всё реже нежность, Всё больнее тоска и грусть. Как последний костёр надежды Полыхает рябины куст. Но мы верим светло и отчаянно, Закусив удила потерь, В то, что лебеди возвращаются К нам под звуки знакомых тем. И молитвы шепча неумелые. Как пред амвоном, павши ниц Ловим взглядом туманы белые Улетающих в вечность птиц.

Инга Даугавиете Мельбурн В ноябре Здесь каждый прав, по-своему, не прав, В оправе окон — негатив двора, Дождь барабанит по чердачной крыше. Над городом — курлы-курлы гусей, И Рим спасён, и это знают все, Париж и Петроград — увы, не вышло. Опять ноябрь. У каждого своя История, религия, семья, И даже — не поверишь — карта мира. Надсадно повторяют поезда — «Когда-нибудь, когда-нибудь, когда?..», А ты всё ждёшь, застыв по стойке смирно. Здесь утро или вечер — всё равно, Опять водой становится вино, Сосед-полковник курит на балконе. Идёт война, чтоб не было войны, И нет зимы, тем более — весны, Макондо… Как не вспомнить о Макондо? Колёса повторяют: «ни-че-го», Вращается земля — за годом год, День выстиран и заново разглажен. Добавишь — «не судьба, и как ни жаль…» Простое счастье — не принадлежать К зажатому мирку пятиэтажек.

Холода А соседка затеяла пироги — Собралась с невестками помириться. Умудрённый нелёгким опытом гид На Дворцовую площадь ведёт туристов. Хорошо поставленный голос строг — Посмотрите направо-налево-прямо! Рассыпается склизкое серебро, Так всегда любимое ноябрями, И пора б привыкнуть за эту жизнь К холодам и серому небосклону, Даже крест Петропавловского дрожит, И Cпаситель ёжится на иконах — Занесло в суровый славянский край! Рассказал бы нам, как цветут оливы, И ещё про чашу… Святой Грааль. А туристка слушает терпеливо, Заправляя под шапку каскад волос. Озверевший ветер швыряет листья. И не то, чтоб явно не повезло, А скорей угораздило здесь родиться! Говорят, что на свете есть острова, Где всегда тепло. Например, Гавайи. Шелестит листва. И растёт трава. И смешное облако проплывает.

Галина Лазарева Сидней

The Summoning Этот год завершится и снова придёт к ноябрю: снова холод и дым, снова стылый, пронзительный, плачущий ветер, я ни в чём тебя не укорю, разве только лишь в том, что ты смертен, уязвим, даже если храним, и особенно — если любим, ибо к самым любимым стремятся все стрелы на свете. Слышишь, снова в ночи наши тени на все голоса заклинают: приснись, прикоснись — осторожно, родной, осторожно, не спугни этот сон, эту зыбкую, зябкую жизнь; боже мой, разве можно любить по часам? по минутам? секундам? повздошно? но без этих мгновений погаснут мои — и твои — небеса, значит — можно. Слушай наши сердца: им отныне стучать на границе меж светом и тьмой, где в расщелине домик паучий, где вечность уставших своих на коленях качает; там поймут и научат, как можно пройти по прямой, чтоб, дойдя до конца, очутиться в начале.

Виктор Клыков Вена Прощанье с осенью Ещё листва висит устало На грустью тронутых деревьях. А снег уж с ночи неустанно Всё сыпет, сыпет из небес. Прощанье с осенью нежданно: Вчера ещё был весел лес, И птицы пели, и листва, Играя с ветром, танцевала. Светило солнце, мы не знали, Что скоро осени конец.

Вена, Штадлау Первый снег в сентябре… Первый снег в ноябре… Как прекрасна и разна природа живая! Первый снег был в Москве, а теперь в ноябре первый снег мне танцует, в Штадлау играя. Он несётся, пуржит, по аллеям кружит, свою пляску безумства всё ускоряя. И герань на балконе от страха дрожит, перестать снег плясать умоляя.

Первый ноябрьский снежок Падает, падает первый снежок, падает белый нежный пушок. Радостью полон, снежинки ловлю, как же я сильно зиму люблю. Падает, падает первый снежок, падает белый нежный пушок. Рядом со мною Элтон-дружок, ловит снежинки, сделал прыжок, лает от радости, вертит хвостом кажется, тоже он в зиму влюблён. Падает, падает первый снежок, падает белый нежный пушок. Леса деревья строго молчат, белые шапки на листьях лежат. Снова нежданно приходит зима: снежным ковром накрыта земля. Падает, падает первый снежок, падает белый нежный пушок.

Ирэн Тасалова Баку Осенние ночи Осенние ночи. Холодные ночи. Печаль мою множат, печаль мою точат, Чтоб в сердце, как нож перочинный засела, Осенние ночи… тоска без предела. Холодные ночи, беззвёздные ночи. Бессонность со мной расставаться не хочет. И ладно, всё лучше, чем тяжкие сны. Мы просто живём от весны до весны. Осенние ночи. Дождливые ночи. Косыми дождями весь мир раскурочен, Разбитый лежит, как мой старенький зонт, Расколотый молниями горизонт. Осенние ночи. Ненастные ночи. Ветра, что ведуньи, колдуют, пророчат. Попробуй-ка, выйди во тьме на крыльцо, Дождём, точно зельем, обрызжет лицо. Раздумья сгрудились в толпу многоточий, Слова, как вода по трубе водосточной, Сливаются в стих, как в единый поток. Я — к ним, а они — от меня наутёк.

Предзимнее Уже безжалостной рукой Старания весны затёрты. Леса в листве багряно-жёлтой, Грозящей скорой нищетой. И запоздалых птиц полёт Над обедневшей серой нивой, И солнце смотрит сиротливо, То улыбнётся, то взгрустнёт, То спрячется под шалью туч, Как-будто холода боится, То одинокою зарницей Блеснёт его тоскливый луч. У осени особый нрав, Смеётся и — мгновенно в слёзы, Как барышня в апофеозе Любовных чувств. Бледна, как Навь, Но миг, и жизнь коснулась щёк, Залив чарующим румянцем, Сияет взор блестящим глянцем — От слёз глазам особый прок. Пора дождей, пора разлук. Перед зимой сердец смятенье, И скорбь — царица вдохновенья — Собой венчает всё вокруг…

Зима грядёт Зима грядёт. Свистящей увертюрой Ноябрь кличет пору холодов. Опять простуда. Вновь глотать микстуру, Согласно указаниям докторов. Зима грядёт. Продрогшие деревья Вовсю нагими ветками трясут. Здесь в плюшевом халате королева Пытается спасаться от простуд. Зима грядёт. Рассерженней и ниже Небесный свод над чахнущей землёй. Вороны кружатся и каркают бесстыже, А королева мается тоской. Зима грядёт. Пора менять наряды, Тоску — на грим, микстуру — на вино. Вороны тоже будут очень рады, В светящееся гляючи окно. Зима грядёт. Протопленная зала Размечена к решающей игре. Монархи чинно сходят с пьедестала И занимают место при дворе. Зима грядёт. Война в миниатюре, Где пасть за короля любой готов. Ты выбираешь белые фигуры И объявляешь мат за пять ходов. Зима грядёт. Наряженные в траур, Скорбят и королева, и земля. Раскатистый раздастся гром литавр, Проигран бой. Зима грядёт. Зима…

Элидо Убальдо ди Серио Буэнос-Айрес Желания Иногда меня одолевают желания свергнуть режимы, сломать обычаи, исковеркать привычные стандарты, выйти на улицу, истоптать центр и пригороды, неистово выкричать свою неизбывную тоску... Истребить шаблоны, схемы, сменить причёску, наряды... Продолжать улыбаться, покуда рыдает каждая клеточка тела… Я мечтаю сегодня унять сумасшедшее сердце, не желающее уничтожать уже устаревшие трафареты, оживающие в облаках моих грёз. Стереть всё моё прошлое, зависшее, меж проводов, словно бумажный змей, репетирующий Танго Пьяццоллы. Перевод с испанского Людмилы Чеботарёвой

Эдуард Аренц Ереван Свет ноября (диптих) *** Знаю, однажды проснусь после тайной вечери, обуюсь следами отца, потрескавшимися, словно маленькие кармашки, наполненные безмерной любовью… Сумеют ли мои дни взвесить эту невыносимую легковесность?..

*** День — надкушенный апельсин, словно талия девушки… Щенята от жажды подохнут зализывая свои артерии. Подушка ангела вспотеет под кожею сна. И из треснувшей чашки слова звонко выплеснутся пупырышки света…

*** Ван Гог лишил себя уха, поскольку оно ему не было нужно: он уже слышал Гения. Аль-Маари на деле видел столько, что глаза для него стали не столь уж важны. У Чаренца нет могилы, поскольку он до сих пор не умер. Я здороваюсь левой рукой, поскольку правой я уже поздоровался с Богом… Перевод с армянского Гургена Баренца

Виктория Пошотян Ереван *** Не осенний ливень стекает с окон, Это слёзы детей, матерей и жён, Не гроза гремит, а снарядов гром, Не пестреет листва — лес до тла сожжён, И не ветров осенних, а сирены вой, И не стаи птиц высоко над землёй, Самолёты бомбят сёла и города Церкви и роддома, и повсюду беда, А осенний и сладкий алый гранат Не виновен, что он цвета крови солдат. В этом вовсе у осени нет вины, Если нелюди вдруг захотели войны. …Эта странная Осень скоро станет Зимой, И омоет, окутает всё белизной. Пусть погасит вражду, прекратится война, Мир вернёт и разбудит от страшного сна!

Галина Андрейченко Минск *** Осень вручает мирскую печаль: Льдистою пенкой подёрнулся чай, Ветер погнал, разметав моветон, Кофе на поиски жаждущих ртов. Сплошь хорохорится злая трава, Тужится туч болевой караван. Старится осень, осклизлой порой Умер её мутноглазый король… Жалости нет. Потускнел и обрыд, Явь предвещала разбег и обрыв. Всласть исцарапав пристанища дно, Дождь по копейке собрал выходной, И угорелый закатный рубин Падает в тайны вселенских глубин.

*** В лучах плутают осени седины Под флейты обескровленной полыни, А в луже устрашающее солнце Промазывает мутную картину. Фонарь взлетел и лопнул. Воздух светел. Прощение закапало в ладони. «Сезам, останься, я не буду третьим!» И шёпот неба комкается в луже.

Белый сад Входит дождь в разбитые окна: Пой и странствуй, буду с тобой. Проплывет грамотой нотной Хриплым соло давняя боль. Ходит-бродит явка с повинной, С ней внакидку старенький сон. Бьётся в сердце песня камина: Пляшет в печке рыжий шансон. Дом устал, почти развалился, Стон полыни жжёт до сих пор; Белый сад является в лицах: Слава богу, сломан топор. Тучи давят чёрным кортежем, Не разрушить злую гряду. Белый сад ступает в бесснежье, Я в предзимье. Я тебя жду.

Михаил Баранчик Минск *** Недолго длился жёлтых листьев танец. Закончили деревья свой стриптиз. И только я, весёлый оборванец, Сижу и жду — вдруг повторят на «бис». Дождём свинцовым сыплются в фонтаны Литые пули спелых желудей, И вновь с асфальта влажные каштаны Глядят глазами грустных лошадей. Уже собрали урожай орехов, И почернели шишки у ольхи... Зима грядёт. И вся душа в прорехах. Зато сквозь них прольются в мир стихи. Хоть не поэт совсем. Оно мне надо? Но на меня с улыбкой смотрит Бог. Пусть на пороге время снегопада — Но всё же рано подводить итог. На душу красно-жёлтую заплату Мне осень прилепила от души, Сказав: пиши, дружок, ведь ты — крылатый. Пусть не прочтут — ты всё равно пиши. Кленовый лист спланировал в ладони. И тянется рука к карандашу. В осеннем вальсе я не посторонний. Спасибо, Осень. Я тебе пишу.

*** Зима ещё пока что вдалеке — Но даже днём уже совсем не жарко. И бродит осень в рыжем парике В аллеях тихих старенького парка. А по утрам на лужах тонкий лёд Блестит на солнце в переливах света. Но лист кленовый по реке плывёт Вперёд — навстречу будущему лету. И всё-таки — пройдёт всего лишь миг, И лист последний дерево покинет. И скинет осень рыжий свой парик, И заблестит на ветках первый иней. Берёзы не стыдятся наготы — А клёны покраснели от смущенья. Но, сбросив все остатки красоты, Природа снова жаждет воскресенья.

Межсезонье До предзимья совсем чуть-чуть, Тонет небо в холодных лужах. Мне б в глазах твоих утонуть, Мне б поверить — тебе я нужен. Кто сказал, что надежды нет? Будто ночь грядёт без просвета? Мне бы встретить с тобой рассвет, Мне б любить тебя до рассвета. Мне бы нежность успеть отдать, Может, снова в любовь поверить. Межсезонье — ни дать-ни взять, Заколочены в счастье двери. До предзимья подать рукой, Вдаль умчалось хмельное лето. Мне б прижаться к тебе щекой — Только осень не даст ответа. Но ночами — цветные сны, Даже Фея Снов в изумленье. Доживём ещё до весны, Возрожденья и обновленья.

Ирина Валерина Бобруйск Под ноябрём Проснёшься: дождь, прилипший, как паук, к углу окна, плетёт седые сети — и утро снова валится из рук, и холодно, и день идёт на ветер, и вечер не приходит — сразу ночь бросает чёрный плащ на сонный город, и дождь, и дождь, и до… Ш-ш-ш… Смотри в окно на тёмный мир. Дома стоят, как горы — увесисто, угрюмо, на века. Всё есть обман. Всё соткано из ночи, тумана, страхов, нитей паука, обрывков непрочтённых междустрочий и прочего ничейного добра, накопленного в буфере обмена. Предсмертье года. Стылая пора — и долгая, как гибель Карфагена. …Такая ересь вяжется, хоть плачь! А счастье держит в ласковых объятьях, и юный снег летит на крыши дач, и мышь шуршит в потёмках под кроватью, и мы плывём на чудо-корабле над небом, что вынашивает замять, и время растворяется во мгле — там, где прошёл по зябнущей земле ноябрь-фат с холодными глазами.

Ноябрит В последние дни на душе всё острей ноябрит — не ноет, так тянет, не жжёт, так нудою горчит. Туман расползается кляксою по переулкам. И в мареве этом туманном так странно, так гулко горячее южное имя ничейно звенит, что думаешь — это оттуда, из той параллели, где вечное лето, где пенное море у скал, слова напитались теплом и сквозь ночь долетели. Там залитый солнцем июля стеклянный вокзал, считая составы, поёт подорожные песни, чеканит на древнем наречии время в пути — и держит в ладонях дороги, шершавых и тесных, курортный посёлок, в который приходят дожди лишь только зимою, всего на неделю, и моют белёные домики с острыми скатами крыш до кипенно-белого. ...Бездна общается с тьмою — и падают звёзды в сухой шелестящий камыш. Вода засыпает. Вода привыкает к остуде. Вода примиряется с новою формой воды — и стынет по кромке, и льдом новоявленным будет. …А в сумерках боги — такие обычные люди, такие продрогшие, вечно спешащие люди, такие нелепые — кто их за это осудит? Ноябрь на излёте горчит, как каштановый дым.

Дом на берегу реки И яблоня китайская в снегу, и снегири, и шумные синицы, и тёплый свет, под тёмные ресницы втекающий по каплям, и разгул шального ветра, бьющего по стёклам, и хрусткий лёд, и наш уснувший сад, и тропки в нём, и дерзкая лиса, оставившая след на камне мокром, и свитеры, держащие за горло, порывов снежных крошечные свёрла, глинтвейн с корицей, тихий вечер, мы — всё это жизнь в преддверии зимы. Смотрю в окно. Огромная река смиряется, и смерть её легка — уйти под лёд, «уснуть и видеть сны», храня в придонном иле до весны холодных рыб, улиток и лягушек. Придёт декабрь, настудит и навьюжит, каток наладит, выставит на лёд — и разом сонный берег оживёт, ну а пока он только наш, и здесь мы в тёплом доме друг у друга есть. А где-то в старом городе дожди, и резкий ветер ночью дует с моря, и воет глухо в форточку: «…впу-у-усти», и кутается в шаль седая мойра, и хмурит брови, тянет нить, стучит о спицу спицей — вяжет бесконечность.

…В преддверии зимы, слепой, не вечной, горяч глинтвейн, и звякают ключи, и губы горячи, и пахнут пальцы корицей и гвоздикой, и встречаться, за три часа соскучившись, легко. Я, перейдя на личное арго, скажу так много в двух словах и жестах, но это будет позже, а пока мы пьём глинтвейн и смотрим, как река ворчит сквозь сон в ледовом русле тесном.

Инесса Ганкина Минск Осеннее 1 У осени есть странные черты: рассеянно разбрасывая листья, поодиночке, в царство немоты бредут слова, и, пролетая низко, воронья стая будит нас с утра, которое на вечер так похоже. День морщится шагреневою кожей и исчезает, смутные дела лениво продвигаются к обеду, куда-то расползаясь со стола. Бурчит соседка — обещали в среду кусочек счастья — ломтик пирога, упавшего у баловней фортуны, но случай — зазевавшийся слуга, лениво уронил его, а урна надежд и страхов — до краёв полна — была, как спутник, вытряхнута в космос. Остался лишь осенний перекрёсток и дождь, следы смывающий. Пора вещей плывущих в завтра из вчера, сегодня рассекая острым носом, сопящим от утра и до утра.

54 2 Очаг и женщина, и чай, отчаянно о них мечтая, мы бродим, жёсткими плечами, ночь стряхивая, и, качаясь, слегка дрожит живой огонь. И гладит тёплая ладонь нас по привычке безучастно, а мы не ведаем про счастье, лишь вздрагиваем. При свечах так женщина глядит печально сквозь зеркало, и замечаем, как холодает по ночам. И шелестят слова устало как шепелявый дождь осенний. Чернеет старенький подсвечник, а в ожидании начала зимы и брошенный скворечник, и стог темнеющего сена, повсюду — запах запустенья, лишь свежий пепел жжёт ладонь.

*** Маленький джем, за столиками почти пристойно. Капли пота на лысине, маэстро, брависсимо! Девочка теребит волосы, кто-то мурлычет вполголоса. Музыкант образует знак вопроса, вместе с саксофоном уплывает лет восемьдесят, в Минске нью-йоркская осень. Как уплотнился мир до пятачка, на котором столпились Петербург и Париж. Осторожно, сгоришь! Между зрителем и актёром расстояние сигаретного дыма. Не пролетайте мимо музыки, затёртой до дыр, полной столетней печали, не пожимайте плечами. А впрочем, спокойной ночи, пустеют столики. И последняя нота провожает до поворота, а потом сворачивается у входа бездомной собакой. «Ты чья?» — спрашивает прохожий участливо.

56 Музыкант спит в отеле, а они всё ждут хозяина — последние ноты каплями пота стекают по лысине у века. Утро сметёт всё — осторожно, крошки! Дождя неизменна тема, на лице человека тень от надежд и сомнений. Музыка выступает, как сыпь на коже.

Татьяна Жилинская Минск Ноябрьский аудит Рассветы сонные сметёшь — «Да ну»… Вздыхает горстка чая! Заваришь: запах чуть похож… И, ничего не замечая, Рванёшься в сторону звонков, Поймаешь зависть, сплетню, ссору. В такую муторную пору Надменность сумрачных замков Как раз тебе не повредит. Замрёшь… Услужливый посредник — Ноябрь — проводит аудит. Не первый, да и не последний. Считает лужи и прыжки. Тот поскользнулся, этот — матом… Добавишь в чай щепотку мяты, Анализируя шажки На целый день Вперёд, рывком… Бесцельно, тупо. На удачу… Чёрт знает чем-то озадачен, Да не продуманно о чём.

А планы были… И мечты… Рассветы … сладки, кучерявы… Ну да… Начать бы всё сначала… Хлебнёшь… А чай, увы… остыл…

Не успеть По асфальтам продрогшим расстилается медь. Не успеть оглянуться, чтоб себя разглядеть. Не успеть ошибиться, чтоб себя наказать… По озябшим бордюрам вышивается гладь. Не успеть догадаться, чтоб исправить ответ. Были тяжкие годы, а вот горестней — нет. Были годы моложе. Может заново — в путь… Растревожена память — не вернуть, не вернуть… Хоть затянуты раны, да не сгублена стать, Не успеть дотянуться, чтоб себя удержать От вопросов, запросов, полумерных рывков, Беспорядочных взглядов, безответственных слов… Не успеть… замираю. Терпко пахнет имбирь. Ветку стылой рябины колошматит снегирь. У обоих сегодня — незатейлива снедь. Не успеть отогреться, и других — не согреть…

Елена Крикливец

Витебск *** Скрипел сквозняк несмазанною дверью. Девичья юбка сделалась узка… И трепетное что-то в подреберье сжимала безотчётная тоска, выдавливала совесть без остатка, на бересте крутила писем вязь… И осень, словно пьяная солдатка, чужого мужа в гости заждалась. И выпал снег… Не к своему порогу его звезда сегодня привела. Качалась в небе сонная пирога. Стучалась в окна глупая ветла… А поутру кричали заполошно сороки, разнося шальную весть. Брела старуха в стоптанных калошах, шептала: «хлеб насущный», «даждь» и «днесь». Разветрилось. По лужам зарябило. Ослушникам досталось поделом. И густо покрасневшая рябина прикрыла ноги ветхим подолом.

*** В сырой тиши ноябрьских ночей дрожат слова, как воробьи на ветках, уставшие от пафосных речей, бессмысленных скандалов и наветов. Берёза свой заржавевший пятак бросает вниз (пожалуй, не убудет), и познается поздний Пастернак светло и глубоко, «до самой сути». И хочется морозной чистоты, и белизны нетронутой, хрустящей, и мыслей, что понятны и просты, и чувства, что зовётся настоящим… Но сколько душу к чуду ни готовь, заглядывая в призрачное завтра, а поздний снег, как поздняя любовь, виски прохожих серебрит внезапно.

*** Я ухожу из осени твоей, как в юности из дома уходила: в ней горечь почерневших тополей, скрипящих, будто мачты без ветрила. Так птицы вылетают из гнезда, поднявшись на крыло звенящей ранью. Там, в небесах, ещё горит звезда — и тает на глазах, и душу ранит. Наверное, могла бы быть другой твоя ветрами порванная осень, но память тащит годы за собой, как женщина тяжелую авоську… Ноябрь замаячит вдалеке, пройдут дожди, и, если разобраться, моя рука лежит в его руке. Всё остальное — смена декораций.

Александр Морозов д. Филипаны Гродненской обл. Ноябрьское — Ты не можешь остаться, а жаль… Мы в вокзальной кафешке за столиком. На стене отрывной календарь Неожиданно вырвало вторником… Ничего не изменишь теперь… Я тебя провожаю к вагону. Сквозняком, сквозь открытую дверь, Лист ноябрьский несётся к перрону. Лист обычный, из календаря, Совершил необычное сальто, Распластавшись на мокром асфальте. Подытожив приход ноября… Подытожив уход теплоты, Расставанья, ненужные споры… Что-то шепчешь из тамбура ты, Но уже отправляется скорый…

Ноготки

Туманы из манны изодраны в клочья Ветрами, с боями ползут от реки. И дни ноябрями изглоданы — тощи. А ночи, как кофе, черны и горьки… Зима на пороге, и, вспомнив о Боге, Молитвы читают в церквях старики. Но всё по порядку — сегодня на грядке, Как солнце на ножке, цветут ноготки. А что это значит? А было б иначе Всё серо и хмуро, мы б стали винить Погоду и осень. Но нынче на даче Цветут ноготки и так хочется жить.

Осенняя песенка Сегодня очень ветрено и хочется немедленно Укрыться где-нибудь в тепле домов. Какой аккорд красивый взял философ-ветер, ветер-бард, Играя соло невесёлое на струнах проводов. А жизнь под горку катится, и солнце рано прячется За горизонтом, чтоб светить другим. А в ноябре на улице всё чаще небо хмурится Костры горят и источают дым… Пройду, шурша по листьям я, и, собираясь с мыслями, В блокноте запишу десяток строк. О том, что год кончается, что мы грешим — не каемся, И птицам улетать приходит срок. Летят они, курлыкают, внизу — народы дикие, Зато зимой там сытно и тепло. А мы, познавши таинство, на Родине останемся. И это будет на добро, а не на зло.

Александр Раткевич Полоцк Сонет Осенний цветок навевает раздумье: вчера любовался любимой мордашкой, сегодня любуюсь завядшей ромашкой — неужто синонимы жизнь и безумье? На что однозначно ответит милашка: у дома расцвёл одуванчик вторично, ноябрь на дворе, а ему безразлично… Неужто и в этом выходит промашка? Какие вопросы в пустыне ответов?! Сижу и смеюсь над собой и тобой: природе плевать на букеты секретов, как ей же плевать на секреты букетов, когда у неё преизбыток поэтов, поющих об осени наперебой.

Небыль Весной запахнет осенью, а осенью — весной, и небо чёрной просинью покроется зимой. С холмов вода направится в низы, вернувшись вспять, чтоб от жары расплавиться и снова снегом стать. А тут сквозь солнце жирное, как масла бахрома, наступит лето сырное, а может, и зима.

*** Былинный дуб. И жёлуди, как ядра, (неправда… или правда — всё равно) свисают декорацией театра и падают с листвою заодно. Как всё вокруг. И в жизни, и не в жизни. Сегодня, завтра или в старину. Но дубу что́ — он царствует на тризне, как прежде, стряхивая седину. И смотришь ты. И слушаешь мгновенья вчерашних битв, попоек и любви, и знаешь: если жизни рвутся звенья, то лучше цепь и вовсе разорви. Тогда почуешь силу и бессилье того, что просто на ветру шумит, его высокомерное усилье не замечать ни счастья, ни обид. И это так. И всё из декораций: и правда, и неправда — всё равно. Так пусть свисают жёлуди без граций и падают с листвою заодно.

*** Закатная осень, предзимний ноябрь. Пора-не пора восхваленья морозов. И розов туман над водой, как корабль плывущий по воздуху плавно… И розов твой лик, отражённый в воде, словно тайна. Кричащая мука постигла случайно тебя и меня, и не будет кончины её процветания палевым днём.

И голые ветви холодным огнём охвачены снова до первопричины, которая скрыта в листве отрешённой. И тайна останется не разрешённой. И розов туман над водою, и не с чем сравнить его в этот отчаянный миг. Закатная осень — в сиянии вещем, когда всеохватность её не постиг. Но крик этот, крик — изначальная мука, как будто положен предел процветанья. И эхом воздушным сойдёт «До свиданья» ко мне и к тебе. И речная излука напомнит, возможно, в который уж раз, что голые ветви измучили нас.

Серебристая осень Серебристая осень в глаза мои смотрит, приглашая меня в свой хмельной хоровод, словно я этот лист, что сорвался с осины и о землю удариться должен вот-вот. Но, следя за паденьем листвы, я подумал: серебристая осень, не надо спешить — мне ещё не по силам в твоём хороводе затаённо, уверенно, вечно кружить. Я не знаю ещё, серебристая осень, сколько лет мой костёр обречён исцелять эти строгие линии ив наклонённых, этих вод скоротечную вольную гладь. Не насытился я светозарной грозою, ароматом целебных былинных полей… Но по-прежнему смотрит в глаза мои осень, серебристая осень жизни моей.

Мария Розумко Минск Картошка нашего детства У кромки леса стелется дымок, И ветер, с ним играя, в даль уносит За речку, за соломенный стожок, Где в тёплом воздухе витает осень. Горит и сыплет искрами костёр, Трещат, сгорая, брошенные ветки, Картошки клубни — словно на подбор, Выглядывают из плетёной сетки. Веселье у костра, улыбки, смех — Ведь лучше в мире нет от скуки средства. Друзья мои, конфет дороже всех Картошка та печёная из детства. Горячая и с привкусом золы, И с корочкой хрустящей и румяной. О, Боже! Даже слюнки потекли — Для нас она казалась вкусной самой. Воздушная и с мякотью такой, Что просто так она во рту и тает… И общий снимок в рамочке простой О тех весёлых днях напоминает.

Уходит осень За дальним поворотом скрылась осень, Теряя свои краски на ходу, Вуали тень на небеса набросив, Снежком припорошив земель гряду. Всё чаще в небе пасмурные тучи, Дожди умыли тусклую траву. И солнечного света редкий лучик Играет в прятки с нами наяву. А осень на прощанье лишь серёжки Оставила на ветках. Что сказать? И ветер подметает все дорожки, Чтобы зиме владенья передать.

Семь дней ноября Прошла пора шального листопада, И в лужах мёрзнет рыжая листва, И тает свет в потоке водопада, А вместе с ним негромкие слова. Срываю лист. Последний день недели. В тумане ускользающий закат. Дни в осень незаметно улетели, Как выбывший куда-то адресат. Семь дней. Судьбой написанные строчки, Ведь так похожи. Что же было в них? Один оставил позывные точки, Другой — фантазии для новых книг. Семь дней неосязаемым виденьем Ночной порой шагнули за порог. В исписанных листках стихотворенья Раскрытой тайны подведя итог.

Татьяна Шеина Радошковичи Слова Вцепиться в вагонную полку — и ехать, и ехать, Маршрута не знать и не думать о цели пути. «Люблю» и «скучаю» — не больше, чем эхо от эха. Зачем их звучанием воздух напрасно мутить? Упали в цене облетевшие листья-монеты, А ветер, щекочущий вены — надёжней ножа. Моябрь и твоябрь не совпали частями планеты. Привычным усилием губ удержу «приезжай!», От мякоти мыслей с трудом отдирая присоски Гигантского спрута твоих «не молчите же, ну!»: Ведь камень, который лежит на душе — философский, Способный любые слова обратить в тишину.

Эра Тень поникшего торшера. Дождь бормочет приглушённо. Бурый лист приклеен к двери Полосой росы медвяной. Ты опять уходишь, эра Крепдешина и крюшона, Уступая место эре Облепихи и бадьяна. Необъятное объяла Подростковая дилемма: То ли требовать по вере, То ли мёртвым притвориться, То ли жить под одеялом, Перечитывая Лема, Обустраиваясь в эре Кардамона и корицы. Лить, читателю в угоду, Чёрный юмор, мрачный хоррор, Где душа волчицей серой В чащу рощи ускакала, Где по ямам ямбов готы "Ave, Satan!" воют хором, В диссонанс вступая с эрой Пёстрых пледов и какао. Свежесть в щели просочится. Робко выглянешь наружу — И стряхнёшь постылый морок, И замрёшь благоговейно Перед новой, бело-чистой, Эрой ёлочных игрушек, Эрой гор и снежных горок, Мандаринов и глинтвейна.

Надейся-жди В тетради ворох мыслей собирай, Трамбуй добро в рюкзак — и жди-надейся, Когда в очередной вагонный рай Тебя удочерят часов на десять, Встряхнут, взбодрят, уймут душевный зуд, Напоят разговорами и чаем, Из осени казённой увезут, В колёсном ритме ласково качая, За сказочные тридевять земель На сморщенной ладони верхней полки… Надейся-жди — лежи, нашарив мель, Больное горло рань о воздух колкий, Царапая словами темноту Тоннеля в сиротливое предзимье. Переключай реальности — на ту, Где дни ползут, как слизни по резине, Где травы, и рябины, и заря, И листья клёнов, яркие до фальши, В холодной цветорубке ноября Становятся свинцово-серым фаршем… Страницы первоснега отлистав, Найди дожди — укутайся и грейся. …Надейся-жди — спасительный состав Уже скрипит суставами по рельсам.

Александр Мельник Льеж *** Качает ветер мысли в голове и засыпает рифмами подкорку. Чуть погуляв по выцветшей траве, душа влетает в тело, будто в норку. Усыпан парк бульварной желтизной. В глазах прохожих пусто и чужбинно, как будто разом тонкой пеленой накрыла всех осенняя кручина. В какую прорву гиблые ветра загонят завтра душу безвозвратно? Как ни крути — пора, мой друг, пора задуматься о часе предзакатном. Не всё стоять беспечно на юру, от грёз пуская розовые слюни. Как говорится, весь я не умру, но стыдно мне за прожитое втуне, за те слова, что бес исподтишка внушал, а я внимал ему в запарке… Была бы жизнь, как пёрышко, легка — её бы ветром сдуло в том же парке. Полвека время переходишь вброд, оглядывая звёзды мимоходом. Бог дарит годы от своих щедрот и на обёртках пишет: «С Новым годом!».

Осенняя усталость Навалилась вдруг осенняя усталость, словно и не март маячит за окном, словно и не ты любить меня старалась так, чтоб я вовек не думал ни о ком. Будто грусть вошла в квартиру привиденьем. Мне б тебе всю ночь молоть любовный вздор, но тревожный взгляд окутывают тени и сквозит в глазах чуть видимый укор. Ангел мой, поверь, я завтра буду весел! Ты меня пока губами не тревожь — я опять во власти лебединых песен, не унять никак нахлынувшую дрожь. Ночь укроет пледом наше захолустье, тихо дверь запрёт ушедший Купидон… Мне приснится сон без осени, без грусти — я в нём буду снова молод и влюблён.

*** Идёшь в закат по узкой кромке лета, в сгоревших днях отыскивая смысл. Зачем-то солнце заливает светом песчаный пляж и отдалённый мыс. Живая кровь пульсирует под кожей, не позволяя впасть в анабиоз. Пока живётся — можется, но всё же ответа нет ни на один вопрос. Ты подведёшь старательно в тетрадке итог ходьбы и перейдёшь в полёт, и будет осень слёзы лить украдкой, а может быть, и капли не прольёт.

Елена Асатурова Черноморец *** Мне хрупкая прозрачность ноября Напоминает бабушкину вазу, Чьи трещинки, невидимые глазу, Как паутинки в капле янтаря. Стекло её легко меняет цвет — Желтеет, словно листья старых клёнов, Мерцает то лиловым, то зелёным, Как только что подаренный букет. Так и ноябрь — не осень, не зима, Таинственный сосуд почти наполнен, И только ваза старая напомнит, Что жизнь — как год — к концу идёт сама…

Умирает ноябрь И снова, день за днём, стучит в висок, как дятел, осеннего дождя тревожная капель, не превращаясь в лёд, не оставляя пятен. А город как корабль, что прочно сел на мель. Промокшая листва гниёт, и запах тлена в асфальтовый хитон впитался навсегда. Мутнеют окна глаз. По тротуаров венам течёт, как физраствор, холодная вода. От грусти и хандры закончились таблетки всего за пару дней до смерти ноября… И только в темноте на чёрных голых ветках фонарики хурмы оранжево горят.

Цыганское лето

В этом году разгулялась цыганка* бедовая, Осень не хочет в наш город пускать ни на час. Брызнула только по взгорьям мазками кленовыми И начала по садам озорной перепляс. Гонит ветрами из Африки, южными, пряными, Запах шафрана. Туманы откинув со сна, Ритм отбивает, стуча по аллеям каштанами, Неугомонная. Шумная. Будто пьяна Тем, забродившим, таким молодым, незатейливым, В бочки дубовые наспех разлитым вином — Чья-то нескромная и сладострастная фрейлина, Что непорочна в грехе, как в обличье святом… Долго ли будет шуметь это яркое празднество, Сколько ещё уготовано солнечных дней? Осень вернётся хозяйкой сюда полновластною, Чтобы поймать нас навечно в силки ноябрей. ___________________ * в Болгарии бабье лето называют цыганским

Дмитрий Белицкий Лондон *** Ноябрь. Карантин. Пандемия. Рыдает дождем небосвод, Кружит в буйном танце стихия — Нелёгким сей выдался год… Закрыла Европа границы, Все люди сидят под замком. А я с перелётною птицей О мире мечтаю ином… Обычного хочется счастья — Мечтаю к родным я слетать, С друзьями в театре встречаться, И «Браво!» актёрам кричать…

Осенние брызги Закат багряный догорает, Брожу по золотой листве. Природа тихо увядает, Чтоб возродиться вновь к весне. Вот так и мы, к закату жизни, Порасплескавшись, как фонтан, Ещё таим надежды брызги, Что будет шанс второй нам дан… Фото Дмитрия Белицкого

Борис Фабрикант Борнмут, графство Дорсет Винноосеннее Где отблески лесных дорожек заметны сквозь места пустые, как перископ улитки рожек, кусты застыли негустые. А в третьей четверти морозней, цветные пятна за день смыло. Листвы, простывшей за ночь, гроздья заполнят старое барило, в нём сладкое вино, осенний настой, густой, как вечер, тёмный, так, в дрожжи добавляя тени, душой крепчает херес томный.

А воздух ярче окон мытых, открытых в заповедный лес погибших листьев позабытых, на землю выпавших с небес. По краю медленно стекая, густеет дождь, и не напиться, и отражаются в токае дерев хмелеющие лица. Разделись, чтоб переодеться, крадётся нежное светило на обнажённых наглядеться, пока не снежно и не стыло. Восход просекко льёт в щербатый бокал и шлёпает босой, где просека легла закату посадочною полосой

***

Картинки дня, короткие, простые, летят быстрей — осенний сериал. Так скорые идут полупустые вагоны на заброшенный вокзал. Оконные короткие просветы, и двадцать пятый кадр не разглядеть, и перегоны повторяют этот короткий фильм — рождение и смерть. И ложечка, дрожащая в стакане, и полотенца вафельный узор, о жизни и начальстве, и обмане полночный бесконечный разговор. Столбов касаясь, речки, крыши, скоро на запад убегающий рассвет затормозит, и, выбрав этот город, помашет на прощание сосед. А площадь привокзальная хрома, как все велосипедные педали, а дальше разбегаются дома и открывают сказочные дали. А рельсы телефоном проводным звенят ещё с минувшего вокзала, и новое кино по выходным, день первый, день второй, а днём седьмым опять всё начинается сначала. Опять и на закате, на рассвете герои фильма плачут и поют, и зрители и радостные дети глядят и по секрету узнают, что не погибнут ни за что на свете.

Татьяна Юфит Лондон Ноябрь …Но краткость слов, но бедность словаря, Но невозможность вырваться из круга Сует, чтоб бабье лето ноября — Английского — порадовало друга В Сибири, где ноябрь — и стыл, и сер, Где — не готов для бурного веселья — Из Арктики пришедший первый снег Справляет неумело новоселье, Не чувствуя ещё, что он — желанн, Что ласк ответных жаждет лыж упругость. Мой друг и я — «народы разных стран» — Нечаянно в пространстве разминулись. Не оттого ль, что некого обнять, Так беспощадно часто мне не спится, И мысли, над страницами паря, В бессонницу вплетают рифм косицы? А лондонское лето ноября Полощет флаги сочной акварели, И рвётся песнь, которую не спели — Но скупость слов, но бедность словаря!..

Скупая прелесть ноября Ноябрь в минор макает кисти. Дни, как шубейка, коротки. И кружева осенних листьев На зябких плечиках реки Средь неулыбчивой погоды И оголившихся ракит — Всё, что осталось у природы, Под корень выбравшей лимит На музыкальность акварелей И на веснушчатость лица, Так щедро выданный апрелем, Но — поищите беглеца! Ушло в туман и бабье лето, Спектакль отыграв на бис, Лишь бурый лист, поднятый ветром, Всё рвётся, рвётся, рвётся ввысь! Купает ивовые плети В сметане розовой заря, И невозможно не заметить Скупую прелесть ноября.

*** Не накопить на жизнь вперёд — Живу сегодня: В туман уходит самолёт; На доках сходни Бросают к встрече кораблей, Ворона зябнет, И отраженье лебедей Качает рябью. Ноябрьский пасмурный восход, Пустынность сада… Не накопить на жизнь вперёд — Да и не надо!

Татьяна Ивлева Эссен В ноябрьском пиру (триптих) 1 Былых пиров веселье Со лба рукой сотру, И в сад — искать похмелье В ноябрьском пиру. Там охра в шубе лисьей Раскинула шатёр, Там стаи рыжих листьев Взлетают на костёр, Но милости не просят, Ладони с хрустом сжав… Так раздувай же, осень, Оранжевый пожар! Душа, как лист, иссохла — В костёр её, в костёр! Язык горящей охры Оранжево остёр. Пусть пламенною речью Мятежный дух огня Палит, как ствол картечью, Прицелившись в меня!

93 2 Мой сад ржавеет понемногу, Листву печально вороша. Ни чёрту тьма, ни свечка Богу, Ржавеет с ним моя душа. И дни мои проходят мимо, Как кинозвёзды. — В вышине Летят, подобно херувимам, Но — от меня, а не ко мне… Жизнь крутит фильм. Сценарий старый: Про бедных дев и королей. Фильм будет к Оскару представлен, Но для меня в нём нет ролей. 3 Молчи, охрипшая душа! Средь карнавала пьяной охры Не докричишься — все оглохли. Замри, в противогаз дыша, Прогрессу душному в угоду. Вокруг бесчинствуют уроды И манекены, не спеша Вступать в родство с тобой, душа. Пройдя сквозь все огни и воды, Ты вышла, как камзол, из моды. Так затаись на дне природы, Как в омуте глазок гроша! Пустыми выстрелами годы Гремят в разгулах шабаша. Уймись, безродная душа! Молчи. И всё. И точка. Ша!

Ноябрьский трамвайчик Ноябрь. Обнищали надежды. Истлели вдали маяки. «Вот прежде, ах, помнится, прежде…», — Седые твердят чудаки. Твердят: «Было! Было! Поверьте!» — Упрямо, с надрывом струны, С надрывом на ветхом конверте, Где штемпель пропавшей страны. А в странах иных — всё иначе: Порядок иной и закон. Ничто никому не маячит. Никто ни в кого не влюблён. Не ждёт, не зовёт, не означен, Забыт, как несбывшийся сон, — Уходит ноябрьский трамвайчик, Последний — с подножкой — вагон.

Бэла Иордан Розенхайм Похолодало Воздух пахнет снегом, к утру, наверно, ляжет первоход, вон — облака тяжёлая телега натужно снег над городом везёт. Растоплены голландки и камины, неспешно вьются лентами дымы, лишь утки, как всегда невозмутимо, скользят по серой скатерти воды… Зима войдёт в свои права, бесспорно, простится год, другой начнётся год, и мчится, мчится жизни поезд скорый, своей судьбы не зная наперёд.

Постаревшая осень Злится ветер и гонит листву по дорогам, и бросает охапками в лица прохожих. Постаревшая осень в хламиде убогой на себя, молодую, совсем не похожа, ту, что праздник дарила, к нему наряжалась в разноцветные платья — кутюр от Версаче. Ничего от былой красоты не осталось. И, жалея себя, осень горько заплачет.

*** Сквозь серый флёр осеннего дождя внезапное вполнеба чудо — радуга! И волшебство факира ноября наполнило вдруг сердце детской радостью. Прощальный дар, улыбка тёплых дней, подкова семицветная на счастье… А краски разгорались всё сильней , расцвечивая хмурое ненастье. И бойкие пичужки тут как тут, затеяли порхать весёлой стаей… Но длилась радость несколько минут, а там… поблекло чудо и растаяло.

Поздненоябрьское Как будто открылись небесные шлюзы — Потоками хлещет на землю вода. Угрюмая осень в пальтишке кургузом Устало по лужам бредёт без зонта. Бессонные ночи тоской отболели, Уже отгорели надежды огни… За окнами ели в зелёных шинелях Готовятся встретить морозные дни. Но поздний ноябрь морочит природу Озябшими ливнями, как из ведра. Предзимник простывший клянёт непогоду, В которой, как птица, гнездится хандра… Забелит зима депрессивную слякоть, От белого станет и в душах светлей, И вновь над землёй — возрождения знаком — Зажжёт Рождество мириады огней.

Гея Коган Бремен Ноябрьское Выйду и помедлю на пороге. Оклик дня прерывисто-сухой. Осень мне бросается под ноги ржавою шуршащей шелухой. Нищенкой в изорванном наряде смотрится в кривые зеркала. Угрожает? Просит о пощаде? Плачет: ничего не сберегла. Выронила, в дар вручила ветру, не жалея, кинула в камин золотые мелкие монеты, охру, торжествующий кармин. Так, бездумно убивая память, захмелев от дерзости слегка, кто-то спешно отправляет в пламя смятые странички дневника. Ветер примораживает слёзы, вилами в воде рисует рябь, и, не разрешив ничьих вопросов, тихо удаляется ноябрь.

Татьяна Корсунская Ганновер Ноябрь Растрёпанные ворохи листвы Кулис багровых ветхие останки Уходят с тихим шорохом, увы, Под чей-то взмах на дальнем полустанке. Пронзают огрубевшие стволы Ветвями, будто копьями в атаке, Седое небо. И седые мы Бредём в ноябрьском зыбком полумраке. А осень, в спину кашляя дождём, Задула реку хрупкою слюдою. И вдруг на миг меж тучами в проём Проклюнулся с лохматой головою, Презрев и безнадёгу, и печаль, Луч золотой, свободный и беспечный, И заискрилась каждая деталь Картины просветленья скоротечной: Нет, не прийти забвенью и концу, И мы — живые дети мирозданья — Возрадуемся Миру и Творцу, И осени стареющей дыханью.

Осеннее счастье

Ты себя не вини. Это осень — бродяга и пьяница Пишет новый роман о красивой последней любви. Будет время ещё повздыхать, помолчать, попечалиться, А сегодня — люби. И тоскою себя не томи. Разноцветным огнём вересковая пустошь раскрашена Вопреки ноябрям и давно надоевшим дождям. И тебе ни к чему обо всём сокровенном расспрашивать, Сценаристка Судьба всё распишет за нас по ролям. И небес режиссер ниспошлёт для свидания случаи. Осень сеет дожди по лекалам седых облаков. Ты меня не вини. Мы с тобою чертовски везучие… У любви нет лекал. Это осень — подарок богов!

Ты просто помни обо мне… Ты просто вспомни обо мне. Пускай озябнет осень в лужах, И листья робко в тишине В последнем пируэте кружат. И в этой скудности земной, Запеленав порывы в кокон, Ты вспоминай, мой дорогой, Наш свет в глазницах старых окон. Ты вспоминай мои глаза, Когда в расхлябанном ненастье Вдруг промелькнёт, как стрекоза, Мгновенье солнечного счастья.

100

Эмилия Песочина Ольденбург Смена времён Всё жёлтое спешило вон! С уходом осень торопили… Летели вниз плюмажи крон. Обрывки бус кровоточили. Дожди без устали строчили Сквозь дыры в тучах… Ор ворон Крепчал по темноте и силе. Холодный небосвод мертвел, Не ясный разуму и глазу… На обессилевшей траве Забытые блестели стразы, Как будто буковки из фразы, Чей смысл в безумной голове Утерян навсегда и сразу. Метался золотой листок Уже запретною валютой… Век осени почти истёк, И вслух считали ей минуты… Огонь прощального салюта Взлетел… Погас… И точно в срок Вошла зима Светло и люто.

101

В маленьком городе В маленьком городе осень закрыла глаза И прислонилась к синеющим стенам небес, Каплю рябиновой крови с губы облизав И не найдя никакого подхода к себе. Плакать дождями и ветром — кого удивишь? Биться о ночь головой — посмеются вдвойне. Только глядящая пристально тёмная высь. Синие стены — и чёрный провал в вышине. Яркого света — не слишком ли? — много кругом. Золоту, золоту, золоту — будет конец. Белый накал облаков набирает разгон Перед воронкою в горнем мерцающем дне. В маленьком городе ворох чужих новостей Кружится, падает, тонет в холодной воде. Синий цилиндр, вертикальный капкан плоскостей — И — никого, никуда, никогда и нигде. Плоскости, плоскости, плоскости… Нету угла, Где схоронить бы от взгляда чужого печаль… Синие стены — и ночь. Эх, была — не была! Это не важно — вперёд головою, плашмя ль… Цепь на лодыжке, ошейник на горле — держи! Осени, осени, осени — нет! — не уйти! Синий металл зажимает сплетения жил. Только воронка вверху — указатель пути. В маленьком городе выпал полуночный снег. Капля рябиновой крови уже не видна. Только огромный манящий провал в вышине, И — без конца — синева, пустота, тишина…

102

Осень в космосе Тьмой обглодана луна, будто косточка… Леденеют времена… Осень в космосе… Полыхнёт в иных мирах птицей красною… Час пришёл ей замирать за пространствами… Холода уже грядут стеклоглазые, Утешения несут пустофразые — Ненадолго, мол, помрёшь — успокоишься! Вон, туманность, чисто ёж — больно колется! Так что брось, не мельтеши! Будет шастать-то! Ну, за упокой души! Слышь, крыластая! А она на свет звезды как рванётся вмиг — Из паучьих чёрных дыр с их тенётами! Холода трещат вовсю — громко ссорятся… …Птица-осень пьёт росу с каплей солнышка На оранжевой траве с жёлтой ягодкой. Пролетает в синеве вспышкой яркою. В листья цвета поздних зорь превращается… День горючею слезой с ней прощается… И опять луна торчит тощей косточкой… Пусто, холодно в ночи… Осень в космосе…

Двойственное То ли дробь дождя, то ли дрожь… Вроде, стая рыб?.. Или рябь?.. Может, ржа в полях, может, рожь… Нет, какая рожь в ноябрях!.. Мстится хлябь в ночи, аки глубь… Это степь вдали? Или топь, Где увязнешь в тоске по грудь, Дна не чуя под щупом стоп?.. Месишь взвесь слогов. Тянешь вязь Потаённых заветных слов… Строчка к сердцу ползёт, змеясь… Бьются в горле крыла стихов… Налагается клён на клин За окошком… Вынь да положь На ладонь осенней земли Либо брошь луны, либо грош… По озёрной глади волна… По бездонной выси душа… Жизнь летит вне стаи, одна, В синеву… А там — как решат… Вон мелькнул огонёк в полях. Тишь рассвета. Пробило шесть. То ли начата жизнь с нуля, То ли взлёт разрешён душе…

103

104

Михаэль Шерб Дортмунд Ноябрь 1 Всё-всё оплетено бесцветной паутиной: От пестроты холмов — до синевы вдали, От холода цветов — до жара древесины, От прелости листвы — до влажности земли. Так невод ноября с ячейками мороза Сгоняет на поля содружества ворон, И, словно колтуны, застряли птичьи гнёзда В кудрявых волосах уже прозрачных крон. Озябшая вода всё медленней сочится Сквозь глянцевый скелет безлиственных ветвей, Сквозь вязкий клей ночей, скрепляющий страницы Коротких белых дней, ненужных белых дней. 2 Силуэт осины Над стоянкой такси Кровеносной системой Прорастает в синь. В ДНК, на бумаге На кромке сна Облетели знаки Стала суть видна. Догнивает рыжий Ковёр мишуры. Бог не пишет книжек – Создаёт миры. Только чёрный и синий Закрывают счёт, В Египте ли, в Палестине, Или где там ещё.

Татьяна Шмитц Райнберг День начинается День начинается со слов привычной лжи, С возможности узнать осенний дворик, И грустью лета уходящего прожить Рябины вкус, что беспощадно горек. Не листья и не птицы во дворе Напомнят о неловкости вчерашней. Толкует ветер зимний в ноябре, Что день сравним с невыпитою чашей. Написан сон, расписана река Оттенками дождей, полутонами. Не осуждай, не жди, не предрекай Того, что никогда… случится с нами. Ты осенью растопишь чей-то взгляд, Заиндевевший от тоски без ласки. И вдруг поймёшь, как много лет назад, Что всякая любовь — забытый пасквиль. На троне — ворон, величает он То снег, что не идёт, то небылицы. И ветки скрип на отдалённый стон Выменивает новая страница.

105

106

Хризолит хризантем

Хризолит хризантем, изумрудно-зелёных до боли, На морозе застывших в отчаянье, как в хрустале, Что оттают сегодня опять, может быть, против воли, Подарив всю холодную тайну нечаянно мне. Хризолит хризантем хрипотою озябшего утра Увлечён и раним, как последняя капля тепла, Что досталась двоим пополам, нам казалось, как будто, Но, во мне растворившись, в тебе лишь сгорела дотла. Хризолит хризантем сто сладчайших продрогших оттенков И впитал, и вобрал, словно осени сон в ноябре, Что блуждает средь нас незаметной невидимой тенью, Исчезая к утру в обречённом листов серебре.

Лист Лист растопырен был так, как моя ладонь. Договорённость сюжета была условна: Вмиг разлетится, попробуй её лишь тронь, Пеплом сухим полетит, будто ворон, словно Взбалмошных суток и матовой ночи приют — Осенний тупик, не ведущий в чужой полустанок. Так ли легко своих листьев-детей отдают? Воздух шуршаньем наполнен и мороком странным. Разве прощенья просить за невыход извне? Отплакать любовь беспорядком дождей ноябрьских. Тонет и терпнет лелейное слово во мне. Лист на ладони теряет тревожные краски И погибает легко, и без фальши чувств, Разницей в возрасте вбитых в асфальт собратьев. Жизнь облетает, как этот трепещущий куст. Дождь, словно рана открытая, утром некстати…

Ирина Юрчук Ольденбург Ноябрьская хворь Вот и согнаны звёзды с насеста… Всё пройдёт. Ты в расчёт не бери Эти хвори мои — ноябри, Где живого не сыщется места От уколов, укоров, углов… Быль и боль вышибая клин клином, Этот месяц — смурной птицелов — Сеть сплетёт под рефрен журавлиный. Наобум через рощу босую ХУДО в ночь побредёт без добра, Небо облако всуе срисует, Вставит в окна и выйдет из рам. Ветер, мокрый до нитки, пронижет, Полоснёт, как по сердцу дождём, И, по снегу вздыхая всё тише, Гореглазый нахохлится дом… Где душе огоньком бы разжиться? Только нежность с чужого плеча На причале печали дрожит всё Да рука, как свеча, горяча… Эта хворь не длиннее, чем корь. Ты стихи мне заваришь с малиной, Напоёшь под рефрен журавлиный: Всё пройдёт, снимет всё, как рукой…

107

108

Быль о ноябре Кожа ночи, дня нубук… Ноября тулуп дублёный, Открываешь ноутбук: мир зелёный, друг влюблённый Новый, нынешний и бывший… Кто сегодня фаворит? Свет, до срока разлюбивший небо, больше не горит… Лето — происки былого, звёзды — пролески весны, Потускневший проблеск слова, зазевавшиеся сны… Ладан, воск, святая грешность, капля мёда на губе… Ставь кавычки там, где нежность, это больше не тебе. День задался, стих удался, до печёнок проняло. Кто ещё не отчитался за прощальное тепло Обещаний иллюзорных и иллюзий расписных, Искажённой сути зёрна, перемолотые сны? Лепет жаркий на лужайке, жалкий рыцарь без коня, Вспугнутых вопросов стайки, струйки дыма без огня… Смыслов мудрые заскоки, разговор не по-людски, Жизни скаредные сроки, содрогания строки… …Вялое природы лоно, на берёзе нет лица. Вот немного охолону, посижу у озерца… Что ж… Шиповник — не малина. Колко в праведном саду. Вот маленько поостыну и до главного дойду. Солнце белозубо плачет, со слезами хохоча. В спектре так или иначе больше нету ни луча… В угол загнанные тени, запустенье, сумрак, смог. Холодеет в средостенье обескровленный комок. Птичьих стай небесный почерк пишет быль о ноябре. Между строчек только прочерк. Крики точек и тире. След разора, ран, урона. Время падает на дно. Поседевшие вороны стали чайками давно… Если друг не оказался вдруг ни другом, ни врагом, Значит, узел развязался, время думать о другом. На небесных трассах пробки, ангел крылья сдал в утиль. Выноси любовь за скобки, дай из рук живой уйти…

Прописи День западает сгоряча В густую пелену, И нету больше ни луча У солнца на кону. А то, чем лечат ноябри — Теплосплетенья душ — Теперь попробуй, отбери У предстоящих стуж… Но на небе заварен чай На росяном меду И скором отклике ИДУ На просьбу ВЫРУЧАЙ, Рецепте истин прописном, Распахнутости рук, Души, ни духом и ни сном Не ведавшей разлук Со светом горним и святой Водой дождей слепых, Сном зрячих яблок голубых На ветви золотой… Небесные глаза без дна, Сердец невечный зов, А в гнёздах — звёзды и весна, Чтоб жизнь учить с азов…

109

112

Нани Сариду Александруполь Осень Кружатся ковры-самолёты неспешно Деревья расстались с осенней листвой, Кольцо годовое замкнулось, хоть внешне Стволам не в новинку их зимний покой. Покой это зимний иль вечность забвенья — При жизни познать никому не дано: Туман впереди, позади — откровеньем Проносятся кадры немого кино…

Осенняя зарисовка В трупных пятнах кирпича Листья клёна на дороге — В каплях крупного дождя Пазл оплёванных покойных. Осень вижу на дворе, На душе — намного хуже: Безотрадных грёз не счесть, Рой по ним кружит прохожих…

116

Гурам Петриашвили Тбилиси Миниатюры *** Хорошо бы… держать в руках резиновый шланг, на голове — старая фуражка, и поливать деревья всю свою жизнь… И всегда ждать, что какое-нибудь всколыхнётся деревце и вдруг затеет со мной разговор…

*** А ты один… Вокруг тебя лишь ночь. Печально смотришь в небо и вдруг ты замечаешь: вон там одна звезда мерцает так, как будто только что какая-то девчушка её держала на своей ладошке.

117

*** Страшный мне приснился сон — будто я был деревом и на моих ветвях восседали птицы, которые пели на чужом, непонятном мне языке.

*** Чем же помочь цветам-невеждам на верандах наших, хоть и видавших не раз из-за стекла, но так и не знающих: что же такое дождь…

*** Это не столь печально, что вымерли, — всему на свете Есть свой конец, — беда лишь в одном: теперь уже больше никто на земле не помнит — пели порой или вовсе не пели динозавры. Перевод с грузинского Даниила Чкония

120

Нина Гейдэ Копенгаген Из цикла «Осенние миражи»

*** Пустые музейные залы растерянно гулки. На стенах — ужимки модерна: разрозненность линий и красок боданье являют идею разлуки, и солнце вбивает в полотна закатные клинья. Тоска увяданья изысканно неотвратима в дыхании осени кроткой — едва уловимом. В запасниках жизни уже отцветает картина, где с зонтиком дама спешит на свиданье с любимым.

*** Рассвело. Поднимался туман от реки. Клён блестел золотым эполетом. Миг любви мою душу кормил с руки, как голубку — насущным хлебом. И догадка пронзила меня, как игла с нитью солнечной — облака войлок: нет реальности, есть только эта игра обречённая — двух своеволий.

121

*** Ноябрь. Наука стареть — принять увяданье и тленье, все летние краски стереть, непрожитых жизней томленье смиренно доверить перу. Ноябрь бескрасочно бежев. Но я говорю ноябрю: прекрасна твоя неизбежность.

*** Ну вот и подошло такое небо, когда трудней всего остаться жить. Был край судьбы, и я кидала невод, но появились только миражи — осадок, взвесь, вся тинистая небыль, а были нет — не стоит ворошить. Пустынный дом, дожди, сырое небо. И надо жить. И невозможно жить.

*** Цветные караваны чувств прошли по выжженной пустыне, но я тебя давно простила, и только теплится чуть-чуть на острие пера печаль — оставить росчерк стихотворный. Любовь в шелках уходит вором, но некого разоблачать.

София Бронштейн Нетания, Израиль 1949 – 2017 За окном ноябрь За окном ноябрь. Дождь идёт. Вымокли фиалки на Монмартре. Золотой сентябрь уже не в счёт — Осень в сокращённом варианте. Жареных каштанов трескотня, Фонари и фары сиротливы. Полюби, пожалуйста, меня, Осень не французского разлива. Полюби меня, какая есть, Без фиалок, круассанов, мокко. До последней ниточки я здесь Тоже с удовольствием промокну. Но в стране пустыни и песка Не с календарём приходит осень, А когда нам божия рука Ливень в сто карат на землю бросит.

125

126

Малокровное солнце Малокровное солнце конца ноября Своим цветом похоже на вялую грушу, И плетётся по небу слепая заря, Не тревожа мою полусонную душу. Просыпаемся рано — темно за окном. Снова спрятаться в плед и в подушку уткнуться, Провалиться в колодец, наполненный сном, И проснуться весной. Или летом проснуться. Ах, роскошное солнце июльского дня! Как красотка, что пышет любовною страстью, Обнимает меня, опаляет меня И дарит обещанье недолгого счастья. Из-под тёплого пледа, из летнего сна Тяжело возвращаться в осенние будни. Доживём до весны — и наступит весна, А потом уж и лето когда-нибудь будет. Ненавижу зонты и шарфы, и пальто, А люблю босоножки и платья из ситца. Ах, как быстро беспечное лето прошло, А ноябрь всё длится и длится, и длится… Малокровное солнце конца ноября, Слепо щуря опухшие сонные вежды, Поплетётся по небу без поводыря В те края, где вечерняя гаснет заря, Но на счастье ещё не угасла надежда.

Не уходи Не уходи в начале ноября, Не оставляй меня одну в предзимье. В окне повисла поздняя заря — Белёсая раззява и разиня. Я больше никого не полюблю — Уже не захочу и не сумею. Зимой снеговика себе слеплю И чашку, что тобой разбита, склею. В окно заиндевевшее гляжу И снова подливаю в кружку чаю, Как будто я не просто так сижу, А вновь тебя, любимый мой, встречаю. Но чашка всё же лопнет по весне, И снеговик истает грязной лужей, Тогда в апреле станет ясно мне, Что ты сегодня мне не нужен.

127

Чёрный Георг

129

Лондон, Великобритания 1966 – 2020 где-то орнитологическое …и если птица не взлетит с раскрывшейся ладони, ты сможешь осознать, что ты, как и она, — бездонен. и незачем сжимать кулак, удерживать кого-то — от травм, ошибок, от любви, от птичьего полёта. и незачем — ни улетать, ни оставаться вместе, ни видеть всё насквозь… в лесу растёт, почти отвесно, какой-то бук, не то — не бук, и в лес роняет листья. а ты сидишь под ним, один, — и исчезают лица, и исчезает память мест, событий, ощущений… и остаётся просто день пронзительный осенний, и в нём такая синева, что можно видеть небо на внутренней обложке век. и ты сидишь, нелепый, и ты сидишь, прекрасный, как мечта о вечном доме; вокруг тебя — цветение… и птица на ладони не порывается взлететь, а ты — и бук, и ясень, и шелестят твои листы… и различаешь, ясно, что космос первозданно чист, пусты его страницы. и нет ладони, нет тебя, и нет сидящей птицы.

130

Герда, икай Мои мосты давно разведены, И корабли давно ушли на рейд. А птицам в ожидании весны Последнее осталось: не стареть. Они решают этот трюк легко: Повыше залетают и — хлобысь! Все кошки любят птичье молоко… Не провожай меня глазами — вниз. Тепло и сухо. Сухо и тепло: Зима всегда задерживается, И флюгеры ложатся на крыло И реют — в ожидании конца. Не спи, иначе все, кого любил, Придут сказать, что ты — не человек. Деревья не хранят в душе обид… Не провожай меня глазами — вверх. Последних листьев жёлтая метель, Предвестница скудеющих палитр… Ты располнел среди небесных тел И больше не касаешься земли. Роям немедоносных чёрных пчёл Привычен улей невесомых стен. Ты трогаешь прозрачное плечо… А знаешь, мне не холодно совсем.

Siobhan — Шивон Она пришла ноябрьской ночью, Со мной оставшись до рассвета. В её запястьях непорочных Сквозили отголоски лета. Всеядный ветер бился в стены, Швырял обглоданные листья… Ей нужен был сам факт измены, А мне — её улыбка лисья. Я утонул в атласных бёдрах, Скрывающих волшебный лотос. И лился дождь, хоть было вёдро. Блуждающие над болотом Огни — качались и мерцали. Весь мир — пластинчатой гнилушкой Казался. Танцевали цапли… Я, позабыв своих подружек, С восторгом наблюдал, как, лунный, С её груди катился жемчуг. Глядел в провалы глаз — и думал, Что до сих пор не ведал женщин. …Она ушла не попрощавшись, — Воспоминанием о лете — Из за ночь выращенной чащи, — Чтоб больше никогда не встретить. Ей нужен был сам факт измены. — (К чему бежать от явных истин?..) — А у меня с тех пор по венам Течёт её улыбка лисья.

131

132

Здравствуй, чёрный понедельник Из заката шагнув прямо в осень, я на масле топлёных осин напишу обещание — сбросить со счетов, как заблудший кассир, предыдущих отчаяний сальдо, оказавшись один на один — с экзистенцией Жан-Поля Сартра и слабеющим зовом глубин. Амальгамой серебряной — лужи сморщат кожу при виде меня, ожидая — вселенскую стужу?.. инфернальные пляски огня?.. Вдаль — бесцельно и опустошённо побреду, замедляя шаги, через фасции офисов, шопов, сквозь брыжейки компьютерных гидр… В мегаполисной инфрасистеме растворяются сталь и бетон. Человек — существом тонкостенным — обречён окунаться в поток обязательных в улье эмоций — даже если, как трутень, далёк от общественных дел. Толпы мосек и глупцов — обожают полёт в мёд оккульта и воск эзотерик. А один, в моей маске, — готов проломить зароившийся череп и отдать что угодно — за то, чтобы властвовать в нём безраздельно. Ведь понять не сумеет и Бог: вечность — это один понедельник сразу после разрыва с тобой.

133

цыплята по восемь лишь оказавшись за чертой где все несчастия сбылись поймёшь из-за чего дрожит осиновый последний лист он сознаёт что все пути к спасению потеряны и вид горящих кораблей невыносим растению а осень поджигает лес как в гавани флотилию крон лиственные паруса падут неотвратимо и полыхают до небес багрово-жёлтым пламенем фрегаты клёнов и рябин на фоне туч казарменных и ты с листом осиновым внутри дрожаньем полнишься и то что неуничтожим совсем уже не помнишь осталось времени в обрез чтоб попрощаться с летом себя не искушая впредь ни смыслом ни приметами и всё одно хошь соль рассыпь хошь наступай на грабли мои кораблики горят горят мои кораблики

136

Ефим Гаммер Иерусалим Детский ноябрь Стихи для детей и тех, кто считает себя взрослыми

Идёт ноябрь Идёт ноябрь. А в ноябре Собаки лают во дворе И запрещают детворе Гулять под пагубным дождём. — Гав-гав! До снега подождём! Но детвора, но детвора Бежать не хочет со двора. Податься некуда — ведь школа Закрыта вирусом теперь. И без прививки, без укола Не отворят входную дверь.

137

Дистанционное обучение Раз, два, три, четыре, пять. Начинаем умножать! Взять — не дать, упасть — не влезть. 3 на 2? Получим 6. 3 на 3, и вновь на 3… Сколько будет, говори. Мрак не свет, а ночь — не день. Будет ровно 27. Лечь — не сесть, а сесть — не встать. 5 на 5? Чего считать? На весь наш огромный свет Есть единственный ответ: 25! И весь наш сказ, Умножай хоть сотню раз. Хоть в Париже, хоть в Баку, На бегу иль на боку, Хоть в Москве, хоть на Луне — 25 — в любой стране!

138

Вернисаж Ефима Гаммера Иерусалим

Из цикла «Иерусалимские Фантазии» Рапитограф, тушь, бумага. В 2018 году книга-альбом Ефима Гаммера «Иерусалимские фантазии» была отмечена лауреатским дипломом международной премии «Образ книг» в Москве.

142

Ирина Грановская Хайфа Ноябрь Воздух слабо пахнет дымом, Утро, печки топят бабы Лужа за ночь стала льдиной, Крепкой, как словцо прораба. На озёрах спозаранку, Под тулуп себя задвинув, Ловят мужики под банку Кто рыбёшку, кто ангину. Год умылся первым снегом, Ветер щупает за шею, Вон сосед наш, сев в телегу, Запахнул тулуп плотнее, Колокольчик под дугою Заподпрыгивал в такт бегу… Это время нас с тобою Блазнит позапрошлым веком

Борис Дадашев Ашкелон О несбывшихся надеждах дождевых Ноябрь простудился — раскашлялось небо, — Горласто и сухо гроза огрызалась. Запахло дождём — поскорей, поскорей бы Целительной влаги, хоть самую малость… Но ветер, пастух у небесной артели, Гнал тучное стадо к чужим палестинам. Земля от угроз грозовых пропотела И небо решило, что хворь отпустила.

*** Закат почти что был у цели, Уже скрывался в тайнах дюн… Вслед ускользающему дню Погода закатила сцену. О, это был большой скандал! В истерике метался ветер, Хлестали дождевые плети, Вовсю сверкал грозы оскал, Гремело, корчились деревья, Гнев, страх — захлёбывалась хлябь… Так возвращался из кочевья Угрюмый скандалист Ноябрь.

143

144

*** Эскиз? — Скорее, так, набросок: Грусть, сваренная в собственном соку, И ты, с лимонным соком на подносе, Который вкусен — до сведенья скул. Дождями репрессирована Осень. Ноябрь промозглый на тоску не скуп. Я взрослый, я давно кривляться бросил, Но жаль мне Осень — до дрожанья губ…

*** О днях последних осень пишет очерки В скупом, привычно пасмурном ключе. Есть знаки восклицательные в почерке, Но редки строчки солнечных лучей. Злы ветры леденящие — не очень-то Похожи на осенних трепачей. Последних перелётных многоточия… И запятые знобкие ночей. Промозглый слог в своих повествованиях Не любит осень — править норовит. Но вязнет в зимних знаках препинания — Теряет интонации свои.

Леонид Дынкин Ашкелон Последние проводы Глухая осень, морось, снег, гостиничная одиночка, свеча, томительный ночлег, кометой вспыхнувшая строчка… Заиндевелая тропа — следов белёсая короста, и холод бледного серпа в безликом небе над погостом… Последние глоток и взгляд, благословение на царство… И памяти бессрочный яд — от безысходности лекарство.

*** Он одержим был, он искал в миру участия, пусть малого. Но славословия лукавого к себе никак не допускал. И было благом познавать явленье это несказанное — чудаковатое и странное в блаженном счастье — отдавать. Так радуется щепа в печи поленьям возгораемым, так грезит путником нечаянным поросшая быльём тропа.

145

146

Людмила Кац Петах Тиква *** Недолговечна хмурой осени опала! Уже в саду листва засохла и опала, А под ногами ворох листьев пятипалых Переливается оттенками опала. Такой я осенью внимательной ли стала, Когда погода дни ненастные листала, А может, листья виноваты или тучи, Что по-осеннему угрюмы и летучи, Но я отчётливо и ясно увидала, Как за окном природа пышно увядала, Ледком покрытая, земля ночами стыла, И тихо, крадучись, зима заходит с тыла.

Алла Кречмер Нетания Площади осенние пусты Площади осенние пусты: В городе темно и одиноко. Из блокнота рваные листы Гонит ветер по ночной дороге. В круге фонаря стою один, Воротник от холода приподнят. Разогнать бы мой внезапный сплин: Что-то мне не пишется сегодня. Я ночами, как и город мой, Непогодой осени пронизан. Слушаю, как дождик затяжной Барабанит громко по карнизу. Ну а в доме тёмное окно, И никто с упрёками не встретит, Что в кафе соседнем пил вино, Что замёрз и отчего-то бледен. Только пустота и тишина, Радио вполголоса бормочет. Осень, осень, как же ты длинна, И стихов неуловимы строчки.

147

148

Конец ноября Вот осени прощальная тоска. Тревожат душу птиц летящих крики. Застыла за ночь тёмная река, И замер лес, безлистный и безликий. Днём стая туч к нам с неба принесёт Снежинок рой. Их тихое круженье Над белым полем, как в стихах Басё, Подарит вдруг сердцам успокоенье. Ложатся иероглифы на снег, Отмеченные птичьими следами. Мне хочется продлить их краткий век Рождёнными в моей душе стихами. Сплетёт на ветках иней кружева; Светло на сердце в тихом ожиданье. Мне кажется, я подберу слова И прочитаю зимнее посланье.

Снега проседь На асфальте снега проседь, Тонких веток кружева. Уходить не хочет осень, Уступить зиме права. Цвета серого засилье, Трав коричневых штрихи, Видишь, инея мантилья На стволе нагой ольхи. Он не зимний, не осенний День короткий, словно всхлип И ложатся светотени В белизне — следов изгиб. Снова начинают тучи Из снежинок ткать шелка, Украшенье ив плакучих — Дар небес и ветерка.

Венеция осенью

149

Дождь над Сан-Марко, и тучи идут стеной. Мокрые голуби спрятались под навес. Пусто на площади, только туман сырой Облачной дымкой повсюду плывёт окрест. Морось такая — уходит весь мир на дно, Город плывёт, словно новых времён ковчег. Разве спастись нам с тобою не суждено? Станет последним для всех двадцать первый век. Снова молочная мгла разлилась вокруг. Город исчез, растеряв все свои цвета, Словно надвинул он из облаков клобук, Только и слышно, что где-то шумит вода. Дождь над Сан Марко. Вдали колокольный звон. «Аве Мария» — невидимый хор запел. Звуки шагов раздаются со всех сторон: Кто-то под шорох дождя покидает земной предел. Площадь пуста: нет туристов давно уже. Поздняя осень вступила в свои права. В сумерках тает последней любви сюжет, Вот и забыты обетов былых слова. В плотном тумане исчезли черты гондол, Чьи силуэты мелькнули, как лёгкий штрих. Где мой ковчег средь невидимых глазу волн? К нам приплыла лишь флотилия птиц морских. Вечер настал: загорелись огни витрин. Стенды с открытками спрятаны от дождя. Город спасли от бесцветности фонари. Утром вернётся к нам он, от тоски щадя.

150

Виктория Левина Ришон ле-Цион Полонез Огинского Лондонской вечернею нежною подсветкою на соседней улице видится метро. Полонез Огинского. Пожелтевшей веткою сад играет красочно — время подошло. Подошло по возрасту. Подошло по осени. Рассыпает пригоршни лондонских огней полонез Огинского — в ранней сизой проседи приклони головушку к барышне своей. Отыграй на клавишах, рассыпай по паперти звуки утончённые цвета серебра. Ноябрями принято уходить до замети драгоценной осенью с музыкой добра.

151

Золото Праги Золотом Прага отплатит тебе, золотом листьев ноябрьских проспектов, песнями ветра, ещё не пропетых, флейтой прилипших к холодной губе. Плазмой реки, остывающей лентой Влтава течёт меж осенних холмов, точно касается стылых умов незатухающим жаром легенды. Ахнуть, открыв безразмерность часов, перетекающих в день и столетье! Прагой шагает в эфир междометий тень францисканца на осени зов… Золотом пива и золотом слов, пражским алхимиком собранных в колбу, Прага меня обаяет. И по лбу стукнет тихонько — очнуться от снов.

152

Михаил Матушевский Раанана Ноябрьские стансы *** Однажды в ноябре, давно, проснусь, стряхнув ночную негу и, ёжась, выгляну в окно и удивлюсь привычно снегу. Окончен круг и значит, мы с тобою на год постарели и вновь, в преддверии зимы, запахли пылью батареи. Внизу прохожие спешат, бесшумно давят снег хрустящий… Сложилось многое не так, и мы от этих мест все дальше, но снежных зим и пыльных лет ограды тянутся витые, их тень длинна и долог след от обретённого впервые. Всё перевёрнуто во сне, как в ноябре бесснежном. Боже! Всё перевёрнуто во мне. Проснусь — да и не спал, похоже.

*** Из пауз бытия ноябрь возник и мне напоминает с давних пор, что я — его пожизненный должник, а он мой бесконечный кредитор. Он ходит в сером драповом пальто, как Банионис, в мёртвый тот сезон и сыпет снег сквозь неба решето, на тех, кто отлюбил и кто влюблён. Вот он стоит на фото за спиной, где мы вдвоём, ещё до всех разлук, а вот он флаги тащит со страной в подъезде выпив, в шесть холодных рук. Дежурил он в больнице «Красный крест», когда рождался я, точнее — был рождён, оттуда за Самарской виден лес из окон стрельчатых, пакгаузы, затон. Ноябрь друзей в обнимку, боже мой! Как тесно, как свободно за столом, нет и пол-тона фальши, а бемоль прощания оставлен на потом. Под стрекозиным серебром, в ночи, его вода продрогшая видна… Сказать, как мы близки? Но мы молчим, губ не разъять — примёрзли имена. Теперь ноябрь цитрусовый жёлт и сладок, хоть слегка горчит грейпфрут. Здесь небо близко, здесь конкретен счёт и чаевых с потери не берут. Романом ноябри сошлись во мне, осталось выдохнуть и, залпом, — эпилог! А строки долго тают в вышине о том, что обещал, чего не смог.

153

154

*** Ноябрь в Раанане не холоден, не груб, дождём омытый ранним, он мне, как прежний люб! Тот, в неизменных видах, составленный из лемм прожитых, словно битых морозом хризантем, лимонной водки в парке, под крышей низких туч, где совпадут украдкой: свиданье, дверь и ключ. А здесь дурман жасмина ночной уносит бриз, беспечно маску сдвинув до подбородка, вниз. Открытым ртом, по-рыбьи, вдыхаю эту смесь! Ноябрь, «крабли крибли!», я жив, я вот он весь… В замедленных надеждах (как соки под корой), седой, хмельной всё реже, позднеосенний — твой.

Николь Нешер Кирьят-Бялик Ноябрь устал… Ноябрь устал. Декабрь на носу. Ночь правит бал, и стали дни короче. Несётся жизнь, меняя полосу, Латая будни разноцветным скотчем. Укрыла землю ледяная шаль. А до весны три месяца — метели. Зажгла тоска зелёная фонарь. И спит надежда, грезя об апреле. Бессонницею скомкана постель, Но грянет март аккордами свободы. И опьянит сердца хмельной коктейль Любви, которой неподвластны годы.

Берег чувства Мои строки сплетаю с твоими — Берег чувства забрезжил вдали. И в небесной октябрьской сини Многоточьем кружат журавли. Раскрываю страницы, как крылья — Полосатое поле листа. Не напрасными были усилья: В поцелуе сольются уста. Позабуду плохие приметы — Счастьем полные вёдра налью. И ворвётся зелёное лето В одинокую душу твою.

155

156

Не окликай меня Удушливой волной — любовная простуда. Багряная листва на изумрудном блюде. Остывших слов полёт, озябшие аллеи… Осенний холодок царапается в двери. Под медленный фокстрот танцует бабье лето. В заплаканном окне — туманные рассветы. Бродяга ветерок с берёз фату срывает, И журавли плывут по небу нотной стаей. Божественный Покров дарует нам спасенье. Останешься в душе безмолвной серой тенью. Колючие слова, косые стрелы взглядов. Надежда и Любовь — за каменной оградой. Лети, кленовый лист, — предвестник листопада. Мозаика судьбы раздроблена на дни. Не окликай меня… Осеннею прохладой Останусь на губах. Прости и не брани.

Рами Нешер Кирьят-Бялик Осень на Андреевском спуске Ветерок-баловник Подметает продрогшие улицы. И прохожий поникший бредёт, листопадом шурша. Напевая «Мишель», Музыкант зачарованно жмурится, И художник пастель Превращает в шедевр не спеша. На Андреевский спуск Ниспадает осенняя морось. Дом Булгакова пуст, И скучает кафе за углом. На Пейзажной аллее Туристов убавился ворох. Свет фонарный не греет… Испить бы чайку с сухарём…

157

158

Осенний вечер Осенний вечер баюкает город неласковый. В блеске рекламных щитов — силуэты прохожих. Автомобили шоссе буравят фарами-глазками, по домам развозя утомлённо-кислые рожи. — А где тут пивная? — Да вот она! Слышишь? «Оле! Оле!..» Сегодня в эфире: Украина — без Блохина, Бразилия — без Пеле… Что-то не так в этом мире… Людской муравейник — хаос и порядок. Каждый — сам по себе, а вместе… Да что там! Жигуль и Мерс неохотно паркуются рядом. Ближний ближнего не удостоит взглядом. Кого колышут чужие заботы? Гламурная мамочка лупит неистово сына-двухлетку за то, что без спросу слопал конфетку — «рошенку» в обёртке красной. Смердючий бомжара в драной жилетке клянчит монетки. Агент канадской фирмы тычет мне флаер в харю… Осенний вечер в разгаре… «Картина маслом».

Татьяна Плетинская Петах Тиква

159

Снова пахнет землёй В утреннем воздухе пахнет бинтами и йодом, и стеарином, и свежей доскою сосновой, пахнет снегами, морозом, зимой, холодами и — ничего не поделать — черёмухой пахнет… Ю. Левитанский

Снова пахнет землёй, по-ноябрьски колючей и стынно-тревожной, опустевшей опять, но пока ещё доброй и чувственно-влажной. И представится жизнь, словно детский кораблик, плывущий отважно по дождливым разливам в грядущей зимы слюдяной бездорожье. Но никто не умрёт, ибо по сердцу будет шальная работа — в гроб неверья со вкусом вколачивать ржавые гнутые гвозди, чтобы позже на этом проросшем душистой травою помосте танцевала весна,напевая совсем беззаботное что-то…

О времени с любовью Старый численник тронулся памятью, врёт и блажит: Нынче в святцах ноябрь или вешних безумств половодье? Человеки взрослеют, начальный узнав алфавит, Или мечутся слепо, бросая узду и поводья? Что мелодия времени, что послевкусье времён — Всё едино, поскольку не длится, но единовремённо; Не дели по строке или слову за словом вдогон, Но прочти этот мир целиком, разглядев удивлённо. И увидишь — лукавое, вышнее есть торжество: Принимая, цедя беспохмельное зелье — разлуку, Уходить по игольному свету, верша воровство, Доверяя тебе лишь однажды пропевшему звуку.

160

Осенняя соната Allegro grazioso листопада. Неведомым канонам подчинясь, Нисходит музыка в безмолвный старый сад. И нет ни скрипки, ни клавира, ни органа, Но кружат листья цвета запоздалой охры, Перегорая медью под закат. Они улягутся, и зазвучит протяжно Adagio cantabile — октябрь: По прихоти, капризу музыканта Прольётся небо струнными дождями, Вздыхая о невозвратимом будто, Растраченном беспечно и легко. Но вот — ноябрь, и неизменным Rondo Напомнит он: всё на круги своя Вернётся, повторится вновь — недаром Осколки неба застеклили землю, И золотится редкий солнца луч. А музыкант неведомый, незримый Серебряным коснётся мундштуком Малинового жухлого листа — Багровый отзовётся огонёк, И пепел упадёт неслышно, невесомо — И пепел упадёт — нежданный первый снег…

Иосиф Рабинович

161

Нагария Красная осень От тоски и от холода покраснели осинники, По болотам и пажитям не видать журавлей, В целом мире, наверное, горше нет и красивее Умирания осени над Россией моей! Пахнет гарью и порохом под поблёкшими зорьками, И подбитые рябчики опадают в листву, А в шалмане у станции, прокопчённом махоркою, Мужики хлещут горькую и ругают Москву… Не краснеют по осени только ёлки да сосенки, Да тот жлоб, что у просеки поднимает ружьё, А собаки заливисто гонят зверя по просеке — Ни за грош вместе с осенью погибает зверьё! Наши силы не меряны — мы стреляем уверенно, Мы добычей намерены похваляться в Москве, Только память горчащая о навеки потерянном — Капля крови рябиновой на пожухлой траве. От тоски и от холода покраснели осинники, По болотам и пажитям не видать журавлей, В целом мире, наверное, горше нет и красивее Умирания осени над Россией моей!

162

Чёрная осень Промозглый туман над болотами кружится, И серая изморось сыплет с небес, А завтра в хрусталь приоденутся лужицы, И в миг поседеет продрогнувший лес. По кочкам танцуют кикиморы-дурочки, И леший в осиннике скис и зачах, А завтра в жемчужной короне Снегурочка В обнимку с Морозом промчится в санях. Но все это завтра: и снеги и просини, И тройки разбег, и тепло Рождества, А нынче прощаемся с чёрною осенью — Сегодня вершина её торжества. Свинцовая мгла разлилась над полянами, Простуженный лес придавив до утра, Испуганный леший с улыбкою пьяною Глядит на морковные блики костра. И слушает чутко, как глушью безлунною, Всю ночь напролёт, без покоя и сна, Гитара хрипит отсыревшими струнами О том, что на свете бывает весна.

Настежь

163

О прочих знать пока мне не дано, Быть может, там обычаи другие, Но правило железное одно Прописано в сердечной хирургии: Будь русский ты, татарин иль еврей, Побрит на круг, как одалиска хана, Соседи у распахнутых дверей Построятся в почётную охрану. А ты лежишь и шепчешь: С нами Бог! Другой хохмит и ёрничает матом, А третий только улыбнуться смог — Схватило горло жёстким перехватом! Но чем свой страх — он был и есть, поверь, — Ты от себя, раздетого, ни застишь, Соседи распахнут по полной дверь И так её держать и будут настежь! Пока не надоевши докторам, Не выяснят, что сбылися надежды, Что снова ты дышать способен сам, И жить способен сам, почти как прежде! Так ждали и меня, и вот, живой, Стою, и сигарета мне отрадой, Могу дышать Москвою и тобой, Какой ещё мне надобно награды? Какой ноябрь — скорее ранний май, Дождь над Москвой грохочет, как торнадо. Ты только дверь свою не закрывай. И я вернусь. Конечно, если надо…

164

Вера Рехтер Ашдод Небо обрушило ливни Небо обрушило ливни внезапно, Зонт от бессилия встал на дыбы. Ветер пытается с глупым азартом Крыши стянуть или вырвать столбы. Гнёт-прогибает деревья в поклоны, Щемится в самую малую щель, Волны огромные с лёгкостью гонит, Море с песком разболтав, как коктейль. Серыми красками всё перепачкав, Буря затихнет, устав бушевать. Хлопьями снега небесная прачка Ночь напролёт будет землю стирать.

СчастЛИВНое Всю ночь гремело и сверкало, дождь лил и лил, как из ведра, а мы, зарывшись в одеяло, внимали ливню до утра. Под шум бушующего ветра нас обволакивали сны, до спальни съёжилась планета — на ней остались только мы, как в первый миг от сотворенья, а может быть, в последний миг… Неяркий свет — скупой, осенний — к стеклу оконному приник, всплывали образы из детства, тянуло холодом зимы, стучали двери по соседству, день начинался с кутерьмы. Мы возвращаться не спешили в мир, отвергающий покой. Какое счастье — слушать ливни с любимым в ночь на выходной!

Осеннее ретро Моросит… Свернуться бы в калачик, погрузиться в спячку до тепла, вылезая только похомячить, (для эстетов — чтоб откушать, значит) и назад, в шалаш из одеял. Всё-таки я высуну наружу осторожно любопытный нос: — Здравствуй, осень, я немного трушу, не люблю, когда дождями в душу… Хочешь подружиться? Не вопрос! Мы с тобою ветреные дамы, можем слёзы лить за просто так, за ночь платье выкроить из хлама, из каприза — бурю или драму, у обеих в головах сквозняк. Свой прикрою фетровым беретом, натяну потёртое пальто, старенькие туфли (суть не в этом — мир уютней, если носишь ретро), я готова, осень, я гото… Ой! Грохочет… Не свернусь в калачик! Лей! Сверкай! Давай ещё! Ещё! Пусть не баттерфляем, по-собачьи, выплыву, себя переиначив — зиму встречу тёртым калачoм!

165

166

Юрий Рехтер Ашдод Листопад Обворожителен и сладок, Тепла последним каплям рад, Приходит осени остаток: Ноябрь, точнее, «Листопад». Его характер неспокоен: Бывает добр, бывает зол, И пожелтевшею листвою Накрыт земли осенний стол. Холодный ветер, выражая Себя в единстве и борьбе, Навзрыд мелодии играет Подолгу в дымовой трубе. Снежинки в воздухе кружатся, Невидимы на первый взгляд, Им на земле обосноваться Слабо́, но скоро победят. И, постоянство обретая, Не чуя за собой вины, Природа постепенно тает И замирает до весны.

167

Небывалая осень Когда ветра холодные задули, Сломав тепла сентябрьский уют, Твои глаза — коричневые угли, Обрушили вселенную мою. Желтели в парках вянущие листья, Стелился долу горьковатый дым, И сердце оборва́лось и повисло, Как от удара кулаком под дых. И душу охватило вдохновенье, И засыпа́лось только поутру, Хотелось прыгать через пять ступеней Прыжками австралийских кенгуру. И, выскочив на звёздную дорогу, Надежды лучик в небе подхватить, И наслаждаться жизнью понемногу На каждом метре Млечного пути. Казалось, всё во мне перевернулось: «Я в первый раз так искренне люблю», И только жаль, что всё это наткнулось На холодность осеннюю твою.

168

Ирина Сапир Холон Ноябрь Опять вливается тревогой ноябрь в кровь мою. Ветра́ фонарные прожектора качают хрипло над дорогой. Струится пасмурность по стёклам и холодком свербит в груди. А впереди дожди, дожди… Лавина туч, покровом блёклым нависла низко над домами, почти касаясь мокрых крыш. Тягучесть сонная и тишь законно правят вечерами. И зажигают окна рано уже остывшие дома. А впереди зима, зима, страницы длинного романа, под пледом, при неярком свете, дымящийся в стакане чай, и грусть, и слёзы невзначай, и мысли о далёком лете, и мокрые скамейки в сквере, и мглой сокрытая луна… Но впереди весна, весна, и лучик солнца на портьере, и зелень трав. Всё обратимо. По кругу нас ведут пути. Суметь бы только нам пройти сквозь эту осень, эту зиму.

Марина Старчевская Ришон ле-Цион Ноябрь, пейзаж Туманы в клочья разрывая, Звенят тяжёлые трамваи. В заторах над сырым асфальтом Клаксоны жгут грудным контральто, Желтеют мокрые окурки, Чернеют шарфики и куртки… И в горле голого бульвара Першит бензинным перегаром. А я, пальтишко засупонив, Ищу тебя на этом фоне… Но радость с каждой нашей встречей Всё меньше и гораздо мельче. И в лужах зябко стынет рябь. Ноябрь.

Ноябрь, но… Ноябрь, но в мареве суровом, В проёме старого окна, Бледнея сношенной подковой, Стекает зимняя луна. Лохматый веник человечком Глядит из тёмного угла И мама тёплая, как печка, Стоит с блинами у стола. Легко сметая птичий росчерк, Подобно шалому щенку, Душа летит трескучей рощей, Скользя по тонкому ледку. Вживую, без повторных дублей Кружит по площади трамвай И вертит день большой и круглый, Как именинный каравай.

169

170

Таня Турбин Арад Без песен Ноябрь, изморозь с листвы съедает краски Уж дышит стынью серый горизонт, Покинув ложе мягкое, с опаской Восходит солнце — как ленивый сноб. Забыв великолепие натуры, Дешевой роскошью пытается гордиться , Лучами в тучах увязает хмурых, Теплом не пожелав с землёй делиться. Не слышно звонких птичьих голосов. Гусей, и ласточек, и журавлиных стай. На юг закончен массовый исход. Их принял на постой далёкий край. Лишь изредка, распарывая стынь, Нас радует обыденностью птичьей Задорное чирик или цвиринь… От шустрых воробьёв или синичек. Ветра за власть ведут в вершинах спор, Последний лист срывая с голой ветви. У птичек крошка вызовет восторг: Так славно, если праздники нередки: А семечко иль зёрнышко найдётся Смелей удаче песни петь, — Перезимуем! Не впервой! Прорвёмся! Без песни жизнь притягивает смерть!

Поздняя осень

171

Поздняя осень. В голые ветви Больше не прячут шалости ветры. Листья последние пали на землю, Те, что недавно ярко горели Сочными красками памяти лета, Ими деревья были одеты. Звери под зиму спрятались в норы, Им не увидеть снежные горы, Спать они будут, до вешнего ветра, Чтоб нагуляться в новое лето. Лишь по весне лесу воскреснуть, Старою сказкой, новою песней… Дремлет в берлоге медведица бурая. Поздняя осень. Небо — хмурое.

Озеро Хула Про озеро Хула известно немного. Над озером Хула — пернатых дорога: Из разных краёв слетаются птицы Чтоб гнёзда здесь вить и теплом насладиться. Над озером Хула — рассвет акварельный: Здесь гомон, и писк, и прекрасные трели: Так клич журавля — украшает созвучье, Придите сюда, и вы станете лучше! На озере Хула не взвоют метели, У озера Хула — свои параллели!

172

Ирина Хенкина Ашдод *** Шины по лужам тихонько шуршат, Мокрыми листьями шлёпает сад, Капельки шустрые дробно стучат, Будто танцуют чечётку. О, эта музыка ветра и струй — Неба с землёю хмельной поцелуй, Грома раскаты: «А ну, не балуй!», Молнии острая плётка. Быстрые промельки капель в окне Только что были… И вот уже не… Солнце стирает следы на стерне Облачной мягкою щёткой.

*** Спешат, торопятся часы… И времени вода Мгновений ветреную сыпь Смывает без следа. И все меняется, течёт — То «нет», то снова «да». Ведёт клепсидра* свой отсчёт Неделям и годам. Но тени радостных минут, Теченью вопреки, Переливаются, живут На дне моей реки, Там, где петляет между скал Надежд моих ручей. Пока он мой, пока не стал Ничей, ничей, ничей… * клепсидра — водяные часы

*** Ничто не вечно под Луной, ничто не вечно. А жизнь игрушкой заводной шумит беспечно. Нам всем положен проездной, но от конечной душе идти уже одной тропою Млечной. Пока наш поезд не ушёл, пока мы вместе, не прячьте рукописи в стол, слагайте песни. И, если есть чего сказать, зачем смущаться? Ведь всё равно не нам решать, чему остаться, а что уйдёт в небытие, как лист осенний… Пой о своём житье-бытье, мой современник. Смотри — выводит соловей свои рулады, он не заметен средь ветвей, но звукам рады. Крутая времени река так быстротечна. Ты разогрей свое «пока» теплом сердечным. И, как весною соловьи поют, хмелея, пой о разлуке и любви, слов не жалея. Ты растряси, перебери свои архивы и с нами вслух поговори, пока мы живы. Не надо думать на века и всё итожить, но вдруг кому-нибудь строка твоя поможет.

173

174

Валентина Чайковская Ришон ле-Цион Под дождём Колдует шорох листьев под ногами, Волчонком ветер на луну скулит. А мы с тобой уже не знаем сами — Кому из нас Судьба благоволит, Даруя ноября неотвратимость И зрелость дум под локоном седым. Нам кажется — ничто не изменилось, Лишь осень нанесла морщинок грим. На нотном стане этих дивных складок Записан ласки наших душ мотив. Как будто гривы взмыленных лошадок, Трепещут прутики продрогших ив. Цветной наш зонтик вносит чуть веселья В унылый ряд осин и тополей. Плечо к плечу под шёлком новоселья… И песнь дождя: «Погоды нет милей!»

Любимой

175

Вот и снова ноябрь к нам стучится, родная, Снова танго танцуют деревья в ночи. Две Судьбы, как одна, и Луна это знает! Мы вручили друг другу от сердца ключи. Может, это фантазия так разыгралась: На небесном холсте ночь наносит мазки, Только краска художницы вдруг расплескалась, Брызнув чуть серебра нам с тобой на виски. Завтра в окна морзянкой дожди постучатся, Свистнет ветер, летя, как Яга на метле, Но и завтра готов я, как прежде, признаться В самом тёплом из чувств на холодной Земле. Мчит по кругу планета быстрей и быстрее. Может, это, родная, всё кажется нам? Что-то шепчет ноябрь… Танго… Лист на аллее… Входит осень босая в души моей Храм.

Поздняя осень Заштопала осень небесную синь. Заплаты, заплаты, где оком ни кинь. А ветер стегает по тучам уздой, Кромсает на части осенний покой. Срывает с деревьев янтарь красоты, Бросая под ноги. Так топчут мечты. Какие мотивы, какая печаль Несёт колесницу ноябрьскую вдаль ?

Суровые краски сменяют пейзаж. Завеса дождей скрыла летний мираж. Озябли вдоль ровных аллей тополя, Стернёю ежистой покрыты поля. И всё же! Величьем природа полна. Ещё хризантема цветёт. Лишь она… И дрогнул ноябрь покорённый. Без слов Собой заслонил красоту лепестков.

176

О ноябре Ноябрь… У вас дожди? А мы — лишь в ожиданье. Всему есть оправданье — Дожди пока в изгнанье. У вас почти зима… У нас — всё так же лето: Теплом земля согрета И много-много света! Слегка короче день, (У зноя отпуск платный), И море чуть прохладней, Да воздух благодатней. Всё свыше нам дано: Зима, весна и лето, И осень на планете Порой в дожди одета. Но всех погодных див, Важнее в душах святость, Высоких чувств несмятость И за другого радость!

Людмила Чеботарёва (Люче) Ноф-ха-Галиль Осеннее настроение …А листья, как бенгальские огни, лишь на мгновенье вспыхнув, отгорели. Всё дольше ночи, всё короче дни, и всё печальней память об апреле. Седеет осень. Облысевший клён по-стариковски мёрзнет за окошком. И на ветру прощально машет он последним, высохшим листком-ладошкой.

Последнее сердце Падало с липы последнее сердце мед-лен-но, будто коснуться боялось Мёрзлой земли, где сердца под ногами тоненько всхрустывали от боли…

Зеркала… Я осторожно лужи обхожу — не из боязни, что промокнут ноги. Но просто лужи — зеркала для звёзд, а разве можно наступать на звёзды?!

177

178

Осенняя любовь, вопреки законам математики В хрустальной вазе гаснут хризантемы, Прилип к окну письмом кленовый лист… Что делать, если в жизненной системе Моя с твоею оси разошлись? И превратились в параллели судьбы, Которым пересечься не дано… Зачем же вновь меня под утро будит Кленовый лист, стучащийся в окно?..

Последняя встреча Ворвётся в обертоны ноября Гортанный, трубный звук последней встречи. Дыханием прощальным одаря, Задует ветер в изголовье свечи. И тремоло молитвы, не спеша Затихнет, растворившись безвозвратно. И от любви до ненависти — шаг. Но, Боже, как же долог путь обратно…

Ноябрьские стихи На лужах пузыри, как волдыри, — От плети ливней, по-ноябрьски рьяных. И снегири, как будто упыри, Кровавый сок рябины жадно тянут. Но снег уже готов к ногам упасть, И млеть… и таять от прикосновенья. И высшая неведомая власть Нежданно дарит чудо вдохновенья.

Межсезонье Затихло летних трав многоголосье. Мы рвёмся в город с надоевшей дачи. Пасьянс на листьях разбросала осень, И он сошёлся — значит, жди удачи! Цыганка напророчит дом казенный, Но, слава Богу, вновь она обманет… Былое белой замело позёмкой, А будущее — в призрачном тумане. Сверчки забыли летние напевы, И ждать сто лет ещё грозы весенней… Но на окне — дар Снежной Королевы — Цветущий куст серебряной сирени…

Осенняя элегия Мне на плечо прилёг последний лист: был справа тополь небольшого роста. Михаил Найдич

Мне на плечо прилёг последний лист Опальной тополиной эполетой. Хрустальный воздух чист и серебрист. Пурпурная крылатка бересклета Малиновкой слетает мне в ладонь, Отдавшись аквилону на закланье. Пусть осени разгневанный огонь Дотла спалит блаженные желанья! И я, освободившись от оков, Вдохну покой и благостную негу, А тихий ангел из-под облаков Пошлёт нам свет — предтечу первоснега.

179

180

Осенний сплин Тоскливо… Сплин… Залечь в берлогу. Горячий грог — лечить хандру. Без подведения итогов Забанить блого-бандерлогов. Уняв невнятную тревогу, Себе позволить, хоть немного, Подольше дрыхнуть поутру. Устав от жизненных проделок, Нелепых, глупых переделок, Я покормлю котов и белок, И птиц, стучащихся в окно. Отвечу на опросник Пруста, И кофе с горечью робусты Плесну себе и гостье — Грусти. Сон не спасает… Гнусно… Пусто… И одиноко… И темно…

Вероника Шварцман Кирьят Гат Не гоните осень… Не гоните осень понапрасну, Если вдруг пришла её пора. Смена года — это ведь прекрасно, Чтоб ушло «сегодня» во «вчера». Осень поначалу так нарядна Красным, жёлтым, охрой золотой, И леса, как на плацу парадном, Восхищают пышной красотой. Пусть потом дожди и ветер хладный Обнажат унынья наготу, Скажете: «Промозглость, будь неладна!» — Вспомнив дней осенних теплоту. По осенним чертежам суровым Снежная построится зима. Улетят ажурные покровы, Осень распрощается сама. Остаётся лишь воспоминанье, Как от срубленных деревьев пни. Осени и радость и страданье — В ноябре закончатся они.

181

182

Давай поедем в город Ашкелон Опять жара, и снова к нам шарав*, уже ноябрь движется к зениту, но давит горло зноя душный шарф — израильская наша Dolce Vita. Ну что же, передышка от дождей, такой обычный парадокс природы. Давай туда, где, может, холодней — у моря ждать ноябрьской погоды. Давай поедем в город Ашкелон, там море синее сольётся с небесами, И солнце обойдёт весь небосклон и спать уйдет за море и за снами. И ночь опустится, и не поймём опять, где гóрода огни, где звёзды неба, И будем ждать, мы очень будем ждать, когда ж зальёт округу дождь со снегом… _________________________

*Шарáв — жаркий ветер из пустыни

183

Ноября согбенная старушка… Ноября согбенная старушка — Скрючил ветки старческий артрит, Чёрных туч тяжёлые подушки Сыплют мелко дождики из сит. Промотала к старости богатство, Жалуется скошенным полям, А лесов осиротелых братство Лишь скрипит, с разлукой пополам. По утрам сырым, в густых туманах, Всё глядишь с надеждой за окно, А Зима гостюет в дальних странах, Ей, царице, видно, всё равно. Ну когда же будет настоящий Холод, и снега, и снегири, Лыжи и коньки, мороз бодрящий, Напросившийся в поводыри По Зиме, хозяйке снежных кладов, Над землёй творящей макияж, С белыми кремами снегопадов, На три месяца всего её вояж. А придёт — тихонько, незаметно, Ослепит улыбкой снеговой. Холода, метели перманентно Будут сторожить её покой. Распахни калитку зимней сказке И глотни мороза алкоголь, К ней беги, как в детстве, без опаски, Позабыв про бедствия и боль.

184

Ирина Явчуновская Хайфа Ноябрь. Воспоминания. Попрошайкою, осень, Ходишь, золота просишь. Лист червоный и медный Разменяла намедни. Ветер в бешеной пляске Стёр последние краски. Время льётся рекою, Ты осталась нагою. И в изогнутых ветках Всей судьбы твоей вехи. Все дожди — твои слёзы, Блики радуги — грёзы. Но несмелое солнце Золотится в оконце, Значит, лучик последний Золотой, а не медный. Так что пой, улыбайся, Нищеты не пугайся. Нищеты не пугайся, Наготы не стесняйся. Будь бродягой лесною, Будь любой… будь собою.

185

Ноябрьские метаморфозы Неужто небо грозовое радует? Внезапно небо разразилось громом, Посыпались булыжниками градины. Так неожиданно всё это и… знакомо! С утра сверкали финики янтарные, Над пальмами летало солнце-манго, Два лёгких облачка на море лучезарное Глядели и качались в ритме танго. Как этот путь от ясного до хмурого Ничтожно мал. Как зыбки все начала. Быть может, неизбежность новой бурею Давно грозила — я не замечала? Давно грозила, но пока мы выжили. И не устали верить в перемены. Под солнцем тают градины-булыжники… И тает день под зонтиком вселенной.

186

Вечер ноября О чём рассказать ещё? Не́ о чем. Просто так прилёг на моё плечо вечер — колдун, чудак. Ветер стучит в окно, просится в светлый дом. А за окном темно… О чём это я? О чём? На свой огонёк зову. Ночные огни в окне. О чём прошу наяву, Придёт хотя бы во сне… Приснится мне дребедень, Но сказка всегда права. Проснётся осенний день, Захочет вступить в права. Но даже день-господин — Он только временный гость В том мире, где ты один Со всеми. И с каждым врозь.

187

Ну где же ты, дождь? Ну где же ты, дождь? Не медли! Ты будто застрял в пути. Ударь оркестровой медью И лейся, шуми, гуди! Над городом, полем, домом, Над крыльями сизых стай Греми барабанным громом, Листву ноября листай. Вливайся потоком в жижу, В зелёную вязь болот. Дай выжженным травам выжить. Cмой длинную тень невзгод. Покрой золотым cвеченьем И крыши, и купола, Душистых ветвей сплетенье, Шершавую ткань ствола. Ты вырвись, неутомимый, Из тучных стальных тисков. Склонись над Иерусалимом, Смой серую пыль веков.

190

Панкхури Синха Нью-Дели Воспоминания о старике-ноябре Наш дорогой старинный друг, Старик-ноябрь наступил, С отчаянной яростью Воспламеняя Ветры страсти! У них много имён — На лугах и в горах, Чинук или шторм, Могучий или утихший… Они бешено дуют, Выкорчёвывая деревья, Замораживая колею, Возвращая улыбку Губам нашего героя! Хихикает старикашка, Самый жестокий из этих ветров, Его старинный приятель, Его спутница и партнёр. Завывает в лесу, Свирепо сдувая Листья и ветки С деревьев в чаще!

Властный танец дик и неистов, Но будьте уверены: Наш дружище ноябрь Пришёл не для того, чтобы убивать! У него есть сюрприз: Он похититель грома У декабря. Кружатся первые снежинки! Он приходит, такой, как есть, Побуждая моё воображение Возвратиться в страну снегопада. Это лишь только начало — Нежное, как поцелуй! Восхитительное, как он сам! Он ложится на крышу, Спускается на тротуар, Покрывает капот машины, В самом центре того, что зовётся «нигде», Танцующий на ветру! Первый снегопад, Низвергаясь и ниспадая, Сотворяет сугробы. Первый снегопад Романтичен, Точно первый поцелуй! И старик-ноябрь Всегда поцелован первым! Перевод с английского Людмилы Чеботарёвой

191

192

Нар Део Шарма Ноида Достоевский: Моё Зеркало К 200-летию Ф.М. Достоевского 11 ноября 2021 г. Поскольку присущая мне скромная честность не позволяет Реализовать мечты моей жены о богатстве, Она отпускает в мой адрес язвительные шпильки, Зачитывая вслух «Записки из подполья» — Крушение всех терпеливых надежд, служащих ей опорой. Я живой образ «Вечного мужа», Из тех, ежедневно «Униженных и оскорблённых». Нередко «Белые ночи» Моей одинокой жизни, в которой нет любви, Вспахивают во мне душные агонии. Ну разве я не «Идиот», что, презрительно отторгнутый, Так крепко привязан к ней? Но нет, у любви вкус куда приятней, чем у ненависти.

193 Я живу в «Мёртвом доме», где моя родня — Это «Бесы», «одержимые» эгоистичной любовью, Высасывающей из меня терпение и деньги. Стремление избежать чего бы то ни было, Способного смягчить травму моих мучений, Приводит к «Преступлению и наказанию», За которые весь дом меня презирает. Я. как добрый «Игрок», Мирюсь с безразличием родственников, Но это лишает меня счастья. После украденных у меня моментов удовольствия От весёлой встречи с друзьями, Я обманываю себя, что якобы счастлив, Иначе даже мои мечты начинают отрицать Возможность хоть капли радости для меня. Перевод с английского Людмилы Чеботарёвой

196

Рини Валентина Самаринда Зима с ноября по декабрь Та зима — в прошлом. Голубое небо надо мной Молчаливо тонет, Увязая в серых облаках. Я забыла нанизать слова, Забыла выстроить мечты из обломков. Вокруг просто задумчивая тишина. Глядя на след на ветру под моим голубым небом, Я всё ещё ищу тебя… Моё медленно ползущее горе Потеряло тебя во времени. Словно смущённое солнце, Пристально разглядывая метель, Тихо спросило, поглощённое песней ветра — Я всё ещё ищу тебя… Я всё ещё ищу тебя… — Где же ты? Разве ты не видишь, как слёзы омывают мою ночь? Как может моя рана беспрерывно печально ныть? Зима поселилась в сердце. Осень теряет тебя… Перевод с английского Людмилы Чеботарёвой

200

Наталья Чиркова Дублин Вопреки Поклонница причуд природы, Порывам ветра вопреки, Благословляю время года, В котором влажные мазки Дожди наносят на окошко Без перерыва целый день. Гоняться за враждебной кошкой Мешает псу и грусть, и лень. Оценка жизни многотонно Сжимает по утрам виски, А кофе, притворясь снотворным, Горчит от примеси тоски. Но в тусклом сумраке, бесстрастно Отринув тёплую постель, Вдруг начинаешь мыслить ясно: Немотивированно трель Выводит птица в мокрых ветках, Порывам ветра вопреки, Ликуя, что она не в клетке — С чего ещё? Ведь далеки Весны приметы, и влюбиться Удастся вряд ли в ноябре В такую же смешную птицу, Поющую не по поре. Не по поре и оперенье — На крыльях ситцевый мотив, И я, не сдерживая рвенья, Зову весну, окно открыв.

*** Показалось, за спиной — шаги. Обернулась — это просто осень. От неё попробуй убеги — Схватит за рукав и время спросит, Взгляд потупит, листьями шурша, (Будто ей про время интересно). Ждёт, скажу, насколько хороша, Чтобы «знаю» мне ответить пресно. Я же, на лицо часов взглянув, Поскорей рассыплюсь в комплиментах — До дедлайна несколько минут — Драма предпоследнего момента. Шорох листьев, тиканье веков, Шарканье, шантаж, поток нотаций… Знать бы про дедлайн у стариков, И при жизни их не раздражаться. Шаркали бы тапки без конца, И шуршало тихое ворчанье… Осень, я не стану отрицать: Хороша! До скорого свиданья.

Ноябрь Ноябрь, но я брала уроки переживания тебя, а ты пришел тяжелорокий, мои старания губя. Ноябрь, но я бродила тщетно в твоих лысеющих лесах: мой пыл терзался безответно, как ветер в рваных парусах. Водой и слогом связан с Ноем, но я не вхожа на ковчег. Позволь подводником-изгоем минуть тридцатидневный век.

201

202

Джон Клэр 1793 – 1864 Осень

Люблю, когда не просто ветер — шквал, Весь день в ознобе держит створки окон, Смотреть, как он порывисто сорвал Со мшистой лапы вяза одинокий, Увядший лист, принёс к стеклу, и юрко Погнал кружить с другими в переулке. Люблю, когда дрожит от ветра ветка, Как в танце, неустанно, дотемна, А воробей на куполе беседки Щебечет, уверяя, что весна Кокетничала, лёжа, вся в сирени, Ещё вчера у лета на коленях. Люблю смотреть, как с крыши дым плывёт Сквозь голые деревья с голубями, И крылья мельницы ведут назад отсчёт, Как паруса, паря над пустырями С навозной кучи голосит петух, Ноябрьской скуки оживляя слух. Воронье пёрышко ложится на щетину Уже давно покошенных полей, А желудям у старых гнёзд грачиных Пришла пора соскакивать с ветвей, И побуждать свиней отрадным стуком Возиться у корней и шумно хрюкать. Перевод с английского Натальи Чирковой

206

Нина Русанова Барселона День народного единства Я в чай — яичницу роняю. И проливаю этот чай. О чём пишу?.. Сама не знаю. Не отвечай… не отвечай… А буду — обо всём на свете: Букет (представь себе!) завял, Работа, школа, кухня, дети… А у меня — «Девятый вал». Не Айвазовский я, положим… Но где-то в чём-то я и он… Единственно… да точно! — тоже! — Художник! — по уши! — Влюблён! — В душевной бури непогоду!.. В грозу!.. И водный этот груз!.. …не проявляючись по году… …а тут возьму… …и «загружусь». Отображусь. Дождусь. Зависну. Девятым валом над тобой: «С приветом — к Вам! Пишите письма! Вагон доставит голубой».

(Да здравствует оно — единство! — Хоть и неравен этот бой.) Ушёл… Куда-то испарился… Я и сама — незнамо где… Но в День народного единства — Не всё же думать — О еде!

*** Я спасаюсь-бегу… Подобру-поздорову ли? Хорошо ли, что «есть… у нас дома дела»?1 В этом чудо-бреду, У семьи уворованном, По прописке чужой я так долго жила. Своему ноябрю Поморгаю окошками: Я уже на земле… Но, гляди-ка, — парю! Не над миром людей — Над кастрюлей с картошкою… И сама же себе, не реви, говорю: Это просто пейзаж — через окна — зарёванный, Подустали они, надо вытереть пот… Что-то нынче судьбой на обед уготовано? Над плитою — стихи. На бумаге — компот. ______________ 1

А помирать нам рановато, Есть у нас ещё дома дела! «Песенка фронтового шофёра» Слова Н. Д. Лабковского и Б. С. Ласкина, музыка В. А. Мокроусова

207

208

*** Ноябрь — лихое время года, Плохое, лишнее совсем: Холодный свет устало сходит С небес под землю — насовсем. И там он спит. О чём мечтает Иль бредит? До какой поры? И вот уж — снег. И лёд — не тает. И ветра жёсткого порыв Сосну терзает! Гнёт осину, Оборванную словно нить… И хочется уснуть и сгинуть — Раз ничего не изменить.

*** Ирине Семуниной

Грозит нам осень ноябрёвым Ещё одним холодным днём… Мы подведём глаза и брови, Накрасим губы и — пойдём! — Прекрасны, словно наважденье! — Сегодня! — с самого утра! Да что там! — с самого — рожденья! — И нету равных нам! — У Р А!

212

Юлия Пикалова Комо Ноябрь из одного в другое «далеко» уже летишь куда-то первым рейсом белёсого рассвета молоко втекает в дом и не могу согреться ноябрь он весь слепая полумгла ни запаха ни цвета ни тепла всё смутно не найти определений в такие дни спасенье взаперти и хорошо что некуда идти согреться бы ещё обняв колени придёт зима и ярки будут дни искристый снег нарядные огни тогда и выйду жмурясь ослеплённо румянец на морозе горячей и стих взлетит свободный и ничей как самолётик твой неугомонный

213

Пауза (рок) из одного в другое «далеко» Ветки хруст под твоей стопой Безымянную птицу сдёрнул. Ты стоишь, ко всему слепой, На прогалине с серым дёрном. Голый лес до корней продрог, Но придут снега, согревая, И трубит в серебряный рог Твоя осень сороковая.

Небо летит к тебе Ветра повадка лисья. Лес обступил кольцом. Колкие, злые листья Всё норовят в лицо. Но за пределом взгляда Лиственной смерти вслед — Первого снегопада Благословенный свет. Значит, опять не финиш. Искорки на губе. Голову запрокинешь — Небо летит к тебе.

214

Эвелина Шац Милан *** мой клён остыл ковер из листьев у ног потухшего окна в пространстве полом ноября и лишь поток воспоминаний дня обожжённого признанием промчался бешенством желаний и снова я — одна

Чёрный лист дарю тебе стихи Айги осенний клён одетый в сон и кругом мёртвым невыносимо падает с неба последний цвет потерявший лист

218

Татьяна Бадакова Элиста

Осенний разговор Дрожишь на ветру, Тебе холодно? Удержись, прошу, Листик клёновый. Красой редкою Сердце радовал, В мае зеленью Нежной восхищал. Настроение Моё угадывал, Позолотою Взоры привечал. Кто ж мне поутру Постучит в окно? Удержись, прошу, Всем ветрам назло! Жизни бег, мой друг, Быстротечен. Жаль. Улетел… Ну что ж, До весны прощай. Увяданья миг И ко мне придёт. Очень строго Жизнь Подведёт итог…

Предчувствие Мы все живём в предчувствии зимы. Всё замерло в природе, в душах. И в воздухе, звенящем, ждущем… Всё замерло в предчувствии зимы. А знаем ведь всё точно наперёд: «Мороз и солнце — день чудесный…». Быть может, снова слякоть, гололёд. Чего же ждём? И богу неизвестно. Мы ждём весну в ненаступившем зимье. Так жаждем, но боимся новизны. Хотим мы жить, живя при этой жизни. В предчувствии зимы проходят дни…

222

Елена Оболенская Оттава Ноябрьский сонет Срывает с деревьев засохшие листья ноябрьский ветер жестокий, капризный. Последний полёт поднимает их в выси, которых они не достигли при жизни. Какое блаженство дарует природа — каскад на балу в пируэте прощальном. Хоть сéро, уныло кругом, но свобода — подарок за всё, и конец — не печален. Без красок, без времени и без надежды погода меняет пространство поспешно в предзимнее затишье ноября. Кустарники и лужи отражённого стекла, дождём замёрзшим ветви серебря, природа подвигает нас на добрые дела.

Сергей Плышевский Оттава *** Осенний сад — Души разлад И падалица яблок. Листва в огне, Но снега нет Кончается октябрь; На небе Марс К утру погас И тыква Хэллоуина Смеётся — съем, И скоро всем Настанет холодина. С теплом приник На воротник От снега тонкой шеей; Не жди зимы, Купи пимы — Красивей и дешевле. Не сад, но сон, Звучит клаксон — Хороший звук, но я бы Хранил уют, До белых вьюг Остановил ноябрь.

223

224

*** Скрашивать предзимнюю тоску — Осень приготовила палитру. Веточкой кленовой по пюпитру — Свежей краски каждому мазку; Да и не пюпитр, скорей мольберт, Холст земли под слоем листьев палых: Не поймёшь рисунок ли, концерт, Искры первородного кресала — По оцепеневшим берегам Хладных рек неспешного потока… Такова судьба материка Водолея или водостока.

*** По этим дням седьмого ноября ходили на скопленья демонстраций и отмечались у секретаря, и, в-общем, не стремились отказаться; и гелием надутые шары неслись над серой крепостью трибуны, а спирта разведённого пары уже скрывали, что мы были юны. Держались — руки за руки — и шли, и иногда сквозь мокрый снег и ветер, себя считая гордостью земли и лучшею породою на свете. И в этом, в целом, нет опасной лжи, мы шли друг с другом, вовсе не с вождями, мы собирались лучше сделать жизнь, но только лучше становились сами.

*** От погоды до новой погоды Сквозь размытых деревьев обводы Пробирается струйками дождик, Как в желудок разжёванный коржик, Как трава, выбиваясь из снега, Как угасшее вечером небо, Как ушедшее в Африку лето, — Неотвратно и так незаметно. От раздумий податливой глины До простой и конечно недлинной Неестественной жизненной тяги, Где кончаются дни-работяги, На последний взбираясь пригорок, Позабыв про «когда-то за сорок», Перейдя на седьмые десятки Вездесущим пыреем на грядки. Ни начать ни закончить дождливо Не придётся вращению шкива: На ремённой его передаче Нет зацепок и въедливых ржавчин. Только небом умытых деревьев Ветряное качанье, кочевье, Только дождь на песке поколений Перешёл на узор в гобелене.

225

226

Лилия Скляр Торонто Ноябрь Сероглазое небо то жалобно плачет, то хмурится, Кареглазая осень диктует строку за строкой, И способствует стихосложению тихая улица, Где тревогу и страх ненадолго сменяет покой. Осень, осень, опять я твоя добровольная узница, Мне по вкусу и краски твои, и дожди, и туман, Загадаю желание, если оно и не сбудется, Золотая моя, я согласна на сладкий обман, Торговаться не стану с тобой ли, с морскою владычицей, Прохудилось корыто, да что до худых мне корыт? В сероглазое небо ягнёночек-облако тычется, Кареглазая осень стихами со мной говорит.

Серошвейка шьёт наряд из серых клочьев серошвейка серым днём, затерявшимся средь прочих дней, сочтённых ноябрём. ветер крутит ей катушки, серую мотает нить, не считай года, кукушка, мне бы зиму пережить, не старайся, не усердствуй, птаха серая зазря, не тревожь напрасно сердце, серошвейка ноября.

227

Первый снег Календарь обронил пожелтевший листок, Завершая осенний дождливый пробег, И с утра закружил над полосками строк Почтальон перемен — первый снег, первый снег. Он — на ветках берёз, на опавших листах, Белой пудрой усыпал дорог переплёт, Урождённый в ноябрьских седых небесах, Первый снег перемен перемены несёт. Вальсу жёлтому белый явился взамен. Приглашай, может, это — единственный шанс, Ненадёжный партнёр первый снег перемен, Он всего лишь на день, на три такта, на вальс. А потом, обратившийся талой водой, Уплывёт, оставляя мне снежный рефрен, Но пока я ему открываю ладонь, Не спугните, прошу, первый снег перемен.

228

Вита Штивельман Торонто *** Последние дни ноября, и отжившие листья кружат на ветру и под ноги ложатся послушно. И с дерева листья сдирают — наверное, дерево чистят, и стружку снимают с души, омертвевшую стружку…

Ноябрь Томаса Гуда Но как же мне теперь? Ни солнца ни луны. Но время дня? Не полдень и не вечер. Но что же? Не закат и не рассвет. Но где луга, что были зелены? Но птицы, что летели мне навстречу? Их нет и ни одной дороги нет — не видно до конца. И всё в тумане: верхушки крыш, людей прохожих лица и, кажется, в тумане даже я. Но я ведь выживу, хоть дождь не перестанет. Но я ведь выживу, хоть не летают птицы. Я выживу, но как — скажи, но-ябрь?

В ноябре Серой набережной оскал. Небо мутное, чёрный зонт. Я не знала, что мир так мал: чайки, озеро, горизонт.

232

Анна Ганина Юэян Ноябрьское Волшебных гингко сыплется наряд — Ноябрь срывает ветром позолоту. Ссыпают камфоры душистый ряд Осенних ягод в охровую воду. Темнеют дни, и ранние часы Выплакивает горестная кошка — Остывший дом холодные кусты Не прячут от дождя. Ещё немножко Её детей пригреет мягкий день. Но вечерами застывают росы, И царственный мороз рисует косы — Смертельная серебряная тень Ложится серебром на позолоту. И в отраженьях ледяных дождей В свой белый саван сковывает воду Декабрьский художник-чародей.

233

*** Я сегодня буду весёлой, И любить снова до помрачения Твой ноябрь — золотого сечения Обнажений садов. Полу-голой Сети веточных рук сыро-ветреных, Неба стёрто-алмазные россыпи, Свой декабрь, краду́щейся поступи Каждо-дневно темнеющих временных ДнейРождения солнцестояния. Мой возлюбленный месяц грядущего, Каждым днём своего везде-сущего Прорастающего одеяния Внутрь каждой травинки заснеженной, Плеч и рук под корой леденелою… Фотографией чёрно-белою — Ледяным поцелуем разнеженной, Зимней розы — любуюсь с тобой… Помнишь, каждой осенней порой Смерть уходит, тобою отверженной?

236

Бахтияр Койчуев Бишкек *** Ноябрьименины прошли дождь моросит туман вьётся с земли ветер голосит — заметают друзей следы очаг остывает раздеты сады день убывает зола серебрит виски последний лист танцуя твист на оконной решётке завис пора задёрнуть занавеску достать кофейный сервиз смотреть на старую фреску и никуда не спешить…

240

Елена Копытова Рига Ноябрьское Твой город ни о чём тебя не просит. Молчит, как понимающий отец. Он ждёт, когда зарёванная осень его уже оставит наконец. И ты идёшь по улице, как странник — бесцельно — хвост кобыле не пришей. С утра ноябрь упёртый, как охранник, тебя из дома вытолкал взашей. Идёшь, как будто ты кому-то нужен, назойливому ветру вопреки. И шапки желудей в подмёрзших лужах подрагивают, точно поплавки. Вон свет в окне. Там чайно и корично. Часы идут, кудрявится герань. И кажется: там точно — всё отлично, а у тебя привычно — дело дрянь. Такая вот затёртая программа — где хорошо, там нас в помине нет. А в небе, как зигзаг кардиограммы — далёкой телебашни силуэт…

241

Куда идти… Куда идти? — Мир холодом прошит. Ноябрьский дождь вбивает в землю сваи. Здесь осень всех, как кухня полевая, унынием накормит от души. Но Музыка ещё живёт в груди — сорвавшейся с небес мечтой ребёнка. Непоправимо рвётся там, где тонко… И вздрагивают рельсы впереди. И ты над ними медленно кружишь. Внизу, в промозглой бездне отражаясь, спит родина, как женщина чужая, как будто не тебе принадлежит. В сторонке курит время. Для него ты — промельк мысли, вымысел досужий, скупой намёк на солнце в мёрзлой луже… Ты для него не значишь ничего. И всё же есть для сбившихся с пути сигнальные огни далёких вышек. И, вроде, всё равно, откуда вышел, но как же важно знать, куда идти…

242

Прививка Не горит душа. Не трещит «обшивка». Не сказать, что камнем лежу на дне… И ноябрь — не более чем прививка от тоски и прочего иже с ней. Не лови меня на былом азарте, не бери, как водится, «на слабо». Разбирать каракули на медкарте всё умней, чем биться о стену лбом. И пока я пробую отцепиться от вердиктов долбанных — «да» и «нет», входит осень с полным сомнений шприцем медсестрой в прививочный кабинет.

246

Раиса Мельникова Вильнюс Мой месяц ноябрь Осенний ветер свой вершит покос, Вздымая хоровод пожухлых листьев. Так тешится ноябрь-листонос, Себя представив брейгелевской кистью. Мертвеют листья и сама земля, Теперь уже врата зимы открыты. А буйный ветер жалобно скуля, Шатается, аки бездомный мытарь. Но лес рассеивает семена, Весною сможет новью возродиться; Лесной дороги в хладе рыжина Передаёт сезону стиль традиций. Осенне-зимней мудрости стратег Одежду применяет двух сезонов, Врождённый месяца приоритет — Цветы он любит за стеклом в вазонах. Ноябрь, предзимний месяц-проводник, Его я чувствую умом и даже кожей, Он — времени-пространства материк — С начал моих в историю заложен.

Ноябрьское настроение Вдали другое измерение маячит тихой сиротою, и листья падают в сомнении, меняя время городское. А воздух, ноябрём подсвеченный, плывёт в прозрачности вне ритма, и облака в недолговечности проходят в праздничной молитве, и стелется цветными мыслями тропа за Горние пределы, натура опьяняет близкие фантазии медовым хмелем. Почтовой виртуальной карточкой, а может, добрым почтальоном продрогшая влетает бабочка в открытые врата балкона. Надежда мыслит возрождение, как символ призрачного мира. В уходе скрыто возвращение, ноябрь колеблется в эфире.

День прибалтийской осени Среди печальных серых дней дождливой прибалтийской осени один найдётся в ноябре, когда с утра каскадом россыпей луч солнца и осенний лист волшебным сном украсят волосы, и добрый счастья сценарист распишет настроенье в лотосы, а день, как радость, бархатист вольёт свой эликсир для тонуса, и Аполлон-протагонист исправит серое на глобусе.

247

248

Втроём Грущу, порабощённая дождём. Нарушен пульса стук, теченье мысли. Постыло на пространстве обжитом, И с рифмой согласуется лишь рислинг. И смысл не отражает пересказ, Хотя словесный рой гудит, бесчислен, Эпитет рвётся вверх, как скалолаз, Не позволяя ритмику осмыслить. А ливню на просторе городском Метафизические мысли не по силам, Он полноводным пенистым ручьём По улицам стремится, как по жилам. Строка ползёт продрогшим воробьём, Как грустная дождливости мелоди-я. Сегодня вечер мучаем втроём: Мои стихи, дождь в городе и я.

252

Татьяна Захарова Кишинёв *** Глотнуть ноябрьского вина — ещё не жаркого глинтвейна. Раскрыть лениво Одиссею — как там троянская война? Неспешность древняя нужна смирять осенние тревоги. Строка степенна, как волна, величественно-гневны боги. А меж богами человек послушен, аки агнец кроткий. И веку-век и греку-грек, и слог торжественный и четкий. Покуда пенится вино, в фиале простеньком играя, листвы шафранное руно небрежным шквалом разметая, идёт предзимний листопад: до холодов всего полшага. Как там — достать чернил и плакать? Скорее уж — вина и спать.

***

253

У всякого зверя своя нора, логово или схрон. И уж ты-то, бывший зверем вчера, знаешь этот закон. Усталые стаи, закатный свет, лес засыпает, сторук. Но вот он, вот он, счастливый момент — зверь вернулся в нору. Протиснулся в дверь, разжёг очаг, тянется за теплом. И где-то припрятана наверняка бутылка с добрым вином. Ну что ж, за здоровье! Потом с тоски — тут поводы не важны. Он смотрит в огонь, и его зрачки шире твоей луны.

*** Когда приходит время неизвестности, над всей землёй, над всей дурацкой местностью зависнув, стонет заунывный блюз. Наушники от плеера запутаны, секунды исчисляются минутами: держи меня за руку — я боюсь… И вновь зима, и, выпав в утро зябкое — неистребимой лисьею повадкою — в орнамент снежный впутывать следы, с такой заметной южною небрежностью опять лечу. И вдруг замечу — прежнего не наверстать. И мы уже седы. Но в нас так много светлого и лёгкого! По-прежнему не властен над походкою весь опыт одоления преград. И в этот снежный морок и кружение суровой ниткою к себе пришей меня — не позволяй заглядывать назад.

254

*** Такой туман лишь в городе моём: завис на ветках, опустился ниже. Овечьей шерстью прёт в дверной проём, кошачьим языком шершавым лижет. И ёжишься, укутавшись в пальто. Сцепляешь руки, позабыв перчатки под рвущимся порывами зонтом, под странным проявлением осадков. В таком тумане можно умереть, когда искажена вся суть пространства: Вода повсюду, но исчезла твердь. И ось земная — это просто жердь, нет координат, а значит — постоянства. В таком тумане точно пропаду, пойду на звук и выйду в зябкой роще, где, как и я, растерянно бредут ушедшие. На смутный колокольчик, зовущий нас в далёкий зыбкий круг на звук, что смолкнет в шорохе дождя, и упадёт, как рваная бумага. И день стоит. И на пороге дня стою, не смея сделать шага.

*** Есть странное время, дурацкая штука — его межсезоньем зовут: ещё не притронулась к сердцу разлука, но знаешь, она — тут как тут. И лето — не лето, и осень вначале, прошла только четверть пути. Но в этом невыраженном интервале уже холодок ощутим. И веет прохладой от прикосновенья, хотя в эти жаркие дни, остались всего лишь мгновенья — поверь мне, — и ход их необратим. И бег водомерок, и скрип от уключин, и просто круги по воде — всё времени гон ощутимый, тягучий, всё этот вневременный день. Лишь воспоминаний незримые тени ночной охраняют покой. И вновь межсезонье, оно же сомненье, стоит за моею спиной.

255

256

*** …чертополох, боярышник, орешник. Сергей Пагын

А за домом ещё тепло и жужжат полусонные пчёлы. И собака лежит, словно сфинкс, занимая ступеньку крыльца. Всей цыганщине прежней назло мы теперь безнадёжно оседлы — это осень, мой друг, это сплин — чай из мяты и чабреца. Ах, какая вокруг благодать! Как орешник опять уродился , Как боярышник ярко дозрел, И калиновый куст не заглох. Этой солнечной неге под стать Наша осень прозрачная длится. Лишь вдали, как последний предел почерневший чертополох.

Виорика Пуриче Кишинёв *** На щитах листвы пожухлой Пики трав зелёных носят Храмовых высот разруху, Отряхнувших в лужи гроздья. Точно ягодками были Все когда-то в ближнем круге, С охлажденьем взмокли крылья, Заломились, точно руки, Истеку, молитвы ради, Подноготно-сокровенным Видно, я, как виноградник, Отворила свои вены. Осыпаюсь по карату. В пику ливню, ветру, стуже, Свет в души потёмки спрятав, Отражаю высью лужи.

257

258

***

Ноябрь на погосте — в лохмотьях очнувшийся Йорик — Листвой моросит с побуревших костей насаждений, К себе прижимая букет из дорог-траекторий, Ноябрь на погосте гостей в жёлтый саван оденет. Оденет, напомнив, что мы не совпали, как листья, Углами и гранями, там, за вратами погоста, А здесь проступает из ветоши будничных истин Заплаканный Йорик, стучащийся в души: мол, в гости. Ноябрь слово «Вечность» слагавший из листьев осколков, Возьми в черепную коробку ветвей и тропинок Меня с хризантемами, моросью, счастья подковкой — Листом не совпавшим, тропой напролом без запинок. Меня огибает листва, изваяния, Йорик… Нет, Йорик — тоннель, я лишь дума, лишённая плоти: Приникнуть к родимым, сдать ветошь, конец объегорить, Себя поручая просвета всевышней заботе. Здесь камни прозрели, буравя всевидящим взглядом, Кресты держат небо, и крестиком небо расшито. Меня вышивают, кочуя, листвы звездопады, Чтоб некто сквозь думу мою прошмыгнул деловито.

*** Вину уже взбрело взыграть И населить, как Диогену, Бочонки, рюмочную рать, И к ближним, и далёким крены — К немому слуху — «Вот же я». По пузырькам, как по клавиру, Вино, наигрывая джаз, Спешит уже брататься с миром. Я откровенья крана жду, Стать рюмкой — стеклодува прихоть. Мой крен — у ближних на виду, Но я в игру включилась лихо. Устам пленительная суть, Руке забывчивой — лишь ноша, Но доиграй меня, побудь Во мне игристым, хоть немножко, Мой Диоген, из бочки прочь Возьми, шутя, крени усладу К любви, не в силах превозмочь, Чтоб я игру почла за правду.

259

260

*** Бабье лето резво с возу. Бег ускорило трусцой Время к терпкому морозу, К ночи, взявшей день в кольцо, Листья чтобы в ней клубились, Фитильками окна жглись, Астры, точно кони в мыле, Намекали мне на жизнь. Так же к небу воспаряла, Хлопнуть звёзды по плечу, Так же неба было мало, А теперь тепла хочу. Шаг светает, меркнет иней, Вех полоски теребя, Бег покуда не придвинет В ночь укромную тебя. Прикоснуться, чтобы снами, Память тихо оголить. Первый снег прядёт меж нами Быстро рвущуюся нить. Привяжусь марионеткой я к теплу проворных рук. Пульс на ниточке заветной Обронил свой перестук.

261

*** Дыхание влажно в остроге из ситца. Да разве под маской узнает Создатель, Какое из чад его в небо стремится, От прочих острожно-хлопчатых собратьев? Ноябрь пополняет деревьев бокалы То жарким кагором, то ясным мускатом. Пригубить дыханью бы краски, но стало Под маской гранитной молчать виновато О том, мол, попробуй, зашей ливнем голос! Забьётся в конвульсии небо. И ветер Дыхание чьё-то примерит и голым, Без маски, взметнётся, за всё безответен. Покуда мы живы, долой с речи маску, Привольнее думам слоняться по вдохам, Молиться на Осень. По первому насту Скользнуть и простыть, словно след, за порогом.

*** Он забыл, что я — дерево, Что обрублена всласть. Что ему я так верила, Не спускавшая глаз С его ласк — снег на голову, С его слов — белый пух — Ненасытная норовом Объезжать во весь дух Моё небо — седьмое — и Словно крона цвела Вьюга мною несомая Вкруг обрубка — ствола.

Я была твоим деревом, Взвесью снежною был Ты — на всё, во что верила, Не жалевшая крыл… Что ни хлопья, то светочи, Что ни пух — то слова. А цвели ль ль мои веточки, Где плескалась листва?

262

*** Вдохни меня, мой стеклодув, В прелюдию декабрьской стужи, Где у прохожих на виду Мир снегом белым отутюжен И накрахмален воротник Покатых крыш, и пьёт пороша Дыхание. Мы в нём одни, И паром с уст коснуться можно, Как стебельками льнущих трав, Друг дружки, будто ненароком. И май, разбуженный с утра, Вдруг огорошит нас с наскока. На имя словом приземлюсь, Как бабочка на одуванчик, И ты, отстёгивая грусть, Отбелишь и переиначишь Меня…И листиками ив Метель цветение сыграет. И тишиною окропит В снегу мелькнувший берег рая. Словами обетован вздох, Там грани пестуют касанье. Очнулся, будто юный Бог, Назначил там с душой свиданье.

266

Елена Данченко Зэйст Из венка сонетов Без лишних слёз! Мне вечное Бог дал желание любить. Завертит ветер листву игриво, словно мадригал. Легко же ветру жить на белом свете! Твой образ множится, присутствуя в лесу, в неровностях стволов, в любой травинке, в крупинках инея. Ноябрь уж на носу, и скоро позаимствуют тропинки у белых риз состав и белый цвет, тем к твоему Спасителю приблизясь. Я допишу последний свой сонет, преодолев тоску как смертный кризис. Отчаянье довесит на весах с душой твоей соседство в небесах.

*** Ноябрь прошлогодний сегодняшним ноябрём обернулся, шкодник, чёрствым, солёным нулём. Ломаным льдом, вороньём орущим, подмороженной сладкой рябиной. Пьющим — суженым, ставшим ряженым. …а я его так любила…

267

Ноябрь Здравствуй, ноябрь, диктующий крупно солью зернистой минуты, секунды! Здравствуй, приятель, с характером трудным, в небо вставляющий звёзды-корунды, чтоб не сломались и не заржавели старых наручных часов механизмы, чтобы не гнили поля и не прели, дряхлых очков протирающий линзы. Здравствуй, ноябрь, целительный месяц прозы кладбищенской, псовой охоты, ссор, расставаний за сутки раз десять, с постной ли пятницы, с отчей субботы. Месяц ноябрь на окраине нашей ходит с котомкой, с ружьём за плечами, глаз, следопыт, не спускающий с пашен, к вечеру выспавшись, бродит ночами.

268

Ольга Зверева Хаарлем *** Это лава ползёт, вскрывая нарыв-вулкан, Это кофе, прирученной магмой вскипая, скворчит. Поднимает тепло по осенним твоим рукам. Не кляни эту осень. Молчи. Выдыхай эту ночь — в ней всего лишь туман и гарь От давно прогоревших листьев в другой стране. Заливай её сливками, сахаром разбавляй, И неси в старой чашке без ручки предзимней мне. Засыпает вулкан, остывает зола костров, Уцелевшие листья свой собирают клин, Улетают на юг, и на запад, и на восток И срывают, срывают, срывают обёртку с земли.

269

*** Я слишком осень, я почти ноябрь. Кому весна — спасенье, лужи, грязь, Последний снег, подснежник, встать на грабли Любви апрельской и сойти, смеясь. А здесь косой идёт холодный воздух. Смурное небо, ворот подними, Не то продует, солнце выйдет поздно. В весну мои стекают дни. И мы — одни.

*** Здравствуй, смирная моя подруга, осень. Словно в сумасшедшем доме, презирая суету и ругань, молишься, мои сложив ладони. Кто тебя посадит за решётку улиц и трамваев? Сумасшедшим не присущи суетность иль чёткость, лишь тоска по дням, давно ушедшим. Вот и ты тоскуешь листопадом, разбирая лес, как критик — песню. Ты не веришь в Бога? И не надо — это мне молиться интересно.

270

Анна Креславская Хаарлем *** октябрь дописывает опус на старых тлеющих листах и позолоченная пропись его красива и проста но дышит в спину серый братец он клептоман и пироман вы ноября остерегайтесь его туман сплошной обман он рукопись увядших листьев к рукам холодным приберёт он пролетит голодной рысью но уберется в свой черёд когда поспешно и злодейски сожжёт все то что пишет брат дымок повиснет в перелесках хоть рукописи не горят но может быть в своём лукошке он принесёт последний лист чтоб оправдаться понарошку и притвориться дескать чист но чистоты не жди отныне а грязь и слякоть и дожди и ночи длинное унынье но жаловаться подожди быть может выпросишь у скряги хоть светлый часик хоть снежок мне даже жаль его беднягу пусть он жесток но знаю в срок декабрь ему ещё покажет прогонит вон и в рождество откроет срочно распродажу всего имущества его

274

Григорий Оклендский Окленд Кольца дыма Мой приятель — мастер слова, восьмистишья пишет влёт! Как стихо свернул он (ловок!) самокруткой, высший сорт! Раскурил её неспешно, в кольцах дыма погрустил. Год прошёл… К зиме бесснежной длинной тенью заспешил. Улетает клином стая к дяде Грише зимовать. Осень. Дачу закрываю где-то месяцев на пять. Буду в городе и в слякоть, буду в пробках и в пальто. Будет дождик серый капать мне за ворот… Но зато буду утром в парк соседний друга верного гулять, пересматривать «Намедни», папу с мамой вспоминать… Вечерком вдвоём с камином выпьем старого вина. Нету грусти и в помине. Лишь тоска — на всех одна.

275

*** Ноябрь. Какая, к чёрту, воля!? Мороз и слякоть… Что за жизнь?! Как лист кленовый, мама-Колли Холодным вечером дрожит. В её глазах потухших тени Безликой уличной толпы… Как далеко до воскресенья! И безнадёжно — до весны.

Осенний непокой Безвременье поры постылой, Осенний непокой. Весною заиграет силой Подснежник молодой. Ежовы сбросит рукавицы, И грянет гром! Заголосят повсюду птицы В краю глухом. Где осень стелется тревожно, Сходя с ума, Весенний странник ночью грозной Стучит в дома.

276

*** Господи, судьбу не выбирают? Или выбирают — по себе? Встречу неожиданную в мае, Поезд уходящий в ноябре, Дерзкую с ухабами дорогу, И неуспокоенность души, И слова, рождённые от Бога В предрассветной трепетной тиши. Дымка над далёким перелеском. Печки остывающей тепло. Строчка, возникающая резко Под скрипучим стареньким пером. Дым родной мне был когда-то сладок, А теперь клубится стороной… Только бы родные были рядом И перо скрипело над строкой.

280

Елена Емелина Арендал Потерянное Потерянное или утраченное, весеннее или летнее над нами тревожно властвует Оно приукрашено памятью Верить ему, не верить ли, возвращать его или избавиться? Нежданно оно является из дальнего-ближнего прошлого в ноябрьские сумерки осени и вновь дрейфует по озеру, размером с комнату, голову? Поношенное и увядшее настойчиво ищет дверцу, прорывается в настоящее состояние, как перед смертью в одиннадцатом месяце Не признать ни своей небрежности, ни покорности обстоятельствам, но увериться с болью в сердце — не исполненные обещания изменили жизнь безвозвратно Скорпионская совесть ехидная злые ангелы, в трубы дующие, беспристрастно рассудят прошлое, принуждая принять очевидное. Оно не было нашим будущим

Три Времени Осени Сентябрь Фея осени тихая, ясная посетила леса летние: обещала праздники, лиственничною иглою тонкою, золотою шила себе наряды, примеряла, радовалась Октябрь Карнавалы придворные королеве-Природе устраивала, старалась — не справилась С дождями не расплатиться, от ветра — не откупиться… С берёзовых веток не дороги монеты кленовые, осиновые, самоцветы — не ценны Ноябрь Растратилась — обессилела Мокрый подол влачится лугом пожухлым, сыплется по вересковым обрывам, щекой приложилась к листьям Не в золоте, не в пурпуре в королевской немилости изгоняется в зиму Голубыми сосульками дожди ресниц обратились

281

282

*** Силуэт угловатый граффито на голубом чёрный рыхлой угольной линией нарисован Время не судья, не священник, но месяц осени поздней напоминает о бренности в простоте грозной Предчувствуя сон снежно-таянный отступать некуда Не обвиняя, не принуждая к раскаянию ноябрь тебя исповедует Очищает от вытесненного, выметенного, забытого, как бы не бывшего, приукрашенного, самооправданного… Укрывает чёрными листьями грехов неудачные планы, принимает без осуждения глубокие горькие тайны Образ внутренний выровнен, высветлен, искажения выглажены С небес, набухающих смыслами, слетают мысли-снежинки Силуэт, нарисованный мелом прерывистой тонкой линией, еле виден на голубом белый

286

Марица Севилья Панама Щегол и Роза Щегол нанизал на шипы своё тельце. Не поёт больше птица. Пульсирует роза. А эхо внимает крику во тьме. Перевод с испанского Людмилы Чеботарёвой

Дерево Тенистая яблоня, позволь мне надкусить сочные яблоки твоей крепкой груди. Как сумерки, жертвующие свой ухоженный лик рассвету, со своей взъерошенной гривой ты преследуешь пчёл вечности. Давай, сестра, замеси на своей песне кожуру спелых плодов. Перевод с испанского Людмилы Чеботарёвой

287

288

Вернисаж Марицы Севилья Панама

289

290

291

294

Кшиштоф Шатравский Ольштын Ноябрьское солнце Полдень, ноябрьское солнце скользит между крышами и мокрым асфальтом я наконец нахожу это место, где Иоганн Себастьян Бах завершает кантату о тайне искупленья греха и торжестве истины о чёрном, хорошо заваренном кофе каватина взлетает к птичьим реестрам и на ратуше с опозданием бьют часы заполняю квитанцию на парковку ветерок внезапный поднимает птиц в пустоте слышны их мёртвые голоса как говорят венцы, кофе должен быть крепким, ароматным и, разумеется, сладким как первая любовь но сегодняшний кофе пахнет осенним солнцем и мы говорим о политике и о таких же ничтожных делах о забывчивой повседневности о беспамятстве исчезания о хорошем вкусе и кофе, который и есть — наш праздник.

295

потом молча мы угадываем наши мысли осмотрительно пьём это молчание так внезапно охваченное холодком и всё помним и всё помнит нас и каждая любовь кажется первой как взгляд отражённый в кофейной чашке потом снова ноябрь пахнет кофе, полдень и солнце начинается садиться. Перевод с польского Вадима Месяца

296

Мои благодарности Я бесконечно признательна всем, без кого эта книга никогда бы не состоялась: в первую очередь моему любимому мужу, Мише Чеботарёву, за поддержку всех моих безумных начинаний и сумасшедших идей; всем авторам замечательных ноябрьских стихов и картин, доверившим мне свои детища; всем, кто подарил мне радость знакомства с новыми авторами.

Спасибо всем, вы все чудесные! С искренним теплом, ваша Люче

Литературно-художественное издание 16+

Ледень Стихи современных поэтов ТОМ 1

Составитель: Людмила Чеботарёва (Люче) Все тексты печатаются в авторской редакции Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателей запрещается