Социалист №5

Дмитрий Кожнев: «Важно связать теорию с непосредственным опытом людей» с. 3

Невидимая проблема c. 6

Российская школа: углубление распада с. 4-5 «Борьба против эксплуатации женщин может стать мотором социальных изменений в целом» с. 7

газета Российского социалистического движения

anticapitalist.ru

Александр Иванов

май 2012

Астрахань: последний окоп или передовой рубеж? События последних недель в Астрахани – не в меньшей степени, чем победная забастовка на калужском «Бентелере» или результаты выборов в Ярославле, подтвердили потребность всего нашего общества, а не только столиц, в демократических переменах. Усталость от коррупции, экономического и политического бесправия, вранья центральных и региональных СМИ нашла выход в беспрецедентно массовых по меркам российской провинции выступлениях. Случилось то, чего, по сути, так и не произошло на Болотной. Политический и социальный протест нашли друг друга. Насколько прочным окажется это единство? Катализатором народных выступлений стало объявление Олегом Шеиным голодовки протеста против массовых фальсификаций на выборах мэра города. Однако причина их – в растущем день ото дня социальном недовольстве. Этот рост отмечается статистикой, фиксирующей за первые два месяца 2012 года рекордное с 1990-х годов количество забастовок и трудовых конфликтов.

Уровень жизни россиян стремительно падает, несмотря на все попытки «додержать» его до инаугурации, а перспективы послевыборного периода не сулят трудящимся ничего хорошего. То, что в Астрахани – городе, известном крепкими традициями профсоюзной и социально-протестной активности – случился подобный взрыв, вполне логично. Закономерным является и то, что весьма умеренные политические требования протестующих, увязанные с негативной экономической обстановкой в регионе, стали шоком как для местных, так и для федеральных властей. Забастовка водителей маршруток напугала местные власти не меньше голодовки Шеина. Соединение массовых уличных мобилизаций, забастовочной борьбы и политического лидерства – вот что представляет реальную угрозу правящему режиму. Тем не менее, самого факта недовольства, пусть даже массового, недостаточно для того, чтобы устранить причину, его породившую. На политическом поле пока отсутствует сила, способная взять на себя ответственность за радикальное

преобразование общества. Внутри «Справедливой России», партии, органично вписывающейся в современный политический истеблишмент, честный реформист Олег Шеин является редким исключением. Астраханцам, желающим видеть Шеина на посту мэра, еще предстоит осознать, что проблемы их города напрямую связаны с общероссийскими и не имеют решения на локальном уровне. Предположим, проводятся перевыборы и Шеин побеждает. Сложно представить себе, каким образом он сможет изменить ситуацию в городе к лучшему, используя механизмы насквозь прогнившего и коррумпированного буржуазного государства, в окружении враждебных к нему кланов силовиков и чиновников. Руководителей, выбранных против воли правящего класса, обычно стараются всячески зажимать на федеральном уровне, а страдать от этого будут, в первую очередь, рядовые граждане. Мэрство Шеина – в лучшем случае – было бы такой же яркой политической демонстрацией, как его голодовка. Безусловной победой является уже то, что теперь у жителей Астрахани есть позитивный опыт массовой мобилизации, ощущение вовлеченности в политику. Накапливая подобный опыт, трудящиеся по всей стране будут приходить к мысли о том, что при невозможности менять свою жизнь при текущих правилах игры насущной необходимостью становится изменение самих этих правил. Рано или поздно от скандирования лозунга «Мы здесь власть!» придётся переходить к реализации его на практике. И нам, социалистам, надо стремиться придать организационную и идейную

форму нарождающемуся в России движению трудящихся и малоимущих. Идея преимущества интересов общества над частными интересами прямо вытекает из объективных реалий жизни рабочих «Бентелера», учителей Ярославля или же социальщиков Астрахани. Эту – социалистическую – идею надо нести в массы, выводить из практики и применять на практике. Мы должны участвовать в социальных движениях не только как помощники и попутчики, но прежде всего как организаторы и лидеры. Именно такой пример дает нам политическая биография Олега Шеина. Но в отличие от него мы не станем мириться с отсутствием в России политической силы нового типа. Мы обязаны создать ее! Именно в этом состоит отличие между честным реформизмом Олега Шеина и подлинно социалистической политикой. Полноценная левая партия может возникнуть лишь на почве сильного и полнокровного рабочего движения. Астрахань является еще одним доказательством того, что такое движение возможно, что люди не так инертны, какими их многие хотели бы представить. Что они готовы к реальной борьбе, несмотря на все угрозы со стороны правящей элиты. Левым предстоит упорная работа с подобными движениями по всей стране. Нельзя сидеть сложа руки, ожидая, «где в следующий раз рванёт». От того, как мы, левые, профсоюзники и социальщики, справимся с этой задачей, будет зависеть, станет ли Астрахань последним отголоском «Болотной» или предвестником нового, более глубокого и мощного, социального подъема. Российское социалистическое движение

2

май 2012

«Простые ответы» Алексея Навального Символом антикоррупционной борьбы в России является, без сомнения, Алексей Навальный. Знаменитый блогер стал не только популярнейшим лидером движения «белых ленточек», но и его самым влиятельным идеологом. Лозунги против «жуликов и воров», требования «честных выборов» и «честной власти» доминировали в декабрьскомартовских протестах. Проект «РосПил» – отечественное подобие Wikileaks – оказал громадное воздействие на общественное мнение. Однако сколь бы убедительны ни были его разоблачения, «программа» Навального, опубликованная 1 марта в газете «Ведомости», поражает своей беспомощностью и демагогичностью. Социальная справедливость по Навальному Итак, что же представляет собой коррупция по Навальному? Банальное воровство, причиной которого является бесчестность чиновников, этих паразитов на теле «свободного рынка». «Мой ответ прост, – пишет блогер, – Борьба с коррупцией и есть моя экономическая программа… Лозунг «Не врать и не воровать» – не риторическое восклицание, а суть политических преобразований». Речь здесь идет о том, чтобы освободить российский капитализм от бюрократических извращений: бизнес сам по себе хорош, а вот государство, облагающее его «коррупционным налогом» – плохое. Надо лишь преподать чиновникам урок евангельской нравственности – «Не врать и не воровать». В глазах Навального путинский режим провинился отнюдь не тем, что он коммерциализирует образование и медицину, уничтожает трудовые права и социальные гарантии, отдает на откуп коммерсантам систему ЖКХ, землю и природные ресурсы. «Сколько бы Кремль ни предлагал стостраничных программ структурных реформ, – пишет блогер, – ни одна из них не будет реализована по причине того, что вся система власти искривлена беззаконием и коррупцией». Грабительский характер путинских реформ – не в том, что они направлены против трудящихся, которых обирают работодатели, управляющие компании и прочие «эффективные менеджеры», а в том, что «в путинской России миллиардерами людей делает не талант и трудолюбие, а членство в правильном дачном кооперативе». «Талантливые и трудолюбивые» коммерсанты вроде Навального оттеснены от кормушки родственниками и кумовьями самих чиновников – вот где «неравенство доходов и возможностей», вот где вопиющая несправедливость, а вовсе не в бесправии и нищете масс.

независимых от существующей власти и «политической ситуации»? Кто и как наделит этих сверхчеловеков чрезвычайными полномочиями? И, главное, как избежать коррупционного перерождения этих новых опричников? Ответов на эти вопросы Навальный нам не дает. В данном пассаже, как и во всей «программе», нет ничего, кроме раздутого самомнения амбициозного выскочки: «Вручите мне («совершенно новому человеку», представителю талантливых, трудолюбивых, волевых) диктаторскую власть, инвестируйте в меня средства, и я в два счета отучу Россию врать и воровать». Подобные, импонирующие обывателям, речи произносили многие популисты правого толка, начиная от Адольфа Гитлера и заканчивая Владимиром Жириновским с почти идентичным риторике Навального лозунгом: «Не врать и не бояться». «Земли обетованные»

ствующему законодательству работодатель может уволить работника без объяснения причин. И это притом, что уровень безработицы в Грузии составляет от 17 % по данным официальной статистики до 70 % по данным опросов (http://www.rabkor. ru/authored/12548.html). Залогом привлекательности Грузии для иностранного капитала является дешевизна и бесправие рабочей силы, жесткое подавление профсоюзного движения, как это было во время забастовки на металлургическом заводе «Геркулес» в августе 2011 года. Что касается хваленой грузинской полиции, то хороший комментарий к мифу о ее «неподкупности» дает Борис Кагарлицкий: «Зачем полицейским брать взятки с нищего населения, если на их жалование и так уходит огромная часть национального бюджета. В Грузии 300 долларов считается очень хорошей зарплатой, а доходы учителя колеблются между 50 и 70 долларами в месяц. Полицейский офицер, не слишком утруждая себя, получает две тысячи баксов, начальник участка – 8 тысяч. Такая полиция не только не будет брать взятки, но не будет и церемониться с гражданами, выполняя любой приказ тех, кто ей платит. Высокооплачиваемая и надежная охрана для правящего класса». То же самое можно сказать и о других обетованных землях г-на Навального. Например, «честное государство» Сингапур характеризуется

к электричеству и газу делают квадратный метр жилья недоступным даже для людей с высокими зарплатами. Коррупционная прибавка к себестоимости, исчисляемая десятками процентов, есть в купленной вами куртке, и в пакете молока, и в мешке картошки». Итак, коррупция увеличивает издержки производства. Устранение этого бремени, вероятно, увеличило бы прибыль многих коммерсантов (впрочем, не стоит забывать и о тех выгодах, которые крупный бизнес приобретает посредством взяток). Но приведет ли все это к снижению цен на жилье, куртки, молоко и картошку? Сильно сомневаюсь. Почему, например, действующая в России регрессивная шкала налогообложения, при которой гражданин, зарабатывающий 10 млн. в месяц отдает государству лишь 0,1% своих доходов не делает дешевле гречку и молоко? Снижение официальных налогов для богатых не улучшает рацион трудящихся, а упразднение неофициального коррупционного налога улучшит? Почему при уровне зарплат, несравнимых ни с одной из развитых стран, россияне вынуждены тратить на продукты питания в среднем 30% от своего заработка, в то время как англичане – 8.6, немцы – 9.8, финны – 12%? Если возможность меньше платить чиновникам должна привести к снижению цен, то отчего возможность меньше

международными правозащитными организациями как репрессивный и расистский режим, в широких масштабах практикующий заключение без суда, смертную казнь и телесные наказания. Если таков общественный идеал Навального, то вовсе не удивительны его симпатии к неонацистам. Удивительно другое, а именно – легковерие людей, видящих в прохоровых и навальных альтернативу Путину и «Единой России».

платить рабочим к этому не приводит? Подлинная борьба с коррупцией заключается в том, чтобы, во-первых, максимально ограничить, а в идеале – устранить привилегии частных капиталистов: взять в общественную собственность и поставить под народный контроль ресурсы, крупную промышленность, банки, транспорт. Пока экономикой правят частные интересы, коррупция будет не случайным отклонением от естественного хода вещей, а основным принципом функционирования социума. Во-вторых, необходимо бороться за последовательную демократизацию политического строя. Для трудящегося нет особой разницы, избивает ли его продажный полицейский, выполняющий заказ отдельного чиновника-буржуя или «неподкупный» полицейский, действующий именем антинародного закона. Депутаты и чиновники должны зависеть от своих избирателей, а не от взяткодателей и партнеров по бизнесу. Солидарность рабочих и малоимущих против власти денег, борьба за новое, честное общество – таков социалистический ответ на простые шарлатанские рецепты Алексея Навального. Иван Овсянников / Российское социалистическое движение – Петербург

Антикоррупционный блицкриг или надувательство? Какие же меры предлагает основатель «РосПила» для искоренения коррупции? Мы уже знаем, что его рецепт отличается простотой и реализмом. Это «главная и фактически единственная структурная реформа, которую можно начинать хоть завтра и которая является ключевым условием для старта других реформ. Для этой реформы не нужно ничего, кроме политической воли. Она не требует больших денег. Она популярна у населения. Это та сфера, где 20% усилий принесут 80% результата». После такой рекламы читатель вправе ожидать чего-то поистине сногсшибательного. Однако практические рекомендации блогера на удивление лаконичны и, скорее, создают впечатление, что гора родила мышь: «формирование из совершенно новых людей (по принципу меритократии) органов и структур со значительными полномочиями, которые они будут применять без оглядки на политическую ситуацию». Меритократия, как известно, власть достойных, избранных, привилегированной интеллектуальной элиты. Что общего это имеет с «честными выборами» и гражданским обществом? Где автор собирается искать «совершенно новых людей»,

В качестве положительных примеров победы над коррупцией Навальный приводит Италию, Грузию, Гонконг и, особенно, Сингапур. Замечательные примеры, нечего сказать! Италия, которую многие годы потрясают коррупционные и сексуальные скандалы, связанные с именем премьер-министра Сильвио Берлускони – богатейшего человека страны, старого друга Путина, уступающего по продолжительности пребывания у власти только Бенито Муссолини. Итальянцы, наверное, зашлись бы в гомерическом хохоте, узнав о том, что политик, сделавший себе имя на борьбе против коррупции, выставляет их политическую систему как пример честности и прозрачности. Грузия Михаила Саакашвили давно объявлена российскими либеральными публицистами героическим форпостом западной цивилизации на постсоветском пространстве. Подобные славословия отражают лишь последовательный антидемократизм российских правых. Достаточно сказать, что неолиберальные реформы в Грузии привели фактически к полной ликвидации трудовых прав, а также уничтожению значительной доли промышленности и сельского хозяйства. Так, по дей-

Борьба с коррупцией – борьба против власти денег Буржуазные критики путинского режима считают несправедливым не то, что государство, правящее от имени всех граждан, становится орудием богатого меньшинства нации, а то, что внутри этого богатого меньшинства собственность и власть распределяются «неправильно». При этом нас пытаются убедить, что обеспечение равного доступа всех заинтересованных лиц к эксплуатации населения принесет счастье тем, кого эксплуатируют. «Коррупция – это не абстракция, – пишет Навальный, – Она в буквальном смысле залезает в карман каждого из нас. Взятки за согласование проектов, выделение земли, подключение

3

май 2012

Дмитрий Кожнев: «Важно связать теорию с непосредственным опытом людей» Рабочие калужского завода «Бентелер» называют его «папой» прошедшей недавно забастовки; власти считают «экстремистом», работодатели – заносят в черные списки. С членом совета Межрегионального профсоюза работников автопрома, активистом Российского социалистического движения Дмитрием Кожневым беседуют Иван Овсянников и Борис Кагарлицкий. И.О.: Дима, после забастовки на «Бентелере» твое имя у всех на устах. Но ты ведь участвовал в рабочем движении задолго до того, как стал профсоюзным организатором в Калуге… Д.К.: Первый опыт содействия рабочей борьбе был у меня в Твери, в 2005-м. Тогда я был членом группы «Революционная альтернатива». Мы устроили своего товарища в трамвайнотроллейбусное управление, а сами занимались внешней агитацией. Пробирались на территорию и распространяли листовки. Закончилось это плачевно. Мы попали в засаду, организованную службой безопасности. Так я, будучи офицером вооруженных сил, оказался на нарах. И.О.: Что тебе предъявили? Д.К.: Мне предъявили незаконное хранение оружия. Прокуратура требовала три года. Суд дал год, хотя для такого рода дел заключение – вообще нонсенс. Приговор был шит белыми нитками, что дало мне основание направить жалобу в Европейский суд по правам человека. И.О.: Сколько времени ты провел в тюрьме? Д.К.: Полгода. Я добился, что часть срока мне все-таки скостили. Сидел в такой статусной тюрьме, как Бутырка. Испытывал даже элемент гордости, а чтобы мозги не засохли, писал бумаги юридические, и для себя, и для сокамерников. Вообще, благодаря участию в процессе я получил много ценных навыков. Мне попался адвокат, который не столько делал что-то за меня, сколько учил. В дальнейшем мне это очень пригодилось. И.О.: Что было после твоего освобождения? Д.К.: Я пошел на тверской завод «Центросвармаш» учеником токаря-карусельщика и, поскольку у меня было высшее техническое образование, освоил профессию очень быстро. И попытался создать там профсоюз. И.О.: Этот опыт был неудачным? Д.К.: Одна из главных наших ошибок на «Центросваре» была в том, что мы воспринимали профсоюз не как организованных людей, а как некую формальную структуру. Была иллюзия, что если мы напишем правильную бумагу, законы сразу начнут исполняться. Эта ошибка уничтожила профсоюз. Попытки добиться соблюдения прав рабочих через те структуры, которые, казалось бы, должны эти права защищать – в первую очередь прокуратуру и трудинспекцию – оборачивались против нас. Так, вместо того чтобы проводить проверку фактов, указанных в наших жалобах, прокуратура стала вместе с работодателем давить наш профсоюз: допрашивать членов, проверять уставные документы, и в итоге заявила, что профсоюз незаконен. В результате я был уволен, а мои товарищи на заводе подверглись гонениям. И.О. Отличаются ли рабочие старых предприятий типа «Центросвара» от тех, что работают на новых заводах, вроде «Фолькса» или «Бентелера»? Д.К.: Типаж, безусловно, разный. На «Центросваре» действовал принцип негативного отбора. Работали в основном пожилые, много алкоголиков. Причем пили не водку, а разведенный стеклоочиститель – 50 рублей за литр. Политика руководства состояла в том, чтобы держать таких людей на производстве. Ведь люди, которые пьют на

работе, постоянно на крючке! Они никогда не будут возмущаться по поводу низких зарплат и тем более – создавать профсоюз. И.О.: А как же пресловутая производительность труда? Капиталисты заинтересованы в получении максимальной прибыли. Но прибыль можно получить разными способами. Зачастую владельцы предприятий выжимают все, что только можно из производственных фондов, доставшихся в наследство от СССР, не вкладывая ни копейки в техническое перевооружение. Зато экономят на рабочей силе. Поэтому говорить, что частная собственность – спасение, это лукавство. Все постсоветские предприятия давно в частных руках… На «Центросваре» был участок, где зимой образовывался сугроб, потому что в окнах не хватало стекол. В цеху постоянно была нулевая или минусовая температура. На перерывах мы грелись в подсобке, прижавшись спиной к батарее, в ватниках. Руки примерзали к оборудованию. Вода лилась с крыши, капая на высоковольтные шкафы. Периодически что-то замыкало. В последний месяц моей работы на «Центросваре» был случай, когда под вальцовочные катки затянуло человека. Это катки, которыми прокатывается лист металла. Поскольку оборудование старое, вышло так, что один рабочий поставил лист и начал прыгать на нем, чтобы металл пошел под катки. У него затянуло ноги и раскатало под диаметр 2 миллиметра… Кнопка блокировки не работала. Жуткая смерть… И.О.: Как ты оказался в Калуге? Д.К.: Поскольку организацию на «Центросвармаше» разгромили, я остался без работы, и ни одно из предприятий Твери меня, из-за моей известности, не брало. Тогда профсоюз предложил мне работу органайзера. Я согласился. Поначалу в Калуге я испытал культурный шок. Я увидел огромное количество молодых, вменяемых людей. Когда мы раздавали листовки, люди по ним звонили, интересовались, вступали в профсоюз. И.О.: Что вы писали в листовках? Д.К.: Мы рассказывали о классовых интересах рабочих, необходимости борьбы, функциях профсоюза. И.О.: Т. е. делали акцент не только на чисто производственных проблемах, но и на мировоззренческих вещах? Д.К.: Я считаю, что воспитывать мировоззрение очень важно. Производственные проблемы – это частности. Люди должны видеть общую картину, тогда они будут способны что-то менять. И.О.: Но ведь бытует такой прагматичный подход к профсоюзной деятельности: профсоюз – что-то идущее «от живота», и не стоит привносить политику в профсоюзное дело… Д.К.: Политика тоже идет «от живота». На самом деле профсоюз не дает позитивных улучшений прямо здесь и сейчас. Это работа на перспективу. Трудная, тяжелая борьба. И.О.: Люди приходят в профсоюз, чтобы получить больше денег или чтобы бороться за справедливость? Д.К.: Справедливость и «больше денег» – это взаимосвязанные вещи. Маленькая зарплата – это несправедливость. Мы пытаемся воспитать в людях чувство рабочей гордости. Ведь рабочий – это человек, который производит все материальные блага. Он не попрошайка, которого кормит

босс – всё наоборот. И.О. Первым успешным опытом профсоюзной борьбы в Калуге был «Фольксваген», где год назад МПРА удалось добиться внушительных успехов. Почему администрация пошла на уступки? Д.К.: Когда мы начали работать на «Фольксвагене», в профсоюзе было около 400 человек, из которых лишь около десятка – активисты. До моего приезда были локальные итальянские забастовки, остановки работы во время жары. Например, бригада сварщиков отказалась работать из-за отсутствия спецодежды, которая предохраняла бы руки от ожогов. Постепенно люди входили во вкус. Недовольство росло. Профсоюз вел активную агитацию за повышение зарплаты и включение премий в оклад, инициировал коллективный трудовой спор. Вместо этого рабочим дали подачку в виде бутылочки пепсиколы и пирожного. Это вызвало возмущение. Все эти подачки люди решили собрать и отнести в офис. В кузовном цеху подошли к делу более радикально. Пирожные полетели в «аквариум», где сидят мастера. Потом мы провели массовые сменные собрания перед предприятием. Запахло забастовкой. В итоге оклад в течение года повысился на 40%. Правда, работодатель тоже себя не обидел, серьезно увеличив план. Успех на «Фоль-

ксвагене» стал примером для других заводов, и в частности – для «Бентелера»… Б.К.: Расскажи, как формировались твои взгляды? Почему именно левые, а не другие? Д.К.: В левом движении я с 1994 года. Первоначально примкнул к организациям сталинистского толка, потому что других в то время в Твери не было. Пожалуй, большое влияние на меня оказал Панарин, член ВКП (б) Нины Андреевой, бывший военный летчик, который устроился на железную дорогу, работал машинистом. Именно он объяснил мне важность классовой борьбы и низовой организации рабочих. И.О.: А что тебя отвратило потом от сталинизма? Д.К.: Много книжек читать начал… Б.К.: Какие книги? Д.К.: Прежде всего, конечно, работы Троцкого. Особенно «Преданная революция». В 2002 году, на марше «Антикапитализм», мне в руки попала газета «Левый авангард». Это была первая левая газета, рассчитанная на адекватную молодежь. Большинство коммунистических газет в то время были выдержаны в традициях брежневской эпохи. Полгазеты обычно посвящалось восхвалениям какого-нибудь Ким Ир Сена. Другая половина

– былинам про революционных борцов и героев Великой отечественной. И.О.: Но твой армейский опыт, казалось бы, должен был толкать к националпатриотизму… Д.К.: Я никогда не был националистом. К этим вещам у меня всегда было отношение критическое, как и к религии. И.О.: Как сочетается марксизм с опытом современной рабочей борьбы. Он ему адекватен? Д.К.: Чем больше я работаю организатором, тем больше у меня укрепляется уверенность, что марксизм – единственное адекватное осмысление повседневности рабочего при капитализме. Но об одном и том же можно говорить по-разному. Если говорить о марксизме в форме академической лекции, реакция будет нулевая. Важно связать теорию с непосредственным опытом людей. Многие рабочие на интуитивном уровне понимают то, о чем говорит марксизм. Порой такое интуитивное понимание нужно лишь как алмаз, немножко огранить. И.О. Иногда, читая либеральную прессу, начинает казаться, что рабочего класса нет. Трудовые отношения выглядят как «черный ящик». Что в нем происходит – непонятно. Д.К.: Непонятно, неинтересно и неважно. Те, кто говорят, что рабочего класса нет, пытаются вытолкнуть огромную категорию людей, объективно заинтересованных в социалистических преобразованиях, из сферы публичной дискуссии. Меня очень умиляет, когда главы крупных компаний говорят о демократии. Любое частное предприятие, неважно, большое или маленькое, представляет собой диктаторское, полицейское государство, где у работников нет самых элементарных прав. И.О.: Когда смотришь на фотографии и видео с забастовки на «Бентелере», кажется, что все это было где-то за рубежом, а не в России. Как происходит скачок от обывателя к активисту? Д.К.: Это действительно какое-то волшебство. Мы много работали в этом направлении – проводили тренинги, смотрели записи забастовок в других странах, чтобы люди прониклись этим духом. Смотрели кадры с «Форда», латиноамериканских забастовок, столкновений рабочих с полицией в Южной Корее. Проводили собрания, общались. Было важно, чтобы люди почувствовали себя вместе, почувствовали свою силу, впитали эту культуру. И вот, в один прекрасный день… страх отступил на второй план БК: В фильме о забастовке на «Бентелере» есть такой момент, когда две тетки унылыми голосами долго объясняют рабочим, что не надо протестовать, а надо пойти под двери директора и там скулить… ДК: Самое интересное, что это не просто тетки, это чиновницы министерства труда Калужской области, представители государства. Когда мы выложили это видео в интернет, сразу появилось много постов от нашистов, призывающих граждан отмечать его как спам. БК. Самое смешное в этом видео, что чиновницы выглядят совершенно нестрашно. Они выглядят попросту глупо. ДК: На самом деле, чтобы король стал голым, люди должны почувствовать силу и получить знания. Перед этим мы проводили тренинги на тему: что можно и что нельзя. Выпустили памятку участникам забастовки, где с цитатами из законов разъяснили, какие у них есть права. После этого им, естественно, было смешно, когда чинуши в дорогих костюмах, с золотыми часами, приходили их уговаривать. На их фоне я выглядел своим парнем. И.О.: Можно сказать, что забастовка на «Бентелере» стала для рабочих политической азбукой? ДК: Да, люди увидели на деле, что представляет собой буржуазная власть. Прочувствовали это.

4

май 2012

Российская школа: углубление распада Не секрет, что в России давно уже нет никакого «единого образовательного пространства». Минобразования по-прежнему утверждает единые программы, учебные планы и пособия, проводит стандартизированную аттестацию в виде ЕГЭ, но это единообразие – не более чем тонкая поверхность, под которой кроется множество совершенно разнородных пластов. Формальный «результат» вместо настоящего образования Способ подготовки выпускника к итоговой аттестации и даже реальный способ её прохождения, характер учебного и воспитательного процесса имеет не только региональную специфику, но даже различается в школах разного статуса одного города. И это вовсе не то прекрасное разнообразие, которое необходимо для свободы и творчества. Это разнообразие печально, а порой даже и отвратительно. Единое образовательное пространство в России было разрушено тогда, когда уровень финансирования школ стал определяться главным образом возможностями региона. Вступивший в силу в 2005 году ФЗ-122 положил начало нынешнему этапу «модернизации российского образования». Федеральная власть неустанно подчёркивает, что её отношение к образованию изменилось, что теперь образование финансиру-

ется уже не по «остаточному принципу», как при Ельцине, а является одним из «национальных приоритетов». Это радующее многих педагогов изменение, произошедшее после принятия ФЗ122, на практике оборачивается лишь углублением распада отечественной школы на множество совершенно самодостаточных и очень неравных образовательных систем, лишь формально и чисто внешне объединённых общими регламентами Минобразования. Когда-то в каждой советской школе висел лозунг «Учись учиться!», и это был не просто лозунг. При всех недостатках советской школы она имела по крайней мере одно совершенно неоспоримое достоинство – важным элементом её педагогической концепции было постоянное акцентирование не на формальном результате, выражаемом оценкой или набором сведений, которыми обладает ученик на момент написания контрольной или сдачи экзамена, а на развитии способности к поиску ответов на вопросы. Что в математике, что в истории главным считался не правильный ответ, а путь поиска этого ответа, оценить который можно лишь кропотливой и сугубо индивидуализированной работой педагога по проверке черновиков, детальным беседам на устном экзамене, внимательному чтению и обсуждению курсовых и дипломных работ. Официально принятый в качестве основополагающего, этот принцип конечно же не мог быть в полной мере реализован в той несовершенной,

бюрократизированной государственной системе, а потому педагоги массово тяготели к инакомыслию и активно боролись за изменение не только системы образования, но и вообще всей политической системы советского общества, надеясь, что свобода повысит эффективность образования. Если советская педагогика тяготела к формированию слишком творческих для тех реалий людей, то сейчас, когда, казалось бы, сама жизнь требует умения находить ответы самостоятельно, ни на кого не надеясь, массовое образование становится всё более формализированным. И ЕГЭ тут далеко не единственный источник проблем. Низкие зарплаты и чрезмерная загруженность преподавателей вузов не позволяют им серьёзно заниматься научным руководством дипломников и даже аспирантов, а потому подготовка к защите дипломных и диссертационных работ сводится к консультациям, как сделать приемлемый с точки зрения формальных требований продукт. Та же нищета большинства вузов приводит к тому, что в результате неизбежной смены поколений в высшей школе и вузовской науке оказываются как правило наименее талантливые, самые конформистски настроенные выпускники, которым в реальной экономической жизни попросту не найти себе никакого достойного занятия. Эта тенденция, охватившая российское образование, находит своё оправдание в рыночной идеологии, выражаясь в лозунге «работы на результат», причём результат математически и бюрократически измеримый, наглядный, который можно легко переводить в денежный эквивалент и обратно. Остались ещё отдельные эксцентрики, которых возмущает существование «холодных» докторов наук. «Холодный доктор» – это не негативное, а вполне нейтральное определение. Это человек,

имеющий докторскую степень, который при этом даже не читал собственной диссертации, в лучшем случае (далеко не всегда) он прочёл вслух перед диссертационным советом написанный другими людьми текст на защите диссертации – и всё. И тут неизвестно, что более престижно – нанять пару десятков реальных профессоров, которые тебе и диссертацию напишут, и документы все оформят, и защиту красиво проведут, либо же 10 лет трудиться и нищенствовать ради получения незначительной прибавки «за степень», а потом вот так обслуживать «уважаемых людей». Главное – результат. Если есть такая степень – значит человек уважаемый: либо умный, либо богатый, либо авторитетный, либо со связями необходимыми, а как оно всё там было на самом деле – ну не так уж сейчас это и важно. Точно так же, очень по разному получают аттестаты зрелости наши выпускники школ. Кому-то повезло родиться в правильной семье, и он учился в хорошей (как правило, московской) школе, где работают правильные учителя, где дети нацелены действительно на поиск знаний, а потому выполнить тестовые задания итоговой аттестации для такого ребёнка – задача вполне посильная. Кто-то учится в средненькой школе, где учителям не до творческой педагогики, а лишь бы на ЕГЭ «натаскать». Кому-то не повезло совсем, и он ЕГЭ либо не сдал, либо сдал лишь благодаря самостоятельным трудам (чаще всего по методике «самонатаскивания»). Ну а кто-то обошёлся и без самоистязаний учебных, а просто получил необходимые ответы, потому что в этом заинтересованы родители, руководство школы, местные чиновники системы образования. Так что при такой схожести результатов мы видим совсем разные школы, разные образовательные модели, формируемые совершенно разными организационными и финансовыми условиями существования этих школ.

5

май 2012

Государственная образовательная политика: критика и практика Государственная политика в сфере образования породила в педагогическом сообществе две диаметральные точки зрения. Выразители мнения большинства работников образования требуют, чтобы системе образования дали нормальное финансирование и чтобы от неё отстали со всякими там реформами. Но есть и влиятельное меньшинство, представляемое руководством элитных школ и вузов, дающих действительно качественное образование, и меньшинство это реформы приветствует, бесконечно цитируя выводы известного исследования агентства МакКинси, согласно которым нет линейной зависимости между уровнем зарплаты педагога и качеством образования. При этом, цитировать «парадоксы МакКинси» любят как раз представители тех учреждений, где с зарплатами на общем фоне всё относительно благополучно. Первые считают, что государство должно платить много и всем, и тогда результаты не заставят себя ждать, а вторые, что главное – результат, а государственное финансирование должно распределяться с учётом поощрения тех, кто какие результаты показывает. И позиции «левых», и позиции «либералов», очевидно, имеют в данном случае свои сильные и слабые стороны. Требовать от государства повышения уровня финансирования, и при этом возврата к полнейшей бесконтрольности 90-х годов, по меньшей мере, наивно. Та самая «свобода», которая была дарована школам и вузам при Ельцине, была оборотной стороной политики «финансирования по остаточному принципу» – денег не платили, а потому ничего и не требовали. Восстановление той модели при увеличении объёмов финансирования никаких позитивных результатов не даст. Можно понять и трудно осудить работника системы образования, который безо всякого энтузиазма, формально подходит к выполнению своих обязанностей, когда он получает зарплату в $100 в месяц. Но такой работник не станет более добросовестным, не воспылает педагогическим энтузиазмом лишь оттого, что зарплата его вырастет в 20 раз. Такого не происходит, а происходит разве что следующее: поскольку эта работа становится более конкурентной и в случае чего при более высокой зарплате такому работнику проще найти замену, он будет стремиться по-другому выстраивать отношения с руководством, проявлять больше лояльности, охотней соглашаться на абсурдные бюрократические нововведения, которые на деле требуют лишь бумажной отчётности, но не меняют характера самого педагогического процесса. А потому, при том что финансирование системы образования безусловно должно быть увеличено, она всё-таки требует серьёзных реформ, но далеко не таких, каких хотят «либералы». «Лидеры образования» хотели бы, чтобы государственная политика в финансировании школы развивалась в духе точечных «нацпроектов» конца 2000-х, когда государство поддерживало грантами «лучших» (которые, как правило, и без того были побогаче прочих), закрепляя тем самым разделение школ и вузов на «хорошие» и «плохие», создавая систему неравенства образовательных возможностей, субсидируя богатых за счёт бедных. Именно так дела обстояли в системе образования лужковской Москвы, где очень хорошие школы с интерактивными досками, соляными пещерами и зимними садами, с раздутыми штатами педагогических и непедагогических работников соседствовали со школами-трущобами, где обваливались потолки, а учителя сами вынуждены были мыть полы и красить окна, поскольку бюджет учреждения не позволял нанять технический персонал. И с точки зрения либеральной всё было справедливо: вот хорошая школа, у неё выпускники поступают в хорошие вузы, трудоустраиваются неплохо, создают попечительские советы, обеспечивают внебюджетные поступления, да и контингент учеников и родителей соответствующий подбирается – ей надо больше денег дать, а вот другая школа, где дети мигрантов в основном, которые, конечно же, куда менее успешно учатся, и у которых жизнь не так успешно складывается по окончании школы – ей так много денег не надо. Разумеется, качество педагогического процес-

са в таких учреждениях сильно различалось. И вот бы предположить, что в школе для мигрантов наверное всё-таки надо как-то усилить штаты, дополнительно психологов завести, открыть курсы, факультативы, а «элитные» дети в общем-то и без того нормально устроятся – нет, действовал принцип прямо противоположный. Лидеры были обеспечены всем необходимым для дальнейшего развития и процветания, а аутсайдеры обречены отставать всё дальше и дальше. Собянинская реформа, проведение которой обосновывалось в том числе необходимостью покончить с волюнтаризмом в распределении бюджетных средств между школами, по сути мало что изменила – ведь если объём финансирования зависит только от количества обучающихся, то значит, неблагополучная школа в любом случае будет получать меньше, чем благополучная. При этом перевод на полную хозяйственную самостоятельность означает, что никаких дополнительных ассигнований из управления образования на ремонт потолков и замену унитазов не будет – дали тебе по нормативу, и если не хватает, то выкручивайся как хочешь – собирай с родителей, открывай платные курсы и т.д. Так что «справедливость» тут чисто бюрократическая, формальная, на деле же мы видим продолжение той же логики распада единого образовательного пространства, социальной сегрегации, т.е. приведения школы в полное соответствие с общественной ситуацией. И та же история на федеральном уровне. Путин уже полтора года выступает в роли такого «социально ответственного» чиновника, требует повышения зарплат бюджетников – и повышение происходит. Но только происходит оно у всех по-разному. Объявленные Путиным меры по повышению зарплат в образовании сводятся к увязыванию среднего дохода педагога со средней зарплатой по региону. Т.е. если регионы у нас разные, разброс уровня доходов и следовательно качества жизни в них существенный, то и у работников образования, выполняющих в общем-то одни и те же обязанности, разная оплата, и не только в школах, которые находятся в ведении местных властей, но и в федеральных вузах, финансирование которых вроде бы по определению не должно увязываться с экономической ситуацией в регионе. Такой подход наводит на мысль о том, что целью очередной кампании правительства является вовсе не повышение качества образования, а что-то совершенно иное.

Педагог в новое путинское президентство Новое президентство Путина было встречено буржуазией и подконтрольными ей негосударственными СМИ не просто без энтузиазма, скорей наоборот – либералы предприняли попытку не допустить второго цикла путинского президентства. И эта попытка, совершенно неожиданно даже для её инициаторов, вызвала давно невиданное воодушевление и довольно массовую поддержку в самых разных слоях населения, отнюдь не только либерально настроенных. Широкая кампания, которая началась в прессе задолго до выборов, спровоцировала власть на попытку сыграть на опережение, начав корректировку социально-экономического курса. Не только госаппарат, но и огромную армию «бюджетников» Путин попытался и до сих пор пытается сделать главной опорой своей власти. Именно этому слою была адресована большая часть предвыборных заявлений и именно на него была возложена ответственность за «правильное» проведение выборов. Ещё совсем недавно в основной массе оппозиционное учительство теперь стало столь же массово ходить на митинги в поддержку режима, и именно учителя чаще всего привлекались к организации самих выборов, как думских, так и президентских. Это поведение вполне понятно: оппозиция требует каких-то «перемен», которыми и так уж объелись, а власть обещает вполне реальное, осязаемое увеличение зарплаты. А что в результате этого увеличения нищий и голодный курганский или брянский учитель останется ну если не голодным, то полуголодным, и всё равно нищим, хотя, вероятно, не самым нищим в Кургане или Брянске, а потому в этих регионах образование не станет таким, как в относительно благополучных регионах – эта проблема при решении сиюминутных политических задач на повестку дня не ставится. Этот последовательно реализуемый правительством подход обрекает массовое, народное отечественное образование на весьма печальное будущее. Да, останутся хорошие, образцовые школы и вузы, попасть работать или учиться в которые можно будет только в результате серьёзного конкурсного отбора. Но подавляющее большинство образовательных учреждений окончательно превратятся в социальные и даже этнические гетто, пребывание в которых неуютно, бессмысленно и губительно для здоровья, интеллекта и дальнейшей профессиональной

траектории. Вместо цели Просвещения, ради которой великими педагогами прошлого и создавалось массовое образование, ему уготована роль лишь коллектора для детей и подростков, «чтобы по улицам не слонялись». Педагогу швырнули подачку, заставив служить режиму, который по-прежнему плюёт в народное образование, чтобы превратить в «крайнего» в случае эпизодических разоблачений фальсификаций на выборах, чтобы изолировать от общества и сделать ещё более беззащитным. Смириться с этим, принять навязанные правила и дальше функционировать в этой системе, тайно презирая себя, и именно в этом презрении находя в себе силы работать на сохранение системы – этого хочет от нас власть. Но если мы хотим, чтоб наша отечественная школа действительно изменилась, нам неизбежно придётся ломать существующий политический режим и экономический уклад. Государство и бизнес делают из нас послушных исполнителей – и обрекают нас на формирование такой же позиции у наших учеников. Новая школа, ориентированная не на удовлетворение запросов государства и бизнеса, а на творческое развитие свободной личности, школа свободы и равных возможностей может существовать только в принципиально иных финансово-организационных условиях, когда цели образования определяются не «заказчиком», а педагогическим сообществом совместно с родителями и самими детьми. Существующие ныне в крупных городах островки действительно качественного и гуманистического образования не могут быть доступны лишь «избранным» детям – напротив, их опыт следует не только сохранять, но и широко внедрять в массовую школу, что требует существенного увеличения и справедливого распределения выделяемых на образование ресурсов. Тот искренний порыв к переменам, стремление к свободе и справедливости, который проявили российские граждане минувшей зимой, внушает большой оптимизм, демонстрирует, что борьба возможна, и успех её не столь фантастичен, как когда-то многим казалось. Возрождение отечественного образования на базе обновлённого демократичного и социалистического общества может и должно стать одной из мобилизующих целей этой борьбы. Сергей Козловский/ Российское социалистическое движение – Москва

6

май 2012

Невидимая проблема Домашнее насилие – проблема, принявшая катастрофические масштабы: каждый год в России от рук своих мужей погибает 14 тыс. женщин. Долг левых – бороться со всеми формами угнетения, в том числе варварскими патриархальными практиками, этой оборотной стороной «дикого» капитализма. Мы публикуем интервью с Оксаной Замойской (СанктПетербург) – феминисткой, волонтером Кризисного центра для женщин и активисткой Российского социалистического движения.

– Оксана, расскажи о том, чем занимается Кризисный центр в Питере.

– В первую очередь он работает с жертвами домашнего насилия. Однако кроме чисто правозащитной и психологической помощи пострадавшим нам приходится работать и в информационном поле. Потому что проблема насилия над женщинами окружена массой стереотипов. Например, в программе «Пусть говорят» Андрея Малахова была история тринадцатилетней девочки из маленького городка, которая стала жертвой группового изнасилования. И вот сидит девочка, сидит ее мама. И ей задают вопрос: «Что же вы так плохо воспитали свою дочь?»

– То есть часть общества воспринимает эти случаи просто как «клубничку», а с другой стороны, есть тенденция обвинять жертву?

– Да. Люди не анализируют это. Часто тема попросту замалчивается. Например, все знают об убийствах в станице Кущевской, но мало кто слышал о происходивших там массовых изнасилованиях. Об этом писала Елена Костюченко из «Новой газеты». Люди из банды Цапков открыто приходили в Медучилище, где учились девушки 13-19 лет, в общежитие, и уводили очередную жертву. И все молчали об этом. Это было в порядке вещей.

– Но все-таки Кущевка – экстремальный случай, феодальное поместье. Как обстоят дела в Петербурге?

– Невозможно отследить все случаи, связанные с сексуальным насилием и насилием в семье. Во-первых, если жертва приходит в полицию, она уже там сталкивается с давлением. Обычно ее убеждают не подавать заявление. Так бывает в 95 % случаев. Это происходит потому, что такие случаи трудно и неприятно расследовать. Играют роль и сексистские стереотипы. Ей будут говорить, что это безнадежное дело: «Ты лучше забудь. Иди, помойся, постирай одежду…» Или начнутся обвинения: «Сама виновата». Это типичная реакция. Во-вторых, фактически отсутствует система оповещения полиции о случаях изнасилования. Если человек обращается в «травму», автоматически идет звонок в полицию. Если приходит к гинекологу – звонка нет. Все спускается на тормозах, остается на бытовом уровне. Еще сложнее с домашним насилием. Речь идет о побоях, истязаниях, угрозах. Скажем, сотрясение мозга квалифицируется как причинение вреда средней степени тяжести. Это – дело частного обвинения. То есть жертва должна сама собирать все улики, свидетельства, справки. Сама должна писать заявление и нести не в полицию, а мировым судьям. Допусти, муж в очередной раз бьет жену, ей удалось сбежать или запереться в туалете. Она вызывает полицию. Полиция говорит: «Будут трупы, вызывайте». И формально они правы. Дела частного обвинения – вне компетенции полиции. Статистику по таким случаям сложно получить, но на одной из пресс-конференций представитель МВД все-таки произнес заветные цифры: 3 тысячи заявлений в год, и только 33 обвинительных заключения. Почему так мало? А дело в том, что задача мирового судьи – замирить стороны. Удачный исход дела – примирение. Они говорят женщине: «Ты что, хочешь судимости отцу своих детей?» По сути, это система массово-

го сокрытия фактов. Есть еще и такой аспект: само судебное разбирательство является травмирующим фактором. Если дело дошло до суда, избитая женщина вынуждена рассказывать, какой рукой ударил ее муж, что он при этом говорил и так далее. В том же зале находится насильник, который отрицает все ее слова. Свойство человеческой памяти таково, что жертва насилия очень многое забывает. Память о произошедшем возвращается постепенно. Один раз она может рассказывать одну историю, потом другую. Это часто преподносится как ложь, сочинительство. Не только жертва говорит о насилии, но и сам насильник. И часто он оказывается в более выигрышной ситуации. К тому же он получает государственного защитника, а жертва – нет.

– Существует ли какая-то система помощи жертвам насилия?

– В Питере есть один кризисный центр и государственные убежища. Это квартиры, куда жертва насилия может временно переехать. Но в Петербурге такие убежища – только на 60 мест. Кроме того, там очень высокий порог попадания. Надо в течение дней десяти собирать различные справки.

– Можно ли как-то изменить эту ситуацию?

– Есть стереотипы, что семейные проблемы – это частное дело, и вмешиваться не надо. Но это не так. Мы пытаемся лоббировать закон об охранных мерах, направленных на разделение жертвы и насильника. Во многих странах такие законы действуют, например, в Швеции.

– Как это работает?

– Допустим, мужчина и женщина ссорятся, он угрожает ей. Приезжают специально подготовленные люди, социальные работники, умеющие распознавать ситуацию. Они разводят супругов по разным комнатам, оценивают, насколько острая ситуация, выясняют, чувствует ли женщина себя в безопасности, хочет ли она остаться здесь или поехать в убежище. Ей может быть предоставлена психологическая или юридическая помощь.

– А где гарантия, что насилие не повторится?

– Существует такой механизм досудебной защиты, как охранные ордера. Агрессору запрещается приближаться к жертве в течение какого-то времени. Если он нарушает этот запрет, его дело тут же поступает в суд. Выдается послесудебное предписание на больший срок. Если агрессор снова его нарушает, его задерживают и предлагают на выбор: курс психологической коррекции или арест. Как общественное мнение воспринимает проблематику домашнего насилия? Приведу случай из жизни. Как-то раз мы шли с психологом из кризисного центра и увидели сцену: ссорится парочка, мужчина нависает над женщиной, хватает ее за руки, оскорбляет. Женщина в слезах. Мы вмешались. Он пытается ударить меня, а потом тащит женщину в метро. Мы просим охранников помочь нам. Они отвечают: «Ну, наверное, это его девушка… это их личное дело»… А как околоцерковная аудитория реагирует на эту тему? Очень противоречиво. Во-первых, утверждается, что это придуманная проблема. То есть 10-15 тыс. женщин, убитых интимными партнерами, в год – их нет. Это пропаганда Госдепа. А во-вторых, виновны обе стороны. Когда муж сломал жене пару ребер, он обычно может предоставить пару синяков в подтверждение того, что он тоже стал жертвой насилия. При этом не учитываются, скажем, габариты жертвы и агрессора, кто сильнее может ударить.

Тут консерваторы сразу становятся сторонниками равенства полов? Они говорят, что все уравновешено, что это такая гармония, инь и ян. Считается, что традиционная семья – это огромная ценность, которую надо сохранить во что бы то ни стало. Даже ценой жизни женщины или детей. А без насилия семья уже не будет традиционной? Ну, это же «Домострой»: «Да убоится жена отца и мужа своего». Проблема еще и в том, что на официальном уровне женщина почти всегда рассматривается в контексте семьи. Женщина вне семьи не существует, и никаких самостоятельных потребностей у нее нет. Это такой красивый патриархальный принцип: «Мир – дом мужчины, дом – мир женщины». Консервативные деятели вроде Елены Мизулиной в своих речах тоже говорят: «Если в семье все хорошо, значит и у женщин все хорошо». Что, на твой взгляд, заставляет таких женщин, как Елена Мизулина, лоббировать откровенно антиженские инициативы? Ответ на этот вопрос она формулирует очень просто: «Я православная». Остальное – неважно. «Справедливая Россия», в которой состоит Мизулина, входит в Социнтерн. И на официальные запросы оттуда руководство партии отвечает: «Да, мы за гендерное равенство, но мы уважаем личное мнение депутата Мизулиной»… Есть ли у проблемы домашнего насилия социальное измерение, насколько это связано с уровнем достатка, образования? Существует стереотип, что домашнее насилие – удел маргинальных слоев населения. Но, скажем, примеры Кристины Орбакайте, Валерии, певицы Жасмин показывают, что это далеко не так. Я думаю, что это своеобразная попытка рационализации насилия. Многие женщины пытаются дистанцироваться от насилия, убеждая себя: мой мужчина образованный, умный, интеллигентный, он меня никогда не ударит. С другой стороны, так называемые успешные женщины обычно стыдятся рассказывать о своих проблемах. В кризисном центре есть история женщины-юриста, которая в течение десяти лет скрывала, что муж ее бьет.

Бытует убеждение: с нормальными людьми насилие не происходит. Это общая установка. Так затыкают рот жертвам. Проблема становится невидимой. Насколько нынешнее российское государство готово обсуждать проблемы домашнего насилия? Обращаясь к женщинам, Путин любит говорить: «Ваша главная функция – повышать демографию». Но он забывает о количестве убитых женщин, которые уже никого не родят. У нас демографические проблемы вешаются на женщин, которые не хотят рожать в коммуналках, где живет по три-четыре поколения, когда нет бесплатной медицины, бесплатного образования. Они, а не государство, виноваты в том, что «Россия вымирает» и «скоро нас захватят китайцы». Идея Путина – в том, чтобы загнать женщину в семью и заставить ее рожать детей. Но эти меры в современном обществе просто не работают. Некоторые левые, наверное, скажут, что темы, связанные с семьей, гендерными проблемами, не имеют отношения к капитализму и классовой борьбе. Что ты об этом думаешь? Конечно, имеют. Например, женщине бывает сложнее устроиться на работу, так как работодателям невыгодно, если она беременеет и уходит в декретный отпуск. Если женщина уже родила, ей также нередко отказывают: дети часто болеют, и мать должна за ними ухаживать. При этом четко прописанного понятия дискриминации в законе нет, и доказать ее очень трудно. С другой стороны, во многих странах взять отпуск по уходу за ребенком может и женщина, и мужчина. Женщина в семье выполняет массу бесплатного труда, который никак не возмещается обществом. Идет политика, явно направленная на воссоздание патриархальной семьи. И это оборотная сторона упразднения социального государства. Еще Энгельс писал: «Работник – раб капиталиста, но у него могут быть свои личные рабы». Для того, чтобы уничтожить капитализм, нужны совсем другие семейные ценности.

7

май 2012

«Борьба против эксплуатации женщин может стать мотором социальных изменений в целом» Женское движение сыграло особую роль в Арабских революциях 2011 года. Мы публикуем перевод интервью с Ахлем Белхадж, председательницей Тунисской ассоциации женщин за демократию.

– Что можно сказать о дискриминации, которой подвергаются женщины в Тунисе? Какова ситуация сейчас?

– По сравнению с остальным арабским миром положение женщин в Тунисе довольно специфично. Они рано начали пользоваться преимуществами прогрессивных законов. Так, в 1956 году Гражданский кодекс запретил многоженство и легализовал разводы. В 1964 году были разрешены аборты – гораздо раньше, чем во Франции. В 1957 году женщины получили право голоса, на 15 лет раньше, чем женщины в Швейцарии. Тунисские власти часто использовали женский вопрос для демонстрации своей демократичности и прогрессивности, установив что-то вроде «государственного феминизма». Однако сильное неравенство, о котором те же власти никогда не говорили, было закреплено в тунисских законах, особенно на уровне семьи. В патриархальном духе муж, «глава семьи», обладает гораздо большими правами в воспитании детей. Женщины считаются главами семьи в исключительных случаях. Более того, законодательство о наследовании остается важной областью, где женщины явным образом дискриминируются: закон требует, чтобы они получали вдвое меньше наследства, чем мужчины. Мы считаем это неприемлемым. Кроме того, несмотря на законодательство, судьи иногда принимают решения, руководствуясь сексистскими стереотипами. В социальном плане, особенно среди работающего населения, наблюдается феминизация бедности. Как и во всем мире, в Тунисе доля безработицы гораздо выше среди женщин. Им труднее найти работу. Без работы остается огромное количество женщин с высшим образованием. Несмотря на равенство, закрепленное в ТК, женщины меньше получают и имеют меньше шансов на продвижение по службе. Женский труд чаще маргинализован. Неустойчивая занятость затрагивает в основном женщин, особенно домохозяек и тех, кто работет через агентства занятости. В этих областях эксплуатация наиболее сильная. Это основные проявления дискриминации женщин, но, разумеется, есть и другие, в том числе в политической жизни. Женщины по-прежнему мало представлены на руководящих постах. Не только на высоких должностях в министерствах, но и в организациях гражданского общества. Это же касается и профсоюзов: в декабре 2011 года на съезде UGTT, крупнейшего тунисского профсоюза, в Национальный совет как всегда не было избрано ни одной женщины, хотя более 40% членов профсоюза – женщины. На средних руководящих должностях в UGTT доля женщин также крайне низкая. Здесь предстоит большая работа по достижению гендерного равенства.

– Какую роль сыграли женщины в революции?

– Тунисские женщины участвовали в революции на всех этапах, не только в период с 17 декабря по 14 января. Они участвовали в подготовке революции, особенно в профсоюзной борьбе, ведь в отраслях с наибольшей эксплуатацией доля женщин самая высокая. Так, в начале 2000-х после заключения Торгового соглашения в легкой промышленности (где занято особенно много женщин) именно они начали социальную борьбу – забастовки, оккупации. Последняя волна демонстраций женщин, показавшая их высокий боевой дух, помогла провести Тунисский социальный форум. Женщины участвовали в борьбе за права человека, распространяя культуру оппозиции режиму Бен Али. Они говорили о репрессиях и коррупции, они боролись за демократию, свободу и женские права. Протестное движение в горнодобывающем регионе страны 2008 года, ставшее важным этапом на пути к революции, было инициировано женщинами. Матери тех молодых людей, которые не могли найти работу, заняли улицы в Гафсе и

обеспечили ежедневное сопротивление. В декабре 2010 года и январе 2011 – об этом многи писали в СМИ – женщины были на улицах, размещали информацию в блогах, участвовали в конфронтациях, во всех проявлениях революции. В событиях того времени их участие как граждан было равным с мужчинами.

– Какие изменения произошли после свержения Бен Али? Какими вы видите перспективы на будущее?

– К сожалению, после революции положение стало даже тяжелее. Конечно, было впечатление, что мощное участие женщин в революции приведет к большему равенству, даст больше прав женщинам в Тунисе. Женщины, активно участвовавшие в событиях, ожидали очень скорых изменений в законодательстве. И эти требования были связаны с разделением религии и политики как необходимым условием подлинного равноправия. Ведь мы ничего не добьемся, пока законы продолжают ссылаться на нормы шариата. Борьба за большее участие женщин в политической жизни продолжилась. Наконец, исторический закон был принят большинством делегатов Высшего совета реализации задач революции. Это дало возможность даже самым обездоленным женщинам участвовать в выборах, присутствовать на публичных собраниях и возвращаться домой поздно вечером! Конечно, это повлияет на изменение отношения к женщинам, но, вероятно, в более долгосрочной перспективе. А сейчас женщины составляют лишь чуть более 25% депутатов конституционной ассамблеи, в то время как большинство принадлежит «ЭнНахде» [исламистской партии]. Но в отношении юридического и социального равенства женщин в целом по стране все совсем неочевидно. Сегодня политики готовы говорить о больших достижениях женщин, но никто уже

не готов всерьез обсуждать дальнейшее совершенствование законодательства. Например, нашу ассоциацию также активно призывают сосредоточиться лишь на защите достигнутого, тогда как мы 20 лет беспрерывно вели борьбу за реальное равенство, особенно в семье. Подобные призывы особенно усилились после вхождения «ЭнНахды» в правительство. Столкнувшись с наступлением «ЭнНахды», важно по крайней мере защищать наши завоевания, чтобы не дать реакции шанса отыграть ситуацию назад ни по одному из направлений. Уже сейчас не только крайние фундаменталисты, особенно салафиты, но и «ЭнНахда» активно говорят о многоженстве, праве усыновления и даже «хилафа» (исламском обычае), которые серьезно ущемляют права женщин. В отношении права на работу и феминизации бедности, о которой я уже говорила, положение по-прежнему тяжелое. Сегодня мы самые бедные, лишенные собственности, наиболее подверженные эксплуатации. Более того, все громче звучат заявления о том, что женщины отбирают работу у молодых мужчин и вообще должны сидеть дома. Лучшим ответом на эти угрозы является высокая активность женщин, прекрасно организованных и готовых дать решительной отпор реакции в любом виде. Можно уверенно сказать, что борьба против эксплуатации женщин и мужского господства является принципиальным фактором для социальных изменений в целом. Мы можем добиться успеха в Тунисе только через создание прямой связи между борьбой против неравенства на всех уровнях – гендерном, социальном, экономическом и региональном. Мы смотрим в будущее с оптимизмом, потому что люди продолжают сохраняют активность и огромный интерес к переменам в общественной жизни, которые происходят сегодня. Перевод Ильи Матвеева, Ильи Будрайтскиса/ Российское социалистическое движение – Москва

8

май 2012

Урок Астрахани Активист РСД Александр Иванов побывал в бунтующем городе. Мы публикуем его репортаж о протестах.

щего мэра был просто пропитан ненавистью к желающим проявить солидарность с Шеиным. За все время голодовки, а она длилась более месяца, астраханские журналисты не проявили интереса и даже не заикнулись о происходящем, не считая упоминаний вскользь, что «голодают там какие-то дебоширы». Вот она, «свобода слова», и кому она принадлежит... В пятницу 13 апреля город взбудоражила забастовка водителей маршруток. Причиной стал «конкурс», по итогам которого ряд маршрутов начали обслуживать волжские автобусы. Естественно, фирма, которой принадлежит автобусный парк, находится в Волгограде, а работают водители-волжане. Это значит, что все налоги, все заработанное в Астрахани уходит в бюджет другого города. Но это лишь часть беды: водители, работавшие на линиях прежде, остаются без работы, у них просто отозвали лицензию на перевозки по их маршрутам. И все – крутитесь как хотите. Да и как содержать инфраструктуру, если бюджет и без того дырявый? Все это вылилось в стихийную забастовку на площадке возле центрального стадиона. Власти с помощью ДПС препятствовали проезду маршруток, задерживали и выписывали надуманные штрафы. Это лишь еще больше всех разозлило. К середине дня на площадке собралось порядка 40 машин и около ста человек. Приехал мэр и помощник губернатора, которые пытались разбить водителей на две группы, кормили обещаниями провести повторный конкурс – просто пытались обмануть и не допустить участия водителей в

Александр Иванов

Несколько недель назад о голодовке в Астрахани слышали лишь единицы, даже в самом городе это было чем-то «обыденным». Горожане вроде как смирились с навязанным мэром-жуликом Столяровым и продолжили жить дальше. Такое ощущение было и до 14 апреля, но в этот день все изменилось. Что произошло? 4 марта в Астрахани вместе с выборами президента страны проходили выборы мэра города. Именно они вызвали протесты общественности. По официальным данным, Михаил Столяров («Единая Россия») выиграл выборы, набрав 60% голосов, а за Олега Шеина («Справедливая Россия») проголосовало лишь 30% избирателей. Однако данные экзит-поллов показывали совершенно другую картину –выиграл Шеин. ЦИК, естественно, признал выборы действительными. Не добившись справедливости, Шеин и его

товарищи начали 16 марта бессрочную голодовку. Спустя месяц голодовки, сопровождавшейся настоящей информационной блокадой, прорвать которую стоило больших трудов, ЦИК предоставил видеозаписи с избирательных участков. Когда смотришь эти ролики, возникает чувство отвращения – как вообще можно было провести такие выборы? В воздухе витало ощущение неопределенности, обывательщины и полнейшей аморфности. Скромный лагерь протеста на площади Кирова тихо противостоял полиции, которая днем и ночью блюла спокойствие режима. Немногочисленные астраханцы, а также активисты из других регионов проводили митинги и культурные мероприятия. На что полиция реагировала странно, выборочно. На надувных матрасах находиться можно, а при попытке установить шатер – его окружили и сломали. Для размещения прибывающих попытались установить палатки, что сильно испугало полицию – заставили убрать. Но стоило только попасть в штаб, где проходила голодовка, как впечатление кардинально менялось. Несмотря на проблемы координации, работа улучшалась с каждой минутой. Размещение приехавших, уличная агитация, проведение акций, работа со СМИ. Тишина наступала лишь на пару часов ночью. Во многом прорыву информационной блокады способствовал приезд большого числа блогеров, которые принялись масштабно освещать происходящее в Астрахани. СМИ окрестили это «московским десантом», а митинг в поддержку действую-

протестах. Ближе к вечеру уладили проблемы с ДПС и разрешили колонной проследовать к площади Кирова. На стоянке возле Кремля (это недалеко от площади) количество маршруток как минимум удвоилось, а на самой площади начался стихийный митинг со свободным микрофоном, где каждый желающий мог высказаться. Там же прошло совещание о дальнейших действиях, на котором решили добиваться полной отмены итогов «конкурса» и возвращения работы астраханским водителям. Суббота, 14 апреля. Этот день уже сравнили с событиями в Москве 5 декабря, когда на улицы вышли десятки тысяч недовольных итогами выборов. Нечто похожее было и в Астрахани. Лживые федеральные СМИ врали о численности митинга. Собираться начали с обеда возле штаба, потом переместились в Братский сад. И уже там было около полутора тысяч человек. Нам же рассказали про 800-1000 человек, 300 из которых – «залетные дебоширы». После митингующие переместились на площадь Ленина, где собралось, по разным оценкам, 5-6 тыс. человек. В толпе только и говорили: «Астрахань восстала!», «Насколько нужно было довести людей, чтобы они просто требовали честных выборов?!», «Такого в Астрахани не было никогда». Участвовали люди всех возрастов, но подавляющее большинство – 20-40-летние. Протест становится моложе, это может только радовать. Окончанием послужило шествие от площади до штаба. Митинг, концерт. Пламенные речи, призывы бороться до конца. И действительно, огромный всплеск активности населения – неожиданный. Можно считать это скромным успехом, но в действительности это подтвердило в очередной раз: политическая жизнь страны постепенно смещается в регионы. Регионы больше всего страдают – высокий уровень безработицы, вывоз сырья, разрушающаяся инфраструктура и прочие прелести жизни в постсоветской России. Митинг закончился и встал вопрос – что дальше? Дальше работы еще больше. Протест нужно развивать, донести информацию о происходящем до каждого человека, не только в Астрахани, но и во всем мире. По всей стране прошли акции солидарности, в штаб постоянно приходили письма поддержки. Поездка в Москву для просмотра «кино» дала результаты. Председатель ЦИКа Чуров публично заявил о нарушениях на 129 участках из 203. Но первым ответом власти стали репрессии на улице – нападения на одиночные пикеты, постоянные провокации и задержания активистов. Это не помешало проведению митинга 21 апреля, поставившего точку в активном противостоянии. Теперь судьбу выборов решит суд. Голодовка закончилась. Основная задача выполнена. Суд начал рассматривать дело о нарушениях, доказательств более чем достаточно. Что будет дальше – неизвестно. Шеин рассчитывает за счет накопленного протестного потенциала повлиять на адекватность судебного процесса; насколько это возможно, станет ясно уже в ближайшие недели. Чуров же, заявляя о нарушениях, ссылается именно на суд, который и должен вынести решение о признании или отмене результатов выборов. Не имея серьезной победы – отставки мэра, – мы получили опыт и веру в себя. Не будь такой широкой кампании, поддержки астраханцев и всероссийской солидарности – ничего бы не получилось. А ведь до этого прокуратура говорила о нарушениях лишь на пяти участках... Александр Иванов / Российское социалистическое движение-Москва

anticapitalist.ru Контакт с нами: gazetasocialist@gmail.com

Российское

социалистическое движение

Приложение к газете «Узнай Правду». Учредитель, издатель и главный редактор — Шеповалов А.В. Адрес издателя и редакции: 152300, Ярославская обл., г. Тутаев, Комсомольская, 52, 58. Свидетельство о регистрации СМИ — ПИ № ТУ160096 от 15.01.2010, выдано УФС по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Тираж 3000 экземпляров.