Культурный слой № 13 by 45PARALLEL

КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ Журнал для избранных

Публикация или иное использование текстов возможно исключительно с разрешения авторов

Издание безгонорарное, доступ свободный. Отзывы, предложения, а также рукописи: e-mail: vkustov@yandex.ru с пометкой «Культурный слой»

СОДЕРЖАНИЕ /Исторический разрез Владимир Соколов «Бойтесь авторов, книги дарящих» 4 /Философская закладка Александр Вин Манифест. Обещание Александру Грину 17 /Иной взгляд Александр Балтин К звездам смысла 24 Борис Зорькин Его поэзия - родник (о некоторых аспектах поэзии Николая Зиновьева) 31 /Жизнь и сцена Тамара Дружинина «Игра» в нашу пользу 37 /Современники Тамара Дружинина Журналист, писатель, исследователь 45 Анатолий Красников Гении данного места 59 /Круг чтения Виктор Кустов Читая Шюре 77

Исторический разрез /

Исторический разрез

«БОЙТЕСЬ АВТОРОВ, КНИГИ ДАРЯЩИХ» Автор: Владимир Соколов

Если верить знакомым писателям - а как им не верить, они инженеры человеческих душ и, так сказать, совесть населения той территории, на языке которой ими создаются шедевры - то нет для литературы острее проблемы, чем отсутствие полноценной критики. Много разных рецептов предлагается для ликвидации этого недоразумения. Самый лучший - по крайней мере, так мне кажется - это введение в штат писательской организации специального человека, который в критическом ракурсе отлеживал бы отклонения от нормального развития литературного процесса. Но прежде чем принимать тот или иной рецепт помощи данной беде, было бы нелишне познакомиться с трудностями, которые возникнут на пути всякого, кто вздумал бы занять этот ответственный пост. 1. Трудности материальные первыми появляются в зоне видимости. Основной жанр, в котором критики упражняют, как рыцари на турнире, свои способности - это рецензия. Добытые на этом ристалище факты, материалы, мнения они потом запускают в свои обзоры, статьи, книги. Рецензия же и наиболее популярная, и ходовая монета литературных изданий: она годна не только для журналов, но даже и самая малоемкая газета (раньше их за незначительность тиража по принципу инверсии называли многотиражками) ею не побрезгует. Да и читатель, которого обычно окололитературные дрязги мало интересуют, нет-нет да и клюнет в нее носом где-нибудь в электричке, когда кроссворды разгаданы и все сплетни про поп-звезд прочитаны. Итак, что можно выручить за рецензию - как вопрос для будущего штатного критика - имеет первостепенное значение ввиду очевидной скудности будущей ставки. А какова производительность критического процесса? Опять же если уважать, если не автора, то хотя бы себя,

и с т о р и ч е с к и й р а з р е з / Владимир Соколов

меньше чем за неделю написать не получится. Итого 4 рецензии/мес. 2. Конечно, неделя на рецензию может рассматриваться как непозволительная роскошь в наши суровые времена. Если постоянно, как белка в колесе, крутишься в так называемом литературном процессе, то одного дня, чтобы познакомиться с книгой и сляпать рецензию на нее, более чем достаточно. Неделя нужна, когда сталкиваешься нос к носу с незнакомым автором или новой тематикой (читатель, думается, понимает, что речь идет, как в баскетболе, о чистом времени: от момента чтения до момента написания в случае новой вещи должно пройти сколько-то времени для устаканивания содержания в голове, которое, конечно же, идет параллельно с текущим отправлением дел). Когда же автора или модное литературное направление знаешь как облупленных, одного взгляда, как врачу на больного, достаточно, чтобы увидеть, как выглядит пациент, и донести бюллетень о его состоянии до читателя. Но все эти рассуждения разбиваются в прах о грустную действительность алтайского, как впрочем и любого иного провинциального захолустья. Ну нет у нас такого количества пишущей братии, чтобы дать критическим челюстям достойную жвачку на каждый день их жизни. А те, что пишут, так редко приносят приплод, что ко второму выбросу нужно основательно покопаться в памяти, чтобы в ее дворцах обнаружить, что там было в прошлый раз. Так что производительность 1 рец/день представляется недостижимым в отдаленных от культурных центров местах идеалом. И это при гораздо большей обильности у нас книжного сословия, чем в большинстве российских регионов: 42 члена СП и во много раз больших соискателей. Вторым или третьим прзнаком старости является ностальгия по ушедшим временам. Подверженный этой человеческой слабости, я тоже нет-нет да и поднастальгирую по утраченной литературной инфраструктуре Алтая, которая, стройная, как елочка, процветала у нас, но была безжалостно выдернута с корнем бурным ураганом времени. Напомнить о ней я считаю своим гражданским долгом, тем более, что если молодые и не подозревают о таковой

по факту своей приписки к породившему их усилиями родителей времени, то, скажем так, люди пожилые никогда и не задумывались, что она есть, даже тогда, когда она вовсю процветала. В советские времена на Алтае было одно книжное издательство и один журнал (тогда его незаслуженно обзывали альманахом) «Алтай». Все, что выпускалось издательством, отражалось, за редкими, инициированными партийными и советскими органами исключениями, в годовом планепроспекте. На каверзный вопрос «где она, алтайская литература?» можно было смело тыкать пальцем в упомянутый проспект и финальный по году номер «Алтая» с росписью втиснувшегося после редакционных битв материала за истекший период и гордо отчеканить: «Вот она!» Кое-что, печатаясь в краевых и районных газетах, конечно, выпадало в маргинальный осадок. Но и этот осадок был, так сказать, предбанником краевой литературы, находясь под неусыпным колпаком идеологических органов, и смело пополнял собою не торопившиеся сойти со сцены ряды литературных бойцов авторами, которые умели и могли хорошо вести себя (=терпеливо ждать). Таким образом, и критик, и потенциальный читатель могли работать или наслаждаться с определенным в своих границах материалом. И сам критик был четко вписан в эти рамки. Его рецензии, прежде чем быть опубликованными, если не обсуждались, то ставились в известность начальствующим над литературой органам, которым эта литература должна была давать ответ. Так что даже неопуб ликованная рецензия, как определенный глас общественного мнения, имела свое место в стройных литературных рядах. «А это вы тот самый X., который осмелился напасть на [на нашего главного эпика]!», даже до сих пор тыкают автору этой статьи за его нашумевшее в литературном стакане воды, хотя и не попавшее в печать, критическое выступ ление, ибо попытка нападения обсуждалась в Союзе, где и была признана негодной к публикации. Данные элементы дополнялись системами книгопечатания, книжной торговли, библиотечного комплектования, рекламы (называемой тогда пропагандой и агитацией литературы), книгохранением и архивированием, образуя ту

и с т о р и ч е с к и й р а з р е з / Владимир Соколов

самую инфраструктуру алтайской литературы. Которая в свою очередь, как капля в море, попадала в стройную систему советской литературы. Потом, в силу известных обстоятельств, данная система перестала существовать. Уже в 1991 году автор насчитывал на Алтае 12 издательств, то есть 12 структур, которые официально имели право выпускать литературу. К концу 90-х годов цифра возросла до 40, а возможно и перевалила ее (кто тогда мог посчитать все выданные здесь лицензии), и, по всей видимости, остановилась на этом рубеже ввиду прекращения издательского бума. Хотя внутренние пертурбации исчезновения одних, появления других, и возобновления деятельности после казалось бы полного исчезнования под пеплом забвения третьих, продолжают бушевать непогашенной лавой под вроде бы подзастывшей коркой, сбивая с толку самых опытных лоцманов, отваживающихся вести каравеллы своих интересов в книжном море. Проблемы критику создает, конечно, не количество издательств, а их полная разболтанность по поводу ответственности перед породившим их обществом. Например, издательство Алтайского университета выпускает до 70 названий в год. Столько же выпускает бывший политехнический, чуть поменьше другие вузы, включая экзотические академии экономики и права. В самих вузах вполне на законных основаниях помимо общеуниверситетского завелись собственными издательствами некоторые факультеты, и даже кафедры*. Но даже на уровне университета никто не знает, чем его издатели обогатили совокупную память человечества. Та же ситуация и с журналами. В комплект к постаревшему и осунувшемуся от финансовых неурядиц «Алтаю» добавился глянцеватый «Барнаул», пробив монопольную брешь, а далее стали добавляться и убавляться новые журналы, открывать и закрывать литературные страницы газеты. * Этого уже нет. Университет, каким я его застал в 1990-е гг, как дух свободной воли, где каждый факультет - это свой курень, а ректор, как кошевой атаман, лишь первый среди равных, загинул под гнетом властной вертикали. Теперь и факультеты и кафедры ходят как по струнке, а ректор, назначенный администрацией (выбранный), единовластный властелин.

Так что теперь уже невозможно ткнуть пальцем в определенное место и сказать: «Вот она, алтайская литература, родимая». Разве лишь два флагмана, те самые упомянутые журналы, как обломки кораблекрушения в ясную погоду, еще на разнесенные ветрами и течениями к неведомым берегам, маркируют на водной глади общественного интереса место, где когда-то пирамидой возвышалась краевая литература. И туда еще, как в ядро некоей галактики, с более или менее выраженной плотностью в центре и размытой до неузнаваемости границ на периферии, можно ткнуть предположительным пальцем: «Где-то она здесь, алтайская литература». Таким образом, с предметом своих литературных интересов не может определиться ни критик, ни читатель. Критик критикует книги, о которых не имеет или почти что не может иметь понятия читатель. Читатель читает книги, которые лишь по счастливой случайности могут попасть в поле зрения критика. Но если читатель вполне обойдется, хотя и с трудом, без критика, то критик, не совпадающий с читателем, бросающий свой пафос в пустоту, в надежде, что счастливый случай обрушит его на голову совпадающего читателя, входит в психологический клинч: как боксер в нокдауне, он теряет из поля зрения противника и начинает наносить свои удары наудачу, то есть, попросту говоря, махать руками. Когда под воздействием «Крокодила» я написал первые рассказики с потугами на сатиру, я, тогда еще самонадеянный пузырь, не признавал алтайских писателей, понес эти опыты, однако, Юдалевичу. Ибо знал, что молодые писатели начинают свой путь с легкой руки старших, и знал, что таковые на Алтае есть - Юдалевич и Квин. И сегодня, много лет спустя, люди второй половины жизни безошибочно вспомнят несколько имен алтайских классиков, хотя, по большей части, затруднятся с ответом, что именно ими написано. Сегодня таких общезначимых имен нет. Молодые люди, сколько бы я не силился в трезвых и юбилейных беседах выдавить их литературные знания о родной почве, ничего даже полуопределенного промычать не могли, разве лишь знали что-то о Бузиновском и Владикаре, но это наши по-

и с т о р и ч е с к и й р а з р е з / Владимир Соколов

стоянные университетские авторы, слава о которых дальше академического круга не уходит. Причем не стоит обольщать себя игривой надеждой, будто нынешние молодые читают меньше их застойных сверстников. Весов не имею, но гирьки показывают далеко не на безвоздушное пространсто на оппозиционной чашке. Я бы добавил, что те, кто читал раньше: т. н. интеллегенция, те читают и сейчас, кто не читал раньше: рабочие, а ныне торговцы, те не читают и сейчас. Вывод: критик с Юдалевичем, с одной стороны, читатель с Бузиновским, с другой (наоборот будет тот же эффект) - это две соприкасающиеся лишь от случаю к случаю литературные системы, а значит, и друг другу неинтересные*. 3. Старость еще не окончательно подошла к автору этой статьи, что доказывается тем, что он не прочь разбавить ностальгическую бочку меда ложкой здравого логического дегтя. Единственный журнал, позволявшийся на Алтае, имел для критика непреодолимое психологическое неудобство. Критик, как класс, невозможен вне литературного противоборства. По самой своей природе он должен кого-то охаивать. Как спортсмен стремится к победе, а военный к звездам на погонах. Теперь представьте, что критик несет свои оплеухи для их публичного оглашения тем, кто эти оплеухи должен получать. Реакцию озвучить нетрудно. Один говорит: «Испражняющийся студентик: начитался книжек, а жизни не знает». Другой: «Старик! чепухи много». Оно может и много, но где, в критике или в критикуемом? Хорошо бы об этом судил кто-нибудь третий = читатель, а вот до читателя-то и не допускают. * И здесь изменилось очень многое. В частности, все журналы, кроме поддерживаемого администрацией «Алтая» самоустранились с поля конкуренции, причем еще до наступления эры административного нажима: под гнетом финансовых обстоятельств. Правда, краевое издательство так и не возродилось, и на его месте прозябают штук 10-12 мелких. Они-то и издают всю литературу, но только за счет авторов или администрации. Последние попадают в библиотеки, вернее, в ту единственную, которая как раз и специализируется на краевой литературе. Впрочем, во многом выпадание от возможного критического ока скатывается виной на самих авторов: отчего они так инертны? Я, как автор, получил три журнала со своими публикациями и не постеснялся отнести их в эту библиотеку, и там меня честь по чести приняли и занесли в каталог.

Ну а третий, тот самый третий (писатель, а не тот=читателю, что должен судить), который издался за найденные у бог знает каких спонсоров деньги, и который, чтобы возбудить к себе интерес, с помощью знакомых журналистов организовал обругать себя в краевой газете, когда увидел даже не критику, а так, недоумение на себя, так обиделся, что, прибежав, не поздоровался, а схватил дарственный экземпляр и, прежде чем унести его с собой, с мясом вырвал вторую страницу с «Дорогому, в знак признательности...» Даже и промолвить не успелось: «Что ты делаешь, безумный, можно же мазилкой замазать?» Отчего еще раз и еще повторяю критикам: «Бойтесь авторов, книги дарящих». Но если отбросить в шутливую сторону, хотя какие уж там шутки из суровой реальности жизни, наши милые провинциальные обычаи (когда всякий критический чих в рукописном статусе перво-наперво показывается тому, кого собираются критиковать: можно ли?), следует признать, что критика, как и хвала, на «своих» авторов, пропечатанная в одном источнике, вызывает странное чувство неловкости. Предполагается ведь, что журнал должен иметь свое лицо - необъяснимую гремучую смесь, иногда именуемую стилем, из общности тематики, идей, средств, мировоззрения, скорее даже, мироощущения. И критик тоже по идее не должен быть чужеродным элементом этого междусобойчика, являться для руководства журнала, так сказать, «своим автором». Если и возможны его выпады в адрес других «своих авторов», то не иначе чем на манер «дружественного огня». Что-то подправить, что-то уточнить, подсказать. А это, по большому счету, уже не критика, а редакционная работа, которая должна вариться в четырех стенах, чтобы не заболтать «своего», но уже читателя. Плюрализм мнений хорош, и даже необходим в обществе, но в одном журнале, как и в одной голове - это что-то от шизофрении. При всем диктате партии и народа советские толстые журналы, каждый, проводили свою линию. Но это в центре, а у нас в провинции, где более одного журнала или альманаха на регион по штату не полагалось, одна точка зрения доминировала безраздельно. Что было бы губительно для критики, если бы она существовала, ибо своих ругать нельзя, а чужих нету.

и с т о р и ч е с к и й р а з р е з / Владимир Соколов

Сейчас ситуация вроде бы улучшается. Количество профессиональных служителей пера вызвало штатное переселение в теперь уже ставшем журнале «Алтае» (плюс сгинуло краевое издательство, отсасывавшее время от время их в свои кадры). От «Алтая», как Бия от Оби, отпочковался «Барнаул», сразу же затлевший неприязнью к оставшимся на старом месте. То было добрым предзнаменованием, ибо следование пословице «худой мир лучше доброй ссоры» истощает почву, на которой вызревают литературные таланты. Если не война, то соперничество - более нормальное состояние для литературного сообщества. Размежевавшись организационно, журналы начали свербить разнонаправленный иделогический зуд. «Барнаул» - журнал более либеральных пристрастий, с позывами к коммерции и глянцевому отображению мыслей, впрочем не оставлящий без внимания административную джинсу. «Алтай» тот более консервативен, коммунистичен, аграрен, советсок, колхозен, патриотичен, сер в оформлении, в духе толстых советских журналов. Но это скорее тенденции, чем уже четко прорисовавшиеся линии: одни и те же авторы, тайком друг от друга, перекочевывают из журнала в журнал, сметая как ветер пыльцу с яблонь всякую потенциальную определенность, необходимую критику, к какой точке зрения прислониться. Тем более в последнее время позиции журналов стали стремительно сближатья. «Барнаул» почти отказался от коммерческой джинсы, наполнив свои паруса ветром угодничества перед администрацией. При этом так увлекся спонсорской поддержкой властей, что уже для спонсируемой литературы не осталось и площадей: все заняло восхваление мудрости отцов города и края. А «Алтай», всегда бывший рупором краевого аграрного лобби и состоявший в коммунистической оппозиции в унисон с позицией краевых властей, на этапе поддержки президентских реформ последней, так же незаметно перебрался в этот стан*. 4. Еще одна проблема частоколом стоит на пути критика: совмещение в одном лице издателя и писателя. Вся мировая практика всей перезбыточной массой накопившихся у нее * Не возобладала эта тенденция, не возобладала. Журнал снова всего один (если не считать ведомственных).

на этот счет примеров вопит: не подпускайте писателей к издательским креслам. Но это было, есть и будет. А алтайская литература сюда могла бы добавить свои пагубно красноречивые примеры, если бы отсутствие той самой критики, которая и специализируется на подборе подобного рода примеров, не исключило ее с историко-литературных стапелей. Кроме того, что никакой писатель не поместит в курируемом издании критику на себя любимого - а в провинции это единственное на регион издание, и, соответственно, никакая против него критика в принципе не становится возможной, нужно еще учесть психологические особенности человеческой разновидности «автор». Это люди эгоистичные, законцентрированные исключительно на себе, спрособные видеть мир, в том числе и других писателей, только под одним углом зрения: своим. Да и тот угол выклеен эмоциональными оттенками. Я люблю читать, как писатели пишут о литературе, но это не критика - это художественный образ художественного мира. Критика же по своей сути концептуальна, бьет на теорию, что категорически не подходит под внутренний писательский мир. Поэтому критик для самоосуществления должен быть организационно отделен от писателя. Большинство писателей, правда, в силу общего котла, в котором они варятся, жарятся, парятся или подвергаются другим операциям, погружено в одни темы, одни представления о литературе, одни взгляд на мир. Но есть между ними и некоторые микроскопические отличия, которые как соринка в глазу. Поэтому внутриписательский, а значит и внутриредакционный мир, контролируется сложной системой сдержек и противовесов, где не так сказанное слово - абсолютно безобидное на объективно-посторонний слух - вызывает нешуточные бури в стакане воды. Например, многие старшие товарищи (а я тогда еще относительно молодой) говорили - и немного зная их, не могу им не верить - как долог и мучителен был путь к читателю алтайского «Тихого Дона». Читая сегодня эту партизанскую эпопею, удивляешься его идеологической (о художественной в интересах истины, несовместимой в данном случае с тактом, помолчим) беспомощности и официозности - осо-

и с т о р и ч е с к и й р а з р е з / Владимир Соколов

бенно удивительной во времена хрущевской оттепели, когда даже самые конъюнктурные расхрабрились. В чем тогда причины острой конфронтации в краевом литературном мире к этому роману, назвать, не зная подоплеки конкретных фактов, невозможно, но могу твердо сказать, что, как ловко не лавируй на провинциальном литературном поле, даже в ритме самого лояльного вальса, а не ущемить хоть какую из всюду расставленных мозолей не удастся. Или там пишешь о глобальном противоборстве добра и зла, книги и Интернета, а тебе подмигивают/обижаются: «Здорово ты разделался/обидел с нашим издательством». И сам себя уже считаешь героем: «Ну каков я! Как пишуто!» А в ответ тебе некто, ненанюхавшийся нашей кухни: «Нормально написано. Но ничего особенного». Невозможно в таком тонком лавировании уцепиться за спасительный критический якорь независимого издания. Всякий, кто с критикой попытается втиснуться в этот мир, будет вытолкнут как грозная сила возможной разбалансировки интересов. Хотя и притворный писательский вопль «Как нам не хватает критика» висит в насыщенной литературной атмосфере как топор в насковозь прокуренной комнате. Это вопиет то нутро пишущего, которое жаждет стороннего, незамедлительного, обзязательно доброжелательного взгляда, отсутствие независимых каналов, однако, мешает пришвартоваться органам критического якоря в литературных плесах*. 5. Итак, критик для провинциального писателя - лишний элемент. Не менее лишний он и для власти. Здесь нужно учесть особенности взаимоотношения провинциальной власти к провинциальной литературе. Которое состоит в отсутствии независимых не только от писателей, но и от властей издателей. * Теперь в краевом журнале в штат затесали постоянного критика, правда, без оклада, который выбрал нехитрую литературную линию: хвалить до закатывания глаз свое журнальное начальство и лаять на конкурентов. Но поскольку реальных конкурентов нет, а хваление начальству до лампочки (они и так печатают то что хотят и как хотят), то и этот критик со всей своей подобострастностью не очень-то процветает, а больше приторговывает на толчке старыми книгами.

Конечно, полная независимость литературы может только сниться - несбыточная, да и ненужная мечта. Журналы издаются либо по повелению, либо по доброхотству, либо на деньги и для денег. Но управление ими даже в тоталитарных режимах осуществляется не напрямую, а через целую сеть институтов. Нужно очень умело дергать за ниточки, чтобы они не перепутывались, а куклы показывали ту игру, которую от них ждут, но в которую они, порою вопреки, самозабвенно вносят ноты своим искусством самоупоения. Критик в такой ситуации на манер двуликого Януса призван разъяснять артистам задачи власти, а до этих доносить голос кукол, зачастую аккумулирующий и эхом сонирующий голос предбалаганной толпы. В провинции же никаких особых задач, которые следовало бы кому бы то ни было разъяснять, у власти нет. Она либо выполняет указания вышестоящих органов, либо делит трансферы. Это во-первых. Во-вторых, роль литературы в сообщении между властью и обществом в современном мире столь незначительна, что свои идеи под понимание власть предпочитает канализировать другими способами, через самое важное дле нее из искусств - телевидение. Замахивается она и на Интернет. Каких-либо одобрительных кивков в сторону литературы не заметно вообще. Примечательный момент. Весьма. Давая деньги на один-два органа в провинции, власть вполне в состоянии контролировать, что там они делают, непосредственно, без доносов критиков. При этом они культивируют литературу плоскую до элементарности, такую, которая бы в своих претензиях не требовала уровня понимания высшего, чем впитанный ими в школе. Если какого писателя и поведет не туда, или он попытается писать что-то не из программы, с ним быстро проведут нужную работу. Разумеется, все это только схема, допускающая отклонения, но не настолько, чтобы в это отклонение мог протиснуться и открыть свою заполошную лавочку критик, ненужный писателям, ненужный властям. Говорить о читателе, чтобы уже полностью развенчать провинциального критика в его несуществующих претензиях на место под нежарким провинциальным солнцем,

и с т о р и ч е с к и й р а з р е з / Владимир Соколов

вообще не стоит. Достаточно сказать, что нормальному читателю, что в провинции, что в столице, вообще не нужна критика. Пишет эта братия все же больше для писателей, и лишь чуть-чуть доносит о них властям. Русская критика классического разлива если и выбивалась из этой колеи, то исключительно за счет отсутствия в отечестве философии, религиозной мысли, нормальной публицистики, которые она и заменяла собой. 6. Итак, круг замкнулся и места критику в этом провинциальном кругу мы не обнаружили. Мы даже не сумели порадовать случайно залетевшего на необременительный по температурному накалу огонек этих страниц читателя, чтобы своими скабрезными примерами ухнуть щекотливо по его любопытству. Но написать без какой-нибудь гадости для читателя критику уж совсем неприлично. Хоть какую-нибудь лазейку для надежды возможности быть нужно хоть редким светом сквозь тусклый туман плотного солнца, да постараюсь все-таки обозначить. Исходя из мысли, что как критика не может существовать без литературы, так и последняя, если проклюнулась, тут же непременно обзаводится критикой, как бы ни пыхтели против объективной реальности. Ибо та же алтайская литература все же существует. Более 50 писателей не могли в силу закона больших чисел не выделить из своей массы хотя бы парочку имен, достойных упоминания. Пусть литература возникла на Алтае методом назначения, но начинал-то писать любой, самый конъюнк турный писатель по внутреннему побуждению. И порою даже у самого заклятого, «осознающего свою ответственность перед читателями» возникает мощное «хочу» и ломает партийную и патриотическую (в наших условиях «для края») принадлежность. Был на Алтае Мерзликин, который, конечно, работал на патриотической тематике места («малой родины»), но полностью пропуская ее через внутренний голос. Вынырнул со своим «Белым Бурханом» Андреев, столкнув три религии, три цивилизации в момент их идеологического кризиса и в поисках новой (обновленной) веры. Навеянные беспорядочным чтением мысли отполировал в стихотворные размеры Капустин. С эгоистом, который, оказывается, вил свои

гнезда в душе советского человека, попытался разобраться Попов: эгоизм остался, советский человек растворился в истории. Козодоев поднял литературную целину, рассказав о целине... Кого не назвал, вспомнилось на вскидку, и только о мертвых, дабы не трогать живых в силу воздействия тех же провинциальных канонов. А раз есть литература, то должна появиться и критика: везде где грязно, обязательно заводятся либо вши, либо блохи. И может быть, уже появилась. P.S. Эту статью я писал в 2005 году, но ее актуальность не исчезла и сегодня.

ф и л о с о ф с к а я з а к л а д к а / Александр Вин 17 Философская закладка /

Философская закладка

МАНИФЕСТ. Обещание Александру Грину Автор Александр Вин

Нас разделяют сто лет. За это время изменились люди, состарились книги; потускнела и остыла когда-то горячая и густая человеческая жизнь. Слова стали дешёвыми. Знаю всё это и не могу с подобным смириться. Не хочу. Обещаю Вам, Александр Степанович, что у меня достаточно сил, настойчивости и точного осознания нужных целей, чтобы на моём могильном камне написали: «Он жил среди нас, этот сказочник странный…». Уверен, что придуманное в те времена для Вас, в полной мере принесёт покой, удовлетворение и мне. Говорят, что я - писатель. Да, моя жизнь сложилась таким чудесным образом, что восхищаться ею и с непреходящим азартом рассказывать о ней в книгах - это и долг перед сыновьями, и счастье собственного труда. Даже через столетие мы с Вами удивительно похожи судьбами. Многое в них одинаково: и детство в маленьких волжских городках, и мечтания, и сложность характеров. Каждый из нас, хоть и по разным причинам, покидал в ранней юности родной дом. Мы много путешествовали. И оба мы с Вами - моряки, я ещё застал прямые отвесные форштевни океанских кораблей. А главное, что и мне, и Вам всегда были интересны обыкновенные люди, стремящиеся к необычному. Всё, о чём я пишу, происходило! Герои и жертвы, богачи и простолюдины, ярость драки и нежный смех, - всё это было в моей жизни. Рядом со мной жили преданные могучие собаки и весёлые женщины. Когда общение полно встреч и характеров, порой ненужных и мимолётных, то все люди вокруг кажутся нормальными и одинаковыми, как густой лес на стремительном бегу.

Но когда встречи редки, то поневоле начинаешь обращать более пристальное внимание на характеры собеседников. И с грустью понимаешь, что идёшь по редкому саду, где почти все деревья грубы, корявы и неказисты, хотя и плодоносны. Эти деревья низки и обыденны, их практические предназначения далеки от тебя. Вот тогда и начинаешь грезить о каких-то не встреченных ещё в жизни соснах, высоких, прямых и стремительных в своём беге от земли. Их судьба - нести на себе паруса… Хочется быть рядом с ними. Я знаю, что времени каждому отпущено, как солдату патронов. По счёту. И никто никогда не принесет ещё. Мечтается, что последний вздох сделаю на борту яхты, занимаясь лучшей из придуманных мною книг. И не скоро. Клянусь, что никоим образом не пытаюсь копировать Вас, Александр Степанович! Если кому-то и вздумается представить меня с книгой Грина в одной руке, подсматривающим у него что-то для создания своих рассказов, то напрасно... Я однажды в детстве поверил Грину - и подробных шпаргалок мне уже больше не надо. А что касается духа... Дух - в смысле веры в прекрасное? Или способности удивляться обыденному? Тогда - да, согласен. Хочется быть таким, как Вы. Я могу и хочу быть честным. Обещаю Вам, что останусь таким до конца. Только вот спрашивают меня: «Зачем?!» Поймут ли меня, суть моих рассказов, искренние слова моих героев современные люди? В чём цель моего жизненного упрямства? Или отказаться? Ведь просто, как плюнуть под ноги, походя сказать: «Извините, времена сегодня другие…» Уверен, что и в те года, когда из кристально чистого тумана авторского воображения на свой берег близ Каперны только-только выходила юная Ассоль, вокруг Вас, Александр Степанович, тоже кружилось вороньё. Тогда тоже едва минула война, люди рвали тела других людей ради денег и упоения властью, чёрные поезда разлучали тысячи семей навсегда… Но ведь сто лет назад уже летал Друд!

ф и л о с о ф с к а я з а к л а д к а / Александр Вин

А вот нынче все стали какими-то бесстрашно-пугливыми, мечтать о радостном не рекомендуется. Мы грезили знойными пампасами, а они… Выросло поколение памперсов. Поколение мутной, ванильной, чуть тёпленькой жижи, плескающейся в бумажных стаканчиках, употребляемой на бегу. Они сознательно избегают счастья первого горячего глотка, наслаждения истинной, настоящей горечью жизни. А ведь кофе должен быть горячим и крепким! У них нет собственных восхитительных принципов, которые любое поколение обязано оставить после себя. Забыто многовековое рыцарство, исчезла светская вежливость, нет простых и привычных нам мальчишеских «не бить лежачего» и «драться только до первой крови»! И ведь это были не правила, а именно принципы. Сегодня же - пустота. Сегодняшние дети никогда не знали реальных проблем, с раннего детства их приучили к мысли, что их мнение - истина в последней инстанции. Родители лениво жили собой, попутно взращивая племя ухоженных эгоистов. Произошла дискредитация слова «задуматься». Люди современности не используют свободные мгновения, чтобы немного поразмышлять. Прогресс дал нам возможность пользоваться элементарными справочными приборами и для многих интеллигентов думать стало не модным занятием. Точно знаю, что в прошлом веке люди говорили подругому, иначе, чем окружающие меня люди сейчас. Они стремились достойно общаться, а не чирикать на бегу, в торопливой спешке. Сегодня, когда стать образованным, знающим, полезным членом общества гораздо легче, чем двадцать, пятьдесят или сто лет назад, юношество избегает этого! Раньше на пути получения необходимой информации нужно было прочитать много книг, запоминать многое, а сейчас - достаточно нажать кнопку дешёвого домашнего прибора. Они не выпускают из рук эти умные железяки и даже не пытаются самостоятельно постигать восторг настоящей жизни! Люди не хотят жить, они предпочитают играть в жизнь. Ведь так легче, так безопаснее, так мягче и комфортнее.

Но ведь прекрасная, густая, сильная жизнь продолжается и без наших извращённых представлений о ней! Именно Ваши, такие далёкие и одновременно близкие слова, Александр Степанович, зачастую останавливают меня на пути к ненужному: «Много теряют те, кто ищет в природе болезни и уродства, а не красоты и здоровья». Поэтому обещаю Вам не сердиться излишне на сегодняшних молодых - ведь и у меня есть сыновья. Любимые и, надеюсь, любящие. Им ещё предстоит, при искреннем и честном желании, узнать историю близкого человека, который стремился к вершине. Лез, сдирая ногти, оставляя на скалах капли крови. Он знал, что в пути одинок, поэтому был осторожен. Знал, что сорвётся - никто не поможет: друзья далеко внизу. Ради вершины он жертвовал многим. И вот… Нет, до сверкающего пика ему ещё далеко, да и есть ли он, тот жизненный идеал? Просто человек встретил друга, тоже осторожного, но тоже израненного. «Вместе!» Нужна ли им вершина? Безусловно! Какая? Неважно… Они уже вместе. И знают: один упасть не сможет - погибнут оба. Заботятся теперь не только о себе, а сразу о двоих. А вершина? Та призрачная вершина ждёт одиноких, которым ещё нужно встретиться на пути к ней. Это правда. Потому что рядом, по соседству, живут двое, обыкновенных. По вечерам во дворе он чистит обувным кремом и свои башмаки, и её чёрные кожаные сапожки… Обещаю Вам, Александр Степанович, по-прежнему расстраиваться и бледнеть от женских слёз. Я буду честным мужем, у меня большое сердце, но в нём всегда есть место только для одной женщины. Сегодня много людей не имеют никакого представления о том, во что я верю. Я пробовал было рассказывать им о том, как океанские ветры приносят в густые от зноя тропические воды вольную свежесть и когда, успокоенная холодным туманом, затихает круговерть недолгих злых волн, из далёких просторов вместе с гигантскими полосами зыби приходят они - свободные альбакоро, большие рыбы со скорбно сжатыми ртами. Только некоторые из моих читателей признали, что такое суждено видеть обыкновенному человеку.

ф и л о с о ф с к а я з а к л а д к а / Александр Вин

Впрочем, понять многие слова, употребляемые другими людьми в современном обществе, сейчас просто невозможно. Фактически это и не слова, а их условное воспроизведение. Лишённые возможности и необходимости нормального чтения, дети не понимают смысл написанного ими. Каждый из них пишет, как хочет, без уважения к языку, принимая, как истинный невежда, собственную беспомощность за проявление личной свободы. А без нормального, согласованного правилами языка, общения, без понимания желаний другого человека не может существовать общество. Последние поколения гордятся своей якобы независимостью в произвольном употреблении букв, слов и знаков препинания, но когда приходит время их казнить или миловать, то они начинают громко ныть и ценить каждую запятую. С горечью наблюдаю, как сознательно прочно забыты недавние реалии, когда за неправильные слова и поступки нужно было отвечать кровью, болью и страхом. Стремительно разрушается национальная грамотность. Чувство языка уже утрачено, уходят в небытие слова, возникшие не просто так, и полезно служившие народу столетиями, а вместо них пузырятся придуманные на ходу словаскороспелки. Но ведь тот, кто хочет уничтожить народ, прежде всего уничтожает его язык, ведь именно язык - высшее средство выражения национального мышления. За русским языком - великая литература прошлого. Сегодня же умные и просвещённые соотечественники убеждают миллионы прочих, имея личный коммерческий интерес, в том, что употреблять дурные слова, а попросту материться в повседневном обиходе, это вовсе не глупость и публичное хамство, а проявление глубинных народных чаяний. Что это, мол, ароматно и, в некотором роде, полезно для сохранения живости языка. Мат - ароматен?! Ерунда. Я предпочитаю аромат хорошей литературной кухни, где веками над словом трудились поколения великих, а не запах кухонных помоев, выносить которые в общественную выгребную яму сегодня доверили жадным и скудным разумом недоучкам.

Мы с Вами, Александр Степанович, морские люди, да и не только мы. Между нами на просторах страны жили ещё два славных моряка, один из которых как-то сказал: «Это плохо, когда много денег, но очень мало традиций»; а второй, имея в виду «смелость» и «новаторство» в описании всяческих мерзостей, добавил: «Никакой Рембрандт не может написать натюрморт с кучи человеческого дерьма». Разницу вижу в том, что дети моего времени ели лисичкин хлеб, а юношей уже следующих поколений заставляли жрать голубое сало… Когда сегодня главным в писательской профессии для многих авторов становится слово «рубль», то поневоле становишься упрямым и неудобным для такого прагматичного большинства. Убеждён, что во многом появление в нашей жизни такого страшного количества графоманов связано с прогрессом техники. Сегодня составлять из букв слова, а из слов строить тексты - легко, это можно делать где угодно, и в какой угодно позе, в любую свободную минуту. А раньше писательство было ещё и тяжким трудом, теперь же - вариант баловства. И было бы ради чего! Массовое самоудовлетворение, отсутствие смысла в большинстве написанных современниками строк. Повсеместная литературная корысть становится единственным смыслом. Всё остальное - идеалы, стиль, «глаголом жечь» - давно уже гниёт на помойке. У большинства авторов нет жизненного опыта, реальных наблюдений и ценного для читателя общения с другими интересными людьми, а желания быть писателем - хоть отбавляй. Жизнь - это не только действия и конфликты, жизнь это, прежде всего, мысли и чувства. Пластмассовые времена, в которых мир сейчас существует, пройдут, как проходили разные революции, коллективизации, индустриализации, великие депрессии, а Куприн, Паустовский, Грин - останутся. Через десяток лет иной современный властитель дум, неоправданно резво появившийся перед публикой, будет всего лишь одним из многих, легко позабытым, моложавым парнишкой с ранней перхотью, а Чехов останется.

ф и л о с о ф с к а я з а к л а д к а / Александр Вин

Любому критику я с лёгкостью могу объяснить, зачем я вообще написал те или иные слова, для кого; кто мой рассказ прочтёт; какие чувства возникнут у человека при этом. Уверен, что стоит только любому автору честно, ответственно, для себя, для внутреннего употребления, ответить на эти вопросы, - и многим будет впору лезть в петлю. Тысячам говорить людям не о чем! Нет понимания чести, добра, благородства! Нет желания сделать хоть одного человечка лучше, светлее, сердечнее. Многие доброхоты заботятся о предельной лёгкости прочтения книг, о недопустимости в современном быту и в образовании сложных текстов и смыслов. Зря они так. Проб лема не в том, что мне легко писать сложные предложения, а в том, что некоторым сегодняшним людям их сложно читать. Отвыкли. Но уверен, что это проблема именно этих людей. Но мне дороги другие... Всегда склонял голову и с уважением слушал тех, кто видит моё творчество по-иному. Благодарен и тронут заинтересованным обсуждением. Каждый прав, только вот с кем-то хочется больше соглашаться, с кем-то - меньше. О технических деталях писательства слушаю всех, они - учителя, у них - опыт, есть чему учиться. О сути... Иногда разговор критиков напоминает капризное поедание манной каши в детском саду: «нравится-не нравится». Этого не принимаю и никогда не позволю себе в отношении других авторов. Такое понимание собственной писательской судьбы изматывает, но другого пути я не вижу. Смириться с современным временным мраком - это признать, что Александр Грин сегодня мальчишкам не нужен, да и завтрашние дети должны забыть его напрочь; что паруса - пережиток, анахронизм, а если эти самые паруса сшиты из алого шёлка - это вообще непрактично и страшно невыгодно. Говорят: «Если конец света застал тебя, когда ты сажал дерево, продолжай его сажать». Я - продолжаю.

Иной взгляд /

Иной взгляд

К ЗВЕЗДАМ СМЫСЛА Автор: Александр Балтин

К 20-летию смерти Иосифа Бродского

Его судьба завораживала как необыкновенно крутой подъём, как головокружительное восхождение к слепящеснежным вершинам. Его судьба вызывала смесь восторга и недоумения: как такое возможно?! Были и другие нобелиаты в русской литературе, но чтобы русский поэт стал поэтом-лауреатом США! Кавалером ордена Почётного легиона! Его жизнь казалась неистовым рывком в высоту - внешнего, ошеломительного признания, отодвигающего собственно поэзию на второй план: ибо как в наше время поэт станет знаменитым? Только через скандал, а в условиях противостояния двух сверхсистем - СССР и США - скандал этот, обрекавший на роль аутсайдера в отечестве, забрасывал на космические выси за его пределами. Но завораживали и стихи: нечто, почувствованное в воздухе, в изгибах и структурах времени, было выражено так необычно, с таким эмоциональным и интеллектуальным напряжением, что хотелось подражать. И подражали - хоровое исполнение сольной партии И. Бродского длилось долго, невероятно долго; эхом откликалось ещё и после смерти. Тактовик использовали и до него, но никто не разрабатывал это месторождение с таким упорством, мукой и энтузиазмом, как он - вычерпавший всё золото этого размера. Благодатный для поэта-метафизика, склонного к иронии, и с пристрастием к насыщению строк массою бытовой плазмы, оный размер и поднял Бродского на ступень оригинальности, на плато, где он оказался один: никого вокруг. Любой любитель поэзии до 1996 включительно на вопрос, кто первый русский поэт, не задумываясь, ответил бы: Бродский. Шедевры были и у раннего Бродского: медвяновиолончельный «Рождественский романс», из золота отлитые «Письма римскому другу», траурно-ретроспективное

и н о й в з г л я д / Александр Балтин

«Одному тирану» (быть может, лучшее стихотворение о власти в русской поэзии), ажурная «Бабочка», но именно в тактовике, в его ритмах, сбоях и перескоках Бродский, казалось, раскрывался полностью, излагая свою систему взглядов на мир и человека в нём. Кстати, «Одному тирану» как бы причудливо деформировалось в стихотворение «Резиденция», стихотворение, чрезвычайно отдающее латиноамериканским романом - из серии о диктаторах, напоминающее вырванный с мускульным напряжением текста фрагмент из, к примеру, «Осени патриарха», хотя Гарсиа Маркеса Бродский не любил. Чрезмерная фактурная плотность некоторых стихов («Представления», скажем, или «Нового Жюля Верна») рождает ассоциации с ещё одним прозаиком, про которого он никогда не высказывался, но который вряд ли был ему по нраву - а именно с Леонидом Леоновым. Текстовой объём перенасыщен жизненной атрибутикой - иногда до абсурда, до выпадающих смысловых звеньев; низовая речь мешается с архаикой, толстые предметы быта распирают иную строфу, иной раз вещи громоздятся так, как громоздили в советских коммуналках и малогабаритных квартирах стеллажи для книг. Всё из жизни - никаких фантазий. Хотя поэтический космос Бродского причудливо уплотнён: здесь тень Йейтса собеседует с тенью Державина, а призрак Макниса благосклонно отзывается о громоздких сочинениях Кантемира, и недаром одно из стихотворений Бродского наименовано «Посвящается Пиранези», ибо изощрённость интеллектуального мира напоминает прихотливые творения гениального итальянского мастера архитектурной живописи. Бродский, любивший тему абсурда, почитавший Беккета одним из крупнейших писателей века, не допускал абсурд в собственные стихи: только колыхание жизни, только реализм. Реализм, метафизика и ирония - три стальных основы. Как ещё относиться к современному миру? Только с иронией: отсюда снижение пафоса в теме, скажем, Марии Стюарт, сонеты к которой все обвиты смеховой повиликой. Жизнь поднимала Бродского на новые и новые ступени - он восходил, стихи его всё более полнились закру-

ченными, многофигурными метафорами, всё глубже погружались в миры дальние, где Каппадокия логичнее и Штатов и новой уже России, где бум на труды Бродского был велик... За двадцать лет столько всего изменилось!.. И антисоветизм Бродского кажется вовсе не следствием определённого круга идей, но банальной и естественной обидой. Многое изменилось - и в жизни, и в восприятии поэзии Бродского: слишком многое в ней «выпадает», очень уж обильны анжабеманы, слишком прихотлива и причудлива, если не сказать - капризна, мысль, но и сумма лучшего из сделанного им велика: золотое ядро его поэзии входит в могучее ядро русской классики, и тут двадцать, или сто лет - не имеет значения.

НЕ ТОЛЬКО О БИБЛИОТЕКАХ...

Проблемы библиотек - это, прежде всего, проблема читателей: а читател надо растить, воспитывать, а не растлевать. Что успешно делается в последние годы. Шкала оценок художественной литературы и всегда была достаточно трудна, а ныне, когда к писателям приравнены всевозможные детективщики, скороспелые фантасты, мастера ура-патриотического жанра, и вовсе разрушена. Повести Белкина написал Белкин! Советский читатель, растившийся годами, был на порядок выше читателя из любой другой страны; но и в стране понималось, что литература - не пустяк, не праздное развлечение. Конечно, отсутствие интернета и прочих технологий сказывалось, но разве мерцание монитора заменит шуршание страниц? Современным детям и подросткам заменит, они даже не поймут, зачем нужны эти бумажные предметы, если есть монитор. Проблема библиотек - это и кадровые проблемы, когда, порою, библиотекарь путает портрет Ломоносова с портретом Чехова, и... что может посоветовать такой? А подвижники всегда единичны, и хоть и могут сдвинуть гору, но это всего одна гора.

и н о й в з г л я д / Александр Балтин

Думается, Вселенная Гуттенберга (или, если угодно, Фёдорова) - бессмертна, но, бродя по книжным Вавилонам, испытываешь тяжёлое чувство: очень много предметов, похожих на книги, но книгами не являющихся...

АВТОРСТВО МИХАИЛА ШОЛОХОВА

Брезгливость советской интеллигенции - определённых её слоев - по отношению к Михаилу Шолохову понятна и объяснима: больно велик контраст между грандиозной эпопеей и образом серенького... литфункционера. Ибо по речам и повадкам он и казался более таковым, чем писателем,,, Отсюда - бесконечные потоки разоблачений, перманентное выдавание желаемого за действительное, и самые невероятные имена (вроде Краснушкина) в качестве возможных кандидатов на авторство. Запал Солженицына, в фамилии которого уже заложена ложь, легко объясним: при всех своих специфических литературных вкусах, он прекрасно понимал, что ничего равного «Тихому Дону» ему не написать никогда, а значит, надо всеми правдами и неправдами (лучше последними) морально уничтожить Шолохова. «Тихий Дон» - роман плоти, (но плоти народной), роман великолепной внешней панорамы и буйно-словесного художественного цветения - что не отменяет классического «Дух дышит, где хочет». Посему ни одного серьёзного аргумента против авторства Шолохова просто нет. Участие в Первой мировой? Но он участвовал в Гражданской; и Лев Толстой, между прочим, не был героем двенадцатого года, а Стивен Крейн, к примеру (разумеется, писатель не такого масштаба), и вовсе не был на войне, прекрасно описав её в «Алом знаке доблести». Очень выпукло и точно в «Тихом Доне» даны детали Первой мировой? Помилуйте, всю эту информацию можно почерпнуть из книг и свидетельств очевидцев: всю - вплоть до марки германского шоколада, вплоть до характерного баварского альпийского типа внешности. Молодость автора не отменяет художественного дарования - никто же не ставит под сомнение авторство «Пиквикского клуба», а Диккенсу на момент создания было

24-25 лет; и к тому же перед «Тихим Доном» созданы великолепные, стилистически очень перекликающиеся с романом рассказы. Любой аргумент против авторства Шолохова разбивается легко - также, как не доказывает авторство обретённая рукопись: человек, переписавший от руки, скажем, «Бесов», их автором не сделается. А доказывает авторство Шолохова именно ненадёжность, надуманность аргументов против; единство художественной, изобразительной мощи романа, да ещё и то, что в народном сознании эта эпопея неразрывно связана с этим и только этим именем -Михаил Шолохов.

ПРЕМИАЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС КАК МОГИЛЬЩИК ЛИТЕРАТУРЫ

Премиальный процесс не должен поглощать литературу, подменяя и читательскую работу бесконечной чередой фуршетно-салонной лескотни. Литературные премии логичны, как любое поощрение, но карикатурность их нынешнего воплощения добавляет абсурда в жизнь, абсурдную и без того. Ситуация, когда скоро каждый домовой комитет будет выдавать грамоты и бирюльки, кажется смехотворной. Нечеловеческая борьба за толстые премии, бряцанье связями, задействование механизмов, вообще не имеющих отношения к литературе, убивает литературу как таковую. Честное и чистое имя талантливого писателя не нуждается в длинном перечислении всевозможных премиек и орденков - наоборот: сие перечисление говорит об искусственности данного имени, о крепких связях оного субъекта, об его умении договариваться, а вовсе не о таланте. Литература, занимающая, увы, ничтожно малое место в сознании соотечественников, искусственно вздёргивается премиальным процессом, не становясь, естественно, тем, чем ей должно быть. Махровый цвет ярмарки тщеславия ядовит, и учреждающие всё новые и новые премии, будто не понимают, что, поощряя адский ажиотаж, самой литературе они наносят изрядный вред.

и н о й в з г л я д / Александр Балтин

Масса мелких усилий должна сложиться в нечто крупное, дать позитивный результат, но... усилий этих нет; читатель, со школьной скамьи, отпущен на волю, и... зачем ему читать, если вокруг столько всего занятного? И некому объяснить, что только литература передаёт суммарный опыт человечества, только она, давая многообразие человеческих типов, учит состраданию и справедливости, и нет надёжнее учителя; и только она облагораживает ум и развивает совесть.

ПУСТОЙ СОБЛАЗН ЭКРАНИЗАЦИЙ

Соблазн экранизации известного произведения велик, но соблазн этот относится только к сюжетным коллизиям, или остро прописанным характерам героев. Ибо важнейшая, основополагающая составляющая литературного произведения - язык - экранизации не поддаётся. Как средствами кино передать янтарный, блещущий метафизическими созвездиями, весь в фейерверке цветов и оттенков язык Булгакова, или земельно-коричневый, тугофилософский, замешанный на своеобразном смещении смыслового центра платоновский язык? Какой вариант построения кадра и монтажа сможет отобразить сии языковые дебри? Буйно-хлещущий, дремуче-церковный, ароматноблагоухающий мир Лескова, сложнейшее его плетение словес разве живут сюжетом и им объясняются? Гоголевский, сверкающий драгоценными перлами, да и весь драгоценно-причудливый, как самородки, или дорогие камни язык? Мощь напора Достоевского, мешающего пласты разнообразных речений, захлёбывающегося, в языке опережающего жизнь героев? Никто из экранизаторов, сколь бы опытными режиссёрами они не были, и не пытается найти адекватный строй кадров, но хватается за сюжет и персонажей, как за спа сение... И получается снижение, смысловая подмена, требующая гораздо меньшей интеллектуальной работы - ибо видеоряд всегда легче, ибо и мышление ныне - клиповое, рваное.

Узловое, главнейшее в литературном произведении уходит от экрана; сопротивляется ему самая сущность литературы. ...Ибо литература требует вдумчивости и одиночества, кропотливой работы над собственным, внутренним «я»; ибо литература призывает к развитию эстетического, тонкого восприятия, в то время как кинематограф и возник как развлечение, и, хотя и вышел на пике метафизического осмысления яви, дав миру Феллини, Бергмана, Антониони, всё равно всё больше и больше скатывается в бездну пустого «развлекалова» и компьютерных эффектов. А стремление развлекать - основная болезнь современной литературы, болезнь, мешающая её росту, её когдатошней устремлённости вверх, к звёздам смысла.

и н о й в з г л я д / Борис Зорькин

31 Иной взгляд /

Иной взгляд

Его поэзия - родник (о некоторых аспектах поэзии Николая Зиновьева) Автор: Борис Зорькин Что бы ни говорили и ни писали недруги Николая Зиновьева, он остаётся интереснейшим поэтом и заслуживает самого пристального внимания читателей и литературоведов. Однако, как и у каждого видного поэта, в его стихах можно обнаружить слабую сторону. И мне, как поклоннику его таланта, это особенно бросается в глаза. Это пессимистические нотки, которые отмечают литературные критики. К примеру, Александр Егоров в своей статье «…В мазутном тупике» анализирует следующее стихотворение Зиновьева: В тупике, где заправляют Маневровый тепловоз, Непонятно как, но вырос Куст душистых, чайных роз. И дрожащий дрожью частой, Он в мазутном тупике Был нелеп, как слово «счастье» В нашем русском языке. Егоров, в отличие от меня, с поэтом соглашается и пишет: «Да, в русском языке есть такое слово, но оно неприменимо к русской жизни, потому что…» Так в тексте статьи и стоит многоточие. Или критик не решился доказать правоту своего и Н. Зиновьева тезиса, или его, всё-таки, что-то смутило, и он не смог подобрать весомые аргументы, чтобы убедить читателей. А может, он посчитал, что и многоточием можно расставить все точки над «i».

В стихотворении «В степи, покрытой пылью бренной» поэтом также высказана мысль, что русский человек чуть ли не самый несчастный в этом мире: «…Я есмь твой Бог. Я всё могу. Меня печалит вид твой грустный, Какой бедою ты тесним?» И человек сказал: «Я - русский». И Бог заплакал вместе с ним. Неужели рядовые граждане Афганистана, Камбоджи или Сирии более счастливые? Или, может быть, более счастливы жители Нигерии, где ежегодно от голода умирают тысячи? Когда логика хромает, ей на помощь спешит заблуждение. А тропа заблуждений хорошо утоптана. Свою статью А. Егоров заканчивает словами: «И есть у Николая Зиновьева бриллиантовые стихи… Я их считаю шедеврами поэзии». И приводит подборку из восьми стихотворений. Вот два из них. Утренняя прогулка Утро. Топаю, глазею. Что, поэту, делать мне? «Бей жидов, спасай Расею!» Вижу надпись на стене, Проступившую под краской. Кто закрасил? Кто писал? Дальше топаю. Пруд с ряской, Вдалеке гудит вокзал. Через луг тропинка вьётся. Баба встретилась в пальто. А в башке подспудно бьётся: «Кто ж писал? Закрасил кто?» И ещё одно стихотворение из тех восьми (как иллюстрация мысли, которую выскажу ниже): У соседки Галины Сын растёт без отца. Часто вижу мальца: Всё он лепит из глины

и н о й в з г л я д / Борис Зорькин

Человечков нагих И в капустные листья Нежно кутает их. Я однажды склонился Над прилежным мальцом: «Будешь скульптором, Петька?» «Нет, - ответил, - отцом» Здесь я тоже полностью солидарен с мнением А. Егорова. Этим стихотворением Николай Зиновьев мастерски показал, что в прозе жизни бездна поэзии. И ещё два стихотворения поэта. У карты бывшего Союза, С обвальным грохотом в груди, Стою. Не плачу, не молюсь я, А просто нету сил уйти. Я глажу горы, глажу реки, Касаюсь пальцами морей. Как будто закрываю веки Несчастной родины моей. *** Не потому, что вдруг напился, Но снова я не узнаю, Кто это горько так склонился У входа в хижину мою? Да это ж Родина! От пыли Седая, в струпьях и с клюкой… Да если б мы её любили, Могла бы стать она такой?!. Стихи пронзительные. Лезут в душу, рвут её и остаются там надолго. Вот уж действительно: и на Родине можно испытывать тоску по Отечеству. Большинство лучших стихотворений Николая Зиновьева, к великому сожалению, порождают у читателей отчаяние. А отчаяние - это капитуляция духа. Ничто так не под-

рывает веру в свои силы, как неверие в них. В этом, на мой взгляд, главная беда поэта. Правда, иной раз его справедливо упрекают ещё кое в чём. Сергей Сычёв в своей статье «Кто вырубил свет?» отметил: «… несомненная талантливость поэта густо затенена глубоким пессимизмом взглядов и оценок, скудностью тем для творчества и упадничеством духа». По поводу скудности тем можно согласиться, а можно и не соглашаться. Вряд ли будет правильным отнять у поэта право самому определяться с выбором тем для творчества. Пусть даже этот выбор и покажется кому-то неудачным. Всё же основная ценность - это поэтический талант. У Николая Зиновьева он проявляется, прежде всего, в гражданской лирике, в которой поэт ярко и бескомпромиссно рисует картины нашей жизни. И низкий поклон ему за это! Или возьмём статью Владимира Шемшученко «Когда совсем нет света». В ней автор допустил в отношении Николая Зиновьева немало неоправданной грубости и какой-то непонятной злобы. На его месте надо бы радоваться, что в России наконец-то появился поэт с таким пронзительным голосом. Не зря Валентин Распутин сказал: «В стихах Николая Зиновьева говорит сама Россия…» Однако упрёки в том, что в стихах поэта пессимизм душит читателя, справедливы. Просто В. Шемшученко эту претензию надо было высказать в благожелательном тоне. А он перегнул палку - и наломал дров. А вот ещё одно мнение. Виктор Бараков в своей статье пишет: «Николай Зиновьев проникает своими стихами в самую душу русского человека, страдающего, растерянного, упавшего нежданно-негаданно в самый разлом времён». Известный литературовед «попал в десятку». Однако возникает вопрос: какие произведения создал Николай Зиновьев, чтобы русский человек не только страдал, а взбод рился и начал активно действовать, чтобы Бог не «заплакал вместе с ним»? Мне представляется, что поэт такого высокого уровня как Николай Зиновьев не только может, но и должен писать стихи, которые бы поднимали дух народа. А если постоянно хоронить Россию, то, глядишь, и исполнится мечта тех, кто хотел, хочет и будет хотеть похоронить её.

и н о й в з г л я д / Борис Зорькин

Если ты настоящий патриот и, к тому же, носишь звание поэта, то пиши не только о том, как враги побеждают, но и поведай читателю, как победить врагов русского народа. Враг - он и есть враг; или ты - его, или он - тебя. «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!» Это, конечно, «если дорог тебе твой дом». В этом отношении Н. Зиновьеву не грех поучиться у Константина Симо нова. Есть и современный поэт Леонид Корнилов, можно поучиться и у него. Не побоюсь длиннот и приведу стихотворение Л. Корнилова «Нация» целиком. На юг, на запад, на восток Свой северный покажем норов. «Мы - русские! Какой восторг!» Кричит из прошлого Суворов. Над Куликовым меч поёт. Над Бородинским ядра свищут. Мы - русские! Какой полёт! Нас понапрасну пули ищут. Из клочьев тельников, рубах Пусть мир сошьёт себе обнову. Мы - русские! Какой размах! Литая крепь меча и слова. Солдатских кухонь пьедестал. Навары заводских столовок. Мы - русские! Сибирь… Урал… И далее без остановок. Мы на подножках у эпох Под грохот революций висли. Мы - русские! И видит Бог, Что мы, как он, без задней мысли. И нам без вести не пропасть, В плечах могильный холм нам узкий, Но и у нас смогли украсть Одно столетье в слове «русский». И сбита времени эмаль С зубов, что губы закусили. И всё-таки какая даль В славянском имени Россия.

Леонид Корнилов тоже живёт в России и переживает то, что происходит в стране, не менее болезненно, чем Николай Зиновьев. Он тоже возмущён многим. Он негодует, что сотня олигархов имеет состояние, равное двадцати процентам ВВП России, а у 1500 человек сосредоточено более пятидесяти процентов богатств РФ. Написал «человек». Да не люди они, а шпана. Ибо основа их богатства не труд, а банковские спекуляции, прихватизация, рейдерские захваты, оффшоры и т.п. Не люди! Настоящий человек не сможет спокойно спать, когда в стране вокруг него двадцать миллионов живёт за чертой бедности и процветает откровенная нищета. Больно смотреть на всё это. А если больно смотреть, значит, хорошо видно. Многие так и не уяснили, что бедность дамоклов меч над богатыми. Что нас ждёт завтра, поджидает уже сегодня. А уровень коррупции? Она буйно растёт на почве, удобренной властью, и нагло пожирает Россию. Чего стоит одна история с Васильевой, похитившей миллиарды рублей. Наше государство превратилось в казино, где все законы краплёные. В нашем правительстве, видимо, действительно верят, что существует неприкосновенный запас терпения народа. И на этом фоне Леонид Корнилов, обращаясь в славное прошлое России, находит слова, чтобы поднять дух, поддержать в трудную годину. Николаю Зиновьеву пятьдесят шесть лет. Орденов от государства не получил. Наверно, потому, что ордена нужны дающим. Но для настоящего поэта лучшая награда - это отклик в сердцах читателей. А в его наличии сомневаться не приходится. За плечами хорошая жизненная школа, многолетние курсы совершенствования своего мастерства. И главное - талант с налётом пессимизма гораздо лучше, чем пессимизм с налётом таланта. Ещё будет у поэта Николая Зиновьева и высокий полёт, и удача! Потому что его поэзия - родник. А у любого родника чистые помыслы.

ж и з н ь и с ц е н а / Тамара Дружинина

Жизнь и сцена /

Жизнь и сцена

«Игра» в нашу пользу Автор: Тамара Дружинина Игра как интрига. Вы когда-нибудь задумывались о значении слова «игра»? Меня заставила это сделать многозначность слова. Уже одним своим появлением «Игра» запомнилась зрителям как прецедент и…интрига. Начать с того, что имя автора пьесы ставропольчанина Ильи Сургучева, о котором лестно отзывался великий Станиславский и высоко ценил М. Горький, после долгих лет забвения стараниями театра как бы открывалось его землякам заново. Но… во второй раз за всю историю старейшего на Северном Кавказе театра премьера была отложена. Так сформировалась интрига: о готовящемся спектакле уже прошло несколько телепередач, зритель ждал. Сам материал сугубого провинциала Ильи Сургучева, в революцию эмигрировавшего во Францию, до последнего дня нежно любившего Ставрополь, будто сопротивлялся приглашенному «со стороны» московскому режиссеру А. Чернобаю. Только после подключения МЕСТНОЙ режиссуры в лице заслуженного работника культуры РФ В. Бирюкова и народной артистки РФ Н. Зубковой дело споро двинулось к премьере. Игра как театральное представление. Хорошая режиссура, по большому счету, - это то, что зритель не замечает. Лишь внимательно перечитав пьесу, можно понять, насколько большая работа была проделана. За семь дней режиссерская команда умудрилась так «аккуратно» откорректировать текст, что любители театра о вырезанных эпизодах даже не догадались. Четко расставленные в спектакле акценты сделали свое дело: действие стало динамичным, а характеры узнаваемыми. Премьера прошла на одном дыхании. Зрители долго не хотели расходиться и буквально завалили артистов цветами. Первое определение, которое «пришло» и закрепилось в сознании, - этот спектакль «атмосферный». «Игра» будто окружена особой аурой, которая оживляет жизнь героев «из раньшей жизни». Эта невидимая субстанция позволяет

актерам и зрителям дышать одним воздухом, наслаждаясь деликатностью авторского слога (почти забытой современными драматургами); словно из тонкой вязи вытканными диалогами героев. Здесь всё - на переливах чувств, на тонкой иронии, которой чужда карикатура и игра на публику. Режиссура, актерская игра, декорации, музыка, словно мозаичное полотно, сложились в гармоничное целое под названием «Игра», где ясность сюжета сосуществует с загадочной недосказанностью. Игра как образное название интриг и тайных умыслов. Итак, 1928 год, Монако, казино… На заднике сцены - легкие конструкции, похожие на зеркальный экран. Почти проницаемые стены отделяют кабинет Директора казино от зала, где идет азартная игра. По задумке художника-постановщика, заслуженного работника культуры РФ Л. Черного два места действия: само казино и кабинет его директора, куда поступают сведения с «ломберного фронта», как бы объединены. Мысль прозрачна: никакими стенами козням не отгородиться от правды: рано или поздно все тайное становится явным. Итак, никому не известный Русский раз за разом срывает миллионные выигрыши. Казино несет огромные убытки. Мистически удачливый иностранец собирается вывезти деньги за пределы страны. Этот факт тревожит даже президента крошечной страны и естественно становится голов-

ж и з н ь и с ц е н а / Тамара Дружинина

ной болью руководителя игорного заведения. Но ошибется тот, кто думает, что далее последует привычное детективное расследование. Директор казино, он же большой теат рал и меценат местного театра, разрабатывает многоходовую комбинацию по возвращению денег. Подкупленным артистам он предлагает разыграть с Русским нечто вроде комедии «дель-арте» (спектакль-импровизацию, где сценарий отсутствует). Имея лишь целевую установку, актеры должны втереться в доверие и убедить Русского вернуться назад прямо в руки «заказчику». Задумывая азартную интригу, Директор казино в исполнении заслуженного артиста РФ А. Ростова, представляет себя эдаким мозговым центром, если не всей вселенной, то страны проживания - точно; ну, и конечно же, - никак не меньше, чем режиссером жизней и судеб, дергающим за ниточки кукол-людей. Многозначительный, самоуверенный, он приступает к реализации плана, в котором две пары актеров, не подозревающие друг о друге, действуют как бы параллельно. «Великий манипулятор» ежеминутно контролирует ход дела: выслушивает доносы каждого о каждом, а для профилактики порой сталкивает фигурантов лбами.

Игра как театральное действие. Весь этот «театр в теат ре» Директор затевает, поскольку ему нечего предъявить «счастливчику», сорвавшему банк, но он прямо-таки горит нетерпением вывести «авантюриста» на чистую воду. В нем просыпается страсть когда-то «завязавшего» игрока докопаться до корня, кто такой этот Русский - мошенник, гипнотизер или гений, разгадавший тайну рулетки (чего в принципе не может быть, потому что не может быть никогда)?!. Именно эта пружина зажигает и раскручивает действие, придает ему особую остроту. Перед молодой амбициозной актрисой Бланш, которую с большим тактом и достоинством играет артистка О. Винникова, он ставит задачу влюбить в себя Русского, лишить его волевого начала и обеспечить «явку с повинной». Присматривать за Бланш приставлен актер Бертран, загримированный под отца девушки. Богатый взбалмошный старик, каким его играет заслуженный артист РФ А. Жуков, - чем не маска Панталоне?

ж и з н ь и с ц е н а / Тамара Дружинина

В параллельно действующей паре - капризная ломака, барышня Елена (артистка О. Буряк). Её отец чудаковатый Профессор - вылитый Доктор из средневековой комедии. В исполнении заслуженного артиста РФ Б. Щербакова - пародийная личность с сачком и важными манерами ученого. Он все время в поиске своей умышленной дочуры. «Коронка», неизменно вызывающая хохот зала, - пронзительнотрубный крик папаши «Елена!!!». Есть здесь и Служанка (маска Коломбины?). В мастерском исполнении П. Полковниковой с виду простоватая болтушка на деле оказывается расчетливой и хитроумной хищницей, зорко приглядывающей за действиями всей актерской команды и четко докладывающей о ходе дел Директору. Подружившись с Русским, Бертран и Бланш успешно разыгрывают свои роли. Так начинается фейерверк событий, в котором зритель едва успевает отделять разыгрываемый по сценарию Директора «театр» от истинной жизни и чувств героев. Впрочем, у первой пары подкупленных артистов комедия, которую они ломают, заканчивается быстро. Легко одурачивать того, кто тебе безразличен. Когда же речь идет об умном и щедром человеке, каким на поверку оказался Русский, все резко меняется. Бланш влюбляется. Да и как не влюбиться! Артист В. Таранов - Русский скуп в словах, сдержан; в то же время он щедр на деньги

и чувства, почти по-детски открыт навстречу ответному добру. Первым сдирает с себя шутовской парик и сдается на милость «победителя» Бертран. Он честно рассказывает новому другу о коварном замысле Директора. Момент преображения для заслуженного артиста РФ А. Жукова, играющего Бертрана, ключевой; он словно получает возможность сбросить с себя вторую кожу и обнажить душу. Герой блистает остроумием, и вмиг завоевывает любовь публики. Натура Бертрана широка, талантлива, романтична, однако же, и в меру цинична. Нет слов, он не прочь подзаработать деньжат. Но только - не на тех, кто проявляет к нему участие. Объясняя Бланш решение открыться Русскому, признается, что не желает валять дурака и «пожульнически обманывать какого-то, в конце концов, очень милого Русского». Бланш, похоже, только того и ждала. «Ты знаешь, Бертран? В нем есть что-то не наше: что-то свежее, доверчивое, детское. У него такие простые, ясные глаза», - поймавшись на доверительный тон коллеги, делится она. «Самая сильная вещь на свете - это «простые, ясные глаза», - грустно вздыхает Бертран, сам влюбленный в напарницу. К чести молодой артистки О. Винниковой, играющей роль Бланш, нельзя не заметить, как выгодно эта роль отличается от того, что, изображая юных прелестниц, она делала раньше. Её героиня элегантна, сдержанна, прелестно находчива. Изменилась не только манера общения, но даже голос, который напрочь утратил резкие ноты, приобрел бархатистость и мягкость. Игра как соревнование. Полюбив, Бланш будто прозревает. Веришь, что такая француженка, подобно русской женщине, за милым на каторгу пойдет. Влюбленные возвращаются в Монако. Русский идет в казино и… снова выигрывает ну очень кругленькую сумму. Не вдаваясь в подробности дальнейших перипетий спектакля, абсолютно непредсказуемых, остроумных, поучительных, просто резюмируем: щедрый и умный Русский всухую переигрывает Директора, мечтавшего заключить «счастливчика» под стражу. При этом ПОБЕДИТЕЛЬ демонстрирует великодушие, верность дружбе, некорыстность и другие сказочно высокие человеческие качества.

ж и з н ь и с ц е н а / Тамара Дружинина

Сила обаяния Русского такова, что под неё подпадает даже его главный недруг - Директор казино. В щеголеватом с безупречной выправкой и манерами поведения Директоре вдруг проявляется сутуловатость, а вместо вальяжно-командного баритона то и дело проскальзывает мелко дрожащий козлетончик. Он уже не ненавидит, а просто со всей искренностью НЕ ПОНИМАЕТ… И находит в себе силы признать, что «ЭТОТ РУССКИЙ» обладает способностями, загадка которых - вне пределов человеческого понимания. Игра природы как что-то необычное, феномен. Так чем же силен ЭТОТ РУССКИЙ? Не СОБИРАТЕЛЬНОЙ ли силой и сказочной находчивостью, на которую, по намеку автора, а вслед за ним и режиссера, способны русские люди в решающий момент, когда на карту поставлена не только их собственная судьба, но и благополучие близких. Ведь не зря же главный герой в этом спектакле практически лишен «персональных данных». Правда, иногда его называют Жаном - в переводе ИВАНОМ, что наводит на очень простую мысль. Ведь в нашей культуре ИВАН - не столько имя конкретного человека, сколько имя нарицательное. Во всех русских сказках самого умного и храброго, берущего на себя неподъемную ношу и чудным образом преодолевающего испытания, кличут Иваном (часто дураком). Русский Жан в «Игре» вроде как тоже волшебно находчив, но имеет индивидуальность - начитан, интеллигентен, подвержен чувствам: по собственной воле идет в ловушку, хитро устроенную Директором. Впрочем, на поле врага не сдается, а затевает свою ИГРУ и… выигрывает. Как ему это удается? Бог весть. Но всегда - с эдакой легкостью и изяществом… И вот о чем подумалось: может быть, вот так, исподволь, автор пьесы, навсегда оторванный от Родины, решил напомнить зрителю о «тайне русской души» - темы, которая и сегодня многим не дает покоя?.. Доподлинно известно, что писатель, философ, знаток языков и большой театрал Илья Сургучев на чужбине много и глубоко думал об этом. Кто знает, может, именно для этого, а еще, чтобы поддержать нас, во всем сомневающихся, утративших веру в себя, в свой народ, в будущее и был придуман этот обво-

рожительно легкий и мистически-притягательный сюжет пьесы. В финале спектакля зритель так и не получает ответа кто он есть такой, Жан-Иван - шулер или гений. Да оно и не важно. Важно то, что не деньги здесь главное, а хорошее чувство товарищества и высокое чувство любви. Это благодаря им Русский переиграл недругов. И, что немаловажно, никто из недругов не пострадал (такое в современных спектаклях, фильмах, теле-ток-шоу, брызжущих на зрителя ненавистью даже через экран, случается весьма редко). «Игра» заканчивается в НАШУ общую пользу, а значит, она, как утверждает французская пословица, «стоила свеч». Такая вот неоднозначная история со счастливым финалом.

с о в р е м е н н и к и / Тамара Дружинина

Современники /

Современники

Журналист, писатель, исследователь Автор: Тамара Дружинина

Именно в такой последовательности было бы справедливо оценивать творчество моего друга по жизни Евгения Панаско. Полагаю, имею право на такое утверждение хотя бы потому, что знала его со счастливой студенческой поры. Мы учились не только в одном университете, но и были в одной группе на факультете журналистики Ленинградского (ныне Санкт-Петербургского) государственного университета им. А.А. Жданова; работали в одних газетах, примерно в одно время преподавали на факультете журналистики в тогда Ставропольском государственном университете и дружили семьями до последнего дня его жизни.

Как мы спелись

Перечитываю последний рассказ Евгения «О мнимых покойниках». Знаю, что в тексте ничего не придумано: герои этой истории - вполне реальные люди, известные в Ставрополе. Народная молва объявляла их покойниками, а они даже не подозревали об этом, жили себе и жили... Рассказ и смешит, и шокирует. Что-то подобное происходит, когда жизнь в очередной раз загоняет тебя в такую ситуацию, какую, хоть мозги вывихни, не придумаешь. В этом его самом последнем, самом жизненно-финальном рассказе вымысла - на грамм, всё остальное - правда. Совсем тёп леньким Панаско вынул текст из перегретого принтера и дал мне прочесть. Рассказ - как он сам, никогда не умевший «играть» и «казаться». Порой так бы, кажется, и заорал: ну, приври хоть немного, ну, промолчи, наконец, ну, не говори ты всем кому ни попадя этой самой что ни на есть последней правды! Нет, он скажет - даже если в ущерб себе и чревато разными неприятностями. Это не хорошо и не плохо. Это просто ОН, Евгений Панаско. Вечный староста, самый старший в нашей второй группе студентов-журналистов набора 1969 года, он казался нам

«стариком», хотя разницы между выпускниками школ и им, уже женатым, поработавшим в редакции, было четырепять лет. Конечно же, речь идет о старшинстве не по годам. Сразу проявились его преимущества в начитанности, в знаниях и умениях касательно газетного дела, которых у большей части сокурсников не было. Панаско прекрасно фотографировал, мог сверстать газету (научился в многотиражке Куйбышевского авиационного института). А еще он… пел в университетском хоре. Именно это обстоятельство однажды накрепко объединило нас троих: Женю, мою подругу Иру и вашу покорную слугу. Мы любили не только музыку в себе (а кто из студентов этого не любит!), но и себя в хорошей музыке. Именно Женя буквально за руку привел нас с Ириной в студенческий хор; мы бегали на репетиции и даже выступали коллективом с концертами в Ленинградской филармонии и прославленной Ленинградской капелле. В семидесятые годы, когда помыслить было невозможно о выезде за рубеж, студенческий хор ЛГУ гастролировал по обеим Германиям, выступал в Чехословакии, в Польше… Мы репетировали мотеты Баха, пели запрещённого Карла Орфа, и нам всерьёз казалось, что мы действительно можем петь. На самом же деле хорошо пел только Женя. У него был красивый, редкого тембра баритональный бас. В минуты особого душевного подъёма он обожал взять, да и выдать на-гора рокочущие фиоритуры. Руководитель прославленного хора Ленинградского радио и телевидения Григорий Сандлер, который управлял и нашим студенческим хором ЛГУ, предлагал Жене остаться в Питере, работать с профессионалами. Но тот предпочёл журналистику и распределение в незнакомый южный город на Северном Кавказе. Панаско приехал в Ставрополь через год после нас с Ириной (с четвертого курса университета угодил в армию), и устроился на работу в молодёжку, где мы уже успели потрудиться. В сущности, так вот, вместе, мы прошагали по неровной, с «выбоинами» да «ухабами», главной части нашей жизни. Только сейчас я понимаю, какая это была удача - в самом начале приобрести надёжных, умных, преданных друзей, которые поделятся последним, не предадут и не подставят.

с о в р е м е н н и к и / Тамара Дружинина

Это случилось ВПЕРВЫЕ

Утром 13 марта 2003 года, придя на занятия в СГУ (куда нас с Женей и Ириной пригласили вести занятия со студентами и где мы проработали более десяти лет, совмещая лекции и семинары с основной работой), я узнала, что прошедшей ночью ЕГО НЕ СТАЛО. До последней минуты, пока не увидела ЭТО сама, не могла поверить. В таких случаях весь ты превращаешься в немой крик: НЕТ!!! - уже зная внутренним знанием: - ДА! На осознание распирающего мозг и сердце конфликта, происходящего в мгновения потерь, не было ни сил, ни времени. Требовалось действовать, причём, сразу в нескольких направлениях. Помочь Ире оповестить близких Жене людей, найти помощников, наконец, написать некролог в газету… Тогда в сумятице мыслей и чувств я с ужасом обнаружила, что всю массу трагических, радостных, восторженных, горестных часов и дней жизни человека, в общем, можно уложить в несколько коротких строк. Но о Женьке так не получалось. Даже если отставить всё, взяв за основу события, к которым можно присоединить слово «впервые», у Панаско их набиралось очень много. Работая в молодёжной газете, мы все писали материалы, но только Женя, собрав вокруг себя книголюбов, впервые за всю историю молодёжки организовал при редакции «Молодого ленинца» краевой клуб любителей фантастики «КЛЮФ», который оказался настолько популярным, что даже привлёк к себе внимание вездесущих органов. Кто-то, видимо, донёс, что в «молодёжке» происходят «народные» сходки. Больше, чем трое, значит - общественно небезопасно. Лишь гораздо позже я узнала: за «КЛЮФ» Женю не раз вызывали в хорошо известное местным жителям серое здание на улице Дзержинского и там трамбовали на предмет необходимости систематически информировать вышеназванные «органы» о настроениях отдельных лиц и масс. Женя тогда с возмущением отверг эти предложения. Узнала об этом почти накануне страшного события. Панаско подвёз меня после работы к дому; когда прощались, неожиданно задал вопрос: «Ты знаешь, почему у меня в Ставрополе так и не сложилась карьера? Я много над этим думал. Сопоставлял события. И понял: как только налаживалось очередное дело, мне как будто кто-то начинал противодействовать, и всё рано ли - поздно разва-

ливалось. Думаю, это были ОНИ, я расплачивался за то, что отказался с НИМИ сотрудничать...» Нужно пояснить: под словом «карьера» Женя имел в виду не возможность возвыситься и разбогатеть, как полагает сегодня большинство тех, кто вырос в российском обществе потребления. Он говорил о радости реализации себя в том направлении, которое знаешь и любишь. Как понимала и я в тех далеких девяностых, - главное в жизни человека - это иметь ВОЗМОЖНОСТЬ делать свое дело, и (хотя бы) не бедствовать финансово. Как же тогда, в девяностых мы были наивны, приветствуя открывшуюся свободу жить, говорить, действовать открыто. Вместо свободы мы получили произвол хватких, жадных и жестоких. «Карьера в России, как знаем мы все, делается не упорным трудом и даже не интеллектуальным прорывом. Такие случаи известны, но единичны. Чаще персонажа возносит к вершинам славы и богатства совершеннейшая чушь - вроде рождения в определённом городе, дружбы с определёнными людьми (возможно, и из имеющихся в каждом городе «серых зданий» - Т.Д.) или своевременного распития с ними чегонибудь бодрящего, - исчерпывающе объяснил публицист и писатель Д. Быков - Потому большинство российских персонажей, вознесённых на верхи, не имеют ни скольконибудь ясной программы действий, ни навыка приличного поведения и в девяти случаях из десяти перед нами чисто хлестаковское поведение - забвение всех норм, бешеное хвастовство, идиотские прожекты и самозабвенное враньё».

«Десант из прошлого»

Так называется сборник ставропольских фантастов, куда вошла его одноименная повесть. Советовала бы каждому перечитать эту замечательную книжку. Е. Панаско из тех немногих писателей, которые умудряются художественный дар подкреплять энциклопедическими знаниями и создавать новые реальности, как это было в глубоко любимом им толкиеновском мире. В повести есть лихо закрученный детективный сюжет с невероятным поворотом событий. Тема преинтересная, злободневная и сегодня. Речь идет о будущем, в котором появилась возможность трансформации пространства и времени для возвращения людей в прошлое.

с о в р е м е н н и к и / Тамара Дружинина

Хроноархитектура - изобретенный самим автором термин основа новой реальности для путешествия во времени. В центре сюжетной линии готовящийся террористический акт захвата мира и подчинения его сумасшедшей воле обуреваемых жаждой власти и наживы людей-нелюдей. Будучи человеком дотошным и въедливым, Панаско нигде, ни в чем, даже в выдвигаемых фантастических предположениях, не позволяет себе быть приблизительным. Серьезные рассуждения о теории относительности прихотливейшим образом сочетаются с юмористическими аллюзиями; безукоризненный, я бы сказала, летящий слог, мастерски выписанные характеры погружают в созданный им мир и проблемы «нового» времени буквально с первой фразы. Каждый герой повести - «на особинку». Какое-нибудь любимое словечко, способ общения, деталь костюма - и перед вами живой человек, представить которого не трудно даже человеку без воображения. Приступив к чтению, оторваться уже невозможно. Причем от этого занятия получаешь не только удовольствие, но и новые знания. «Господа, теперь мы знаем, что ничего из прошедшего не исчезает бесследно. Мать-природа все помнит и ничего не забывает! Шепот влюбленных и рев динозавров, путь отдельной пчелы, вылетевшей из улья за взятком, и столкновение с землей Тунгусского метеорита, грохот вулканов на нашей планете, когда она была еще безжизненна, и рождение молодого солнца, - все, господа, во всей Вселенной, начиная с Большого взрыва и заканчивая сегодняшней нашей пресс-конференцией, раз и навсегда запечатлено, незыблемо и навечно, вплоть до смерти Вселенной, а она воспоследует в назначенное время! - запечатлено в квантово-матричной структуре вакуум-времени», - этот пассаж одного из героев повести - ученого, делающего доклад, будто возвращение автора оттуда, издалека и напоминание нам, сегодняшним, об ответственности за каждое свое слово, дело, поступок перед завтрашним днем. Перед потомками. В начале перестройки после многолетнего перерыва Е. Панаско издал сборник фантастики, собранный из произведений талантливых литераторов Ставрополья (с 1949 года в крае подобных прецедентов не было). «Украсть у времени» - так называлась эта книжка.

Имя, открытое миру

Вслед за ней вышел сборник - «Невероятный мир», составленный уже из переводных рассказов и повестей. Книги эти читались в крае и за его пределами, а наши сердца наполнялись гордостью: хоть и провинциалы, но ведь «могём» же работать, и не хуже, чем в столице. Всё, за что брался Женя, он делал талантливо и со знаком качества. Практически все имена авторов первого сборника «Украсть у времени» - сам Е. Панаско, Ю. Несис и Е. Михайличенко, И. Пидоренко и В. Звягинцев - были для земляков новыми, незнакомыми. Особое слово о последнем. Василий Звягинцев, который ушел из жизни совсем недавно (21.11.1944 - 30.04.2016). Женя в полном смысле слова открыл его для любителей фантастики. Будучи главным редактором Ставропольского краевого книжного издательства, а затем и издательства «Кавказская библиотека», он отредактировал и подготовил к изданию его первый роман «Одиссей покидает Итаку», до того писавшийся «в стол». Роман, увидевший свет в 1993 году, стал первым в череде книг одноименного цикла, каждая из которых практически не связана с остальными. Однако лишь первый роман был удостоен сразу нескольких престижных литературных премий: всесоюзные «Эксмо» и «Аэлита»? «Интерпресскон», премия им. А.Р. Беляева, специальная международная премия «Еврокон-93». У Жени как у книголюба, имевшего огромную библиотеку, писателя и редактора волей Божьей, был уникальный «нюх» на таланты. Он не только чувствовал их, но сам до самозабвения увлекался, когда готовил книги к изданию. Будучи лично знакомым со многими современными писателямифантастами, в том числе с братьями Борисом и Аркадием Стругацкими (по их творчеству писал в Ленинграде свою дипломную работу), именно он обратил внимание мэтров на до того никому не известного земляка, то есть, выражаясь современным языком, помог «раскрутить» имя. Думаю, не погрешу против истины, если скажу, что именно с его легкой руки сегодня мы с гордостью говорим о В. Звягинцеве, как об одном из лучших российских писателей этого жанра. И ещё одно событие, которое не только моим землякам, но любителям фантастики в России может показаться не-

с о в р е м е н н и к и / Тамара Дружинина

вероятным. Это причастность Евгения Викторовича Панаско к открытию нового имени в литературе не только края, России, но и зарубежья. Сейчас практически в каждом уважающем себя книжном магазине можно найти полку с произведениями Ника Перумова - если быть совсем точной, - Николая Даниловича Перумова. В любой справочной литературе можно прочитать о нем как о русском писателефантасте, получившем широкую известность после первой публикации в 1993 году эпопеи «Кольца Тьмы». Это сейчас Перумов известен как серьёзный ученый (который живет и трудится в США) и признан в мире как писатель. А было время, когда ни в родном Питере, ни в других городах страны издавать автора не хотели. Перумов - талантливый молодой писатель, выросший в научной среде, с детства владевший английским, как родным, прочёл в оригинале Дж.Р.Р. Толкиена (или Толкина, как транскрибируют иногда), а повзрослев, написал продолжение известнейшей трилогии английского классика «Властелин колец». Своё сочинение Перумов назвал «Нисхождение тьмы, или Триста лет спустя». Эта рукопись ходила по Петербургу, но по части издания романа дело с места не сдвигалось; молодой автор безуспешно обивал пороги издательств. Никто не брал на себя труда прочесть хотя бы несколько страниц: издателям хотелось иметь уже «раскрученное», коммерческое имя, которого, естественно, у Ника Перумова не было. В далёкие уже девяностые годы конца двадцатого столетия всё было иначе: жанр, в котором работал автор, большинству издателей казался чем-то вроде литературного выпендрежа. Случилось так, что один из друзей и соратников Евгения, работавший в издательстве «Кавказская библиотека» (созданном Женей, об этом чуть позже), приехал в северную столицу за компьютерной техникой. Там-то ему и дали почитать произведение неизвестного автора. С согласия Перумова рукопись была привезена в Ставрополь. Прочитав «Нисхождение тьмы…», Женя пришёл в восторг и решил: роман во что бы то ни стало должен увидеть свет. Организовал конкурс на лучшее художественное оформление книги, пригласил Перумова в Ставрополь, выплатил ему аванс и организовал редактирование. В то время мне самой довелось работать в издательстве, мы с Женей тогда задумали

проект выпуска журнала «Сорок пятая параллель». Будто это было вчера, помню счастливое возбуждение, в которое мы приходили, когда художник приносил очередную стопку иллюстраций к готовящейся книге. Однако судьба распорядилась по-своему. Вышла, к сожалению, только первая часть романа: Самарский дом печати, в котором его должны были напечатать, обанкротили. Пострадала тогда и продукция «Кавказской библиотеки». Погибло (или было украдено?) несколько уже отредактированных, подготовленных к печати книг и даже одно соб рание сочинений. А начатое Е. Панаско дело по изданию романа Перумова «перехватило» могущественное книжное издательство из Санкт-Петербурга. Полистав первую, уже подготовленную в Ставрополе книжку, которую привёз в северную столицу всё тот же сотрудник «Кавказской биб лиотеки», в северной столице наконец-то решили прочесть многострадальное произведение, а прочитав, быстренько разыскали автора (благо, жил он тогда в Питере) и заключили с ним контракт. Так опять-таки с лёгкой Женькиной руки питерцы начали выпускать книги Перумова.

Издательское дело как борьба

ОДНАКО первая книга молодого талантливого автора всё-таки вышла именно в Ставрополе. Издание «Нисхождения тьмы», как и «Одиссей покидает Итаку», было осуществлено на базе одного из первых (не только в крае, но и в стране) негосударственных издательств - «Кавказская биб лиотека». А одним из инициаторов и основателей его был он, Евгений Панаско. И еще несколько слов про «впервые». Будучи главным редактором издательства при Ставропольском отделении Фонда культуры, в 90-е годы Женя - Евгений Викторович руководил переизданием уникальных исторических книг: статистического сборника «Ставропольская губерния» А. Твалчрелидзе и четырёхтомной летописи «Кавказская война» В. Потто. После векового забвения вновь увидели свет научные работы исследователей, скрупулёзно изучавших историю Северного Кавказа и населявших его народов. Е. Панаско, можно сказать, открыл и «ставропольского Майн Рида» Павла Белецкого - геолога и публициста, автора

с о в р е м е н н и к и / Тамара Дружинина

как злободневных статей, так и увлекательных приключенческих и детективных рассказов, романов. В начале двадцатого века они публиковались в разных журналах. К великому сожалению, сборник произведений Белецкого тоже погиб в недрах обанкротившегося Самарского дома печати, где Женя печатал большую часть изданий, но материалы о писателе всё равно увидели свет, они были опубликованы в ставропольских СМИ. Так уж был устроен мой друг - любое начатое дело, которым загорался и считал принципиально важным, старался довести до конца. Он не любил никаких публичных баталий и разборок, но когда другого выхода не видел, готов был дойти до Кремля. В пору работы в Ставропольском книжном издательстве вместе с его директором Иваном Зубенко Панаско вступил в нешуточную драчку с властями за выход в свет произведений В. Набокова, А. Рыбакова, А. Солженицына. Понадобилось дойти до ЦК партии - дошёл, и в жёсткой сшибке одержал победу. Роман Рыбакова был выпущен. Однако, когда Евгений попытался пройти тот же путь с А. Солженицыным, пришлось отступить. Отступил он весьма своеобразно: положил на стол директора издательства заявление об уходе. И был ещё один, не по вине Панаско неосуществлённый проект - издание регионального общественнополитического журнала «Сорок пятая параллель», первый номер которого мы вместе с ним собрали и сверстали. Выпустить первый номер не удалось, поскольку начались проблемы с финансами.

На «ветках власти» мы сидели

В 2000 году у нас с Женей Панаско был год совместной работы над качественно новым изданием. Большой умница, журналист и писатель Сергей Белоконь, будучи руководителем пресс-службы губернатора А.Л. Черногорова, предложил мне организовать газету обратной связи «Площадь Ленина, 1». Сразу оговорюсь, - само приглашение на работу в структуры власти для меня, тогда главного редактора резко оппозиционной власти газеты «Ставропольские губернские ведомости», казалось немыслимым. Однако Сергей, которого знала как коллегу и талантливого писателя, убедил, что молодой губернатор (тогда самый молодой в стране)

искренне хочет наладить со своими земляками обратную связь. Для этого планировался выпуск газеты «Площадь Ленина, 1», в задачи которой входило отвечать на «трудные» для власти вопросы читателей; наладить с земляками откровенный диалог; привлекать к ответам и комментариям непосредственно первых лиц. Был сделан отличный модуль, газета стала выходить дважды в месяц объёмом от 4 до 16 полос как вкладка во все газеты края. Поскольку сделать такую газету в одиночку было немыслимо, я пригласила в качестве помощника Евгения Панаско. Договорились так: я готовлю и редактирую материалы, а он отвечает за всю организационную часть, включая связь с типографией, спонсорами, выпуск, распространение издания; он же подписывает номера как главный редактор (мне делать этого было нельзя, так как была принята на постоянную работу как госслужащая). Естественно, раз от разу Панаско делал собственные материалы, которые всегда были оригинальными и интересными. Особо замечу, приняв такое предложение, Женя (как впрочем и я сама) «не во власть» пошёл, а просто нанялся на работу. У Жени тогда на всё про всё была «четвертушка» ставки в СГУ. Прожить на эти деньги одному невозможно, а требовалось ещё и семью кормить. Мы оба тешили себя мыслью, что наш вынужденный «альянс» с властью - ненадолго: сделаем газету, а потом уйдём (в другую газету, на радио, ТВ). Объясняя этот свой шаг (в очерке о Сергее Белоконе, который в то же время, что и мы, учился на филфаке ЛГУ), Панаско не скрывает своего негативного отношения к власти времён застоя, сформировавшегося ещё в Ленинграде, когда мы были студентами. «…Иной раз мы могли встретить в университетских коридорах и любимчиков власти, например, студента экономического факультета (всегда в сопровождении группы молодых людей спортивного вида) Анатолия Карпова - ещё только будущего чемпиона мира. К любимчикам власти было сложное отношение. Но обо всём этом свободно и громко можно было разговаривать в городе на Неве - не только на кухне, но прямо на улице; о крахе идей научного коммунизма и о геронтократах, засидевшихся у власти… У нас не Москва! Впрочем, когда на философском факультете была сделана

с о в р е м е н н и к и / Тамара Дружинина

попытка образовать политическую партию, с этим делом разобрались так быстро и чисто, что лично я (за Белоконя не ручаюсь) узнал об этом факте много лет спустя». Впрочем, в начале «нулевых» во время совместной работы взгляды моего друга несколько изменились. Как человек широкого образования и острого ума, Женя не мог не понимать, что общеинтеллигентский русский негативизм по отношению к любой власти далеко не всегда оправдан. «Русский интеллигент пьёт, потому что у него мучительный разлад с самим собой или с обществом. А с обществом у него всегда разлад. Потому что общество - вовсе не таково, каким оно ему кажется. (Иногда, порой в целые исторические периоды, ему кажется, что он-то, интеллигент, мозг нации, - выражает всю его суть. Но это, по-видимому, не так. Общество, повторяем, - вовсе не таково, каким ему кажется. Оно - иное). Он думает, что борется с властью, а борется - сам с собой. Русский интеллигент почему-то должен постоянно (или хотя бы время от времени) выбирать: что делать? И: с чего начать? Потом, естественно, он мучается вопросом, кто виноват». Жизнь, опыт привели Панаско к переосмыслению, трезвому пониманию, что и с вечно оппозиционно настроенной интеллигенцией, и с властью как таковой в России всё не так просто. «Как бы ни изменилось лицо власти, власть останется сама собой. И она останется в тех же людях, потому что мы - не Чехия какая-нибудь или там Венгрия, где - либо находится вполне готовая к управлению человеческая альтернатива, либо сами структуры власти охотно меняют лицо режима. В нашей стране альтернативы нет. Быть может, не единственный, но главный способ себя реализовать при советской власти был путь сотрудничества с этой властью. Кто реализовывал себя через комсомол, эту карьерную лестницу? Да именно тот, в конце концов, кто действительно хотел и умел работать. Иного пути не было. И пусть раздался очередной холостой выстрел «Авроры» сейчас, спустя восемь (с гаком!) десятилетий после первого, только самые напуганные вороны скончались от инфаркта (Кручина вон из окна выбросился да с Пуго ещё неясная исто-

рия). А остальные? Покружили в воздухе и расселись вновь, хотя уже на иные ветви. Не вороны изменились, изменились ветви власти...» Привожу эти строки для того, чтобы стало ясно - кроме необходимости зарабатывать на жизнь, Панаско прекрасно понимал, что путь сотрудничества (тем более, когда это сотрудничество может быть творческим) всегда плодотворнее, чем любое противостояние, которого мы за последние десятилетия нахлебались, что называется, «за гланды». Женя сразу включился в работу. Мы нашли замечательных внештатных авторов-корифеев, таких, как киновед Геннадий Хазанов и писатель Али Сафаров; нам помогал прекрасный художник-карикатурист Евгений Синчинов. Пользуясь тем, что мы оба тогда читали лекции в СГУ, подключили к делу студентов-журналистов, которые даже в командировки по нашим заданиям ездили. В итоге был налажен выпуск газеты «Площадь Ленина, 1», которая имела баснословный 200-тысячный тираж. Очень скоро у нас появилась почта: нас читали и нам писали со всех концов Ставрополья. У Жени открылся административный талант: он умел грамотно составить любой официальный документ, необходимый для разрешения очередной деловой неувязки; всегда наготове была тысяча и одна идея по поводу того, как «раскрутить» неизвестную еще читателю газету. При всегда недостающих финансах природное умение налаживать отношения с деловыми партнёрами помогало ему порой на доверии, на честном слове обеспечивать своевременный выход в свет номеров газеты. И еще об одном оригинальном труде на грани научного исследования и «байки» нельзя не сказать. Это «Защитительная речь» в оправдание ненормативной лексики. Об исторических корнях, заменителях и эффемизмах табуированного словоупотребления Евгений со свойственной ему безбоязненностью и чувством юмора рассуждает на грани фола, но со свойственной ему въедливостью и знанием предмета. Следует признать, здесь есть заслуживающие настоящего исследования находки, как, впрочем, и шокирующие догадки. Да простятся автору некоторые вольности. Может, Панаско и прав в утверждении, что «Слова ни в чем не виноваты, они вне морали, как природа или наука». В кон-

с о в р е м е н н и к и / Тамара Дружинина

це концов, сам свет русской поэзии А.С. Пушкин был автором весьма проблемных в этом отношении произведений «Гаврилиада» и «Царь Никита».

В МЕРе других ценностей

В последние годы, переживая нелёгкие времена обострившейся болезни сердца, безденежья и невостребованности, Е.Панаско с жаром размышлял о новых проектах. Написал увлекательное исследование о ставропольском говоре и составил словарь. Эта его работа получила письменное одобрение в Российской Академии государственной службы при Президенте РФ. Знаю это доподлинно, потому что сама в пору учёбы в РАГСЕ привезла Панаско положительный отклик о проделанном им уникальном исследовании специалистов кафедры информационной политики. Включившись в деятельность украинской диаспоры в Ставрополе, он загорелся идеей создания региональной украинской газеты «Розмова», собрал материалы и сверстал первый номер. Думал поехать по градам и весям края, надеясь среди ставропольских украинцев - патриотов своей малой Родины «при власти» или при деньгах - найти спонсоров. Не получилось. По отцу и наполовину по матери он был украинцем, детство и юность которого прошли в Грузии. Панаско научил нас с Ириной петь на грузинском языке нежное «Тбилисо» и на украинском - задорное «Ой, чорна, я сi чорна...». Всегда очень живо интересовался тем, что связывает разные языки. «ВМЕР» - так на родине предков-украинцев сказали бы о том последнем, что произошло с моим другом в чёрную дату 13 марта 2003 года. Грубовато для уха русского человека. Но если вдуматься в корневую суть слова - то можно сказать и так: вступил В МЕРу иных ценностей, нам недоступных. Тогда же я дала себе слово: сколько бы времени ни прошло, какой бы курс в СГУ ни вела, в этот день буду обязательно рассказывать студентам о Жене - Евгении Викторовиче Панаско. 13 марта 2005 года студенты, у которых я вела спецкурс «Основы журналистского мастерства», ушли на практику. Занятий не было. И вот - прямо-таки мистика - на своём основном рабочем месте, в пресс-службе губернатора, получаю по электронке письмо из Москвы от моего, что греха таить, лю-

бимого студента, бывшего дипломника Жени Савина. В нём было всего несколько строк, обращённых ко мне лично. Главное же - рассказ-воспоминание, который Женя Викторович, бывший студент, посвятил Жене Викторовичу - бывшему преподавателю. Хочу привести концовку рассказа «Преподаватель по прозвищу «Байкер», где Савин вспоминает о человеке, испортившем ему пятёрочную зачётку единственным за всё время обучения «тройбаном». «…С Панаско мы помирились. На пятом курсе я пересдал ему экзамен на «пять». У нас оказалось много общего. Даже имя с отчеством. Даже увлечения, среди которых - музыка и пение. Даже тембр голоса - баритон. Даже фантастика. Он любил Стругацких, и я ими зачитывался. Я прочитал его рассказы. Я многое в них не понял. Я вообще многого до сих пор в нём не понял. Я не знаю, зачем он, молодой, перспективный и талантливый, уехал из Ленинграда в Богом забытый городишко? Почему он столько энергии потратил на создание вначале своего издательства, а потом региональной украинской газеты… Почему не работал над каким-нибудь проектом, сулящим международную премию? Как он мог столько сил вкладывать не в «себя» и не в «своё», открывая другие имена и добиваясь переиздания забытых книг А. Твалчрелидзе и В. Потто? Был в этом смысл? Наверное, был. Я это чувствую. Может, когда-нибудь и пойму...» Так бывает: человек спешит, торопится куда-то, и вдруг споткнулся на полном ходу… Женя не «упал», хочется верить, он просто поменял вектор движения, ушёл в другое измерение и унёс с собой живой, кипучий, не похожий ни на какой другой, мир. Больше всего в жизни я опасаюсь людей, которые не без самодовольства повторяют - незаменимых людей нет. Не только для меня, но думаю, для всех друзей и близких, Женю с его интеллектом, филологическим талантом и даром окружать себя сподвижниками не заменил и, знаю точно, не заменит никто. Он принципиально незаменим. И совсем уж пустое занятие - пытаться уложить рассказ о его жизни в какое-то определенное редактором количество строк. Сказанное - лишь малая толика того, что сказать действительно нужно и можно.

с о в р е м е н н и к и / Анатолий Красников

ГЕНИИ ДАННОГО МЕСТА Автор: Анатолий Красников

«Родился духовно здесь...»

Говорят, известным человек становится в один день. Применительно к Солженицыну, всемирно известным Александр Исаевич стал после публикации в журнале «Новый мир» повести «Один день Ивана Денисовича». В студенческие годы, в том самом Ростовском университете, где окончил математический факультет A.И. Солженицын, мы зачитывались «Новым миром». 11-й номер журнала задерживался, а читательское нетерпение подогревалось невероятными рецензиями на повесть бывшего узника ГУЛАГа. Несмотря на «артиллерийскую подготовку» литературной критики, новинка буквально нокаутировала общество: разум отказывался воспринимать жестокие последствия культа, системы... Увы, обманчивая оттепель тех лет длилась недолго. Идеологическая шрапнель, засыпавшая кумира 60-х, особенно после его изгнания из СССР, сыграла свою роль: ни в студенческой среде на Дону, ни в кругу земляков на Ставрополье не могли отыскать что-либо существенное из долагерной жизни известного всему миру писателя. Bот почему с таким интересом была встречена на Кавминводах небольшая книга Павла Супруненко «Признание… Забвение… Судьба…», которая стала первым, по сути, сборником статей и воспоминаний с малоизвестными страничками из ранней биографии А.И. Солженицына. Признаться, не без гордости вспоминаю я о своей редакторской причастности к этому документальному сборнику. Вышел в свет он весной 1994-го, а осенью того же года на Кавминводы приехал и сам Александр Исаевич. Вернувшегося в Россию на всем его долгом пути следования по стране из Владивостока одни встречали его аплодисментами и цветами, другие - открытым неприятием. Малая родина встретила земляка приветливо. «Отторжения», если не считать двух-трех задиристых по поводу его взглядов вопросов, не было. Да и сам писатель, по соб-

ственному признанию, позволил себе расслабиться, вместо привычного изучения и анализа обстановки «разрешил себе посетить места детства». Но и в родном Кисловодске А.И. Солженицын не изменил своей традиции встречаться с общественностью, отвечать на вопросы. В переполненном зале филармонии его ответы вылились в страстную речь, тезисы которой и теперь звучат актуально: «...Сегодня мы находимся в культурном разобщении. Разодранная, растерзанная Россия напоминает тонущий корабль, который протекает сразу в 150 дырах, - и не знаешь, какую из них затыкать». «...Здесь упомянули о приватизации земли. А ведь это одна из самых горячих проблем, и я несся от Владивостока, чтобы успеть, пока не издали преступный, пагубный закон о земле, по которому ее приобретет тот, кто больше даст на аукционе. А вы хорошо знаете, у кого больше денег - у жуликов и мерзавцев, которые торгуют Россией. Разве может сегодня крестьянин, колхозник или просто человек, расположенный к земле, найти такие средства. Второй этап приватизации состоит в том, что все акции скупят 6-7 процентов «новых русских», наживших богатство на жульничестве». «...Может ли государство существовать без границ? А у нас они размыты. Мы защищаем чьи-то границы и проливаем русскую кровь где-то между Афганистаном и Таджикистаном. А здесь я опять слышу укоряющее: «Мы все братья!» Да, в высоком смысле - мы все братья, в Господнем смысле - мы все братья. Но пока что все братские республики спешно объявили себя независимыми. И та же Грузия отказалась принимать своих «братьев-месхетинцев», а Россия отдала им лучшие земли. Зачем республики так спешили провозглашать независимость, а их представители отстаивают теперь свои права в России? Раз вы гражданин иностранного государства, то и мы должны ставить вам условие как иностранцу. Попробуйте поехать в США с лозунгом «Мы все братья!». Да вас вышвырнут в 24 часа». «...Россия никакая не федерация. Ленин, Сталин и Хрущев нагородили границ, не соответствующих этническому характеру населения, 5-6 наших областей в результате ленинской национальной политики перешли к Незалежной,

с о в р е м е н н и к и / Анатолий Красников

где теперь русских принудительно переучивают на украинцев. Федерация - это стремление к центру, а не на разбег». «...Никакой демократии в России нет. Потому что демократия - это такой строй, при котором народ управляет сам собой. Потому что демократия невозможна без высокого самосознания, когда человек является хозяином своего имущества и уважает чужое имущество». «...Здесь прозвучала мысль, что Центр не поддерживает курорты. А на что же тогда направлены президентские указы о статусе особо охраняемого эколого-курортного региона Кавминводы и их приоритетном финансировании? Увидев от Дальнего Востока до Кавказа множество областей, заверяю вас, что Ставрополье, в частности, Кавминводы, совсем не в худшем положении. А то, что курорты сейчас не чувствуют прилива отдыхающих, объясняется, к сожалению, тем, что край превратился в приграничный район с горячими соседними точками.» «...Страну надо излечивать снизу вверх, излечивать правильными местными выборами, уметь выбирать людей бескорыстных, мужественных перед начальством, мудрых, не тех, кто кладет себе в карман, а тех, кто хочет служить народу, кто понимает власть как служение, а не как привилегии. Мне справедливо возражают, что именно местные выборы, где все на виду, труднее всего так провести. Да, это очень трудно, но чего еще ждать, как становиться на ноги. Если не каждый человек объединяется с тем, с кем одинаково думает и пытается спасти положение, если не снизу вверх растет дерево, то откуда оно растет? Народная жизнь определяется только народом. Правительство может лишь помогать или мешать, но ни одно правительство в мире создать народную жизнь не может. Трудно, но ничего легкого не будет. Нет другого пути». Уместно напомнить, что Александр Солженицын это говорил два десятилетия назад. Можно только предполагать, какие чувства испытывает человек, соприкоснувшись после долгих лет разлуки с духовной родиной. Пожалуй, Кавминводы вызвали у знаменитого земляка особое состояние души. Хотя и здесь А.И. Солженицына атаковали личными просьбами, тре-

бованиями встретиться с узниками ГУЛАГа, глобальными концепциями по возрождению России, а также другими, порой весьма странными, мягко говоря, вопросами. Но отчий край запомнится Солженицыну, прежде всего, трогательными встречами с родственниками в селе Cаблинском Минераловодского района, посещением памятных мест в Георгиевске, прогулками по курортам и прежде всего в Кисловодске. Признаться, меня поразила цепкая память писателя, который после стольких лет изгнания безошибочно отыскивал родные места, за исключением, разве что, могилы матери в Георгиевске, где старая часть кладбища сильно заросла кустарниками. И вот, спустя 12 лет, в 2006 году прихожанка Никольского храма обнаружила место, где покоится мама Таисия Щербак. Настоятель собора Святого Георгия (который, кстати, строится на деньги Александра Исаевича) отец Михаил позвонил в Москву Солженицыным. Известие обрадовало Нобелевского лауреата и его сыновей, решивших поставить здесь памятник. Отслужив панихиду на обретенной могиле, о. Михаил заметил: «Дорогая писателю могила нашлась не случайно: пожертвование на строительство храма - дар Богу, который в долгу никогда не остается». А тогда, в 1994 году, Александр Исаевич увез из Кисловодска «Портрет писателя», который подарил ему местный художник Юрий Багдасаров, скромные сувениры новых друзей и, надо полагать, самые добрые впечатления. Вот его запись, которая стала первой в Книге почетных гостей Кавминвод: «Заканчивая несколько дней приятного пребывания и перемещений по местам Кавказских Минеральных Вод, с волнением видя многие здания, места, уголки, знакомые мне издавна, и рост культурных и лечебных учреждений, возникших за годы моего изгнания из Родины, - радуюсь, что этот уникальный уголок России сохраняет свою прелесть, притягательность, богатейшие возможности отдыха, и желаю Кавказским Минеральным Водам пройти благополучно через нынешнюю трудную и сложную эпоху российской жизни». На малой родине знаменитый земляк гостил ровно неделю.

с о в р е м е н н и к и / Анатолий Красников

Будучи выпускником школы, неунывающий, отличавшийся веселым нравом Александр Солженицын заполнил анкету по образцу, который предложила когда-то своему отцу дочь основоположника марксизма. А через 22 года, после ссылки, он вновь вернулся к давней мальчишеской анкете, ответив на те же вопросы. Разумеется, некоторые ответы «возмужали» и не совпали. Но в графе «любимый поэт» осталось прежнее имя - Лермонтов. Может, и потому в Пятигорске писатель посетил, прежде всего, место дуэли и знаменитый дом под камышовой крышей, где нашел свой последний приют великий русский поэт. Гости побывали также в Железноводске и в Ессентуках. А накануне Солженицыны весь день провели в городе, где родился писатель. И опять я с удивлением наблюдал, как в прогулке по Кисловодску цепкая память нашего земляка воскрешала знакомые с детства места, словно перенося его на тихие улочки с былыми названиями - Тополевая, Виноградная… С волнением остановился он у полуразрушенного особняка на взгорье рядом с «Дачей Шаляпина»: - Здесь на втором этаже жила моя тетя Маруся с мужем бывшим гвардейским солдатом Федором Гориным, а на первом этаже размещались дедушка с бабушкой и я. Указывая во время прогулки по курорту на окошко в своей бывшей комнате на первом этаже, писатель признавался: - Из того окна - и первые воспоминания. В этой связи невольно вспоминается письмо Президенту России, отправленное председателем городского комитета по культуре О.В. Красниковой в 2003 году. Минуя положенную субординацию, она напрямую обратилась к главе государства, сообщая, что на рубеже столетий особо стоит имя почетного земляка - Нобелевского лауреата А.И. Солженицына. На курорте сохранился дом, где Почетный гражданин Кисловодска провел детские годы. К глубокому сожалению, время и былое отношение властных структур к «вермонтскому затворнику» (в советские годы в Кисловодске снесли Пантелеимоновский храм, в котором крестили будущего писателя) сделали свое черное дело: памятник архитектуры претерпел основательные разрушения. Сегодня его восстановление не под силу ни городу, ни краю. Но историей настоятельно востребовано

имя человека, которого по праву называют нравственным камертоном России. Есть еще один исторический штрих. Дважды, с интервалом в два десятилетия, заполняя анкету, А.И. Солженицын в графе «любимый поэт» неизменно писал - М.Ю. Лермонтов. И опальный поэт Лермонтов, и бывший в немилости писатель Солженицын - несомненно - лики столетий. И если учесть, что на Ставрополье и соседней Кубани, где восстановлен отчий дом Щербака (деда Солженицына по матери), бережно хранят и умножают богатые культурные традиции, связанные - в том числе - с именами этих двух великих людей, сама собой напрашивается идея уникального литературного «кольца» седого Кавказа. На проходивший здесь знаменитый Шелковый путь История как бы накладывает своеобразный «Духовный Шелковый путь», что, несомненно, поднимет статус и прославленного курорта. Трудно сказать, сыграло ли это письмо какую-то роль, но в приватной беседе кисловодский мэр тех лет Сергей Демиденко признавался, что на него «давят» сверху, требуя на откуп исторический дом. Так что великолепный особняк в самом центре курорта давно бы приватизировали, отдав его в частные руки. Но благодаря другому «давлению» - со стороны влюбленных в Кисловодск энтузиастов - глава городакурорта подписал постановление о передаче дома Гориной на баланс комитета по культуре, что и спасло его от захвата нуворишей. А в 2008 году, после кончины Александра Исаевича, последовал президентский Указ об открытии в этом чудом сохранившемся (благодаря человеческому фактору) здании Дома-музея писателя, чтобы увековечить в Кисловодске имя великого земляка. На финише 2014 года, в день рождения Нобелевского лауреата, отреставрированное здание освятил протоиерей Иоанн Знаменский. А весной минувшего 2015 года в Кисловодске состоялось торжественное открытие информационно-культурного центра «Музей А.И. Солженицына» с участием почетных гостей. - Здесь нет мемориальных вещей, поэтому вместо привычной классической экспозиции создан многофункциональный центр особого типа - с технологическими возможностями видеопоказов и звукового сопровождения, -

с о в р е м е н н и к и / Анатолий Красников

рассказывает Дмитрий Бак, директор Государственного литературного музея, отделом которого и является кисловодский филиал. Из досье. В годы войны капитан Александр Солженицын прошел боевой путь от Орла до Восточной Пруссии, награжден орденами Отечественной войны 2-й степени и Красной Звезды, а за три месяца до Победы арестован за резкие отзывы о Сталине в переписке со школьным другом. Осужден на 8 лет лагерей и после отсидки отправлен на «вечную ссылку» в южный Казахстан. Тогда же врачи поставили страшный диагноз - рак. Жить ему оставалось три недели, но болезнь отступила. Крепкая духовная связь Александра Исаевича с Родиной даже в годы изгнания сохраняла его любовь к России. Когда писателя выдворили из Советского Союза, в США очень надеялись, что на Западе диссидент Солженицын станет знаменем идеологической борьбы с нашей страной. Но при всей своей непримиримости с коммунистической идеологией он оставался глубоко верующим русским человеком, болеющим душой за Россию и проповедующим православнопатриотические взгляды, которые ярко проявились еще в его раннем романе «Август Четырнадцатого». Заокеанские идеологи потеряли всякий интерес к принципиальному диссиденту, который больше критиковал дикие нравы самого Запада. Вернувшись на Родину, он неустанно боролся за демократию, за величие державы. В 1998 году, в день 80-летия Солженицына, вышел Указ президента РФ Бориса Ельцина о награждении писателя орденом Святого апостола Андрея Первозванного, но Александр Исаевич отказался от почести: «От верховной власти, доведшей Россию до нынешнего гибельного состояния, я награду принять не могу». Такой вот дважды диссидент - советский и российский. В апреле 2006 года он открыто предупреждал в печати, что НАТО методично и настойчиво развивает свой военный аппарат - на восток Европы и в континентальный охват России с юга, указывая на материальную и идеологическую поддержку «цветных революций». Все это, по его мнению, «не оставляет сомнений, что готовится полное окружение России, а затем потеря ею суверенитета». Поздравляя

12 июня 2007 года Солженицына с Государственной премией РФ за выдающиеся достижения в области гуманитарной деятельности, президент Владимир Путин подчеркнул, что Александр Исаевич - «органичный и убежденный государственник». В стране начинается активная подготовка к 100-летию Нобелевского лауреата, крупнейшего писателя современности Александра Солженицына, и Ставрополье гордится, что своеобразным стартом стало открытие информационно-культурного центра «Музей А.И. Солженицына» в Кисловодске - достойный подарок Году литературы-2015. Первый в России и в мире музей писателя разместился в историческом доме Гориной, где провел детские годы писатель. Спустя десятилетия, Александр Исаевич вернулся под крышу дома своего - в фотографиях и книгах, в фильмах и воспоминаниях, в электронных версиях и видеоматериалах, повествующих о судьбе крупнейшего писателя современности. Именитый земляк вернулся в родной город и в отчий дом навсегда... Незаметно пролетела неделя. Из Кисловодска Солженицыны уезжали с осенними букетами цветов и сердечной признательностью землякам за неповторимые встречи на малой родине. Поздравляя вскоре почетного земляка с 80-летием, кисловодский городской комитет по культуре отправил А.И. Солженицыну альбом с фотографиями, которые воскрешают пребывание писателя на Кавказских Минеральных Водах. В дни юбилея вышла в свет новая книга А.И. Солженицына, но из-за небольшого тиража ее мало кто читал. На Центральном телевидении упразднили передачи с его выступлениями. Поистине, нет пророка в своем Отечестве. Нравственный камертон России остается невостребованным. Но с нами осталось его духовное завещание - жить не по лжи. Город-курорт свято чтит память о Солженицыне. В честь 90-летия со дня рождения писателя литературномузыкальный музей «Дача Шаляпина» провел всероссийскую научно-практическую конференцию «Солженицын

с о в р е м е н н и к и / Анатолий Красников

- имя России». Юбилей задумывался как локальное мероприятие на тему «Почетный гражданин города-курорта», лейтмотивом которого выбрали признание самого Александра Исаевича: «От Кисловодска я в восторге. Могу гордиться своей родиной». Но торжества не уместились в ограниченные, чисто кисловодские рамки. На форум съехались известные специалисты по наследию писателя из Москвы, Ростова, Рязани и других городов, в том числе, разумеется, Ставрополья. Все переплетено в этом мире. В начале минувшего века по извилистой тропке от дачи молодой Федор Шаляпин любил подниматься на соседнее взгорье, чтобы полюбоваться курортом с высоты птичьего полета. А через десяток лет по этой же тропке любил спускаться к парку маленький Саша Солженицын. Двум великанам русской культуры не суждено было встретиться, но разве не символичны прозвучавшие на сцене «Дачи» лермонтовские «Два великана». В богатой коллекции грамзаписей Александра Исаевича особую ценность для него представляли записи Федора Шаляпина. Именно эти любимые произведения исполняли в музее приглашенные мастера сцены. - Мы просто обязаны «позаимствовать» у «Дачи Шаляпина» эти удивительные находки для музыкального репертуара, - признавались потрясенные великолепным концертом знатоки жизни и творчества Солженицына - участники всероссийской конференции. Мало кто знает, что после триумфального возвращения из долголетней зарубежной ссылки многие крупные города готовы были «породниться» с Александром Солженицыным, предлагая ему высокое звание Почетного гражданина. Но писатель деликатно отказал даже столице, а вот на просьбу кисловодчан откликнулся согласием. И в год 200летия Кавминвод и Кисловодска, весной 2003-го, стал Почетным гражданином города-курорта. Так что самый солнечный город земли по праву гордится не только нарзаном и уникальным климатом, но и великим земляком, который никогда не забывал отчий край и так оценивал малую родину: «Родился духовно здесь, и сокровенная часть души остается здесь навсегда».

Андрей ДЕМЕНТЬЕВ: «Так и живу - ни шагу без России...»

Есть имена, которые не исчерпываются собственной судьбой, а являются знаковыми фигурами на рубеже веков. Перебирая в памяти россиян, определявших ход истории в минувшем столетии и представляющих лицо сегодняшней эпохи, мы с особой гордостью называем тех, чья жизненная или творческая биография сопричастна к федеральным курортам Кавминвод. Целебный регион Ставрополья давно стал родным для поэта всея Руси Андрея Дементьева, чей отдых в наших краях не обходится без творческих вечеров с привычным аншлагом и шквалом аплодисментов. Вот и на этот раз переполненный зрительный зал кисловодского санатория «Крепость» буквально взорвался овациями, когда со сцены в оглушительной тишине зазвучали пронзительные строки: Мы - скаковые лошади азарта. На нас еще немало ставят карт. И, может быть, мы тяжко рухнем завтра, Но это завтра. А сейчас - азарт. Поэтическая встреча напоминала порой творческую лабораторию, в которой раскрывались «секреты» рождения того или иного произведения. В его творческом багаже более 100 книг, изданных в разных странах - и все они востребованы, потому что это стихи - о России, о человеке, о любви. Особый цикл, как всегда, посвящен Женщине, потому что романтическое отношение к женщине, считает автор, очищает от пошлости, возвышает человеческие чувства. Что и говорить - женская красота во все времена считалась национальным достоянием России. В самом деле - необъятная наша страна покоряет весь мир страшной силой - красотой, любой регион готов оспаривать пальму первенства - и донские казачки, и воспетые «уралочки», и соседки с Кубани, и милые красавицы Кавказа... Наверное, поэты действительно обладают особым восприятием чувств. Тот же Анд рей Дементьев не устает воспевать Женщину. На каждом творческом вечере он покоряет зрительный зал лирическим циклом о любви: Нет женщин нелюбимых, пока мужчины есть! А если они, мужчины, еще и умные, то любая женщина рядом - всегда ангел чистоты.

с о в р е м е н н и к и / Анатолий Красников

По давней традиции Андрей Дементьев завершает творческий вечер широко известным и любимым всеми стихотворением «Никогда ни о чем не жалейте вдогонку», а затем многочисленные поклонники поэзии окружают Андрея Дмитриевича тесным кольцом - и он приступает к долгой процедуре автографов. А мы воспользуемся этой паузой и слегка отвлечемся в рамках заданной темы. Редкие, но всегда радостные встречи давно побуждали к интервью с заслуженным деятелем искусств России, почетным членом Российской академии художеств, членом Общественной палаты, да все никак не решался отвлекать лауреата Государственных премий СССР и Ленинского Комсомола, множества других престижных творческих наград сакраментальными вопросами. Но ответы на них, хоть и неожиданно, все-таки удалось получить. Потому и рискну предложить вниманию читателей необычный диалог с именитым современником, который публично признается: - Я упрямый романтик ушедшего века. /Верил я, что для счастья воспрянет земля. /Но от веры осталась лишь горькая метка, /как от взрыва воронка, - в душе у меня. /Я последний романтик ушедшего века… /И таким я останусь уже навсегда. /Пролегла через судьбы незримая веха /нашей веры, надежды, потерь и стыда. - Вам посчастливилось повидать мир, побывать в ранге шефа-редактора российского ТВ на Ближнем Востоке. Как на фоне этих невольных сравнений выглядит Родина, чем она отличается от других стран? - Все остальное мне дала Россия - /и прямоту острее, чем тесак. /И опыт жизни, чтоб не быть разиней. /И мудрость лет, чтоб не попасть впросак. /А главное, что мне дала Россия, - так это милосердие свое. /О чем меня бы люди не просили, - /в ответах я равняюсь на нее. /Так и живу - ни шагу без России, /и по-другому не дано мне жить. - Ваши пронзительные песенные циклы «Лебединая верность», «Аленушка», «Отчий дом», «Афганистан болит в моей душе» и другие возвели вас на пьедестал признанного поэта-лирика. В то же время активный член Общественной палаты РФ, автор радиопередачи «Виражи времени», яростный и непобедимый «дуэлянт» в острых телепрограммах

предстает перед нами как пламенный поэт-трибун с активной гражданской позицией. - Я хотел писать лишь о любви и верности… /Но пришлось забыть мне замыслы свои. Столько накопилось в жизни мерзости, /что не мог писать я больше о любви. / Переполнив душу горем и отчаяньем, /я мечтал всю жизнь начать с нуля, /чтобы зло от наших зорь отчалило, /чтоб от скверн очистилась земля. - По образному признанию, вы «прошли Чингисханом по собственной памяти». Невольно переосмысливая прошлое на крутых переломах Истории, вы наверняка задумывались над тем, что с нами произошло. - Я не хочу возврата к давним страхам: /под чьим-то взглядом петь или дружить. /Былая жизнь вдруг обернулась прахом, /но что-то же под ним осталось жить. /Скучаю я по молодости нашей, /что не умела рвать завидный куш. / Скучаю по наивности вчерашней /и по всеобщей родственности душ. Скучаю по Советскому Союзу. /Грущу по незабытым временам… - Журнал «Юность», который в бытность вашу главным редактором имел высочайший авторитет в стране, задолго до перестройки увязывал молодежные проблемы с общенародными принципами гуманности и культуры. Журнал открывал новые имена в поэзии, прозе. Сейчас же читаешь гламурные издания, а сердце, как вы писали, «остается на месте». Какие-то зарифмованные протоколы или старые газетные передовицы. А то и похлеще, где «унижают русскую культуру порнухой и бездарностью невежд». - Суди их Бог и наша с вами совесть, /своей они уже не обретут. /Но время, о грядущем беспокоясь, /всех призовет на справедливый суд. /И мы возьмем искусство на поруки. / Жизнь без него печальна и пуста. /И от цинизма, пошлости и скуки /в который раз спасет нас Красота. - Уместно еще раз вспомнить о песнях на ваши стихи. Разве можно сравнить их с тем, что культивирует на телевидении сегодняшний шоу-бизнес, оккупировавший экраны ТВ? - Здесь боевые звездорванцы идут на зал, /как на таран. / Здесь безголосья не стыдятся, /когда влезают на экран. /Но я пленен другой эстрадой, /люблю иные имена, /чьи песни

с о в р е м е н н и к и / Анатолий Красников

к нам спешили на дом, /чтоб подпевала вся страна. /Я тоже пел в те дни со всеми, /и был в ту музыку влюблен. /Но на дворе другое время. /Как жаль, что хуже тех времен. - Не спрашиваю о главном вдохновении, потому что много лет вижу рядом с вами замечательную спутницу жизни Аннушку. Какова вообще, на ваш взгляд, роль женщины в современном обществе? - Я верю, что все женщины прекрасны - /и добротой своею, и умом. /Еще весельем, если в доме праздник. /И верностью, когда разлука в нем./ Дарите женщинам цветы, /чтоб жизнь еще светлей казалась… - Всем нам нередко приходится сталкиваться и бороться с той ситуацией, которой вы вынесли поэтический приговор: «Вчерашние клерки пробились во власть, дремучие неучи стали элитой. Теперь не властители дум знамениты, а те, кто Россию сумел обокрасть». И как должен вести себя в этих условиях человек? - Ни при каких властях не изменять себе! На всю страну я критикую власть. /Но эту правду власть не хочет слышать. И наша жизнь, как горькая напасть, /и нелегко при этой власти выжить. Отдыхая на Кавминводах, поэт проникается и местными проблемами. Наш гость издал книгу о Лермонтове, проиллюстрировав сборник видами Пятигорья, где Михаил Юрьевич обрел последний приют. Он вполне мог бы повторить вслед за известным пролетарским трибуном: «Я поэт. Этим и интересен». Потому что его дело - это Слово, яркое, честное и нужное. Поэзия, с одной стороны, - тайна, с другой - открытость. А в книгах, по мнению поэта, люди должны находить ответы на свои вопросы. Да и как не любить поэзию, если она действительно отвечает на животрепещущие вопросы. В чем, думается, убеждает и этот необычный диалог с человеком огромной и добрейшей души, где все ответы позаимствованы, как вы догадались, из поэтических сборников Андрея Дементьева. Так что еще раз повторим вслед за удивительным поэтом: - Никогда ни о чем не жалейте вдогонку…

Не одно поколение зачитывается стихами Андрея Дементьева. В сердцах россиян десятилетиями звучат популярные, нестареющие песни на его слова. Книги поэта переведены на многие языки. Всему миру понятен и близок его лирический герой. Но время вносит свои коррективы и в творчество. На крутых переломах истории поэт не может быть на обочине жизни, в стороне от судьбы народа. И в нежную лирику вторгается гражданская позиция. Неслучайно после многочисленных встреч с читателями Андрей Дементьев обозначил себя «доверенным поэтом России», который вправе говорить за всех: Наше время ушло… Это мы задержались, Потому что Россия без нас пропадет… Невольно вспоминаю творческие вечера Андрея Дементьева в Пятигорске, Нальчике, Ставрополе. Три разных города, три разных зала с пожилыми и юными зрителями породнил ошеломляющий успех поэта. Вечные темы поэзии о любви и сострадании, о человеческой верности он дополнил современным звучанием о времени, в котором мы живем. Перед поездкой в Кабардино-Балкарию неожиданно выяснилось, что ни объездивший весь мир Андрей Дементьев, ни певец Марк Тишман при всей своей широчайшей гастрольной географии еще ни разу не были в Нальчике. Но у обоих тут же обнаружились глубокие, скрепляющие корни творческого родства. Как раз в те дни в республике широко отмечался юбилей местной поэтессы Инны Кашежевой, которая печаталась в популярнейшем когда-то журнале «Юность» в бытность редактором Дементьева. А родившегося в соседней Махачкале Тишмана вообще воспринимали своим. Разные пути ведут нас к Богу Через храм, мечеть и синагогу… Этими поэтическими строками охарактеризовал ситуацию Андрей Дементьев, добавив, что распад Советского Союза, утрата интеллигентности и духовности обострили проблему, но братским народам России и постсоветских республик суждено быть вместе. Когда зрительный зал по-доброму ахал от удивления, узнавая о 87-летии подтянутого, энергичного Андрея Де-

с о в р е м е н н и к и / Анатолий Красников

ментьева, и тут же требовал поведать о секретах долголетия, поэт чистосердечно признавался, что живет без зависти, без подлости, без угодничества, что радуется каждому дню, который приносит ему радость встреч с родными, друзьями, зрителями… К тому же у него было две юности - биологическая и одноименный журнал «Юность» с тиражом (для рекордов Книги Гиннесса) в 3 миллиона 300 тысяч экземп ляров. А еще - он полвека ежегодно отдыхает на Кавминводах, где целебные ключи возвращают красоту женщинам и молодость ветеранам. Россия - страна поэтов, великих на все века. Но - в отличие от актеров с их театрами, в отличие от художников с их выставочными залами - у стихотворцев за все века не появилось до сих пор узаконенного творческого «угла». И вот древняя Тверь по инициативе своего выдающегося земляка, почетного гражданина области и города Андрея Дементьева открыла первый в России Дом поэзии его имени. На торжественное открытие, приуроченное к 85-летию поэта, съехались не только известные литераторы - Юрий Поляков, Лариса Рубальская, Татьяна Устинова и другие, но и руководитель аппарата Думы РФ Джахан Поллыева, вице-спикер парламента Владимир Васильев, скульптор Зураб Церетели, актриса Светлана Крючкова, адвокат Михаил Борщевский и другие именитые гости, которых встречали традиционным хлебом-солью. Кажется, вся Тверь вышла на праздник, который растянулся на сутки - от утреннего освящения и открытия храма муз до трехчасового юбилейного вечера с последующим торжественным приемом далеко за полночь. Областной академический театр не смог вместить всех желающих, и на прилегающей площади установили огромный экран с трансляцией представления. Открывшийся на волжской земле Дом поэзии - первый не только в стране, но и в мире. Его международное значение отметила и специально прилетевшая на торжества из Болгарии президент Славянской академии Елка Няголова. «А «звездные братья» попросили передать, что стихи Андрея Дементьева звучат далеко за пределами планеты», - добавила легендарная «Чайка», первая в мире женщина-космонавт, Герой Советского Союза Валентина Терешкова.

Когда называют имя Андрея Дементьева, одни невольно начинают напевать «Лебединую верность», «Аленушку» и еще добрую сотню шлягеров на слова поэта, другие читают наизусть пронзительные строки «последнего романтика ушедшего века», третьи включают популярную радиопередачу «Виражи времени» или обмениваются яркими впечатлениями о статьях члена Общественной палаты РФ в цент ральной прессе. Поэтическое и журналистское, бесконечно искреннее творчество Андрея Дементьева - это целая эпоха, выраженная через сердце поэта. В числе приглашенных на торжества посчастливилось оказаться и нашему семейству. «Тверь по праву гордится своим выдающимся земляком, но поэт Дементьев давно является всенародным достоянием, своим его считают и на седом Кавказе, где Андрей Дмитриевич возглавляет Попечительский совет государственного литературномузыкального музея в Кисловодске, - отметила в своем выступлении директор курортной «Дачи Шаляпина» Ольга Красникова. - Так пусть и в волжском храме муз найдется местечко для шаляпинского и ставропольского уголка», сказала она, передавая в дар музейные сувениры, а также книги о благодатном южном регионе. Приехавшая на юбилей из Петербурга внучка поэта Ника призналась, что только на берегу Волги-матушки почувствовала себя по-настоящему русской. Чистенькая, ухоженная Тверь удивляла гостей радушием и гостеприимством. Именитые гости незаметно растворялись в радушной местной публике. Неимоверно бодрый и лишь уставший от нескончаемых поздравлений Андрей Дементьев признавался, что радостные встречи с друзьями как раз и являются одним из секретов его долголетия. Незримая хозяйка торжеств и неизменная спутница жизни поэта Аннушка вспомнила символичную по случаю поэтическую строфу: как же надо любить человека, чтобы взять и приехать к нему. А впечатляющим финальным аккордом года стал феерический юбилей Андрея Дементьева в Кремлевском дворце в Москве, где грандиозная музыкально-поэтическая программа длилась пять с лишним часов и вылилась в потрясающий фейерверк искусства. Торжество стало редким созвездием

с о в р е м е н н и к и / Анатолий Красников

даже для главной сцены страны, на которую поднимались Долина, Лещенко, Гвердцители, Басков, Витас, специально прилетевшая из Парижа Мирей Матье… - и в переполненный 6-тысячный зал неслись полюбившиеся песни и пронзительные стихи. Под сводами зала величественно звучали стройный Хор имени Пятницкого, Кубанский казачий хор, Хор Турецкого… Гости без конца поздравляют Андрея Дементьева. Не обходилось и без дружеских приколов. Как только коммунист №1 Геннадий Зюганов пообещал в знак уважения принять Андрея Дмитриевича в КПРФ без очереди, тут же среагировал лидер ЛДПР Владимир Жириновский: «Нет у них никакой очереди». Автору этих строк посчастливилось не раз общаться с семейством Андрея Дементьева. Невероятно трудно изложить на бумаге яркие впечатления от бесед, когда любые слова кажутся напыщенными или жалкими по сравнению с образным, звонким красноречием Андрея Дмитриевича. Сосредоточенный и серьезный в интервью, остроумный, деликатно ироничный в компании и полный сарказма по отношению к власть имущим, но всегда открытый к общению, он легко находит общий язык и с переполненным зрительным залом, и с отдельно взятым, незнакомым собеседником, который подойдет к нему за автографом. Он переполнен самыми невероятными историями - политическими, приятельскими, бытовыми… Как поэт и как общественный деятель, Андрей Дмитриевич объездил весь мир. «А в Америку летать не люблю», говорит он и поясняет, что на таможне в США ему приходится по нескольку раз проходить контроль, потому что бдительный металлоискатель всякий раз тревожно звенит, обнаруживая вставленную на операции пластинку в коленный сустав, что и приходится объяснять. И тут же делится еще одним воспоминанием: «Я так долго работал в Израиле и так много писал об этой стране, что у меня нередко интересуются национальностью. Признаюсь, - шутливо добавляет он, - что в моем русском теле есть и несколько капель еврейской крови, которую мне пришлось однажды переливать при операции в Тель-Авиве».

Творческого человека в любом возрасте не покидает привычное состояние - удивляться. По разному поводу - и по хорошему, и по «не очень». Поэт остается наблюдательным во всем. На прогулке в Кисловодске его восхищает сохранившаяся архитектура минувшего века и возмущает месиво неубранной листвы на бульваре. На центральной площади в Ессентуках он озадачивает вопросом: «Ну, я понимаю - театр имени Шаляпина, а причем тут «Трактиръ Шаляпин»? Из любопытства поднимаемся на веранду, надеясь услышать знаменитый бас или отыскать в меню любимые блюда Федора Ивановича. Но гостей встречают несервированные столики, затянувшееся ожидание официантки в пустом-то зале. Наши возмущенные жены, не сговариваясь, дружно отправляются на «творческое собеседование» с руководством. «Не завидую администраторам, наши боевые подруги сошлись характерами», - улыбается Андрей Дмитриевич и зачитывает четверостишие: Я с женщинами спорить не могу. Не потому, что все переиначат, А потому что лошадь на скаку Не стоит останавливать… Пусть скачет! Что-то знакомое слышится в этом стихотворении, которое - согласитесь - перекликается с другими пронзительными строками поэта обо всех нас: Мы - скаковые лошади азарта!

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

77 Круг чтения /

Круг чтения

ЧИТАЯ ШЮРЕ Автор: Виктор Кустов

По поводу

Написав «Игру», не думал что это эссе спустя время будет заботить меня. Совершенно неожиданным образом отреагировали старые знакомые: от умолчания до негаданной отповеди. Почему, понять я не мог, и этот вопрос долгое время оставался для меня без ответа. Читая «Великих посвященных», я и сам вдруг взглянул на «Игру» другими глазами и подумал, что кто-то ее воспримет не как размышления о том, что представляло цивилизованное общество накануне двадцать первого века, а как изложение моих убеждений. Я не думаю, что ухватил мудреца за бороду со своей триадой «желание - удовольствие - удовлетворение», но тем не менее считаю, кое-что верно подметил и в метафизическом, и в социальном, и в материальном мирах... Но, судя по нынешним собственным ощущениям, чего-то умудрился там и нагородить, отчего, читая Шюре, вдруг стал пугаться, не завел ли кого своими размышлениями в иную от души сторону... Порой я почти физически ощущаю, как раскрывается передо мной информационное поле, и я пишу, не особо вникая в смысл, словно кто диктует. И сам потом многое не могу объяснить... Так писалась «Игра». И выкладки о временных циклах России. Жаль, что подобное случается не часто. Вероятно, оттого, что общество, в котором живу, не способствует этому, ощутимо нищая духом в заботах о скорлупетеле, приютившем нас на какое-то мгновение из вечности существования... За оставшиеся в прошлом годы я пришел к выводу, что все истинно необходимое приходит своевременно. Если тому суждено быть, конечно. Вслед за «Игрой» я вдруг написал фантастический роман. Написал, поощряя собственное увлечение в юности фантазиями девственного прошлого Земли. Он потянул за собой продолжение, которое вдруг застряло уже

к самому концу, хотя следом был очевиден еще один... А затоптался я потому, что не мог определиться с обитателями планеты, которые противостояли моим героям, заселившим молодую Землю... Наконец я нашел ответ, кто они... И именно в это время открыл для себя Шюре с его «Великими посвященными»* и опять отложил недописанный роман... 21 июня 2002 г.

Главный вопрос

Поколение за поколением человечество отвечает на этот вопрос. Он вечен и всегда нов для живущих. Хорошо помню дебаты в юности под расхожей темой «В чем смысл жизни?». И по сей день не могу однозначно сказать, в чем же конкретно этот самый пресловутый смысл... А если без всякого смысла, то в принципе и вопроса-то нет: пришли, отжили и ушли... Но тогда встает другой, не менее трудный: «Куда ушли?». В памяти, как шрам на всю жизнь, остался страх первого детского осознания смерти, конечности бытия. Помню, именно от этого страха, я не был на похоронах своего деда Ивана Савицкого. По этой же причине плакал по ночам, жалея родителей, соседей-старичков, собачек и кошечек... И конечно же, себя... Поиск ответа на вопрос, куда уходят из этой жизни, особенно интенсивным был в студенческие годы. Учась в политехническом институте, делать это можно было лишь в свободное время, ибо основными и единственными философскими дисциплинами в учебном процессе были истмат (исторический материализм) и диамат (диалектический материализм). А наиглавнейшей - история КПСС. Я начал с того, что было доступно и не запретно, но и не обязательно, с сочинений Гегеля. Это было трудное и неусвояемое чтение. (До сей поры для меня остается загадкой: столь обтекаемо неясно мыслил сам автор или же переводчик нарочито витиевато изложил философские постулаты?) Одним словом, опыт самообразования оказался тем самым первым «блином комом», который надолго отбил у меня охоту к

* Эдуард Шюре. «Великие посвященные». Очерк эзотеризма религий. Второе, исправленное издание. 1914 год.

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

трудам мудрецов. И тем не менее я еще по инерции помусолил Платона. Но он тоже тогда показался скучным, а тут подвернулся Сартр с его экзистенциализмом, свободой от общества, затем Кант с «вещью в себе». Но ближе всего лег к душе того периода дзэн-буддизм, с которым мы знакомились по невесть откуда добытой перепечатке книги (не помню автора) в пестром самодельном переплете. Дзэн-буддизм помог защититься от прессинга системы, не увлечься погоней за материальными благами, но не ответил (во всяком случае мне) на искомый вопрос. Первой книгой, которой я если не поверил до конца, то во всяком случае захотел это сделать, стала столь же невесть откуда залетевшая «Тибетская книга мертвых», поразившая меня посильнее всяческой фантастики, ибо рассказывала о переселении душ, о новых жизнях и о том, что вернуться в человеческий облик - самое нежелательное из возможных загробных путей души... Не только проповедником, но и носителем таких идей в обществе сугубо атеистическом, материальном быть было непросто. Отчасти по причине таких интересов в студенческие годы я удосужился стать белой вороной, а затем долгие годы ощущал на себе пристальное внимание комитета государственной безопасности, благодаря чьей опеке пару раз лишался стремительного карьерного взлета: в Красноярске, когда было предложение пособкорить на одну из центральных газет, и в Ставрополе, когда поздравление первого секретаря крайкома комсомола с началом деятельности в роли инструктора крайкома по работе с творческой молодежью оказалось преждевременным... Непросто было и постигать вызвавшие интерес идеи, ибо литературы подобной тематики легально не было, а нелегально - в очень ограниченном количестве. Да и среда не стимулировала этот интерес, а всячески уводила в иную сторону... И не только среда, в молодости и зрелости материальный мир весьма жестко держит нас: собственная карьера, материальное благополучие семьи, подрастающие дети, зависимость от чужих оценок... Духовное незаметно отходит на задний план, о собственной смертности как-то забывается... Но приходит время, и детский страх возвращается.

И вновь пробуждается желание ответить хотя бы самому себе, что же там, в неведомом, но и существующем... ли...

Истоки

И все же хочу верить приверженцам эзотеризма. Хочу верить, что душа бессмертна и уютно себя чувствует в любых точках Мироздания, и лишь в силу определенных обстоятельств облачается в земное тело, дабы осваивать мир материальный. Хочу верить, что история Земли населенной - это тысячелетия развития четырех рас. Как в пространстве властвуют четыре стороны света, так эти четыре расы по очереди осваивают многообразие мира земного, материального. Согласно эзотерической науке в далеком прошлом осталась цивилизация красной расы и в не очень далеком - черной. Ныне на Земле - цивилизация белой расы. Ну а будущее, правда, не самое близкое, - за желтой. На мой взгляд, эта гипотеза лучше объясняет наличие в мире четырех цветов кожи, нежели теория происхождения человека от обезьяны или же географического места рождения. Примерно пятьдесят тысяч лет назад на континенте, который, по-видимому, был первым в земном океане, называемом нами Атлантидой и расположенном где-то между нынешними Европой и Африкой с одной стороны и Америками - с другой, началась одушевленная жизнь. Потом произошло всеми предполагаемое событие, в результате которого Атлантида перестала существовать, а остатки красной расы (которая там проживала) рассеялись по Американскому континенту, в то время, скорее всего, представлявшему не слишком широкую полоску суши, и в итоге к сегодняшнему дню крохи этой расы дошли до нас в виде индейцев. Анализ мифологии как единственного нетленного источника информации (хотя и существенно искаженного субъективными толкованиями) вполне может дать ответ на вопрос: откуда пришло человечество и какие знания оно имело до этого. Конечно же, это труд многих лет, и я лишь отмечу кое-какие закономерности в мифах тех, кого поклонники эзотеризма считают последней ветвью красной расы. В мифологии индейцев Северной Америки люди появились благодаря Прабабе Атаентсик. У индейцев Централь-

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

ной Америки была единая богиня, которая со временем превратилась в богинь функциональных (Богиня-утка владычица воды, Богиня-жаба - владычица земли...). Сотворение земли в тех и других мифах происходило одинаково: из безбрежного океана появлялся холм... В мифах индейцев всех частей Америки все явления природы наделены магической силой. (Вполне возможно, что это следствие пережитой катастрофы.) А в мифах индейцев Южной Америки все начинается с космической катастрофы, уничтожившей некую древнейшую расу. (Кстати, судя опять же по мифам, это была раса гигантов, или великановлюдоедов.) Исходя из этого закономерно предположить, что Атлантида располагалась все же ближе к Южной Америке и оставшиеся в живых могли пережить катастрофу и продолжить существование именно на этом материке. Предания о гигантах требуют более скрупулезного анализа, но вполне могут соответствовать всего лишь психосоматике традиционного сожаления о днях минувших, «когда деревья были большими...». Крупицы древних знаний, весточки из таинственного и, похоже, полностью непостижимого прошлого, трансформированные наслоениями иных знаний и целей, все же свидетельствуют о том, что красная раса, раса атлантов, вполне имела место быть... Черная раса, подхватившая эстафетную палочку цивилизации, в своей мифологии больше внимания, нежели первая, уделяет именно духу. Мир, по мифологии множества племен этой расы, также произошел из пустоты, но пустоты, наделенной движением. И так же, как в мифологии американских индейцев, ктото уже был до живущих. По мнению черной расы, это были первопредки, родовые предки. Пока еще существует пантеон богов и нет единобожия. Но уже бесспорно наличие духа, витающего над земными просторами. Белая раса, правящая бал ныне, слишком близка по времени к живущим или жившим не столь давно, а также к тем, кто еще будет, и это создает определенные трудности при анализе. Шюре написал свои очерки в девятнадцатом веке, и за прошедшее столетие ничего сенсационного в

эзотерических взглядах не произошло. Никто не опроверг того, что белая раса проявлялась либо подчинившись черной (египтяне, евреи), либо покорив (индусы, греки, иранцы). Первые, семиты, под влиянием черной расы стали двигаться к единобожию. Вторые, арийцы, предпочли вначале многобожество. Древней колыбелью первых стал Египет, вторых - Индия. Эти два взгляда и стали главными в развитии цивилизации белой расы, борьбой и единством противоположностей. Семиты предложили путь от Бога к человеку, арийцы от человека к Богу. Символ первых - карающий Архангел, символ вторых Прометей. Не все в очерках Шюре, на мой взгляд, близко к истине. Но многие факты, изложенные им, не вызывают сомнений и дают общее представление о той или иной личности, поэтому последуем его хронологии. Первым посвященным белой расы, по Шюре, был Рама.

Рама

Пять тысяч лет до нашей эры на возникающем на глазах у черной расы из вод океана зеленом континенте развивалась белая раса, где главенствовали жрецы-друиды. И был среди них Рама. Друиды называли его «свыше вдохновенным миротворцем». Он был миролюбив и охотно учился. Жрецы черной расы поведали ему часть своих оккультных знаний. Страну белых поразила чума. Рама, как и остальные жрецы, искал лекарство от нее. Однажды вечером он заснул у подножия дерева и увидел перед собой человека. Тот указал ему на ветку омелы и сказал, что это и есть лекарство, рассказав, как его приготовить. Рама и его ученики стали излечивать людей, и это положило начало новому культу. Омела стала священным растением. Рама учредил праздник Рождества, открывающего год, который назывался еще Великим обновлением. Он положил конец человеческим жертвоприношениям и вместо воинственного быка ввел культ овна, храброго и одновремен-

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

но миролюбивого предводителя стада. Ему божественный Вестник дал священный огонь божественного Духа и Чашу жизни и любви. Рама увел свой народ в центр Азии и достиг Кавказа (где были высечены на скалах головы овна). Он предвидел будущее, умел исцелять больных. Он создал касты, соответствующие занятиям людей. Рама запрещал рабство, сделал женщину жрицей домашнего очага. Установил четыре праздника, которые в том или ином виде дошли и до наших дней: праздник весны или плодородия (он был посвящен любви супругов); лета или жатвы (праздник детей, подносивших снопы урожая родителям); праздник осени (для отцов и матерей) и Рождество, или праздник великого сева, посвященный одновременно и новорожденным, и душам умерших. Он проповедовал божественный смысл человеческой жизни. Рама был первым борцом нарождающейся белой расы против уходящей черной. В последние годы своего земного пути он создавал календарь, ему мы обязаны понятиями о знаках Зодиака. В его время появились священные индусские книги Веды, в которых утверждалось бессмертие души, излагалось учение о перевоплощении. Таким образом, первый посвященный белой расы заложил основу иного, отличного от прежнего мироздания, в котором все осознаннее участвует бессмертная душа.

Кришна

Но знания и выводы мудрецов черной расы должны были сказаться и сказались на мировоззрении белой. Парность мира, утверждаемая черными жрецами, привела к развитию двух культов: солнечного, по которому Бог обладал Вселенским мужским началом, и лунного, который приписывал Божеству женское начало. Примирить эти два культа, дать миру идею божественного Глагола или Бога, воплощенного в человеке, суждено было Кришне. Этому посвященному предназначено было появиться около трех тысяч лет до нашей эры. Кришна так же, как и

позднее Христос, стал плодом непорочного зачатия. И так же, как гораздо позже дева Мария, мать Кришны Деваки с божественным младенцем вынуждена была скрываться от злодея Канзы. Немало всяческих подвигов было совершено Кришной в юности, но пришло время, и он (как позже Моисей) удалился на гору Меру, где предался медитации. Спустившись же, он стал проповедовать. Он проповедовал бессмертие души. Душа, соединенная с разумом, достигает Сатвы - мудрости и мира. Колеблющаяся между разумом и телом, попадает под господство Раджас - страсти и вращается в роковом круге. Подчинившись телу, она отдается во власть Тамас безрассудства, неведения. После смерти, если победила Сатва, душа поднимается в беспорочные области. Если победила Раджас, возвращается в среду тех, кто привязан ко всему земному. Если же победила Тамас, душа возвращается в лоно неразумных существ. Кришна учил, что человек, возрождающийся на Земле, является с теми же способностями и с тем же разумением, которые он имел в прежней жизни, и вновь должен совершенствоваться. Выше души и разума, по его учению, является Единство. Бог же находится внутри каждого человека, но мало кто умеет найти его. Наслаждение, доставляемое чувствами, подобно недрам, рождающим страдания. (Вот почему мои верующие друзья не приняли «Игру»!) И, естественно, все земное отнюдь не способствует усовершенствованию. «Отрекитесь от плодов ваших дел, чтобы каждое из ваших действий было даром, приносимым Всевышнему», - учил он. (Нет смысла даже объяснять, насколько сие трудно в материальном мире.) «Боль, которую мы наносим своему ближнему, следует за нами так же, как тень следует за нашим телом». Очень многие изречения относятся к превращению души. «Ты оплакиваешь тех, которых не следует оплакивать, и в то же время произносишь слова мудрости. Но мудрые не

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

оплакивают ни живых, ни мертвых, ибо воистину не было того времени, когда бы я или ты, или эти князья не существовали, и в будущем не будет того времени воистину, когда бы мы перестали существовать. Как живущий в теле находит в нем детство, юность и старость, так же испытает он их и в другом теле; мудрые не делают из этого предмета печали. Для рожденного неизбежна смерть, а для умершего неизбежно рождение...» Так поучал он Арджуну, своего ученика, перед началом одной из битв. Кришна основал культ Вишну, который примирил солнечный и лунный культы в брахманизме... Он заложил правление брахманов.

По поводу

В свое время я испытывал большой интерес к философии и культуре Индии, был увлечен дзен-буддизмом, сталкивался и с кришнаитами, которых в тогдашнем СССР считали преступной и вредной сектой. И даже была в моей жизни история, о которой не очень приятно вспоминать... Году этак в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом нашей эры кришнаиты появились в поселке Курджиново, в горах Карачаево-Черкесии. Тогдашний КГБ внимательно отслеживал набирающее силу и чуждое социалистическому мировоззрению движение. И на самом верху было принято решение придать этому явлению соответствующее звучание. Исходя из наработанного опыта решено было использовать судебные органы. Подключили и прессу, и мне, сотруднику областной газеты, редактор дал задание подготовить материал. Насколько я понял несколько позже, это было сделано отнюдь не потому, что я был знаком с индийской философией. И не оттого, что считался неплохим журналистом. Выбор пал по рекомендации органов, которые все эти годы не спускали с меня глаз. (Там, в Курджиново, в гостинице, выпив и немножко подобрев, подполковник, с которым мы ездили на процесс, и поделился со мной маленькими тайнами большой организации, в частности тем, что дело мое, начатое в Иркутске почти два десятка лет назад, никуда не сгинуло, а

живет рядом со мной в соответствующих папках в соответствующих архивах.) Это было нравственной пыткой (на которые сотрудники этого ведомства были весьма изобретательны); я лояльно относился к любым религиям и считал веру сугубо личным делом. Не без колебаний, прекрасно понимая, что немотивированный отказ от задания скажется на моей карьере, я решил ехать в Курджиново на суд, но написать так, как посчитаю нужным, как пойму ситуацию. И в конечном итоге я написал материал не кривя душой, ибо представленные на суде материалы убеждали в некоем сектантстве членов этой группы. (Насколько я сейчас понимаю, читая Шюре, тогдашние курджиновские кришнаиты были довольно далеки от истинного учения Кришны.) В материале я более всего делал упор на то, что родители, избравшие для себя такой путь, принуждали жить по своему образу и подобию и детей, не оставляя им никакого выбора. Кроме того, вегетарианское питание и спартанский режим сказались на их здоровье, что подтверждали медицинские заключения, которым я не мог не поверить. Одним словом, материл был написан и отправлен в Москву на цензуру. Спустя месяц он вернулся с печатью военного цензора, и редактор тут же поставил первый кусок в номер. Материал был большим, его разбили на три части, и первая подача занимала полполосы. Я вычитал его и ушел домой, не предполагая, какие события последуют. А они оказались самыми неожиданными не только для меня, но и для цензора. К обеду следующего дня, когда версталось продолжение, началась непонятная суета. Из Москвы последовала необычайно стремительная реакция: публикацию приостановить, местного цензора, выпустившего первую статью, наказать... Как стало известно потом, за этот месяц согласований произошли некие изменения по отношению к свободе веро исповедания в СССР, и процесс над кришнаитами из положительного идеологического фактора превратился в отрицательный. Остальные части так и не были опубликованы. И единственный полный экземпляр этого материала если и сохранился, то только в архивах того учреждения, которое в те годы называлось военной цензурой.

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

Я не был огорчен таким поворотом событий, а даже посчитал его знаменательным: словно отвели меня от чегото непотребного, стыдного... Ибо все-таки скребли на душе кошки: не было, да и сейчас нет у меня уверенности, что мог я судить тех людей...

Гермес

По мнению Шюре, в Древнем Египте мирно смешались черная и белая расы. И посвященным здесь стал Герместота, который един в трех лицах: и человек, и каста, и божество. Египтяне приписывают Гермесу авторство сорока двух книг. В одной из них изложено понимание Света как Божественного Разума, Мрака как материального мира, в котором живут обитатели Земли, Огонь, устремляющийся из темных глубин, - Божественный Глагол. Бог - Отец, Глагол - Сын, их соединение - Жизнь. Семь лучей Глагола-Света господствуют над семью сферами Духа. Гений Луны управляет рождениями и смертями. Он освобождает душу из тела и притягивает ее в круг своего влияния. Гений Меркурия указывает путь душам. Венера - зеркало любви, в котором души забывают и узнают друг друга. Гений Солнца - факел торжества вечной красоты. Марс потрясает мечом правосудия. Юпитер держит скипетр верховного могущества, Божественный разум. Сатурн несет державу всемирной Мудрости. Из пределов Млечного Пути нисходят зародыши душ человеческих. В царстве Сатурна они счастливы и беззаботны. Затем они опускаются все ниже. Их тела становятся тяжелее, они теряют воспоминания о своем небесном происхождении, и божественная жизнь представляется лишь сном. Доктрина Глагола-Света представляет Бога в состоянии полного равновесия. Семь сфер - семь различных состояний материи и духа, которые каждый человек должен пройти в течение своей эволюции.

Семь гениев видения Гермеса суть семь Дев Индии, семь Амешаспентов Персии, семь Великих Ангелов Халдеи, семь Сефиротов Каббалы, семь Архангелов христианского Апокалипсиса... Семь нот гаммы. Семиричность человека: физическое тело, жизненная сила, астральное тело, животная душа, разумная душа, духовная душа, божественный дух. Два главных ключа науки: «Внешнее подобно внутреннему, малое таково же, как и большое, закон один для всего... Люди - смертные боги, а боги - бессмертные люди». Человек сознает в своей земной жизни лишь свою животную и свою рассудочную души. Духовная душа и божественный дух существуют в нем в состоянии бессознательного зародыша и развиваются по окончании земной жизни.

По поводу

Египет совершенно неожиданно вошел в мое творчество, и я «побывал» в нем, когда писал вставную новеллу в наш совместный с Лешей Лавлинским роман-фантазию «Давай полетим». Почему именно Египет, ном, кошки, гиксосы, крокодил... объяснить не могу. Сказать, что испытывал к Египту какую-то тайную любовь, тоже не могу. Единственное, что у меня связано с этой страной, - это запонки, привезенные знакомым родителей, одним из строителей Асуанской плотины, и подаренные мне то ли по окончании института, то ли на свадьбу... Эти запонки со сверкающими разноцветными гранями хрусталя, массивными желтыми (под золото) браслетиками из-за своей массивности востребовались очень редко, по особо торжественным событиям, и большую часть времени пролежали в своем бархатном футлярчике... Так и история о египтянке Монтемхат... Я ее вытащил невесть из каких глубин памяти, описал и расстался... И еще один раз фантазия (или воспоминание) унесла меня куда-то в пески, зной в повести «Миражи», но по моим ощущениям это был не Египет. Хотя вполне вероятно, гдето рядом...

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

Моисей

Евреи, как и все семиты, представляют собой помесь белой расы с черной. Были они кочевниками. Но часть евреев все же предпочла пески пустыни страстям городов. ...У сестры Рамзеса II, монарха Египта, был то ли родной, то ли приемный (по современным версиям, все же приемный) сын. Звали его Хозарсиф. С отрочества он воспитывался священниками. Отличался он острым умом, сильным характером и замкнутостью. У него был шанс с помощью жрецов после смерти Рамзеса II стать фараоном. Он прошел все посвящения Изиды. Будучи уже юношей, однажды, вступившись за евреяраба, он убил надсмотрщика-египтянина. Это было страшное преступление. Жизнь его, невзирая на положение, висела на волоске, и он сам выбрал себе наказание: покинул родину и ушел в храм Мадиамский, в горы Синая. Посвященный, совершивший убийство, терял преимущество преждевременного воскрешения из мертвых. Чтобы искупить этот грех, нужно было восстановить свой внутренний свет. Это происходило через новое испытание. Оно заключалось в том, что после продолжительного поста посвященного погружали в летаргический сон и оставляли в склепе. В стране мертвых он должен был найти жертву, подвергнуться всем ее страданиям и помочь ей найти путь к Свету. Не все успешно проходили это, иные оставались мертвыми. Хозарсиф подверг себя такому испытанию. Пройдя его, он принял имя Моисей, что означает Спа сенный. Он женился на дочери первосвященника храма и на долгие годы остался в нем. Здесь он написал книгу Начал... Шюре считает, что разумение Моисея должно было стоять на высоте египетской науки, которая признавала неизменность законов Вселенной, развития миров путем постепенной эволюции и обладала познаниями относительно невидимых миров и души человеческой. Он считает, что ключом к символическому смыслу книги Бытия является египетская символика. Египетские жрецы владели

тремя способами объяснять свою мысль. Первый способ был ясный и простой. Второй - символический и образный. Третий - священный и иероглифический. (Гераклит характеризует их как говорящий, обозначающий и скрывающий.) Понять все три смысла одного иероглифа мог только адепт. Таким образом, Шюре делает вывод, что Моисей написал книгу Бытия именно египетскими иероглифами, заключающими в себе три смысла. Со временем объяснения Моисея ученикам истинного смысла потерялись, а переводчики передавали лишь один, низший смысл. Только для одаренных интуицией иногда проявляется и скрытый смысл. ...Голос призвал Моисея: «Поднимись на гору Божию, у Хорива». Он поднялся, и здесь ему было видение, после которого он пробудился другим. К храму он спустился готовым для исполнения своей миссии. Так начался исход... Намерение Моисея было дерзким: увести народ из-под ярма могущественной нации, повести его завоевывать иную страну, и все это через многие годы пути-жизни в пустыне. Но главное было заставить поверить этот народ в единого Бога. Когда Менефта, брат Моисея, ставший фараоном, был занят войной с Ливией, племя Израиля двинулось в путь. В центре этого движущегося государства был Моисей. Вокруг него - группа священников во главе с Аароном и Марией. Рядом - семьдесят старейшин. Золотой ковчег (идея которого была заимствована у египтян, где тот служил вместилищем священных книг) стал символом. Не стану излагать всю историю земного пути Моисея, об этом - в Ветхом Завете. Отмечу лишь, что когда возроптал народ, отвернулся от Бога, разразилась гроза, от которой многие пострадали. Моисей же, с семьюдесятью старейшинами уходивший в грозу от народа в горы, вернулся обратно, и лица пророка и избранных сияли сверхъестественным светом. Зачинщики восстания были уничтожены. Мятеж подавлен. Но что же видели старейшины на вершине Синая?

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

Шюре допускает, что величественное видение тысячи святых, вполне вероятно, было явлением мудрецов древнего цикла перед дрогнувшими старейшинами. Чудеса же, которые совершал и Моисей, и скиния Завета, Шюре объясняет электрическими силами, которые управлялись ведомой лишь только избранным тонкой материей. Себя же и священников Моисей изолировал льняными одеждами. Человек поднимается к Богу мыслью. Бог проявляется в материальном мире путем незыблемых законов.

По поводу

Моисей, евреи, Протокол сиамских мудрецов, всемирный заговор или вселенская избранность одного народа - это вопросы, которыми переболевает каждый думающий человек. А в истории моего поколения еврейский вопрос вставал неоднократно и каждый раз гранью новой, порой противоположной прежней... Я рос в городке на берегу Западной Двины, в котором ходили легенды о живших здесь довоенных (до моего рождения) богатых евреях, частично выбитых фашистами во время оккупации, частично уехавших невесть куда из голодной послевоенной Смоленщины. Потом была прекрасно аполитичная пора юности в поселке гидростроителей на Крайнем Севере, где в энтузиастском строительном котле было намешано немало наций и народностей, но об этом никто не думал и от этого никто не страдал. Эта пора длилась довольно долго, лишь в институте я вновь столкнулся со значением «пятой графы» тогдашних анкет, но меня это не касалось и не волновало, я значился русским, хотя не совсем понимал мое отличие от тех же мордвинов, украинцев, белорусов и прочих похожих внешне национальностей. (К тому же, если верить семейным преданиям, то в моей крови есть и польская, и турецкая, и Бог знает еще какая кровь...) Конечно, я отличался от китайцев, монголов и тех же бурят, которых в институте (Иркутском политехе) училось немало, но что значило это различие... Существенность и важность этого вопроса я понял, когда вслед за диссидентскими процессами в стране началась

первая волна отъезда евреев на историческую родину и из провинциального и спокойного (в политическом контексте) Ставрополя туда, на эту родину предков, отбыли два молодых талантливых литератора Юра Несис и Лиза Михайличенко. Потом были перестройка и повальный исход евреев из гибнущей, как им казалось, России. Но кое-кто из них остался (или же, побыв там, вернулся) и успешно начал делать бизнес здесь, в уже другой стране. У меня нет неприязни к этому народу. В своей жизни я встречал евреев умных и не очень, богатых и очень бедных, талантливых и бездарей, хитрых и простодушных... Среди них были сапожники, журналисты, ученые, литераторы, музыканты, бизнесмены... Единственное, чем, на мой взгляд, они отличаются от прочих, это умением выживать и приспосабливаться, приобретенным многовековым опытом, и оттого они в большей мере, чем иное человеческое сообщество, рассчитывают на себя, на своих родных (что вполне естественно для народа, долгое время не имеющего закрепленной за ним части земли, называемой государством). Но все мы, в принципе, из одного корня...

Орфей

Орфей - сын Аполлона и жрицы священного храма - появился во времена, когда Индия погружалась в свою КалиЮгу, в века темноты; Ассирия, благодаря вавилонской тирании, топтала Азию; Египет пытался противодействовать всеми силами всеобщему разложению; Израиль развернул знамя единого Бога. Греция же того времени была занята религией и политикой. Тогда в разных местах поклонялись разным божествам. Рядом с Грецией находилась дикая Фракия. В Дельфах был целый класс фракийских жрецов. Шла борьба между жрецами Солнца и жрицами Луны. Народ предпочитал божеств женского начала, последствием чего стали излишества вакханок, господство женщины над мужчиной. Первые вакханки были друидессами Греции. Чары Гекаты, которой поклонялись в те времена, приобретали все большее влияние.

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

Именно в это время во Фракии появился юноша, обладающий непобедимой силой обаяния. Женщины утверждали, что в его глазах соединились свет Солнца и сияние Луны. Голос его очаровывал. Даже вакханки, привлеченные его красотой, слушали его. Потом он внезапно исчез. Удалился в Египет, где попросил убежища у жрецов Мемфиса. Через двадцать лет он вернулся на родину и назывался уже Орфей, или Арфа («исцеляющий светом»). Своими знаниями Орфей увлек народ и укротил вакханок. Он установил первенствующее значение Зевса во Фракии и Аполлона в Дельфах и, наконец, созданием мистерий он сформировал единую религию (на основе религий Зевса и Диониса). Орфей стал первосвященником Фракии. «Погрузись в собственную глубину, прежде чем подниматься к началу всех вещей... Сожги свою плоть огнем твоей мысли, отделись от материи, как отделяется пламя от дерева... Прежде всего узнай великую мистерию: единая сущность господствует и в глубине небес, и в бездне земли...» учил он. «Демиург смешивает души и миры в чаше жизни. Утоляя свою жажду в этой опьяняющей чаше, все существа забывают свое небесное происхождение и опускаются в страдальческую бездну рождений...» Дионис, по словам Орфея, был Духом. Титаны и Титаниды растерзали его на куски. Человечество - плоть и кровь Диониса. Страдающие люди - это его растерзанные члены, которые ищут друг друга в ненависти и преступлениях, бедствиях и в любви на протяжении многих тысяч существований... «Бог умирает в нас; в нас же он воскреснет...» - так говорил Орфей. «Божественная искра, которая освещает нам путь на земле, - в нас самих; в храме она становится ярким факелом; на небесах - светлой звездой. Так растет свет Истины». «Бог един и всегда подобен себе самому. Он управляет всей Вселенной. Но боги разнообразны и бесчисленны, ибо Божественное вечно и не имеет конца. Величайшие из них души светил. Солнце, звезды, земли, луны - каждое светило имеет свою душу, и все они изошли из небесного огня и

из первозданного света. Недоступные, неизменные, они управляют великим целым своими ритмическими движениями. И каждое светило, вращаясь, вовлекает в свою эфирную сферу сонмы полубогов или просветленных душ, которые были когда-то людьми и, спустившись по лестнице воплощенных царств, победоносно вознеслись снова на высоту, где кончается круг рождений. Посредством этих чистых духов Бог дышит, действует, проявляется. Более того, они являются дыханием его Души, лучами его вечного разума. Они направляют целые воинства низших духов, которые действуют в элементах; они же управляют мирами. И вдали, и вблизи они окружают нас, и хотя по сути своей бессмертные, они облекаются в формы, меняющиеся сообразно временам, народам и странам. Нечестивый отрицает и все же боится их; праведный поклоняется им, хотя и не видит их; посвященный знает их, видит и способен привлекать их». Орфей говорил своему дельфийскому ученику: «Ты уже знаешь, что душа есть дочь неба. Ты взирал на свое происхождение и на свой конец, и ты начинаешь уже вспоминать. Когда душа спускается в тело, она продолжает, хотя и в слабой степени, получать воздействие свыше. И это дуновение свыше достигает до нас в начале нашей жизни через посредство наших матерей. Молоком из своей груди они питают наше тело, дух же наш, устрашенный теснотой телесной темницы, питается душою матери...» Осталась в веках романтическая легенда о неземной любви Орфея и Эвридики, бывшей вакханкой, но первой поверившей его словам. Отравленная по наущению Аглаонисы, жрицы Гекаты, она явилась Орфею во сне в молодости и в конце его земного пути, когда начальники фракийцев, ведомые Аглаонисой, пронзили его мечами. И в последний раз он произнес: «Эвридика...»

По поводу

Роман «Давай полетим» мы с Лешей Лавлинским писали кусками, а потом по очереди редактировали друг друга. Вставные новеллы об Амасисе и Монтемхат, о празднике Диониса, Конраде Бурге и рассказ Мая Беремкумова - моя

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

фантазия. «Артель», «Фиолетовый попугай» и «Грустная и поучительная история Н.М. Перепелкина» - домашние заготовки Леши. Признаться, я уже подзабыл, как пришла идея и откуда я черпал атмосферу праздника Диониса, но вот, читая Шюре, вдруг поймал себя на ощущении дежавю. Это действительно мною уже было прочувствовано, осмыслено, художественно переработано... Но вот не помню, приходила ли мне тогда в голову мысль о том, что Орфей стал тем самым посредником, который указал на переход от вакханалий к Эросу, от похоти и чистой физиологии (материи) к наслаждениям мыслимым (на основе материи и в материальном мире), к духу... Впрочем, это уже давно бесспорная истина. Но сколько бы ни прошло столетий, множество из нас в зрелом возрасте все также балансируют между отнюдь не духовными страстями. И не все стали последователями Орфея. Все течет, все меняется. И, следуя закону циклического развития, чередуется светлое и темное. Прошло время, и учение Орфея было забыто. Осталась лишь легенда о чарующей музыке, навевающей сладостные сны...

Пифагор

Пифагор был сыном богатого ювелира с острова Самос. Будучи юношей, он определил, что в синтезе трех миров кроется тайна Космоса. Эти три мира - естественный, человеческий и божественный. Он понял их связь и увидел свою жизнь и свое предназначение, и отправился в Египет. Его посвящение длилось двадцать два года. Он прошел через все фазы испытаний. «Наука чисел и искусство воли вот два ключа магии, - говорили жрецы Мемфиса, - они открывают все двери Вселенной». Когда персы завоевали Египет, часть жрецов, а вместе с ними и Пифагор, были переселены в Вавилон. Вавилон в то время был большим городом, населенным множеством людей разных религий и культов. В момент появления там Пифагора в духовной жизни Вавилона соперничали три религии, представляющие учение жрецов Хал-

деи, персидских магов, наследников Зороастра, и некоторые постулаты религии плененных иудеев. Несомненный интерес представляли знания магов. Если египетские жрецы обладали ключами к священным наукам, персидские маги считались более искусными в практическом применении оккультных знаний. Они умели управлять электричеством, изучали силу внушающую, притягивающую и творческую. Впоследствии их заклинания и умения получили название Белой Магии. В Вавилоне Пифагор узнал много тайн и смог сравнить еврейское единобожие, политеизм греков, троичность индусов и дуализм персов. Но все религии были ключами к единой истине. Он пробыл в Вавилоне двенадцать лет, наконец получил свободу и спустя тридцать четыре года вернулся домой, на Самос. Отсюда, забрав мать, он перебирается в Грецию. Обойдя все храмы, он наконец выбирает Дельфийский храм, где пробыл год, передавая свои знания жрецам, и затем перебрался в Кротон, в южную Италию. Здесь он обрел своих учеников, основал школу, которая спустя время изменила многое в сознании его современников. Влияние Пифагора, его известность росли. Со временем при поддержке сената и богатых горожан было выстроено здание, которое фактически стало институтом пифагорейства, первым посвящением мирян в тайны, доступные прежде лишь избранным. Попасть сюда было непросто. Прежде всего нужно было пройти испытания. Сначала провести ночь в пещере, в которой, как гласила молва, появлялись привидения и чудовища. Затем ученика оставляли в пустой келье, давали доску и приказывали найти внутренний смысл одного из пифагорейских символов, например, ответить, «что означает треугольник, вписанный в круг» или «почему додекаэдр, заключенный в сферу, является основной цифрой Вселенной». Когда ученик спустя двенадцать часов выходил из кельи, остальные должны были поднять его на смех, принижая его ответы. В это время Пифагор наблюдал за поведением испытуемого. Если тот терял самообладание, он не проходил испытание.

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

Прошедший испытание в течение двух или даже пяти лет находился в стадии послушничества. Во время уроков он соблюдал полное молчание. Пифагор учил, что нет ничего почетнее звания отца, сравнивал мать с природой, оттого сын должен почитать и отца, и мать своих. Он утверждал, что любовь к родине происходит из любви к матери. Родители же не даются случайно, это закон высшего порядка. А вот друзей нужно выбирать, ибо друг есть наше второе я. Очищение души и тела, гигиена и дисциплина нравов должны были помочь победить страсти. Брак считался священным обрядом. Ученики должны были быть целомудренны. «Уступать чувственности - значит соглашаться на унижение перед самим собой», - говорил Пифагор. Настоящее посвящение начиналось с того момента, когда он приглашал ученика к себе во внутренний двор. Здесь он принимал клятву молчания и начинал посвящать ученика в тайны. Он называл их «математиками» и начинал с учения о цифрах, в котором число рассматривалось не как количественная характеристика, а как существенное и деятельное качество верховной Единицы, Бога, источника мировой гармонии. Он говорил, что Музы - не более как земной образ божественных сил, духовную красоту которых можно созерцать внутри себя. Затем он уводил их в свой мир, в самую суть несотворенного бытия, в Единицу, заключающую в себе всю полноту гармонии. «Ваше собственное существо, ваша душа не представляет ли из себя микрокосм, малую Вселенную? Она полна бурь и несогласий. И задача в том, чтобы осуществить в ней единство гармонии. И лишь тогда Бог проникнет в ваше сознание, и лишь тогда вы разделите Его власть и создадите из вашей воли жертвенник огня, алтарь Весты и трон Юпитера!». Человеческий дух происходит от Бога и он бессмертен, невидим и деятелен. Тело - смертная и пассивная его часть. Душа - эфирное тело, которое дух образует для себя сам. Без души тело было бы инертной массой без жизни. Она обладает формой, сходной с телом, и становится ко-

лесницей, которая увлекает дух в божественные сферы после смерти. То, что происходит в человеке, происходит и на всех планетах, во всех солнечных системах. Закон троичности является главным в учении Пифагора. В своем учении о числах он утверждал, что главные основы содержатся в четырех первых числах, ибо складывая или помножая их между собой, можно найти и все остальные числа. Точно так же и бесконечное разнообразие существ во Вселенной происходит из сочетания трех первичных сил: материи, души и духа. Он придавал большую важность числам семь и десять. Семь, состоя из трех и четырех, означает соединение человека с божеством. Число десять, образуемое от сложения первых четырех чисел, - совершенное число. Наука чисел была вступлением. Далее Пифагор переходит к космогонии. Есть предположение, что он знал, что Земля и планеты вращаются вокруг Солнца. В центре Вселенной, учил он, находится огонь (символ Духа), Солнце лишь отражение. Земля - это круг рождения, телесный мир. Здесь происходит воплощение и развоплощение душ. Видимая Вселенная - переходная форма Мировой Души. Живые же души спускаются от Отца, то есть исходят из высшего Духовного порядка и из предшествующей духовной эволюции (из потухшей солнечной системы). Из этих духовных сил одни бессмертны, и они руководят образованием нового мира, другие же ожидают его рождения в состоянии космического сна, чтобы снова вступить в ряды видимых существ. Четыре элемента - постепенное состояние материи. Земля - плотное, вода - жидкое, воздух - газообразное, огонь невесомое. Расплавленная земля была первоначально окружена газообразной атмосферой. Охлаждаясь, та образовала моря. Растительный и животный мир появляются одновременно. То, что составляет сущность каждого человека, должно было развиваться в течение миллионов лет, переходя через все низшие царства и сохраняя в этих существованиях индивидуальное начало. И чем выше сознание, тем независимее становится душа. Душа минералов и растений связана с землей.

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

Душа животных воплощается в свой вид, не покидая никогда низших слоев, а лишь совершенствуясь. (Возможная эволюция - возникновение нового, более разумного вида.) Человеческая душа возвращается в высшие миры... По эзотерическим преданиям Индии и Египта, отмечает Шюре, индивиды, составляющие нынешнее человечество, начали свое человеческое существование на других планетах, где материя гораздо менее плотная. Тело в то время было прозрачным, а воплощения легкими. Воплощаясь в более плотной материи, человечество утратило духовное сознание, но развило интеллект, разум, волю. Земля - последняя ступень спускания в материю, которое Моисей называл «изгнанием из рая», а Орфей - «падением в подлунный круг». В потусторонней жизни душа сохраняет свою индивидуальность. ...Пифагор считал, что кажущаяся несправедливость судьбы есть наказание за предшествующую жизнь. Преступления в прошлом порождают искупительную жизнь в настоящем, несовершенная - испытания, праведная же - высокое призвание, а высшая - силу творчества. Сам он помнил некоторые из своих прошлых жизней. Душа может подниматься или опускаться в последовательном ряде жизней. Стремление же и желанный итог когда она становится чистым духом, не теряя своей индивидуальности. На этом обучение не заканчивалось. Следующий этап переход от теории к практике, применение знаний в жизни, достижение трех совершенств: постижение истины разумом, праведности в душе, чистоты в теле. Верх достижения - свобода. Но человеческая свобода не существует для тех, кто является рабом своих страстей, кто не верит ни в душу, ни в Бога. Первые живут в рабстве у страстей, вторые - у разума, ограниченного физическим миром. В мире материи и животного начала властвует Судьба. В невидимом мире духа - Провидение. Человечество основанием погружено в мир естественный, а вершинами касается Божественного мира. Свобода - когда человек познает истину и заблуждения и он свободен избирать между Провидением, которое хо-

чет свободного исполнения истины, и Роком, который сам выполняет нарушенный закон справедливости. Зло - то, что влечет человека в мир материи. Добро - что ведет к Божественному закону Духа.

По поводу

Отнесение Пифагора к числу посвященных для меня большая неожиданность. Со школьной скамьи древний ученый в представлении каждого - это прежде всего «Пифагоровы штаны - во все стороны равны», или «сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы». Я даже не мог предположить, что Пифагор - это прежде всего философ, который к тому же первым сформулировал постулаты эзотерического учения. Со многими положениями, изложенными выше, я соглашаюсь без всяких сомнений. Некоторые требуют осмысления. Например, представление о том, что переживает душа, когда возвращается туда, откуда пришла, освободившись от круга рождений. У Шюре это выглядит так: «Но как описать возвращение чистой души в ее собственный мир? Земля исчезла, как сновидение. Новый сон, очаровательное забытье охватывает ее, как ласка. Она не видит ничего, кроме своего окрыленного Руководителя, который уносит ее с быстротой молнии в глубины пространства. Как описать ее пробуждение в долинах эфирного света, без земной атмосферы, где все: горы, цветы, растительность - все изящно, разумно и все звучит? И что сказать об этих лучезарных образах мужчин и женщин, которые окружают ее подобно священной процессии, чтобы посвятить ее в святую мистерию ее новой жизни?.. Что это: боги или богини? Нет, это такие же души, как и она сама; и чудо в том, что все их сокровенные мысли отпечатываются на их лице, нежность, любовь, мудрость просвечивают сквозь их прозрачные тела целой гаммой сияющих красок... Сокровенный свет, в котором она купается, который исходит из нее самой и возвращается к ней в улыбке возлюбленных, этот свет Блаженства, это - Мировая Душа...» Читая эти строки, я не мог не вспомнить «Игру» и свое видение во время написания эссе о зависимости человека от

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

101

удовольствий. Стремление к удовольствию присуще не только телу, но и душе, что подтверждают вышеприведенные строки. Разве не к удовольствиям стремится душа? Другое дело - к каким? Я писал в «Игре» о тех удовольствиях, которые окружают человека в материальном мире, которые соблазняют его. Я не давал им оценки. Хотя очевидно, что в человеке борются светлое и темное, добро и зло (мне нравятся формулировки Пифагора этих понятий). Для кого-то материальные удовольствия становятся главными (и похоже, в нашем мире, во всяком случае в той его части, которая называется цивилизованной, таких на сегодня большинство), для кого-то - вершины познания и веры. Поэтому хочу возразить тем, кто воспринял «Игру» как инструкцию к опущению души. Так ее мог истолковать только человек, душа которого уже внизу... В «Игре» я писал о заведомом неравенстве людей. Не могу не привести здесь ту классификацию, которая соответствовала четырем ступеням пифагорейского посвящения. Различие в людях происходит или от первоначальной сущности индивидуумов, или от ступени достигнутой ими духовной эволюции. У большинства людей воля вызывается преимущественно телесными потребностями. Их можно назвать действующими по инстинкту. Они способны на физические работы, на творческую деятельность разума в пределах физического мира, в области торговли и промышленности и всякой практической деятельности. На второй ступени человеческого развития воля, а следовательно, и сознание, сосредоточены в душевном мире, то есть в области чувствования, воздействующего на интеллект. Люди этой категории действуют под влиянием страсти. Это воины, артисты, литераторы, ученые... Они живут в условных идеях и не поднимаются до чистой идеи, до понимания всеобъемлющего миропонимания. Разум в данном случае служит страстям. Третий, более редкий разряд людей, воля которых сосредотачивается в чистом разуме, освобожденном от влияния страстей и от границ материи. Это люди, действующие под влиянием интеллекта. Из их рядов выходят общественные деятели, крупные поэты, философы и мудрецы (которые,

по Пифагору и Платону, должны управлять человечеством). Страсти у них служат разуму. Высший человеческий идеал, когда к господству разума над душой и над инстинктом добавляется господство воли над всем существом человека. Овладев всеми своими способностями, человек приобретает могущество. Это адепты, великие посвященные, которые содействовали преображению человечества. Они рождаются так редко, что их можно сосчитать в истории человечества. Думаю, весьма любопытная классификация, и каждый, читающий эти строки, может сам определить, где он находится... И еще одна мысль пришла под впечатлением любви к математике мудрых: Истина - это есть бесконечность.

Платон

Платон родился в Афинах. В двадцать семь лет он написал несколько трагедий и был известным поэтом. В это время он впервые услышал Сократа и стал приходить и слушать философа ежедневно. Сократ, сын ваятеля, в отрочестве лепил трех граций, а затем объявил, что хочет работать не над мрамором, а над собственной душой. Что взял Платон у Сократа? Он понял превосходство добра над красотой. После смерти Сократа он отправился путешествовать. В Египте прошел через посвящение Изиды. Он не стал адептом, но достиг третьей ступени, которая дает человеку полную ясность разума и господство над душой и телом. В Южной Италии он приобрел один из манускриптов Пифагора. Возвратившись в Афины, основал школу, названную академией. Он дал обет молчания и поэтому не выступал перед слушателями, но в его диалогах изложено его видение мироздания. Он ставил в них на один уровень идеи Истины, Красоты и Добра. Осуществляя Добро, душа очищается. Она готовится познать Истину. Платон установил категорию Идеала. Идеализм - утверждение божественных истин душою. Идеал есть нравственность, мечта о божественной родине и тоска по ней.

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

103

Посвящение есть действие, познавание, присутствие Истины. Устанавливая категорию Идеала, Платон указал путь спасения для тех, кто не в состоянии в этой жизни достичь прямого посвящения, но мучительно стремится к Истине.

Иисус

Ученики Орфея, Пифагора и Платона отступили перед напором и страстями политиков и толпы. Пришло время общественного и политического растления. «Когда душа тупеет, религия является идолопоклоннической; когда мысль склоняется к материализму, философия падает до скептицизма», - замечает Шюре. Античный мир пал. На смену ему пришла римская волчица, Рим становится центром империи с его вакханалией пороков и торжеством преступлений. Среди покоренных Римом народов один называет себя народом Божиим. Это народ Израиля, истощенный междоусобицами, раздавленный трехсотлетним рабством и все же сохранивший веру. Великая идея, внедренная Моисеем, жила в нем. И сохранили ее пророки. Все эти годы со времен Самуила они передавали знания друг другу. И говорили о Мессии. В течение восьми веков образ Мессии носился над Израилем. «Зло предназначено к самоотрицанию и разрушению, добро же, несмотря на все препятствия, зарождает свет и гармонию, ибо оно - плод Истины», - говорит Шюре. Рим шел к Цезарю, Израиль - к Христу. Иисус родился в Назарете. Он был сыном Мириам (Марии), жены плотника Иосифа. Еще до рождения он был посвящен в пророки глубоким желанием своей матери. «Для души, сходящей с неба, рождение есть смерть», сказал Эмпедокл за пятьсот лет до Рождества Христова. Как бы божествен ни был дух, раз он воплотился, он потеряет на время всякое воспоминание о своем прошлом; раз колесо телесной жизни захватило его, развитие его земного сознания совершается по законам того мира, в котором он воплотился. Чувство единства с Богом в свете любви - вот первое великое откровение Иисуса. Оно сделало его кротким и непреодолимым одновременно.

Лука отмечает, что в двенадцать лет он был «преуспевающим в премудрости и возрасте и любви у Бога и человеков». Религиозное сознание было у него врожденным. Иисус прожил несколько лет у ессеев. Это братство представляло собой последние остатки школ пророков, которые были основаны Самуилом. Они отличались, помимо знаний, образцовой нравственностью, стремились господствовать над своими страстями. Здесь он принял высшее посвящение четвертой ступени - то, которое давалось только в случае высокой пророческой мысли, добровольно принимаемой на себя Посвященным. Миссию определить мог лишь сам пророк, он должен был найти ее внутри себя. В это время Иоанн Креститель проповедовал на берегу Иордана. Он не принадлежал к ессеям, он был народным пророком из рода Иуды. Он проповедовал скорое появление Мессии. Иисус пришел на берег Иордана с несколькими братьямиессеями, которые стали его учениками. Он приблизился к пророку, склонил голову, и когда, получив крещение, поднял ее, их взгляды встретились, и Иоанн спросил: «Не ты ли Мессия?». Иисус ничего не ответил и удалился. Он удалился в пещеру, где ему открылось его будущее. После этого он направился в Галилею, где проповедовал простолюдинам. У него появились многочисленные ученики, от которых он требовал лишь любви и доверия. Он произнес Нагорную проповедь, в которой раскрыл четыре добродетели: силу смирения, сострадание к другим, доброту сердца и жажду справедливости. Затем Иисус проходит Иерусалим, по пути исцеляя людей. Из многочисленных учеников он выбрал апостолов и начал беседовать с ними. В это время фарисеи, считавшиеся защитниками национальной идеи, решили опорочить его. Они верили в ангелов, будущую жизнь, в воскресение, но толковали это иначе, чем Иисус, полагая важным благочестие в ритуалах и церемониях публичных. Как правило, относясь к богатому слою населения и живя в роскоши, они стояли во главе демократической партии. Еще в Галилее началась их борьба с Иисусом. В этот период он объявил о том, что является Мес-

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

105

сией. В ответ на нападки фарисеев, он предсказал несчастье Израиля в будущем. Когда пришла весть о смерти Иоанна Крестителя, Иисус принял ее как зловещее предупреждение. Вместе с апостолами он направился по долине Иордана в языческую Кесарию. Здесь он с апостолами Петром, Иоанном и Иаковом, наиболее близкими учениками, поднялся на гору Фавор. Там произошло то, что называется Преображением. Апостолы видели преображение самого Иисуса, свет, излучаемый им, и две светящиеся фигуры по обеим сторонам... Спустившись с горы, Иисус направился в Иерусалим. Его встречали как Мессию и как Царя израильского одновременно. Здесь, на горе Елеонской, он беседовал с учениками. Затем состоялась Тайная вечеря, где двенадцати апостолам он объявил, что проведет ночь в саду Гефсиманском на Елеонской горе, зная о будущем предательстве Иуды. В саду его и схватили солдаты, опознав по поцелую Иуды, который позже от раскаяния наложил на себя руки. После устроенного израильскими первосвященниками суда и решения Пилата о казни на Голгофе, горе, возвышающейся над Иерусалимом, Иисус был распят. ...Ночью Мария Магдалина, бродившая подле могилы, увидела Учителя, а потом и другие женщины увидели его, услышали его слова. А затем и одиннадцать апостолов увидели Иисуса и услышали: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари». ...Три года спустя молодой фарисей по имени Савл, ненавидящий и преследующий христиан, направлялся в Дамаск. Внезапно по дороге его осиял свет, и он услыхал голос: «Я Иисус, которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна». Его спутники также слышали голос, но никого не видели. Савл поверил в Христа и стал апостолом Павлом, проповедующим христианство среди язычников... «В три дня разрушу храм и в три дня воздвигну его снова», - сказал Иисус своим ученикам. Его Слово и его Жертва положили основу нового храма преображенного человечества.

И в заключение...

Я - христианин. В те времена, когда меня крестили, это не поощрялось властью. Да и храма в городке моего детства не было, лишь развалины, оставшиеся после войны. А потом и их взорвали и возводить новый не стали: было время атеистов. Меня крестили в другом городе, за пятьдесят километров от места жительства, отчасти тайно, и крестика я, естественно, не носил, будучи октябренком, пионером, комсомольцем... И уроков закона Божьего, по понятным причинам, у нас не было. Мы изучали марксизм - как ныне науки, и жили совершенно по другим заповедям, где главным было достижение материального достатка и социального положения. Я богохульствовал. Хорошо помню, как с октябрятским задором дразнил верующую бабку Таню, и, думаю, не зря помню этот на многие годы грех. Потом, когда в студенчестве начал читать книжки серь езные, философские, того же Платона, Фейербаха, Канта, Гегеля (естественно, за пределами учебной программы, в которой было место лишь марксизму-материализму и дарвинизму), что-то стало приоткрываться. Но трудно. Материальный мир вокруг и в прежние годы, а сейчас тем более, агрессивен, старается закрыть духовный. Прежде атеизм вставал воинствующей преградой, нынче - бездуховность и погоня за золотым тельцом. Одним словом, соблазнов было много, а нынче стало еще больше. И для многих они становятся непреодолимой стеной... Признаюсь, начиная читать Шюре, я был другим. Я думал по-другому. Хотя интуитивно догадывался, что не ради производства материальных благ мы приходим в этот мир. Скажем так, я нечто ощущал, но не понимал. Мое воспитание и образование сделали меня способным воспринять логику, но не научили чувствовать мир духовный, невидимый, в котором путеводителем выступает вера. В эту веру надо было поверить. Мне помогла эта книга, краткий конспект которой я пытался изложить и с которой сегодня, в канун нового, 2004 от Рождества Христова года и в канун же православного Рождества, расстаюсь. Постепенно, от очерка к очерку я постигал логику предназначения и места человека.

к р у г ч т е н и я / Виктор Кустов

107

Этим пониманием мне хочется делиться с другими. На одной из лекций студентам я попытался сформулировать, что понял. Например, я никак не мог постичь, почему любовь к Богу и любовь к ближнему своему - самые главные заповеди христианства. И вот, читая очерк о Пифагоре, я это понял. Мне захотелось рассказать об этом. Но нужно было найти форму, понятную человеку, обремененному и угнетенному материальным миром, не имеющему культуры общения с Богом, похожему на меня. И я прибегнул к знакомому каждому понятию любви в более примитивном прочтении, любви к противоположному полу. Я предложил аудитории ответить на вопрос: что заставляет помнить о пережитом, когда от яркой и бурной юношеской любви отделяют десятилетия?.. И они согласились, что со временем мужчину и женщину греет память о возвышенном, светлом и всеобъемлющем чувстве, когда кажется, весь мир подвластен тебе и одновременно благосклонен к тебе, он любит тебя... Такое же светлое и всеобъемлющее, манящее в прошлом ощущение Единения с Духом, Богом есть и у каждой Души. И, находясь в материальном теле, Душа помнит и томится, и любит бывшее Единение... И так же она должна (если не погрязла в суетности материального мира) любить ближнего своего, подобного себе, ибо в каждом человеке (каким бы он ни был, по нравственным или социальным меркам) находится душа, также знающая, но, увы, не всегда помнящая о своем Единении с Богом. И, говоря им об этом, я сам все более веровал в связь каждого из нас с Богом, Вселенским порядком. Я веровал в бессмертие и не соглашался считать человека смертным. Я веровал в предназначение человечества помогать сохранять Мироздание, в котором Земля - лишь маленькая точка, а время жизни человека - кратчайший миг бессмертного существования его Души. То есть моей, находящейся в облике человека, пишущего эти строки. И вашей, прочитавшей их.