Москва: Сергей Зинкевич. Единой фразы ради. Эдуард Багрицкий и Михаил Зенкевич: по одесскому меридиану

К 125-летию Эдуарда Багрицкого

ЕДИНОЙ ФРАЗЫ РАДИ Эдуард Багрицкий и Михаил Зенкевич: по одесскому меридиану

Эдуард Багрицкий. 1920-е

Среди стихотворений Михаила Зенкевича периода Вели - кой Отечественной есть одно достаточно известное (недавно ставшее даже ключом к вопросу популярной российской теле - визионной викторины) – «Южная красавица»; оно посвящено Одессе, создано между августом и октябрём сорок первого, когда город отчаянно отбивался от германско-румынского натиска. Стихи отнюдь не бодряческие: всё повидавший на веку 55-летний автор понимал – защита обречена, очеред- ной бойне не будет края. Но и от расхожей патриотичности было не уйти; впрочем, она отчего-то подкрашена интонацией совершенно интимной, полушёпотной: И ревную её, и зову я, И упрёк понимаю ясней: Почему в эту ночь грозовую Не с красавицей южной, не с ней?

Столь «панисестринское» обращение к Одессе поэта, со свойским перечислением топонимов (Ланжерон, Пуш - кинская…), при отсутствии биографической аргументации, долго озадачивало меня, его самого пристрастного и про - фессионального читателя.

Вожделенную отгадку принесли архивные розыски: установлено, что, окончив в 1905-м саратовскую гимназию, Михаил чуть-чуть (предваряя учёбу в Германии и Санкт-Петербурге) прошколярствовал в одесском Новороссийском университете, что на помпезной Дворянской улице.

Почему же я не знал об этом раньше? Да просто потому, что после Октябрьской революции поэт по загадочной, требующей глубоких объяснений прихоти сам перекроил и затемнил свои гимназические и студенческие вехи. Дело не в том, чтобы стереть именно одесский отрезочек юности. Приняв добро - вольно годом рождения 1891-й (взамен доподлинного 1886-го), он вытеснил «на поля» жизни целую цепь событий, пожертвовав и менее чем полугодовой «одессеей», в свете которой, например, отчётливей про - читывается его дореволюционное стихотворение «Потёмкин» («Всё было так суетно, буднично так…»), где даны – не «по источникам», а по живым впечатлениям либо по свежей молве – детали черноморского матросского мятежа в июне пятого года.

А рыцарем «южной красавицы» Зенкевич всё же остался и вдруг проговорился об этом исподволь во взволнованных строфах военных дней…

Так или иначе, «тайный» одессит явно имел литературное влияние на несколько поколений одесситов патентованных, заявивших о себе в 1910-х и 1920-х; назовём Юрия Олешу, Бориса Бобовича 1 , Марка

Тарловского, Семёна Липкина… Даровитейший из них – Багрицкий – увековечил дань признательности в надписи на дебютном «Юго-западе»: «Михаилу Александровичу Зенкевичу – одному из моих учителей – на память. Э. Багрицкий. 27/III 1928» 2 .

Зенкевич и Багрицкий воистину сплочены не только поэзией – монолитным миронаследованием.

Предположительно, поэты увиделись в 1925-м, когда Багрицкий обосновался в Москве (Зенкевич стал москви - чом в двадцать третьем). Естественно, знакомство пере- росло в тесное приятельство, но, даже регулярно общаясь, работая бок о бок, они неизменно «выкали». Им довелось вести на пару отдел поэзии в «Новом мире», где перед их взорами проворачивались кипы свеженаписанного – и кавказские стихи Асеева, и «очень зелёные, наивные местами» строчки упомянутого Липкина, и вирши не - коего Гука (эпигона Маяковского)… О представленных летом 1931-го Мандельштамом «Москве» и «Фаэтонщике» Зенкевич (с напускной отстранённостью) докладывал «новомирскому» главреду: «Мы оба (я и Багрицкий) на - ходим, что стихи, несмотря на несколько мрачный тон, приемлемы…» 3 .

Встречи – по службе и по дружбе – бессчётны; со - вместные фотоснимки, правда, не выявлены (возможно, снять никто попросту не сподобился). Главное: они не - однократно касались творчества друг друга. Ещё в одес- скую бытность Багрицкий откликнулся в газете «Моряк» на сборник зенкевичевских переложений поэзии Ферди - нанда Фрейлиграта (это подсказка, что Багрицким при- лежно учитывалась и практика Зенкевича-переводчика). Михаил Зенкевич. Москва, 1920-е Весной 1928-го Михаил Александрович отдарился объ - ёмистой рецензией на «Юго-запад». А Багрицкий по-настоящему пособил в 1933-м рецензиями-рекомен- дациями к назревавшему избранному Зенкевича, находившегося в силу своего генезиса на подозрении у тех, кто тогда правил литературой.

Уход Эдуарда отозвался тут же в любящих его сердцах. 19 февраля 1934-го в «Вечерней Москве» мелькнул крошечный реквием (день смерти – 16-е); соавтором Зенкевич взял Владимира Нарбута 4 (как известно, и поэтического побратима Багрицкого, и свояка: их жёнами стали сёстры – Серафима и Лидия Суок). Протомившись почти 85 лет под спудом, текст удо - стоился – всецело неудовлетворительной – перепечатки в давешнем «Собрании сочинений» Нарбута: некоторые строчки искажены до абракадабры, вдобавок заявлено, что произведение ни разу не обнародовалось.

Мемуарный рассказ Зенкевича «В углу за аквари - умами» публиковался дважды – в эпоху предвоенную (в легендарном альманахе «Эдуард Багрицкий» 1936-го) и в эпоху застойную, перекочевав (с добавлением дати - ровки) в 1973-м в том «Эдуард Багрицкий: Воспоминания современников» (подписано к печати 15 июня; Михаил Александрович скончался 14 сентября). Факт создания очерка беспрецедентен: подобных развёрнутых приноше - ний в прозе Зенкевич не делал больше никому из совре- менников-литераторов. Эссе показательно и упоминанием «Ворона» По (взяться за его перевод Зенкевичу предстояло в сороковых), и «классово шаткой» отсылкой к «Фаусту», и красочным пассажем о Бенедиктове (заметим кстати: Ахматова, вовсе не благоговевшая перед Багрицким, в 1939-м ему в унисон нахваливала бедного Бенедиктова 5 ).

Но и за рамками очерка – масса достопамятного и Авантитул книги Э. Багрицкого «Юго-запад» примечательного. Вот – недатированная характерная ку - (М. – Л., 1928) с дарственной надписью луарная записочка Багрицкого к Зенкевичу по поводу их автора М. Зенкевичу от 27 марта 1928 текущих редакторских обязанностей (записки такие рож (Государственный литературный музей, Москва).

дались во множестве): «Дорогой Михаил Александро- вич! Посылаю Вам очень хорошие стихи Б. Уральского и думаю, что они гораздо лучше того говна, которые помещаются <sic> в «Новом Мире». Стишки, вроде Миниховских, ничего, кроме как ущерб и для кассы, и для читателя, не приносят. С товприв<етом>, ЭБ» 6 . Своеобразное развитие этого вердикта – их сверхлако - ничная эпистола в «Литературку»: «Письмо в редакцию. Считая недопустимой по тону статью тов<арища> Суркова, мы солидаризируемся с ним в оценке творче - ства А. Миниха. Эд. Багрицкий, М. Зенкевич» 7 ; поясним: Алексей Сурков аж 17 февраля 1932-го (семью меся - цами раньше) тиснул фельетончик «Продолжение следовать не должно! Огонь по приспособленческой пошлости» (выпад против стихотворцев А. Миниха и Е. Крёкшина); мэтры медленно раскачивались, но всё же отреагировали, скорее всего, нехотя – по казённому долгу (Багрицкий-то ещё и состоял в редакции «ЛГ»). 7 декабря 1933-го подписаны к печати те самые «Избранные стихи» Зенкевича, где Багрицкий значится ответственным редактором; нельзя не заметить, что там (в двух разделах из четырёх) изобильно представлен дооктябрьский Зенкевич, коим некогда пленился юный Эдуард. Жена Зенкевича Александра Николаевна (по прин- ципу: с кем поведёшься) на досуге пописывала рассказики (не публикуя); один из них (доселе не разысканный) – «Поэтесса»; по нашему домашнему преданию, сюжет – быль: приятели-насмешники (среди них – Зенкевич) подослали к Багрицкому под видом «начинающей» рас - фуфыренную, дико тупую девицу со стопкой невесть чьих заведомо дрянных стишков, а Эдуард Георгиевич чистосердечно силился втемяшить что-то в её ветреную головку… Согласно пометам Зенкевича на принадлежавшем ему экземпляре «Последней ночи» (1932), он навестил напоследок Эдуарда 11 февраля 1934-го и, разумеется, Первая публикация рецензии Э. Багрицкого на сборник переводов М. Зенкевича из поэзии Ф. Фрейлиграта (газета «Моряк» (Одесса), 14 декабря 1924) вместе со всеми провожал его 18 февраля. Зенкевич по - ставил подпись под газетным некрологом 8 , участвовал в мемориальных вечерах, начиная с вечера в московском Театре Вахтангова 28 февраля 9 . Михаил Александрович причастен и вспышечной судьбе сына Эдуарда: на рубеже 1941-1942-го оба участвовали в «ледяном походе» из Чистополя (через Казань) в Москву группы вызванных армейским Политуправлением и военкоматом литераторов; через два месяца Сева погиб на фронте; о том, что помнил и знал в этой связи, Зенкевич в шестидесятых написал юному чистопольскому краеведу Г. Муханову…

Что касается этюда «Из воспоминаний о Эдуарде Багрицком» Игоря Поступальского, поэта акме - истической орбиты, умелого переводчика и критика, то он был предъявлен мною кругу интересантов к 120-летию Багрицкого; сдавая материал, я сознавал, что в нём есть неустранимый изъян, так сказать, конструктивный недостаток; речь – не о мелочи, а о фактографической изюминке. Поясню: ко мне по - пали листы, где исполненный на машинке сыроватый текст пестрел авторскими дописками; делая эту работу, Игорь Стефанович был совсем стар, да и его гулаговская десятилетка аукнулась и хроническими страхами, и хроническими хворями: пируэты непослушной авторучки в изломанных Колымой пальцах, чудовищность почерка, местами «слепого». Так вот – именно плывущими каракулями он воспроизвёл адресованную ему надпись на «Юго-западе». Разобрать полдюжины слов (как и ещё ряд фраз) не было ни малейшего шанса, даже при моём богатом графоведческом стаже: другого выхода, кроме пораженче - ского отточия, не оставалось. Но – куда же без мистики – буквально вслед журналу с этой публикацией вышел роскошный иллюстрированный библиофильский синопсис, где я, досадливо изумляясь, увидел фотоизображение не поддавшегося моей расшифровке инскрипта 10 . Принадлежавший Поступальскому