Меж хлебом и небом». О книге Леонида Колганова «Молчание колоколов

Когда любовь устанет от забот, Умрут и понимание и верность. Мы лишь потом поймём несоразмерность Любви и отвоёванных свобод.

И книги всех земных библиотек Не объяснят случившегося с нами: Любовь не измеряется словами, Слова бедны, и короток их век. («Аритмия»)

«Аритмия» напоминает нам о том, что любовь нельзя измерить средствами науки. Отношения муж - чины и женщины «ненаучны», и слава Богу. Должно же быть в мире что-то такое, чего нельзя сосчитать! Виктор Третьяков «ловит» миг, когда начинается полураспад любовных отношений. Влюблённые сначала «не замечают» сердечного разнобоя, пленённые новизной и яркостью чувств. Затем, когда чувства уже не новы, и набегают тучки разлада, они прощают друг другу эти «мелочи» за хороший секс, за радость быть вместе. Но не дай Бог когда-нибудь быту и нелюбимым обязанностям перевесить остатки былой страсти и силу влечения влюблённых друг к другу. Быть беде! Каждый начинает сражаться за личную свободу, и в этой борьбе любовь погибает. Потом, в порыве ностальгии, приходит понимание того, что любовь была «лучше» свободы. Но поздно. Разрушенное уже не склеить усилием воли. Центробежная сила в отношениях победила центростремительную. И труднее всего ответить на вопрос: «Почему?». Ведь никто из влюблённых не стремился разрушить отношения специально, нарочно. О том, почему разбегаются сердца, написаны тысячи томов. И всё равно – то, что можно объяснить словами, сущностно и мистически – необъяснимо. Физикой и математикой лирику не объяснишь. Тому, от кого ушла любовь, остаётся лишь метафизика: самые общие соображения о победе, нечаянно приведшей к поражению.

В стихах Третьякова звучит порой невероятная мощь: «Вам звонят от Бога, / Запишите номер. / Погоди немного – / Я ж ещё не помер! / Дай мне это царство/ Выпить до конца… / Жалко, нет лекарства / Супротив свинца» («Вам звонят от Бога»). И мне, откровенно говоря, бывает жалко, что стихи Виктора плохо интегрированы в современную поэзию, оставаясь «текстами песен». У поэта есть уникальная фишка, затмевающая даже отличное владение языком, формой и рифмой. Это – способность глубоко понимать вещи, которые волнуют всех без исключения людей. И – умение делиться этим пониманием. Есть человеческие судьбы, спасённые (нечаянно!) его стихами и песнями. Многие ли могут похвастать такой «обратной перспекти - вой» своего творчества?

«МЕЖ ХЛЕБОМ И НЕБОМ» (Леонид Колганов, Молчание колоколов. Книга стихов. 2015 – 2019. –М., «Оптима-Пресс», Издательство «Летний Сад», 2020)

Леонид Колганов – явление в русской поэзии. Поэт-романтик, мистик, он всегда был «по ту сторону» столбовых тенденций и направлений современного искусства. Раздираемый вечной тоской по прекрасному, он постоянно находился в состоянии непокоя. Парфён Рогожин, но только интеллигентской закваски.

Из горящего круга Брошусь я в Иордань, И безмолвная ругань Не покинет гортань.

Я рыдаю обвально, Мой провал – смех и грех, Словно голую тайну Обнажаю при всех.

Читая стихи Колганова, особенно ясно замечаешь, что мир – это, перефразируя Шопенгауэра, «моё представление». Поэзия Леонида одинаково яростна и в бурлящей России, и в относительно спокойном вне перманентной войны с арабами Израиле. Через всю лирику Леонида проходит мотив трагической раздвоенности души, «заблудившейся» между добром и злом. При этом сами понятия добра и зла у поэта достаточно произвольны. Он, подобно Достоевскому, ощущал себя «полем битвы» разнородных стихий

225 и вкладывал в это этический смысл. Этнический еврей, Леонид был по духу одним из самых «русских» поэтов. Он любил Россию истово, пассионарно, как небесную Родину, как своё второе «Я».

Как реки в водную Стихию, Наперекор самой судьбе, Мы все вольёмся в ту Россию, Которую несём в себе!

Лирика Колганова не вписывается ни в какие стандарты. И, вместе с тем, она настолько самобытна, что его строки можно распознать среди тысяч других. Леонид был автором очень плодовитым. И его итоговая, посмертная книга на самом деле вовсе не итоговая. Это просто избранные неизданные стихи последних четырёх лет жизни. Но таких стихов набралось на три сотни страниц. Поэтому книга по - лучилась увесистой и полнокровной. Стихи Колганова очень активны, экспрессивны, это тектоника не застывшей ещё земной коры. Глаголы играют в такой поэтике первостепенную роль. Поэт «выжигает глаголом» и в прямом, и в переносном смысле, по-пушкински. И сама его Вселенная – незастывшая магма действующего вулкана. Иногда это просто эмоции, раздуваемые ветром подсознания.

Обида, загнанная внутрь, В глубь самую подкорки, Всплывёт среди песчаных бурь, С тоской пустынно-горькой!

Затем рванёт – когда? Бог весть! –Как ржавая граната, Взорвав палату номер шесть И Царскую палату!

Да, поэзия часто произрастает из обид, из несогласия, из желания сказать одному тебе понятную правду. У Леонида Колганова это ещё и «венецианская» карнавальность действа, которое происходит в сердце поэта. Импульсивность творца, многократно усиленная лирическим талантом, разбила не одно женское сердце.

Поэзия Колганова – подчёркнуто «громкая». Не стадионная, как у шестидесятников, но тоже «с декла - мацией», поэзия с голоса. Откройте любое стихотворение – и вы убедитесь, что эти тексты по количеству восклицательных знаков и тире не уступят, пожалуй, даже стихам Цветаевой. Это та стихия, которая не мыслит себя без рифмы, без законченности мысли. Если брать его стилистику в целом, у меня скла - дывается впечатление, что в ней соединились «нестолбовые» дороги русской поэзии. Неистовость – это, безусловно, от Леонида Губанова, чьим учеником считал себя сам Колганов. Но мне слышатся в его ли - рике и Фёдор Сологуб («Навьи чары»), и Игорь Северянин («Громокипящий кубок»). Это «фаустианская» ветвь поэзии. «Большой Взрыв», Стожары, Тунгусский метеорит – темы стихов Леонида соответствуют состоянию души. Если Ходасевич шёл «путём зерна», то Колганов – «путём огня». Ещё один аспект тра - гической раздвоенности души поэта – диссонанс между любовью небесной и земной.

МЕЖ ХЛЕБОМ И НЕБОМ

Есть женщина – небо, Есть женщина – поле, Но – с первой ты не был, С другою на воле, –

Был в полюшке-поле… А в небушке-небе –В земной плотской доле Ты не был! Ты не был!

Но женщина-небо и женщина-поле, Как полюса два, – в тебе волей-неволей!

Жена твоя – поле! А небо – без места! Завис между ними, качаясь отвесно!

Один – между ними – ни много, ни мало, Меж небом и хлебом, как странник Шагала! Всю жизнь, как подвешенный, будешь двоиться: То – в поле томиться! То – небу молиться!

Даже тогда, когда громкую поэзию начали оттеснять постмодернисты, Леонид Колганов не отказал - ся от своего привычного стиля. Экзистенциальная философия, бушующая в его стихах, рассматривает мир как постоянную борьбу непримиримых начал. Поэт находил эти начала и в себе. А от привычного для черни «счастья» начинал тосковать. Смерть его была во многом случайной и застала в расцвете сил и таланта. На могиле Колганова в Кирьят-Гате написано «великий поэт».

Я был хорошо знаком с Леонидом при его жизни. Он умел дружить, приглашал меня к себе в Израиль. Безусловно, я не входил в «первый круг» его друзей. Вот имена его ближайших сподвижников: Александр Асманов, Сергей Касьянов, Александр Климов-Южин, Анна Гедымин Сергей Каратов, Андрей Шацков, Наталья Богатова, Вячеслав Ананьев, Евгений Минин… «Молчание колоколов» показывает, насколько сильно любили Леонида его старинные друзья. Они написали о нём прекрасные воспоминания, которые идут после стихов, в конце книги. «Последний постсмогист» – так сказал о нём Климов-Южин. Трудно переоценить и роль вдовы поэта Валентины Бендерской. Друзья торопились выпустить книгу к годов - щине его безвременного ухода. Со страниц «Молчания колоколов» живой Колганов, которого мы ласково между собой называли «Лёнечкой», словно бы призывает нас не мельтешить, оставаться неравнодушными и верными «гамбургскому счёту».

Во мгле горит Божественное слово: Всему живущему идти путём огня!