Седьмое небо Виктора Третьякова. О книге «100 песен от А до Я

Рецензии Бессмертья, может быть, залог», – писал Пушкин. И человек с удовольствием идёт навстречу опасности.

По фактам биографии можно подумать, что Константин Арсенис – настоящий авантюрист. Его судьба воспринимается как абсолютный сюр, нечто невероятное, как постоянная ходьба по лезвию ножа. Но вряд ли художник был авантюристом. Наталья Гринберг показывает, что зигзаги его био - графии внутренне обусловлены. Там нет ничего нарочитого, притянутого за уши. Просто время было неустойчивое. Как и сейчас. В условиях неочевидности человеком часто управляют эмоции. Любовь или родина – мучительно выбирает Константин Арсенис. И он выбирает родину. Но, если бы любовь пере - жигалась в этот момент острее, вполне мог выбрать и любовь. Наши эмоциональные состояния и определяют часто судьбу. Жизнь художника Арсениса оказалась длинной, по человеческим меркам почти бесконечной. Это словно бы матрёшка, в которую выставлено ещё несколько матрешек. Бесконечное полотно фресок жизни. При сложной обстановке в стране и в мире человек бесприютен как в эмиграции, так и на родине. Судьба эмигранта прочувствована Натальей как нельзя лучше: она сама – эмигрант, знает, почём фунт лиха.

Константин Арсенис и Эва спорят между собой о строительстве справедливого общества. Оправ - дывает ли благородная цель неугодные средства? Зачем уничтожать лучших людей? Какое общество можно построить, ликвидировав лучших? Проблематика пьесы такова, что полнее раскрывается именно в диалогах, как у Платона, а Наталья Гринберг умеет подать тему через диалог – остроумный, искрящийся юмором и радостью общения. У неё есть дар с помощью диалогов создавать глубину повествования. Я думаю, что пьеса Гринберг очень актуальна сейчас, во времена разгула цветных революций и гражданских протестов в разных странах. Всё возвращается, только уже под другими именами. Это и есть знаменитое «вечное возвращение», о котором говорил Заратустра. На диалогах Натальи Гринберг читатели могут поучиться мыслить о глубоком. Умные пьесы нужны так же, как и умные читатели. Ведь истина не может быть членом партии!

СЕДЬМОЕ НЕБО ВИКТОРА ТРЕТЬЯКОВА (Виктор Третьяков, «100 песен от А до Я». – М.: «Монолог», 2020)

«Чистые» поэты по-прежнему чуть свысока поглядывают на бардов. Дескать, «ты помогаешь своим сти - хам голосом и музыкой, а это – нечестно. Мы так не договаривались. А без музыки ты что-нибудь можешь вообще?». Но вдруг выясняется, что дело не в жанре, а в глубине и точности мышления, а они на высоте у единиц. Независимо от того, в каком жанре работает человек. Виктор Третьяков – один из немногих современных бардов, чьи песенные тексты – настоящие стихи. Он – наследник по прямой Вертинского, Окуджавы, Высоцкого. Секрет успеха песен Третьякова ещё и в том, что он пишет просто, но глубоко. О самых сокровенных своих переживаниях мы судим порой тривиально и поверхностно. На мой взгляд, духовность и состоит в том, чтобы не быть поверхностным в своих суждениях. И, конечно, очень важна в искусстве острота переживаний. И вот она у Третьякова – всегда на высоте. Как и Высоцкий, Третьяков активно переосмысливает в своих произведениях идиоматические выражения, вплоть до построения на базе русских идиом собственных космогонических концепций.

Можно в точности знать, или верить слепо, Можно это считать вымыслом простым, Но, где-то там, наверху, есть Седьмое Небо, Расположенное сразу над Шестым.

Это Небо Господь создал для влюблённых (Создавать и любить – Божье ремесло), Чтоб летали под Ним стаи окрылённых На одной высоте, да крыло в крыло.

Впрочем, жизнь – это жизнь… вы не стали ближе, Так и не был, увы, найден компромисс: Кто-то не захотел подниматься выше, Или, наоборот, опуститься вниз.

С «позолоченных» слов слезла позолота, Каждый сам по себе по Небу летит: Каждый выбрал свою высоту полёта, И, вроде Небо одно, а разный сверху вид.

Рецензии И ты однажды поймёшь: ну, как же всё нелепо, Ты же всю свою жизнь не его ждала… А он твоё со своим перепутал Небо, А ты видела всё, и… не прогнала!

«Ой, я на седьмом небе от счастья!» – говорим мы и даже не подозреваем, что в авторской мифологии Виктора Третьякова седьмое небо – это ещё не предел человеческого счастья. Потому как некоторым, чтобы попасть на это самое седьмое небо, приходится… спускаться вниз! Виктор Третьяков выгодно отличается от многих поэтов тем, что, кажется, прошёл в личной жизни все круги ада и рая. И мерилом любви для него является сам Бог. Почему именно Бог? Вовсе не потому, что «Бог есть любовь». Бог един, в трёх ипостасях, а человек мучительно ищет это же единство, но только в двух лицах. «Они упали в любовь» – так пишет Третьяков, опровергая расхожее мнение о том, что влюблённые не падают, а «вос- паряют». Подобно Льву Толстому, Виктор Третьяков приравнивает любовь к Богу. Но, если Толстой говорит о духовной любви, то Третьяков в песнях, посвящённых любви к женщине, конечно, имеет в виду любовь душевную и телесную. «Причём же здесь тогда Бог?» – резонно спросите Вы. А при том, что Бог выступает мерилом, эталоном… любви вообще. Вера в настоящую любовь на одном уровне со - ответствует вере в Бога ступенькой выше, причём, по мнению Третьякова, всё это страшно между собой взаимосвязано: «Если нет Любви на свете, значит, Бога нету тоже!». Вот в чём, оказывается, «окаянность» поэта, вот в чём фрондирует он с церковью. Ведь любой проповедник популярно объяснит человеку, что Бог не даёт человеку земной любви, потому что хочет испытать его дух. В такой точке зрения много мудрости, но, к сожалению, мало поэзии. Поэт хочет всё и сразу. Он готов за любовь заплатить своей жизнью, а не трусливо ждать, пока он станет «достойным» женской любви. Он считает, и считает впол - не справедливо, что изначально достоин, безо всяких предварительных условий. Ведь мы с вами пока ещё в этом мире, и человеческое в нас зачастую превалирует над вечным. Поэтому «падение в любовь» у Третьякова прочитывается ещё и как участь падших ангелов.

Конечно же, Виктор Третьяков пишет не только о любви. Его музыкально-поэтическая палитра ще - дра и разнообразна. Однако тема любви для любого художника – это как жизнь в жизни, как искусство в искусстве. Это как раз та общечеловеческая тема, которая интересна всем без исключения. Чем больше коллизий в личной жизни испытывает художник, тем интереснее его любовная лирика. Параллельно с love story, мы узнаём кое-что и о личностном начале поэта. Наверное, любовь – одно из тех глубоких состояний человека, когда жизнь в нём впервые встречается и знакомится со смертью. И глубоко потрясает песня Третьякова «Самоубийца» – о трагическом исходе любви, о полёте влюблённой девушки на свида - ние со смертью. Третьяков в этой песне использует своё ноу-хау – в одной песне он соединяет спокойное и отчаянное переживание героем одного и того же события. Если отвлечься от трагичности ситуации, летящий человек – это почти Икар, это очень красиво, особенно если учесть, что летит он без крыльев! Часто в своих песнях Виктор использует простой, но очень действенный приём вокального крещендо: вот он просто «разговаривает», почти шепчет, и вдруг незаметно этот шёпот переходит в крик – и так же незаметно стихает. В этом – большое преимущество песни перед стихотворением. А Третьякову для созда - ния атмосферы драматизма и трагический сюжет не всегда нужен. Вспоминается его «Колыбельная», тема невозвратности «золотых» мгновений детства. Вроде бы ничего в песне не происходит, а мурашки бегают по коже от осознания того, что детство осталось потерянным раем воспоминаний взрослого человека. И опять – всё тот же резкий переход в песне с доверительного шёпота на крик человека, потерявшего что-то очень важное в жизни… И – вот парадокс – меня не покидает ощущение, что «Колыбельная» Третьякова в чём-то даже трагичнее песни о разбившейся насмерть молодой девушке.

«Песни до А до Я» дают нам широкое представление о творчестве поэта. В книге есть самые разные стихи, но по большому счёту, это энциклопедия любви.

Любовь не измеряется ничем: Ни временем, ни клятвами любыми… Когда друг другом мы любимы были, Свершалось волшебство, а между тем,

Не вдумываясь в правила игры, Мы сами стали страсти палачами: Любовь не измеряется ночами, Ночами всё прощают… до поры.