В поисках события / Эссе

|

В поисках «события»

|

Ася Вайнберг

МАРШ

2

«Чтобы закрепить бесконечное, очертить его границы, - общежитие прибегло к одному закону условности, и потому жизнь принимает вид исключительно условный и напоминает собою великую детскую, в которой дети играют во всевозможные игры с представляемыми условностями, переживая действительность, - строят башни, замки, крепости, города, потом разоряют, потом опять строят; родители считают этот факт безсмыслием, но забывают только то, что детское безсмыслие результат взрослого безсмыслия.»

[1] - Малевич, «Бог не скинут», гл.3, с.3.

3

0. Среди людей, создавших мир, в котором мы живем, есть двое, имеющие между собой не очень много общего, но живших в Европе, хоть и в разных местах, имевших отношение к разным, но христианским традициям, и одному времени - началу ХХ-го века. В 1952 году один из них, философ, Мартин Хайдеггер, выступил с докладом «Строить, обитать, мыслить», в котором, не смотря на неочевидность сравнения, чувствуется что-то такое же, что есть в тексте 1920 года второго из них, в большей степени художника, Казимира Малевича, «Бог не скинут. Искусство, Церковь, Фабрика». Это что-то, в свою очередь, чувствуется чрезвычайно важным. «Бог не скинут» Малевича - это теософкий манифест Нового, обновленного революцией как 1917 года так и технической, мира. Это его предельно субъективная если не религия, то мистика, разъясняющая, как жить в мире, в котором «Бог умер». В то время как Хайдеггер в «Строить, обитать, мыслить» будто бы отвечает, если не ему, то стремительным радикальным переменам, которые воспевает Малевич. Даже не совсем отвечает, а противодействует. Его пугает разрушение традиционной культуры, и он спускается к ее истокам, чтобы проповедовать человечеству, что нам нечего противопоставить древнему порядку, и отвергая его, человек на самом деле не живет. Следующий текст является попыткой прочувствования и продумывания того, что сквозь этих двух людей, и не только них, пронизывает насквозь ХХ-й век. Что есть то общее, что связывает эти две проповеди между собой? Что послужило «событием», реакцией на которое становятся тексты Малевича и Хайдеггера? И одновременно этот текст являет собой процесс понимания и рас-следования того, в каком мире мы живем, строим, обитаем, мыслим.

4

1. Проповедь. Каждый из них действительно проповедует. Каждый из них пишет свою философию как верование. Тексты их мистически осмысляют бытие и Бога, не подвергая сомнению его существование, являясь при этом обращенными к человечеству в связи с конкретным историческим «событием». Бог их обоих - это какой-то архаичный, языческий Бог-мир, Бог-природа, Бог-Четверица, и одновременно традиционное христианское Совершенство, Абсолют, Единство, который в то же время - предел, выставленный себе человечеством в стремлении к прогрессу. Можно упомянуть об их отношении к традиционной религиозной традиции , о Хайдеггере, как воспитаннике католической школы, о Малевиче, как обитателе одновременно православной (по месту жизни и рождения) и католической (по польской семье, в которой родился и вырос, по религии, в которой венчался и крестил своих детей) христианской традиции, и возможно, в какой-то степени также и буддистской. Их концепции Бога, несмотря на ощущение проскальзывающего язычества, вполне традиционны, и несмотря на, казалось бы, радикальность Малевича, различие между ними небольшое. Бог Хайдеггера недостижим - «на Земле, значит в то же время и «под Небом», - он заведомо над, и осуществлять свое существование в Боге, можно только пребывая в вещах, в предметном мире, в Четверице, в быту. Так Хайдеггер держится классической традиции. Для Малевича, то, что раньше было Богом становится «ничто», Бог сам становится ничто, беспредметностью, совершенством, не знающим мысли. Теоретически, человек может его достигнуть, но он боится Ничто - ничего не делать, боится не мыслить, поэтому в «производстве совершенств остается стремиться» ему к Богу. И, если можно сказать, что Хайдеггер жрец, то Малевич - мессия. «В публичной лекции на закрытии выставки «0,10» Малевич назвал [черный] квадрат, свое второе идеальное «я», «живым царственным младенцем, дитем четвертого измерения и восставшим Христом» - [7] А философия Малевича, в свою очередь, - его субъективный взгляд художника: он пишет «считаю», он пишет «я разумею». Но если следовать его заветам, то ведь в идеале нужно ничего не делать, не создавать, не складывать слова в предложения и уж тем более в манифесты, и лучше ничего совсем не говорить и не мыслить. Почему же тогда он сам первый, кто противоречит своим словам? Это можно объяснить только тем, что он приносит себя в жертву во имя нового человека, он - словно мессия христианской традиции.

Смерть. И подобно традиционным религиозным учениям их Бог идет неотрывно от смерти. От понятий смерти и бессмертия.

5

Как пишет Екатерина Андреева: «Сознание самого художника [Малевича] находит в беспредметности равную себе картину мироздания: картину снявшей конечность отдельного существования и так победившей смерть бесконечно изменяющейся Вселенной». Малевич обращает внимание даже не на феномен смерти, а видит в своей философии преображение человека и человеческого творчества в «иную духовную и материальную реальность». Смерть в мире Малевича - часть порядка материально мира, несовершенного по сравнению с беспредметным ничто. В жизни, какой он ее видел, - постоянно меняющейся динамичной вселенной, смысл - в движении в бесконечность, а авангардизм, в свою очередь «понимался как путь к бессмертию». Для Хайдеггера же истинный мир - мир вещей, материальный мир. И в нем смерть - высший порядок. Поэтому круг жизни и смерти, когда он пишет о «пути движения поколений сквозь время под одной крышей», чувствуется как благодатная данность, связывающая бытие воедино.

Язык. Они оба ищут архаичного, первого смысла. И так или иначе можно говорить об использовании ими в этих поисках, как инструмента, языка, поскольку, «язык есть дом бытия». Вероятно, нельзя напрямую сказать, что Малевич пользуется им в той же степени, что и Хайдеггер. Супрематизм, конечно, и сам имеет амбиции освобождать все, в том числе и слово, от «формы натуры». Но в кругах поэтов - авангардистов происходят созвучные абстрактному пути современного искусства процессы - в поэзии к языку обращаются как бессмысленному, бес-предметному, как к акту явления, раскладывая его на звуки, извлекают из него архаичные заклинания. А Хайдеггер в своей охранительно консервативной позиции, не отступает от классической логики старого мира - его интересуют смыслы слов, потерянные во времени, их связи между собой, являющие истинные значения несокрытого, ведь в языке хранится истинный смысл вещей.

Предметность мира. У Малевича двойственность человека воплощается в его взаимоотношении с предметностью мира. Воплощение в вещах, с одной стороны, способ приблизиться к совершенству, к Богу, ибо «только творя совершеннейшие орудие <человек> познает или разрушает тайну...»[1-с.10]. «Мысль его напряжена и первым словом на устах его есть слово совершенство или практичность вещи в преодалениях вопросов его жизни, а так как совершенство - Бог, то первое слово его всегда будет Бог», [1-с.10] и способ воплотиться в действительность - и так рационализировать, покорить окружающий людей хаос, природу, которая одновременно по Малевичу является материальной массой «...одно из предположений его [человека], заключающееся в надежде вещью победить вещь или действительность победить обращением его в нечто физическое, осязаемое - «вещь, орудие».

[2-с.200] 6

С другой стороны, материальность - вещественность - всегда низшая ступень по отношению к беспредметности природы и Бога. Но человек не готов приблизиться к Богу, и не делать ничего и быть ничто, его это страшит, и он постоянно спасается в мире вещей, но «к абсолютной мысли движется человечество через свои производства (хотя видит в нем простые предметы потребления).». [1-с.12] Пребывание при вещах для Хайдеггера же это единственное истинное бытие. «Пребывание при вещах - единственно возможный способ единого осуществления человеческого пребывания в Четверице.»[4-с.326] Вещь собирает в себе Четверицу мира, она обнаруживает собой мир. По Хайдеггерау человеку невозможно, даже гипотетически, преодолеть вещественный мир, как это предполагает Малевич. Пербывание при вещах - пребывание в пространстве и времени. «Пространство - это не внешний предмет, но и не внутренне переживание» [4-с.331] - и мистика Хайдеггера проявляется по отношению к пространству - он объединяет бытие материальное в одно с мысленным, субъектным: «Я никогда не бываю только здесь, как вот это замкнутое тело, напротив, я нахожусь уже и там, то есть уже преодолев пространство, и только так я могу через него пройти». [4-с.331]

Архитектура. К 1920 году, вокруг Малевича складывается группа УНОВИС (Утвердители Нового Искусства), в которую входит и Лисицкий, под влиянием которого начались его первые опыты в области архитектуры. Это был тот период, когда он практически не создавал картин, а сосредоточился на написании теоретических работ. Архитектурные работы Малевича - архитектоны - не знающие утилитарности модели форм, существующих только в пространстве эстетики. «..с первого положения задача архитектуры как бы кажется утилитарною, но это только кажется, оттого, что архитектурному искусству навязана утилитарная задача; <архитектура же, по сути> доведена до абсолютного совершенства, она обращает явления в «вечную красоту» как «вечный мир», и поэтому она никогда не может быть утилитарной, <приспособленной> для повседневной жизни. Утилитаризм не ее идеология, в ней нет больше идей, она беспредметна, и если в ней поселится практическая идеология, то только временно и высыпется как червь». [2-с.205] Малевич отрицает утилитаризм, наличие функции архитектуры, видит в ней какую-то космическую гармонию, красоту, проявление мира. Его архитектура - искусство, это красота, через которую надмирный дух посещает человека. «...произведения искусства - это не орудия для преодоления (мира), это мир, победивший сознательную орудийность представлений. Поэтому для искусства вся природа не есть враждебна, ни горы, ни обрывы, ни леса ... не являются препятствиями, это все для художника есть вечная красота...Тогда как для утилитаризма все враждебно..» [2-с.216] 7

Архитектура Хайдеггера - физическое воплощение высшего порядка жизни человека, который для него заключается в повседневном. Архитектура Хайдеггера - это идея жилища. Вероятно, можно сказать, что это архитектура утилитарности, потому что она живет жизнью человека и так воплощает космическую гармонию. Это то, что Малевич пренебрежительно назвал бы харчелогией. Архитектура Хайдеггера - это вещи, которые являются местами и так учреждают пространства, это вещи, через которые человек существует в Четверице, через которую осмыслено отношение между человеком и пространством. Разница этих двух «архитектур» вытекает из разницы их представлений о предметном мире. Архитектура Малевича - принадлежность как будто бы промежуточного варианта между двумя возможными воплощениями в действительности (предметности и беспредметности) - архитектура как бы учит человека и вещи стремиться в беспредметность, к совершенству, к Богу. У Хайдеггера архитектура, строительство - это заведомая утилитарность, но в ней он и видит высший божественный порядок. Смысл архитектуры, и они оба понимают его одинаково - соответствовать гармонии мира. Просто у Хайдеггера эта гармония лежит в природе вещественного, у Малевича же в космических ритмах беспредметного. Как бы не были они различны между собой, они «сходятся» в том, что архитектура - это так или иначе стремление к Богу, так или иначе понимаемому.

-

До сих пор, все написанное было перечислением относительно формальных, объединяющих двух философов качеств, качеств, которые еще напомнят о себе в дальнейшем размышлении. Можно подвести итог под их сравнением, используя отрывок из книги Екатерины Андреевой «Все и ничто», но имея смелость заменить имя Мережковского на Хайдеггера: Хайдеггера « ... и Малевича объединяет настойчивый поиск новых духовных оснований бытия, которые могут противостоять разрушительным последствиям прогресса. Но если [Хайдеггер] надеется спасти старое, Малевич априори считает охранительную позицию проигранной и выбирает радикальный отказ от любых художественных и вообще культурных традиций, что не отменяет в этом отказе переосмыслить духовные поиски своего времени» - [7] Это вовсе не говорит о преимуществе одного перед другим, новатора перед консерватором, как хочется по началу это интерпретировать, или наоборот, но просто обозначает два естественных полюса человеческой реакции, через позиции которых автор пытается осмыслить для себя происходившее в ХХ веке и происходящее сейчас.

8

2. На мой взгляд, самым важным качеством, объединяющим эти два текста, является понимание того, что тогда между собой были неотделимы два вопроса «что такое существование, бытие?» и «что такое архитектура, строительство?». «Что такое архитектура? Отвечая на этот вопрос, думаю, что жизнь человека состоит из...» [3-с.273] - так начинает свою рукопись «Архитектура как степень наибольшего освобождения человека от веса» Малевич. Также и Хайдеггер, утверждая, что «строить значит обитать» задает прежде вопрос «В чем же состоит сущность обитания?». Потому что архитектура - это ордер, это определенный порядок, в том смысле, насколько в ней «застывает» образ жизни и насколько она определяет его сама. Вероятно, поэтому в стремлении осмыслить бытие и порядок существования, особенно во время кризиса традиционных представлений, важным оказывается мыслить с ней в связке тем или иным способом. Они оба ищут душу в новом времени, ищут ее в единственном неподвергшемся сомнению - физическом присутствии человека в действительности, в архитектуре. Они пытаются раскрыть, пользуясь терминологией Сартра, феномен бытия через бытие феноменов. «Душу передайте» - вот вопль всего общества» - пишет Малевич. Существует ли душа в новом современном мире и какое ее в нем место? «форма явлений не является произведением души или является самой душой» - [3-с.277] И почему еще вопрос о существовании и «архитектуре» неотделим для них от понятия «ничто»? Почему вообще «ничто» в первой половине ХХ века вдруг обнаруживает себя как такая важная категория? Связано ли это с тем, что множество мировоззрений в это время вдруг обнаружили свою если не бессмысленность, то неуместность? Это происходит в связи с техническим прогрессом/промышленной революцией, обессмыслившей так много аспектов традиционного уклада жизни? Одна сторона жизни, вырвавшаяся вдруг сильно вперед потянула за собой остальные и последовало столько революций: от политических, культурных до сексуальных? Человек вдруг обнаруживает себя в море волнующихся идей, часто противных его понимаю жизни. Вероятно, симптом этого - появление идеологии как понятия и стольких появление многих разных идеологий, политических в основном, предлагающих ему помощь в осмыслении окружающего хаоса. То же делают Малевич и Хайдеггер. Как бы мне не хотелось написать, что можно выбрать одно из двух: осмыслить-принять хаос, либо осмыслитьпобедить его. И что один из них является примером первого, другой второго. Но в действительности оба из них хаос «побеждают»: Малевич агитирует «превращать хаотичную природу в гармонию», также как и Хайдеггер настаивает на соблюдении векового порядка. Этот поиск души - это ведь эйдетическая редукция. Переход от сущего к феномену бытия. От феномена к его сущности. Так что же становится вдруг ясно? «Я мыслю, следовательно, я существую» - звучит звучит уже не убедительно? Или же в мире массового сознания оно 9

уже недостаточно? Или же единственным убедительным подтверждением существования могут теперь служить только физические проявления существования человека, воплощение в вещах, в вещественном мире физический ответ, равный единственной оставшейся объективной действительности - физической? Поэтому теперь убедительно звучит только «я строю, следовательно, я существую». Видимо, единственной объективной реальностью становится материальная. Теперь «бытие явления есть его явление». Значит ли это, что архитектура становится тем, чем была философия? Точнее, нет, не так. Становится ли архитектура подстрочником бытия в большей степени, чем философия? И занимает ли архитектура начиная с ХХ века особое место по сравнению с предыдущим временами (для идеологии и понимания)? По крайней мере, на этот вопрос можно уже ответить утвердительно. Архитектура сильно изменилась в ХХ веке. Она стала часто меняться, и стиль больше не был вопросом 200-300 лет, но 10-30. Помимо того, что с памятника архитектуры легко считать время, в которое он построен, вплоть до десятилетия, легко можно понять и принадлежность его к той или иной идеологии и политическому строю. Вот явное подтверждение наступившего нового порядка, нового бытия.

Теперь считаю необходимым перейти к довольно грубым обобщениям. Что происходило с архитектурой до ХХ века? Она менялась, но не был ли это вопрос скорее настроений? Коробка более-менее оставалась прежней, менялся декор. Исключительно декор отражал переход от богоустремленных Средних веков к человекоцентричному Возрождению. В то время как настоящие революции происходили в умах и на страницах философских текстов. Сегодня изменения оказываются на общежитие масс не «изнутри», не напрямую по крайне мере, но снаружи от технологий. Вышла ли за последние 20 лет хоть одна книга / идея в традиционном понимании, изменившая мир настолько же, насколько айфон? Я чувствую, что пример ужасно грубый. Лучше совсем не так, лучше по-другому. Не была ли, например, жилая единица Ле Корбюзье в большей степени демонстрацией нового принципа жизни (повлиявшей в том числе фундаментальным образом), чем самая радикальная новая философия? Я совсем не хочу свести весь происходивший сложный процесс к противостоянию философии и архитектуры. Хочу только отметить, что можно уже сказать, что в отношении архитектуры и философии изменились отношения в условной иерархии, и изменение это, в свою очередь, говорит что-то о изменившемся взаимоотношении материального и метафизического (мыслимого) миров в культуре нового времени. Вернувшись к архитектуре, можно сказать, вероятно главное, что изменилось - это форма, которая перестала быть всегда просто декорированной коробкой. Ощущение человеком возможности формообразование - прозрение на существование физического материального мира, как глины, из которой можно сделать что угодно.

10

Вероятно, это же и имел ввиду Малевич, презрев в архитектуре все, кроме скульптурности формы. Нет, нет, все не правда. Или, по крайней мере, не совсем правда. А как же марксизм? Коммунизм? Национал-социализм? Впрочем, ведь это не философии в подлинном смысле. Это идеология, политика. А политика и архитектура в ХХ веке - части одного механизма. Но чем все же отличается философия от политики, ведь и до ХХ века было много разных -измов и политик? Но постановка вопроса о различии этих двух понятий, мне чувствуется, требует отдельного эссе. Все же если попытаться хотя бы в общем ответить на этот вопрос, то можно сказать, что политика прямым образом [стремится] оказывает влияние на мир материальный, физический, на способ обитания человека. Как пишет Ханна Арендт: «политическая свобода в отличие от свободы философской, явно оказывается характеристикой «я-могу», а не «я-хочу». Что мне кажется также симптоматичным, это то, что большинство идеологий 20 века (и не только тоталитарных) построены на христологической традиции - на обожествлении «миссии», что иллюстрирует в очередной раз стремление человека найти новую (но, все же, такую же) опору в мире, в котором, по словам Ницще, «Бог умер». Забавным, все же нахожу и то, что «вождей» нового времени называли часто зодчими, архитекторами. В то же время Малевич пишет: «Вещь и орудием хочу победить его(мира) ярость, стихию; хочу таким образом поднять гору, рассыпать ее, обратить в пыль и -не могу этого сделать, и оно не злиться, а я сам злюсь, что бессилен, и обратно - силен и не мог бороться с бессилием. Тоже не могу уровнять всех людей во всем, даже в хлебе, и потому прибегаю к власти, которая, в конце концов откажется от власти и закона, ибо власть не мир, а относительность.» [2-с.201]

Но нужно подойти вплотную к сути явления. Что послужило тем «событием», так изменившим основы жизни человека? «Событием», связанным непосредственно с технической революцией и теорией относительности (вмещавшее ли их в себя или ставшее их следствием)? «Событием», на которое реагируют в своих текстах Малевич и Хайдеггер, «событием» сформировавшим мир, в котором мы живем? И, видимо, это была последняя большая идея классической философии. Или единственная первая новой? Ницще говорил: «Бог умер». И Ханна Арендт в свою очередь пишет: «...определенно не то, что Бог умер,...но то, что способ, каким о Боге думали на протяжении тысяч лет, теперь перестал быть убедительным; если уж что и может быть мертвым, так это традиционный способ мыслить о Боге». [9-с.

18] «“Христианский Бог” здесь одновременно служит ведущим представлением для “сверхчувственного” вообще и его различных истолкований, для “идеалов” и “норм”, для “принципов” и “правил”, для “целей” и “ценностей”, 11

которые учреждены “над” сущим, чтобы придать сущему в целом цель, порядок и — как вкратце говорят — “смысл”». [5] То, что произошло - это изменение парадигмы мышления, того, как уcтроено отношение (в том числе познавательное) человека и мира, парадигмы, лежащей в основании классической философии, для которой было принципиально различие объекта от субъекта. В классической философии есть мир, внутри которого находится субъект (и это субъект науки, не учитывающий случайных черт - переживаний) в границах своего присутствия, то есть в границах чувственного опыта. Бытие лежит за этими границами сущего, и субъект соотносится с ним, через объекты, лежащие на этой границе, объекты (=сущее), чувственно воспринимаемые. Бытие, содержание мира, находится в потустороннем. Быть, бытие = мыслить. Бытие - это, получается, как бы платоновские идеи, которых не находим в чувственно-воспринимаемой данности. Быть - чтото, что добавляется к сущему, и это добавление удерживается только мыслью (примысливается к сущему, поэтому сущее отличается от своего бытия). Бытие и мышление - одно и то же, так как потустороннее быть является мыслью. К бытию относится истина и сущность (что-то, что только мыслимо) - это объективность. Мир как бы выстраивается, постигается из вне (из бытия). Так как есть Абсолют, Истина, Бог - и знание нужно выстроить, исходя из того, как он [абсолют] дан.

В новой же парадигме (парадигме, которую описывает Хайдеггер, но мне кажется, она сама складывается с начала ХХ века, и он лишь воплощает ее в тексте) бытие - это экзистенция субъекта, бытие - это чистая субъективность, которое переживается через чувственный опыт. Мир становится не миром вещей, а миром подручного (исходя из центра (субъекта)). Весь мир выстраивается исходя из экзистенции. Бог также смещается внутрь, в экзистенцию, а вовне ничего больше нет, во вне Ничто. Разница этих 2 парадигм в понимании того, что такое бытие, это что-то объективное, понимание через Абсолют, или субъективное, чувственно постигаемое. И, насколько я могу судить, на этой новой парадигме все завязано.

А ее в 1921 году если не пророчит, то точно так же как Хайдеггер в «Что есть метафизика?» «являет» Малевич. Он пишет о бытии-ничто и о предельной субъективности восприятия: «Череп человека представляет собой туже безконечность для движения представлений, он равен вселенной, ибо в нем помещается все то, что видит в ней; в нем проходит также солнце, все звездное небо комет и солнца, и также они блестят и движутся, как и в природе, также кометы в нем 12

проявляются и по мере своего исчезновения в природе исчезают и в нем, все проекты совершенств существуют в нем. Эпоха за эпохой, культура за культурой появляются и исчезают в его безконечном пространстве». [1-с.7] «...то, что называем действительностью - бесконечность не имеющая ни веса, ни меры, ни времени, ни пространства, ни абсолютного, ни относительного,никогда не очерченного в форму. Она не может быть ни представляемою ни позноваемою. Нет позноваемого, и в тоже время существует это вечное «ничто». [1-с.9] «Перед человеком стоит мир как неизменный факт действительности, как незыблемая реальность (говор общежития), однако в эту незыблимую реальность, как действительность не могут войти двое, чтобы вынести одну сумму, одинаково измерить...» [1-с.9] Меж тем, без должного пока внимания было оставлено слово. Слово, определяющее феномен - слово «Ничто», которое для понимания происходящего очень важно.

Ничто. «Ничто есть условие возможности раскрытия сущего как такового для человеческого бытия. Ничто не составляет, собственно, даже антонима к сущему, а изначально принадлежит к самой его основе. В бытии сущего совершает свое ничтожение Ничто.» [6] «Человеческое бытие означает: выдвинутость в Ничто.» [6] ( в эту теперь незаполненую трансценденцию) - вот опять этот феномен «ничто», который тоже обнаруживает свое присутствие и у Хайдеггера, и у Малевича. Вот причина, по которой ничто вообще обнаруживает себя как феномен в начале ХХ века. Но если Малевич принимает Ничто как новый абсолют, как нового Бога беспредметности и бесконечности, то Хайдеггер, как будто бы, занимает противоположную позицию, оберегая старый порядок, по крайней мере, так это чувствуется в тексте «Строить, обитать, мыслить». Связано ли это с отношениями к «ничто» в разных культурных традициях? Как пишет Екатерина Андреева «в эстетике русского авангарда беспредметность и Ничто были в большей степени утверждением, чем отрицанием, прибылью, чем недостатком» [7]. Может ли это быть как-то связано, например, с различием православной и католической христианских традиций? И хотя, Малевича не совсем правомерно относить именно к православию, но тем не менее, предпосылок, чтобы она оказало на него влияние - предостаточно. Можно ли утверждать, что авангард наследует свое положительное «ничто» в православии, аргументируя это тем, что ему в меньшей степени, чем католичеству присуще чувство конкретной формы? Для католичества важна центричность, связанность с Ватиканом, с которым должна быть связана каждая поместная церковь. А Ватикан, в свою очередь, - обитание Папы Римского, единого главы католической церкви по всей Земле. В православии же Вселенская Церковь "воплощена" в каждой поместной Церкви.

13

В то же время в католицизме существует учение об индульгенциях. И это облечение греха, действия, в конкретную физическую форму, и взаимодействие с ним как с объектом, его можно - выкупить, и так искупить. Православие признает свободу исповедания и отвергает весь дух инквизиции: истребление еретиков, пытки, костры и принудительное крещение. И, наконец, Католическая церковь одна, а Православных - около 15. Все это свидетельствует о том, что православие в меньшей степени навязывает конкретную форму, по сравнению с католичеством. Но, весьма вероятно, что какое-то взаимоотношение между феноменом ничто и различиями католицизма и православия, это исключительно мои домыслы. Тем более, мне кажется, что у Хайдеггера и Малевича в их текстах «являются» просто разные «ничто». Если у Малевича это, действительно, ничто, занявшее место абсолюта. А у Хайдеггера, скорее это реакция на то, что является производным ничто. Он пишет: «Мы будем утверждать: Ничто первоначальнее, чем Нет и отрицание. Если этот тезис правомочен, то возможность отрицания как действия рассудка и вместе с ней сам рассудок зависят неким образом от Ничто.» [6] И вот, это отрицание, следующее за ничто - то, что как-будто бы отвергается в «строить обитать, мыслить» - это нигилизм. “Ничто” мы говорим там, где желаемой, предполагаемой, искомой, необходимой, ожидаемой вещи нет в наличии, она не есть. ...“нигилизм” говорит только, что все сущее есть nihil — “ничто” [5] Хайдеггер, разбирая Ницше в «Европейском нигилизме», пишет: “Что означает нигилизм? — Что верховные ценности обесцениваются. Пропала цель; пропал ответ на „зачем?"” «Нигилизм как обесценка верховных ценностей есть крушение космологических ценностей» [5].(Ими определяется то, “куда она [человеческая жизнь] принадлежит, „природа", „мир", совокупная сфера становления и всего преходящего” [5]) И вся консервативно-охранительная по отношению к традиционному порядку позиция Хайдеггера, которую он принимает в «Строить, обитать, мыслить», действительно является противодействием ощущению «выбитой почвы из под ног». И чувствуется, что он подобно смертным, о которых пишет , которые «в беде уповают на возвращение ускользнувшей благодати» [4-с.326] противится приходу нового мира.

14

3. Начало ХХ века. Меняется картина мира с той, главенство в которой занимала метафизика, и мышление, как единственный способ познания бытия, на ту, где единственная действительная картина мира материальная реальность, которую, в свою очередь, можно познавать только посредством чувств, что означает в то же время предельную субъективность. «Поскольку же “Бог умер”, мерой и средоточием для человека может стать только сам человек “тип”, “образ” человечества, которое берет на себя задачу переоценки всех ценностей в масштабах единственной власти воли к власти и настроено вступить в абсолютное господство над земным шаром.»

- пишет Ницше [5]. Была старая парадигма / концепция смысла (которая, вероятно, была связана с идеей прогресса - как процесса, поступательного движения к цели (совершенству, абсолюту, Богу), на пути к которой каждое действие осмыслено), на смену ей приходит новый смысл, который человек находит для себя в покорении, осмыслении материи. Покорении физического мира. Покорении «ничто», осмыслении его человеческой субъективностью - и таким образом обращение его во что-то, в бытие. И ведь это все та же попытка «обрести почву под ногами» - цель добиться того, чтобы материя (реальность) воплотилась как бытие. То есть цель , как будто бы, возвращение к предыдущей парадигме, к парадигме классической философии (которая и является основой науки, науки, которую человек вознес до религии)? Что это? Консерватизм или инерция человеческих представлений? Наоборот, единственный истинный способ существования, который был сломлен новым смыслом? Или это следствие противоречия, «узла», в котором оказалась завязана современная культура, сознание человечества? Ведь смысл ее, цель - в покорении мира, материи, действительности (таким образом, как человек утверждает свою самооценку и свой смысл в покорении, человечество делает то же), и в достижении этой цели ее главный инструмент наука (которая дает человеку технику и логику), которая в свою очередь в основе своей имеет классическую философию, основанную на том, что бытие вне субъекта, бытие - это абсолют, это единое, это Бог? Таким образом, в достижении своих новых целей, размышляя картину мира по-новому, человек кроит этот новый мир, инструментом, заточенным для других целей, в другой культуре. Я могу ошибаться, но мне кажется, что, действительно, верен последний ответ на вопрос, хотя в факте того, что в культуре мира-завоевателя изначально имеет место ошибка, чувствуется что-то жуткое.

15

4. До ХХ века архитектура менялась только тогда, когда менялись парадигмы мира - средневековье, ренессанс, барокко - это не просто стили, это разные философии жизни и разные конструкции мира. После ХХ века архитектура становится совершенно другой, становится морем (хаосом) разного - множества субъективных видений, стилей, идеологий, безумий, цитат. Она становится хаосом экзистенций. Если противоречие в парадигме современной культуры действительно, оно должно было проявиться в вещественном порядке, в архитектуре ХХ века. И мне кажется достаточно убедительным ответом на этот вопрос, наверное, самый очевидный - это архитектура модернизма. Эта архитектура и градостроительство чувствуются и воплощаются как экспансия. Это точки концентрации пространства на большой пустой поверхности монументальными (брутальными) объектами - это иллюстрация стремления занять «осмыслить» как можно больше пространства земли. Это отношение к историческому городу как к природному ландшафту, хаосу, - его рационализация под новый смысл, переделывание и потребление. Симптоматично, что к этой логике в архитектуре обращаются все идеологии ХХ-го века, с той или иной поправкой на стиль, и националсоциализм, и коммунизм, и капиталистические демократии. И каждая из действительностей ХХ-го века одна вслед за другой, на одном и том же месте действует одними и теми же методами. Как, например, это происходило в Москве, где, чтобы перебить доминанты старого города, и обозначить пространство новой идеологии были построены невиданные сталинские высотки, каждую из которых в 80-х целенаправленно «перебивали» новыми небоскребами. И важно, что модернизм потерпел неудачу - оказался противен, противоположен действительности. Он доказал, что он не работает.

16

5. Здесь, мне, вероятно, следует извиниться за некоторую высокопарность, последующего текста, но концепции действительности, построенной на таком фундаментальном внутреннем противоречии, внушает мне ужас, а «ничто» по Хайдеггеру как переживание открывается именно в нем [в ужасе]. Так что, теоретически, мой опыт может иметь место хотя бы как пример экзистенции субъекта.

Мир без Бога, без абсолюта, без Единого, целью которого является покорение, как постоянное самоутверждение собственной ценности, мир, завязанный вокруг индивидуальной экзистенции, и при этом как инструмент в своих руках имеющий логику, принадлежащую предыдущей парадигме, то есть заведомо вступающую в противоречие с существом этого мира, который ко всему прочему этого противоречия не замечает. Это противоречие, на мой взгляд, весьма явно обнаружило себя в течение 20-го века, иллюстрируя его ужас. Это противоречие сделало возможными, например, «Окончательное решение еврейского вопроса», бомбардировку Дрездена, Хиросимы и Нагасаки. Вторая мировая война была война логик, и если в современном мире геноцид евреев нацистами признан зверством и является воплощением высшей степени зла, то только, не смотря на его масштабы, потому что он оказался нелогичен! Ведь это была война двух систем, в одной из которых, национал-социализме, расовая принадлежность являлась объективным логическим критерием определения ценности, в то время как в другой нет. В это же время смерти 200.000-500.000 мирных жителей Дрездена, 90.000-166.000 Хиросимы, 60.000-80.000 Нагасаки, (можно добавить и Ирака, Вьетнама и тд) и чудовищное преступление принявших это решение предано забвению. Что делать, если противник совершает преступление против наших идеалов, нашей этики, нашей логики? Что делать если враг напал на нас и разбомбил наши города? Нанести ответный удар, и еще сильнее - это чистая логика. Логика, принадлежащая предыдущей парадигме, где субъект - это гипотетический научный субъект, не принимающий в расчет «случайностей», то есть, например, чувств. И при этом, это логика, не ограниченная присутствием абсолюта, Бога, и стало быть не ограниченная априорной моралью. Признать, что Хиросима и Нагасаки были зверством и преступлением, значит признать, неверность всей европейской/западной логической системы и ошибочность современной парадигмы бытия. Противоречие, заложенное в заступившей парадигме существования - есть самая большая катастрофа ХХ-го века.

17

6. И что теперь? Более менее ясно, что процесс покорения ограниченной физической действительности не может продолжаться бесконечно. Затем он, вероятно, должен вступить в другую фазу. Будет ли это возврат в предыдущей парадигме? Гибрид? Или это что-то другое? Осмысляя нынешний момент, можно сказать о двух вещах - наука не занимает более прежнее место новой религии, и технология более менее достигла своего пика в «материальном» отношении. Больше никого не интересует самый маленький/ самый большой телефон (как и пароход, самолет и тд), но важно то, что он может, как им управлять и его интерфейс - внутреннее виртуальное пространство. Также и в архитектуре можно наблюдать то, что она сильно углубляется в исследования, в философию или словотворчество. «Интериоризация» мысли, технологии и материи, если можно так сочетать слова - может быть, это и есть новая концепция «существования» внутри субъективной (экзистенциальной) концепции бытия, что, в принципе, должно соответствовать ей в большей степени.

Впрочем, нельзя говорить о ее тотальности. Идея прогресса мне кажется упрощенной. И, если все эти разные концепции мира действительны, то они все ведь продолжают существовать одновременно, и можно лишь сказать о преобладании одной из них в данный момент.

18

«Человек можно сказать, что не выстроил ни одного здания, ибо мировоззрения, которые существуют споры между собою, это только суждения о неизвестном, может быть не существующем. Здания еще нет, и я не уверен, будет ли оно когда либо; не будет его потому, что человек стремится построить все на фундаменте, на законе, смысле, логике, практичности, т.е. на том, чего не существует в основах им выведенных.»

[1] - Малевич, «Бог не скинут», гл.20, с.22.

19

Список литературы : 1 - Малевич К., «Бог не скинут», СПб: «Свое издательство», 2013, репринт издания книги: Малевич К., «Бог не скинут», Витебск, 1922 2 - Малевич к., «Мир как беспредметность (Идеология архитектуры)», Собрание сочинений в пяти томах, Том 4, Москва, «Гилея», 2003 3 - Малевич к., «Архитектура как степень наибольшего освобождения человека от веса», Собрание сочинений в пяти томах, Том 4, Москва, «Гилея», 2003 4 - Хайдеггер М., «Строить, обитать, мыслить», Ридер «МАРШ», модуль: История и теория, Архитектура и современные культурные практики, Семестр 2, Москва, 2013 5 - Хайдеггер М., «Европейский нигилизм. Пять главных рубрик в мысли Ницше», электронная версия 6 - Хайдеггер М., «Что есть метафизика?», электронная версия, http://kuchaknig.ru/ show_book.php?book=177026 7 - Андреева Е., «Все и ничто. Символические фигуры в искусстве второй половины ХХ века», электронная версия 8 - Actuspurus, видеолекция «Бытие у Хайдеггера и Гегеля», http://philosophystorm.org/video/2179 9 - Арендт Ханна, «Жизнь Ума», СПб, «Наука», 2013

20