газета Культура, № 01, 2020 г. by газета Культура

30 января 2020 года № 1 (8173)

Издается с 1929 года

ФОТО: ВЛАДИСЛАВ ШАТИЛО/ТАСС

www.portal-kultura.ru

Как две блондинки превратили Коломну в город музеев

Никита МИХАЛКОВ:

Куда и почему мы падаем?

«Должна произойти смена элиты»

ФОТО: ДМИТРИЙ МИХАЕВИЧ/ТАСС

Главный кинодеятель России и идеолог русского консерватизма Никита Михалков рассказал «Культуре» о своем понимании антикультуры и о том, как Россия может ее одолеть

8 Татьяна ЧЕРНИГОВСКАЯ:

«Когда предстанете перед апостолами, вы им предъявите карточку Mastercard или Visa?»

ФОТО: ГРИГОРИЙ СЫСОЕВ/РИА НОВОСТИ

Нейрофизиолог Татьяна Черниговская считает, что главное — история человечества, понимание того, кто мы такие. Именно об этом и призвана напоминать культура

10 Максим КАНТОР:

«Мы живем во времена сумерек гуманистической культуры»

РИСУНОК: ВЛАДИМИР БУРКИН

Философ и художник Максим Кантор — оптимист. По его мнению, гуманистическую культуру не может отменить ни рынок, ни тоталитаризм, никакая другая сила

12 Алексей БОРОДИН:

«Заправилы шоу-бизнеса кормят человека попсой, а потом разводят руками — что делать, он же ничего, кроме попсы, не ест»

«Жизнь настолько многообразна, что внутри коллектива должны бурлить свежая кровь и свободное движение»

ФОТО: PHOTOXPRESS

Максим ДУНАЕВСКИЙ:

16 плюс ISSN 1562-0379

№1

ТРЕНДЫ

30 января 2020

торами запроса в обществе на социальную справедливость.

Александр БРАТЕРСКИЙ Культурный процесс состоит из тысяч отдельных событий. Но одни становятся символами, другие складываются в цепочки-тренды. И то, и другое определяет развитие культуры на годы, а то и на десятки лет вперед.

Президент-комик и ожидание «Джокера»

Объятый пламенем Собор Парижской Богоматери и оплакивающие его гибель парижане — не грозный ли символ грядущего заката мировой культуры? Привычных нам жизнеобразующих ее форм, в которых мы выросли и стали такими, какие есть? Заложенный в 1163 году собор пережил в апреле прошлого года опустошительный пожар. Огонь привел к разрушению шпиля здания, части крыши и повреждению внутреннего убранства. Потерявшая внутренние смыслы оболочка тоже рано или поздно уходит в небытие. Модернистский прозрачный купол, который предложено воздвигнуть на месте уничтоженной крыши, по символичности можно сравнить с превращением храма Св. Софии в Константинополе в мечеть. Только вот что придет на смену цивилизации, построившей Нотр-Дам, пока имеет очень туманные и неопределенные черты.

Репин по-прежнему в тренде В России, однако, по-прежнему велик спрос на классику. Зритель готов часами стоять в «очередях на Серова». То есть, если говорить о годе прошлом, на Илью Репина. Экспозиция великого русского живописца на Крымском Валу пользовалась огромным успехом. За время работы выставки с марта по август ее посетило более 600 тысяч человек. Для большинства это стало первой возможностью увидеть воочию знакомые еще по школьным учебникам, архетипичные работы мастера: «Бурлаки на Волге», «Не ждали», «Иван Грозный убивает своего сына». Правда, огромную роль в популяризации выставки сыграли соцсети и мода «селфиться». Хочется надеяться, что поддавшиеся общему порыву сограждане унесли с собой из Третьяковки не только «клевые селфи».

Нобелевский комитет против политкорректности Вспомним прошлогодние политкорректные заголовки СМИ на грани абсурда. «Первый темнокожий режиссер возглавит жюри Каннского фестиваля». Речь шла о Спайке Ли, выдающемся американском режиссере, авторе социальных драм «Кровавое лето Сэма», «Не пойман — не вор», «Олдбой». Но, получается, признанный мастер американского кино оказался нужен Каннскому фестивалю только тогда, когда понадобилось заполнить квоту на «прогрессивного черного». То, что когда-то защищало людей от несправедливости, само стало несправедливостью: политкорректность не помогает, а мешает искусству, а фильмы, слепленные по лекалам оголтелых феминисток или защитников

ФОТО: JULIEN MATTIA/ZUMA/ТАСС

Нотр-Дам в огне

секс-меньшинств, становятся объектом насмешек. Против тренда на политкорректность пошел Нобелевский комитет, хотя пока непонятно, единичное то событие или же, напротив, начало другого тренда. Имеется в виду вручение Нобелевской премии по литературе за 2019 год писателю и сценаристу Петеру Хандке, признанному европейскому романисту, живому классику немецкой литературы. Хандке — автор более 100 произведений, среди которых романы, сценарии, переводы. В СССР был хорошо известен его роман «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым», который впоследствии экранизировал режиссер Вим Вендерс. Вручение премии стало не только признанием заслуг писателя, но и, что важно, преодолением остракизма по отношению к его фигуре на Западе. Известно, что он часто подвергался нападкам за свои попытки защитить сербов от несправедливого общественного мнения. «Поразительна храбрость, проявленная новым Нобелевским комитетом, — присудить Нобелевскую премию писателю с такой неоднозначной репутацией!» — так отозвался об этом событии российский коллега Эдуард Лимонов. Нобелевская премия — важный маркер, и, возможно, мы увидим такой подход и дальше — писателя будут оценивать за литературный дар, а не мерить его талант по шкале «свой — чужой». «Чужим» для голливудского общества неожиданно стал между тем знаменитый продюсер Харви Вайнштейн, подаривший миру такие картины, как «Влюбленный Шекспир» и «Король говорит». После того как многочисленные голливудские звезды обвинили Вайнштейна в домогательствах, его проекты были заморожены, а многочисленные критики начали критиковать профессиональные качества «голливудского могула». Несмотря на то, что Вайнштейн согласился выплатить рекордную сумму в 44 млн долларов актрисам, обвиняющим его в домогательствах, суд над ним начался в январе 2020 года, и творцу более восьмидесяти «Оскаров» светит пожизненное. При том, что мы отнюдь не собираемся оправдывать сверженного с пьедестала киномагната, но его история походит на

очередную попытку навязать обществу вместо смыслов некие квазиидеи, занять его «борьбой за то, за се, за все хорошее».

Сериал «Чернобыль»: «другие русские» Пока в США и Европе продолжают во всех проблемах искать «русский след», растущий интерес к России очевидно отражается в мировом кинематографе. Хорошо известен факт: с уходом нашей страны в «несознанку» в девяностые русские персонажи практически исчезли из западного кино, даже из «бондианы», где агент с телефонным кодом СССР 007 изначально задумывался как антагонист «советской угрозе». Сейчас мы наблюдаем противоположный тренд. Более того, наряду с «русскими дегенератами», к которым мы уже привыкли, заметны попытки более сложного анализа «русской души». Для многих настоящей сенсацией стал сериал «Чернобыль» компании HBO, ставший одной из самых обсуждаемых лент как на Западе, так и в России. Сериал не только привычно рисовал черными красками «советскую действительность», но и попытался изобразить человеческий подвиг, совершаемый русским человеком. Причем подвиг не только для своей страны, но и для всей Европы. При всех привычных уже издержках, когда русские непременно разговаривают друг с другом как уголовники и все время пьют водку, мы увидели истории героических пожарных, идущих на смерть практически в жерло реактора, а также непривычные фигуры главных героев. Не мафиози или шпионов, а тандем академика Валерия Легасова и главы правительственной комиссии Бориса Щербины. Что до российского кино, то под конец года оно озадачило многих, выстрелив «Холопом», остроумной комедией воспитания о юном мажоре-барчуке, которого отец отправляет в «прошлое» — крепостническую Россию. Фильм молодого режиссера Клима Шипенко собрал в прокате около 3 млрд рублей. Картина, где было мало привычных «гэгов», выстрелила, похоже, не только за счет остроумного сценария, но и угаданного ав-

Возможно, желанием посмеяться над суровой «надвигающейся» реальностью стало избрание на Украине в 2019 году президента-комика, первого президента-артиста на постсоветском пространстве. Обаятельный Зеленский также стал фактически первой в новейшей истории персоной без всякого политического опыта на посту крупного государства. Тот же Рональд Рейган, прежде чем стать президентом США, работал на посту губернатора Калифорнии. В свою очередь, Арнольд Шварценеггер, который также «отмотал» два срока губернатором Калифорнии, до того поработал советником президента США Джорджа Буша-старшего по физкультуре и спорту. Так что тренда на приход во власть представителей творческой богемы, который часть российской публики пыталась увидеть в победе Зеленского, скорее всего, просто не существует. Уже проявившаяся его очевидная слабость как лидера — хорошее тому подтверждение. Зеленский совсем не тянет на Рональда Рейгана. С другой стороны, мир, очевидно, катится к тому, чтобы избрать каким-нибудь главой ООН дочь актера и оперной певицы Грету Тунберг. Начавшая пропускать уроки в знак протеста против «деградации окружающей среды», та стала глашатаем нового загадочного мира, который примет всех нас в свои объятия, если мы откажемся от пластика и нефти, перейдем на электрокары и ветряки. Захлебываясь от восторга, СМИ сделали ее культурной иконой года, однако грядет ли заодно с очищением воздуха также очищение души? В очередной раз мы наблюдаем, как вопрос улучшения мира переводят из плоскости человеческой в сферы смежные и утилитарные. Даже если озвученные выкладки Греты верны и наблюдается глобальное потепление как следствие неуемной человеческой активности, не результат ли это в первую очередь человеческой жадности и раздутой культуры массового потребления? Еще одна «звезда» прошлого года — герой нашумевшего фильма «Джокер», к которому вполне подходит высказывание Лермонтова — «портрет из пороков поколения». «Джокер» стал одной из самых обсуждаемых кинолент во многих странах мира, включая Россию. Кинематографическая предтеча главного врага Бэтмена не блистала новыми идеями, но запомнилась благодаря филигранной работе исполнителя главной роли Хоакина Феникса. Встающий на тропу войны Джокер, в отличие от Родиона Раскольникова, даже не задумывается о том, является ли он «дрожащей тварью». Восторженность поклонников Джокера, поднявших его на щит, кажется не столько опасной, сколько симптоматичной. Разрушение прежней культурной парадигмы должно ускоряться, и горящий Нотр-Дам — далеко не последний символ ее грядущего окончания.

ТРЕНДЫ

№1

30 января 2020

Как культурная Россия штурмует настоящую

Виктор МАРАХОВСКИЙ, публицист

ИНУВШИЙ год стал первым за много лет, когда российское культурное сословие попыталось соединиться с некоей «глубинной, настоящей» Россией — и сделать это на общественно-политическом поле. Сегодня можно подвести предварительные итоги и попытаться понять, что получилось и почему. Что стоит отметить: политизация культуры — в первую очередь масскульта — сегодня безусловно тренд общемировой. Достаточно посмотреть на то, как в преддверии оскаровской церемонии на родине мировых киноблокбастеров в очередной раз обостряется уже привычная Америке «холодная гражданская», соискатели делают политические заявления, а общественно-медийные катапульты активистов запускают боевые хештеги, обвиняющие «Оскар» в нарушении социальной справедливости (в этом году премия, по их версии, «слишком белая» и «слишком мужская»). Боевые американские общественники штурмуют кинособытие по одной простой причине — «Оскары» представляют одну из очень немногих точек, в которых еще сходятся вместе интересы раздробленных современным информационным хаосом обитателей разных социальных вселенных. Правые и левые, христиане и атеисты, любители и ненавистники Трампа — все хоть немного, да смотрят кино. И именно это поле становится для них местом выяснения отношений. В этом смысле «Оскары» служат американскими эквивалентами нашей «Прямой линии» — чем-то вроде градусни-

ка, погружаемого на всю глубину социальных слоев общества. А те, кто создает американское кино и вообще масскульт, превращаются из лицедеев в значимые «лица» общественных кампаний. Это нам через океан не видно, что рэпер Канье Уэст непримиримый политический противник певицы Мадонны. В самих США это очевидно — и значимо. Это нам через океан не видно, что «Джокер» — манифест правых, а «Звездные войны» — выражают ценности леваков. Для самих же американцев все ясно и понятно. У нас же роль как самих культурных событий, так и деятелей культуры в общественной жизни все последние десятилетия была, если говорить прямо, ничтожной. А если и вызывала большой общественный резонанс — то, скорее, как раздражитель (на уровне «опять творцы рассказали, как страшно жить в Этой Стране, и все это за наши налоговые деньги, черт бы их побрал»). Стоит вспомнить, что, при всей своей личной успешности и даже популярности, на обочину общественно-политической жизни деятели российской культуры оказались выброшены не просто так. У этого события есть своя история. Последнюю «смычку» культурной жизни с обычной страна пережила порядка тридцати пяти — тридцати лет назад. И результат этой смычки был вполне ужасен. В середине 1980-х советский строй, казавшийся довольно прочным (ну, или довольно безнадежным, что то же самое с другим знаком), начали таранить, напомним, не политики и не общественники. Пенными барашками на волне перемен стали именно деятели культу-

ры и создаваемое ими (кино и литература в жанрах кафкианских сатир, разоблачений, притч и откровенной чернухи). Сегодня большую часть книжных и кинематографических хитов тридцатилетней давности ни читать, ни смотреть невозможно в принципе, но было время, когда даже самый непереносимый артхаус временно получил статус масскульта. Просто потому, что изголодавшееся за годы соцреализма общество было готово всосать в себя максимум политического высказывания — у отечественных культуртрегеров случился совершенно оргиастический период. Десятки миллионов советских граждан ломились на беспомощные с художественной точки зрения, зато как бы смелые «страшные правды» — напечатаны ли те были на бумаге или сняты на пленку. Именно в этот период отечественное культурное сословие добралось до высшей точки своего общественно-политического статуса — который уже в 90-х, после краха кормившей сословие ненавистной системы и массового пришествия

рам в киноцентры для избранных, и между ними стенка не просто из разногласий, но и из специальных внутритусовочных арго, в которых не менее половины лексики принадлежит строго данному сообществу и не подлежит пониманию посторонними). Отдельно стоит упомянуть, пожалуй, еще и то, что само творческое сословие приложило максимум усилий к тому, чтобы жить с остальной нацией в отдельных и не пересекающихся пространствах. В этом смысле наиболее показателен пример нулевых, когда массовое сознание (и «мусорная» литература, порожденная им и для него) было занято детективами о том, как Лизавета встретила своего Павла, и боевой фантастикой о том, как на нас напало НАТО и как мы сопротивляемся, то есть историями успеха и ужасниками, как оно, массовое сознание, их себе представляло. А Большая Литература и Большой Кинематограф безоглядно пилили себе перестроечную чернуху, периодически отлетая в быт эмигрантов и реконструкции

Самой важной и знаковой тенденцией ушедшего 2019-го стала смелая попытка российских культуртрегеров стать объектами общегражданского внимания. Мы увидели рэперов, Шнура, телеюмористов, фриков и ютуберов разной успешности, выходящих с тем, что им казалось политическими заявлениями заведомо более качественного культурного импорта, только сокращался. Интернет-революция второй половины нулевых — десятых годов добавила темпа маргинализации роли российской культуры, нарушив монополию последнего бастиона, откуда та могла «вещать на все общество». Единое пространство массового восприятия рассыпалось сперва на несколько миров, затем на десятки и, наконец, на сотни независимых вселенных (Иван — коммунист и читает марксистские паблики, Петр — сталинист, играет в танчики и зарегистрирован на Тупичке, Евгения — либералка и таскается по всем премье-

быта 40-, 50- и 70-летней давности. В этом контексте самой важной и знаковой тенденцией ушедшего 2019-го стала смелая попытка российских культуртрегеров вырваться из своего инкапсулированного гетто и «национализироваться», то есть стать объектами общегражданского внимания. Мы увидели рэперов, Шнура, телеюмористов, фриков и ютуберов разной успешности, выходящих с тем, что им казалось политическими заявлениями. Комики начали смело критиковать отсутствие демократии и глобальное потепление, фрики, до того мирно вещавшие о моде, — выступать против не-

правильных выборов, юные рэперы подняли свой голос против изменений в пенсионном законодательстве, а режиссертраблмейкер выдал фильм о классовой битве — и так далее. «Модельной» в этом смысле стала документалка о страшной Колыме, снятая декоративным интервьюером — тут же бешено раскрученная и предсказуемо признанная культурным событием года. Фокус, однако, в том, что первый заход на цель не удался. Документалку о Колыме признали событием года не государство и не граждане (те предпочли обзоры Евгения Badcomedian Баженова), а читатели журнала «Форбс». Фильм о классовой борьбе провалился, по поводу чего бунтующий режиссер назвал себя непечатным словом. Рэпконцерт, совмещенный с антиправительственным митингом в Москве, не получил развития, а эволюции комиков, вещающих нечто оппозиционное с телеплощадок, вызвали у общественности скептическое хмыканье. Причин у неудачи «смычки культуры с Россией», надо думать, две. Во-первых, статус самих культуртрегеров по сравнению с 1980-ми резко потерял в серьезности (их ценность на фоне мировых образцов очевидна и признана всеми, включая их самих). И рассматривать этих второсортных развлекателей ни в качестве бунтарей, ни в качестве инстанций не получается. В этом смысле характерен и любопытен тот факт, что российские деятели культуры, действительно востребованные в мире, от дирижеров до писателей, остались до обидного лояльными своему государству. Во-вторых и в-главных — «заход на цель» произошел в рамках все той же перестроечной парадигмы, предлагающей публике образ оккупированного государством нищенствующего скопища запуганных колдырей (тот факт, что эту парадигму начали задвигать гражданам долларовые миллионеры, произвел дополнительный комичный эффект). Сделать же шаг в сторону от культурной традиции собственной тусовочной эхо-комнаты никто из фрондирующих «золотых перьев и голосов» не сумел или не отважился. В итоге страна и культурное пространство продолжают пока следовать параллельными курсами.

№1

О Музее Первой мировой войны в Москве

Дорогие друзья, мы всегда рады вашим сообщениям, где вы рассказываете о том, что вас в нашей культурной жизни радует, озадачивает или расстраивает. Ждем ваших писем на адрес: info@portal-kultura.ru

О том, сколько стоит стать культурным человеком ВАЖАЕМАЯ редакция, пишу, чтобы публично выразить свою обеспокоенность все более широким введением платного дошкольного и школьного воспитания. Наше государство вроде как озабочено повышением рождаемости и предпринимает различные меры для ее стимуляции: повышает маткапитал, выплаты на ребенка и хочет ввести бесплатное питание для всех детей в школе. И это хорошо. Однако в то же время образование для детей постепенно становится платным даже на начальном уровне. Посмотрите, что происходит в начальных школах. Сокращаются и упрощаются бесплатные курсы русского языка, например. Однако желающие могут посещать занятия с тем же учителем, только уже за деньги. И это русский язык — основа будущей культуры ребенка. Кроме этого, есть и целый спектр других платных занятий. Можно заниматься математикой, можно шахматами или английским. По отзывам московских родителей с детьми школьного возраста, набегает тысяч 20–30 в месяц. Та же картина наблюдается и в подготовительных и старших группах детских садов. Туда можно просто ходить, а можно, чтобы

том: фонд литературы на русском языке в немецком городе (даже не столице!) оказался более актуальным, чем в большинстве российских облцентров (не говорю уж о сельских библиотеках и малых городах). И все эти книги, зарегистрировавшись, можно было взять домой, а не только полистать в читальном зале. Пополните наши библиотечные фонды новыми книгами, которые не каждый может купить в бумажном виде или скачать в электронном, и интерес к библиотекам утроится, я уверена. Мария С.

О культуре в провинции

ДЕТ рекламный ролик по ТВ. Бодрый женский голос сообщает: распродажа шуб в Нижневартовске! Приходите по адресу: улица такая-то, дом такой-то. И радостно уточняет: бывший Дом книги. И как-то обидно становится за Нижневартовск. Что там случилось с Домом книги? Почему бывший и куда он делся? Просто переехал или пал жертвой коммерции? Нет, понятно, что жителям Нижневартовска совсем без шуб сложно, но как же это: в шубе и без книги? Грустно, товарищи... Следом идет аналогичная реклама из другого города, адрес распродажи меховых изделий — Дворец искусств. Ну, допустим, шуба — изделие элитное, тоже в некотором роде произведение искусства. Но как понимать, когда в Доме культуры продают трусы и носки из трикотажа? Тут, правда, 2020 год объявили Годом народного творчества, художественных промыслов и ремесел. Так пусть народ и дальше промышляет, что нам, жалко, что ли... Ольга С.

ФОТО: PHOTOXPRESS

ОРОГАЯ редакция газеты «Культура», просим опубликовать это письмо на ваших страницах. Дело в том, что нам не удается довести до конца важное дело — добиться создания у нас на Соколе Музея Первой мировой войны. Решение о создании этого музея было принято два года назад, его поддержала Русская православная церковь. Дело в том, что в нашем районе находится Братское кладбище героев Первой мировой войны, на нем похоронены воины и сестры милосердия, погибшие в войну 1914 года. Кладбище было создано по инициативе Великой княгини Елизаветы Федоровны, сестры последней царицы. В сталинское время кладбище было уничтожено и превращено в парк, но сами захоронения не пострадали. Позже, уже в наши дни, в парке установили несколько часовен. В одной из них хранится прах великого князя Николая Николаевича, верховного главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами России в годы Первой мировой войны, перевезенный сюда из Франции. Все эти подробности нужны, чтобы объяснить, что это действительно уникальное, памятное место, священное для всех, кому дорога Россия. К сожалению, парк все время пытаются подрезать, уменьшить. Несколько лет назад на месте пустующего кинотеатра «Ленинград» пытались построить торгово-развлекательный центр с подземной парковкой — как раз там, где находятся захоронения. По требованию жителей района проект был отменен, а кинотеатр было решено превратить в музей Первой мировой войны. Но это решение так и не выполнено. Не очень понятно, почему. Мы все время говорим о патриотическом воспитании, о том, как воспитать в молодых людях уважение и любовь к своей Родине. И при этом не делаем ничего, чтобы сохранить память о тех, кто погиб, защищая нашу страну. Чтобы показать, что мы уважаем и этих людей, и свой народ, и самих себя. Татьяна ФИЛИППОВА

ВАШИ ПИСЬМА

30 января 2020

твой ребенок в то же время ходил на различные дополнительные занятия — подготовка к школе, лего и так далее. Дополнительная месячная сумма от 10 до 20 тысяч рублей. Несложно догадаться, к чему это ведет. Во-первых, это стимулирует очевидное расслоение детей по уровню достатка их родителей уже на столь раннем уровне. Во-вторых, представим себе, что в семье детей двое или трое. Такие семьи автоматически оказываются неспособны предоставить своим детям образование даже начального уровня в том же объеме, как и семья с одним ребенком. Молодым семьям наглядно демонстрируют, что если они хотят своим детям благополучия и соответствующего уровня образования, то лучше остановиться на одном ребенке, потому что больше они банально не выучат. Этой ли цели хотело достичь наше правительство, выступая за повышение рождаемости в стране? Ольга В.

Об отношении к культуре в Германии

АСТО бываю в Германии — у меня там родственники и друзья. И вот какие два момента отметила для себя во время последней поездки. Во-первых, огромная популярность классической музыки. Многие немцы поют в хоре, играют в оркестрах, музицируют в храмах. Еще больше — ходят на концерты. Чтобы приобщиться к мировой классике, не обязательно надевать парадный костюм и ехать в столичную консерваторию. Множество концертов проходит «на районе» — в общеобразовательных и

О культурном наследии музыкальных школах, клубах, библиотеках, церквях. Все они находят своих слушателей, более того — на таких концертах обычно аншлаг! В стране не хватает мест в музыкальных школах, постоянно открываются новые концертные залы. Думаю, дело не только в богатых музыкальных традициях родины Баха и Генделя. По моим наблюдениям, к музыке здесь относятся «проще», оттого она и является частью повседневности, а не досугом для «особого случая». Концерты обычно довольно короткие — около часа. На них не успеешь заскучать или устать, да и время выделить проще. У нас же серьезные любители классики посещают трехчасовые выступления в классических залах — тоже отличный формат, но явно не для большинства. Сегодня каждый пятый немец музицирует «для себя», и любительские концерты публика очень любит. Сама система музыкального образования в Германии другая. Прежде всего осваивают инструмент, а историю музыки и сольфеджио изучают очень поверхностно (если только не собираются сделать музыку своей профессией, конечно). Это дает плоды: обучение дается легче, а играют потом с удовольствием. Может быть, и нам пора пересмотреть доставшуюся с советских времен музыкальную образовательную систему? Второе открытие ждало в городской публичной библиотеке Гамбурга. В открытых фондах я обнаружила огромный отдел литературы на русском языке! Причем там была не только классика, но и новинки, вышедшие в текущем году, — из серии «ЖЗЛ», из детской литературы и т.д. Конечно, не без казусов: Достоевский и Донцова стоят на полке бок о бок (оба на букву «Д»), что видится забавным, но факт остается фак-

ОЧТИ каждый день гуляю с детьми в парке «Кузьминки», потому что мы живем рядом. Но только сейчас узнала, что Музей русской усадебной культуры, который находился в павильонах усадьбы «Кузьминки», закрылся, и что с ним дальше будет, неизвестно. Мне очень жаль эту усадьбу — в Кузьминках прошла почти вся моя жизнь, я привыкла видеть замечательные скульптуры Клодта возле входа в старинный Конный двор. Эти скульптуры — точная копия тех, что стоят в Петербурге на Аничковом мосту, а сама усадьба — памятник архитектуры. Главное здание сгорело еще сто лет назад, многие павильоны были разрушены уже в советское время, когда в усадьбе поселился ветеринарный институт. Но некоторые все же сохранились и признаны памятниками федерального значения. Взять хотя бы тот же Конный двор — он построен по проекту Доменико Жилярди, швейцарского архитектора, который работал в Москве в начале XIX века и восстанавливал здания, пострадавшие от пожара 1812 года. Померанцевая оранжерея и Египетский павильон тоже были построены по проекту Жилярди. Все эти прекрасные здания мирового значения разрушаются и ветшают год за годом. Но наша страна, видимо, так богата, что легко расстается с такими шедеврами архитектуры, которые в любой европейской стране были бы предметом гордости. Как бы мне хотелось, чтобы и эти три павильона, и остатки хозяйственных служб, которым тоже двести лет с лишним, были бы восстановлены и стали частью Музея усадебной культуры. Боюсь, что не будет ни музея, ни ампирных зданий. Их судьба, похоже, волнует только нас, местных жителей, а с нами никто не считается. Татьяна СЕЛИВАНОВА

ОТ РЕДАКЦИИ

№1

30 января 2020

РИСУНОК: ВЛАДИМИР БУРКИН

Тема номера:

Антикультура П

РИСТАВКА «анти» заключает в себе не только очевидное отрицание, но и алгоритм распада и уничтожения. Даже в физике при взаимодействии частицы и античастицы, материи и антиматерии происходит полное обнуление. Термин «антикультура» аналогично означает полное разрушение культуры, по крайней мере тех ее форм, которые нам знакомы. Сегодня мы являемся свидетелями наступления виртуальной чумы, которая может стоить нам жизни. Каковы ее симптомы? Прежде всего, тотальное и вездесущее опрощение — мироощущения, отношений, произведений искусства, общего образования. Кроме того, крах художественной и моральной системы оценки творчества. Сегодня не делается разницы между высоким и низким, между нравственным и безнравственным. Тотальная коммерциализация культурной деятельности привела к тому, что главным показателем успешности становится приносимая ей прибыль. Мы перестали создавать нечто великое, что могло бы войти в ядро нашей культуры, как это было с «Войной и миром», с «Мастером и Маргаритой» или даже с комедиями Гайдая. Наши попытки утвердиться в существующем культурном пространстве происходят главным образом за счет

дешевого конфликта с ценностным ядром культуры. Здесь мы попытались исследовать и оценить происходящее, сопоставить сегодняшнее ослабление силового поля культуры с тем, что происходило в истории прежде. Обновление культуры через периодическое столкновение с бросающими ей вызов «контркультурами» — процесс весьма рутинный, такое случалось не единожды. Можно сказать, что в свое время даже христианство выступало в качестве «контркультуры». Однако сейчас мы столкнулись с принципиально иной ситуацией. Благодаря цифровой революции, доступности создания и распространения любого контента, культуре противостоит не какая-то конкретная контркультура, предлагающая иную ценностную систему, а бесчисленное множество субъектов, каждый из которых просто самоутверждается в культурном пространстве за счет его разрушения. Другими словами, культуре противостоит энтропия, хаос. Этот самый хаос, быстро разъедающая живую ткань культуры едкая кислота и является, на наш взгляд, антикультурой, способной развернуть историю и развитие человечества в совершенно непредсказуемом направлении. Чтобы проверить свои ощущения и получить ответы на вопросы, мы погово-

рили с тремя известными интеллектуалами, интервью с которыми включили в тему номера. Идеолог отечественного консерватизма, кинодеятель Никита Михалков делится мыслями о том, как захватывающая наше общество «пошлость» способна погубить его. Нейрофизиолог Татьяна Черниговская, оценивая роман человека с искусственным интеллектом, призывает нас не забывать, что мы люди, и все время возвращаться к человеческому в себе. Философ и художник Максим Кантор описывает «гуманистические» и «животные» циклы в истории культурного развития, констатируя тот факт, что сегодня человечество опускается на темное и мутное дно, где могут обитать очень нехорошие твари. Мы далеки от мракобесных предложений запретить технический прогресс, в чем нас, возможно, некоторые захотят обвинить. Интернет, гаджеты — просто инструмент. Как говорит один из наших спикеров — «ножом можно сыр порезать, а можно — человека». Мы лишь хотим привлечь внимание к «побочным эффектам» увлечения некоторыми новыми технологиями. Похоже, в человеке генетически заложен выбор наиболее легкого пути. Мы с готовностью передаем новорожденному искусственному интеллекту все свои обязанности и функции. Он за нас может считать, пи-

сать и даже думать, пока мы посмотрим смешные видео на «Фейсбуке» или полистаем «Инстаграм». Но что происходит с нами после освобождения от потребности нагружать и тренировать свой мозг? Мы опускаемся вниз по лестнице человеческого развития, утрачиваем способность понимать и создавать более сложные сущности. Мы добровольно отдаемся тому хаосу энтропии, который нас быстро поглощает. Потому мы должны добровольно научиться «загружать» себя, чтобы оставаться людьми. В новых технологических реалиях необходимо пересмотреть устройство системы среднего и высшего образования, отказаться от идеи, что «учить детей нужно только прагматическим вещам и навыкам». Серьезно подумать о том, как и зачем использовать искусственный интеллект (интернет, гаджеты) в образовательных учреждениях, чтобы он не подменял интеллектуальные усилия ребенка, а, наоборот, чтобы ребенок учился быть его повелителем. Вернуть ценность изучения русского языка и литературы, хорошего музыкального образования. Дать обществу понять, что будущему нужен не человек-функция, не среднестатистический потребитель и производитель ВВП, а человек — мыслящий, сложный, создающий.

№1

30 января 2020

ТЕМА НОМЕРА

РИСУНОК: ВЛАДИМИР БУРКИН

Антикультура: жизнь без будущего

ТЕМА НОМЕРА Ольга ВЛАСОВА

ТО, если вам скажут, что культура умерла? Думаю, изрядная часть населения не особенно огорчится, узнав эту скорбную весть. Для многих само слово «культура» обозначает нечто скучное и ненужное в реальной жизни. Эти люди и так никогда не были в опере, не читали «Войну и мир», посетили Третьяковку единожды в пятом классе. До сих пор не понимают, зачем в школе их мучили правилами правописания, если на компьютере есть проверка грамотности. И если завтра исчезнут все музеи мира вместе с консерваториями, музыкальными театрами и прочими «атавистическими пережитками» устаревших развлечений, они вряд ли это заметят, хотя при том вполне могут принадлежать к современному среднему классу, быть директором по маркетингу, менеджером среднего звена в крупном банке или блогером, пишущим о мире гаджетов. Компьютерные игры, «Игра престолов» и серфинг по «Инстаграму» полностью удовлетворяет их «культурный голод». За последние 30 лет количество таких людей значительно возросло. Любопытно, что в массе своей эти наши «культурно нейтральные» соотечественники молоды и, несмотря на беспрецедентный рост обладателей высшего образования в нашей стране (54 процента), даже выпускники гуманитарных факультетов не только не имеют какого-то культурного бэкграунда, но зачастую банально безграмотны. Неудивительно, что сегодня во многих компаниях после собеседования претенденту предлагается написать диктант по русскому языку. В резком падении уровня знаний винят систему тестов и ЕГЭ, но на самом деле причины сложнее и масштабнее. Парадоксально, что безразличие по поводу смерти «старушки культуры» наверняка разделят и многие культурно продвинутые члены нашего общества. Они, вероятно, читали Толстого и Достоевского, регулярно посещают различные «культурные» мероприятия, однако согласны с тем, что «прежняя культура», содержащая в себе некую моральную стамину, устарела, что искусство должно быть свободно от условностей старых норм и морали. Это их приводит в восторг атмосфера скандала и эпатажа. К счастью, культура пока еще жива, хотя и в опасности. По словам художника и философа Максима Кантора, мы живем сегодня в «сгущающихся сумерках», когда культура вынуждена отступать под натиском антигуманистических сил животной природы человека. А сумерки рождают чудовищ, причем часто совсем не безобидных. Например, одним из них в прошлом был фашизм. Так насколько тяжела болезнь нашей культуры? Какие силы на самом деле смертельно опасны, а какие лишь кажутся монстрами, но, скорее, имеют смысл горького лекарства?

Силовое поле культуры Важно понимать, что высокая культура никогда не была массовым достоянием. Нет, уделом небольшой группы посвященных из высших слоев. Европейский или русский крестьянин в XIX веке имел очень мало шансов восхититься «Травиатой» или полюбоваться Тицианом. Однако, как писал выдающийся британский историк Эрик Хобсбаум, культура на протяжении веков создавала «силовое поле», которое выстраивало опре-

№1

деленную парадигму в обществе. Ценностью, лежавшей в основании этой иерархии, было стремление к высокому, к способности понимать более сложные сущности. Пройти этот путь снизу вверх можно было отчасти через образование и «окультуривание». Возможность понимать высокую культуру ассоциировалась с восхождением по социальной лестнице. Именно это показал, например, в имевшем бешеную популярность «Пигмалионе» Бернард Шоу на примере героини Элизы Дулиттл. С наступлением XX века огромные массы так называемых низов пришли в движение и получили возможность общественного лифта, пользуясь большей доступностью образования и растущей потребностью в образованной рабочей силе. И уже начало века было отмечено появлением авангарда как протестного течения в искусстве. Однако этот протест разворачивался все-таки еще на вы-

Нас захлестывает волна энтропии, хаоса, который прикидывается культурой и себя ею называет соких этажах культуры и был невнятен простому человеку (поэтому, например, большевики, которые изначально активно пропагандировали новое искусство, довольно быстро от него отказались в пользу соцреализма). Однако уже после Второй мировой войны ситуация драматически изменилась, ведь образование, включая высшее, стало практически общедоступным. В рамках европейской цивилизации (включая Россию) создалась беспрецедентная ситуация, когда высокая культура перестала ассоциироваться с восхождением наверх и прежняя парадигма оказалась разрушенной. Более того, произошел радикальный переворот в культурной иерархии. Теперь, наоборот, привлекательным стало низкое. «Новизна 1950-х годов заключалась в том, что молодежь высшего и среднего классов, по крайней мере в англосаксонских странах, все больше задававшая тон в мире, начала перенимать моду в музыке, одежде и даже в языке у городских низших классов. Рок-музыка являлась самым ярким тому примером. В середине 1950-х она внезапно вырвалась из гетто каталогов Race и Rhythm and Blues американских звукозаписывающих компаний, ориентированных на бедное негритянское население США, и стала международным языком общения молодежи, особенно белой... Молодые аристократы начали в разговоре проглатывать окончания слов, подражая речи лондонских рабочих, хотя в Великобритании отличительной чертой высшего класса всегда была их безупречная речь. Респектабельные молодые девушки начали копировать то, что некогда было модно в среде отнюдь не респектабельной — у рабочих, солдат и им подобных, а именно использование непристойных выражений в разговорной речи. Литература тоже старалась не отставать: один блестящий театральный критик обогатил радиоэфир словом

fuck», — пишет Хобсбаум в книге «Короткий двадцатый век». Эта культура использовала новое «силовое поле», которое появлялось на волне перпендикуляра к высокому и приличному. Это было силовое поле культуры протеста или, иначе говоря, контркультуры. Контркультура как термин появилась для описания бурных процессов, происходивших в 50–60 гг. прошлого столетия, когда в США и Европе возникли разнообразные молодежные движения, предлагавшие «альтернативные» социальные и поведенческие модели. Сегодня обычно поминают хиппи-утопию, рок-музыку, «сексуальную революцию» и психоделические опыты с ЛСД. Однако те, кто по свежим следам оценивал происходящее, придавали ему гораздо больший масштаб. Изобретатель термина «контркультура», американский философ Теодор Роззак писал о «революции на уровне сознания», «рождении новых ценностей» и «создании нового общества». Сейчас можно заключить — «революции сознания» не случилось, «нового общества» не возникло, хотя множество элементов молодежной контркультуры тех лет было ассимилировано и стало частью мейнстрима, что постепенно погасило сам «протест». Но хиппи-община так и не стала прообразом для устройства общества, семья осталась основной социальной «молекулой», экономическая модель с сущностной точки зрения также не претерпела радикальных изменений. Более того, со временем оказалось, что контркультуры постепенно вписываются в «большое» культурное поле, начинают взаимодействовать с ним. Символом этого симбиоза вполне можно считать Фредди Меркьюри, выступающего вместе с Монтcеррат Кабалье. Существует мнение, что процесс обновления существующих культурных моделей через взаимодействия с контркультурными практиками и их ассимиляцию — обычный, работающий уже не одну тысячу лет механизм. Философ и писатель Константин Крылов, например, в интервью «Культуре» говорит о том, что такими практиками некогда считались «античность, христианство и модернизм», которые сегодня составляют «легитимное ядро цивилизации»*.

Антикультурная энтропия Тем не менее контркультурный процесс, запущенный в 50-е годы прошлого века, на наш взгляд, радикально отличался от античности или модернизма. Прежде всего тем, что в отличие от своих великих предшественников, для которых сам протест был лишь инструментом, позволявшим привнести в культуру новое позитивное содержание, для контркультур XX века протест и был основным содержанием. Иначе говоря, как «пища», им жизненно необходим толстый слой позитивного содержания (утверждения) в культуре, которым можно поживиться. В своей статье «Бунт официанта» философ Максим Кантор доступно описывает как это работает на примере современного искусства, которое получает оправдание только паразитируя, вступая в конфликт или «создавая контрапункт» с христианско-гуманистической культурной традицией. «Чем похабнее жест — тем пристойнее должно быть общество, чтобы жест получил необходимый контраст и возник контрапункт в восприятии. В свое время Ортега-и-Гассет написал в «Восстании масс» об эпатирующих жестах авангарда: «Чего бы стоил этот

30 января 2020

жест среди дикарей?» И в самом деле — ничего», — пишет он. Таким вот заурядным способом с середины прошлого века изрядное количество явлений уже перешло из разряда абсолютного общественного табу в разряд «разрешено и уже никем не замечается». Были демонтированы все относительно безопасные для демонтажа ценности и нормы. Рыбки-пираньи обглодали тело культуры до несущего скелета. Сейчас, похоже, мы уперлись уже в каркас, в базовые ценности существующей культурной модели, разрушение которых похоронит понятный нам мир. Доктор политических наук Сергей Черняховский объясняет этот апокалиптический прогноз тем, что культура не столько посвящена прошлому, сколько обращена в будущее и во многом его «конструирует». В культуре ценности получают «эстетическое», легко усваиваемое обществом выражение, и таким образом задается определенный курс общего движения. Человек вообще «создает культуру», говорит Сергей Черняховский, потому что «оценивает изначальную реальность как недостаточную, требующую изменения». Он неизбежно вкладывает в эту деятельность свои представления об идеальном, оценки того, что должно и что не должно иметь место в мире. Таким образом культура — прежде всего инструмент развития, создания будущего, в этом и заключена ее основная функция. По словам политолога Юлии Черняховской, главная беда современной культуры — как массовой, так и элитарной — в том, что она не предлагает никаких ценностных сущностей, которым соответствовал бы свой концепт будущего. «Одним из центральных моментов современного искусства является принципиальное отрицание ценностей и отказ от них, однако отрицание ценностей само оказывается утверждением ценности разрушения и дисфункциональности», — считает она. Подобное искусство выступает в качестве «антикультуры» хотя бы потому, что определяет главной задачей «противостояние исполнению функций культуры как таковой». Единственной мотивацией, пишет Хобсбаум, является достижение «неограниченной свободы индивидуальных желаний». На рубеже столетий на смену дробящимся и разлагающимся контркультурам XX века пришло кислотное море бесконечных по численности, не имеющих уже никаких общих ценностей индивидуумов. Цифровая революция стала мощным катализатором этих процессов. С появлением общемировой публичной площадки, интернета, каждый способен громко объявить себя творцом и предъявить собственный «перпендикуляр». Кроме того, стремительная компьютеризация и гаджетизация привели к тому, что уже выросло поколение людей, которые не проходили через привычные для человека прошлого этапы развития интеллекта и образования. Эти люди, возможно, не способны даже на «культурный протест», потому как с культурой просто не знакомы. Фактически нас захлестывает волна энтропии, иначе говоря, антикультуры — бесконечного и бессмысленного дробления, хаоса, который прикидывается культурой и себя ею называет.

* С К. Крыловым беседовал Алексей КОЛЕНСКИЙ

№1

ТЕМА НОМЕРА

30 января 2020

Никита МИХАЛКОВ:

ФОТО: ЕКАТЕРИНА ДОГОНИНА

«Должна произойти смена элиты»

Петр ВЛАСОВ Главный кинодеятель России и идеолог русского консерватизма Никита Михалков рассказал «Культуре» о своем понимании антикультуры и о том, как Россия может ее одолеть.*

культура: Никита Сергеевич, чтобы не ходить долго вокруг да около, первый вопрос по теме номера — что же такое, на ваш взгляд, антикультура? Михалков: Антикультура — это пошлость. Как Антон Павлович ответил, когда его спросили, каким образом обстоят дела в государстве российском, — пошлость, звенящая пошлость. Для меня везде, во всех сферах — эстетической, этической, в общении, в политических выступлениях — знаковое понятие эта самая пошлость. Она и есть антикультура, мы в ней и варимся постоянно... культура: «Пошлость», слово такое... Приземленное. Почти бытовое. Михалков: Знаете, я вкладываю в слово «пошлость» очень широкий, разнооб-

разный смысл. Так же как «любовь» — не одна только любовь мужчины к женщине, к Родине, а основа всей нашей жизни. У меня в картине «Без свидетелей» героиня говорит: человек — аккорд, в каждом звучит аккорд, и стоит одной ноте оказаться фальшивой, весь аккорд тоже фальшивый... При том допускаю, что для кого-то тот же «Бесогон» — антикультура абсолютная, потому как другая точка зрения. Что там найдут множество всего, что назовут «антикультурой». культура: «Бесогон» вы запустили в 2011 году с целью, как тогда говорили, «разоблачать ложь». Вот эту самую пошлость? Михалков: Думаю, да. Люди кричат в соцсетях о диктатуре в России, но это же просто невероятный инфантилизм! Разве могут они реально представить, что такое трагедия, что такое репрессии, война? Готовы ли жертвовать собой на самом деле? Не позировать на камеру ради «лайков», а принести себя в жертву ради идеи? Их представление о мире — оно все внутри Садового кольца, которое надо выйти перекрыть — для чего, зачем, думаю, они и сами не понимают...

*Интервью с Н.С. Михалковым было записано в декабре 2019 года, за месяц до объявленной президентом Владимиром Путиным политической реформы

Пекутся о благе для народа, которого не знают. Тремя процентами населения от его имени хотят произвести переворот в стране. Все это имеет для меня характер лживого, искусственного, пошлого...

Михалков: Волею судеб наша страна оказалась такой вот обширной, с огромными возможностями и перспективами. Мост между Востоком и Западом, через который они пересекаются и взаимосвязываются. А с другой стороны, защита. То, что закрыло собою Европу от монгольского нашествия, от того, чтобы французы сегодня, например, говорили по-монгольски. Страна, народ, принявшие на себя глобальные исторические проблемы мира, что нас всегда и отличало, и вызывало отторжение. Как Иван Грозный стал в переводе Иваном Ужасным? Иван Грозный это вовсе не «Иван террибль». Страшные поступки и ошибки, соединяющиеся с невероятной религиозностью, и одновременно собирание огромной страны, возникновение недоступных той самой Европе масштабных институций. Почему он стал для мира злодеем и до сих пор это культивируется? Потому что нежелание, неумение понять русский характер заставляли называть его просто «зверским», диким — отсюда и «Иван террибль». Или, если вернуться назад, к Александру Невскому, как со стороны

Правда — то, что нас всех должно объединять — как народ, как страну культура: Нет ли здесь параллели с современным искусством, где важен в первую очередь именно «перформанс», а смыслы зачастую задвинуты план на десятый? Михалков: Да, все это образ постмодернизма, который сегодня является страшной движущей силой общества вообще. Удивительно, что мы вообще еще о чем-то задумываемся. Мне одной руки хватит пересчитать общества, в которых еще звучат те вопросы, которые мы задаем. культура: Нас, слава Богу, всегда отличала тяга к собственному представлению о том, как все должно быть устроено.

ТЕМА НОМЕРА объяснить его шаг, что выгоднее платить дань татарам, чем принять латиницу и стать католиками? В конце концов, тебе предлагают силу, предлагают защиту только всего-навсего за то, что перестанешь быть православным, станешь католиком. Но нет! Предпочитают туда, где есть глубина, а здесь — порабощение рано или поздно. культура: Если антикультура — это пошлость, неправда, в чем же правда? Михалков: Правда — то, что нас всех должно объединять — как народ, как страну. Нас веками единило, давало ту самую правду православие. Когда Мусоргский говорил кучеру, который просил больше денег, «побойся Бога, на тебе креста нет», тот сразу понимал, о чем разговор. Люди «аукались» Евангелием, заповедями, народ в этом жил, православие объединяло. Неудивительно, что когда корень этот выдрали, началась гражданская междоусобица... И только страшная война в двадцатом столетии трагедией народной всех сплотила — но лишь до того момента, пока не стали уходить из жизни те, кто воевал, пока они «аукались» войной. Это когда слесарь, токарь или коневод в разговоре даже с генсеком начинали вспоминать, кто на каком фронте воевал, в 41-м, в 43-м, — и все, и покатили, налили, поговорили... Общим было — духовная мощь Победы и ощущение своей правоты. Когда же эти люди стали уходить, а веры не появилось, страна тут же начала разлагаться. И отсутствие Бога и безверие позволили в три дня развалить Советский Союз, в три дня! Я не знаю человека, который мог поверить, что вот эту махину можно развалить в три дня. Страх вынули, Бога нет, держаться не на чем, все рухнуло! культура: Получается, мы сейчас тоже ходим по зыбкому песку? Михалков: Абсолютно точно! культура: Возвращаясь к проекту «Бесогон». В сущности, бесы, о которых вы рассказываете, — это состояние сегодняшнее наше, разобщенное? Вот эти шатания без общего основания? Михалков: Замечательно еще Грибоедов сказал про декабристов — «колебания умов, ни в чем не твердых». Это постоянно преследующий нас синдром — «колебания нетвердых умов». На развалинах советских построить нормальное общество и нормальную страну, не расставив все точки над «и», очень трудно. Что мы сейчас имеем? Невероятную инертность чиновничества, которое существует по принципу личной выгоды и страха — чтобы оторвать задницу и что-то сделать, только два повода — либо выгода, либо страх. Да, есть Богом данный лидер, которому досталась такая страна, что, когда его назначали, были все убеждены, что при нем-то уж точно Россия завершится раз и навсегда. А он, к общему изумлению, согласно своим невероятным способностям, трудолюбию и глубине понимания вопроса, многое сумел поменять, что для мира стало просто изумлением и оскорблением. Но все равно — невозможно после пожарища начать строить новый дом, не расчистив площадки, на головешках очень трудно построить. культура: То есть нам грозит новое большое испытание? Которое нас должно или снова объединить, или, напротив... Михалков: Да, если не появится политическая воля нужная, если кто-то не повернет там тумблер.

№1

культура: Может, это такой русский

культура: Вы говорили — в стране есть

архетип — приходить к истине непременно через общую трагедию? Михалков: Возможно. Хотя были и такие императоры, как Александр III, при жизни которого, тринадцать лет, все развивалось, поднималось и наказывалось то, что должно было быть наказанным. Когда достоинство и са-

множество разумных, творческих людей. Можно ли консолидировать их усилия? Михалков: Какая может быть консолидация сил, когда самые простые проблемы решаются, как правило, только на «Прямой линии» с президентом? В эти несколько часов губернаторы сидят у телевизоров — у одного в руках лопата, а у другого лекарство, у третьего паспорт, и кто достучался, тот и выиграл. Какая консолидация, когда нет уважения чиновничества к людям, которыми они руководят? Вот история с затоплением в Сибири. Приезжает президент по несколько раз проверять и вынужден констатировать, что ничего не сделано из того, что обещано. Как так можно? культура: Что же делать нам с такой элитой? Михалков: Я в «Бесогоне» регулярно пытаюсь достучаться — чтобы услышали, приняли решения. Когда выкладываешь безобразия, которые делает Пучков, министр, МЧС, а через какое-то время его снимают, то вслед за тем испытываешь определенную надежду, что, наверное, иногда кое-кто может достучаться, а там, наверху, кто-то совершить поступок... По конкретным случаям, когда дело доходит до определенного предела, мы видим, что всетаки совершается возмездие. Но ведь миллиарды в квартирах того же Захарченко — они не за три дня там скопились? Это процесс, множество таких процессов по всей стране. И чем раньше подобные процессы будут пре-

Церковь, напротив, теряет свое значение и назначение. Она перестает быть молитвенной, очиновливается моощущение позволяли сказать: «Европа может подождать, пока русский царь удит рыбу». Для кого-то хамство, а если вдуматься... Если человек имеет право так сказать, если он убежден, что это не хамство, а истина, — значит, за ним есть нечто, что позволяет народу быть спокойным за его спиной... В нашей стране огромное количество умных, тонких, профессиональных людей, понимающих, что происходит, и способных что-то изменить. Но для того должна произойти смена элиты. культура: Вы же знаете, как у нас смена элит обычно происходит. При каких обстоятельствах. Михалков: Вот для того и надо сверху тумблер переключить. Тем более что у нового поколения совсем нет страха — перед войной на собственной территории, перед революцией не где-то там на Ближнем Востоке, а вот здесь. Фразу помните знаменитую — «лишь бы не было войны»? Это генетический страх войны — что угодно, только не война. А сегодня нет такого. Страх растворился в компьютерных играх, в кинематографе, где гибнут сотни и никого не жалко. культура: Может ли какую-то объединительную роль сыграть сегодня наша Церковь? Михалков: Церковь, напротив, теряет свое значение и назначение. Она перестает быть молитвенной, очиновливается. Вот, к примеру, то, что было у нас в «Бесогоне» про свадьбу Собчак. Кажется, ерунда, частный случай. Но нет, не частный случай! Это значит, люди имеют возможность и смелость безбоязненно троллить святыни. Не в деревню поехать и там тихо обвенчаться, а опять сделать из этого перформанс... культура: Спасибо, что не в Кремле... Михалков: А могло быть и в Кремле.... И для меня Пушкин не ниже Кремля. Это же его храм, где он венчался. Такое вымывает доверие, уважение. Представление о том, что чего-то нельзя трогать, что есть святыни... Все можно! Вот она, пошлость! Это про вымывание основ и дозволенность топтать святыни. Ильин сказал: «Жить надо ради того, за что можно умереть». Просто и точно. Почему ислам сумел бросить вызов так называемому цивилизованному миру? Они знают, за что могут умереть, хорошо это или плохо, не имеет значения. Они этим сильны, в этом мощная духовная сила — другой разговор, что насилие мерзость...

Отсюда идет все остальное. Часто ли мы слышим от кого-нибудь сегодня, что ему стыдно за себя или за кого-то? Вот, например, венчаться в храме Пушкина стыдно. Или стыдно потом делать то, что они делали. Потеря понятия греха, утрата стыда и есть снятие тормозов — дальше все что угодно может быть. Вот вас венчали, а до того вы приехали на катафалке, до того кривлялись в церковном одеянии и приклеивали бороду. Вот вы стояли на плитах, на которых стоял Пушкин с Натальей Николаевной, а потом поехали творить то, что вы творили. Если, совершив все это, вы говорите «а что такого?»... Да еще и батюшка говорит «это же у них там потом, а у нас все было хорошо, благочинно»... Вот эта история — просто картинка нашего времени и общества. Пошлость, истребляющая все, что есть в нас человеческого. И дело абсолютно не в противостоянии либералов и консерваторов, и дело не в частном случае свадьбы Собчак и Богомолова, и дело не в непотребном спектакле для детей «Снежная королева» в Челябинске, наделавшем много шума и вызывавшем огромное возмущение родителей, желающих получить обратно деньги за билеты. Дело в том, что мы претерпеваем «коррозию» вкуса. Ведь как бы мы ни иронизировали по поводу лозунгов советских времен, я лично все больше и больше прихожу к выводу, что, скажем, искусство, литература, театр, кино — они должны действительно служить народу, и дело вовсе не в низкопробном желании потакать моде, а дело в том, что мы не должны забывать, что даже совсем неграмотный, допустим, ничего не читавший человек, пусть даже опустившийся или спившийся, он все равно рожден на той земле, которая дала миру и Александра Невского, и Дмитрия Донского, и Пушкина, и Достоевского, и Толстого, и Мусоргского, и Сурикова с Айвазовским, и многих-многих других. То есть я имею в виду, что так или иначе современный человек, живущий в нашей стране, должен осознанно понимать, что создавало и воспитывало его национальный код. А если это так, то художник обязан попытаться расшифровать этот код, помочь человеку понять, откуда он родом. И здесь привилегия художника заключается только в том, что Господь наградил его способностями или даже талантом, или гением, но он — только проводник между Господом Богом и простым человеком. Он не должен считать себя хозяином своего таланта, и в этом случае — хочет он или не хочет — и как бы это дико ни звучало — он обязан понимать, что он слуга своего народа (не путайте с Зеленским). Понимаю, какое возмущение мои слова вызовут у тех, кто считает себя привилегированным сословием, но я хотел бы, чтобы читающие эти строки поняли мою мысль правильно: не слуга власти, не слуга моде, не слуга силе, а слуга — народу. И только, и именно это осознание делает его свободным и от власти, и от моды, и от силы.

Самый страшный наш бес сегодня — это утрата понятия греха, утрата стыда. Отсюда идет все остальное. Часто ли мы слышим от кого-нибудь сегодня, что ему стыдно за себя или за кого-то? секаться, тем больше надежд, что другим это станет уроком. Точно так же и смертная казнь. Я категорически считаю, что это важный инструмент для того, чтобы определять предел, границу какую-то. А так мы получаем ситуацию, когда убийцы, которые в Кущевке младенцев душили, теперь сидят, едят крабов, да еще возмущаются — «вам можно, а нам нет? мы и так в тюрьме». Когда человек знает, что больше, чем пожизненное, он не получит... Пожизненное — это значит жизнь, он все равно будет жить! Мой дед двоюродный, историк Кончаловский говорил, что в государстве, где утеряно понятие греха и стыда, порядок может поддерживаться только полицейским режимом и насилием. Самый страшный наш бес сегодня — это утрата понятия греха, утрата стыда.

30 января 2020

№1

ТЕМА НОМЕРА

30 января 2020

Татьяна ЧЕРНИГОВСКАЯ:

«Когда предстанете перед апостолами, вы им предъявите карточку Mastercard или Visa?» Сегодня в поле общественной дискуссии четко расставлены приоритеты. Важно увеличить ВВП, важно перейти к постиндустриальной экономике, важно сделать карьеру и т. д. Известный специалист по проблемам Homo sapiens Татьяна Черниговская — доктор наук по физиологии и теории языка, профессор кафедры общего языкознания СПбГУ, заведующая лабораторией когнитивных исследований и кафедрой проблем конвергенции естественных и гуманитарных наук СПбГУ — говорит, скорее, о вторичности материального в нашей повестке. Собеседница «Культуры» считает, что важнее другое — история человечества, понимание того, кто мы такие как вид и каковы наши планы. Именно об этих вещах и призвана напоминать культура. Антикультура — все, что увлекает нас в противоположную сторону.

ФОТО: PHOTOXPRESS

культура: Татьяна Владимировна, в одной из своих лекций вы определили человека как существо, имеющее сознание и язык. Можно ли в это определение добавить еще и культуру? Черниговская: Все зависит от того, что мы договоримся понимать под словом «культура». В обычном понимании культура — это гораздо более поздняя вещь. Человек уже был человеком современного анатомического типа, а была ли у него культура — неизвестно. Более того, этот вопрос может остаться без ответа, потому что письменности не было. Ка-

ФОТО: ВЛАДИМИР ТРЕФИЛОВ/РИА НОВОСТИ

Елена СЕРДЕЧНОВА

кие у нас есть инструменты для того, чтобы узнать, присутствовала ли уже культура в начале человеческой истории? И как мы можем оценивать эту историю? По рисункам, по артефактам, по тому, пользовался ли огнем или орудиями труда человек. Этот вопрос не так просто обсуждать, как кажется на первый взгляд. Потому что зоологи всерьез говорят о культуре, присущей человекообразным обезьянам, ведь они уже используют орудия труда. Поэтому надо сначала определиться с тем, что такое культура.

культура: И что же? Черниговская: Я бы сказала, культура — это то, что не находится в генах. Культура — это не то, что передается нам с помощью биологических механизмов. Это то, что мы придумываем или создаем сами. культура: Есть точка зрения, что «культура» и «культ»— однокоренные слова. То есть культура связана изначально с религиозными устремлениями человека. Черниговская: Это не более чем одна из точек зрения. И я бы в эту сторону либо не смотрела вообще, либо если смотрела бы, то очень глубоко. А

именно — уверены ли мы в том, что культура не присутствует в чем-то или в ком-то помимо людей? Так что я бы, честно говоря, эту тему не трогала. Потому что она глубже, чем кажется на первый взгляд. культура: В одной из лекций вы говорили, что мир таков для человека, каким его он способен воспринять и описать. С этой точки зрения насколько важна культура для человека, ведь она меняет картину мира? Черниговская: Она является определяющей для человека. Культура не просто важна — она сверхважна. Потому что

это сетка, которую мы накладываем на впечатления от физического мира. Глядя на одну и ту же картинку, мы можем видеть совершенно разное. Все зависит от того, кто смотрит. Если смотрит представитель культуры, которая родилась и развивается среди снегов на далеком Севере, где, кроме оленей, появляются разве что собачки хаски, — это одна история. Я при этом не имею в виду, что культура будет лучше или хуже. Это не вопрос низкого уровня или высокого уровня. Это просто разница. Есть люди городской культуры, есть люди сель-

ТЕМА НОМЕРА или смартфон лучше, — совсем другой уровень. Конечно, мне важны бытовые вещи, но когда мы говорим «культура», то имеем в виду более высокие материи. культура: Ну, вот если про смартфоны заговорили... Гаджеты, социальные сети, интернет — они влияют на то, как меняется человек? Черниговская: Ну а как они могут не влиять! На человека влияет вообще все. Сила ветра,

много часов в день. Информацию получаю из большого количества источников в интернете, потому как это архивы, Библиотека Конгресса и так далее. Только дурак может отрицать плюсы этого. Но есть же и минусы. То есть для того чтобы минусы в тебя не попали, ты должен иметь хорошую подготовку. Мы этому учим своих студентов. Там есть и помойка, и шедевры. Дело за небольшим — отличать помойку от

Если говорить о развитии интеллекта, я тоже не вижу никакого прогресса, вижу регресс. Причем значительный и, более того, ускоряющийся. Думаю, что человечество сделало неправильный выбор и пошло не в ту сторону. Я бы сказала, в суицидальную сторону пошло влажность воздуха и, разумеется, гаджеты. культура: Но это выход на новый уровень или деградация? Черниговская: Происходит и то, и то. Ножом можно сыр порезать, а можно — человека. Я активно пользуюсь всеми достижениями технического прогресса при всем моем большом скепсисе в эту сторону. Естественно, за компьютером сижу

РИСУНОК: ВЛАДИМИР БУРКИН

ской культуры, существуют горные люди, существуют степные. Об этом много написано в разных науках, в том числе, например, в кросс-культурной психологии. И задачи психологические, технические представители разных культур решают по-разному, с разным результатом. культура: Как бы вы сформулировали определение для антикультуры? Вот культура — это то, что не передается на генном уровне. А антикультура? Черниговская: Если вы хотите остро поставить вопрос, я отвечу, что антикультура — это то, что сейчас часто и называют культурой. Честный ответ без эпатажа. культура: Можно ли все эти разнообразные культуры, о которых вы говорили, ранжировать? Или они просто разные и все? Черниговская: Они просто разные. Сегодня мы часто исходим из неверной посылки, что все должно быть одинаково. Но идея глобализации провалилась, ее нет больше. Те, кто по-прежнему думает, что она есть, ошибаются. У них либо «плохое зрение», и тогда им нужно купить очки, либо они не понимают. Либо они понимают, но играют в другую игру — политическую. культура: Раз провалилась идея глобализации, снова на первый план выходят национальные культуры? Черниговская: Конечно, потому что все цветы хороши. Скажите, вам какие цветы больше нравятся — незабудки или гиацинты? культура: То есть это иллюзия, что однажды на планете появится такой прекрасный и продвинутый общечеловек? Черниговская: Откуда взялись-то эти общечеловеки? Может быть, они не только не общечеловеки, а вообще не человеки? Прекрасны все. Кто лучше? Тот, кто живет на юге Италии, или тот, кто на севере Норвегии? Почему они все должны превратиться в типового покупателя супермаркета? культура: Ну, потому что, наверное, это выгодно супермаркету. Черниговская: Выгодно — другой разговор. Но о выгоде не может идти речи, если мы говорим о культуре. Выгода — это же низкие, мелкие, неважные вещи. Когда вы предстанете перед апостолами, вы им предъявите карточку Mastercard или Visa? культура: Сегодня, как мне кажется, большинство из нас не ожидают всерьез встречи с апостолами. Черниговская: Во-первых, это не так. Во-вторых, я просто хочу сказать, что есть вещи глобально важные — история человечества, кто мы такие, каковы наши стратегические планы на будущее. Что от нас ожидает, простите за пафос, Вселенная. Это один разговор. А разговор, какая карточка

№1

шедевров. Но этому можно научиться. культура: Современный человек растет в парадигме прогресса — мол, идет непрерывное развитие и улучшение... Черниговская: Мы все выросли в этой парадигме, вообще-то говоря, без всяких оснований. Какой прогресс вы, к примеру, видите, по сравнению со временем Аристотеля

или Платона, Иммануила Канта или Шопенгауэра? Да, у нас есть мясорубка электрическая. Но культура — это не мясорубка. культура: А как же гуманизация социальная? Черниговская: Ошибка считать, что нормы сейчас более гуманны. О каком гуманизме можно говорить, если раньше можно было убить одного человека в честном поединке на дуэли, а сейчас в «прогрессивном» мире достаточно нажать на кнопку, и после этого исчезнет несколько миллионов человек. Разве это прогресс? Если говорить о развитии интеллекта, я тоже не вижу никакого прогресса, вижу регресс. Причем значительный и, более того, ускоряющийся. Думаю, что человечество сделало неправильный выбор и пошло не в ту сторону. Я бы сказала, в суицидальную сторону пошло. культура: Я была на вашем выступлении на питерском Культурном форуме, и оно было посвящено искусственному интеллекту, который «зашел» на территорию искусства. Вы сказали, что эти произведения, возможно, вообще для человека не предназначены. А для кого тогда? Это уже новая, альтернативная культура? Черниговская: Можно прыгнуть на два оборота, можно прыгнуть тройной тулуп, а можно и четверной — современные фигуристы это делают. Можно создать такой искусственный интеллект, который будет обучать себя без участия человека, быть несравнимо в чем-то умнее человека. Такой тройной тулуп в программировании. Я видела недавно кар-

30 января 2020

тину, которую создали с помощью искусственного интеллекта. Она была продана на аукционе «Кристис» почти за полмиллиона долларов. И это произведение вообще интересно выглядит — либо как картина импрессионистов, либо предымпрессионистов. Это вещь небанальная вообще-то. Я не искусствовед, конечно, но картина мне понравилась. Поэтому, возможно, мы входим в другой тип культуры вообще. Уже сейчас, не исключаю, искусственный интеллект может делать чисто «нечеловеческие» вещи, не подчиняющиеся нашей логике и пониманию. Во всяком случае, так рассказывают игроки в го, которых искусственный интеллект «сделал», обыграв чемпиона мира по го Ли Седоля. То, что начиналось как человеческая культура, трансформировалось в нечто, с чем человечество никогда не сталкивалось. К этому изменению ее как бы подтолкнули. Я хотела бы сказать, что оно было создано, но это неверно. Потому что создано только начало, а дальше все само пошло. Это уже другое. культура: И человечество должно с этим жить? Черниговская: Не знаю. Мы никогда прежде с этим не сталкивались. культура: Как же нам не утратить человеческую культуру? Черниговская: Знать человеческую культуру для этого нужно. Я все время говорю: читать сложные книги, смотреть сложные фильмы, слушать сложную музыку. И быть сложными, хорошо образованными людьми.

№1

ТЕМА НОМЕРА

30 января 2020

Максим КАНТОР:

«Мы живем во времена сумерек гуманистической культуры» Ольга ВЛАСОВА Философ и художник Максим Кантор исповедует оптимистичный взгляд на современную культуру. По его мнению, даже самые мрачные ее проявления, которые многие готовы причислить к антикультуре, есть лишь временные откаты назад. Он считает, что великое Возрождение не умерло со своим историческим временем, а гуманистическую культуру не может отменить ни рынок, ни тоталитаризм, никакая другая сила. Именно Возрождение определило на много веков вперед поступательное движение вверх для человеческой культуры. И каждый раз, когда человечество заходит в тупик, это не конец — это реверс. Его ждет новый виток Возрождения.

культура: Как бы вы определили, что такое культура с позиции нашего века? И зачем она нужна? Кантор: Говоря очень просто, культура — это все, что не природа. Человек в значительной степени природное существо: он зависим от природы, он смертен, ему холодно, он хочет есть и т.д. А то, каким образом человек преодолевает природную зависимость или использует и старается понять природу, старается осмыслить свое собственное существование не в природных терминах, а в духовных и моральных, вот это и есть культура. Причем культура — это не только то красивое, что человек производит. Очень часто термином «культура» мы называем продукт литературный, визуальный, музыкальный. Но культура — это еще и обычаи, привычки народа; культура — это стиль общения, нормы поведения, все это вместе и есть «культура», а не только искусство и философия. Все это в целом создает такое внеприродное поле, которое живет параллельно природе и, в каком-то смысле, над природой. И это духовное поле является культурой. Это достаточно давно существующее определение, по крайней мере, со времен Гердера, германского просветителя. Развивали эту мысль и Шпенглер, и Тойнби. Но, вообще говоря, авторитеты в данном вопросе неуместны. Что такое «культура», всякий человек ощущает и интуитивно знает сам. культура: А тогда как соотносятся культура и цивилизация? Кантор: Существует определенная диалектика в отношении этих понятий. Часто их смешивают, подменяют одно понятие другим. Иногда вместо слова «культура» употребляют слово «цивилизация». Мне привычнее рассуждать следующим образом. Цивилизация есть развитие определенных аспектов культуры, цивилизация возникает благодаря культуре. То есть наличие инженерной и научной культуры в обществе делает возможным развитие научной цивилизации. Изобретение пенициллина, или конструирование новых машин, или полеты на Луну —

это достижения цивилизации и весьма опосредованно — культуры. Так же как культура возникает из природы, преодолевая природу, цивилизация возникает из культуры. Это как бы следующий шаг, потому что существует культура первобытно-общинного строя, но вот цивилизации первобытно-общинного строя в том смысле, как мы употребляем сегодня это слово, не существует. Можно говорить, что какой-то народ менее цивилизован, чем другой, и в этом нет обиды. Британская империя более цивилизованна, чем африканские племена. Это трудно отрицать, потому что в Британской империи не умирают от малярии, а бушмены умирают. При этом ошибочно сказать, будто Британская империя более культурна, чем африканское племя, потому что у племени есть своя культура, и эта культура нисколько не менее культурна, чем культура британцев. Надо разделять все эти вещи, чтобы не впасть в привычный для обывательского жаргона тон: этот человек некультурный, а тот культурный. Мы все принадлежим к определенной культуре и не можем перестать быть культурными, даже если бы этого захотели. Даже наши антикультурные проявления, хамские, вульгарные, они находятся внутри культурных коннотаций, которые заложены генотипом определенной культуры: российской ли, германской, французской. Существуют культурные алгоритмы, к которым мы принадлежим просто по факту рождения. Существуют алгоритмы и цивилизации тоже, мы знаем, что мы можем пойти в поликлинику и нам почти без боли, теперь уже, вылечат зубы, например. Мы знаем, что мы можем доехать

Максим КАНТОР — художник, писатель, философ. Картины во многих музеях мира, включая Британский музей (Лондон), Штедель музей (Франкфурт), Музей искусства Люксембурга, Национальную библиотеку Франции, ГМИИ им. Пушкина, Третьяковку, Русский музей. Картины находятся в общественных зданиях: роспись в Академии Св. Фомы Аквинского в Ватикане (Pontifical Academy, Vaticano), в министерстве иностранных дел ФРГ (Берлин), в парижской церкви Сен Мерри Eglise Saint Merri, в Оксфордском университете, в Брюссельском соборе, в соборе Св. Михаила (Люксембург) и т.д. Автор романов «Учебник рисования», «Красный свет», сборников пьес и рассказов, переведенных на несколько языков. Почетный член Пемброк-колледжа Оксфордского университета (Honorary Fellow of Pembroke College, Oxford University). Приглашенный лектор в университеты Кембриджа, Бамберга, Люксембурга. В настоящее время готовится к изданию двухтомник по философии искусства «Чертополох». Живет в Оксфорде, на острове Ре, в Берлине.

от Бордо до Москвы всего за пять часов, что невозможно было во времена Вольтера. Это развитие цивилизации, которое уже к культуре имеет косвенное отношение. И хотя цивилизация — продукт культуры, но она не культура. Только культура оперирует вопросами совести, добра и зла. И хотя мы часто требуем от цивилизации морали, но бормашина не моральна и атомная бомба не моральна — только культура

может вынести моральное суждение о применении того или другого. Это же касается и природы. Стихии леса, моря, ветра — не моральны; но Баба Яга, попавшая в сказки Афанасьева, ставшая элементом культуры, получает моральную характеристику. Эта преамбула необходима, чтобы не смешивать все понятия: природу, культуру и цивилизацию. Культура — это все, что не природа, а уже внутри этой культуры возникают искусства, ремесла. культура: А фашизм — это тоже явление внутри культурного поля? Кантор: Нельзя сказать, что фашизм вне культуры. Это тоже феномен культуры, ведь фашизм обратился к вполне конкретным языческим архетипам, дохристианским структурам сознания, которые имели место в культуре Европы. Нельзя сказать, что Третий рейх выдуман Гитлером. Нет, нацизм и фашизм (если говорить шире) появились оттуда, из дохристианской структуры общества, и извлекли оттуда всю эту мифологию, метафизику нации и почвы, культ силы и торжества и т.д. Нельзя сказать, что фашизм — это антикультура, но вопрос в том, что эта языческая националистическая мифология оппонирует христианской культуре, оппонирует той моральной культуре, которой уже были привержены люди в ХХ веке. Собственно говоря, фашизм прежде всего оппонировал христианскому гуманизму, на основании которого выстроена (во многом это все еще так и есть, слава Богу, хотя порой так и не кажется) европейская культура и европейская цивилизация. Но делал это фашизм, тоже опираясь на культуру — на дохристианскую культуру, на язычество.

ТЕМА НОМЕРА культура: А в каких отношениях искус-

РАФАЭЛЬ САНТИ. «АФИНСКАЯ ШКОЛА». 1511

ство находится с культурой? Процессы, которые происходят в искусстве, как они влияют на то, что происходит с культурой? Кантор: Искусство — компонент культуры. То, что люди договорились производить такую, в сущности, ненужную вещь и придавать ей ценность, это само по себе удивительно. Человек ведь не нуждается в картине или в книге для того, чтобы согреться или утолить чувство голода, — это какая-то очень избыточная или в принципе непрактичная вещь. Искусство возникло поверх необходимости, как своего рода десерт, потому что достаточно религии, ремесел и спортивных занятий. Этим культура, преодолевающая природу, себя исчерпывает. Зачем же добавлять к этому украшение, в котором содержится и дидактический аспект. Однако в некий момент искусство осознало себя не просто десертом, декорацией, но учителем и мотором культуры, и в этот момент начинается принципиально иная история европейской культуры. Искусство стало выражением и даже толкователем, интерпретатором религии (мы говорим сейчас о европейской культуре). Это произошло примерно в XIII–XIV веках; европейская культура уже была на пике своего развития, и вдруг произошло то, что искусство осознало себя силой, формирующей общество на основании христианских принципов. Произошло то, что мы называем Возрождением. Тогда искусство стало уже не просто иллюстрацией к идеологии

№1

или религиозному обряду, но сделалось формообразующим процессом в обществе. Собственно, во время Ренессанса искусство, изобразительное искусство прежде всего, уравняло себя в правах со схоластикой и философией. И как син-

культура: И что произошло с этой функцией на пороге смены веков, возникновения постмодернизма? Кантор: Не надо забегать так далеко вперед. Когда говорят о Возрождении, говорят об антропоцентризме и воскрешении античной эстетики; человек стал в центре Вселенной, и в силу этого изменилась обратная перспектива на прямую. Это так, но это слишком беглый очерк событий, который формирует не вполне точный взгляд на то, что произошло. Возрождение было не просто возвратом к античности, к опыту Древней Греции и Древнего Рима. Ренессанс прежде всего явился возрождением веры, той самой христианской веры, которая к XIV веку подверглась коррозии: Великая схизма XI века, борьба гвельфов (папистов) и гибеллинов (имперцев), Авиньонское пленение пап, затем раскол на Восточную и Западную церкви, торговля индульгенциями и обличение таковой, протестантизм, Лютер, подрыв веры в Рим, национальные трактовки Завета и религиозные войны. В течение трех веков Церковь последовательно теряет авторитет, и это беда для христианской веры. И в этот момент искусство Возрождения, присвоив античную мощь и провозгласив, что история едина, фактически утверждает, что моральные

Христианский гуманизм никто не в силах отменить — ни декрет Совнаркома, ни рынок, ни желание миллионеров, владельцев галерей или мнение куратора музея тез усилий философов, художников, латинистов, отцов Церкви возникло учение, определяющее Ренессанс и в целом развитие Европы. Это христианский гуманизм. Благодаря трактатам гуманистов, фрескам Микеланджело и поэме Данте искусство становится ответственным за построение социальной и даже природной жизни человека. Происходит такой вот парадоксальный феномен, структура отношения природа — культура — цивилизация как бы переворачивается. Отныне моральный императив должен определять все.

30 января 2020

доктрины христианства распространяются на весь европейский Космос. Собственно, произошло не антикизирование христианства, но, скорее, крещение Античности. Платон был прочитан как предвестник христианской морали, и Аристотель, стараниями Фомы Аквинского, вошел в христианский дискурс. В соединении античной мощи и христианской морали появилось то обновление веры, то новое звучание Завета, которое и является принципом Возрождения. Это не только новое открытие античности, Фидия и Гомера, прежде всего это возрождение с новой силой христианской веры. В этот момент появились те самые моральные императивы, которые потом, в Просвещение, описывали уже и Кант, и Монтескье. Тогда же укрепилась не только христианская вера, но и социальная структура общества, основанная — так в идеале казалось — на императивах Завета. На основании христианской веры, так постулировали мыслители Возрождения, может быть образован и новый социальный порядок. В это время возникает огромное количество социальных утопий. Это принципиально отличалось от того времени, когда к безмерной власти короля готов прикладывали еще христианскую идеологию, как то было в Средние века. Теперь, на основании моральных императивов христианской веры, можно было построить справедливое социальное государство. Об этом писал и Томас Мор, в этом смысл росписи потолка Сикстинской капеллы, и «Монархии» Данте.

№1

ТЕМА НОМЕРА

30 января 2020

Эта идея впервые в истории человечества возникла в Возрождение, раньше таковой не существовало. Идея справедливого устройства общества на основе моральных императивов возникла, и сравнительно долгое время человечество питалось вот этой доктриной (или иллюзией, как сказал бы скептик). Разрушаться все стало в XVI веке, вместе с образованием больших империй, потом пришло к Тридцатилетней войне, к столкновениям национальных интересов. Но Возрождение не умерло — идеи вообще не умирают, тем более такие идеи. В дальнейшем развитии европейской культуры, на каждом новом витке ее развития, социальная и моральная посылка Возрождения припоминалась и возрождалась вновь. культура: И в ХХ веке? Кантор: Да. Например, эту же моральную посылку припомнили во время сопротивления фашизму в ХХ веке. Почему и как сопротивление фашизму стало возможным? Это произошло потому, что оппонировали фашистам не только интербригадовцы и коммунисты, но и христианские и демократические мыслители, ориентированные не на коммунизм, но на христианскую доктрину, на гуманизм, на социальное государство, основанное на принципах морали. То есть, если сложить коммунистические, социальные, интернациональные и гуманистические силы, которые противостояли фашизму, в комплексе это был протест Возрождения, дантовского, микеланджеловского Возрождения, против авторитарного язычества. Фашизм представлял собой именно дохристианское, хтоническое, сугубо языческое начало. И потому победа над фашизмом — это был очередной возврат к Возрождению. Мы помним, что в эти замечательные послевоенные годы, условно говоря, с 1945-го по 1968-й, был культурный подъем в Европе, который дал нам и Пикассо, и Камю, и Маритена, и Феллини, и т.д. Тот откат от принципов гуманистического образного искусства, что случился потом с 70-х годов и продолжается сейчас, не должен ни печалить, ни удивлять, ни казаться чем-то из ряда вон выходящим. Это отступления, редукции, провалы Возрождения, они типичны для европейской истории. Нельзя сказать, что возвраты вспять антикультурны. В культуре, видимо, заложен такой реверсный механизм — это даже не пробуксовка, это закономерный шаг назад, который культура делает, уступая социальности и природе. культура: А почему вы считаете, что такие шаги назад закономерны? Кантор: Культура, особенно такая интенсивная, как культура Возрождения, идет очень быстро, а социальная природа, потому что она все-таки природа, опирается на природные функции человека — такие, как жадность, агрессия, тщеславие, обычные животные инстинкты. Трудно требовать от человека служить соседу бескорыстно и отстаивать добро, воплощенное в жизни соседнего племени. Периодически природа берет свое и отвоевывает обратно у христианской культуры свои позиции. Но это не значит, что гуманистическая культура сдастся, спрячется, уйдет. Христианский гуманизм не умирает, он живет как бы параллельно социальной и порой варварской действительности. Сейчас происходит торжество социально-природ-

Кантор: Отвечая на этот вопрос, я очень

ЖОЗЕФ-НОЭЛЬ СИЛЬВЕСТР. «РАЗГРАБЛЕНИЕ РИМА ВАРВАРАМИ». 1890

Периодически природа берет свое и отвоевывает обратно у христианской культуры свои позиции. Но это не значит, что гуманистическая культура сдастся, спрячется, уйдет ного аспекта культуры, вперед вышли не лучшие человеческие качества: приобретательство, стяжательство, агрессивность. Но это случалось уже не раз, истории не привыкать. Чем была, например, Тридцатилетняя война, потрясшая всю Европу и по губительности и бессмысленности сравнимая с Первой мировой? Когда в 1618 году началась Тридцатилетняя война, и она выкосила пол-Европы, то для этого не было никаких серьезных причин, это даже не было религиозными войнами. Та война потрясла современников тем,

что все идеологические религиозные вопросы были забыты. Протестантская Швеция была союзницей католической Франции в борьбе с католической Испанией, знаменитый генерал Валленштейн, про которого написана драма Шиллера, начинал как протестант, но, чтобы стать главнокомандующим, он принял католичество, перешел в войска Священной Римской империи, потом, пожелав захватить власть, стал опять протестантом и т.д. Все это уже теряет всякую привязку к христианской культуре, но становится социально-природным механизмом агрессивного торжества. Так, к сожалению, бывает. В Первую мировую из-за колоний передрались все цивилизованные европейские страны, знавшие к тому времени и Канта, и Монтескьё, и Вольтера. Это тоже было в высшей степени дико. Сколько пройдет времени, чтобы опять гуманистическая культура ожила в той мере, как она была жива при Микеланджело или затем ожила во время Просвещения, никому не известно. Но христианский гуманизм никто не в силах отменить — ни декрет Совнаркома, ни рынок, ни желание миллионеров, владельцев галерей или мнение куратора музея. Но правда и то, что даже когда христианский гуманизм победит опять, а это непременно произойдет, его победа не будет вечной, — он потом опять проиграет. Это реверсная история, она воспроизводится постоянно, от века к веку. культура: А каковы причины отката, который мы переживаем прямо сейчас?

боюсь сбиться в детективный тон. К сожалению, это всегда происходит, когда мы рассуждаем о конкретной точке происходящего и ищем какого-то виноватого, Энди Уорхола или Малевича... Это все эпизоды, фрагменты, и видеть в них первопричину больших сдвигов — неверно. Всегда находится какой-то политический аспект, который так или иначе объявляется инициатором смены исторической парадигмы. Но дело в том, что откат бы случился все равно. Существует легенда, будто американское искусство в поздние 60-е подмяло европейское. Этому и политически были определенные причины: план Маршалла и т.д. Этот апокриф достаточно силен, его многие воспроизводят, и я думаю, что он имеет некие основания для существования. Финансовая мощь была сконцентрирована в это время в Америке, а искусство, так, во всяком случае, постулировали в тот момент, живет рынком. Но, в сущности, даже если это и так, это такая мелочь, незначительный эпизод в истории. Это лишь один из мифов, который внедрили. Искусство рынком вовсе не живет, но живет вопреки рынку. Посудите сами: если искусство служит христианскому гуманизму, а Иисус изгнал торгующих из храма, как же может искусство служить рынку? Определенное рыночное искусство — да, служит. Декоративное, развлекательное. Рынок противоположен искусству, равно как и демократия вовсе не связана с рынком, — это легенда. До XVII века вообще не было никакого рынка в искусстве, никто не обменивал скульптуру Микеланджело на картину Мантеньи. Подобные «рыночные» мысли внедряются в общество время от времени. Существует даже определенная цикличность внедрения этих материалистических, меркантильных соображений в искусство. Возвращаясь к нашему веку, скажу, что в какой-то момент рынок действительно подмял культуру. Одновременно с тем, как это произошло, возник миф, что культура не существует вне рынка. Появились мифы, что сейчас не может быть неизвестного художника, что сейчас не может быть невостребованной книги, что сейчас все, что продается, то и замечательно, а что не продалось, то того не стоило. Эти мифы внедряли в сознание обывателя и говорили, что быть продажным — это прогрессивно. Все это и не хорошо и не плохо — это естественно. Эти смены состояний свойственны культуре, как человеку свойственно не только бодрствовать, но и спать. Но сказать, что именно сон представляет человека в полной мере, было бы неправильно, хотя сон очень важный процесс восстановления сил. Может быть, эти откаты есть необходимый процесс восстановления и накопления сил. Не знаю, и, думаю, никто не знает. Наверное, Бог знает! Мы сейчас живем в такие сумерки гуманистической культуры. Считать, что эти сумерки вечны, что ночь наступила, я не могу и не хочу. Думать, что эти сумерки могут спровоцировать приход нового витка фашизма, можно. Это теоретически возможно, потому что в сумерках всегда агрессивность и злодейство получают больше власти, чем на ярком свету. Думать, что новый виток фашизма и власти материального над духовным будет вечным, не могу, это невозможно. Разумеется, Микеланджело победит.

ТЕМА НОМЕРА

№1

30 января 2020

Глобальное упрощение: смайлик вместо сонета Петрарки

Михаил ШВЫДКОЙ, министр культуры РФ в 2000–2004 гг.

ОПТИМИСТ и верю, что год от года культура развивается достаточно плодотворно. Мы пережили 90-е годы, когда не было финансирования и каждый выживал как мог, да и в начале 2000-х с поддержкой искусства было негусто. Движение есть. Сегодня человек живет в пространстве культуры, это так. Но самая серьезная проблема в современном мире, которая меня больше всего мучает сегодня, — это глобальное упрощение и в каком-то смысле опошление самого понятия «культура». Сегодня в мире интернета и цифровых технологий можно прожить, условно говоря, не зная таблицы умножения. Ты можешь не напрягать мозг. И искусство тебе нужно такое же! Как-то Владимир Вольфович Жириновский сказал: ну что вы мучаете людей, надо печатать книги крупным шрифтом, потому что люди устают после работы, крупным шрифтом и с картинками. И так и есть: появились те же неокомиксы — это упрощение невероятное (литературы). Хотя порой и талантливое. Диджитализация ведет к поверхностности. Страшно не незнание. Ну, не знает что-то человек... Нет, страшно ощущение знания, которое на самом деле ложно, когда тебе кажется, что ты все знаешь, что ты осведомлен, что ты понимаешь! И интернет, и вся сегодняшняя информационная система дают человеку такую иллюзию знания. А она ведет к непоправимым ошибкам при принятии решений. Ты печатаешь на клавиатуре: «Шекспир. «Ромео и Джульетта», и тебе предлагают крат-

кое содержание в пяти вариантах. Ты его можешь за восемь минут прочесть, а можешь — за две. Вместо того чтобы взять оригинал, начать его читать и сопрягать с самим собой. Ты не включаешься, тебе все дают в разжеванном виде. Именно поэтому кинематограф стареет быстро, а книга не стареет. Ты книгу каждый раз создаешь заново в своем воображении, ты рисуешь героев, ты вступаешь с ними в диалог, и поэтому они меняются вместе с тобой. Мир бесконечно усложнился, а мы пытаемся низвести все до понятного, примитивного. Нельзя искать простые ответы на очень сложные вопросы. Когда вместо того, чтобы послать любимой женщине строчку из Петрарки, ты отправляешь ей в сообщении сердечко, смайлик — это символ того, что уходит что-то очень важное. Да, смайлики — это тоже часть культуры, но для развития человеческой души этого недостаточно. Дети, которых мы выпускаем в жизнь, в большинстве своем неспособны воспринять серьезное искусство. Посмотрите на репертуар мировых филармоний, он сужается, люди хотят популярную классику, они хотят слышать только то, что понимают. То, что они не понимают, они не слышат. Они хотят Шопена, Вивальди, Бетховена. Это не трагедия, но это требует внимательного отношения. Когда три тенора вышли на футбольные стадионы — сбылась мечта большевиков: культуру — в массы. Они пели арии из опер, понятные десяткам тысяч болельщиков, а трансляция по телевизору была доступна сотням миллионов. И

это, казалось бы, победа культуры — культура овладевает массой, а на самом деле культура вынуждена приспосабливаться ко вкусам масс. Эту драматическую коллизию в начале 30-х годов прошлого века точно описал Хосе Ортега-иГассет в своей работе «Восстание масс». Люди, работающие в хайтеке, много и с вдохновением говорят, что мы сейчас покроем интернетом всю страну, и тогда проблемы общения с культурой не будет. То есть я живу в Анадыре, через компьютер захожу в виртуальный Русский музей и — вот оно, счастье! Это действительно контакт с культурой или только информирование о культуре? Потому что общение с живой культурой — совершенно другой тип общения, нежели возможность узнавать о культуре через виртуальные каналы. И кажется, что да, мы окультурили весь мир, но подлинного контакта, который бы развивал тебя, очень мало. Не-

маем, что старинные намоленные иконы вобрали в себя надежды, чаяния, сердечную боль миллионов людей, и не только ты ей, но и она тебе отдает великую тайну души. Вот и посещение живого театра дает несоизмеримо больше, чем если ты смотришь по телевизору спектакль или фильм. Некоторые скажут: не нравится цифровая культура, в ней мало души. Тогда давайте вернемся к рукописным книгам, к Средневековью. Тут, разумеется, можно дойти до абсурда. Да, уход от рукописной книги — это уже определенная массовизация, печатная книга уже предмет индустриальной культуры. Во времена изобретения книгопечатания, я думаю, какие-то процессы были схожие. Средневековым людям казалось, что переход к Ренессансу тоже упрощает что-то или оскверняет какие-то сакральные тайны. Но все-таки когда возникло книгопечатание, не появилось таких огра-

Если мы хотим думать о великой России, нам нужно сегодня выиграть в гонке за человека. Если не будет контакта живого человека с живым искусством, тогда мы не получим тот тип людей, который важен для развития, для будущего давно в New York Times была любопытная статья о том, что все эти виртуальные программы: онлайн-образование, онлайн-медицина, онлайн-общение с культурными ценностями — это все для бедных, а богатые так и ходят к хорошим врачам, обучают своих детей у хороших педагогов, выбирают живой театр и поездку на выставку. Социальное расслоение, как ни странно, в цифровой цивилизации становится более острым. «Цифра» — да, делает демократичным доступ к информированию об искусстве и культуре. Я могу открыть портал Лувра и войти в него. Но это как с иконой: мы прекрасно знаем, что список с иконы, освященный церковным иерархом, обладает той же богослужебной функцией, что и оригинал, но мы пони-

ничений в передаче информации, как во времена интернета: фраза Толстого может занимать полторы страницы, а Twitter все равно 144 знака. Печатная книга выдерживает размер фразы Толстого, а Twitter дает только очень короткий бит информации, и люди начинают мыслить очень короткими предложениями. Мы даже не понимаем пока до конца, как переход от буквы к цифре на нас отражается, как меняется тип мышления. Ведь и кино, и радиопередачи разбиваются рекламой через короткие промежутки. Рынок трансформирует культуру. Я смотрю многие фильмы и вижу, что это проекты, спланированные для бокс-офиса (кассовых сборов) и с момента написания синопсиса создавались для того, чтобы окупиться за первые

два-четыре выходных дня; целевая аудитория — женщины от 32 до 43 лет, среднеобеспеченные, разведенные. Так искусство не делается! В Конституции написано: каждый гражданин Российской Федерации имеет право на свободное творчество. Интернет создает условия для того, чтобы каждый из нас заявил о себе: я — художник, я — СМИ, я — фотограф, писатель, музыкант, — что хотите, то и делайте! Когда люди начинают снимать еду и тут же выкладывать ее в Instagram, я начинаю сходить с ума! Что можно сделать? У меня нет каких-то рецептов и отмычек. Запретить цифровизацию невозможно. Можно постараться этот процесс гуманизировать. Государство, видя такое, должно дать возможность каждому получить определенный запас знаний, культуры, вкуса, стиля, чтобы происходящее не приводило к разрушительным последствиям. Если мы хотим думать о великой России, нам нужно сегодня выиграть в гонке за человека. Если не будет контакта живого человека с живым искусством, тогда мы не получим тот тип людей, который важен для развития, для будущего. В каждом маленьком городе есть музыкальная школа, маленький музей, библиотека, которые могут стать местом живого общения. По-другому ничего не получится. Надо посмотреть школьную программу, приводить в школу творческих людей, писателей. Сегодня пытаются создать новую идеологию. Президент России Владимир Владимирович Путин определил ее как патриотизм. И в этом есть глубокая логика. Патриотизм универсален. Не случайно Герцен писал, что у славянофилов и западников разные головы, они могут смотреть в разные стороны, но сердце у них одно. Это важно понимать. Но самое главное — надо способствовать формированию людей сложных, способных отвечать вызовам времени. И не надо бояться этих сложных людей. Культурные люди не делают революции. Они по природе своей эволюционисты. Революции делают люмпены, которые враждебны культуре.

№1

ГОСТИНАЯ

30 января 2020

ФОТО: PHOTOXPRESS

В этом номере «Культура» представляет читателям двух своих именитых гостей. Мэтра отечественной музыки, композитора Максима Дунаевского, которому в январе исполнилось 75 лет, и известного театрального деятеля Алексея Бородина, который ровно сорок лет бессменно управляет РАМТом.

Максим ДУНАЕВСКИЙ:

«Заправилы шоу-бизнеса кормят человека попсой, а потом разводят руками — что делать, он же ничего, кроме попсы, не ест» Денис БОЧАРОВ Сын великого советского композитора, автор всенародно любимых мелодий к кинофильмам Максим Исаакович Дунаевский в интервью «Культуре» рассуждает о том, был ли у него хоть один шанс выбрать в жизни другую профессию, почему сегодня так много людей слушает попсу и что такое «антимузыка».

культура: Принимая во внимание колоссальный масштаб личности Исаака Осиповича, которому в текущем месяце исполнилось бы 120 лет, можно ли говорить о том, что ваше желание стать профессиональным музыкантом, композитором было предопределено еще на генетическом уровне?

выбор профессии композитора пришел позднее. культура: Многое ли Дунаевский-младший перенял от Дунаевского-старшего как автор музыки? Велика ли разница в подходах к творчеству? Дунаевский: По большому счету, работали мы в одних и тех же жанрах и направлениях. И львиную долю произведений как я, так и отец создавали в советское время. Конечно, есть заметная разница в стилистике, но по-другому, наверное, и быть не может: вне зависимости от степени родства, свой творческий почерк должен быть у любого композитора. культура: Не планировали ли когда-нибудь написать об отце книгу? Дунаевский: Во-первых, когда папа умер, мне было всего лишь десять лет. А детские воспоминания нельзя назвать мемуарами в полном смысле слова, согласитесь. Во-вторых, есть немало людей, которые этим специально занимаются, папины биографы, блестящие знатоки его творчества. культура: Над чем работаете сейчас в плане музыки? Дунаевский: Ой, есть целый ряд проектов — здесь и мюзиклы, и прочие произведения, и моя занятость в филармонии. Так что без дела не сижу, надеюсь лишь, что значительная часть того, чему посвящаю время, силы и энергию, рано или поздно увидит свет. культура: Как вам кажется, почему одно из ярчайших наших кинопроизведений, всенародный успех которого во многом обязан музыке Максима Дунаевского, не получило достойного продолжения — как в плане сюжета, сценария, режиссуры, так и в том, что касается саундтрека? Речь, разумеется, о фильме «Д’Артаньян и три мушкетера».

Востребовано все то, что талантливо. А уж люди сами разберутся: полюбить или отвергнуть

ФОТО: PHOTOXPRESS

Дунаевский: Возможно, что-то в этом и есть. Хотя, знаете, никто меня не принуждал, не наставлял на выбор именно этого жизненного пути. Более того, хотя я начал заниматься музыкой, что называется, с младых ногтей, в детстве делал это порой нехотя, без особого рвения. Но при этом очень любил выступать, играть на разнообразных детских инструментах — правда, в основном всякую белиберду. То есть, обобщая, можно сказать так: тяга к выступлениям была всегда, но осознанный

ГОСТИНАЯ

№1

30 января 2020

«Д’Артаньян и три мушкетера»

«Летучий корабль» Дунаевский: Абсолютная чепуха. На са-

тереи, тут не угадаешь. Да, выходили и «Двадцать лет спустя», и «Возвращение мушкетеров». Ну не получилось сделать на том же уровне — что же здесь поделать? А почему именно — да кто ж его знает? В нашей стране, кстати, продолжения — или, как их сегодня принято называть, сиквелы — как правило, не удаются. Говоря предельно откровенным языком, их делают плохо. Одного того, чтобы жанр развития темы кинематографическими средствами прижился — а у нас он, в общем, неплохо себя чувствует — явно недостаточно. Тут требуется удачное и гармоничное совпадение и сочетание куда большего количества факторов и аспектов. культура: Из-под вашего пера вышло огромное количество ушедших в народ прекрасных сочинений — тут и песни, и музыка к кинофильмам, и мюзиклы. А как у композитора Дунаевского складываются взаимоотношения с так называемым академическим жанром? Дунаевский: Да по большому счету никак. Здесь ведь, как в любом виде искусства, да и в целом в любой форме человеческой жизнедеятельности, каждому свое. И, если проводить параллель с миром литературы, кто-то пишет романы, а кто-то — повести и рассказы. Применительно к миру музыки, симфония — это роман. Так вот я не симфонист. Стало быть, не романист (улыбается). культура: Уверен, у вас нет отбоя от предложений написать музыку для фильмов и спектаклей. Что является основополагающим фактором, когда принимаете решение, браться за создание партитуры или нет? Дунаевский: Тут сразу несколько моментов. Насколько это можно красиво сыграть, спеть и записать; насколько это будет интересно мне как автору; наконец, насколько это может быть любопытно аудитории. Но тут важно понимать нюанс: живой и искренний интерес публики ни в коем случае не следует путать с пресловутым термином «востребованность». Это словечко продавливается в сознание населения малопрофессиональными продюсерами, которые, как правило, прискакали в культуру со стороны и не понимают, о чем говорят. Не бывает никакой востребованности, ибо востребовано все то, что талантливо. Вы, главное, дайте, обеспечьте, что называется. А уж люди сами разберутся: полюбить или отвергнуть. У нас же зачастую бывает так: заправилы шоу-бизнеса каждый день кормят человека попсой, а потом разводят руками — мол, ну что поделать, он же ничего, кроме попсы, не ест. культура: Существует известная точка зрения, некий красивый парадокс, гласящий: самые хорошие музыканты — люди, как правило, широкой публике неизвестные.

мом деле в истории было очень мало музыкантов, которых не знали при жизни. Их можно по пальцам пересчитать. Как правило, выдающиеся творцы успевают громко заявить о себе, пока еще пребывают в этом мире. Причем в любом жанре, будь то опера, симфония или что-то иное. Не говоря уже о популярной музыке, прелесть и основное достоинство которой именно в сиюминутности, актуальности. Здесь важно быть известным как раз таки сегодня — завтра это будет уже мало кому интересно. культура: Это верно. Но даже не все произведения классиков дошли до нас. Например, порой приходится слышать мнение, что львиная доля произведений Баха навсегда утеряна, и мы их никогда не услышим. Дунаевский: Не думаю, что это действительно так. Объем того, что создал Бах, настолько велик, что предположить, будто пропали целые залежи его творений, сложновато. Другое дело, что у любого автора (будь то литератор, композитор или художник) есть достаточно много отшлакованного материала, который либо дожидается своего часа, либо никогда не будет обнародован. Просто потому, что самому сочинителю он представляется недостаточно качественным и недостойным его лучших произведений. культура: Но, кроме некачественных творений, существует и то, что нередко называют «антимузыкой». Такой термин вообще присутствует в вашем лексиконе? Дунаевский: «Антимузыка», на мой взгляд, — это сегодня все то, что выдается за современную авангардную музыку. Конечно, за небольшими исключениями, поскольку всегда, во всем и везде есть что-то очень талантливое, имеющее все шансы войти в историю. Антимузыка является таковой потому, что ее создают не очень одаренные люди, а порой и вовсе бездарные. Сегодня в музыке, да и в искусстве в целом, налицо дефицит больших имен. Мы почему-то превозносим такие персоналии, о которых через год-другой никто не вспомнит. Да, сейчас мы часто слышим: дескать, такой-то автор поставил в таком-то театре такую-то оперу. И подается все это как громкая премьера. Но стоит отнестись к данному произведению чуть более внимательно, как становится непонятно — а о какой музыке, собственно, идет речь? Что в ней есть, кроме каких-то высосанных из пальца построений и атонального крючкотворства? Вот именно такой авангард для меня и является антимузыкой. Причем, надо заметить, подобная неутешительная тенденция наблюдается не только у нас, но и во всем мире. Все это происходит неспроста. Наверное, что-то в социуме на каком-то уровне отключилось и никак не хочет включаться обратно.

М. Дунаевский с дочерьми

ФОТО: PHOTOXPRESS

Дунаевский: Зачастую это вопрос ло-

«Мэри Поппинс, до свидания»

Тор-5 песен от Дунаевского-младшего «Баллада Атоса» Фильм: «Д’Артаньян и три мушкетера» (1979) Автор текста: Юрий Ряшенцев Эта легендарная трехсерийная телевизионная картина, созданная по мотивам любимого всеми детьми и подростками романа, как известно, буквально перенасыщена прекрасными мелодиями. Главная заслуга Дунаевского-младшего в том, что он в этом фильме заставил петь практически всех — от королевы до кардинала, от миледи до Констанции. Но главное (чего мало кто мог ожидать при первом прочтении сего литературного опуса), у Максима Исааковича, при помощи Юрия Евгеньевича, запел мудрейший и немногословный Атос. Получилось на редкость убедительно: «Е-е-есть в графском парке черный пруд, там лилии цветут...» Бурные аплодисменты. «Частушки Бабок-Ёжек» Мультфильм: «Летучий корабль» (1979) Автор текста: Юрий Энтин В этом дивном мультике тоже хватает музыкальных шедевров. Достаточно хотя бы вспомнить папановского Водяного или проникновенный дуэт трубочиста Иванушки и царевны Забавы. Однако даже на этом блистательном фоне залихватский хор Бабок-Ёжек стоит особняком — под незабвенное «Растяни меха, гармошка, эх, играй-наяривай!» ноги сами пускаются в пляс. Кстати, для исполнения лихих частушек создатели анимационной ленты пригласили женскую группу Московского камерного хора. «Позвони мне, позвони» Фильм: «Карнавал» (1982) Автор текста: Роберт Рождественский Данная композиция — возможно, главное украшение этого в целом проходного

фильма. Примечательно, что в картине песня звучит в исполнении Жанны Рождественской. И хотя Ирина Муравьева сама пела весьма достойно, режиссер Татьяна Лиознова хотела, чтобы вокал был максимально профессиональным. Но, судя по всему, исполнительница главной роли (не имея ничего против версии Жанны Германовны) затаила определенную обиду, поэтому, спустя пару лет после выхода ленты в широкий прокат, Муравьева выпустила гибкую грампластинку, где незабвенные строки «Если я в твоей судьбе ничего уже не значу...» звучат в «оригинальном» исполнении. «Непогода» Фильм: «Мэри Поппинс, до свидания» (1984) Автор текста: Наум Олев Незатейливая песенка про «изменения в природе», что «происходят год от года», давно уже стала нетленкой. Ее поют все, всегда и везде — на застольях и званых вечерах, на уютных кухнях и в подземных переходах. «Непогода нынче в моде...» — с учетом нынешних капризов природы фраза звучит как нельзя более актуально. «Мне снился сон» Фильм: «Опасно для жизни!» (1985) Автор текста: Леонид Дербенев Одно из последних удачных кинематографических высказываний нашего любимого комедиографа, Леонида Гайдая, украшает песня, звучащая под открывающиеся и финальные титры, а также — лейтмотивом по ходу развития сюжета. Задумчиво-заводную песенку вместо Леонида Куравлева (никогда, впрочем, не претендовавшего на роль большого вокалиста) исполняет Николай Караченцов, один из лучших отечественных поющих артистов.

№1

ГОСТИНАЯ

30 января 2020

Алексей БОРОДИН:

«Жизнь настолько многообразна, что внутри коллектива должны бурлить свежая кровь и свободное движение» культура: Почему только отцов и чему вы их учили?

ФОТО: АРТЕМ ГЕОДАКЯН/ТАСС

Бородин: Они реже, чем мамы, отправ-

Елена ФЕДОРЕНКО Ровно сорок лет назад молодой режиссер Алексей Бородин в ранге худрука переступил порог Российского академического молодежного театра (РАМТ). Правда, театр тогда назывался иначе — Центральный детский, и сам Алексей Владимирович еще не был мэтром, народным артистом России, профессором и крупным мастером, удивляющим каждой своей премьерой. Сейчас в работе — «Горе от ума» Александра Грибоедова. После репетиции юбиляр ответил на вопросы «Культуры».

культура: Человек формируется в детстве, а оно у вас прошло в далеком Шанхае. Бородин: В Китае я появился на свет и прожил до 13 лет — в большой русской колонии. Там царил культ всего русского — музыки, литературы, кино; образ неведомого Советского Союза представлялся раем. Мама никогда не видела исторической родины, в Китай переселились ее предки в годы строительства Китайской железной дороги, но всегда мечтала вернуться в Россию. Она и настояла на переезде. Семья была большая: бабушки, родители, нас — четверо, я, старший, и три сестры. Такой чеховский мотив. культура: Когда возникло желание стать режиссером? Бородин: «Китайский период» привил мне любовь к родному языку и книгам. В детстве мечтал получить профессию

«читателя». Подростком влюбился в театр и, конечно, пошел в ГИТИС. На актерский не поступил, что вполне естественно, и сдал документы на театроведческий, даже не зная, что это такое. Меня взяли — среди абитуриентов преобладали девочки, а тут — мальчик, серьезный, в очочках. Попал я на изумительный курс к Павлу Александровичу Маркову, и началось мое взросление. Потрясающие педагоги старой школы открывали удивительный мир театра. Я понял, он — мой, но театроведения мне не хватит. Начала формироваться идея о режиссуре. И после второго курса, уже осознанно, держал, и успешно, экзамены на режиссерский факультет, но в последний момент Мария Осиповна Кнебель, набиравшая курс, должна была определиться с «финалистами» — выбрала не меня. Потом нас многое связывало, она подарила мне свою книжку, на титуле написала, что считает меня настоящим своим учеником и сама виновата, что меня не учила. После провала окончательно решил, что мой путь — режиссура. Сказал об этом Мастеру. культура: Павел Александрович наверняка поддержал. Он ведь был не только легендарным завлитом МХАТа, которого Булгаков вывел в «Театральном романе» в образе Миши Панина, но и режиссером... Бородин: Он отнесся с пониманием. На курс Юрия Завадского я поступил сразу и легко. Он был сильной личностью и удивительным педагогом. Именно Юрий Александрович задал высокий уровень понимания профессии. Я бесконечно ходил в театры, смотрел все спектакли Ни-

колая Охлопкова, Бориса Равенских — такие яркие, внятные, мощные. Не забуду гастроли «Пикколо-театра», тогда впервые привезли «Слугу двух господ» Джорджио Стрелера с Марчелло Моретти в главной роли. Навсегда, до мельчайших деталей, запомнил потрясающий спектакль Михаила Кедрова «Плоды просвещения» во МХАТе с артистами первого уровня: Фаиной Шевченко, Василием Топорковым, Алексеем Грибовым. Анатолий Кторов играл эпизодическую роль, и в памяти до сих пор жива картинка, как он спускался из-под колосников по лестнице... Живой театр и Завадский определили степень творческой ответственности режиссера. Еще один мой педагог — Зиновий Корогодский. культура: Вы — москвич, он — ленинградец. Где вы у него учились? Бородин: Он вел в ВТО (Всероссийское театральное общество) лабораторию. Я тогда работал в Кировском ТЮЗе, и мы регулярно собирались в Москве отличной компанией молодых режиссеров детских театров: Лев Додин, Адольф Шапиро, Владимир Кузьмин, Борис Наравцевич. Все относились к искусству для детей очень серьезно. На меня сильно повлиял опыт Корогодского в Ленинградском ТЮЗе: близким оказалось понимание театра как «второго университета», просветительской миссии, а его методические рекомендации по формированию своего зрительного зала я пытался осуществить в Кирове, где придумал «Клуб отцов». Приходили люди с высшим образованием, но по большей части шоферы и рабочие.

ляются с детьми в театр. Мы не учили, а просто разговаривали. Наши беседы они воспринимали как невероятные открытия. Удивлялись, когда я им говорил, что ничто вас так не свяжет с ребенком, как единый поток энергии, который дает спектакль, театр поможет ближе узнать и почувствовать друг друга. А многие из пап вообще там не бывали. Вы ведь знаете, что театр посещает очень мало людей, чуть больше трех процентов населения. Так начиналась наша просветительская работа. Сейчас у нас в РАМТе много клубов: родительский, старшеклассников, любителей театра. Пресс-клуб выпускает газету, где ребята делятся впечатлениями, пишут рецензии, берут интервью у артистов. Так мы формируем своего зрителя и освобождаемся от ужасов культпоходов. культура: Чем плохо посещение спектакля классом, например? Бородин: Школьные культпоходы ставят детей в непонятное положение. Мы — вместе, как на занятиях. Значит, это очередной урок и надо соблюдать дисциплину? Или это перемена и можно выплеснуть энергию? Спектакль — личный контакт со сценой, искусство обращается к каждому маленькому человеку индивидуально, а культпоход — массовая обязаловка. культура: Сорок лет в одном здании, в одном коллективе, в одном кабинете. Не тяжело ли? Бородин: Руководить театром — репертуарным, традиционным — бег на длинную дистанцию. Это дорога, на ней расставлены ориентиры, маячки, выстроена перспектива. По этому пути надо идти долго, каждый сезон начинать как первый, брать новое дыхание, смотреть свежим взглядом и двигаться вперед. В театре самое опасное — застой. культура: Случаются и кризисы — никто не застрахован... Бородин: Нужно научиться их переживать, кризисы естественны и неизбежны, и в театре, и в жизни любого человека, тем более натуры художественной. Без них существуют люди, которые у меня не вызывают большого уважения, самодостаточные и самоуверенные, они точно знают, что и как делать. Театр, мне кажется, должен иногда «болеть», чтобы выздоравливать. Жизнь ведь состоит не только из тишины и покоя, но и из вихрей с ураганами. Я всегда держу в памяти хорошую вахтанговскую фразу, которую часто повторял Завадский: «Нет сегодня, есть из вчера в завтра». Все проходит, жизнь имеет предел, а движение вперед бесконечно. культура: Не потому ли вы так часто повторяете выражение, ставшее крылатым: «Не с нас началось, не нами кончится»?

ГОСТИНАЯ

№1

Бородин: У меня такое впечатление, что

ФОТО: ПРЕСС-СЛУЖБА РАМТ

Сцена из спектакля «Последние дни»

Сцена из спектакля «Чехов-GALA»

ФОТО: ВАЛЕРИЙ ШАРИФУЛИН/ТАСС

я знаком со всеми, кто служил в нашем театральном доме до меня. Некоторых я действительно знал — Марию Осиповну Кнебель, Наталию Ильиничну Сац. Здесь работали частная опера Зимина, артистический кружок Александра Островского, МХАТ-2 с Михаилом Чеховым и Иваном Берсеневым. Его закрыли весной 1936-го, на здание претендовали несколько коллективов. Сталин написал резолюцию: «Отдать детям!» На нашей сцене начинал актерский путь Олег Ефремов и поставил здесь же свой первый спектакль. Анатолий Эфрос создал свои замечательные спектакли по пьесам Виктора Розова. Творческая энергия накапливалась долгие годы, и она не выветрилась. Может, поэтому нет ощущения заскорузлости какой-то... культура: Это «дела минувших дней», но вы же впустили к себе будущее — нет второго такого театра, где собрано столько молодых режиссерских сил. Бородин: Если у меня есть какое-то призвание, то это родительское прежде всего. Еще учась на театроведческом, стал активно вести кружки в школе, в Кирове всегда брал выпускников на дипломные спектакли и преддипломную практику. В РАМТ приглашал режиссеров, и опытных, и начинающих. Здесь свои первые спектакли поставили Нина Чусова, Костя Богомолов, у нас работал Миндаугас Карбаускис, когда ушел из «Табакерки», Марина Брусникина, Юрий Еремин — всех не перечислить. А лет пятнадцать назад я понял, что должен открыть двери молодой режиссуре. Время линейного театра, когда есть «я» и то, что мне кажется верным, ушло. Жизнь сейчас настолько многообразна, что внутри коллектива должны бурлить свежая кровь и свободное движение, которые, конечно, держат берега. Наверное, в этом было и эгоистическое желание включить себя в новый контекст. Подготовили сценические площадки: перекрасили репзал — и получилась «Черная комната»; наверху открыли «Маленькую сцену» вместо яруса, откуда ничего не видно; антресоли приспособили к «Белой комнате»; режиссер Олег Долин «обжил» «Театральный двор». Вот и получилось пять сцен. Одновременно репетируется много разных спектаклей, и юные актеры сразу попадают в работу — все чувствуют себя нужными. Есть еще и понятие долга. Когда-то меня отправили на студенческую практику в Смоленск, и главный режиссер, мудрый Александр Семенович Михайлов, дал мне возможность делать то, что мне хотелось, и так, как я чувствую. культура: Вы не только молодых постановщиков пригрели, но главного режиссера назначили — это уж совсем невероятно. Зачем создали ситуацию возможной конкуренции? Бородин: Тоже, наверное, из эгоизма. Задумался над вечными вопросами. Что будет после меня? Неужели я зря столько лет работал? Почему должен отпустить свое дело? Вот и решил взрастить следующее поколение. Ребята замечательные, просто прекрасные — Саша Хухлин, Егор Равинский, Катя Половцева, Рузанна Мовсесян, много их. Присматривался, думал и предложил на должность главного режиссера Егора Перегудова. У него есть опыт и молодость. Я пришел в РАМТ в 38 лет от роду, ему — 35, самое время. Без меня он поведет театр по-своему, мы же не клоны, во многом разные, но у нас общее понимание дела, которым занимаемся. Поэтому мне с Егором ком-

фортно, знаю, что и ему хорошо здесь. У него много идей, он придумал замечательный цикл для наших малых сцен — поставить «Повести Белкина», пять спектаклей пяти режиссеров. «Станционный смотритель» и «Метель» уже вышли, «Гробовщик» и «Выстрел» — в работе. Проект открыли в день 220-летия Пушкина, завершим — «Барышнейкрестьянкой» 6 июня, в день рождения Александра Сергеевича. культура: Это же и ваш день рождения? Бородин: У меня не только в семье «три сестры», но и пушкинский день рождения. культура: Почитаете прошлое, готовите будущее и умеете дружить в настоящем. Вашим крепким отношениям с Владимиром Уриным и Станиславом Бенедиктовым без малого полвека. Бородин: Есть в нашем союзе еще и Елена Долгина — мой помощник по творческим вопросам. Сейчас мы все на Театральной площади, а собрала нас маленькая Вятка. Туда я попал благодаря совету Лены — она сказала, что у них в Кировском ТЮЗе уходит главный режиссер. Я тогда был ассистентом Завадского в ГИТИСе и страдал без театра. Лена же поехала уговаривать мою жену, что, казалось, будет непросто — у нас только родилась дочка, и переезд создавал сложности. Волновался я напрасно — Леля сразу сказала: «Едем» — так, как дворянская девушка Елена из «Накануне» ответила Инсарову, позвавшему ее на революционный подвиг, высоко в горы. Отправились на год-другой, а задержались на шесть с половиной лет,

там и сын наш родился. Из армии тогда вернулся Володя Урин. Вятский парень, свой, отучился в Ленинграде, и мы ввели для него должность завтруппой — лучшего профессионала даже вообразить невозможно. Володе только исполнилось 26, но мы все понимали, что такой талантливый человек нам нужен во главе театра. В Управлении культуры и обкоме к нам прислушались — такое могло произойти только в Кирове, где власть представляли удивительные и внимательные люди. Со Стасиком Бенедиктовым мы познакомились еще в институте, когда Завадский решил, что «его мальчики» должны работать с будущими художниками, и организовал творческую встречу со студентами художественного училища Памяти 1905 года. С тех пор практически все спектакли мы делали вместе. Так и работали в Вятке: Урин — директор, Бенедиктов — главный художник, я — главный режиссер, Долгина — очередной режиссер. Наше братство стало единым неразрывным целым. Старый Новый, 2020-й год встречали у нас в театре — на этот день выпало 40-летие моего руководства РАМТом. культура: Приходилось ставить спектакли по велению свыше? Бородин: Не могу себя упрекнуть, что делал что-то конъюнктурное, но выкручиваться приходилось. Были спектакли, которые мы сдавали партийной комиссии по несколько месяцев, получали то 82, то 98 замечаний. Как-то спустили директиву создать произведение к съезду КПСС. Мы же уже хитрыми стали и научились совмещать запросы

30 января 2020

сверху с нашими желаниями. Начинали тогда интересную работу над повестью Сергея Михалкова «Сон с продолжением». Посвятили — съезду. Аргументировали так: мы же детский театр, значит, лучший подарок — премьера для школьников. Так и вывернулись — и волки сыты, и овцы целы. К датам всегда находили что-то человеческое, что задевало душу, грело сердце, — про войну, победу, подвиг. культура: Сейчас работаете над «Горем от ума». Не устарела ли пьеса за два века? Бородин: Не только не устарела, она актуализировалась. 200 лет прошло, а люди проходят через те же испытания. Испытание — хорошее слово, правильное, человек обязательно должен их проходить. Чацкий приезжает, думая, что за три года ничего не изменилось, а, оказывается, поменялось все, он попадает в новую ситуацию. Люди уже создали свое пространство, и он хочет в него войти, противопоставляя себя окружающим. У Тынянова есть потрясающее определение: «комедия — это вид трагедии», она часто оборачивается драматическим исходом. Чацкий не находит себе места. Столкновение с жизнью — тема, которая меня сейчас занимает. культура: Потому и возникла в планах проза Алексея Варламова? Бородин: Параллельно с Грибоедовым работаем над инсценировкой «романа взросления» Алексея Варламова под названием «Душа моя Павел». 80-е годы. Паренек живет в закрытом советском городе, иного — не знает и не подвергает сомнению коммунистическую идиллию. Потом попадает в московский университет, где ребята ни во что не верят, думают вольно и совершенно свободны. Их речи — потрясение для Павла: как можно, это же моя страна. Ему придется и отстаивать свои убеждения, и подвергать их сомнению, и мучительно расставаться со своими иллюзиями. А иллюзии — опасны, они нас часто связывают по рукам и ногам. культура: Вы любите утопии и даже свою книгу назвали «На берегах утопий». Почему в иллюзиях видите опасность? Разве эти понятия не одного ряда? Бородин: Утопия нужна человеку. Это недостижимый маяк, мечта, пусть и несбыточная. Без мечты — какая жизнь? У бенедиктинских монахов был такой лозунг: «Молись и трудись», — мне кажется, очень правильный. А иллюзия — это ошибка, заблуждение, она не ведет человека вперед, а сбивает с пути. культура: Слышала, что ваша «стоппардиада» продолжится? Бородин: Том Стоппард прислал мне свою новую пьесу «Леопольдштадт», мы уже прочли ее и влюбились. Сюжет насыщенный: история происходит в еврейском районе Вены. Хроника одной семьи, время действия — первая половина ХХ века, 55 лет, насыщенных драматическими событиями. культура: Чем вам дорог театр как институция и что в сегодняшней жизни больше всего задевает? Бородин: Несправедливость — то, что задевает. Убивает — бесчестье. Смущает — показуха, когда надо вставать в единую шеренгу и что-то делать «организованно». Наверное, звучит смешно, сам-то я всю жизнь занимаюсь организацией дела, но не по указке свыше, а по велению сердца. А театр люблю, потому что он, в этом я уверен, обращен к каждому человеку отдельно, а не к массе вообще. Такого личного и сиюминутного контакта ни в каком искусстве нет.

№1

ПОЗИТИВНАЯ КУЛЬТУРА

30 января 2020

Иногда достаточно безумной идеи и горячего сердца, чтобы мир р ра» вокруг начал меняться к лучшему. Рубрика «Позитивная культура» рассказывает две такие истории: проект актрисы РАМТа Нелли Уваровой помогает зарабатывать и чувствовать себя творцами талантливым художникам с аутизмом, а двум другим героиням «Культуры» удалось превратить в туристическую Мекку незаслуженно забытый подмосковный город.

Бизнес с особенностями развития: как живут художники с аутизмом Своими руками Интересно, что проект никогда не рассматривался как благотворительный, хотя это было бы логично. Нелли Уварова — известная актриса, почему бы ей не основать собственный фонд, по примеру коллег по сцене, объявить сбор пожертвований и не думать о таких вещах, как окупаемость, прибыль, тираж и так далее? Но идея была совсем другая — не собрать деньги в пользу людей с особенностями развития, а показать, что они могут жить так же, как все остальные. Быть как все — для многих из них недостижимая мечта. Ходить на работу, получать зарплату, пусть небольшую, — счастье.

Татьяна ФИЛИППОВА

Нелли Уварова

Как все начиналось В Российском академическом молодежном театре это начинание считают отчасти своим, потому что его придумала актриса РАМТа Нелли Уварова. Десять лет назад она попала на выставку работ студентов Технологического кол-

ФОТО: АРТЕМ ГЕОДАКЯН/ТАСС

Основатели проекта «Наивно? Очень» актриса Нелли Уварова и ее партнер Елена Вахрушева верят в то, что социальный проект может быть успешным. Их детище — бизнес по продаже работ художников с аутизмом, к которому недавно прибавились собственные мастерские, развивается уже девять лет. А говорили, что эта затея не протянет и полгода.

леджа №21, где учатся люди с особенностями развития ментального характера, в том числе с расстройствами аутического спектра (РАС). Нелли говорит, что это была любовь с первого взгляда: ее поразили именно работы, такие же нестандартные, как и их авторы. «Я просто влюбилась в их творчество, стала с ними общаться, дружить. Мне захотелось, чтобы с ними познакомились другие. Таких, как я, поклонников наивного творчества не так уж мало. Проект мы создали для того, чтобы выстроить мостик между авторами, их работами и обычными людьми, которые о них не знают». К тому моменту, когда Нелли решила открыть интернетмагазин, чтобы продавать произведения выпускников колледжа, у нее уже был надежный партнер — Елена Вахрушева, будущий директор проекта «Наивно? Очень».

«У нас не было в этом смысле никаких метаний, я помню наш первый разговор, когда я сказала: никакого фонда, — вспоминает Нелли Уварова. — Важно, чтобы сами ребята могли утвердиться в мысли, что можно продавать работы, делать бизнес, а не просить подаяние». Аутизм — довольно сложное и не до конца изученное заболевание. Проявляется оно по-разному: у одних — серьезная задержка в развитии и нарушение речи, у других интеллект нормален или даже выше нормы, но все равно есть проблемы с коммуникацией. Например, человек с аутизмом может ходить только

ПОЗИТИВНАЯ КУЛЬТУРА

по строго определенному маршруту, или сильно разволноваться, если нарушится привычный ему распорядок дня. Общее одно — они не вписываются в социум. Общество не знает, что с ними делать. В нашей стране у человека с нарушением аутистического спектра есть только два варианта жизни: с родителями или близкими родственниками или в психоневрологическом интернате. Проект «Наивно? Очень» — попытка найти третий вариант. И следующим шагом на этом пути стало создание собственных производственных мастерских.

Особенные люди Мастерские, разумеется, тоже особенные. Такие художники не могут работать самостоятельно, им нужно специальное сопровождение, «плечо». Что бы они ни делали, рядом обязательно должен быть педагог, психолог, мастер, тьютор. Сейчас в мастерских «Наивно? Очень» пятнадцать «особенных» художников, больше проект пока взять на себя не в силах, хотя желающих попасть в него очень много. «С ними нужно уметь работать, — объясняет Елена, — нам повезло, у нас собрались люди, которые это умеют. Нельзя сюсюкать и общаться как с маленькими. Нужно разговаривать на равных, считая своими коллегами, просто подстраиваясь под особенности каждого». Творчество делает с такими людьми чудеса. Во-первых, сам процесс оказывает терапевтический эффект, во-вторых, они начинают чувствовать себя нужными. «Вы бы видели, как они меняются, как гордятся собой, — рассказывает Елена Вахрушева, — их самооценка растет». Четверо из пятнадцати художников сами ездят по Москве, доставляют заказы интернет-магазина, привозят свои работы из мастерской в магазин. Для них это большая победа.

Особенный бизнес «С точки зрения строительства бизнеса мы, конечно, большие дураки, — смеется Нелли. — Надо смотреть правде в глаза. У нас была идея, мы считали, что это главное. Бизнес-план появился гораздо позже, чем мы запустились. Понадобилось время, чтобы понять, что бизнеспроцессы должны быть выстроены по всем правилам». Нелли рассказывает, что очень не хотела делать тиражные вещи, надеялась, что можно будет продавать только авторские. Первые два года были убыточными, проект держался только на энтузиазме основателей. Скоро всем стало понятно, что без компромисса, то есть без поточного производства, выйти на самоокупаемость нельзя, и появились кружки и тарелки с принтами.

«Национальный фонд поддержки правообладателей» решил нас поддержать, — вспоминает Елена Вахрушева, — и выдал грант в сто сорок тысяч рублей. Для нас это была огромная сумма: наш интернет-магазин за год выручил 258 тысяч рублей. Как перечислить нам эти деньги, они не знали, и поэтому просто спросили: «А что вам нужно?» Мы сказали: «Оборудование!», дование!», и они купили нам термопрессы для печати ти на кружках и тарелках ках и все необходи-мые расходные материалы». Второй прорыв произошел, когда проект оект запустил текстильное льное направление. Оборудование удование стоило около миллиона иллиона рублей. Первые футболки Елена Вахрушева печатала сама и только в 2017 году начала искать тех, х, кто мог бы делать это за зарплату. Следующий важный этап, он же компромисс, промисс, связан с запуском ком репринтов. Живопись ись художников проекта «Наивно? Очень» нравится многим, но далеко не все могут позволить себе купить оригинал за несколько десятков тысяч рублей. Продавать живописные работы задешево было бы неправильно, поэтому было найдено единственно верное решение — печатать цветные копии на натуральном холсте, натянутом на подрамник. И дело пошло. «А картины, — говорит Нелли, — останутся для галереи. Это будет наш следующий шаг».

Человеческий фактор Как может выжить социальный проект в условиях, когда государство никак подобные проекты не поддерживает, не видит, не хочет ничего о них знать? Только за счет личных связей. Проекту «Наивно...» помогает театральное братство. В 2015 году театр «Современник» выпустил спектакль «Загадочное ночное убийство собаки» по пьесе Саймона Стивенса, написанной, в свою очередь, по роману Марка Хэддона, ставшему британским бестселлером. Главный герой пьесы — пятнадцатилетний мальчик с аутизмом, который проводит целое расследование, чтобы узнать, кто убил собаку. Проект «Наивно? Очень» участвовал в работе над этой постановкой: актеры встречались с художниками, чтобы понять, что они чувствуют, как воспринимают мир, как общаются. И вообще, что это значит — быть другим. Ребятам прочитали пьесу, один из них, Роман Горшенин, сделал серию картин, иллю-

№1

стрирующих эту историю. В «Современеменнике» к премьере открыли выставку, у, а две картины стали афишами к спекктаклю. Режиссер «Загадочного ночного убийства собаки» Егор Перегудов в одном интервью сказал, что человек с аутизмом, возможно, герой нашего времени, поскольку постоянно испытывает одиночество, непонимание, неустроенность — то, с чем все чаще приходится сталкиваться всем нам. После таких событий ин-терес к проекту растет, о нем говорят ят и пишут. Помогает продажам еще и «сарафанное радио» — когда кто-то что-то то-то купил в интернет-магазине «Наивно...» о...» и рассказывает своим друзьям, какие «здоровские вещи» там есть.

Хоть грустно жить, однако жить еще возможно Сейчас у «Наивно? Очень», кроме интернет-магазина и мастерских, есть еще офлайн-магазин на территории дизайнзавода «Артплей», в котором продаются вещи с принтами «особенных» худож«особенн ников. Среди них настоящие хиты. насто начале этого В н года, напригод мер, «выстрем лили» футл болки и свитбол шоты с надписями «Свободы х хочется и денег». Не вс все знают, что это Чехов, цитата из Суворину, 1893 письма Сув год. Но каккак-то совпало с настроением 2020-го. Есть очен очень забавные принты в се серии «Жизнь замечательных идей» и замечательн пушкинская серия с прекрасными рисунками Романа Горшенина — одГоршен ного из «звезд» проекта. «Хоть грустно жить, друзья мои, однако жить еще возможно», — это Пушкин, из «Руслана и Людмилы». «Наших художников знают, у каждого из них есть свои поклонники, — объясняет Елена Вахрушева. — Но, чтобы они приобрели настоящую известность, общество должно немного по-другому относиться к людям с особенностями развития. От них многие до сих пор шарахаются. Были случаи, когда наших ребят в метро останавливали, принимая за наркоманов: если человек ведет себя не как все, думают, что он обкурился или пьян. Рому Горшенина не раз задержи-

30 января 2020

вали в метро из-за его набитого б рюкзака. Он просто все свои мелочи, вещи, дорогие ему, всегда таскает с собой, не может по-другому, а показывать все, что ему дорого, посторонним не хочет. Сейчас он в метро старается не спускаться, боится, что его опять обыщут». Поэтому все непросто. Тем не менее проект растет, в старой мастерской на Волгоградском проспекте ему уже тесно, и он ищет более просторное помещение, где можно расширить производство, запустить свой швейный цех. А в будущем — создать центр, где над мастерской и галереей живописи будут еще и квартиры для «особенных» художников.

В будущее возьмут не всех Проект «Наивно? Очень» — самое настоящее социальное предпринимательство: люди с особенностями развития работают по бессрочному трудовому договору, получают заработную плату. Правда, маленькую, но она и у директора небольшая. А для государства этого проекта как бы и нет вовсе. Никаких социальных льгот он не получает. «Более того, — сокрушается Елена, — наших ребят лишают льгот, если они работают. Так произошло с Тимуром Штроманом, его лишили московской надбавки к пенсии в размере 5600 рублей. Когда его мама возмутилась, ей ответили: «У вас первая группа инвалидности, вот и сидите дома, зачем вы пошли работать?» Если проект Закона о социальном предпринимательстве, который появился минувшим летом, будет принят в нынешней редакции, «Наивно...» опять не попадет в льготную категорию, как и большинство других социальных проектов, таких, как «Авоська дарит надежду» Евгения Рапопорта. Получается, что рассчитывать его основателям стоит только на себя. На то, что социальный бизнес может приносить прибыль. Первые девять лет он уже продержался, дальше должно стать легче.

№1

ПОЗИТИВНАЯ КУЛЬТУРА

30 января 2020

ФОТОГРАФИИ ПРЕДОСТАВЛЕНЫ АНО «КОЛОМЕНСКИЙ ПОСАД»

Как две блондинки и рецепт пастилы преобразили жизнь 150 тысяч жителей Коломны

Послепраздничная Коломна словно выдыхает. Еще недавно здесь пережили новогодний наплыв туристов — в каникулы на экскурсии записываются за полгода вперед. Теперь на улицах пусто и гулко, поредевшая елочная мишура украшает деревянные заборчики. «В будни мы принимаем меньше гостей, — рассказывает Наталья Никитина. — Могли бы больше. Например, привлекать тех, кто вышел на пенсию, работать со школьниками, давать музейные уроки. И если десять лет назад

Наталья Никитина

Пастила. Начало Начало эпопеи с пастилой теперь стало почти легендой. Культуролог Наталья Никитина и предприниматель Елена Дмитриева, а также архитектор-реставратор Ольга Бурлакова начинали скромно — с организации фестиваля «Ледяной дом» по мотивам романа Ивана Лажечникова, уроженца Коломны, своеобразного «гения места». Готовясь к фестивалю, Наталья и Елена перечитали книгу Лажечникова и обнаружили упоминание о коломенской пастильнице — даме, изготовительнице пастилы. Это навело на след совершенно забытого продукта — коломенской пастилы. Далее был лихорадочный поиск рецепта в архивах и библиотеках, месяцы проб и ошибок. Наконец, накануне фестиваля, удалось подобрать технологию. В разгар торжеств в усадьбе Лажечникова устроили бесплатное чаепитие с пастилой. Успех предпринимательниц ошеломил. Так все и завертелось. «Никто не мог предположить, во что это перерастет, — вспоминает Наталья Никитина. — Было не страшно, скорее — интересно. У нас не было серьезной ответственности ни перед кем. Только перед семьей — не пустить по миру. Поэтому могли экспе-

Елена Дмитриева риментировать. Делали для своего удовольствия, на уровне хобби».

«Словно «Челленджер» отправили в космос» Никитина и Дмитриева взяли в аренду у муниципалитета здание в Коломенском посаде — исторической части города. «Мы отреставрировали дом, — вспоминает Наталья Никитина. — Потом с другими нашими объектами работали по аналогичной схеме. Это дорогой и сложный процесс. Сначала готовится пакет документов: эти четыре тома стоят больше миллиона рублей. Без документов мы не можем прикасаться к

ФОТО: РУСЛАН КРИВОБОК/РИА НОВОСТИ

Двенадцать лет назад Коломна была тихой заводью. До городка, расположенного в ста километрах от Москвы, в год добиралось около 30 тысяч туристов. Сегодня здесь переживают туристический бум: в 2019-м Коломну посетили почти полтора миллиона человек, это в 10 раз больше, чем местное население. И ежегодно поток гостей увеличивается на 15 процентов. Причина — идея Натальи Никитиной и Елены Дмитриевой, почерпнутая из романа начала XIX столетия. Однажды они решили, что забытая сладость — пастила — может возродить город. Затем, увы, рассорились и поделили бизнес, но продолжили создавать коломенское «культурное чудо».

от нас открещивались, недоумевали: «Какие еще уроки?», то сейчас относятся с большим пониманием».

ФОТО: ВЛАДИСЛАВ ШАТИЛО/ТАСС

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

памятнику. Затем начинается реставрация. Работы должна вести компания, которая имеет лицензию на реставрацию памятников. Цены у нее выше, чем у обычных компаний, поскольку работы более сложные, кропотливые». Партнерши вложили собственные средства, помог также Благотворительный фонд Владимира Потанина, куда подали заявку на грант, — выделил 750 тысяч рублей. Так в Коломне в 2009-м появился «Музей исчезнувшего вкуса». Старт оказался ярким. «Прямо на открытие приехал пул журналистов: 20 человек, сплошь первые издания, — рассказывает Никитина. — В полдень мы открылись, а в 15.00 на ленте РИА «Но-

ПОЗИТИВНАЯ КУЛЬТУРА

№1

вости» уже было сообщение. Ощущение — словно «Челленджер» отправили в космос». На открытие Музейной фабрики пастилы в 2010-м беспроцентный заем дал Фонд региональных социальных программ «Наше будущее». Вообще, гранты сразу стали «фишкой» предпринимательниц: по словам Натальи, выигрывали «до десяти раз», неоднократно ездили на стажировки в Великобританию. «Гранты стимулируют к тому, чтобы начать новое дело в том случае, когда бурно развиваются текущие проекты, а новое требует сверхсил, — объясняет Екатерина Ойнас, директор по развитию АНО «Коломенский посад», принадлежащей Никитиной. — И конечно, дают возможность хорошего продвижения. Наталья считает, что Музей пастилы так мощно стартовал именно потому, что имел поддержку Фонда Потанина. В Коломне на тот момент не было туристической индустрии, поэтому успех, казалось бы, ничто не предвещало».

Когда урбанистика еще не была трендом Собственно, желание воссоздать старину, сохранить красоту исторического места — то, что изначально двигало Никитиной и Дмитриевой. Успешный бизнес стал уже следствием. «Мы просто хотели улучшить городскую среду, — вспоминает Елена Дмитриева. — Мы сами тут живем и видим — это исторически значимое место. Даже если бы с бизне-

вытолкнет. Нужно, чтобы местные жители присвоили нашу деятельность, считали проект своим. Каким образом? Решили позвать их в команду. Стали писать приглашения: не просто кидали в ящик, а разносили по домам. Устраивали посиделки с чаем, рассказывали, что мы делаем, и звали к себе на работу. До сих пор смотрю, откуда приходят с просьбой о трудоустройстве. Местные жители — в приоритете». Сначала горожане посещали музей только как гиды. «Пару лет Коломна нас просто не замечала», — признается Никитина. Но затем ситуация стала меняться. «Хотя все равно кажется, что город распадается на две части, — говорит Екатерина Ойнас. — Есть старая часть Коломны, а есть районы современные — Колычево, Щурово. Необходимо выстроить новые связи, привлечь аудиторию оттуда, стать полезными и для них». На самом деле, осторожное отношение местных жителей — норма. «В любом учебнике по пиару написано: если хочешь, чтобы тебя услышали по соседству, надо «зайти» через Москву, — объясняет Никитина. — А чтобы прославиться в Москве, придется «зайти» через Лондон. У нас так и получилось».

Маленький свечной заводик Кстати, Елена и Наталья вовсе не собирались открывать производство пастилы. Думали заказывать готовый продукт, но еще в начале затеи объехали фабрики в радиусе ста километров и ничего не нашли. Теперь признают: им тогда очень повезло. Оказалось, собственная фабрика кормит музей — позволяет его содержать, а также дает средства на реставрацию следующих объектов. Так родилась работающая ныне бизнес-модель. «Производства позволяют содержать музеи без дотаций государства», — признается Никитина. Казалось бы, людям нравится старина — открывай музеи чего угодно, от лаптей до балалаек. Но Наталью и Елену интересовала историческая достоверность. Они хотели возрождать только то, что действительно когда-то существовало в Коломне. Если здесь варили мыло и делали свечи, значит, надо основать маленький свечной заводик. Это не шутка — у Натальи подобный проект действительно в планах: «Очень важно не придумывать, а возрождать то, что было. Не хочется делать исторический Диснейленд. Важно, когда ты можешь сказать: в этом доме жили братья Сурановы, у них был мыловаренный завод. Люди начинают совсем по-иному относиться: это не просто красивое место, но и корни, история. И, кстати, любопытный эффект: появляются потомки этих родов, привозят фотографии, рассказывают семейные истории. Так получилось с пастилой. Спустя много лет приехали люди, которые имеют отношение к купцу Петру Карповичу Чуприкову, представителю знаменитой пастильной династии Коломны, в его особняке находился наш музей. Принесли свадебную фотографию Чуприкова. В каком архиве можно найти такой снимок?»

30 января 2020

Мал сувенир, да дорог В Лондоне пастилу действительно пытались продавать. Поначалу дела шли неплохо. «Коломенская пастила была единственным российским съедобным продуктом, представленным в Harrods, — вспоминает Наталья. — Ни икры, ни водки. Но в какой-то момент все замерло. Вероятно, повлияла политика Евросоюза — тот же Брекзит и, конечно, международная обстановка». В 2015-м Никитина и Дмитриева рассорились и поделили бизнес. Сейчас и у Натальи, и у Елены — по собственному Музею пастилы и собственному производству. Рецепт общий — выведенный в годы счастливого партнерства. Но с продажами за пределами города все сложно. «В нынешнем виде пастила — памятный подарок из Коломны, — объясняет Екатерина Ойнас. — Такой эксклюзивный вариант — не для обычного магазина. Мы уже пробовали несколько раз. Пастила привязана к месту, территории. За пределами Коломны мы продаем ее только в московском ГУМе, но тоже в сувенирном статусе — как подарок из России».

сом ничего не получилось, мы бы все равно делали что-нибудь красивое. Просто потому, что нам от этого хорошо». Надо понимать: 12 лет назад благоустройство и урбанистика не были трендом даже в Москве. Можно представить, как на деятельных барышень смотрели в Коломне. «Нас считали чуть ли не идиотами. Никакие ссылки на международный опыт не помогали. Приходилось убеждать исключительно делом», — рассказывает Дмитриева. — Экономическая составляющая наследия до сих пор не осознана российскими историческими городами, — подтверждает Екатерина Ойнас. — В Европе это часть «продажи» города как места жизни и путешествий. Мы постоянно обращаемся к международному опыту. Например, к опыту Айронбриджа — города в Великобритании, где зародилась промышленная революция. Там на ресурсе наследия выросли крепкие музейные проекты, творческие индустрии.

Важно найти те механизмы, которые будут работать в России.

О приоритетах Туристы полюбили детище Никитиной и Дмитриевой мгновенно. А как отреагировали местные жители? «В первый вечер работы Музея пастилы приехал двухэтажный автобус со студентами МГУ, — вспоминает Наталья. — Была зима, 24 января. Водитель не выключил двигатель, автобус стоял, коптил соляркой. А вокруг — домики с низенькими окнами и маленькими форточками. Провинция, которая словно застряла в девятнадцатом веке и не «пролезла» в двадцать первый. Благодаря чему, кстати, Коломне удалось удержать статус исторического поселения федерального значения — в Московской области такой же статус только у Зарайска. А тут — автобус, чадящий соляркой. Мы поняли, что вторглись на чужую территорию. И если так будет продолжаться, нас эта среда

О пастиле нельзя рассказывать в джинсах — Сударыни, кто может прочитать вслух? Прошу, не стесняйтесь, — призывает юноша в старомодных очках и стильном костюме-тройке. Зрительницы смущаются. Юноша в итоге сам вытягивает двух барышень. Одна читает поставленным голосом: «В Коломне тихо, спокойно, и настроение в смысле российских урядиц бодрое. Выборы прошли. Большевиков — всего два человека. Эсеры — народ хороший у нас в Коломне; ни одного эксцесса не было. Все в порядке, приезжайте». Поставленным — потому что сотрудники музея «Коломенская пастила» пришли в гости в Музей-Навигатор, тоже принадлежащий АНО «Коломенский посад», компании Натальи Никитиной. Пришли как обычные зрители: своеобразный обмен опытом. Играют иммерсивный спектакль Германа Бего «Былье». Главный герой — Борис Пильняк, родившийся в Можайске, но 11 лет про-

№1

ПОЗИТИВНАЯ КУЛЬТУРА

30 января 2020

живший в Коломне. Постановку подготовил местный «Пильняк-центр». Его директор Дарья Антонова рассказывает: — Пильняк не сочинял о Коломне романтических текстов, он писал честно: «Кремль, как гнилой рот зубами, полон соборами и церквенками». Потому что кремль тогда стоял разрушенный. Однако Пильняк, как говорит герой спектакля, «жил этим материалом». В основе — тексты из писем и первого романа — «Былье», написанного именно в Коломне. Спектакль придумали, чтобы нескучно рассказать о тех вещах, которыми когда-то славился город: о коломенской деньге, шелке и фарфоре. Фигуру Пильняка выбрали недаром, ведь он увлекался краеведением. «Хотя и сочинял много», — признаются после спектакля девушки из Музея пастилы. Формат экскурсий с театрализованными элементами был придуман еще на заре деятельности Елены и Натальи. — У каждого музея есть коллекция подлинников. А у нас ничего не было, кроме вкуса — нематериального по своей природе, — вспоминает Елена Дмитриева. — Вкус можно только попробовать, так возник формат чаепития. Усаживаешь гостей и рассказываешь, что сначала пастилу делали с медом. Потом появился сахар, при его добавлении пастила начала белеть. Добавили для пышности белок, она стала еще белее. Так к XVIII веку сформировался образ коломенской пастилы, отличавшейся от других продуктов, производившихся в яблочных регионах. Она была светлее, пышнее, имела ноздреватую, пористую структуру. Понято, что при таком формате экскурсовод в джинсах выглядит неаутентично. Значит, нужен исторический костюм. А он, в свою очередь, требует определенного стиля речи, манер. Так сформировался театральный образ, появились персонажи. Мы начали наделять их именами, фамилиями. Наталья Никитина вспоминает, что поначалу и сама вела экскурсии. Но быстро поняла — нужно отдать дело на откуп специалистам: «Когда в субботу рассказываешь с 10 утра до 8 вечера, садятся связки». — Мы позвали профессионалов, например, тех, кто занимается подготовкой к поступлению в театральные вузы, — объясняет Наталья. — Попросили научить девочек-экскурсоводов при исполнении этюдов держать спину, улыбаться, правильно говорить. Главная цель экскурсий — не просто нагрузить слушателей информацией, а заставить их испытать эмоции. Так, кстати, лучше запоминается. Но, конечно, это требует серьезной отдачи от гида. — Я сама когда-то работала в государственном музее, — вспоминает Екатерина Ойнас. — Некоторые дамы-экскурсоводы признавались, что, рассказывая об особенностях провинциального портрета XVIII века, думают о том, что купить на ужин. У нас такое невозможно.

Это коммунальная квартира Благодаря Никитиной и Дмитриевой Коломна вспомнила не только о дореволюционном прошлом (в АНО Никитиной, помимо Музея пастилы, входит еще «Калачная»), но и о советском наследии. Поводом стала площадка, открытая партнерами в 2011-м, — часть бывшей коммунальной квартиры в доходном доме XIX века, с окнами, выходящими на площадь

Двух Революций с памятником Ильичу. Сюда в винный отдел гастронома «Огонек» в 1963 году устроился Веничка Ерофеев, изгнанный из Коломенского пединститута. Он и стал «гением места», потянув за собой «советскую» тематику. В комнатах реконструировали коммунальный быт 60-х годов — от модных немецких комбинаций в общей ванной, вывешенных на зависть соседкам, до гигантского холодильника «ЗИЛ» на кухне. «Арткоммуналка», которой руководит Екатерина Ойнас, функционирует и как резиденция: здесь по очереди живут и творят современные художники и писатели, прошедшие конкурсный отбор. В этом году приедут пять художников и три писателя.

Город, в котором хочется жить Инициативы Натальи и Елены взбудоражили Коломну. Новые частные музеи и выставочные пространства теперь растут как грибы — их уже 41. Специализация широкая — от мыла до патефонов. Сама Никитина признается: хорошо, когда владельцы музеев не просто играют в старину, но обращаются к исторически связанным с Коломной производствам. Например, патефонный завод здесь и правда существовал: выпускал до тысячи аппаратов в сутки. Местные власти поначалу музейную катавасию словно не замечали. «Бывший глава города, при котором все начиналось, не был в Музее пастилы ни разу, хотя его многократно приглашали. А ведь к нам приезжали и губернаторы, и представители Совета Федераций», — рассказывает Дмитриева. Но теперь руководство Коломны охотно идет на контакт. Ведь музеи потянули за собой туристов, а значит, «подняли» туристическую инфраструктуру — от кафе до гостиниц. По словам Дарьи Тельновой, главного специалиста отдела музейной, библиотечной деятельности и туризма Управления по культуре и туризму администрации Коломны, в городе сегодня 72 кафе. Отелей и кемпингов — 33. — Елена Николаевна и Наталья Геннадьевна — молодцы, — говорит Дарья. — Постоянно развиваются, открывают новые площадки. — На последние праздники я подарила главе Коломны книгу Чарльза Монтгомери «Счастливый город», посвящен-

ную городскому планированию, — делится Наталья. — И сказала, что мы должны написать свою книгу, она может называться «Город, в котором хочется жить». Теперь жду обратной связи.

Эх, яблочко! Казалось бы, можно поставить точку. Но и у Елены, и у Натальи, похоже, все только начинается. Причем план действий опирается на исследование, проведенное ими еще в 2010-м, когда выясняли историю Коломны и думали о том, как развивать ее историческую часть. Почему в Коломне появилась пастила? Потому что город раньше утопал в яблочных садах и надо было сохранить излишки урожая. В советские годы сады вырубили. Теперь и Елена, и Наталья грезят их возрождением. Есть у этой мечты и прагматический мотив. — В год мы при ручном производстве перерабатываем 120 тонн яблок, — рассказывает Дмитриева. — Конечно, в первую очередь берем местные фрукты, но в 2019-м они закончились еще в ноябре. Поэтому обращаемся в соседние регионы. Например, в Липецк — там большие сады. Все время говорим, что Коломне нужно восстанавливать сады, но власти нас пока не слышат. Местные предприниматели потихоньку подтягиваются: кто два гектара посадил, кто пять. Но два гектара для нас — неделя работы. И, конечно, надо закладывать временной лаг. Пока подготовишь почву, посадишь яблони, дождешься урожая... При самых шикарных условиях пройдет минимум пять лет. А скорее, семь — десять. С Натальей мы разговариваем накануне ее поездки в Италию. Она летит в Перуджу, где ей должны подарить столетний жаккардовый станок. В России, по ее словам, таких машин практически не осталось. Чтобы доставить разобранный станок, Никитина подключила международные связи, обратилась даже к ректору Дипломатической академии МИД России Александру Яковенко. История с жаккардом тоже «родом» из 2010 года: тогда выяснили, что в Коломне в XVIII–XIX веках делали отменные шелковые ткани. Как водится, технологию забыли. Но не только в городе — по всей России. — Во время ремонта Большого театра оказалось, что никто в нашей стране не может изготовить узорные ткани для занавеса, — рассказывает Наталья. — В итоге их заказывали в Италии. Мы хотим вернуть технологию — как уже делали и с калачом, и с пастилой. Но теперь это будет в разы сложнее. Уже провели

исследование в Европе, где остались подобные производства и музеи. Нашли куратора в Нидерландах, директора музея и текстильной лаборатории в Тилбурге, он для нас вдохновляющий пример. У нас почти готов к запуску творческий коворкинг «Шелковая фабрика»: пространство для тех, кого интересует работа с текстилем. Музей откроем, думаю, в сентябре, приурочим к нашему яблочно-книжному фестивалю «Антоновские яблоки». Пока собираю по Европе запонки, сделанные из шелка, ожерелья, кошельки. У сувениров должна быть подъемная цена. Возможно, будем делать целые метры ткани. Планируем сотрудничество и с музеями, и с дизайнерами интерьеров, и с реставраторами. Предложения на рынке нет, думаю, нишу займем. Эта бизнес-составляющая позволит нам дальше реставрировать памятники и открывать музеи.

Роль личности в истории Почему Коломна? Этот вопрос я задаю Екатерине Ойнас, когда мы пьем чай в стенах еще одного объекта АНО — литературного кафе «Лажечников». — Вероятно, это мог быть любой другой город, — отвечает Екатерина. — Я, допустим, уроженка Костромы. Очень красивое место с прекрасно сохранившимся ансамблем торговых рядов XVIII века, времен Екатерины Великой. С точки зрения культуры — богато. И таких городов ого-го сколько по России. Но получилось пока только в Коломне. Кстати, из других мест регулярно просят поделиться опытом, приезжают на стажировки. Недавно команда Натальи Никитиной получила грант Фонда Потанина на проект «Библиотека наследия», который должен аккумулировать технологии работы с наследием — успешные и провальные, «ведь отрицательный опыт тоже важен». Проект рассчитан на профессионалов в сфере культуры, социальных предпринимателей, администрации городов — тех, кому захочется изучить коломенский и мировой опыт работы с культурным наследием и перенести его в свой регион. — Но почему именно Коломна? — не отстаю я. — Думаю, определяющим стала роль личности в истории, — смеется Екатерина. — Важны люди, которые здесь и сейчас занимаются инновациями, пробуют новое, как правило, испытывая «сопротивление материалов». В Коломне сложилось сообщество людей, выступающих в роли культурных визионеров, задающих новые векторы развития города, а может быть, и сферы наследия в целом.

КУЛЬТУРА И ВЕРА

№1

30 января 2020

Как отыскать троянского коня в мире искусства ский конь, который прикидывается, что имеет отношение к культуре. Цель любой акции — привлечение внимания. Настоящее искусство — не привлечение внимания, а воссоздание в человеке образа Божиего. И большая часть современных блокбастеров для меня пустышки, хотя, если брать более широкое понятие культуры, это тоже некая ее часть. У них есть бюджеты, над ними работают умные люди, пишут сценарии, используют сложнейшие трюки, огромное количество увлеченных людей, техники, но на что это все направлено? Исключительно на щекотание нервов. К вам подключаются через условный нейроинтерфейс и доставляют удовольствие. Вот и весь смысл этого фильма. Он не предполагает никакого катарсиса, не ожидает, что вы над чем-то глубоко задумаетесь.

претаций. Эта дихотомия — культура и антикультура — зачем? Помните, несколько лет назад был скандал в Москве: некие ревнители пришли на выставку скульптора Вадима Сидура, где было представлено распятие Христа, Иисус был изображен в крайне истощенном виде, в момент смерти, и без набедренной повязки — нагим. С точки зрения тех людей, это жуткое кощунство. Они пришли и то ли их разбили, то ли чем-то облили, что было определенной декларацией организаторам выставки — не трогайте наши чувства! Нам такое не нравится! Это внешняя сторона. Но содержательно эти люди не хотели подумать, что все древние иконы изображали Христа распятым и обнаженным, никаких повязок осужденным на смертную казнь римляне, конечно же, не надевали, и в этом заключалась одна из унизительных сто-

Протоиерей Павел ВЕЛИКАНОВ, первый проректор Сретенской духовной семинарии

ВОПРОСУ о том, как рождаются произведения искусства и как появляются пустышки, к культуре имеющие мало отношения, можно подойти с богословской точки зрения. У человека есть только два пути, как определить себя самого по отношению к миру. Первый — это путь, который очень ярко отражается в современном искусстве, — самовыражение, когда в центре становится огромное, распухшее, раздутое человеческое эго, и все остальное должно вращаться вокруг него. Чем необычнее, чем импозантнее, нетипичнее оно, тем лучше. Второй путь — религиозный, когда человек понимает, что не он пуп земли, а есть некто иной — тот, кто всю эту Землю, самого человека создал, и не просто когда-то создал и бросил, а продолжает всем этим управлять и выправлять удивительными путями, в том числе превращая зло во благо. И это — Бог. Такие две модели —антропоцентрическая и теоцентрическая. Классическое искусство, каким мы его знаем, так или иначе вращалось вокруг попытки раскрыть красоту божественного. Даже если мы говорим о более поздних художниках, например о Ван Гоге, которого едва ли можно с легкостью отнести к людям глубоко религиозным, но вся его живопись, все творчество глубоко религиозно. Когда я в прошлом году был в музее Ван Гога в Амстердаме, это было самое яркое впечатление от всей поездки, потому что было видно, насколько человек был пленен самой стихией красоты и как он пытался эту красоту пропустить через себя и показать, что для него эта красота значит.

Он пишет в одном из писем своему брату: как я могу есть (а он несколько дней ничего не ел), если я поем, я перестану видеть этот желтый цвет... Что это, если не аскеза, причем аскеза в действии! Его творчество было не попыткой исхитриться и показать, насколько он необычнее, чем все остальные; с точностью до наоборот, это опыт умаления своего эго и разрешение Богу действовать через человека без каких-то препятствий с его стороны. Он предпочел остаться фактически в нищете, на грани между здоровьем и сумасшествием и быть верным самому себе, но верным тому замыслу Бога о нем, который он в себе чувствовал. Если искусство старается тем или иным образом раскрыть присутствие божественной красоты — оно истинное. Чем меньше в человеке самости, тем больше шансов, что его настигнет вдохновение и он станет проводником этой божественности. Конечно, у него есть какой-то внутренний ресурс, заряд, из которого он тоже что-то может натворить, но это скорее творчество от ума, чем от прозрачности и сонастроенности высшему. Пустышка может быть очень эффектной, реальной, яркой, но никакого следа в душе не оставит. Есть ли диалог между человеческим сердцем и предметом искусства или нет — вот основной критерий. Все божественное находит отзыв в нашей душе, поскольку в любой душе есть отблеск Божественного света, и «свое», «родное» она тотчас распознает. По этой причине «акционизм», «хэппенинг» для меня никакого отношения к культуре не имеют. Это троян-

Пустышка может быть очень эффектной, реальной, яркой, но никакого следа в душе не оставит. Есть ли диалог между человеческим сердцем и предметом искусства или нет — вот основной критерий. Все божественное находит отзыв в нашей душе, поскольку в любой душе есть отблеск Божественного света, и «свое», «родное» она тотчас распознает Почему блокбастеры смотрят? Потому что они будоражат в человеке низшее: там есть насилие, секс, ощущение власти. При этом в блокбастере есть иллюзия психотерапии: погружаясь в него, вы ощущаете себя сопричастным к «великой победе добра над злом» — развалившись на диване... В отличие от настоящего произведения искусства здесь нет вашей личностной вовлеченности: вы оказываетесь пассажиром в чужом такси. Пустышка дает вам только удовольствие от поездки, за которую вы платите своим временем и реакцией нервной системы. Как противоположность этому, я могу назвать фильм, который меня в свое время пронзил насквозь. Это фильм «Возвращение» Звягинцева. Посмотрев его в начале 2000-х, я три дня ходил в состоянии измененного сознания. Это был экзистенциальный скачок в отношении к жизни. А казалось бы, всего лишь фильм... Я крайне осторожно противопоставляю культуру некой антикультуре, потому очень часто конфликт между ними лежит в области интер-

рон, что людей прибивали к кресту и оставляли на всеобщее обозрение обнаженными, опозоренными. Набедренные повязки на изображениях появились достаточно поздно. Вспомните строки из богослужебных гимнов Страстной Седмицы: «видя Тебя, как осужденного, обнаженным, висящим на Кресте». Когда я увидел впервые скульптуры Сидура, они меня потрясли именно из-за того, что скульптор смог передать эту глубочайшую драму. Там нет ни надругательства, ни попытки кощунства, наоборот, он возвеличивает божественное умаление: на что Бог пошел, чтобы спасти человека. Но если все-таки обращаться к понятию антикультура, то для меня это — безвкусица, пустышка, которая не ставит перед человеком более высокую планку, а укрепляет его в своей самости, самодостаточности. То, что помогает человеку подтягиваться, доставать из нашего темного чуланчика лучшее, светлое, — для меня это и есть культура. То, что из этого чуланчика вытаскивает худшее, каким бы названием это ни прикрывалось, — для меня это антикультура.

№1

ПЕРЕГОВОРНАЯ

30 января 2020

Как влияет информационная революция на литературу? Есть ли вообще будущее у литературы в мире, где люди повально становятся «визуалами» и утрачивают способность к прочтению сложных текстов? Об этом с нами делится своим мнением литературный критик и журналист Ольга Андреева и писатель и режиссер Михаил Сегал.

Ольга АНДРЕЕВА НОВОЕ поколение, выросшее на гаджетах и соцсетях, не просто сбросило с корабля современности старую литературу, оно относится к новому антропологическому виду. И пытается создать свою литературу. Они другие. Это невозможно не почувствовать. Но в чем их главное отличие от нас? Где проходит водораздел? Пару лет назад, приняв в сентябре новую порцию юных первокурсников-журналистов, я решила провести небольшой эксперимент. Мне попалось исследование одной социологической компании о том, как работодатели видят молодого выпускника. Оказалось, что в целом так же, как я. Работодатели хором отметили удивительное нежелание молодых людей реально сопоставлять ситуацию на рынке труда и собственные возможности. Запрос со стороны вчерашних студентов основывался строго на их личных потребностях. Картина мира юных специалистов не имела ничего общего с жизнью, и никакого желания расстаться с этой картиной они не испытывали. С их точки зрения, меняться должна была сама реальность, а не они. Тогда я предложила студентам написать небольшое эссе, где бы они могли реабилитировать репутацию поколения и объяснить, почему работодатели не правы, не видя их очевидных преимуществ над работниками старшего поколения. Глаза первокурсников хищно блеснули, но результат оказался скуден. Все сто человек упрямо повторяли одно и то же: их главное преимущество перед

Михаил СЕГАЛ ПРИЗНАКОМ некоей аристократичности было бы попенять на интернет и сериалы, на то, что они девальвируют письменное слово, и прочее, и прочее. Но я так не считаю. Я вообще никогда об этом не задумывался. Нет смысла думать о том, на что не мо-

литературы, отчетливо сформулировать которые человечество пытается уже тысячи лет. В сущности, литература есть мост между «я-целое» и «я-часть», представляя собой наиболее полный и интуитивно узнаваемый опыт социальной и культурной антропологии. Современное положение дел в русской литературе отмечено подозрительным дуализмом, репрезентирующим ситуацию расколотой антропологии, при которой одна часть писателей и читателей естественным образом остается в культурном контексте и ощущает собственное историческое неодиночество, и вторая принципиально изменила собственное представление о природе человека. Первые продолжают кропотливо исследовать человеческую жизнь и душу, удлиняя цепочку антропологического опыта, вторые переживают примерно тот же кризис, который обрушился на русскую куль-

туру в начале 20-х годов прошлого века. Тогда революционное желание проткнуть скучное полотно истории и выйти за пределы времени породило тотальную мечту о своеобразном преображении человеческого рода. Впрочем, энтузиазм 20-х быстро сошел на нет. Платоновский «Котлован» обнаружил, что речь, произнесенная на новоязе революции, теряет человеческое содержание и затягивает в воронку безвременья. В итоге новая антропология пережила возврат от революционного авангардизма к христианскому человеколюбию, что в конце концов не столько разорвало, сколько укрепило ее связи с предшествующей культурой. Сегодня революционный энтузиазм 20-х годов прошлого века вернулся в новом облике, но с той же задачей — преодолеть груз традиции и отрясти прах старого мира с подошв кроссовок. Впрочем, если прогрессоры 20-х годов рвались разрушить рамки буржуазного индивидуализма, то 90-е и нулевые годы предложили расстаться с коллективизмом, вернуться назад и прильнуть к той европейской традиции, которая исторически прошла мимо нас. Новая русская словесность изо всех сил учится соответствовать, что неизбежно ставит ее в ситуацию ведомого. Тот загадочный консенсус, который складывается сейчас между молодыми людьми и сетевым представлением о человеке, во многом опирается на данные популярной психологии последних десятилетий. Традиционная литература привыкла относиться к человеку как к чуду и, углубляясь в него, обнаруживать до сих пор неведомый космос. Новый литературный подход к личности предполагает не столько исследование героя, сколько обнаружение соответствий с предзаданными внешними параметрами. Новый человек оказывается распят между понятиями личностных границ собственного Я и коммуника-

тивными нормами в общении с Другим. Способы этой коммуникации настолько неочевидны, что любое вылезание за рамки личности или попытка жизненной активности превращается в учебник клинической психологии, а то и психиатрии. Человеческое существование разделилось на старый, известный и скучный набор истин в той его части, которая отвечает за внешний мир, и либо причесанную постмодерном добродетель индивидуалистического бытия, либо полный хаос, постигаемый только в контексте Международной классификации психических болезней. Роман Анны Козловой «F20», получивший в 2017 году премию «Национальный бестселлер», как раз про это. Напомню, что F20 — это номер шизофрении в той самой классификации. Открытие, которое делает Козлова, поражает инфантилизмом — жизнь тяжела, и как жить, непонятно. Примерно о том же и роман Марии Степановой «Памяти памяти», получивший премию «Большая книга». Метания между вторичным пессимизмом и вторичным же хаосом исподволь предлагают нам отойти от утомительной этики русской традиции и обернуться к неведомым полям новой эстетики. Но, как повторяли нам теоретики литературы со времен Аристотеля, форма и содержание, хоть ты тресни, всегда едины. Заимствуя содержание, новая антропология неизбежно заимствует и форму и оказывается в смешном положении вечного повторения банальностей. Точка нашей сегодняшней литературной истории отмечена борьбой двух антропологий, одна из которых обременена опытом и пониманием человека, другая настойчиво объявляет себя свободной от оного. Очевидно, что это борьба не на равных. Она свидетельствует не столько о новом содержании культуры, сколько о болезненной разобщенности общества. Кто победит в этой борьбе, конечно, можно предсказать, но эта победа так или иначе изменит обоих участников процесса. Литература, существующая уже несколько тысячелетий, никогда не молодеет, но всегда меняется.

жешь повлиять. Сама постановка вопроса неправильная: в вопросе уже заложен ответ, я как бы должен защищать тезис о превосходстве письменного над визуальным, тот тезис, что текст запускает в голове человека процесс ассоциаций и мышления, а визуальное произведение «всего лишь» впечатляет конкретикой и раздражает рецепторы, пусть даже эмоциональные. Если в книге написано: «Он прошел по улице и завернул за угол», то сколько людей прочтет это предложение, столько разных улиц и углов возникнет и столько же будет разных лиц у героя. В кино же улица конкретная, актер имеет конкретное лицо. Это так, но нет никакого преимущества у потрясения от текста перед потрясением от кино. Я пишу прозу и снимаю фильмы. В прозе стараюсь не быть живопис-

ным, а только обозначать действия, характеры и пространства — как раз, чтобы запустить процесс создания собственного мира в голове у читателя. Если тут немножко переборщить, это станет «описательством», так нелюбимой мной «кинематографичной прозой». В кино же я стараюсь, наоборот, быть максимально подробным в деталях действия и атмосферы, в яркости персонажа. Человеку даны разные органы чувств в жизни и соответственно в восприятии художественных образов. Нужно радоваться их многообразию, а не пытаться короновать один из них. Мы же не объявляем, например, главным органом ухо, а глаза и вкусовые рецепторы второстепенными. Текст только потому в наши дни кажется сакральным и «более культурным», что в послед-

ние несколько тысяч лет был первым инструментом, давшим людям, помимо передачи информации, самопознание, культуру, абстрактное художественное мышление. Но — только первым. Сейчас таких инструментов больше. Как носитель нескольких языков может переключаться с французского на английский и, скажем, на китайский, даже не замечая этого, так современный человек может переключаться с одного типа восприятия на другой. Скажу страшную вещь: фильмы бывают умными, тонкими и глубокими, а книги — вульгарными и плохими. И в этом случае нет никакого толку от того, что они такие красивые и на бумаге. Разговор всегда идет не между буквами и мозгом, изображением и мозгом, а между умом и умом.

старшим поколением состоит в совершенно ином способе обработки и восприятия информации. Однако никто не мог объяснить, в чем именно он состоит и какие выгоды сулит. Параллельно поражала их полная зашоренность и неспособность услышать тех, кто вне их собственного мира. Разгадывая тайну этого загадочного консенсуса, я поняла, что мы сегодня вынуждены существовать в мире, поделенном строго на две части. Похоже, что мы имеем дело с одновременным сосуществованием двух принципиально разных антропологических проектов, порождающих и разный литературный опыт. Любая попытка написать художественный текст наталкивается на необходимость следовать внутренним законам

Мы имеем дело с одновременным сосуществованием двух принципиально разных антропологических проектов

ПЕРЕГОВОРНАЯ

№1

Повальная гаджетомания у детей и подростков — предмет головной боли многих родителей. Школьники не расстаются с мобильными телефонами ни на уроках, ни на переменах, ни дома. Но есть ли у этого

Александр АКИМОВ ОСНОВНОЙ плюс электронных устройств, если говорить о системе образования, состоит в том, что они выполняют образовательную роль. Современный ФГОС (Федеральный государственный образовательный стандарт. — «Культура») предполагает определенную самостоятельность школьников во время учебного процесса. Учитель не должен непрерывно вещать, как голова профессора Доуэля. В некоторых школах гаджеты включены в архитектонику урока. Да и вообще, сегодня занятие выстроено таким образом, что дети ищут информацию во время занятия. Сделать они это могут с помощью интернета, а для выхода в Сеть им нужны подручные гаджеты. Электронные тесты или учебники на

Ольга ВЯТЛЕВА НАЧНУ с того, что мобильный телефон, а именно этими гаджетами сейчас больше всего пользуются, — источник сверхвысокочастотного электромагнитного излучения. В 2011 году ВОЗ признала его потенциальным канцерогеном, способствующим возникновению рака мозга. Сегодня же подавляющее большинство школьников постоянно пользуются сотовыми телефонами, причем с возрастом ребенка ежедневная длительность разговоров возрастает. Между тем, в силу физиологических особенностей и высоких темпов развития, именно дети наиболее уязвимы для электромагнитного излучения. И данные о том, что длительное использование мобильных телефонов вызывает у детей нарушение самочувствия, существуют. В России подобные исследования были начаты профессором Юрием Григорьевым и его сотрудниками из медицинского

явления действительно серьезные последствия, которых надо опасаться? Школьный психолог Александр Акимов считает, что без гаджетов сегодня уже невозможно получить полноценное образова-

30 января 2020

ние. Ему противостоит сотрудник Института гигиены и охраны здоровья детей и подростков Ольга Вятлева, считающая, что гаджеты опасны не только для психики, но и для здоровья в целом.

планшетах также помогают школьнику лучше усваивать материал. Видеоуроки, которые можно посмотреть с помощью тех же гаджетов, помогут заболевшему ученику восполнить пробелы в знаниях. Вторым плюсом использования гаджетов является выполнение ими информационной функции. Например, электронный дневник доступен в любое время всем участникам образовательного процесса. Пользователь Сети легко может получить доступ к электронной библиотеке или пройти курсы, найти любую другую информацию. Третий плюс — выполнение коммуникационной функции. Сейчас невозможно представить себе человека без мобильного телефона или айпода. Эти гаджеты упрощают процесс передачи информации от человека к человеку. Например, я как практикующий психолог веду тренинг. Представляете, сколько времени мне бы потребовалось для обзвона участников? Здесь же я создаю чат в WhatsApp и нужную информацию доношу одним кликом до нескольких десятков человек. Тем не менее природа не любит, когда чего-то слишком много или слишком мало. Поэтому, когда подросток «залипает» в своем телефоне, бесконечно сидя в соцсетях или иг-

рая, это не может не вызывать беспокойства. С точки зрения когнитивной психологии, у такого молодого человека перестают образовываться новые нейронные связи. Поэтому мы, психологи, очень рекомендуем дозированно использовать гаджеты. Многие подростки, засиживаясь в интернете, теряют ощущение времени. Это относится к минусам гаджетов. Ребенок, заходящий перед сном в интернет, выйдет, скорее всего, из Сети в два-три часа ночи. Естественно, он не выспится, не успеет восстановиться, что скажется на его самочувствии и успеваемости. Очень важно дозированно использовать гаджеты и вводить семейные правила их использования. Стоит определить время, когда мобильный телефон будет выключен: например в спальне, перед сном. Это должна быть системная установка, в это время отказаться от гаджетов должна вся семья, не только ребенок. Нужно сформировать новые семейные традиции: вместе ужинать и во время застолья также мобильные не использовать. Это время надо посвятить общению друг с другом. Как психолог могу сказать: если ребенок уходит в гаджеты, то этому есть причина. Скорее всего, нарушено взаимодействие и коммуника-

ция внутри самой семьи. Если у подростка нет свободы выбора, то он всегда найдет нишу, где он ее будет реализовывать. Как правило, она находится в Сети. В семье должны быть традиции, например, вместе ужинать. Потому что это редкое время, когда члены семьи могут общаться друг с другом. Вместе проводить праздники, вместе ходить в театры или кино. Благо мы живем в Москве, где мест для проведения досуга очень много. Но, к сожалению, часто семейные традиции не формируются или являются очень бедными, когда ребенок предоставлен сам себе. Ну, естественно, чем он будет заниматься? Тем, что всегда рядом с ним, а гаджет — всегда рядом. Достаточно зайти в интернет, «залипнуть» — и понеслась душа в рай. Скорректировать интернет-зависимость можно в основном с помощью формирования новых правил взаимодействия в самой семье, которые позволят выйти на новый уровень взаимодействия друг с другом. Получается, что, обвиняя гаджеты в формировании зависимостей у ребенка, люди зачастую боятся признаться в том, что внутри семьи есть проблемы. И именно это настоящая причина любой аддикции у ребенка, включая гаджетоманию.

биофизического центра им. А.И. Бурназяна и с начала 2000-х годов проводятся сотрудниками нашего института. Такие исследования особенно нужны сейчас, когда в школах лавинообразно растет количество электронных устройств, а с мобильными, как я уже говорила, дети не расстаются. Фактически и мы, и дети находимся в состоянии массового эксперимента над человечеством, поскольку за всю свою историю оно не сталкивалось с такой повышенной электромагнитной нагрузкой. В своей работе мы попытались определить уровень ежедневной электромагнитной нагрузки, которую создает для современного ребенка пользование мобильной связью, а также оценить ее влияние на самочувствие и электрическую активность мозга — электроэнцефалограмму. Подобные исследования воздействия сотовой связи на ЭЭГ детей до 10 лет практически не проводились, а уж данные о хроническом воздействии электромагнитных волн на мозг ребят и вовсе отсутствуют. Оказалось, что при интенсивном использовании мобильных телефонов у детей и подростков учащаются жалобы на головные боли, головокружения, состояния тревоги, нарушения сна, возрастает частота простудных заболеваний. Мы выявили закономерность появления этих недомоганий. У детей 7–13 лет частые жалобы на здоровье возникают, когда время разговора по мобильному

телефону превышает 6 минут в день, а у подростков 14–15 лет — более 10 минут в сутки. Повышение электромагнитной нагрузки вызывает заметные изменения биоэлектрической активности в областях мозга, наиболее часто подвергающихся воздействию излучения. Причем отдельные изменения энцефалограммы сходны с изменениями ЭЭГ у ликвидаторов аварии на ЧАЭС с легкими проявлениями радиационно-обусловленного психоорганического процесса. При разговорах по сотовому электромагнитное излучение воздействует на мозг. Чем меньше ребенок, тем выше уровень поглощения и больше глубина проникновения излучения в него. Стоит помнить, что мобильный телефон излучает электромагнитные волны не только во время разговоров. Он постоянно поддерживает связь с ближайшими базовыми станциями, а уровень излучения возрастает при значительной удаленности от базовой станции, в экранированном помещении, в движущемся транспорте. Поэтому нежелательно постоянно держать телефон близко к телу. Ночью лучше выключить его или положить на значительном удалении от головы — более одного метра, а днем носить в сумке или карманах верхней одежды. В транспорте, особенно в метро, желательно переводить мобильный в авиарежим. Наиболее высокий уровень излучения регистрируется при дозвоне до

собеседника. Поэтому телефон следует подносить ближе к уху лишь тогда, когда произошло соединение с абонентом, или разговаривать с помощью наушников. Желательно, чтобы наушники были проводными, потому что беспроводные наушники сами являются приемником радиосигнала. При покупке мобильного для ребенка предпочтительнее выбирать смартфон. Наши исследования показали, что «кнопочные» сотовые отличаются от смартфонов значительно более высоким уровнем излучения, а у детей, которые их используют, повышен риск частых жалоб на сниженное настроение. Несмотря на то, что смартфоны меньше «фонят», вред они тоже могут принести, поскольку сейчас дети и подростки используют их в качестве мини-компьютеров и длительность «общения» с гаджетом может достигать нескольких часов в день. Стоит помнить, что при использовании мобильного интернета уровень излучения у мобильного телефона такой же, как и при разговорах по нему. Только это излучение воздействует на кисти рук и ближайшие органы, что при длительном использовании может оказывать неблагоприятное воздействие на здоровье детей. Поэтому лучше держать смартфон на столе или подставке. А общая рекомендация будет одна — ограничивать время пользования телефонами.

№1

БИБЛИОТЕКА

30 января 2020

Современный Современный литературный процесс в России настолько многолюден и разнороден, что на первый взгляд его невозможно подвергнуть какойлибо структуризации. «Культура» отважилась это сделать, рассмотрев самые актуальные тенденции последних лет.

Исторический роман: осмысление прошлого, проработка травм времени Самый масштабный, респектабельный и востребованный тренд — и в народе, и в премиальных комитетах. Переосмысливает, дает оценку той или иной степени непредвзятости, обнажает, деидеологизирует, пугает и врачует. Представлен как мастодонтами (Леонид Юзефович, Михаил Гиголашвили, Евгений Водолазкин, Людмила Улицкая, Захар Прилепин), так и не столь медийными, но не менее талантливыми писателями, регулярно попадающими в длинные и короткие списки (Игорь Малышев, Марина Степнова, Юрий Буйда). Наследует большой традиции. Чтобы не увязнуть в толщах и глубинах, вспомним истоки демифилогизации и многомерного анализа русской истории, ярко представленные в начале девяностых Леонидом Леоновым («Пирамида») и Владимиром Шаровым («Репетиции», «До и во время», «Воскрешение Лазаря»). Исторический тренд не иссякает— сколько ни прикрывай рассохшуюся дверь в двадцатый век (XIX, XVI), она, безжалостно скрипя, отворяется. Обдает сквозняком. Бодрит. Освежает. «Почти все современные истории о непростых годах — психотерапевтического свойства: это и проработка общественных травм, и обеспечение связи поколений», — комментирует одна из самых медийных представителей исторической романтистики, автор нашумевшей «Зулейхи…» Гузель Яхина.

Недавнее прошлое: семидесятые, восьмидесятые, девяностые Наши личные корни и истоки, родной Тагил (Нижневартовск, Кызыл, Екат, бывает Москва, но тоже с акцентом на «малую родину», скажем, в контексте университетов родимой «Горбушки»), знакомая до каждой свалки, до каждого ларька с курицей-гриль улица Ленина, катушечник с зажеванным «Пинк Флойдом», девчонка с соседнего двора, агнец или Кибела, время мечтаний, раздумий, дерзновенных порывов до кровавой юшки. Выстрелившие у Прилепина в романе «Санькя» и подхваченные Сергеем Шаргуновым, Романом Сенчиным и Анной Матвеевой «лихие девяностые», иногда как-то уж слишком нервозно именуемые «проклятыми», курсировали по страницам с вурдалачьей неутомимостью, пока Алексей Иванов не прицелился серебряной картечью. Роман «Ненастье», фактурно проиллюстрированный пацанским жаргоном (кто не вел боев за местный рынок и хаты для афганцев, не пытайтесь повторить), населенный брутальными пас-

Недавнее прошлое

сионариями-рэкетирами и их ангелическими половинами, практически закрыл тему. На смену пришли ностальгические восьмидесятые — последнее сытое десятилетие, разгул вольнодумства, время, «когда советская эпоха хрустнула и поползла невесть куда, а никто еще этого не понял». Вероломной La Belle Epoque посвящены два заметных, отмеченных престижными наградами недавних романа: «Город Брежнев» Шамиля Идиатуллина и «Душа моя Павел» ректора Литинститута Алексея Варламова. Действие последнего разворачивается в Московском университете: мальчики из хороших семей принимают дремучего провинциала Павла за стукача только потому, что он не имеет претензий к советской Родине.

Исторический роман Леонид Юзефович Евгений Водолазкин Михаил Гиголашвили Гузель Яхина Марина Степнова Игорь Малышев

Захар Прилепин Павел Басинский Дмитрий Быков Александр Архангельский Сергей Шаргунов Олег Лекманов Алексей Варламов Павел Крусанов Лев Данилкин Дмитрий Галковский

Биографии, documentary: беллетризированное литературоведение и постмодернистские кирпичи Эта крупная тенденция может отмечать юбилеи в складчину с культовой книжной серией «ЖЗЛ». В последние годы традиционно консервативный, требующий дотошности и понуждающий писателя к скромности документальный жанр подвергся значительной либерализации: в мейнстрим вошли авторизированные биографии, в которых архивные материалы не только обретают субъективную трактовку, но и могут «разбавляться» лирическими отступлениями. Показательный пример — монография Алисы Ганиевой «Ее Лиличество Брик на фоне Люциферова века», изобилующая будуарными подробностями и обрушившая на голову писательницы ушат обвинений в перебирании чужих кружевных подвязок. «Ясно же было с самого начала — и автору, думаю, тоже — что порвут. В клочья!» — недоумевал рецензент «Нового мира». В клочья или нет, но выверенный в граммах маркетингово-литературный ход не остался незамеченным: сейчас допечатывают тираж. Куда как статуснее смотрится обрушенный три года назад «постмодернистский кирпич» Льва Данилкина «Ленин — Пантократор солнечных пылинок». Едва ли не первая объективная работа о вожде мирового пролетариата начинается со слов «Ленин был великий велосипедист, философ, путешественник, шутник, спортсмен и криптограф» и венчается заливисто-заразительным «хахахахахаа». Сюда же стоит отнести масштабное исследование жизни писателя, белого и красного офицера Валентина Катаева, написанное Сергеем Шаргуновым, вдумчивые прилепинские медитации «Леонид Леонов», «Есенин», «Ополченцы русской литературы» и фантазии Дмитрия Быкова: «Тринадцатый апостол. Маяковский», «Был ли Горький?», «Сентиментальный марш». Говоря о тренде биографического литературоведения, нельзя не упомянуть Павла Басинского с его серией о Льве Толстом, но с той лишь оговоркой, что в ней нет авторского вымысла — скорее, детальное воспроизведение событий. Самыми яркими в этом ряду остаются историософские исследования творческих эволюций Пушкина, Булга-

Алексей Иванов Шамиль Идиатуллин Алексей Варламов Евгений Чижов Роман Сенчин Сергей Шаргунов Захар Прилепин Анна Матвеева

Биографии

Миф места Александр Генис Данила Давыдов Олег Ермаков Алексей Иванов Елена Чижова Михаил Тарковский Михаил Елизаров Григорий Служитель

Военная тема Сергей Самсонов Захар Прилепин Андрей Рубанов

Мистический реализм Наринэ Абгарян

ФОТО: PHOTOXPRESS

Дарья ЕФРЕМОВА

Реалисты

Фантасты

Александр Проханов Юрий Поляков

Сергей Лукьяненко Михаил Харитонов Дмитрий Глуховский Андрей Рубанов Шамиль Идиатуллин

кова и Маяковского философа Дмитрия Галковского.

Семейная хроника Жанр, ассоциирующийся то ли с «Сагой о Форсайтах», то ли с сериалом «Династия», имеет разветвленные пространственно-временные корни: СалтыковЩедрин, Бронте, Томас Манн, Маркес, Набоков, Довлатов. Самое титулованное произведение последних лет — «Памяти памяти» Марии Степановой. Руководствуясь формулой Андрея Платонова «без меня народ неполный» и почему-то «Аустерлицем» Винфрида Зебальда, она

рассказывает о своих родных, неприметных на фоне большой истории. Другая новинка этого рода — «Город, написанный по памяти» Елены Чижовой. В драматический «петербургский текст», а речь идет о революциях, войне и блокаде, ловко вмонтирован ироничный, приметливый, местами небеззлобный женский треп. Тут и мама-красавица, и «паразит Зарубаев», и бабушка Дуня в платье старушечьей расцветки, ее колоритная простонародная речь: «задохлотью пахнет». Еще один пример «Рецепты сотворения мира» Андрея Филимонова — семейная сага, случайно

БИБЛИОТЕКА

№1

30 января 2020

литпроцесс в России Семейная хроника Роман Сенчин Андрей Филимонов Елена Чижова Анна Матвеева Алексей Слаповский Мария Степанова

Исповедальнолюбовная проза Анна Козлова Александр Снегирев Эльчин Сафарали Анна Матвеева

Современность Эдуард Лимонов Захар Прилепин Виктор Пелевин Шамиль Идиатуллин Андрей Аствацатуров Алексей Слаповский Ксения Букша Алиса Ганиева

Готика, мистика Евгения Некрасова Михаил Елизаров

Нуар, антиутопия Яна Вагнер Виктор Мартинович Алексей Сальников Вячеслав Ставецкий

Барокко Михаил Елизаров Григорий Служитель Дмитрий Глуховский Алексей Сальников Ольга Славникова

Постмодернисты Новые реалисты Захар Прилепин Сергей Шаргунов Роман Сенчин Александр Терехов Герман Садулаев

Владимир Сорокин Виктор Пелевин Павел Пепперштейн Саша Соколов Евгений Водолазкин Михаил Шишкин Виктор Ерофеев Андрей Аствацатуров

получившаяся из переписки молодых, не замечающих трагедии века бабушки Гали и дедушки Димы. «По большому счету, любое определение времени субъективно, вот и мои герои не воспринимали все это трагически. С ними не произошло ничего такого, что бы потребовало высокого штиля изложения. Некоторые читатели даже назвали язык книги «хипстерским», — поясняет автор. Выкручивают пуговицы до дна души? Нет, не «Петровы в гриппе и вокруг него», а история гибели семьи еще более обыденных провинциалов — «Елтышевы» Романа Сенчина.

Миф места и место мифа, барокко и славянское фэнтези «Связь человека с местом его обитания загадочна, но очевидна. Или так: несомненна, но таинственна. Ведает ею известный древним genius loci, гений места, связывающий интеллектуальные, духовные, эмоциональные явления с их материальной средой», — сформулировал основоположник жанра в его современном разливе Петр Вайль. Наличие тенденции показал сезон 2017-2018 гг. «Большой книги». К созданию легенды

места (области, города, затерянной в лесах деревни) приложили руку сразу два финалиста: китаист Алексей Винокуров («Люди черного дракона») и писатель, лауреат «Ясной Поляны» Олег Ермаков («Радуга и вереск»). Винокуров расширил литературную топографию России, нанеся на ее карту загадочное Приамурье, где мирно уживаются три разнокультурных этноса — русские, евреи и китайцы. Ермаков «уловил в силки слов, музыки красок» душу древнего Смоленска, исторического колодца, где «совмещены прошлое и настоящее, асфальт заканчивается, под ногами бугрятся камни старой мостовой». Именно так когда-то создавался миф «умышленного города» Петербурга — Гоголем, Достоевским, Довлатовым, Битовым и Ауслендером. И Москвы — Гиляровским, Булгаковым, Владимиром Орловым, Леонидом Леоновым. Мы помним Одессу Бабеля и Катаева, Урал Бажова, Алтай Шукшина, Вологду Белова, Сухум Искандера, обнуленную XXI веком Москву Григория Служителя. Определение русского прозаического барокко сформулировала литературный критик, автор нашумевшего романа «В Советском Союзе не было аддерола» Ольга Брейнингер. Она использовала термин в самом широком смысле, обозначив с его помощью стилистическую фазу в искусстве, где «движение выражено в массе, бытие рисуется в полноте контрастов, а ощущение полноты, пиршества, грандиозности жизни исподволь подчеркивает драматичность действительности». К направлению можно отнести самых разных авторов, но наиболее точное попадание — роман «Текст» Дмитрия Глуховского. Известный прежде как автор подростковой постапокалиптической фантастики, писатель создал по-настоящему страшное, барочно-цветистое произведение, где заведомо обреченный герой, жертва рока и человеческого зла, переживает нечто вроде ментальной агонии, запершись в квартире с айфоном врага. Барочными называют рассказы и романы Михаила Елизарова, в тренд условно укладывается и его новинка «Земля» — первое масштабное осмысление русского танатоса, в котором центральный персонаж, мальчик из неудачливой интеллигентной семьи Володя Кротышев становится воротилой похоронного бизнеса. К призванию «ангела смерти» его подталкивают знаки, открывающиеся с детских лет. Встроенный в обыденность драматизм обнаруживается и в последнем романе автора «Петровых в гриппе» Алексея Сальникова. Судьба героини романа «Опосредованно», девушки Лены — беспутье наркоманки, только подсаживается она не на какой-нибудь аддерол, а на запрещенные в выдуманной автором реальности стихи. Рок, рок и еще раз рок — метасюжет романа «Прыжок в длину» Ольги Славниковой. Ее герой, в прошлом выдающийся легкоатлет, предстает перед читателем инвалидом, лишенным обеих ног. Медленная тягучая рефлексия прикованного к коляске ампутанта и его сузившийся до протезов и медицинских манипуляций мир описан с безжалостной дотошностью.

Напротив, новая, акварельно прописывающаяся в литературе тенденция представлена романом «Финист — Ясный Сокол» Андрея Рубанова. Прославившийся как реалист и «голос поколения» супермена-бизнесмена-солдата Сергея Знаева, писатель пересочинил дохристианскую Русь с корчмами, княжескими подворьями, скоморохами, ведьмами, анчутками, лешими и расой летающих людей, в бытовании которых Рубанов, правда, не сомневается. Анна Козлова поступила куда элегантнее, инкрустировав русскую сказочную мифопоэтику в печальную судьбу выпавшей из хипстерского гнезда детдомовской сиротки Марты (роман «Рюрик»)...

Современность, герои нашего времени Пионеры «движа» — воздвигающий памятник себе нерукотворный Лимонов, продышавший каждое мгновение личных воспоминаний Прилепин и заковавший их в железобетон Идиатуллин. Действие вышедшего в августовских новинках романа «Бывшая Ленина» разворачивается в 2019 году в провинциальном Чусове, на фоне гигантской свалки, молчания чиновников и трепа жителей в соцсетях. Получая упреки в злободневной публицистичности, писатель отшучивается: «За что ни возьмусь, выходит автомат Калашникова». Доля правды тут велика: отчетливый отсыл к современности присутствует хоть в ностальгическом «Городе Брежневе», хоть в мистическом триллере «Убыр». Дню сегодняшнему посвящена недавняя новинка постмодерниста Виктора Пелевина «Искусство легких касаний», там друзьяхипстеры путешествуют по Северному Кавказу. Психологический и бытовой срез нашего времени встречаем у Алексея Слаповского — таковы его «Туманные аллеи», попытка приложения бунинской интонации к настоящему. Узнаваемый мир обшарпанных пятиэтажек, маршруток, торговых центров прослеживается у Ксении Букши, еще одной «надежды русской литературы» (так же называют Ольгу Брейнингер), и у Евгении Некрасовой, хотя вещи недавней дебютантки «Лицея», наследующей Ремизову, скорее, можно определить и как мистическую фолк-буффонаду. Не просто современность, а будни автора в самом документальном смысле — тут и разговоры на кафедре в СПбГУ, и переписка с Германом Сандулаевым, и литературный «привет» Роману Сенчину — находим в псевдоавтобиографическом цикле культового лектора вышеупомянутого университета, литературоведа Андрея Аствацатурова. В последнем его романе «Не кормите и не трогайте пеликанов» Аствацатуровперсонаж, сноб, городской невротик, очкастый лузер-интеллектуал, уныло блуждает по Лондону. Бежит от суетливой рутины и принужденной активности, знакомой всякому трудоспособному жителю мегаполиса не понаслышке. Читатель уже готов расплакаться от сочувствия, примеряя на себя роль одинокого туриста с разбитым сердцем и ненужной фотокамерой. Не стоит, конечно, покупаться.

№1

КИНОЗАЛ

30 января 2020

Шедевры вместо процентов: российское кино ждет перемен Алексей КОЛЕНСКИЙ

Политической реформы и смены правительства, которые свалились в январе как снег на голову, ждали давно. Ощущение недоделанности, незавершенности начатого и перехода его в застой преследовало нас несколько последних лет. Кинематограф, который представляет новый министр культуры, тоже является частью общей картины — многое сделано, но если не идти дальше, сделанное потеряет смысл. Сегодня российская кинематография зачастую производит унылое провинциально-балаганное впечатление: вместо смыслов — банальные трюки, эмоции подменяют кривлянием, жанровую работу — наивными штампами, а реалистический взгляд на мир — инфантильными фантазмами. Мастера экрана конкурируют за место в прокатной сетке и все реже меряются художественными достижениями. Можно ли «поднапрячься» и выйти за рамки существующей модели? Гнаться не только за «процентами зрителей», увидевших отечественные фильмы, но и за качеством? Подняться до лучших образцов советского кино? Не давать деньги тем, кто снимает откровенную халтуру, даже «по дружбе»? Вадим АБДРАШИТОВ, режиссер: — Ольга — человек опытный, знает театр, телевидение и кинематограф изнутри. Последний состоит из двух составляющих: производство экранной продукции, и киноискусство как таковое, а оно у нас скукоживается как шагреневая кожа. Министерство культуры должно культивировать и поддерживать появление экспериментальных картин, развивающих киноязык. Искусство не может быть продюсерским бизнесом, оно подразумевает первенство автора. В советские времена это не обсуждалось, и наши картины ценили во всем мире, и сегодня нужно уходить от уравниловки, обсуждать конкретные авторские проекты, а не продюсерские фантазии. Кино финансируют Фонд кино и министерство. Это даже не двоевластие, а какая-то странная тавтология. Мы утратили позитивный опыт централизованного управления кинопроцессом Государственного комитета по кинематографии, работы единого административно-редакторского аппарата. Что взамен? Отрасль явно вырождается без системной редактуры — я имею в виду не цензуру, а заинтересованных помощников, советчиков, способных поддержать творческую работу. Художник и продюсер имеют право на ошибку, а редактор отвечает за нее профессиональной репутацией.

ФОТО: АРТЕМ ГЕОДАКЯН/ТАСС

Назначение Ольги Любимовой на пост министра культуры вызвало воодушевление кинематографического сообщества. По просьбе «Культуры» кинодеятели озвучили свои пожелания новому руководителю.

Сергей УРСУЛЯК, режиссер: — С каждым новым человеком во власти связываются надежды вне зависимости от оценки предшественника. Культура — отрасль, в которой по определению не может быть все хорошо. Но я верю в генетику, у Любимовой прекрасный отец и домашнее воспитание, приносящее очевидные плоды. Сегодня с именем Ольги Борисовны связывают определенные ожидания, а уже через месяц могут пойти обсуждения и осуждение. Министр культуры — расстрельная должность, особенно для женщины, ведь на культуру денег вечно не хватает, приходится кому-то оказывать предпочтение, а кого-то ущемлять. У нас огромное количество отраслевых проблем, но я скажу от себя: сейчас очень тяжко живется моему родному театру, «Сатирикону». Хочу, чтобы министерство ему помогло. Евгений ГРИГОРЬЕВ, режиссер: — Ольга два года руководила департаментом. Для нашей огромной страны и неповоротливой бюрократической машины это очень небольшой срок, но она сумела усовершенствовать деятельность министерства. Недавно я участвовал в питчинге игровых проектов, было очень приятно оказаться на четвертом месте по сумме экспертных голосов. Также Любимова допустила на конкурс фильмы, ранее помещенные в резерв, многие уже считали их похороненными. До этого я питчинговал в неигровых конкурсах — нервно ждал их даты, в спешном порядке собирал обеспечительные заявки инвесторов, а многие не успевали. Любимова развела питчинги на несколько этапов, и сразу стало легче дышать. Она пошла навстречу Гильдии документалистов в разработке

комплексного документа — дорожной карты развития отрасли. Выяснили: в большинстве пунктов наше видение повышения эффективности расходования бюджетных средств совпадает. Я знаю систему господдержки кино разных стран и смею утверждать, что наша — лучшая. Везде, в явной или скрытой форме, присутствует цензура, госзаказ. У нас их нет. Проблема индустрии в утрате материальных объектов, отсутствующей стратегии импортозамещения. Мы снимаем, монтируем и озвучиваем на непомерно дорогом западном оборудовании, без господдержки хозяйствовать не умеем, с ее помощью открываем 700 залов, а в Китае к 2020 году их стало триста тысяч! Не решены инфраструктурные, промышленные и организационные проблемы. Пока американские прокатчики ставят условия директорам независимых кинотеатров: хочешь «Лигу справедливости» — крути ее 10 раз в день. Сколько камней прилетело в Мединского за незначительные ограничения этого произвола! Цензуру в любом виде я считаю неприемлемой, а у нас ее нет. Это великое достижение. Я вынашиваю идею, прихожу с ней к государству, оно внимательно присматривается и не диктует мне: а сними-ка ты лучше про экологию... Со свободой нам повезло, это Ольге Любимовой не повезло с нами. Ее работу может облегчить маленькая вещь. Кинематографистам и всем деятелям культуры нужно всего лишь ответить на простой вопрос: что они готовы сделать для общества за государственные деньги? И ответить на него внятной заявкой и творческой работой. Единственное пожелание к Минкульту — давать снимать меньше, да лучше и поддерживать открытый диалог с кинематографистами.

Юрий МОСКВИН, генеральный продюсер анимационной студии Wizart Animation: — Мы знаем Ольгу Борисовну как опытного человека, радеющего за кино. В последние годы для отечественной анимации было сделано много позитивного. Нашу отрасль приравняли к сфере IT, это позволило снизить налоговое бремя. Мы пробивали эту инициативу лет шесть. В декабре нам объявили введение рибейтов, они также помогут развитию анимации. Российский экспортный центр получил дополнительное финансирование на международное продвижение российских картин. В прошлом году подчиняющийся министерству Фонд кино объявил дополнительный конкурс заявок и выделил миллиард рублей на семейное кино. Тогда же впервые министерство участвовало в организации Международного форума Key Buyers Event. Посетив Россию, западные компании не встретили разгуливающих по улицам медведей. Поверьте, для многих это был эстетический шок — на Западе от нас постоянно ждут какого-то подвоха и бывают приятно удивлены. До успеха «Маши и медведя» на нас смотрели как на клоунов, удивлялись: неужели в России есть анимация? Вправду ли «Снежную королеву» сделали тут? Сейчас мы ищем совместные проекты с американскими компаниями. В Европе не найти ни одного фильма, сделанного без копродукции, каждая страна «подтаскивает» свой инвестфонд. Что можно сделать? Я не вижу отечественной аналитики, исследующей зарубежные сборы российских фильмов. Говорят: наше кино нерентабельно, оно не приносит денег. При этом замалчиваются данные об успехах в мировом прокате. Это странно и непрофессионально.

БИБЛИОТЕКА Мы вышли на западный рынок в другое время, с другими задачами, другой монетизацией, и международные инвесторы должны знать: с нами можно работать и зарабатывать. Олег ИВАНОВ, директор Центра исследования культурной среды МГУ имени Ломоносова: — Ключевая проблема отечественной культуры состоит в слабой оптике. Профильное министерство лишь реагирует на текущие события, не определяет событийную повестку и процессы культурного развития. Это связано с объективной проблемой — бурно развивающейся цифровой средой, формирующей образ жизни и поведение людей. Мы не успеваем обдумать происходящее, а уже происходит что-то новое, существуем в режиме догоняющего, а система управления — отстающего... В последнее время ведомство стало реализовывать очень полезные для общества проекты, и в предшествующие периоды развития они приносили бы удивительные плоды, а сейчас остаются недооцененными. Например, система электронного контроля продажи кинобилетов (ЕАИС) дает представление о точном количестве зрителей каждого фильма. Но это, может быть, пять процентов от всего количества просмотров контента. Мединский прекрасно понимал проблему и инициировал распространение ЕАИС на легальные интернет-платформы и телерейтинги, но и этого уже недостаточно. Система пока не мониторит посещаемость театров, цирков, музеев, филармоний, фестивалей, книжных магазинов, коммерческих концертов, народных ярмарок. Технически это не столь сложно сделать, но в сложившихся обстоятельствах ведомство будет концентрироваться лишь на сферах, получающих господдержку, и не увидит живую жизнь культуры. Принятые в 2014 году «Основы государственной культурной политики» утвердили широкое понимание культуры, ориентировали министерство на выход за пределы опеки бюджетно финансируемых учреждений. Это значит — оно должно научиться взаимодействовать с экспертным сообществом и научиться использовать его наработки в общественно значимых целях. Но, кроме близорукой оптики, существует острый дефицит метрики — методов измерения качественных показателей, мотивов и полученных эффектов. Цифровая среда наполнена этой информацией, остается лишь добыть ее. Портал «Культура.РФ», при всем уважении, не выполняет миссию министерства в цифровой среде. Сегодня мало создать сайт; фактически его запуск изолирует авторов из сообщества. Требуется простроить глубокие коммуникации с помощью всего спектра мессенджеров, а еще лучше —запустить доброжелательную прозрачную социальную сеть, позволяющую проводить необходимые замеры и определять повестку. Нам необходимо усиление и расширение оптики, развитие рефлексии (метрики) и социальных коммуникаций, планирование, реализация востребованных проектов. Так будут достигнуты поставленные майским указом цели о повышении качества жизни через развитие культурной среды. Речь не о возрождении сельских клубов, а о наполнении учреждений культуры жизнью. Как сказал композитор Густав Малер: традиция — это передача огня, а не пепла.

№1

30 января 2020

«А вот еще вам книжка про вампиров...»: некролог литературной критике Алексей ФИЛИППОВ Накануне прошедшей в декабре Московской книжной ярмарки нонфикшн фейсбучная лента запестрела обзорами книг, которые «просто необходимо пойти и купить». Писали их признанные сегодня наиглавнейшими гуру в книжном мире обозреватели разного рода солидных изданий. Одна рекомендация особенно врезалась в память: «Откровения проститутки, женский детектив и новая книжка про вампиров». Именно так зачастую пишут сегодня те, кто принял «вахту» у почившей в бозе литературной критики. Маститые интернет-блогеры и книжные журналисты, которых читают тысячи человек. Кто-то не видит в этом ничего страшного — какая литература, такие и критики. Другие, напротив, считают, что сильной литературы у нас нет сейчас во многом потому, что нет разбирающихся в ней критиков. Ведь они существовали вовсе не для того, чтобы «впаривать» потребителю книги, состоя на зарплате в том или ином издательстве. Литературные критики, пусть многие сегодня и считают их академическим атавизмом, нужны в первую очередь, чтобы выявлять, какие тексты, исходя из литературной традиции, можно назвать литературой, а какие таковой не являются. «Культура» решила узнать, как живется миру литературы без литературной критики. Главный редактор издательства «Вече» Сергей ДМИТРИЕВ: — В советское время я работал в «Молодой гвардии», и мы всегда ждали, будут ли отклики на наши книги. Как правило, это были серьезные рецензии, и мы их учитывали в своей дальнейшей работе. Выбирали авторов, что-то меняли... Для издателей критика была профессиональным оружием. В последние годы функции критики взял на себя интернет. И случилась беда: как правило, в Сети пишут непрофессиональные люди. Все свелось к аннотациям, пересказу содержания. Профессиональная же литературная критика равна 2–3 именам. Отсюда следует другая беда: когда о литературе профессионально пишут несколько человек, они замечают только то, что в «тренде». А издательство «Вече» за год издает 800– 1000 названий, отклики же мы получаем на 10 процентов этих книг, и в результате у нас нет оценочного оружия для нашей работы. Есть сайты: «Год литературы», писательская площадочка «Российский писатель», иногда что-то появляется на LiveLib. Но в России выходит 110 тысяч книг, а в литературно-критическом мире крутится тысяча названий. Это один из симптомов падения интереса к книге, признак того, что она уходит

на задворки общественного внимания. Дальше, я боюсь, будет еще хуже. Литературная критика перестала быть инструментом продвижения и рычагом продаж. Когда вышла моя книга о Короленко и о ней хорошо написал Павел Басинский в «Российской газете», мне было очень приятно, отклик был важен для книги. Но подобное случается так редко, что в масштабах издательства на продажи не влияет. При этом для нас достаточно важны интернет-отклики простых людей, не критиков. Наши книги продает интернет-магазин «Лабиринт». И если на его сайте появляются хорошие отзывы, продажи идут лучше. Если же брать блогосферу в целом, книжная тематика занимает там полпроцента, и появление какого-то небольшого отклика не влияет ни на продвижение, ни на продажу книг. Конечно, бывают и исключения: появляется интересный роман, он нравится потребителям, вокруг него начинается спонтанная, «вирусная», идущая от самих читателей рекламная кампания, и это помогает продажам. Но такое случается редко и, как правило, с модными жанрами: женскими романами, книгами по психологии. А мы занимаемся историей. Таков секрет успеха Гузель Яхиной — она, как и большинство сегодняшних писателей, писала для себя и друзей. Все определили ее талант, попадание в правильную, интересную аудитории, яркую тему и везение. И читательское «сарафанное радио»: в ее случае сыграл положительную роль «вирусный редактор» интернета. Но он помогает лишь литературным «звездам», а их в стране человек десять. По моему мнению, литературной критики больше нет, остались «последние из могикан». Она даже и литературные премии не распределяет — там больше решают те, кто попал в экспертные группы и на какой-то маленький период начинает определять судьбу литературы. Но это лишь кусочек более общих проблем. Мы давно не самая читающая страна в мире. Нас Китай в два раза обогнал, обогнала Индия. Ректор Литературного института, писатель Алексей ВАРЛАМОВ, не видит, правда, ничего страшного в том, что литературную критику заменили маркетинговыми инструментами. По его мнению, сегодняшний читатель хочет не размышлять, а «хорошо провести время». — Роль критики сейчас гораздо меньше, чем раньше, она стала путеводителем по современной литературе. Читатель ждет от критики совета, стоит ли читать данную книгу, покупать ему ее или нет. Для критики очень важна площадка, где можно печататься. Раньше это

были толстые литературные журналы, «Литературная газета», другие серьезные издания. Теперь все очень сильно изменилось. Роль толстых журналов уменьшилась, «Литературная газета» тоже немного другая стала. Прежнему читателю было очень важно, в каком журнале он читает то или иное произведение и критику на него. Журналы были зачатками политических партий и направлений. Такие яркие критики, как Анненский, Золотусский, Дедков, были очень востребованы, людей интересовало, что они думают. А сейчас все это из литературы ушло, и роль критика-трибуна, критика-публициста и властителя дум, которая существовала и в XIX веке, и в советское время, вакантна. Сегодня эта поляна занята чем-то другим. Человек с активной общественной позицией не будет искать важные для него вещи в литературной критике. Читатель толстых журналов сперва прочитывал критику, публицистику, а потом прозу и поэзию. Читающая публика была более экспертна, профессиональна. У нее были завышенные требования к литературе — «что делать, кто виноват, что с нами происходит...». А средний сегодняшний читатель хочет, чтобы книжка трогала его мысли и чувства, была хорошо написана, чтобы ему с ней было интересно. Читатель не дурак, он хочет хорошо провести время вместе с книгой. Поэтому критика, оперирующая большими идеями, стала никому не нужна и ушла. Роль литературной критики сузилась, уменьшилась, стала более конкретной и прагматичной, но это не значит, что критика исчезла. Какой-то навигатор по литературе нужен — эту роль она и выполняет. Литературных критиков немного, но они есть. А больше, возможно, и не нужно. Может, люди не очень хотят этим заниматься — это непростая и неблагодарная работа. Поле профессиональной литературной критики съежилось, но есть пишущие о литературе сайты, отзывы читателей. Существует любительская интернет-критика, и я думаю, что для пишущего человека она важна. Книги покупают не литературные обозреватели, а простые читатели, и эффект «сарафанного радио» может быть важнее, чем сверхумная аналитическая статья. Восприятие произведения обычным читателем может быть важнее рецензии интеллектуала — их слишком мало, успех зависит от простых людей. Писатель работает для них, а не для критиков. Сегодня он должен думать о своих читателях. Раньше это было не так важно, существовала уверенность в том, что, если ты хорошо написал, тебя в любом случае прочитают. А если сегодня ты, не оглядываясь, пойдешь вперед, за тобой может никого и не оказаться.

КУЛЬТУРА С КУЛАКАМИ

Нужна ли нам своя детская литература?

Петр ВЛАСОВ, главный редактор газеты «Культура», детский писатель

ЯНВАРЯ, аккурат перед назначением нового министра культуры, Владимир Мединский и Ольга Любимова встречались с руководителями отечественных кинокомпаний. Среди прочих вопросов обсуждалось «семейное», то есть детское кино. А именно то, что в России его сегодня почти не снимают. Кинодеятели в подобных дискуссиях обычно лениво разводят руками — «не коммерческая история», «нет хороших сценариев», «поменялся зритель». Чтобы угодить «большим дядям» нашего кинематографа, Минкульт в прошлом году пробил отдельную графу в бюджете Фонда кино. Миллиард рублей. Миллиард! Кинодеятелей, правда, он особо не вдохновил. Проектов на эту сумму так и не набрали. Когда я читаю отчеты с таких встреч, то думаю совсем не о нашем кинематографе. Хотя немного и о нем. Завидую лоббистам, сумевшим убедить государство выделять миллиарды (в среднем — более 5 млрд рублей в год) на производство фильмов, зачастую отъявленной ахинеи, над которой потеша-

ются блогеры. При этом, как сообщали СМИ, из 160 фильмов, поддержанных Минкультом и Фондом кино в 2012– 2017 годах, окупились девятнадцать. За последние два года, насколько можно судить по волне публикаций, ситуация существенно не улучшилась. Конечно, «окупаемость» не главный показатель, но, как уже было сказано, конвейера шедевров в духе Тарковского тоже не выходит. Вторая моя мысль: а что же наша литература, неужели она настолько ничтожна как вид искусства, что у государства даже не возникает идеи о ее поддержке? Нет-нет, ответит мне какой-нибудь гладколицый чиновник в хорошем костюме, что вы! Существует некая программа поддержки детского и юношеского чтения в России, на которую выделено сколько-то там сотен миллионов рублей. Правда, правительство Медведева зажевало ее, и, кажется, она до сих пор не финансируется после нескольких лет обсуждений и согласований. Но как только деньги поступят, наша детская литература тут же расцветет и запахнет. Это же цифровизация, интернет, новые технологии!

Мудрые эти слова, увы, не смягчат мою душевную боль. Даже если представить, что все до единой копейки будет потрачено по назначению, а все мы слышали, как реализуются у нас цифровые проекты с участием государства, возникает законный вопрос. В случае с кино финансируется в первую очередь продукт, сам фильм, а не инструменты завлечения зрителя в кинотеатр. Почему никому в голову не приходит профинансировать именно продукт, который создают те же самые детские писатели? Здесь необходимо сделать лирическое отступление и несколькими мрачными мазками набросать портрет среднестатистического детского писателя в России. Ему 35–55 лет, он работает на нескольких работах, в короткие промежутки между работой и сном пишет книги — в среднем одну в год. Ее выпускают тиражом 1–3 тысячи экземпляров, с каждого проданного автору платят от 2 до 20 рублей. Многим вообще не платят — «радуйтесь, что печатаем бесплатно». В итоге, если брать в расчет сегмент современных авторов, в российских магазинах примерно 75 процентов детской литературы переводной. Нормально ли это? Недавно я имел беседу с одной британской издательницей, она назвала цифру 2 процента — столько приходится в Великобритании на детские переводные книги. Наших издателей, сегодня людей сплошь практичных, без романтики, сложно в этом упрекать — часто они получают западный грант на перевод, пишут аннотацию, что «это покоривший мир бестселлер» (как правило, мир покорен, поскольку на родине книге оказана господдержка), и снимают свою прибыль. А российская современная детская литерату-

ра жива — кое-как, сикосьнакось — исключительно энтузиазмом своих авторов. Российским детским писателям вовсе не нужны миллиарды, как киношникам. Года полтора назад «по совету друзей» я привез в секретариат курировавшей тогда культуру вице-премьера Ольги Голодец бизнес-план по поддержке «экспорта детской литературы». За рубежом, включая Китай, авторы книг получают в десятки раз больше, чем в России. При этом поддержка переводов нашей детской литературы и продвижение ее за рубежом — это еще и политика «мягкой силы», то самое нужное нам влияние на подрастающее поколение зарубежных стран, которому пока не забили мозги антироссийской пропагандой. В программе фигурировала сумма 16 млн руб. Я уверен — ради 16 млн рублей ни один уважающий себя киномэтр даже не чихнет. Между тем за эти деньги можно за год переводить 50 детских книг. Пятьдесят! Десятки авторов могут получить шанс начать, наконец, нормальную писательскую карьеру — да, за счет внешнего мира, раз российские издатели и государство не готовы платить за нормальные тексты, не считают это важным. Надо ли говорить, что план, поддержанный Союзом писателей, благополучно сгинул в чиновничьих кабинетах? Текст этот — не риторическое восклицание о временах и нравах. Это постановка вынесенного в заголовок вопроса: нужна нам собственная детская литература или нет? Государству вроде бы не наплевать на рождаемость, но, похоже, наплевать, что именно будут читать эти новые дети. Может быть, «прочитают что-нибудь в интернете». Если, конечно, вообще смогут еще читать.

Читайте в следующем номере

ФОТО: ВАЛЕРИЙ ШАРИФУЛИН/ТАСС

30 января 2020

Тема номера: Где взять кадры для культуры? ФОТО: ВАДИМ ТАРАКАНОВ/ТАСС

№1

О «великом культурном одичании» Интервью с легендарным композитором Владимиром Дашкевичем

Как распознать в человеке гения? Интервью с заведующим лабораторией развития нервной системы Института морфологии человека РАН Сергеем Савельевым ФОТО: PHOTOXPRESS

Рейтинг «Культуры» Самые недооцененные отечественные писатели

УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ! Продолжается подписка на газету «Культура» с журналом «СВОЙ» Никиты Михалкова. Приложение к газете «Культура» (комплект).

Подписной индекс на I полугодие 2020 года ПИ092 Подписаться можно во всех почтовых отделениях Российской Федерации, а также в режиме онлайн на сайте айте «Почта России»: pochta.ru в разделе онлайн. Подписка по индексу ПИ092 на любой период от 1 месяцаа

Главный редактор: Петр Власов Учредитель: Общество с ограниченной ответственностью «Редакция газеты «Культура» Свидетельство о регистрации средства массовой информации: ПИ № ФС77-76895 от 24.09.2019 г.

Заместитель главного редактора: Ольга Сичкарь Ответственный секретарь: Александр Курганов Дизайнер: Наталья Вайнштейн

Адрес редакции: 123290, Москва, Шелепихинская наб., д. 8А, эт. 2, пом. 3 Телефоны для справок: +7 (495) 662–7222; e-mail: info@portal-kultura.ru Печать и распространение: +7 (495) 662–7222 Газета распространяется в России (включая Республику Крым и Севастополь), Беларуси Общий тираж 20 025

Отпечатано в ОАО «Московская газетная типография» 123995 г. Москва, ул. 1905 года, дом 7, стр. 1. Заказ № 0210 Подписано в печать: 29.01.2020 г., по графику: 15.00, фактически: 15.00

Подписной индекс на 2020 год в каталоге «Почта России»: ПИ 092 (от 1 до 6 месяцев) Онлайн-подписка на сайте pochta.ru