газета Культура, № 05, 2020 г. by газета Культура

ФОТО: PHOTOXPRESS

www.portal-kultura.ru 28 мая 2020 года № 5 (8177)

Издается с 1929 года

Звенигород: последний рубеж обороны

Назад в будущее:

РИСУНОК: ВЛАДИМИР БУРКИН

кто и почему переписывает историю

«Мы жили, понимая, что наша власть дает перспективу, поэтому было легко»

Публицист, писатель, историк Рой Медведев — о том, как лидеры России относились к литературе и литераторам

19 Будущее наших городов: как пандемия изменит мегаполисы

Это бессмертие, Иосиф

К 80-летию Иосифа Бродского. Эссе писателя Евгения Водолазкина

ФОТО: АРТУР НОВОСИЛЬЦЕВ/ТАСС

Виктор МЕРЕЖКО:

ФОТО: АНАТОЛИЙ МОРКОВКИН/ТАСС

ФОТО: Е. ЧЕСНОКОВА/РИА НОВОСТИ

ФОТО: ИГОРЬ ОНУЧИН/ТАСС

Что такое ностальгия и память для современного человека — об этом мы поговорили с Федором Николаи, доцентом кафедры всеобщей истории, классических дисциплин и права факультета гуманитарных наук Мининского университета.

«Сталин мыслил иерархически: в литературе должен быть главный писатель»

ФОТО: АЛЕКСАНДР ДЕМЬЯНЧУК/РИА НОВОСТИ

«Нам не хватает образа будущего как некоего позитивного состояния»

16 плюс ISSN 1562-0379

№5

ТРЕНДЫ

28 мая 2020

Запад о России: игры с реальностью Александр БРАТЕРСКИЙ Выход очередного фильма из серии «черная комедия» про Россию, на этот раз о Екатерине Великой, еще раз подтверждает правило: Западу комфортно создавать придуманный и карикатурный образ страны, так как зритель уже привык к нему, как к старому уютному халату. В чем причины подобного отношения к русской культуре и истории? «Я хочу быть нужной России, помогать ее величию. Ты тут, чтобы терпеть меня, — может ли быть предназначение выше этого?» — это диалог между будущей Екатериной Великой и ее возлюбленным, русским императором Петром Третьим. В фильме он представлен дебиловатым повесой, который беседует с подданными, cтоя под виселицами, палит по зайцам из пистолетов и картинно бьет об пол хрустальные бокалы. Лицо «графа Ростова» из того же опуса вы можете лицезреть на фото к этой статье. Тем не менее, утверждают авторы, сериал основан на «реальных фактах». Похоже, имеется в виду, что реальность — это не то, что постигается, а то, что представляется. Да, «Великая», которую торжественно выплеснули в Сеть в середине мая, — просто очередная гротескная «чернуха а-ля рус», в которой безбожно смешались разнообразные исторические эпохи и стили. Глупость фильма отмечают даже недалеко ушедшие от местных киношников западные критики: «Избавь нас от страданий», — пишет о потугах актеров и режиссера Chicago Sunday Times. Тем не менее, сериал в очередной раз отражает базовое и весьма далеко идущее представление западного человека о России. Россия должна быть такой, как мы о ней думаем. В кино — и не только. В экономике, в политике, в культуре тоже. Должна соответствовать нашим представлениям о ней. Российские критики сравнивают «Великую» со «Смертью Сталина», британской сатирической комедией 2017 года о смерти вождя народов, вокруг которой было сломано немало копий. По «моральным соображениям» у картины отозвали прокатное удостоверение. Авторы посредственного трэша, будто снятого в России в начале лихих 90-х, тут же превратились в мучеников и борцов с режимом. Желание показать Россию — любую, советскую, досоветскую, постсоветскую исключительно в карикатурных тонах давно стало трендом западной и в большей степени американской популярной культуры, литературы и кино. Даже если фильм или модные нынче сериалы показывают русских не в обличье медведя с балалайкой, а более объемными персонажами, все равно портреты эти гротескны и двумерны. Таковым стал, например, популярный сериал The Americans («Американцы»), где речь идет о жизни обычной американской супружеской

Кадр из сериала «Великая»: так выглядит «граф Ростов» в представлении голливудских режиссеров

пары и их детей, а «в миру» советских общественности обрушилась на режиснелегалов. Видимо, для того, чтобы при- сера за то, что «гранаты» у нее «не той дать повествованию динамизм, режис- системы»: лодка была другая, и вообще серы превратили своих героев в крово- противостояния между замполитом и жадных террористов, убивающих все командиром на подлодке быть не могло. В фильме действительно немало несуживое вокруг себя. Cтоит отметить, что даже на официальном сайте ЦРУ было разностей, которые хорошо заметны исотмечено, что «для бывших сотрудни- кушенному зрителю, но все это было меков агентства самым нереалистичным лочью перед главным. Это кино снято с аспектом было изображенное в нем ууважением к советским морякам насилие». и к противореК адр и Почему нас так это расстраиаи- «Сме з фильма рть Стал ина» вает? Ну снимают и снимают, сами ми идиоты. В конце концов, не все ли равно, что думает о вас сумасшеддший сосед по подъезду? Какие исстории в вашу честь складывает?? Пока истории те роятся у него в голове — да, все равно. Но ежели он начнет выкладывать их в соцсети, тут-то и наступит «час Х». Американские поделки ежегодно смотрят миллиарды. Многие из них черпают информацию о внешнем мире в основном из голливудливудской продукции. Парадокс, но так исто- чивой истории их рически сложилось, что именно всепросепро- страны, и именно поэтому больших никающий Голливуд рассказывает в со- претензий к фильму не было. Аналогичвременном мире о России, нашей куль- ная история произошла и с недавним туре и истории гораздо большему числу американским сериалом «Чернобыль», людей, чем Раша Тудей. Другими сло- который также, несмотря на критичевами, это как попросить вашего худ- ские моменты, похвалили зрители самых шего недоброжелателя сделать вам хо- разных взглядов. Кроме достаточно точного изображения советского времени, в роший пиар. Сталкиваясь с однобоким и карика- нем показаны сложные противоречивые турным подходом к российской исто- характеры главных действующих лиц — рии, российский зритель часто впадал ученого Валерия Легасова и партийного и в другую крайность. Любая попытка начальника Бориса Щербины. Однако подобное внимание и уваиностранного режиссера показать русскую историю более-менее объективно, жение к русской культуре — довольно натыкалась на разгромную критику тех, редкое явление в современном западкто считал, что иностранец вообще не ном кинематографе, а особенно в сеимеет права на собственный «русский риальном кино. А ведь сними западные режиссеры сегодня не ходульную взгляд». Так стало с фильмом режиссера Кэт- комедию, а даже жесткий фильм о том рин Бигелоу «К-19» 2002 года о судьбе же Сталине, уверен — российская пубсоветских подводников во время ава- лика посмотрела бы его с интересом. рии подводной лодки. Несмотря на то, Да, была бы полемика, но тотального что режиссер показала зрителю не оче- неприятия не было. И более того, нам редную «клюкву», а драматическую ис- самим иногда нужно, чтобы на нашу торию, а Харрисон Форд великолепно историю посмотрели со стороны. Дали сыграл капитана лодки, было немало нам глянуть в зеркало — только, естетех, кто принял фильм в штыки. Часть ственно, не кривое.

В чем же причина, где создатели всех этих поделок черпают вдохновение? Прежде всего, не стоит забывать, что американская культура (при этом «массовая американская культура» фактически равно собственно «американская культура») сегодня особо не утруждает себя глубокомысленными размышлениями. Упрощение по всем фронтам — вот, по сути, ее основная содержательная «фишка». «Я не думаю, что американцы что-то думают о русской культуре, за исключением того, что здесь широко распространено мнение, что русские пьют. Интерес Америки к России не похож на интерес русских к Америке. Американцы не интересуются тем, что происходит в мире. Мы всегда были очень закрытой страной и интересовались только собой», — говорит «Культуре» Ким Пальчикофф, американская журналистка c русскими корнями. В свою очередь режиссер Владимир Алеников, снявший в Америке несколько фильмов, напоминает — «кинематограф не может быть вне политики»: «Для того, чтобы американское кино поменяло свое отношение к россиянам, нужно, чтобы изменились отношения между странами. Если они будут у дружескими у и открытыми, то изменится и американский а однобокий взгляд на росси российских героев. Надеюсь, что так в конце концов и случится». ко Тем не менее, культурная невыпуклость американцев и гловы бальная политическая конкуренбал ция — достаточное ли основание, чтобы изображать русских, нацию, что чей вклад в мировую культуру уникален и весьма значителен, исключикале тельно в виде идиотов и злодеев? Потельн хоже, дело не только и не столько в хоже этом. Ведь не сплошные же идиоты в Голливуде работают. Скорее, правды Голли в мест местных поделках ничтожно мало из-за уж уже помянутого нами выше ощущения ззападного человека: Россия обязана быть именно такой, какой он ее представляет. Обязана — и точка. Если в голове западного сценариста родилась бредовая идея, что «граф Ростов» родом из Африки, значит, так тому и быть. Ему, грубо говоря, наплевать, как оно было и есть на самом деле. Отойти от подобного отношения — на самом деле гораздо больше, чем рискнуть показаться неполиткорректным на родине, где существует нарратив «Россия плохая, хорошего в ней — только представители «меньшинств» и отважные «борцы за демократию». Это во многом вызов самому себе. Чтобы действительно постигнуть «реальные факты», понять иную реальность и выразить ее, надо первым делом осознать ценность этой реальности. Признать ее важность и уникальность. Начать пусть не любить, но хотя бы уважать. По силам ли такие духовные подвиги среднему голливудскому режиссеру, с рождения уверенному в том, что именно западная цивилизация является венцом и одновременно центром мировой истории?

ТРЕНДЫ

№5

28 мая 2020

Фальсификация будущего

Виктор МАРАХОВСКИЙ, публицист

ИЗВЕСТНОМ высказывании о том, что без понимания прошлого мы не можем понять настоящее и построить будущее, заключена исключительная концентрация неправды. Стоит учесть в первую очередь, что сама наша возможность понимать прошлое чрезвычайно ограниченна. Мы наследуем от истории, если можно так выразиться, только три вещи, как от великих людей: амбарную книгу, потомство и фамильную легенду. Если проводить несколько игривые параллели с палеонтологией, то «амбарная книга» — то есть архивные документы — представляет собой своеобразные «скелеты» прошлого. Документы, как правило, довольно надежны, но неизбежно частичны и неполны. Мы, например, до сих пор ничего доподлинно не знаем о размножении ископаемых ящеров, потому что соответствующие части тел не сохранились, а сопоставление с крокодилами и птицами дает слишком большой простор для фантазий. Что касается второй составляющей истории, «свидетельств и рассказов», то она укладывается в понятие «фамильная легенда», или «нарратив», или «миф». И трудно найти претендующее на мало-мальское осмысление истории произведение, которое не было бы одновременно также и мифом. (В значительной степени: как только мы доказываем в своей работе какой-нибудь тезис, мы превращаем ее в миф. Ибо реальность тезисов не знает.) Качественный миф отличается от дурного фэнтези лишь тем, что он, будучи наложен на скелет из документов, не противоречит ему. Таким образом, из прошлого мы извлекаем даже в лучшем случае не понимание его, а некоторые сюжеты и истории,

своего рода «архетипы ситуаций», которые, если нам повезет, сможем использовать в настоящем или при подготовке к неизбежным сюжетным твистам грядущего. Кто-то скажет, что для понимания прошлого нужно читать больше сиюминутных, злободневных наблюдений современников той или иной эпохи, — но это, конечно, глубоко ошибочный подход. Если, к примеру, мы изучим даже все оставшиеся заметки и всю переписку XVIII века в России, дожившие до наших дней, — мы изучим, во-первых, мироощущение ничтожной части общества, а, во-вторых, у нас есть гарантия, что эта часть так же тупит в понимании собственной эпохи, как тупит в понимании XXI века российская «летопишущая» прослойка. В самом деле — представим себе на секунду, что наша сегодняшняя современность изучается по записям московской театральной биоты, просветительских обществ и фестивалей независимой кинодокументалистики. Мы получим мировоззрение, по сути, одной и той же крошечной категории невротических людей с очень специализированными биографией, образованием и сексуальным опытом, к тому же находящихся друг с другом в сектарианском согласии — вернее, в целой пачке согласий. Из ТАКОЙ летописи мы узнаем лишь, что все начало XXI столетия Россия непрерывно погружалась в диктатуру, нищету, мракобесие, бесправие и беспредел, вела бессовестные завоевательные войны и где-то к концу 2010-х перешла, наконец, к прямому преследованию инакомыслящих. Миф, создаваемый современным российским творческим сословием о нынешнем нашем времени, не просто не ложится на скелет цифр и до-

кументов — то есть на условную амбарную книгу, которую мы оставим потомкам, — он ее заведомо презирает и отрицает. Поэтому его историческая ценность, строго говоря, будет примерно равна «Ричарду III» Шекспира, хотя это вовсе не обещает, увы, аналогичную «Ричарду III» художественную ценность. Итак, с учетом невозможности истинного «понимания» прошлого и наблюдаемой прямо сейчас фальсификации настоящего, высказывание о необходимости понимать их при взгляде в будущее следует читать так: только взяв на вооружение свою модель истории, вы сможете получить на руки метод, имеющий предсказательную силу, то есть не просто предсказывать будущее, но и строить его по своим чертежам своими руками. В свете этого любопытным представляется следующее рассуждение. Мы привыкли — на то у нас есть и впол-

них широко разворачивается прямо сейчас, в те дни, когда я пишу этот текст, и посвящено нынешней пандемии, в которой Россия, по мнению ведущих мировых СМИ, теряет недопустимо мало жизней. Поскольку из документальных данных, включая мнение ВОЗ и якобы разоблачительные цифры умерших в Москве в весенние месяцы 2020 года, так или иначе следует поразительно низкая смертность от коронавируса — в ход идут вполне фантастические объяснения вроде «в России просто никто не доживает до возраста риска» и даже «в России специально завышают число инфицированных, чтобы на их фоне число умерших казалось меньше». Но одной из самых яростно окучиваемых полян индустрии искажения сегодня является, конечно, фальсификация будущего. Строго говоря, будущее фальсифицируется непрерывно, и это его не-

Только взяв на вооружение свою модель истории, вы сможете получить на руки метод, имеющий предсказательную силу, то есть не просто предсказывать будущее, но и строить его по своим чертежам своими руками не добросовестные историки с документами на руках, и целая клака обычных телекрикунов — обличать в основном дурные фэнтези, относящиеся к искажению истории. То есть прошлого. То есть привыкли разоблачать создателей таких мифов, которые отрицают документы, искажают сохранившиеся фоссилии былого, не вписываются в них. К таковым относятся, что особенно, естественно, актуально в год 75-летия Победы, топовые мифы о преступной сущности нашего народа, Советской России и Красной армии. — Вторая мировая война, внезапно начавшаяся не с Мюнхенского сговора, а с пакта Молотова — Риббентропа; — Изнасилованная Германия; — Физическое, как в официальных юбилейных твитах Белого дома, стирание главного победителя нацистской Германии — СССР — из числа победителей. Мы привыкли также к искажениям настоящего. Одно из

отъемлемое качество — в том смысле, что ни один из прогнозистов покамест не сумел предсказать его хотя бы на треть адекватно. Вопрос в том, в какую сторону это будущее фальсифицируется и почему именно в эту. И тут, если быть кратким (а вынужденно придется), мы увидим любопытное явление, наблюдаемое нами в течение по меньшей мере последней четверти века. Будущее нашей планеты в так называемых «больших жанрах» — кинематографе, сериалах и играх — по меньшей мере на 9/10 повторяет нарратив, ассоциируемый с условным либеральным Голливудом, а по сути — представляющий собой нечто усредненное из Демократической партии США, IT-предпринимателей конца прошлого — начала нынешнего века и бывших университетских либерал-марксистов Западной Европы, выродившихся в какой-то истошный гендерфлюидный феминизм. То есть будущее светлое — так или иначе ассоциируется

с продвигаемыми в этой среде тезисами о зеленой энергетике, глобальном правительстве (обычно на базе ООН, что по-своему иронично) и размывании традиционных социальных ячеек — я сейчас даже не о бинарных семьях, а о кланахдинастиях-общинах. Но такое светлое будущее — выражаемое, скажем, в «Стар Треке» — постоянно находится под угрозой будущего, представляющего собой «XX век на анаболиках». То есть единственная альтернатива либерально-левацкому грядущему выглядит либо как мир «Безумного Макса», либо как мир «Истории служанки», которая вообще, если по-честному, представляет собой не антиутопию, а непрерывную и очень болезненную rape-фантазию победившего американского феминизма. Самые ранние сроки, на которые фантастика назначила экокатастрофу с поеданием людей и установлением фашистской диктатуры белых мужиков, кстати, прошли еще несколько лет назад или буквально на носу («Зеленый Сойлент» происходит в 2022 году, «Горец 2» в 2024-м). Это никому не мешает переносить ужасное будущее еще на 15– 20 лет вперед. То, что это же будущее воспроизводит российская фантастика «больших жанров», объясняется, разумеется, не мифической «купленностью» отечественной творческой элиты, допущенной к крупным бюджетам, а ее банальной интеллектуальной немощью и принципиальной несамостоятельностью. В сущности, демонстрация такой несамостоятельности обязательна при вступлении в соответствующий цех, где любой государственник воспринимается как штрейкбрехер. Между тем нам совершенно ничто не мешает изображать сегодня мир 2055 года, в котором НЕ произошло экологической или демографической катастрофы, НЕ пришли к власти стильные БДСМ-фашисты и НЕ запретили целоваться или слушать Баха. Более того: возможен мир 2050 года, в котором существуют все нынешние, вполне самостоятельные, страны и продолжают вяло конфликтовать между собой, встречая новые интересные вызовы. Просто такое — не тоталитарное и не светлое — будущее неидеологично, и для того, чтобы населять его сюжетами, требуется не «соответствие линии партии», а талант и ум. А это, конечно, по определению путь для меньшинства.

№5

О том, куда исчезли корректоры

Дорогие друзья, мы всегда рады вашим сообщениям, где вы рассказываете о том, что вас в нашей культурной жизни радует, озадачивает или расстраивает. Ждем ваших писем на адрес: info@portal-kultura.ru

Об уничтожении в Подмосковье памятников культуры ЛУЧАЙНО увидела на какой-то фотографии, что стало с «белым домиком» в усадьбе Николо-Урюпино. Это чудесный усадебный павильон, построенный тем же французским архитектором, который создал для Юсуповых весь ансамбль Архангельского. Искусствоведы называют его «Подмосковным Трианоном». Дом одноэтажный, с шестиколонным портиком, украшающим главный вход, и совершенно дивными росписями в технике гризайль. Когда-то у входа лежали каменные львы — теперь они в Архангельском. Внутри, говорят, уникальный Золотой зал с росписями в той же технике гризайль по рисункам Буше. Но я внутри не была, десять лет назад, когда я последний раз ездила в Николо-Урюпино, домик уже стоял обнесенный забором, через который мы с подругой перелезали, чтобы увидеть гризайли. Домик чудо как хорош, но, боже мой, в какое ужасное состояние он пришел, судя по фотографиям. Рухнула часть фронтона, белокаменный декор со стен сбит, сами стены в трещинах и протечках. Глядя на это испытываешь боль — ведь это случилось буквально на глазах. Здание, простоявшее два века, было уничтожено за двадцать лет.

Еще власти рекомендовали «петь на балконах» — к этому я отнеслась сначала скептически, хорошо поют далеко не все. Но кто-то из соседей вынес на балкон колонку с музыкой, и «День Победы» мы в итоге исполнили вполне слаженно и благозвучно. Один дом в нашем районе по фасаду украсили огромными георгиевскими лентами — до сих пор загадка, озаботилось ли этим домоуправление, сами жильцы или, может, это был подарок от города, потому что там живет кто-то из ветеранов? И вроде на грани кича такой декор, но меня тронул. Так что все «официальные» начинания были переработаны, улучшены, дополнены — от чистого сердца. Мария Хорькова

Про «Ночь музеев»

ФОТО: PHOTOXPRESS

ЕСКОЛЬКО дней назад мне почемуто захотелось узнать, что стало с издательско-полиграфическим техникумом имени Ивана Федорова, который я окончила в 80-х годах. Тогда это было легендарное учебное заведение, основанное еще в 1929 году и выпускавшее современные кадры для типографий и издательств. Техникум был довольно престижным, это подтверждало его расположение — в самом центре Москвы, в одном из переулков рядом с Петровкой. Оказалось, что техникум, разумеется, давно уже колледж, и адрес у него теперь другой — из старинного дома напротив Петровского Пассажа он переехал в здание какого-то закрытого в перестройку НИИ на Ярославском шоссе. Мы после занятий частенько бежали в театр — они тут все рядом. С Ярославского шоссе до театра не добежишь. Я не поленилась и заглянула на сайт, чтобы узнать, кого же выпускает колледж. О, и тут все по-другому. Наш выпускал корректоров и технических редакторов — была такая специальность. А колледж, шагая в ногу со временем, полностью переквалифицировался. Теперь из его стен выходят специалисты по рекламе, художники-аниматоры, фотографы и графические дизайнеры. И специалисты по издательскому делу, которые, как написано на соответствующей странице, могут работать редакторами печатной и электронной продукции, создателями сайтов, дизайнерами-верстальщиками, редакторами и корректорами. Наверное, это знак времени — издательское дело сворачивается, уходит, место бумаги занимает электронный продукт, и издательско-полиграфический колледж отчаянно пытается удержаться на плаву в этом стремительно меняющемся мире. С другой стороны, стало понятно, почему во всех буквально СМИ так много ошибок и просто безграмотных слов и фраз. Нет больше такой специальности — корректор. Элла Ежова

ПИСЬМА

28 мая 2020

Министерство обороны, которому он принадлежал, сдало его в аренду недобросовестным людям, которые планомерно уничтожали памятник архитектуры. Конечно, земля в этой части Подмосковья дорогая, проще всего подождать, пока домик окончательно разрушится, и построить на его месте что-нибудь приносящее прибыль. Но как горько сознавать, что такая красота погибнет. Ирина Крылова

О том, как сохранить спокойствие в соцсетях

АВНО хотела обратить внимание на один феномен: фейки в соцсетях и то, как к ним относятся официальные власти. Последнюю неделю меня атакуют петициями по сбору подписей против «всеобщего перехода на дистанционное образование и конца традиционной школы», которые должны случиться не позднее 2024 года. Нет, глупости в WhatsАpp пишут постоянно (моя самая большая «любовь» — это фейки в формате голосовых сообщений. Например, где «доктор Рошаль» рекомендует есть чеснок, чтобы защититься от коронавируса), но интересно, почему никто в СМИ, в образовании, наконец, в государстве в целом не работает с этой проблемой системно? Искала тут ссылку на опровержение фейка про дистанционное образование в СМИ — так в поисковике выпадают только какие-то региональные сайты, а федеральные ресурсы молчат или не уделяют проблеме должного внимания. Короче, подходящую ссылку едва нашла. Или вот опубликовали проект развития Москвы до 2030 года на официальном сайте города, но не пояснили человеческим языком разделы про цифровую образовательную среду и медицину. Опять

множатся фейки и «страшилки» — где-то неправильно интерпретируют информацию, где-то просто благоглупости пишут, а где-то, может, и злой умысел присутствует, не без того. Слабо мэру выступить с разъяснениями? Не ковидом единым, в конце концов, живем. Да и вообще, хотелось бы, чтобы начали обучать людей ориентироваться в источниках информации, регулировать свои информационные потоки и заодно адекватно общаться в интернете. Не знаю, правда, кто сможет за это взяться. Мария, 37 лет

О праздновании 9 Мая весной 2020 года

ТО-ТО говорит, что весна 2020-го — грустная весна. Для меня это «весна без пафоса». Взять дорогой нам всем праздник День Победы. Многие жаловались, что акцию «Бессмертный полк» «присвоило» государство. Честно говоря, не думаю, что можно ее присвоить, и не понимаю тех, кто отказывается участвовать в ней с тех пор, как «стало много официоза», но этот год показал — в любых ситуациях мысль народная найдет, как прорасти. Вот, например, как рекомендовали власти отпраздновать 9 Мая в этом году и как это сделали мы с соседями (я живу в новом комплексе из шести домов примерно на 3000 квартир в Московской области). Нам сказали — «можно выставить портреты родственников-ветеранов в окна». Идея отличная, даже естественная, но видно портреты в окнах многоэтажек плохо. Что придумали соседи: добавили на окна шарики. Это и празднично, и привлекает внимание — сразу ясно, к какому окну присмотреться. Кстати, такой простор для творчества оказался — и шары по-разному развешивали, и плакаты к 9 Мая дети рисовали и на окна клеили, и фигурки бумажные.

ЧЕРЕДНАЯ «Ночь музеев» на днях прошла без меня. Дело не в самоизоляции — музеи молодцы, подсуетились, провели ночные прямые эфиры и все такое. Но я не «сова»! После 21.00, когда начинается все самое интересное, я уже не в силах чтолибо воспринимать, после полуночи — тем более. Может быть, я посмотрю что-то в записи, но ощущения присутствия (даже виртуального) «здесь и сейчас» уже не будет. Так что, дорогая «Культура», дарю идею на миллион: нужно провести акцию «Рассвет в музее». Можно даже успеть сделать это нынешним летом (нам ведь обещают частичное снятие ограничений и открытие музеев в июле). Как раз будет очень уместно: «жаворонков» не так много (но они есть, напоминаю), так что не будет толпы. После стресса, связанного с пандемией, психике нужно будет восстановление — почему бы не помедитировать (шучу, конечно, но не без серьезности) в Греческом зале Пушкинского музея? На полянке перед какойнибудь усадьбой? Голова ясная, воздух свежий — красота. И экскурсии в голову улягутся гораздо лучше. Можно и цикл таких встреч летом проводить — пока тепло и световой день длинный. Как вам идея, кто со мной? Д. Сидоров

О будущем театральном сезоне

РОЧИТАЛА, что московские театры откроются в сентябре, но работать будут по новым правилам – с соблюдением социальной дистанции. Рассадка предполагается в шахматном порядке, поэтому количество зрителей автоматически сократится вдвое. Мне кажется, что это приведет к повышению цен на билеты, которые и так невозможно дорогие. Театры провели очень успешную борьбу со спекулянтами, продававшими билеты по двойной, а иногда и тройной цене, но и в кассе театра билеты недешевы. Если помните, совсем недавно наш президент назвал представителями среднего класса тех, у кого заработок больше 17 тысяч. Получается, что все эти люди, средний класс, не могут себе позволить ходить в театр даже раз в месяц. Я так вообще не понимаю, кто может позволить себе купить парочку билетов на премьеру по 6 тысяч за штуку. То есть понимаю, конечно, что это должен быть человек, который получает в месяц не меньше двухсот тысяч рублей. Если молодой человек, допустим, приглашает в театр свою девушку, это уже 12 тысяч. А если девушка захочет в антракте заглянуть в буфет, придется потратить еще 2 тысячи, если не больше. Театральные буфеты в Москве страшно дорогие, непонятно почему. Татьяна

ОТ РЕДАКЦИИ

№5

28 мая 2020

РИСУНОК: ВЛАДИМИР БУРКИН

Тема номера:

Как сохранить себя в истории О

ЧЕРЕДНАЯ годовщина окончания Второй мировой войны в Европе снова стала в России поводом для массовых расстройств. С каким-то детским изумлением мы уже в который раз наблюдаем, как бывшие союзники по той войне «забывают» упомянуть наше в ней участие в своих праздничных коммюнике. Возмущаемся, когда освобожденные нами страны свергают памятники освободителям и глумливо водружают на их место унитазы. Пишем что-то гневное в официальном твиттере МИД и посольств, требуем справедливости, возбужденно доказываем противоположное, вспоминаем цифры наших бесчисленных жертв, обвиняем Запад в русофобии... В этом номере газеты мы постарались разобраться, как и почему происходит «переписывание истории». Оказалось, что процесс этот во многом объективен. Он идет постоянно, обусловлен множеством факторов и, по сути, вытекает из самой человеческой природы, которая склонна, с одной стороны, к идеализации, а с другой — к оправданию собственной точки зрения, зачастую путем отрицания всех иных мнений. Масштабные переоценки эпох и значимых исторических событий происходили бессчетное число раз и до на-

ших дней, когда самым вероломным и шулерским способом идет попытка состряпать новую версию мировых событий 1933–1945 годов. Мы сознательно не стали заниматься «разоблачениями» всех этих американских, польских, чешских, австралийских и так далее «версий» (забавно, что, похоже, наиболее близка нам сейчас немецкая версия Второй мировой). Этого материала в майские дни было предостаточно в других СМИ. Также нет особого смысла подробно расписывать конкретные интересы вовлеченных в процесс «переписывания» участников. Дело даже не в желании «ослабить Россию» — не так уж мы сейчас и сильны, если честно. Скорее, в желании утвердиться самим, использовать нападки на нас как политический капитал, который можно конвертировать в экономическую ренту, как делают это сегодня страны Прибалтики, Украина или Польша. Да, стратегия довольно убогая, в чем-то смахивающая на проституцию, но пока она работает. Кроме того, на фоне очевидного перманентного кризиса капиталистической системы полезно закрепить в сознании населения мысль, что любое требование более справедливой социальной модели — неизбежный путь к «тоталитарному государству», коим,

«наравне с нацистской Германией», являлся СССР. Крупный капитал, который в свое время привел Гитлера к власти, чтобы натравить его на Советский Союз, до сих пор продолжает бороться с «призраком коммунизма». Главный же вывод, который можно сделать по итогам наших бесед с историками, прозвучит достаточно буднично — и, тем не менее, мы считаем, что он крайне важен. История — всегда отражение настоящего. Того баланса сил, который сложился на данный момент. Распад страны-победительницы стал весомым аргументом для того, чтобы подвергнуть сомнению ее вклад в победу над нацизмом, ее мотивы и последствия этой победы. При этом процесс переоценки исторических событий, понятное дело, происходит с определенным лагом, отставая от политических потрясений. Другими словами, сегодняшние попытки «мирового сообщества» записать нас в одну компанию с нацистской Германией — это привет из хаоса девяностых, последствия стремления новой российской элиты надолго закрепиться во власти путем истеричного отрицания всего, чем страна жила прежде. Чтобы иметь право на собственную «версию истории», которую признают остальные, необходим соот-

ветствующий масштаб. Надо, попросту говоря, быть сильными. Причем дело не только в эффективной экономике и мощной армии — хотя и в них тоже. Очень важен внутренний консенсус относительно главных исторических событий. Сложно представить, что в США, чья история ничуть не менее противоречива, чем наша, часть интеллектуальной элиты будет высказываться в том духе, что никаких на самом деле достижений и побед у страны за ее историю не случалось — одни только преступления, за которые надо прилюдно покаяться да еще заплатить миллиарды долларов компенсации. Многие «исторические версии», которые сегодня излагают наши недруги, были озвучены нами самими в конце 80-х — начале 90-х. Кто-то продолжает эту мазохистскую традицию до сих пор. В этой связи главной задачей для нас является достижение в ближайшие годы общественного согласия по поводу ключевых событий и эпох отечественной истории, начиная, возможно, даже с Ивана Грозного, фиксация в общественном сознании именно этих «эталонных» версий — при этом не картонно-официозных, а тщательно проработанных, подкрепленных источниками и подробным фактическим материалом.

№5

ТЕМА НОМЕРА

28 мая 2020

Ревизионизм как идеализация прошлого

Евгений ДОБРОВ, Тихон СЫСОЕВ

«К нам едет ревизор» — комичное восклицание из бессмертного произведения Николая Гоголя, знакомое со школьной скамьи. Почти любую историческую публицистику, а подчас и множество профессиональной литературы, посвященной знаковым историческим событиям, можно подвести под эту классическую фразу. Подвергая сомнению моральный ориентир, который зачастую воплощен в крупном историческом событии, человек, общество, государство, коалиция государств незамедлительно оказываются «ревизионистами». Что на самом деле подпитывает реакцию и реакционеров? Представляется ли ревизия в этом контексте чем-то с явно негативным оттенком, как, например, реваншизм? Для того чтобы лучше понять природу исторического ревизионизма, мы решили условно выделить четыре ее основных аспекта: историкокультурный, идеалистический, политико-государственный и психологический.

Историко-культурный ревизионизм Любая литература — отражение текущей культурной и социальной реальности. И в этом смысле ревизия — не что иное, как обычный и даже привычный способ осмысления культуры. Ревизия живет как циклический процесс, призванный анализировать историю, раскладывая составляющие ее факты и события на удобоваримые формации и отметая все «ненужное». Уходя немного в лирику, можно сказать, что не история идет по спирали, а процесс осмысления этой истории ходит по ревизионистскому кругу. Фактически само историческое сознание является ревизионистским по своей сути, потому что его носитель — исторический субъект — подвижен и постоянно переосмысляет себя и свою судьбу. Достаточно посмотреть на следующий ряд больших пересмотров прошлого, чтобы убедиться этом. Софисты в Древней Греции первыми начали рационализировать миф и религию. Вместо того чтобы жить в священном трепете перед традициями прошлого, они обратились к исследованию человека как такового, исключая из рассмотрения контекст прошлого. Этот интеллектуальный эпатаж закономерно не вызвал ничего, кроме гнева афинян. Но сделанное софистами привело к огромным сдвигам в грядущих культурных процессах. Другой пример: труд Блаженного Августина «О граде Божием». В 410 году Рим впервые пал под натиском вестготов, которые подвергли разорению Вечный город. Впечатление для современников: свершилась катастрофа. И тогда Августин садится писать огромный исторический трактат, в котором, осуществив глобальную ревизию всей истории, создает новую концепцию, новый взгляд на историю. Для него история — это отрезок, который идет от первого дня творения к Страшному суду. И

РИСУНОК: ВЛАДИМИР БУРКИН

Мы привыкли к тому, что слово «ревизия» в контексте истории — это ее очернение. Но что, если уйти за пределы привычных клише и попытаться понять ревизионизм как самостоятельное явление? Ответить на вопрос о том, почему каждая эпоха начинается и заканчивается ревизией?

История в ожидании Ревизора смысл всей истории заключается как раз в том, что это движение к Судному дню необратимо. Доказывал он это путем реконструкции истории древности, прошедшей через сито его христианского ревизионизма. Такой же тектонический сдвиг в западной культуре предвещал и Ренессанс. Гуманисты, как и положено в такие кризисные эпохи, так же осуществили ревизию, впервые создав образ зловещего, грязного и бескультурного Средневековья, на фоне которого наступающая эпоха обещала лишь одно: осуществление подлинных ценностей «золотого века». Такое видение Средних веков было закреплено впоследствии деятелями эпохи Просвещения, находившимися «в центре» сдвига, породившего позже государство модерна. То, с какой страстью в ту эпоху переписывалась история, особенно сильно проявилось в момент Великой французской революции. Как пишут Огюстен Кабанес и Леонард Насс в книге «Революционный невроз»: «...Ничто, напоминающее феодализм, не должно было существовать; от него не должно было остаться в настоящем ни малейшего следа. Все, что вызывало воспоминания о прошлом,

даже на табакерках, бонбоньерках, медалях, пуговицах и т.д. — было обречено на уничтожение... Знаменитый ученый, член упраздненной революцией Французской академии, потребовал уничтожения королевских гербов на переплетах Национальной библиотеки. И

«Историческое Событие, — замечает Николай Хренов, — есть произведение культуры. И функция этой культуры — сохранить в своей памяти только то, что подтверждает идеальный образ народа. В данном случае культура работает как цензура: она выбирает только те факты, которые подтверждают этот образ». В этих словах раскрывается иной аспект ревизионизма — как идеализация прошлого, его героизация. Обратимся к древнему, но наиболее масштабному примеру подобного идеализирования. Александрийская библиотека — первая консолидированная агрегация исторического знания. Истинное чудо Древнего мира, она вмещала в себя несопоставимую по масштабам коллекцию свитков. Размерам ее фонда предписывалась астрономическая по тем временам цифра: 700 тысяч экземпляров. Династическая война между Клеопатрой и Птолемеем XIII, активное участие в которой принял Юлий Цезарь, по оценкам ряда римских историографов, стала истинным бедствием для библиотеки: большинство фондов сгорело в величайшем пожаре, охватившем книгохранилища. Бушующее на кораблях противника пламя, обеспечившее финальную победу войск Цезаря, перекинулось на город. В огне сгинули бесценные памятники античной литературы: драмы греческих трагиков и комедиографов, философские трактаты, поэтические собрания — тексты, известные исключительно по спискам. Однако исследователи отмечают подозрительные несостыковки. Так, например, ряд современников в своих историографических описаниях не упоминают пожар вовсе. Разумеется, позднейшая традиция подхватила идею чрезвычайно драматичного события. Начиная с позднего Средневековья, авторы нераздельно повествуют о библиотеке и о том, как культура уступает под пламенем войны. Хтонический символ огня, кочуя с пожара гражданской войны на пепелище великой библиотеки, передает нам как бы запечатленные в нем переживания. Гибель прежней культуры — вот то, что фиксирует это пламя. Как и в романе Умберто Эко «Имя Розы», гибнет не книга, но культура книжников. Это сравнение усиливается и теми внутренними процессами, которые сложились в александрийской системе задолго до легендарного пожара. Фальсификация охватила библиотеку еще до пламени: из-за относительно благих намерений Птолемеев собрать в стенах библиотеки полные собрания Платона, Аристотеля и других известных мыслителей, появляется множество трудов, приписываемых этим авторам. За сдельную плату из-под пера анонимов выходят новые «трактаты» известных творцов. Не будет преувеличением сказать, что фальсификация во времена Александрийской библиотеки была поставлена на поток. Постепенная утрата библиотеки, которая происходила после упомянутой гражданской войны и до III–IV веков нашей эры, не означала спада в числе фальсификатов. В Средневековье

Политическая ревизия, в отличие от культурной, всегда основана на диктате силы когда ему заметили, что подобная операция обойдется примерно в 4 миллиона, то Лагарп, — так как это был именно он, — с легким сердцем отвечал: «Можно ли говорить о каких-то четырех миллионах, когда речь идет об истинно республиканском деле?». Как видим, большие процессы в культуре, смены глобальных парадигм идут «рука об руку» с ревизионизмом.

ТЕМА НОМЕРА фальсификация проникает во множество источников: от поэтического и философского наследия античности до династических списков — Средневековье полнится преувеличениями и откровенными подлогами. Подложные династические списки выводят фальсификацию на новый уровень. Текст теперь де-факто определяет права человека, в том числе его права на престол. Начиная со Средневековья, в Европе происходит бум лжеправителей. Идеальный образ — вот цель культуры, которая по-разному переживает его, в том числе и через историческое осмысление. Неважно, когда действительно погибла Александрийская библиотека и насколько масштабной она была. Важна неувядающая память о великой культуре, до которой мы не можем дотянуться даже сейчас. Примеры идеальных ревизоров, событий, которые сами диктовали своим авторам и акторам сюжетные пути, показывают, что ревизия — это бессознательный, а не искусственный процесс. Этот процесс цикличен, вечно актуален в своей мифологичности. Как и к каждой ревизии, представляющей собой сюжетную трансформацию, некоторый каскад переоценок, к нему хочется возвращаться, его комфортно и приятно проживать.

Ревизионизм как государственная политика Один из самых невероятных примеров ревизионизма, который разворачивался прямо на глазах современников, — шествие Наполеона на Париж в 1815 году. Ниже в хронологическом порядке приведены переводы показательных заголовков ведущих французских изданий того времени: «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан», «Людоед идет к Грассу», «Узурпатор вошел в Гренобль», «Бонапарт занял Лион», «Наполеон приближается к Фонтенбло», «Его императорское величество ожидается сегодня в своем верном Париже». Эта яркая, почти литературная палитра принадлежала перу одних и тех же авторов. И тут нельзя говорить о трусости и уж тем более шутить про присущий местному характеру коллаборационизм. Уже после третьего заголовка ощущается некоторая историческая точка, в которой сильный начинает диктовать историю. Политическая ревизия, в отличие от культурной, всегда основана на диктате силы — разумеется, силы не всегда персональной, но зачастую событийной. Источники, будь то свидетельства, древние тексты или же исторические учебники, должны укреплять авторитет власти. Возникновение же исторической политики как таковой — явление сравнительно недавнее. Оно относится к эпохе становления и развития национальных государств. Их главы тогда только начинали задумываться о том, каким образом скрепить и связать между собой людей. Всех тех, кто оказался внутри границ, очерчивающих новые государственные образования. Для этого на помощь приходит конструирование такого прошлого, которое подтверждает славу и величие ее наследников — то есть людей, осуществляющих власть, и их подданных. Одним из самых эффективных способов подобного собирания правильного образа прошлого для того, чтобы затем поместить его в сознание граждан, яв-

№5

ляется учебник истории. Известно, например, что тот же «Учебник по истории СССР», вышедший в 1936 году, курировал Сталин, а учебник 1963 года создавался под строгим контролем отдела школ ЦК КПСС. «Учебник истории не может быть понят без учета того, что он является предметом идейно-политических забот государства, — отмечает исследователь В.М. Бухараев. — Бюрократические учреждения прямо или косвенно формируют такой корпус пособий, который способствует легитимации наследуемой системой исторической традиции. Утверждает официально выверенную культурно-национальную идентификацию обывателей». Можно привести и другие примеры. Так, до недавнего времени в Европе никому не была интересна государственность Шотландии, поэтому никто даже и не думал отстаивать подлинность поэм Оссиана, столь популярных в эпоху романтизма. Достоверность же «Слова о полку Игореве» не подлежит сомнению в первую очередь потому, что обратная точка зрения, по словам академика Лихачева, «не патриотична». Мы берем в ренту необходимое нам прошлое. Достоверное или недостоверное, хронологическое или культурное — детали несущественны. Главное, чтобы это прошлое работало, создавая образ сильного народа и сильной власти, славной своими подвигами и победами. Доступ к этому прошлому открывается только тогда, когда сильный игрок готов «приумножать» капитал истории и культуры, когда он готов освоить эту государственную механику на благо самого государства, его истории и культуры. Этот механизм работает в тестовом режиме, когда государство еще не окрепло. Первое десятилетие нового государства (для нашей страны это двадцатые и девяностые годы ХХ века) запускает в работу исключительно негативную ревизионистскую программу, когда большинство моментов предыдущего уклада, строя, государственного аппарата признаются деструктивными и как бы внеисторическими. Если мы обратимся к первым годам нашего социализма, то невооруженным глазом увидим поэтапное обнуление истории. Но прошлое не терпит пустоты, и на пустыре двадцатых годов активно разрастается «Сталинская империя», исторически цепляющаяся за византийский миф и имперский уклад. В девяностые годы в нашей стране ощущается ностальгический всплеск в отношении Российской империи. Имперские амбиции, подкрепляемые историей и культурой, неизбывны в сознании ее жителя. Точно так же триумфальное возвращение Наполеона сопровождалось реактуализацией имперского сознания. Можно сказать, что история — щедрый рантье, отдающий свое пространство под ревизию сильному и не терпящему конкуренции государству.

Ревизионизм как психологическая проблема Всякое прошлое — это источник не только гордости, то, чем можно вдохновляться сегодня, но нередко и страха: прошлое всегда наполнено ошибками, проступками и преступлениями. Что с ними делать? Можно сознаться в них и жить дальше, но на это способна только

великая совесть. Есть другой способ — сказать, что этих проступков не было, и так снять свой страх перед прошлым. Или, даже лучше, свалить вину за них на другого. Тем более в тех ситуациях, когда подобный ревизионизм оказывается еще и удобным механизмом для того, чтобы легализировать свой статус в качестве нового государства. Именно это мы и наблюдаем все последние годы в странах Восточной Европы, Прибалтики и в некоторых других постсоветских уголках.

По поводу его критики Достоевского Бродский пишет следующее: «Кундера лихорадочно озирается вокруг в поисках того, на кого бы свалить вину за происходящее. Чувствуя себя уверенно только в пределах принадлежащей ему собственности, он, естественно, обнаруживает виноватого в том, чья стилистическая идиома представляется ему чуждой. Скорее всего, идиома эта и раньше представляла угрозу и для него самого, и для его самооценки. Теперь же, когда на него обрушились невзгоды, он инстинктивно указует пальцем в знакомом направлении. Короче говоря, появляется Милан Кундера с «Предисловием к вариации», палец его уверенно упирается в Достоевского». Так работает политическая ревизия в конфликтных ситуациях: мы указуем пальцем на нашего оппонента, пытаясь подверстать под него все исторические факты, которые есть у нас под рукой, всю культурную формацию и каждый идеологический аспект, чтобы оправдать собственную неполноценность. Так появляется образ России-агрессора, рассказы об одном тотальном «ужасе» советской оккупации, фигура государства, которая 9 Мая должна не праздновать, а вспоминать, как была жертвой — сначала нацизма, а затем — сталинизма. Иногда подобного рода внешняя ревизия нашей истории, обладающая чертами фальсификации, очень напоминает теорию заговора. В таких случаях, следуя политическому и медийному дискурсу, мы ощущаем, что все, что ни делает наш противник, направлено против нас. Нельзя тут не вспомнить о пресловутом русофобстве, о котором так любят говорить наши политики. Однако же в частных случаях, когда речь заходит не об ощущениях нации, а о переживаниях одного человека, эти переживания окрашиваются в болезненные тона. Такими представляются ощущения Милана Кундеры, такими видятся переживания одного из персонажей Достоевского. Поэтому ревизионизм — на уровне личности — рождается как страх перед своим прошлым и в этом аспекте, став орудием в руках власть имущих, превращается в инструмент геополитической борьбы. Прекрасный пример — генерал Иволгин, второстепенное лицо романа «Идиот» — фактически живет собственной ревизией и фальсификацией. Затеняя личную трагедию, он обращается к сюжетам из «Индепендента» и других изданий. Вписывая себя в чужие истории, он как бы забывает свою собственную, видимую всем остальным. Болезненное чудачество Ардалиона Александровича, увы, остается неизлечимым. Отказ от личной трагедии, нивелирование ее смысла — все это отдаление от истории. Встречи с ней не происходит. А происходит ревизия, подмена, из-за чего событие теряет свою сакральность. Именно в этот момент смущения, а если пользоваться другим корнем этого слова — в момент конфуза, и улавливает нас исторический ревизор.

Прошлое всегда наполнено ошибками, проступками и преступлениями. Что с ними делать? Можно сказать, что этих проступков не было, и так снять свой страх перед прошлым. Или свалить вину за них на другого Наверное, нигде в мире не отзывается такой болью демонтаж памятников нашим соотечественникам другими государствами, как в наших сердцах. К сожалению, братьям-славянам из Восточной Европы известна эта русская слабость, и с приближением Дня Победы наши медиа наполняются тревожными новостями про пустеющие пьедесталы. Каждый памятник советскому прошлому — триггер. Для нас это неприкосновенная память о Великой Победе над фашизмом, об освобождении Европы. Разрушение такого памятника становится святотатством. Для них — напоминание о годах послевоенной зависимости. Разбить такой памятник — вознести необходимую жертву своей суверенности. Этот конфликт памятников обнажает множество психологических проблем, которые оставила Великая Отечественная война. Поскольку это Событие, сакральное во всех смыслах, нанесло нам неизгладимую травму, которую мы до сих пор не можем преодолеть, свыкнуться с нею. Иосиф Бродский в своей статье «Почему Милан Кундера несправедлив к Достоевскому» затрагивает психологические аспекты, отличающие русское самосознание от восточноевропейского. Иронически комментируя биографический эпизод Кундеры, когда того задерживает русский солдат и просит предъявить документы, Бродский проходится по насущным моментам, связанным с персональным ощущением истории и непосредственной встречей с ней. Остановленный Кундера описывает личность советского солдата в этом эпизоде своей биографии, прослеживая истоки его действий в экзистенциях Достоевского — находит «достоевщину» в каждом русском.

28 мая 2020

№5

ТЕМА НОМЕРА

28 мая 2020

«У исторического исследования много общего с криминалистикой» Тихон СЫСОЕВ Сегодня историческая наука как таковая, кажется, осталась где-то на обочине. За прошлое взялись политики, которые конструируют, а иногда и прямо искажают прошлое так, как это выгодно сегодняшней элите. Есть ли у исторической науки средства, чтобы защитить подлинный образ минувшего? Об этом мы поговорили с Татьяной Агейчевой, кандидатом исторических наук, доцентом кафедры источниковедения исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова.

— Базовыми задачами, которые решает историческая наука, остаются задачи восстановления достоверной картины прошлого — выявления и реконструкции фактов истории, установления причинно-следственных связей между ними, представления на этой основе исторических явлений и процессов. В идеале «защита» осуществляется усилиями, во-первых, историка-профессионала, осознающего ответственность и определяющего познание в числе жизненных приоритетов, и, во-вторых, усилиями профессионального сообщества, дающего экспертную оценку научного творчества своих представителей.

РИСУНОК: ВЛАДИМИР БУРКИН

— Есть ли внутри самой исторической науки механизмы для того, чтобы «защитить» ее от внешнего, как правило, политического воздействия?

рирует им, скорее, не научное, а мифологическое сознание. — На мой взгляд, вы смешиваете разные вещи. Когда мы говорим о некоем идейном или смысловом содержании, тогда да, возникают различные трактовки. Но когда, что называется, о сермяжной правде жизни — был факт или не было, установлена мотивация этого факта или нет, документы ее подтверждают или нет, то никаких проблем с точки зрения научности здесь уже нет.

— Однако тут же возникает и проблема, ведь установление связи между фактами, которое открывает нам доступ к исторической правде, означает интерпретацию. — На самом деле большой проблемы нет, если «топливом» дискуссий является конструктивный поиск исторической правды. Здесь же нужно упомянуть вот что: если говорить о труде историка, то интерпретация — самая последняя ступень на том исследовательском пути, который он проходит. Все начинается с постановки самой исследовательской задачи — нужно очень точно высветить предмет будущих штудий, потому что именно здесь очень часто возникает путаница, которая с неизбежностью приведет к искажению результатов. Следующий этап — работа с источниками информации. Этот этап — один из самых трудоемких. Потому что эти источники нужно выявить, сформировать из них репрезентативную базу, убедиться в подлинности, произвести их критику, причем на нескольких уровнях. Сначала это уровень так называемой внешней критики, когда мы выясняем, что собой этот источник представляет как явление, каким внутренним закономерностям источников подчиняется, массовый он или уникальный, каков его возраст, какова степень его сохранности, комплектность, вещественные характеристики, и т.д.

— Очень похоже на процедуру досудебного разбирательства. — Да, у исторического исследования с криминалистикой много общего.

— Что имеется в виду под массовым источником?

ний, стенограммы заседаний государственных учреждений, губернаторские отчеты, документы делового, дипломатического характера. Главные свойства массового источника — подчиненность определенным целям, правилам, формализованность и регулярность. Внешняя критика — ключ к критике содержательной (внутренней), поскольку позволяет уточнить приемы и методы анализа информации. Историк должен выявить степень достоверности информации, соотношение объективного и субъективного, вникнуть в детали, выявить скрытое, вписать информацию в контекст. Кроме всего прочего, в рамках исследования историку приходится работать с разными типами источников, ему важно их сопоставлять, подвергать взаимной проверке. И хорошо, когда мы можем сопоставить между собой письменные и вещественные источники. Приближение к исторической правде, то есть достоверная реконструкция исторического события или ряда событий и явлений, невозможна без этой трудоемкой и очень ответственной черновой работы.

— Это, например, делопроизводственные, статистические документы — скажем, материалы переписей, обследова-

— Здесь, конечно, все же смущает само слово «правда». Оно ведь имеет очень личностные коннотации, и опе-

Как российское крестьянство оказалось прогрессивным — Не могли бы вы привести пример подобного образцового исторического расследования, которое выявило историческую правду там, где до этого царило совершенно другое понимание? — Прекрасный пример — работа академика Ивана Дмитриевича Ковальченко, руководителя кафедры источниковедения исторического факультета МГУ. Он пришел в науку сразу после войны — поступил в университет в 1947 году. Занявшись научной деятельностью, решил сосредоточиться на изучении аграрной истории XIX века и занимался вопросами аграрного строя сорок лет. Ковальченко задался вполне закономерным вопросом: как получается, что для первой половины XIX века в крестьянской стране, где, во-первых, не все крестьяне крепостные, во-вторых, не все крестьяне из крепостных помещичьи, а из помещичьих не все барщинные, исследуется экономическое положение крестьян только в одном ключе — в рамках помещичьего барщинного хозяй-

ства? Почему для периода после отмены крепостного права в фокусе исследовательского внимания зачастую снова оказывается только помещичье хозяйство, а выводы, сделанные на этом материале (выводы о господстве полукрепостнических отношений, тезис об общей отсталости патриархального русского крестьянства), распространяются на весь аграрный строй? Он расширил исследовательское пространство, а значит, значительно расширил и источниковый комплекс. Стал смотреть на крестьянское хозяйство не только изнутри помещичьего, но и изнутри собственного крестьянского хозяйства. И в результате многолетних и кропотливых исследований обнаружил, что само крестьянское хозяйство развивалось очень динамично, что крестьянский мир прекрасно искал и находил новые формы прогрессивного хозяйствования и новые сферы участия в промышленном развитии. Более того, в конкурентной борьбе с помещичьим хозяйством «крестьянский капитализм» имел в процессе развития все шансы оказаться победителем, несмотря на исключительную господдержку первого. Такие выводы, с учетом развернувшейся по ним острой полемики, не могли не опираться на «железобетонные» доказательства. Ивану Дмитриевичу пришлось стать основателем отечественной школы количественных, или математических, методов в исторической науке. Сегодня это уже автономная область источниковедения. Он консультировался с выдающимися учеными-статистиками, искал формулы расчетов, которые дали бы достоверные показатели по динамике хозяйственного производства, организовал лабораторию количественных методов, куда привлекал для совместной работы историков и математиков.

ТЕМА НОМЕРА История и идеология — Прошлое часто оказывалось «под огнем» меняющейся политической конъюнктуры. Историк почти всегда находился под влиянием той или иной большой идеологии. Вместе с идеологией постоянно менялась и оптика взгляда на прошлое. Как историку быть уверенным в том, что он действительно движется к объективности, даже если находится в некотором контексте? — Научный, исследовательский тип мышления предполагает сначала добросовестную исследовательскую процедуру и только после — интерпретацию. Гипотеза, предваряющая исследование, тоже должна пройти чистилище исследовательской процедуры. Идеология, кстати, может диктовать историку проблематику его исследований, а дальше должна начинаться наука. «Оптика» ученого — это, во-первых, арсенал технических приемов — та самая криминалистика. Например, разработка И.Д. Ковальченко количественных методов — оптика, которую он усовершенствовал. Во-вторых, «оптика» — это вся история исторической науки. Историческое знание преемственно. Даже если в процессе своего развития наука как глобальное протяженное во времени явление отказывается от тех или иных утверждений, то это происходит от полноты, потому что они вытесняются прибывающим знанием.

— То есть историк опирается не только на источники и собственные представления об исторической правде, но на всех своих предшественников? — Да, он проверяет себя постановкой, если угодно, в генеалогический ряд исторического знания. В-третьих, изменяющаяся «оптика» — это утверждение в науке на разных этапах новых историко-философских концептов, по-другому — философий истории, претендующих на глобальное видение исторического процесса, его целей и механизмов. Такие концепты утверждаются, когда прежнего теоретического арсенала становится недостаточно для объяснения текущих глобальных процессов. Как отмечал тот же Ковальченко, марксистская методология была абсолютно справедлива по отношению к эпохе, в которую сложилась. Маркс диагностировал и исследовал капитализм в развитии, а вот для анализа новой постиндустриальной эпохи марксизм оказался непригоден. И, наконец, в-четвертых, «оптика» неизбежно перенастраивается историком в том случае, когда он оказывается в эпохе перемен. Дело здесь в том, что к одному и тому же сюжету история накапливает все новые вопросы и задает их не в один прием. Поэтому ответов, данных вчера, сегодня может быть уже недостаточно. Это такое любопытное соотношение постоянных и переменных в историческом знании, исторической правды и интерпретации.

№5

смысла и содержания переломных политических процессов, в частности большевистской революции, присутствовала именно как переменная. Находясь внутри политического социализма, не зная, каков будет его итог, Иван Дмитриевич воспринимал революцию как не волевое, а закономерное явление, которым разрешался непреодолимый иными способами конфликт между новым способом производства и устаревшими формами социально-политического государственного устройства. В этой интерпретации была реабилитация всей русской истории как непрерывного, закономерного, преемственного и целостного процесса, далекого от образа неизбывной отсталости, нуждающейся в демиургах от революции. Объективно, он преодолевал идеологию ленинизма, оставаясь на почве методологии марксизма.

ему прибавили сначала результаты Великой французской революции — он увидел, чего на самом деле стоит деконструкция монархии, — а затем и вторжение Наполеона, ведь Карамзин, если помните, был среди тех, кто покидал уже горящую Москву. Он своими глазами увидел «просвещенных» европейцев в чуждых для них пространствах. То есть перед ним как историком стояла задача показать достоинство не просто русской истории, а русского народа и русской государственности как некоей целостности, целесообразности.

— Но это, скорее, политическая задача. — Я бы, скорее, назвала ее философской. Что Карамзин пытался показать современникам в своей «Истории...»? Что всякий народ организуется в определенный тип государства для того, чтобы выживать и развиваться эффективно. И если народ обретает некую политическую форму, которая оказывается эффективной, зачем тогда искать иных образцов? Такой основой для России Карамзин считал единство народа, православия, самодержавия, в котором только и возможно осуществление предначертания. Поэтому для него это была мировоззренческая задача. И, в конце концов, Карамзину удалось впервые высветить формулу исторического развития России. Что же касается претензий к Карамзину по поводу его «Истории...», то здесь нужно сказать, что писал и работал он всетаки на том этапе развития исторического знания, когда самой науки исторической еще как таковой не было. Не было апробированных приемов для научного исследования источников, не было состоявшейся инфраструктуры, даже кадров профессиональных не было. Поэтому «История государства Российского» еще и тем важна, что дала мощнейший толчок для постановки научных вопросов и о российской истории, и о научном историческом познании.

К одному и тому же сюжету история накапливает все новые вопросы и задает их не в один прием. Поэтому ответов, данных вчера, сегодня может быть уже недостаточно Крушение советского проекта, осуществленное волевыми усилиями, заставило задуматься о закономерности уже этого исторического этапа. Иван Дмитриевич размышлял о несвоевременности и поверхностности того политического социализма, который сформировался как результат большевистской революции. Большевистская революция пресекла естественные процессы развития крестьянского капитализма, которые органично могли привести к серьезным преобразованиям всего российского государственно-политического устройства.

Первые научные опыты Карамзина

— Можете привести пример?

— Но можно вспомнить, например, Николая Карамзина и его «Историю государства Российского», которая, как известно, пронизана романтическими темами. А романтизм в тот момент все больше набирал популярность в России. И последующие историки, собственно, много критиковали Карамзина как раз за то, что он этой моде поддался.

— Для этого снова вернемся к опыту Ивана Ковальченко. Выводы о самостоятельности и состоятельности экономического творчества русского крестьянства были безусловной константой в его научной практике. Это была достоверно установленная им историческая реальность, и, следовательно, всякое отступление означало ее искажение. А вот интерпретация в связи с этой реальностью

— Для того, чтобы корректно понять задачу Карамзина, нужно включить его в контекст. Дело же не в самом по себе романтизме, а в том, что Карамзин был первым, кто захотел посмотреть на русскую историю глазами русского человека, соединить сына с Отечеством. Он вошел в историческую науку в тот момент, когда русским русское было неинтересно. И энергии в этом желании

Генетическая память — Вы заметили выше, что метод критического анализа исторических документов в России складывается достаточно поздно. Здесь можно добавить, что сам по себе взгляд на документ прошлого, как источник, который нужно процедить через сито критического анализа, явление для европейской науки достаточно позднее. Его можно отнести к XVIII, а то и к XIX веку. Значит ли это, что до формирования самих источниковедческих методов исторической правды как таковой люди не знали? — Не совсем. Во-первых, отсутствие источниковедческих приемов само по себе не делает всю информацию, содержащуюся в источниках, недостоверной. Во-вторых, историки иногда говорят о таком явлении, которое очень условно можно назвать «генетической памятью» или архетипами национального сознания. Эта память как бы накапливается в культуре и в повседневности в виде неких устойчивых мировоззренче-

28 мая 2020

ских формул, в виде устойчивых образов. И сама народная историческая память может оформляться не только в источниках, но в том же самом фольклоре или в рамках семейной памяти, которая в традиционной культуре передается из поколения в поколение. Скажем, русский крестьянин XIX — начала XX века имел представление и о русских богатырях, и татарских набегах, и подвигах Александра Невского и Дмитрия Донского, очень хорошо себе представлял, что такое Отечественная война 1812 года или Крымская война. Он знал это и от своих родителей, и от своих дедов. Или из рассказов, которые ходили по деревням и селам, или из фольклорной традиции. Безусловно, эти знания не содержали в себе детализированной и выверенной фактуры. Однако в них было самое необходимое: как предки действовали в разные годы, как они воспринимали события, какова была их мотивация, через что они, в конце концов, прошли. То есть они были включены в историческую правду, но не через научные исследования, а через многовековой нравственный наследуемый опыт. Семейная история в ее непосредственности тоже включалась в историю страны и мира. Конечно, историческая правда может существовать и ретранслироваться и вне научных институтов.

— Не могли бы вы привести пример из вашего исследовательского опыта, когда происходило такое совпадение между содержанием народной памяти и содержанием научных данных? — Как историограф могу сказать, что российские историки уже с середины XIX века искали средства соединения научного опыта и народного духа. Соответствие научных взглядов народному духу было для них критерием истинности научного знания. Например, Михаил Погодин и Николай Полевой, расходясь во мнении о последовательности этапов научного творчества, сходились в необходимости соотносить свои выводы с религиозно-нравственными представлениями, в которых и проявлялся, по их мнению, тот самый народный дух. Потому что это единственная стабильная система, на которую можно опираться без опасения впасть в искажения. Очень интересен исследовательский опыт Василия Осиповича Ключевского, который, работая во второй половине XIX, в начале XX века в рамках позитивистской методологии, то есть, опираясь прежде всего на факты, умел включить в работу историческую память. Он полагал, что идея, став массовой, превращается в исторический факт, и, таким образом, весь исторический процесс есть не что иное, как процесс народно-психологический. Для него полноценным историческим источником была бытовая родовая память, память, отраженная в топонимике, в фольклоре. В современном историческом знании обращение к различным формам организации народной памяти совсем не редкость. Например, не так давно я рецензировала прекрасное диссертационное исследование об отражении событий Крымской войны в произведениях народного творчества. В конце концов, как всякий человек, я и сама являюсь носителем семейной памяти, и в моем сознании присутствуют архетипы. И при встрече с той или иной исторической концепцией мое подсознание принимает ее или сопротивляется. Только в моем случае, в силу профессии, потом все равно начинается наука.

ФОТО: КИРИЛЛ ЗЫКОВ/АГН «МОСКВА»

№5

ТЕМА НОМЕРА

28 мая 2020

Всероссийская акция «Окна Победы» в Москве

«Нам не хватает образа будущего как некоего позитивного состояния» Петр СКОРОБОГАТЫЙ Современное общество поражено ностальгией. И на Востоке, и на Западе видят «золотой век» в прошлом, отказываясь жить сегодняшним днем и опасаясь заглядывать в будущее. Негатив выключен из коллективных воспоминаний, остаются только положительные коннотации. Где-то здесь, в этой ностальгии, лежит еще одна причина современных войн памяти: почему людям так сложно примириться друг с другом и своей историей? Что такое ностальгия и память для современного человека — об этом мы поговорили с Федором Николаи, доцентом кафедры всеобщей истории, классических дисциплин и права факультета гуманитарных наук Мининского университета (Нижний Новгород).

— Ретротопия — понятие, которое ввел британский социолог Зигмунт Бауман, — это невыносимая тяга к прошлому, которая все чаще охватывает человечество в последние десятилетия. Он пишет, что дорога в будущее сегодня выглядит так страшно, как никогда ранее. Отсюда ностальгия по еще недавним временам успеха и достатка. Чем характеризуется этот психологический и социокультурный механизм в разные эпохи?

— Ностальгия сегодня популярна не только у нас в России под лозунгом «назад в СССР», но и в других странах. Но это лишь верхушка айсберга общественного сознания. Есть прекрасная книга Светланы Бойм «Будущее ностальгии», где этот феномен прослеживается с XVII века, когда она появилась сначала в медицинском, потом в культурном поле. В XVIII–XIX веках, когда в Европе произошел промышленный переворот, она была связана с уходящей для дворянства усадебной культурой и романтизацией прошлого в литературе. Эту культуру нельзя рассматривать отдельно от социальных отношений. В XX веке и капиталистическое общество, и советское было устремлено в будущее. Сегодня оба этих про-

екта или потерпели крах, или как минимум их образы светлого будущего вызывают все больше сомнений. Коммунисты сегодня не верят в построение коммунизма. Для либералов демократия — это нормативный идеал, который трудно воплотить в жизнь. И ностальгия появляется на фоне всеобщего разочарования в этих идеалах. Люди говорят: я бы хотел вернуться в СССР, жить в Советском Союзе. Понятно, что нельзя в одну реку войти дважды, что это просто символ, но символ чего? На мой взгляд, им не хватает как раз образа будущего как какого-то позитивного состояния. Ведь сегодня все говорят об угрозах, о проблемах, которые нас ожидают. То есть это другой тип будущего — то, чего нужно избежать, предотвратить или уклониться. Ну и во-вторых, людям не хватает социальной справедливости, с этим совершенно точно проблема везде.

— То есть это не только отсутствие образа оптимистичного будущего, но еще и нежелание жить настоящим, то есть претензии к настоящему? — Да, это критика растущего социального расслоения и несправедливости. Но этот критический элемент выражается не напрямую в политических требованиях, а косвенно — в ностальгии по Советскому Союзу. И второй момент, это отсутствие положительного образа будущего, который мы могли бы приблизить. Угрозы можно попытаться избежать или предотвратить. Но проблема в том, что нет самостоятельного проекта, в кото-

рый люди хотели бы инвестировать свои силы, эмоции, время.

— Насколько прошлое, связанное с Советским Союзом, уже мифологизировано? Ведь поколения, жившие при СССР уходят, при этом и совсем молодые люди будто бы предаются ностальгии по тем временам, которых не видели. — Мы со студентами в качестве практики по устной истории берем интервью у разных людей. И один из наших собеседников был в 70–80-е годы главным инженером проекта на «Красном Сормове», где еще делали подводные лодки. Важный человек, востребованный специалист, который возглавляет большой коллектив, помогает молодым специалистам и т.д. В 90-е он как раз вышел на пенсию, и для него все резко изменилось. Конечно, у него возникает ностальгия по прошлому, учитывая, как много ему дало советское общество. Нужно учитывать также, что это поколение «детей войны» — людей, которые застали послевоенную разруху, долго жили в коммуналках или бараках и для кого улучшения быта в 60–70-е годы были вполне осязаемы. «Хрущевки» сегодня не воспринимаются как достойное жилье, но в свое время это было очевидное и массовое улучшение быта. У этого человека и его поколения одна ностальгия. Для моих одноклассников (поколения 40+), которые советское общество застали лишь частично, когда учились в

ТЕМА НОМЕРА школе и не занимались обеспечением семьи, эта ностальгия во многом мифологизирована. Это ностальгия, скорее, по детству, по таким вещам, как виниловые пластинки, и по дружеским отношениям, которые были очень важны в детстве и юности, а сегодня оказываются отодвинуты повседневными хлопотами, зарабатыванием денег для семьи и т.д. Необходимо отметить также, что и ностальгия, и память во многом субъективны, — люди по-разному их испытывают и по-разному о них говорят. Сегодня популярный нарратив о «прекрасной жизни в СССР» поддерживает государство, и мне кажется, что многие молодые люди транслируют его просто потому, что он легко узнаваем и создает иллюзию (утраченной) общности.

— А где на этой траектории в прошлое лежит память о Великой Отечественной войне? Ведь, с одной стороны, она накрепко связана с Советским Союзом, именно Советский Союз вышел победителем. С другой стороны, мне кажется, что люди как-то разделяют эти два образа из прошлого. — В этом году мне показалось очень интересным, как в связи с карантином наши соотечественники пытались сформулировать свое отношение к Дню Победы в соцсетях. Как соотносятся для них героизация Победы и признание ее непомерной цены. Отдельно героизация и скорбь встречаются не так уж часто. Многие пытаются связать их, причем применительно к истории своей семьи. То есть не просто фотографию деда запостить, но и сказать, почему эта память для них важна. Это не какое-то клише, вроде «можем повторить», но аналитическое и рефлексивное суждение. И это очень важный шаг, прежде всего этический. Ностальгия и память — посредники между индивидуальной и коллективной памятью. Человек помнит многие вещи, но не о всех из них хочет говорить. А есть коллективное представление — память о войне как конвенциональный нарратив или политический проект, который может быть не связан с семейной историей. Еще один проект, которым мы со студентами занимаемся, — это устная история локальных конфликтов. Многие ветераны боевых действий в Афганистане или на Северном Кавказе не хотят вспоминать или рассказывать о своем опыте. Две трети из них отказываются от интервью. А многие если и рассказывают, то не о себе, а о политике партии и правительства, то есть о какой-то чужой большой истории. Получается, что это не память, а экран, ширма, за которой лежит то, что не вписывается или не соответствует этому общепринятому нарративу.

— Вот эта рефлексия людей в соцсетях о своем отношении к Отечественной войне, ее можно назвать национальной проработкой прошлого? — Не всегда. Проработка относится к трудному личному или коллективному прошлому. Вторая мировая война — это, конечно, трудное прошлое, но не для всех. Сегодня ветеранам войны за 90 лет, их крайне мало осталось. Для многих людей (и не обязательно молодежи) война — это уже некая картинка, кино. Сейчас фильмы, телевизор, интернет формируют опосредованную память, которая все меньше осмысляется на личностном уровне и все активнее конструируется на уровне политическом. Многие очень разные люди,

№5

в том числе ветераны, говорят, что современные фильмы о войне, в отличие от советских, им не нравятся. Каноны боевика как жанра и внешние спецэффекты выносятся на передний план и заслоняют какие-то другие вещи, в том числе скорбь и рефлексию. Во время их

его медикализация. Если человек просто обращается к психологу или психотерапевту, он автоматически считается больным, даже если речь идет об обсуждении каких-то этических проблем его прошлого или социальной адаптации. Поэтому термин «проработка» связан с работой скорее психологов и психотерапевтов, и уже во вторую очередь историков и социологов. В Европе речь идет в основном о культурной памяти — о работе огромного количества музеев, мемориалов и о социальных проектах, которые объединяют европейское общество. Немцы и французы, которые очень долго враждовали между собой в XIX и XX веках, сегодня в рамках ЕС пытаются сконструировать общее прошлое, которое бы не создавало новые конфликты, а позволяло жить в добрососедстве. И национальный уровень идентичности, который был в центре политической жизни XX — первой половины ХХ века, утрачивает при этом свою доминирующую роль. А в России и странах Восточной Европы — в Прибалтике, Польше, на Украине — очень часто на передний план выходит политика памяти, в центре которой оказывается идея нации и государственные институты. Такая память более конфликтна, она вызывает споры о чужой ответственности в международных отношениях, мемориальные войны по поводу памятников и их снос. Человек и его личная память здесь отодвигаются на третье-четвертое место. В Западной Европе и в США, конечно, тоже можно говорить о политике памяти —

Ностальгия — это критика растущего социального расслоения и несправедливости. Но этот критический элемент выражается не напрямую в политических требованиях, а косвенно — в ностальгии по Советскому Союзу просмотра не нужно думать, нужно есть попкорн. Такое кино вызывает ощущение искусственности, сконструированности сюжета, примитивизации представлений о войне. Память здесь подменяется ярким, но чужим рассказом.

— Считается, что именно с проработкой памяти у нас в целом проблема в России. К каким ситуациям применим это процесс? — Проработка — это понятие, которое можно применять к разным ситуациям. Например, я сам 1976 года рождения, мои одноклассники в 18 лет попали срочниками в первую чеченскую кампанию. А деда, воевавшего в 1941–1943м, я практически не помню. Поэтому память о локальных конфликтах в современном обществе для меня ближе и интереснее. Тем более что в отличие от Второй мировой войны не только общепринятого, но и вообще узнаваемого нарратива по участию советских войск в военных действиях во Вьетнаме, Анголе, Египте, Эфиопии или более близких к нам сегодня конфликтах у нас до сих пор не сложилось. И мне кажется, что эта память сотен тысяч людей сегодня также должна обсуждаться, пусть даже в полемическом ключе. Разным поколениям, разным социальным группам нужно учиться слушать друг друга, с уважением относиться к другим точкам зрения и не подменять их клишированными рассказами о политике партии и правительства. Это и будет проработкой прошлого — очень непростого и трудного, например, для Северного Кавказа. Чего не хватает в нашем обществе, так это площадок, где такой диалог бы шел и позволял людям влиять на процесс принятия решений в образовании, социальной сфере, культурной политике. Государство выдвигает на передний план героический нарратив, связанный с Великой Отечественной войной, отодвигая в тень не вписывающиеся в него события и проблемы, например, проблему коллаборационизма.

— Мы можем говорить о разности этих процессов в России и Европе, в США, то есть эти механизмы работают совершенно по-разному? Касательно проработки прошлого? — В США акцент делается на трудном прошлом. И одновременно происходит

28 мая 2020

таясь заработать политический капитал на конфликтах вокруг политики памяти, которая проводится более тонко или откровенно цинично, но всегда опирается на ностальгию.

— Возвращаясь к ностальгии, можно ли сказать, что до XVII века такой социокультурной категории не было? — Нет, конечно, ностальгия была. Ностальгия предполагает определенный психологизм, представление определенное о личности. Мне сложно говорить, например, о Средневековье. Тогда язык самоописания чувств и отношения к прошлому был совершенно другой — религиозный. Эмоции не воспринимались как психологический феномен, но соотносились со Страстями Христа. А национальной памяти и идентичности вообще быть не могло, поскольку вместо наций были важны другие формы коллективной общности.

— Можно ли как-то разделить ностальгию модерна от ностальгии постмодерна? — Термин «постмодерн» сегодня вызывает больше вопросов, чем дает ответов. Общество сегодня постиндустриальное или позднекапиталистическое? Это ведь важный вопрос. Мои друзья, которые хотят вернуться в СССР, на самом деле понимают, что вернуться в прошлое невозможно. Заводы сегодня не могут работать, как в 1970-е, такой акцент на тяжелую промышленность никому не нужен. Потребление ориентировано на услуги. Поэтому если сравнивать современную ностальгию и ситуацию начала ХХ века, то сегодня отсутствие будущего делает ностальгию гораздо более мрачной и пессимистической.

— Будущего нет, а прошлого не вернуть? — Совершенно верно. И это разочарование в отсутствии будущего повсеместно. Вы спрашивали о проработке прошлого. На мой взгляд, история сегодня не должна быть средством выяснения политических отношений. Историки сегодня должны работать совместно со специалистами других социальных наук, психологами и специалистами по медиа. Проработка прошлого и дискуссии о ностальгии должны идти в связке с обсуждением современных социальных проектов, экономических вопросов или даже обсуждением вопросов медицины. Прошлое не самоценно, его не надо возвращать.

Сейчас фильмы, телевизор, интернет формируют опосредованную память, которая все меньше осмысляется на личностном уровне и все активнее конструируется на уровне политическом какие-то выставки не разрешаются, например о Хиросиме.

— Интересно, то есть такой «зонтичный» подход к истории в Европе, наднациональный подход, он позволил примирить массы межнациональных противоречий, которые существовали веками в Старом Свете? — Во многом, если говорить про Францию и Германию. В Венгрии, Польше, Восточной Германии ностальгия сегодня распространяется, хотя и немного в другой форме, чем в России. Здесь ведь тоже есть разочарование в неолиберальном проекте, которое ведет к «брекзиту» и усилению правых. И европейские, и американские, и российские правые используют это разочарование людей, пы-

— Подводя итог, хочется понять: на ваш взгляд, ностальгия — это некая проблема или ресурс? Можно ли говорить о том, что сейчас мы видим некий тупик и разочарованы в настоящем, но наша ностальгия по прошлым временам может стать неким ресурсом для какого-то прорыва? — Слово «ресурс» мне не очень нравится. Если говорить о культурной сфере, то и в ностальгии, и в коллективной памяти, безусловно, есть огромный символический потенциал. И они предполагают уважительное отношение к прошлому. А попытка превратить это в ресурс, как бы приватизировать в интересах отдельной группы, — это сомнительная политика, которая будет вести к конфликтам.

№5

ТЕМА НОМЕРА

28 мая 2020

ФОТО: ВАСИЛИЙ БАТАНОВ/РИА НОВОСТИ

Проблемы российской памяти

Как «места памяти» объединяют нацию Дмитрий СТЕПАНОВ, кандидат исторических наук Столетие начала Первой мировой войны и Октябрьской революции, 75-летие Победы в Великой Отечественной войне, наступающее тридцатилетие распада СССР снова обнажили кризис идентичности россиян. Где те точки, оперевшись на которые мы сможем заглянуть в будущее? Человечество всегда нуждалось в чем-то, что могло бы закрепить его единство на уровне большой социальной группы. Единство было бы невозможно, не будь у людей такого свойства психики, как идентичность, которая дает возможность «привязать» человека к большому коллективу. Важнейшим ресурсом для создания и поддержания групповой, в том числе и общенациональной идентичности, является коллективная память, которая поддерживает солидарность в обществе, связывает историю страны нынешней и прошлой, создавая концепцию «единства в веках». Посредством коллективной памяти определенные пласты прошлого как бы легитимизируют настоящее. Огромным объединяющим потенциалом обладают «места памяти», своеобразные «верстовые столбы» коллективной памяти. История этого термина связана с именем известного французского исследователя Пьера Нора. Под его началом около 130 французских ученых восемь лет, с 1984 по 1992 год, трудились над созданием семитомного произведения «Места памяти» (Les lieux de mémoire). Сам Нора говорил, что объединил под этим названием все самое ценное, что пока остается у французов о французах и Франции.

Сакральная география «Места памяти» Пьера Нора не являются местами в узком, географическом смысле этого слова. В томах его издания можно найти статьи про французский национальный флаг, про «Марсельезу», про Жанну д’Арк, французское вино, французскую национальную библиотеку, французский образ жизни. Важно также отметить, что речь идет не столько о материальном ядре «памят-

ного места», сколько об отражении его в общественном сознании. В частности, в статье про Верден в книге Нора описана не знаменитая битва Первой мировой войны, а воспоминания о ней. «Места памяти», шире «сакральная география» — символ коллективной идентичности, «своеобразные точки пересечения, на которых складывается и концентрируется память сообщества». Самая главная их функция — сохранение групповой памяти. При этом далеко не первостепенное значение имеет то, произошло ли событие на самом деле. Здесь вспоминается пример «атаки мертвецов» во время обороны русской крепости Осовец от немцев в 1915 году. К столетию начала Первой мировой войны стали появляться «документальные» фильмы, проводились реконструкторские фестивали, посвященные героической контратаке отравленных газами русских солдат и офицеров. Однако любой специалист по истории мировой войны скажет вам, что никаких документальных подтверждений этому событию нет. В 1983 году британский историк Эрик Хобсбаум писал, что только государственная власть изобретает традиции, способные поддерживать национальную идентичность, и только государство способно закрепить традиции путем постоянных символических действий. Отсюда еще одна характерная черта «мест памяти»: большое значение для их сохранения имеют праздничные церемонии и ритуалы, минуты молчания, шествия, возложение венков. Без государственной поддержки и постоянных церемониальных практик «места памяти» могут быть преданы забвению или снова возвращены в реальность. Так случилось, например, с образом Жанны д’Арк — «Орлеанская дева» была фактически забыта уже к середине XVI века и оставалась известной исключительно на региональном уровне, однако впоследствии стала одним из самых узнаваемых национальных символов Франции. То же можно сказать и о Куликовом поле в России. По документам известно, что и власти, и местные жители знали о существовании этого урочища на протяжении всего Средневековья, однако только в XIX веке после проведения ряда праздничных мероприятий место сражения московского

князя Дмитрия Донского и татарского военачальника Мамая, очевидно, стало одним из таких «мест памяти».

Опознавательные знаки Как и многое другое, ныне существующее в европейской цивилизации традиция памятных мест пришла из древнегреческой культуры. Сочинения Геродота, Фукидида, Ксенофонта и прочих античных историков изобилуют упоминаниями о различных местах, имеющих определенные «опознавательные знаки» (например, колодец или сосуд), целью которых было напоминание о событиях (имевших место в истории или мифических). Так, на месте знаменитого Фермопильского сражения, где небольшой отряд греков, ядром которых были 300 спартанцев, сумел надолго сдержать многократно превосходящие силы персидского шаханшаха Ксеркса I, находился памятный камень с эпитафией, приписываемой греческому лирику Симониду. Кстати, именно этот поэт был основоположником так называемого «искусства памяти», мнемоники, согласно которой запоминать событие легче, если оно ассоциируется с конкретным местом. С наступлением Нового времени, в связи с нарастающей эффективностью государственных институтов, готовых объединять и мобилизовывать все более широкие слои населения, распространяются, опять-таки с подачи госвласти, идеи национализма. И вот тогда-то и наступает настоящий «звездный час» мест памяти, служащих основой для сохранения исторического сознания, без которого национальная идентичность просто невозможна. Множество географических точек Европы приобретают сакральное и символическое значение. Сегодня сложно представить себе англичанина, который не знал бы о Гастингсе, небольшом местечке южнее Лондона, недалеко от которого в 1066 году состоялось сражение, в результате которого норманны покорили остров. Вестминстер или Хартия вольностей, документ, впервые ограничивший власть короля, наконец, Шекспир, колонна Нельсона — это самый поверхностный, но очевидный ассоциативный ряд, возникающий у англичан в связи с Англией.

Наша коллективная память до сих пор страдает от некоторой дискретности. После Октябрьской революции многое из прошлого оказалось выброшенным или маргинализированным. В противоположность этому после распада СССР многие достижения и памятные события советской эпохи также стали неактуальными. Россия — страна, которая наиболее остро ощутила противостояние между различными официальными версиями истории, ее наиболее распространенными трактовками и оценками, санкционированными государством и «контрпамятью», то есть ранее скрываемыми событиями истории. Тут нужно сказать, что саму коллективную память по содержанию можно условно разделить на два вида. Первая — это память «новых наций», получивших свой суверенитет в XX веке и даже позже. Их историческое сознание было ранее памятью меньшинства, а стало основой идентичности нового независимого общества. По сути, речь идет о контрпамяти по отношению к историческим нарративам стран, в состав которых они входили до обретения независимости. При этом страны — правопреемницы бывших империй или наднациональных образований, как правило, сохраняют абрис официальной истории. И здесь историческое сознание становится полем для многочисленных конфликтов, демаршей и взаимных обид. Примеров можно привести много: отношение современных прибалтийских историков и поддерживающих их властей к официальному российскому взгляду на различные события ХХ века; постоянная ревизия исторического сознания, происходящая сейчас на Украине; взаимные «пикировки» в исторической политике между Польшей и Россией. Другой вид исторической памяти, более близкий нам, основан на позитивном образе более чем тысячелетней независимой истории. В отличие от первого варианта, жертвенность страны в целом и жителей в отдельности здесь сведена к минимуму. Это память «старых наций». Русский — один из крупнейших «разделенных» народов. Множество русских «мест памяти» находится за пределами сегодняшней России. Важной особенностью нашей исторической памяти является и то, что до начала XX века ни с позиции официальных властей, ни в широких слоях населения этнические различия между собственно русскими, белорусами и украинцами практически не выявлялись. Отсюда и некоторая двойственность в привязке «места памяти» к конкретному народу. Как можно, например, определить, является ли Киево-Печерская лавра российским или украинским «местом памяти», или, возможно, это то, что является «общим местом» в историческом сознании обоих народов. Сегодня любому образованному соотечественника хорошо известны все ключевые российские «места памяти», представляющие самые разные эпохи — Могила неизвестного солдата в Москве, Бородинское поле, памятник Затонувшим кораблям в Севастополе и т.д. Тем не менее, совершенно необходима их формальная «каталогизация» и «легализация» на государственном уровне как это произошло, например, во Франции.

ТЕМА НОМЕРА

№5

28 мая 2020

Ирина ВЕЛИКАНОВА:

«Людям, не знающим собственной истории, легко внушить самые разные представления о нашей стране и ее прошлом» Мария ЕРМАКОВА

— Бывало ли, что посетители музея признавались: «Мы этот исторический период представляли совсем иначе»? — Скорее, сотрудники сталкиваются с незнанием посетителя о некоторых фактах из современной истории нашей страны. Отчасти это связано с образованием и учебниками 90-х годов, когда был моден нигилизм в отношении собственного прошлого. Реальная проблема — это зачастую слабое знание истории нашей молодежью. Например, по данным социологических опросов 2018 года, только 40 процентов молодых россиян от 18 до 24 лет смогли указать верную дату начала войны. Сейчас проблема ликвидации исторической безграмотности решается в том числе силами общественных организаций и инициатив. При этом характерно, что о событиях совсем недавнего прошлого (скажем, 1990-х годов) наша молодежь зачастую знает даже меньше, чем о Великой Отечественной войне или революции 1917 года. Недавно мы столкнулись с почти анекдотическим случаем, когда две молодые посетительницы не смогли ответить на вопрос, кто такие Горбачев и Ельцин. И вот это представляет собой реальную угрозу, так как людям, не знающим собственной истории, можно легко внушить самые разные представления о нашей стране и ее прошлом. Очень важно, что музеи не только предоставляют достоверное научное знание, но сегодня имеют возможность подавать исторический материал современно, ярко. Так, чтобы посетитель мог буквально погрузиться в атмосферу определенного периода.

— Как вы в музее сегодня формулируете свою сверхзадачу? — Максимально честно, объективно рассказать не только о героических страницах нашей истории, ее достижениях и победах, но и о так называемом трудном наследии, то есть о тех вопросах нашего прошлого, которые до сих пор разделяют наше общество. Это и Великая российская революция, и Гражданская война в России, столетие которых мы недавно отмечали двумя большими выставками, и период массовых политических репрессий в СССР в 1930–1950-х годах, и многие другие темы. При этом мы принципиально против представления нашей истории исключи-

ФОТО: СЕРГЕЙ САВОСТЬЯНОВ/ТАСС

Государственный центральный музей современной истории России (бывший Музей Революции) во многом отвечает за то, какой увидят летопись истории России XX века наши современники и потомки. Как с помощью выставок можно отстоять историческую правду, «Культуре» рассказала директор музея Ирина Великанова.

тельно с негативной стороны, как сплошной череды войн, репрессий и насилия. Мы показываем все стороны жизни нашего общества за последние 150 лет — самых бурных и драматических во всей российской истории.

— Трактовки исторических событий и фальсификация — где лежит грань между ними? — Собственно, эта грань очень тонкая. В истории бесспорны только факты. Все остальное, включая их аналитику и оценку, думаю, всегда будет поводом для научной дискуссии, конкуренции теорий, концепций. Идеологически ангажированные деятели, в том числе называющие себя историками, часто готовы использовать любые подтасовки, а иногда и прямые исторические фальсификации, для распространения собственных идей. Зачастую даже фальшивки не требуются: достаточно просто не упоминать неудобные для твоей теории факты.

— Часто ли приходится сталкиваться с фальсификациями при подготовке выставок, конференций? — Мы всегда опираемся на строго проверенные, подлинные исторические артефакты — предметы из собрания нашего музея, а также на документы, которые нам предоставляют коллеги из крупнейших российских архивов. Поэтому на наших экспозициях подделки не могут быть выставлены. То же самое относится к конференциям и круглым столам, которые организует наш музей: мы работаем только с представителями академической науки, поэтому ни о каких фальсификациях и подделках в рамках выставок и мероприятий, организуемых нашим музеем, не может быть и речи.

— В чем состоит мотивация людей, переписывающих историю? Кому это нужно? — Еще в конце 20-х годов советский историк Михаил Покровский сказал, что история — это политика, опрокинутая в

прошлое. С тех пор ровным счетом ничего не изменилось: те, кто хочет манипулировать общественным сознанием, неизбежно задействуют в своей пропаганде вопросы актуальной истории. Разумеется, ничего общего с объективным историческим исследованием это не имеет.

— Какие лично для вас случаи фальсификации исторических событий XX века самые вопиющие? — Опять же, я могу говорить не о фальсификациях, а о трактовках, с которыми я принципиально не согласна. В первую очередь речь идет о периоде Второй мировой войны, о ее предпосылках и итогах. В собрании Музея современной истории России есть много предметов, которые являются свидетельствами того уважения и признания подвига советского народа, которое было распространено во всем мире сразу после окончания Второй мировой войны. Правительства многих государств, а также самые обычные граждане присылали подарки советскому руководству и народу в благодарность за разгром нацизма, за спасение узников нацистских концлагерей, за свободу и мир. Посмотреть материалы к выставкам можно на наших онлайнресурсах.

— К 75-летию Победы вы провели выставку «Путь к Победе: исторические источники свидетельствуют». Какие мифы удалось развенчать, в чем переубедить посетителей? — Эта тема гораздо больше соотносится с деятельностью музея. Речь идет о различных трактовках ключевых событий XX века, которые сегодня становятся все более популярными на постсоветском пространстве, в странах Восточной Европы, да и не только. Я имею в виду в первую очередь фактический пересмотр причин и итогов Второй мировой войны, о тенденции изображать советский период нашей истории исключительно в

черных тонах. Поэтому всеми доступными способами мы пытаемся донести как до российской, так и до иностранной аудитории официальную российскую точку зрения на эти вопросы. Каким образом? Противостоять нападкам на нашу историческую память следует, прежде всего опираясь на историческое просвещение, публикацию документов и создание временных тематических выставок, в том числе передвижных. Проект «Путь к Победе: исторические источники свидетельствуют» был подготовлен нашим музеем при поддержке Фонда «История Отечества» и представлял собой цикл историко-документальных передвижных выставок, нацеленных на донесение исторической правды до современных европейцев, а также противостояние попыткам фальсификации истории. В его рамках в 21 стране были представлены передвижные экспозиции, тексты к которым были переведены на 11 языков. На данный момент выставки состоялись в Болгарии, Румынии, Польше, Словакии, Боснии и Герцеговине, Сербии, а также в штаб-квартире ОБСЕ. Выставка получилась яркой и содержательной благодаря моим коллегам, которые предоставили материалы для реализации этого проекта. Главная цель выставки — еще раз обратить внимание на то, что Красная армия пришла в Восточную Европу как освободитель. И, помимо освободительной миссии, была еще ярко выраженная гуманитарная миссия. Несмотря на то, что наша страна лежала в руинах, первое, что сделало командование Красной армии, — приняло решение об оказании широкомасштабной гуманитарной помощи населению освобожденных стран. Характерна, кстати, резкая реакция МИДа Болгарии, вызванная открытием выставки в Софии в сентябре 2019 года. Болгарские дипломаты выступили с заявлением, в котором призвали Россию отказаться от термина «освобождение» в контексте борьбы СССР с нацизмом в годы Второй мировой войны. В ведомстве назвали экспозицию вмешательством во внутренние дела Болгарии... Лучшей рекламы выставки невозможно представить, после этого заявления тысячи болгар захотели лично посмотреть выставку. Сегодня выставка «Путь к Победе» существует в онлайнварианте, который также был переведен на несколько языков. В феврале в Музее открылся не менее масштабный выставочный проект «Человек и война. Нерассказанная история». Эта выставка о судьбах людей, ее материалы невозможно оспорить, зверства и несправедливость в отношении обычного гражданского населения, в том числе детей, невозможно оправдать. Материалы этой выставки опубликованы на наших интернет-ресурсах, я призываю всех посмотреть онлайн-экскурсию и сделать самостоятельные выводы.

№5

ТЕМА НОМЕРА

28 мая 2020

Юрий ПОЛЯКОВ:

«Сердцевина государственной идеологии — не патриотизм, а образ будущего» Дарья ЕФРЕМОВА Писатель, драматург и публицист — о десоветизации Победы и ее литературном каноне, визионерстве исторических романистов и гедонистическом обществе.

— Сейчас много говорят о «переписчиках» истории, ее переосмыслении и даже хотят внести поправки о защите исторической правды в Конституцию. Нужен ли такой закон? Нет ли риска, что в случае его принятия история будет заидеологизирована?

— Понятно, что западная пресса преуменьшает роль СССР в исходе Второй мировой войны, но так ли много «переписчиков» у нас? — Коллективный Запад уже не преуменьшает, а откровенно игнорирует роль СССР в разгроме фашистов. Трамп в дни юбилея просто не упомянул Советский Союз среди союзников. Снос памятника маршалу Коневу и установка памятника власовцам в Праге — еще один возмутительный пример десоветизации Победы. Откуда берутся эти «альтернативные версии»? Возьмите подшивки российских газет и посмотрите, что там писали в 1995-м, 2000-м, даже 2005-м о ВОВ. А что мололи про Победу в российском эфире «говорящие головы», многие из которых теперь, скрепя сердце, переквалифицировались в бюджетных патриотов? Я как-то оказался в передаче Владимира Познера «Времена», и когда он со своей обычной безапелляционностью стал возмущаться Сталиным, допустившим чудовищные жертвы, напомнил ему, что военные потери Красной армии и вермахта вполне сопоставимы. К тому же, наших военнопленных целенаправленно уничтожали. А вот более 18 млн жертв — это мирные советские граждане. Для сравнения: у немцев даже с учетом жутких англо-американских бомбежек из мирного населения погиб лишь миллион. Познер глянул так, словно я грязно выругался в эфире, и больше никогда во «Времена» меня не приглашал.

— Точка зрения о том, что столкнулись два тоталитарных режима, довольно распространенная. — Начнем с того, что политические режимы стран предвоенной Европы были по преимуществу авторитарными и с правами человека особо не церемонились. Когда Великобритания вступила в войну с Германией, в королевстве мгновенно были арестованы и посажены без процессуальных проволочек несколько десятков тысяч членов фашистской партии Мосли, которого взяли вместе с женой. Да, в СССР был жесткий режим, но после революционного хаоса и развала не бывает мягких правлений. Не хотите диктатуры — не доводите до революции. Думаете, если бы победил Колчак, режим в Российской республике был бы мягче? Не уверен.

ФОТО: КИРИЛЛ КАЛЛИНИКОВ/РИА НОВОСТИ

— Сначала надо договориться о «канонической» версии нашей истории, зафиксировать ту трактовку событий, с которой будет согласно большинство. Пока одни считают Сталина «кровавым тираном», а другие — «величайшим лидером», пока одни называют советский период «тоталитарно-богоборческим режимом», а другие — «вершиной российской государственности», никакие «поправки» не помогут. Каждый будет понимать под «переписчиками истории» противную сторону. Напомню, что с 2009 по 2012 год у нас была при президенте тихая, как умная мышь, «Комиссия по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России». Потом она как-то незаметно рассосалась. Почему? Потому что нет критериев, нет «канона».

«Мы должны принять советскую эпоху со всеми ее противоречиями. Она доказала свою состоятельность Победой»

новат, как государственный лидер, отвечающий за страну. Но вряд ли он виноват больше, чем император Александр I, отдавший Москву Наполеону. Однако если бы не надрывные сталинские пятилетки, то война закончилась бы так же, как и началась. Думаю, мы должны раз и навсегда принять советскую эпоху со всеми ее противоречиями, со Сталиным в том числе. Она доказала свою историческую состоятельность Великой Победой. И согласитесь, непросто призывать наших западных оппонентов к пиетету перед СССР, победившим фашизм, если мы сами «стесняемся» в официальных речах произносить имя того, кто руководил тогда нашей страной и был Верховным главнокомандующим...

— Можно ли было избежать таких огромных жертв?

— На 9 Мая нам снова показали «Диверсанта», а потом был концерт, где Валерия и Билан пели песни военных лет. Похоже, руководители каналов считают, что ленты прошлого современному зрителю неинтересны. Какие литературные, кинематографические, музыкальные произведения неоправданно забыты?

— Да, если бы успели закончить подготовку к войне, если бы союзники раньше открыли второй фронт, если бы все командиры оказались на высоте... Генерала Павлова, не приведшего войска Западного округа в боевую готовность, расстреляли. Зато адмирал Кузнецов на Балтийском флоте успел подготовиться к нападению, а ведь оба получали директивы из одного Генштаба. Виноват Сталин в том, что война началась для нас катастрофически? Разумеется, ви-

— Новый подход к военной теме искать не надо, он давно найден нашей великой фронтовой прозой и поэзией, запечатлен в полотнах Пластова и Коржева, в героических симфониях Шостаковича, в песнях Фатьянова, в фильмах «Летят журавли», «...А зори здесь тихие», «На войне как на войне»... Теперь главное — сохранить этот великий канон и передать потомкам. Почти как в иконописи. Я был просто оскорблен, обнаружив, что в праздничные дни наше ТВ, ни один

ТЕМА НОМЕРА канал, не нашло места для стихов поэтов-фронтовиков. Никого: ни Гудзенко, ни Межирова, ни Твардовского, ни Наровчатова, ни Луконина, ни Слуцкого, ни Друниной... Странная забывчивость! А ведь великая фронтовая поэзия — это и есть художественная формула Победы. Вербальный код подвига. Зато крутили сериалы про боевых путан с корочками «Смерша», снятые людьми, явно не прочитавшими про войну ни одной книжки. Я думаю, давно пора создать при Минкульте «Центр исторической экспертизы», без отзыва которого сценарии о нашем прошлом в производство просто не запускались бы, особенно если они снимаются за казенный счет.

№5

— Мы живем в свободной стране. Запретить писателям визионерство и придумывание параллельной истории невозможно и не нужно, а регулировать графоманию — вообще бессмысленно. Само отсохнет и отвалится. Другое дело: не надо за счет премиальных фондов, наполняемых государством, раскручивать и навязывать читателям откровенно беспомощные тексты, вроде «саги» о Зулейхе.

— Вот кому досталось по полной...

— Может ли появиться новый литературный и кинематографический канон — «Зулейха» и «Диверсант» вместо Бондарева, Васильева, Калатозова? Такое возможно? — Думаю, если эти беспомощные, как правило, тексты не будут целенаправленно, причем за казенный счет, навязываться читателям, а шедевры настоящей военной литературы не будут столь же целенаправленно замалчиваться, все встанет на свои места. Тому же Фонду кино, во многом виноватому в резком падении уровня отечественных лент, неплохо было бы составить и осуществить программу создания лент по неэкранизированной фронтовой классике — к 80-летию Победы. Историческая романистика всегда была популярна, а интерес к прошлому своего народа неизбывен. Впрочем, писателей, способных на вербальном уровне реконструировать минувшее, всегда было мало. Во-первых, надо изучить и понять избранную эпоху, а это — годы работы. Нынешний автор торопится: уже объявлен новый сезон «Большой книги»! Во-вторых, надо обладать художественным даром, а это вообще редкость. Конечно, любопытно наблюдать за тем, насколько с помощью пиар-технологий можно раскрутить автора, лишенного всяких способностей. Но куда потом девать этого «классика», не умеющего писать по-русски?

— Возможно ли сегодня объединить людей вокруг какой-то общей позитивной повестки или мы слишком атомизированы? — Атомизация, как справедливо заметил Александр Панарин, — это один из признаков гедонистического общества. Но конца истории не видно, и после расслабления всегда наступает консолидация, вечных каникул не бывает. Атомизированные социумы, не сумевшие в ответ на вызов времени сплотиться в монолитные коллективы, попросту исчезают. Повестка? Она всегда одинаковая: настоящее становится прошлым само собой, повинуясь ходу времени. Для того, чтобы превратить настоящее в будущее, требуются колоссальные усилия и продуманные планы. У нас же с четко сформулированной футурологической целью просто беда. Не патриотизм, а именно образ будущего — сердцевина государственной идеологии, которой у нас с вами принципиально нет.

История, которую не творят, а придумывают. В интернете

— Еще один спорный момент — современная литература о войне и ее визионерство.

— И не зря. История, кстати, загадочная. Задумаемся: могла начинающая писательница Гузель Яхина, не владея литературным ремеслом, сочинить графоманский текст о «страданиях татарского народа под пятой тоталитаризма» в жанре «антисоветского фэнтези»? Отвечу: могла. Могло жюри присудить ей «Большую книгу»? Вполне. Эта премия просто обожает подобного рода «духоопускающие» тексты. Далее: мог Институт перевода за казенные деньги выпустить «Зулейху» в десятке стран и открыть мировому сообществу глаза на еще одно злодеяние российского монстра? Мог, хотя раньше этим занимался Сорос. Могли продюсеры потратить кучу опять же казенных денег на экранизацию? Могли. И не такое экранизировали. Но показать этот русофобский «микс» накануне юбилея Победы, вызвав в обществе волну негодования, не могли! Однако показали. Зачем? А вот это самый интересный вопрос...

28 мая 2020

Ольга АНДРЕЕВА

ОСТАТОЧНО изменить содержание одного абзаца в статье «Википедии» о Второй мировой войне, и мы будем жить в другом мире, в совершенно другой реальности. Свобода слова в ее нынешнем понимании ведет к тому, что каждый волен на свое усмотрение решать, кто победил во Второй мировой войне. Документально увековеченная и, казалось бы, очевидная история того времени все больше становится достоянием медийных и политических манипуляций. В этой ситуации жителям России важно помнить и повторять, что случилось на той войне, просто потому, что через некоторое время они останутся единственными, кто сможет свидетельствовать на стороне истины. В конце января этого года в канун Международного дня памяти жертв Холокоста произошла досадная, некрасивая, но, к сожалению, очень характерная история. Немецкий журнал «Шпигель» и американское посольство в Дании один за другим в своих социальных сетях опубликовали посты о том, что концлагерь Освенцим на территории Польши 27 января 1945 года был освобожден не бойцами Красной армии, а американскими солдатами. И тот, и другой пост вызвали возмущение в Сети. Выдержав паузу, и «Шпигель», и американцы принесли свои извинения и назвали предыдущие публикации досадными ошибками. При этом «Шпигель» «ошибку» удалил, но в «Твиттере» посольства США пост об освобождении Освенцима американцами остался. Он, кстати, сопровождается пафосным хештегом «Мы помним», что и вовсе выглядит позорно. В то же самое время президент Украины Зеленский на мемориальных мероприятиях в Аушвице заявил, что Советский Союз виновен в развязывании Второй мировой войны и Холокосте. Говоря об освобождении Аушвиц-Биркенау, Зеленский ухитрился ни разу не упомянуть ни солдат Красной армии, ни СССР. По его словам, Освенцим освобождали украинцы 1-го Украинского фронта. По умолчанию предполагалось, что Украинский фронт был создан исключительно по инициативе Украины и укомплектован национальными кадрами. Кстати, президента Путина на чествование жертв Освенцима в Польшу не пригласили. Его пригласили в Израиль, где у трапа самолета президента России встретил глава израильского МИДа Исраэль Кац. Кац поблагодарил Владимира Путина за освобождение узников самого страшного лагеря смерти, где погибло около 2 млн человек. От себя лично он добавил, что

одной из узниц Освенцима, которую освободили советские солдаты, была его мать. Понятно, что все три «ошибки» — это попытка проверить общество. Пройдет — не пройдет. В этом январе не прошло, но нет сомнений, что эта попытка повторится. И будет повторяться каждый год, как это происходит уже последние десять-пятнадцать лет. «Мнение» о том, что Европу освобождали союзники, а не Советы, опирается на специфически понятую идею свободы слова и позволяет совершенно спокойно игнорировать реальные исторические факты. Так, в сентябре 2019 года Европарламент принял резолюцию, в которой осуждался пакт Молотова — Риббентропа как непосредственная причина начала Второй мировой войны. Резолюция утверждала, что фашистская Германия и СССР являлись двумя «тоталитарными режимами», задавшимися целью завоевать мир и поделить Европу на зоны влияния. Еще раньше, в 2017 году, МИД Болгарии назвал «сомнительным историческим тезисом» тот факт, что борьба Красной армии с фашизмом привела к освобождению Европы. Военные историки отреагировали на эти заявления вполне однозначно. Эксперт Российского института стратегических исследований Олег Неменский точно сформулировал наметившуюся тенденцию: «Это ориентация на полный пересмотр итогов Второй мировой войны. Пока такие требования считаются недопустимыми. Но сама логика заявлений о пакте не может не привести к тому, что такой вопрос все-таки будет поставлен». Представитель МИД РФ Мария Захарова в ответ на резолюцию Европарламента посоветовала «прекратить искажать исторические факты, отказаться от курса на подрыв существующей международно-правовой системы, руководствоваться в своих оценках международным правом, в котором итоги Второй мировой войны закреплены однозначно». Однако в конечном счете, как показывает практика, все упирается не в международное право, а в свободу слова. Остановить этот процесс невозможно. Мы так долго боролись за право каждого иметь собственное мнение по любому вопросу, что, кажется, победили. Результатом этой победы станет тот факт, что мнение большинства полностью обнулит авторитет профессионального знания. К нам неуклонно приближается эпоха, когда реальность и информационная манипуляция окончательно разойдутся. Уделом демократического большинства в этом случае станет дешевое интернет-знание, основанное на специфических, год от года меняющихся «мнениях», а правда станет достоянием узких специалистов, лишенных медийной площадки. Пока еще живы мы, чьи родители лично прошли через войну. Пока еще глава израильского МИДа точно помнит рассказы матери о дне освобождения. Но пройдет десять лет, и наших детей подробности столь далекой истории будут интересовать так же, как обстоятельства войны Алой и Белой розы. Достаточно изменить содержание одного абзаца в статье «Википедии» о Второй мировой войне, и мы будем жить в другом мире, в совершенно другой реальности. Внести эти изменения можно в два клика. Они-то и отделяют нас от судьбы Незнайки на Луне. И надо понимать, что эти две кнопки скоро кто-то обязательно нажмет. И тогда мы увидим, как зло и добро меняются местами, а правда и ложь становятся участницами всемирного конкурса красоты. Кто победит, решает простое голосование.

№5

ГОСТИНАЯ

28 мая 2020

ФОТО: PHOTOXPRESS

Герои нашей майской «Гостиной» рассказывают о прошлом: сценарист Виктор Мережко вспоминает полуголодное военное детство и события юности, ставшие его дорогой в кинематограф, а историк, биограф Рой Медведев раскрывает секреты взаимоотношений советских политических лидеров с писателями.

Виктор МЕРЕЖКО:

«Мы жили, понимая, что наша власть дает перспективу, поэтому было легко»

ФОТО: PHOTOXPRESS

На фестивале «Киношок» в Анапе. 2008

Алексей ФИЛИППОВ Во время пандемии знаменитый сценарист Виктор Мережко предпочел Москве Петербург. О причинах этого он рассказал нашему корреспонденту.

— Виктор Иванович, как вам, сценаристу, режиссеру, актеру и телеведущему, человеку, находящемуся в вечном движении, живется в самоизоляции? — Времени стало больше, но больше работать я не стал — я всегда много работаю. Зато зарядку теперь делаю не час, а два. И еще полчаса дыхательные упражнения Стрельниковой. Сейчас я в Петербурге, в Москву возвращаться совсем не хочется: то, что происходит в моем городе, пугает. Когда я

снял «Соньку Золотую Ручку», то сумел на заработанные деньги купить небольшую квартиру в старом питерском доме. До Невы семь минут, до Летнего сада десять, до Фонтанки пять. Уникальное место. Поздно вечером, где-то в полдесятого, я выхожу на улицу и такое наслаждение получаю от того, что я здесь, в этом великом городе. Люди в Питере мягче, тут меньше суеты и истерики. Каждый дом — произведение искусства. Город, конечно, запущенный, но как же он прекрасен! Напротив моего подъезда когда-то жил Модест Петрович Мусоргский. Каждый раз, проходя по Шпалерной, я мысленно кланяюсь Модесту Петровичу, благодарю его за то, что он нам оставил, за его музыку, и прошу у него — и у всей нашей великой культуры — защиты нам, живущим в эти окаянные дни.

Мы прорвемся. Все будет хорошо — и не через такое проходили.

— А вы-то сами через что прошли? Воевать вы не могли по возрасту. — На войну пришлось мое детство, да и после войны было не легче. Когда мы перебрались с Дона, из Ростовской области, на Украину, в село Русская Поляна, сельчанам казалось, что Мережки вымрут. «Оно» в украинском языке переводится как «воно». «Воно пошло» означает крайнюю степень неуважения. Я до сих пор слышу: — Ай-яй, ты дывысь, яки голосраньцы Мережки. Кацапня приихала. Ой, помрут мобуть. Мобуть помруть. Воно еле ходить. Шось воно такэ... А Шурка ихня?.. Одна спидниця (юбка) и одна хустинка (платочек). Ой боже, шож воно такэ. А ее чоловик, чого он не работает? Ой, боже...

Работы у отца, как правило, не было, Хотя иногда подрабатывал печником, но не всегда удачно. Жили мы крайне бедно. Мама, которую мы любили очень, за голову хваталась: — Иван, что делать? Дети помрут... Мой отец был очень колоритным человеком. Отношения с работой у него складывались непростые. Иван Севастьянович был очень эмоциональный, взрывной. Любил выпить, выпив, красиво пел. Ему очень нравились женщины, он начинал за ними ухаживать, за этим следовали скандалы. К тому же Иван Севастьянович отличался неуживчивым характером. Сталина он поносил почем зря, называл его «грузеняка усатый», и как отца не расстреляли, я не понимаю. До войны он был заведующим сепараторными пунктами, мини-молокозаводами — колхозы свозили туда молоко.

ГОСТИНАЯ

Драматурги Э. Володарский, В. Мережко и кинорежиссер Э. Климов. 1989

ФОТО: PHOTOXPRESS

Отец был и молокозаводчиком, и маслобойщиком, и сметану делал. Хороший был мастер, но, когда он выпивал, сепараторные пункты разворовывали — и в конце концов обнаруживалась недостача. Когда началась война, отец ушел на фронт. Воевал почти до Победы. Помню, как во сне, — мы, маленькие, бегаем с голыми задницами, и вдруг мама и другие женщины кричат: — Детки, прячьтесь, немцы идут! Мы сидели под хатками и смотрели, как в станицу въезжали танки и мотоциклисты, входила пехота. Немцы отправились дальше, а мы вырвались из рук матерей и кинулись вслед за ними. Те были в ужасе, женщины боялись, что немцы нас перестреляют. Я помню, как около дома, который снимала мама, остановился немецкий танк. По двору ходил приветливый фашист и говорил: — Яйко, млеко! Коммен зи, битте! Давай, давай, давай! Весной сорок пятого отец вернулся, в его ноге сидел осколок. Я до сих пор не понимаю, как он нас нашел: мама рассказывала, что ночью раздался стук в окно, она открыла — и обомлела. Там отец, заросший, грязный... — Ты откуда, Иван? — С плена бежал. В плену его как хорошего мастера отправили в Германию, на молокозавод. Там у него, по-моему, случился роман с немкой. С ее помощью он и бежал из плена и полгода пробирался домой, через Германию и Польшу. Кстати,к родителям мы всегда обращались на «вы». Я спрашивал его: — Папа, как же вы добрались до дома? — Сынок, страшнее всего стало, когда я пошел по территории, занятой нашими. Меня несколько раз арестовывали, но я убегал. Каким-то чудом он узнал, что мы находились в станице Кавалерская. Больше полугода отец прятался в лесополосе, в землянке, с другими беглецами, мама носила ему еду. При этом она тащила четверых голодных, оборванных детей — после войны мы полгода не видели хлеба. Весной мать нарезала молодой лебеды и сварила из нее суп с одним яйцом. Помню, как она в первый раз привезла нам хлеб — его разрезали на маленькие кусочки, а мы не могли его проглотить и держали во рту, как конфету. Мама не рассказывала нам, как достала отцу военный билет, а потом медаль «За победу над Германией»: «Витя, вам не надо это знать...» Благодаря маме в его биографии не было плена. Если бы об этом узнали власти, то тут же завели бы уголовное дело, и его бы посадили. С Украины приехала мамина сестра, тетя Нина. Поглядела на нас и ужаснулась: «Шура, вы же перемрете. Нужно ехать на Украину, там не так голодно, там можно жить...» Она позвала нашу семью к себе в Русскую Поляну, и в 1952 году мы непросто, но все же перебрались на Украину. У мужа тети Нины был большой дом, а у нее домик, хатыночка, — туда нас и пустили. Хатыночка стояла на песках, картошка там родилась крохотная. Мама моя, Царство ей небесное, страдалица и страстотерпица была. Как она терпела Ивана Севастьяновича? В Русской Поляне он устроился сторожем в сельмаг. Они с псом сидели в пристроенной к сельмагу будке. Стены магазина были сложены из самана, глины с соломой. Внутри сельмага, у стены, стояла

№5

бочка с вином. Отец просверлил саманную стену, пробуравил бочку и засунул туда резиновую трубочку от клизмы. Приходя на дежурство, он вынимал затычку, вставлял трубочку, выпивал и сладко спал. Потом обнаружилась большая недостача вина, его отправили в дом предварительного заключения и продержали под следствием полгода. Каким-то образом безденежной маме удалось его вытащить.

Первые пробы сценариев я писал еще в полиграфическом институте. Конечно, это было чистой графоманией — я почему-то писал про войну, хотя ни черта в ней не понимал. А в Ростове-на-Дону я пошел в любительскую киностудию, она была на улице Энгельса, главной улице города, сейчас это Большая Садовая. Там собрались сумасшедшие киноманы, один из них ею руководил. Его звали Клим Анатольевич Лаврентьев, сейчас

На все, происходящее во время коронавируса, я смотрю «со стороны», как на дурной голливудский сериал. Спасение от этого морока — в любви к семье, к ближним, в преданности работе и своей стране. Россия всегда выпуты-валась из любых ситуаций. Проходило время, и она восстанавливалась. Восстановится и сейчас... — Невеселая была жизнь... — Нет, веселая. Молодой был, абсолютно верил в Советскую власть, верил в то, что меня ждет хорошее будущее, — все наладится и будет типтоп. Когда мы выехали на Украину, я дал себе слово, что добьюсь всего, чего мои родители не добились. В полиграфический институт во Львове я поступил сдуру, даже не зная, что такое полиграфия, но не жалею об этом. Потом приехал работать в мой любимый Ростов-на-Дону, в издательство «Молот». Многие говорят, что самые красивые девушки России живут в Краснодаре, но я голосую за Ростов-на-Дону. Там в них смешалась русская и казачья, армянская и греческая, еврейская кровь — и хороши они необыкновенно. Мне казалось, что от красоты они просто звенят. По вечерам мы, четверо молодых инженеров-полиграфистов, слегка принимали — и шли клеить девушек. Клеили всех подряд, познакомиться проблем не было. Но куда важнее было то, что в Ростове-на-Дону я окончательно влюбился в кино.

он один из замов Михалкова в Союзе кинематографистов. Он меня по конкурсу принял, сказал: «Ты написал самый лучший сценарий для художественной короткометражки, у тебя есть талант, вперед, парень». Так я попал в кино. Два года я отработал в ростовской газете «Молот». Послал документы во ВГИК, но их не приняли, сказали: «Вам надо еще год поработать». В советское время не было безработицы, тогда было нужно, окончив институт, обязательно отработать три года, а потом, после трех лет, ты имел право поступить в другой вуз. Я отработал еще год, меня допустили к приемным экзаменам, и я приехал в Москву, по южному «гэкая», с антикварным дерматиновым чемоданом, и поступил лучше всех. Тогда я здоровый был, накачанный, в молодости валил лес на Украине, на лесозаготовках в Архангельске работал грузчиком, имел второй разряд по боксу. Вспоминается такой эпизод в этой связи. Когда я по окончании ВГИКа пришел на «Мосфильм» по рекомендации моего мастера Ильи Вениаминовича Вайс-

28 мая 2020

фельда, Кремнев Борис Григорьевич, главный редактор одного из Объединений, сказал, что с моими бицепсами надо быть не сценаристом, а оператором. — Ты хоть ручку умеешь в руках держать? — Конечно, умею... Во ВГИК я поступил убежденный, что буду лучше всех, и в самом деле стал лучшим на курсе. У нас был потрясающий мастер, Вайсфельд Илья Вениаминович, всю жизнь буду его благодарить. Вначале был Спешнев Алексей Владимирович. Но я был старостой курса, и мне не понравилось, как вел нашу мастерскую Спешнев. Он часто уезжал на съемки и нами не занимался. Я пошел на кафедру и сказал: — Дайте нам лучше Вайсфельда, он более близок к нам, чем Спешнев. Вайсфельд пришел к нам на втором курсе, и он меня очень быстро вычислил и, по сути, сделал. Уже на втором курсе у меня снималась на «Мосфильме» короткометражка «Зареченские женихи». Для студента второго курса это было почти невероятно, редко кому удавалось так быстро прорваться на «Мосфильм». Когда фильм поставили в эфир, я дал родителям телеграмму, и они пошли к зажиточным соседям, у которых был телевизор. Собрались и другие сельчане, расставили стулья, все уселись перед черно-белой «Чайкой». Когда появились титры «автор сценария Виктор Мережко», Иван Севастьянович зарыдал, вслед за ним заревела мама. Они проплакали до конца сеанса. А когда я был на третьем курсе, «Укртелефильм» снял по моему сценарию фильм «Слепой дождь», и он получил «Золотую нимфу» в Монте-Карло. Потом я стал еще что-то писать — и пошло-поехало...

— А жили-то вы как, когда были студентом? — Бедно, но весело. Еще в бытность полиграфистом в Ростове я влюбился в девочку-ростовчанку и, будучи уже студентом ВГИКа, женился. Тамары больше нет в живых, и она очень помогает мне своей небесной молитвой. Жена родила мне двоих детей. Денег в студенческие годы не было от слова «совсем», и все же у нас часто бывали гости, захаживал и один достаточно известный сейчас человек, художник. О том, что он блестящий карточный шулер, я узнал позже: пальцы у него были просто фантастические, длинные, тонкие, ловкие. Моя Тамара очень понравилась этому шулеру. Взаимности, естественно, не вышло, и он решил от меня избавиться. Однажды он сказал: — Слушай, у тебя же паспорт просрочен. Я тебе помогу: подъедешь в отделение милиции на Казанской железной дороге, придешь к начальнику. Скажешь, что от меня, дашь ему пятьсот рублей, и тебе выдадут паспорт... Я был счастлив и поехал за паспортом. Поднялся к начальнику на второй этаж: — Здравствуйте, я от Х. — Не знаю такого. А что вы хотели? — Вот паспорт закончился. И нет прописки. — Вижу. — Вот пятьсот рублей. — Понял... Он берет мой паспорт, кладет пятьсот рублей в ящик стола и нажимает кнопку. Входит секретарша. Начальник говорит: — Двух конвоиров сюда! Я опешил:

№5

ГОСТИНАЯ

28 мая 2020

— А деньги? А паспорт? — Какие еще деньги? Увести на... Меня со второго этажа спускают вниз, там возле входной двери висит телефонавтомат. Голова работает как арифмометр: щелк-щелк-щелк... Говорю милиционерам: «Ребята, я могу жене позвонить?» (Телефона у нас не было, квартиру мы снимали.) «Ну позвони», — и они закурили... Я подошел к телефону, опустил какие-то копейки, набрал несуществующий номер, и начал разговаривать. Милиционеры стоят и смеются, о чем-то разговаривают, а я бросил трубку и рванул на улицу. По железнодорожным путям я бежал с фантастической скоростью, как чемпион мира. Так я промчался около километра. Мне вслед покричали, посвистели — и отстали. Я спрятался в лесу, а к вечеру пробрался домой. И все же я никогда не задумывался о том, что жизнь тяжела. Мы жили, понимая, что наша власть дает перспективу, поэтому было легко. Это было общее ощущение. Я помню, как во время съемок картины «Здравствуй и прощай» в нашей крохотной квартире на первом этаже, которую мы снимали на улице Кирпичной, недалеко от Измайловского парка, собиралась вся съемочная группа: и Наташа Гундарева, и Люся Зайцева, и Миша Кононов, и режиссер Виталий Мельников приезжал, как мы общались и выпивали, как было весело. И сейчас, когда у нас на дворе этот «барановирус», как я его называю, самое страшное потерять веру в себя и поддаться панике.

— Руководители сегодняшних киностудий жалуются на сценаристов и время. Говорят, что работать над сценариями те не хотят, да и упрекать их за это не приходится. Условий для этого нет, а в советское время они были. — Одна из причин, по которой раньше были сценаристы, состояла в том, что государство было крайне заинтересовано в кино. Перед распадом СССР выпускалось 186 фильмов в год. И, если я не ошибаюсь, кино стояло на втором месте в доходной части бюджета. На первом водка, на втором кино, на третьем табак. Кино не только воспитывало людей, но еще и приносило прибыль. Сейчас же Минкульт дает на кино немного денег, Фонд кино больше, но с возвратом. А учитывая, что кинотеатры не берут русскую продукцию, потому что прокатчику проще заплатить пять тысяч долларов и купить право проката любой американской фигни, вернуть их непросто. Государство не заинтересовано в кинематографе, поэтому кино и гибнет. При СССР на киностудиях были редакторы, а теперь сценаристам некому предложить свою работу. Раньше я шел к редактору — даже не главному, к рядовому. И знал, что если мой проект показался ему интересным, то он его протолкнет. Это была не только профессия, но и призвание. Фрижетта Гургеновна Гукасян с «Ленфильма» была выдающимся редактором. Она вычисляла талантливых режиссеров и сценаристов, в том числе и меня она определила. Благодаря ей появились «Здравствуй и прощай», «Одиножды один», «Собачий пир» и масса других моих фильмов. Она была мамой. Был Сева Шварц — они примечали и привечали молодых и талантливых. Давали заказы, проталкивали, договаривались с начальством. Когда я писал «Здравствуй и прощай», они пошли к руководству «Ленфильма»:

— Давайте договор на минимальную сумму заключим, парень талантливый... На четыре тысячи рублей заключили договор, для меня это были немыслимые деньги. Тогда я заплатил за свой первый кооператив. В среднем сценарий на «Мосфильме» стоил шесть тысяч рублей, если это был госзаказ — восемь. Но еще и платили так называемые

кафе — симпатичная девочка, а я к женской красоте неравнодушен. Мы сидим, пьем кофе, я говорю: «Представляете, как время летит — уже год, как не стало Янковского». — А кто это? — Вы хотите поступать в театральный и не знаете, кто такой Янковский? — Не знаю.

снимают, и публика на вас никогда не пойдет». Начинается драка, и, когда они возвращаются домой, мой прообраз Юматова берет ружье, чтобы убить продюсера. В жизни Жора Юматов действительно убил. Он очень любил свою собаку. Когда та умерла, пригласил помянуть ее дворника-азербайджанца, который помогал с похоронами. Дворник ляпнул: «Чего ты плачешь? Собаке — собачья смерть». Стали спорить, кто лучше, собака или человек. Жора сказал, что он фронтовик, а дворник ответил: «Ну и чего ты добился, фронтовик? Сидишь нищий, без работы, никому не нужный». Началась ссора, дворник вынул нож. Жора схватился за висевшее на стене ружье, случайно выстрелил — и убил. В сценарии никакого убийства нет. Продюсер вызывает полицию, героя скрутили — и в «Матросскую тишину», туда, где сидел Юматов. И так же, как и

потиражные такой же суммы. «Волга» тогда стоила десять тысяч рублей, а моя трехкомнатная квартира у метро «Аэропорт», где я живу в Москве, девять с половиной тысяч.

— Сегодня, наверное, есть какие-то другие пути... — Я почетный профессор Института кино и телевидения Санкт-Петербурга. Курирую набор на двухгодичный курс кино и телевидения, сокращенно — КИТ. Но куда студентам-сценаристам деваться после выпуска, если наше телевидение безумно коррумпировано? Пробить заказ на какой-нибудь канал очень сложно. Я отправил четыре синопсиса на канал «Россия», мне даже не ответили. Сказали бы «пошел на фиг», и я бы, наверное, обиделся — но была бы ясность. Так нет же, прошло четыре месяца — и молчание. Это даже не просто хамство, а предельный непрофессионализм людей, работающих на участке заказов сценариев. А я, между прочим, не с улицы пришел, у меня 72 сценария поставлено, не считая мультиков, и 16 пьес. Коррупция на телевидении, конечно, жесткая. Чужак никогда не продерется через эти острые локти.

— Что вас еще тревожит сегодня? — Повторю вслед за Гамлетом — то, что связь времен распалась. Спроси любого иностранца об их режиссерах и актерах, они всех знают. А у нашей молодежи вышибло память напрочь. Я вчера был в компании (несмотря даже на «самоизоляцию») и спросил у одного молодого человека: — А вы знаете, кто такой Григорий Чухрай? — Понятия не имею. — А Мордюкову знаете? — Нет. — А Бондарчука? — Федора? — Нет, Сергея Федоровича. — Нет, не знаю. А парнишка этот, между прочим, учится в университете, ему 18 лет. Однажды, в Москве, мне позвонила одна девица из провинции. Она где-то надыбала мой телефон, сказала, что хочет поступать в театральный, на актерский, и ей надо посоветоваться. Приехала к метро «Аэропорт», мы пошли в

— Пошла вон отсюда! Я расплатился и ушел из кафе. Об этом сценарий, который я сейчас заканчиваю. Поначалу он назывался «Прощай, шпана киношная», но мой любимый продюсер Досталь сказал, что так не пойдет, у Володарского был сценарий «Прощай, шпана замоскворецкая». И я изменил название на «Убить продюсера». Там я вывел фронтовиков, моего друга Юматова, Рыбникова, Папанова, Смоктуновского, Татьяну Конюхову, Брагинского — он не воевал, но сочиняет историю про войну (Юматов у меня Бушлатов, Папанов — Панов, Смоктуновский — Стеблевский; чуть-чуть фамилии поменял, но там будут кадры из «Берегись автомобиля» и юматовская хроника). Я возвращаю их в сегодняшние дни, где теперь они не востребованы. Там должны быть две линии. Одна военная — как Смоктуновский в плен попал и бежал, как Папанов был ранен. И вторая, связанная с современным кино. Главный персонаж здесь Юматов, тоже фронтовик, он режиссер картины, в которой должны играть герои. Они у меня едут за город к крутому, очень богато живущему продюсеру, чтобы предложить ему свой проект. Продюсер принимает их во дворе и говорит: «Вы старье и на фиг не нужны, ничего не стоите. Сейчас уже так не

Юматова, моего героя в конце концов выпускают. Заканчивается все премьерой их фильма, герои стоят на сцене и раскланиваются, публика кричит «браво!». В сущности, это то, что я имею сказать о текущем моменте. На все, происходящее во время коронавируса, я смотрю «со стороны», как на дурной голливудский сериал. Спасение от этого морока — в любви к семье, к ближним, в преданности работе и своей стране. Россия всегда выпутывалась из любых ситуаций. Проходило время, и она восстанавливалась. Восстановится и сейчас... Просто надо верить — в нее и в самого себя.

ГОСТИНАЯ

№5

28 мая 2020

К. Ворошилов, М. Горький и И. Сталин в кабинете писателя в доме на Малой Никитской. 1931

«Сталин мыслил иерархически: в литературе должен быть главный писатель» Рой Медведев о том, как лидеры России относились к литературе и литераторам Для русской литературы всегда была значима тема отношений с властью. А для советской литературы и советских писателей тридцатых — пятидесятых годов было жизненно важно отношение персонифицировавшего власть Сталина. Литераторов репрессировали, но в то же время вождь защищал тех, кого были готовы стереть в порошок правоверные коммунисты — товарищи по перу. Хрестоматийный пример — Булгаков, но было и немало других. На тех же, кто его не устраивал, Сталин обрушивался с яростной, глубоко личной ненавистью. Хрестоматийные примеры — Платонов и Зощенко, которым тем не менее удалось

ФОТО: PHOTOXPRESS

Алексей ФИЛИППОВ

Р. Медведев

уцелеть и даже сохранить свободу. Велико искушение приписать это пристрастие, живой интерес к литературе тому, что в молодости Сталин был подающим надежды поэтом, да и к искусству имел отношение. Сложно представить, что у молодого Сталина был прекрасный тенор, что мальчиком он пел в церковном хоре, и меломаны города Гори ходили в церковь послушать «ангельский голос» юного Джугашвили. Историк Рой Медведев, при Брежневе диссидент, в 1990–1991-м член ЦК КПСС, писал и о круге чтения Сталина, и о его маргиналиях, пометках на полях книг, об отношениях с писателями других лидеров СССР. «Культура» поговорила с ним о том, что за этим стояло.

— Рой Александрович, у Сталина была огромная библиотека. Он говорил, что читает по 500 страниц в день, — там были и рабочие бумаги, доклады, но была и беллетристика. В молодости он и сам писал стихи, их печатали. Насколько для него была значима книга? — 300–500 страниц, если быть точным. Книга для него была очень значима. Он пристрастился к чтению еще когда был в семинарии, в 13–15 лет. Для него это было способом овладения русским языком, кроме того, он сам одно время мечтал стать литератором — и написал пятнадцать довольно неплохих стихотворений. Они были опубликованы в грузинских газетах, потом их перевели и издали в библиотеке «Огонька». В то время он читал много грузинской художественной литературы. Его любимым

№5

ГОСТИНАЯ

28 мая 2020

писателем был Александр Казбеги. Из его романа он взял свой псевдоним Коба, имя борца за независимость Грузии и свободу крестьян. Критики Сталина, в том числе и Троцкий, писали, что он ничего не читает и ничего не знает. Это было фальсификацией — Сталин много читал и всегда сохранял любовь к литературе. Когда советская верхушка переехала в Кремль, Сталин, Каменев, Троцкий и другие начали составлять библиотеки. Они собирались из огромных библиотек, которые принадлежали бежавшим из России аристократам и купцам. Был огромный книжный фонд, и из него специалисты подбирали для вождей Советского Союза библиотеки по их спискам. Первую библиотеку Сталин составил в 10 тысяч томов, потом увеличил ее до 20 тысяч. Из них, по крайней мере, пятая часть была художественной литературой. Грузинскую литературу он читал на грузинском, немного знал немецкий язык. Читать по-немецки Сталин мог достаточно свободно, но немецкую художественную литературу в оригиналах не читал. В семинарии он много читал революционной литературы. Его любимым писателем был Виктор Гюго. В туруханской ссылке составил себе первую библиотеку — умер один собиратель книг из ссыльных, все остальные думали, что его книги станут общим достоянием. А Сталин, поскольку был с ним хорошо знаком, его библиотеку присвоил. Это была большая библиотека — и политическая, и историческая, и художественная. Во время Гражданской войны он ничего не читал, не до этого было. Но в начале двадцатых годов жизнь восстановилась, он получил постоянную квартиру в Кремле и дачу под Москвой, — вначале одну, потом вторую, — и начал собирать эту большую библиотеку.

— Что стояло за его пристрастным отношением к литературе и писателям? — У Сталина была своего рода мания — в каждой науке, в каждом искусстве и области человеческой деятельности должен был быть лидер. В политике это был сам Сталин, в физиологии Павлов, в биологии — Мичурин и Лысенко. Он мыслил иерархически: в литературе должен быть главный писатель, за ним следуют писатели первого и второго разряда, а третий разряд его уже не интересовал. Сталин навязал свою дружбу Горькому, окружил его заботой, и Горький стал первым писателем СССР. Когда Горький умер, Сталин сделал первым писателем Шолохова. Первым поэтом он публично назвал Маяковского, написав на докладной записке Ежова: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи». Шолохову он позволял больше, чем другим. Первый и второй тома «Тихого Дона» вышли и вызвали всеобщее восхищение, а третий том задержали в печать Фадеев и Парфенов. Они говорили, что это контрреволюционный роман, что Шолохов поворачивает в другую сторону, воспевает белых в их борьбе против красных. Роман полтора года лежал в типографии, и Шолохов обратился к Сталину. Сталин прочитал, понял, что это не в пользу большевиков, но Шолохов был ему нужен. Он попросил Шолохова написать о коллективизации, и тот эту просьбу выполнил, а в обмен Сталин разрешил

ФОТО: АЛЕКСАНДР УСТИНОВ

А. Вознесенский на встрече руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией в Кремле. 7–8 марта 1963 года издать до конца «Тихий Дон». Куда повернет Шолохов, туда и повернет. Полная свобода. Шолохову было все позволено, Сталин даже позволял ему грубить. Он часто с ним встречался, и писатель приходил к нему выпивший (потом он стал алкоголиком). Сталин ему сделал замечание, а тот ответил: «Иосиф Виссарионович, от такой жизни, какая теперь стала на Дону, любой запьет».

Сталин хотел выяснить, «мастер» ли Мандельштам... — А Ягода принес Сталину стихотворение Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны». Оно никогда не было записано, Мандельштам держал его в голове. Но не удержался и два раза прочитал стихотворение в кругу своих друзей. Кто-то из них донес. Со слов доносчика его записал Ягода и показал Сталину. Конечно, Сталин был разгневан. Буха-

Когда высмеивали внешность Сталина, он мстил, незаметно, неожиданно и ничего не объясняя. Человек оказывался выброшенным из жизни — или убитым. Мандельштама погубили сталинские «тараканьи усища», о которых он написал в своем роковом стихотворении, и слова «его толстые пальцы, как черви, жирны» Кроме «Поднятой целины» и «Тихого Дона», Шолохов ничего при Сталине не написал, все остальное было при Хрущеве. Сталин составлял о писателях свое мнение: одних репрессировал, к другим проявлял большую снисходительность. Таких примеров много, начиная от сталинского звонка Булгакову до Мандельштама, которого было невозможно спасти.

— Когда Мандельштама в первый раз арестовали, Сталин был сильно раздражен, последовала гневная сталинская записочка наркому внутренних дел Ягоде. Затем был звонок Пастернаку, которого он впоследствии не дал репрессировать, —

рин бросился защищать Мандельштама к Ягоде, тот показал ему это стихотворение. Бухарин прочел, понял, что спасти Мандельштама нельзя, и уехал. Когда Мандельштама сослали, ему позволялось работать, и он даже написал довольно бездарную поэму о Сталине. Капитуляцию Мандельштама Сталин принял к сведению, но не простил его. До известной степени Сталин терпел, но, когда человек переходил красную черту, он поступал жестко.

— И все же: такое отношение к писателям и литературе было инструментальным, как к полезному орудию, или в несостоявшемся литераторе шевелилось что-то живое?

— Я полагаю, в основном все-таки инструментальным. Что-то живое, конечно, оставалось от молодости... Он часто давал задания писателям. Алексею Толстому он прямо сказал: «Надо написать роман о Петре Первом». Его роман «Хлеб» был написан по заказу Сталина. Актером он, конечно, был прекрасным. Однажды писатели собрались и спросили: «Иосиф Виссарионович, о чем сейчас надо писать?» Сталин в своем обычном стиле молча походил по кабинету, потом повернулся к писателям и сказал: «Пишите правду!» Он умел говорить значительно, присутствующие были впечатлены. Но основные обсуждения шли на заседаниях Комитета по Сталинским премиям. Он собирал комитет, во главе которого вначале стоял Фадеев, и разбирал книги, сам рекомендовал те или иные произведения на премии: — ...Почему Твардовскому за «Василия Теркина» даете премию второй степени? А они понимали, что поэма прекрасная и заслуживает премии первой степени, но в ней ни разу не был упомянут Сталин и не было Коммунистической партии. «Писательскому генералу», главе Союза писателей Фадееву за это сделали выговор и заставили переписать «Молодую гвардию». А «Теркину» такого условия не было поставлено, Сталин любил эту поэму. Он полюбил Твардовского еще с его первой поэмы, «Страны Муравии». Когда писателей в первый раз награждали орденами, Твардовскому было всего лишь 25 лет. К тому же он был сыном кулака и в этот список не попал. А Сталин прочел «Страну Муравию», она ему очень понравилась. Фрагменты про раскулачивание Твардовский не печатал, он оставил это себе. Сталин спросил: — Почему здесь нет Твардовского? Все молчали. — Я думаю, что Твардовскому надо дать орден Ленина... Орден дали, и Твардовский страшно этому удивился, — в списке поэтов он оказался первым. Так Сталин назначил

ГОСТИНАЯ

№5

И это Сталин умел в совершенстве. Он был непредсказуемым и очень опасным человеком.

— Хрущев сохранил сталинское, очень внимательное отношение к литературе. Сам он читать не любил и ничего не писал, потому что был малограмотным, помощники читали ему книги вслух. Мы благодарны Хрущеву за то, что он высоко оценил «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Политбюро было против публикации, а он два раза его собирал; и говорил, что «хорошую повесть о рабочем человеке» надо напечатать. И настоял на издании. Однажды, когда Хрущев отдыхал на юге, он пригласил к себе писателей, в том числе Эренбурга и Твардовского. Все немножко выпили, были расслаблены, и Твардовский прочитал свою сатирическую поэму «Теркин на том свете». Он написал ее еще в 1954-м, много раз переделывал, но к печати не предлагал — по тем временам это было невозможно. Все смеялись, а Хрущев сказал, что поэму можно было бы и напечатать. Хрущев был переменчив и мог отменить свое решение, поэтому его зять Аджубей прямо на следующий день велел опубликовать поэму в газете «Известия», где он был главным редактором. Цензоры не могли этому помешать. Они просили Аджубея, чтобы были сняты хотя бы строчки о том, что дураков отправляют «как водится, в цензуру — на повышенный оклад». Но Аджубей и Твардовский на это не пошли. В следующий раз поэма была напечатана только после смерти Твардовского, в годы гласности. Хрущев реабилитировал Эренбурга, который попал в опалу еще при Сталине. Он тоже не привечал Эренбурга, но тот был ему нужен для связей с европейскими деятелями культуры. И он пригласил его к себе — поговорить. Я лично разговаривал об этом с Эренбургом, и тот мне сказал, что он поставил Хрущеву условие: — Сделаю, если вы реабилитируете Федора Раскольникова... Это был близкий знакомый Эренбурга, крупный революционер, не реабилитированный после XX съезда. Хрущев согласился, вскоре вышла большая статья о Раскольникове, означавшая реабилитацию этого человека. А Эренбург выполнял его просьбы — хотя к Сталину он питал определенную сим-

Первый секретарь правления Союза писателей СССР Г. Марков вручает Л. Брежневу Ленинскую премию за книги «Малая земля», «Возрождение», «Целина». 1980 его первым поэтом страны после Маяковского. Среди писателей он выделял Симонова и очень хорошо к нему относился. Симонов не был поэтом и драматургом номер один, но все-таки был довольно талантливым человеком и очень легко и быстро выполнял пожелания Сталина. Демьяна Бедного он не любил, тот его оскорбил. После революции Бедный был самым главным литературным генералом, жил вместе с «вождями», в Кремле, но так и не понял, что там надо быть очень осторожным. Как-то Демьян Бедный сказал своему приятелю, что Сталину нельзя давать читать книги, потому что он оставляет на их страницах следы своих жирных пальцев. Сталину это передали, он от всей души возненавидел Бедного, и того низвергли, отстранили от власти, лишили всего, перестали печатать. А до этого они были друзьями. Демьян Бедный не понимал, почему с ним так обошлись, а Сталин ему не говорил. Он такого никогда не прощал. У Сталина, конечно, был комплекс неполноценности. У него было шесть пальцев на одной ноге (так значится в полицейских описаниях), и иезуиты назвали бы его порождением дьявола. Левая рука у него была сухой, не росла. Он страшно не любил, когда его называли «узколобым» — Троцкий и Зиновьев несколько раз так говорили, и это им дорого обошлось. Маяковский писал: «Мудрый, человечий ленинский огромный лоб...» А у Сталина был низкий лоб, всего два сантиметра, а дальше шли жесткие волосы. На всех картинах лоб Сталина увеличивался, следы от оспы убирались, подправлялся нос, и когда незнакомые люди с ним встречались, они поражались его несходству с портретами. Когда высмеивали его внешность, он мстил, незаметно, неожиданно и ничего не объясняя. Человек оказывался выброшенным из жизни — или убитым. Мандельштама погубили сталинские «тараканьи усища», о которых он написал в своем роковом стихотворении, и слова «его толстые пальцы, как черви, жирны».

— Сталин был книжным человеком? — Он был не книжным человеком, а политиком-интриганом. Он ценил книги, любил книги, собирал их, но его главной страстью была власть, ему доставляло удовольствие заставлять людей трепетать перед ним. Он так и говорил генералам: — ...Трепещете?

— А по сталинским маргиналиям, заметкам на полях книг, какое-то представление о его внутреннем мире можно составить?

— Сталинских маргиналий очень много, и то, о чем я писал, лишь небольшая их часть. Он маргиналии оставлял не только на книгах из своей библиотеки. Он писал маргиналии и на книгах, которые ему присылали из издательств по рассылке. Каждая важная книга из издательств присылалась секретарям ЦК на просмотр и только после этого шла в продажу. Эти маргиналии не вошли в мой очерк «Маргиналии Сталина», но некоторые из них я помню. В 1940-м издали четырехтомник Бисмарка, и первый том с предисловием прислали Сталину. Он внимательно прочел вводную статью. Там было написано, что Бисмарк хорошо понимал, что воевать на два фронта бессмысленно и Германия победить Россию не может. А Сталин написал на полях то, что очень удивило редакторов: «Не надо пугать Гитлера!» Он написал на книге Детгиза «Детство и юность Сталина»: «Не надо издавать вообще». Сталин подчеркивал слова Троцкого о необходимости революционного террора, на полях он написал: «Верно, верно». На форзаце книги Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» он оставил выразительную надпись, не имеющую к ее содержанию прямого отношения: «1) слабость, 2) лень, 3) глупость — это единственное, что может быть названо пороками. Все остальное — при отсутствии вышеуказанного — составляет, несомненно, добродетель!» В книге «Курс русской истории», изданной в 1916-м, Сталин подчеркнул слова о том, что Чингисхан перебил много людей, говоря: «Смерть побежденным нужна для спокойствия победителя!» В книге Лозинского «История древнего мира» Сталин чрезвычайно внимательно прочел главу о диктатуре Суллы, подчеркнув определение слова «проскрипции» — «это списки лиц, приговоренных к смерти без суда и следствия и без указания мотивов: этих людей мог убить каждый, они объявлялись вне закона, и их имущество отбиралось в казну». В 1931-м, прочитав в журнале «Красная новь» повесть Андрея Платонова «Усомнившийся Макар», Сталин написал на полях: «Талантливый писатель, но сволочь!» О дальнейшей трагической судьбе Платонова мы говорили: но его, по крайней мере, не убили. В одном из словарей, против изречения, говорящего о народной любви к хорошему правителю, Сталин написал на полях: «Лучше пусть боятся, чем любят».

ФОТО: ЮРИЙ ЛИЗУНОВ/ТАСС

ФОТО: ВЛАДИМИР МУСАЭЛЬЯН, ЭДУАРД ПЕСОВ/ТАСС

— Как после смерти Сталина менялось отношение к литературе у тех, кто управлял страной?

28 мая 2020

патию, как к «твердой руке», а Хрущева презирал за малограмотность. Хрущев очень часто вмешивался в дела литературы. Он нередко собирал писателей у себя на даче и выступал перед ними — в первый раз это было, по-моему, в 1957-м. Потом эти доклады печатались в газете «Правда». Хрущев обрушился на Пастернака за «Доктора Живаго», и это стало началом гонений. Он очень грубо его обругал, публично назвал «свиньей». Все гонорары за изданного в Италии «Живаго», привезенные в СССР в чемодане, были конфискованы, возлюбленная Пастернака и ее дочь арестованы. Некоторым писателям Хрущев покровительствовал, к Шолохову он даже прилетел на самолете. Во время одной из поездок по югу велел приземлиться в Вёшенской, там для этого построили посадочную площадку. Он тоже хотел, чтобы Шолохов был его главным писателем. Брежнев литературой не интересовался и ничего не читал. Он любил кинофильмы. Фильмы, вызывавшие цензурные сомнения, показывали Брежневу, и чаще всего он относился к ним довольно либерально. Против «Белорусского вокзала» возражал глава МВД Щелоков, он требовал исключить сцены, плохо характеризующие советскую милицию. Кроме того, из песни Окуджавы хотели вырезать строчку «мы за ценой не постоим». — ...Как это не постоим?! Мы должны воевать малой кровью! Фильм показали Брежневу, и в сцене, где ветераны собрались вместе и поют эту песню, он прослезился. Фильм сразу же разрешили, таких случаев было несколько. Литературе Брежнев предпочитал американские кинобоевики, с Шолоховым он не встретился ни разу. А тот просил о встрече. В своем кругу крепко выпивший Шолохов говорил: «Сталин меня принимал всегда, когда я об этом просил. Хрущев ко мне в Вёшенскую прилетел. А этот (тут следовало нецензурное слово) меня к себе не пускает!»

— А что было дальше? Очень любил литературу Андропов. Он все читал и обладал, как и Сталин с Лениным, абсолютной памятью, запоминал книги целыми страницами. Андропов высоко ценил романы Окуджавы. Горбачев художественную литературу не читал, Ельцин тоже был к ней равнодушен. Не знаю, как к ней относится Путин. Читает он много, но в основном книги по истории и, видимо, политические...

М. Горбачев и Л. Леонов во время встречи в день 90-летия писателя. 1989

№5

ПЕРЕГОВОРНАЯ

28 мая 2020

Этой весной по причине карантина школьники и студенты занимались в непривычном для себя формате — дистанционном. Он заменил на время режима самоизоляции очное образование и вызвал дискуссию среди учителей, родителей, общественности. Публицист и сценарист, педагог по образованию Григорий Шугаев рассказал «Культуре», почему он относится отрицательно к этой форме образования. Руководитель Universal University, первого в России университета в области креативных индустрий, Екатерина Черкес-заде, напротив, призывает шире использовать практику дистанционного образования.

PRO

Онлайн ребенка не полюбишь

Григорий ШУГАЕВ

CONTRA

Когда начинают рассуждать о дистанционном образовании, часто происходит подмена понятий. Одно дело — судьба конкретного ребенка, и другое дело — судьба детей в нашей стране, судьба того, что закреплено в Конституции, — доступного общего среднего образования. Это две абсолютно разные вещи. Если судьбу и образование конкретного ребенка можно решать разнообразно, в том числе с использованием онлайн-образования, то вопрос образования для всех детей в стране не решится с помощью онлайна никогда. Важно понимать, что образование — это сложный педагогический процесс. Кажется, что технологичность «дистанционки» ему способствует. Но на самом деле это мнение ошибочно. Основным признаком педагогического процесса является вовлеченность ученика. У педагога су-

ществует огромный инструментарий воздействия на ребенка, который при онлайн-образовании отсутствует. Например, поощрение и наказание в педагогическом аспекте. Как это можно сделать дистанционно? Ребенок прекрасно знает, что учитель далеко. Потом — соревновательность. Одного ученика — поощряешь, другого — понуждаешь, плюс обсуждение какой-то проблемы коллективно. Поэтому основная проблема онлайнобразования — это отсутствие вовлеченности ученика. Ведь по большому счету не знания получает человек в школе. В школе учат думать. Это происходит на определенной стадии урока, когда ребенок вовлекается в процесс обучения. Конечно, достигается это не всякий раз, может, через десятый раз на одиннадцатый. Но именно эти моменты полного погружения в процесс обучения дают результат и остаются в памяти на всю жизнь. И, кстати говоря, составляют основу нашей культуры. Ян Амос Коменский — основатель педагогики, еще в XVII веке придумал урочную систему, с тех пор принципиально нового знания о детской психологии не появилось. Он изложил принципы педагогики, о которых человечество знало тысячелетиями. Это природосообразность, наглядность, последовательность, сознательность,

посильность, прочность, систематичность. Посмотрите на эти принципы и задайте себе вопрос, можно ли их реализовать онлайн? Конечно, нет. Массовое образование может быть только в школе. Если мы действительно хотим воспитать и обучить ребенка качественно, то дома это сделать невозможно. Когда начался карантин, у многих учителей и родителей идея дистанционного образования вызвала энтузиазм. Но когда они столкнулись с ней на практике, то она обернулась глубоким разочарованием. Оказалось, что у ребенка мгновенно теряются мотивация и внимание во время онлайнуроков. Даже те дети, которые демонстрировали успехи во время обычной учебы, дома сразу «просели». Учителя стали жаловаться, что не могут ничего с этим поделать. И это мнение не одного педагога, а большого количества преподавателей, родители также крайне разочарованы «дистанционкой». И самое главное: онлайн ребенка не полюбишь. А без этого воспитание, образование в его онтологическом смысле невозможно. Так как «питать» и «возводить к образу» онлайн не получится — тут нужен личный и даже, скорее, личностный контакт учителя и ученика. И это мы еще не говорили о том, что у большинства семей просто-напро-

сто нет условий для дистанционного образования: 40 процентов наших сограждан живут в двухкомнатных квартирах и несколькими поколениями. В таких социально-жилищных условиях ребенок теряет внимание и мотивацию через 10 минут после начала урока. Но даже в семьях благополучных проблема внимания и мотивации никуда не девается. Особенно остро она стоит в средних классах. И эта форма образования хоть как-то может работать, только если кто-то из родителей постоянно дома и имеет хоть какие-то педагогические навыки. Хотел бы отметить, что бескомпромиссные сторонники онлайн-обучения, как правило, травмированы неудачным опытом традиционного образования — своим или ребенка. То есть вопрос на самом деле заключается не в противопоставлении онлайни офлайн-обучения. Вопрос в том, что есть хорошие школы и есть плохие. Я все время говорю о школьном образовании, но не представляю, как дистанционно можно получить и полноценное высшее образование. Потому что «дистанционка» не подходит студенту по той же причине, что и школьнику, — невозможностью полноценно вовлечь ребенка или молодого человека в образовательный и — тут особенно важно — научный процесс.

Можно учиться и учить как онлайн, так и офлайн

Екатерина ЧЕРКЕС-ЗАДЕ Дистанционное образование — широкое понятие, оно очень разное. Есть массовые онлайн-курсы, которые ориентированы на массового же слушателя, для них бывает достаточно смартфона, с которого можно послушать лекцию. А есть онлайн-курсы, требующие самостоятельного прохождения, и это огромная проблема для студента, так как там присутствует только личная мотивация и надо во все «въезжать» самостоятельно. Надо понимать, что онлайнобразование — не панацея и заменить традиционное не сможет, поскольку не закрывает все потребности студента, особенно если речь идет о творческом образовании. До пандемии в Universal University не было онлайн-программ как таковых (за исключением отдельных мо-

дулей на некоторых программах). Карантин ускорил этот переход: теперь 87 процентов наших занятий проходит в режиме онлайн, а после пандемии мы пересоберем наши офлайнпрограммы с учетом новой реальности. Для разных целей в образовательном процессе у нас используются различные программы и сервисы: дискуссии проходят в Zoom, воркшопы — в Miro, на программах в Британской высшей школе дизайна используется платформа Canvas. В университете работает дирекция по студенческому опыту, которая курирует все вопросы, связанные со студентами и преподавателями. А наша университетская школа для специалистов в образовании School of Education собрала рекомендации по сервисам и платформам, которые используют в удаленной работе специалисты креативных индустрий. Преподаватели активно делятся лучшими практиками с коллегами, накапливая методическую базу. И студенты, и преподаватели отнеслись к этим изменениям с пониманием. Многие отметили, что неважно, офлайн проходят занятия

или онлайн, если преподаватель — классный, вдохновляющий спикер, то он в любом формате заинтересует аудиторию. Поэтому я считаю: то, что хорошо работает в онлайн-режиме, и должно идти в онлайн-формате — лекции, пошаговые инструкции по работе с софтом, индивидуальные консультации с преподавателем. Но сделать обучение на всех программах дистанционным невозможно — онлайн не сможет заменить работу в гончарной или ювелирной мастерской, фотостудии или съемочном павильоне. Нельзя выпустить модную коллекцию и снять фильм дистанционно. Плюс огромную ценность для студента имеет сама атмосфера кампуса и опыт живого общения с профессионалами из индустрии. Это очень важно для развития потенциала любого человека, тем более в креативных индустриях. Если говорить о достоинствах и недостатках «дистанционки», то, во-первых, не нужно считать, что онлайн-образование — это проще и дешевле, чем офлайн. Производить ка-

чественный онлайн-контент и технически поддерживать интерактив студентов и преподавателей — затратно как с точки зрения финансов, так и с точки зрения человеческих ресурсов. Если, конечно, делать качественный продукт. Во-вторых, онлайн-обучение подходит далеко не всем. Все люди по-разному воспринимают информацию — одним достаточно аудио и видео, другим просто необходим опыт живого присутствия в аудитории. В-третьих, онлайн-обучение требует большей дисциплины и самоконтроля, поэтому у онлайн-курсов (особенно бесплатных) retention rate (показатель удержания студентов) ниже, чем у офлайн-программ. Среди ощутимых плюсов онлайнобразования — свобода в пространстве и времени. Люди, у которых нет возможности приехать в Москву, могут проходить обучение онлайн с московскими преподавателями. Также онлайн-формат позволяет подключать к программе зарубежных экспертов.

Полосу подготовила Елена СЕРДЕЧНОВА

ПЕРЕГОВОРНАЯ

№5

28 мая 2020

Изменит ли пандемия коронавируса русскую литературу? Об этом размышляют лауреат многих литературных премий, писатель, сценарист, эссеист и практикующий психолог Андрей Бычков и Яков Гордин, историк, писатель и публицист, главный редактор журнала «Звезда».

PRO

Трагедия пандемии может дать литературе новый импульс

Андрей БЫЧКОВ

ходы, потому что уровень проблем, с которыми столкнулось человечество, вышел на эсхатологический уровень. Можно было бы повести гротескное повествование от имени самого Его Величества Коронавируса... У писателей здесь, конечно, очень сильные конкуренты — философы. Они обладают мощным инструментарием для бурения вглубь, позволяющим достичь метафизического дна. Я всегда ратовал за «размыкание» литературы — если воспользоваться этим хайдеггеровским термином — за движение к несобственно литературным полям, прежде всего к философии. В этом отношении нынешняя катастрофа может оказаться плодотворна: литература и искусство отзовутся на происходящие изменения, и это отразится не только на уровне очерка, журналистики, блога, социологического исследования, но и в артистических решениях художников. Разыгрывающаяся на наших глазах трагедия может дать импульс литературе как новая тема, но я сомневаюсь в том, что она поможет ей в противостоянии с тем грандиозным валом информации, в котором та сегодня теряется. Обыватель едва ли станет больше читать книги. Литература пытается приспособиться к миру, где изображение, прежде всего документальное, телевизионное,

победило слово, писатели делают какие-то журналистские шаги, пытаясь активизировать внимание к своим произведениям, берутся за политические, острые социальные темы. А «аристократическая» литература, наследующая пространства свободы, самоопределения, вечных трагических тем, остается любовью тех одиночек, что по-прежнему держат у себя на книжной полке Пруста, Толстого, Достоевского, Джойса. Я не думаю, что трагедия, разыгрывающаяся на наших глазах с этой проклятой напастью, увеличит ряды читателей. Писателей давно опередили блогеры. У пандемии большая информационная составляющая, которая с неизбежностью является фейковой. Что происходит на самом деле, не знает никто. Средства массовой информации создают микс подлинной и мнимой реальности. В результате разрушаются не только информационные, но и психологические границы, и никто не в состоянии разобраться, что к чему. Хорошая книга может прокомментировать эту ситуацию, но широким слоям населения не до рефлексии — люди озабочены собственным выживанием и поэтому следят за репортажами, им не нужны философские и артистические писательские ходы. Шансы литературы, и не только высокой, в этой ситуации не повышаются.

Трагизма нашей литературе хватало и до коронавируса ФОТО: ГАЛИНА ПОПОВА

CONTRA

Мир вошел в полосу перемен, в результате пандемии многое изменится — прежде всего это коснется социальной реальности, главным образом здравоохранения, но также и средств контроля и наблюдения за населением. Мы оказались в совершенно новой действительности, которая в каком-то смысле сопоставима с войной, вот только противник здесь обезличен, и ему совершенно наплевать на тех, с кем он имеет дело. Что касается литературы, то тема глобальной эпидемии муссируется в ней не один десяток лет. Существует целое направление, посвященное вирусным эпидемиям, зомби-апокалипсису и тому подобное. Фантастика всегда опережает реальность, но одно дело — фантастические представления о глобальной эпидемии, другое — она сама. С пандемией пришел феноменологический материал, который, безусловно, будет отрефлексирован. Появится «ковидная тема». Будет исследоваться связанная с эпидемией,

новая для нас психологическая реальность. Сейчас люди изолируются в ограниченном пространстве, они испытывают стресс, напряжение, постоянно боятся заразиться. Так что всплывут и обостренные, психотические мотивы. В сюжетах найдут свое отражение самые разные человеческие ситуации, связанные, конечно, не только с самоизоляцией, но и, например, с неадекватным поведением властей. Хотелось бы, чтобы на фоне пандемии в литературе проявились все вечные экзистенциальные темы — от любви до смерти. Но, прежде всего, конечно, за дело возьмется социальная литература, где должен прозвучать протест против контролирующего частную жизнь государства, против ограничения свобод. Мне же, как писателю, было бы интереснее поймать то, что сейчас происходит, на каком-то глубинном уровне. Писатели-реалисты наблюдают за происходящим на, так сказать, рациональной поверхности, более прозорливый писатель должен быть способен увидеть в происходящем и абсурд, и сюрреализм, докопаться до метафизики происходящего или того, что странным образом ее сейчас заменяет, я имею в виду симулятивную гиперреальность. А для этого надо искать какие-то новые адекватные и во многом авангардные

Яков ГОРДИН Коронавирус изменит мир, скажется и на искусстве, но вопрос о том, как он повлияет на русскую литературу, остается открытым. Пандемия, безусловно, трагедия, но русская литература трагична и сама по себе. В стихотворении Максимилиана Волошина «На дне преисподней» есть строки: «Темен жребий русского поэта. Неисповедимый рок ведет Пушкина под дуло пистолета, Достоевского на эшафот...». У того, что все складывалось подобным образом, в XIX веке был целый букет причин (вспомним, кстати, и повешенного Рылеева, и трагическую судьбу Гоголя, остро реагировавшего на российскую действительность). Пушкин в начале и конце жизни и Лермонтов на всем протяжении своего зрелого периода были в довольно тяжелых отношениях с властью. Нико-

лай I, естественно, ни на Пушкина не натравливал Дантеса, ни на Лермонтова — Мартынова, но, тем не менее, ситуации, из-за которых они погибли, в значительной степени, хоть и не намеренно, моделировались властью. Достоевский был участником вроде бы безобидного кружка Петрашевского — но внутри вполне вегетарианского собрания был законспирированный, куда более радикальный кружок, в который входил молодой Федор Михайлович. Анафема, которой Толстого предала церковь, практических последствий не имела. Однако его жизнь в последние годы была нелегка — из-за того, что им двигало глубокое неприятие российской действительности. Политические условия Российской империи способствовали трагизму писательских судеб. К тому же русская литература была очень молодой и потому остро реагировавшей на несовершенство мира. Трагические судьбы наших литераторов связаны с особой миссией, которую они для себя выбирали. С тем, что великим русским писателям было присуще пророческое начало, что они брали на себя учительскую функцию. Были

и писатели с вполне благополучными судьбами (Тургенев и многие другие). А попытки изменить — хотя бы словом! — судьбу такой громады, как Российская империя с ее мощной инерцией, были чреваты печальным финалом. Сейчас мы находимся в ситуации, которой не было очень давно. Вся вторая половина XX — начало нашего века, с культом безудержного потребления, верой, что человек может все, что на любую болезнь есть своя таблетка и каждая ситуация разрешима, перечеркнуты. Человечество впервые за долгие годы оказалось бессильно. Но, к сожалению — или к счастью, — массовая психология очень инерционна. Да, мы оказались в совершенно особом положении. Да, нам напомнили, что никакой прогресс не спасает от до поры до времени дремавших злых сил... Но, насколько я понимаю, существенного перелома в человеческом сознании эта история, которая рано или поздно закончится, в общем-то, не произведет. Возможно, есть какие-то особо чуткие к

этим процессам писатели. Быть может, они попытаются открыть новые стороны нашей жизни, те, которой она неожиданным образом повернулась во время пандемии. Но я не думаю, что это сколько-нибудь существенно повлияет на политику, культуру — на людей. Вначале были некоторые надежды на то, что эта беда всех нас объединит. Я вспоминаю известные слова Александра Исаевича Солженицына, который в своем «Письме к вождям Советского Союза» писал о призрачности классовой борьбы в ситуации всемирного потопа. Казалось, что во время пандемии люди должны махнуть рукой на разность политических установок, несовпадение интересов, что они постараются объединиться, и даже были признаки этого. А потом все ушло в песок. Когда стало ясно, что человечество не гибнет, а пандемия кончится, прежняя жизнь пошла своим чередом. Думаю, нечто подобное будет и в культуре. В то, что новый «коронавирусный» опыт каким-то образом обновит нашу литературу, я не верю.

Полосу подготовила Алла КРАСНИКОВА

№5

НАСЛЕДИЕ

28 мая 2020

ФОТО: WWW.NAT-GEO.RU

Вид на Саввино-Сторожевский монастырь

Звенигород: последний рубеж обороны Татьяна ФИЛИППОВА Под прикрытием пандемии подмосковные власти пытаются уничтожить все самые ценные ландшафты в долине Москвы-реки. — Переходим к двадцать пятому вопросу в повестке заседания. Не проходит и получаса, и одинцовские депутаты легко и бодро, как будто речь идет о какой-то мелочи вроде замены деревянных окон на пластиковые, большинством голосов принимают проект тотальной застройки земель, расположенных в долине Москвы-реки, от села Уборы до Звенигорода. На видео, которое попало в интернет, заседание Одинцовского совета похоже на выпуск сатирического киножурнала «Фитиль». Один из депутатов предлагает снять проект с голосования, поскольку в нем не учтены замечания местных жителей. Ему отвечают: во время публичных слушаний жители высказали около 1400 замечаний; что можно, то и учли. «Еще есть предложения?» — обращается председатель собрания к остальным избранникам. «А вот еще, — не унимается депутат, — под жилищную застройку передали Бреховский лес». Ему отвечают, что документ согласовывался с комитетом лесного хозяйства, и комитет не подтвердил, что в Брехове есть лес. Речь идет о сорока гектарах леса, за которые местные жители деревни Брехово бьются уже не первый год — деревья пытаются вырубить, чтобы построить на месте леса коттеджи. «А вот еще, посмотрите, 153-я страница, — вступает другой депутат, тоже удивленный прочитанным. — Мы сегодня должны утвердить нормативы участков для индивидуального жилищного строительства от 800 метров до 500 тысяч квадратных метров. Совершенно дикие цифры тут забиты. Получается, что мы сейчас созда-

ем возможность для областных чиновников выделять нужным людям участки в 50 гектаров?» Депутат еще продолжает что-то говорить, но председательствующая его уже отключила и предлагает всем заканчивать рассуждения и голосовать. Это уже не «Фитиль», а сцена из фильма «Пролетая над гнездом кукушки», где неумолимая медсестра в психбольнице объявляет голосование, и под ее взглядом пациенты один за другим тянут руку вверх. Двадцать шесть человек за, четверо против, трое воздержались. Принято большинством.

Двадцать пятый вопрос За что же так дружно проголосовали одинцовские депутаты 30 апреля, в конце последнего рабочего дня месяца? За новые Правила землепользования и застройки Одинцовского района и города Звенигорода, предполагающие возведение на этих землях огромных массивов жилья. Несколько миллионов квадратных метров недвижимости должно быть построено в долине Москвы-реки. Представим себе, что французские муниципальные депутаты за полчаса, двадцать пятым пунктом повестки дня принимают решение о тотальной застройке долины Луары. Примерно такой вот по значимости документ и подмахнули одинцовские депутаты. Звенигородская земля для России — священная земля, здесь сконцентрировано огромное количество памятников архитектуры и истории, имеющих общероссийское и мировое значение. В Звенигороде, ровеснике Москвы, находятся две жемчужины древнерусского зодчества, Саввино-Сторожевский монастырь, основанный учеником Сергия Радонежского, и Успенский собор с росписями Андрея Рублева. В окрестностях города сохранились древние славянские курганы. Здесь проходила Царская дорога, которой шли на поклон Преподобному Савве русские монархи.

А за пределами Звенигорода — множество прекрасных храмов и усадеб, живописных деревень, известных с XV века, стародачных поселков, связанных с именами известнейших русских писателей, художников, композиторов, ученых. «Застроить звенигородские пейзажи = сжечь пол-Третьяковки, — написал на своей странице в «Фейсбуке» председатель Московского отделения ВООПИиК Евгений Соседов. — На одно не обращают даже малейшего внимания, другое бы считалось национальной трагедией». Исторически сложилось так, что Звенигород первым в Подмосковье встречал врагов, которые шли на Россию с Запада. В Смутное время — поляков, в войну 1812 года — французов, в Великую Отечественную — немцев, которые рвались в Москву. Осенью 1941 года линия фронта проходила вдоль Москвы-реки, немецкие войска наступали с севера, пытаясь взять Звенигород, который открывал дорогу на Голицыно и Москву, на противоположном берегу стояли советские войска. «Последний рубеж», линия обороны в районе деревни Палицы, сел Аксиньино, Козино и Дунино, — единственный участок ближнего рубежа обороны Москвы, сохранившийся в нетронутом ландшафте. На севере и северо-западе уже все застроено. «Мы боремся за создание музея под открытым небом, — рассказала «Культуре» представитель деревни Палицы Елена Кожевникова. — Музей воспринимается как здание под крышей, а у нас это великий исторический ландшафт. У нас, к сожалению, привыкли пренебрегать этим понятием, но облик России и все ее величие объясняют русские ландшафты. И образ мыслей, и наш генетический код, и все что угодно. Этот великий ландшафт как образ Родины стоял у солдат перед глазами, когда они шли в атаку. А если мы его сейчас уничтожим застройкой? Как вооб-

ще такое возможно? Пляж в Нормандии, место высадки союзных войск, французское правительство просит признать памятником ЮНЕСКО. Почему же наше правительство не хочет защитить места, где проходила битва под Москвой, переломившая ход Второй мировой войны, от латифундистов? Мой дед погиб под Москвой, он не для того погиб, чтобы эти ребята теперь творили здесь что хотят». По новым ПЗЗ под застройку отдана вся пойма Москвы-реки. «Прежде всего это поля вокруг Саввино-Сторожевского монастыря, — объяснила «Культуре» председатель Звенигородского отделения ВООПИиК Мария Уранова. — Поля между монастырем и Успенским собором на Городке и на противоположной стороне; поле от Верхнего Посада до Шихово, пойменные поля по берегам Москвы-реки вместе с так называемой Мясиной горой — это видовая точка напротив монастыря. Оттуда открывается главный вид на монастырь, лучшего вида нет вообще. Причем это единственная точка, с которой виден и монастырь, и Успенский собор, и пойма. Все, что открывается со стен монастыря, с колокольни, с видовых точек монастыря на окружающий исторический ландшафт, тоже идет под застройку разных категорий — жилую, общественно-деловую, под гостиницы. Вот так».

Вопросы национальной безопасности О том, что любое строительство в долине Москвы-реки недопустимо, напоминают не только историки, но и ученые. Дело в том, что это зона водозабора — две трети воды, которая идет в московский водопровод, поступает отсюда, через Рублевскую и Западную станции водоподготовки. В этой связи территория вдоль реки имеет стратегическое значение — она обеспечивает здоровье жителей Москвы, то есть примерно двадцати миллионов человек. «Какое значение Москва имеет для страны, во время пандемии стало особенно заметно, поскольку на Москву приходится больше половины инфицированных и заболевших, — сказал «Культуре» научный руководитель Института водных проблем РАН Виктор Данилов-Данильян. — Поэтому все решения, которые могут повлиять на чистоту воды, поступающей в Москву, должны приниматься только на федеральном уровне». Система водоснабжения Москвы базируется на использовании вод из рек и водохранилищ. Любому человеку понятно, что будет с этой водой, если на ее пути в московский водопровод вырастут три миллиона квадратных метров жилья, как это предполагается новыми ПЗЗ и Генпланом Москвы. «Я не знаю, чего мы ждем, — говорит Данилов-Данильян, — наверное, какойнибудь чумы или холеры, связанной с водой, когда вымрет пол-Москвы, и мы наконец очнемся. Вот президент 13 февраля 2020 года издал серию поручений, касающихся наведения порядка в зоне санитарной охраны источников водоснабжения Москвы. Ну и что? Началась пандемия коронавируса, никому уже не приходит в голову об этом вспоминать». В Московской области с водой немного другая история — она снабжается водой из подземных источников, которые возобновляются крайне медленно. Это значит, что в какой-то момент вода просто закончится. «Массовая застройка поймы Москвы-реки, особенно

ФОТО: PHOTOXPRESS

НАСЛЕДИЕ

№5

Звонница и Троицкая надвратная церковь в Саввино-Сторожевском монастыре

Заколдованное место Особенно интересно в этой истории то, что на самом высоком уровне решения, касающиеся судьбы западного Подмосковья, уже приняты. Есть поручение президента от 20 августа 2012 года (Пр2217) о сохранении объектов культурного наследия, их зон охраны, исторических ландшафтов и особо охраняемых природных территорий. Есть более свежий документ, с которым можно познакомиться на сайте kremlin.ru. 13 февраля 2020 года президент России утвердил перечень поручений по вопросам санитарной охраны источников питьевого и хозяйственно-бытового водоснабжения (Пр-244). Четвертый пункт поручений рекомендует правительству Москвы и Московской области приостановить капитальное строительство в существующих с советских времен зонах санитарной охраны до тех пор, пока не будут установлены новые, разработанные вместе с учеными Российской академии наук. Одинцовские депутаты, видимо, получили какие-то другие поручения, прямо противоположные тем, которые утвердил гарант соблюдения законов Российской Федерации. «Как мне стало известно, — пишет Данилов-Данильян в своем письме в Администрацию президента, — ряд должностных лиц Москвы и Московской области в последние недели предпринимают лихорадочные усилия, направленные на выхолащивание поручений президента с целью резкого (в разы) сокращения территории зон санитарной охраны по сравнению с советским периодом, изменения режима санохраны так, чтобы он не препятствовал массовой застройке прибрежных территорий.

Похожий вывод делает и кинорежиссер Никита Михалков, который много лет живет на Николиной горе, то есть на границе Рублево-Успенского эксклава — пойменных земель, которые власти Москвы собираются застроить. Здесь должен вырасти жилой квартал с названием «Всюду жизнь». Человек, который его придумал, обладает тонким чувством юмора: на картине передвижника Ярошенко «Всюду жизнь» изображен тюремный вагон с зарешеченным окошком, в которое выглядывают арестанты. Проект принадлежит компании «Акрон» Вячеслава Кантора, живущего в Лондоне. «У меня постепенно возникает очень стойкое ощущение, что в разных ветвях власти на разных уровнях осознанно совершаются поступки, которые бьют прямой наводкой лично по президенту Российской Федерации, — сказал Никита Михалков газете «Культура». — Пандемия открыла очень много важного, интересного и порой страшного. Мы ясно видим, как в разных местах чиновничья свора пользуется чрезвычайной ситуацией для беспрецедентного и безнаказанного обогащения. Похоже, что они живут по принципу «война все спишет» — «пандемия все спишет». Застройка подмосковных земель в районе Звенигорода, Успенского, а также в водоохранной зоне была остановлена лично указом президента. В борьбе за сохранение этих уникальных земель приняли участие люди самых разных калибров и профессий, начиная от министра иностранных дел и кончая академиками, которые на пальцах объясняли пагубность застройки в пойме Москвыреки. Но когда в легком тумане надежд брезжатся немеренные деньги — ни совесть, ни разум, ни даже элементарное самосохранение не работают». В одном из выпусков авторской передачи Михалкова «Бесогон» (он называется «Приклеить, прибить или повесить») академик РАН Валерий Тишков с картой в руках объясняет, какими будут последствия отмены санитарных зон: «Москву придется просто закрыть». «А вообще, по большому счету, если можно пандемию приравнять к чрезвычайной ситуации или к военному положению, то до 1997 года, то есть до отмены смертной казни, люди, наживающиеся на чужом несчастье во время военно-

го времени, приговаривались к высшей мере наказания, — напоминает Никита Михалков. — Та торопливость, с которой пытаются протащить бесчеловечные законы по отношению к жителям Подмосковья и Москвы, говорит о сознательной попытке, воспользовавшись ситуацией, сделать процесс необратимым, нарушая тем самым волю президента». «Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления», — заметил как-то Салтыков-Щедрин, вице-губернатор, сатирик и большой знаток русской жизни. С тех пор прошло полтора века, а изумление не проходит. Коллективный иск академиков РАН, работников науки и искусства, жителей Палиц и заместителя главы Кунцев-

ского муниципального совета об отмене ПЗЗ Рублево-Успенского эксклава на основании того, что в них полностью отсутствуют зоны санитарной охраны Москвы-реки, Мосгорсуд пытается похоронить, несмотря на решение Верховного суда, который после трех отказов Мосгорсуда принять иск к рассмотрению все же потребовал рассмотреть его по существу. Жители села Уборы уже несколько лет пытаются утвердить охранные зоны своего знаменитого храма — жемчужины русского барокко, памятника федерального значения. «...Считаем, что установление зон охраны объекта культурного наследия «Церковь Спаса, 1693–1701» преждевременно», — отвечает жителям села Уборы главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов. «Парадокс в том, что на западе Московской области ни для одного объекта культурного наследия федерального значения не утверждены зоны охраны. Ни для Саввино-Сторожевского монастыря, ни для церкви Димитрия Солунского, ни для церкви Казанской иконы Божией Матери в Лайково, — поделился с «Культурой» коренной житель села Уборы Кирилл Суворов. — Препятствуют этому губернатор Воробьев, это мое личное мнение, а по Спасскому храму в Уборах лично мэр Москвы Собянин. Они действуют исключительно в интересах застройщиков». «Знаете, в чем парадокс? — спрашивает Сергей Теняев, один из четырех одинцовских депутатов, проголосовавших против новых правил землепользования и застройки. — В том, что я, коммунист, находясь в оппозиции к власти, пытаюсь заставить власть исполнять законы, которые она же сама придумала. Это ни в какие ворота не лезет. Они понаписали законов и сами принципиально их не исполняют». Сергей Теняев уже подал заявку на проведение нового совета с требованием внести в повестку дня вопрос об отправке ПЗЗ на доработку для внесения в них предложений населения. На вопрос, что же дальше, он говорит, что, может быть, придется выставлять пикеты, проводить митинги. «В конце концов, на шоссе выйдем». Вопрос в том, сколько именно человек должны выйти на шоссе, чтобы снова победить на последнем рубеже обороны. Теперь уже русской культуры.

«Застроить звенигородские пейзажи = сжечь пол-Третьяковки. На одно не обращают даже малейшего внимания, другое бы считалось национальной трагедией»

ФОТО: WWW.NAT-GEO.RU

на отрезке от Звенигорода до МКАД, в среднесрочной перспективе приведет к критическому загрязнению подземных (основных) источников водоснабжения на Западе Московской области, дефициту воды в Одинцовском городском округе, включая район Рублево-Успенского шоссе, а также критическому загрязнению Москвы-реки, источнику 66 процентов водопроводной воды столицы», — это цитата из документа, который Данилов-Данильян передал в редакцию «Культуры».

28 мая 2020

Храм Успения Пресвятой Богородицы на Городке

ФОТО: АНДРЕЙ НИКЕРИЧЕВ/АГН «МОСКВА»

№5

АРХИТЕКТУРА

28 мая 2020

Будущее наших городов: Татьяна ФИЛИППОВА Фраза «мир никогда не будет прежним» стала почти аксиомой. Все мы понимаем: после пандемии многое изменится: наши привычки и образ жизни, отношение к окружающей среде и собственному дому, в котором нам пришлось провести взаперти несколько месяцев.

Квартира, машина, дача Глобальный тренд — возвращение тех критериев благополучия, которые были негласно приняты в советские времена. В те вялые, но спокойные годы обеспеченным считался человек, у которого есть городская квартира — пусть даже маленькая, загородный дом — хотя в те времена его чаще называли дачей, и автомобиль — у абсолютного большинства отечественного производства. Коронавирусная эпидемия мгновенно вернула советские нормы. Еще недавно было неважно, есть ли у тебя собственная машина, тем более что московские власти сделали все для того, чтобы пересадить москвичей на велосипеды и общественный транспорт. Теперь оказалось, что машина необходима — чтобы избежать коллапсов в метро, не подвергать себя опасности подхватить вирус в общественном транспорте, иметь возможность съездить в тот магазин, в котором ты привык покупать продукты, отвезти родственников на дачу, наконец. Но главным средством спасения от ужасов изоляции стала дача — те, у кого она есть, воспринимают вынужденное затворничество совсем по-другому. С удовольствием рассказывают в соцсетях о своих утренних пробежках, о цветах, появляющихся в весеннем лесу, и поющих птицах. В то время как в городе можно полюбоваться только полосатыми лентами, закрывающими доступ к любому клочку зелени, и черной формой полицейских, которые следят за тем, чтобы ни один го-

рожанин не проник в сквер или парк. Тот опыт, который мы пережили за два месяца этого странного карантина, многих заставит задуматься, как избежать подобных ситуаций в будущем, ведь нам обещают, что вирус останется с нами надолго. Архитектор Борис Бернаскони считает, что пандемия заставит людей кардинально пересмотреть образ жизни и отношение к использованию пространства. «Я абсолютно верю в модель, когда у тебя есть две точки жизни, как в Советском Союзе. У тебя есть загородный дом, он же твой мобильный офис, и есть квартира в городе.

Балкон, еще балкон

Основные тренды 1. Резко возрастет спрос на загородную недвижимость 2. Увеличится спрос на таунхаусы и жилье с просторными балконами 3. Сократится спрос на офисные площади, вырастет на складские помещения 4. В домах получат широкое распространение электронные системы безопасности 5. Увеличится число передвигающихся по городу только на автомобиле 6. Многоквартирные высотные дома станут «зоной повышенной опасности»

Для людей старшего поколения, которым пришлось провести карантинное время в своей квартире, и тех, кто получил положительный результат теста на COVID-19 и вместе с ним предписание не выходить из дома, единственной возможностью глотнуть свежего воздуха и посмотреть в небо стал балкон. Балкон, который мы потеряли, превратив его в кабинет, бар или просто кладовку. Несколько лет назад в риелторском агентстве «Азбука» подсчитали, что доля квартир с застекленными балконами составляет около 80 процентов всего жилищного фонда Москвы. Причина очевидна: застекленный балкон — это более практично. В квартиру проникает меньше шума, грязи и пыли с улицы, в комнате становится теплее. Появляется место для хранения коробок, банок и автомобильных колес. Архитекторы видят в остеклении балконов настоящее бедствие. Владельцы квартир думают только о расширении собственного полезного пространства, забывая о том, что набор разномаст-

ных стеклянных коробок на фасаде — это совсем не то, что планировал автор дома. Особенно обидно, когда пластик крепится к колоннам в сталинских домах, закрывая лепнину. В Санкт-Петербурге решили бороться с этой напастью законодательным путем: в январе 2020 года вступили в силу поправки в городской закон об административных нарушениях, и теперь владельцам незаконно застекленных балконов грозит штраф. Карантин приблизил конец эпохи тотального остекления: открытый балкон снова стал восприниматься как роскошь, как собственная часть улицы или двора. «Люди вспомнили, что балкон — это не только кладовка, — делает вывод Сергей Георгиевский, сооснователь и генеральный директор агентства стратегического развития ЦЕНТР. — Слова о том, что для жизни в городе важна не только квартира, но и среда — парки, спортивные комплексы, — в условиях самоизоляции приходится пересмотреть. Оказывается, что только те квадратные ме-

тры, которые мне принадлежат, имеют значение. Парки и другие общественные пространства для меня недоступны». Девелоперы подтверждают, что квартира с балконом или открытой террасой — новый тренд, появившийся в условиях пандемии. «Мы стараемся предлагать ууникальные форматы квартир, которые сейчас могут быть востребованы, — рассказывает директор по маркетингу компании «Инград» Анна Соколова. — Это квартиры на первых этажах, с отдельным входом и небольшой террасой, где можно поставить садовую мебель. Много домов с террасами на последних и предпоследних этажах».

Мой дом — моя крепость Понятие безопасности тоже приобрело новые смыслы. Когда потенциальную угрозу здоровью и жизни несет любой контакт, единственный способ снизить риски — самоизолироваться, как средневековая Япония. Ни с кем не встречаться, не покидать своего дома, все покупки делать бесконтактным способом. А дом сделать крепостью с высокими стенами, которые не сможет преодолеть ни обычный злоумышленник, ни зловредный вирус. Останавливать нежелательных посетителей на пороге дома будет система распознавания лиц — год назад девелоперы обсуждали возможность ее использования в современных жилых комплексах. Предполагалось, что на внедрение такой системы понадобится от трех до пяти лет, причем отсрочка была вызвана несовершенством не самой системы, а российского законодательства. Но пандемия творит чудеса — по словам Анны

АРХИТЕКТУРА Соколовой, Face ID уже активно внедряется не только в элитных ЖК, но и в комплексах среднего ценового сегмента. Обеспечить полную безопасность жителю современного дома передовые технологии пока не силах. Да, вы можете сделать онлайн-заказ всего, от картошки и лука до шампанского и книг, но кто-то ведь должен этот заказ привезти. Так называемая бесконтактная доставка — всего лишь эвфемизм, потому что в большинстве случаев доставка все-таки предполагает личную встречу. Курьер, который прошел процедуру распознавания личности, вполне может оказаться носителем опасного заболевания. Но девелоперы уже нашли способы исправить и эту незадачу. «Мы в новых комплексах внедряем постаматы, чтобы минимизировать контакты людей с курьерами», — объясняет Анна Соколова. На случай, если курьер все-таки попадет в здание, рассматривается возможность установки специального дезинфицирующего оборудования в лифтах и холлах. Для владельца остается опасным контакт с дверной ручкой, ключом и замком, но и эта проблема решается — уже есть си-

№5

К сожалению, Москва расстаться с проектами «человейников» пока не готова. Сергей Капков, руководитель Московского центра урбанистики, уверен, что строительство высоток на окраинах будет продолжаться. «Москва — это про деньги, в Москву съезжается огромное количество людей за лучшей долей, за карьерой. Покупка квартиры в Москве для региональных чиновников — инвестиция, поэтому здесь рынок будет определять больше, чем местные власти. Может быть, появятся квартиры меньше 32 метров, потому что у людей нет денег, доходы их снижаются, доступной ипотеки пока нет». Сергей Кузнецов, главный архитектор Москвы, напоминает, что к «человейникам» мы шли долгие годы. «Тут очень большой набор факторов работает — и производственные возможности, которые есть у строительных компаний, и ментальность. Понятно, что есть территории частные, где работают девелоперы. Да, мне не нравятся такие проекты, которые называют «человейниками». Не нравятся активно, и я много делал, чтобы изменить проект «Некрасов-

пермагазинов с фудкортами, аквариумами и летними катками в новых условиях будет падать, и рынок неминуемо на это отреагирует. Главный архитектор Москвы считает, что торгово-развлекательные центры должны уступить место маленьким магазинам на первых этажах жилых домов. «Понятно, что государству проще общаться с крупным бизнесом, — объясняет свою позицию Сергей Кузнецов. — Когда у одного собственника много рабочих мест и большие обороты, легче контролировать поток налогов и прочее, поэтому гипермаркеты процветают. Но ясно, что здоровая среда приветствует маленькие форматы, и я надеюсь, что большие игроки начнут делать сотни маленьких магазинов вместо одного большого». Многие специалисты предсказывают торговым центрам тяжелые месяцы — социологическое исследование, которое провели BCG и «Ромир», показало, что граждане России в ближайшие полгода намерены экономить на всех статьях расходов, включая отдых и развлечения. Сократить траты в торговых центрах собираются 47 процентов опрошенных, 34

28 мая 2020

Naumen, которая опубликовала результаты своего исследования в начале апреля 2020 года, около 80 процентов российских компаний организовали для своего персонала «удаленку» на период изоляции. Около 10 процентов компаний были вынуждены покупать новое оборудование и пересматривать часть бизнеспроцессов. К концу «нерабочего» месяца работодатели начали видеть в дистанционной работе больше плюсов, чем минусов, и стало ясно, что в офис вернутся не все. Хедхантер Алена Владимирская предупреждает, что тем, кого оставят на дистанционной работе, радоваться этому не стоит, поскольку «удаленка» будет чем-то вроде ссылки: ключевые отделы и важных специалистов ждут в офисе. Тем не менее всем понятно, что в докарантинном объеме офисные пространства будут уже не нужны, руководители компаний начнут их сокращать, чтобы сэкономить на аренде. Архитектор Борис Бернаскони рассматривает грядущую гибель офисных зданий как еще один вызов для архитекторов и девелоперов, для всех, кто

ФОТО: SERGEI ILNITSKY/ EPA/ ТАСС

как пандемия изменит мегаполисы

стемы, позволяющие открывать дверь с телефона.

«Человейники» останутся Высотки, которыми застраивают Новую Москву, в народе прозвали «человейниками». Качество строительных работ в таких домах, как правило, невысокое — все делается для того, чтобы квартиры были дешевыми. Покупают их в основном для того, чтобы сдать в аренду, поэтому состав жильцов и их количество в таких домах все время меняется. Многие архитекторы считают, что в условиях пандемии густонаселенные высотки становятся опасными — достаточно представить себе, сколько человек за день побывает в лифте 23-этажного дома.

ка», например, который в итоге пошел по лучшему сценарию, чем предполагалось вначале. Но, я повторяю, нет плохого парня, который сидит за кулисами и дергает за ниточки. Есть вопрос сложного, накопленного характера, и он не имеет простого ответа». Поэтому высотки в Москве, увы, скорее всего, будут расти. И не только на окраинах. Несмотря на возможную повышенную смертность в таких районах.

Торгово-развлекательные центры уйдут Эпоха гигантских торговых центров подходит к концу — не факт, что нынешнему поколению москвичей удастся увидеть ее закат, но популярность ги-

процента хотят меньше тратить на кино, столько же планируют не сорить деньгами в ресторанах. Если торговые центры опустеют, их могут снести — главный архитектор Москвы не исключает и такую возможность. Поскольку большинство из них не имеет никакой архитектурной ценности, город от этого не пострадает. «Я уверен, — комментирует Сергей Кузнецов, — что владельцы спокойно расстанутся с этой недвижимостью, а земельные участки реализуют иначе».

Склады вместо офисных зданий Коронавирус ускорил переход на удаленную работу: по данным компании

создает городскую среду. «Я уже давно пытался отказаться от офиса, это была моя мечта. Но вот она реализовалась ровно за один месяц, и теперь я перестраиваю свою работу без офиса. Понятно, что офисы все равно будут нужны, поскольку есть некие традиции и образ жизни, который людям навязывают. Чтобы заниматься делами в Москве, ты должен потратить 3–4 часа в день на перемещения. Но это же абсурд! Половину рабочего дня тратить на дорогу. Сейчас мы оказались в ситуации, когда вообще не тратим на это время». Итак, офисов в российских мегаполисах станет меньше. Что займет их место? Склады! Расцвет онлайн-торговли уже сейчас требует развития сети складских помещений. Сергей Капков, руководитель Московского центра урбанистики, предлагает обратить внимание на показатели работы службы доставки «Яндекс.Лавка»: за два месяца изоляции этой компании удалось выполнить двухлетний план. «У них есть склады в каждом районе, они быстро мобилизовались и закрыли сеткой весь город». Эксперты считают, что даже после снятия изоляции масштабы онлайнторговли сохранятся, так как покупатели уже начали привыкать к дистанционномй торговле. Другая часть экспертного сообщества предрекает падение покупательной способности, которое скажется и на онлайн-ритейле. Кто прав, увидим в конце года. В статье использованы материалы онлайн-конференций «Как изменятся города после пандемии?» https://www.youtube.com/ watch?v=UXTEUIagIYQ&t=2376s и «100+ Открытое интервью: Борис Бернаскони. Формула 5 Е» https://www.youtube.com/ watch?v=6PVQsmOvOho

№5

ЛИТЕРАТУРА

28 мая 2020

«Мы производим слишком много мусора и слишком мало смысла» Призер последней «Ясной Поляны» Сергей Самсонов — о своих книгах и о том, кто «управляет миром» Дарья ЕФРЕМОВА

— Консерваторы утверждают, что современным авторам лучше не браться за тему Второй мировой: все уже сказано в «лейтенантской прозе», поэзии, музыке, а нам осталось лишь сохранить великий канон. Как решились взяться за военную тему? — Видите ли, иногда канон — это гроб откровения. Точнее, не сам канон, но отношение к нему всех последующих поколений, которые, естественно, напрямую не связаны ни с созданием священных текстов, ни с самою реальностью, которая когда-то эти тексты породила. Не знаю, как сейчас, а в пору моего детства в каждой школе была своя Комната славы — такой небольшой, на нескольких квадратных метрах, музей той Великой войны, где экспонировались фотографии героев-молодогвардейцев и добытые раскопками полуистлевшие, заржавленные каски, противогазные коробки, автоматные кожухи, затворы винтовок, обоймы, штыки, и все эти реликвии воспринимались как останки древних ископаемых, а с другой стороны, возбуждали твое детское воображение — по той простой причине, что всех мальчиков занимает «войнушка» как нечто растворенное в самой твоей темной крови. Конечно же, в музее, тем более в святилище, полагалось вести себя смирно и строго, и вот произносились какие-то заученные формулы, обрядовые фразы «отстояли», «защитили», «спасли», но эти фразы не давали приобщиться к реальности события, скорее, напротив, отрезали тебя от нее. И как только взрослые уходили, мы брали эти ржавые винтовочные дула и штыки и как-то примеряли их к себе. В определенном смысле это было кощунство, но, полагаю, именно через игру и можно причаститься самого события и сделать его для себя реально существующим. Канон можно сохранить, только если ты входишь в него, обживаешься в нем, только если ты говоришь на языке этого канона, и «Соколиный рубеж» был именно такой игрой, построенной на детском повторении взрослых слов, на звукоподражании.

ФОТО: ЕВГЕНИЙ ОДИНОКОВ/РИА НОВОСТИ

Сергей Самсонов — писатель необычный: он автор нового военного эпоса, создающий не привычный «человеческий документ» или «окопную правду», а вскрывающий саму метафизику войны как теневой стороны мира или даже мироустройства, исследующий само ее вещество и призрачные закономерности внезапного извержения человеческой магмы.

— В истории растянувшейся на месяцы воздушной дуэли советского и немецкого летчиков-асов использован необычный прием: парный портрет антагонистов, где немецкий аристократ фон Борх откровенно выигрывает на фоне сталинского сокола Зворыгина. Он образован, ироничен, умен, безупречен в манерах. Новый Фауст XX века — это об обаянии зла? — Пожизненный поединок двух равных противников — сюжет архетипический, лежащий в основе множества героических мифов и, самой собой, тоже уходящий корнями в седое «детство человечества». Зло обольстительно, конечно. Фашизм магнитил человека красотою силы и силой красоты. Борх — это такой Адриан Леверкюн, только не композитор, а летчик, который полагает, что красота всегда права лишь на том основании, что она красота.

— Вы как-то сказали: развитие образов лежит в плоскости обретения свободы. Ницшеанец фон Борх в конце концов понимает, что своим искусством служит смерти, и красоты в этом мало, а Григорий Зворыгин, кажется, переживает классическую драму героя русской литературы — мечется между тягой к общинности и потребностью самостояния. —Абсолютную свободу герои обретают в небе, в кабинах своих истребителей.

Нет существа свободнее охотничьей собаки, которая бежит по заячьему следу. У людей все несколько сложнее — им время от времени приходится задавать вопросы «зачем?» и «что я творю?». Душевная история Борха — это история человека, ослепленного красотой своей силы и постепенно прозревающего, это история пробуждения человека в «сверхчеловеке». А Зворыгин — это Иов такой, это история испытания веры. Возможно ли любить свою страну и свой народ, если страна, вернее, ее власть, готова объявить тебя предателем и если сам народ легко поверит в то, что ты отступник и так далее. Личность и общество в русской литературе — это предмет отдельной диссертации, конечно. Вернее, многих диссертаций, одной— на примере «Горя от ума», другой — на примере «Преступления и наказания». Так что о литературных предшественниках Зворыгина не скажешь коротко. Это, конечно, ломоносовский тип — человекледокол, все время движимый потребностью развить свои природные задатки, и такому-то человеку и приходится испытывать на себе все чудовищное давление эпохи. Впрочем, тогда все судьбы были предельно обобщены, и в каждой, как в капле воды, была судьба всего народа.

— Как сложилась бы послевоенная судьба советского летчика, если бы вы стали о ней писать?

— Либо очень хорошо, либо очень плохо. Было несколько советских летчиков, бежавших из плена на угнанных немецких самолетах. И все они попадали в проверочно-фильтрационные лагеря НКВД. Девятаеву, по некоторым слухам, помог конструктор Королев, и все кончилось присвоением звания Героя Советского Союза. Иные же признавались изменниками Родины и удостаивались многолетних лагерных сроков.

— Сейчас говорят о поправках о защите памяти в Конституцию. Нужен ли литературный канон о войне? Какие литературные, кинематографические и публицистические произведения ассоциируются у вас с правдой о войне? — Что касается этих поправок, то, на мой непросвещенный взгляд, у нас правая рука не знает, что делает левая. Литературный канон Великой Отечественной давно уже есть, он переплетен в даты рождения и смерти Виктора Некрасова и Виктора Астафьева. И никакие западные скорпионы и ехидны не делают столько для разрушения этого канона, сколько делают иные российские режиссеры своими ублюдочными посвящениями. Дело даже не в оценках и акцентах, дело в языке. Это язык марвеловских комиксов. Тут очень важна, на мой взгляд, сама возможность сравнивать — подобную

ЛИТЕРАТУРА

№5

мила, человек, волей случая выброшенный из зоны безопасности, комфорта, из своей как раз чиновнической оболочки. Конечно, в нем есть человеческое: и скотски-человеческое, и сокращенно-христиански-человеческое, иначе бы он и не мучился выбором между собственной шкурой и ближним своим. В сущности, это мог быть и не чиновник, а любой успешный профессионал, хотя и разделенность народа на «элиту» и собственно народ в данном случае тоже важна. Проблеме неправедной власти, пасущей и стригущей мирные народы даже не знаю сколько тысяч лет, и, разумеется, она лишь обостряется — сейчас это история долларовых триллионеров, владельцев «Амазона», «Фейсбука», Украины, Российской Федерации и всего остального народонаселения, живущего в кредит. Пока работают сильнодействующие отвлекатели — все эти сезонные гаджеты и вечно обновляемый «Ютьюб», — то

«клюкву» с тем самым «эталоном» правды, с «Проверкой на дорогах» германовской, например, где совершенно прозрачная фабула, понятная даже семилетнему ребенку, и в то же время достоверность абсолютная, на уровне элементов, на уровне каждой дырки в ватнике. И есть, конечно, книги, которые я уже устал перечислять: это и Бондарев, и Кондратьев, и Воробьев, и Астафьев...

— Какая фабула могла бы быть у новой «Войны и мира» и как должна сложиться социально-историческая конфигурация, чтобы этот роман не мог не появиться? — Я не берусь судить о социальных и исторических условиях для неизбежного появления той или иной книги. Определенный тип действительности диктует тот или иной способ литературного — или внелитературного — высказывания. Сочинение, да и чтение «Войны и мира» — это строительство Кельнского собора. Современники же наши предпочитают или вынуждены пользоваться быстровозводимыми конструкциями из готовых модулей.

— Иными словами, вы разделяете ощущение недостачи романа-собора: у нас есть правда окопа, но нет правды штаба. — У меня такого ощущения нет. Есть «Прокляты и убиты» Астафьева, есть повести Константина Воробьева. А в «Генерале и его армии» Владимова есть, пожалуй, как раз «правда штаба», хотя это, конечно, осуждение «верховной главнокомандующей» правды. Хотя, быть может, книги как раз о генерале той войны недостает. О сознании человека, имеющего власть и подчиненного необходимости посылать людей на смерть. Вот он вычерчивает стрелки на своей штабной карте-трехверстке, курвиметром проходит километры, и в каждом зубчике курвиметра десятки, сотни жизней, батальоны, дивизии. Что у такого человека в голове? Ремесленный автоматизм? Вдохновение шахматиста? Ощущение себя верховным божеством войны? Или крестная ответственность за всех своих людей? И в каких это все пропорциях?

— Ваш роман о войне на Донбассе «Держаться за землю», показавший подлинный масштаб людей земли, был отмечен статусными литературными премиями. Какими источниками вы пользовались, чтобы описать шахтеров? Это тип простого, скромного русского героя, который приветствует товарища обращением «дебил», «бандерлог» и добывает победу, как уголь, без тени рефлексии? — Война на Донбассе дала нам ровно те же интервью, дневниковые записи, письма, изустные свидетельства воюющих и жертв и с той, и с другой стороны, как и Великая Отечественная. Свидетельства, полные ума и ярости и крайне противоречивые, конечно. Донбасс — территория сама по себе аномальная — стал той земной точкой, вернее, той воронкой, где сошлись современность и каменный век, новейшие технологии манипуляции сознанием и самые что ни на есть зверино-первобытные инстинкты, феодализм, социализм, капитализм, идеи расового превосходства и национальной, «генетической» самобытности. И эта воронка — довольно было заглянуть в нее — меня затянула. Мне представляется, у жителей Донбасса особенное отношение к

своей земле — не современное, а старое, если угодно, вековечное, от тех времен, когда «земля» и «родина», «земля» и «я» были для человека если и не тождественными, то очень близкими, неразделимыми понятиями. Для человека, пашущего землю, земля — абсолютная ценность. Такой человек — и хозяин, и невольник собственной земли, он никому ее так просто не отдаст. С одной стороны, земля ему мать, с другой — в землю надо вколачивать все свои силы, чтобы она хоть что-то для тебя произрастила, а с третьей стороны, земля — это общечеловеческая могила, это темная воля к нашему исчезновению. В шахтерском же краю четыре поколения и вовсе жили под землей, на глубине до километра, каждый день погружались в утробу и каждый день рождались заново, и это совершенно иная прочность связи со своей землей, чем у какого-нибудь «гражданина мира». И та же самая донбасская земля начинена костями и железом Великой Отечественной, под тем же Славянском, Изюмом, Дебальцево три четверти века назад были такие же окопы и «котлы», и вот все это ожило, зашевелилось и в угольных недрах, и в человеческом нутре — материнские песни, память дедов и прадедов. Об этом возмущении магмы мне и хотелось написать. Язык был нужен соответствующий. Шахтерский язык, жаргон. Я в силу некоторых обстоятельств породу эту знаю — настолько хорошо, насколько вообще не фрезеровщик и не слесарь может знать подземного электрослесаря.

— В романе снова появляются антагонистические пары, но теперь это не противоборствующие стороны, а соотечественники — представители разных социальных страт: шахтеры как соль земли и их «распорядители», коррумпированные «синие пиджаки». Что это за зверь такой — чиновник? И почему он так часто появляется в современной прозе: у вас, у Пелевина, у Идиатуллина, у Глуховского? Кстати, ваша подача немного напомнила роман Александра Терехова «Немцы»: чиновники — заиндевевшие элитарии, для которых народ — неодушевленная кормовая база. Вы именно такими хотели их показать или в ком-то есть что-то человеческое? — Меня прежде всего занимал человек с «расщеплением личности», оторвавшийся от страны, которая его вскор-

— Есть ли сейчас читатель для книг о войне? В одном интервью вы сказали: «Мне кажется, нашим согра-

жданам, родившимся после 90-го года, уже и дела нет до страшной истории русских ХХ века. Они в своей массе заворожены возможностями будущего — добавленной реальностью, добавленным здоровьем...» Только ли после 90-го? Не кажется ли вам, что нынешний мировой кризис, грозящий обернуться цифровым концлагерем, отчасти следствие этой ментальности: люди соглашаются на поражение в правах, лишь бы не заболеть? Как думаете, к чему мы идем — будем жить в бункерах или все-таки что-то переосмыслим? — Ну а какой процент от общего числа составляют фильмы, посвященные всем войнам от Древнего мира до наших дней? Полагаю, изрядный. И книг тоже хватает, а стало быть, их появление диктуется спросом. Все дело в уровне изображения и восприятия. По моим ощущением, в 90-х начали нарождаться представители принципиально иного антропологического вида, хотя сам процесс, конечно, был запущен много раньше. Суть же нынешнего «мирового кризиса», на мой взгляд, в том, что мы терпим поражение в правах не от наших правительств, а от самой природы. В том-то и дело, что человек не готов терпеть никакого ущемления в правах. С какого-то момента ему стало казаться, что он имеет право на все: не мерзнуть, не болеть, не страдать от жары, менять обличье, пол, биологический свой возраст, выращивать себе детей в пробирках, в чужих животах, в конце концов, не умирать. Есть техническая возможность — значит, есть право. Но время от времени человеку напоминают, кто здесь хозяин. Ведь это же космически смешно, что планетарно-вечные вирусы, которые старше человека на миллионы лет, показали ему, что он здесь не хозяин, не царь мира, а их добыча, хлеб. Когда твои права попирает правительство, то тут еще, конечно, можно что-то вякать, не подчиняться, бунтовать, а климату и вирусу уже не скажешь: «Мы здесь власть». И движение наше в сторону бункеров или в какую-то другую сторону лишь в невеликой степени зависит от правительств и от нас самих. Тем более когда мы производим слишком много мусора и слишком мало смысла.

Канон можно сохранить, только если ты входишь в него, обживаешься в нем, только если ты говоришь на языке этого канона проблемы как будто и не существует, но едва в бюджете страны разверзается коррупционная дыра, происходит майдан. Порой, конечно, возникает ощущение, что по ту сторону экрана, Кремля, Белого дома обитают представители какой-то инопланетной расы. Но все, мне кажется, сложнее, чем мы привыкли представлять по русской классике, с ее традицией изображать чиновников как умственных дегенератов с «органчиками» в черепных коробках или как «грубых собирателей богатств, занятых только обогащением себя», по выражению Толстого. Надо помнить, что Грибоедов, и Тютчев, и Салтыков-Щедрин, и Гончаров сами были чиновниками.

28 мая 2020

№5

ЛИТЕРАТУРА

28 мая 2020

Это бессмертие, Иосиф К 80-летию Иосифа Бродского сеновым. И не сказать, чтобы осуществлялись они только в литературной сфере. Отношения были личными и довольно эмоциональными. Безусловно, как сказал однажды Сергей Сергеевич Аверинцев, «младшие — не судьи в делах старших». У старших — другие обстоятельства и другой опыт. Просто понятно, что любой человек выражает себя на разных уровнях — от повседневного, бытового до заоблачного. На этом, самом высоком, уровне и находится дверь в вечность. От всего человека вам остается часть речи. Часть речи вообще. Часть речи. Развивая эту мысль, скажу, что главные литературные высказывания становятся частью нашей общей речи. Нашей общей попыткой осмыслить свое существование, найти выражение для невыраженного. Даже для того, что казалось невыразимым. Особенностью части речи Бродского было стремление увидеть невидимое, то, что лежит за горизонтом. Это неослабное внимание к лежащему там в моем сознании соединилось с удивительным кадром одного из фильмов о Бродском. Во время съемок на набережной в Венеции в кадре неожиданно появился гроб. Его несли

Евгений ВОДОЛАЗКИН, писатель

ФОТО: LEGION MEDIA

ПЫТНЫЙ литературовед всегда объяснит, «как сделан» тот или иной текст. Перечислит элементы художественной системы автора, представит каталог его выразительных средств, отнесет к направлению и обрисует историко-культурный контекст, в котором развивалось его, автора, творчество. С Бродским это не работает. Мы знаем литературную (и не очень литературную) среду Иосифа Бродского, досконально изучена его поэтическая техника, но все это не расшифровывает короткого, как вспышка молнии, слова: гений. Потому что все перечисленные сведения характеризуют рациональный тип познания. Гений — это то, что не укладывается в рациональное. Это когда все объяснено и — ничего непонятно. Непонятно, наверное, даже самому автору. Потому что это то, что приходит извне. Допустим, сверху. Общеизвестны основные биографические вехи Бродского. В Питере я знаю множество людей, общавшихся с ним. Тут не три пресловутых рукопожатия — одно. Почти ежедневно я пожимаю руки людей, знавших Бродского. Я жду от них какого-то всеобъясняющего слова, но оно не появляется. Возникают обрывки диалогов, отдельные высказывания Бродского, и все это — как заметки на полях: к тайне нет прямого хода. Ее можно комментировать, выражать свое отношение к ней, но дать ее точную формулу невозможно. Из многочисленных слышанных мною историй позволю себе поделиться тем, что рассказывал Дмитрий Сергеевич Лихачев. Когда над Бродским сгустились тучи и заиграло архаичными обертонами слово «тунеядец», Лихачев был одним из тех, кто предпринял попытку спасти поэта. Ему удалось получить подтверждение того, что по договору с Пушкинским Домом Бродский занимается переводами Джона Донна. На документ не обратили внимания... Годы спустя, когда Лихачев приехал на конференцию в Венецию, его разыскал Иосиф Бродский. Среди прочего он хотел передать через Дмитрия Сергеевича деньги для отца. Они провели вместе весь день. Заметив, что Лихачев ходит с непокрытой головой, Бродский сказал, что тамошнее рассеянное солнце опасно, — и купил ему на улице шляпу гондольера. У меня никогда не получалось представить Дмитрия Сергеевича в подобном головном уборе (алая ленточка на желтом соломенном фоне), но каким-то глубинным образом он соответствовал Лихачеву, как бы подчеркивая его романтическое начало. До самой смерти Дмитрия Сергеевича эта шляпа висела в его домашнем кабинете — на стене за креслом. Бродский не был существом надмирным, и далеко не все воспоминания о нем благостны. Не безоблачными, например, были его отношения с Евгением Евтушенко, Иосиф Бродский в Венеции Сашей Соколовым, Василием Ак-

в катер, который отправлялся на остров-кладбище Сан-Микеле. От покачивающегося на воде гроба камера переехала на Бродского. Взгляд. Протяжный и какой-то потусторонний. Я сейчас не помню, что он говорил тогда, да и многие эпизоды фильма стерлись из памяти, а вот этот взгляд запомнился. Он смотрел на остров Сан-Микеле, как, наверное, только и можно смотреть на место будущего упокоения. Этот взгляд был как его поэзия. В один из моих приездов в Венецию я отправился на Сан-Микеле. Причаливая, водитель (капитан?) такси заглушил мотор. Когда слух справился с внезапной тишиной, я услышал плеск волн о днище катера. Я узнал этот ритм: Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки, как непарная обувь с ноги Творца, ревностно топчут шпили, пилястры, арки, выраженье лица. <...> Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней мелких бликов тусклый зрачок казня за стремленье запомнить пейзаж, способный обойтись без меня. «Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще кончается?» Знаменитая фраза Бродского в передаче Довлатова. В каком-то смысле его поэзия — это постоянный диалог со смертью и — всем, что она открывает. Для общения с потусторонним нам дарована молитва. Но нам дана и поэзия, которая делает общение шире, дает для этой беседы дополнительные слова. В «Советах идущему по этапу» Лихачев писал: «Верующий — тверди молитву. Неверующий — стихи». Конечно, стихи значимы и для верующего. Важным в совете Дмитрия Сергеевича мне кажется сближение стихов и молитвы. И то, и другое помогает общению с вечностью и размыкает наши уста. 24 мая Иосифу Бродскому исполнилось бы 80. В сравнении с вечностью это, разумеется, лишь подробность, повод вспомнить о человеке. И каждый вспоминает по-своему. В духе свойственного Бродскому юмора, пронизывавшего даже самые грустные его вещи, приведу одну примечательную по-своему историю. Ее рассказал мне племянник Иосифа Александровича Михаил Кельмович, готовивший воспоминания для пушкинодомского альманаха. В дни 75-летия Бродского на сайте одного из ведомств культуры появился юбилейный текст. Вслед за строками, перечислявшими заслуги «легендарного поэта», следовало пожелание ему крепкого здоровья и долгих творческих лет. Обсудив с Михаилом текст его эссе, мы решили включить в него и этот эпизод, окончив его фразой: «Это бессмертие, Иосиф». Конечно, бессмертие.

КИНО

№5

28 мая 2020

Олег БЕРЕЗИН:

«Выходить из карантина кинотеатрам будет гораздо тяжелее, чем в нем находиться» — Есть ли какие-то технические новшества, которые могут привлечь зрителя в кино?

Алла КРАСНИКОВА

— Насколько критична для владельцев кинотеатров ситуация с самоизоляцией и закрытием кинотеатров? Доходов нет, расходы остались — наверное, после того, как эта ситуация так или иначе разрешится, какие-то фирмы разорятся, произойдет передел рынка? — Слово «передел» здесь не очень уместно, потому что оно, как правило, связано с какими-то внешними силовыми воздействиями. А то, что рынок изменится, очевидно. Кинотеатры закрыты, доходов нет, а траты, действительно, есть. Надо содержать персонал, оплачивать эксплуатационные расходы: обогрев, охрану, электричество, — потому что часть оборудования находится в дежурном режиме. Особенно большие проблемы у кинотеатров, расположенных в арендуемых помещениях, к примеру, в торговых центрах. Не у всех хватит денег дожить до того светлого дня, когда залы снова откроются. Выходить из этого состояния будет гораздо тяжелее, чем в нем находиться. Придет день, по телевизору выступят и скажут: «С первого числа следующего месяца кинотеатры открываются. Пошли в кино!» Но за последние месяцы людей сильно напугали, и в кинотеатры они вернутся не сразу. С другой стороны, встанет вопрос «что показывать?». Все нормальные продюсеры будут ждать, когда рынок более или менее восстановится, только тогда начнут выпускать свои большие фильмы. А небольшие, малобюджетные фильмы могут и не привлечь зрителей в кино. Кинотеатры будут открываться не одновременно, в разных регионах это произойдет по-разному. Что станет с теми кинотеатрами, которые откроются первыми? Им будет нечего показывать, большой вопрос, смогут ли они привлечь зрителя. Скорее всего, станут первыми кандидатами на закрытие.

— Сейчас говорят, что вирус будет с нами достаточно долго. Очевидно, останутся и меры социального дистанцирования. Вряд ли кинотеатры смогут работать в прежнем формате, когда зрители сидели локоть к локтю. Как же изменится кинопрокат? — Пока что это гадание на кофейной гуще, можно рассматривать разные сценарии. Социальное дистанцирование не

ФОТО: АНТОН НОВОДЕРЕЖКИН/ТАСС

Олег Березин — председатель совета Ассоциации владельцев кинотеатров, генеральный директор компании «Невафильм» (озвучивание и дублирование фильмов, оборудование кинотеатров, аналитика кинорынка). В разговоре с «Культурой» он попробовал себя в роли футуролога и попытался предсказать судьбу отрасли после окончания пандемии.

единственная проблема. Если всех заставят везде ходить в масках, народ нескоро вернется в кинозалы. Новая реальность может поменять представление о смысле жизни. Если начнутся проблемы с работой, люди начнут уезжать из больших городов — какой смысл сидеть в городе, где на тебя может чихнуть сосед и ты заболеешь? Может пойти процесс массового переселения в пригороды? Может. Повлечет он за собой процесс изменения работы кинотеатров? Конечно, повлечет. Пройдет какое-то время, и кинотеатры потянутся за своей публикой. Теперь им не надо будет быть такими большими, как прежде, и они станут превращаться в подобия районных домов культуры. Клубы, где можно, социально дистанцируясь, посидеть в кафе и посмотреть кино. Рынок будет реагировать на то, как развивается ситуация. Понятно одно — социальная сущность человека никуда не денется, и людям все равно будет хотеться что-то делать вместе. В том числе и ходить в кино. Ведь, в принципе, в кинотеатры ходят не фильмы смотреть, а сопереживать, соучаствовать, вовлекаться в коллективную эмоцию зрительного зала, которая что-то привносит в восприятие. И эта коллективная эмоция здесь первична. Может, будет выпущено указание — рядом сидеть можно, но не больше 60 минут. Рынок сразу начнет реагировать — значит, надо показывать фильмы продолжительностью 60 минут или делать перерыв в киноповествовании, как в телевизоре для рекламы, делить его на два акта. Может, тем, кто живет вместе, разрешат держаться за руки в кинотеатрах, а другим это будет нельзя. Тут же появятся какие-то варианты — кто-то сможет сидеть вместе на одном диванчике, а другие будут сидеть в двух метрах... Гадать, как все изменится, сложно. Рынок в любом случае будет меняться, вирус послужил внешним толчком для того, чтобы задуматься о существующих

моделях жизнеустройства, от хождения в офисы до проживания в больших мегаполисах.

— Говорят, что отечественное кино не живет с кинопроката. Если рассматривать кинопроцесс в целом, возможная трансформация кинотеатров как-то на него повлияет? — Начнем с того, что сама формулировка «отечественное кино не живет с кинопроката» неправильная. Для кинотеатров нет критериев «отечественное» и «зарубежное». Есть критерий хорошее кино и плохое кино как произведение аудиовизуального искусства, затрагивает ли оно что-то в человеке, задевает ли оно в нем какие-то чувства. Второй момент связан с коллективной эмоцией. С тем, какое кино, будучи показанным в кинотеатре, способно ее вызвать. И это вопрос не качества фильма, а того, на какое восприятие он рассчитан. Если фильм рассчитан на коллективное восприятие, он будет классно идти в кинотеатрах. Американские блокбастеры-аттракционы как раз рассчитаны на это коллективное, массовое смотрение. Из российского кино не очень мною любимый «Холоп» собрал в прокате три миллиарда рублей и стал самым кассовым отечественным фильмом «всех времен и народов». Он сделан под коллективное восприятие на большом экране, и его невозможно смотреть дома. Большинство российских мастеров кино любит персональные высказывания и персональное восприятие — что бы они ни говорили о том, что снимают для большого экрана. Поэтому их фильмы не так хорошо воспринимаются в кинотеатрах. А другие создают фильмы для коллективного восприятия. Комедии, например, если говорить по жанрам, фильмы ужасов. Такие фильмы с успехом идут в кинотеатрах. И зритель с удовольствием их смотрит, не обращая внимание на то, российское это кино, немецкое или американское.

— Говоря о технологиях, мы все время представляем, что они связаны с качеством изображения или звука. На самом деле технологии в данном случае имеют более широкое значение. Они могут быть логистическими, могут быть «продуктовыми», имеющими отношение к фильмам, могут быть организационными. Взглянем на Россию начала девяностых, когда старые советские кинотеатры в силу миллиона причин умерли. Года три ничего не происходит, в это время у нас даже был бойкот Голливуда, который из-за отечественного пиратства ни под каким соусом не давал нам фильмов. А потом начинают появляться кинотеатры нового типа с лампочками и попкорном, мультиплексы в торговых центрах. Вслед за этим приходит другой тип фильмов, блокбастеры, киноаттракционы. Технологии — не только вопрос техники как таковой, тут много разных смыслов. Это и технологии доставки фильмов зрителю: раньше была кинопленка, потом ее заменил цифровой файл. Очевидно, что сейчас мы начинаем двигаться в сторону прямого стрима в кинотеатрах, потокового видео, транслирующегося посредством интернета. Причем стрима не просто фильмов. Что такое фильм в сегодняшнем понимании? Это последовательность зафиксированных в кадре изображений. А в компьютерных играх нет зафиксированного кадра, он формируется на лету, в зависимости от того, что вы делаете в этой игре, как вы взаимодействуете с ее сюжетом. Это зависит от внешних условий — хотя бы от времени суток. Иными словами, мы начинаем двигаться к фильму, где кадр представляет собой не жестко зафиксированную совокупность изображений, а совокупность цифровых моделей, которые комбинируются в зависимости от того, кто и как смотрит картину...

— Где же эти фильмы? Их нет! — Да подождите! Что ж вы хотите, чтобы все сразу прилетело... Ничего не бывает одномоментно. Но как только технологии позволят создавать подобные фильмы, очередной Стив Джобс почувствует, что его время настало. Он придет в индустрию и скажет: «А давайте делать вот так!» Ему ответят: «Ты псих, это не работает!» А он начнет. Это сработает, и все побегут следом за ним. В любом деле должен найтись свой Стив Джобс, который пойдет поперек рынка и предложит абсолютно другой взгляд на вещи. И это порождается такими кризисами, как нынешний. Иными словами, мир станет другим, но не таким, как мы сейчас себе представляем. И, вполне возможно, это будет связано с иным способом потребления контента в том, что мы завтра будем называть кинотеатрами.

№5

КУЛЬТУРА С КУЛАКАМИ

28 мая 2020

О врагах России

ФОТО: НИКОЛАЙ КУЗНЕЦОВ/ТАСС

Тема номера:

Детство: какие дети нам нужны?

ФОТО: KROKHINO.RU

ВЕ ТЕМЫ этого номера, на первый взгляд далекие друг от друга, оказались для меня очень созвучны. Первая — о попытках украсть у России ее же историю, отравить нашу Победу, возможно даже лишить нас триумфа 1945 года, который почти на полвека сделал страну сверхдержавой. Вторая — рассказ о том, как под покровом пандемии одинцовские депутаты приняли решение о тотальной застройке поймы Москвы-реки, уникального исторического ландшафта с бесценными нашими памятниками культуры и православными святынями. Казалось бы, что у этих тем общего? Одно, скорее, про внешнюю политику и геополитическую конкуренцию. Второе — про воцарившийся в Подмосковье феодализм современности, наглядно проявившийся именно в данном конкретном случае. В самом деле, несмотря на XXI век, родовые признаки феодализма налицо. Во-первых, полное пренебрежение решениями федеральной власти. Подмосковным властям глубоко фиолетово, что же думают в Кремле по поводу застройки звенигородских ландшафтов. Во-вторых, наплевать им и на то, что считают сами звенигородцы, представившие к обсуждавшимся правилам землепользования (ПЗЗ) 1400 поправок. Как пишут СМИ, на жаргоне застройщиков население называют просто «перхотью». Очень мило. «Холопы» звучало бы даже благороднее. Ну и еще один явный признак феодализма — заложенные в новых ПЗЗ огромные — по 50 гектаров (!) — наделы, которыми хотят, похоже, одаривать «нужных людей». Не удивлюсь, если кто-то подал уже «заявочку» на латифундию «с видом на Саввино-Сторожевский монастырь». Разве можно обидеть хорошего человека?

куда открывается завораживающий, почти аутентичный вид на СаввиноСторожевский монастырь. Одна такая поездка, опыт «погружения», сделает в смысле «патриотического воспитания» гораздо больше, чем сотня официальных мероприятий. А дальше мы сталкиваемся с ситуацией, которую описал в соцсетях градозащитник Евгений Соседов. Сожги пол-Третьяковки, и это будет восприниматься как национальная трагедия. Правительство проведет срочное заседание, премьер даст поручения. Наверняка кого-то уволят и даже посадят. А вот если застроить, возможно, последние оставшиеся нетронутыми в Подмосковье исторические ландшафты с бесценными историческими памятниками, на это никто в верхах не обратит внимания. Точно так же обстоит дело и с «воровством истории». Для власти очень важно, что написали в твиттере Белого дома о нашем участии в войне и приедет ли на Парад Победы президент Франции Макрон. На пропаганду нашей точки зрения за рубежом, в том числе трактовку исторических событий, тратятся сотни миллионов долларов в год. И, с другой стороны, мы наблюдаем полное бездействие в отношении того, что творится дома, прямо под носом. Посмотрите, как упиваются своей безнаказанностью одинцовские депутаты, с особым цинизмом, если судить по стенограмме заседания, принимающие варварские решения вопреки воле большей части населения Звенигорода, чьи интересы они «представляют». Кто-то говорит: а из-за чего, собственно, весь шум-гам? Сам монастырь-то и церковь, которую Рублев расписывал, ведь не сносят? Стоят как стояли. Да, пока к счастью, в планах подмосковных властей снос монастыря и строительство на его месте пятизвездочной гостиницы не значатся. Спасибо большое. Возможно, общественности даже следует написать благодарственное письмо губернатору. Грустный парадокс — единственные, кто во власти пытается защитить сегодня православные памятники города, — это коммунисты. Возможно, потому, что на примере девяностых годов, когда новая власть, обогащаясь, демонтировала и заодно всячески проклинала «советское прошлое», хорошо понимают, к чему ведет распродажа собственного исторического наследия.

Как превратить спасение памятников в дело жизни Портал «Хранители наследия» освещает ситуацию с памятниками по всей России. Фонд «ПроНаследие» восстанавливает храм в Крохино и недавно запустил виртуальный «Музей незатопленных историй Белого озера»

ФОТО: КУЛЬТУРА.РФ

Петр ВЛАСОВ, главный редактор газеты «Культура», писатель

Да, все это, скорее, про феодализм, про соответствующее отношение подмосковной власти к местным жителям, которые уже сегодня задыхаются от стремления заработать на тотальной застройке звенигородских земель с целью продажи дешевых квартир москвичам (альтернатива дачи) и приезжим из других регионов и стран СНГ. Реальное население Звенигорода, по некоторым оценкам, уже в два раза выше официальной цифры. Тем не менее и там, и здесь происходит, по сути, одно и то же. У нас пытаются отобрать нашу историю, выкорчевать историческую память, лишить той самой точки опоры, «места памяти», оперевшись на которую мы сможем уверенно перейти из настоящего в будущее. Только в одном случае «воры» — это традиционные недруги, что зачастую открыто говорят о желании исключить Россию из ООН, лишить ее ядерного статуса, забрать Сибирь и Арктику или вообще разделить на двадцать-тридцать государств. А в другом — вроде свои же, говорящие на чистом русском, чиновники и, извините за выражение, «народные избранники». Которые, не исключаю, на том же самом своем заседании, где было решено застроить пойму Москвы-реки, одобрили планы празднования 9 Мая и подмахнули очередную программу «патриотического воспитания молодежи». На мой взгляд, между двумя этими деяниями, двумя формами «воровства истории» нет особой разницы. Более того, то, что происходит в Звенигороде, по своим последствиям гораздо страшнее неких заявлений, которые делают политики-отморозки в Варшаве или Таллине. Писатель Сергей Самсонов, интервью с которым мы опубликовали здесь, очень наглядно описывает то, как ребенок, новый член общества, причащается сакральным архетипам исторической памяти. Не через слова и увещевания, нет. Только через личное, пусть и опосредованное, участие в случившемся. Через искренний рассказ близкого человека, через игру или глубокое произведение искусства. Все, что так или иначе дает эффект присутствия, эмоционального погружения в эпоху. Хотите, чтобы дети, даже сегодняшние, полюбили русскую культуру, заинтересовались историей Московской Руси, — привезите их на пока еще не застроенный коттеджами и гостиницами берег Москвы-реки в Звенигороде, от-

Читайте в следующем номере

Москва, которую мы не потеряли Где в столице можно оказаться рядом с фермой XVIII века, дворцом XIX столетия, в конструктивистском квартале и среди старых дач

УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ! Продолжается подписка на газету «Культура» с журналом «СВОЙ» Никиты Михалкова. Приложение к газете «Культура» (комплект).

Подписной индекс на I полугодие 2020 года ПИ092 Подписаться можно во всех почтовых отделениях Российской Федерации, а также в режиме онлайн на сайте айте «Почта России»: pochta.ru в разделе онлайн. Подписка по индексу ПИ092 на любой период от 1 месяцаа

Главный редактор: Петр Власов Учредитель: Общество с ограниченной ответственностью «Редакция газеты «Культура» Свидетельство о регистрации средства массовой информации: ПИ № ФС77-76895 от 24.09.2019 г.

Заместитель главного редактора: Ольга Сичкарь Ответственный секретарь: Александр Курганов Дизайнер: Наталья Вайнштейн

Адрес редакции: 123290, Москва, Шелепихинская наб., д. 8А, эт. 2, пом. 3 Телефоны для справок: +7 (495) 662–7222; e-mail: info@portal-kultura.ru Печать и распространение: +7 (495) 662–7222 Газета распространяется в России (включая Республику Крым и Севастополь), Беларуси Общий тираж 20 060

Отпечатано в ОАО «Московская газетная типография» 123995 г. Москва, ул. 1905 года, дом 7, стр. 1. Заказ № 0768 Подписано в печать: 27.05.2020 г., по графику: 15.00, фактически: 15.00

Подписной индекс на 2020 год в каталоге «Почта России»: ПИ 092 (от 1 до 6 месяцев) Онлайн-подписка на сайте pochta.ru