Россия без нас by Россия без нас

РОССИЯ БЕЗ НАС

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

ЗДРАВСТВУЙТЕ! ЗДРАВСТВ

ВУЙТЕ! ЗДРАВСТВУЙТЕ! ЗДР

ВАЛЕРА

С В И Д Е Т Е Л Ь текст и фото: Денис Яковлев

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

Больше всего я люблю рисовать во второй половине дня и ночью. Но в больнице так не дают, в двенадцать ночи все должны спать, и я выхожу рисовать в коридор, но на коленях много не нарисуешь. Иногда встаю в пять утра и, пока они все спят и не орут, рисую в палате. Но бывает так увлекает, что рисую по десять часов сутки, только перерыв на чай делаю и продолжаю рисовать ремейки на известные картины. У меня их десятки, но никто не угадает исходник никогда в моих биоморфных абстракциях. Для меня всё началось в ноябре 2011 года. Тогда я сдружился с выставками. До этого любил природу, ходил в парковые зоны и в поля, собирал лекарственные растения. Мне были нужны живые витамины. Я знаю, где можно свободно сорвать ягоду, где она ничья: не у соседа сорвать, а вот, в парковых нейтральных зонах. Потом это вот всё потихонечку стало мне приедаться, все парки я прошерстил, а также все поля и понял, что мне не хватает удовольствия. Я начал ходить в спортивные точки, но тоже ради природы, например на стадион «Олимп». Он находится в парке. Выходил гулять, а после волейбольных матчей шёл собирать крапиву, потом шёл домой и готовил себе крапивный плов. Так приятно было проводить это время. Я любил делать так — погулял по парку, посидел — почитал, поел — почитал, поел — погулял. Но зимой это было нереально, а дома сидеть было пресно. Работы не было и я стал ходить на спортивные мероприятия, мне показалось это очень интересным, интересней чем искать работу, часами ходить по фирмам, а в итоге жалеть себя, потому что не берут. Хорошие места уходят мимо, хотя у меня шесть положительных характеристик, да ещё и с телефонами моего бывшего начальства. Я думал: «Как так, я же знаю так много мест, где можно сорвать бесплатно ягоду, знаю где яблоки, сливы падают, зачем мне работать?» Но вот в 2011 году зимой я понял, что негде развлечься. Холодно, в парке не посидишь, не почитаешь книгу , именно так вот рядово, как можно проводить время летом в хороших лесных или зеленых зонах. И вот я стал поискивать для себя концерты. Но поскольку у меня денег не было на билеты, вообще не было средств, я стал искать где вход свободный. Например, студенческие концерты. Да и профессионалы иногда дают различные представления за бесплатно. Их всегда можно найти. На тот момент у меня сложилась удачная для всего этого ситуация, я потерял работу ночным сторожем и был полностью свободен. Так я искал работу и параллельно узнавал о каких-то мероприятиях, представлениях, концертах, спектаклях и обо всем, куда можно прийти полюбоваться. И так вот я во всё это дело вошел, как нож в масло, и сейчас это превратилось в то, что я сам стал художником и эстетическим потребителем всех культурных событий Краснодара, прижился в музейных кругах.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

По молодости, лет до двадцати, я считал себя творческой единицей. Я тогда увлекался художественной фотографией, это был рубеж 80-90-ых годов. Фотография стала меняться в сторону откровенности: дамы на пленэре, различные раздетые женщины я такой жанр не люблю. Я тогда, насмотревшись зарубежных журналов по фото, практиковал всякие экспериментальные усложненные методы фотосъемки и печати. Я всегда снимал для себя, как любитель. Единственным моим критиком был двоюродный брат. Мне просто хотелось развлечений, всё это меня завлекло в эксперименты. Сейчас, конечно, всё ушло в прошлое — плёнка, химия. Цифровая фотография не привлекала меня своей избалованностью, а потом мне и самому надоело сидеть в темной комнате ночью с закрытыми окнами с химией и без воздуха. Но все знают, стоит неделю не попечатать, как теряется умение. Это как у спортсмена без тренировки. Я никогда не стремился к выставкам и не посылал фотографии на конкурсы, потому что тогда, в советское время, ценились фотографии очень простые, не требующие изворотливости в съемке. Я понимал, что не пройду по конкурсу, не пробьюсь сквозь всех этих зверюшек и портретов детей. Меня увлекал именно процесс экспериментирования, на сам результат я не смотрел. С одного кадра я отпечатал как то 340 экземпляров на разных бумагах с разными составами химии. Вместо «Бромпортрета» появился «Принт», вместо «Униброма» появился «Фотокс» и «Бром-экспресс». Соляризация, например, на «Фотоксе» не идет, а на «Бром-экспрессе» — пожалуйста. Если добавить едкую щелочь, она даст больший контраст. Людей я снимал гораздо больше, чем пейзажи, но больше всего я снимал концерты. 8

Сейчас так и живу — конкретного распорядка дня у меня нет. Я люблю делать то, что хочу, стараюсь читать в день четыре статьи из журнала про искусство. Но в последнее время я ударился в рисование и у меня всё зашкаливает: читаю один журнал недели три. Рисовать я начал с горя, у меня были осложнения со здоровьем, я не мог далеко ходить, не мог ездить, а поход в музей — это же надо идти через милицию, через охрану и фейсконтроль. К тебе легко придраться, особенно когда тебя шатает или руки дрожат, или когда задыхаешься. Ты не можешь адекватно вести себя, и органы правопорядка могут неправильно понять, да и самому неприятно проходить четыре выставки в день, простоять на ногах, посмотреть каждую работу, нагибаться, читать каждое название. К сожалению, бывали случаи, когда меня не пускали или выгоняли с мероприятий, проходивших в дорогих торговых центрах. Охранникам не объяснить, что выставка — это прекрасно. У них такое обучение: вот человек им кажется немного подозрительным, одет не так или надорванный ботинок у него — выводят без объяснения причин.А если кто-то с тобой в паре,то уводят обоих.Я потому всегда и переживаю. Это такой психологический удар на многие недели и многие месяцы, когда меня не влечет и в то же время влечет вернуться обратно. Мы с моим товарищем Сергеем договариваемся на такие мероприятия ходить по отдельности и на выставке не общаться, но бывали случаи, когда и меня выводили и его. Но чем-то мозги кормить нужно, я стал пробовать. У меня давно были мысли рисовать что-то необычное, но я не знал что. Сначала думал делать кляксы, но потом забоялся, что вымажу стол, да и газет нужно много. Стал пробовать маркерами — заинтересовало это дело. Сначала меня увлекла черно-белая графика, потом начал цвет вводить потихоньку. На данный момент я дома не живу, а много времени провожу в больнице среди людей, которые не пользуются удовольствиями искусства, но они так или иначе смотрят, что я за птица, что я там рисую. Чтобы было красиво, и им понравилось, я начал делать в цвете рисунки. Если бы я рисовал дома, то делал бы только черно-белые.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

В искусстве я ценил именно оригинальность, так я начал искать свой формат. Мне довелось увидеть много выставок, но нигде я не видел шедевров, чтобы рисовали на упаковках и инструкциях от лекарств. Коробочки от лекарств, зубных паст, от конфет, чулков, от всевозможных тюбиков. Когда я подсел на этот формат, я понял как трудно их доставать. Этот вопрос очень нелегкий, он меня очень отвлекает и сбивает с духа творчества. Идешь по городу — заходишь в одну аптеку, возьмешь несколько штук, в другой попросишь, они все такие разные — сидишь потом подолгу компонуешь. Сейчас в больнице можно брать чуть больше, хотя там выбрасывается гдето процентов на семьдесят больше, чем достается мне. Всё время спрашивают: «А зачем вам коробочки пустые?»

Когда я показал им свои работы, интереса никто не проявил: «Каляки-маляки, нам такое не понять». А я своим в палате показываю, рассказываю про абстракцию, но они только напиваются, керосин по венам ширяют, нечем заняться людям. Мне даже запрещают аннотации к лекарствам читать, говорят узнаешь, как они на тебя повлиять могут. А я жить хочу, сбегаю постоянно из больницы, хочу любить, хочу творить. Можно, конечно, организовать свой распорядок так, чтобы ходить на все открытия и тем самым обеспечивать себя и зрелищами, и желудок наполнять, но мне совесть не позволяет, и так всё бесплатно для меня многое бывает. Во-вторых много на фуршете не покушаешь. На выставках фуршет — это такой гармон радости, его кушать нужно немножко, и она может отвлекать, не сосредоточишься потом. Питательным местом музей не станет, не вяжется фуршет и питание. А многие вообще говорят, что новое искусство без нескольких бокалов не понять вообще, а я когда прихожу вообще сначала не подхожу к фуршету, пока не выслушаю все, не пересмотрю. Потом действую по принципу — сделал дело, гуляй смело. Я хожу много и часто на открытия — на современном искусстве отдыхаю от классической живописи и наоборот. Самое главное для меня услышать речь художника, что он хочет донести, а общаться с художниками не люблю. Можно задать такие вопросы, которые в тупик их могут поставить, но могут и ободрить. Я вообще не сторонник задавать вопросы. Первый раз когда я посетил выставку современного искусства группировки «ЗИП», она меня шокировала. Так грубо она была сделана, заходишь — перед центральным входом валяются бутылки от пива, от водки. Зашел — помещение прокурено насквозь , водка на открытии. Ни у кого не было такого, чтобы водка была на открытии, ну или это большая редкость. Вот поэтому говорят: «Чтобы что-нибудь понять, нужно рюмочку принять». Хоть меня это и шокировало, но я сказал себе — ты пришел сюда за хорошим — вот и ищи хорошее. Стал смотреть работы, и такое любопытство они во мне вызвали. Фуршет у них я не трогал первые пять раз! На выставках мне часто хочется показать свои работы, обсудить их, но другие художники говорят мне, что из «эстетического потребителя» я превращаюсь в навязчивого художника-тирана, который хочет непременно показать свои картины. Я понимаю, что вернисаж — это не место показывать свое портфолио, люди заняты. Все свои работы я делал для себя, но мечтал о выставке, я очень много эстетически беру от народа на выставках и много смотрю. Там меня пусти бесплатно, там мне дай почитать бесплатно, а я то что-то должен отдавать художническому Краснодару, и я рисую. Так же я обладаю искусством плетенки, я сделал около 300 плетёнок на ключи. Над этой выставкой я работал с 15 февраля по 5 апреля и сделал для нее всего 700 работ, а пространство вместило около сорока. Последнее время в Краснодаре прокатилась волна: то концерты запрещают, то выставки. Все об этом читали. Я крайне негативно отношусь к разным запретам, хотя бывает и сатанизм показывают, но можно же найти и что-нибудь хорошее. Сатанизм он во всё проникает: и в искусство, и в театр, и в кино особенно. Везде дух Сатаны. Он правит этим миром. Этим миром правит Дьявол. Он воздействует на чувства людей, чтобы они рисовали всякие грубые искажения, чтобы зло во всех людях произрастало. Но запрещать ничего нельзя, если человек идет своей дорогой, почему ему нужно мешать?

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

ПОХОЖИХ НЕ БЫВАЕТ текст: Ира Дмитриева фото: Даша Зайцева

Я давно интересовалась работой с людьми с нарушениями развития, чувствовала в себе силы для этого, мне хотелось помогать. В центре «Антон тут рядом» работали две мои подруги. Это было в декабре 2013-ого, кажется, когда он только открывался. Девочки пришли туда задолго до открытия, делали ремонт своими руками. Им помогали даже некоторые будущие студенты центра. Я пришла позже, за день-два до открытия. У них освободилось место мастера керамики. Я закончила Муху, факультет дизайна, керамикой занималась в детстве, ну и ещё в академии были занятия. Керамика — это моя мечта. И вот мне предлагают работу с аутистами. Я сразу же согласилась. Часто очень много нового узнаёшь о нашей обыденной жизни в процессе общения с ними. До прихода в центр я проводила мастер-классы в психоневрологическом диспансере. Мы делали книги, я учила сшивать блокноты, делать переплёт, твёрдую обложку. Это был мой первый опыт преподавания взрослым. Там почти все люди были старше, но многие были очень увлечены, с ними были приятно работать. У некоторых руки не слушались, но они пытались делать что-то. Тут самое сложное побороть желание схватить их работу, и сделать всё самой. Нужно терпение, чтобы объяснить человеку всё так, чтобы он понял и смог самостоятельно выполнить какие-то задачи. Это вообще основная черта работы преподавателем — научиться давать как можно больше самостоятельности, помогать, только если это необходимо. Это, как ни странно, очень сложно.

Некоторым студентам диспансера было вообще не интересно. Кто-то приходил просто, чтобы провести время. В «Антоне» по-другому строилась работа. Это всё-таки центр обучения. Многие ребята тут просто в силу характера не хотели ничего делать, а мы должны были найти подход к таким, заинтересовать их, мотивировать. Приходилось разрабатывать стратегии. У нас были собрания по понедельникам, где это обсуждалось. Там всегда было очень много споров. Никому не хотелось подходить к этому вопросу слишком научно, использовать какие-то устаревшие советские методы. Это казалось бесчеловечным. Тем не менее, почти ни у кого из нас не было опыта работы с аутистами. В России его просто негде было получить, да и во всём мире об этом знают сравнительно немного. Разработкой индивидуальных подходов к каждому студенту у нас занимались тьюторы, у каждого было от одного до трёх учеников. Работать с людьми с синдромом Дауна, например, бывает легче, у них чаще всего весёлый, добрый характер, они охотно за многое берутся, не боятся собственных неудач. У людей с аутизмом главная проблема — нарушение коммуникации. Можно сказать, что в этом вся суть аутизма. Отсюда и огромные трудности в любом взаимодействии с другими людьми. Когда человек воспринимает всё совсем не так, как ты, становится очень и очень сложно чтото ему объяснить или понять, что он сам пытается выразить.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

Когда ты преподаёшь, ты в какой-то степени обязан найти с человеком контакт, особенно если речь идёт об аутистах. У нас в центре был студент, он мне очень приглянулся, когда я увидела его издалека в первый раз. У него очень грустный, но светлый взгляд. Он апатичен, кажется, что ему всегда скучно. Я захотела познакомиться с ним и попробовать его растормошить. Попросила, чтобы ему в расписании поставили моё занятие. Когда он пришёл, действительно оказалось, что он очень равнодушно ко всему настроен. Работал, только если я не отходила от него, хотя утверждал, что ему интересно. Я очень внимательно относилась к нему, мы даже беседовали иногда на серьёзные темы. Он был старше лет на семь, но ему казалось, что я очень маленькая. Он говорил, что я ему во внучки гожусь. Он был очень инфантилен, многие вещи бытовые не мог сделать самостоятельно. Несмотря на моё рвение, на занятиях я чувствовала себя бессильной — ему было неинтересно, он делал всё очень вяло, оставлял работу, как только я отвернусь. Я чувствовала, что он стал мне в какой-то степени доверять. Это было некорректно с точки зрения преподавания, но мне хотелось почему-то стать его другом. Я даже подумывала договориться с его мамой о какой-нибудь совместной прогулке. Он очень сильно зависел от матери, она полностью его опекала. В итоге я поняла, что не следует врываться в его частную жизнь. Всё равно я бы её не изменила, но мне очень хотелось сделать это. Ещё одним из моих любимых учеников был Егор, несмотря на то, что он как-то раз меня больно укусил. Он всегда болтал без умолку, но я не уставала его слушать. Он немного младше меня. Считал себя волшебником, очень любил крыс, метро и архитектуру, резину и все строительные материалы. Он постоянно задавал риторические вопросы, не требующие ответа. Тема этих вопросов всегда вертелась вокруг его любимых вещей. Ещё он снимал иногда на старый хэндикам и носил с собой самодельную колонку. Часто включал итало-диско, чем очень многим мешал. Вообще его идеи о том, чего ещё абсурдного можно сделать из разных материалов меня очень радовали, а иногда он просто выдавал: «Вата. Она мягкая! А пластиковая свадьба, разве может быть такое?» Ну, или что-нибудь по-круче, но я не могу это уже по памяти воспроизвести.

Один раз он принёс пять волшебных палочек, которые сам сделал и продал все по сто рублей. Все с радостью их купили, в том числе я. Так он понял, что может сам зарабатывать деньги. Проблем с самооценкой у него не было, он яростно «удостоверял свою качественность», что существенно усложняло процесс обучения. Но делал он все задания действительно неплохо.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

Много проблем возникает из-за нарушения восприятия. Почти у каждого в центре они есть, просто у некоторых они очень серьёзные.Такие, что мешают им жить самостоятельно. Развитие человека происходит, когда он получает новую информацию из окружающей среды, а системы восприятия — это каналы, по которым она поступает. Так что если он не получает, к примеру, сенсорную информацию или какой-то канал у него плохо функционирует – плохой слух, то сразу возникают проблемы. Работа с керамикой — это хорошая стимуляция тактильной системы. Правда, некоторые ребята просто наотрез отказывались брать в руки глину, а некоторых было не оттащить, им нравилось возиться с ней часами. Коля сделал однажды очень клёвую агаву из белой глины. Каждый её лист был объёмным, формы очень круто сочетались между собой, он вылепил её пальцами, листья буквально вырастали в его руках. Получилось очень живо, как будто она шевелится! Это было после похода в ботанический сад. Он ещё нарисовал эту агаву, получилась работа большого формата, на каждом листе — несколько оттенков, и не только зеленые. Коля очень смело кладёт мазки и не стесняется смешивать цвета, так что получаются довольно сложные сочетания. У керамической посуды, которую делали другие студенты, были интересные особенности: специфическое видение баланса, смещение центра тяжести, неожиданная форма ручки. Тарелка могла заваливаться на бок, потому что её дно было круглым. У некоторых предметов не было практического применения, зато они были сделаны с уникальным взглядом на самые простые предметы. Всё это — результаты нарушения восприятия. Люди не понимают привычные нам логические связи. У них всё по-другому. Иногда мы устраивали коллективную работу для тех, кто не может выполнять последовательность сложных действий. К примеру, у когото хорошо получается выполнять только одну несложную операцию, тогда можно организовать такой небольшой «конвейер». Студент делает первую деталь, другой — вторую, а потом третий это всё соединяет. Но есть и самодостаточные студенты, которые хотят пройти весь процесс от эскиза до воплощения самостоятельно. Они очень сконцентрированы, и порой в их работу очень сложно вмешаться.

Все студенты очень разные, не бывает двух похожих между собой аутистов, у всех свои особенности, увлечения, как и у всех людей. Поэтому к каждому должен быть свой особенный подход. Я видела в них своих друзей-знакомых, но, в первую очередь, я должна была оставаться преподавателем, а это уже бывало сложно. Сложно выстроить грань другпреподаватель-наставник, но было нужно это сделать. И для того, чтобы обучение было возможно, и чтобы сохранить своё личное пространство. Самым ценным было умение моих студентов воспринимать жизнь по-другому. То, что считается отклонением, иногда может открыть глаза людям, погрязшим в рутине, перевернуть всё с ног на голову. Я часто вспоминаю, как было сложно сделать так, чтобы кто-то понял тебя, когда вы говорите на двух разных языках. Это дисциплинирует, заставляет вычленять суть вещей и транслировать их без слов.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

ТЕАТР

П Р О С ТО Д У Ш Н Ы Х текст: Ира Долинина фото: Александр Гребешков

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

Театр это мы. Соберемся – вот театр. А не соберемся и нет театра. У нас же нет здания. Мы просто собрались, и мы театр

О «Театре Простодушных» я слышала не раз. Для меня они уже несомненно были звездами: актерам задавали вопросы, после спектакля режиссера благодарили восторженные зрители, а он просил только об одном — приходить к ним на спектакли. Оказалось, что театру, которому больше всего нужна поддержка, её как раз не оказывают. Ребятам необходимо репетировать три раза на неделе и выступать, как минимум, несколько раз в месяц, чтобы держать себя в форме и не забывать роли. Но своего здания у них нет, репетиции проводят там, где смогут договориться бесплатно. Спрашиваю режиссёра, почему ребята так редко выступают? «Нам негде выступать. В театрах просят оплатить аренду. Откуда у театра Простодушных могут быть средства? Это же некоммерческий проект. Ну вот сейчас такое время: требовать с инвалидов аренду, понимаете? Вот сидят директора в театрах теперь, совсем уже одурели». «Театр это мы. Соберемся — вот театр. А не соберемся и нет театра. У нас же нет здания. Мы просто собрались, и мы театр», — говорит мама одного из актёров. «Театр Простодушных» выступал в Париже. Ребят пригласили на сцену Королевского версальского театра. В России государство не оказывает им поддержки. Мама актера Антона, рассказывает, что у участников труппы театра улучшается речь и память, потому что на них ложится большая ответственность перед зрителями. Они очень хотят того, чтобы их понимали. Она говорит, что после спектакля часто подходят родители детей с похожими проблемами и благодарят, потому что, видя, как ребята играют на сцене, у них появляется надежда. Сегодня ребята играли «Повесть о Капитане Копейкине». Первую половину спектакля я почти не понимала, что они говорят, но отчаянно пыталась. Поначалу я жутко стыдилась этого, но потом расслабилась и стала смотреть и слушать сердцем. С моего лица весь спектакль не сходила улыбка. Эта искренняя реакция и была самой верной. Как только я прогнала все мысли о том, что мне необходимо понять происходящее между героями на сцене, я поняла, что зрители тут совсем для другого. Нас пригласили не для того, чтобы мы в очередной раз узнали о трагической судьбе Копейкина — нас позвали в мир абсолютных и чистых эмоций, мир обнаженной души. И если впустить их в свое сердце и дать там сыграть свой спектакль, то точно поймешь, что это наивное и простое таится в каждом из нас. Во время спектакля я оглянулась назад и увидела, что всех зрителей можно разделить на две группы: те, у кого самая искренняя и детская улыбка, и те, у кого на лице выражение легкого недоумения. Улыбок было больше. Для актеров это очень важно, потому что вопреки всем правилам театральной игры, в зал они смотрели — с волнением. Но простодушных нельзя назвать непрофессионалами. Они не только вжились в образы и выучили свой текст — каждый из актеров удивительным образом поработал над пластикой своего персонажа. Движения простодушных напоминают пронзительную игру на скрипке: они экспрессивны, выразительны до боли. Это эмоции в самом чистом и редком виде. У меня захватывало дух, когда они начинали танцевать. Антон в театре с самого основания. Он тут уже пятнадцать лет. Сейчас ему тридцать три года. В спектакле «Повесть о капитане Копейкине» он играл ведущего. У Антона было в разы больше текста, чем у всех остальных. Он тем и знаменит, что быстрее всех выучивает свою роль, а потом запоминает тексты остальных. Во время спектакля он не раз подсказывал ребятам реплики, когда они их забывали.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

— Что ты чувствуешь после спектакля? — Когда мы встречаемся, хорошо становится. Вообще-то я сейчас свободное время провожу — сейчас лето — на даче. За ягодами, за грибами хожу. — А ты хочешь актером стать? — Да. Ну еще. Если мне мои подруги подарят планшет, я буду искать работу. — А кем ты еще хочешь работать? — Как папа в разные города ездить. Хочу в Петербурге найти работу. Там еще мои подруги живут, которых я люблю смотреть: Даша Баранова и Ирина Петровна (прим. ведущие «Пятого канала»). А по воскресеньям выпуск по телевидению программы «Главное». — Ты хочешь на телевидении работать? — Нет! — А здесь ты дружишь с кем-нибудь? — Я с девочками дружу: с Верой и Викой. Я ей помогал, чтобы она не ушла никуда, я был опекуном. Её мама не поехала, ей некогда, а я за девочку отвечал. — Ты один ездишь на репетиции? — Нет, мы вместе с мамой — А кто на спектакли к тебе приходит? Мама: Ну знаете, разные люди, но в основном приходят, конечно, студенты. Они интересуются чем-то новым. Приходят и родители с такими же проблемами, как у нас. Потому что это страшно — вы ждали ребенка, а вдруг у вас рождается...Это очень тяжело. Антон: Сейчас у меня здоровье меняется в лучшую сторону! — А что театр для тебя значит? — Это работа. Это, когда ты приходишь работать, работаешь, и еще тебе там цветы дарят. 28

— Тебе нравится работать? — Да, особенно когда меня все считают джентльменом. Мне нравится, когда красивые девушки подходят. Я еще на обложки смотрю, мы выписываем журнал «Вязание модно и просто», там тоже девушки. Они модели. Мама: Я вам скажу от себя. Для них это... Понимаете, какая у нас альтернатива: дома сидеть, смотреть телевизор? Мыть посуду, чистить картошку и всё. А тут мы приходим, общаемся с ребятами, у которых такие же проблемы. И мы забываем о своих проблемах. У нас общие интересы, потому тут у них хоть какой-то коллектив. Антон: Это хорошо! Мама: Они друг о друге знают. Понимаете, альтернативы больше нет. Это в советское время были фабрики, заводы: таких детей вели от школы, потом учили профессии. Их держали «в потоке». Сейчас всё это сломалось, сейчас ничего нет. Все брошены: выживай, как хочешь. Что ты можешь дать своему ребенку? Я когда услышала это... Это тяжело. Нужно бросить всё, нужно потратить время. Мы три раза в неделю ходим на репетиции. Антон: Понедельник, среда, пятница! Мама: Понимаете, но им, но он... Кому сколько Бог дал рассудка. Но им же скучно. Антон: Да.. — А ты будешь дальше в театре играть? Антон: Да, я останусь Мама: Пока нас будут приглашать, будем приходить. Пока силы будут. — А вы за это деньги получаете? Мама: Ну, он снялся в одной серии передачи «Человек и закон». Ему тогда деньги заплатили. Антон: 30 тысяч — А спектаклями, получается, вообще не заработать? — Нет. Я играю, чтоб мне хорошо было, и другим себя показать, рассказать, на что мы способны. Чтоб никому не скучно было и мне тоже. И я при деле. Вот это важно.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

Влад играл в спектакле адъютанта и официанта. Он уже актер не только сцены, но и кино. Влад заверил меня, что будет играть в театре всю жизнь. Мне были интересно узнать, какие у них взаимоотношения в труппе, есть ли у него друзья. Влад ответил, что в театре они все партнеры, но не друзья: «У меня нету друга в этой жизни. У меня в жизни нету никакого друга. Мы одинокие». Когда я спросила, сколько ему лет, он внимательно посмотрел на меня и ответил: «Двадцать». Я обрадовалась, сказала, что мне тоже, Влад повеселел. Уже дома я пересмотрела фильм «Клеймо», в котором он снимался. Оказалось, что Владу тридцать пять.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

НЕ БОЙСЯ текст и фото: Даша Немчинова

Я стою в вагоне метро с трясущимися коленками. Сбор волонтёров — на «Калужской» в центре зала. Хорошо, что я приехала не первой. Меня встречает группа из пяти человек. С ними мы и пойдем в психоневрологический интернат. Я заметно волнуюсь, потому что это мой первый волонтерский опыт. «Они такие же как мы, ну ты чего?», — говорит мне незнакомая девушка. Эта фраза останется у меня в памяти навсегда. От каждого волонтёра исходит какое-то невероятное тепло. Помню, как я в первый раз зашла на территорию интерната. Тогда мне показалась, что там очень много места. Где-то в голове я даже сравнила это место с летним лагерем, в который ездила в детстве. Спортивный комплекс, бассейн, кругом деревья и кустарники, даже само здание, где живут люди, напоминало корпус детского лагеря. Только спустя время я освоилась и поняла, что размер территории интерната я сильно преувеличила. Первые десять минут в интернате были моей личной акклиматизацией. Уже с порога в нос ударил резкий непонятный запах, перемешанный с ароматом ладана — в интернате есть своя православная церковь. Я не могла смотреть на лица подбегающих и обнимающих меня людей. Мне было страшно: такой детский страх, перед тем чего не понимаешь. Но мне помог один из жителей интерната — Дима. Он всегда улыбается, ходит в байковой рубашке в клеточку и немножко сутулится. Он подошел ко мне с этой чистой улыбкой ребенка и сказал: «Не бойся». Я не знаю почему, но это помогло мне выдохнуть. Я открыла глаза уже в совершенно другом состоянии. В интернате лежат только взрослые, но их очень трудно называть мужчинами и женщинами несмотря на возраст. Это мальчики и девочки. Они с удовольствием рисуют, лепят, создают поделки, играют в настольные игры и делают всё, что обожает ребятня. Они попадают сюда из спецдомов или в силу обстоятельств. Бывает, что дома за ними просто невозможно ухаживать. Всего тут живет почти пятьсот человек. Я не знаю ни одного случая, когда отсюда кого-то выписывали, хотя говорят, что это возможно. Для жителей интерната созданы условия микромира. Это полностью закрытое пространство — мир, созданный специально для этих людей. При желании тут они даже могут работать. Обычно мы с ребятами занимаемся рисованием, создаем коллажи, аппликации, разнообразные поделки, все что можно делать руками, но есть и исключения. К примеру, Таня — она ничего не видит, но как ни странно очень любит писать. Она кладет свою руку на пишущую руку волонтера и диктует. Большинство ребят в интернате не умеют читать и писать. На мой вопрос: «На какую букву начинается слово “небо”?» практически никто не может ответить. Некоторые ребята не могут написать свое имя, поэтому мы с ними и занимаемся.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

В интернате встречаются самые трогательные примеры отношений между людьми. Например, Андрей и Оля. Честно говоря, я даже словами не могу передать то, что между ними происходит. Это какая-то сказка о любви, у которой просто нет конца. Я знаю, что они хотят пожениться, копят деньги. Конечно, если брать отношения между мужчиной и женщиной в нашем мире, то их роман будет больше похож на крепкую дружбу. Всё это очень возвышает их чувство. Мне безумно трудно объяснить свои эмоции. Здесь нет ревности, ссор и ругани. Просто любовь и всё. Дружба и отношения в интернате – это очень интересная штука.Я пытаюсь иногда представить, как и почему они считают кого-то своим другом. Например, один может внятно говорить и передвигаться без посторонней помощи, а у другого могут быть серьезные проблемы с речью и коляска. И такие ребята могут быть лучшими друзьями. Они будут общаться друг с другом на каком-то своем языке. Один будет помогать другому. Отношения тут обычно тоже строятся на взаимопомощи.

В интернате есть художник. Этот человек живет обособленно от всех, и от других жителей и от волонтеров. Он никогда не показывается, почти никто не знает, как он выглядит и как его зовут. Картины художника весят в зале, где мы занимаемся. Однажды глядя на его работу одна из бабуль, спросила меня: — А там гуманоид нарисован? — Возможно, но мне кажется это больше похоже на бога или всеобщий разум. — А если это гуманоид, то это грех. На ракетах летать грех, нельзя это. — Почему? — А вдруг мы на бога наткнемся, и тогда бог богом не будет. Поле этого она замолчала и уткнулась в свою поделку. Свои работы ребята часто дарят волонтерам или воспитателям. Часто бывает, что если мальчику нравиться девушка волонтер, то он будет готов отдать ей все что может. Так моей знакомой паренек хотел отдать кружку с отколотым краем и кофе в одноразовых пакетиках – то немного, что у него было.

Иногда мне бывает не по себе. Благодаря интернату я привыкла держать безопасное расстояние с людьми. Все они любят обниматься, но когда вас обнимает человек с ДЦП, особенно мужского пола, главное – вовремя выскользнуть, пока вам не сломали ребра. Если в метро незнакомый мужчина начнет нюхать ваши волосы, вы посчитаете его извращенцем, в интернате это совершенно нормально. Естественно, что мальчикам нравятся девочки волонтеры, а девочкам — мальчики. Человеческие эмоции тут никто не отменял. Понятно, что для многих неподготовленных людей многое тут выглядит очень странным. Например, когда за тобой по пятам ходит сорокалетний мужик с орлиным взглядом и пытается зазвать в свою комнату или схватить за руку. Или когда пять колясочников сразу тянут к тебе руки — к этому стоит привыкнуть. Здесь все живут в совершенно другом мире, который нужно принять.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

ЗАЧЕМ ЖИВЕТ ХУДОЖНИК 36

текст: Андрей Уродов фото: Саша Кулак РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

На Обводном канале накрапывает дождь. Мы с Юлей обходим промзону, чтобы попасть в Психиатрическую больницу №6. Корпуса стационара находятся в небольшом парке. Чтобы попасть в арт-студию, нужно пройти около лечебного отделения. Сюда попадают люди с приступами и обострениями. Это закрытая территория, и внутрь просто так не пускают – по дороге к диспансеру нам не встретился ни один прохожий. Тут очень тихо. Настолько, что мы слышим собственные шаги.

Первые звуки появляются только в диспансере. Поднимаешься по лестнице, а где-то вдалеке играет синтезатор, доносится пение. На пороге небольшой комнаты, заставленной стульями, нас встречает заведующая отделением: «Сегодня мы отмечаем дни рождения всех, кто родился в мае. Оставайтесь, они отрепетируют, и будет петь хор». С импровизированной сцены к Юле подбегают обниматься старые знакомые — женщина лет пятидесяти и парень в белой школьной рубашке. Раньше Юля работала здесь — ставила спектакли вместе с ребятами из диспансера, помогала преподавателям в художественной мастерской. «Давайте-давайте, мы придем вас послушать сейчас», — подбадривает их Юля, — «только с художниками поговорим и сразу вернемся». Радостные, они спешат репетировать дальше — сегодня у них гости. «То, что я вижу в арт-студии часто нравится мне гораздо больше того, что сейчас представлено на выставках», — рассказывает Юля по пути в мастерскую. «В нашей стране художественные практики в таких заведениях редко считаются чем-то ценным. Люди думают, что это не творчество, а терапия. Коллекционеры, в основном врачи психиатры, спекулируют болезненностью работ, называя ее оригинальностью. Арт-терапия помогает многим именно как процесс, а для художника, у которого есть потребность в выражении своих мыслей через образы, ценен сам результат. Арт-брют — это грубое и искреннее искусство, лишенное подражательства и академизма. Оно не стремится «продать», в нем нет категорий «славы» и «зарабатывания денег». Люди живут в местах закрытого типа, где влияние внешнего мира минимально, но это не может помешать им быть художниками. Их работы — это разговор из области духа, в них нет общепринятых формул, но есть что-то невероятное доброе и светлое. Они заставляют нас пересмотреть свое отношение к миру, к пониманию искусства». Люди, стоящие на учете в диспансере, посещают его каждый день. Здесь с ними занимаются музыканты и художники. Вера одна из таких, она работает в арт-студии уже много лет: хранит все картины и знает множество историй, связанных с их созданием. С ее помощью можно найти даже старые черновики или эскизы людей, которых уже давно выписали. «Мы их ни к чему не принуждаем», — рассказывает Вера, — «Иногда можем подсказать тему или заинтересовать новой техникой». Тут можно не только рисовать, но и лепить из глины, обжигать керамику, создавать причудливые архитектурные макеты и даже заниматься компьютерной графикой. «Ребята у нас есть очень талантливые, например, Саша. Мы ему дали тему, что-то из истории России, а он интерпретировал и развил ее по-своему — сделал через несколько месяцев почти шестьдесят работ». Назвать Александра Сашей у меня так и не получилось. Он значительно старше: высокого роста, с большими карими глазами и зачесанными назад черными волосами. Александр со знанием дела рассказывает о своих картинах, держа в руках чашку чая, как художник в своей домашней мастерской.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

Александр начал рисовать картины с Иваном Грозным в прошлом году. Сначала сюжеты были реальными — «Иван IV дарит коня своему сыну», «Иван Грозный штурмует Казань». Но позже среди работ стали появляться и фантастические темы, к примеру, «Царь Иван Грозный наблюдает войну между ангелами и инопланетянами» или «Царь Иван Грозный стреляет из Царь-пушки». Александр пытается показать бытовую жизнь царя — она для него простая, не лишенная доброты. На картинах опричники собирают с Иваном Грозным грибы, бояре ходят с ним на рыбалку. Царь отдыхает с семьей в бане, играет в шахматы и запускает воздушного змея вместе с сыном. Сейчас Александр занят созданием «Истории государства Российского» на обоях. Он исписал уже десять рулонов, которые вместили в себя все значительные исторические события, произошедшие до 994 года. Возможно, когда-нибудь эти полотна получится анимировать и сделать небольшой исторический фильм. У Александра готовы даже несколько работ о событиях, произошедших в XX веке. На одной из них Ленин придумывает апрельские тезисы, сидя на пляже. Александр изображает исторических личностей обычными людьми, не лишенными человеческих слабостей и искренних эмоций.

«Художник — это я-народ, потому что он творит не только для себя, но и для людей», — говорит Александр, крутя в руках планету, которую он сделал из папье-маше. — Это моя планета галактики второго Солнца. — А она обитаемая? — Сложно сказать. Наверное, обитаемая. У нас же упал метеорит в Челябинске, американцы потом доказали, что на нем были организмы, которые когда-то жили. В той галактике, второго Солнца, много планет — обитаемые и не обитаемые, как у нас, но жизнь там есть — это я точно знаю. Александр поправляет свой синий галстук и смотрит на часы: — Скоро хор будет, надо идти. Вы придете? — Конечно, придем, — говорим мы и спешим за ним.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

В актовом зале уже сидят люди. Мы проходим мимо медсестры и садимся во втором ряду. Раздаются тихие приветственные аплодисменты. Николай — двухметровый статный мужчина, конферансье — поочередно объявляет «Шар голубой», «Лесного оленя», «Черное и белое» из «Большой перемены», хором поют «Имени у Кристины» группы Секрет. С нами рядом сидит Лёша. Он играет на фортепиано и учится на первом курсе консерватории. В прошлом году ему нашли хорошего преподавателя, который помог подготовиться к поступлению. В хор Лёша пока не записался, но аплодирует ребятам громче всех. «Хотите покажу вам свою новую песню?», — спрашивает Лёша после концерта. Пока все пьют чай, он ведет нас обратно — в пустой актовый зал. Каждого незнакомца Лёша проверяет. Подводит к вырезке из журнала на стене: «Кто это? Это Давид». Наигрывает мелодию на синтезаторе: «Узнаешь? Это Шуберт». Если человек не оправдал Лёшиных ожиданий, он говорит ему: «Спасибо, пока» и уходит заниматься своими делами. Увлечений у него очень много. Лёша отлично разбирается в истории Древней Греции, пишет античные поэмы ломоносовским стихом. Два года назад по одной из его поэм в театральной студии делали постановку. «Надо запретить играть Бетховена на фортепиано», — говорит Лёша. Он написал новую оркестровку, в ней секстет кларнетов, укулеле и еще куча самых немыслимых инструментов. Леша делает невероятные успехи уже на первом курсе, а преподаватели обещают исполнить его произведения на декабрьском концерте. Лёша не ограничивается классической музыкой, он любит послушать группу «Любэ» и мечтает исполнить одну из своих песен с группой Кватро. Его художественные работы очень тесно связаны с музыкой. В его серии «Водители удачи» почти сто работ — они выполнены в виде компьютерной игры, в которой участники группы «Любэ» путешествуют по трассе СанктПетербург — Мурманск. Когда-то давно Лёша ездил по этой дороге в Карелию. На картинах он изображает отдельные участки трассы под необычным углом обзора. На картинах Леши часто нет ничего кроме фонарей и указателей — только масса пустого пространства. Однажды Лёша пропал. Нашелся в ста километрах от Санкт-Петербурга — на пути в Мурманск. «Я часто по этой дороге путешествую, её я знаю хорошо», — уверяет нас он. Лёша рисует не только на бумаге. У него есть целая серия работ, сделанных на компьютере. Лёша создал эти картины в обычном редакторе Paint. Однако детализация этих работ поражает. В углу картины «За тихою рекой», на которой изображен концерт группы «Любэ», мы нашли еле заметного барабанщика. При близком увеличении, мы поняли, что Лёша не только нарисовал барабанную установку, но и расчертил рубашку музыканта в мелкую клетку. «Он выводит этих персонажей с невероятной скоростью обычной мышкой», — уверяют нас преподаватели студии. «Этим ребятам еще можно позавидовать, они могут передвигаться по городу, у них есть целая арт-студия. Не всем так везет», — говорит Юля, пока мы идем по коридорам к выходу. На стенах диспансера висят работы из арт-студии, почти на всех стоит свежий росчерк — 2015. Скоро их заменят на новые. Лёша улыбается и машет нам издалека. Надеюсь, мы прошли его проверку на интеллект. РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

«Томми Ли Джонс и Орландо Блум едут по дороге»

«За тихою рекой» РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

текст: Саша Кокшарова фото: Ира Гурова, Даша Романова

ПУТЕШЕСТВИЕ

Я иду ночью по лесной тропинке и держу Тёму за руку. Мы, наверное, одинаково боимся темноты, только мне стыдно ему в этом признаться. Тёма шепчет: «Посмотри, там вампир в кустах спрятался, спаси меня», – и сжимает мою руку еще сильнее. Я иду ночью по лесной тропинке и держу Тёму за руку. Мы, наверное, одинаково боимся темноты, только мне стыдно ему в этом признаться. Тёма шепчет: «Посмотри, там вампир в кустах спрятался, спаси меня», – и сжимает мою руку еще сильнее. Я навожу фонарь на куст и говорю: «Смотри, тут нет никого», – мы делаем несколько шагов вперед, – «Это просто ветер дует, от этого листья дрожат. И всё». — И всё? – переспрашивает Тёма, – Это безопасно? Не страшно? Я не умру? — Нет, все хорошо, пойдем к палатке, пожалуйста, уже поздно, я очень устала, – мне тоже хочется, чтобы Тёма меня успокоил. — Но я боюсь, – говорит он. «И я боюсь», – мне хочется просто сказать Тёме об этом, но тогда всё – мы пропали. Я никогда не была такой честной, как Тёма. Он особенный: не такой, как все. Особенными в месте,где мы находимся,называют детей с нарушениями в психологическом развитии. У Тёмы аутизм. Кроме темноты он боится еще крапивы, высоты, костра и других опасностей, которых в лесу много. А за пределами лесной поляны их еще больше. Но лес – это такое место, где всем рады, где обычные и особенные дети и взрослые живут в палатках, готовят кашу, купаются в реке, каждый из них знает, что такое настоящий большой мир: там есть сосны и облака. Завтра мы будем ошпаривать крапиву кипятком вместе с Тёмой, а потом варить из нее суп, чтоб не было страшно. — Я боюсь. Поехали на метро, – вот, что предлагает Тёма. Это для него обычное дело. — Поехали, соглашаюсь я. Давай так: большая поляна – это «Фрунзенская», а твоя палатка – «Воробьёвы горы». Мы же быстро так доедем? Согласен? — Поехали! А будет безопасно? А не поймает нас так никто? А не смертельно? – Тёма снова переспрашивает, переживает просто. Тёма знает о метро всё, что можно знать. Если с ним долго говорить об этом, то кажется, что это Тёма придумал, как все станции удобно расставить, сам нарисовал схему и раскрасил ветки теми карандашами, которые были в коробке. Он знает, какая станция самая глубокая, как быстро доехать, и какие переходы закрываются позже. Но только Тёма не знает, что сейчас пора спать, он не чувствует усталости и не понимает, что нужно переодеть штаны перед сном, а палец на ноге помазать зеленкой. — Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция «Спортивная», – отчеканивает Тёма довольным голосом, и мы едем. Тёма может так кататься, лежа в гамаке или качаясь на качелях, прокручивая станции в своей голове, но вот только так он снова забывает о том, что мы сейчас в лесу, что ночь, что кусают комары, что батарейки у меня в фонарике заканчиваются. Мы приезжаем на «Воробьевы горы», к палатке, я кладу Тёму спать, прошу его сменить штаны и застегнуть спальник. Тёма ведь уже взрослый, ему нужно будет когда-нибудь стать самостоятельным.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

Когда я потом через несколько дней возвращаюсь из леса в Москву и проезжаю настоящую «Фрунзенскую», мне больше всего хочется, чтоб там тоже была поляна и речка, но там ничего такого нет. Я пытаюсь сочинить что-то хорошее и для себя тоже, чтобы не было так страшно и грустно, но понимаю, что разучилась, и только для Тёмы лесная тропинка может превратиться в Сокольническую линию, а для меня железные качели из детства, превращающиеся на лету в самолет или рогатки с черноплодной рябиной, которые защитят от дворовых хулиганов, остались где-то очень далеко и уже не вернутся. — Следующая станция «Воробьевы горы», – проносится по вагону. РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

КЕМ Я ХОЧУ СТАТЬ фото: Катя Мамонтова рисунки: Ася Перелыгина

Мы рассказали ребятам из социально-реабилитационного центра в Долгопрудном о зиноделии и попытались нарисовать и сшить с ними первый журнал. Фотографии из серии Кати Мамонтовой были сняты в летнем лагере для детей, попавших в трудную жизненную ситуацию.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

ЯМА

текст и фото: Маша Романова

Моя бабушка всю жизнь работала директором в лагере «Солнышко», куда ездили дети из интернатов и коррекционных школ. Отдыхала там и я. Когда мне было 6 лет, я впервые очутилась в этом лагере и сразу же стала врагом всего человечества. У меня была семья, и за это дети меня не любили. Правда из-за бабушки меня никто не трогал, разве что исподтишка, они ее очень боялись. Стоило ей только замелькать на горизонте – все сразу выпрямляли спины и стояли по стойке смирно. Каждое утро начиналось с построения. Бабушка задавала толпе вопрос: «Что я не терплю на территории лагеря?» – на что дети в ответ дружно орали: «Вранье и мат!» С некоторыми сиротами и олигофренами я сдружилась. Беззубый Мишаня учил меня кататься на велосипеде,Андрюха – бегать босыми ногами по шишкам и подтягиваться на турнике, а с Юлькой мы лазили по деревьям. Лагерь этот находился среди леса и там было много антипожарных ям, через которые мы с пацанами перелетали, чтобы как-то скоротать время до обеда. Одна была особенная – очень глубокая и широкая, а внизу торчали корни растущего рядом дерева, точно колья в звероловной яме. Мне поставили ультиматум: перепрыгнуть ее или сожрать Мишанины сопли. Я была не голодна и решила прыгать. Ребята окружили овраг, смотрят на меня, ждут. Я хорошенько разбежалась и полетела. Мне не хватило буквально нескольких сантиметров до земли, и я рухнула вниз. Я сразу начала лезть обратно, но почувствовала, что меня что-то держит. Оказалось, мою ногу проткнул торчащий в земле корень. Кровь хлынула из ноги, у меня закружилась голова, а эти придурки стояли у ямы и ржали. Не помню, как я вытащила ногу и вылезла из ямы – единственное, о чем я тогда думала, так это о том, что бабушка точно всыпет мне люлей за такие игры. Я стояла с дырой в ноге, из которой хлестало, как из крана. Пацаны хохотали. Я смотрела на их глупые и простые улыбки и уже не заметила, как сама начала смеяться что есть силы. Так мы и стояли, пока вдалеке не послышалось «Обед!» и парни не убежали. Я пошла наворачивать круги по всему лагерю, пока не наткнулась на медсетру. Та в ужасе схватила меня и потащила в медпункт. Бабушка, увидев меня, упала в обморок: мне без наркоза зашивали рану, а я сидела и улыбалась. Сопли были соленые.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

текст: Егор Сидоренко фото: Сергей Надеев, Глеб Покров

ТЕАТР

Я играл в молодежном театре и нас позвали выступить в детском доме. Мы погрузили декорации и отправились в путь. Ехали долго – часа три, не меньше. На месте нас встретили глушь и густо натыканные панельные дома. Труппу поприветствовали и отвели к сцене, хотя такой ее едва можно было назвать – большое помещение разделяла пустая площадка и следующие за ней ровные ряды старых, разломанных стульев. Гримеркой служила маленькая комнатка, и видом, и запахом напоминающая кладовку. За все то время, что мы монтировали сцену, в залу не забежало ни одного ребенка. Детский дом походил на заброшенный санаторий, куда уже давно никто не приезжает. Только запах столовой, доносившийся откуда-то снизу, давал понять, что здесь все еще обитают люди. Минут через тридцать перед сценой натянули шторы – кулисы. За ними я видел, как быстро зал наполнялся детьми. Они кричали, гоготали, так что вскоре самодельный театр стал походить на зоопарк. Мне стало не по себе. Спектакль начался. Ребята продолжали общаться друг с другом и будто совсем не замечали нас. Между тем понемногу то один, то другой бросал взгляд на сцену. Через какое-то время уже все неотрывно смотрели за игрой. Но тут такой парадокс: пьеса их совсем не занимала, дети разглядывали актеров – обычных ребят чуть старше их, живущих обычной жизнью в обычных семьях. После спектакля нас пригласили в столовую. Мы сели в углу, так что можно было спокойно наблюдать за детьми. Каждый стол – небольшая группировка, во главе которой сидел лидер – самый крепкий участник банды. Он мог наказывать и поощрять товарищей, забирая тарелки у провинившихся и отдавая ее тем, кто заслужил. Уходя из столовой, я стал свидетелем следующего разговора: — Серый, сегодня в восемь на поле, предупреди всех наших. Только по-тихому. Если кто-то стуканет, ты в могиле, сука. — Понял. Сколько нужно? — Четыре. Ты, Витя, Грека и Крота зови. — А с их стороны кто будет? — Не знаю еще. Но Антон с Диманом точно будут. Хватит вопросов, если эти старухи узнают – отвечаешь ты. Обеспокоенный, Серый быстро ушел.Тяжелее всего ребятам, попавшим сюда уже в сознательном возрасте – после гибели родителей или по другим причинам. Таких детей здесь ненавидят. Их травят за то, что они успели ощутить заботу, знают, какого это – быть любимым. Все взрослые – и воспитатели, и учителя, – знают об этой системе, но не пытаются ее изменить. Удивительно, что в атмосфере этой жесткости существуют по-настоящему добрые и искренние люди, хранящие свою мечту и надеющиеся когда-нибудь ее осуществить. После обеда нас без особых почестей сопроводили в газель. Ребята помогли нам демонтировать сцену и погрузить декорации в маршрутку. Между тем пространство восстанавливало царящий порядок, будто мы тут никогда и не были.

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

САШКА текст и фото: Вадим Скворцов

Помню его ядовито-чёрные глаза и злое лицо. Его звали Саша. Я был тогда в классе втором и ничего не понимал, кроме того, что у нас дома появился ещё один человек, и этот человек – мой брат. Сашу отдали в местную школу, где вместо знаний он применял кулаки. Он был старше меня года на три, но я, второклассник, сидел с ним вечерами над учебниками математики и учил его считать. Он не был силён в точных науках и вряд ли брал книжки в руки. Саша был ребёнком улицы, человеком стен и правил. После школы он подбирал бычки и глубоко затягивался. Саше редко давали деньги на карманные расходы, поэтому для него было нормальным шмонать карманы родителей. Как-то в октябре мы с Сашей вышли гулять. На нём была лёгкая куртка, он шёл немного впереди, а я плёлся сзади, пиная жёлтые листья. — Саш, смотри, что-то лежит, – я заметил на обочине чью-то сумку. — Что это? Сумка? — Вроде да. Надо вернуть. — Зачем? – Саша сел на корточки и стал аккуратно расстёгивать замок. — Ты чего? Это чужое! — Да заткнись ты, стой на шухере и смотри вокруг, чтобы никто не спалил. — Я не хочу. — Получишь. Я не мог сказать ему ничего против, потому что страшно боялся. Он ведь не врёт, и я правда получу от него по полной, если не буду слушаться. Я стоял метрах в пяти, осматривал главную дорогу. — Ну, что там? Никого? — Никого. Я смотрел на Сашу и наблюдал, как он распихивает по карманам вещи из сумки: звенели ключи, деньги, даже паспорт Саша заныкал во внутренний карман. — Вроде всё. Пошли. — Но ведь это чужое, – выдавливаю я из себя сквозь слёзы. — Не ной, продадим, я с тобой поделюсь. Мы поднялись на лестничную площадку нашей квартиры, Саша встал спиной к двери, преграждая мне проход. — Ты чего? — Надеюсь, ты ничего не скажешь родителям? — Пусти. — Если ты хоть слово скажешь, – Саша берёт меня за ворот куртки, – я из тебя всю дурь выбью, понял? Я начал вырваться, но бесполезно, он был гораздо сильнее меня. — Да, обещаю!

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

В тот день я просто молчал и постоянно видел угрожающий взгляд Саши. Вечером мы услышали звуки милицейской мигалки. Саша выглянул в окно, и я впервые увидел страх на его лице. В скором времени в нашу квартиру зашла заплаканная женщина и несколько милиционеров. Они стали искать пропавшие вещи. Саша выбросил паспорт вместе с ключами в окно и упорно твердил, что ничего не брал, а я сдал нас обоих с потрохами. Не знаю, как милиция нашла наш адрес, скорее всего, нас спалил кто-то из соседей. Конец дня мы провели под окнами нашего дома в поисках ключей и паспорта в пожелтевших листьях. Через пару дней, вернувшись из школы, я не застал Сашу дома. Я подошёл к родителям, сидевшим на кухне, и спросил: «А где Саша»? Родители молча переглянулись, и мама сказала дрожащим голосом: «Саша теперь живёт в другом доме». С того времени я его больше никогда не видел. Спустя много лет, отец часто вспоминал о нём. Я стоял во дворе, а он пьяный сидел на кортах рядом. Затягиваясь, он косо поглядывал на меня: — Помнишь Сашку? — Да. — Я любил его больше тебя.

РОССИЯ БЕЗ НАС

НАД НОМЕРОМ РАБОТАЛИ: Денис Яковлев Ира Долинина Даша Зайцева Сергей Наумов Даша Немчинова Саша Кокшарова Александр Гребешков Маша Романова Катя Мамонтова Вадим Скворцов Дарья Романова Ася Перелыгина Ира Дмитриева Андрей Уродов Сергей Надеев Саша Кулак Саша Граф Ира Гурова Глеб Покров ОБЛОЖКА Наталия Марко ТИРАЖ 700 экземпляров

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

РЕДАКЦИЯ russiabeznas@gmail.com 97

ДО СВИДАНИЯ! ДО СВИДА РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

АНИЯ! ДО СВИДАНИЯ! ДО C

РОССИЯ БЕЗ НАС выпуск 8

100