Sova №3 (17) November by Sova Sova

СОВА 11/14 #17

/ слово редактора

Слово редактора / бытие факультета

/ в-опрос

Бытие факультета

Записки нафталиновой барышни о том, что значит быть музееведом

Кто ваш философский батька?

/ инструкция

Как весело жить на факультете, да еще и деньги за это получать?

/ философские заметки

14 Две жизни 16 Вращение

Зам. гл. редактора: Олег Филиппов

«Укусить руку дающего — правильный ход для философа»

Выпускающий редактор: Александр Старков

интервью с А. К. Секацким

/ кино

Александр Старков

Главный редактор: Спиридонов Александр Александрович

/ диалог без Сократа

/ литература

Вы держите в руках журнал и, наверное, не верите, что это «Сова». Уж очень она не похожа на все то, к чему вы привыкли за 16 номеров! И это совершенно верно. Дело в том, что в один прекрасный день мы решили, что раз наше издание уже почти перешагнуло подростковый возраст, то пора бы уже меняться. Ведь семнадцатый выпуск — все равно что семнадцатый год в жизни человека: самое время покидать привычные школьные стены и делать что-то из ряда вон выходящее. И собственно, результат такого жизненного поворота — налицо. Вы видите экспериментальную «Сову» с полностью переделанным дизайном, иным подходом к текстам, новыми рубриками и новыми авторами. Правда, видите вы её не в ноябре, как это предполагалась, а в начале декабря, но на то были свои объективные причины, с которыми мы боролись как могли. Следующий номер, скорее всего, вернется к привычному виду, но и такая «обновленная Сова» никуда не денется. Как это будет сочетаться и будет ли сочетаться вообще — увидите в следующем году. А пока можете изучать этот эксперимент, обсуждать его и делиться своими мнениями с редакцией. Для этого есть почта издания и всевозможные инструменты в социальных сетях.

Редакционная коллегия: Лолита Тхапа, Катерина Россолович, Дарья Волошина Корректор: Яков Марков Художники: Егор Кузнецов, Федор Абрамов, Анастасия Навныка Оформление обложки: Федор Абрамов

Узкоплечий сверхчеловек Рождение истины из хаоса

Дизайн и верстка: Даниил Чаптыков Почта: sova.news.ph@gmail.com Соучредители: Александр Спиридонов, Олег Филиппов Адрес редакции: 199034, С.-Петербург, Менделеевская лин., д.5, ауд. 12

Тираж: 100 экземпяров Подписано в печать: 21. 11.2014 Отпечатано в типографии «Печатный элемент» ISSN 2409 – 1529 (Print)

Издано при поддержке Профсоюзной организации студентов и аспирантов СПбГУ

/ бытие факультета

Ксения Кравченко

Бытие факультета Сентябрь сгорел, и на смену ему пришел октябрь, который оказался очень богат на события. Тут и первый концерт «ФилИна», и первое заседание СНО, и первый тур нового сезона «ЧГК», и первое мероприятие от «Faces»… Такое чувство, что в октябре все происходит впервые, что студенческая жизнь, развиваясь по своим особым законам, только начинается во втором месяце нового семестра. Странно все это… Однако же не будем спешить с выводами, сначала посмотрим, что принесет нам ноябрь и уже потом будем выводить какие-нибудь закономерности. А пока самое время вспомнить основные вехи минувшего месяца

Мудро поступает тот, кто не пытается ответить на вопрос «что такое философия», а просто доверившись проверенным формулировкам признанных авторов, со спокойной душой почти каждый день приходит в университет и уходит, а через четыре года такого хождения просто-напросто получает на руки заветный диплом преподавателя философии, в обнимку с которым радостно шагает по жизни. Но еще более мудр тот, кто серьезно задался этим вопросом и, попытавшись ответить на него самостоятельно, смело вынес результаты своих изысканий на публичное обсуждение в аудитории таких же вопрошающих студентов.

Собственно, по второму пути, очень мудрому и сложному, пошло Студенческое научное общество (СНО), которое начало свою работу в этом году. 21 октября состоялось первое заседание теоретико-методологи«Зачем нужен в Институте философии ческого профиля, где обсуждался доклад театр? Ну, право слово, ведь все мы здесь, Александры Арамян и Олега Калинина чтобы постигать истину, а подобные ме(2 курс, философия) на тему «Что такое роприятия нас только отвлекают». Многие философия?» Такой концентрации неравмогли так подумать еще в прошлом году, нодушной студенческой публики Институт когда идея организации студенческого теафилософии не видел уже давно! Доклад тра только зарождалась. Однако творческое настолько задел студентов, что они еще объединение «ФилИн» (руководитель — Фа- долгое время не отпускали выступающих, лолеева Дарья Олеговна) опровергло эти задавая им вопросы и делясь своими мнепредрассудки и успешно поставило несколь- ниями об услышанном. Чуть позже куратор ко театрализованных концертов, показав этой секции СНО, Илья Игоревич Мавриних как в стенах родного Института, так и за ский, отметил, что его приятно удивила его пределами. Для членов этого коллектива такая энергия и горячность в обсуждении нет никаких сомнений, нужен ли театр фифилософских проблем, которая столь разилософам, ведь для них это один из способов тельно отличается от привычной инертнопрочувствовать, детально рассмотреть и до- сти студентов на семинарах. Даже призналнести до зрителей ту или иную проблему. ся, что, выступая перед такой аудиторией, испытывает приятное волнение, зная, что Наши творческие деятели и не думают его слова будут восприняты со всем присуостанавливаться на достигнутом. В октябре щим молодости жаром и энтузиазмом. они отпраздновали свое новоселье (да-да, теперь у них есть своя сцена в 131 аудитоУдивить Илью Игоревича — дело сложное, рии!), порадовав публику Института филоа раз уж студенческому научному обществу софии театрализованным представлением, это удалось, то напрашивается лишь один посвященным дню музыки. Обращаясь к раз- вывод: СНО ждет большое будущее. Так что личным музыкальным жанрам и способам внимательно следите за объявлениями и не интерпретации, ребята попытались донести пропустите очередное заседание, иначе до зрителя свое особое отношение к этому история будет твориться без вашего учавиду искусства. Получилось столь впечатля- стия (что, пожалуй, весьма обидно). юще, что по просьбам зрителей пришлось вместо одного запланированного концерта 7 октября провести еще один дополнительНаверняка каждый из нас хоть раз предный 17 октября, специально для тех, кто ставлял себя игроком какой-либо интеллекне смог присутствовать на премьере. туальной игры.

СОВА 11/14 #17

/ бытие факультета

Действительно, было бы здорово побыть, к примеру, членом команды Александра Друзя или пройти в финал в передаче «Своя игра». 22 октября у некоторых студентов появилась такая возможность, потому как состоялся первый тур второго сезона Чемпионата Института философии по интеллектуальным играм «Что? Где? Когда?» Всего девять команд принимают участие в этом сезоне, среди которых — как новые коллективы, так и уже известные старые, в том числе победитель прошлого года, команда «Метафизическое дно». Стоит отметить креативность участников в вопросе названий команд: «Декарты, деньги, два ствола», «Бочка Диогена», «Ночь, когда хозяйничали выпи», с трудом произнесенная ведущим мероприятия «Татхагатагарбха» и другие. После начального тура лидирующие позиции занимает команда «Нет», однако все еще может кардинально измениться…

рого угрюмые люди в темных куртках прячутся под темными зонтами. Многих подобная картина вгоняет в депрессию, но только не команду «Faces», решившую бороться с тоскливым настроением весьма оригинальным способом. Где можно найти взрыв ярких красок, ни с чем не сравнимых эмоций, самобытной музыки, удивительных танцев и многовековых традиций? Конечно же, в Индии, на фестивале огней Дивали! И ребят совсем не остановило, что от Северной столицы до Индии пролегает расстояние в несколько тысяч километров. Если мы не можем прийти на Дивали, значит, Дивали придет к нам! И это оказались не пустые слова, потому как каждый, кто сидел в аудитории, ощутил на себе волшебную силу индийского праздника.

Данный вечер, как и все мероприятия, организованные командой «Faces», проходил полностью на английском языке. И пускай в нашем Институте философии многие не говорят по-английски в совершенстве, это не стало Чем ближе подкрадывается зима, тем мрачнее помехой для восприятия информации зритеи безрадостнее становится Петербург. Свинцо- лями, но только прибавило фестивалю еще во-серые тучи нависают над серыми улицами больше экзотики. А экзотики, поверьте, там и домами, омывая их серым дождем, от котохватало…

Что является залогом продуктивного обучения студента? Правильно! Вкусное, сытное питание и здоровый, продолжительный сон! И если второе реализовать невероятно сложно, то с первым нам активно помогает студенческая столовая. Наверное, многие заметили, что в последнее время там происходят какие-то изменения: обновляются ценники на еду, появляется и вновь исчезает ящик для обратной связи, проходят какие-то опросы о качестве питания. Оказывается, все это потому, что с ноября планируется смена поставщика пищевой продукции, а значит, нас ждут еще более глобальные перемены (совершенно иной сервис, иное меню и иные цены). Более того, надежные источники сообщают, что ваш домашний, с душою приготовленный обед, будет горячее и аппетитнее, ведь в скором времени в столовой появится новая микроволновая печь, готовая предоставить свое тепло всем желающим этой морозной осенью. Будем надеяться, что эти перемены повлекут за собой только приятные и вкусные последствия. В Институте философии появился новый герой. Этот человек спасает людей от хандры, по утрам дарит им хорошее настроение и вселяет в расслабленные души уверенПриобщению к индийской культуре споность в том, что все будет хорошо. Многие собствовали восхитительные фотографии не знают его имени и просто говорят о нем, индийских пейзажей, удивительная музыкак о неком загадочном человеке-праздника, исполняемая на ситаре, тематическая ке, который иногда появляется на факульвикторина с призами. Не обошлось и без тете с мешком конфет, кексов или печенья, сюрприза в виде маленьких шедевров и раздает их всем встречным с пожеланиями традиционной кухни: чая-масала, печенья хорошего дня. Уже четыре раза герой провос кардамоном и индийской морковной халдил такие «Дни радости», как он сам их навы. Лейтмотивом для сценария праздника зывает. Что сподвигает его на такие поступпослужил сюжет о двух влюбленных, котоки? По его собственным словам, причиной рый в завершении вечера пришел к логиче- подобных свершений является то, что у него скому концу — пышной свадьбе. Ну и куда слишком много радости в душе, которой, как же без массовых индийских танцев в лучших он считает, необходимо делиться. И это, как традициях Болливуда! все могли заметить, прекрасно ему удается. Следующий культурный вечер от «Faces» уже не за горами, и нас в скором времени ожидает что-то столь же грандиозное и фееричное. Ведь мероприятия подобного формата — это отличный шанс забыть о депрессии, приобщиться к иным традициям и раскрыть таланты студентов, о которых те даже не подозревали.

Уже не один десяток улыбок вызвал он своими маленькими подарочками, и надеемся, что продолжит это делать и дальше. Так что внимательней смотрите по сторонам, дабы не пропустить очередное появление человека-праздника.

СОВА 11/14 #17

/ бытие факультета

Записки нафталиновой барышни о том, что значит быть музееведом

Еще труднее объяснить, что ты пошел в университет за знаниями, а не за «корочкой с псевдопопулярной специальностью». Но самое интересное начинается, когда подобные вопросы нам, музейщикам, задают студенты с нашего же факультета. Получив ответ, некоторые молча пожимают плечами, а некоторые морщат нос и спрашивают с издевкой: «Ну и как, интересно?» Вот это уже, господа, обидно. Я искренне не понимаю вашей реакции. Ведь многое, что читается студентам на нашей кафедре, надо бы знать любому человеку, стремящемуся быть образованным.

Софья Рабущак

К тому же, у многих проскальзывает именно такая ассоциация: музейное дело — музейный сотрудник — бабушка-смотрительница. Такое чувство, что, сегодня выйдя из стен факу льтета с дипломом в руках, завтра я поседею и прирасту к стулу.

На том же месте, в тот же час. Спустя десять лет. Десять лет назад в зале Эрмитажного театра было принято решение о создании кафедры музейного дела и охраны памятников в структуре факультета философии и политологии СПбГУ. 24 октября 2014 года в этом же зале состоялось торжественное заседание, посвященное десятилетнему юбилею кафедры. В кругу преподавателей, студентов, выпускников и добрых друзей подводили итоги десятилетней совместной работы, обсуждали дальнейшие перспективы и, конечно, желали долгих лет процветания. Много говорили об актуальности создания кафедры на тот момент и о востребованности ее деятельности сейчас. Для нас, студентов, такое событие — это повод еще раз задуматься о важности нашей роли и о том, что же значит быть музееведом. Каждый студент философского факультета хоть раз сталкивался с подобной ситуацией. Ты рассказываешь, где учишься, а в ответ получаешь: «И что ты потом с этим делать будешь? Куда пойдешь работать?» Трудно бороться с желанием людей оценить твой выбор на предмет успешности.

Важно понимать, что институт музея является мощным инструментом политики в сфере культуры, пропагандирующим определенные ценности, играющим важную роль в вопросе самоидентификации личности. И от нас в том числе зависит, как посетители будут воспринимать окружающую действительность уже на выходе из музея. Хранитель культурного наследия — это не просто пафосное звание, тут важно чувство ответственности перед нашим прошлым и нашим будущим. И трудность выбора определяется не уровнем заработной платы, а осознанием того, что мы играем не последнюю роль в формировании личности носителя культуры, и важно, чтобы она была защищена от идеологических установок. Спекуляции культурным наследием в угоду имиджу определенных лиц или политических режимов — явление, нашей стране знакомое. Однако передача культурного опыта в его чистом виде, без примесей политики — это наша священная обязанность. Многие студенты других образовательных программ завидуют нашим летним практикам, российским и зарубежным. Да, ребята — здесь есть, чему завидовать. Только это не элемент роскоши, а необходимость. Как иначе понять весь массив русской культуры, накопленный нашими предками на протяжении веков?

И именно понять, а не просто выучить. Как иначе почувствовать всю степень ответственности перед нашей историей? Как прикоснуться к ней? Мы хранители культурного наследия не только Петербурга, перед нами стоит гораздо более масштабная задача.

Уже десять лет кафедра музейного дела и охраны памятников СПбГУ подготавливает специалистов. За это время произошло много всего: и плохого, и хорошего, хотя срок, кажется, совсем небольшой. Ну что такое десять лет?! Нет смысла говорить о неудачах, они для нас хороший опыт, на котором смогут поучиться другие. Но ничто так не гоПочему мы здесь? Как мы поняли, что приворит о достижениях, как личный профессишли, куда нужно? Человек — существо ональный успех каждого выпускника. Также удивительное, он способен на многое, даже нельзя не гордиться нашими преподавателяесли сам об этом не догадывается. Научиться ми: они открывают студентам целые новые чему-то, найти себе применение можно в раз- миры. Выходишь с лекции с ощущением, ных сферах жизни. Но мы здесь, потому что будто в космос слетал. И вот ты уже приземхотим видеть больше. Да, именно — видеть лился, а перед глазами до сих пор видишь больше! С самых первых дней в университете звезды. В образовании нет сиюминутного нам помогали разглядеть что-то большее, результата, все мы работаем на перспективу, что доступно только внимательному глазу. не будучи до конца уверены, что наши ожиМы приходим в музей и не просто смотрим дания оправдаются. Тем не менее, результаэкспозицию или выставку — мы ищем более ты внушительные. Значит, все это не зря. глубокие связи между отдельными элементами, просматриваем закономерности, Спустя некоторое время абсолютно недоопределяем основные идеи, которые в своей пустимой кажется мысль о том, чтобы вот деятельности реализует музей. просто так взять и выкинуть столетний фин-

Ты смотришь на предмет, подмечаешь его отличительные черты, и постепенно из этих фрагментов складывается целая история, ты будто собираешь мозаику. Музейный предмет — та же книга, нужно только уметь читать Мало кто из рядовых посетителей может точно выразить эту идею, но при этом, если в музее работают настоящие профессионалы, вы выйдете с «правильным» чувством. Увидеть больше в каждом предмете, в каждой детали — это наша задача. Музейщику нужно уметь «разговорить» предмет, заметить в нем такие подробности, которые откроют нам мир этой вещи.

ский диван. Отторжение вызывают вывески и билборды, расположенные рядом с уникальными архитектурными комплексами. А такая городская аномалия, как торговый центр рядом с храмом, заставляет задуматься о современном состоянии культуры. Кажутся немыслимыми снос уникальных зданий в угоду очередным офисным центрам или коттеджная застройка исторически значимых территорий. И, наоборот, Многие задаются вопросом, какое отношенеописуемый восторг вызывают бусина или ние кафедра музейного дела имеет к филокусочек керамики, добытые на раскопках софии и к институту философии в частности. в слое XIII века, а желание поздороваться Но я чаще задаюсь другим вопросом: «Поче- с памятником архитектуры, прикоснувшись му раньше людям не нужно было объяснять, к нему рукой, уже перестает быть чем-то что важно и ценно беречь историю, получен- диким и абсолютно непонятным. Здорово ную нами от предков, а сейчас нужны такие, ощущать городское пространство, видеть как мы, которые будут постоянно напомине просто здания, а целую совокупность нать: берегите, сохраняйте!» Говорят, что конструкторских решений и стилей, поничеловек, желающий объяснить другим свою мать символизм декоративных элементов. точку зрения, не имеет права сомневаться Но, друзья, вы тоже можете научиться «чив своей правоте. Для нас же актуально потать» историю, нужно просто быть более добное правило: мы просто не имеем права внимательными или прийти к нам за подсомневаться в необходимости своей роли. сказкой.

СОВА 11/14 #17

/ в-опрос

Александра Арамян

Кто Ваш философский батька?

Обучаясь в Институте философии, мы мерно изучаем тексты мыслителей и пытаемся ими проникнуться. Однако у каждого есть тот, кто открывает нам двери в мир философии, кто впервые дает нам ракурс, кто действительно оборачивает наш взор на себя. Тот, кого можно назвать «философским батькой» — не учителем, не наставником, а именно отцом. Тот, после которого мы уже не можем не изучать философию. Внимание, вопрос: кто ваш философский батька? Липский Борис Иванович, кафедра онтологии и теории познания:

Рене Декарт, курсовые работы про которого я писал на втором курсе, на третьем и на четвертом, и еще и диплом, потому что мне показалось тогда, что вот это и есть квинтэссенция философии и философского отношения к миру. Для меня он стал человеком, которого я встретил на входе в мир философии, который произвел на меня глубокое впечатление, а дальше я в этом мире уже освоился. А на данном этапе у меня настолько широкий диапазон интересов, что выделить кого-то одного философа в качестве «батьки» я не могу. Светлов Роман Викторович, кафедра истории философии: Плотин. Этот человек развернул мой взгляд на мир очень серьезно, ответил на какие-то мои вопросы, о которых я даже не знал, что сам себе их задаю, заставил поставить массу других вопросов, ну и, собственно, всерьез посмотреть на философию. Из этого не следует, что я аскет и медитирую посередине какой-нибудь лекции, не об этом речь идет, но к философии серьезно развернул меня именно он. Изучение Плотина ставит перед нами совершенно четкую дилемму современности, в которой она и развивается:

с одной стороны — тотальность определенная, как бы мы ни определяли ее через космополитизм, через глобализацию, через постмодернистские идеи гипермаркета, но тем не менее тотальность, а с другой стороны — принципиальная антитотальность, в том же постмодернизме проговаривающаяся через антисистемность, которая присутствует в концепте либеральной идеологии и так далее. Так вот, изучение Плотина, который, безусловно, был тоталитаристом, — причем убедительным, как и Платон — тем не менее ставит очень важные проблемы современности, которые нужно решать внутри себя. Не мы выбираем философию, а философия выбирает нас. Литвинский Вячеслав Михайлович, кафедра философской антропологии: У меня так много учителей, и не потому что я всеядный, а потому что человек головой может думать, но живет он всем собой. Он живет головой, сердцем и тем, что значительно ниже головы и сердца. Это я вам говорю как психоаналитик. Поэтому для меня очень важно не то, кого вы считаете головой, а кто живет у вас в сердце, а в сердце у вас живет только тот, кого вы можете цитировать, кого можете пересказывать, кто всплывает у вас в памяти независимо от ваших усилий, и вы с ним... он становится частью вашей души и вашей жизни. Это и называется «думать сердцем». С философскими учителями — то же самое. Для меня это Людвиг Витгенштейн. Потому что огромное количество страниц там — маленькие фрагменты, которые посвящены самым различным аспектам, о которых можно говорить нормальным человеческим языком. Его легко переводить, его легко комментировать, и он очень легко в этом тексте воспринимается. И с этой точки зрения, если говорить о тексте, то это Витгенштейн, несомненно. Муравьев Андрей Николаевич, кафедра истории философии: Наверное, первым, кто дал мне ракурс в первый раз (до этого ракурсов не было), как ни странно, был Гегель. Подробности простые: в то время как по программе

мы должны были изучать Гегеля, я был наслышан, что это чрезвычайно сложный, великий автор. Когда я, будучи довольно самонадеянным и нахальным молодым человеком, несколько трепеща и желая испытать себя этим автором, приблизился к нему, он неожиданно для меня оказался легким и ясным, что, конечно, еще больше укрепило мою самоуверенность. Но, обратите внимание, не дало никакого результата, кроме пары выступлений на семинарских занятиях, где я «блистал» этими своими, скажем, интимными отношениями с Гегелем — и, значит, поблистав, успокоился. Дескать, и это все довольно постижимо, ясно примерно, но поскольку дальше трех-четырех категорий науки логики прийти мне не пришлось, я отложил все это дело, когда-нибудь, мол, узнаю, и после этого меня очаровал Кьеркегор, естественно, ну а потом вот этот Хайдеггер и вся эта обычная история продолжалась таким образом. А впервые философскую жилку во мне затронул и разбудил не кто иной, как Гегель.

Яна Кузнецова, первый курс: Пожалуй, Славой Жижек. Я могу быть с ним не согласна, могу ворчать, что ему не хватает глубины и более щепетильного подхода к тексту. Но потом мы с ним миримся и снова находим общий язык. Нет никакого раболепия: чтение его работ всегда было именно разговором с кем-то близким, тем, кто нашел время объяснить тебе, как устроен этот мир. Так что да, «батька» — самое подходящее слово. Сергей Зубееров, второй курс:

В «Несвоевременных размышлениях» Ницше написал: «Я принадлежу к тем читателям Шопенгауэра, которые, прочитав одну его страницу, вполне уверены, что они прочитают все, написанное им, и будут слушать каждое сказанное им слово». Шопенгауэр не «батька» и не кормчий в море мироМигунов Анатолий Иванович, воззрений. Несмотря на неприятие уникафедра логики: верситетской философией, он буквально заколдовал — возьмем хотя бы в нашем Это трудно сделать мне, потому что я, так отечестве — Тургенева, Фета, Толстого. Марк же как и вы, изучал философию в опреАлданов, отвечая на эксцентричное письмо деленной последовательности, и понятВладимира Набокова, пишет: «И уж будто но, что первым, кто меня впечатлил, был в немецкой философии все вздор и ложная Платон. Но когда начинаешь читать тексты, слава. И Шопенгауэр?» Для меня Шопенгауа не просто слушать преподавателей, эр — это совершенный tour de force свободсколь бы компетентными они не были, ной мысли. то получаешь настоящий восторг, когда начинаешь понимать и находишь вдруг что-то в этих рассуждениях, что тебе близАлишер Хамидов, ко. Близко не потому что ты тоже об этом третий курс: думал, а потому что это тебя вдруг захватывает, увлекает и поглощает. Таким для Таким философом является для меня Арименя был Платон и до сих пор он остается стотель. Не могу сказать, что я изменился, таковым. Я к его текстам могу возвращать- когда впервые встретился с его текстами, ся и испытывать то же наслаждение. Ну, но я точно изменился от последующей рабокак Цицерон отозвался о текстах, о диало- ты по их пониманию. Обнаруживать в себе гах Платона? Они убедительны и впечатля- по частям современного человека — очень ют, прежде всего, потому что они истинны, интересное занятие, своего рода очищение. но не только поэтому, а еще и потому что Но оно происходит именно в работе над они прекрасны. Когда это сочетание вознепонятными местами, когда те принципы, никает, тогда, конечно, трудно не попасть которые не проговариваются, становятся в рабство по отношению к этому тексту. заметными. Аристотель богато снабдил нас Рабство специфическое, потому что ты не такими местами. Но есть же еще и другие, только разумом постигаешь, но и соперекоторые стали общими, те топосы, в которых живаешь, это очень важно. мы обитаем. Они сами собой разумеются.

СОВА 11/14 #17

/ в-опрос

И, несмотря на усилия многих философов, направленные на обнаружение и разрушение таких общих мест, их осталось еще огромное количество. Скажу, что я чувствую себя маленьким ребенком, который родился и живет в огромном «европейском доме», который построил Аристотель. И если я вдруг захочу выбраться в сад, или уйти восвояси, будет проще, если я возьму ключи у хозяина этого дома, у Философа.

Алексей Понятов, пятый курс:

Допустим, что речь о функции отца, о том, что какой-то философ отправляет эту функцию внутри мира мысли, мне принадлежащей. То есть речь не о друге-единомышленнике, которого ты понимаешь и дело которого продолжаешь, а о том, кто в какой-то момент возвращает тебе способность вновь настаивать на своем, возвращает тебе философское мужество, философией же отнятое в начале Никита Загвоздкин, занятий. И если говорить о такой фигуре, четвертый курс: то это Ален Бадью. Речь о способности мыслителя обустроить устойчивость практичеНаверное, это Ницше. Не потому что я как-то ской установки, что привычно формулируется особо разделяю его взгляды — это было и это в этических терминах, способных отличить прошло, и этому есть свое объяснение. А поЭтику как от императивов бытового толка, так тому что он стал для меня камнем, на котои от предписания преследовать отчужденрый я смог опереться, основанием вырватьные фантазмы добродетели. Бадью в своем ся — хотя бы умом — из окружающего мрака «Очерке о сознании зла» оказался способен повседневности. Он — он сам, его тексты, выдержать такую Этику с отеческой прозрачмиф о нем, его образы у преподавателей ностью. и нелюбовь к нему многих, все равно — дало мне понять, что я имею право на философию. «Вот это, по-моему, совершенно опредеЧто я могу что-то сказать, что я могу сказать ленная история, которая должна случаться для себя лишь, что я могу — и баста! Он, дана факультете со всеми студентами, и случилее, помог мне собрать все мои старые жизлась и со мной многократно, — та же самая ненные интуиции, провести границу между история, которая случилась у Анаксагора «до» и «после» в мысли, открыл мне интерес с Сократом, который, услышав от кого-то, к обществу и истории (еще через Секацкого) что есть такой Анаксагор, который считаи помог понять, в чем он не прав. И главное — ет все произведенным умом, окрылился дать мне право отказаться от него самого, надеждой узнать, как все это делается умом, в конечном итоге. Такие дела. и потому обратился к произведению Анаксагора, но не нашел там объяснения всего На такое исследование «философского батьки» стуумом, а нашел какие-то стихи и все то, что дентов и преподавателей нас вдохновил Андрей Ниговорили другие. И поэтому он для него колаевич Муравьев, который в прошлом учебном году был-таки возможным батькой, но им не стал, вследствие чего, в конце концов, вот таким на одном из семинаров по своему предмету озадачил вот «батькой» для Сократа стало его собподобным вопросом второкурсников. И если с «фиственное философствование. И на этом его история с Анаксагором закончилась соверлософским батькой» отдельных людей все оказалось шенно благополучным исходом. Потому что очень просто, то результаты исследования общеинесли мы на каком-то «философском батьке» ститутского «философского батьки» для меня стали застрянем, это положит конец не только нашему дальнейшему движению, но и предочень неожиданными. Приступая к опросу я, будучи шествующему движению к этому «батьнаивным автором, предполагала, что первый курс ке» — почему я и называю историю Сократа поголовно назовет Платона, второй — Канта, третий — благополучно разрешившейся. В этом смысле это была инициация, одна из инициаций Маркса, четвертый и пятый — вразнобой. Но мой фуСократа, ведь он не к одному только Анаксатуристический взгляд был направлен неверно. Более гору обращался с надеждами, а ко многим, того, среди всех курсов выявился один философ, кото- в том числе к софистам, к Продику недаром рый высвечивался снова и снова в ответах студентов, он, наверное, пошел учиться. В общем, это совершенно нормальная история». философ, который не убивает нас, но делает сильнее. А. Н. Муравьев

Дамы и господа — Фридрих Ницше, абсолютный любимец нашего института.

/ инструкция

Константин Белюков

Как весело жить на факультете, да еще и деньги за это получать? Главное дело студента — учеба, с этим никто не спорит, но студент на то и студент, что ему этого мало, его тянет к активной и насыщенной событиями жизни. Найти таковую можно на факультете, для этого достаточно лишь подойти к доске объявлений и, как герой Джима Керри в фильме «Всегда говори ‘‘Да’’», сказать это заветное слово паре-тройке мероприятий. И сразу же появятся новые интересы, знакомства и впечатления! Об этом, пожалуй, знают все, но мало кто представляет, что такая стратегия поведения приносит не только радость и удовольствие, но еще и деньги. И новая рубрика «Инструкция» ответит на вопрос, как это можно сделать. Ответ кроется в простой аббревиатуре: ПАС — повышенная академическая стипендия, получить которую очень даже реально, если знать о ней несколько важных вещей, ясно представлять себе принцип ее распределения и соответствовать установленным критериям. В СПбГУ система получения повышенной академической стипендии предполагает разностороннюю развитость студента, а это значит, что получает ее не тот, кто добился высоких результатов в какой-то определенной сфере деятельности, а тот, кто добился результатов везде и всюду. И пять нижеследующих пунктов помогут вам разобраться во всей этой системе и докажут вам, что и вы тоже можете претендовать на её получение.

У ЧИТЬС Я, У ЧИТЬС Я И НЕ ТОЛЬКО У ЧИТЬС Я

С тех времен, когда на философском преподавалась только философия марксизма, советский футбол был лучшим в Европе, а нынешний президент лишь начинал ходить в школу, в сознании студента любого отечественного высшего учебного заведения закрепилась яркая уверенность в том, что для того,

чтобы получать стипендию, которая будет отличаться от нормы в лучшую сторону, нужно учиться на одни пятерки. Сейчас учиться на высоком уровне так же важно, но теперь отметки не имеют определяющего значения. Есть три подпункта, которые важно знать: 1. Если студент сдает сессию не на «4» и «5», то он лишается шанса не только на ПАС, но и на свои законные 1407 рублей. 2. Если у студента за последние две сессии «пятерок» больше, чем «четверок», то за первый пункт он получит определенное количество баллов, в противном случае в этой графе будет красоваться ноль. 3. Если у студента в сессии оказалось пять или более экзаменов, которые он сдал на «5», то он с учетом сформированных критериев получает за это дополнительный балл. Самая главная ошибка, на мой взгляд, заключается в том, что студенты, которые не являются круглыми отличниками, с уверенностью заявляют о свой неспособности получить ПАС. На собственном примере докажу обратное: в последние две сессии «четверок» у меня больше, чем «пятерок»; стало быть, за этот пункт баллов мне не дали, но повышенную стипендию я тем не менее смог получить.

БЕЗ НАУ К К АК БЕЗ РУ К

Вот уж правильно заметил русский народ! Данная поговорка как нельзя кстати подходит для нашего материала. Чтобы иметь высокие шансы на получение ПАС, было бы неплохо увлекаться наукой. А лучше всего, чтобы эти увлечения отражались на написании разного рода научных работ, которые студент с честью представлял бы на конференциях. Такие студенческие рейды по научным ухабам очень ценятся и оставляют много знаний в голове и, примерно столько же баллов при распределении ПАС. Если говорить о себе, то я пришел в университет с достаточным опытом научно-исследовательской работы в школе. У меня были определенные достижения на научно-практических конференциях. Не стоит забывать, что почти все ваши регалии действуют один год, а некоторые даже и два, так почему бы не использовать вашу школьную активность? Но сразу предупрежу, что «на школе» далеко не уехать! К тому же некоторые из этих достижений имеют отрицательный модификатор, то есть они снижают размер выставляемых за критерий баллов.

СОВА 11/14 #17

/ инструкция

Поэтому важно с самого первого курса включаться в научную жизнь и стараться принимать участие в разных конференциях, а также искать возможности для публикации ваших научных статей, курсовых и рефератов в различных газетах и журналах. При этом помните, что имеет значение не только факт научной публикации, но и то, в каком сборнике будет помещен ваш труд. Ведь вашу статью можно опубликовать в вестнике вашего родного города (что уже не плохо), но все же лучше это сделать в гарвардском альбоме юных покорителей гранита науки (что является уже высшим пилотажем). Данная разница существенно отразится на ваших баллах.

И ШВЕЦ, И ЖНЕЦ, И НА ДУДЕ ИГРЕЦ

Следующим пунктом нашей программы станут мероприятия, которые важны как с точки зрения участия, так и с точки зрения организации. Тут секрет успеха прост. Разработаю для вас небольшой план: 1. Вы видите, что на какое-то мероприятие требуются волонтеры/помощники/организаторы/массовка/участники/просто хорошие люди. 2. Записываетесь на данное мероприятие в той роли, которая вам интересна. 3. Приходите на мероприятие. 4. Принимаете участие в мероприятии. 5. Берете у организаторов официальную бумагу о том, что вы были участником данного мероприятия.

ПОЛЕЗНО ЗНАТЬ В СПбГУ и МГУ в силу особого статуса сумма ПАС в два раза выше, чем в других университетах страны Годовой бюджет ПАС в СПбГУ около 100 000 000 руб. ПАС могут получать лишь 10% студентов из числа тех, кто сдал сессию без «троек» Распределение ПАС проходит 2 раза в год: в сентябре и в марте Критерии получения ПАС выложены в открытом доступе на сайте Управления по работе с молодежью Существует трехдневная апелляция результатов распределения ПАС информация предоставлена Профкомом СПбГУ

В этой ситуации важно не пытаться взять бумагу, не приняв участия в мероприятии, так как это чревато позором до конца жизни — уж поверьте, видел подобные случаи. Данный план подходит абсолютно ко всем контекстам: праздники СПбГУ, помощь беженцам, волонтерство на любых мероприятиях, торжества по случаю избрания нового президента. Важно одно: вы не должны получать за это денежных средств. Если при проверке станет понятно, что мероприятие, на котором вы работали, принесло вам доход — засчитано оно не будет.

ПОЭТОМ МОЖЕШЬ ТЫ НЕ БЫТЬ, НО ГРА Ж ДАНИНОМ БЫТЬ ОБЯЗАН, ХОТЯ МОЖНО И ПОЭТОМ…

Заставить студента принимать участие в жизни факультета крайне сложно. Но если вдруг так получится, что вы захотите играть активную роль в жизни каждого студента Института философии, то это будет по достоинству оценено. Будьте членом студсовета, старайтесь участвовать в его делах, а может быть — и руководить каким-нибудь комитетом, это тоже важно.

Но если подобный стиль жизни вам не по душе, и единственным существом, которым вы способны управлять, является ваш хомячок, не расстраивайтесь. Возможно, у вас есть писательский талант. Как видите, в журнале «Сова» могут печататься такие бездарности, как я, так что у вас определенно есть шанс. Напишите стихотворение или интересную прозу на философскую тему или на тему, которая никак не связана с наукой наук, докажите главному редактору, что без вашей статьи «Сова» не будет значить ни гроша и вот — вы автор факультетского журнала. Поздравляю! А если вы что-то перепутали и сдали ЕГЭ по русскому на 100 баллов, но по ошибке отнесли свои документы на философский, а не на филологический, то для вас тоже найдется дело по душе. Вы можете стать редактором «Совы» и еженедельно читать отборные философские тексты своих одногруппников, преподавателей и очень умных философов нашего времени. Мало того, вы сможете еще и исправлять их грамматические ошибки, куда без этого! В общем, ищите себя в том, что вам нравится. В этом пункте вы не ошибетесь.

О СПОР Т, ТЫ МИР!

С этим пунктом связано очень много домыслов и загадок. Сейчас я попытаюсь развенчать некоторые из них. Все мы понимаем, что не каждый студент рожден атлетом, но при этом желание заиметь баллы в данном пункте никто не отменял. Рассказываю о выходах из данной ситуации. Действуйте по двум принципам: 1. Главное не победа, а участие! Да, это так. Участие в турнирах под эгидой Кубка Первокурсника и Спартакиады СПбГУ, может быть, не принесет вам спортивной славы, но заставит меня подписать вам бумагу о том, что вы яростно защищали честь вашего факультета на данных турнирах. 2. Не можешь участвовать — организуй. В этом пункте немного сложнее. Просто так взять и организовать спортивное мероприятие не так просто. А вот помочь — запросто. Очень часто на подобные турниры требуются ассистенты судей, волонтеры, способные к любой работе, фотографы. За это все вы получите не только одобрение коллег, баллы по физической культуре, но и бонусы для повышенной стипендии. Главное не забыть что? Правильно! Взять письменное подтверждение. У кого это можно сделать? У организатора турнира. Уж он-то вряд ли откажет, если вы действительно были полезны.

ЭПИ ЛОГ

А теперь, когда вы прочитали все пункты, благодаря выполнению которых вы можете попытаться получить заветную ПАС, я бы хотел отметить крайне важную особенность, которой посоветовал бы руководствоваться и вам. Не надо делать интересные и полезные вещи исключительно для того, чтобы потом получить повышенную стипендию. Когда ваша самоцель — получение денег, то каждый из подпунктов не принесет вам ничего хорошего. Вы получите истинное удовольствие в том случае, когда, заполняя анкету на ПАС, будете вспоминать, что сделали за этот год, при этом каждое свое достижение вспоминая с приятной ностальгией, рекомендуя себе повторить его при первой возможности. Если своим материалом я действительно помог — не откажусь от шоколадки с первой вашей стипендии! Дерзайте!

СОВА 11/14 #17

/ философские заметки

Перевод Андрея Сергеева

Вращение Сидя в кабинете с книжкой, герой этого рассказа (заметкой написанного), отвратился от аналитических штудий. Выйдя на улицу, он оказался в уникальном, по его (написанным в примечаниях, утерянных мною) словам, расположении душевных сил. Передать-описать ясно его мироощущение способна только эта заметка, а вышеупомянутые примечания к ней, в замкнутых понятиях существующие, лишают читающего ее человека беседы с ее автором, каждый раз позволяя появиться призраку-авторитету-утверждению. Вдруг, заприметив что-то, я воскликнул: Небо ясное, и мне нравятся дни, такие-как-сегодняшний, когда его мягкие цвета слегка расписывают наш город, добавляя ему желанной воздушности, беспечной праздности, так что муравьи перестают работать, замедляются-застывают в своей бесконечной гонке за смертью, и вот они готовы прислушаться к льющейся музыке света, станцевать под нее, отвращаясь от цветов светофоров, нелепых карикатур на возвышенное, я охвачен ею и событием, ?случающимся?-?становящимся?.

Нет! Нет, скорее осуществляющимся, чей финал я ожидаю, через час случится пик: встреча, к которой я и иду своим путем, медленно, готовясь к ней, зачем нужно бежать и захватывать часть важную, но не то, чем можно насладиться, лишь полностью осуществив весь процесс, повторив его, воспроизведя на стене старого с чьей-то помощью здания девятнадцатого века одно из известных произведений искусства, владелец книжного магазина, мимо которого проходил один молодой человек, ожидал притока «интеллектуалов» или же людей, мнящих себя за них, а может и желающих ими быть, то есть тех, кто способен или к покупке/краже книг, или к беседе о комочках мысли, различив-вычленив из потока стремительно меняющихся зданий известное и интересное, невозможно остаться без-различным к книжному магазину, указанному быть трагической подписью, слева от ре-продукции, черного цвета, как «Магазин книг Орландо, словно приглашением к чаепитию с милой Вирджинией, сейчас, сейчас, умчаться вдаль, где день погас, где светит ночь, умчаться прочь, где нет разлук, лишь встреча глаз, лишь встреча рук… дорогая моя, мы вскоре станцуем, музыка поставлена, момента я жду, когда в чуткую секунду ты услышишь стук-подмигивание и мы пойдем любя любоваться деревом в парке, уйдя от которого молодой человек слышал лишь один голос, постепенно заглушаемый силами рассудка, но секундно прорывающий его границы. Аллея парка, положенная рядом с прекраснейшим сочетанием игривых золотисто-блестящих нежных листиков и могучими подземными корнями, стала в миг Улицей, наполнившись вышедшими из своих подобий келий людьми, кипящей, переваривающей каждое из тел, кидая из одной среды в другую, других отношений, очередного лице-мерства и услужничества для поддержания незабвенного порядка вещей, ролей, иерархий, социальных сфер, пространств, функций, войдешь в них — потеряешься, не войдешь — потеряешься дома, живя перед собой с их структурами, чуждыми как громоздкие мультиварки — символы отречения слабых людей, в бесконечности строящих крепости, чей ключ — деньги, интересы и проч. — уже

И моя комната, чьи окна занавешены погрязшей шторой, бывавшей свежею каждые два года копилкой пыли старых дней, а пружины кровати обратились в ножи, кем-то затачиваемые днем, ранящие ночью в беспокойных видениях от отсутствующего сна, обустроилась в бордовых бутылках эликсиров, приоткрывающих частички завершенного листка. Я прекратил выходить на удушающую улицу, пытался воссоздать отрывки, фрагменты текста поэмы. Воспоминания о поэме, о набережной терялись посреди моей комнаты, ставшей улицей.

Весть текста — бессмыслица, склоняющая свою пустую голову перед блеклой витриной магазина «Орландо», так, что новый абзац наступает определен совместно с комнатой, пригодной быть защищенной от кухни, любого внешне-творчества, времени, рук, построенной в sub specie aeterni Я, Не-Я и Соби. Гром — шум толп, развлекающих природу, сбивает мысли, крича: «Ты должен быть с нами», и даже на кладбищах он не стихает, насколько же человек страшен сам себе, взгляду-обнаружению, что в нем нет ничего кроме толп других, их желанных мечтаний, танцующих приходов, рушащих днем следующим наши крепости лишь для воспроизведения их днем, следующим по тому же образцу, идее-желанию, а, упав на пол, в одиночестве обнаруживается лишь немощный избыток воли, терзаемый муравьями-лицами людей, медленно ползущими и сбивающимися-забивающимися на убой. И моим. В тот день я слишком много предполагал. Сверенная прогулка по набережной, слова-стихи-движения-избыток и неизбежность отсутствия столкновения, подсчет привел к просчетам, глаза стали пожирающим огнем, и пепел спокойно развеялся холодным ветром, взявшим программку с листиком бумаги, завершенной совершенным почерком поэмой, нашего городка. Невыразимое выражено и завершено.

Молчание. Молчание. Тишина. Тишину разорвал стук в дверь, и в комнату забилось еще одно существо, надеющееся избавить себя от себя после прогулки в летнем парке, полной не ожидаемого, не пред-угадываемого. Сторонний взгляд на него обратился внутрь и выгнал меня на Улицу. И Куда Я иду?.. По каким сквозным переходам? Где слепой, тычется ветер. И ничто не растет. Ни единой розы. Затерявшись в монструозных зданиях, я вспомнил идеальный текст. Написал на оказавшемся в левом кармане анорака клочке бумаги. Отдал тихой реке. Сидя на скамейке в парке, я ожил, вдруг заприметив что-то. И воскликнул! Неизвестный Автор

СОВА 11/14 #17

/ философские заметки

Дарья Чежина

Две жизни Существуют два противоположных образа жизни: жизнь безыскусная и жизнь философа. Первая стремится к земному успеху и наслаждению. Она не укоренена содержательно в непреходящих ценностях, но ориентируется на сиюмоментную выгоду. Вторая полностью независима от таких соблазнов, потому что основана на знании природы человека и понимании лучшего для него. Вопрос о сущности человека еще не существовал как проблема для древнегреческих натурфилософов VII — V вв. до н. э. Они рассматривали человека как микрокосм, жизнь которого определяется космической гармонией и справедливостью. В это время самопознание понимается как познание космического порядка и следование ему. Человек рассматривается наряду со всем остальным сущим, его природа еще не представляет особенного интереса для исследования. Проблема познания человеком самого себя начинает оформляться в середине V — нач. IV вв. до н. э., в эпоху софистов. Они впервые заинтересовались вопросом человеческой природы и ее «формируемости». Это было следствием сложившейся в Древней Греции ситуации. Во-первых, софистика была реакцией на кризис натурфилософской мысли, запутавшейся в неразрешимых противоречиях. Во-вторых, она отвечала политической обстановке, а именно — легитимировала демократическую форму правления. Кроме того, государственный кризис стал вместе с тем и кризисом воспитания, поэтому новые воспитательные методы софистов оказались просто необходимы. Однако софистика, занимаясь в основном проблемой «формируемости» человеческой природы, оставляет в стороне вопрос о ее содержании. В этом состояла основная претензия Сократа. Он принимает вызов эпохи и завершает дело софистов, то есть находит непреходящее основание для воспитания. Душа как специфический предмет философского интереса — безусловная новация Сократа.

В понимании души как истинного «Я» человека, как истинной меры бытия видны отчетливые следы протагоровского «человек есть мера всех вещей», и это размежевание с натурфилософской традицией. Однако это понимание полемически направлено против самих же софистов, отрицавших общезначимое знание и предпочитавших говорить не об истине, а о пользе, не о знании, а об убеждении. Истина, о которой говорит Сократ, находится между досократическим и софистическим ее пониманием. Для ее нахождения требуется внутренний критерий, но она непроизвольна. Предписание «Познай самого себя» появилось еще во времена семи мудрецов. Диоген Лаэртский пишет о том, что пословица эта принадлежит Фалесу, хотя «Антисфен в ‘‘Преемствах’’ говорит, будто сказано это было Фемоноей, а присвоено Хилоном»1. Сократ переосмыслил дельфийский призыв, сделав самопознание и прежде всего познание своей нравственной сущности предварительным условием добродетельной и счастливой жизни. Как то, что человек познает в себе, исполняя предписание дельфийского оракула, может быть непроизвольным, не зависящим только от меня? Почему результат самопознания обладает общечеловеческой ценностью и как оно может сделать меня добродетельным?

Сократ отождествлял знание и добродетель2. Но пример совершенного добродетельного поступка привести проблематично, если мы понимаем добродетельного как мудрого. Добродетель в таком случае — недостижимый идеал. Что же получается? Пытаясь найти основание для воспитания молодых людей в Афинах, скажете вы, Сократ вообще сделал его (воспитание) невозможным и оказался первым среди софистов? 1 Диоген Лаэртский, I, 40 2 См., например, Протагор, 352b-c

Нет, нет и нет. Давайте не будем увлекаться эффектностью этой мысли, а еще раз внимательно посмотрим, что говорит Сократ. Основание для воспитания есть, образование должно основываться на вечных и неизменных ценностях, на понимании того, что есть добродетель. Что из того, что она недостижима в жизни? Ведь знать всё (в том числе все последствия своих поступков) — нечеловеческое, вообще говоря, дело. Такие же неземные и идеи всех прочих вещей, из этого же не следует, что вещей нет! Надо стремиться, надо стараться знать больше и быть как можно более добродетельным. В конце концов, если понимать добродетель как идею, то понимать ее надо как действительную, то есть действующую на человека. Чем больше человек понимает, что есть добродетель, тем больше она действует на него, тем более добродетельным его делает. Добродетельным нельзя быть, но им нужно становиться. Становление — нормальное и должное дело в подлунном мире. Правильное становление требует искусства, и искусство это — философия. Философия есть любовь к мудрости. Любовь же есть стремление. Стремление к тому, что всем существом любишь. Вы спросите: «Как можно любить то, чего не знаешь?» А вот как. Человек понимается античностью как изначально целостное существо, совершенное и завершенное. Вспомним миф об андрогинах, рассказанный Аристофаном в «Пире»3. После того как Зевс разрезал людей пополам, вся их жизнь стала определяться стремлением к утраченному совершенству.

Иначе можно сказать, что философия — путь к себе мудрому, себе совершенному, себе истинному. Путь этот обретается в поиске себя. Мы не знаем себя, и если бы мы знали, то путь к себе был бы делом второго порядка. «Γνῶθι σεαυτόν» — это призыв к тому, чтобы встать на путь поиска себя. Где мы должны искать себя истинных? Если мы ищем собственное совершенство, то искать его следует в том, что в нашем существе наиболее совершенно. Сократ в «Алкивиаде» говорит (130 е): «Тот, кто велит нам познать самих себя, приказывает познать свою душу (Ψυχὴν ἄρα ἡμᾶς κελεύει γνωρίσαι ὁ ἐπιτάττων γνῶναι ἑαυτόν)»4. А точнее — ее самую божественную часть, то есть разумную. Но тогда о каком пути речь, если мы уже есть, и все, что нам надо, — изучить себя. Тогда нет и никакого поиска себя, нет и никакой философии, если мудрость — вот она, в наличии. Здесь ярчайшим образом являет себя последовательность мысли Сократа, а именно, в аспекте нераздельности теории и практики: мы не стали разумными (добродетельными), пока не узнали, что такое разумность (добродетель). А узнав, не могли не стать. В сфере мирового бытия, в которой человек имеет права и обязанности, то есть в человеческой сфере, нельзя быть кем-то (каким-то), но не знать этого, и обратное так же верно. Сократ считал знающего пути добра и зла добрым в силу самого этого знания. Сократ не противополагал знания добра доброму действию. Когда ему возражали, что в таком случае человек, добровольно и сознательно делающий зло, лучше того, кто делает зло

Люди бы никогда ни к чему не стремились, если бы не ощущали, что чего-то лишены. Чувство неудовлетворенности, лишенности, стремление к совершенству свидетельствуют о том, что в настоящий момент отсутствует нечто, бывшее прежде моим Вот и получается, что истинный «я», «я», знающий истину, совершенный, завершенный, полноценный — это «я», которым я сейчас не являюсь, но которым должен стать, снова стать, тот «я», к которому я должен вернуться. Философия — стремление к мудрости.

по неведению, бессознательно, Сократ отвечал, что если бы мог найтись такой человек, который бы делал зло, зная, что он делает, то это был бы добрый человек. Нелепое заключение следует из неверной посылки, из допущения добровольного зла.

3 Платон, Пир, 189е — 193е

4 Платон, Алкивиад, 130е

СОВА 11/14 #17

/ философские заметки

Если человек поступает дурно, он либо не знает добра, либо сам себя не знает, заботясь о том, что принадлежит ему, более, нежели о самом себе. Наши поступки — это проявление нашей заботы о себе. О себе в своем теперешнем состоянии, ибо совершенный «я», к которому я стремлюсь, в заботе, понятно, не нуждается. Совершенное нельзя улучшить. Вся моя забота о себе — это забота обо мне настоящем. Познание себя — это познание совершенного «себя». Забота обо мне настоящем призвана сократить пропасть между этими двумя состояниями: моим теперешним несовершенством и совершенством моей метафизической природы. Поскольку наши поступки — это способ, которым мы о себе заботимся, то они должны быть хорошими. Вопрос, на который мы натыкаемся здесь: что значит хороший поступок? Хороший поступок — это поступок добродетельный. Греческое слово и понятие ἀρετή (лат. virtus) плохо передается русскими словами «доблесть» или «добродетель»; это скорее «добротность», доброкачественность, внутренняя пригодность, особенное превосходство, составляющее силу или крепость данного существа. Например, ἀρετή ἱππων — благородство лошади, быстрота ее бега; ἀρετή ποδῶν — проворность или сила ног5. То, в чем состоит превосходство человека, заключает в себе его добродетель. Превосходство человека в его разумности, в разумности же, значит, и его добродетель. Значит, заботиться о себе самом, заботиться о своем благе — это стараться быть как можно разумнее. Поэтому философия, то есть стремление к мудрости, — путь к самосовершенствованию и истинная забота о себе.

5 Вейсман А. Д. Греческо-русский словарь, СПб, 1899.

/ диалог без Сократа

Евгений Лебедев

«Укусить руку дающего — правильный ход для философа» Александр Куприянович Секацкий — доцент кафедры социальной философии, публицист, писатель, общественный деятель, телеведущий. По выражению профессора Пигрова, «он — бренд факультета», который чаще остальных появляется на публике. Мы не могли обойти столь значимую фигуру стороной и в один из пасмурных дней, поймав Александра Секацкого на кафедре, поговорили с ним о жизни, философии и месте философа в современном мире.

за которым последовали десять лет изгнания и непристойности, а так же понятно, влюбленности и дружбы. Все это как для внешнего, так и для внутреннего автобиографического единства является решающе важным. Но не факт, что это решающе важно для того, о чем я думаю сейчас, для того, что преобладает в моем иерархическом круговороте. Ведь могут преобладать вещи, инициированные совершенно другим. Наверное, в этом и состоит особенность человеческого существа. Как вы оказались в Ленинграде?

Это тоже цепочка случайностей, почему именно в Ленинграде. Моё детство прошло в разных военных городках, но постоянные переезды странным образом практически не проходили через Ленинград. К 17 годам я был в Москве несколько десятков раз, а в Ленинграде только один, и то с какой-то школьной экскурсией на несколько дней. Однако произошло определенное решающее запечатление, и я подумал, что, наверное, этот город стоит того, чтобы его избрать, Александр Куприянович, у вас очень чтобы здесь жить, чтобы за него зацепиться, насыщенная биография, один из самых интересных моментов которой — история за него побороться. с вашим исключением из университета Ну а выбор философского факультета… Это за антисоветскую деятельность. Скажиуже несколько иная история. Я, наверное, уже те, это правда? Как этот факт повлиял не видел внутренних альтернатив для себя, на вашу дальнейшую жизнь? кроме философии. К ней могли вести разные пути, но она, в известном смысле, безальВсе правдиво. Все это определило мою тернативна. Я и сейчас думаю — хорошо, что биографию. все сложилось именно так. Я могу ходить на работу, читать лекции, вести семинары, Я учился во многих школах, никогда не был готовиться к ним — это настолько интереспривязан к определённому коллективу. ное и интригующее занятие, за которое даже Потом это исключение из университета деньги платят, пусть очень маленькие, но все за антисоветскую агитацию и пропаганду, же. А если бы не платили деньги, или, например, сказали, что сумму содержания мы тебе и так будем платить, хочешь — ходи на работу, хочешь — не ходи… Даже не возникло бы вопроса! Разумеется, я бы продолжал заниматься тем, что мне интересно. И даже более того, если бы был некий принципиальный запрет (какой, собственно, когда-то и был), то это тоже не очень многое бы изменило. Есть, конечно, соотношение элементов — элементов внешней дисциплины и внутренней. Элементы внешней дисциплины я считаю важными, но сумма внутренних побуждений — она непреодолима.

СОВА 11/14 #17

/ диалог без Сократа

То есть это ваш способ жить? Это просто мой способ быть самим собой. Не настаивая на названии. Вас исключили за антисоветскую деятельность, но это очень широкое понятие. В чем конкретно она заключалась? Это было распространение листовок в честь 70-летия советской власти. Листовки, которые призывали одуматься. Наверное, они имели такой классический правозащитный вид. Думаю, это стечение обстоятельств привело к тому, что наша группа отделалась всего лишь исключением и четырьмя месяцами в СИЗО. Потому что 70-я статья инкриминировалась как антисоветская деятельность и предусматривала лишение свободы до семи лет плюс последующая ссылка. И просто так сошлись обстоятельства, что, во-первых, наша студенческая группа не имела абсолютно никаких связей с центрами, даже нельзя было их пришить… А во-вторых, именно в тот период было много соответствующих арестов, задержаний, разоблачений. И, видимо, где-то решили — хватит нам множить количество антисоветчиков, спустим на тормозах, не будем никого осуждать, а просто их выгоним. Мы готовились к гораздо более плохим последствиям… Значит, вы знали, чего ждать? И я, наверное, ничего более точно не мог ответить на вопрос, почему я избрал именно философию, почему я по-прежнему выбираю ее. Тут же можно было сослаться на какие-нибудь дежурные подходящие изречения: «А я хотел постичь смысл существования! А я хотел разобраться, как устроен мир!»

На этот счет была и своя определенная этика, если угодно, религия противостояния тоталитаризму. Причем тогда она абсолютно соответствовала реальности и самоощущению в мире. В отличие от сегодняшних довольно искусственных поисков. И наше отличие от большинства наших товарищей заключалось не в том, что мы были вот

Сегодня убежденных коммунистов несравненно больше чем их было тогда. И это абсолютно очевидно Но все это будут отговорки и заклинания. Просто, наверное, определенная культура мышления и режим такого мышления мне очень близок… Пока или до сих пор — это и есть я сам. А если это извне определяется как философия и занятие философией, то прекрасно — значит, это мое.

такими вот антисоветчиками, а они были последовательными коммунистами, а просто в степени решимости. Что же касалось таких разговоров кулуарных, то там отличий не было. Все, или хотя бы большинство, думали примерно так же.

То есть в среде молодежи никто уже не верил в советские идеалы. Все это было не то что бы рухнувшим, а даже не существующим?

Как вы восстановились в Университете?

А чем вы занимались после исключения?

А в 90-e выходит ваша первая книга «Моги и их могущества»…

Просто появилась возможность. Среди условий освобождения от уголовной ответственности было некое неявное условие — запрет на обучение в высших Да. Во всяком случае, начало 80-ых было именно таким. Сегодня убежденных комму- учебных заведениях. То есть я теоретически не мог получить высшее образование. нистов несравненно больше, чем их было Я даже попробовал для разнообразия тогда. И это абсолютно очевидно. Но это не значит, что так было в 20-ые, 30-ые годы, подать документы в Тартовский университет в 40-е… Нет, конечно. Но конкретно в тот пе- и в Нижний Новгород, но картина все время была одинаковая. Документы возвращали риод так называемого зрелого социализма, то есть двойного, лицемерного, выродивше- без объяснения причин: «Чего-то не хватает у вас. В общем, мы не знаем, чего конкретно, гося общества, все было мертво… И когда, но ваши документы не зарегистрированы». собственно, была объявлена перестройка, При этом смотрели с легким подозрением — не нашлось практически не единого защитмол, неужели человек сам не понимает? ника коммунистической системы. В данном Зачем он сюда приперся вообще? случае все напрашивалось само собой.

Необходимо было где-то устроиться, так что занимался, чем придется. Я выбирал такие места работы, которые давали возможность по-прежнему заниматься своим делом — чтением, письмом… Благо, в поздние советские времена было много таких ниш. То есть, фактически, совершенно не думая о хлебе насущном, можно было ходить на какую-то условную работу (работу дворника, киномеханика или уж в особенности оператора

Эта книжка обобщала опыт одного из направлений тогдашнего андеграунда. Понятно, что это был в основном fiction, но все-таки и он имел какую-то определенную, даже документальную, основу. Хоть это и было начало голодных 90-x, жизнь бурлила, кипела, а интенсивность сменяющих друг друга тусовок просто на порядок превосходила то, что мы видим сейчас. Сегодня большая часть

В данном случае я бы сказал так: трудно представить себе настолько запредельные обстоятельства, которые напрочь могли бы пресечь занятия философией газовых котельных) и при этом продолжать что-то читать, о чем-то размышлять, беседовать. Это было достаточно распространенное явление андеграунда. Наверное, какая-то авантюристическая жилка требовала попробовать и то, и это. Наподобие желания как можно быстрее заполнить трудовую книжку разными работами, как бы коллекционируя их. На протяжении полутора лет я руководствовался именно этим принципом. Я думал — а не пойти ли мне на некое подобие рекорда? И я работал по месяцу, а то и меньше, переходил с одной работы, на другую, поскольку все они были примерно одинаковы. По большому счету, они ничем не отличались, но именно поэтому их можно было коллекционировать и решать такую странную формальную задачу.

человечества откочевала в электронные форматы и разместила там свои знакомства. А тогда ничего подобного не было — нужно было куда-то идти, где-то говорить, с кем-то встречаться, спорить, ходить, бродить, выпивать и снова спорить, осуществлять какие-то проекты… А пусть будет театр! А пусть будет конгресс! А пусть будет что-нибудь еще… Какое-нибудь великое паломничество в страны востока! Почему бы не начать его прямо сейчас? И все это, безусловно, работало. Это было каким-то совершенно другим миром. Калейдоскоп времени повернулся, хронопоэзис вышел на следующую стадию и возникла такая жизнь… Она мне очень близка, она мне нравилась и, безусловно, точно так же оставляла место для занятия философией.

СОВА 11/14 #17

/ диалог без Сократа

А сейчас этого времени нет?

например), то все мелочь по сравнению с исходной интенцией, в том числе интенциМир немножечко изменился. Это может ей философии. Когда говорят — как в наше быть вообще отдельная тема — параметры время, опустошенное и политически несвоизменений. В данном случае я бы сказал так: бодное, можно заниматься философией, я иронично отвечаю — запросто! Как будто трудно представить себе настолько запребывают другие времена. дельные обстоятельства, которые напрочь могли бы пресечь занятия философией. Мне близка идея, которая гласит, что нет Никто не может помешать этому объективтакой школы, которая могла бы погубить но, и даже наоборот, приходится удивлятьЛомоносова. И, если уж ты Ломоносов, то ты ся, что за философствование ещё и платят можешь что-то ускорить или замедлить. деньги. И я всерьез думаю, что если ситуаНо тот тип новоевропейской философии, ция изменится, всегда можно будет пойти когда возникла некая первичная свобода в бродячие софисты, как это было когда-то. слова, остановить было практически невозможно. Я имею в виду именно свободу Если наезд на гуманитарное образование слова, а не эпоху вещего слова, мантру или продолжится, и наш и без того уменьшаюзаклинание, где нельзя перепутать порядок щийся факультет, который уже и не факульслов без неминуемого бедствия. Как тольтет вовсе, снова уменьшится, то меня это ко мы вступаем в эпоху поствавилонских не очень испугает. Для занятия философией наречий и слова, и порядок слов станоэто все не столь важно. Не убийственно вятся произвольными и безнаказанными, и не губительно. В отличие от каких-нибудь то сколько бы отдельные социальные силы дисциплинарных наук, для которых очень не накладывали границы ограничения на от- важна вся их инфраструктура, внешние дельные площадки (площадки публикаций элементы дисциплинирования, для филосоили даже на конкретные площадки, прессы, фии все же это менее существенно.

Но если философия, в отличие от науки, которая дает нам живое знание и законы которой удивительным образом работают, не нуждается в инфраструктуре, не сводится ли философия лишь к внутреннему переживанию, к некой внутренней интенции субъекта, которую он принимает за истину? Можем ли мы тогда говорить о чем-то истинном, об истине в философии?

Кроме того, они производят свою околоакадемическую шизу, которая, в свою очередь, может оказать негативное влияние на философию, просто воспроизводя неких условных специалистов. Но даже если их, заповедников, нет, то есть бродячие софисты, есть Григорий Сковорода, который кочует от одного пана к другому, или гуманисты эпохи Возрождения, или какие-нибудь философы радикальных 60-x годов в Париже, которые странным образом Конечно, мы не можем отказаться от истины могли прокормиться примерно так же. Одвследствие того, что и от познания мы отка- нако это не значит отделение от времени, заться не можем, а познание есть изыскание потому что в действительности философия может по-настоящему откликаться и быть истины. Ответы должны отличаться друг от друга тем, что один лучше, а другой хуже. интересной, только отвечая на те вопросы, которые задает время, на те актуальности, И, собственно, истинным будет тот, котокоторые над нами нависают… Опять же, рый мы предпочтем всем другим ответам. А если нет истины и стремления к ней, то все как говорит Бадью, и с ним можно согласиться, смотря о какой акцентуации идет ответы примерно равноценны, а, стало речь. В поэзии, в любви или в математике быть, и вопросы бессмысленны. Мы из этой в различные периоды существования есть ситуации никак не выберемся, не возврапреобладающий вызов или зов, на который щаясь к истине познания или к истине философия откликается. Именно поэтому дисциплинарных наук. Мы понимаем, что лишь в определенном состоянии охлажден- вся полнота социальности важна философу не с точки зрения того, как бы разместитьности (причем почти в буквальном смысле ся, пригреться и получить финансирование, охлажденности) после Большого взрыва Универсум становится доступным познанию, а с точки зрения того, на что нужно отвекогда появляются объективации, некоторым чать, чего требует мир, каковы его запросы и заботы; и все эти запросы и заботы резообразом отпавшие, отделившиеся. нансным образом проходят через присутствие, через тело. Умение тематизировать Еlan vital, как сказал бы Бергсон, этого исходного драйва, их комбинация, по непонят- такие вопросы, давать на них ответы — это истинно философская задача. Вот почему, ным причинам и дает нам ключики к вклюкстати говоря, искусственным является чению, переподчинению фьюсиса. образ некого мыслителя, сидящего на краю утеса, свесив ноги, и там себе мысленно Дисциплинарные науки на это и направлешествующего по кромке умопостигаемости. ны. Они не имеют дела с противостоящими Нет, он должен всегда слушать, отличая истинами. Но мир людей основан именно на этом и в силу этого, здесь истинное бытие главное от второстепенного, и опять-таки и сама истина не являются чем-то отпавшим не с нулевым самочувствием. А откликаться от жизни, это не сумма улик и свидетельств. на это, не боясь поражений, не боясь, что тебя неправильно поймут. И это, наверВсе равно режим вопрошания бытия, конное, не будет академической философией, тактного проживания, где мы имеем дело со всей полнотой воплощенности, с людьми но будет живой философской реальностью, которая важнее, которая сама является как с телами, с людьми как их проектами, основанием для того, чтобы и академичеза которые больно, как-то приходится чемская философия каким-то образом продолто платить, и философия укорена и в этом, жала существовать, воспроизводить ученое в том числе. сообщество. Это ученое сообщество очень важная вещь, но в радикальных условиях Я думаю, что могут быть более или мефилософия могла существовать и без него. нее благоприятные условия для развития философии. С точки зрения инфраструкту- А без отвествования на зов современности она обойтись не могла ни при каких обсторы — это заповедники вроде факультетов ятельствах. и университетов.

СОВА 11/14 #17

/ диалог без Сократа

А бывает ли, что вы хотите что-то сказать или написать, но понимаете, что если вы сделаете это, для вас настанут какие-то неприятные последствия?

странным образом могут одновременно быть условиями того, что источник нашего протеста странным образом ими же и кормится. Такое случается сплошь и рядом.

Даже не совсем понятно, что тут можно выдвинуть в качестве принципиальной позиции. Можно, например, сказать, что мужество будет в том, чтобы укусить руку дающего. В каком-то смысле это так. Отчего мы должны всякий раз отбивать поклоны, чтобы рука дающего не оскудела? Пусть, кто хочет, отбивает поклоны и обзаводится этими нескудеющими грантами. Но, по большому счету, укусить руку дающего — это более правильный ход для философа. И сама, скажем, изначальная интенция марксизма и всей левой идеи абсолютно верна. Она гласит: все существующее достойно критики, поскольку оно существует. Это правда. Наша задача состоит в том, чтобы поставить под вопрос всю незыблемость существующего и посмотреть, устоит оно или нет. Человеку подобает действительная критика существующего, поскольку оно существует. Быть может, подобает прерыв этого кольца задолженности Опять-таки, мы действительно живем в ситуа- и расплаты. И это тоже, в известном смысле, ции, когда усилия и условия нашего протеста является сознанием философской позиции. Насчет мелких аспектов социального заказа конечно нет. Если уж у меня было десять лет существования помощником табунщика или каким-нибудь сварщиком, это все второстепенно. Другое дело, что, конечно же есть необходимость реагирования на совокупные запросы времени. Вы говорите — актуальность. Да всякая актуальность вообще может быть распознана тогда, когда мы пытаемся обнаружить ее прошлое, а ведь у всего есть свое прошлое, которое тоже находится гдето в тени. Но не существует одного прошлого, жестко вмененного в другое. Истории конкурируют друг с другом. И та, которая высветилась на горизонте настоящего, безусловно, уже история, и мы можем на нее переключиться; мы, может быть, дадим именно ей осуществиться, а не какой-то другой. Но, тем не менее, ее прошлое мы отыщем или попытаемся отыскать.

/ литература / проза

Я не знаю, по каким критериям человек обычно выбирает книги, которые ему стоило бы прочесть — популярность произведения, хорошая реклама, статья в интернете или советы друзей. Эта новая рубрика — еще одно предложение о прочтении книг. Первая ее часть будет посвящена прозе, вторая — поэзии. Здесь я постараюсь рассказать о важных авторах и важных текстах, которым, на мой взгляд, уделяют несправедливо мало внимания. Надеюсь, вам они понравятся так же, как мне.

Ирина Белоусова

Узкоплечий сверхчеловек Борис Поплавский — мистик, аскет, философ, почти нищий худой юноша в Париже первой половины XX века, спортивный молодой человек, автор статей о боксе, ницшеанец, марксист, христианин, презирающий мудрствования о вечном, поэт, прозаик, эмигрант, наркоман, умерший от передозировки героина. За тридцать два года жизни он написал два романа: «Домой с небес» и «Аполлон Безобразов», также остались его статьи, рецензии, письма и дневники, которые Поплавский вел с четырнадцати лет и до самой смерти. В своих романах Поплавский создает цельную мифологию эмигрантского «парижского подземелья». Он спрашивает после нескольких лет, проведенных в Париже: «Как жить? — и тут же отвечает: — Погибать. Улыбаться, плакать, делать трагические жесты, проходить, улыбаясь, на огромной высоте, на огромной глубине, в страшной нищете». Это лучшее описание того типа «надорванной интеллигенщины», к которому принадлежал и Поплавский. Конечно, было в том немало наигранности, ему хотелось быть «проклятым поэтом», чуждым всему, исключительным. «Хочется быть красивым, — пишет Поплавский, — но нельзя и в жизни жульничать и писать хорошие стихи». Он воспевает всех тех, кто оказался не у дел, неудачников, эмигрантов и плохих поэтов, потому что они ближе к правде о жизни. Вообще всякая глупая и несчастная жизнь более музыкальна и правдива, так как приближена к смерти. Поплавский как бы манифестирует — учиться погибать!

Если поочередно читать дневники Поплавского и его романы, то почти невозможно заметить какое-либо отличие — жизнь стала текстом, причем текст оказался больше жизни. Таким образом создается символическая реальность текста, и на полях собственных записей он оставит пометку «Все дневник. Дневник». В своей статье «О мистической атмосфере молодой литературы в эмиграции» он дает такое определение искусству: «Это частное письмо, отправленное по неизвестному адресу». «Не пиши систематически, пиши животно, салом, калом, спермой, самим мазаньем тела по жизни, хромотой и скачками пробужденья, оцепененья свободы, своей чудовищности-чудесности…» — такое языковое бесстыдство, литературный блуд и есть писательский метод Поплавского. Он легко пренебрегает стилем, выбирает писать скорее приблизительно, чем точно, языком то почти животным, то слишком изящным и витиеватым. Гайто Газданов выразится о сборнике его стихов «Снежный час», как о «человеческом» документе, в том смысле, что поэтический элемент отходит на второй план, и читатель теперь видит не текст, а историю одного человека. В обоих романах действуют два одних и тех же героя — Васенька и Аполлон Безобразов. Уже в самом имени второго героя очевидна двойственность: Аполлон — древнегреческий бог света, покровитель искусств, предводитель муз — носит фамилию Безобразов, то есть либо безобразный нравственно или физически, либо без-образный, то есть не имеющий лица. Такая двойственность оказывается включена и в сюжет повествования, где литературная тема двойника, получившая особенное развитие в литературе XIX века, находит новые пути для интерпретации.

В дневниках будет такая запись: «Стыдно быть счастливым, стыдно быть красивым, стыдно быть умным…»

СОВА 11/14 #17

/ литература / проза

В противостоянии героев Поплавский выражает свой собственный конфликт — стоика и христианина, человека, ищущего приюта в мире, и человека, старающегося приюта избежать, аскета и обывателя, человека страстного и человека отрешенного. Вот описание Аполлона Безобразова, которое автор дает в одноименном романе: «Для него не существовало внутреннего рока, которому подчинены души еще более, чем тела — року внешнему. Его вчерашние чувства ни к чему его не обязывали сегодня… Долго знать Аполлона Безобразова означало присутствовать на столь же долгом, разнообразном и неизмеримо прекрасном театральном представлении… ибо Аполлон Безобразов со всех сторон был окружен персонажами своих мечтаний, которых один за другим воплощал в себе самом». Безобразов находится как бы вне себя, наблюдает актеров, которые отыгрывают то, чем он сам является в каждый отдельный момент времени. Только такая внешняя по отношению к себе позиция совершенно не гарантирует

внутренней неизменности, напротив, каждая новая роль показывает постоянно изменяющуюся суть Аполлона. Таким образом, написание романов, дневников есть попытка схватить себя, отследить ход собственного мышления. Поплавский пишет: «Абсолютно индивидуального нет ничего. Абсолютно несимптоматичного, не отражающего целое духовной жизни, нет ни одного поступка, ни одной причуды». Иначе говоря, предельная субъективность оборачивается десубъективацией, деперсонализацией автора. Отодвигание на позиции наблюдателя дает возможность поймать себя в моменте, то есть удержать то самое «я», о котором постоянно вопрошает Поплавский. Особенный мотив его произведений — жалость. В своей рецензии «Поэзия — темное дело…» он пишет: «Христос католиков есть скорее царь, Христос протестантов — позитивист и титан, Христос православный — трости надломленной не переломит, он весь в жалости, всегда в слезах…» Именно жалость делает картину шедевром, литература же вообще есть «аспект жалости», то есть желание сохранить, сберечь, «прижать все к сердцу». Он утверждает, что и с самым лучшим человеком нет никакого желания говорить, если не жалеешь ни себя, ни его. Я не знаю ответа на вопрос «зачем вам читать Бориса Поплавского». Но, на мое счастье, сам автор как бы дает ответ. Аполлон Безобразов, главный герой одноименного романа, подает в газету объявление, которое вполне может послужить характеристикой прозы Поплавского: «Никогда ничему не учась, читаю лекции и даю частные уроки по теории всех искусств и по всем наукам. Исправляю и уничтожаю характеры, связываю с жизнью и развязываю страдающих от нее. Упрощаю все гнетущие загадки и создаю новые, совершенно неразрешимые для гордящихся своими силами. Создаю ощущения: приближения к смерти, тяжелой болезни, серьезной опасности, смертной тоски. Создаю и переделываю миросозерцания, а также окрашиваю цветы в невиданные оттенки, сращиваю несовместимые их виды и культивирую болезни цветов, создающие восхитительно-уродливые их породы. Идеализирую и ниспровергаю все…»

/ литература / поэзия

Поэтический язык Бориса Поплавского представляет собой сочетание многих традиций: это неоклассицизм Поля Валери, автоматическое письмо сюрреалистов, символизм Блока и Белого, футуризм Маяковского и Кручёных. Интересно, что более всего заметна перекличка поэзии Поплавского с обэриутами — Даниилом Хармсом, Александром Введенским и Николаем Заболоцким.

Отходя от установки футуристов о том, что фонетический сдвиг языка вызывает сдвиг семантический, Поплавский в первую очередь работает со смыслом знака. Ему интересно не означаемое, а скорее означающее — тот образ, который стоит за словом. Звучание здесь оказывается второстепенным. «Как же пишется стихотворение?» — вопрошает Поплавский и сам же дает ответ: «Не могучи рассказать ощущение, поэт пытается сравнить его с чем-нибудь, как дикарь, который, чтобы сказать «горячо», говорил «как огонь», то есть выискивается вещь внешнего мира, которая становится как бы прилагательным оттенка, начинается описание с какого-нибудь общего туманного слова-сигнала». Речь идет о слове-символе, но символ здесь является не «односоставным» (такими символами Шеллинг считал, например, образы св. Цецилии или св. Марии Магдалины), а «сложносоставным». Такая структура символа похожа на то, что обэриуты называли иероглифом — элементом, имеющим природу материальную и трансцендентную. Иероглиф представляет собой связку между миром чувственным и сверхчувственным. Яков Друскин писал: «Иероглиф можно понимать как обращенную ко мне непрямую или косвенную речь нематериального, то есть духовного или сверхчувственного, через материальное и чувственное». В этом смысле поэзия Бориса Поплавского является иероглифичной («иерос» — «священное»), и слово в его стихотворениях является связкой человеческого и божественного.

Стихотворение «Не говори мне о молчанье снега…», посвященное Наталии Столяровой, написано в 1932 году и входит в сборник «Над солнечную музыкой воды». Не говори мне о молчанье снега. Я долго спал и не был молодым, И вдруг очнулся здесь, когда с разбега Остановился поезд у воды. Смерть глубока, но глубже воскресенье Прозрачных листьев и горячих трав. Я понял вдруг, что может быть весенний, Прекрасный мир и радостен и прав. И все, о чем мы говорили в поле, На мокрый хлеб поваленный глядя, Все было где-то на границе боли И счастья долгожданного дождя. Еще в горах, туманной полосою Гроза скрывает небо за собой, Но рядом за песчаною косою, Уж ярко солнце встретилось с водой. Мгновенно отозвавшись счастьем новым, Забыв о том, чем мучила зима, Она довольна голубой обновой, До края неба гребнями шумя. Сияет жизнь, она близка к награде, Свой зимний труд исполнивши любя, И все вокруг одна и та же радость, Что слушает во всем и ждет себя. С ленивою улыбкой молчаливой, В кустах, где птицы говорят с Тобой, Читая так, Ты кажешься счастливой, И радостью Твоей блестит прибой. И в ней бродячим кажется цветком Мороженщик под зонтиком линялым, И парусник за низким маяком Уходит, уменьшаясь в небе талом.

СОВА 11/14 #17

/ кино

Виктория Бойко

Рождение истины из хаоса

Первый звук по утрам — резкий крик будильника. Вы встаете с кровати. Идете в ванную. Чистите зубы. Одеваетесь. Завтракаете. Выбегаете на улицу. Вы оказываетесь среди людей. В общественном транспорте. На учебе. На работе. Вечером встречаетесь с друзьями, знакомыми. Вы звоните им, а они — вам. Вы говорите, говорите, говорите… И слушаете. Вы ведете диалог, вступаете в дискуссии. Болтаете ни о чем, а потом переходите на серьезные философские темы. Словно бы хаос поглотил ваше существо, и вы в нем, среди него, отдались ему, являетесь его частью, и уже становится так сложно выловить из него нечто важное, значимое, схватить рождающуюся в нем вспышку настоящего чувства, неподдельной эмоции, ценной мысли…

В свою очередь, кинематограф способен к передаче состояния хаоса, из которого зритель в силу своих умений и желания может постараться выловить смыслы, которые извергает из себя море человеческих разговоров и обрывки мыслей людей. Если объяснять более конкретно, то здесь имеется в виду кино самое разнообразное, где «хаос на экране» не будет иметь установленной однозначной интерпретации. Он также находит свое выражение и в ин-

теллектуальном кинематографе, и в массовом, и в картинах, находящихся на грани между артхаусом и мейнстримом. Под «хаосом» здесь подразумевается попытка кино ухватить моменты человеческих судеб или показать кусочки из жизни людей, выхваченные из повседневности. Кинематограф способен добиться раскрытия «человеческого» различными способами: и путем монтажа, и операторской работы, и постановки кадра, выбора места действия, звуков и, безусловно, посредством актерской игры, формы которой могут существенно различаться между собой. Допустим, от монтажа и частоты смены кадров зависит внутреннее состояние зрителя, которое будет сопровождать его на протяжении киносеанса. Плавный, размеренный ритм создает ощущение покоя и безмятежности (как в фильме «Чрево» Бенедека Флигауфа), в котором никакого хаоса не присутствует, а весь фильм смотрится так, как если бы зритель попал в совершенно особый мир отрешенности и оказался на краю Земли, ощущая при этом всю глубину человеческой любви. Посмотреть же фильм с крайне резкой сменой кадров — это совершенно особое ощущение. Зритель ввергается в состояние легкого дискомфорта, постепенно перерастающего в панику. Такие кинематографические приемы — прекрасное средство для режиссеров, желающих показать измененные состояния сознания («Реквием по мечте» Даррена Аронофски или экспериментаторская вещь Бена Уитли «Поле в Англии»), в которых «хаос» можно охарактеризовать как природу человеческого бессознательного. Во второй картине присутствует не просто резкая смена кадров, а мигающие кадры, их раздвоение… Просмотр наподобие этого позволяет прожить чувство тревоги во всей его полноте, которое, в свою очередь, в зависимости от картины, может переплетаться с жалостью, страхом, отвращением или с переживанием некоторого рода экстаза от происходящего, как если бы зритель добровольно или по неведению согласился на проведение опытов над собственным сознанием.

«Поле в Англии», 2013

Звуки в кино (не только музыка, но и всё, что зритель слышит при просмотре) так же, в свою очередь, либо погружают в хаос, либо выводят из него. Что характерно для умиротворенного кино: это может быть и равномерный шум морских волн («Чрево») и пение птичек под шелест листвы (как во многих идеалистических картинах Эрика Ромера). А в том же «Поле в Англии» звуки острые и режущие, вонзающиеся так, что становится сложно не только смотреть картину, но и проблематично ее слушать.

«Реквием по мечте», 2000

«Чрево», 2010

Затрагивая тему операторской работы, хотелось бы привести в пример фильм отечественного режиссера Ивана Вырыпаева «Эйфория», где удивительно красиво воплощено состояние сгорания в любви, с внезапным началом и таким же внезапным концом. Переживание же этого чувства у зрителя (насколько это вообще возможно при просмотре) не в последнюю очередь достигается именно благодаря операторской работе, особенно воздушной съемке просторных пейзажей, таких же летних и знойных, как и сама страсть героев. Подобная съемка «окрыляет» зрителя, словно бы он совершает полет в чувстве влюбленности вместе с актерами, отдавшись этому состоянию полностью, как и они. Отсюда и вывод, что различные технические средства кинематографа с успехом способствуют передаче хаоса человеческой жизни, но все же ничто не сделает это так же живо, как игра актеров, из которой уже в дальнейшем выкристаллизовываются определенные смыслы и идеи. Именно по этой причине последнему аспекту стоит уделить особое внимание. А для раскрытия его содержания будет взят фильм «Тени» Джона Кассаветиса.

«Эйфория», 2006

«Тени» как выражение совершенно особой роли кино и способа поведения актеров. «Тени» как хаос на экране, из которого зритель пытается схватить нечто ценное, важное, словно бы ловец идей, взаимодействующий с экраном, как рыбак, терпеливо смотрящий на поплавок и ждущий, когда же клюнет рыбка, когда произойдет рождение эмоции — прекрасной в своей непосредственности, заставляющей испытывать какую-то особо сильную внутреннюю вспышку.

СОВА 11/14 #17

/ кино

«Тени» — это сцены с праздно шатающими парнями на улицах, которые говорят обо всем на свете: о женщинах, работе, искусстве, выпивке... Они говорят об этом, как простые люди, не обремененные высшим образованием, смотрящие на обнаженную скульптуру и видящие в ней не «выражение идеи прекрасного», а оценивающие формы ее тела Фильм Кассаветиса — это импровизация с неизвестными актерами, получение ими кайфа от игры, от реализации своего творческого потенциала, попытка выразить себя, а точнее — просто быть собой, не подстраиваясь под какие-либо жесткие голливудские рамки. «Тени» выступают прекрасным примером иллюстрации человеческой жизни как своего рода импровизации, в суматохе которой присутствуют моменты рождения множества смыслов, иной раз имеющих ценность только для говорящих, для одного, двух людей, — либо это вопросы, которые задают себе многие из нас, часто даже не для того, чтобы на них ответить, а просто чтобы их проговорить. Но даже кипящая масса болтовни и, казалось бы, на первый взгляд бессмысленных разговоров извергает из себя любовь, гнев, радость, моменты счастья, смущения, боли, разочарования, восторга от встречи, трепетной нежности, страха… «Тени» прекрасно иллюстрируют вспышки, плавное течение, зарождение и умирание человеческих чувств. Делают же они это, показывая отношения между людьми.

«Тени», 1959

Первая режиссерская работа Кассаветиса словно бы призывает зрителя к изменению взгляда на кино, предоставляя возможность посмотреть на картину как на череду сюжетов и жизненных ситуаций, которые не всегда имеют строгую логическую связь друг с другом. Это больше напоминает бурлящий поток жизни. В данном контексте кино — это визуальная иллюстрация множества сцен, сопровождающихся огромным количеством диалогов, разговоров в компаниях ни о чем Это чувство дает работа Кассаветиса. Его первый, экспериментаторский фильм, не пре- и в то же время обо всем, как если бы зрителя прогоняли через суматоху его собтендующий и никогда не претендовавший ственной жизни, в массе которой он пытался на Каннские лавры, но, тем не менее, полубы найти нечто значимое. чивший приз Венецианского фестиваля.

Это ситуации знакомства молодых людей и мужчин с женщинами и девушками, внезапно рождающиеся притяжения, которые не кажутся сентиментальными и надуманными, а скорее естественными, хотя и слишком резкими из-за импровизационной манеры подачи. Прекрасная ситуация со вспыхнувшим чувством между Лилией и Тони с налетом романтики, привнесенной им и эксцентричностью, исходящей от нее. Переживаний, испытываемых ими в достаточно короткий промежуток времени содержательно кажется так много, что задыхаешься от переизбытка человеческого. Задыхаешься и вместе с тем тянешься к нему. Тянешься к хаосу и одновременно жаждешь выбраться из него. Но все же продолжаешь бродить с актерами Кассаветиса по нью-йоркским улицам, смотреть на иллюминированные афиши и вывески, заходить с ними в бары, слушать не особо удачные музыкальные выступления. И все это сопровождается легкими джазовыми импровизациями. Словно бы множество осколков человеческих миров умещается в одном фильме. Благодаря своей суматошности и импровизационной манере он очень жизненный — точнее, очень живой. Через отношения людей друг к другу для нас, как зрителей (и, кажется, что для самих актеров тоже), раскрываются характеры действующих лиц. Раскрываются они не посредством их мыслей, а через их действия и поведение. Иной раз создается ощущение, что они сами, находясь в роли актеров, не до конца осознают, как им следует поступать в следующей ситуации, словно бы происходящее в фильме является открытием не только для зрителя, но и для них самих, словно бы оно меняет их, делает другими людьми. Актеры становятся не совсем актерами — они словно бы живут на экране. Интересно и то, что этот фильм не является интеллектуальным и в то же время не входит в категорию «попсового» кино. Люди здесь не излагают философские концепты (если не считать короткого разговора о Сартре и экзистенциализме), а просто живут и раскрывают себя в своих действиях. Когда смотришь на героев фильма Кассаветиса, то не возникает чувства, что они

пытаются войти в роль и исполнить ее как можно лучше, они действительно словно бы живут, показывая всеми своими действиями ценность жизни как таковой (что, кстати, весьма гармонирует с сартровской философией). Поэтому фильм Кассаветиса вполне способен породить философские интерпретации, но выстроенные не на основе глубоких идей фильма, а извлеченные из самого действия, как если бы это был философский анализ актерской импровизации, а не раскрытие заложенной в картине идеи. Вряд ли для характеристики подобного кино подойдет фраза «автор хотел сказать, что…» Если он и ставил целью донести до зрителя некое «слово», то оно скорее состоит не в заранее заложенной в фильме мысли и ее оформленности в наиболее совершенной актерской игре, а в самих действиях актеров, порождающих мысли и чувства. Поэтому фильм в большей степени нацелен даже не на то, чтобы быть философски осмысленным, а на вызывание эмоционального переживания у зрителя, которому впоследствии уже могут быть приданы те или иные смыслы. И, как фильм, в первую очередь действующий на чувства и эмоции смотрящего, «Тени» — это человеческое и живое кино, философия которого — это сама жизнь. О чем еще стоит сказать? Пожалуй, о том, что все средства, которые кино использует для донесения до зрителя «человеческого», нацелены главным образом на то, чтобы зритель втянулся в картину и пережил происходящее на экране, чтобы он из имеющегося хаоса вычленил кристаллы драгоценной мысли и настоящего чувства. Кино в этом смысле учит не просто смотреть, а видеть. Неверно было бы говорить, что оно учит жить, но проживать содержание кинематографического материала — это, безусловно, да. Поэтому и относиться к кинокартинам стоит не только как к источнику получения удовольствия при просмотре, но и как к возможности получить ценный опыт восприятия.

СОВА 11/14 #17

идея — Никита Загвоздкин, рисунки — Егор Кузнецов

Ответы на кроссворд из предыдущего номера: По вертикали: 4. Леонтьев 8. Андреев 1. Путин 5. Гаганова 9. Сорский 2. Спутник 6. Ефимок 10. Мокошь 3. Иларион 7. Стрекоза По горизонтали: 1. Луфарь 2. Тушино 3. Вронский

4. Неизвестная 5. Александров 6. Георгиевский 7. Протагор

8. Рогов 9. Шивелуч