194
МЕСТО СИЛЫ эссе о необыкновенных вещах, произошедших на фоне разнообразных пейзажей Мы уехали на Липно, как только закончился карантин. Выбор был очевиден – самое большое в Чехии озеро, горы, австрийская граница рядом. Её мы так и не пересекли, хотя порывались поначалу – хотели выпить кофе в ближайшем к границе городке. Такой ритуал – чтобы убедиться, что жизнь возвращается в прежнее русло. Но на Липно было так здорово, что идея эта как-то растворилась сама собой в свежем – чуть не написал морском – воздухе. Собственно, Липно – это чешская Ривьера, чешский аналог любимого одесситами Каролино-Бугаза; мы поняли это сразу по приезду, и, ошарашенные тем, что действительность многократно превзошла наши ожидания, наслаждались каждым днём. Хотя погода для конца мая и начала июня была совсем нетипичная. Казалось, что долгая холодная карантинная весна всё длится и длится, а лето где-то далеко и наступит не скоро. Погода и правда менялась по три раза на дню; в часы, когда выглядывало солнце, вполне можно было загорать, но длилось это недолго, и потом сразу лил дождь – хотя нет, не лил, а брызгал, «пршил», как говорят чехи. Всё это только добавляло очарования этому озеру, берегу, горам. В день перед отъездом я ушёл вдоль озера к дамбе, отграничивающей его от Влтавы, и был поражён тем, какой небольшой она была, особенно по сравнению с той Влтавой, к которой мы привыкли в Праге. Хотя – что я говорю, я ведь переходил однажды Влтаву вброд на полпути отсюда к Чешскому Крумлову, и воды там было ровно по колено. За то время, что я шёл к дамбе, дождь дважды начинался и прекращался. Дорожка петляла вдоль берега, и я поймал себя на мысли, что вся эта невероятная красота кругом – умытые дождём серые скалы, тёмнозелёный лес, серо-голубая гладь озера – очень немецкая. Эстетически – всё совершенно. Но понимаешь это лишь умом, который и пытается тебя в этом убедить. При этом в глубине – если угодно, в душе – всё спокойно, почти ничего не отзывается, не резонирует с этой красотой. Великий Адальберт Штифтер, которого я начал читать после прогулки по озеру на пароходике его имени, родившийся как раз на берегу Липно, в тогдашнем Оберплане, великолепно описывал эту природу – и летнюю, и зимнюю: «Когда же мы наконец добрались до Таугрунда и лес, постепенно спускающийся сюда с высоты, всё ближе подступал к дороге, мы внезапно услышали в тёмной роще, что стояла на красиво вздымающейся вверх скале, треск, настолько странный, что ни один из нас во всю свою жизнь не слыхивал ничего подобного – было так, будто пересыпались тысячи, если не миллионы стеклянных палочек, в таком тысячекратном звенящем гомоне уносясь куда-то вдаль. <…> Когда же мы добрались до того места, где должны были въезжать под своды леса, Томас остановил лошадь. Прямо перед нами стояла тонкая и стройная ель – но она согнулась наподобие обода и образовала нечто вроде арки на нашем пути, – такие делают для вступающих в город императоров. Не описать, какое ледяное изобилие, какое бремя свисало с деревьев. Словно люстры с укреплёнными на них в бесчисленном множестве перевёрнутыми свечами и свечками самых разных размеров стояли хвойные леса. Все свечи отливали серебром, и сами подсвечники были серебряными, и не все из них стояли прямо, некоторые были повернуты в самых разных направлениях. Теперь нам был знаком шум,
